30 июня 427 года от н.э.с. Исподний мир (Продолжение)
Он вернулся через несколько минут, сдувая пыль с точно такой же книги, какую Волчок когда-то получил от Змая.
– Можешь почитать на досуге, но не выноси её отсюда. Во-первых, это очень редкая вещь, во-вторых – тебя за неё не погладят по голове.
На языке вертелся вопрос: зачем Красен это делает? Почему предлагает Волчку читать откровенную крамолу? Но спросить об этом он не мог, потому что якобы не читал этих сказок.
– Я почитаю, – кивнул Волчок. – Вечером.
И до обеда, и после они просматривали бумаги по делу о пропаже детей, пытаясь хоть как-то их упорядочить. Красен оказался прав: храмовники в самом деле сделали всё возможное, чтобы в документах нельзя было разобраться.
Но Волчок как раз легко справлялся с такой работой, да и в канцелярии пятого легата занимался именно этим – дело было знакомым.
Ближе к ужину Красен вдруг поднял голову от просмотренного документа и спросил:
– Волче, а как звали того горбуна, из-за которого ты попал в бригаду штрафников?
– Откуда вы знаете, что это был горбун? – удивился Волчок.
– Интересовался. Так как его звали? Только не говори, что не помнишь.
Волчок понял, что за документ изучает чудотвор, и приготовился врать.
– Гудко Чёрный Петух его звали… – проворчал он.
Красен лишь посмотрел на Волчка очень и очень пристально, как будто хотел что-то угадать по его лицу, но более ничего не спросил. А вернулся к этому за ужином, когда Волчок расслабился.
– Ты знал, что твой Гудко Черный Петух – болотник? – начал Красен между прочим.
– Кто?
– Не прикидывайся. Мы уже говорили о болотниках.
– Нет, не знал. Тогда я о болотниках даже не слышал.
– Можешь порадоваться: он сейчас в службе дознания Государя. Ты был прав – он действительно убийца.
– С чего вы взяли, что я… – начал Волчок, но Красен перебил:
– Только не надо мне рассказывать сказку о том, что он оскорбил твою мать, и прочую ахинею. Конечно, победитель так не поступит, но человек, Волче, нормальный человек имеет право ненавидеть убийцу детей. Нормальный человек может бороться с несправедливостью, в этом нет ничего зазорного.
– Даже Огненный Сокол так не считает.
– Ну и что? Огненный Сокол – единственный пример для подражания? Ты никогда не встречался с людьми, которые борются с несправедливостью?
– Не знаю. Может быть, и встречался. Только несправедливость всё равно торжествует. И будет торжествовать, – проворчал Волчок.
– Через неделю на Дворцовой площади ты сможешь убедиться в обратном.
Волчка не задевали подначки чудотвора, но если Красен не обольщался, и Государь на самом деле разгадал игру гвардейцев с болотниками, то в это дело и он, Волчок, внес свою малую толику. И Спаска.
Резюме отчета от 29 июня 427 года. Агентство В. Пущена
По мнению Ж. Изветена, Югра Горен был убит посредством внушения. Совершить такое внушение мог очень сильный и опытный магнетизёр. Для этого, как правило, внушаемому в голову закладывается установка: совершить какое-либо действие при наступлении некоего события.
Выпуск чугуна из домны Югра Горен видел (или мог видеть) довольно часто; возможно, именно это событие и включало заданную установку на самоубийство. В этом случае речь идет о хладнокровном убийстве, т.к. инициирующее событие наступит с высокой вероятностью.
Однако возможно, что речь идёт о спланированном убийстве по условию наступления некоторого угрожающего убийце события (разглашение информации или совершение какого-либо еще действия со стороны Югры Горена). В этом случае можно говорить не только об убийстве, но и о несчастном случае, случайном стечении обстоятельств, которые в сознании Югры Горена инициировали самоубийство.
Меланхолия Горена и его уверенность в том, что он погибнет в огненной реке, облегчили задачу внушающего. Учитывая, что Града Горен крайне редко бывал в плавильне и появился там именно перед самоубийством отца, можно предположить, что именно его появление стало тем самым инициирующим событием.
Нам представляется вероятным, что допуск к секретной информации и подписка о её неразглашении могли включать в себя некую «кодировку», установку на самоубийство в случае попытки разглашения (передачи кому-либо) этой информации. Ни Изветена, ни тем более Белена нельзя считать экспертами в этом вопросе, однако Изветен считает это принципиально возможным с точки зрения современных методик магнетизеров.
Ждана Изветен подтверждает слова д-ра Белена о том, что «откровения» Югры Горена не являлись результатом медитации, а были выдуманы им от начала до конца. О последнем «пророчестве» Ждана Изветен ничего сообщить не может.
И Града Горен, и Ждана Изветен дают письменное согласие на проведение допроса Горена в состоянии магнетического транса, в котором Горен мог бы вспомнить, что заставило его явиться в плавильню в роковую для его отца минуту.
Тетрадь с записями Югры Горена, которая сохранилась у его сына, пока не дала информации, на основании которой можно было бы сделать выводы.
Града Горен дал согласие на вскрытие ячейки, абонированной на его имя в Натанском сберегательном банке. Он не имел понятия ни об этой ячейке, ни об открытом на его имя счёте. Но даже если бы это было ему известно, то всё равно не могло стать мотивом убийства отца, так как деньги на этом счете принадлежат Граде Горену независимо от того, жив его отец или нет, а распоряжаться счетом он сможет, лишь достигнув двадцати одного года.
29 июня 427 года от н.э.с.
В выходные, по совету Пущена, Йера не заезжал к Горену, предоставив Изветену возможность позаботиться о парне. Да и мысли его были заняты совсем другим.
И только в воскресенье вечером ему в голову неожиданно пришла мысль: а ведь Изветен тоже мог быть убийцей Горена-старшего… Конечно, мотива Йера не находил, но возможность… Кто знает, ведь этот ироничный и простой с виду человек – мастер пускать пыль в глаза. Зачем он лжет об Энциклопедии?
Йера снова подумал, что это мистификация не чудотворов, а мрачунов. С целью перетащить его на свою сторону. Слова доктора Чаяна казались теперь взвешенными, логичными. Йера долго не мог уснуть и наутро встал пораньше, чтобы заехать к Горену по дороге в Славлену.
В спальне он с недоумением застал Изветена, который только что поднялся с постели и очень удивился столь раннему появлению гостя.
– А… где же Горен? – спросил Йера, ощущая неловкость за неудачно выбранное для визита время.
– Он в мансарде. Ему там лучше, честное слово.
Об этом Йера успел забыть.
– Поднимитесь, судья. Града в последнее время рано просыпается – привык к больничному режиму.
– Как он?
– Вполне, – улыбнулся магнетизёр.
– Может, не стоит его беспокоить?
– Наоборот! Он ждал вас – хочет поделиться новыми сведениями о Внерубежье и с вами тоже.
– Он снова пьёт абсент? – испугался Йера.
– Нет, надо быть ненормальным, чтобы дать ему спиртного после коразола и камфоры, его и без абсента всё время тошнит.
– Скажите, а эти… сведения о Внерубежье… Он… я не хочу его обидеть, но… Это не признак сумасшествия?
– Какая разница? Я бы назвал это «пунктиком», а не сумасшествием.
– Доктор Чаян сказал, что в прошлый раз он попал в клинику голышом и извалявшимся в перьях…
– Доктор Чаян не солгал: за сводом Граду подобрал вездеход чудотворов, его раздели, потому что от дождя он был мокрым с ног до головы. Он сопротивлялся и порвал перину, в которую его пытались закутать. Конечно, человек в здравом уме не станет сопротивляться чудотворам, но Града был пьян как сапожник. Я не утверждаю, что он психически нормален. Но это совсем не та болезнь, какую ему приписывает доктор Чаян и… простите, судья, но обыватели очень мало знают о психических расстройствах… О них и психиатры-то знают не много…
Горен выглядел гораздо лучше. Исчезли чёрные очки вокруг глаз, с лица спала одутловатость, взгляд перестал казаться затравленным. Разве что губы оставались немного воспалёнными.
И одет он был в теплый и добротный спортивный костюм, а не в смешную пижаму.
Йера застал его сидевшим за письменным столом с чашкой горячего чая, над исписанной и истрёпанной толстой тетрадью, а перед окном, повернутый к свету, стоял мольберт – Йера передал просьбу Изветена в агентство, и они немедленно её выполнили.
– Судья, я рад вас видеть, – сказал Горен так, что Йера не усомнился в его искренней радости. – Хотите чаю?
– Нет, спасибо, я только что позавтракал. – Йера присел в кресло. – Как ваше здоровье?
– Нормально. Изветен составляет мне какие-то хитрые зелья – наверное, они мне помогают. Я хотел поблагодарить вас. Ну, за всё вот это…
Глядя на повеселевшего Горена, Йера ужаснулся мысли о его возвращении в клинику.
– Нет-нет, это всё не стоит благодарности… – пробормотал он. – Я виноват перед вами, и это не искупает моей вины.
– Бросьте, судья. Тут очень славно. Тихо очень…
– Я рад, что вам тут хорошо, – улыбнулся Йера.
– Тут ежи живут… – Града шмыгнул носом. – Три ежа. Под домом. Забавно, правда?
– Значит, тут не будет ни мышей, ни крыс, ни змей. А еще ежи любят молоко.
– Я знаю.
– Изветен сказал, что вы хотели поделиться со мной новыми сведениями?
– Хотел, если честно. Но, наверное, об этом лучше поговорить с ребятами из агентства, которые ищут убийцу моего отца. Мне кажется, им это поможет.
– Вот как? – Йера в это не поверил, но решил не разочаровывать Горена. – И как вам удалось что-то узнать без абсента и опия?
– Инсулиновая кома ничуть не хуже, – усмехнулся Града. – Люди обычно не помнят своих видений, но я давно занимаюсь экстатическими практиками… Оно говорило со мной. Внерубежье. Я попрошу Изветена, он поможет мне прояснить эти видения. Он умеет. Мне кажется, я подошёл очень близко к тому, что узнал мой отец.
– И что же? – вежливо подыграл Йера.
– Это… трудно описать словами. Я читал его мысли, судья… Нет, не мысли, оно не может мыслить, понимаете? Оно чувствует. Я читал его чувства. Конечно, всё это можно выразить двумя словами: «Я иду». Но за этим… Оно обладает магнетизмом, внушением, как Изветен. Оно требует и соперничества, и истовой преданности, и восхищения, поклонения, и ужаса перед ним. Оно играет людьми, как игрушками. Оно убивает тех, кого любит… Поверьте, судья, это так. Но не это главное. Оно жаждет выплеснуться куда-нибудь, ищет лазейки. И у него есть два пути – сквозь границу миров и под свод. Я видел мальчика-мрачуна, игравшего шаровой молнией. Оно тянулось к мальчику. О, оно любило его, оно вожделело… Это, конечно, был смутный образ, возможно – это какая-то метафора, которую Внерубежье хочет мне передать, которой хочет объяснить что-то… Я видел светящуюся каплю, видел, как она просачивается сквозь границу миров. Знаете, как капля ртути – вытягивается, едва не рассыпается и снова собирается. Она была на ладони у мальчика, а с другой стороны границы миров к ней тянулась рука девочки. И эта капля легла ей в ладонь. Это было очень красиво, волшебно. И… оно любило девочку. Оно отдавало ей эту каплю как драгоценный подарок, как обручальное кольцо, – с нежностью, с трепетом. Если его любовь к мальчику – это грубая, животная страсть, то любовь к девочке – это собачья преданность, тоска, преклонение. И тут капля разрывается, как бомба, и мальчика, и девочку отбрасывает в стороны – прикосновение Внерубежья убивает, понимаете? Оно любит – и едва не убивает их обоих. Как огонь, который хочет лизнуть руку, но вместо этого обжигает.
Эту длинную тираду Йера слушал, конечно, с сосредоточенным и серьёзным лицом. Но не нашел в ней никакой информации, за которую мог быть убит Югра Горен.
– Мальчик – это Враг, – продолжил тем временем Града, и Йера вздрогнул. – Это понятно. И понятно, за что Внерубежье его любит, – он прорвёт границу миров. Понимаете, судья, это он убьёт Внерубежье. И оно тоже убьёт его. Это – страсть, это – коса на камень.
– Почему вы думаете, что Внерубежье убьёт… Врага?.. – похолодев, спросил Йера.
– Потому, что в их борьбе не может быть победителя, – равнодушно, коротко ответил Горен – его занимало другое. – Девочку оно тоже убьёт. Но… я пока не знаю, за что оно её любит, понимаете? Девочка – это призрак. За что Внерубежью любить призрака? Призраки мешают Внерубежью, забирают его силу по капле, рассеивают её. И мрачуны, мрачунов Внерубежье тоже не любит.
– Но Враг – тоже мрачун… – пробормотал Йера.
– Да. И Внерубежье ненавидит его за это – любовь и ненависть одновременно. Оно – это сплошное противоречие, его очень трудно понять. Оно жаждет выплеснуться куда-нибудь – но оно от этого умрёт. Оно ненавидит Врага-мрачуна, который мешает ему выплеснуться, но убьёт его за то, что любит, а не за то, что ненавидит.
Йера тряхнул головой, потеряв нить мысли Горена.
– Но… Скажите, что же узнал ваш отец? К чему вы приблизились? Я пока не вижу в этом… описании… никакой угрозы чудотворам. Откровение Танграуса и так всем известно.
– Я видел только смутные образы, отец же наверняка узнал что-то конкретное. Вот, послушайте, это стихи моего отца:
Я вспомнил розовую мраморную гору
Среди лесов. Свечой горел закат,
А поезд нёс меня в туманный чёрный город,
В котором был я много лет назад.
Гора горела в отсветах заката,
Стелился пар над насыпью; гремел
На стыках рельсов поезд, было зябко,
Попутчик спал; я тоже спать хотел.
Но было надо, отчего-то было надо
Увидеть, как растает в синеве
Последний отблеск рыжего заката
На мраморной, на розовой горе.