Дьявол умеет сеять в человеческих душах смятение, и на встречу с майором я шла с тяжелым сердцем. Переговорить с Лешеком я не успела. Компрометирующие письма сожгла, не видя другого способа навсегда сокрыть их от людских глаз. Уверена, Алиция такой поступок бы одобрила.
Майор оказался гораздо великодушнее, чем Дьявол о нем думал, и не только не оторвал мне голову, но и простил. Условно.
— Вы должны потрудиться для своей реабилитации, согласитесь, грехов за вами числится много, — усмехнулся он. — Вы ведь хорошо знали свою подругу, уверен, стоит вам как следует пораскинуть умом, и злосчастный груз найдется. Вы сможете понять, куда она могла спрятать карту с его местоположением. А с паном Линце мы и сами справимся, он сейчас в Польше, ведет себя как ни в чем не бывало, хотя вряд ли настолько спокоен, как хочет выглядеть. Пани Лауру мы уже навестили и обнаружили прекрасно оборудованную лабораторию. Я начинаю понимать причины, по которым пани Хансен предпочитала молчать об этом деле, во всяком случае, на первых порах. Пани Лаура утверждает, что лаборатория устроена с ведома ее покойной тетушки.
Бедная Алиция! Наверняка она пыталась объясниться с Лаурой, и эта змея сказала ей то же самое!
— А кто все-таки ее убил? — спросила я, осмелев от доброжелательности майора.
Майор тяжко и искренне вздохнул, чем невольно вызвал во мне сочувствие.
— Увы, из трех прямых кандидатов в убийцы все трое имеют неоспоримое алиби. Кто-то из них водит нас за нос, но кто? Так что убийцы пока нет…
Прозвучало это так печально и жалобно, как если бы речь шла об отсутствии куска хлеба для голодных детей. У меня даже сердце защемило.
— Неужто так уж никто и не входил в этот дом?
— Получается, не входил…
– А из жильцов? Может, у кого из них были гости?
— Если начистоту, то я тоже так думаю. Но если хозяин говорит, что гостя не было, как доказать обратное? Особенно если этого гостя более никто не видел? Ну ничего, не будем унывать, глядишь, что-нибудь да всплывет.
Узнав о просьбе майора, Дьявол вцепился в меня мертвой хваткой.
— Ты меня выставила идиотом, — заявил он. — Теперь мне нужно отыскать эту дрянь, иначе моей репутации вообще хана. Так что соображай! Вспомни все, что только можешь. Представь себя на месте Алиции!
— Сумка! — выпалила я первое, что пришло на ум, как только я им пораскинула.
— А разве майор тебе не сказал? Сумка была у сестры. Простояла все эти дни на столике в прихожей, в такой панике никто не обращал на нее внимания. В день убийства Алиция заходила к сестре перед обедом и забыла ее. Не понимаю, как она домой попала, ключи ведь должны были быть в сумке?
— В кармане. Алиция носила в кармане жакета. А в сумке у нее были запасные, если, конечно, она их не потеряла. Что там еще лежало?
— Неизвестно.
— Вы что, не смотрели?
— Она исчезла. Сестра утверждает, что заметила сумку через три дня, заглянула в нее, увидела сверху папку и кошелек с деньгами, дальше не полезла, отложила на потом, а потом сумка исчезла. Как раз когда приезжал Гуннар.
— Надеюсь, ты не подозреваешь Гуннара в воровстве?
— А почему бы и нет? Мог взять на память. Ты его вообще в бальзамировании трупов подозреваешь, и ничего!
– Кто угодно, но только не Гуннар! — запротестовала я. — Как только у тебя язык повернулся, ты не знаешь датчан и не знаешь Гуннара! Он бы от одной мысли о краже разрыв сердца получил! Они там все свихнулись на честности, о преступлениях, может, и слышали, но считают байками! Исключено!
Дьявол пожал плечами. Профессия не позволяла ему принимать на веру человеческую порядочность, тем более что ему не так уж часто доводилось с нею сталкиваться. Не всем же везет так, как мне! Я же собственными глазами видела, как Алиция беззаботно оставляла свою сумку — со сломанной молнией и торчащим из нее кошельком — в одном конце универмага, а сама шла что-то примерять в другой. Потом не могла вспомнить, где ее оставила, вроде бы возле зеленого такого свитерка. Свитерок оказывался голубым, но сумка и впрямь стояла рядом целехонькая.
Я сама как-то забыла на вешалке в примерочной серебряную цепочку из «Орио», с висюльками из плавленого жемчуга, — и забрала ее в целости и сохранности на следующий день. А уж о зонтике, который я где только не забывала и всегда отыскивала, и вспоминать не приходится.
Отыскивала, пока не напоролась на соотечественника.
Упаси боже, я ничего не хочу сказать плохого о поляках, тем паче бросить тень на цвет нашего искусства, ибо соотечественником был славный наш режиссер, в чьем номере я забыла зонтик. Назавтра со спокойной душой вернулась за ним, а нет ни зонтика, ни режиссера. Надо сказать, режиссер гостил в Копенгагене в обществе славной нашей звезды, да что тут скрывать, режиссером был Януш Моргенштерн, а звездой — Беата Тышкевич. Как раз перед тем она оставила у него свой багаж, а сама отбыла в Париж. Ну и Моргенштерн забрал этот багаж вместе с моим зонтом в Польшу. Обнаружив такую чудовищную накладку, персонал отеля впал в отчаяние, без конца извинялся, пока я не заверила их, что получу свою пропажу у пани Тышкевич в Польше. Со временем я купила себе другой зонт, а про тот позабыла.
Короче, мысль о том, что Гуннар мог спереть сумку Алиции, показалась мне совершенно дикой, а вся эта история — очень подозрительной. Он мог взять машину, вполне допускаю, что у них имелась на этот счет договоренность и это было вполне законно. Но спереть сумку с деньгами — никогда!
— Вряд ли она прятала в сумке что-то важное, — покачал головой Дьявол. — Наверняка считалась с возможностью нападения, обыска или чего-нибудь в таком роде! Придумай другое место.
— Ну, тогда свечи…
— Не вариант. Майора свечи порядком озадачили, и он приказал исследовать их как можно тщательней. В результате удалось выяснить, что свечи разрезались на тонкие ломтики, никаких других манипуляций с ними не производили, ничего не вытаскивали. То есть в них ничего не было спрятано, и в сгоревших частях тоже, иначе фитиль, догорев до преграды, сразу бы погас. Сравнение с образцом подтвердило это.
— С каким таким образцом? — упавшим голосом спросила я, заподозрив неладное.
— Мне казалось, что для тебя разоблачение убийцы важнее каких-то там свечей…
— Ты взял мои свечи!
— Только одну!
— Надо было сказать мне об этом в Копенгагене! Я бы еще купила!
— В другой раз купишь, делов-то. Не отвлекайся. Свечи отпадают, думай дальше.
Глубоко расстроенная понесенным уроном, я вытащила оставшиеся пять свечей и зажгла. Горели они красивым ровным пламенем, без дыма и копоти. Я любовалась пламенем и вспоминала минуты, когда передо мной трепетали такие же вот огоньки. Наши именины — мои и Михала, день рождения Алиции, торжество в связи с повышением ее по службе, слегка омраченное, правда, моими личными неурядицами, отсутствием работы и вида на жительство…
Что-то внезапно замаячило в моей голове и тут же исчезло. Потом вдруг опять замаячило, на этот раз в душе. Я словно бы упускала какую-то деталь. Не обязательно связанную с донимавшей меня загадкой, но тоже очень важную.
— Ну? — нетерпеливо сказал Дьявол. Прислонившись к стене, он всматривался в меня с надеждой. — Я же вижу: ты что-то вспомнила.
— Не знаю. — Я с сомнением пожала плечами. — Эти свечи у меня с чем-то ассоциируются, с какой-то подсказкой, а вот с какой — никак не пойму. Задавай наводящие вопросы, вдруг поможет.
— Попробую. Мне тут в голову пришла одна дельная мысль. Алиция была умницей. Обрати внимание — с той самой минуты, как ты наткнулась на микрофон, все, что она тебе говорила, имело глубокий смысл. Каждая фраза была взвешена, ничего лишнего. Так что вспомни, прошу тебя, все до последнего слова.
Почему-то вспоминать я начала с конца. В конце речь шла о словарях, именно в них и нашлись потом самые ценные указания — кроме самого ценного: где искать груз.
— Кстати, а что было на Розенгардене? — поинтересовалась я невпопад.
— Прачечная. Небольшая частная прачечная, куда наведывался Аксель Петерсен и вся его братия — якобы сдавать рубашки. Странно, почему Алиция ни словом не обмолвилась о словарях по телефону? На что рассчитывала?
— На то, что кто-то их найдет. Не могла же она постоянно говорить на эту тему, один раз уже упоминала о них перед микрофоном. Боялась, что избыточность упоминаний наведет на след. Вообще всего боялась.
— И потому несла по телефону полную чушь… Погоди, а может, все же не только чушь?
— То есть? — насторожилась я, тем более что в голове как будто начало проясняться.
— Мне кажется… — – Дьявол наморщил лоб. — Мне кажется, ты сказала что-то очень странное. Постой-ка… Сначала спросила, не хлебнула ли она лишку, потом сказала что-то совсем уж непонятное. Дай бог памяти… «топотала ногами»!
Топотала ногами!
Тут у меня в голове словно выключателем щелкнули и все окончательно прояснилось.
— Знаю! — завопила я. — Она мне велела после ее смерти взять себе что-то на память. Ну конечно! Очень важное! Только вот что именно?
— А ты что, не знаешь?
— Понятия не имею. Она тогда сказала: «Возьми себе то, за что ты бралась после визита к благодетелям». Потом добавила: «И топотала ногами». Вот и пойми, что это может значить!
— Вспоминай! Ты же всегда похвалялась своей памятью. Все мои грешки помнишь.
— Твои грешки слишком глубоки и многочисленны, они врезаны в нее, словно в камень. Погоди, не сбивай меня.
Я закрыла глаза. Перед моим мысленным взором предстала просторная столовая, стол на двадцать четыре персоны, маленький столик, кресла, серебряный подсвечник, серебряный кофейник, чашки королевского фарфора и к ним ко всем — одна-единственная серебряная ложечка. Хозяева пили кофе без сахара и постоянно забывали о ложечках. На столике возвышались бутылка виски, бутылка коньяка и содовая…
Я открыла глаза и простонала:
— Боже, а перед тем мы пили рябиновку!
— Алкоголички! — брюзгливо фыркнул Дьявол.