1129 год. За день до весеннего солнцестояния.
Позади остались долгие седмицы изнуряющего пути.Караван, наконец, приблизился к Мазари-Шариф, оказавшись на родине его молодости. В Балхе он жил давным-давно, в тот самый благословенный момент, когда женщины казались слаще вина, а будущее – таким же неизменным, как горный поток после дождливой зимы. Но пролетела жизнь, и Омар понял, что всё когда-то заканчивается. А ещё он устал. Устал не от тяжёлого перехода. Жаловаться на трудную дорогу в этот раз ему было бы просто смешно. Сам глава караванного пути вёл обоз. Все блага, возможные для путника, были предоставлены ведущим – его гостям. А Омар был самым почётным гостем. Его поместили следом за главой, в начале каравана. И даже местные эмиры являлись только с одной целью – познакомиться и выразить почёт ему, безродному сыну ткача, прожившему столь длинную, славную и необычную жизнь.
А прекрасноликая пери-Весна плескалась красками. Ожерелья из белых и розовых рододендронов свисали с зеленеющих мхом гранитных валунов, словно бесценные морские жемчуга, а очистившийся за холодные месяцы от людских миазмов воздух призывал к совести и чести. Даже мерзкие мелкие блохи ещё не мучили верблюдов. В Курдских горах раздувались до размеров полноценной реки мелкие ручьи. Они смеялись тысячами звонких голосов, они осыпались серебром ледяной капели на головы правоверных, они игриво подталкивали камни – а те летели, будто выпущенные из пращи. Красивое время и опасное время. Ведущие караван рабы не зря считали себя в конце пути почти погибшими, каждую минуту ожидая водяного шквала.
Жизнь радовала его старые глаза.
***
Остановив, на раскинувшей большими крыльями амфитеатра площади Умм ал-билада (Балха), обоз караванщик, с плохо скрываемым раздражением, узнал, что все места для отдыха заняты. Увы! За последние три дня внезапно прибыло сразу шесть караванов, и переполненная старая площадь бурлила – разноязыкий гомон голосов требовал еды, воды, костров и шатров, то и дело, сцепляясь в ссорах…
Старый Абдер-Мохаммед-Рахман недаром считался мудрым – он ни с кем ссориться не стал, а принял решение занять под одалисок и почётных гостей пустующую старую башню. В ней давно не замечали признаков жизни, да и пещерный вход-провал, заросший за зиму колючим кустарником, не манил путешественника. Правда, рассказы про это обиталище иблисов ходили скверные, а потому пугали. Тем не менее, туда никогда не проникал дождь, и всегда было светло. А вязанка-другая хвороста могла бы разогреть не только душу, но и живот – добрым куском горячего мяса. Таким образом, старому торговцу бояться рассказов про живущих в горе иблисов, не стоило. «В светлых белых комнатах чертям не место!» – решил он. Послав рабов убираться, караванщик пошёл присматривать место для остального обоза.
***
Ночь подкралась к городу чёрной кошкой, быстро расплескав тьму, она принесла бурю. Молнии, сверкавшие зарницами ещё с вечера, уже ближе к полуночи белым острым забором отгородили горы от людей. На землю упал удар тяжёлого небесного молота. Громовой раскат прокатился по долине… и больше не стих.
С неба полились потоки воды, с гор – грязи. Громовые раскаты глушили крики погонщиков и призывы о помощи. К утру на долину сошёл сель…
Только ближе к полудню, когда разленившееся после зимы солнце всё-таки спекло коркой сошедшую с гор глину и камни, люди смогли оценить масштабы своих потерь.
Обиженно кричали застрявшие в бурой вязкой жиже верблюды; опасно звенели колокольцы городских нищих, созывавших в свои ряды братию на воровской промысел; горестно кричали потерявшие в одночасье свои товары караванщики, и рвали на себе полы пропитанных влагой халатов местные ткачи. Потери последних были безграничными. Целая улица, расположившая у башни под горой свои мастерские, оказалась замурованной взбесившейся за ночь рекой. Мастера остались без шерсти, без красок и без жён, тихо сидевших в роковую ночь на тюках с дорогой пряжей. Пряжа оказалась воистину бесценной – она стоила жизни не только жёнам, но и дочерям…
Именно в это время на залитой грязью и нечистотами площади оказался ещё один странник, верхом на угольно-синем, словно крылья вестника смерти – ворона, немного усталом и очень сердитом скакуне.
Как путник смог спуститься в долину в такое время знали только шайтаны, которые, скорее всего, и охраняли его путь. Но людям, в этот бедственный час, не было дела до завёрнутого в чёрный дорогой и невероятно грязный бишт (1) поверх не характерной для путешественников и тоже чёрной, заляпанной глиной кандуры (2).
Спрыгнув с раздражённого и, явно, намеревающегося укусить коня, он что-то зло прошипел. В ответ жеребец с силой пнул хозяина в пах, отчего последний громко охнул и согнулся. С головы соскочила гурта(3), тоже не характерного пёстрого, красно-коричневого цвета, и упал в грязь, похожий на болотную гадюку игал (4 ).
– ЗабЕэль! (5) – услышала базарная площадь.
Чёрный, похожий на иблиса, зверь повторно показал зубы и нагло заржал…
***
Омар сидел на полу в одной из многочисленных каменных келий, разбросанных по этажам странной старой башни, богато украшенной древними письменами и резными каменными статуями.
Он чувствовал себя старым, слабым и разбитым. Колени, которые скверно ныли ещё в начале пути, покраснели и распухли.
И позаботиться о нём было некому. Караванные рабы пропали. С приходом грозы даже в его, выделенное только для почетного гостя, отдельное маленькое помещение,набилось огромное количество народа.
Слуги, вежливо кланяясь, и, непрерывно извиняясь, привели мерзко стонущих женщин. Мужчины пришли позднее сами.
Никто более не обращал ни малейшего внимания на старика. А он, спрятав голову в колени, беззвучно стонал от изнурявшей его боли.
Наконец, чтобы хоть как-то отвлечься, Омар потянулся за сумкой. Вытащив свиток, перо – начертал:
«Дарить себя – не значит продавать.
И рядом спать — не значит переспать.
Не отомстить — не значит все простить.
Не рядом быть — не значит не любить.» (6)
Затем задумавшись над текстом, улыбнулся и задремал. Сидя. Как умеют делать только старые люди…
Он проснулся от прикосновения. В помещение сквозь узкое окно проникало солнце, и в комнатке уже никого не было. На плече лежала чья-то рука. Омар охнул. Старые кости привычно отозвались болью. Оказалось, он так и сидел с пером в руке на полу, спиной опираясь навыбеленный временем камень. Склонившийся над ним человек читал свиток.
– Ты удивительные вещи пишешь, Омар, – услышал поэт. – Не устаю восхищаться!
Показавшийся смутно знакомым гость смотрел на него,словно на беспомощного ребёнка. Старик вздрогнул – он вспомнил, кем является вошедший в его келью.
– Ты? Но как? Сколько лет? Почему?
– Бывает.
Пришедший пожал плечами. Затем протянул руки и помог Омару встать.
– А ты сильно сдал, мой старый друг…
– Люди, в отличие от богов, стареют, – дрогнули губы старика. – Ты за мной? Я готов.
– Вообще-то, за тобой, но по другому поводу, – почесал затылок гость старой кельи. – Никогда не замечал за собой жажды убийства, особенно пожилых поэтов…
Омар сощурил ясные, несмотря на преклонный возраст, карие глаза, вгляделся в непроницаемую физиономию и усмехнулся.
– Нам, пожалуй, надо выпить… чай.
Потом тяжело вздохнул, с трудом сделал первый шаг. Ноги выстрелили болью, он сморщился и попросил:
– Возьми мои вещи. Не думаю, что вернусь, а раба не видно. Пропадут.
В глазах предательски потемнело, и поэт непроизвольно охнул. На плечи легли ладони.
– Тут недалеко, – прозвучал голос незваного гостя. –Повезло. Сегодня день весеннего равноденствия. Я смогу помочь.
Они, не торопясь, осторожно спустились на два яруса вниз. Наконец, перед взором уставшего жить странника предстал белый парадный зал, в центре которого он увидел столб света.
– Сам дойди и встань. Вылечит, – услышал приказ старик.
Ноги понесли сами. Белый свет коснулся, и его окутало тепло.
И издалека, будто сквозь шум прибоя он услышал:
– Постой подольше. Загадай желание. Загадай на жизнь…
Старик вздрогнул. Мысли про необратимое обожгли, и поэт поспешил покинуть светлый волшебный столб…
– Почему? – услышал он обиженный вопрос.
– Старость не красит, мой друг. Пойдём, отметим нашу встречу. Я достаточно прожил. Не прибавляй мне лишних забот.
Ночью гости оседлали своевольного скакуна и большого белого верблюда. А с первым вестником зари, уже преодолев перевал, они спустились в долину к Мазари-Шарифу. Тут всадник на смоляном коне начал бубнить и жаловаться последнему, рассматривая медленно тающие на небосводе звёзды.
– Али (7), скотина, предателем оказался, помер, шести десятков не разменяв; ты, Омар, козлом выпрыгнул. Вот скажи мне, Мрак, почему мы с тобой одни? И ведь не сдохнешь, а эти гады помереть вон могут! Ну, ничего! И у нас арба с товаром перед носом перевернётся. Знать бы когда!
Старый поэт смотрел на друга и думал, как ему повезло встретить такое чудо…
***
Омар Хайям Нишапури смог вернуться в роднуюПерсию. Ноги его были здоровы.
Он скончается среди учеников в весьма преклонном возрасте – восьмидесяти трёх лет.
Будучи математиком и астрологом, он за год вычислил дату своей кончины.
В последний день он отказался от пищи и воды. Оставшееся время читал «Книгу исцеления» великого Авиценны. Затем приказал принести ему свиток и составил завещание. В нём, помимо хозяйственных и имущественных вопросов и распоряжений, имеется запись, удостоверенная кади (8) большой красной печатью: «… с величайшим сожалением, дорогой мой друг, (знаю, что ты, со временем,прочитаешь этот документ), соглашаюсь с тобой. Арабский мир останавливается в развитии, будто кто-то настойчиво тормозит его. Без страха жду приход смерти, но сожалею, что, не разобравшись, не помог тебе. Люди глупы. Глуп и я. Надеюсь, что в подлунном мире, рано или поздно, ты найдёшь своих друзей». После этого Омар Хайям встанет и поклонится до земли всем четырём частям света. Скажет ученикам: «Я был не прав, оказавшись в Балхе. Но я счастлив, что знал Его».
Потом громко произнесёт: «Прости меня! Поскольку я познал Тебя, поскольку я к Тебе приблизился».
Вздохнёт. Ляжет. И перестанет дышать.
Стоящие рядом ученики, тщательно описав последний день жизни Великого Учителя, с благоговением решили, что последние слова были адресованы Богу…
***
Всего несколько часов назад это местечко было самым уютным и опрятным в окружающих поселение горах. Ныне оно напоминало боевой штаб во время осады. Вокруг валялись сухие палки, топор, части разобранной и обратно не поставленной палатки, трусы близнецов и рубаха Ильи, рисковавшая улететь в пропасть, но заботливой ру… кхм, ногой друга закинутая на чахлый кустик у самой дороги.
Виновник созданного безобразия, щурясь от яркого солнца, искал свои солнцезащитные очки, с упорством землеройки перерывая вещи не только у себя, но и у приятелей. Но сей необходимый для создания имиджа предмет пропал.
– Мне нужны очки! – наконец, сдавшись, сообщил он. –Как на базар идти! Я так плов не сделаю!
– А без очков на базар нельзя? – осторожно поинтересовался Илья.
– А торговаться я как буду? – последовал исчерпывающий ответ.
На горной полянке воцарилась тишина, которую кроме стрекота кузнечиков и щебета птиц в придорожных кустах не нарушали даже близнецы. Взаимосвязь солнечных очков и успешной торговли поразила даже их юные мозги.
С самого утра на ровной площадке из камней, притащенных пыхтящими близнецами, медленно вырастал очаг-мангал. Готовились к приготовлению шах-плова от Начальника Особого отдела. Лично!
Выбранное компанией место располагалось в небольшой, слегка затемнённой, а потому ещё зелёной седловине перевала, между двумя господствующими над городом возвышенностями. Вид с площадки, больше похожей на большой зелёный карниз, с небольшой, сохранившейся с весны струей водопада, был обращён на лежащий в долине город – Мазари-Шариф.
Пока велись поиски, солнце успело окончательно повиснуть в центре синего неба. Температура повышалась, внизу разворачивался базар.
С горы было видно, как расстелив коврики, купцы в молитвенный час склонили головы после протяжных призывов муэдзина (9).
Потом, словно по волшебству, запестрели палатки, появились огромные полосатые шатры, и завертелось колесо торга. Оптовые торговцы неспешно расходились по чайханам – обсуждать будущий день. Ремесленники готовились к перепродаже последним своих изделий.
Ян, тяжело осмотрев с горы всех действующих лиц, вздохнул и стал собираться.
Близнецы, отправившиеся с неугомонным полковником, по дороге успели прослушать лекцию и узнали, что имя города, расположенного в 20 километрах отлегендарного Балха, переводится как «благороднейшая гробница». Именно здесь покоится некий Али, шурин и одновременно двоюродный брат пророка Мухаммеда. Личность, чрезвычайно почитаемая шиитами, и, потому прославившая город, в результате считающийся святой землёй.
– Здесь знатные барашки продаются. Сейчас две ноги сразу хапнем. Только не мешать мне, – доверительно сообщил приятелям Ян на подходе к остро пахнущему пряностями Восточному Базару.
Близнецы бодро закивали. Несчастные! Они не подозревали, что их ждёт…
У входа дружную компанию приветствовали торговцы с анашой и кусочками чистой смолы для жевания. Заинтересованный Пётр потянул, было, брата к прилавку, но был остановлен бдительным руководителем процессии:
– Марихуана. Плохая здесь. Гашиш лучше… и вообще,вам вредно! Отец узнает – убьёт. Не советую.
Потом пошли бесконечные ряды с непортящимся товаром. Курага, халва, набат, кишмиш огромными яркими горами высились на прилавках.
И началось.
Ян, после десятиминутного ожесточённого спора,приобрёл небольшой кулёк урюка и долго ворчал что-то в адрес несговорчивого, «совсем не дружелюбного» пенджарца. Приблизительно за такое же время купили зируи набор перцев. Близнецы, оглушительно чихая, на вытянутых руках несли добычу.
На рис и морковь потратили уже минут сорок, (и это были впечатляющие сорок минут!). Торговец громко кричал, расхваливая каждый корнеплод, ему вторил покупатель, всячески ругая размеры и толщину взращённого заботливыми руками овоща. Рис пересыпали туда и обратно раза три, пока не сошлись на цене. Масло, чеснок, лук, нут – покупали с криками. Павлу стало просто страшно, когда маленький и щуплый афганец вдруг скинул халат и яростно на нём затоптался, как агрессивный умалишенный. Но безумие торговца продлилось недолго –он сплюнул на землю вязкую корку слюны. И, потоптав халат, с яростным ворчаньем надел его обратно.
– У нас же достаточно денег? – потихоньку недоумевали-возмущались перегревшиеся на жаре мальчишки.
– Не ломайте кайф, глупые малявки, – хихикал Ян, продолжая размахивать руками и громко браниться.
Мясо тоже выбирали долго и придирчиво. В абсолютной тишине, периодически причмокивая, и,повторяя, как молитву, одну и ту же фразу «гусфандгусфанд» (10), качая головой, и, вытягивая в сторону висящих кусков длинный, даже внешне увеличившийся в размерах нос, полковник дважды обошёл ряды. Наконец, выбрав, он поинтересовался ценой…
Через два часа, усталые, и, облитые для верности ведром воды, мальчишки, с трудом, втащили добычу на выбранное место для пикника. Следом бодро шагал обладатель небольшого нового казана и двух вожделенных бараньих ног!
***
В 1977 году окончательно закрылась страница «Президента с мальчишеской улыбкой». Попытка повернуть ход истории не удалась. Кто-то, чья власть выше стран и сильнее мыслей их правителей, не позволил объединить необъединимое.
Спустя три десятка лет, известный российский дипломат и журналист Валентин Сергеевич Зорин попытался показать в эфире подготовленный им документальный фильм-расследование, в котором подробно разобрал последние минуты жизни Джоржа Ф.Кеннеди и доказательства причин его гибели. Однако передача не вышла в эфир. Он, с некоторым недоумением, отметил сей факт в интервью с Виктором Гунеевым, рассказывая, что версия об убийстве Ли Харви Освальдом… просто плохо сделанная фальшивка.
Проведя анализ, он также отметил, что к 1977 году исчезли все свидетели, которые, хоть каким-то образом,были задействованы в расследовании инцидента. Ещё более странным явилось внезапное открытие специальным комитетом по убийствам повторного расследования в 1975 году, которое было закрыто почти сразу после смерти последнего свидетеля в 1977 году (всего умерло, убито, или погибло при странных обстоятельствах за этот срок 16 человек).
В заключение Валентин Сергеевич сказал: «У меня создалось впечатление, как кто-то третий правит миром, ловко управляя марионетками-правителями, ведя планету к одному ему ведомым целям».
_____________________________________________________________________________________
1. Носимая высокопоставленными арабами поверх кандурынакидка
2. Платье у арабских мужчин, как правило белого цвета, надеваемое на тонкие штаны и рубаху
3. Платок на голове бедуинов
4. Черное плетёное кольцо, часто используемое в качестве кнута
5. Мусор, грязь — арабское ругательство
6.Омар Хайям Нишапури. Рубайи
7.Авиценна. Абу Али Хусейн ибн Абдуллах ибн аль-Хасан ибн Али ибн Сина (долгое время учился жил и работал в Балхе)
8.Судья
9. Человек, который провозглашает призыв к ежедневной молитве (салат) пять раз в день( молитва Фаджр ,молитва Зухр, молитва Аср, молитва Магриб и молитва Иша) в мечети.
10. Баран
Не прошло и трёх часов, как солнце, висящее на выцветшем горизонте, всё-таки решило прекратить свою жаронагревательную деятельность и уйти на отдых. К сожалению участников похода, кипучая энергия проводника не сверяла часы с природой. Весьма вероятно, что она же – по причине своей врожденной вредности – не спешила предоставлять покой усталым ногам следопытов.
В какой-то момент Илья, давно потерявший счёт коридорам и залам скального сооружения, сдался на милость начальства. Он сел и, смешно подтянув ноги к подбородку, сообщил, что с места его теперь и домкрат не сдвинет. Пусть всё остальное историческое его энергичные дети посмотрят за него. А лично он уже увидел всё, что хотел.
Развесёлая компания из двух подпрыгивающих близнецов и одного, похожего на малолетку, начальника весело ускакала за поворот. Илья потянулся и охнул. От жары он чувствовал себя старым и разбитым.
Ноги свело судорогой. Кряхтя, как древний старик, богатырь развязал шнурки и, сняв обувь, принялся энергично массировать горячие ступни. Им овладела тоска, а не менее болезненные, чем натруженные ноги, странные сны-воспоминания угнетали и давили на него. Что ему приснилось? Кем был тот старый человек с львиной гривой из седых волос? Почему Илья убил Яна? Он вновь тяжело вздохнул. Ему почему-то казалось важным знание, заключённое в необъяснимо ярком и живом сне. От этих мыслей он почти задремал в духоте пещеры, не дававшей спасения от жары. Однако, от внутреннего напряжения, которое не позволяло выбросить из головы ненужное ему знание, богатырь заставил себя встать и, повинуясь, то ли чьему-то приказу, то ли просто желанию покинуть пустое место пошёл назад, к выходу.
***
Серебристый «роллс-ройс» «Камарг», разработанный специально для взыскательных клиентов, которые желали управлять автомобилем лично, величественно урча, наконец-то, закончил свой дневной заезд. Выехав два часа назад из Мазари-Шарифа, он остановился на относительно ровной площади вблизи Башни Смерти. Его эксклюзивный V-образный мотор объемом 6,8 л мог бы развить невероятную для этих мест скорость в 200 км/ч. Однако, вынужденный медленно передвигаться по узким грунтовым дорогам, он устал, как и его нынешний владелец, а потому позволил себе негромко чихнуть перед торможением.
Машина принадлежала президенту Республики Афганистан из династии Баракзаев, после захвата власти так и не провозгласившего себя шахом – Мохаммеду Дауду Хану.
Правда, в автомобиле, преодолевшем горный перевал, находился не он, а «великий друг отечества» – американский мультимиллиардер, 62-летний Дэвид Рокфеллер.
Машину сопровождал отряд президентских гвардейцев, (из-за необычной формы смахивавших скорее на разбойников).
По дороге мистер Рокфеллер, осмотрительно сидевший на пассажирском месте, ознакомился с буклетом, предоставленным ему Лондонским Историческим обществом. Рассматривая красочные карты и картины, изображающие исторических личностей, он узнал, что город Балх основал четыре тысячи лет назад царь Лухрасп. И, как у любого древнего города, история его насчитывала немало впечатляющих событий. В Балхе останавливался во время великого индийского похода Александр Македонский. Сасаниды разрушили эллинскую цивилизацию, и, после многочисленных войн, их империю разрушил Чингисхан – эти события тоже не обошли Балх. Именно отсюда по Великому Шёлковому Пути торговцы принесли буддизм в Китай и Японию. В этом городе был провозглашён суфизм и в 1207 году родился и жил его основатель Джелал ад-дин Руми, род которого происходил от самого Абу Бакра, спутника Магомета.
Неторопливо миновав исторический центр, представленный грудами камней разной величины и размера, автомобиль свернул на центральную площадь и замер, к удовольствию уважаемого господина. Водитель выбежал из машины и распахнул инкрустированную деревом коа (1) дверцу.
Господин Рокфеллер позволил себе неторопливо-осторожно выбраться. Тяжело опираясь на трость, он подошёл к холму, на котором метрах в трехстах, если смотреть вверх, стояла Башня. Древние камни, несмотря на солнечный день, казались мрачными. У подножия он немного постоял, а затем, слегка наклонившись вперёд, скомандовал:
– Сделайте мне удобные носилки…
Тонкая холёная рука согнулась в локте, и палец указал путь.
В этот момент из бойницы, высоко над землёй, показалась и тут же исчезла круглая мальчишеская голова. Словно смеясь над окружающими, в следующий миг из противоположной узкой амбразуры на прибывших весело посмотрели точно такие же озорные глаза.
Рокфеллер недоумённо моргнул. Это были дети. Дети здесь! И самое странное – детские лица были идентичными и европейскими…
Отряд занервничал. Послышался шёпот: «Душман дари; шайтан». (2)
Но тут из входного отверстия вылезла шляпа с загнутыми полями, а затем на солнце целиком высунулся человек абсолютно нешайтанистого вида.
Темноволосый, улыбчивый, он приветливо махал руками. И, словно старым знакомым, громко кричал:
– Приветствую! В день летнего солнцестояния, когда солнце не жжёт, а жалит, как приятно увидеть столь известного человека. Как здоровьице? Сердечко не шалит? А мы то ждём-пождём… Польщен визитом, счастлив тем обстоятельствам, благодаря которым мне довелось принимать вас в этом доме. Поднимайтесь к нам! Хош амаид! (3)
Скала, на которой стояла башня, скорее всего, много лет назад соединялась с дорогой мостом и потому, даже по прошествии тысячелетий, осталась достаточно отлогой. Идти по ней вверх можно было без особых усилий. Основным препятствием служила жара.
Высокому гостю предложили сесть на коня, но он с негодованием отверг это предложение. В результате дикой и непостижимой для восточного человека прихоти, высокий правительственный гость был посажён в импровизированные носилки. Путаясь в неудобных форменных праздничных кафтанах, охрана осторожно понесла богатого негоцианта на вершину, к старой белой башне, напоминающей огромный острый рог, выросший из изъеденного ветрами и временем кряжа.
Ни близнецы, ни Ян, ни поднимающийся гость не могли увидеть Илью, наблюдавшего за этой картиной с высоты другого этажа. Из-под его шляпы ручьём тёк холодный пот, заливая глаза. Он жадно глотал его, не понимая – что течёт ему в рот: пот, или слёзы? А солёная жидкость спускалась все ниже и ниже, оставляя тёмные жгучие следы на спине, боках, груди – там, где гулко стучало его мощное сердце. Что-то невидимое давило на сердце, сжимало горло. Плыли перед глазами цветные кольца. Жаркий воздух казался ледяным.
Тем не менее, богатырь смог судорожно повернуться и с плохо объяснимым, каким-то паническим облегчением, шумно несколько раз вздохнуть. Затем, непонятно почему, поклонившись на Восток – старой бабке и Серебряным горам – Илья стремительно побежал вниз, туда, где солнце, врываясь с четырёх сторон в круглый зал, образовывало пылающий огнём столб из света и тепла. Всё вдруг стало удивительно ясным и понятным. Теперь он точно знал – кого и куда нельзя было пропускать. Нельзя допустить сюда, к чистому свету – к источнику вечной жизни! Там, снизу поднималось алчно открыв рот, разделённый на две ровные половины хищным носом и показывая свету ослепительно, не естественно белые зубы – зло. Он вспомнил его. Он его узнал.
Человек с седыми волосами между тем взбирался выше и выше. Его носилки, словно надвигались на вершину, заслоняя её от неба и света. А Илья бежал вниз по бесконечному круглому коридору, то и дело, бросая косые взгляды в маленькие отверстия бойниц, благодаря которым был освещён его путь. В этой диковатой каменной пустынности он, всей своей кожей, всем своим сильным здоровым телом, ощущал одновременно непонятное нетерпение и бесконечную тоску, он слышал зов.
Богатырь последний раз посмотрел вниз на повороте своего пути. Навстречу всё так же размеренно и упорно поднимался враг. Ему на миг показалось, что шествие приостановилось. Раздались гортанные крики: «Дриш! МОр! Сарак хароп мОр! АндОхт кардАн! АндОхт кардАн!» (4). Спешащий вниз Илья не успел увидеть, как резко наклонился импровизированный насест и как кульком свалился с него седой господин. Он не следил в резные бойницы окон, как побежали в разные стороны угодливые охранники, и не узнал, что инвалид, откинув чёрную тяжёлую трость, резво поскакал по валунам вверх к открытой пасти входа!
Но, зато притормозив у главного зала, воин на мгновение застыл.
Перед ним, переливаясь золотом и медью, блистал солнечный столп! Он манил, он звал, он был! Он казался самим навершием острого рога башни. И сейчас в нём не хватало самого главного – человека!
***
Между тем дождавшись слегка запыхавшегося гостя, вежливый Ян решил побеседовать на пороге с джентльменом, испуганным возможным нападением аспида.
– Приветствую! – поклонился он. – Расстроен смертью сопровождающего, и ещё больше опечален тем, что, скорее всего, не смогу помочь вам подтвердить теорию.
– Не можете или не хотите? – у Рокфеллера не было ни сил, ни желания обсуждать с наглецом свои проблемы. – Здесь должен быть Проводник!
Вопрос, как и утверждение, были бестактными. Ян сопроводил выпад в свой адрес благожелательной улыбкой, широко разведя руки:
– Вы не один в обширной биографии, который выступал в моем присутствии в подобном тоне. Если я поищу Проводника из сказки, что мне за это будет?
– Сколько? – тут же изменился в лице Рокфеллер. – Мне 61 год и я перенёс пересадку сердца. Мне нужны гарантии.
– Гарантии чего?
– Жизни! Я куплю себе сто лет! Сколько вы хотите? Где проводник? Назовите сумму!
Сумма оказалась астрономической… но у привыкшего к торгам и договорам бизнесмена на этот раз не дрогнул не один мускул.
Ян тяжело вздохнул, посмотрев на солнце:
– Ну, ты печку-то закрывай, вечер, однако…
Затем, молча, повернулся к джентльмену спиной и пошёл по вырубленному в скале серому от старости коридору.
Следующий за ним мистер продолжал бы и дальше раздражённо задавать вопросы, но, скрывшись за очередной поворот, поднял голову и сразу резко замолчал. Фигура впереди двоилась, словно из паясничающего русского вышел кто-то другой, в белом хитоне и с посохом, на котором шипели, открывая пасть, роняя капли яда, две серые змеи.
– Кадуцей (5), – ахнул мистер Дэвид.
Ещё поворот – и они оказались в большом круглом ослепительно белом нефе древнего каменного дворца.
Там, в столбе золотого света, стоял одетый в грязные джинсы и мокрую от пота рубаху человек. Волосы на его голове были спутаны, на щеках топорщилась трехдневная чёрная щетина. Сам он выглядел предельно уставшим или очень больным. Человек, повернул голову и как-то буднично сказал:
– А я вот тут… моюсь.
Солнце резко выключило сияние. Столб стал темнеть.
Человек в белом хитоне вытянул неестественно длинную руку и, вытолкнув Илью, толкнул другой миллиардера. На освободившееся место. Чёрная ночь на миг окутала Рокфеллера и осела пылью.
Ян схватил богатыря и негромко, словно подзывая гончих, свистнул:
– Петр, Павел за мной…
Через полчаса Близнецы, с удивлением, смотрели, как их отец, стирая локтем грязные разводы с лица, о чём-то беззвучно рассказывает Яну. Им был слышен только ответ:
– Ну, ты не дури, Илья… ты это! Мало ли, что с нами было-то? Я давным-давно знаю тебя, сын жестокого Бога и ревнивой Богини. Ты привыкнешь. Ты станешь взрослым.
Затем он повернулся к притихшим шпионам и громко провозгласил:
– Мальчишки, ну-ка бегом! Нас вон тоже свой лимузин ждёт! Марш в шайтан-арба!(6) Нам с отцом сегодня надо напиться! Чтобы не мешали…
***
Дэвид Рокфеллер окончил свои дни в спальне родного дома в день своего 101-летия. Причиной смерти назвали сердечную недостаточность. Сын и внук миллиардеров, он привнёс в семью много славы, почёта и денег. Окружённый стареющими правнуками, оставив разумные, (несмотря на преклонный возраст), распоряжения и, не забыв одарить значительными денежными призами слуг, он, пожелав всем спокойной ночи, скончался. О своём близком упокоении он сообщил за сутки – за обедом. Выпив за свою кончину и здоровье всех присутствующих глоток портвейна, он произнёс показавшуюся странной фразу: «Завтра я умру. Я готов и спокоен. Не обманул, шельмец!».
Ещё при жизни, в окружении почтенного мэтра ходили слухи о том, что мистер Рокфеллер продал свою душу Дьяволу, сразу после первой пересадки сердца. В дикой стране Афганистане. В башне Сатаны. Сказки вызывали улыбки. Тем не менее доподлинно известно – сразу после своего возвращения из удивительной поездки, (предпринятой всего через 20 дней после выписки из госпиталя), 29 июня 1977 года он перевёл кому-то деньги. С его личного счёта был перечислен один миллион фунтов стерлингов в Лондон на анонимный номерной счёт. Также известен факт трансплантации ему шести сердец и двух почек. Последнюю осуществили в августе 2016 года.
В Кабуле был похоронен 22 июня 1977 года сопровождавший его Мухаммед Али Максуд, которого укусила горная змея в районе Мазари-Шарифа.
***
Всю ночь, в притихшем от удивления караванном перекрестье миров, в тихом Мазари-Шариф, раздавались протяжные, неизвестные серым скалам, населённым только козами и гадюками, русские песни:
– Льётся в узкой печурке огонь
На полешках смола, как слеза….
И поёт нам в печурке гармонь
Про улыбку твою и глаза… (7)
_____________________________________________________________________________________
1. Дерево коа известно своим уникальным узором, создаёт эффект бархата.
2.Враг на горе. Черт (пушту)
3.Добро пожаловать (пушту)
4.Стой! Змея! Плохая дорога в гору! Змея! Стреляй! Стреляй! (пушту)
5. Кадуцей – волшебный жезл, обвитый двумя змеями. Гермес использовал его, чтобы усыплять и пробуждать, превращать людей в птиц и в неодушевлённые предметы. Гермес мог забрать любую жизнь, (даже верховного Бога), и оставить её себе на бесконечно долгое время, храня душу в кадуцее. Он же провожал души в подземное царство.
6. В данном варианте Джип (пушту)
7. Алексей Сурков. 1941 год. Землянка (Илья и Ян поют чуть по-другому)
Мария почувствовала, как у неё пересохло в горле, и попросила у студентов воды. Один из африканцев достал из рюкзака непочатую бутылочку минералки и протянул следовательнице.
– Может, «кофе-брейк» организовать? – предложил Влад Федорец и подошёл к стоящей на столике у окна кофе-машине. Возле неё на подносе располагались керамические чашки среднего и большого размеров с гербом университета. – Дорогая Мария, какой кофе вы предпочитаете? Чёрный, капучино, латте?
Воронцова хотела ответить, что, в общем-то, она не кофе сюда пришла пить, как на кафедру вошёл презентабельного вида высокий брюнет с тоненькими усиками и бородкой. Под изящными мужскими очками в позолоченной оправе просматривались воспалённые с красными прожилками глаза. Вслед за ним вбежала перепуганная Клара, неустанно что-то тараторя.
– Федорец, что за блядский цирк вы здесь устроили? – скривился вошедший, глядя на заполнивших помещение иностранцев.
– Кларочка убежала, а я же не могу бросить нашу родную кафедру, – Федорец развел руками, держащими чашки. – А то вдруг опять чей-то портфель упадёт, и что-то из него выпадет.
Воронцова обратила внимание, что, услышав последнюю фразу, лаборантка вздрогнула и посмотрела на Федорца ошарашенными глазами. В то же время мужчина с бородкой вообще никак не среагировал. Он протиснулся между студентами к преподавательскому столу и стал перебирать журналы успеваемости.
– Игорь Иванович, может, кофе? – с нарочитой услужливостью предложил «студент-переросток».
– Ты что, в секретари уже заделался, Федорец?
Мужчина с бородкой сердито покосился на Влада с чашками в руках. Встретившись взглядом, новоиспечённый «секретарь» поставил чашки на поднос и поспешил стать рядом с остальными студентами, явно глумясь над вошедшим.
Мужчина уселся за стол, жестом приглашая полицейскую сесть напротив.
– Игорь Иванович Столяров, кандидат технических наук, доцент. – Он протянул руку девушке-следователю.
Руки у него были крайне ухоженные. Воронцова обратила внимание на наличие маникюра, который на мужчине с высшим техническим образованием, возраста выше среднего, смотрелся весьма специфически. А ещё от него очень приятно пахло брендовым мужским одеколоном. Несмотря на шикарный костюм, запах дорогого парфюма, аккуратную стрижку и ухоженные руки – вид у него был крайне задёрганный.
– Клара меня ввела в курс дела о цели вашего прихода, – начал Столяров без всяких расшаркиваний. – Скажу честно. Появлением этой журналистки в АКУ мы, мягко сказать, недовольны. Эта девчонка без разрешения зашла на кафедру, нашла какой-то старый черновик, тут же стала его фотографировать, обвинять профессора в плагиате, толком не разобравшись. Потом мы узнаём, что на неё напали. Профессор Графченко очень болезненно это всё воспринял. Сегодня утром Альберту Эдуардовичу стало плохо, и его внук Денис, тоже наш преподаватель, повёз профессора в больницу.
Влад издал звук, похожий на кряканье Дональда Дака, скорчил рожу и высунул язык. Если бы это был какой-нибудь старый диснеевский мультик, после этой сцены наверняка зазвучал бы оркестр, а на экране возникла надпись: The End. Столяров обернулся и пронзил Федорца негодующим взглядом.
– Так! Ей-богу, ты у меня сейчас доиграешься! – разразился гневом кандидат технических наук и стукнул кулаком по столу. – Сколько моих пар ты уже профилонил в этом семестре? Десять? Официально тебя предупреждаю, при свидетелях: я к сессии ни тебя, ни твоего патлатого дружка-прогульщика не допущу. Будете здесь оба стоять и Квантовую теорию поля рассказывать, начиная от гильбертовых пространств, заканчивая диаграммой Фейнмана и суперсимметрией.
– Думаете, не расскажем? Вдвоём-то? – парировал Федорец.
Остальные студенты почему-то издали тихие смешки и начали шёпотом переговариваться.
– Я сказал что-то смешное? – Столяров с негодованием оглядел присутствующих. – Я не понял, чё все заржали? Думаете, у меня для вас вопросов не найдётся? Почему не на парах, прогульщики?
Мария деликатно покашляла, напоминая о своём присутствии.
– Игорь Иванович, эти ребята были вызваны сюда мной и дают показания. И я вам скажу, они весьма хорошо помогают следствию.
– Ах, да, извините. – Столяров нервно потёр лоб и виски. – Сегодня утро какое-то нервное. Я один на четыре группы. У меня семь пар без перерыва. Две отчитал, ещё пять предстоит. Тяжело не только морально, но и физически.
Доцент налил воды в стакан из стоящего на столе графина и залпом осушил его.
– Ещё этот со своим дружком постоянно доводит. – Жалуясь, он указал рукой на Федорца. – Вот этот вечно пихает свой нос куда только возможно. А тот вообще великим себя возомнил: всё он знает, всё он умеет. На пары вообще не ходит – то шарится по мастерским и лабораториям, то на кафедре отсиживается, засранец.
Мария до конца не понимала, кого имеет в виду этот задёрганный доцент. Но, судя по отдельным фразам, сделала вывод, что речь скорее всего шла о парне, который ещё недавно сидел за компьютером и ловко поймал её, когда она едва не плюхнулась на пол со стула. И который спрашивал, куда можно подать заявление о краже интеллектуальной собственности.
– Вы лучше расскажите, Игорь Иванович, как он вас на лекциях подменял, – вступился за «дружка» Влад Федорец.
– Ну да, было такое, – кивнул Столяров, глядя на Воронцову. – Я сейчас докторскую пишу. И неделю назад мне пришёл срочный вызов из Причерноморского политехнического университета с уже оплаченным авиабилетом, а тут как назло семь пар, и все мои. Ну если на Физику высоких напряжений замену ещё можно найти, то Квантовую теорию поля только я читаю. Иду к Караваеву – объяснить ситуацию, договориться о переносе лекций. А он мне такой: «Езжайте, Игорь Иванович, спокойно в свой ППУ, найдём мы вам замену». Меня там в итоге на два дня задержали. А потом я узнаю, что на эти дни он мне на замену этого патлатого засранца поставил. Единственного из всей группы, кого я собирался с позором не допустить к сессии за непосещение. Сплошные энки в журнале. Правда, когда ни спрошу, всё мне рассказывает, зараза, так, что аж от зубов отскакивает. И тут мне Караваев такую свинью подложил: ставит прогульщика читать мои пары. И ладно бы первокурсникам. А то на втором, третьем и пятом курсе. Вы представляете, как меня унизили? Третьекурсник читает лекции пятикурсникам. И теперь я ему вынужден ставить «отлично» автоматом. На пары не ходит, но знает лучше любого зубрёжника. Подумать только! Я столько лет потратил, чтобы всё это понять, а ему от природы дано!
Мария смотрела на доцента удивлёнными глазами. С одной стороны, ситуация действительно была курьёзная, с другой, она не имела абсолютно никакого отношения к расследуемому ею делу.
– Причём его они слушают, а на моих парах они откровенно плюют в потолок, – обиженно бурчал Столяров.
– Ха. Харизма, – вставил свои «пять копеек» Федорец.
Студенты снова засмеялись. На этот раз ещё громче.
Вдруг пространство разразил вопль Клары. Столяров нервно дёрнулся и посмотрел на лаборантку, сидящую на коленях возле открытой тумбочки.
– Клара, что у вас стряслось? – скривился он.
– Игорь Иванович, это ужас! Пропали заявки на патент! – сокрушалась лаборантка. – Они лежали здесь! Все пять! Я их сама сюда положила утром в эту тумбочку, а сейчас они исчезли!
– Слушайте, ну поищите в другой тумбочке, посмотрите на столе. Зачем сразу ор поднимать? – пожал плечами Столяров.
Клара начала искать дальше, перерывая нижние ящики тумбочки, и вдруг снова охнула от ужаса, увидев в урне для бумаг порванные листы. Она сползла со стула и села на корточки перед урной на полу, доставая из неё куски старых титульных листов от патентов.
– Игорь Иванович, смотрите, какой кошмар! – голос Клары срывался то ли на крик, то ли на плач.
Она протянула разорванные листки Столярову. Тот мельком глянул на обрывки и раздражённо втянул в себя воздух, процедив его сквозь зубы.
– Клар, у меня нет времени на вашу макулатуру. Разбирайтесь сами!
Лаборантка ткнула дрожащим пальцем в Федорца.
– Это всё он. Когда я ушла он остался здесь. Он всё видел!
– В смысле, я был здесь? – Федорец скорчил недопонимающую рожу. – Вообще-то я за студентами выходил. Собирал нашей доблестной служительнице порядка свидетелей. То есть, делал за нашего дорогого завкафедрой, Альберта Эдуардовича, его работу.
– Вы! – Клара ткнула пальцем в Воронцову. – Вы были здесь и всё видели. Кто заходил на кафедру?
Лаборантка практически была готова расплакаться, цеплялась глазами за девушку-следователя. Воронцова испытывала чувство неловкости и замешательства. Ведь всё действительно происходило у неё на глазах. И она прекрасно помнила, как черноволосый парень доставал именно из этой тумбочки пять сброшюрованных комплектов чертежей, поменял в них титульные листы, порвав и выбросив в корзину старые, а потом покинул с ними кафедру, исчезнув в неизвестном направлении.
– Парень какой-то, – пожала плечами Воронцова.
– Длинноволосый? – подхватила Клара.
– Ну, вроде того, – нерешительно кивнула Мария.
– Это он испортил титульные листы? – дрожащим голосом вопрошала лаборантка.
– Не знаю, что и где он там портил. Мне он сказал, что провёл работу над ошибками, – безучастно развела руками следователь. – Кроме того, у него была ваша университетская печать. Я думала, он такой же работник вуза, как и вы.
И тут Воронцова поймала на себе осуждающий взгляд Татьяны Тарасовой – студентки, которая до этого с другими присутствовавшими на кафедре студентами-иностранцами демонстрировала ей возможности киберочков. Таким же взглядом, полным укора и порицания, на неё смотрели Габриэла и Абубакар. А Влад Федорец картинно закатил глаза и изобразил известный жест, закрыв лицо рукой.
Чувство неловкости Воронцовой усилилось. Только теперь уже по отношению к парню, которого она невольно сдала. После слов про печать Клару словно подкинуло.
– То есть, вы – работник правоохранительных органов, всё видели и никак не пресекли?
– А Мария попала под его обаяние, так же как и вы, Кларочка, – язвительно бросил Столяров, бегло просматривая на столе какие-то бумаги и спешно упаковывая их в свой новенький дипломат. – Признавайтесь, Мария, конфетками он вас кормил? Если что – это у него излюбленный приём. Безотказно действует на всех представительниц женского пола.
Воронцова почувствовала, как её щёки начинают гореть от возмущения. Она резко встала со стула, гордо выпрямив спину.
– Вы забываетесь. Я – представитель полиции, а не ваша студентка. И в первую очередь, это вы должны отвечать на мои вопросы, а не я на ваши.
– Да что вы разволновались-то так? – саркастически ухмыльнулся Столяров. – Вы не одна тут такая. Вон наша Кларочка ещё месяц назад его боготворила и практически на руках носила за то, что он принтер починил. А сейчас вопит как кликуша, что патенты пропали.
Клара стояла потупив голову и опустив взгляд.
– Если Федорец у нас просто клоун, то Радич – бомба замедленного действия. – продолжал Столяров. – Они все тут им восхищались. «Ах, какой милый мальчик. Какой умный, какой талантливый». Мол, другие только треплются о сексе, пьют, пошлят и матерятся, а этот такой умный, такой воспитанный, тихий такой. Я им сразу говорил, что в тихом омуте черти водятся. Они мне не верили все, включая Кларочку. В любимчиках у неё ходил. – Доцент обернулся к поникшей лаборантке. – И когда я поднимал вопрос, что он имеет наглость запросто припираться сюда, как к себе домой, вы и все остальные почему-то закрывали на это глаза. «Ах хороший мальчик! Ах чайник починил! Ах проводку переделал, уже не коротит!». Я вам ещё тогда говорил, что его посиделки на кафедре ничем хорошим не закончатся. Были цветочки – теперь пошли ягодки. Кушайте, не обляпайтесь!
– Может, хватит уже монолог Сальери декламировать! – злобно процедил стоящий рядом с другими студентами Федорец. – Все и так знают, что вы его ненавидите.
– Вот вам пожалуйста! Ещё одно подтверждение моих слов, – гневно размахивая руками указал на него доцент. – Голову на отсечение отдаст за своего дружка. Да и эти все тоже. – Он обвёл взглядом остальных студентов. – И пока мы тут все из-за него собачимся, он где-то себе спокойно прохлаждается. И спокойно ставит печати на документах. А может быть, и не только. Правильно, Мария?
– Игорь Иванович, надо принять меры, пока не поздно, – дрожащими губами произносила лаборантка. – Срочно!
Доцент обернулся и посмотрел на неё уставшим взглядом.
– Принимайте, Кларочка, принимайте. Когда я хотел принять – лично вы меня отговаривали, а тут вдруг спохватились? Теперь, если у вас вдруг появились вопросы по НЕМУ, – Столяров указал на пустующее место за компьютером, явно намекая на того, кто недавно здесь сидел, – идите прямо к Караваеву. Это его протеже. Или можете подать на него заявление в полицию, пока доблестная представительница правоохранительных органов здесь.
– Игорь Иванович, вы меня что, одну под танки кидаете? – Клара бросила на доцента обиженный взгляд
– Вы на Кларочку не серчайте. Она у нас женщина импульсивная, – продолжал Столяров, обращаясь уже к Марии. – Если вам нужны все эти оболтусы, – он указал рукой в сторону притихших студентов, – допрашивайте. Я им даже «энку» за прогул ставить не буду. Только, пожалуйста, делайте это без меня.
– Так она и делала это без вас. Вы же сами сюда с Кларочкой прискакали, – нарочито-язвительным тоном сказал Федорец, разведя руками. – Вы кофе-то пейте, а то остынет!
Доцент подошёл к нему вплотную.
– Теперь с тобой поговорим, умник, – пронзал он Федорца своим взглядом. – Коль ты у нас сегодня такой сознательный, что делал за нашего завкафедрой его работу, ты сейчас остаёшься на кафедре и дожидаешься меня. И, не дай Бог, за это время хоть ручка или карандаш отсюда пропадёт! Ясно?
Федорец кивнул, снимая с головы воображаемую шляпу.
Столяров посмотрел сначала на него, потом на часы, и, не найдя что ответить, подхватил журналы успеваемости, учебник по квантовой физике, методички и направился к выходу.
В дверях он практически столкнулся с долговязым парнем двухметрового роста с фотоаппаратом на шее.
– Здравствуйте. Мне нужен Альберт Графченко. Где я могу его найти? – с ходу начал вошедший.
Клара обернула голову в его сторону и охнула от ужаса и возмущения.
– Это он! Преступник! Это он вчера со своей подружкой был здесь, когда она украла у профессора синхронизатор! – Клара в ярости практически набросилась на парня. – Игорь Иванович, его срочно надо задержать!
Стоящий у входа доцент закатил глаза.
– Вы это мне предлагаете делать? – расхохотался он, перебивая неистовый крик лаборантки. – Охрана нам на что? А я пока ещё преподаватель, и в охранники не записывался. Или вон к Марии обращайтесь, она явно уже заскучала.
Столяров осторожно протиснулся между лаборанткой и парнем с фотоаппаратом.
– Простите… – уже в дверях бросил он, по всей видимости, Воронцовой. – Если что, вам Кларочка всё расскажет. А я устал от этого дурдома.
Тем временем Клара втянула долговязого парня на кафедру, начиная осыпать его обвинениями и вопросами о том, куда его подруга дела прибор. Воронцова не могла понять, почему при своём росте и комплекции парень так легко дал себя затащить в помещение кафедры, однако вопросы отпали, когда она ещё раз посмотрела в сторону дверного проёма. Из коридора происходящее снимал на камеру мужчина сорока лет, коротко стриженный, средней комплекции, с ухмылкой на лице. Воронцова его узнала – это был Громов, руководитель интернет-издания «Баррикады», в котором работала потерпевшая Калинкова. Не прерывая съёмку, он сделал шаг назад, пропуская вбегающую на кафедру университетскую охрану (то ли Клара нажала тревожную кнопку, то ли её истошный крик доносился до первого этажа) и продолжил фиксировать, как двое крепких парней в форме пытаются схватить парня с фотоаппаратом, который, в общем-то, и не сопротивляется. К её удивлению, находящиеся на кафедре африканцы начали загораживать парня от охраны, активно обмениваясь между собой репликами не иностранном языке.
Мария была наслышана о знаменитых «громовских провокациях» и, похоже, сейчас ей посчастливилось стать свидетельницей ещё одной. «Хорошо, хоть не участницей», – подумала Мария про себя. Выглядело это как нечто хорошо спланированное. Чтобы не попасть в объектив громовской камеры, она сначала закрыла лицо папкой, но вовремя сообразила, что редактор-провокатор может всё обставить таким образом, будто бы присутствующая в этот момент на кафедре представитель полиции никак не реагировала на происходящее. И тогда ей влетит и от отца, и от вечно пытающихся облить всех грязью журналистов.
Тут Воронцова громко хлопнула папкой по столу.
– Немедленно прекратите! Я – представитель полиции! – жёстко, насколько это было возможно, произнесла следователь. – В противном случае я буду вынуждена вызвать наряды – и все вы поедете в отделение, давать пояснения.
Слегка ошарашенные охранники выпустили парня и теперь стояли, вращая головами и переводя взгляд с лаборантки на женщину-полицейского.
Воспользовавшись замешательством, Громов зашёл на кафедру, засняв сначала общий план, а потом начал снимать странные пульты, один из которых крупным планом демонстрировал Марии Федорец.
– Именно здесь вчера и произошёл вопиющий инцидент с нашей сотрудницей, Вероникой Калинковой, – проговорил на запись он. – И только что работники вуза при свидетелях набросились на фотокора нашего издания Артура Дорогина…
Не успел он это договорить, как весь взмыленный и запыхавшийся, на кафедру вбежал ректор АКУ Семён Караваев.
– Александр Васильевич, мы же с вами договорились, – тяжело дыша, произнёс он. – Выключите, пожалуйста, камеру.
– Именно поэтому сегодня в городское управление полиции поступило заявление от вашего преподавателя, Альберта Графченко, на моих сотрудников? – Громов направил камеру на ректора и саркастически ухмыльнулся, давая всем понять, что правота в сложившейся ситуации на его стороне.
– Я его не уполномочивал! – замотал головой ректор. – Я с ним поговорю, он заберёт заявление. Не надо никаких видеосъёмок.
Воронцова заметила, что на Громова он смотрел с определённой опаской и как будто даже заискивающе.
– Так Графченко же с приступом в больнице, – бросил язвительную реплику Федорец. Громов тут же перевёл камеру на него, студент продолжал: – Нас тут торжественно уведомили, что он чуть ли не коньки отбрасывает.
Тут голос подала лаборантка.
– Семён Семёнович, ваш протеже забрал патенты из этой тумбочки. И у него была с собой печать университета…
– Да замолчите, Клара! Перестаньте уже всем подряд трепаться своим вонючим языком! – практически заорал на неё ректор, взмахивая руками на каждом слове. Та настолько сжалась, что чуть не заползла под стол.
Взгляд у него стал ещё более испуганный.
– Почему же, пусть говорит. – Громов по-прежнему стоял с камерой и не думал её выключать. – Что за протеже, и что за патенты? Те самые, которые сняла Калинкова?
– Эй, народ, у кого-то поп-корн есть? – залихватски бросил Федорец.
Африканские студенты снова искренне заржали. Кто даже хлопнул другого по руке, как обычно делают приятели в жесте «дай пять».
* * *
Дальнейшее разбирательство проходило уже в кабинете у ректора. Это даже больше походило на его очную ставку с Громовым. Мария только успевала задавать вопросы и записывать ответы. Ей удалось выяснить, что задания ехать в АКУ Громов Калинковой не давал, и поехала она туда исключительно по своей инициативе и по приглашению сотрудника вуза, куратора иностранных групп Эллы Магниевой. Что накануне ректор просил Громова не упоминать эту историю и обещал, что претензий к изданию и его работникам у вуза не будет. По словам Громова, издание выполнило свою часть уговора, а вот вуз свою нет. И поскольку история всплыла и грозит его подчинённым проблемой, то теперь проблемы будут и у подчинённых Караваева.
Когда Мария начала спрашивать, что же такого Калинкова уворовала на кафедре, ректор как-то странно разволновался, пытаясь убедить её в том, что никакой особой ценности эта разработка не имеет. Всего-навсего один из демонстрационных пультов, который Графченко постоянно носил с собой в кармане, потому что показывал студентам на лекциях. На что Громов парировал, что из-за этого «всего-навсего» ночью сотрудники ДГБ обшмонали целых три машины, включая ректорскую и его собственную, стращая всех ответственностью за разглашение гостайны. И язвительно спросил у ректора, как часто профессор демонстрирует студентам на лекциях разработки, информация о которых представляет собой гостайну. И что в данном случае происходит со студентами? Они все подписывают подписки о неразглашении?
Потом в кабинет ректора влетела какая-то рыжеволосая женщина бальзаковского возраста, в зелёном костюме и очень ухоженная. Её Мария узнала – это была Агата Мичман, председатель заводского профсоюза, неоднократно проходящая по разным делам то как обвиняемая, то как потерпевшая. Как оказалось, Мичман – тоже преподаватель АКУ. Она слёзно начала просить обоих мужчин помириться и не ссориться из какой-то «паршивой девчонки». Как оказалось, Калинкову она знает и относится к ней крайне негативно, как к наглой охамевшей девчонке. Утверждала, что девочка приходит в мэрию как к себе домой, отвлекая важных людей от работы. А заручившись поддержкой одного из влиятельных чиновников, оборзела так, что уже и ночевать там остаётся.
Характеристика, которую выдала Агата Мичман на «оборзевшую Калинкову» была удивительным образом похожа на характеристику, данную Столяровым длинноволосому парню из АКУ. Особенно, когда Агата Мичман произнесла фразу про «тихий омут, в котором черти водятся» – имея в виду, что Калинкова очень сильно всех подставила своей публикацией в соцсети.
Наконец, заполнив протоколы и дав его на подпись присутствующим, Мария покинула университет. В «бобике» мирно посапывал Сан Саныч. Воронцова открыла переднюю дверцу и уселась на сиденье, собираясь растолкать разомлевшего водителя, как вдруг увидела свой полицейский фонарик, лежащий на бардачке. Тот самый фонарик, который она потеряла на нижних уровнях АКУ, когда пыталась угнаться за ректором. Она взяла его в руки и включила. Поток света был достаточно яркий. Девушка попробовала переключатель режима – тоже в рабочем состоянии. Кроме того, к тросу её фонарика небольшим карабином была прикреплена флешка. Воронцовой даже показалось, что именно эту флешку она видела в руках у патлатого парня на кафедре.
– Саныч! Кто это мне тут и что принёс? – она начала расталкивать водителя. – Проснись, Саныч!
– А, Машка! А я тут вздремнул после бессонной ночи. Прости, дорогая, ничего не видел, – водитель широко зевнул и потянулся. – Куда едем? В РОВД?
В этот момент к ректорской тойоте подошёл тот самый длинноволосый парень, который возился с документами на кафедре и которого Столяров назвал «бомбой замедленного действия». На этот раз за его спиной был довольно вместительный рюкзак. Он пиликнул брелоком от сигнализации, который держал в руках. Тойота издала характерное пиликанье и послышался звук разблокирующихся замков.
Парень уловил на себе взгляд Воронцовой через ветровое стекло «бобика», широко улыбнулся ей и, открыв водительскую дверь, сел за руль ректорского автомобиля. Пока Машка ошарашенно сидела, соображая, звонить ли ректору и уточнять, давал ли он кому-то ключи от своего автомобиля, парень завёл мотор и, демонстративно помахав рукой, выехал из парковки.
– Нет, не в РОВД… А за ним, – скомандовала ошарашенная Машка указывая на удаляющуюся белую тойоту.
— Не пройтись ли нам к стене? Она древняя, как старый мамонт, и знаменитая, как пропавший в пустыне Сахаре римский легион! Я хочу показать вам монастырь, могилу и фрески, — не поднимая головы, озвучил план на день товарищ полковник. Он возлежал на холмике, заботливо предоставленном для начальника особого отдела в качестве подушки.
Остальные тоже были заняты делом. Жующие горячие лепешки с кислым овечьим сыром и весьма довольные жизнью близнецы в такт словам закивали, всемерно выражая одобрение планам начальства на активный отдых.
— А что за монастырь, Ян? Вроде же тут мусульмане? — поинтересовался Пётр.
Едва приподнявший голову с холмика Ян тут же уложил ее обратно и принялся повышать культурный уровень подчиненных:
— Изучавший горы Гиндукуш в 827 году корейский монах Хуэй-Чжао отметил, что правитель этих мест поклоняется Будде. Ранее область Бамиана считалась центром зороастризма. А ислам проник в долину с приходом Газневида где-то в 9 веке. Да и монастыри — это места, в которых живут люди, поклоняющиеся определённым богам. А богов… их как грязи на колёсах лендкрузера.
Мальчишки хихикнули. Илья вздыхая, молча пошел собираться. Ему смеяться не хотелось. У него болело где-то глубоко внутри. Приснились серые бабкины горы. «Не к добру», — уверенно шептал рассудок.
Через час туристы бодро подошли к стене и, забравшись по выщербленным временем ступеням, оказались на каменном балконе – площадке перед дырой, зияющей чернотой бесконечной ночи.
— Вход, — сообщил их неунывающий проводник.
Отверстие в скале охранял худой старик с темной, покрытой бородавками кожей. По его лицу ползали вездесущие мухи. Аксакал не обратил на пришедших никакого внимания. Проходивший мимо Илья осторожно переступив через торчащие в проходе сухие ноги, дотронулся до сморщенного желтого плеча, с которого сползла старая тряпка.
— Отец? — сидящий не подавал признаков жизни.
— Ян, он жив? Может ему помочь чем, спроси, — обратился богатырь к приятелю.
Последний скорбно посмотрел на друга и злым, каким — то свистящим шепотом произнёс:
— Ты вообще соображаешь о чем просишь? Нам это не надо! От многих знаний — много горя!
Но тут старик вздрогнул, разлепил серые от старого гноя веки и живыми чёрными блестящими глазами посмотрел на пришельцев. Мухи взлетели и громко жужжа напали на стоящего рядом Илью. Старик заговорил:
— Родились в начале начал два духа-близнеца. Один был добрым. Второй — злым. Один был глупец. Второй — умник. Кто изберёт путь праведника? Кто упадёт?
Ян нахмурился.
— Это не те Близнецы, старый дурак, — услышали горы.
— Ты не почитаешь Мазду, не воспеваешь Амеша Спента, не тебе решать, — сказали в ответ старые камни пещеры.
— Это не те Близнецы! — грохот камней, упавших в ущелье, стал слышен у майдана.
— Не кричи, я слышу, враг Дэвов, но не тебе решать…
И тут Ян без взмаха ударил старика ногой в грудь. Спор прервался. Где-то неподалеку с вершины сорвался еще один камень и покатился, гремя, по склону.
Когда настырные насекомые, жужжа, вновь уселись на камни в преддверии пещеры, Илья увидел только детей.
— А где старик? — спросил он, испуганно оглядываясь назад.
— Какой старик, па? — удивлению мальчишек не было границ.
На каменной, выжаренной солнцем площадке до белизны, не было ни души.
Солнце, ослепительно ярким пучком острых лучей, насквозь прокалывающих тела своим огнем, отчаянно, пыталось ужалить стоящих, осмотрительно отодвинутых заботливой рукой отца от входа.
Ян злобно посмотрел на богатыря, перевел взгляд на его вспотевшее потомство, вздохнул, почесал нос и подмышку, хрюкнул, явно проглотив ругательство, а потом громко и четко выговаривая каждое слово, будто минуту назад здесь в самом деле никого не было, начал:
— Окружённая практически непроходимым скалистым Гиндукушем — недружественным преддверием Памира и Тибета — как в глубоком бассейне, лежит, ежегодно расцветая по весне маками и ирисами, долина Бамиан.
Голос Яна отразился от скалы, взвился вверх – и мягко растекся по каменной площадке, погружая слушателей в давние, очень давние времена…
…Горы, за тысячелетия изрытые людским старанием, давно превратили окружающий пейзаж в странный, похожий на рваный орнамент кружева, рисунок. Многочисленные пещеры комплекса старых монастырей переходят от шумерских монахов с их императором — полубогом Энмеркаром к огнепоклонникам и далее, без конца.
Здесь отметились почитатели пророка Зардешта, которого греки назвали Зороастром, Сыном Звезды.
Евсеи писали свои странные речи и проклинали пришедших им на смену толкователей священной книги праариев — Авесты.
Наконец, видимо начитавшись арийских былин, кто-то высек пять скульптур Будды: гигантскую-стоящую, потом лежащую, сидящую, маленькую идущую и, ещё одну, тоже гигантскую. Между этими памятниками, среди бесконечных галерей, пещер и ниш, можно встретить старые фрески — целые книги, давно предлагающие нерадивым потомкам прочитать оставленные на них письмена…
Он вздохнул и остановился напротив расписанной чёрной от старости охрой стены.
— Ну ваще, ты даёшь, — восхитился любознательный Павел.
— Как наша грымза-истеричка Гарпия Лоренс, — хихикнул Пётр.
— Преподаватель истории Британских островов, — поправил Илья.
Отнюдь не польщенный сравнением Ян только выразительно возвел глаза к вершинам гор. Но злиться по таким мелочам он не умел, не считал нужным. И вообще, можно же качественно посчитаться?
— Двигаемся живее, запоминаем проход, ещё минут десять, тут уже недалеко… На месте садимся, перекусываем, осматриваем могилу, — экскурсовод, не обращая внимание на нытьё и выразительные вздохи, тащил туристов в глубь горы.
— Не видели мы, что ли, старых костей, — мальчишкам было немного жутко в этих душных, пустых тоннелях.
— Там нет костей. Там могила. Я про кости не говорил, — хмыкнул проводник.
— А чья могила-то? — Илья, пытаясь забыть старика, решил поучаствовать в разговоре.
Дёрнув плечами, фигура начальства исчезла за поворотом…
Некоторое время шли молча. Прелесть путешествий стремительно таяла в духоте коридоров и однообразии выщербленных стен.
Наконец, группа подошла в незаметной со стороны коридора нише, в которой была выдолблена овальная яма, глубиной около двух метров. Освещённая фонарями, она показала прибывшим своё пустое белое нутро.
Постояли.
— Чья могила-то, Ян?
— Моя…
***
На следующий день туристы покинули долину. Сторож при шлагбауме остановил на выезде из города джип и, взяв дорожный «закят», поднял загородку и пожелал: «Сафар бахайр!» — Счастливого пути!
***
Шёл 583 год до н.э.
— Где живет этот проклятый мальчишка? — зло стерев капельку крови, выступившей от жары из треснувшей губы, и тяжело дыша, спросил Пероз (1), высокий плотно сбитый мужчина, обладатель гладкого, абсолютно голого затылка. Он был не плешив, просто ежедневно, презрев устои, человек брил свою голову уже который десяток лет. Самый старый из трёх идущих к дому пророка.
— Зардешт, судя по всему, неплохо устроился. Все, что даётся для блага обеспеченного судьбой человека, ему не чуждо, — точно также, с трудом переводя дух, вслух подумал Яздегерд (1), обладатель толстой косы на затылке, узких раскосых глаз и лютни за плечом…
Третий, Гомизд (1), промолчал. В отличие от своих разговорчивых спутников он считал врезанные в бесконечную стену из глинобитного кирпича маленькие дверки, ведущие во внутренние дворики перед домами.
Наконец, он остановился и уверенно стукнул посохом, блеснувшим серебристым металлом на конце. Кто понимал, во что окована эта темная гладкая палка, осознавал степень власти ее обладателя и склонялся ниц…
Но в данный момент, кроме него и не менее колоритных попутчиков, не было никого вокруг…
Дверь оказалась не заперта, хоть известно, что воров хватает в любом городе, тем более городе — перекрёстке караванных путей. Просто хозяин знал — силу не остановить: ни стеной из глины и тростника, ни дверью из лозы, густо замазанной тиной и высушенной под палящими лучами солнца.
Конечно, воровское общество не рисковало называть хозяина этого дома глупцом, обходя открытые двери по диагонали — в этот дом обращались за пророчеством. Хозяин занимался магическими изысканиями и проповедовал.
«Яркое солнце — единственный всевидящий и всеблагой глаз Ахура Мазды», — говорил он.
«Самое главное — понять суть Бога, — говорил он. — Если отара людская поймёт суть, то судьба человека будет вписана в горнило природы. Все зависит от этого баланса, от прочной силы, веры. Чем больше добрых помыслов, тем выше цель».
Заратустра встретил гостей у очага, где горел, не угасая и не обжигая, священный огонь. Огонь, чья сила благодаря Прометею была подвластна всем живущим.
— Садитесь, — сказал он вошедшим, не оказывая положенного гостям почтения. — Хаома (2) перед Вами.
— Ты даже не окажешь уважения, младший, — искреннему удивлению Гормизда не было границ.
— Вода в кувшине стоит у входа. Могли нагнуться и, сняв сандалии, омыть ноги. Вы ввалились ко мне, пачкая жилище дорожной грязью… — сарказм звучал в голосе хозяина.
— У тебя нет раба? — игнорируя начавшую разгораться ссору, миролюбиво спросил Пероз.
— Есть рабыни, а в чем проблема? — продолжал нарываться на неприятности стоящий у огня человек.
В приоткрытую дверь, ведущую во внутренний двор дома, были видны три женщины, они стирали белье, а рядом, смеясь, бегали мальчишки-близнецы.
— Я смотрю, ты обзавёлся потомством? — саркастически вопросил третий из вошедших.
— Не твое дело, Гормизд. Ваша цель — я. Надеюсь, вы не воюете с детьми и рабынями?
— Мы не воюем и с тобой, младший. Но ты переступил черту. Ты отказался. Мы за прогресс. Совет решил. Мы выполним.
Чёрный посох сверкнул небесным блеском. Копье из холодного металла, убивающего богов, полетело в человека…
Когда багряная полоска зари окрасила ещё иссиня — чёрный небосвод, из зева пещеры показалась сгорбленная фигура.
— Слава те: отмучился! Я больше не носитель истины. Пророчествовать-то как сложно! Зато теперь точно знаю, чего больше никогда не стану делать. Конечно, черт всегда под старость рядится в монахи, но я-то ещё не старик…
Хриплое дыхание, едва переступающие ноги, темные капли на неровном камне пола. И бесконечно усталый голос:
— Все-таки, как тяжело нести добро в ммм… массы… — в хриплый голос вплелась тень усмешки. — Где эта чертова скотина? Я же еле на ногах стою?
За валунами, скрывающими дорогу, послышался стук копыт.
Через несколько минут перед растерзанным и окровавленным человеком вырос чёрный, как смоль, иноходец.
— Где ты шлялся, Мрак? — прошептал человек, с трудом влезая на коня.
Рассвет не услышал ответа, да и хозяин скакуна, словно рождённого в преисподней, потерял сознание…
***
1984 год.
В результате стремительного наступления на населенный пункт Паси-Шахи-Мардан в районе Бамианской долины, ранним утром 9 апреля была окружена группировка Ахмад Шаха Масуда. Он был разбит и захвачен. Единственная дорога ущелья была минирована и значительно повреждена, поэтому командование отдало приказ спешиться. Десантники 4-го ДШБ и 56 ОДШБР оставив БТРы, начали зачистку ущелья, углубившись почти на 30 км на северо-восток. 10 апреля командование отдало приказ батальону Хабарова вернуться.
В результате бойцы попали в «клещи» и 11 апреля был тяжело ранен майор Цыганов. 13-го — капитан Хабаров. Из батальона был выкраден сержант срочной службы Пётр Песков, который смог отбиться от шестерых душманов и спрятаться в горах. За ним, нарушая приказ, 14 апреля отправился его брат — близнец старший сержант Павел Песков и солдат-срочник Антон Чагаев.
Последний в 1999 году дал в Париже интервью Жану — Доминику Боби, в котором рассказал удивительную историю, как брат спас брата.
Ночью, в горах, изрытых пещерами, старший сержант Павел Песков нашел тяжело раненого Петра, укрывшегося в старой пещерной могиле…
В ходе этого рейда погибло 16 человек.
***
В 1977 году Стив Джобс продемонстрировал обывателям массовый персональный компьютер Apple II на компьютерной ярмарке в Сан-Франциско.
В мире появилась «липкая записка» Post-it.
По трассе Москва—Алма-Ата полетел гражданский сверхзвуковой Ту-144. Параллельно полетел и пассажирский сверхзвуковой «Конкорд» по двум маршрутам сразу: Лондон — Бахрейн и Париж -Дакар.
Атомоход «Арктика» достиг Северного Полюса.
Открыты кольца Урана.
На заводе в Тольятти начали серийное производство ВАЗ-2121 «Нива».
Дала свой первый ток суперсовременная атомная электростанция в Чернобыле.
Из порта вышел новый исключительный атомный ледокол «Сибирь».
Совершил первый полёт лучший в мире истребитель уже четвёртого поколения МиГ-29.
А ещё нашли мамонтенка Диму, об этом событии рассказал читателям журнал «Техника молодежи».
——————————
1.Баал (владыка богов в западносемитской мифологии, громовержец); Молох (западносемитское верховное божество, властитель подземного мира, ему приносились человеческие жертвоприношения); Гизбар (Бог «казначей») (халдейский).
В данном тексте — это имена магов-волхвов, согласно Библейским текстам, пришедших к колыбели младенца Иисуса и перед этим убивших «хладным железом» Заратустру. Собственно, они возвращались домой после этого праведного дела, а по дороге возвестили о рождении Бога Иисуса.
Другие их имена: Гормизд, Яздегерд и Пероз (сирийский); Апелликон, Америн и Дамаскон (греческий); Магалат, Галгалат и Серакин (иудейский).
Правда, преподобный Беды Достопочтенный в где- то в 700 г н.э. называет их: Каспар, Мельхиор и Валтасар.
Все свитки повествуют ещё об одном волхве, который должен был пойти с ними — Артабан (Зардешт, Заратустра, Йаан, Локкиан). Он отказался приветствовать Иисуса и был умерщвлён…
Могила Заратустры находится в Бамиане.
2.Хаома — персидский напиток, сваренный из ревеня, произрастающий в афганских и персидских горах.
С бессонницей каждый борется по-своему. Кто-то закидывается таблетками, кто-то выматывается до потери сознания, кто-то лежит в расслабляющей ванне, кто-то… способов много. Джерри Эман был сотрудником Центра космических исследований, и метод у него был свой, глубоко научный. Он боролся с бессонницей методом произвольного переключения частот. 15 августа 1977 года в 3 часа 35 минут утра в Бостоне он, рассеянно поворачивая переключатель поймал со стороны созвездия Стрельца необычный сигнал. Упорядоченный сигнал, превышающий любой космический шум во много раз.
Он воспроизводился трижды и всякий раз повторялся ровно 72 секунды…
***
Утром следующего дня кардинал Кароль Войтыла осматривал соляные шахты в маленьком польском городке Величка, открытые в 10 веке святой королевой Кунигундой. Огромная шахта, состоящая из десяти уровней и измеряемая прорубленными за тысячелетие двумястами сорока пятью километрами коридоров, богатая на легенды и призраков, была великолепна. Молодой праведник-кардинал уже освятил открытое для туристов историческое место, но мэр города, продолжая нервничать и заикаться, предложил:
— Давайте немного пройдёмся по тоннелям. Удивительно целебный воздух с примесями солей полезен лёгким. Мы нашли некие наскальные рисунки. На них стоит посмотреть. Я приказал установить прожекторы. Вашему преосвященству должно понравиться…
Кардинал Войтыла только тяжело вздохнул: обед откладывался на неопределенный срок. Но он давно приучил себя к терпению. Впрочем, это было даже интересно. Он провёл рукою по кресту в привычном жесте благословения и первым шагнул в открытый проход.
Их ждали.
Инженеры и техники пошли вперёд, освещая путь. Тощий епископ Стефаний, практически исчезнувший в тенях и определяемый по блеску зубов, суетливо метался где-то между ними. В руках он держал огромный серебряный крест, словно хотел защитить себя и гостей от возможных встреч с Белой Девой, официально признанной историческим привидением данного места.
Его Преосвященство, недавно ознакомившийся с легендой об отчаянной девице, пятьсот лет гуляющей в копях, и смелом рудокопе Михалеке, улыбнулся:
— Мы все знаем, что маленький шахтёр вывел девицу из Бездны. Не бегите так епископ, мы не успеваем за вами…
Наконец, они подошли к стене, блиставшей соляными кристаллами, как алмазами.
— Какая удивительная надпись, а что она обозначает?— немного сухо молвил кардинал.
— Это неизвестно ваше Преосвященство, — ответил за всех присутствующих мэр города,
— Вы не находите, что этот орнамент очень напоминает набор единиц и нолей?
Много читавший и любящий историю кардинал долго молчал и, уже выходя на свет из недр горы, вдруг сообщил:
— А я вспомнил: похожие знаки вырублены на скалах с идолами в Афганистане… надо будет рассказать об этом историческому сообществу в Варшаве. Пометьте у себя, пожалуйста, — повернул он голову к референту.
***
В 1991 году профессор физики Антониу Ромару Кардиш, заведующий кафедрой в университете Лиссабона, напишет интереснейшую статью, не имеющую отношения к его основной деятельности. В ней будут опубликованы три идентичные фотографии, снятые в разное время и в совершенно разных местах.
На первой будет изображение одежд левой Бемианской фигуры Будды из Афганистана, датируемой 3 веком до нашей эры. На второй — петроглифы из пещеры польского города Величко. На третьей — совокупность цифр, записанных аппаратурой Центра космических исследований в Бостоне (именно в Центре приняли сигналы из далекого космоса — за сутки до посещения уважаемым кардиналом старой пещеры)…
***
Аккуратно обходя высокие пики гор, дорога уходила на восток. Четыре грустных товарища из далекой страны второй час тряслись в кузове лендкрузера, какого-то первого, ветхого года выпуска. Лендкрузер скрипел на поворотах и подозрительно чихал при разгоне, а скрежет и грохот при попадании на очередной ухаб или выбоину наглядно свидетельствовали: скоро машина может просто рассыпаться на детали.
Местность вокруг тоже не радовала путников. Никаких пасторальных английских картинок, наоборот, на всем протяжении до линии горизонта она была унылой, серой, и сплошь усыпанной каменной оскольчатой крошкой разной величины. Усталые глаза напрасно искали на этой равнине хоть клочок зелени, хоть блеск случайного озерца. Ничего, только серость и камень, камень, камень – до бесконечности.
Густонаселенная часть страны была чуть поживее – она встретила путешественников многочисленными, остро пахнущими мускусом отарами, а также худыми, высокими, одетыми в мешковатые штаны и подобие российских телогреек, пастухами.
Люди имели почти чёрный, обветренный жгучим солнцем и колючим ветром, цвет кожи. Их согнутые трудом спины привыкли кланяться. Но гордый взгляд пронзительных карих глаз, говорил прибывшим о свободолюбии народа, издревле населявшего эту не слишком гостеприимную страну.
Почти все были вооружены. У некоторых за спиной висели ружья, которые могли бы стать лучшим экспонатом у какого-нибудь коллекционера древностей. Но у большинства на плече висел банальный АК -47.
Впрочем, скоро путникам стало не до наблюдений. Тойоту швыряло на выбоинах и колдобинах от одной стороны дороги к другой так, что порой машина перепрыгивала глубокую колею, но только для того чтобы тут же попасть в более глубокую, соседнюю.
— Ян, в этой проклятой стране никто не думает чинить дороги? — с трудом ворочая пересохшим языком, спросил Пётр.
— А зачем их чинить? — поинтересовался весьма бодрый проводник. Его дикая тряска почему-то не вымотала, он был свеж, аки майская роза и лучился улыбкой, будто ядерный реактор средних размеров.
— Это горцы, они дикие, — попытался объяснить брату, хрипя высохшим ртом, Павел.
— Не надо лезть со своим уставом в чужой монастырь, дети, — грустил Илья.
Навязанная, хоть и долгожданная поездка за приключением, не нравилась никому.
***
Спустя пять бесконечных часов тряской езды машина, проделав двести километров пути от Кабула, вдруг резко свернула и поползла вниз, туда, где темной ниткой блестела лента мутной реки.
К этому моменту вымотанные и почти полностью засыпанные пылью путники пребывали в забытьи, странном состоянии не то бреда, не то ступора, выйти из которого, казалось, не мог уже никто.
Водитель притормозил на холме и прокричал:
— Эй, хоридж! (Эй, иностранцы!)
Никакого шевеления под чёрным, растерзанным беспощадным ветром и песком тентом он не уловил. А потому остановил машину и, аккуратно сняв с шеста привязанный кусок рваной ткани, громко повторил, скептически осмотрев в кузове внедорожника пассажиров:
— Эй?
Одна из фигур зашевелилась, потянулась и … водитель даже не понял, как рядом с ним оказался только что лежащий без движения человек.
— У-у! Бача-и шурави — хэйли хуб! (Советский парень — очень хорошо!), — восхитился он.
Потом поднял руку и показал вниз, где чернела под исчезающим светилом долина:
— Бамиан!
***
Афганистан. Странная и дикая страна. Именно через нее в Индию придёт буддизм. Именно здесь ровно стучит сердце самого загадочного исламского течения — суфизм. Говорят, отсюда разошлись в разные стороны двенадцать Израилевых колен. Именно в этой стране находится самый древний город в мире — Балх. В нем родился Заратустра и Авиценна. А ещё Афганистан связан с таинственными бактрийцами, улетевшими в далекую Петру на своих коврах-самолетах…
Переполненный дервишами, фокусниками и странными чаровниками змей, имеющий связи с тибетскими йогами, богатый легендами о Гиперборее и Шамбале, неграмотный, озлобленный, работящий и нищий Афганистан. Перекрёсток великих путей. Таинственный. Архаичный. Связанный сверхъестественными силами Сидхи. Только здесь сохраняются зловещие легенды йезидов о Семи Башнях Сатаны. Рассказывают также, что где-то в этих краях, в Хорасане, Ной, покинув ковчег,спустился на землю после потопа. Здесь появилась и выросла секта Павлина, превратившаяся в далеком Туманном Альбионе в масонскую ложу и трансформировавшуюся в двадцатом веке в Бадельберский клуб. Говорят, что Афганистан посещал Иисус Христос, прозванный Юс Асафом.
Перечёркнутая цепями гор, выжженная, никогда никем не завоёванная степь. Страна на которую претендовали и Великий Александр, и Чингиз-хан…
***
Долина, представшая в лучах умирающего заката, показалась огромной. Где-то далеко по кромке каменной гряды темнели фигуры знаменитых Будд. На небе уже появились первые звёзды, и вид на долину с горы напоминал обрыв, дно которого скрывал сумрак.
Между тем путники начали спуск. Почти сразу дорогу пересекла небольшая река, а потом и огромный караван верблюдов, появившийся из-за каменной гряды и напомнивший близнецам сказку Али-Бабы. С величественной неторопливостью корабли пустыни шествовали по своим делам – не замечая всякие презренные мелочи типа грузовиков и людей. Качались лохматые тела, переступали округлые копыта, с бесконечным равнодушием смотрели вдаль рыжие морды…
Пришлось задержаться.
— У верблюда два горба, потому что жизнь борьба, — философски заметил товарищ полковник.
Наконец, машина с урчанием заехала во двор при огромном глинобитном… параллелепипеде. Площадка перед зданием оказалась заполненной автобусами, грузовиками и непонятного цвета легковыми автомобилями, одинаково древними и одинаково грязными.
— Приехали! — громко сообщил команде Ян. — Выметайтесь из машины!
— Где мы? — поинтересовался Илья, вытаскивая рюкзаки.
— Отель имени Ходжи Насреддина, — хихикнул авантюрист. — Для друзей и родственников — «Мехманхану». Ничего не меняется в подлунном мире… Пошли. Поедим и уйдём подальше, на травку. Здесь спать нельзя. Тут блох больше, чем звёзд на небе…
Он перешагнул порог и, подойдя к хозяину постоялого двора, поклонился. Потом приложил свою руку к его груди, а в ответ хозяин прислонился к нему щекой. Обменялись рукопожатиями. И только потом заговорили…
Время текло, как кисель. Притихшие мальчишки с удивлением слушали чужую неторопливую мелодичную речь. Совершенно непонятную, увы.
— Пап, о чем они говорят?
Илья снял шляпу, почесал поскрипывающий от песка затылок и раздумчиво сообщил:
— Здороваются. Как жизнь? Как дела? Сразу-то не поймёшь. Восток оно дело тонкое…
Это «здороваются» затянулось еще на пять минут… потом на десять… потом…
Только через полчаса, заплатив смехотворные 800 афгани за всех, Ян рассадил оголодавшую компанию на ковре за низким столиком. Закрытая темным одеянием и похожая на чёрную мумию дама с поклоном принесла очень вкусный плов и обжигающий чай, с маленькими кусочками похожего на карамельки коричневого сахара.
Поели.
Сытная еда после долгого пути почти моментально склеила веки и отяжелила голову. И ближайшие коврики разом показались невозможно уютными и даже мягкими… а предупреждение начальства о блохах – такими неважными. Спааааааать…
— Ну пошли. Нам палатку ставить. Тут недалеко. Место нормальное. Там и умоемся, — начальник особого отдела растолкал засыпающих мальчишек.
Ненадолго впрочем.
Когда поставили палатку, близнецы спали…
***
Илья проснулся с первым робким лучом, проникшим в палатку через крохотную дырочку в потолке. Желто — золотой горячей накипью он, медленно, расползаясь внутри помещения, попытался влезть прямо в нос спящего. Богатырь сморщился и поторопился вылезти из-под полога. Чихал он громко и будить уставших от бесконечной дороги мальчишек не хотел.
Мужчина осмотрелся. Вокруг него на желтой, давно сгоревшей под лучами жестокого солнца траве, лежала огромная долина. Напротив, ровным, застилающим горизонт каменным забором возвышалась стена, в которой высеченными в скале башнями высились огромные фигуры.
Послышался шорох. Илья обернулся и увидел, как среди исчезающих ночных облаков, закрывая своим телом поблекшую Венеру, к нему приближается человек. Высокий и жилистый, он не был похож на воина-богатыря, но за ним, клубясь чёрными нитями серпантина и вскипая густым туманом, в котором явственно проступали багровые всполохи огня, шла сила.
«Словно дракон в рогатом шлеме-черепе», — подумал Илья.
Но тут «дракон» поднял руку и, улыбаясь, показал путникам авоську, из которой торчали банки с кока — колой и лепешками.
Кроваво — красный силуэт на миг мелькнул в голубом небе и исчез.
В этот момент мальчишки вылезли из палатки и, увидев пришедшего, вмиг выхватили у него банки сладкого напитка.
— Словно щенки, — почему—то подумал Илья.
Светало стремительно.
В надежде спастись от встающего безжалостного светила угольно — чёрный силуэт опоздавшей спрятаться до восхода мыши метнулся в единственную в округе пещеру-палатку.
Близнецы, заметив добычу и толкая друг друга, ринулись было в проход, на ходу поливая себя приторно — шипящей колой. Мышь нервно пискнула, узрев новую угрозу.
— Эй, мужики, оставьте в покое крысу. Любая тварь, которая просит о защите, обязана ее получить. Она сгорит заживо, если не спрячется. Поверьте мне, это страшная смерть, я точно знаю!
Илья посмотрел на небо. Легкий утренний ветер разогнал безжизненные клочья ночного тумана, и бесконечность над ним окрасилась прозрачной невесомой лазурью.
«Какой он дракон? — мелькнула навязчивая мысль. — А если и дракон, то что? Наш он! Советский! Коммунист!»
Богатырь выровнял неровно бившееся сердце и шагнул вперёд!
1227 год, ноябрь.
Ледяной ветер врывался под попону, остужая и без того промерзшие тела всадника и коня. Последний, сотрясаясь всем туловищем, медленно полз по бесконечному подъёму. Несмотря на падающую с неба белую крупу, постоянно сдуваемый ветром слой снега был очень тонок. Перевал, с торчащими пучками жёлтого ковыля и кучами мелких чёрных камней, от этого казался пёстрым. Гордая снежная белизна, переливающаяся самоцветами под синими низкими небесами, никогда не была преимуществом восточного склона Гобийского Алтая.
Конь хрипел, куски липкой пены давно облепили морду, но всадник продолжал упрямо гнать готовое упасть животное, сипло вторя в такт его дыханию:
– Это просто скачки, Мрак! Гоби не выпускают живых! Но мы ещё живы! Осталась половина пути! Это просто скачки!
А вокруг, всё сильнее свистел ветер, серые комья тумана опускались на тропу, и негде было укрыться на этом сквозном перевале от ледяного холода и вьюги.
Наконец, всадник рассмотрел отвесный утёс с маленькой, относительно ровной площадкой.
– Стой! – скомандовал он.
Конь, шатаясь, сделал шаг и упал, неестественно подогнув под себя ноги и вытянув вперёд морду с застывающим, давно мёртвым взглядом.
Человек, не спеша, словно не замечая состояния друга, снял поклажу и, подвесив наподобие полога попону по кромке утеса, наконец, отгородил себя и приятеля от пронизывающей вьюги.
– Даже не думай, чёртова скотина! – услышал хребёт хриплое карканье из простуженного горла человека.
Путник достал две лепешки кизяка и, через пару минут, зажёг крошечный костёр. На почти бесцветном пламени растопил немного снега. Напился. Тяжело вздохнув, взял короткий и невероятно острый мунгэн-хутага, который соседние с монголами народы ещё называли кидани. Резкий взмах – и дымящаяся алая кровь потекла в бурдюк. Ещё один хриплый вздох.
– Пей, не смей прикидываться падалью! Иначе я дойду один!
Чёрный зверь захрипел, а его кадык судорожно задрожал, глотая горячую человеческую влагу.
Утром чёрная мрачная статуя молчаливо ожидала своего безумного всадника. А тот, кряхтя, собирал скудную поклажу. И почерневшие на иссечённом ветром лице губы непрерывно шевелились:
– Скачки. Обещаю! Последние наши скачки… это всего лишь скачки, Мрак. Мы возьмём наш приз… клянусь…
***
1977 год. Апрель.
Сквозь безмятежные буковые кроны на ещё не прогретую после влажной зимы землю падали солнечные лучи. Ярко-голубая вода начинала своё течение из чистейшего прозрачного ключа. Густой мох, окутывая стволы деревьев, придавал им своими мягкими и тёплыми оттенками зелёного волшебный вид, превращая красивую рощу в неземной эльфийский лес.
Оцаретта в парке Горбейя принимал своих гостей. Прибывшие на вертолёте могли любоваться пейзажем.
Пожалуй, было немного чересчур прохладно для абсолютного комфорта, тем более возраст присутствующих весьма пожилой. Но, кажется, именно в этом зачарованном месте можно было рассчитывать не только на полное единение с природой, но и на сохранение тайны.
Хотя давно известно: «Единственно знающий сохраняет тайну. Двое хранят секрет. То, что известно троим – известно миру».
В составе круга произошли перемены. В 1976 года общество сотряс скандал, в котором поучаствовал лично принц Бернгард Голландский, вдруг неведомо каким образом оказавшийся главным держателем акций Royal Dutch Shell, (принадлежащей Ротшильдам), и, как выяснилось, верно служивший офицером СС при Гитлере(!). Купировать неприятность не удалось, и, вот теперь, третий узкий круг, наконец, учредил нового председателя – барона Алека Дуглас -Хоум из Хирселя.
Среди вечного леса на поляне раскинули шатры. Прибывшие, переглядываясь и, сохраняя прохладно-невозмутимое выражение лиц, наконец, неторопливо расселись.
– О, вот и вы здесь! – поздоровался мистер Генри Киссинджер с господином Ричардом Холбруком. – Я смотрю, Проди был совершенно прав. Красота…
Киссинджер активно покрутил головой и, заприметив прибывшего отдельно от других Рокфеллера, сообщил стоящему рядом знакомому:
– Посмотрите, какой всё-таки удивительный человек! В его-то годы! Какая энергия! Какая удивительная память!
– Необыкновенно приятное суфле, не находите? – словно не расслышав пламенную речь, тихо констатировал Холбрук, активно пробуя предложенные закуски…
Киссинджер недоверчиво посмотрел на собеседника и, взяв вилку, ковырнул пряно пахнущее белым трюфелем содержимое тарелки.
– Нет. Я предпочитаю хороший кусок мяса! Поверьте, уважаемый всеми нами мистер Рокфеллер потому и дожил до столь преклонных лет, сохранив память и рассудок – он всегда питается только говядиной и бараниной.
– Я тоже рад нашей встрече, – внезапно, и, чуть некстати, отозвался на реплики двух знакомцев немного неряшливо одетый поляк.
Ричард Холбрук удивлённо поднял глаза на Киссинджера, а последний, улыбаясь белоснежными челюстями, пояснил:
– Збигнев Бжезинский. Наш большой друг из социалистического лагеря… в прошлом году вошёл в третье кольцо.
– Приветствую, – уважительно привстал с места Холбрук.
Через час, оставив коньяк на столе, прислуга исчезла.
Председательствующий барон Хоум откашлялся и начал:
– По результатам работы аналитической группы «Альянс», можно, наконец, утверждать, что объединив усилия, мы сможем создать европейское супер-государство, с единой валютой и центральным банком. Находясь под вполне естественным, (с точки зрения Консультативного комитета), контролем США, мы, в конце концов, учредим транснациональное правительство, которое позволит построить регулируемую мировую экономику.
Люди, сидящие за столом, промолчали. Грандиозный проект, столь долго вызревавший, внушал уважение, хотя бы количеством вложенной в него работы. А уж от перспектив – дух захватывало! Превосходно, просто превосходно! Воистину, если джентльмен не может выиграть – джентльмен просто меняет правила игры. Что ж, они изменят! Решение было принято. Теперь юристам предстояло согласовать многочисленные документы.
Вечер мягко ложился тенями на моховую зелень. Прохладный ветерок налетел с горы, теребя бахрому скатерти. Ежегодное заседание клуба было закончено. Господа, наполнив лёгкие живительным кислородом, неторопливо садились в вертолёты.
– Гарри, мой мальчик, – услышал Киссинджер перед самой посадкой. – Мы приглашаем тебя с нами, садись.
Эдмунд де Ротшильд и Дэвид Рокфеллер посторонились, запуская ловкого мистера в нутро гудящей машины.
В полёте мистер Киссинджер позволил себе реплику:
– Мой жизненный опыт говорит, что не все так просто…
Эдмунд де Ротшильд неуловимо улыбнулся:
– С нами не было сегодня господина Запада… жаль. Я бы не забывал, какая удивительная спираль нарисована нам природой. Интенсивно развивается Юг, а Восток готов взорваться свободой. Объединение возможно, но только без прославянских несуразностей. Не стоит это забывать. Иначе может получиться «второй колосс на глиняных ногах».
– Эдмунд, ну, Советы пока стоят…
– Уверен, что недолго, мой уважаемый Дэвид. После «лунной сделки» их время начало обратный отчёт. Поверь, ещё при нашей жизни, они продадут себя за партию джинсов «Монтана»… и мне не нужен для этого вывода аналитический отдел.
– Они могут и восстановиться, мой дорогой…
– Не на моем веку…
– Не стоит сбрасывать со счетов Север. Он всегда непредсказуем.
– Он тоже поборник развития, правда, скорее ведущего к неразберихе. Кстати, где он сейчас?
– Представьте себе, в Лондоне…
Вертолёт сел. Разговоры были завершены.
***
1977 год август Royal Ascot.
Волшебный королевский праздник, гордо называющий себя Royal Ascot, гостеприимно распахнул ворота, принимая толпы готовой есть, пить и смеяться публики. Трибуны наполнялись дамами и кавалерами…
Парковочных мест не хватало. Недавно введённая система Valet Parking буксовала. А в ворота, рыча сотней лошадей под капотом, врывались новые «кадиллаки», «ягуары» и «астин мартины». Гул толпы нарастал, подобно шуму прибоя. Несмотря на множество облаков, взбитыми сливками повисших над ипподромом, и, даже готовых, с течением времени, превратиться в тучи, солнце так ловко распределило свои лучи, что облачка осыпались рождественским конфетти.
– Кроме Мрака на каких коняшек ставим? – бодро интересовался Илья.
– Бриллиант — в десять раз; Буммер – в три раза; Синус – в тридцать, – серьёзно вторила мужу жена, посвятившая анализу королевских скачек последние две недели.
– Семья под ключ, – бурчал Ян, руки которого были заняты подросшим и неутомимым потомством четы, столь «подковано» рассуждающей о ставках.
Услышав недовольство в шипящем голосе начальства, Илья отвлёкся:
– Нам-то куда, Ян Геннадьевич?
Последний воодушевился, (всё-таки, воспитание детей, в любом количестве и любого нрава – нехилое испытание для психики любого человека). И, сдав близнецов их счастливому отцу, тут же вцепился в Машу, как утопающий за соломинку.
– К Симону Рогану нам вечером. У нас там столик забронирован в его pop-up (1). А сейчас у нас пикник от Fortum and Mason.
Не встретив понимания на обращённых к нему лицах подчинённых, начальник особого отдела резко остановился. Вспомнил, что не все такие полиглоты. И, строго посмотрев на Бориса Евгеньевича, провозгласил:
– Нам, господа, направо, на лужок. Боря, тащи коробки под навес!
На пушистом английском газоне, под синим навесом неба, расселась компания. Клетчатая скатерть, невесомое стекло фужеров с шампанским, белоснежный фарфор из Веджвуда…
Тёплая погода и симфония праздника под открытым для просмотра эмпиреем, сама по себе, предполагала потребление больших количеств еды совершенно недиетического сочетания.
Даже Маша налегала на фирменный пудинг «Понд», лежащий на траве в обрамлении запечённых фруктов…
Перистые облака, наконец, сдул ветер, открыв взору прибывших на праздник, бесконечную даль горизонта. Где-то кричали букмекеры…
Внезапно Ян вскочил на ноги:
– Мальчишки, уже почти 13.50… Бегом к кассам, поставим на цвет королевской шляпки. В лидерах голубая и розовая… я за салатовый….
Примерно через час началось активное движение. Тихо пившие до этого Brut граждане вдруг начинали лихорадочно вскакивать, посматривать на часы и вливаться в толпу с одинаково горящими круглыми глазами. Ян встал, стряхивая крошки с безукоризненно гладких брюк.
– Пошли! Группа зомбяков из России готова к скачкам! Куда улетела моя чудесная шапочка?
Наконец, чёрный цилиндр завершил своим мазком полотно: «Герцог Норфолк на Royal Ascot».
На средней трибуне в павильон с широким, затейливо согнутым в полуовале балконом, взошла королева. Следом, нарушая этикет, проследовала прямая и торжественная принцесса Анна. И только после неё толпа рассмотрела принцев, Филиппа и Чарльза. Толпа почтительно замерла.
Королева подняла руку и описала ею в воздухе широкий полукруг. И тут же на поле рухнул вал радостных криков. Публика восторженно завопила, отбрасывая свою прославленную сдержанность – словно взмахом своей кисти, Елизавета объединила и выводимых конюхами на беговые дорожки лошадей, и сам ипподром, с его наездниками, зрителями, знатью и обслуживающим всё это великолепие персоналом. И сейчас все просто радовались этому единению, забыв о сословных границах… до поры. Радовались солнечному дню, долгожданному празднику, красавцам-коням…
Ветер принёс звонкие удары колокола.
Начинался главный заезд года…
Хлопок – и лошади помчались, с быстротой курьерского поезда, несущегося по ровным, словно, смазанным маслом рельсам. С невероятной грацией, вытянув в линию прямые шеи, они рассекали невидимую ткань воздуха.
Все лошади. За исключением неторопливо гарцующего мимо королевских трибун рысака…
Гарцующего. Неторопливо! На заезде!!!
Немыслимо!
– А это кто? – поинтересовалась Её Величество.
Ответа она не успела получить, ибо случилось невероятное: мистер Сомс внезапно резко поднялся на стременах. Его глаза метали молнии. Этот маленький сухой человечек, с несуразными ушами, смешно торчащими из-под кепи, в едином порыве какой-то безумно-смелой ярости, поставил коня на дыбы.
Мрак рыкнул и… полетел. Невозможно сказать про его движение иначе. Это был действительно полёт – копыта чёрного красавца почти не касались земли. Чёрным пламенем вился за ним хвост, чёрным пламенем летела грива…
Толпа восторженно заревела.
Миг, и вот он нагнал основной состав. Ещё пять секунд, и он в середине, ещё… и, чёрный, как смоль араб, глупо скалится, жуя удила. Он впереди – на голову, на две трети туловища… он обогнал. Всех. Единственным начиная следующий круг заезда.
Творилось немыслимое.
Трибуны смолкли, задержав дыхание. Её Величество Королева Елизавета встала. Только судья, пытаясь сохранить остатки хладнокровия, и, не забыв о долге, не спускал глаз с традиционной ленты. Он один ждал.
И… толпа взревела!
Женщины стучали зонтиками и сумочками. Мужчины кидали цилиндры на пол и, с каким-то нервным смехом, бежали, кто к букмекерским кассам, кто на скаковое поле – взглянуть на чудесного жеребца. Всхрапывали и нервно вскидывались ещё не остывшие от гонки лошади, поражённо переговаривались их наездники. А над всей этой живой, переливающейся цветами радуги массой, состоящей из искажённых расстоянием кукольных лиц, раскрытых от невероятного действа ртов и маленьких чёрных бусинок глаз – стояла и аплодировала Королева!
В затихшую ложу вихрем ворвались двое:
– Ян, ты видел? Наш Мрак обошёл всех. Играючи.
– Видел… – недовольство начальника особого отдела невозможно было скрыть. – А где охрана? Каким образом пропустили вас?
– Кто это? – заинтересовалась, отмерев, Елизавета.
– Несносные внуки герцога Николая Ольденбургского, – последовал немедленный ответ, быстро перешедший в шипение. – Вон! Брысь отсюда!
Её величество позволило себе улыбнуться.
– Мне показалось, что Вы говорили с ними «Ils parlaient russe».
– Ну, ваше величество, детям необходимо знать язык возможного противника…
Человек уселся в кресло его величества Филиппа. Наглость герцога стала невыносима.
– Я, собственно, чего зашёл-то, – продолжал тем временем исторический персонаж… – Передайте своему опрометчивому сыну, – при выборе тронного имени, пусть берёт какое-то своё, у него их немало. (2)
– Я пока ещё жива, – мирно парировала Её Величество.
Ян пожал плечами, выразительным жестом поясняя, как быстротечно время, но промолчал.
Затем он долго кланялся. Сожалел о том, что не встретился с герцогом Эдинбургским, которого срочно вызвали вместе с сыном куда-то вниз. Наконец, выпрямился, прислонив пальцы к цилиндру «отдал честь» и… исчез.
Ветер трепал ленты. Королева закрыла салатовый «Launer»и негромко обратилась ко всё ещё стоящей рядом нехарактерно молчаливой Анне.
– Запомни! Чарльз обязан взять тронное имя только из списка собственных имён…
– Кто это был, ма?
– Риторический вопрос. Его зовут Артур Джон граф Арундел герцог Норфолк. Кто он, на самом деле, не знает никто, но с его появлением… последние пятьсот лет… династия начинает шататься. Запомни, Энн… (3).
Через час Принцесса Анна опросила начальника охраны:
– Как вы могли пропустить в ложу детей? Это грубейшее нарушение этикета! Какие дети на скачках?
– Так и не было никого… – последовал немедленный удивлённый ответ.
***
Приблизительно, в это самое время, карета скорой психиатрической помощи везла по улицам Нижнего Новгорода истощённое тело того, кто всего лишь семь лет назад сумел испугать до сердечных колик весь Бальдербергский союз.
Андрей Дмитриевич Сахаров. Гениальный физик. Изобретатель водородной бомбы, впервые высказавший мысль о затоплении Соединённых Штатов Америки, при помощи направленного цунами. Лучший из лучших: студент, аспирант, самый молодой в мире академик – получивший это звание в 32 года; наконец, трижды Герой труда. Обладатель Сталинской и Ленинской премий. Его жизнь началась… правильно. Любимая работа, трое замечательных детей, (две дочери и сын), жена-хозяйка. Всё рухнуло в одночасье. От рака сгорела его любимая женщина. Год одиночества, посвящённого детям и… Елена Боннер.
Каким злым роком принесло её в эту семью? Какая разведка придумала столь тяжкий крест для гения? Вопросы…
Доподлинно известно следующее. Дама, войдя в семью Сахаровых замужней – стремительно развелась. Дети Сахарова, (сыну 13 лет, средней дочери 15, старшей – 18), остались на попечении… старшей дочери. Мачеха никогда не пускала их к отцу. Первая встреча сына, (после ухода отца из дома в 1971 году), состоялась в психиатрической больнице в 1977… Странно? Да! В этот момент Сахаров испытывал триумф от очередной победы над Советами. Ему разрешили выезд дочери его ненаглядной жены и некоей правозащитницы Андреевой, которая, попав в США, спешно стала невесткой Елены Боннер, сын которой спокойно жил в Бостоне со времён первой голодовки Сахарова в 1973 году, (тогда родину вместе с ним ещё покинул будущий зять). Много странного в этой истории. Доподлинно известно, как дама била уважаемого академика скалкой и, не считаясь с посетителями, ловко раздавала ему оплеухи. Он же мыл посуду на кухне и, вжимая голову в плечи, стараясь уходить от удара… серьезная психологическая обработка, с которой не справились советские психиатры.
Покинув Родину после смерти академика, дама поселилась в облюбованных семьёй Штатах. Правда, не забыв организовать музей Сахарова в Москве и Фонд, котором руководила лично. Одним из меценатов Фонда был Березовский, перечисливший 3 миллиона долларов вдове-страдалице, получившей при жизни в Нижнем злую кличку «Эта Лиса».
***
А ещё летом 1977 года впервые встретились шестнадцатилетняя леди Диана Спенсер и Его Высочество Наследный Принц двадцати девятилетний Чарльз…
_____________________________________________________________________________________
1. Обладатель двух мишленовских наград. Ресторатор, ежегодно открывающий ресторан поп-ап на Аскоте;
2. Карл III не слишком удачное имя в истории Королевской династии: Карлу I отрубили в 1649 году голову, после чего на целых одиннадцать лет в стране воцарилось безвластие; его сын Карл II правил с 1660 по 1685 годы. В стране всё время правления царили оспа и хаос. При нем выгорел Лондон. Больше никого не венчали на трон под именем Карла. Что заставило Чарльза, который мог выбирать из Charles Philip Arthur George, выбрать именно это имя, непонятно. Возможно, ссора с сестрой. Его величество славится своим упрямством;
3. Есть три письменных свидетельства, в которых прямо указывается на неоднократное напоминание принцу Чарльзу ее несколько странной и не корректной монаршей воли…
Видавший виды милицейский «бобик» Усть-Ингульского РОВД подъехал к главному корпусу Адмиральского Кораблестроительного Университета. Кряхтя и чертыхаясь, водитель Сан Саныч вращал баранку, пытаясь вырулить среди десятка хаотично расставленных иномарок и втиснуться в свободный прямоугольник на парковке.
– Все такие великие, мать его, с дипломами, с регалиями. А тачки расставляют так, что права отбирай через одного! – причитал он с негодованием.
Сидящая рядом Мария Воронцова лишь сочувственно вздохнула, глядя через окно двери автомобиля на величественно возвышающееся здание административного корпуса. По форме оно напоминало большой шестипалубный лайнер, летящий над волнами. На никелированном флагштоке, похожем на мачту, развевался флаг университета – якорь на фоне восходящего солнца, погружённый в бирюзовую воду с бело-синими волнами. На уровне второго этажа здание-корабль словно трапом соединялось длинной галереей (эстакадой) с учебным корпусом – зданием из четырех автономных секций, соединённых между собой общим коридором – «квадратный бублик», как шутя называли его студенты.
Тут Саныч заприметил ещё одну парковку, поменьше, точнее территорию, примыкающую к боковому фасаду главного корпуса и отгороженную увесистой, похожей на якорную, цепью. Она крепилась на небольших столбиках. Здесь же висели таблички, сообщающие о том, что это – стоянка для ректората, и всем прочим ставить здесь машины запрещено. Залихватски хмыкнув, Саныч направил старенький «бобик» на «блатную», как он выразился, парковку и поставил аккурат возле белой «тойоты».
– И пусть только попробуют мне что-то вякнуть, – буркнул он с азартом водилы, перевозившего в свою бытность многих милицейских начальников.
В высоких кожаных сапожках и приталенном твидовом пальто кремового цвета, Мария Воронцова выпрыгнула из автомобиля. Здесь, возле АКУ, было довольно ветрено, и девушка набросила на голову шелковый тёмно-зелёный шарф с восточным орнаментом. Достав из кармана мобильный, она набрала телефон ректора.
– Слушаю, – послышался в трубке нервный голос.
– Семён Семёнович Караваев?
– Да, это я… – голос ещё больше напрягся.
– Я – следователь Усть-Ингульского РОВД Мария Воронцова, и хотела бы с вами пообщаться по поводу вчерашнего инцидента с журналисткой Калинковой. Уделите мне время? Вы ведь в университете?
– Я… нет… в смысле, я не могу… занят… очень. – Фразы были настолько бессвязными, что Воронцова предположила, что застала ответившего врасплох.
– Хорошо. Когда примерно вы освободитесь? – настойчиво продолжала следователь.
– Не знаю. У меня сейчас важная встреча, – ответил ректор, затем в трубке послышались гудки.
Воронцова передёрнула плечами, бросив взгляд на белую «тойоту». Сверившись с базой дорожных служб, она выяснила, что этот автомобиль зарегистрирован на Караваева. Подумав о том, как всё-таки удачно они припарковались, Мария достала из «бобика», в тон к своему пальто, коричневый портфель. С ним в руках она направилась к Адмиральскому кораблестроительному университету. За учебными корпусами располагались университетская подстанция и недостроенный корпус. Они не привлекли внимания Воронцовой. А зря. Подойди Мария хоть немного ближе – ей наверняка бросился бы в глаза след от протекторов ректорской «тойоты» возле подстанции. А если бы вгляделась ещё внимательнее, то заметила бы и следы подошв мужской обуви, идущие вдоль недостроенного корпуса…
На проходной студенты прикладывали пластиковую карточку к специальному сканеру, который считывал данные и пропускал их через вертушку. Мария показала дежурному на входе своё удостоверение и спросила, как ей попасть на кафедру дистанционной электроники.
– Так это вам в учебный корпус надо, – объяснил дежурный. – Сейчас пройдёте через вестибюль до левого коридора – там будет лестница. Дальше поднимаетесь на второй этаж – и по галерее переходите в учебный корпус. Там поднимитесь этажом выше, дойдёте до кабинета 318 – это и будет их кафедра.
* * *
Вестибюль главного корпуса кораблестроительного университета встретил Марию огромными макетами военных кораблей, стоящими под стеклом. Вдоль стен располагались различные стенды, в пространстве между ними находились огромные якоря. Но больше всего поражала своей масштабностью металлическая сфера высотой около двух метров, на ней просматривались очертания океанов и морей, материков и полюсов. Её окружали скульптуры знаменитых исторических личностей и современных судостроителей. Рассматривая металлический земной шар, Воронцова боковым зрением заметила мужчину в светло-сером костюме, быстрым шагом пересекающего вестибюль. Он бы, может, и не привлёк её внимания, если бы, поравнявшись с ней, не прикрыл своё лицо газетой «Судостроитель», после чего ускорил шаг, направляясь в левый коридор, переходящий в галерею. Мария на каблуках обернулась и пошла вслед за ним. Мужчина прибавил шаг.
– Стойте, подождите! – закричала Воронцова и пустилась вдогонку.
Однако мужчина то ли не слышал её криков, то ли не придал им значения. Быстрым шагом он пересёк галерею, связывающую административный и учебный корпуса и остановился. В арочном проёме Воронцова увидела, как он вызывает лифт, стоя при этом в пол-оборота. И тут Мария узнала его: это был ректор АКУ.
– Семён Семёнович, мне надо с вами поговорить! – окликнула она ректора.
Тут подъехавший лифт распахнул свои двери. Мария прибавила темп. Каблуки цокали по каменной плитке, то и дело норовя подломиться, доставив своей хозяйке проблем не только с обувью, но и с растяжением связок. Ректор зашёл в лифт и нажал кнопку, игнорируя просьбу бежавшей за ним полисменши. Двери захлопнулись практически у неё перед носом. Мария достала мобильный, снова набрала номер Караваева, однако в динамике послышалось лишь сообщение сети о том, что абонент находится вне зоны действия сигнала. Единственное, что ей удалось заметить – кнопка, которую нажал ректор, была расположена под единицей.
Расстроенная Воронцова облокотилась о стену, пытаясь отдышаться. В порыве злости она начала энергично долбить по кнопке вызова лифта – и тут почувствовала на себе чужой пристальный взгляд. Девушка резко обернулась, однако сзади никого не было. Лишь камера видеонаблюдения, которая почему-то находилась не над потолком, как обычно монтируют в помещениях, а висела на уровне глаз. Двери лифта резко открылись с шумом, заставив Марию вздрогнуть. Зайдя в кабину, Воронцова осмотрела панель с кнопками. Под единицей действительно располагались ещё четыре кнопки с обозначениями этажей в обратном порядке со знаком минус вначале. Она нажала на кнопку «-1».
Лифт захлопнулся и, трясясь из стороны в сторону, поплыл вниз. Двери распахнулись, на миг озарив пустой коридор, стены которого были отделаны плиткой из полированного камня. Выпустив пассажирку, они захлопнулись, и коридор снова погрузился во мрак. Воронцова наощупь достала из портфеля полицейский фонарик и посветила им в темноту.
Вдоль правой стены располагались металлические двери. На них красовались надписи: «Мастерская электродвигателей», «Мастерская гидравлики»… В конце коридора находился спуск. Массивная лестница уходила вниз ещё на несколько пролётов. С портфелем в левой руке, не выпуская фонарик из правой, девушка осторожно шагнула по ступенькам, рассекая ярким лучом темноту. Надпись на стене говорила, что теперь она находится на уровне «-2». Здесь было несколько дверей. Судя по надписям на них, в этих помещениях испытывали композитные материалы и сплавы.
Девушка спустилась уровнем ниже. Лестничный пролёт выводил в такой же коридор, но только с одной дверью. Воронцова прочитала на табличке: «Лаборатория № 12. Термостойкие и огнеупорные соединения». Над дверью мигали зелёным светом датчики задымления и температуры. «Понять бы, куда именно спустился ректор», – размышляла она.
Тут откуда-то, словно из-под земли, послышался гул и треск. Подпрыгнув от неожиданности, Воронцова отскочила от лестницы, уходящей дальше и вниз. Луч света полицейского фонаря скользнул между проёмами и потерялся где-то в глубине. Воронцовой даже показалось, что она услышала мужские голоса. Девушка спустилась на уровень «-4».
Похоже, здесь находилась ещё одна лаборатория. Дверь, ведущая в неё, была какая-то странная – со скруглёнными углами, толстой металлической обшивкой и заклёпками по периметру. Она плотно прилегала к дверному проёму. Но больше всего удивило Воронцову наличие в её верхней части иллюминатора, который сейчас был закрыт изнутри специальной металлической шторкой, и круглый затвор, похожий на вентиль, вместо обычного замка. Такие двери Мария видела на подводных лодках, когда была на экскурсии, организованной Министерством обороны для студентов Академии внутренних дел. Воронцова запомнила: им тогда говорили, что это – водогазонепроницаемые двери. И сейчас наличие такой двери в какую-то студенческую лабораторию её очень сильно удивило.
«Лаборатория № 13. Испытание лазерных полей», – было выведено краской по металлу. Над дверью также горели два датчика. За ней был слышен отчётливый гул. Внезапно он прервался треском и звуками, напоминающими раскаты грома. Фонарик в руке девушки внезапно погас. Воронцова начала истерично нажимать на кнопку включения, однако результатов это не дало. И тут она услышала звуки, похожие на проворачивание задвижки. Дверь со скрипом распахнулась. Послышались приближающиеся шаги. Девушка отпрянула назад в кромешную тьму коридора.
– Эй, кто здесь? – громко проговорила Воронцова, стараясь придать своему голосу бодрость. – Семён Семёнович, это вы?
Звук шагов стих. Воронцова испытала ощущение пристального взгляда, устремлённого на неё. «Галлюцинация?», – подумала Мария. Но тут её ухо уловило новый звук – ровное человеческое дыхание. Девушка протянула руку вперёд – и коснулась чьего-то лица, точнее носа и губ.
Машка пронзительно закричала и, выронив фонарик, бросилась обратно к лестнице. В потёмках хватаясь то за перила, то за стены, спотыкаясь на ступеньках и ругая свои проклятые каблуки, она, наконец, взобралась на минус первый уровень. Наощупь открыв портфель и достав оттуда мобильный, она начала подсвечивать себе дорогу по коридору, быстро направляясь к лифту с одним желанием – побыстрее покинуть это жуткое место.
У арочного прохода в конце коридора перед лифтом ей перегородил путь какой-то человек. Судя по силуэту, он был достаточно высоким и крепкого телосложения.
– Девушка, если вы снова с таким отчаянием будете жать на кнопку вызова лифта, вы её ухайдокаете, – прозвучал его голос рядом.
– Кто? Я? – одними губами произнесла Воронцова.
– Ну не я же! – с упрёком бросил незнакомец. – Кстати, ваш оглушительный вокал был слышен даже в аудиториях на первом этаже. Позвольте полюбопытствовать, что вас так напугало?
– Мне показалось, что там внизу стоял человек… – сказала Воронцова и запнулась.
– Слушайте, ну увидеть в университете человека, наверное, так же естественно, как и увидеть в морге труп, – с сарказмом констатировал незнакомец.
– Просто там было темно… – попыталась оправдаться девушка.
– Само собой, будет темно, если не включить освещение, – он провёл рукой по стене, нащупал выключатель и нажал на него.
Коридор наполнился мягким белым светом люминесцентных ламп. Стены из полированного камня оказались какого-то розово-сиреневатого цвета и прекрасно сочетались с металлическими дверями мастерских. Даже стало как-то уютно.
Воронцова рассмотрела незнакомца. На вид ему было около тридцати лет. Славянская внешность, русые волосы, глаза с хитрецой, телосложение крепкое, руки жилистые, словно ему часто приходилось поднимать всякие тяжести. Он был облачён в чёрную футболку с зелёной надписью «БЛМП». Поверх неё была накинута джинсовая куртка. Дополняли картину потёртые джинсы и стоптанные кеды.
– Сударыня, как я могу к вам обращаться? – выговорил он с той же лёгкой иронией.
Полисменша дёрнулась, но быстро взяла себя в руки.
– Я следователь Усть-Ингульского райотдела Мария Воронцова. – Она выпрямилась, стараясь придать всему своему виду строгости.
– Честь имею рекомендовать себя – Владислав Федорец собственной персоной, – представился русоволосый, пародируя персонажа советского фильма Голохвастова, – студент третьего курса этого учебного заведения. А для вас, белокурая валькирия, просто Влад.
– Студент? – удивилась Воронцова, ещё раз измерив глазами своего собеседника.
И сделала про себя вывод, что на студента он походил мало. Начиная с отнюдь не юного возраста и заканчивая иронично-глумливой манерой общения, более характерной для электриков, различных монтёров, водителей и сотрудников СТО – всех тех, кто считал девушек типичными «блондинками» вне зависимости от их цвета волос, рода деятельности, интеллектуальных способностей или интересов.
– Вас удивляет мой возраст? – догадался Влад. – Я закончил техникум и семь лет отработал лифтёром. А потом подумал, покумекал – и решил получить высшее образование.
«Теперь понятно, откуда у этого студента такой трепет к лифтам», – заключила Воронцова.
– А разрешите полюбопытствовать, дорогая Мария, – карие глаза Влада пытливо смотрели на неё. – Что вы там внизу так активно искали? Или кого?
– Я расследую дело о нападении на журналистку. По нашей оперативной информации, она вчера была в университете и с ней здесь произошла неприятная история. Поэтому мне был нужен ваш ректор, профессор Графченко или кто-то из его студентов, которые могли бы пролить свет на обстоятельства этого инцидента.
Русоволосый внимательно вгляделся в её лицо, как будто пытаясь понять, только это ли её интересует или что-то ещё, а потом расплылся в полуулыбке.
– Ну, с Караваевым вы только что разминулись, а Графченко на уровни крайне редко спускается. Возраст, знаете ли, комплекция, – Влад хихикнул. – Вообще-то вам на кафедру нужно. Но сегодня он и там вряд ли покажется. Эта история с журналисткой резко загнала его на больничный.
В глазах Воронцовой застыл немой вопрос. Федорец наклонился к её уху, как будто хотел поведать страшную тайну.
– Говорят, журналистка у профессора один особо ценный прибор умыкнула, – вполголоса произнёс он. – Впрочем, вы шли в правильном направлении и там, на уровнях, вполне могли найти кое-кого, кто помог бы вам разобраться в этой истории.
Интуиция подсказывала Воронцовой, что этот ушлый студент-переросток не просто так треплется языком, а конкретно сливает ей нужную информацию. Интересно: уж не на него ли вчера нарвалась Калинкова, когда пошла узнавать про негритянку? Кроме того, на уровнях Машка потеряла отцовский фонарик. А за это от ворчливого папаши можно было и по шее схлопотать, несмотря на то, что ей уже тридцатник.
В свете люминесцентных ламп коридоры и лестничные пролёты уже не казались такими зловещими. Они снова спустились на уровень «-4». Подойдя к Лаборатории № 13, её спутник забарабанил в дверь.
– Эй, чудовище, открывай! Я к тебе красавицу привёл! – заорал он, после чего заговорщически подмигнул Воронцовой.
За дверью не было слышно ни звука. Светодиоды над входом тоже не горели.
– Сбежал, – скорчил расстроенную мину Влад, а затем расхохотался. – Напугали вы его, Мария, своим истошным воплем.
– Что ж, – меланхолично протянула Воронцова, – давайте тогда поищем фонарик. Он выпал у меня из руки где-то здесь.
Студент-переросток медленно прошёлся по коридору, приглядываясь к небольшим тёмным швам между плит. А следовательница села на корточки и начала искать возле порога тринадцатой лаборатории. Пользуясь случаем, она потрогала заклёпки на странной двери и провела рукой по металлу. На бутафорию или имитацию это похоже не было. Более того, металл был достаточно старый, что натолкнуло Воронцову на мысль, что дверь действительно сняли с какого-то корабля или старой подводной лодки.
Не найдя ничего на полу возле лаборатории, Воронцова поднялась и стала более внимательно рассматривать дверь. Её рука потянулась к круглому затвору.
– Он не любит, когда кто-то входит в лабораторию без спроса, тем более в его отсутствие, – резкий голос Владислава Федорца разнёсся по коридору.
– Да дверь необычная, я просто вентиль потрогала, – начала оправдываться Воронцова.
– Ха! Вентиль! – рассмеялся Влад. – Вентили стоят на кранах и трубах. А это – кремальерный запор. А круглая рукоятка, приводящая в движение винт кремальерного механизма, называется маховиком.
Он подошёл ближе.
– Ну, мы осмотрели всё. Остаётся только подняться на кафедру. Авось там кого интересного встретим, – заключил её сопровождающий.
Он изогнул руку в локте – и протянул Воронцовой. В этот раз они не поднимались по лестнице, а прошли до конца коридора, выйдя к лифту. Влад аккуратно надавил на кнопку лифта и тут же отпустил.
– Вот так. Этого движения достаточно, чтобы система среагировала на ваш сигнал, – объяснил он и добродушно улыбнулся, спародировав какого-то комедийного персонажа. – Этот лифт и его составные части уже давно подлежат замене. Министерство никак средств не предоставит.
– Он что, аварийный? – Воронцова всё ещё была напугана.
– Был бы аварийный, если бы я лично не приложил свои усилия к его ремонту. А так просто древний. Поэтому с ним надо бережно и осторожно.
Подъехавший лифт раскрыл перед ними свои двери. Вопреки этикету, Влад вошёл в лифт первым, провёл рукой по панели, посветил фонариком мобильного на решётку вентиляции, потом на днище и только после этого пригласил Марию зайти.
– Можете быть спокойны, всё безопасно. Я лично проверил.
Он дождался, пока Воронцова войдёт внутрь, и нажал на кнопку третьего этажа. Лифт тронулся и поплыл вверх. То ли Воронцовой показалось, то ли кабина стала меньше раскачиваться.
Они вышли на первом этаже, и Влад повёл Марию в холл. С левой стороны располагались лифты, с дверями серебристо-сероватого оттенка, вокруг которых толпились общающиеся между собой кучки студентов с рюкзачками и чемоданчиками, дожидаясь их открытия. Эти лифты были мастерски вмонтированы в стену, покрытую декоративной плиткой, изображавшей корабли средь бушующих волн, и были куда более современные, чем тот, которым сейчас довелось попользоваться ей. Воронцова поняла, что лифтом, на котором она вначале ездила сама, а теперь ещё и с Владом, пользуется ограниченный круг лиц. Во всяком случае, студенты на пары на нём не ездят.
* * *
Как и предполагал Влад, ни профессора, ни его внука на кафедре не оказалось. За компьютером сидела сутулая женщина в очках. Она представилась Кларой Егоровной, лаборанткой. Как только Клара узнала, что зашедшая на кафедру девушка – из полиции, она пробормотала что-то невнятное и, подхватив какую-то красную папку, стремглав выбежала в коридор.
– Карррл у Кларрры укрррал коррраллы, – издевательски бросил вдогонку Влад. – А Клара у Карла… – Он задумался, почесав затылок. – Не помню. Но, короче, тоже что-то там украла.
Федорец дошёл до преподавательского стола и взял один из лежащих на нём журналов учёта успеваемости и посещаемости. Мария прочитала на обложке «G3-DI—IN». Вероятнее всего, номер группы, написанный почему-то латиницей.
Тут на кафедру зашёл невысокий парень с чёрными волосами чуть ниже плеч и чёлкой, закрывающей практически половину его лица. На вошедшем была тёмная кожаная куртка с множеством карманов, из которых торчали различные предметы, начиная от остро заточенных графитных карандашей и отвёртки с индикатором, заканчивая портативным мультиметром. Под курткой виднелась футболка со стилизованным изображением усатого джентльмена, выпускающего из рук молнии.
– Доброе утро, – произнёс вошедший и бесцеремонно уселся за Кларин компьютер.
– И тебе не хворать, – отозвался Влад. – Это Мария, она из полиции, – издевательски добавил он.
– Очень рад, – сухо ответил черноволосый.
Он на мгновенье оторвал взгляд от монитора и окинул им Воронцову, после чего снова уставился в экран. Его руки что-то быстро набирали. Длинная чёлка практически закрывала парню левый глаз, хотя ему, похоже, это не доставляло никакого дискомфорта.
– Вот видишь, Машенька, нормальный человек, полиции не боится. – Влад фамильярно закинул руку ей на плечо и, встретившись со строгим взглядом, сделал вид, что поправляет шарфик.
Мария отошла от Влада, который ей в этот момент показался особенно назойливым. Сейчас её куда больше интересовал этот парень с длинной чёлкой. Воронцова придвинула стоящий у стены стул к столу, за которым сидел черноволосый, и, расправив своё пальто, бесцеремонно уселась на него.
– Там, у входа, вешалка есть, – бросил черноволосый и снова погрузился в работу.
Слегка смутившись, Мария привстала, снимая верхнюю одежду. К ней тут же побежал Влад, подхватил пальто и понёс его по направлению к высокой треноге с крючками.
Воронцова придвинулась поближе к парню за компьютером. Пытаясь рассмотреть, что он делает за монитором, Мария коснулась своим плечом его плеча.
– Скажите, вы на кафедре вчера были? – произнесла она.
– И позавчера тоже, – ответил тот, продолжая работать.
На экране светилась надпись:
ЗАЯВЛЕНИЕ НА ВЫДАЧУ ПАТЕНТА НА ИЗОБРЕТЕНИЕ
ЗАЯВИТЕЛЬ: ООО «GARANT-IT»
НАЗВАНИЕ ИЗОБРЕТЕНИЯ: «КВАНТОВАЯ ЛОВУШКА»
АВТОР ИЗОБРЕТЕНИЯ: ГРАФЧЕНКО АЛЬБЕРТ ЭДУАРДОВИЧ
«Надо же. Тот самый документ со страницы журналистки», – отметила про себя Воронцова, тут же вспомнив скандальный пост Калинковой. Заявка на патент, которую выложила в нём журналистка, содержала те же данные.
Парень за компьютером в графе «Заявитель» исправил ООО «GARANT-IT» на «Адмиральский кораблестроительный университет» и начал стирать название, в графе ниже, заменяя его каким-то шифром.
Сзади осторожно стукнула дверь. Мария оглянулась и поняла, что балагур Влад Федорец тихо ретировался, как будто не желая им мешать.
Повисла тишина, нарушаемая лишь равномерным стуком по клавишам. Вскоре послышался звук принтера. Чистый лист вошёл в его барабан и вышел оттуда с напечатанным текстом.
Распечатав несколько таких листов, парень подошёл к стоящему на соседнем столе брошюровщику. Нажав на расположенную сбоку металлическую рукоятку, он пробил отверстия в распечатанных листах.
– Что это вы сейчас делаете? – спросила Мария, которая уже понимала, о чём речь.
– Перфорацию, – ответил тот, доставая из брошюровщика листы с прямоугольными отверстиями. – А если хотите конкретики – провожу работу над ошибками. Изобретение создал один учёный, а приписал его себе другой.
– То есть, это плагиат? – уточнила следователь.
– Именно. Скажите, а вы занимаетесь делами, связанными с воровством интеллектуальной собственности?
– Я не знаю, нам таких заявлений в принципе не поступало… – Воронцова замялась. Было видно, что вопрос застал её врасплох.
– А если поступит? – парень отвлёкся от работы и подошёл к Марии.
– Поступит – будем разбираться. – Воронцова машинально схватила лежащий на столе карандаш и прикусила за конец. – Вас интересует, как этот учёный может подать заявление о воровстве у него интеллектуальной собственности? Для этого он должен подойти в дежурную часть…
– Этого учёного уже давно нет в живых, – перебил парень. – Мне бы хотелось знать, кто по закону ещё имеет право это сделать, кроме него.
Он протянул Воронцовой один из распечатанных листков. Мария глянула на текст.
ЗАЯВЛЕНИЕ НА ВЫДАЧУ ПАТЕНТА НА ИЗОБРЕТЕНИЕ
ЗАЯВИТЕЛЬ: АДМИРАЛЬСКИЙ КОРАБЛЕТРОИТЕЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
НАЗВАНИЕ ИЗОБРЕТЕНИЯ: «КЛ-2»
АВТОР ИЗОБРЕТЕНИЯ: ЛУЧИЧ МИЛОШ РАТИБОРОВИЧ
Воронцова слегка дёрнулась, увидев ещё одну знакомую фамилию.
– Ну, если изобретателя нет в живых, близкие родственники подать могут. – Она приняла серьёзный внимательный вид, вспоминая всё, чему её учили в академии Министерства внутренних дел. – Или, за отсутствием таковых, лица, которые стали непосредственными свидетелями такого воровства. Например, его друзья или коллеги.
– Скажите, а какой формы должно быть это заявление и что оно должно в себе содержать? – Черноволосый достал из кармана куртки остро заточенный карандаш, вытянул из принтера лист и приготовился записывать.
Мария открыла свой кожаный портфель и достала стандартный бланк заявления. Парень подхватил со стола журнал успеваемости какой-то группы и с ногами уселся на широкий подоконник, облокотив спину об откос. Водрузив журнал себе на колени, он положил сверху бланк заявления.
Воронцова поймала себя на том, что проникается какой-то необъяснимой симпатией к этому молодому человеку. Что-то её привлекло и зацепило то ли в его внешности, то ли в манере общения, то ли в том, что это был первый парень, который не пялился на её грудь и другие достоинства фигуры, а говорил по существу, глядя глаза в глаза. Или в его случае – своим правым в её два.
– Слушай, а что у тебя с левым глазом? – наконец не выдержала она.
– Ничего.
Её собеседник приподнял длинную чёлку и теперь смотрел на девушку-следователя двумя глазами. Они у него оказались ярко-синие с расширенными зрачками. Ещё Воронцова заметила, что левая бровь у парня рассечена и заклеена пластырем.
– А что у тебя с бровью? – спросила Мария.
В ответ её собеседник рассмеялся.
– А вот потому я и остриг чёлку, чтобы про бровь не спрашивали. Но вопросов стало больше. Даже со стороны людей, которые впервые меня видят. – Смех у него был довольно звонкий и заразительный.
Из нижнего кармана куртки парень вынул небольшой полиэтиленовый пакетик.
– Лови! – крикнул он с подоконника и запустил в Машку пакетиком.
Воронцова вытянула правую руку и легко поймала на лету пакет с ловкостью, которой бы позавидовала добрая половина девушек-полицейских. В пакетике были небольшие конфетки в белой обёртке с красной надписью «Трешња са кремом». Они оказались желейные с приятным сливочно-вишнёвым вкусом. Здесь таких в продаже Мария не видела. Да и вообще ей сложно было предположить, что парень, с виду двадцати пяти лет, будет таскать у себя в карманах не пачки сигарет, не презервативы, а кулёк с желейными конфетами. Правда, карманов у него было много, и что в них, было известно одному только Богу.
Как-то незаметно они перешли на ты. Мария ела конфетки, покачиваясь на деревянном стуле, а он заполнял бланк заявления, периодически задавая ей вопросы. Их общение больше походило на беседу двух приятелей, занятых совместным делом, чем на разговор следователя с заявителем. Но, несмотря на это, в его манере чувствовалось уважение к ней, как к собеседнику. Даже не к её статусу следователя, а к ней самой. Это и заставило Машку вспомнить весь курс по интеллектуальному праву, чтобы не только грамотно составить вместе с ним «болванку» заявления, но и собрать перечень необходимых документов. Машка и подумать не могла, что эти знания ей когда-то пригодятся.
– И ещё вопрос. Скажи, Маш, если, допустим, я буду подавать заявление, я могу внести пожелание, чтобы к расследованию привлекли именно тебя?
Глаза Марии заискрились, на щеках появился румянец.
– В принципе, такое обычно не прокатывает, поскольку дела у нас распределяются автоматической системой. Но если ты напишешь на имя начальника Усть-Ингульского райотдела, у которого та же фамилия, что и у меня… вполне возможно, что…
Парень снова оторвался от бумаг и выразительно глянул на сидящую перед ним девушку-полицейскую.
В этот момент телефон Марии издал звонок. Позвонил Воронцов.
– Машуль, доць, звоню сказать, чтобы ты не волновалась, – начал разговор он.
– Привет, пап. Как ты? Как там ваша банда? Переловили?
– Переловили… – Воронцов засмеялся. – Знаешь, там с этой бандой занятный курьёз вышел. Слушай, ты случайно не знаешь такую особу – Бэллу Артамонову? А то я с её сестрой знаком, а с ней как-то не приходилось пересекаться.
– Есть такая, в пресс-службе у дэгэбэшников. Пересекаться приходилось, и впечатление пренеприятнейшее. Чуть что – орёт, психует, считает всех вокруг тупыми. Истеричка, в общем. – Машка снова качнулась на стуле.
– Значит, у них это семейное – неумение держать себя в руках, – размышлял Воронцов. – А то мне с её сестричкой доводилось работать. Вроде милейшая девчонка, но чуть что не так – сразу в слёзы. Я говорю: «Тебе, Настюш, надо на фортепьянах играть, вышивать или там букетики всякие составлять, а не этой всей оперативной работой заниматься». А её сестричка, представляешь, нашу Калинкову ищет. Оказывается, журналистка от них сбежала, прихватив с собой ценную разработку.
– Калинкову?
Качаясь, Мария не удержала равновесие и едва не упала вместе со стулом. Она завизжала так, что перепугала отца, услышавшего вопли дочери в динамике.
Однако парень вовремя среагировал – и в считанные мгновения спрыгнул с подоконника и оказался рядом, успев поймать её, не дав грохнуться о пол. Дальше он сделал то, чего Мария никак не ожидала: подхватил стул за ножки и сидение прямо с сидящей на нём Воронцовой и переставил вплотную к стене.
– А? Что? Зачем ты это сделал? – непонимающе воскликнула она.
– В соответствии с техникой безопасности, – улыбнулся тот. – Ну, и плюс ты загораживала тумбочку в которой лежат необходимые мне документы.
Открыв дверцу, он начал перебирать содержимое полки с чертежами.
Достав из ящика пять толстых брошюр альбомного формата, скреплённых толстой пластиковой пружиной, он вернулся за стол, на котором стоял брошюровщик. Разложив перед собой один из экземпляров, он нанизал его на колья брошюровщика и нажал на рычаг, раздвигающий пружину. Как ни в чём не бывало парень стал вынимать из брошюры первые листки, заменяя их напечатанными на принтере.
– Маш, что там случилось? У тебя всё в порядке? – из динамика смартфона доносился взволнованный голос отца.
– Нормально, папа. Чуть не свалилась. – Машка с телефоном в руках выбежала из помещения кафедры в коридор и, захлопнув дверь, начала говорить уже оттуда. – Да тут в АКУ парень такой симпатичный и странный. Представляешь, я чуть не навернулась на стуле. Так он мало того, что меня подхватил, так ещё и вместе со стулом поднял и к стене перенёс. Приколист. И знаешь, с виду такой плюгавый, а силищи! Я семьдесят два кило вешу, как-никак, а он меня, как будто ребёнка.
При всей своей гармоничности и миловидности Мария Воронцова была довольно крупной девочкой: два метра ростом, 48-й размер одежды и четвертый размер груди. Ухажеры (или, как грубо называл их её отец – трахатели) и на руки-то её редко брали. А так, чтобы на руках носить, ещё и со стулом… Больше всего Машку поразило, что данный парень так легко справился с её весом. Ладно бы крепыш какой-то, а по комплекции он и вовсе напоминал подростка.
Она рассказала отцу про то, как от неё сбежал ректор, про подземные уровни учебного корпуса со всякими лабораториями, про которые она и подумать не могла. Рассказала и про самую странную лабораторию с настоящей гермодверью.
– Это какая лаборатория? Тринадцатая, что ль? Вот это тебя занесло. Про Тринадцатую лабораторию АКУ ещё в нашу бытность байки ходили, когда я был малым и плюгавым, как ты сейчас, или даже ещё младше, – рассмеялся отец.
– А что за байки? – удивилась Машка.
– Что там секретное оружие изготовляют, чуть ли не какой-то «луч смерти» создают.
– Какой ещё «луч смерти»? Ты про опыты Теслы, что ли? – в подростковом возрасте Воронцова смотрела много научно-популярных передач, за что её частенько троллил её дружок и ухажёр Олежка, так что словосочетание «луч смерти» было ей знакомо.
– Так, ты мне там давай, работай, не трать время, – раздался в динамике назидательный голос отца. – Это я тебе когда угодно расскажу. А сейчас не забудь, зачем ты туда поехала. У тебя сейчас главное – Калинкова. А походы по лабораториям оставь на потом.
Когда Мария зашла обратно, черноволосый по-прежнему стоял над брошюровщиком, склонив свою патлатую голову. Перед ним лежало четыре сшитых комплекта, он возился с пятым.
Также Воронцова обратила внимание, что на столе появился небольшой футляр цилиндрической формы, в каких обычно хранят печати. Закончив переплёт пятого экземпляра, он раскрыл футляр и достал оттуда круглую печать с автоматической оснасткой. Перевернув обратной стороной лист, который он использовал в качестве черновика, парень сделал пробный оттиск. Подняв лист на свет и скептически покачав головой, он залез в карман своей куртки и вытянул оттуда флакон штемпельной краски. Воронцова ещё больше поразилась. Она даже предположить не могла, что кто-то может таскать у себя в карманах помимо прочего барахла и конфеток штемпельную краску для заправки печатей.
Нажав большим пальцем на основание оснастки, он аккуратно извлёк круглый блок со штемпельной подушкой. Открыв флакон, парень осторожно выдавил несколько капель, равномерно распределив их по всей поверхности подушки, после чего поставил подушку на место и закрыл ёмкость со специфической синей жидкостью, напоминающей чернила. Сделав несколько проб на том же черновике, он, довольный результатом, потянулся за сброшюрованным экземпляром. Откинув лист из тонкого прозрачного пластика, какой часто применяли в качестве обложки, он поставил чёткий оттиск на титульном листе аккурат в месте, отведённом для подписи ректора и печати. То же самое проделал со вторым, третьим и следующими экземплярами.
Мария подошла ближе и стала за спиной, глядя через плечо. Обычно людей такое раздражало, они невольно начинали дёргаться, нервничать, просили отойти или сами меняли положение. Но этот субъект вообще никак не среагировал, словно был один на кафедре. «То ли настолько погружён в себя, то ли у него довольно часто вот так стоят за спиной», – сделала вывод Воронцова.
Воспользовавшись занятостью парня, Мария взяла в руки черновик, внимательно вглядываясь в печать. В центре оттиска располагался герб университета в виде стилизованного якоря. Над ним была расположена курсивная надпись АКУ, а под ним — идентификационный код. Вокруг герба двумя рядами по кругу были написаны название ВУЗа и министерства, к которому он относится.
Закончив с брошюрованием, парень собрал в одну стопку старые титульные листы с фамилией Графченко и фирмой-заявителем ООО «GARANT-IT», после чего разорвал их на четыре части и выбросил в стоящую под столом мусорную корзину. Наконец он обернулся к Марии.
– Работа над ошибками закончена, – гордо и довольно произнёс он.
* * *
В эту минуту дверь кафедры распахнулась, впуская в помещение четырёх темнокожих ребят. Трое из них на вид были лет семнадцати-восемнадцати, хотя возраст африканцев Марии было сложно определить. Голову одного из них украшали дреды, двух других – стандартная пышная африканская шевелюра. Эти трое были одеты в разноцветные футболки и джинсы. Четвёртый на вид казался старше лет на пять. Кроме того, на нём был чёрный деловой костюм, принадлежащий знаменитому бренду мужской одежды. Под пиджаком светилась белоснежная рубашка, контрастирующая как с самим костюмом, так и с лицом владельца. От остальных африканцев его отличала короткая деловая стрижка и то, что он единственный в этой компании носил очки. Очки показались Марии странными, как и то, что они почему-то были приподняты на лоб. Так обычно снимают с глаз солнцезащитные очки, когда заходят в помещение или в тень, чтобы потом так же легко можно было снова натянуть их на глаза. Марии показалось, что к строгому костюму этого парня были бы уместнее тоненькие очки в золотистой оправе, а не те, которые представляли из себя ярко-зелёный пластмассовый каркас, держащий абсолютно плоские стёкла без намёка на линзы. Они были больше похожи на 3-D очки в кинотеатрах.
Оглядев помещение, африканец заметил патлатого парня возле брошюровщика и расплылся в улыбке.
– Здраво! – радостно воскликнул вошедший.
– Здраво, – ответил тот, пряча печать обратно в чехол и запихивая его в один из многочисленных карманов своей бездонной куртки.
Африканец подошёл к столу и что-то спросил на неизвестном Марии языке. Черноволосый кивнул и пододвинулся вправо, пропуская африканца в очках. Тот взял в руки один из переплетённых экземпляров и стал перелистывать, всматриваясь какие-то схемы. Всё это сопровождалось громкими восклицаниями.
Остальные африканцы смотрели на дверь, как будто кого-то ожидая, и говорили на своём языке. Вскоре на кафедру вошла высокая негритянка, облачённая в чёрные кожаные брюки и цветастый джемпер, на который была накинута жёлтая лаковая куртка. Довершали образ жёлтые в тон куртке лаковые ботинки на толстой подошве. Её волосы были собраны в пышный хвост и подвязаны разноцветной лентой, а в ушах блестели серёжки в виде больших колец. За ней, как тень, просочился какой-то азиат, весь в чёрном. Вслед за ними вошли ребята славянской внешности: скромный очкастый белобрысый паренёк и невысокая худая девчонка с длинными косичками. Последним зашёл «студент-переросток» Владислав Федорец.
Прикрыв входную дверь, Влад промаршировал к Марии, имитируя военный строевой шаг. Остановившись напротив неё, он картинно отдал честь, приставив правую руку к воображаемой фуражке.
– Товарищ следователь, разрешите доложить. Отряд свидетелей собран, построен и доставлен для дачи показаний. – Он обернулся на своих товарищей. – В одну шеренгу становись! Смирно!
Ребята смеялись, показушно-демонстративно выполняя его команды.
– Вольно! – рассмеялась Воронцова. – Ну спасибо, товарищ Федорец.
– Разрешите стать в строй? – не выходя из роли, продолжал тот.
– Разрешаю, – продолжала веселиться следователь.
Влад стал в строй и снова отсалютовал, чем вызвал ещё больший смех студентов.
Атмосфера тепла и добродушия, исходящая от ребят, начала заряжать Воронцову, напоминая её будни в школе МВД.
– Они все вчера виделись с журналисткой Калинковой, – пояснил Федорец. – Вот этим троим она задавала вопросы перед лекцией профессора Графченко.
Три африканца улыбнулись Марии широкой белозубой улыбкой.
– Танюха разговаривала с ней возле трибуны, а Коля сидел рядом с ней и её напарником в аудитории, – продолжал Федорец, указывая на девочку с косичками и стоящего возле неё паренька в очках.
Федорец обернулся в сторону африканки и азиата.
– А вот наша несравненная Габриэла и наш верный телохранитель Нарит. Нарит видел журналистку в университете, а Габриэла разговаривала с ней на заводском пустыре.
– А они? – Воронцова кивнула головой в сторону стола, за которым разговаривали африканец в костюме с патлатым парнем.
– Абубакар видел, как журналистка переложила один прибор в свой рюкзак, после чего она отдала рюкзак своему напарнику, который с ним и ретировался. С рюкзаком и прибором, в смысле.
– А он? – Мария спросила тихим голосом, указав на черноволосого. – Кстати, как его зовут?
Влад Федорец изменился в лице, нахмурил брови, стал в позу, картинно водрузив руки на пояс.
– Мария, я чего-то недопонял. Вы двадцать минут были с ним здесь. Неужели этого времени не хватило, чтобы задать пару столь простых вопросов? – говорил он, и в этот момент было сложно понять, то ли говорит он абсолютно серьёзно, даже с неким укором, то ли вновь кого-то пародирует. – Простите за бестактность, дорогуша, но чем вы с ним эти двадцать минут занимались?
Щёки Воронцовой побагровели, губы надулись, она судорожно пыталась найти колкую фразу в ответ.
Тут черноволосый подхватив все пять экземпляров, отошёл от стола с брошюровщиком, направляясь к выходу. Его колкий взгляд пронзил Федорца и заставил потупиться.
– Кончай ломать комедию, Влад. Ну, пригрузил я Марию по своей части. Что дальше?
Не дожидаясь ответа, он открыл дверь и вышел из помещения, оставив Воронцову в полном недоумении, кто он такой и что здесь делал. И главное, почему он носит в кармане своей куртки университетскую печать…
1977 год. Начало лета.
– Чтобы вышибить чертовы мозги, надо вначале дать хорошего пинка – пояснил Павел, машинально запихнув в рот сразу всю котлету, до этого грустившую в окружении пюре на тарелке.
– Начинать пинки надо между ног, – кивнул головой Пётр, повторяя действия брата.
– Следите за своим языком! – буркнул Илья, машинально отправляя мясо в рот.
– Вы о ком так бурно? – Маша села за стол. – Борис Евгеньевич, пюре, конечно, со сливочным маслом и молоком?
Глаза последнего суетливо забегали.
– Детка, ты вся светишься уже…
– Твое пюре, госпожа моего сердца, на кокосовом… э-э-э-э, молоке? – Ян оценил сервированный на столе обед, (точнее, то, что от него осталось на данный момент), и поинтересовался. – А что, мужикам котлеты не положены?
За семейство покраснела Танюша. Сыновья радовали её здоровым аппетитом, отменным здоровьем и прочими достоинствами, но уши от их разговорчиков вяли с той же регулярностью, с какой этот здоровый аппетит лишал команду ужинов. Увлекшись чем-нибудь, пареньки могли смолотить весь холодильник, за исключением полок и несъедобной уксусной заправки.
– Дети, пожалуйста, прекратите обсуждение ваших школьных проблем за столом в подобном тоне.
– А что тебе не нравится, мам? Дядя Боря, а котлеты-то где? – искренне возмутились близнецы. – Ян, у нас каникулы, а приключение когда?
– Приключение планирую в августе. Там, как раз, страшная жара, и вам этот отпуск пойдёт на пользу. Но, – командированный в капиталистический рай начальник особого отдела тяжело вздохнул, – чтобы туда ехать, нужна куча денег.
– Тогда и прекратим обсуждение, – Маша, усилием воли, отвела взгляд от котлет и поискала глазами на столе салатные листья. – Каждый день одно и то же. Я в Бирчингтон. У меня последний учебный год. Мне необходим витамин Д, море и солнце.
– Эх, Ксюха не слышит… – Ян мечтательно посмотрел на Машу. – Генетика!
Проглотивший вторую котлету Илья, на правах отца неугомонного семейства, внезапно решил это своё отцовство проявить: он тяжело вздохнул, со значением, прокашлялся и, вдруг, сообщил:
— Я устал заниматься бездельем. Открыл гараж. Выправляю мятые крылья «Ягуарам». Обещанный Афганистан жду пятый год. Имею неплохой доход. Могу позволить себе и детям поездку. Так?
Танюша встала и подошла к раздражённому голодному мужу.
– Отстань! Мы все давно рехнулись! Точно рехнулись! Дядя Боря вон, вообще, как мистер Сомс стал. Иногда, не замечая, проходит сквозь стены, вместо дверей. А я тут вспомнил всех чокнутых – они в Великой Королевской Британии печально заканчивают. Почему мои дети должны закончить жизнь в смирительных рубашках и в тёмных тихих камерах с мягкой обшивкой?
Ян присвистнул:
– Илюх, ты что? Вторая котлета оказалась по новому рецепту, с белладонной? Боря часами медитирует с приятелем над «Балантайном», поэтому и ходит сквозь стены…
Блюдо с добавочными котлетами упало. Борис Евгеньевич схватился за сердце. Мрак спрыгнул с дивана. Близнецы ринулись ловить скачущие мясные изделия вилками.
Маша встала.
– Никто не желает рассуждать здраво. Я летом на море. Хотите в Афганистан? Без меня. В моих планах, на ближайшее время – Аскот. Я купила себе и Танюше билеты в Виндзорскую ложу.
– О, – закатил глаза Ян. – А это мысль. Только Виндзорская ложа, Машенька, это моветон. Кстати, Мрак, ты давно не был на скачках…
Пёс вдруг прекратил сражение с близнецами за котлеты и плюхнулся на упитанные окорока. Паркет затрещал.
– Ну, не упрямься, восемьсот лет прошло. – Пёс, всем выражением черной морды, показал, что в некоторых обстоятельствах, восемьсот лет – это мелочи.
– Ты всё обижен…
«Не то слово» – подтвердили чёрные глаза.
– И потом, это же моё слово: дал… и взял… обратно. Что конь, что пёс, всё одно – оборотень! Факт! – услышали присутствующие.
Собака глухо зарычала в ответ. И это было, явно, не согласие по поводу равноценности видовой принадлежности оборотней.
– Ну, я вырезки тебе после скачек куплю! Ты ж не через Гоби зимой, а так, пару кругов по ипподрому… пять кг, – в голосе начальника прорезались не характерные для него заискивающие нотки.
– Десять, – ласково мурлыкнул, внезапно появившийся из ниоткуда, Олладий.
Мрак тяжело вздохнул, но промолчал…
***
15 августа 1227 год.
Когда примчалась к золотой юрте передовая сотня, жизнь ещё ничего не подозревающих людей уже была закончена. Мощное сердце бойца, качавшее огненную кровь, остановилось, и теперь осталось найти только «ТО САМОЕ» место и выполнить последнюю волю хана.
Имамы попытались заступить путь исполнителю:
– О великий из величайших! Храбрейший из самых храбрых! Сильный волей и славой! Будь преемником! Позволь отдать последнюю честь и встать под твои знамёна…
Эрлик Ловун-хан, прозванный Яном, (1), только круто развернул своего чёрного коня и, коротко рассмеявшись, ринулся прочь. Он даже не посмотрел на караваны шёлка и блестящие драгоценными камнями Голконды-подносы, на переполненные золотом дыни, истекающие мёдовым щербетом. Верный друг, без устали, помчал его, своей странной иноходью, на север в горы. Прочь от города крашенных охрой юрт, флагов, копий – в степь.
Только через три долгих дня его, сидящего в предгорье на расчищенной каменистой площадке, нашли ханы. Соскочив с задыхающихся от собственной крови и пены лошадей, они прокричали: «Не торопись! Будь с нами! Великий мёртв, и его слово мы сможем заменить твоим! Мы выполним любой твой приказ!».
Но богатур лишь рассмеялся и, встав с колен, вновь прыгнул на неутомимого чёрного коня, питающегося сырым мясом и подвластного только его руке:
– Я покажу вам вместо слов – место!
И тогда отряд покорно растянулся и пошёл за проводником по открытой всем ветрам степи к одиноким скалам-горам. Скоро туда смогли дойти и жёлтые верблюды. Целый город встал караваном в пустыне. Большая чёрная юрта, поставленная в середине, ознаменовала – конец пути близок.
Бесновались на привязи от запахов варёной баранины, смешанных с духом лежащей рядом мёртвой плоти, серые степные волкодавы.
Без устали рыдали оставленные без еды девы, предназначенные в усладу повелителю на той стороне тёмной грани.
Согнанные рабы, без устали, рубили камень и таскали тростник, устилая будущий проход в некрополь. Все знали – решение принято, и люди выполнят волю ускакавшего за кромку Темучжина…
На краю города мертвецов, в продуваемых всеми ветрами палатках, варили в больших медных котлах из Поднебесной страны белый рассыпчатый рис, обильно поливая его бараньим жиром. Строителей было приказано сытно кормить. А для войска варили нежную жеребятину. Бульон уваривался порой до прозрачной жидкой трясущейся массы, называемой хаш – сытной богатой еды.
Никто не спешил проводить в последний путь грозного вождя. Но все, с великим тщанием, выполняли его завет.
Наконец, тучные стада исчезли в голодных глотках войска, перестали рыдать ослабевшие одалиски, а в центральной горе появился глубокий, в пятьсот шагов проход, в конце которого на круглую площадку поставили трон из небесного железа, устлав и завесив всё пространство внутри каменной юрты коврами.
В последний день, перед исходом, к дому Величайшего подошли арбы с золотом и дарами, потом в него внесли дев и ввели двух любимых скакунов. Жеребцы должны были своим ржанием проводить хозяина до врат и прискакать к нему после последнего вздоха.
Внесли и усадили на трон Его.
Воины спешно, как овец, резали рабов.
Это был жуткий процесс, страшный своей упорядоченностью и смирением жертв. Каждый уносил очередного «слугу Величайшего» на плечах вглубь, каждый следующий также, без возражения, перерезал своему собрату подставленную шею, а потом, выбрав место, укладывался и, точно так же выставив кадык, принимался ждать. Без сопротивления, без рыданий, с пугающей безропотностью…
Могильник наполнялся.
Три монгольских царевича вошли последними. Круглое каменное колесо затворило проход. В очередной раз мир мёртвых оказался отрезан от мира живых. И лишь чёрный конь, как само воплощение смерти, скалил страшные жёлтые клыки, взирая на бесконечные барханы под бесконечными небесами…
Наутро к пустому месту пришли два старца из племени – дархан и, припав к ногам скакуна с жёлтыми клыками, поклялись самой Смерти, что сберегут место, иначе проклянёт Смерть их род и сгниют души их предков.
Чёрный всадник пришпорил коня, поскакал в зиму, в сторону бескрайней пустыни Гоби, оставив после себя огненную бурю, навсегда заплавившую вход. Но старцы знали.
Чёрный всадник пройдёт мёртвое место и, если случится непоправимое – вернётся и проклянёт их род.
***
Так племя дархад, с тринадцатого столетия, наложило запрет на посещение гор Хэнтий в Монголии. Ни пеший, ни конный не может приблизиться к этим запретным местам.
Пятьдесят лет назад правительство Монгольской Народной Республики решило-таки выдать разрешение группе учёных, прибывших под эгидой «ЮНЕСКО», на посещение этих мест.
Дархады встали все, от пятилетнего ребёнка до столетнего ветерана. Потому что Великим Ханом завещано, что никто не может взойти на эти вершины. Никогда. Такова воля лежащего в гробнице, спрятанной глубоко в горах…
***
1977 год в Великобритании выдался урожайным на необъяснимые явления. Так, например, целая семья в Эндфилде, (пригород Лондона), в течение 11 месяцев подвергалась нападениям неких паранормальных сил.
В гopoдe Пeмбpукшиp, (Уэльc), дети увидели вытянутый толстой сигарой инопланетный корабль.
По ITV с 6 минут вещал ни с кем не согласованный голос некоего Вриллона, представившегося членом Галактического командования с планеты Аштар.
А ещё в столице открылась новая ветка метро, которая связала крупный международный аэропорт Хитроу с центром Лондона.
Совет министров, под руководством Каллагана, долго решал, какой подарок вручить Её Величеству к серебряному юбилею: экземпляр лейбористской конституции или вазу, вырезанную задубевшими шахтерскими руками из добытого ими куска угля? В результате, премьер-министр попросил жену купить серебряный кофейник…
В кинотеатрах показали «Звёздные войны».
Первого внука королевы назвали Питер Марк Эндрю Филлипс, а принцесса Маргарет приняла решение жить с мужем – графом Сноудоном отдельно…
***
Аккуратные домики-конюшни были построены сразу после 1910 знакового года, непосредственно у ипподрома. Именно туда, гордый своим назначением на должность грума, мистер Сомс поздно вечером привёл хмурого, чёрного, как смоль, коня породы персидский асиль. Оставив мрачного скакуна, и, предупредив о его диком нраве, он препоручил заботы о нём местному тренеру и отбыл.
Утром была назначена плановая тренировочная проездка, на которую владельцы не явились. Поэтому вечером никто из них не знал, в каком состоянии находится персонал, конюшня и всё поле ипподрома…
***
Сам же Royal Ascot родился в субботу 11 августа 1711 года, когда грустившая без кавалера Ее величество Анна, последняя из династии Стюартов, взмахнув платком, разрешила заезд, состоявшийся на заросшем полынью и чертополохом пустыре вблизи Виндзорского замка.
Она же выделила четыре ложи для болельщиков.
А дресс-код был установлен в XIX веке Джорджем Брайаном Браммелом, помимо всего прочего, рекомендовавшим полировать ботинки «игристым Дом Периньон». На скачки, по традиции, допускаются леди в платьях ниже колен и шляпках, джентльмены во фраках и высоких хлопковых носках.
Правда, в эпоху толерантности с 2018 мужчинам года позволено являться на скачки в платье, а, чтобы не оскорблять чувства женского населения, дамам позволено было находиться в брюках…
С 1842 года приз победителю изготавливает Garrard. Ежегодно на мероприятии выпивается 100 тысяч литров вина и съедается 250 тысяч пирожных!
***
Но на этот раз скачки ждал сюрприз.
Крупный и черный.
Едва компания вывалилась из чёрного рычащего Астин Макси, как дежурный грум вызвал старшего тренера. Иссохший, и, похожий на сентябрьскую полынную траву, англичанин в начищенных до блеска чёрных высоких сапогах и смешной клетчатой шотландской жилетке, раскачиваясь на кривоватых ногах, как боцман, идущий по палубе, вышел и застыл в приветствии. Клочок волос, гордо торчавший в районе подбородка, и синие гладко выбритые щёки свидетельствовали об абсолютном порядке на вверенной ему территории.
Ян заулыбался…
– Well, how is our Mark? (2) – спросил после рукопожатия.
– Всё прекрасно, sir, но я бы не советовал вам с семьей входить. Дикий жеребец. К моему сожалению, я не смог надеть на него намордник.
Глаза пришедших синхронно уставились на смельчака. У Ильи от удивления приоткрылся рот… а приехавшая навестить дикого зверя толпа подалась вперёд. Хозяин скакуна ухмыльнулся и резюмировал:
– Ну, пошли, посмотрим, – и, повернувшись к тощему, добавил, поясняя. – Нам интересно…
Хозяин, как известно, «барин», дети находятся в сопровождении родителей, и «предупреждены, значит вооружены», поэтому главный тренер королевских скачек только пожал плечами и посторонился. В конце концов, это их зверь, и, как-то же они с ним рядом выжили?
– У вашего грума должен быть pluck, – отметил он. – Попрошу вас не говорить громко. Здесь сейчас находится десять животных, и не стоит всех беспокоить.
Близнецы тут же поравнялись с Яном и хором спросили:
– Как понять «pluck»?
– Энергия и смелость. Хотя на самом деле в скачках побеждает тот, кто с мозгами.
– Мистер Сомс победит?
– А у вас есть сомнения?
– Последние 25 лет побеждает Лестер Пигготт, его прозвали «Лонгфелло»… (3).
– Я видел его. Истеричный товарищ. Мы не станем ему ломать карьеру. Быстренько станем призерами в flat (4), а потом пусть побеждает дальше.
Ян приблизился к запертому деннику, за стеной которого слышался хруст, словно кто-то грыз кости.
Звук впечатлял.
Правда, впечатлял он, похоже, всех, кроме хозяина.
– Нам же надо на поездку заработать, правда, Мрак? – начальник особого отдела бесстрашно снял замок и распахнул ворота.
В сумраке компания рассмотрела чёрный круп и мелкую дранку из качественных сосновых досок, бывшую в прошлой жизни обивкой денника королевской конюшни. За день старательный конь подготовил для продажи несколько мешков сосновой щепы для розжига. Энергичный и смелый старший тренер слегка побледнел. Кто-то тихонько ахнул – то ли восхищенно, то ли рассерженный нанесенным ущербом.
Ян… Ян смерил коня уничижительным взглядом и, бросив:
– Пошли, – развернулся. За ним, тяжело вздыхая, последовала чёрная живая туча.
Компания молча посторонилась. Танюша, на всякий случай, взявшая мужа за локоть, услышала зловещее:
– Всякий суслик в поле агроном! Теперь ещё за доски платить!
В рассеянном свете давно перевалившего за полдень дня присутствующие смогли рассмотреть большие выразительные глаза чёрного как смоль коня с маленькими остроконечными ушами, красиво изогнутой шеей, широкой грудью и сильной спиной. Высоко посаженный хвост был вздёрнут вверх наподобие флага, а в кровожадной ухмылке белых зубов просматривалась ненависть ко всему сущему.
И главный тренер всемирно известных скачек мог поклясться на Библии, что у этого «персидского скакуна» из пасти торчали два симпатичных клыка, напоминающие размерами подобные на выставленном в Британском музее черепе саблезубого тигра.
_____________________________________________________________________________________
1. Эрлик-хан – один из самых главных богов монгольского пантеона. Он подземный царь, который правит всеми душами и судит их. В его царстве есть и счастье, радость, любовь и разнообразные удовольствия. Есть всё, что и у людей на земле. Его имя произошло от древнеуйгуртского Эрклиг кагана, которого буддисты называют ещё Ян из Ада;
2. Ну, как наш Мрак? (англ.);
3. Лестер Пигготт выиграл 116 скачек. Одержал 4493 победы с 1952 по 1993 годы. Проиграл один раз летом 1978 года. Тогда в главном королевском заезде на Персидском арабе победил грум мистер Сомс Хайри из Туллокгорма, с невероятным преимуществом в четырнадцать конских шага, и, завоевав главный приз скачек 1977 года.
4. Flat — гладкие скачки. Самый любимый вид забега, Елизаветы II, с 1945 года до смерти не пропустила ни одной скачки.
Следователь Усть-Ингульского райотдела полиции, младший лейтенант Мария Воронцова, качалась на старом деревянном стуле, просматривая распечатки публикаций журналистки интернет-издания «Баррикады» Вероники Калинковой. Во рту она держала карандаш, иногда его покусывая и делая им пометки на листках. Это было впервые в её практике, когда она вела дело о нападении без заявления пострадавшей и без наличия пострадавшей в принципе. Отец посоветовал ей рассматривать в качестве основных две версии: нападение с целью ограбления и нападение, связанное с журналисткой деятельностью.
Первую версию Мария вначале и вовсе отбросила: уж она-то как никто другой собаку съела на ограблениях женщин. Во-первых, девушка была одета довольно скромно и дорогих украшений не носила. Во-вторых, если местные «гопники» и грабили пассажиров такси, то, как правило, делали это возле банков, крупных офисов, элитных ресторанов или дорогих ночных клубов, но уж никак не в глухом тупике, ведущем к мелким торговцам и городскому телецентру. Да и зачем, если у них стояла цель ограбить Калинкову, им было делать это при таксисте, и бить ещё и самого таксиста? А если стояла цель напасть на таксиста, то вряд ли бы они первым делом начали избивать его пассажирку.
Так Воронцова стала рассматривать версию нападения, связанную с журналистской деятельностью потерпевшей. Тем более, что за несколько часов до инцидента девушка засветилась сразу в нескольких эпизодах, за которые ей действительно кто-то мог мстить. Например, в первой половине дня Калинкова была на встрече с уполномоченной по защите прав человека и проявила активность в обсуждении драки студентов-африканцев и местных жителей – членов молодёжного бойцовского клуба «Питбуль» (которых её отец, не церемонясь, называл «отморозками»). В ходе встречи прозвучало, что иностранцев выставили виновными с самого начала, без проведения какого-либо объективного расследования. Из публикаций в СМИ Воронцова узнала, что куратор иностранных студентов из АКУ заявила, что полиция нарочно выставила африканских студентоввиновными в конфликте, словно кто-то из высших чинов в силовых структурах имел личною заинтересованность «отмазать» местных радикалов. И когда начальник городского управления полиции Данил Варфоломеевич Пастыко стал открещиваться от обвинений, именно Калинкова показала уполномоченной официальную рассылку их пресс-службы, где говорилось, что в момент драки одна из активных участниц инцидента – Габриэла Н’Тьямба– была пьяна и сама же её спровоцировала. Из ответов на вопросы других журналистов выяснилось, что медосвидетельствования на предмет наличия алкоголя в крови африканки не было.
Примерно через час после встречи с уполномоченной, Вероника Калинкова побывала в АКУ – Адмиральском кораблестроительном университете, и, находясь там, опубликовала у себя на странице пост о присвоении чужих изобретений некоторыми научными сотрудниками университета с целью продажи патентов иностранным фирмам. Позже эта же информация появилась на сайте «Баррикады», где работает журналистка.
Кроме того, Калинкова занималась журналистским расследованием ситуации на Первом судостроительном заводе, в ходе которого выяснила, что международная строительная корпорация «Сити-Индастриал», призванная заниматься модернизацией заводских цехов, на самом деле намеренно их разрушала как якобы не подлежащие восстановлению. Буквально две недели назад на «Баррикадах» вышел резонансный репортаж с кадрами разрушений на заводе, и для того, чтобы их сделать, журналистке надо было на завод как-то проникнуть. И сделано это было, скорее всего, незаконно, минуя охрану завода и сотрудников «Сити-Индастриал».
Воронцова перебрала все возможные версии – и у неё сформировался солидный список тех, у кого были мотивы проучить журналистку.
Лица, совершившие нападение на журналистку, установлены ещё не были. Но по всем признакам были похожи на радикалов, которые орудовали в Адмиральске и время от времени устраивали облавы на своих оппонентов. Мотив избить Калинкову у них был прямой, ведь именно она поставила под сомнение утверждение полиции, что африканские студенты напали на радикалов сами. Озвучивая на встрече свои сомнения, Калинкова (возможно, и сама того не ведая) посеяла отчётливое подозрение, что «отморозков» может покрыватьполиция.
Не менее серьезный мотив был у сотрудников АКУ, которых Калинкова обвинила в краже изобретений, расписав при этом схему и указав конкретные фирмы, которые в ней задействованы. Могли быть затронуты интересы этих фирм. Сами мараться, скорее всего,они бы не стали и наняли бы для этих целей того, кто на такие дела «заточен». И опять круг замкнулся и ниточки вели всё к тем же радикалам, о которых давно ходили слухи, что за сдельную приличную оплату они могли оказать и подобного рода «услугу».
В конце концов, мотивы были и у «Сити-Индастриал», и у нового руководства завода, которое пришло после январского погрома (учинённого, кстати, теми же радикалами). Так что список потенциальных подозреваемых (заказчиков и исполнителей) у Воронцовой получился большой, и допросить ей предстояло широкий круг лиц, самого разного профиля деятельности.
Выбивался из этих всех версий лишь один очень странный момент. Ночью на «Баррикадах» была опубликована запись телефонного разговора, на которой один человек настоятельно просит другого отказать журналистке в госпитализации. Один из собеседников якобы является начмедом Первой городской больницы, куда и привезли Калинкову после нападения, голос же второго участника разговора очень похож на голос первого вице-мэра Владимира Крючкова. И в ходе разговора собеседник называет его по имени — «Владимир Петрович». В публикации утверждалось, что эту запись в редакцию прислал неизвестный.
Воронцова не понимала, зачем первому вице-мэру понадобилось бы настолько озадачиваться какой-то там журналисткой – довольно молодой и далеко не самой известной и влиятельной в Адмиральске, – чтобы лично звонить руководству больницы и требовать её туда не класть. Да и человек такого уровня наверняка поручил бы решение такого щепетильного (и откровенно непорядочного) вопроса кому-нибудь из своих приближённых. Впрочем, Машка допускала, что если человек наделён большой властью и при этом бесцеремонен и самолюбив (а, по слухам, Крючков был именно таким), он вполне мог совершить этот звонок и сам. Как говорится, чтоб уже наверняка. Но опять-таки – неопытная журналистка, отказ в госпитализации… Какой смысл? Зачем?
Машка «перемотала» у себя в голове события до того момента, как на Калинкову напали неизвестные в масках – и тут один из паззлов сложился. Если предположить, что нападавшие каким-то образом связаны с Крючковым, то вполне можно было допустить, что госпитализация Калинковой могла бы им навредить. Госпитализация является доказательством нарушения здоровья. И если человек, ставший жертвой такого нападения, попадает в больницу, все его телесные повреждения, как правило, сразу же и фиксируются. Если всё было именно так, то дело расследовалось бы уже как разбой и покушение на убийство, а это, как говорится, уже совсем другой подход. А раз нет серьёзных травм, не будет и серьёзного расследования. И преступникам можно отделаться грабежом, а при хорошем адвокате — хулиганством.
– Пап, – вздохнув, обратилась к Воронцову Машка. – А может ли быть такое, что эта журналистка каким-то образом насолила Крючкову?
– Чего? – вздёрнул брови Воронцов, оторвавшись от своих раздумий.
Машка включила у себя в телефоне запись – и кабинет наполнился двумя мужскими голосами.
– Здравствуйте, Михаил Анатольевич.
– Здравствуйте, Владимир Петрович.
– Что же вы меня так огорчаете? Так город подставляете…
– В смысле?
– Ну, к вам девушку привезли с Тупика Тральщиков. Авантюристку. Симулянтку. А вы с ней возитесь, в стационар её класть собираетесь…
– Простите, я не совсем понимаю, о ком речь. К нам ведь за сутки полсотни привозят. Я сейчас уточню у дежурного, что там за случай…
– Правда я не уверена, что голос принадлежит ему, – остановив запись размышляла Машка – Да и в самой публикации пишут, что «голос, похожий…».
– Ну, они бы и не утверждали, что это он, – вдумчиво произнёс Воронцов, затягиваясь сигаретой. – Так ведь и на иск нарваться можно. А ну, что там дальше они говорят?
Машка снова нажала кнопку воспроизведения.
– Очень плохо, что вы не знаете, что происходит у вас в больнице. А я прекрасно знаю эту провокаторшу. И хотел бы, чтобы вы адекватно оценивали все те, с позволения сказать, «симптомы», с которыми она к вам обращается и, наверное, ещё неоднократно будет обращаться. Вам рассказать, что она сегодня вытворила в мэрии, какой цирк устроила перед уполномоченной по правам человека? Выгораживала иностранку, которая в пьяном угаре напала на наших ребят из бойцовского клуба. Ещё эта хамка позволила себе оскорбления в адрес начальника городской полиции, чуть ли не соучастником преступлений его выставила. Учинила скандал, опозорила весь наш город! А когда осознала последствия своих действий, так сразу инсценировала нападение на себя. Видите ли, плохо ей. Видите ли, задыхается… Она потом и вас обвинит – скажет, что не так лечили, не так с ней обращались…
– Владимир Петрович, поймите нас правильно: «скорая» приезжает ко всем, и бывают действительно ложные вызовы. Но если бригадой, а потом ещё и сменой в приёмном отделении принято решение о госпитализации пациента, значит, привезли его не просто так, и на это есть показания.
– Да какие показания, о чём вы? Сама надышалась какой-то дрянью, а теперь рассказывает, как её отравить пытались… Вы что, не знаете, как искусно некоторые прохиндеи могут всё обставить? Я за годы своей службы сталкивался с разными провокаторами, и знаю, о чём говорю, уж поверьте. Актёрского мастерства им не занимать. Сейчас она изображает умирающую у вас на койке, а через полчаса начнёт выкладывать в интернет, как плохо вы её здесь лечите… Сегодня в мэрии она повела себя некорректно, бестактно, опозорила весь наш город перед высокими гостями из столицы. А когда осознала последствия своих действий, так давай рассказывать, как на неё напали и как она пострадала за правду.
– Так а мы здесь при чём? Сама она надышалась, не сама… Нам знаете, сколько суицидников привозят, которые сами надышались и наглотались. Наше дело – её откачать, поставить на ноги, а дальшепусть уже полиция разбирается…
Машка снова поставила запись на паузу, раздумывая над тем, что бы это всё могло значить.
– Да нет, это не монтаж. Это как раз Владимир Петрович, – вздохнул Воронцов, усевшись напротив дочки. – Уж я-то помню его интонации.
Воронцов прекрасно знал Владимира Крючкова по делу службы, так как ещё сравнительно недавно тот возглавлял городское управление ДГБ, а потом зачем-то перешёл работать в мэрию.
– Да, Машка, ты права. Чем-то эта пигалица ему насолила, – вдумчиво произнёс начальник Усть-Ингульского райотдела. – Теперь понятно, почему на месте нападения толклись дэгэбисты и не дали нашим ребятам даже с ней пообщаться. Включай дальше…
– Михаил Анатольевич, дорогой. Вы не понимаете меры ВАШЕЙ ответственности. Тем, что вы положите её в больницу, вы посодействуете в легализации её вранья. Дадите повод ей потом утверждать, что раз её госпитализировали, значит, у неё действительно были травмы и она действительно пострадала… Вы бы почитали, какой поклёп она опубликовала на наш вуз, выпускающий лучших специалистов судостроительной отрасли. Такая ересь, что ни какую голову не натянешь!
– Я не знаю, что она пишет. У нас здесь нет времени заниматься этим.
– Правильно! Поэтому занимайтесь тем, чем вы и должны заниматься – приёмом больных. Больница финансируется из городского бюджета. Каждая палата – на вес золота. Лечение у вас должны получать те, кто действительно в этом нуждается. К вам привозят тяжёлых больных, людей с серьёзными травмами. И что же, вместо того, чтобы их лечить, мы будем отнимать у них место ради каких-то симулянток, авантюристок?
На «Баррикадах», помимо виджета с аудиозаписью, была и полная расшифровка этого разговора.
– А ну-ка, распечатай мне это дело, – попросил Воронцов. – Уж больно красноречивые фразочки.
Машка со знанием дела включила принтер (пожалуй, единственный прибор в комнате Воронцова, возраст которого не исчислялся годами), подключила к нему свой гаджет – и со специфическим гудением он начал засасывать листки и выдавать их уже с распечатанным текстом. Воронцов взял распечатки из рук свой дочери и стал тщательно их изучать, затягиваясь сигаретой и «прожёвывая» в своей голове каждую прочитанную фразу.
– Тут бы ещё с врачами пообщаться, – вдумчиво выдала Машка. – Узнать хотя бы, с чем её привезли.
– А по-хорошему, не мешало бы и дело открыть. Сразу по двум статьям: «Лишение медицинской помощи» и «Превышение должностных полномочий», – тут же проявил Воронцов наработанную годами милицейскую хватку. – Как раз на основании этой записи. Чую, что и документы о её поступлении там знатно сфабрикованы.
– Да, но как ты это докажешь, если самой пациентки нет?..
У Машки сформировались ещё две версии, связанные уже с возможной причастностью самого Крючкова – либо журналистка действительно когда-то перешла ему дорогу, и он теперь ей мстит, либо он покрывает нападавших, и эти нападавшие как-то с ним связаны. Была и третья версия – возможно, речь шла не о конкретной журналистке, а обо всём издании – «Баррикады», которое не раз позволяло себе в публикациях колкости в адресгородской власти, в том числе и в адрес Крючкова. Если это так, то он убивал сразу двух зайцев: с одной стороны – мог наказать зарвавшуюся журналистку, именем которой были подписаны последние скандальные материалы, с другой – указать на место и её главному редактору Александру Громову, о котором тоже в последнее время начали ходить слухи, что он суёт в свой нос в дела, куда другие журналисты подчас предпочитают не лезть.
Начальник Усть-Ингульского райотдела полиции Степан Воронцов сидел в своём кресле и наблюдал за взрослой дочерью, которая, качаясь на стуле, изучала материалы нового дела. Отец в этот момент любовался ею, поражаясь, как Машка сейчас похожа на него в молодости. Даже привычка «сосать карандаш», как когда-то шутливо говорили коллеги, была точь-в-точь как у него.
Закончив с распечатками, Воронцова снова достала смартфон и зашла на страницу Калинковой в соцсети и начала листать фотографии. Наивная девчонка с огромными зелёными глазами. Одета скромно, футболки и джинсы, куртки в стиле милитари – прикид без всякого намёка на женственность и волосы ярко-малинового цвета, как вызов. Мария пыталась понять, какое впечатление вызывала эта девушка у уполномоченной, в мэрии, уработников вуза. Она попутно пытаясь понять, за что её мог ненавидеть Крючков. Выглядит она как маргиналка, а такие обычно за словом в карман не полезут и могут иной раз ляпнуть такое, о чём другой человек предпочёл бы смолчать. И не затронь она на встрече с уполномоченной определённые скользкие нюансы, на них, очевидно, никто и не обратил бы внимания. Так что думать, что она молода и никому из влиятельных лиц до неё уж совсем не может быть дела, исходя из этого обстоятельства было бы глупо.
К тому же, при всей нелепости внешнего вида Калинковой, кому-то же из АКУ пришло в голову «слить» именно ей внутреннюю информацию по поводу патентов. При этом, человек должен был быть уверен, что она её правильно подаст и не перекрутит. А значит, либо он в принципе был с ней знаком, либо… этот пост писала не она.
Машка внимательно изучила не только сам пост, но и комментарии под ним. Внушительная их часть содержала оскорбления в адрес автора публикации, сомнение в её умственных способностях и профессиональной компетенции, угрозы пожаловаться в редакцию. Но былии те, кто журналистку защищал. Объединяла их одна особенность – почти у всех были иностранные имена и фамилии, некоторые даже на их экзотических языках, а на аватарках – африканские и азиатские лица. «Местных» защитников журналистки можно было пересчитать по пальцам, и среди них Воронцова выделила Эллу Магниеву (судя по информации и фотографиям на странице – научный сотрудник и преподаватель АКУ), Владислава Федорца (местом работы было указано предприятие «Беларусьлифтмашпроект», о котором Воронцова ранее не слышала, а местом учёбы – всё тот же АКУ) и некоего «Ловца Квантов», который не только вступил в горячую полемику с хейтерами Калинковой, но и выложил в сеть скриншоты каких-то чертежей. Перейдя на страницу «Ловца Квантов», Воронцова увидела на аватаре фото человека в балахоне, держащего в руках тонкий металлический стержень, от верхнего края которого бежали синие молнии. На других фотографиях человек такого же роста и комплекции то проводил опыты в защитном костюме, то что-то варил в сварочной маске. Интуиция подсказывала Воронцовой, что это не «фотошоп» и не картинка, взятая из интернета, а реальное фото автора комментариев. Прочитав несколько постов со страницы Ловца Квантов, Мария сделала предположение, что его стиль изложения очень похож на стилистику того поста, который появился на странице Калинковой под её именем.
Самым верхним постом на странице «Ловца квантов» была карикатура на какого-то седовласого старца с бородой и надпись: «Ворую чужие изобретения». Однако под ним был репост скандального поста со страницы Калинковой, где речь как раз шла о краже изобретений. Репост сопровождался надписью: «Народ, поддержите девчонку. Пострадала из-за меня». Под постом шла масса комментариев с сердечками и плюсиками и комментарии, в которых пользователи выражали готовность помочь и спрашивали, как это сделать. Почти у всех – африканские и азиатские лица на аватарках. Вскоре многие из тех, кто ставил здесь плюсики, засветились в положительных комментариях на странице Калинковой.
«Это что, получается, девчонке вломили из-за этого человека?», – дёрнулась Воронцова. Однако пост был опубликован за пять часов до того, как на Калинкову напали. Появление этого поста никак не могло быть связано с самим нападением. Что означала фраза «пострадала из-за меня», Воронцова не знала. Да и люди, причастные к какому-либо преступлению и даже в нём раскаивающиеся, так открыто у себя на страницах это не выкладывают. Но Мария предположила, что под словом «пострадала» могут подразумеваться комментарии хейтеров, навалившихся на Калинкову. Значит, тот, из-за кого она пострадала, мог иметь какое-то отношение к этому посту, вызвавшему такой шквал негативных комментариев. Либо это тот, кто дал ей эту информацию, либо тот, кто сам же его написал.
Воронцова зашла в раздел «Друзья» и начала анализировать список пользователей. Выяснилось, что все те, кто защищал Калинкову, находятся в друзьях у этого «Ловца Квантов». Воронцова проделала то же самое на странице у Калинковой и сортировала огромный список друзей по хронологии их добавления. Выяснилось, что восемь человек к ней добавились в друзья вчера – как раз в день нападения. Первой высветилась Элла Магниева, второй – Габриэла Н’Тьямба – та самая негритянка, которую выставили зачинщиком пьяной драки с местными радикалами. И ещё несколько человек, имена которых были написаны на каких-то непонятных для неё языках. Но был момент, которых всех этих людей объединял – у всех на странице местом работы или учёбы был указан Адмиральский кораблестроительный университет. Последним в этом списке был всё тот же «Ловец Квантов», но, в отличие от остальных, добавлен он был уже после нападения.
– Пап, мне бы в АКУ съездить, со студентами поговорить, – подала голос Машка, оторвавшись от просмотра страницы Калинковой в соцсети.
Взгляд у неё был не скучающий, какой обычно доводилось видеть её отцу, когда его дочь расследовала очередную «бытовуху». Сейчас в этом взгляде читалась какая-то озадаченность, даже заинтересованность.
– Мотивируй, – Воронцов вытянул из пачки сигарету и закурил, внимательно глядя на дочку.
– Хоть поначалу и кажется, что это какая-то месть фашистов или запугивание со стороны владельца строительной корпорации, на самом деле всё вертится вокруг АКУ, – Мария говорила громко и с придыханием. – Вот смотри. Откуда была избитая негритянка и её компания? Из АКУ. Материал Калинковой о присвоении чужих патентов – тоже был про АКУ. Кроме того, я тут кое-что поискала в интернете: первый цех судостроительного завода, про который она пишет в своих ранних публикациях, изначально должны были передать АКУ для размещения там опытной лаборатории. Ректор озвучивал этот вопрос на депутатских комиссиях и заручился поддержкой местной власти. Но когда всё пошло выше, получил отказ на уровне Министерства Обороны. А потом сюда и вовсе завели эту фирму. И произошло это через месяц после того, как Крючков сменил свою должность, уйдя с многолетнего насиженного места начальника ДГБ первым замом в мэрию.
Воронцов вдыхал табачный дым, внимательно слушая дочку. Машка и раньше любила вот так рассесться на стуле и, покачиваясь туда-сюда, выдвигать гипотезы и делиться своими размышлизмами. Обычно отец за такое её страшно ругал: «У тебя свидетели не опрошены, осмотр места преступления не произведён. Какие нахрен гипотезы?». После чего Машка переставала раскачиваться, принимала позу школьника и, опустив потухшие глаза, кивала головой и шла опрашивать и осматривать, напрочь теряя интерес к делу.
И вот сейчас он открыл рот, чтобы как обычно сказать свою коронную фразу про осмотр места происшествия, но дочка его перебила.
– И да, пап, на Тупик Тральщиков я сейчас не поеду. Там дэгэбэшники всё без меня осмотрели и затоптали. А вот в АКУ я бы съездила и со студентами поговорила. В частности, с той самой негритянкой, на которую наш горотдел повесил пьяную драку. И, если честно, для меня пьющая негритянка выглядит как большая экзотика. Вот если бы травку курила – это другое…
Воронцов слушал и удивлялся. Ему обычно нравился ход мыслей дочери. Но иногда ему казалось, что в своих измышлениях она взлетает «в облака» и пытается искать «высокие мотивы» там, где они достаточно приземлены и носят самый что ни на есть бытовой характер – то, что больше всего ненавидела в любых делах его дочь.
– Для начала родителей опроси, – настаивал отец.
– Родители никуда не денутся, – парировала дочка. – А вот к студентам надо бы по горячим следам. И дело тут не только в негритянке. Меня больше заинтересовал пост про кражу изобретений у неё на странице. Во-первых, сколько она могла пробыть в АКУ? Учитывая встречу с уполномоченной перед этим – максимум полдня. Откуда у неё за такой короткий промежуток времени могло появиться столько информации? Не думаю, что за какие-то несколько часов она выяснила это всё сама. Даже для меня это как минимум несколько днейплотной оперативной работы. А во-вторых, в комментариях за неё заступился один пользователь. Я зашла к нему на страницу и начала читать другие посты. Так вот, пост Калинковой очень похож на его риторику.
– И что же это за человек? Работник вуза?
– Понятия не имею. – Мария снова прикусила карандаш, который держала в руке. – Имя вымышленное. На фотографиях он везде то в балахоне с капюшоном, то в защитном костюме или сварочной маске… Короче, я хочу поговорить в АКУ с этой негритянкой. А ещё у студентов выяснить, что это за загадочный тип прячется под ником «Ловец Квантов».
Мария показала отцу комментарии с чертежами. Степан Воронцов вгляделся в текст, почесал затылок и, бегло глянув на чертежи, в которых он абсолютно ничего не понимал, вернул телефон дочери.
– Машка, а с чего ты взяла, что он вообще имеет к АКУ хоть какое-то отношение?
– Ну, по фотографиям и по постам же видно, что он технарь.
– Слушай, этот технарь может быть с любой точки планеты. Его привязки к АКУ я вообще не вижу.
– А чертежи со штампами АКУ? Откуда бы они взялись у рандомного технаря «с любой точки планеты»? А друзья, треть из которых – студенты АКУ? И плюс его «чистосердечное признание», что именно он подставил Калинкову.
Машка передала отцу смартфон, на экране которого был репост Ловца Квантов со страницы Калинковой и слова о том, что пострадала она из-за него.
– Возможно, целью нападавших было не столько «навалять» Калинковой, сколько запугать её информатора, который, судя по всему, имеет непосредственное отношение к Адмиральскому кораблестроительному университету. Это всего лишь одна из версий.
– Ну, остальные версии это не исключает. – Воронцов раздавил докуренную сигарету о пепельницу.
– Я понимаю, – убеждала Мария. – Но как минимум кто-то же слил ей инфу про патенты. И опубликовала она её как раз во время своего нахождения в АКУ. Из чего я делаю вывод, что именно в университете есть некто, кто осведомлён о скрытой деятельности работников вуза и кому было выгодно действовать именно через эту журналистку. – Девушка глубоко вздохнула, откинувшись на спинку стула. – Все события, в которых засветилась журналистка в течение суток перед нападением, связаны с АКУ. И развязывать этот клубок надо именно оттуда.
– Хорошо, – кивнул отец, – съездишь в АКУ. Но сначала – родители.
– Пап, а зачем? Ну приеду я сейчас, такая крутая, к родителям Калинковой – о чём я их буду спрашивать? Знают ли они, что ей отказали в госпитализации? Какими делами она занималась? Родители вряд ли будут в курсе того, что нас интересует. Она и дома-то после работы не была.
– Машка! Ну ты же знаешь стандартную процедуру. Родители, коллеги… Парень, если он у неё есть…
– А что этот парень до того, что мы сейчас расследуем? Что он может сказать?
– Господи, ну самое элементарное! Круг знакомств, круг интересов. С кем общается, кто друзья, где вообще бывает?..
– Она уже взрослый человек, папа! Она, может, и дома не ночует. Они что, всё должны о ней знать?
– Ну и что, что взрослый? Ты у меня тоже взрослая, и тоже часто дома не ночуешь. И тем не менее, от меня ни на шаг. Работаешь в управлении под моим началом. Я про твоих хахалей-трахалей знаю всё, от и до – начиная от того, в каких труселях они с тобой в постель ложатся и заканчивая тем, с какими шлюхами ездят по заграницам. Хотя казалось бы – ты взрослая, самостоятельная, дома не ночуешь, мне ничего не рассказываешь.
Машка круто развернулась и обиженно произнесла:
– Пап, я тебя не понимаю. У нас такое серьёзное дело, столько странных обстоятельств. А ты от меня формальностей хочешь? «С кем дружила, с кем общалась». Вместо того, чтобы начинать этот клубок разматывать оттуда, где он и начал запутываться, я уже провести ряд каких-то формальных допросов.
Отец подошёл к ней ближе и строго посмотрел ей в лицо.
– Вот как раз потому, что это дело настолько запутано, и нужно начинать с основного, – строго сказал он ей. – К родителям она ехать не хочет, а к каким-то студентам, к которым пострадавшая и отношения не имеет, прям рвётся. Откуда ты знаешь – может, родители знают больше, чем кто бы то ни было! А вот если родители тебе скажут, что она общалась с кем-то из АКУ и ты укажешь это в протоколе, тогда у тебя будут все основания ехать в АКУ.
– Да какие основания, пап? – недоумевала дочка. – Перед нападением она была в АКУ, кто-то ей там слил информацию о незаконной деятельности некоторых научных сотрудников… Это что, не прямое основание нанести туда визит?
– Нанесёшь. Но сначала – родители, больница и коллеги этой Калинковой. Всё чётко по этой схеме! – сурово говорил отец, ударяя пальцем о край стола на каждом слове. – И ни к какому Крючкову ты без меня не едешь. Поняла? А то намылишься, уж я-то тебя знаю. Записывай адрес родителей: улица Правды, дом 14, квартира 35.
В этот момент старый рабочий телефон на его столе ожил и стал издавать характерные звуки. Звонили из дежурной части.
– Степан Макарович, у нас тут вооружённое нападение на начальника казначейства в собственной квартире, – раздался голос дежурного в трубке. – Туда уже направлены два наряда, но не мешало бы следственно-оперативную группу.
– Адрес! – Воронцов быстрым движением перевернул страницу блокнота и достал лежащий за правым ухом огрызок карандаша.
– Улица Правды, дом 14, квартира 36.
– Что? – переспросил начальник райотдела.
Воронцов тут же достал мобильный.
– Шукин, готовь группу на выезд. И пусть Алексеев берёт автозак.
Он посмотрел на Машку. Толкать свою дочь на допрос родителей Калинковой, учитывая, что сейчас в соседней квартире происходит вооружённое нападение, он не собирался. Поэтому сделал второй звонок.
– Саныч, готовь бобик, сейчас Машку повезёшь в АКУ…
– Андреев, помоги Щукину в оружейке. Сегодня я поеду с вами. Это ж надо – средь бела дня, на казначейшу…
Мария несколько раз хотела открыть рот, пока отец совершал серию быстрых звонков, ходя из угла в угол.
– Пап, всё в порядке? – во взгляде Марии читалась обеспокоенность.
Воронцов резко остановился напротив неё и потрепал по голове, рассеянно глядя куда-то в потолок.
– Как обычно, Машка. Ограбления, бандиты, гопота… – Он думал о чём-то своём. – Езжай в АКУ, как ты и хотела. Я уже с Санычем договорился, он тебя подвезёт. А мы сегодня по старинке – на автозаке.
Он подошёл к вешалке, снимая свою фуражку.
– Маш, я побежал, захлопнешь дверь, – раздалось уже из коридора.
Столь резкая смена решения отца её удивила, но не так, чтоб совсем. Она этому дала другое объяснение. Сейчас, очевидно, её отец будет занят какой-то стычкой с гопотой. И когда она ему привезёт протокол допроса, ему будет абсолютно некогда его вычитывать. Несмотря на грубость, мужиковатость и порою резкие ответы, со всем, что касалось документов, Воронцов был крайне педантичен. Было несколько вещей, которые, по мнению Воронцова, должны быть выполнены безукоризненно – осмотр места происшествия, а также допрос родных и близких. И сколько Воронцова себя ни помнила, за проколы в оформлении этих документов он чехвостил всех и сразу.
А ещё у него была ещё одна фишка: если его подчинённые чего-то не понимали и начинали откровенно «тупить», в разговоре с ними он легко мог перейти на блатной жаргон. «А на каком языке с тобой говорить, если ты нормального языка, на котором говорят полицейские, не понимаешь. Буду с тобой говорить на языке гопоты». Удивительно, но после такого его подчинённые действительно начинали соображать быстрее. Фраза «Ты чё, в натуре, рамсы попутал?» была одной из его коронных. Молодняк его за это любил и часто пародировал. Многие его «блатные» высказывания стали крылатыми не только в Усть-Ингульском райотделе, но и среди полицейских всего Адмиральска.
* * *
Капитан департамента госбезопасности Кирилл Егоров рассматривал в руках толстую папочку со сметами на оборудование, с ухмылкой глядя на растерянную чиновницу, которая сжимала кулаки от гнева и злости. Эту человеческую эмоцию он особенно любил, когда сильные мира сего испытывали перед их конторой своё бессилие. В эти минуты он торжествовал, ощущая своё могущество и свою власть над их эмоциями. Стоит сейчас сказать пару нужных фраз, как он вгонит эту Верховцеву в лютый страх, а захочет – доведёт до бешенства. Вот только осталось определить, в каком из состояний с ней лучше работать. Интерес вызывала и сама папочка. В ней находились прошения о выделении средств из городского бюджета на капитальный ремонт кровли трёх цехов Первого судостроительного завода. Там же находились сметы и проектная документация.
Если бы речь шла о каком-либо другом объекте, и Стешкину, и Верховцевой можно было бы запросто пришить коррупцию. О любом другом, но только не в хлам убитом первом судостроительном заводе, про который уже по городу начали ходить байки, что работники меняют перегоревшие лампочки за свой счёт, а скоро, глядишь, будут на завод известь и краску приносить, чтобы побелить стены и привести в порядок плинтуса и перила. Не хочет министерство Обороны выделять денег на «допотопный» судостроительный завод, не считает целесообразным, а оно то тут прохудилось, то там пришло в негодность.
Егоров не раз видел, как на митингах в защиту судостроительного завода горожане кидали деньги в своеобразную копилку – шестилитровую пластиковую баклажку с отверстием, прорезанным в крышке, которую приносил бывший начальник заводского профсоюза Николай Архипов, а теперь носит Агата Мичман. И на каждом следующем собрании они давали подробный отчёт о потраченных средствах горожан. Для Егорова, как для жителя города, было вполне неудивительно, что какой-то чиновник высокого ранга, используя своё служебное положение, просит начальника казначейства об услуге – выделении средств на ремонт именно Первого судостроительного. Тем более, речь в документах шла о специальном фонде городского бюджета, в котором к концу года всегда оставались какие-то средства, и их нужно было как-то освоить. Однако понимал Егоров и другое. Делает это Стешкин не только из альтруистических побуждений, но и по личной просьбе своей бывшей любовницы Агаты Мичман. Более того, он обратил внимание, что под всеми документами стоит подпись Семёна Караваева – бывшего директора судостроительного завода, а ныне ректора АКУ. Именно того Караваева, которого ДГБ обыскивало этой ночью и которого подозревает в причастности к истории с прибором.
– Маргарита Геннадьевна, разрешите поинтересоваться, это что такое? – Егоров ткнул пальцем в подпись под ходатайством о выделении средств. – Почему здесь подпись бывшего директора, а не нынешнего?
– Потому что этому вопросу уже несколько лет, – сдерживая свой гнев, объясняла Верховцева. – В момент отправки этого обращения он был полноправным директором. И сейчас его увольнение оспаривается в верховном суде как незаконное.
– А что мешало его рассмотреть уже с участием нынешнего директора?
– Как минимум его постоянное отсутствие на рабочем месте, – жёстким голосом произнесла чиновница. – Его уже много раз приглашали на заседание нашей планово-бюджетной комиссии. Он со своего Причерноморска носа не покажет. Сильный царь! И замы у него же такие же. Вот что значит назначать не местных.
Егоров, не спавший ночь, испытал ощущение дежавю. В какой-то момент ему показалось, что перед ним стоит председатель заводского профсоюза Агата Мичман. Это была полностью её риторика.
Но быстро успокоил себя тем, что начальник казначейства, возможно, сама общалась с руководительницей заводского профсоюза и просто использует её фразы.
«Значит, они в одной упряжке», – подумал Егоров в секундной полупрострации. Проделав над собой усилие, чтобы снова привести себя в чувства, Егоров продолжил.
– Завод у нас в чьей собственности?
– В государственной. Вам ли не знать? – резко ответила Верховцева.
– В таком случае, объясните мне, ЧТО ЭТО ТАКОЕ? – Егоров указал на строчки, где говорилось об источнике средств. – Вы всерьёз собирались рассматривать вопрос о выделении денег на восстановление завода из городского бюджета? – Дэгэбист изобразил удивление. – Вам не кажется, что это попахивает нецелевым использованием средств? Завод – государственный, а деньги – городские…
– А то, что там работают наши люди, жители нашего города, которые налоги платят в городской бюджет, это ничего? И то, что они вынуждены из своего кармана тратить на покупку лампочек и инструмента – по-вашему, тоже нормально? – возмущалась Верховцева. – Может, им ещё и текущие крыши государственного предприятия за свой счёт ремонтировать?
– Про лампочки и инструмент – это вам рабочие так сказали? – усмехнулся Егоров, наслаждаясь состоянием чиновницы. – Убедительно.
– Послушайте, я вас не пойму. В этом ли городе вы живёте? У меня такое чувство, что не в этом. Вы и вправду выступаете против того, чтобы мы отремонтировали наш завод? Мы собирались на это задействовать деньги из специального фонда, которые в конце года, если мы их не используем, мы обязаны будем вернуть государству. – И, повысив голос громогласно произнесла: – Вы совершенно не знаете бюджетного законодательства! Ни малейшего понятия! На кой ляд тогда лезете?!
* * *
В этот момент в квартиру Верховцевой вбежали четверо полицейских. Двое из них держали наизготове винтовки.
– Всем стоять! Руки за голову! – закричал один из ворвавшихся, направляя оружие на находящихся в квартире.
Вслед за вооруженными полицейскими вошёл лысый мужчина в форме полковника.
Оперативники департамента госбезопасности развернулись и направили автоматы на вошедших, чем и вовсе обескуражили начальника Усть-Ингульского райотдела полиции Степана Макаровича Воронцова.
– Э, ребята, поосторожнее. Мы из полиции, – мягко проговорил Воронцов, опуская табельный пистолет и озираясь вокруг.
Вот начальник отдела по борьбе с терроризмом и экстремизмом Кирилл Егоров. Поодаль на диванчике расположился сержант Самокуров. С ним Воронцов несколько раз пересекался по делам, проводимым в рамках совместной антикоррупционной кампании. Рядом с Егоровым стояла какая-то смазливая шатенка в форме лейтенанта, её Воронцов не знал.
– Мы что, с вами по одному адресу работаем? – удивился начальник Усть-Ингульского райотдела.
– На каком основании вы здесь находитесь? Здесь место проведения следственных действий! – тут же заявила бойкая шатенка, глядя на лысого полицейского сверху вниз.
– Это ты мне говоришь? – изумился Воронцов, глядя на девушку в синей форме ДГБ. – Вообще-то, нам на пульт полиции поступило сообщение, что вооруженные люди вторглись в квартиру к начальнику городского казначейства. Так что у нас тут тоже свои следственные действия. Но вы, я смотрю, уже справились. Оперативненько, однако, молодцы. Кого хоть поймали-то?
В этот момент инициативу перехватила Верховцева. Выдернув серую папку из рук у капитана Егорова, пребывающего в легком замешательстве, она отошла с ней за спину Воронцова.
– Это они – мошенники! – Верховцева указала на Егорова и его напарницу. – Они мне ордера не предъявили, своих удостоверений не показали! Ворвались в мою квартиру, размахивая оружием! Сломали дверь в комнату дочери и её мужа! А теперь ещё и ручонки свои немытые тянут к важным финансовым документам!
Слушая Верховцеву, Воронцов менялся в лице. Доставая пачку сигарет из кармана кителя, он перевёл насмешливый взгляд на Егорова и шатенку.
– Что-то я не понял. Кирилл, вы что, и есть та самая «вооруженная банда»? – засмеялся Воронцов. – И что, вправду без ордера? Она же потом всё это обжалует.
– Ордер есть, – нарочито низким голосом произнесла шатенка.
Она открыла свою папку, достала оттуда распечатанный листок, ткнула его перед носом Воронцова и тут же убрала обратно в папку. Эта особа в синей форме дэгэбистов сразу вызвала у Воронцова неприязнь. Мало того, что баба, так ещё и спесью несёт за версту.
– Ты чё мне как фаеру тычешь? Нормально покажи, чтоб я прочитать смог, – пошёл он сразу вразнос. – Давно в органах работаешь? Документы предъявлять не научилась? Распустил вас Дыня, я смотрю. Совсем уже нюх потеряли.
Такого резкого перехода с любезностей на «наезд» девушка в форме явно не ожидала.
– Я не обязана вам ничего давать, – подчеркнуто-пренебрежительно произнесла шатенка. – Вы забываетесь. Я такой же работник органов, как и вы.
– Такой же? – скривился начальник Усть-Ингульского райотдела. – А вы, простите, кто? Что-то раньше среди оперативников я вас не видел. Назовитесь, пожалуйста, девушка.
– Специалист отдела по связям с общественностью управления департамента государственной безопасности, лейтенант Бэлла Артамонова! – обиженно проговорила та.
– Связям с общественностью? – переспросил Воронцов. – А каким боком этот отдел к оперативно-следственной деятельности? – И, обращаясь к стоящему рядом Егорову, поддел уже его: – Кирюш, у вашей пресс-службы появились новые функции? Они у вас уже обыски проводят?
Бэлла с раздражением полезла в папку и достала еще один документ – распоряжение заместителя начальника ДГБ Павла Дыни, которым была произведена замена Анастасии Викторовны Артамоновой на Бэллу Викторовну в связи с резким ухудшением здоровья и необходимостью прохождения курса лечения.
– Мм. Сестричка, значит? Ну, так бы сразу и сказали, что с вас спрос невелик. А то я уж грешным делом подумал, что у вас в управлении сменилась кадровая политика. Внутренние органы заменили наружными, – съязвил Воронцов, бросив лукавый взгляд уже не только на Бэллу, но и на специфического вида барышень, привлечённых к обыску в качестве понятых.
– Вас я бы тоже в причастности к полиции не заподозрила, – решила взбрыкнуть в ответ на колкости Воронцова Бэлла Артамонова, но голос звучал обиженно. – И что за лексикон такой – «фраер», «нюх»?
– А это чтобы вам понятно было. Или вы с таким контингентом уже брезгуете работать? – вновь подколол дэгэбистку начальник райотдела, после чего обратился к Егорову, который стоял неподалёку и не знал, что говорить. – Кирюш, что ж ты, бывший КВНщик, так хреново проводишь работу с подчинёнными? Они ж у тебя вообще юмора не понимают.
Сказав это, Воронцов даже сам не сразу понял, что зацепил из биографии Егорова тот факт, который капитан ДГБ предпочитал спрятать поглубже, а то и вовсе забыть. Окончательно деморализовавшись, Егоров был не в силах вступать с Воронцовым в какой-либо спор. Он вышел из комнаты Верховцевой и направился в комнату архитектора Нилова и его жены.
– А теперь объясняю тебе популярно. Из этой квартиры поступил вызов, что сюда ворвалась группа вооруженных бандитов. Так что здесь я нахожусь на законных основаниях. И я должен убедиться, что основания для вашего здесь нахождения не менее законны, – как ни в чём не бывало продолжал Воронцов, обращаясь уже к Артамоновой. – Так что ты мне, девочка, не дерзи. А выполняй то, что я у тебя прошу. Иначе у меня есть все основания доставить тебя в райотдел, – сразу же, не церемонясь, поставил Артамонову на место Воронцов.
Сгорая от злости, шатенка снова достала из папки документ и протянула его Воронцову.
– Так-так-так. Ордер на проведение следственных действий, – начал читать Воронцов. Но в какой-то момент запнулся и начал оглядываться по сторонам. – Подождите. Это какой номер квартиры?
– 36-й, – сказал ему кто-то из стоящих рядом полицейских.
– А здесь что написано? – Воронцов вновь удивлённо уставился в бумажку и ткнул Артамоновой в то место, где была указана 35-я квартира. – Где ордер на проведение следственных действий в 36-й квартире?
– Будет. На подписи, – закрыто выговорила Бэлла и её щёки начали наливаться густым бордовым оттенком.
– Я не понял. Что значит на подписи? Вы хозяйке квартиры его должны были предъявить перед началом обыска. Ордер является основанием для его проведения. – Воронцов подошёл к ней ещё ближе и смотрел на неё хитрым пронизывающим взглядом. – Вы реально вломились сюда без ордера? Вы чё, совсем уже оборзели?
– Были основания считать, что здесь прячут подозреваемую, – надув губы, процедила Артамонова.
– А почему вы тогда в 37-ю квартиру не вторглись, в 38-ю, 40-ю? В мою квартиру почему не ворвались? С этим же самым ордером. Почему нет? Может быть, я её прячу.
Артамонова надменно отвернулась с высоко задранным носом. Чувствовалось, что ей было крайне неуютно.
В ордере, который показала ему эта шатенка, гонор которой совершенно не соответствовал разуму, Воронцов увидел фамилию Калинковой, но в беседе с этой глупенькой дэгэбисткой намеренно не привлекал внимания к фамилии подозреваемой. То, что дело о нападении на журналистку расследует его дочь, дэгэбисты, по всей видимости, ещё не знали. Но Воронцов уже примерно догадался, что в квартире у Маргариты Верховцевой Егоров и его гоп-компания искали именно её, Калинкову. Почему они её ищут, он знал из ночного разговора с таксистом, который подвозил журналистку к телецентру и которого «сбагрил» ему замначальника управления ДГБ Павел Дыня, когда таксисты начали штурмовать их управление. Непонятно только было, почему они решили, что журналистка может прятаться именно здесь.
– Где Егоров? – спросил Воронцов. – Пошёл в уборную сгорать от стыда?
– Он в соседней комнате. Нилова допрашивает.
– Кого-кого? – Воронцов, казалось, даже не сразу поверил в услышанное.
Он зашёл в комнату, куда перед этим ретировался Егоров. В комнате он увидел, как капитан ДГБ задаёт вопросы бородатому мужчине, стоящему за кульманом, делая при этом вид, что Воронцова не замечает. А со стола, на котором были беспорядочно разбросаны различные художественные предметы, стирает пятна разноцветной краски молодая перепуганная девушка – очевидно, его жена.
Вышел из комнаты Воронцов с расширенными глазами. И тут же растерянно обратился к Бэллочке:
– Вы что, его в чём-то обвиняете?
– Пока ни в чём. Берём пояснения. Пытаемся установить местонахождение подозреваемой.
– То есть, вы вторглись в квартиру начальника казначейства без ордера, чтобы взять у Нилова пояснения? – Воронцов был уже не просто удивлён, а ошарашен.
– Не только у него. Просто он в этот момент оказался в квартире. И повёл себя неадекватно.
Воронцов подошёл к Бэлле, обнял её за шею и вывел в коридор. И там более тихим голосом продолжил:
– Вы чё, с катушек съехали? Вы вообще знаете, кто это?
– С его слов, зять Маргариты Верховцевой.
– Человек Раздольского. Его личный архитектор, – тут же объяснил несмышлёной дэгэбистке начальник Усть-Ингульского райотдела. – Он ему все объекты спроектировал. Рестораны, кафешки, фазенды. Надеюсь, тебе не надо объяснять, кто такой Юрий Раздольский?
– Ну, я знаю. Бизнесмен.
– Не просто бизнесмен, а криминальный авторитет. Или, как о таких говорят, дабы не нарваться на иск и неприятную встречу вечерком под домом – «предприниматель с сомнительным прошлым». А вы мало того что впёрлись в дом к его личному архитектору и его тёще-казначейше с нарушением всех процедур, так ещё и без чётко сформулированных обвинений? Знаете, как это называется на языке криминала? «По беспределу». Вам чё, жить надоело? Захотелось острых ощущений?
– А я ещё удивилась, почему он такой спокойный. – Голос Бэллочки, которая вела себя до этого очень нагло и бесцеремонно, зазвучал теперь куда более взволнованно.
– А кого ему бояться? Вас? Бэллочка, попуститесь. Вы слишком много о себе возомнили. Сейчас он позвонит своему Юрию Алексеевичу, а завтра Дыня будет сношать вас обоих, тебя и Егорова, у себя на ковре, в самых неудобных позах.
Воронцов снова вышел в зал и обратился к Верховцевой, которая как раз прятала спасённую от дэгэбистов папку в кожаный чемоданчик.
– Маргарита Геннадьевна, вы заявление писать будете?
– Конечно, буду! – решительно ответила чиновница. – И не просто подам заявление, а до суда доведу! И взыщу с них и за сломанные двери, и за краски моей дочери, привезённые из Италии, и за испорченный этими красками стол!
Повернувшись к Бэлле, Воронцов лукаво произнёс:
– Так что? Дыне сами доложите, в какую вы задницу влезли? Или мне позвонить?..
Едва мать Калинковой распахнула дверь, квартиру заполнил громкий взволнованный голос какой-то женщины.
– Коля! Лидочка! Вы почему на телефон не отвечаете? Я уже полбутылки валерьянки выпила, никак не могу успокоиться! Представляешь, десять минут назад звонили… Ой!
В квартиру вошла крупная, но не полная, брюнетка пятидесяти лет в атласном бирюзовом халате, расписанном нежными бело-розовыми лотосами. Увидев направленный на неё пистолет, который держал в руке крепкий мужчина, стоящий за спиной Лидочки, женщина застыла.
– А вы кто, простите? – вернув самообладание, поинтересовалась она.
В прихожую вышел капитан Егоров и удивился, услышав знакомый голос.
– Здравствуйте, Маргарита Геннадьевна, – в его голосе звучали нотки лукавства. – Кого-кого, а вас мы точно не ожидали здесь увидеть.
Узнать Маргариту Верховцеву было несложно. Так же, как и Стешкин, она была чиновником и занимала высокую должность – начальник городского казначейства. Только в отличие от Стешкина, который с недавних пор стал для Ники товарищем, Маргарита Геннадьевна приходилась девушке родной тётей – была сестрой её отца.
– Так а что ожидать? По соседству живём ведь… – Верховцева с опаской посмотрела на мужчину с пистолетом.
Женщина аккуратно положила руку на плечо дэгэбисту с оружием, худощавому парню невысокого роста, и плавно начала проводить своей ладонью по его руке.
– Вы бы свою пукалку убрали, товарищ, – сказала она, словно гипнотизируя. – Чай, жилой дом, а не хаза с блат-хатой.
Парень был обескуражен, но применить оружие против чиновницы высокого ранга не решился. Дойдя до кисти, пальцы Маргариты крепко сжали его запястье и силой увели руку вниз.
Егоров и Артамонова переглянулись.
– По соседству, говорите? – вздёрнула бровь Белла Артамонова. – Интересно…
Дэгэбистка кивнула своим коллегам в сторону выхода в тамбур, соединяющий две квартиры – и все направились туда. Как оказалось, прямо в ту квартиру, откуда вышла Маргарита Геннадьевна.
Квартиры в доме 14 по улице Правды обе семьи получили практически одновременно, в 1990-м году, на закате Советского Союза. Геннадий Калинков, отец Николая и Маргариты, снял документальный репортаж про город судостроителей, который был признан лучшим документальным фильмом, показывающим титанический труд советских рабочих. За него Калинков получил государственную премию и трёхкомнатнатную квартиру в новостройке. Его соседом стал Олег Верховцев – главный редактор городской газеты «Адмиральский вестник», редакция которой находилась прямо в здании мэрии. Верховцев сразу обратил внимание на дочь соседа, фигуристую брюнетку. Заметив это, девушка начала строить ему глазки, заходя в подъезд или выходя из лифта.
Как-то они встретились в тамбуре. Рита как раз закрывала входную дверь, собираясь уходить, а только пришедший с работы Олег рылся в своей борсетке в безуспешных поисках ключа от квартиры. Молодая девушка предположила, что ключ завалился за подкладку. С позволения соседа она протянула свою худенькую ручку в открытую борсетку, нашла дыру и спустя пару полминуты торжественно вытащила ключик. Олег открыл дверь своей квартиры и пригласил Риту зайти в гости, на чашку кофе. Вернулась девушка в свою квартиру на следующее утро. За вещами.
А спустя два месяца 37-летний Олег Верховцев пригласил 19-летнюю Риту Калинкову знакомиться со своими родителями, выбрав для этого уютный ресторанчик на берегу реки. Рита вела себя по-взрослому, но на шею возлюбленному не цеплялась. Мама Олега осторожно поинтересовалась, сколько девушке лет, и намекнула на разницу в возрасте с её сыном. На что Рита ответила, что ей скучно с парнями своего возраста, «которые так и не наигрались в машинки», и ей нравятся мужчины постарше. Впрочем, родители Олега догадывались, что в их сыне Риту привлекал не столько возраст, сколько статус – как ни крути, главный редактор городской газеты. Но учитывая, что девушка была из хорошей семьи, училась на финансиста и являлась одной из лучших учениц на курсе, противиться их отношениям они не стали. И даже были рады, что их сын нашёл себе молодую амбициозную студентку, с незаурядным, судя по выбранной специальности, умом, ещё к тому же дочь лауреата государственной премии по журналистике.
Спустя месяц Олег и Рита поженились, и девушка уже официально переехала в соседнюю квартиру к главному редактору. А спустя ещё год Рита Верховцева закончила учёбу и не без помощи мужа получила работу по распределению – должность младшего специалиста в городском казначействе. Почти сразу Верховцева показала себя грамотным и дисциплинированным сотрудником и очень быстро пошла на повышение. А за годы работы и вовсе дослужилась до начальника городского казначейства.
За это время её брак с Верховцевым только окреп. Жена-карьеристка не мотала нервы мужу по поводу поздних приходов, не устраивала ему сцен ревности, видя его на торжественных приёмах в мэрии рядом с молодыми журналистками, поскольку сама находилась в окружении мужчин-чиновников и принимала от них бокалы вина и комплименты.Поговаривали, что иногда супруг Верховцевой позволял себе шалости в бане с представительницами женского пола. Но на все намёки коллег об этом Маргарита отвечала, что это сущая чепуха, и, возмущённо вздёрнув брови, советовала говорящему не собирать городские плетни, а плотнее заняться своей непосредственной работой.
Все эти годы Маргарита Геннадьевна жила достаточно спокойно. Ситуации, когда ей приходилось метаться или повышать голос, происходили разве что на работе. При том, что сама она была довольно эмоциональной, все эти сложности она воспринимала достаточно легко и не принимала близко к сердцу, потому как была убеждена в том, что любая проблема решаема – надо только дать пенделя тем, кто её создал, и «добавить ускорения» тем, кто ленится её решать.
Но теперь она испытывала полное непонимание, переходящее в шок, видя, как дэгэбисты выходят из квартиры Калинковых и направляются ко входной двери её собственной квартиры. Ещё и в момент, когда её муж проходит лечение в санатории, а племянница и вовсе пропала.
Дэгэбисты бесцеремонно прошли внутрь, оставив обалдевшую хозяйку квартиры посреди тамбура.
– Эй, вы что? Вы не имеете права! – закричала вдогонку Маргарита Геннадьевна и погналась за ними.
Зайдя внутрь, Егоров присвистнул. В отличие от скромного убранства Калинковых, четырёхкомнатная квартира начальника казначейства поражала своим великолепием. Современная оргтехника, яркие обои и натяжные потолки со встроенными в них светильниками органично вплетались в античный антураж. Под стенами стояли фигурки ангелочков, купленные в каких-то антикварных магазинах, а стены украшали картины известных художников.
Дверь в одну из комнат была закрыта изнутри. Дэгэбисты начали колотить по ней ногами и прикладами оружия. Замок в деревянной двери с аккуратной резьбой, не видавший подобных сцен, не выдержал такого натиска – и с треском, характерным для ломающейся древесины, дверь распахнулась.
За большим столом с парными угловыми диванчиками застыла девушка с чашкой в руках. На вид ей было лет двадцать пять – двадцать семь. И лишь чёрный полупрозрачный пеньюар, прикрывал её соблазнительное тело – скорее от легкого холода, нежели посторонних глаз.
Посреди комнаты какой-то бородатый мужчина худого телосложения с темно-русыми волосами стоял за кульманом и что-то чертил. Он был настолько сосредоточен на своей работе, что на весь переполох, поднявшийся в его квартире, даже не обращал внимания.
– Руки вверх! – закричали ворвавшиеся в зал особисты.
Мужчина послушно поднял руки, не обронив карандаша, а кульман скатился вниз, прочертив вертикальную линию.
– Зачем же так громко-то? – спросил бородач так, словно это происходило не с ним. –Материальный ущерб кто возмещать будет?
Егоров опешил, пытаясь найти ответ на фразу, которая выбивалась из его шаблона. Инициативу перехватила стоящая возле него Белла Артамонова.
– Где Вероника Калинкова?! – произнесла она своим низким голосом.
– А она здесь должна быть? – флегматично ответил мужчина за кульманом, даже не шелохнувшись.
– Нам надо осмотреть помещение, – поставила перед фактом дэгэбистка.
– Осматривайте, – буркнул бородач и продолжил себе что-то чертить. – Зачем столько шума?
Сотрудники ДГБ начали обшаривать полки в шкафах, рыться в каких-то документах, переворачивать всё вверх дном. Какой-то другой сотрудник начал проверять всё металлодетектором.
Молодой бородатый чертёжник продолжал стоять за кульманом, даже не поворачивая головы в сторону непрошеных гостей, и своим невозмутимым поведением вызывал раздражение и недоумение у капитана Егорова.
– Кто вы такой? – пристально посмотрел на него Егоров.
– Человек, – равнодушно бросил тот.
– Я вижу, что не собака. Здесь вы что делаете?
– Вы не поверите, я здесь живу, – невозмутимо ответил мужчина за кульманом. – А в данный момент работаю.
– Кем вы работаете?
– Архитектором.
– Где вы работаете архитектором?
– На фирме.
– На какой фирме?
– Проектной.
– Что вы сейчас делаете?
– Работаю над проектом.
– Каким проектом?
– Думаете, к вашему вторжению в мой дом это имеет хоть какое-то отношение?
– Вопросы здесь задаю я! – гаркнул на него Егоров. – И прошу давать на них развёрнутые ответы!
– Хорошо, – выдохнул архитектор. – Я, Нилов Роберт Андреевич, 1989 года рождения, выпускник Причерноморской государственной академии искусств по специальности «Архитектура», сейчас работаю над эскизным проектом летней площадки с ротондой для ресторана «Золотая Лагуна», расположенном на побережье Южного Буга, в двадцати двух километрах от города Адмиральска. Заказчиком выступает фирма «Юнона и Авось», владельцем которой является известный предприниматель Юрий Алексеевич Раздольский. Вы ответом удовлетворены?
Егоров сжал кулаки, нервно захватив и выдохнув воздух. После бессонной ночи и череды неудач с поиском прибора, который журналистка Калинкова утащила из вуза, он почувствовал приступ невероятной озлобленности и боялся, что в какой-то момент может не сдержать себя в руках.
– Какова у вас степень родства с этой женщиной? – дэгэбист указал на Маргариту Геннадьевну Верховцеву, которая стояла в дверях, стремясь войти внутрь комнаты, однако путь ей загораживали сотрудники ДГБ.
– Я для неё зять, – всё так же спокойно сказал архитектор, не отрываясь от работы. –Соответственно, она – моя тёща.
– Кем вам приходится Калинкова Вероника Николаевна?
– Никем, – бородач ластиком стирал вспомогательные линии на чертеже и был явно не расположен к разговору.
– Что значит никем?! – Егоров начал выходить из себя.
– Кажется, это называется золовка, – потряс карандашом в воздухе архитектор. – А вообще, я не помню. Я не знаток генеалогической терминологии. Забейте в поисковик. До женитьбы она была для меня совершенно чужой человек. Впрочем, и сейчас я её вижу по самым большим торжествам.
– Что вам известно о её нынешнем местонахождении?
– Нынешнем? – улыбнулся архитектор. – Где она находится сейчас, я не знаю. Где находилась вчера, тоже не знаю. Как не знаю и того, где она будет завтра.
– Почему, когда мы сюда вошли, дверь в эту комнату была закрыта? – сурово спросил Егоров, подойдя к мужчине вплотную.
Тот усмехнулся и обратил на Егорова взгляд, преисполненный даже не иронии, а откровенной насмешки – словно перед этим Егоров сказал что-то совсем уже глупое.
– Хотя бы потому, что это моя квартира, – невозмутимо и спокойно ответил он. – В своей квартире я волен делать что захочу. Тем более, о своём визите вы нас не предупреждали.
– Зачем, находясь в квартире с другими членами семьи, вы закрываете изнутри двери? – членораздельно цедил дэгэбист. – Вы что, здесь что-то прячете?
– Чтобы избежать неловких ситуаций, – пожал плечами тот. – Я здесь нахожусь с женой. Могу быть элементарно не одет. В комнате напротив живёт моя тёща. Что непонятно? Вы же, когда у себя в квартире заходите в туалет, закрываете двери? Ни у кого же не вызывает подозрения, что вы там что-то прячете?
Капитан Егоров был свидетелем разного поведения людей при обысках и допросах. Он разделил их на пять категорий: страусы, хамы, герои, знатоки и пофигисты.
Страусы испытывали перед спецслужбами страх. Они не отвечали на телефонные звонки, не открывали дверь, надеясь, что о них рано или поздно забудут и всё утрясётся само собой. А когда двери их квартир вскрывали сотрудники органов, их охватывал животный ужас. Страусы не могли связно отвечать на поставленные вопросы. Однако разговорить таких было достаточно просто: рассказать им об уголовном деле, по которому они приходят, о статьях, которые им могут инкриминировать (люди боялись даже тогда, когда их привлекали к делу просто в качестве свидетелей), о том, какие последствия это может возыметь для них, их друзей и родственников, а потом объяснить, что всё можно уладить, если сотрудничать со следствием.
Были и те, кто откровенно хамил и дерзил сотрудникам органов, пугая своими связями и жалобами в другие инстанции. Однако «обламывать» таких тоже было довольно просто. Достаточно было «направить подопытного в лабораторию». На сленге Егорова это означало – привезти подозреваемого в управление. Там, после разговоров с дознавателями, хамы теряли былую спесь и становились тише воды и ниже травы. Особенно усиливало эффект усмирения, если о фигуранте сотрудникам органов было известно немножко больше, чем он мог себе представить. И стоило назвать какой-то факт из его биографии (часто весьма безобидный и по сути ничего не означающий) или намекнуть на какое-то пристрастие, которое он мог тщательно скрывать от своих родных (например, игровую зависимость или сексуальную ориентацию) – клиент тут же терял желание спорить с людьми в погонах, начинал перед ними лебезить и готов был рассказать всё что угодно, лишь бы об этом предосудительном, как ему казалось, факте не узнали его друзья и коллеги.
Герои обычно играли в молчанку. Капитану ДГБ очень часто приходилось слышать от них: «Можете меня арестовать, отправить за решётку, я вам всё равно ничего не скажу». Они были готовы пожертвовать собой ради других, и в этом была их слабость. Достаточно было намекнуть, что в случае их молчания и несогласия сотрудничать со следствием пострадают не лично они, а те, кто им дорог, герои сразу начинали колебаться. Оставалось лишь помрачнее расписать перспективу, которая светила дорогому для них человеку – и дело в шляпе. По этой схеме совсем недавно он привлёк к сотрудничеству фотокора интернет-издания «Баррикады» Артура Дорогина.
С четвёртой категорией работать было сложнее. Егоров называл их знатоками. Они хвастались знанием законов, внимательно следили за ходом обыска и укоряли особистов в нарушении процедур. Следственных действий они не боялись, знали свои права, и чтобыработать со знатоками, как раз таки и приходилось вербовать страусов, хамов и героев.
Мужчина за кульманом относился к пятой категории – пофигистов. Их психологии за долгие годы службы Егоров так и не смог понять. У него в квартире обыск, а он продолжает себе спокойно чертить на кульмане – нарисовал одну форму колонны, другую. Затем демонстративно достал большие наушники, старый кассетный плейер, какие уже давно не выпускают, и спрятал свои уши от лишних расспросов.
Но был во всём этом нюанс, который насторожил даже видавшего виды Егорова. Как правило, для любого человека, к какой бы категории он ни принадлежал и насколько невиновным бы себя ни чувствовал, обыск в его квартире – событие не рядовое, значимое. Архитектор же вёл себя так, словно всё, что вокруг сейчас происходит – сущая мелочь, на которую не стоит даже обращать внимание. Обычно так ведут себя те, кто довольно часто сталкивался с обысками и задержаниями, и уже не находят в них для себя ничего интересного. Либо те, у кого была очень хорошая «крыша». «Или больной, или какой-то особенный, – подумал про себя дэгэбист. – Приеду в управу – наведу о нём справки».
* * *
В это время Белла Артамонова прошла к сидящей за столом девушке в чёрном пеньюаре. Та обернула на незваную гостью своё миловидное личико – и дэгэбистка немного опешила. Сходство девушки с фигуранткой дела Вероникой Калинковой было поразительным. Такой же овал лица, форма губ, разрез глаз. Вот только у Калинковой черты лица были угловатые, будто бы на скорую руку вырезаны из дерева, а у сидящей за столом – более нежные и мягкие, словно выточенные из мрамора.
– Ника? – выговорила Белла, глядя на своих коллег.
– Инна, – девушка посмотрела на сотрудницу органов своими ярко-зелёными глазами. Вовзгляде читалось полное непонимание происходящего.
– Кто эта девушка? – недоверчиво спросила Белла у хозяйки квартиры, Маргариты Верховцевой.
– Моя дочь, Нилова Инна Олеговна, в девичестве Верховцева. Что вам от неё нужно?
Верховцева попыталась прорваться в комнату к дочери, однако снова была отстранена сотрудниками органов.
Артамонова подошла к девушке за столом. Судя по выражению лица, та была взволнована, но старалась не подавать виду.
– Инна, разрешите я присяду, – проговорила она, окинув взглядом диванчик.
– Конечно. – Девушка убрала лежащий на сидении деревянный планшет с листком бумаги, прикреплённым к нему биндером.
Бросив беглый взгляд на лист, Белла Артамонова разглядела на нём карандашный рисунок развевающегося флага с надписью «Золотая лагуна». Флаг держала обнажённая русалка. Изображение состояло из линий и было лишено тоновой проработки.
– Работа? – хмыкнула дэгэбистка, указывая на рисунок.
– Да, – кивнула Инна и взяла в руки карандаш. – Хозяин ресторана заказал ротонду, а на её куполе – флюгер с названием. Муж эскизный проект ротонды делает, а я – вот. – Она с гордостью развернула лист, демонстрируя эскиз.
– Скажите, Инна, а кем вам приходится Вероника Калинкова?
– Двоюродной сестрой, – ответила та.
Инна запустила пальцы в волосы и убрала назад крупные локоны, сражая сотрудницу органов ещё большим сходством с Никой.
В этот момент Белла невольно вспомнила свою сестру Настю. Именно таким жестом она убирала волосы с лица. Артамонову охватило чувство неприязни к этой особе.
– Часто ли вы видитесь с сестрой? – продолжала расспрос Белла.
– Ну, раньше почти каждый день виделись, сейчас реже. У меня работа, у неё… – девушка продолжила работу над рисунком, но карандаш в руках предательски дрожал.
– А вчера вы встречались? Или, может быть, созванивались, и она хотела вам что-то рассказать? – задала вопрос дэгэбистка, внимательно наблюдая за мимикой опрашиваемой.
– Нет, мне как-то не до того было, – Инна старательно вырисовывала хвост русалки. – Работы много, да и что нам обсуждать-то? Своими переживаниями она со мной не делится. Впрочем, как и я с ней своими.
На вопросы девушка отвечала спокойно и было абсолютно непохоже, что ей есть что скрывать. Либо это такая удачная маскировка.
– Вы сказали, что раньше с ней виделись каждый день. Что потом стало причиной охлаждения родственных отношений? Ваше замужество? Побоялись, что муж начнёт на неё заглядываться? – голос Беллы звучал с некоторой издёвкой.
Дэгэбистка пыталась нащупать больное место допрашиваемой и надавить на него. Обычно после такого женщины начинали говорить о конкурентке то, что до этого ни в коем случае не хотели озвучивать.
Инна оторвала взгляд от листа бумаги и насмешливо посмотрела на дэгэбистку.
– На кого заглядываться? На Нику? Она ж сущий ребёнок. Как вам такое в голову пришло? – девушка сдвинула брови и отложила в сторону лежащий на коленях деревянный планшет. Он зацепил край пеньюара и потянул его в сторону, обнажая чёрные кружевные трусики.
– Ну, младшие сёстры, они, знаете ли, такие, – слегка стушевалась Белла под взглядом художницы. – Не успеешь отвернуться – а твой мужик уже вовсю на них пялится. А они и рады стараться.
– Чьи младшие сёстры? Уж не ваши ли? – иронично бросила Инна.
Щёки Беллы раскраснелись. Она поднесла руку ко рту, как будто пыталась его зажать. Повисла пауза.
Инна снова положила планшет на колени и, как ни в чём не бывало, принялась дорисовывать обнажённую русалочью грудь, едва прикрываемую прядями длинных распущенных волос.
– Не много ли вы себе позволяете? Учитывая, с кем вы сейчас общаетесь, – выдавила из себя дэгэбистка.
– А кто вы такая? – хмыкнула Инна. – Я вас не знаю. И на общение с вами я не напрашивалась.
В сознании Беллы эта фраза почему-то прозвучала голосом Настеньки. Дэгэбистка старалась выглядеть уверенно, но именно в этот момент удержать равновесие ей почему-то было сложнее всего. Её лицо скривилось в неприятной гримасе.
Художница снова подняла голову и разразилась смехом.
– Расслабьтесь, госпожа следователь, или кто вы там? Ваше лицо словно в узел завязали. – Инна не скрывала издевательской улыбки. – И не собиралась я вас оскорблять. Это юмор у меня такой. Специфический.
Белла приложила руки к горящим щекам и начала жадно заглатывать воздух.
– Юмор, значит? У нас всё управление на ушах стоит! Похищен важный прибор. Ваша сестричка его выкрала из университета и куда-то заныкала. Возможно, к вам! – голос Беллы срывался от волнения. – Это была уникальная разработка, имеющая стратегическое назначение. А вам, значит, смешно…
Белла поднялась с дивана и направилась в коридор.
– Позовите сюда понятых, – требовательно произнесла она стоящему в дверях сотруднику.
* * *
Уже через минуту к входной двери подошли две девушки – блондинка и брюнетка. Короткая юбка брюнетки постоянно лезла вверх и девушка изо всех сил тянула её вниз в безуспешных попытках прикрыть колени. Однако вход в квартиру им перегородила Верховцева, став в проёме и обхватив руками дверную коробку.
Маргарита Верховцева брезгливо посмотрела на девушек, потом перевела пронизывающий взгляд на дэгэбистку.
– Я не поняла, зачем вы этих тащите ко мне в квартиру? – недовольно процедила чиновница, сделав акцент на слове «этих». – Что вы собрались делать?
На помощь Артамоновой подоспел Егоров, который начал объяснять про необходимость присутствия понятых во время таких следственных действий, как обыск.
– Это – понятые? Вы в каком борделе их нашли? – едва сдерживалась Маргарита Геннадьевна. – И кстати, коль уж вы говорите про обыск, ордер у вас есть? Я могу с ним ознакомиться?
– Сейчас всё будет, – кивнула Белла Артамонова и начала кого-то набирать в смартфоне.
Она начала отходить в сторону – видимо, чтобы скрыть свой разговор от ушей жильцов квартиры. Но Маргарита Верховцева пошла за ней. Приблизившись, она схватила Артамонову за плечо и резко развернула к себе.
– Что значит будет? – выпалила она, сгорая от негодования. – Вы что, задним числом ордерсобрались делать?
Белла горделиво увернулась от её рук и пошла в обратную сторону. Верховцева направилась за ней, намереваясь услышать вразумительный ответ, но та упорно делала вид, что её не замечает.
Она пригласила девушек-понятых пройти за ней к высокому изящному шкафчику, ручки которого отливали хромированным блеском. Дэгэбистка начала вытягивать с полок папки с листами бумаги, бросая их на стоящий рядом стол. Туда же полетели кисти, палитры, коробка акриловых красок. Инна увидела, как по столешнице из калёного стекла растекались разноцветные струйки, и решительно подошла к столу, хватая опрокинутую коробку.
– Стоять! – закричала Белла. – Руки от стола брать! Здесь идут следственные действия!
У Маргариты Верховцевой начали сдавать нервы. Потуже запахнув свой бирюзовый халат с лотосами, она подошла к Белле.
– Значит, так. Слушайте меня, девушка! – со злобой в голосе начала она.
– Я вам не девушка. А сотрудник департамента государственной безопасности, лейтенант Артамонова Белла Викторовна. Фамилия, стало быть, вам знакомая, – сквозь зубы процедила дэгэбистка, продолжая вываливать на стол альбомы с эскизами и коробки с художественными принадлежностями.
– Да мне плевать, кто ты там и какие у тебя звания, – продолжала Верховцева, покрываясь багровыми пятнами. – Ордер на обыск в моей квартире ты мне не предъявила. И удостоверение своё не показывала. Или вы сейчас же прекратите этот беспредел, или я звоню в полицию и говорю, что в мою квартиру вторглись неизвестные с оружием и крушат здесь всё вокруг. Кажется, это тянет на разбой!
– Как вы сказали? Разбой? – истерично расхохоталась Белла. – Мальчики, вы слышали? У них это, оказывается, разбой! Ох, насмешили. Давно я так не смеялась.
Она достала из верхней полки ещё одну большую папку и раскрыв её увидела портрет – до боли знакомой и неблагонадёжной, по меркам ДГБ личности, представляющей угрозу государственной безопасности – судостроительницы Агаты Мичман.
– Понятые, вы это видели? – Белла развернула лист.
На нём был изображён акварельный портрет рыжеволосой женщины в зелёном жакете. Её волосы были уложены в аккуратную причёску, а на лице читался лёгкий макияж. В руках женщина держала макет фрегата с алыми парусами. Портрет не скрывал почтенный возраст изображённой на нём особы, но отдавал каким-то очаровательным романтизмом. Художнику здорово удалось передать то, с каким трепетом рыжеволосая смотрит на кораблик.
– Мда… Ассоль уже не та, – с ехидством произнёс Егоров.
– Нилова, это вы рисовали? – Белла подлетела к Инне, выставив перед её лицом лист и тыкая пальцем прямо в лоб нарисованной.
– Да, я, – гордо ответила художница, развернув плечи.
– Кто изображён на этом листе?
– Вам ли не знать, товарищ следователь? – съязвила Инна. – Это известный в городе человек.
– Снова шутить изволите? Не понимаете всей серьёзности ситуации? – Белла сцепила зубы, едва сдерживаясь. – Вы у меня повесткой будете приглашены в управление. И там вам будет не до шуточек.
Пересмотрев полки и шкафчики, Белла дала знак компьютерщику по фамилии Самокуров включить стоящий на том же столе ноутбук, в который была вставлена блестящая флешка.
Компьютерщик плюхнулся на диванчик – и его пальцы забегали по клавиатуре. Спустя семь минут он обратил внимание Егорова и Артамоновой на папку «Проекты», находящуюся на диске D. Внутри неё была папка «АКУ» и там, среди грамот и дипломов с логотипами университета, был макет баннера, информирующей о предстоящей международной конференции. Сверху располагалась информация о дате конференции, в левом нижнем углу расположилась фотография ректора в окружении улыбающихся студентов, с правой стороны был изображён ряд устройств, производимых в университете, одно из них по внешнему виду очень напоминало прибор КЛ-2, который как раз и искали сотрудники ДГБ.
– Это оно? – не поверила своим глазам Белла Артамонова.
Она попросила Самокурова увеличить это фрагмент и с ноутбуком в руках подошла к художнице.
– Нилова, откуда у вас эта фотография?
– На флэшке была. Ректор АКУ передал материалы для баннера.
– На этой? – Белла ткнула пальцем в позолоченную флешку, вставленную в ноутбук.
– Угу… – Инна зевнула, дотянулась до чашки и лениво потянула тёплый кофе. – Там много разной ерунды, но эта, как по мне, самая симпатичная.
Артамонова и Самокуров начали рыться в папках на флешке, открывая файл за файлом. Их удивление и восторг нарастали.
В это время Егоров подозвал девушек-понятых и вместе с ними прошёл в комнату Маргариты Верховцевой. Сотрудники ДГБ один за другим начали открывать ящики стола, выкладывая кремы, маски, наборы косметики. Потом достали из комода и поставили на стол шкатулку с драгоценностями.
Внимание Егорова привлекла папка, лежащая на столе. А точнее, прикреплённая к ней небольшая записка на маленьком листике белой бумаги.
«Риточка, дорогая, посмотри, пожалуйста, это надо на понедельник», – было написано на листке. Внизу стояла подпись, которая была Егорову знакома. Это была подпись начальника управления земельных ресурсов Ивана Стешкина.
Капитан ДГБ приблизился к папке.
– Это – внутренняя документация! Служебная! Не смейте туда лазить! – потребовала Верховцева.
– «Риточка, дорогая» – это «служебная документация»? – покосился на неё Егоров, обратив внимание на явную фамильярность Стешкина к той, кому была адресована надпись на листе.
– Служебная документация внутри! А это – записка мне от Стешкина как своей коллеге. Разницу чувствуете? – попыталась объяснить она Егорову тоном, каким говорит обычно директор или завуч школы, когда к нему приводят непослушного ребёнка.
– Почему он вас так называет? Что за обращение такое в стенах мэрии – «Риточка»?
– А как он меня должен называть? Петенькой? – раздражённо отвечала чиновница.
– А ваш муж в курсе ваших неуставных отношений? – спросила вошедшая в комнату Белла Артамонова.
– Господи, да что вы несёте?! Каких ещё неуставных отношений?! – схватилась за голову начальник казначейства. – Мы много лет работаем вместе!
Между тем, Егорова в этот момент заботили другие вопросы.
– Что же это вам такое срочное надо на понедельник? – сказал он и, не дожидаясь ответа, потянулся за папкой.
Однако проворная чиновница выхватила её практически из-под носа.
– Вы глухой, что ли?! – прокричала «Риточка» так, как не кричала, наверное, даже в общении с подчинёнными. – Я вам ясно сказала, что это внутренняя документация! Лезть в неё вам никто не разрешал!
С папкой в руках она попыталась выйти из комнаты, однако дорогу ей преградили сотрудники органов, а уже порядком разозлённый Егоров вырвал ношу прямо из рук.
– Это… Это что ещё такое?! – щёки Верховцевой раскраснелись.
Она попыталась забрать папку, однако сотрудник ДГБ, стоявший рядом с Егоровым, не дал это сделать. Тогда Верховцева достала мобильный и демонстративно начала набирать номер. Дэгэбист попытался вырвать его у неё из рук, однако женщина размашисто заехала ему рукой по лицу. От удара тот опешил.
– Да вы вообще знаете, что за такое бывает?! Вы сесть хотите?!
– Это ты у меня сядешь, наглец! – закричала женщина. – Ручонки свои он протягивать ко мне будет!
– Вы только что ударили сотрудника ДГБ при исполнении!
– А мне почём знать, кто вы такие?! На лбу у вас это не написано! Вы мне ни ордера, ни удостоверений не предъявили! Для меня вы – преступники, которые вторглись в мою квартиру!
В этот момент женщина ещё раз набрала номер и на том конце связи ответили.
– Алло, полиция? Говорит Верховцева Маргарита Геннадьевна, начальник городского казначейства, – подчёркнуто громко начала она. – Люди с оружием вторглись ко мне в квартиру, ломают двери, перерывают всё вверх дном. Только что с применением силы у меня забрали папку папку с важными финансовыми документами. Есть риск, что они могут быть похищены. Адрес: улица Правды, дом 14, квартира 36. Срочно приезжайте.