Вообще-то в привидения я не верю. А раз не верю, то и не боюсь. И все-таки мне стало не по себе. Мелькнула мысль: а не нарушила ли я в чем-нибудь последнюю ее волю?
— Сгинь-пропади, бесовское наваждение, — пробормотала я на всякий случай. — Кыш-кыш, чур меня, чур…
Заговор от нечистой силы сам собой подвернулся на язык, и я сочла его вполне уместным в такой неординарной ситуации.
— Ты балда, — отвечала мне на это покойница с нескрываемой укоризной. — Так я и знала, что встречу тебя тут. Извини, конечно, но вела ты себя как последняя дура.
После недолгого размышления я вынуждена была признать, что она права. В самом деле, какой идиоткой надо быть, чтобы поставить Ибон на первое место!
— Кстати, — заметила я тоже не без укора, хотя и по возможности корректно. — Раз уж ты на том свете, могла бы и подсказать. По старой дружбе. Я не говорю о вифайфе, это, понятно, чересчур, но хотя бы призеров в дерби…
— Дура, — отрезала чересчур агрессивно настроенная покойница. — Я на том же свете, что и ты! Включи мозги!
Смысл потусторонних ее речей слабо доходил до моего сознания, было лишь понятно, что дух Алиции за что-то на меня гневается. Что было неприятно само по себе, но хотя бы объясняло, почему меня не осчастливили подсказкой выигрышной ставки. Я чувствовала себя, мягко говоря, не очень уютно. Не каждый день общаешься с покойниками, пусть даже и ранее бывшими близкими подругами, вот так запросто, на короткой ноге. Кто знает, какой на этот счет существует этикет.
— Ты зачем явилась? Чтобы попугать меня? — спросила я неуверенно, пытаясь нащупать почву для разговора. — Тогда хочешь, пощелкаю зубами? Мне это сейчас запросто.
— Я явилась, чтобы сказать тебе, что ты дура. И я тоже, потому что считала тебя умнее. Или после моей смерти ты умудрилась катастрофически поглупеть?
С покойниками лучше не спорить, хотя, по-моему, она преувеличивала. Я немножко подумала в сторону того, а не проще ли дать деру, лучше даже с криком? Но ноги мои приросли к земле, и оторвать их было все равно что поставить атлетический рекорд. Пришлось занять соглашательскую позицию.
— Точно, поглупела. Скажу тебе больше: если ты возьмешь за правило таким вот манером возникать передо мной, психушки мне не миновать, и очень скоро. Ты вообще-то где обретаешься? На небесах?
— На земле. Постой-ка, ты и вправду не знаешь, что я жива?!
— Знаю. Что тебя убили. Не морочь мне голову.
И тут призрак Алиции изволил развеселиться.
— Ох, не могу, ты это серьезно? Так ты ничего не знаешь? Да жива я, жива, пощупай!
Наверное, я уже давно сошла с ума. Просто как-то не заметила. Собрав всю свою волю, я мужественно устояла на месте, пока призрак приближался. Зачем это мне к ней притрагиваться, наверняка ощущение не из приятных, когда рука твоя проходит сквозь тело, как сквозь воздух, нервы могут запросто сдать. С другой стороны, она ведь и обидеться может, если откажусь. У духа, небось, нервы тоже не железные…
Неугомонный призрак сам протянул ко мне руку, избавив от мук нерешительности.
Никакой это не воздух! Самая обыкновенная живая, Алиция!!!
— Матерь божья! Так ты жива?! Как же так?! Сдохнуть мне на месте, я ведь собственными глазами видела твой труп! Собственными руками щупала!!!
— Кстати, о моем трупе, — гневно сказала Алиция, когда мы наконец разжали долгие объятия и завершили процедуру обмена приветственными всхлипами и воплями. — Как ты думаешь, зачем я велела тебе его осмотреть? Сколько раз я тебе говорила, что сердце у меня с правой стороны!
Святые угодники!
Я поскорей уселась на пень, потому что коленки стали ватными и не держали. Ну конечно, я слышала это от нее сотни раз! Сердце у нее и впрямь было чуть сдвинуто к центру грудной клетки. Во время войны она подхватила туберкулез, и ей сделали пневмоторакс, никаких средств помягче под рукой тогда не нашлось. В результате и получилось смещение, небольшое, сантиметра на два, которое никак не сказывалось на ее здоровье. И это обстоятельство, такое важное, такое решающее, напрочь вылетело у меня из головы!
— Алиция, я действительно идиотка! — покаянно возопила я. — Секи мою повинную голову
— Подставляй, — согласилась она со своей вечной царственной небрежной рассеянностью и уселась рядом. — Только благодаря сердцу я осталась жива. Я ведь особо о нем не распространялась, знали только ты да Гуннар. Вот Гуннар — тот сразу понял, что это может иметь значение, а ты, недотепа, чуть меня не похоронила!
— И правда, недотепа и есть, — сокрушенно повинилась я. — Не добивай покаявшуюся, это немилосердно. А кто тебя выкрал? Гуннар, да?
— Ну а кто же еще? Прилетел самолетом, сразу, как получил мою телеграмму…
— Какую телеграмму?
— А ты не в курсе? Я отправила ему телеграмму перед тем, как тебе позвонить. «Morituri te salutant». Я условилась с ним в случае чего телеграфировать, он знал, что у меня неприятности, но не знал какие. «Morituri te salutant» должно было означать, что я выезжаю в Данию, a «Periculum in mora» — что ему надо немедленно прибыть в Польшу, Гуннар, конечно же, перепутал тексты — я-то собиралась ночь где-нибудь перекантоваться и утренним поездом выехать с Гданьского вокзала.
— А дальше?
— Дальше он явился в Варшаву, поговорил с моим врачом, напоил сторожа и забрал меня из морга. Идея насчет вывоза меня за границу пришла ему в голову, когда он увидел у Гали мою сумку. Ты знаешь, я забыла ее у сестры.
— Знаю, и не только это, но и как тебя переправили в ГДР. А как ты попала в Данию?
— Очень просто, через Швецию. Оттуда ведь въезд свободный. Гуннар оказался потрясающим умницей и ради такого случая даже поступился своей законопослушностью. Ничегошеньки не понимал и только панически боялся, как бы меня не укокошили по второму заходу, уже бесповоротно. Наверное, мне все же придется выйти за него замуж, — добавила она со вздохом.
— И правильно, — одобрила я. — Такая самоотверженность достойна награды!
Я потискала ее еще раз, чтобы избавиться от последних сомнений. Слишком велико было потрясение.
— А когда ты очнулась? И вообще — как ты себя чувствуешь?!
— Отлично. Особенно на свежем воздухе. Окончательно в себя пришла недели две назад, а вначале долго не могла сообразить, на каком я свете. Хотя рана сама по себе оказалась не опасной, сердце не затронула, но я впала в состояние какой-то мертвецкой спячки, что-то вроде летаргии или анабиоза. Да и холодильник в морге сыграл свою благотворную роль. Останься я лежать в тепле, не миновала бы участи скоропортящегося продукта. А потом меня стали лечить — сразу, как только выкрали. Сначала на дому у моего врача, кабинет у него оборудован по последнему слову. Говорят, я родилась в рубашке, эта твоя микстура вместе со снотворным вызвала эффект наподобие летаргии, а в нем меньше кровопотеря и быстрее все заживает. Так что обошлось.
— А здесь что было?
— А здесь Гуннар поместил меня в клинику под чужой фамилией. Потому что ужасно за меня переживал и боялся нового визита убийц. В общем, та еще история. Он подозревал всех подряд, в том числе собственного брата и мою сестру. Потому-то, кстати, и стащил мою сумку, когда она попалась ему на глаза. Да как стащил, это же вообще песня! Хватило ума выставить ее на лестницу.
— Серьезно?!
— Сказал Галине, что идет за носовым платком, вышел в прихожую, взял сумку и вынес ее на лестницу. Хорошо, что мимо ни одна душа не проходила, там ведь деньги лежали. На самом верху!
— Только датчанин способен на такую наивность! — ужаснулась я и снова ее пощупала. — Ему крупно повезло. А кто сыграл роль супруга для твоего бренного тела?
— Мой врач. В последний момент он сошел с поезда. А в Берлине уже ждал Гуннар, после выматывающей поездки через Юстад и Варнемюнде. Просто чудом успел. Не могу сказать, что после всего этого я прониклась уважением к нашей милиции, — – поморщилась она.
— А при чем здесь милиция? — удивилась я. — Тебе хотелось, чтобы его поймали? Чего придираешься?
— Милицейский врач похоронил бы меня за милую душу!
— Ну, положим, сначала он бы тебя за милую душу искромсал на вскрытии, — постаралась я сохранить объективность. — А к нашим ментам не придирайся, твою смерть констатировал врач скорой, какой-то молокосос. Что ему оставалось делать? Ты была вся ледяная, как вечная мерзлота, я собственноручно тебя щупала и могу подтвердить, никаких признаков жизни проявлять не удосуживалась, зато дырку от шампура врач сразу обнаружил. Будь у тебя все как у людей, тогда пожалуйста — предъявляй претензии, а так виноватых нету, любой другой на твоем месте окочурился бы. А милицейский врач до тебя вообще не добрался.
— Как это не добрался? — возмутилась Алиция. — Выходит, они на меня просто наплевали? По какому такому праву?
— По воле случая. И быка, — философски заметила я и рассказала ей о невероятных приключениях доктора Гржибека.