Ника Калинкова пришла в себя в медицинском боксе. Она лежала на койке, на её руки и ноги были натянуты фиксирующие ремни. Кроме белого махрового халата и трусов, одежды на ней не было. Сам халат был расстёгнут, а к груди прикреплены специальные датчики, которые передавали данные на стоящий рядом монитор. Ника попыталась повертеть головой и поняла, что к ней тоже подсоединены какие-то устройства, напоминающие девушке по ощущениям шапку с проводами.
Ника постаралась выдернуть руки, однако фиксирующие ремни были затянуты очень туго. Она что есть силы дёрнула руку, но ремень продолжал удерживать её тело. Однако Ника не прекращала попыток вырваться из плена.
Она осмотрелась по сторонам в поисках своих вещей. Однако ничего не увидела, кроме медицинского оборудования.
– Эй! Есть здесь кто? Где мои вещи? – громко, насколько смогла, произнесла Калинкова.
Белая дверь с тонированным стеклом бесшумно открылась и в палату вошла крепкая рыжеволосая женщина в белом медицинском халате. Вошедшая подошла к койке, на которой была зафиксирована Ника.
– Здравствуй, – произнесла она и притронулась рукой ко лбу. – Как самочувствие? Тошнота? Головокружение? Озноб?
– Где я? – Ника попыталась приподняться на койке.
– Скажем так, в закрытом медучреждении, – протянула женщина. – И ты не ответила на вопросы о своём самочувствии.
– Я не собираюсь вам ничего отвечать! – замотала головой Ника.
– Ну и дура, – с ухмылкой бросила рыжая.
Она подошла к монитору, по которому бежала строчка Никиной кардиограммы и высвечивались другие данные, и углубилась в их чтение.
– Почему удерживаете меня здесь?
– Удерживаем? – рыжая вспыхнула бирюзовыми глазами, пронзая лежащую на койке взглядом. – Так давай я тебя сейчас развяжу и иди на все четыре стороны. Там как раз ДГБ тебя дожидается. Давай, дуй прямо к ним. Уж они-то тебя удерживать не будут.
– Тогда зачем вы меня связали? – допытывалась Ника.
– Деточка моя, когда мы тебя сюда доставили, ты была, мягко говоря, в неадеквате. Дралась, кусалась, верещала, как мартовская кошка. Это было сделано исключительно из мер предосторожности.
Ника снова со всей силы дёрнулась. Однако ремни держали плотно.
– Как видишь, у нас всё надёжно, – продолжала рыжая.
– Я что, в психбольнице? – прокряхтела Ника, снова предприняв попытки освободиться от ремней, которыми было перевязано её тело. – Здесь как будто всё для психов.
– А ты что, повидала много психбольниц? – усмехнулась рыжеволосая. – Тебя хоть чем-то кололи из того, что для психов? Ремни для твоего же блага, чтобы ты себе не навредила.
– Тогда где я? Почему вы мне не говорите? – практически взвыла Ника.
– Ты в блоке «Т» одного медицинского учреждения, называть которое я тебе пока не буду. Здесь люди, на которых тестируют экспериментальные препараты. Эффект после них может быть непредсказуемым. Поэтому всё делается для того, чтобы человек не нанёс увечий себе и окружающим. Результаты твоих анализов ещё не пришли, но по имеющимся у тебя симптомам могу утверждать, что тебе был введён один из таких препаратов. Хотелось бы выяснить, где и кем.
Ника молчала, разглядывая женщину в белом халате.
– Но не переживай. Такие препараты – довольно безобидная штука, – продолжала рыжая. – Правда, безобидная для матёрого мужика, военного, весом килограмм под сто. А для такой хрупкой девочки, как ты, естественно, это была лошадиная доза, чего коловший не угадал, не понял или не мог знать. Тут надо было сделать пересчёт по весу, чего он явно не сообразил. Это ведь был не врач и не работник больницы, правда?
Женщина задержала на Нике любопытный взгляд. Та продолжала молчать.
– Что же, не хочешь говорить прямо сейчас – не говори. Лежать тебе ещё как минимум несколько дней. Прочистим тебе и кровь, и мозги, – многозначительно сказала незнакомка. – Поэтому успокойся, расслабься и лишних движений не делай. Ты же умная девочка? Дуры в журналистике не работают.
От этих слов Ника дёрнулась.
– Как видишь, я про тебя достаточно много знаю. Поэтому сейчас ты спокойненько откроешь ротик и так же спокойненько будешь отвечать на мои вопросики. Поняла? Я же не спрашиваю, что у тебя было в кармане, кто тебе это дал и почему ты это пыталась скрыть. Ещё и так защищала, что тебе еле-еле разжали руки. Если что, он лежит в сейфе в ординаторской. Но меня он не колышет. Я – врач, а не следователь. Меня интересует другое – препарат, который тебе вкололи.
После фразы о том, что у Ники в кармане было нечто, чем могут заинтересоваться следователи, у девушки всё похолодело внутри. Она помнила, как в больнице её главный редактор Громов передал ей предмет, который просил хранить, как зеницу ока. Где теперь он? В сейфе у этих странных людей? В закрытом медучреждении, название которого они ей даже не говорят?
– Что вам от меня нужно? – зло процедила Ника.
– Для начала, чтобы ты назвала свои данные: имя, фамилию, год рождения. И ответила на вопрос кто, когда и чем тебя колол.
– Я не собираюсь вам ничего отвечать! – замотала головой Ника.
– Ну, раз не хочешь иметь дело со злой тётей Наташей, придётся отпустить тебя к добрым дяденькам из ДГБ, которые тебя ищут и никак не доищутся, – с ухмылкой протараторила рыжая. – Кстати, мы сами от них еле ноги унесли, пока тебя сюда доставили.
В этот момент у рыжей зазвонил телефон.
– Да, Кирилл Александрович, слушаю, – произнесла она, поднеся мобильный к уху.
Сердце у Калинковой ушло в пятки, когда она услышала имя-отчество звонящего. Именно так звали сотрудника ДГБ, который должен был её допрашивать.
– Да, хорошо, сейчас буду.
Рыжая закончила звонок и на секунду застыла с мобильным в руках, глядя в сторону койки.
– Не надо! – с мольбой в глазах произнесла Ника. – Не выдавайте. Я отвечу на все ваши вопросы.
– Вот и умница, совсем другой разговор, – протянула рыжая и, подойдя к койке, потрепала Нику по малиновой шевелюре.
– Человек, который это мне вколол, был в маске. Но я запомнила, как выглядел шприц с препаратом. Он был красного цвета с надписью «НИК «ЗАЛП».
Рыжая поменялась в лице.
– Надо же, – протянула она. – Ладно, разберёмся. Я вынуждена отъехать, надеюсь ненадолго. Потом я тебя осмотрю, а сейчас распоряжусь, чтобы тебя развязали и накормили.
Женщина отсоединила датчики, которые были присоединены к груди Калинковой, и прикрыла ей халат.
– Оставляю тебя на Василия. Он у нас парень хороший, общий язык ты с ним найдёшь.
Женщина вышла за дверь, подозвала кого-то и устремилась по коридору.
Тем временем к зданию первой городской больницы начали съезжаться экипажи полиции с мигалками, оглушая ночные кварталы воем сирен. Люди в экипировке с автоматами в руках вбегали внутрь, распугивая больных и медперсонал. В коридоре на первом этаже возле уборной столпилась масса людей, сбежавшихся на крики девушки, которая заперлась внутри одной из кабинок в мужской уборной и кричала, что её хотят убить. На полу перед кабинками лежали два мужских тела в бронежилетах. Некоторые люди с ужасом покидали больничный корпус, так и не дождавшись оказанной помощи.
Стешкин опустился на корточки перед лежащими спецназовцами, осматривая головы и шеи, ощупывая грудную клетку. И осторожно перевернул сначала одно, потом другое тело на бок.
– Да живы они, успокойтесь! – раздражённым голосом сообщил он, расстёгивая экипировку одного из лежащих мужчин.
Ко второму подоспел медбрат.
– Следов насилия не вижу, – произнёс он, внимательно осматривая спецназовца. – Судя по всему, их просто вырубили. Только чем?
– Электрошокером, что ли? – предположил Стешкин.
– Откуда у него электрошокер? Обшмонали же! – послышался голос капитана ДГБ Егорова, который пытался протиснуться сквозь толпу.
Следом за ним с портативной камерой в руках в уборную влез сержант Самокуров. Он тут же приступил к видеофиксации места преступления и пострадавших.
У входа и в дверном проёме столпились любопытные пациенты и часть младшего медперсонала. Кто-то шёпотом заговорил о теракте.
Стешкин решил взять ситуацию в свои руки и успокоить присутствующих. Достав из нагрудного кармана удостоверение работника мэрии, он вышел в центр помещения.
– В больнице произошла внештатная ситуация, но всё под контролем. Здесь представители городской власти и правоохранительных органов. – Он говорил спокойно, ни один мускул на его лице не дрогнул.
– Что здесь произошло? Теракт? – раздался голос журналистки НТК «Фарватер» Юлии Алютиной.
– Какой теракт?! Хватит нести чушь! – лейтенант Решко зло ударил кулаком по кабинке, в которой рыдала их перепуганная сотрудница, и подскочил к журналистке. – Здесь остаются только представители правоохранительных органов и медперсонал. Попрошу вас освободить помещение!
Подоспевшие сотрудники ДГБ стали выталкивать людей из уборной. Оператор Потапов стоял возле окна с камерой на плече и открыто снимал происходящее в уборной на камеру. Двое дэгэбистов налетели на него, силой повели по коридору в закуток и начали отбирать камеру.
– Что вы себе позволяете? – закричала подоспевшая к ним Алютина. – Оставьте аппаратуру в покое! Это собственность телеканала!
Дэгэбисты силой отобрали камеру, вынули кассету, а камеру поставили на пол рядом с Потаповым.
– Ну ты посмотри, а! Что творят! Налётчики в форме! – с возмущением прикрикнула Алютина, глядя, как особисты завладели кассетой с отснятым материалом.
Трясясь от негодования и чувства безысходности, журналистка достала свой мобильный и, вернувшись ко входу в уборную, включила прямой эфир в социальной сети.
– Мы находимся в Первой городской больнице. Сюда ворвалась группа сотрудников ДГБ и начала досматривать всех подряд, даже больных, которые просто ждали своей очереди на осмотр. – Алютина задыхалась, но, как телевизионщица со стажем, говорила чётко. – У оператора «Фарватера» Михаила Потапова, который снимал происходящее, сотрудники ДГБ забрали камеру и вынули кассету. Произошло это после того, как ему удалось заснять, как одна из их сотрудниц, проводивших досмотр, закрылась в кабинке мужского туалета и начала кричать про какого-то диверсанта, который хочет всех убить. Это мужской туалет приемного отделения. Мужчины, которых вы видите в кадре, сотрудники ДГБ. Их оглушил неизвестный, которого они повели сюда вымыть лицо, измазанное какой-то грязью.
Один из дэгэбистов снова вернулся к ней, схватил её за руку и попробовал выбить из рук телефон.
– Только попробуй со мной что-то сделать! Это прямой эфир, трансляция! Я всё уже в интернет выкладываю! – громогласно прокричала Алютина, после чего тот замешкался и ослабил хватку.
Дабы усилить эффект и заставить дэгэбистов отстать от неё, Алютина начала направлять свой мобильный, по которому велась трансляция, на них. Дэгэбисты тут же от неё отпрянули и начали отворачиваться, чтобы в кадр не попали их лица.
– Я не понял. Что происходит? – взволнованно произнёс Стешкин, выйдя в коридор, откуда он услышал крики Алютиной.
– Вы препятствуете деятельности журналистов! – кричала Алютина. – Верните кассету немедленно! Это собственность редакции телеканала!
– Юлия Николаевна, не переживайте, – послышался рядом холодный тон Егорова, который отвлёкся от лежащих спецназовцев. – Завтра мы эту кассету передадим вашему руководителю.
– Вы совсем уже оборзели? – сцепив зубы, выдавил из себя Стешкин, едва не схватив дэгэбиста за грудки. – Вы и так уже нарушили статей десять уголовного кодекса! Может, хватит уже произвола?
– Иван Митрофанович, не лезьте не в своё дело, – зло прочеканил Егоров. – Иначе будь моя воля – и вы пулей вылетите отсюда. Вы вообще не имеете права здесь находиться.
– Это ты мне, уполномоченному представителю Адмиральского горсовета говорить будешь? – прошипел ему прямо в лицо Стешкин, невольно сжав руки в кулаки. – А об «успехах» вашей операции в этой больнице ты рассказать не хочешь? Чем вы здесь занимались, вместо того, чтобы искать тех, кто напал на журналистку. Она же под твоим руководством проходит, не так ли? Лучше расскажи своему генерал-майору Соболеву, как сопляк с мазутом на морде, ещё недавно на горшок ходивший, уделал двоих ваших спецназовцев и сбежал. Где он сейчас? Небось активно ищете?
Лицо Егорова, всегда спокойное и ровное, в этот момент перекосило в гримасе ненависти и отчаяния. Будь они со Стешкиным наедине, он бы, скорее всего, заехал тому по зубам. Впрочем, лицо Стешкина выражало то же самое.
– А по поводу инцидента, – сказал Стешкин, имея в виду нападение дэгэбистов на съёмочную группу телеканала, – я буду рекомендовать им обратиться в Союз журналистов и подать на вас в суд. Лично пойду свидетелем!
– У нас есть своё постановление, что когда снимают наших сотрудников, мы эти файлы обязаны изымать, – Егоров говорил по-прежнему жёстко, но теперь уже с оправдательными нотками в голосе.
– Нет у вас такого постановления, – оборвал его Стешкин. – Ты его только что придумал. А если есть, я выясню его реквизиты и приложу усилия, чтобы оно было обжаловано!
– Завтра все отснятые вами материалы, кроме тех, где наши сотрудники, мы вернём вашему руководству, – по-видимому, пытаясь сгладить ситуацию, Егоров вновь обратился к Алютиной.
Поскольку девушка уже держала камеру мобильного с прямым эфиром прямо напротив лица Егорова, тот решил уже особо не прятаться и прямо в этот эфир прокомментировать всё случившееся.
– Ничего страшного не произошло. Но мы все на нервах, потому что молодой человек с окровавленным лицом, которого повели наши сотрудники в туалет, напал на них. Как это произошло, установят эксперты. Что касается кассеты НТК «Фарватер», которую изъяли наши сотрудники, в течение суток она вернётся директору телеканала. А сейчас я попрошу вас прекратить эту съёмку. Вы мешаете проведению следственных действий.
Оператор Потапов поднял камеру и подошёл к Алютиной. Положив руку на плечо своей напарнице, он тихо шепнул ей на ухо, чтобы она не слишком уж горячилась. Запасная кассета, мол, есть, ещё наснимаем.
Старый УАЗ защитного цвета с красным крестом проехал в ворота для скорых. Водитель высматривал место для стоянки, больничная парковка и подъезды к ней были заняты. Слева расположились три легковушки, одна из которых – «Волга» советских времён, по обе стороны, практически впритирку к ним расположились автомобили со спецномерами ДГБ. Тут же стояли три полицейских экипажа, микроавтобус кинологической службы и мобильная лаборатория криминалистов.
– Наталья Петровна, я вас, наверное, к центральному входу подвезу, а сам стану за воротами, – обратился водитель к рыжеволосой женщине, сидящей справа от него. – А потом, когда вы закончите, так же за вами подъеду.
– Хорошо, Володь, так и сделаем, – произнесла его пассажирка, вглядываясь в синие огни полицейских мигалок. – Что же тут произошло? Явно такой переполох не из-за одной только Насти.
Водитель приостановил машину возле входа. Рыжая накинула белый халат, достала свою раскладку и, оглядываясь по сторонам, зашла вовнутрь. У входа с внутренней стороны стоял человек с автоматом. По коридору ходили двое в бронежилетах с автоматами. Кинолог шёл по коридору с матёрой овчаркой на поводке. На скамейках вдоль стен перешёптывались пациенты. Испуганно озираясь по сторонам, две молодые медсестры добежали до приёмного покоя и так же пулей выбежали обратно.
К Калинковой подошёл молодой человек в форме защитного цвета и начал развязывать ремни, которыми было сковано её тело.
– Здравствуйте, меня зовут Василий. А вы, вероятно, Ника, – вежливо начал он, освобождая девушку.
Та тут же вскочила и, не глядя на Василия, подбежала к окну. Перед ней внизу открылась городская панорама, но среди ночи она так и не смогла сообразить, в какой именно точке города она находится.
Окна были без решёток, с качественными стеклопакетами. Но открыть их изнутри было невозможно, так как открывающая ручка была снята.
– Почему вы закрыли окна? Мне душно, – с волнением проговорила Ника.
– Это вам только кажется. Здесь работает система климат-контроль, стоят датчики кислорода. Воздух практически как в горах, намного лучше, чем там, – военный сделал красноречивый жест в сторону окна.
– Мне надо выйти! – потребовала Калинкова.
– В вашем состоянии? – скептически глянул на неё Василий. – Не самая лучшая идея.
– В туалет я, надеюсь, могу пройти? – раздражённо спросила Ника.
– У вас в боксе есть все необходимые удобства, – пожал плечами военный, указав на двери, за которыми находился санузел.
– Где я вообще нахожусь? Это что, психбольница? – продолжала расспрос Ника.
Глаза военного округлились. Он с удивлением и недоумением посмотрел на девушку.
– Чего? Психбольница?! – он прыснул от хохота. – Вот это ты загнула!
Продолжая смеяться, он подошёл к столу и разложил на нём какие-то бумаги. Тут Ника заметила закреплённое на его поясе оружие в кобуре.
– Возможно, вам говорили, что вы находитесь на территории Научно-Исследовательского Института Экспериментальной медицины, – отдышавшись от хохота, произнёс он.
– Какого ещё института?
– Здесь на добровольцах тестируют экспериментальные медицинские препараты.
– Для военных? – высказала догадку Ника.
Ей вдруг показалось, что она находится в военном учреждении.
– Ну, не только для военных. Есть и для гражданских. Вы как раз относитесь к гражданским. Кстати, тут бумаги, вам их необходимо заполнить и подписать, – он взял со стола планшетку и, прикрепив к ней распечатанные листы, передал Калинковой.
Девушка начала пересматривать. «АНКЕТА ТЕСТИРУЕМОГО», – гласил заголовок одного документа и содержал перечень из двадцати вопросов. Другой содержал текст согласия на проведение медицинских исследований с применением препаратов. В нём была оставлена пустая строка для фамилии, имени, отчества, и ещё три для препаратов.
– Я ничего не буду подписывать! Я не давала своего согласия ни на какие исследования! И я не хочу, чтобы мне что-то кололи! – с волнением в голосе продолжала Ника. – С кем я могу поговорить, чтобы меня выпустили?
– С врачом, который вас курирует.
– Кто он? Как мне его найти?
– Бабенко Наталья Петровна, вы с ней только что общались. Но она сейчас на выезде, поговорите с ней, когда приедет. – Парень с пистолетом в кобуре был спокоен и интеллигентен. – Да вы не переживайте, никто ничего насильно вам колоть не будет. В любом случае, раз вы здесь оказались, это значит, что вы пришли сюда добровольно, здесь никто никого насильно не держит.
– Василий, понимаете, я не знаю, как я здесь оказалась!
– В смысле не знаете? Не помните? Хм… – Василий посерьёзнел. – Ну, бывает и такое. Вы не переживайте, через это многие проходят. Препараты экспериментальные, эффект может быть разный.
– Вы хотите сказать, что мои провалы в памяти вызваны действием какого-то препарата? – Ника даже не знала – она больше напугана или удивлена.
– Смотря какой препарат на вас испытывали, – так же спокойно продолжал Василий. – Если розовая эмульсия, то она действует как сыворотка правды, о которой когда-то писали фантасты – человеку задают вопросы, и его мозг работает так, что не может соврать. На следующий день человек действительно не помнит, кто, что, о чём и при каких обстоятельствах его расспрашивал.
От этих слов Калинкова пришла в ужас. В её памяти тут же всплыл вечер, когда они с Дорогиным ходили в мэрию к Стешкину, тот угощал их вишнёвой наливкой и после её употребления Дорогин тоже ничего не помнил.
«Розовая эмульсия, значит, – подумала Ника. – А что если эти люди как-то связаны со Стешкиным, или он с ними?».
А Стешкин тем временем внимательно изучал следы чёрной жижи на подоконнике в уборной первой городской больницы.
– По цвету напоминает графитовую смазку, но запах не тот. И не солидол, – размышлял вслух чиновник. – Похоже на отработку двигателя.
– Что-что? – переспросил Егоров.
– Иными словами, слитое с двигателя отработанное масло.
Капитан ДГБ Егоров боролся с желанием вытолкать норовистого чиновника за пределы помещения, но после их последней перепалки с журналистами уже не решался на грубые действия. Раз Стешкин так рьяно вступился за журналистов, которые с ним и связаны не были, то Егорову оставалось лишь догадываться, какую деятельность он разовьёт, если дэгэбисты только попробуют его отсюда выпроводить.
С одной стороны, Егоров понимал, что Стешкин может быть ему даже полезен. Во-первых, когда-то он работал в КБ, и его навыки могли пригодиться при установлении тех или иных веществ и обстоятельств. Но куда важнее было другое. Именно он в критический момент взял ситуацию в свои руки, встал посреди помещения со своим удостоверением и успокоил общественность, сказав, что всё под контролем городской власти, и заставил больных разойтись по палатам. Хотя делать это он был не обязан. Особенно учитывая, что перед этим дэгэбэшники обшмонали его авто. Из чувства мести и негодования он мог бы даже начать нагнетать обстановку. Но делать этого Стешкин не стал, за что Егоров был ему отдельно благодарен. Егоров был весьма неглупым человеком, чтобы понимать, что в этой ситуации чиновник даже прикрыл их зад.
С другой стороны, именно Стешкин, самовольно покинувший место проведения следственных действий, отвлёк на себя внимание Егорова, что косвенно привело к побегу диверсанта.
– Всё это очень интересно, Иван Митрофанович, – цедил сквозь зубы Егоров. – Но ответьте мне на один вопрос: пересекались ли вы раньше с человеком, которого сюда повели умываться? Вы как-то странно с ним встретились взглядами, когда вошли в помещение больницы. Словно вы друг друга знаете. И помощь ему оказали, когда дед угрел его палкой. Как-то по-отечески даже, что ли.
– По-отечески, говорите? Нет, раньше я с ним не пересекался, – холодно и спокойно ответил чиновник. – Помощь оказал, потому что поблизости не было врача.
– Давайте будем откровенны: это больница. И врачи здесь были, – колко смотрел на Стешкина Егоров. – Я бы ещё понял ваш поступок, если бы вы сами были врачом. Но вы не врач. И, тем не менее, начали оказывать ему помощь. И именно благодаря вашей помощи ему хватило сил напасть на наших сотрудников и сбежать. Как вы думаете, о чём это говорит?
– То, что он нашёл в себе силы оказать сопротивление и совершить побег, говорит лишь о том, что помощь, оказанная мной, была достаточно квалифицированной. Хоть я и не врач, как вы сказали. Во-вторых, задерживать его не входило в мои функции. Это была как раз ВАША работа. Которую вы провалили. Я понимаю, что вам предстоит искать крайних, чтобы оправдаться за свои провалы. Но не стоит пытаться вешать вину на меня или медицинских работников. Во-первых, это будет неубедительно. Во-вторых, Я вам это делать не позволю, – не глядя на Егорова ответил Стешкин, продолжая изучать пятна на подоконнике.
В этот момент через толпу людей, собравшихся в коридоре первой городской больницы, стала прорываться крепкая женщина лет пятидесяти. Она тут же зашла в мужской туалет, где столпились дэгэбисты, и прижалась к двери, из-за которой доносились измученные женские вздохи и стенания.
– Настя. Это я, Наташа, – сказала прибывшая женщина. – Открой мне.
– Там они! Они хотели меня убить! – слышался из кабинки безнадёжный женский плач.
Женщина зашла в соседнюю кабинку и начала ощупывать перегородки. Они оказались разборными. То есть, если приложить усилия, их можно было демонтировать.
– Наталья Петровна. Спасите меня, – плакала за перегородкой девушка-дэгэбистка
– Конечно же, родная. Я тебя спасу, – сказала женщина.
Она расстегнула белый халат и вытащила из бокового кармана комбинезона мультитул.
Женщина принялась отжимать детали, которые крепили перегородку, отделявшую одну кабинку от другой.
Глянув на десяток глаз, которые стояли прямо у кабинки и наблюдали за её действиями, она внезапно потянула дверь на себя и закрыла кабинку на защёлку.
– Что вы делаете? – послышался чей-то обеспокоенный голос снаружи.
– Так, не мешайте мне. Знаю, что делаю, – сухо ответила рыжая и продолжила сдвигать крепления.
При этом она поддерживала диалог с девушкой, находившейся в соседней кабинке.
– Смотри, всё в порядке. Мы никому ничего не открываем. Я сейчас откручиваю внутреннюю перегородку и перехожу к тебе. А ты спокойно меня подождёшь. Хорошо?
– Да, – ответила та.
Женщина сняла последние крепления, отодвинула перегородку и шагнула в соседнюю кабинку, в углу которой сидела загнанная, до смерти напуганная девушка. Женщина тут же склонилась над ней и обняла её. Та тоже протянула к ней свои руки и громко заплакала.
– Всё в порядке. Я на месте. Я своя, – говорила женщина, обнимая девушку и гладя её по голове. – Я ни с кем не заодно. Я с тобой…
– Нет! Только не открывайте! – тут же встрепенулась та, указывая на дверь.
– Эту дверь мы открывать не будем. Мы через эту выйдем.
Наталья Петровна помогла своей подопечной перелезть через отодвинутую перегородку и открыла защёлку кабинки, в которую до этого заходила сама. Дверь открылась, и, обнимая девушку обеими руками, женщина неторопливо вывела её в ту часть туалета, где находились умывальники.
– Видишь, здесь никого нет. Только мы с тобой, – заботливо произнесла Наталья Петровна и сделала строгий жест обступившим им дэгэбистам, чтобы те не говорили ни слова. – Никто не стреляет, никто никого не убивает. Успокойся. Я с тобой, я рядом. Всё закончилось.
Алютина сняла этот эпизод на видео, не обронив ни слова. Егоров бросил на неё косой взгляд, но препятствовать этой съёмке уже никто не стал.
– Вот такая у тебя работа, детка. Да, да, сложная, я понимаю. Не можешь – переходи на другую. Я тебе предлагала быть художником.
Под наблюдением двух десятков ошеломлённых глаз Наталья Петровна вывела девушку на свежий воздух и повела к тому месту, где стоял припаркованный УАЗик.
– Я рядом, я здесь. Всё в порядке. Всё хорошо, – приговаривала женщина.
– Он на нас нападёт. Он нас убьёт.
– Володя, покажи, что у тебя есть, – сказала женщина водителю в камуфляже, который к этому моменту уже вышел из кабины.
Тот достал пистолет.
– Смотри. Если только он вздумает с нами что-то сделать, Володенька его сразу на мушку, – успокоила Настю Наталья Петровна. – Ты со мной. Ты в безопасности. Давай, ложись спокойно.
Она уложила девушку на носилки в салоне УАЗа и достала чемоданчик.
– Я тебе сейчас вколю витамины. Ты поспишь, и всё будет хорошо. Ты же Володе доверяешь? Ты же хорошо его знаешь?
По просьбе рыжей, водитель Володя залез в салон.
– Побудь с ней, – попросила Наталья. – Мне надо спросить у врачей, что произошло. На запись включи – нам это всё понадобится.
Наталья Петровна снова зашла в приёмный покой, и первое, на что в этот раз упал её взгляд – это вещдоки, лежавшие на подоконнике. Цепкий взгляд тут же выхватил из полумрака прозрачный пакет, в котором лежал шприц с надписью НИК «ЗАЛП». Оглянувшись по сторонам, женщина аккуратно сунула пакет со шприцем себе в чемоданчик.
– Я должна осмотреть тех, на кого он напал, – сказала она Егорову, зайдя в коридор.
Там с пострадавших уже сняли экипировку и перевели в пустую палату недалеко от сестринской. Телегина и медбрат начали осмотр.
– Ножевых и огнестрельных, слава Богу, нет, – говорила Наталья Петровна, склонившись над спецназовцами. – На удары по голове тоже не похоже – остались бы следы и симптоматика была бы другая. Отравление химическими веществами – тоже нет. Были какие-то сильные импульсы, которые воздействуют на нервную систему… Парни, что было? Как он на вас напал?
Парни говорили путано, но сказанного было достаточно для того, чтобы восстановить картину произошедшего.
– Мы завели подозреваемого в туалет, чтобы смыть с него грязь и повезти в управление, – начал рассказывать один мужчина. – Он наклонился под раковину, будто что-то туда выбрасывает. А сам достал из мусорки какой-то прибор, резко развернулся и начал жать какие-то кнопки…
– Мы не поняли, что происходит, – дополнял рассказ другой. – Были какие-то яркие вспышки…
– Понятно. Значит, электроразряды. Как выглядел прибор, можете описать?
– Да как пульт от телевизора. Обычный квадратный корпус с кнопочками.
– Как интересно, – задумчиво произнесла рыжая, словно о чём-то догадываясь.
Она подошла в уборную, где Стешкин беседовал с экспертами, берущими смывы пятен. Его она очень хорошо знала. Когда они познакомились, он возглавлял сектор гражданской обороны, а она приступила к работе в Научно-Исследовательском Институте Экспериментальной медицины, и в дальнейшем они довольно часто пересекались по работе и поддерживали товарищеские отношения.
– Слушай, Иван. Ты аналогий никаких не находишь? – начала рыжая, подойдя к Стешкину и передав вкратце суть того, что рассказали спецназовцы. – С тем, что создавали когда-то, испытания проводили… Помнишь?
– Ну, Наташ, это было давно, – развёл руками Стешкин. – Тем более, те разработки так и не поступили в серийное производство. А электрошокеры… Технологии ведь не стоят на месте. Выбор электрошокеров сейчас, я думаю, велик.
– Электрошокеры, они все контактные, – сказала рыжеволосая. – Они оставляют следы на руках, на ногах. А у них вообще никаких следов. Тем не менее, все симптомы и их рассказ указывают на то, что их оглушили каким-то прибором, который нападающий просто на них направил. И это был не пистолет, не оружие…
Тот пожал плечами.
– Ну, думай, Иван. Ты же умный мальчик! По всем симптомам это электрический разряд. Но никаких следов на теле нет. По их рассказам, это был не баллон, не газ. Все симптомы указывают на то, что их оглушили электричеством. Но так, чтобы при этом у них не осталось серьёзных травм. Это контролируемый разряд. Его цель – не просто ударить током. Воздействие обычного тока предсказать очень трудно – человека может хватить инфаркт, может просто остановиться сердце. То, что я вижу у этих спецназовцев – это не просто удар током, который подключён у нас к проводам между стенами. Это высокочастотный и низкоамперный разряд. Ведь в чём опасность тока? Чем выше его сопротивление, тем большая степень повреждения тканей, – раскладывала по полочкам Наталья Петровна. – А здесь такое электричество, которое ткани не повреждает, но при этом человек вырубается. Действие этого электроразряда направлено не на то, чтобы нанести человеку физическое увечье. Это низкотравматическое воздействие, чтобы на короткий период времени вывести человека из состояния сознания. А теперь подумай, что это может быть.
– Да мало ли где он мог это достать. У нас, или за границей… – Стешкин говорил неохотно и как будто без интереса.
Это было странно, учитывая то, что он лично участвовал в подобных разработках. Впрочем, рыжая была догадливой и, глядя на толпу экспертов и силовиков, поняла, что завела этот разговор не в том месте.
– Я не слышала, чтобы где-то в свободном доступе были приборы, которые могут генерировать такой разряд. Ты там, в мэрии, может, и не совсем в курсе, потому как не связан со спецслужбами и с полицией. А я кручусь в этой сфере, я знаю! – уверенно проговорила рыжая. Эту фразу она сказала довольно громко. А потом практически шёпотом добавила: – Тот, кто применил эти разряды, имеет доступ к каким-то разработкам. Нашим, не нашим – это уже второй вопрос. А ты, по возможности, забегай сегодня ко мне на чай в институт. Покалякаем.
В этот момент Алютина шла с Потаповым по коридору к выходу. Внутри всё клокотало от обиды и злости. Она понимала, что кроме того, что она наснимала на свой телефон, у неё ничего не осталось.
Столько времени проторчали сначала на Тупике Тральщиков, потом в больнице – и всё коту под хвост! Что она теперь будет говорить директору канала? Что они так бездарно проворонили видеоряд, который мог бы лечь в основу не одного, а сразу нескольких сюжетов? Ведь на кассете, которую изъяли дэгэбисты, были не только их сотрудники – там были кадры и из Тупика Тральщиков, где напали на их коллегу, и кадры из больницы, где её отказались госпитализировать. Эти кадры были эксклюзивными и представляли из себя сенсацию общегосударственного и даже международного масштаба.
Сейчас Алютина понимала, что отдала бы многое ради того, чтобы им вернули хотя бы это! Но она прекрасно понимала, что ничего им уже не вернут. Скорее всего, всё удалят. Никто в ДГБ не будет разбираться, на каких кадрах есть их сотрудники, а на каких нет. Отдадут пустую кассету или выдадут чистую взамен этой. «Может, Потапову не стоило их снимать – тогда хотя бы кадры с пострадавшей Калинковой и с врачами были на месте?», – думала про себя журналистка. С другой стороны, в больнице происходили события, не снимать которые было невозможно. И если бы оператор их не снимал, она бы ругала и его, и себя за то, что у них нет этих кадров.
В этот момент Алютиной стало по-настоящему грустно. И обидно. До боли, до глубины души.
– Гады! – невольно вырвалось у неё. – Они как будто специально выискивали подходящий момент, когда все будут заняты чем-то другим. Ещё и в сторону тебя отвели, чтобы никто не увидел.
– Как думаешь, вернут? – осторожно спросил оператор, словно чувствовал вину за происшедшее.
– Кассету-то они вернут, но там ведь ничего уже не будет! Там ведь не только дэгэбисты. Там и врачи, которые отказывали Калинковой в госпитализации, и… Боже! Она ведь и доказать теперь ничего не сможет! – Алютина закрыла руками лицо. По щекам и пальцам потекли слёзы.
– Да ладно тебе, Юль, не расстраивайся, – обнял её оператор. Он вёл себя спокойно, хотя было видно, что раздёрган не меньше. – Доказать она сможет. Громов ведь тоже снимал. И записи телефонных звонков, где Крючков требует не класть Веронику в больницу. Они ведь были как раз у Громова.
– А как деда крутят! Где мы теперь это возьмём?! – Алютина уже практически расплакалась, уткнувшись лицом в грудь Потапову, который по мышечной массе немногим уступал дэгэбисту Решко.
– Стоп! Записи! – Алютина убрала руки от лица. Её словно осенило.
Они как раз находились в той части приёмного отделения, где не так давно осматривали молодчика с перемазанным лицом.
К удивлению Алютиной, изъятый у молодчика телефон лежал всё там же, на подоконнике, и не было никого, кто за ним бы присматривал. Дэгэбисты были заняты спецназовцами, которых приводили в чувства в соседних помещениях, и напрочь забыли про всё остальное.
Алютина беспардонно взяла телефон в руки, оглядевшись по сторонам, чтобы никто не видел. На её удивление, смартфон не был запаролирован, и она запросто зашла в галерею. Там была масса фотографий молодых людей то в масках, то без масок, которые позируют то с плакатами, то с оружием, то на фоне флагов и надписей на стенах домов и заборов, ими же, очевидно, и сделанных.
– Юль, что ты делаешь? – удивился стоящий рядом Потапов.
– Тихо, Миха. Не пали контору, – сосредоточенно сказала Алютина, заходя в соседнюю папку – «Видео».
Юля прекрасно помнила этот телефон. Она как раз находилась рядом, когда симпатичная девушка из ДГБ подошла сначала к ним, а потом к деду и белорусу, и попросила их быть понятыми при оформлении как вещдока одного видеофайла. Она сказала, что у молодого человека изъяли телефон, на котором была видеозапись, где радикалы в масках разрисовывают свастикой памятник жертвам нацизма. Полностью просмотреть эту запись им не удалось. Увидев только начало и всё поняв, дед набросился на молодчика, у которого был изъят телефон, и пытался угреть его тростью.
И она не ошиблась – эта запись в видеогалерее шла самой первой. Она клацнула на этот файл, выбрала опцию «Переслать» и ввела свой номер телефона. Пока файл пересылался на её телефон, она просматривала другие записи, расположенные от более старых к более новым. На экране возникали кадры с разных инцидентов, демонстрирующих бесчинства радикалов, о многих из которых журналисты даже не знали. Вот они врываются в комсомольскую библиотеку, оскорбляют женщин, бьют известного поэта, который за них заступается. Вот обливают зелёнкой какую-то девушку и ставят её на колени. Ни одно из этих преступлений не было раскрыто – «не нашлось свидетелей», «установить виновных не удалось». Все эти файлы журналистка тоже поставила на переправку самой себе.
– О, наш телецентр. Тупик Тральщиков, – вырвалось у Алютиной при просмотре одной из последних записей.
Однако улыбка сменилась ужасом. На записи была запечатлена машина такси и девушка с малиновыми волосами, которую молодчики в масках выволакивают наружу и бьют. И мужчина, которого сбивают с ног, когда он бежит к своей машине.
– О Боже! – вскрикнула вдруг Алютина.
– Что такое? – удивился Потапов.
– Да тут же… Тут нападение на нашу Нику! – Она закрыла рот рукой. Из глаз снова хлынули слёзы.
– Ни хрена себе! – в ошеломлении вымолвил оператор, просматривая кадры, как молодчики распылили газ внутри салона, запихнули туда избитую Нику, захлопнули дверь и дали дёру в сторону Торгового двора.
– Э-э-э, а что это вы делаете? – раздался в коридоре чей-то голос.
Алютина и Потапов дёрнулись. Они подняли глаза и увидели стоящего неподалёку компьютерщика Самокурова.
– Ничего. Просто смотрим кино, – закосила под дурочку журналистка. А сама в этот момент и этот файл поставила на пересылку.
– Э, э, э! Положи на место! Слышишь, что говорю? – сказал компьютерщик и быстрым шагом направился к журналистке в желании вырвать у неё телефон из рук.
Но путь ему перегородил Потапов.
– А ну положите на место! – строго вымолвил компьютерщик, приближаясь к телевизионщикам.
– А ты чего распоряжаешься? Твоё, что ли? – не менее строгим голосом отреагировал Потапов.
Самокуров опешил. Он работал в Департаменте государственной безопасности два с половиной года, но на все силовые операции и задержания выезжал именно как компьютерщик. И когда его вызвали в составе группы силовиков в первую горбольницу, ему сказали, что он должен будет осмотреть некий прибор, который будут изымать. Но что ему самому придётся защищать какие-то вещдоки едва ли не силой, его никто не предупреждал, и к этому готов он не был.
Он не знал, как вести себя в подобных ситуациях и как пресекать такие действия. Он даже забыл про рацию, которая висела у него на поясе.
– Это вещдок!
– И что теперь?! Целый час ваш вещдок пролежал без присмотра, никому до него дела не было! Теперь вдруг резко появилось? Иди, откуда пришёл, не мелькай перед глазами!
– Э, э, э! А ну верните немедленно! – требовал Самокуров.
– Чего ты разэкался? Глухонемой, что ли? Иди, Герасим! Никто твою Му-Му топить не собирается! – Потапов готов был говорить всё что угодно, лишь бы дать Алютиной время, чтобы она успела переправить эти записи себе.
Чтобы докопировать, Алютина вышла с телефоном на улицу. Оператор пошёл вслед за ней, готовясь даже, если вдруг понадобится, прикрыть её своей спиной.
– Я сейчас группу захвата вызову! – в отчаянии пригрозил Самокуров.
– В параше твоя группа захвата, в прямом смысле слова! Её уже вызвали!
– А действительно, что нам здесь делать? – театрально сказала Алютина, покидая с Потаповым коридоры больницы. – Кассету всё равно у нас забрали, снимать уже не получится. А телефон – это так, маленькая компенсация. Пусть это будет моя маленькая женская месть.
Самокуров сначала попытался плестись за ними, но понимал, что Алютину будет защищать Потапов, а с Потаповым он не справится. Потом помчался вовнутрь больницы – докладывать руководству о краже вещдока. В глубине коридора замаячили несколько фигур в чёрных костюмах, устремившиеся к выходу, через который только что вышли Алютина с позаимствованным телефоном и Потапов с камерой, из которой дэгэбэшники недавно вытащили кассету.
Быстрым жестом Алютина указала Потапову, что нужно бежать. Однако в этот момент услышала голос со стороны расположенной рядом парковки:
– Дэвущка, такси?
Посреди парковки сбоку стоял молодой человек кавказской наружности и с соответствующим акцентом, который приглашал их сесть в свою машину.
– Да! Такси! – прокричала Алютина.
Через боковое и заднее окна легковушки Алютина видела, как из больницы выбежали несколько дэгэбистов, среди которых был и Егоров. Он лихорадочно указывал на машину такси, покидающую пределы больницы, однако все крутились друг вокруг друга и были настолько растеряны, что даже не знали, в какую машину им сесть, чтобы за ними погнаться.
Следом за ними из больницы вышел и Громов, которому, судя по всему, стало любопытно, за чем же таким интересным погнались дэгэбисты, что бросили даже своих ударенных током товарищей. Однако все они остались во дворе больницы. За машиной такси, в которой скрылись журналисты «Фарватера», гнаться никто не стал.
Егоров схватился за голову и нервно взъерошил на ней волосы. Затем его взгляд упал на машины «адмиральской троицы», которые несколько часов назад осматривали дэгэбисты в поисках похищенного прибора. Взгляд Егорова задержался на этой точке и всё больше наполнялся недоумением. Место, где стояла машина ректора АКУ Семёна Караваева, теперь пустовало, а протоколов осмотра, которые заполняли дэгэбисты на капотах машин, не было и в помине.
– Где? Где все бумаги? – в крайней степени недоумения произнёс Егоров.
– Какие бумаги? – удивился Громов.
– Осмотра машин! Протоколы, опись. Где всё?!
– Я не знаю, – спокойно ответил Громов. – И я, и Стешкин всё это время были у вас на виду. Мы уж точно ничего не брали.
Вот только Караваев последние пару часов был не здесь. Громов помнил, что в больницу он зашёл вместе с ними. И даже помнил, как он отреагировал, когда увидел человека в маске. Реакция была такой, словно они знакомы и что этой встрече он совсем не рад.
Но потом Караваева с ними не было. Он просто куда-то исчез.
Исчезла теперь, как он видел, и его машина. Видно, он просто он вышел из больницы, сел в неё и уехал.
Что же случилось с бумагами, которые дэгэбисты тоже оставили без присмотра, побежав на крики Насти, закрывшейся потом в кабинке туалета, тоже никто не знал.
– Твою мать!!! – отчаянно закричал Егоров, выставив перед собой руки с растопыренными пальцами, и принялся отчаянно пинать ногой дуб во дворе больницы.
Громов с ухмылкой смотрел на взбесившегося от настигших его неудач дэгэбиста и испытывал какую-то необъяснимую радость.