Ворота поражали высотой – даже лесной великан смог бы пройти, не нагибаясь. Впрочем, обитые железом угрюмые створки были сомкнуты прочно. Мощные стены казались Мартину равнодушными и подслеповатыми, но он знал – старая цитадель наблюдает множеством узких глаз-бойниц. Таких крепостей не строили последние два века перед Вторжением – и зря. Ох, как они были нужны тридцать лет назад на юге!
Юноша не хотел смотреть в лица тех, кто стоял рядом. Запоминать их, заводить с кем-то разговор – тем более. Они тоже молчали, углубившись в себя, похожие поведением и разные внешне. Большинство – его ровесники… или ровесницы, но есть постарше, даже те, кому можно дать от тридцати до сорока.
Заскрежетал засов, створки слегка разошлись, открывая дорогу. Двое мужчин разглядывали входящих.
— Тебе исполнилось шестнадцать?
У того, что слева, хрипловатый голос. Шрам пересекает лицо от мочки правого уха до противоположной щеки, делая его похожим на маску, которую небрежно раскроили надвое, но не выбросили, а вместо этого сшили кое-как.
Мужчина сделал замысловатый жест рукой.
— Не пытайся врать, я узнаю.
Мартин вспыхнул. Белокурый, невысокого роста, с гладкой кожей и без признаков пушка на щеках – он знал, что кажется младше. Взрослым, парням, и, хуже всего, девчонкам.
— Уже неделю, – ответ был чистой правдой.
— У тебя есть право распоряжаться собственной жизнью. Проходи.
Когда все собрались внутри, человек со шрамом громко повторил то, что знали и так. То, что заставляло молчать, не желать знакомиться раньше времени:
— У вас последняя возможность вернуться назад. Не сделав этого, вы рискуете жизнью. По закону, ответственность за вашу гибель будет лежать только на вас. Подумайте!
Эхо слов заметалось по мрачному колодцу меж стен, сталкиваясь и переплетаясь, пока не умерло в складках одежд и трещинах камней, и тишина заняла его место. Не хрупкая, которую легко разрушить неосторожным шорохом или шёпотом. Иная – хмурая, давящая; в ней даже крик умрёт, рухнет, как пробитая стрелой птица. Две человеческих фигурки – почему-то они казались Мартину маленькими, будто издалека, – не выдержав яростной угрюмости тишины, двинулись к воротам. Не знали, на что идут? Юноша смотрел им вслед, в спины. Казалось, так будет длиться вечность, и он станет каменной статуей, врастёт в булыжники двора, постепенно сливаясь с ними.
Ворота бесшумно, сами по себе, начали затворяться, и когда просвет исчез, раздавленный створками, глухой стук упавшего в петли засова рассёк судьбу надвое. Дороги обратно не было.
— Всё. Пошли, – буднично сказал человек со шрамом.
Его товарищ, высокий мужчина с чёрными, как смоль, волосами, двинулся первым. Как теперь заметил Мартин, он слегка прихрамывал.
Все по цепочке потянулись следом к узкой лестнице, которая вела на гребень внутренней стены. Там ветер, который не мог добраться до них внизу, накинулся с новой силой, и юноша плотнее завернулся в плащ, не желая признаться себе, что не только дыхание севера – причина того, что холод охватывает тело.
Черноволосый наконец произнес первое слово:
— Здесь.
Указал на рыжую девчонку – и промежуток меж двумя широкими, ровными зубцами. Она осталась, а остальные шли дальше. Жест, уже без слова, повторялся каждые десять шагов. Мартин прошёл сто пятьдесят прежде, чем палец указал на него.
Сперва дети учатся понимать и говорить слова «мама», «папа», «дай»… Близкие, простые. Затем наступает пора иных понятий. Первым взрослым словом, вошедшим в жизнь сына портного из небольшого городка, было – «война».
О ней говорили все, много и часто, поглядывая на юг, словно из-за горизонта должны были вот-вот появиться грозовые тучи. За полтора десятка лет до его рождения соседнее королевство не сдержало натиска кочевников. Те очень быстро сделали чужой дом частью своего. Разрушались храмы прежних богов, истекали пеплом по ветру библиотеки. Как только «порядок» был наведён, конная лава перехлестнула границу.
Замки баронов юга, изящные, как пряничные домики, оказались почти так же беззащитны. Витражные окна рассыпались, когда пламя лизало стены, и жалобно хрустели осколки под копытами чужих коней. В полях, на дорогах, по берегам рек сталь ломалась и щербилась о сталь, если воины бились с воинами. В попытках превозмочь друг друга сплетались призывы и заклинания, когда волшебники сходились с шаманами и жрецами.
Ценой многих смертей и почти четверти земель пожар вторжения удалось остановить, но не потушить вовсе, и изматывающая, жестокая, беспощадная с обеих сторон война кровоточила открытой раной. Смещаясь то севернее, то южнее. Пригасая и вспыхивая вновь.
Маленький Мартин слушал истории о сражениях с замиранием сердца, но особенно ему нравились рассказы о магах школы Харрана.
— Когда волшебника готовишь, – скрипучим голосом толковал отцу, прихлёбывая пиво, городской знахарь – сухощавый дедок с жидкой бородой, – в чем вопрос-то? Потратишь кучу времени на ученика, а он окажется бездарь бездарем, только бородавки свести или костер зажечь. Королевские маги набирают классы в своей Академии, а толку? Всем азы растолкуют, а чары – не рецепты, записать мало! Нужно один на один учить. И не иначе! Пока поймешь, кто нужен – сколько сил ушло, времени… Учителей хороших мало. Вот и выходит, что настоящих-то поискать, а больше мелочь всякая… И-эх, вроде меня! Ну, ещё по кружечке?
Отерев с губ пену, знахарь продолжал:
— Харрану-то король свой щит подарил и старый замок для школы, когда тот с тремя учениками его при Красной речке спас. Десятка полтора шаманов с их колдовством раскидали, не меньше. С тех пор оттуда ни одного слабого волшебника не вышло, а готовят они боевых, конечно – по нашему-то времени… Как талант определяют без промаха – никто не знает. Секрет! Пытались выведать: то хитростью, то пытками. Враги старались… да и наши, бывало, чего греха таить? Какое там… Молчат. С бабой в постели – молчат, умирают – молчат. Вроде они дают колдовскую клятву хранить тайну, и никак её не нарушить.
Правда, чаще, кто туда уходит – вовсе не возвращается. После дня приема, трижды в год, едут по стране королевские гонцы. Везут бумажки о смерти при испытании, кошельки по домам – по указу, ком-пен-са-ция, – выговорив трудное слово, дед передохнул и закончил. – А желающих все равно хватает, иных не берут. Злые наши дни…
Тут вмешалась мать, вошедшая в горницу:
— Мартин, иди спать. А вам хватит пиво тянуть!..
Война утратила для мальчика блеск, когда ему было десять, и вернулся дядя – на деревянной ноге, лишившись еще и кисти левой руки. Он попал под атаку вызванных врагами тварей и считал себя счастливчиком – выжил! Часто смеялся, бодро стучал деревяшкой, и только по ночам – тётя рассказывала маме – глухо стонал от боли в безвозвратно утерянных пальцах.
С мечты стёрлась позолота, но под ней обнажилась твёрдая сталь. Он вырастет и научится воевать. Будет защищать маму, папу… и дядю, который раньше защищал его. Станет боевым магом, чтоб бить чужих шаманов!
Конечно, Мартин знал, что его не отпустят. Поэтому за две недели до шестнадцатилетия сбежал из дома, прихватив в дорогу еды и полный кошель медяков, которые собирал три года.
Они замерли меж гранитных зубов, кольцом охватив круглый двор. Посреди его стояла башня, завершавшаяся площадкой на одном уровне с их ногами. И всё.
Юноша не видел соседей – лишь тех, кто напротив. Резкий гортанный крик заставил вздрогнуть, и тут же каменный пятачок вспыхнул лазурным пламенем – словно кусок неба сорвался и сжигал себя, не в силах жить внизу. Жутковатые языки поднялись выше башен, а затем рассыпались на кусочки, рухнув пронзительным огнепадом. Раздались крики. Парень напротив отшатнулся и закрыл глаза. Мартин удержал себя на месте, стиснул зубы. Не убежишь, поздно…
Ни одна частичка не попала на стены. Всё пролилось во двор и затвердело там синими сосульками, растущими снизу. Вершины их вознеслись на полтора человеческих роста остриями пик.
От каменного пятачка посередине протянулись к каждому из стоящих по кругу мосты. Без перил, прозрачные, как вода в реке в солнечный день, они становились всё бледнее, пока не исчезли совсем. А вот ледяные пики ещё уплотнились.
Хрипловатый голос был слышен каждому:
— Идите по тропам, что не видны. Смогут лишь те, кто достоин.
Сгустившийся воздух толкнул Мартина в спину, доказывая, что иного пути нет.
Он ещё успел заметить, как упирается парень напротив, как хрупкая фигурка левее срывается и летит… Но уже не видел падения. Чёрные завесы обрывками ночи развернулись по бокам, образовав клин, в конце которого виднелся край площадки. Они отрезали не только зрение, но и слух. Даже запах, запах весенней травы, который перебрасывал через стены ветер – исчез. Он остался наедине с целью, с лазурными пиками под ногами и полоской неба вверху. И шагнул вперёд.
Воздух прогнулся мягкой подушкой, как поверхность болота. Ещё шаг… Где же край? Мост был не очень узок, несколько шагов в ширину. Но куда уже нельзя ступать?
Шаг. Снизу – мороз. Ледяные острия проткнут человека не меньше, чем в десятке мест. Пробьют руки, ноги, вонзятся в живот и оставят корчиться, разрывать себя изнутри о холодные копья.
Мост прогибается и дрожит от каждого шага. Пройдет, кто достоин. Как это определяют? Он – достоин? С чего бы? А если нет?!
Шаг. Тропа ушла вниз, как провисшая нить. Мелькнул, исчез интерес – что там у других? Не до того. Трудно держаться, всё колеблется…
Упали вниз алые капли. Это кровь?
Мартин провёл рукой по лицу, на ладони красные потёки: прокусил губу. Даже не больно.
Ко всем демонам! Он пройдет. Ему надо защищать маму, папу и дядю. Другие не знают про них. С чего он хуже кого бы то ни было? Он всё сможет, если постарается!
Шаг, другой. Мост перестал качаться. Зловеще сдвинулись стены черноты. Зловеще? Это значит, он приближается к вожделенной, спасительной площадке. Уже пройдено больше половины.
Глаза загорелись восторгом.
И тут же лента пути порвалась.
Дорога исчезла под ногами, и юноша полетел вниз, как стоял.
Он проиграл. Оказался слаб.
Наверное, надо кричать, вспоминать прожитую жизнь, прощаться. Есть время: миг падения будто превратился в десятки и сотни. Последний вдох долог – почти вечность. Надо кричать, но он глядел вверх, в треугольник неба над чернотой, и в голове была одна мысль – он всё равно достоин! Он дойдет, сможет, должен. Если надо – по этим треклятым остриям, которым придётся стать дорогой!
Толчок. Мартин посмотрел вниз. Незримый мост возник вновь – на расстоянии ногтя от колючих, как звёзды зимой, вершин. И юноша взбежал по нему вверх, к площадке, до которой оставалось всего десяток шагов. Взбежал, будто по склону холма. Остановился. Снова поднял глаза к небу. Долго-долго, забыв обо всем, играл с ним в гляделки…
Потом чёрные стены упали, будто сорванные дневным светом. И голосом – сильным, незнакомым.
Мартин резко обернулся. В центре площадки стоял мужчина – седой, проживший немало лет, но не согнутый ими. Его глаза были, как осколки лазури.
— Я Харран, – глухо произнес он. – Испытание закончено, и мне жаль тех, кто не прошёл…
В синих глазах скорбь, как чёрная туча. Мартин не глядел во двор – он знал, что увидит. На площадке было мало людей, не больше десятка. Парни, один взрослый мужчина, девчонка, которой определили место первой, молодая женщина. А пришло больше сотни.
Нет, он не хотел смотреть вниз.
— Жаль, но оно должно быть настоящим. Все знали, на что идут, – Харран сделал паузу, заговорил звонче. – Поздравляю с принятием! У вас есть всё, что нужно, чтоб стать волшебником. Смелость и жажда учиться – иначе вы не пришли бы сюда. И вера в себя, даже в момент падения. Без неё не выдержат мосты, так сотканы чары. Остальное – вопрос знаний и тренировок, – он уставился на Мартина и закончил удивительно буднично. – Сойдите.
Юноша неожиданно для себя рассмеялся. Это не было весельем, смех сейчас помогал стряхнуть липкие осколки страха. Приходило облегчение.
Позже. Позже он познакомится с оставшимися в живых – с новыми товарищами. Позже найдет время помянуть тех, незнакомых, кто упал на иглы. А сейчас… Только теперь юноша заметил, что он сам и девчонка до сих пор стоят не на площадке, а в двух ладонях над ней.
На воздухе.