Два человека шагали, обходя валуны, которыми природа отметила путь к небольшой бухте, словно врезанной ножом в скалы.
Один из них, атлетически сложенный джентльмен в дорогой куртке, уверенно шагал впереди. Весь вид, костюм и обувь выдавали в нём профессию моряка, а слегка размашистая поступь и уверенный взгляд серо-голубых глаз — бритландского дворянина.
Второй более походил на тощего высокого мальчишку, только перевалившего отрочество и вступающего в юношескую пору. Тщательно приглаженные рукой, соломенно-жёлтые вихры уже разобрал на пряди ветер. Юноша внимательно ставил ноги, стараясь огибать, а не перескакивать препятствия, но это не прибавляло ему солидности, а скорее развлекло бы стороннего наблюдателя.
Спустя четверть часа они подошли к небольшой бухте, которую окрестные рыбаки гордо именовали заливом. Вершина замыкающего её срединного утеса напоминала рождающуюся луну и далеко виднелась с моря хищным полумесяцем. Большие треугольники белых чаек с криками носились над тёмно-зелёной водой, выискивая себе завтрак. Туман лениво уползал в остывшее за ночь море, а оно лениво волочилось, ещё пытаясь укутать каменный берег своей стылой водой.
Так, неторопливо изгоняющий ночную тьму, день сумел прочертить в миле от берега громаду большого, непривычно удлинённого, корпуса галеона, который гравюрно смотрелся в свете нового утра. И хотя сам корабль не мог бы произвести впечатления своей наружной отделкой на неискушенного наблюдателя, цепкий глаз профессионала тут же определял в нём хороший военный корабль, особенно учитывая отсутствие высоких надстроек. А его необычная форма явно позволяла ходить круче и быстрее к ветру, развивая хорошую скорость, которая могла дать фору даже быстроходным фрегатам.
Мысли у обоих спускающихся к воде людей были далеки от этой маленькой бухты, красот гранитных берегов и запаха моря. Одному вспоминалась недавняя морская битва и тонущий флагман, который бесславно ушёл за пояс Ориона в мерцающем золоте таинственной Голконды в созвездии Южного Креста. Тем не менее, удачливый и немного авантюрный характер обладателя голубых кровей не хотел мириться с поражением и верил, что среди этих удивительных созвездий, южнее экватора, находится и его звезда — звезда удачи и надежды.
Второму наяву грезились: костёр, запах горящего мяса и крики неиствующей в едином порыве толпы, белые одежды человека, которого он называл отцом и маленький золотой амулет, сорванный с его шеи и втоптанный в песок у помоста. Он не верил звёздам. У него не было планов и судьбы…
От корабля бесшумно отчалил шлюп.
— Нас ждут, поторопись, — кивнул голубоглазый споткнувшемуся парню.
Капитан, три месяца назад похоронивший жену и сомнительно приобретённого и тут же потерянного новорождённого сына, гранд и мессир золотого копья, капитан галеона «Морской мозгоед», граф Станислав Бертран Эль Грейсток добился разрешения на невероятно авантюрную попытку найти затерянную в далёких морях волшебную страну Эльдорадо. Высочайшее согласие было получено, но связываться с неудачником, потопившим свой флагманский фрегат и, единственным, сохранившим при этом свою команду, никто не решался. Последний из четырёх кораблей, вышедший тогда невредимым из бури, пользовался дурной славой проклятого судна. На бушприте его сидела вырубленная из палисандра дева, с женскими достоинствами весьма солидного размера. Из таверны в таверну передавался слух о живом дереве проклятого корабля.
И, тем не менее, капитан собрал свою старую команду. Двадцать шесть матросов, знающих толк в портовых шлюхах и погоде, боцман, со смешным именем Боб и прозванный за свирепость Акулой, помощник капитана — черноволосый южанин Теодор Гризли, заслуживший в драках кличку Леопард. И, наконец, только вчера нанятый штурман — молчаливый рыжий юнец, в потрепанных штанах и неопрятном рыжем камзоле — парень, назвавший себя Деном Руджем.
***
Шёл третий месяц с того раннего утра, когда скалистое побережье растаяло за кормой корабля, но ещё ни одно судно не повстречалось с галеоном на просторах Южного океана. Они шли восточным курсом. Туда, где Эльдорадо скрывает свои сокровища, а вожделенная Голконда отсыпает их в трюмы торговых шлюпов.
— Пресветлая, — ругался на баке Боб, отшвырнув деревянную кружку с вином, — какого рогатого тащит нас Станислав на этой громадине в пекло акульей требухи? Разве роммские скуди звенят хуже индских дублонов?! Вот уже целый летний сезон прошёл, как мы здесь, но ни один захудалый медяк не попал ещё в мой карман! Где они, мои звонкие кружочки? С чем, ради святого престола, я появлюсь в трактире «Лживый кусь», где даже Господу Богу нальют виски только за наличные! Где моя золотая прелесть?
День уходил за горизонт, лёгкий бриз постепенно заполнял паруса, и жаркая, неподвижная марь переходила в тёплое дуновение, которое придаёт бодрость телам и остужает разгоряченную душу.
— Пойдем, Гризли. Через полчаса новая вахта, и мне следует проверить лоботрясов: все ли они на местах; а горло сухое, будто я с утра проглотил плохо разжёванную Библию. Темнота и сиськи! Помнишь, когда Бурый Вилли был с нами, у него всегда находилась лишняя бутылочка старого Франкского. Хороший был шкипер, но какой дерьмовый человек! Что не выпил-то, мой мальчик?
— Потише, Боб! Не зли капитана, он не любит вспоминать Бурого.
— Ну, здесь он нас не услышит.
— Гризли, а верно ли болтают ребята, что Вилли тогда просунул лапу за картой Станислава?
Гризли, снял с шеи платок и превратил его на голове в подобие банданы…
— Если бы все наши ребята остались тогда живыми, мы сейчас не болтались бы в этом аду, как сухая коровья лепешка. Сидели бы тихо и ни в чём не терпели бы нужды, на службе Её Величеству. Но, Боб, насчет карты я советую тебе помалкивать. Ты же знаешь, она пропала. У Станислава умная голова, и он умеет быстро спускать курок…
Дуновение ветра слегка качнуло настил, и в борт сильнее обычного плеснула вода. Гризли умолк и огляделся вокруг.
— Маааальчики, развлекаемся, значит? — раздался певучий голос, — и на них уставилась пара немигающих глаз, в обрамлении пышных деревянных ресниц-щепочек.
— Нуууу! Ну… А мнеее, безутешной вдовицее тожеее надо узнать текущий баланс нашего Стааасикааа…
Оба говоруна вмиг побледнели и, вскочив, наперебой принялись убеждать собеседницу, в обманчивом взгляде на данный животрепещущий вопрос.
Дева позволила им пополировать свои пышные достоинства и, благословив, отпустила с кормы…
***
На перламутровых крылышках пронеслась стайка летучих рыб, отметившая ход корабля над волной, ярким разноцветным росчерком. Они без всплеска ушли в глубину, оставив трепыхаться на корме свою неудачливую подругу. Боб ногой откинул рыбку назад и отметил:
— Акулья падаль! Ты ж посмотри, Гризли, наша-то молодежь, шкипер, высунул морду из каюты! Хорошая лихорадка свалила мальчишку с ног. Вторую неделю валяется в койке! Молокосос, ветер ему под руль, а я в его-то годы в кровь натирал, ммм руки, об девок. А этот, того и гляди, завернётся в парусину с ядром на груди! Но ведь хорош, маленький, дьяволёнок! Как аккуратно тянет нас в треклятые воды. Хотя жара здесь, что на адовой сковородке! И куда интересно, милость наша, не к обеду помянутая смотрит?
— Эй, салага, я кому велел лежать, щучья плесень! Я что, так и буду лекарем при дрыщах состоять? Марш отседа! Я Боб Акула, развели, понимаешь, рыжих!
Между тем, рыжий парень, при свете заката, похожий скорее на жёлтый пергаментный скелет, поднял руку и молча указал на восток.
— Боб, да там пожар! Корма и свиньи! Мы что, проворонили свой праздник? — зарычал, в миг разозлившийся Гризли.
В этот момент все услышали крик дозорного:
— Слева по корме, смотри! Пожар на горизонте!
Практически голая, одетая в холщовые штаны и татуировки, в странных головных уборах, созданных из обрывков ткани и соломенных корзин, команда высыпала на палубу. Следом, одетый как на парад, неторопливо вышел, держа подзорную трубу, его светлость Эль Грейсток.
Только один, причем насильно сжатый в объятьях Боба — молодой шкипер был препровождён вниз. Почти всё время находясь в вязком забытье от высокой температуры, высушившей его внутри, и от дикой духоты снаружи, он, захлебываясь глотал солоноватую тёплую воду, а потом стучал зубами от бьющего его озноба, кутаясь в тонкое одеяло. Ему было всё равно…
Леопард подал команду, и матросы, подгоняемые скорее радостным ожиданием перемены, чем руганью Боба, бросились к снастям. Галеон медленно разворачиваясь под парусами, ложился на курс.
Будто увеличившаяся деревянная фигура на носу плавилась под лучами уходящего солнца, и её шёпот слышали все…
— Мааальчики, Ваша Мерии начааалааа исторгааать печааалиии. Соседний корааблик тонет. Стааасик, береееги меня, своюю мечтууу…
Они быстро подходили к месту боя, стал хорошо виден зловеще полыхающий вдали факел. Не один, а целых два огромных костра развевали по небу чёрные жирные столбы пламени, почти без искр и дыма. Очевидно, горели торговые корабли, шедшие под флагом Вест Индской торговой флотилии.
Вскоре команда «Морского мозгоеда» разглядела на фоне зарева, быстро уходящие от места трагедии суда, по-видимому, не желающие делиться добычей со свеже прибывающим охотником.
— Не мы учуяли добычу! — со вздохом сказал Хьюго своему дружку Джекобу. — Но, будь я трижды помянут, если мы не ухитримся найти поживу и в чужой драке. Готовься к делу, старый осьминог! Наконец-то, мы разомнём усталые кости на настоящей работе!
***
Его светлость, граф Станислав Бертран Эль Грейсток имел репутацию опасного и наглого в бою капитана. Особо отмечались его удачливость и ум. Во времена Великих открытий он сыскал бы себе славу первооткрывателя. Но в уменьшающемся мире становилось всё меньше пятен; да и они исчезали с мировой карты со скоростью приплывшей покушать обед акулу. Считающие себя морскими, державы, в лице торговых компаний, захватывали власть на исконных туземных территориях, нотариально заверяя лицензии на их владение под той, или иной короной, а затем медленно, но верно выпивая все соки из богатейших земель.
Прикинув свою выгоду, Станислав решил, что служба Отечеству — дело чести, но война — это что -то определённо грязное и пахнущее страхом умиравших, дельце. Поэтому, он нашёл, что гораздо гигиеничнее дружить с Родиной и извлекать золото из магистров торговли слегка не дружественных стран. Притом, что некоторые особенности его галеона без особого труда позволяли осуществлять заработок даже с двух, а то и трёх судов одномоментно. Главным было соблюдение очерёдности и отсутствие нежелательного кровопролития. Имея в запасе козырную даму, в виде живого дерева, капитан ещё ни разу не вышел побеждённым из своих авантюр. Предавшая же его в последнем бою держава вину свою признавать не собиралась.
Корабль с горсточкой не раз проверенных друзей-головорезов, которые не особо любили думать о будущем, вполне мог причинить в водах Внутреннего моря такой ущерб торговым судам, что недолго подумав правительство сера Питта, именем королевы, выдало официальное предписание, на организацию некоей экспедиции, попутно разрешив считать частные мореходные компании и одиночных морских искателей приключений собственностью победителя и своим процентом от сделки.
— Ослиные яйца! Не предупреди меня шкипер — и возможная добыча, была бы у Нептуна в гостях! — заорал Станислав.
— Где были твои глаза, Машка?
— Чего ждёт чертов Боб, помесь старого идиота с ишаком! Через полчаса и эта горящая телега потонет. Скоро ночь, Акуле соли в ягодицу! Торопитесь, черти!
Через несколько минут шлюпы, с вооруженными до зубов авантюристами, уже подлетали к тонущей бригантине.
Пираты кинулись к трюмам. А Гризли и боцман с двумя матросами — к каютам уже разграбленного корабля. Их оказалось всего три: первая, совсем маленькая, рядом с каютой капитана, и более просторная дальняя, соседствующая с небольшим салоном. В маленькой каюте, взломанной Бобом Акулой, не оказалось никого, зато нашлось много мейсенского фарфора и серебряные столовые приборы. Картина Греза и мужская дорогая одежда, обнаружилась у капитана. Когда же Гризли, Хьюго Пью и Джейкоб Скелет снесли дверь самого большого помещения, то оттуда грянул пистолетный выстрел. Споткнувшись от неожиданности, они буквально ввалились в двери.
От пиратов отшатнулся небольшого роста, пухлый, лысоватый мужчина в голубой шёлковой рубашке с кружевами. Он уронил с грохотом повторного выстрела ещё дымящийся пистолет и, тут же рухнул на колени, слезливо и испуганно кланяясь. Прихватив его воротник, Гризли приподнял трясущегося стрелка и замер в изумлении:
— Бога ради, прекратите это шоу, мистер Владимир, нас уже спасают, — раздался голос, исходивший, казалось, из-под кровати. И действительно, оттуда появилась вначале круглая девичья попка в синих кружевных панталонах, заставив зажмуриться, а потом и само дивное видение — стройная обладательница густых каштановых локонов, кареглазая и длинноногая девушка, которая злобно сощурившись, тянула одной рукой застрявшие юбки, а в другой смело держала взведённый пистолет!
***
Спустя три месяца, после выхода из памятной бухты на рассвете, все матросы, включая кока, пассажиры и капитан стояли на палубе «Морского Мозгоеда»! После мучительного перехода в жарких тропических водах, галеон, наконец, подошёл к цели своего путешествия.
Солнце, ещё окутанное розоватой вуалью, поднималось из синих далей, угадываемого только по скоплению облаков, огромного континента. По курсу же корабля постепенно вырастали очертания довольно большого гористого острова. Корабль продвигался медленно — Маша опасалась рифов.
Наконец, вдали показались пенящиеся в коралловом заливе волны. Корабль не рискнул подходить ближе и встал на якорь.
— Всё это попахивает сумасбродством и авантюрой, — бормотал стоящий на палубе Боб.
— Поиски! Чего поиски-то? Какую очередную выходку задумал наш капитан? — у Теодора от азарта блестели глаза и раздувались ноздри, он был жизнерадостен и возбуждён.
Рядом стоял невозмутимый штурман, неопределённого возраста: что-то среднее, между высоченным подростком и не выросшим юношей. Тем не менее, этот немногословный мужчина-мальчик сумел правильно рассчитать курс и без ошибок привёл судно к месту назначения.
Появившись совершенно абсурдным способом, тут же свалившийся в жесточайшей лихорадке и выживший только стараниями боцмана, рыжеволосый чужак, проводивший всё своё свободное время с Мери, сумел приобрести себе ту капельку доверия капитана, которая позволила ему остаться и быть членом команды.
Вынужденные находиться с пиратами, учёный-натуралист Владимир и его воспитанница, которую эсквайр взял с собой, собираясь оставить гувернанткой в семье генерала Орильи в Вест-Индии, также находились на палубе. За последний месяц естествоиспытатель восстановил свой вес и увеличил толику наглости, слегка увядшей во время нападения на караван.
***
— Я почти пират! Вокруг меня самые настоящие пираты! — думала в этот момент мисс Полина, поглядывая на своего компаньона. — Но какое благородство и бесстрашие в душах этих людей! Какой мальчишеский задор и отчаянная решимость написаны на их лицах! А капитан просто рождён для подчинения себе других! Эта профессия необходима обществу. Умрёт она — погибнет авантюра и предпринимательство! Их отдают под суд и сажают в тюрьму, ради какой-то старомодной веры в социальную справедливость. Избавив моря от флибустьеров, мы избавим себя от духа приключений и перестанем совершать мировые открытия! Лично для меня — для той, которую везут приживалкой, пираты являются светом надежды. Негодяй Владимир так быстро завладел моей собственностью! Мной! Я не позволю ему отправить меня гувернанткой! Я буду пиратом!
Владимир же тоскливо слонялся по палубе. Несмотря на звание ученого естественных наук, даже отдалённые крики неведомых птиц были зловещими. Берег, с переливающимися на солнце кварцевым песчинками, казался ему отблесками костров, которые развели дикари, и в их ловушку он неминуемо должен угодить. Тоска и страх сжимали его сердце.
Гризли тихо окликнул с мостика Полли и её компаньона.
— Вон там, — указал он рукой направление на восток, — Совсем рядом, находится великий Бхенин. Небось, какой-нибудь учёный-географ позавидовал бы вам, мистер Владимир! Быть в такой близости от Волшебного Царства!
Владимир хотел выругаться, но не успел. С мостика, к ужасу линдонского городского естествоиспытателя, внезапно раздался отвратительный булькающий звук. Это Хьюго Пью весьма искусно воспроизвел ночной хохот гиены. Не успел Владимир опомниться, как с берега, раздался ответный, мало отличающийся от предыдущего, приветственный звук! И не менее зловещим показался ему нежный смех живой деревянной скульптуры, тихо примостившейся под бушпритом!
Высадились.
Гризли, в высоких сапогах, рубахе, закрученной в узел на поясе, стоял в песке, уперев руки в бока. Двустволка висела за спиной. Два пистолета торчали из-за пояса. В сапоге нашёл свое место широкий тесак. Теодор был в восторге от предстоящего похода.
Встав на колени, юный Ден Руж тщательно и неторопливо готовил заряды для своего ружья, лежащего рядом. Аккуратно разложив на парусине всё необходимое, он маленькой меркой ровно насыпал порох и тщательно затыкал отверстие пыжом. С другой стороны капсуля насыпалась дробь и так же тщательно затыкалась. Подготовленные патроны шкипер аккуратно складывал в патронташ.
За ними на выброшенном приливом бревне сидел мистер Владимир в широкополой шляпе. Он держал в руках ружьё и считал, что имеет достаточно воинственный вид.
Было решено организовать временную стоянку на холмистом берегу, чтобы отсюда предпринимать вылазки вглубь острова, ежедневно возвращаясь ночевать на корабль, под охрану бдительной Мери.
Владимиру показалась всё это излишним. Он считал не очень желательным тревожить животных, тем более, что с этого места открывался чудесный вид на небольшую речушку, здесь впадавшую в океан. Прекрасный вид на верхнее её течение открывал возможность просмотра шести лежащих в ряд крокодилов. А за мангровыми деревьями простиралась подозрительно зелёная долина, которая потом переходила в явно звериную тропу.
Итак, категорически отказавшись изучать флору и фауну в живом виде, мистер Владимир, выбрав подходящую корягу и соорудив себе некое подобие шалаша, бросил туда плащ и моментально уснул.
Вскоре, в стороне от песчаного холма затрещал костёр, и из кустов вылез невероятно довольный Теодор, а за ним и Ден. Оба, перемазанные тиной и чем-то скользко зелёным, они с трудом тащили, только что подкарауленного и убитого кабанчика.
Солнце стояло уже низко над рекой и лесом, когда запахи шашлыка заставили учёного открыть оба глаза.
Наевшиеся и разомлевшие от солнца, моря и света, пираты, категорически не собирались возвращаться на корабль, и даже приказ строгого начальства не пугал сейчас команду. Скорее всего, ввиду отдалённости последнего.
Некоторый запас виски, заботливо прихваченный хозяйственным Акулой, завершил счастливый вечер.
Стало прохладно. Первым оставили присматривать за костром Дена.
Чтобы хоть как-то стряхнуть дремоту, он сделал несколько смоляных факелов, пошевелил костёр, подбросил ещё дров. Но, так как было съедено много мяса, выпито немало вина, а день был бесконечно длинным и насыщенным событиями, он тоже начал дремать под звуки дружного похрапывания спящих и под баюкающее пение цикад. Так прошло больше двух часов. Внезапно, где-то далеко в излучине реки раздались: рычание, затем басовитое фырканье и глухая поступь тяжёлого зверя. Совсем рядом грохнуло, как будто сломалось и упало большое дерево. Ден вздрогнул и сразу проснулся. В полной темноте паренёк проверил замок своего ружья и взвёл оба курка.
По какому-то необъяснимому предчувствию опасности Боб Акула, которого не могли разбудить ни толчки, ни крики на корабле, тоже мгновенно открыл глаза и резко сел, несмотря на яркий костёр, озираясь вокруг.
До его слуха тоже донеслись тяжёлый топот и треск ломаемых деревьев. Он уже не сомневался — что-то большое и сильное прямиком ломилось сейчас через заросли. Где-то совсем близко чавкала грязь, и слышалось шумное дыхание могучих легких.
В отуманенном сном и горячительными напитками сознании пиратов этот миг запечатлелся на всю жизнь. Прямо перед ними, в мерцающем свете костра, возникла огромная серая живая гора с раззявленной пастью-сундуком и большими квадратными зубами. В следующий миг перед Хьюго Пью сверкнул длинный язык огня, и ухнул выстрел. Затем прозвучал второй. Земля вздрогнула, и прямо в костёр, повалилось содрогающееся тело огромного гиппопотама.
Незадачливые охотники за приключениями, сгрудились у ещё вздрагивающей туши. Голова бегемота, вся в складках и буграх, была залита кровью. Две точно вогнанные в череп пули, разворотили мозг. Выстрелы оказались меткими и удачными, промедли Ден и Боб на мгновение — пираты были бы затоптаны бегущей тушей.
Все молчали. Узкий серп рождающейся луны висел над миром. Даже цикады не продолжали своих мелодий. Живой лес, стоящий чёрной стеной, ядовито ухмылялся и тоже молчал.
Влажный туман подбирался к берегу, трава у самой кромки песка шелестела, и казалась наполненной кишащими в ней ядовитыми насекомыми. Прошел всего один час, а пасторальная картинка пикника на природе превратилась в полную кошмарных ужасов маску. Ещё две тени не спеша вышли из чащи…
Уже сидя на бортике лодки, Теодор и Ден, с содроганием, наблюдали за тем, как две львицы, фыркая, и, огрызаясь друг на друга, начали слизывать кровь и с громким плюющимся чавканьем проглатывать кровавые куски.
Команда, побросав нехитрые пожитки, быстро влезла в лодку и, оттолкнув её от берега, споро взялась за вёсла. Только на середине пути, Боб понял, что одного не хватает. Трижды помянув прародителя Адама, боцман приказал вернуться. Команда, в ужасе, издалека некоторое время наблюдала, как звери выдирают из-под тяжёлой туши ошмётки кого-то в бархатных чёрных сапогах. Так естествоиспытатель закончил свой жизненный путь.
На небе постепенно исчезали мелкие звёзды, и разворачивало огненное кольцо горячее южное солнце. Новый день из сливающегося с морем синего неба приходил на смену ночным кошмарам и темноте. Теодор, как руководитель вылазки, приказал вернуться на галеон, туда, где ждали мягкие постели, и не было ни бегемотов, ни львов…
***
Низкий потолок каюты, блестящий дорогим корабельным лаком испускал солнечные зайчики зеленоватого цвета. Отблески ярких лучиков дробились о бурунчики волн идущего корабля и проникали сквозь круглое окошко в маленькое помещение. Вся команда только что закончила обед и тихо расползлась по своим местам.
Судно держалось недалеко от береговой линии острова, огибая его с запада на восток. Мери занималась картографией. Сухой ветер близкого континента доносил мельчайшие песчинки, которые проникали сквозь одежду, больно жаля своим знойным дыханием. Полина дремала, полулёжа на койке. На её густых ресницах повисла маленькая слезинка. Послышался слабый стук, и дверь открылась.
Капитан Станислав Бертран Эль Грейсток заглянул в каюту и, увидев спящую, полюбовавшись с минуту хотел уже удалиться, но молодая леди пошевелилась и открыла глаза. Дремавшая девушка подскочила от неожиданности, но была остановлена властным взмахом руки.
— Сядьте, мисс Полли, и успокойтесь, — приветливо начал капитан.
— Понимаю, в силу не зависящих от вас ужасных обстоятельств, вы попали в не совсем приличествующую для леди компанию. К моему сожалению, ни я и ни вы теперь не в силах ничего изменить. Более того, если этот корабль будет захвачен, то вас ждёт ужасная судьба. Поэтому я и решил сделать вам, некоторым образом, странное предложение. Я дворянин. Мой герб занимает почетное место в рыцарском ряду Адмиралтейства и при любых самых трагических обстоятельствах не будет посрамлён, или забыт. Я предлагаю вам…
Сердце Полины забилось так быстро, что казалось, побежало перед галеоном, прокладывая путь кораблю.
— Я согласна, — почти прокричала она. — Мессир Станислав, я согласна! Я, конечно, согласна!
— Согласны с чем? — после минутного замешательства, иронично спросил капитан.
Полина запнулась, покраснела и, осознав весь кошмар своего поведения и ситуации, прошептала: «Я на всё согласна, мессир, лишь бы остаться на «Морском мозгоеде». Ведь вы же не сделаете со мной ничего плохого!»
Эта девушка напоминала ему свежий луг, в его весеннюю пору цветения. Она одновременно являлась дикой гвоздикой и мягкими ослепительно белыми цветами апельсиновых деревьев. Она обладала удивительным сочетанием ландыша и сирени. Сама наивная чистота, майский морской бриз, нежный и терпкий. Именно он подхватывал и разносил в садах лепестки отцветающих вишен.
Он вздохнул, отгоняя наивные воспоминания из своего прошлого, и продолжил: «Так вот, мисс, я предлагаю вам своё официальное, заверенное моей гербовой печатью, опекунство. В случае катастрофы нашего предприятия, вы сможете вернуться домой и даже рассчитывать на небольшую ежегодную ренту».
***
За три месяца до описываемых событий…
Регулярный линдонский дилижанс остановился перед главным подъездом столичного отеля «Медведь». Из него, с трудом разминая ноги от долгого сидения, вышел джентльмен в дорожном плаще.
Едва сняв номер, путешественник стал активно интересоваться работой заведений виноторговли, таверн и портовых ресторанчиков. Регистрируясь, он важно записал своё имя и звание в журнале: «Купец Микеле Плачидо, собственник, виноградарь, проездом из Ситилии».
Поговорив с представителем администрации, горделиво возвышавшимся тощей каланчой над конторкой, о ценах и торговцах, постоялец поинтересовался политическими новостями и городскими сплетнями. После чего, пополнив ежемесячное жалование приказчика на несколько существенных купюр, виноградарь под вечер отправился в порт.
Уточнив по дороге маршруты и расписание торговых судов, он выбрал несколько готовых к отплытию и стоящих на ближнем рейде. Подойдя к первому кораблю, уходящему из порта ранним утром следующего дня, господин, не торгуясь, быстро договорился о месте на судне и, оплатив себе путь до Нампля, торопливо отбыл за оставленными в отеле вещами.
Прогулявшись по набережной, и, перекусив, будущий пассажир неторопливо направился к католической часовенке, расположенной в начале Морского проспекта. Сгущающуюся мглу тускло освещали газовые фонари, на севере темнело небо, затянутое тяжёлыми низкими облаками, и в сумерках, еле заметным пятном сквозь листву, мерцал свет, освещавший жилые покои капеллана. Виноградарь дважды медленно обошёл часовню и, только убедившись, что поблизости никого нет, легко нагнувшись, бросил в окно горсть стылой земли из палисадника. Занавеска в окне дрогнула. Синьор Плачидо удостоверился, что его узнали, после чего медленным шагом двинулся в сторону порта.
Через несколько минут неслышно открылась калитка, и следом за уходящим торопливо заспешил капеллан. Наконец, они поравнялись. Виноградарь извлёк из плаща небольшой свёрток и, уронив его, стал быстро удаляться. Святой отец, подобрав находку, проследовал следом, уже не спеша, и, пройдя по Морскому проспекту, достиг, наконец, серых корпусов столичного Инвалидного дома.
Поднявшись на крыльцо одного из боковых флигелей, он стукнул молотком в дверь. Внутри раздался звук колокола, и заспанный служка грубо спросил: «Чего надо?!». Затем, увидев вошедшего, раскланялся и проводил к ждущей слова Божьего и утешения пастве.
Старательно исполнив свои христианские обязанности перед страждущими обитателями богадельни, капеллан, глубоко вздохнув, решил отдохнуть и попросил чаю. За чаем он извлёк пакет. В нём оказалась записка, торопливо написанная разборчивым итальянским почерком.
«Нет никаких сомнений, что меня вычислили. Обменять деньги на интересующий нас документ не успеваю. С ответным письмом будьте на третьей скамье слева в десять вечера. Немедленно покидаю город.
Брат Л.Л.».
В пакете находилась большая пачка ассигнаций и письмо, заклеенное сургучным оттиском саламандры. Аккуратно вскрыв его ножом, капеллан перечитал написанное дважды, затем повторил, беззвучно шевеля губами и сжёг в пламени свечи, внимательно понаблюдав, как медленно горит дорогой пергамент.
Отставив подальше опустевший чайник и чашку, святой отец уселся поудобнее, подвинул к себе чернильницу, взял перо, быстро и размашисто начал писать. Уже через четверть часа разогретым на пламени сургучом он опечатывал послание. На свежем штампе красовалась маленькая гордая огненная саламандра.
Разложив по карманам ассигнации, капеллан отправился домой.
Был уже совсем поздний вечер. Вдоль тёмного фасада и лесов строящегося собора Адмиралтейства, недовольно поглядывая на редких прохожих, ходил констебль.
Старуха-нищенка, с тяжёлым вздохом, опустилась на третью по счёту скамью и замерла, отдыхая. На городской ратуше десять раз отбил колокол. Святой отец, в чёрной блестящей сутане и блеснувшем в свете фонарей белом воротничке, обратил внимание на сгорбленную фигуру старой женщины. Служитель Господа не смог пройти мимо и не остался безучастным.
Констебль на отдалении услышал тихий шелест его слов:
— In nomini Jesu!
— Amen — шепнула ночь в ответ.
Благословив нищую он произнёс:
— Дочь наша, Храни нас Господь. В твою тяжёлую минуту, не обрети отчаянья и возьми эти деньги, дабы греховные потребности, направленные на усмирение слабостей наших не мешали тебе чаще обращаться ко Всевышнему.
Старуха торопливо облобызала кисть монаха. На старческой артритной руке гордо сидела маленькая татуированная ящерка. Нежно проведя рукой по седым нечесаным прядям, патер повторно благословил её и направился восвояси.
Поражённый сценой, молодой констебль долго и восхищённо смотрел вслед святому отцу, который из своего скудного дохода находил возможность оделять нуждающихся.
Правда он не обратил внимания на старуху, которая, забыв про хромоту и артрит, почти бегом покинула Соборную площадь.
***
По дороге в Нортон шагали два молодых человека. Их мешки уже опустели, одежда испачкалась, и было видно, что они идут издалека.
В эту пору многие несмышленые юноши, мечтающие о военной славе или лёгкой наживе, собирались в Нортоне на ярмарке моряков. Часть прибывших бежала за мечтой и уходила в плаванье. Большинство из них никогда больше не возвращалось к этим берегам. Но далеко не все счастливцы уходили в море, некоторые оседали в прибрежных кабаках, нанимаясь в грузчики и заканчивая свои дни с ножом под левым ребром.
Рассвет лишь только наметил себя на линии горизонта, когда два искателя приключений дотопали до края густого леса. Здесь был самый неприятный отрезок пути. Дорога опускалась в большую низину, напоминавшую овраг. Лента главного имперского тракта змеилась между густым подлеском, как между рядами крепостных стен. Местность была жутковатой. На самом дне, через неглубокий ручей, был перекинут старый горбатый каменный мост. По легенде, именно в этом самом заповедном месте и произошло нападение на вороватого епископа, из столичного Бодрума, который так и не смог купить себе у восточных пройдох росток живого дерева. Знаменитый разбойник Роберт из Лонтли подкараулил святошу на этом мосту. С тех самых пор не только мост и весь участок тракта, но и прилегающий к ней лесной массив носил название «Фок бридж», напоминая всем путникам, как епископа закололи вилами.
Переходя дугу моста, на котором с трудом разъезжались почтовые кареты, незадачливые путники в рассветных сумерках, заметили лежащего у кромки воды человека. В зарослях на дне оврага, в стороне от моста, стояла лошадь и мирно обрывала ближайший куст.
Спустя три четверти часа, эти двое поднялись на противоположную сторону лощины. Тело седока свисало с коня, как мешок, а следопыты быстро шли в сторону пригорода. Сдав коня и труп местному констеблю, крестьяне остановились в трактире «Подержанная шавка» и заказали себе по куску баранины с луком и по кружке эля. Переход выдался из не простых, и мужики здраво рассудили, что небольшой отдых под черепичной крышей им не повредит. После раннего ужина они завалились спать в отведённое им место в общем зале. Утром, два окоченевших трупа нашла служка, пришедшая будить заспавшихся постояльцев.
Ночное убийство на мосту и двойное убийство в «Подержанной шавке» вызвали переполох в городке. Граждане, собирались в трактирах и строили предположения о личности нового Роберта Лонгли. Иные обращались в храм божий, усмотрев в этом происшествии происки Мефистофеля. Другие же, не возводя напраслины на чертей, с их устаревшим набором козней, объясняли убийство вполне по-житейски — жаждой наживы. И только в Главном Полицейском Управлении столицы знали печальные подробности данного события.
***
Лорд полицмейстер, полноправный хозяин ГПУ ничего не хотел слышать. Он задыхался и готов был рвать на себе одежду. Трубка, отделанная тотельмским нефритом, задетая локтем, упала и разбилась… Его светлость, милорд Ампл, даже не обратил внимания на этот факт.
— Поверьте мне, мой лорд, сколь огромна неприятность… — продолжал между тем, без запинки, обер-камергер по делам разведки и внешних отношений державы.
— Перед лицом революционных потрясений в Фиренции… Наши дела… Милостивое расположение к вам Её Величества … Боже мой, сэр, позвольте поддержать вас!
Наконец, милорд смог взять себя в руки и повторно прослушать донесение:
«Всемилостивейший государь, доводя до вашего сведения ситуацию прискорбных событий, произошедших в … пятницу, сего года на Фок-бридж роуд, позвольте сообщить. При проведении дознания и вскрытии тела, была обнаружена утерянная карта местонахождения интересующих государство объектов. Она была тщательно скрыта и поэтому использована, как портянка, несколько утратив первоначальный облик. Однако, долгота и широта незначительно подверглись воздействию потожировых наложений, и сохранены».
Уже совсем успокоившись, милорд, уставился на обломки любимой трубки и промолвил:
— С другой стороны, благодаря ношению на ногах, её и не нашли!
***
Около памятника герцогу Ренгвару Смелому, близ Морского проспекта, на скамье, отдыхал средних лет гражданин в дорогом твидовом костюме.
Вся его поза, слегка обрюзгшее лицо и тяжёлые мешки под глазами, выдавали презрение к бесконечной глупости несовершенного миропорядка. Шляпа его находилась рядом и имела подобный хозяину вид. Слегка же плешивое темя мужчина подставил под тёплые солнечные лучи, видимо надеясь, что они помогут вырастить у него на голове что-то путное. Дорогая массивная трость с серебряным набалдашником предупреждала любителей посидеть рядом, о нежелательности таких попыток. Как только какой-нибудь мало наблюдательный зевака, или продавец пытался построить свой маршрут в сторону скамьи, сидящий брал свою трость в руки, и прохожие шарахались в сторону. При виде же молоденьких дам, отдыхающий подтягивал живот, распрямлял спину и, поглаживая ухоженные усы, горделиво начинал оценивать мир и проходящих мимо красоток. Неестественно чёрному цвету его усов могли позавидовать все мавры Евгипта, и, вероятно, именно эта деталь была предметом особой гордости джентльмена.
Наконец, башенные часы пробили дважды, и господин решил прервать свой отдых.
Стоящий на паперти недостроенного храма, нищий старик в рваном плаще разогнулся и последовал за уходящим господином. Между ним и обладателем чудесных усов шла шумная кучка матросов, вероятно, недавно отпущенных с корабля. Пристроившись к их группе, старик следовал незамеченным.
Наконец, джентльмен скрылся за стеклянными дверями отеля. Старик же, завернув за угол, снял с плеча свою котомку. Через несколько минут, вместо старого бродяжки в сторону стеклянных дверей направлялся хорошо одетый пожилой человек. В руке он держал кожаный дорожный баул, который в умелых руках, будучи вывернутым наизнанку, имел крайне неприглядный вид.
За конторской стойкой в этот момент находился сам хозяин отеля «Медведь». Он аккуратно вносил запись в журнал регистрации постояльцев «Буоно Поваротти, художник». В это время гость, пробежав глазами страницу прочёл: «Купец Микеле Плачидо, собственник, виноградарь. Проездом из Ситилии». Напротив фамилии стояла цифра пять.
Между тем, разговорчивый художник обратился с подкупающей вежливой просьбой:
— Выбор Вашего отеля прежде всего связан с удивительными видами на городские кварталы из окна пятого номера. Я хотел бы их написать. Нет ли возможности занять именно этот номер?
Хозяин, сверившись с регистром, предоставил ключ. Оставив в руке отельера серебряную монетку, и, удостоившись титула «монсеньёр», художник поднялся на второй этаж. В полутьме коридора он вставил ключ в замочную скважину своего покоя. Закрыв за собой дверь, художник снял пиджак и приступил к обыску. Он искал тайник.
Наконец, после двух часов безуспешного простукивания стен и передвигания мебели, он, уже отчаявшись, обнаружил под старой доской, составляющей основу дна и полок шкафа, небольшую щель. В её просвете лежал пергаментный конверт.
***
Хмурым вечером, когда дождь, шедший весь день, закончился, и в воздухе висела серая капельная марь, епископ Гарвик, выполнив свой долг, в краткой молитве, автоматически спросил разрешения Всевышнего на отдых, после длительной проповеди. В течение двух утомительных часов, он старался довести до умов прихожан мысль, о виновности грешников в соседней Фиренции, которые в своей распутной безнаказанности посмели посягнуть на королевскую власть, врученную самодержцу самим Господом. Речь преданного Всевышнему служителя, рассмотрев корни этих явлений, привела прихожан к сокрушительному умозаключению, что врагу людскому, Вельзевулу, удалось проникнуть на грешную землю, и пастве, как никогда следует сплотить свои ряды и пресекать появление в умах любых признаков фиренцкого еретического свободолюбия.
Сейчас, в этот предоставленный ему час отдыха, епископ наслаждался Вест-Индским какао, вкушая его из сервиза бесценного мейсенского фарфора.
Луна и недавно изобретенные газовые фонари не разгоняли мглы на пустынном Олдпорт-сквер, с его искривлёнными от старости липами. Сквозь тихую темень прорезался звук подъезжающего экипажа. Выглянув в окно, его преосвященство увидел извозчика и слуг в зелёных сюртуках и клетчатых фирменных кепи. Экипаж остановился перед крыльцом особняка.
Помощник постучал в двери просторного кабинета, а после специально выдержанной угодливой паузы, спросил:
— Не угодно ли вам принять отца Викента Морини?
Епископ кивнул в ответ, автоматически погладив массивное золотое кольцо-печатку с золотой саламандрой.
Высокий, слегка сутулящийся отец Викент возник на пороге. В противоположность плотному епископу, этот священник был поджар, как гончая, и неприметен. В его чёрных глазах нельзя было рассмотреть ни мыслей, ни вспыхивающих чувств. Но мягкий голос настолько успокаивал, что очаровывал всех грешников.
Вошедший обладатель волшебного гипнотического таланта, расположился и, получив разрешающий кивок головы, неторопливо начал:
— Ваше преосвященство, меня привело к вам неотложное дело, которое затронуло наши интересы. Вы, несомненно, в курсе дел одного нашего общего знакомого. Я говорю о почётном прихожанине вашего собора, владельце линдонского отеля «Медведь», благодаря которому мы можем без технических сложностей обмениваться интересующей нас информацией. Мужа сего едва ли следует называть истинно верующим, но и еретические взгляды его касаются только плотского греха, поэтому остальные благодетельные услуги его долгое время были важны для общего спокойствия нашей паствы. Успехи его неоднократно были оценены Великим Римским Триумвиратом. Однако, у нас появилось подозрение в утечке передаваемой нам информации. Этой господней душе пора отдохнуть от своих трудов, к тому же, у него есть молодой и способный воспитанник.
Подумав, священник утвердительно кивнул головой:
— Насколько мне известно, прихожанин… Ммм, занимался многими славными делами. Несомненно, это покровительство коснется и следующего достойного прихожанина.
Отец Викент продолжал:
— Мы получили прискорбное свидетельство величайшей потери. Интересующий нас документ попал в руки имперских служек и расшифрован. Хотя официальной экспедиции в Бхенин, конечно, не будет (кто рискнёт сунуться к берегам богов Эдо!), но послать кого-то неофициально, они себе в удовольствии не откажут. Также, мною получено сообщение от святого отца Руиллиди Мариолани, что герцог Ампл усиленно занят поисками подходящей кандидатуры.
Лицо епископа выражало вежливое внимание:
— Кому же будет поручена экспедиция? Это весьма неприятная новость!
— Станислав Бертран Эль Грейсток, младший отпрыск хранителей научных коллекций и предметов искусства во дворце. Он, готов действовать, как лицо, с полномочиями, полученными от самого герцога.
— Если цепь розысков не оборвется на его гибели в индских водах, то наши усилия тоже не пойдут на пользу: и, хотя герцога устранят, но и Святой Римский Триумвират недополучит около двадцати миллионов. В этом случае наше соглашение между двумя ветвями ордена, то есть с вами, также не сохранит свою силу: часть договора не поступит в распоряжение вашего епископства. Если же Эль Грейсток вернётся с истиной, то и герцог сможет легко сохранить своё положение. В этой ситуации все усилия церкви, окажутся бесполезными.
— Это совершенно невозможно! Представьте себе размеры катастрофы, которая разразилась бы в Северном владении…
— Согласен, но меня больше волнует размер ущерба, для нас. Позвольте обратиться с прямым вопросом: можем ли мы рассчитывать на вашу помощь, как и раньше?
— То, что возможно, я готов сделать для… Общей пользы нашей паствы…
— Аминь! — выдохнул его собеседник. — Я буду рад, передать эту новость Святому Престолу.
— Затрудняюсь что-либо посоветовать. Однако, если Триумвират не получит ростки, то вся прибыль от морской торговли станет тесно связана с нагло набирающей обороты толстой островной жабой!
Епископ кивнул, соглашаясь.
***
Полковник Бруно (бывший несколькими днями ранее художником Поваротти) и два его офицера только что завершили расследование событий, казалось бы, так не связанных друг с другом в начале, и так скрученных в тугой узел в конце следствия. Пока пресса возмущённо требовала навести порядок и настаивала искать виновников всех злодеяний, происходящих в Отечестве в соседних странах, сыщики трудились. При участии властей, они выяснили, что убийство на Фок-бридже, гибель двоих человек на постоялом дворе, внезапное исчезновение агента Триумвирата и странные, подслушанные ими разговоры в отеле — звенья одной цепи. Доклад лёг на стол руководства, которое, сделав соответствующие пометки и выводы, отнесло его на утверждение выше.
В этот же день вечерним дилижансом прибыл в поместье Грейстоков курьер с депешей военного ведомства. В этом письме министр спешил известить, что Её Величество Королева повелела объявить наглого искателя приключений и младшего отпрыска старинного рода прощённым, несмотря на недавнюю потерю трёх её галеонов. Британскому флоту было поручено «не увидеть» новый путь единственного оставшегося корабля. Кроме того, королева изволила пожелать доброго пути сэру Станиславу.
***
Мистер Буркло, владелец отеля «Медведь» собрался посмотреть свет. Ему предстоял путь до Ливорно на корабле «Эссенсиональ». В пути же он сделал себе недельную остановку в Маарсе. Тёплый южный портовый город встречал весну. Морской ветер будоражил предприимчивый ум, и проглатывающий запахи пробуждающейся весны, тёплого солнца и ветра, новоиспеченный турист искал себе друга на ночь. Щедрость южного ветра меркла перед щедростью нувориша. И уж совсем на прощанье, он показал «этим южанам», на что способен джентльмен, завершающий свой отдых!
Чудесные усы, аккуратно подкрашиваемые каждый день басмой, предмет его гордости и восхищения победно смотрели вперёд. Прошло всего две недели, как он заимел свободу и чек на предъявителя в банке «Маарс». Вещи отдыхающего находились на корабле, а сам он охотно стал центром внимания портового кабака. Красное, от чувства собственного превосходства, лицо выражало полное пренебрежение к количеству требуемой с него наличности.
Оплачивая счёт он швырял ассигнации с такой силой, что имей бумага вес полноценных серебряных монет, мраморная столешница треснула бы, а металл расплющился.
Наконец, успокоившись и присмотревшись, он сам подсел к чернявому морячку с плутовским лицом. Этот бывалый авантюрист, назвавшийся шкипером и якобы отставший от своего корабля по причине весьма скользкой, только что пережил суд по поводу своего грехопадения и искал работу. Любитель молоденьких мужчин с сомнительной репутацией и его новый друг, в результате знакомства, выпили и предполагаемый морской волк пустился провожать своего друга до самой корабельной стоянки. Оставшиеся на пирсе видели, как оба сели в шлюпку. По дороге весёлый мистер Буркло развлекал знакомца анекдотами о своих житейских неудачах, а морячок делился своими.
Через сутки перед отходом корабля боцман проверял наличие пассажиров в каютах, вещи мистера Буркло оказались на месте, но сам он на борт не взошёл. В трактир же не вернулся его провожатый, вероятно, окончив свои дни в какой-нибудь портовой драке.
Трактирщик и боцман не догадывались, что на шлюпе эти два относительно почтенных джентльмена, говорившие между собой с грубыми ошибками, долго убеждали
друг друга, подкрепляя убеждения солидными оплеухами и ножевыми ударами. Невезучий матрос шлюпа тоже исчез. Через трое суток на берег вынесло страшный предмет. При внимательном рассмотрении предмет оказался человеческой обкусанной рыбами кистью, на тыльной стороне которой четко выделялась татуировка в виде саламандры.
***
Через несколько дней там же состоялась другая, но уже не прогнозированная встреча.
— Бумаги-то у тебя в порядке? — подозрительно осведомлялся скептически настроенный Станислав.
— В полном порядке, господин, я четыре года учился на шкипера и проходил практику на корабле «Альтона».
— Фамилия?
— Рудж. Деннис Ханс Рудж, сер.
— Гамбуржец?
— Наполовину, милорд.
— Давай бумаги.
Капитан недолго изучал документы и, посмотрев только на качество бумаги, велел на следующее утро явиться к заливу Полумесяца, находящемуся в пригородах Маарса. Предупредив, что ждать при опоздании последнего не будет, быстро покинул таверну.
В тот же день на борту к тощему рыжему парню подошёл круглолицый и широкоплечий боцман, оказавшийся знатоком родины Дена. Поприветствовав нового члена экипажа хлопком ладони по спине, и, отметив про себя тонкие музыкальные пальцы на жилистых руках, он поинтересовался на языке Гёте особенностями вязания узлов на родине новоприбывшего. Сопляк, вздрогнув, внезапно показав белоснежные зубы и без акцента заявил, что в итальянских водах он отлично объясняется на языке матрон, продающих своё тепло под мирным синим небом всем желающим, у немецких берегов — на языке бюргеров он будет просить кусок окорока, а у берегов её величества королевы поговорит об особенностях поэзии Байрона.
— Успеем ещё поговорить, друг! — закончил он свою речь. — «Эх, Альтона, последний путь…» — пропел парень звонко, отходя подальше, от земляка на другой конец палубы.
Проходя мимо носа корабля, тощий морячок споткнулся. Посмотрев себе под ноги, он узрел корень дерева, который вырастал из досок палубы круглой гладкой отлакированной корягой и уходил внутрь настила живым ростком.
— Кудаа спешиит маарячок? — услышал Ден певучий женский голос.
Обернувшись, юноша, к своему ужасу, увидел деву, недобро щурившую под лучами заката огромные миндалевидные глаза. Лицо её было деревянным!
Небольшая гибкая ветка обвилась вокруг лодыжек и споро добралась до пояса рыжеволосого паренька. Морячок, сам по себе вросший от ужаса в палубу, оказался при этом намертво обездвиженным.
— Паагаварим, — хихикая, продолжила скульптура.
Поздно ночью, когда Ковш Большой Медведицы ласково обнял повернувшегося медвежонка, Боб Акула решил поинтересоваться мнением подружки. Ответ его обескуражил.
— Отстань от мальчишки, Боб. Он не опасен, — ровно сказала дева. Потом, скрипуче хихикнув, продолжила: — Присмотрись. Пожалей ребёоонка! Милашечку подкормииить, и человечееек полууучится!
***
На тёмном небе горели звёзды, жёлтая луна заливала всё вокруг своим призрачным светом, умеющим пробуждать только мёртвые плоды и давать лишь ведунам злую мощь. С ознобом в огромном теле, он наблюдал, как чёрный зверь мстительно бежит по небу за светлым диском, гасит звёзды и старается целиком заглотить его луну. Но каждый раз та уворачивалась, или выскальзывала из пасти, разорвав острым серпом его чрево, неторопливо вываливалась от туда. Прошло уже более тридцати тысяч нападений, и он знал, что его знакомая обязательно вернётся на прежнее место. Ему было одиноко. В ночном небе мелькнула широкая тень. Крылан — ночной повелитель — вылетел на охоту из гнезда. Маас ощутил его только по быстро исчезающей тени и звёздам, потухшим и загоревшимся вновь. Затем, на землю дохнуло потоком воздуха и запахом шерсти, смешанным с ароматами ночного мха и испарениями недалёких болот. Маас не любил его, время зверя наступало, когда на смену ярким, лёгким и тонкокрылым бабочкам приходили толстые и мохнатые пауки. Они щекотали кору и пытались грызть его молодые побеги. Он подумал, что столько ночных зверей иметь неправильно, и они где-то прячутся днём, и пусть уходят от него ночью. Другая же часть сознания таинственно подсказала, что это дневные превращаются в ночных, и без утренних не будет и вечерних. Только он будет теперь всегда. При этом, желание выпустить из себя нечто, что живет в нём и только ждёт своего часа, временами становилось невыносимым.
Эта ночь обозначила себя новыми звуками. Такой шум он слышал во время бури, когда с неба падал обжигающее яркий свет, и только влага всегда сырого леса не давала болезненным укусам повредить его ствол. Маас не был любопытен. Неизменность течения времени не обязывала к дополнительному знанию, но установленный им порядок должен был быть соблюдён. И вырастив дополнительный росток, он направил свой взгляд к далекому берегу.
***
Остров оказался не маленьким.
Неделю они вынужденно медленно и без остановок, осторожно, продвигались вокруг него, огибая прибрежные мели. Мери перестала занудно подшучивать над командой, каждый раз заставляя вздрагивать, проходивших мимо. Она опасалась рифов.
Наконец, было выбрано место стоянки.
С одинокой, но высокой горы вулканического острова, окружённой складчатыми уступами, осторожно извиваясь, спускалась река. Где-то в чаще буйного леса она медленно текла, огибая камни и пузырясь водоворотами, где-то ныряла с уступов, с грохотом падая на гранитное дно, но подходя к океану, уже успокоившись, неторопливо текла по песчаному руслу. Это движение нанесло поперёк течения мели из чистейшего белого песка. А подмытые корни деревьев по берегам казались блестящими щупальцами то ли гигантского спрута, то ли семейки резвящихся кальмаров. Там, в глубине чащи, где река была мутной и глубокой, она являлась общежитием семейства бегемотов и крокодилов, а здесь — у берега, обмелев, вливалась многочисленными чистыми прозрачными ручейками в глубокое синее море. Бурелом вблизи пляжа резко превращался в скромную, но аккуратную полянку с невысокой травой и здесь Станислав решил произвести высадку.
Почти двое суток все рубили подлесок вокруг и ровняли землю. После печальных событий недавней ночи готовились основательно. Едва рассвело, Теодор и Ден, встав на краю организованной площадки в основном при помощи громких воплей руководили пятнадцатью полуголыми мужиками, которые тащили сбитый шатёр. Издалека казалось, что на красноватой глинистой почве расположилась огромная зелёно-коричневая, ядовитая медуза, выброшенная на берег прибоем. Постепенно, эту кучу, сшитую из рваных парусов, смогли натянуть на сбитые шесты. Получился гигантский гриб дождевик.
Со стороны леса, на удалении от шатра, поставили частокол двухметровой высоты с зазубренными верхушками-колами. В результате, позади остался влажный и тёмный тропический лес. Отсюда он казался плотной зелёной стеной, скрывающей за своим фасадом из непроницаемой мглы листьев таинственную и ужасную тропическую флору и фауну.
На рассвете четвертого дня, вдали показались точки быстро перемещающихся по морю долблёных каноэ. Издалека они показались кучкой черных поганок.
А с высокого борта галеона на группу подплывающих печально смотрел Гризли. Повернувшись к стоящему рядом Хьюго, он, наконец, мрачно сообщил: «Пойду, за бутылкой подкрепляющего!».
Через три четверти часа на борт забрался шустрый гонец, который, получив увесистое булькающее стеклянное послание, споро отправился к вождю!
Вечером, восседая на табурете в кубрике, как белолицый Хозяин перед аборигенами, Теодор важно повествовал: «В этом краю он — нечто, вроде нашего роммского Папы. Его слово для них закон. И, вообще, здешний Рон — смешной хитрец, ну а надежно подружиться — это, прежде всего, доказать, что мы ТОЖЕ понимаем толк в… напитках, скорее всего и в женщинах», — последнюю фразу Леопард сообщил присутствовавшим страшным шепотом.
Ещё через двое суток, благоустроенная стоянка напоминала деревню. Вокруг прямо под ногами сновали куры, доносился лай собак, и слышался крик сумасшедшего петуха, встречающего свой собственный рассвет, каждые полчаса.
Станислав в подзорную трубу грустно рассматривал эту суету. Вокруг наспех сооруженных шалашей, хаотически перемещались взявшиеся из ни откуда люди. Они сверкали разукрашенными голыми телами, и Станислав подумал о том, что молодой девушке, находящейся на корабле, не стоит наблюдать представленные во всем разнообразии мужские достоинства.
Торговцы с обеих сторон демонстрировали свои товары прямо на земле. Получился пёстрый ковёр несуразно наваленных вещей. Но и обладатели этих богатств, и покупатели, не обращая внимания на разный цвет кожи и внешний вид, одинаково радостно теснились, отчаянно спорили, болтали и размахивали руками. Чего только здесь ни обменивалось! Станислав был не то что удивлен, он поразился размерам импровизированного рынка, организованного за пару суток совместного ведения хозяйства! Продавалась крупная речная рыба, уже прокопчённая на костре и насаженная на короткие палки; тут же подвяливалась и распространяла запахи тухлятины якобы свежая рыба. На земле валялись тюки тканей, изъятых со сгоревшего корабля, которые пытались поменять на морской жемчуг чудесного розового и голубого цветов. Среди этих ярких пятен мелькали куры, бегающие и сидящие в плетёных корзинах. Лежали, собранные в ближайших джунглях фрукты, лесные орехи и другие неведомые плоды. С веревок свисали выпотрошенные ящерицы и крысы. Продавалась какая-то глиняная посуда, металлические иголки, порох, клизмы, парусиновые туфли, невесть откуда взявшиеся, детские пелёнки и пальмовое вино, разлитое в выдолбленные тыквы. За всем этим безобразием важно наблюдал Акула Боб и неизвестный темнокожий, в голубой шёлковой набедренной повязке и недавно приобретённой охотничьей шляпе с фазановым пером!
***
Из дневника Полины.
«Весь вечер я шила себе костюм. Придумала широкие юбку-штаны, которые получились из подола платья, который я разрезала на четыре части и сшила по краям. По-другому было бы неудобно ходить. И ещё, рискнув, я подрезала подол на пару сантиметров. Теперь целиком виден башмак, и даже часть лодыжек. На такой конфуз долго не решалась. Но строгий Боб сказал, что на острове по-другому мне не бывать.
Утро только наступало. Облачка цвета розового шёлка с маленькими белыми кружавчиками висели над морем. Я спустилась в лодку. На охоту в первый раз уходили мои знакомцы. Возглавлял поход хмурый с похмелья Теодор.
Горы обволакивал и скрывал туман, а на траве ещё не высохла роса. Семь аборигенов и семь полуодетых загорелых пиратов шагали гуськом. Я стояла на холмике и махала им вслед. Наконец, они свернули на узкую извилистую тропинку, что вела в сторону гор и исчезли из виду.
Мистер Грейсток предпринял очередную попытку общения с предводителем аборигенов. Того звали Роном. Это имя он сообщил ещё при первой своей встрече. Вождь и его воины приплыли с северных островов. По его словам, они прибыли убивать огромную птицу, которая прилетает к ним, унося скот, и даже людей. Палочкой на песке Рон нарисовал… Птеродактиля!
Зачем мой благодетель приплыл сюда, я так и не выяснила. Но Джейкоб, имеющий маленький пухлый живот, и совсем не похожий на скелет, шепнул мне, что нас послала сама Её Величество, за несметными сокровищами!
После полудня меня выманили из палатки громкие крики и смех!
Подойдя к торговым рядам, я увидела небольшое собрание. Три или четыре матроса с галеона и столько же местных бурно выражали радость и куда-то показывали, тыкая пальцем!
— Что там? — спросила я, стараясь говорить как можно громче.
— Тут зверь, мисс, — я посмотрела на частокол.
— Мисс, дайте мне сачок. — Сказал один из ловцов.
— А какого зверя вы там нашли? — спросила я.
— Крыса, мисс. Она сидит на частоколе. Дикари поймали её и хотят съесть. Говорят, такое мясо очень сладкое и вкусное!
С этими словами он взял сачок и пошёл с ним к ограде. Тут столпились люди, они все разом кричали, как лучше достать зверька.
— Где он?
— Вон там, мисс, наверху.
Я тоже подошла к самому забору и подняла голову. Перед моим лицом сидела крыса — шёрстка полосато-серая, с чёрной линией на рёбрах, а опирался зверёк только на одну лапку. Вторая, нелепо вывернутая, висела вдоль забора. Хвост длинный, лысый и в поперечных полосках. В передних лапках крыса держала ветку и злобно пища, показывала зубы! Я протянула руки. Крыска из последних сил изогнулась и прыгнула ко мне на руки».
***
Без особых проблем были налажены дипломатические отношения.
Сборная команда первопроходцев, состоящая из семи рослых аборигенов и семи отчаянных пиратов, ушла вглубь острова. Задачи туземцев и естествоиспытателей, несмотря на различия, в целом, совпадали. Где-то скрывался монстр, не первый год терроризирующий население окружающих остров, и там же в глубине заповедного леса, росло чудесное живое дерево, которое должно было служить Короне, а не прохлаждаться в диком лесу.
Уходить от понятного и открытого берега в чащу, кишащую дикими тварями, без проводников, было верхом авантюризма; при этом охота на монстра, без огнестрельного оружия, выглядела изощрённым способом самоубийства.
Несмотря на языковой барьер, вечер в уютном кругу тлеющих углей, с кусочками, нанизанного на острые колышки, мяса и виски, напополам с пальмовым вином, прошёл в тёплой и дружественной обстановке.
— Однажды, мой отец ходил по лесу, — объяснил Огг, после выпитого напитка. Сидящие рядом белокожие внимательно его слушали. — Потом увидел летуна. Все побежали очень, но он схватил бывшего друга моего отца, а отбить его воины не сумели.
— А я тебе не верю! — говорил в ответ Оггу — Гог!
— Это же было тогда, когда твой отец ходил за рыбой и не смог поймать ни одной, хотя у него была верёвка! Он увидел летуна и убежал! А бывший друг твоего отца остался, и его унёс этот змей!
— А ты тогда гадил за спиной своей матери, — отвечал ему Огг. А белокожие внимательно их слушали, поблескивая весёлыми огоньками глаз в свете угасающего костра.
Тени двоились и троились, крылатый змей летал над миром, мясо источало кровь, и белоснежные крепкие зубы двух рас дробили попадавшиеся хрящи. Два вождя планировали свой поход.
***
Великан, обёрнутый в коричнево-серую кору, напоминающую плащ, Зловеще шевелил руками-ветками. А выражение лица напоминало выточенных звериных богов из храмов. Подобные лица изображали старинные фрески.
Его росток, похожий на небольшую лесную крыску, не вернулся в указанный родителем срок.
Изредка Маас вздымал к небу мощные стволы-руки, и тогда лес замолкал, опасаясь гнева повелителя природы. Весь же вид живого дерева был ужасающе прекрасен!