Повреждения, нанесённые галеону корсаров, были незначительными. Мелорны восстановили структуру корпуса, и корабль вновь засиял блеском живого дерева.
Пока полным ходом шёл ремонт, Станислав размышлял над серьёзнейшей проблемой, от которой зависела их дальнейшая судьба.
В результате, ранним утром, в кают-компании «Морского Мозгоеда», заседал зевающий совет. Лорд Грейсток, проведший, в отличие от жизнерадостной команды, бессонную ночь, находился в совершенно упадническом расположении духа. Вспоминая в старости эти дни, он рассказывал Бобу, как потерял надежду. Несмотря на удивительную победу и блестяще выигранный бой, он отлично понимал, что по дороге домой им предстоял переход через воды Великого Ромского Триумвирата, с двумя Мелорнами на борту.
Раздражение Станислава усиливалось оптимизмом и шутками Теодора.
— Всё кончено, — жизнерадостно заявил он Стасу. — В следующий раз мы попадёмся. Но умрём, как настоящие герои!
— Я просил тебя молчать, — отвечал дураку капитан. — Лучше бы тебе заткнуться. Нам предстоит переход через территориальные воды ВРТ. А слава летит быстрее парусов. Нас будет ждать весь их флот!
— Тогда зачем мы здесь собрались, к чему спрашивать, если мы уже записались в стаю трусливых уродцев!
— По твоим словам я трус?!
Леопард сопя посмотрел на капитана. Но понимая, что перед ним сейчас находится не его друг, а его руководитель, сказал примирительно:
— Ну, это я слишком, конечно! Но, мне надоело нытье Боба. Если ты хочешь спокойной жизни, то не выходи в море!
Появившись в помещении в виде девы, с Маасом за руку, Мери вздрогнула. Она вспомнила другое совещание.
Громада агоры для самых удивительных-разумных во Вселенной, стояла гигантскими утёсами под низкими звёздами южного неба. Сквозь многочисленные колонны, вдали, в центре массивного прямоугольника из карерского мрамора, высвечивались огромные тени, от огненных языков пламени, живого тёмного жидкого огня земли, разлитого по бронзовым светильникам. Как перед танцем посвящения, в Мери родилось чувство неповиновения и бесшабашной свободы, смешанной с горечью и страхом…
В свете Млечного Пути она увидела ровный лес не оживших мелорнов. Словно пелена спала с глаз. Память услужливо перенесла в ясный день, в напоенные запахами дикого мёда и трав восточные холмы Мелории. Она словно услышала плеск рыб в чистейших водах кристально холодных ручьев, увидела поросшие мягким мхом овраги и мраморные колонны.
— Мери, очнись! — ласково коснулся её плеча Маас.
Вздрогнув, девушка осознала, что стояла так несколько минут, пока мелорн смог напомнить, что уже все расселись в кают-компании…
Сейчас капитан говорил о судьбе волчонка.
— Не пройдя оборотничество, щенок может навсегда остаться неразумным калекой, и любой обнаруживший его оборотень, будет обязан уничтожить ущербное существо.
— Угу, — сморщил нос Теодор: — Только что утверждал, что идём самоубиваться, и вдруг такая забота о ближних неразумных наших…
Со скрипом отодвинулось кресло. Это встал Боб. Обойдя вокруг стола, он отвесил Гризли оплеуху:
— Мне надоело слушать твоё зубоскальство, щенок! Сиди на жопе ровно! Или я не Боб Акула. Учишь их, учишь, дебилы…
— Прекратить, — уже Станислав повысил голос.
Боб, бубня себе под нос, проходя мимо, коснулся гладкого плеча Мери, поворошил макушку Дена и вернулся на своё место… От прикосновения Боба очнулся от невеселых мыслей и собрался, наконец, с духом Ден.
…Узкий стальной клинок, отделанный тонкими нитями золотых завитушек, венчал рукоять из чёрного янтаря в виде буквы «альфа» невероятно искусной гравировки. Верхняя широкая часть представляла переплетённых хвостами саламандр, тело которых окаймляло ручку, а головы держали клинок. С внешней стороны, ручку украшали три круглых сияющих турмалина, завершающих картину…
Раскалённый, клинок касается его плоти. Громкие крики и аплодисменты хмельной компании разносятся бурей по гигантскому залу — все, наконец, увидели ящерицу. Деннис стоит неподвижно ещё несколько минут, потому, что так положено, предлагая всем полюбоваться их же надменным величием, всегда требующим от других унижения и умаления чужого достоинства. Ден — младший сын верховного. Сын Руиллиди Мариолани. Он, обязанный ему своей сохранённой никчёмной жизнью. Он, ущербный выкидыш Триумвирата!
… Вздохнув ещё раз, для полной уверенности, Деннис спокойно и чётко изложил свой план!
Через двое суток, в чернильной мгле южной ночи, не зажигая фонарей, «Морской Мозгоед» поднял якоря. Нащупывая путь, благодаря памяти мелорнов, неосвещённый корабль исчез в неизвестном направлении…
А утром, на берегу остался ждать оказии только страшно раздосадованный маркиз! Галеон растворился среди моря и неба…
***
Двулапоходящие оказались животными нежными и впечатлительными. Их неспланированные проявления привязанности к правильно ходящему существу поражали. Я же начал их приручение с головы, положенной на колени или взгляда моих карих глаз. Я сразу отметил, как радуется стая вилянию хвоста и удвоил усилия, уловив счастье на мордах, от доставляемых к ногам даров. Примером дара может служить доведённая до кондиции и выдержанная в трюме под бочкой тушка крысы. Я принёс ее коку, извиняясь за маленький конфуз у плиты. Мессир Волшебный Творитель тушил жаркое и, увидев презент, даже позвал боцмана, видимо, с целью лучшего рассмотрения моего дара. Они так взволнованно обсуждали мой подарок, что я был тут же реабилитирован, и мне презентовали котлету.
Сделал интересное наблюдение, Боб, Скелет и Хьюго Пью, собираются по вечерам на камбузе с Творителем-коком и мечтают, что скоро начнут вести тихую, растительную жизнь, любоваться красотами природы и, выпив кружечку светлого горького, ложиться спать вскоре после того, как золотой диск солнца утонет за горизонтом, (их слова, а не мои).
Какая мерзкая ложь! Вот с какой целью люди врут друг другу?
А вот то, что я — главное украшение корабля, и источник бодрящей радости, явно правда. Минусом идёт Полина, которая, как я полагаю, прочитала в детстве чересчур много дурацких сказок.
Эта мисс носит струящиеся одежды пастельных оттенков и пахнет, как сухие цветы, слишком долго пролежавшие в ящике. Если пожевать её сумочку, во рту остается запах ванили. Она коллекционирует фарфоровых свинок и коровок, (которых ей натащила с базара вся команда), а дневниковые записи делает на бумаге, украшенной прыгающими кроликами.
Сердце у неё, доброе, но уж больно она сладкая. Если вовремя не смыться, то она гладит меня по голове, вздыхает и бормочет, как на похоронах: «Ну разве не милашка? Умница ты, наша зайка, что малышка думает у нас?».
Основную часть своего свободного времени, я думаю, как мне пожрать до обеда, или как устроить ревизию в своём паху.
Но с мисс Полин не надо ссориться. Она не забывает мне давать галеты из кармашка в юбке.
Мери и Маас меня понимают. Но велели не произносить ни слова… До поры!
Где она эта пора? Бог им судья, с порой-то… Меня и так не плохо кормят!
***
За день, до спешного отплытия, случилось удивительное событие, возможно, изменившее ход всей последующей истории…
— Почему моя молодость прошла? — С этой мыслью Маргарет втирала в себя крем. Ей уже тридцать — старуха! Эти мысли всегда посещали Маргарет перед сном.
Кровать самого дорогого гостиничного номера в самом известном Линдонском отеле обняла её пуховой периной и поглотила в невесомость…
Маргарет не спала на перине. Она серьёзно занималась своим здоровьем и берегла спину. Но, оказавшись в номере, не смогла пересилить себя. Она нырнула в негу пушистого счастья и, наконец, закрыла глаза.
Внезапно, уже сквозь дремоту, предшествовавшую сну, Маргарет ощутила неприятную струю промозглого осеннего воздуха, проникшую в помещение.
— Камилла! — крикнула она в тишину. — У нас открыто окно!.. Даже самый дорогой отель — это богадельня! Закрой его, немедленно!
Крик не имел успеха. По многолетнему опыту общения с прислугой графиня точно знала, что её не услышат. Просто… Надеялась.
Выразившись не принятым в высшем обществе способом, она встала и в полутьме начала ногой искать ночные мягкие туфли. В этот момент раздался громкий шорох в кустах за окном и, подняв голову, она в тёмном провале окна увидела полузверя или получеловека, вскочившего одним прыжком в её спальню.
Уже через мгновение сильный удар огромной лапы опрокинул женщину в кровать, а у горла возник клинок!
— Где родовой камень, сука? — услышала она.
— Либо ты отдашь его сейчас, либо я перережу тебе горло!
Маргарет шевельнулась.
— Отпусти! — смогла лишь просипеть она. — Про какой камень ты говоришь?
— Алмаз! Голубого цвета с небольшим жёлтым пятном. Камень у тебя. Я проследил весь его путь. Долгополые святоши из саламандр отдали его тебе. Вы даже не знаете его предназначение и силу.
— Я продала его. На эти деньги я плыву в Бхенин!
— Ты, глупая человеческая сука, слушай меня, я больше не повторю! Либо я сейчас возьму этот камень у тебя живой, либо возьму у мертвой, выбирай! Я буду считать. До десяти! На счёт десять ты умрешь, поняла?
Оборотень поднял Графиню и поставил на ноги. Затем он отскочил к окну и задёрнул занавеску.
— Один… Я перерою всю твою спальню. Он здесь! Я найду… Два… Твоя девка спит… Три….
— Кто ты? Постой…
— Четыре… Поторопись, гадюка, твоя шея тонка…
— Пять… Лживая, глупая самка, торопись…
— Послушай! Я была женой хранителя редкостей и коллекций! В нашей сокровищнице есть тотемное изображение Бога-оборотня! С его помощью можно создать новый клан…
— Шесть! Не жди от меня пощады, змея…
— Да нет у меня никакого камня!
— Семь… Значит, твоя смерть стоит рядом, Лисица! Восемь…
— Стой! Я отдам его тебе! Но он в другой комнате!
— Тебе опять не повезло, ты не выйдешь отсюда живой…
Маргарита просунула руку под подушку и достала чёрный бархатный мешок. Её черты лица исказились гримасой злости и отчаянья.
— Девять… Ты почти труп, Маргарита София Фредерика, графиня Эль Грейсток!..
Леди развязала мешочек, и алмаз засиял, но странным образом, лиловый свет, обнимающий и ласкающий её, не коснулся волка-оборотня!
— Он!
Выхватив из её руки алмаз, незнакомец растворился во тьме безлунной ночи.
Маргарита с трудом налила в стакан воды из хрустального графина на столе и перевела дух.
— Гипнотическое действие ослабнет через три недели, — шепнули сухие губы. — Я успею!
***
Тот год был отмечен необыкновенной новостью, которую, ещё многие вспомнят. А домыслы и слухи ходили по этому поводу и волновали путешественников Бритландии ещё долгие годы…
Сведения будоражили умы. Из глубины самого сердца Линдона, из таинственного ГПУ просочилась информация о том, что корабли исчезают в море. Окружение Её Величества и Парламент необъяснимо быстро, поддержало инициативу, утвердило смету и перечислило средства для экспедиции, специально предназначенной для выяснения непонятных обстоятельств.
Новейший фрегат «Виктория» был снаряжен и готовился выйти в море. Путь предстоял чуть ли не за край света, за таинственный и удивительный Бхенин, туда, где небо сходится с морем — за разгадкой исчезновений, и возможным укреплением позиций Империи. Не мудрено, что возглавить экспедицию взялся сам лорд Ампл. Присутствие же графини Грейсток на корабле не освещалось в средствах массовой информации.
***
За день, до спешного отплытия, случилось удивительное событие, возможно, изменившее ход всей последующей истории…
— Почему моя молодость прошла? — С этой мыслью Маргарет втирала в себя крем. Тело, точёное, упругая кожа. Потом шея — тонкая, без единой складки. Лицо. Лицо совсем молодой женщины. Сколько ей? Ей уже тридцать пять — старуха! Эти мысли всегда посещали Маргарет перед сном. Потом она расплела прическу, расчесала каштановые локоны и, вздохнув, пошла лично поставить свечу в ночник и снять нагар.
Кровать самого дорогого гостиничного номера в самом известном Линдонском отеле обняла её пуховой периной и поглотила в невесомость…
Давным-давно Маргарет не спала на перине. Она серьёзно занималась своим здоровьем и берегла спину. Но, оказавшись в номере, не смогла пересилить себя и заказать травяной матрац. Она нырнула в негу пушистого счастья и, наконец, закрыла глаза.
Внезапно, уже сквозь дремоту, предшествовавшую сну, Маргарет ощутила неприятную струю промозглого осеннего воздуха, проникшую в помещение.
— Камилла! — крикнула она в тишину. — У нас открыто окно!.. Даже самый дорогой отель — это богадельня! Закрой его, немедленно!
Крик не имел успеха. По многолетнему опыту общения с прислугой графиня точно знала, что её не услышат. Просто… Надеялась.
Выразившись не принятым в высшем обществе способом, она встала и в полутьме начала ногой искать ночные мягкие туфли. В этот момент раздался громкий шорох в кустах за окном и, подняв голову, она в тёмном провале окна увидела полузверя или получеловека, вскочившего одним прыжком в её спальню.
Уже через мгновение сильный удар огромной лапы опрокинул женщину в кровать, а у горла возник клинок!
— Где родовой камень, сука? — услышала она.
— Либо ты отдашь его сейчас, либо я перережу тебе горло!
Маргарет шевельнулась.
— Отпусти! — смогла просипеть она. — Про какой камень ты говоришь?
— Алмаз! Голубого цвета с небольшим жёлтым пятном. Камень у тебя. Я проследил весь его путь. Долгополые святоши из саламандр отдали его тебе. Вы даже не знаете его предназначение и силу.
— Я продала его. На эти деньги я плыву в Бхенин!
— Ты, глупая человеческая сука, слушай меня, я больше не повторю! Либо я сейчас возьму этот камень у тебя живой, либо возьму у мертвой, выбирай! Я буду считать. До десяти! На счёт десять ты умрешь, поняла?
Оборотень поднял Графиню и поставил на ноги. Затем он отскочил к окну и задёрнул занавеску.
— Один… Я перерою всю твою спальню. Он здесь! Я найду… Два… Твоя девка спит… Три….
— Кто ты? Постой…
— Четыре… Поторопись, гадюка, твоя шея тонка…
— Я старая женщина, у меня нет защиты…
— Пять… Лживая, глупая самка, торопись…
— Послушай! Я была женой хранителя редкостей и коллекций! В нашей сокровищнице есть тотемное изображение Бога-оборотня! С его помощью можно создать новый клан…
— Шесть! Не жди от меня пощады, змея…
— Да нет у меня никакого камня!
— Семь… Значит, твоя смерть стоит рядом, Лисица! Восемь…
— Стой! Я отдам его тебе! Но он в другой комнате!
— Тебе опять не повезло, ты не выйдешь отсюда живой…
Маргарита просунула руку под подушку и достала чёрный бархатный мешок. Её черты лица исказились гримасой злости и отчаянья.
— Девять… Ты почти труп, Маргарита София Фредерика, графиня Эль Грейсток!..
Леди развязала мешочек, и алмаз засиял, но странным образом, лиловый свет, обнимающий и ласкающий её, не коснулся волка-оборотня!
— Он!
Выхватив из её руки алмаз, незнакомец растворился во тьме безлунной ночи.
Маргарита с трудом налила в стакан воды из хрустального графина на столе и перевела дух.
— Гипнотическое действие ослабнет через три недели, — шепнули сухие губы. — Я успею!
***
Пусть мне запрещено делать попытки говорить, но в искусстве общения мне найдется мало равных. Я очень быстро научился правильно лаять, необыкновенно выразительно вздыхать и громко визжать. Я разработал полный злобной угрозы рык. (Правда от него начинает болеть горло, поэтому после его исполнения мне нужно бежать к Господину Волшебному Творителю и выпрашивать у него мисочку молока). Моя протянутая в нужный момент лапа и весело виляющий хвост, в дополнение к нежному немигающему взгляду, говорят больше слов…
Я тружусь каждый день. Утром провожу инспекцию на камбузе, потому что надежда на дополнительный завтрак бессмертна, затем мне необходимо проверить канаты, сбегать в трюм, пообщаться с дежурными, короче, работа по хозяйству — это сложное и ответственное мероприятие.
Иногда бывают небольшие оплошности.
Недавно, совершенно случайно, я заглянул в каюту капитана. Рассказывать о ней в принципе нечего, каюта, как каюта. Вещей в ней побольше, но она мало отличается от других. Из отличий: большой ковёр от стены до стены и широкая кровать.
Вот с ней-то и случился конфуз.
Кровать оказалась для меня не слишком высокой, и с целью проверки её рабочего состояния, я прыгнул на неё. Как выяснилось позднее, она оказалась укрыта какой-то немыслимой антикварной тряпкой.
В силу возраста я ещё не разбирался в старинных покрывалах, лично скажу, люблю меховые широкие коврики!
Находясь на кровати Станислава, был поражён новыми ощущениями: она не давала мне стоять, и добираться до подушки пришлось короткими ритмичными прыжками. Она была такой обволакивающе мягкой, что я соорудил себе гнездо и уснул. Где-то часа через полтора учуял завтрак, спустился вниз, и мне пришлось бежать в трюм освобождать место для ожидавшегося вскоре обеда.
Всё шло хорошо. Но вечером наш капитан отправился спать. Очень скоро я услышал возмущённые крики и, быстренько прикинув что к чему, сообразил, что нашего Станислава не устроило мое гнездо. Поэтому, недолго думая, удрал под защиту Полины и лёг спать к себе в корзину. Когда капитан постучал к ней, естественно, я уже глубоко спал. Мне казалось, что учитывая количество стаи, возможность вычислить меня не высока и надежда, что на хлеб и воду посадят не меня, грела душу.
Пришлось долго слушать, как наш руководитель, солидный человек с громким родовым именем, противно разоряется по поводу немного испачканных подушек, ерундовых дырочек от когтей на брабантском кружевном покрывале и слегка пожёванного кусочка одеяла. Можно было подумать, что наш капитан готовился выставить своё лежбище на конкурс «Лучшая кровать месяца!».
Наконец, граф грозно навис над корзиной, и мне пришлось открыть глаза. Наш вожак мелочно тряс перед носом немного рваным покрывалом. К сожалению, надежда на нарисованную на моей морде оскорбленную невинность разрушилась в пыль. Капитан схватил мою лапу и приложил к следу на тряпке! Передо мной возникли блики суда и приговора, без смягчающих обстоятельств! Необходимо было срочно принимать меры…
***
Из дневника Полины.
С детства я впитала постулат о том, что для здоровья полезно начинать день с овсяной каши.
Поэтому утром я съедаю её и грустно смотрю, как Теодор уписывает две порции омлета и три больших тоста, густо намазанных маслом и медом.
Чтобы никто не решил, что за столом среди нас обжора, он объясняет такой аппетит нежеланием выслушивать лекции Дена по естественной истории. После этого эпатажа Акула начинает кряхтеть, мессир Грейсток улыбаться, а Ден ещё аккуратнее размазывать овсянку тонким слоем по тарелке.
— Ден, а ты не думал начать писать мемуары? — глумливо вопрошает Теодор. — Можно мне еще кофе?
— Уууууууу! — с подвыванием, докладывает снизу Рамзес— Я тут! Я голодный.
— Правда, пушистик? Мы все рады, что ты имеешь такой замечательный аппетит, но по-моему, ты съел больше всех, и должен был наесться, — говорю я.
— Ден, спорим, что за мою коллекцию кораллов можно выручить целое состояние в Роме. Ваши монахи всегда покупают всякую дрянь,— просветил Теодор глухую к его словам аудиторию. — В Нью-Дели я купил их за двадцать медяков — в Бритландии за него дадут не один фунт.
В то утро тоже всех завёл Леопард, это было его основное занятие на галеоне.
— Ух, ты! Здорово! — вдруг воскликнул он. — К нам же припрётся роммский лоцман.
Капитан отложил приборы и уставился на него.
— Послушай, Теодор,— начал он, — я не желаю влипать вновь ни в какие истории. Мы просто должны мирно пройти Республику, согласно договора. Тем более, что у нас Наследник…
— А у меня нет ни времени ни сил. И подготовить команду и корабль, а тут ещё Леопард со своей коллекцией и оборотень, с грязными лапами, — вставил Боб.
А Тео засопел и грустно уставился на Акулу.
— Я же не прошу кока жарить ноги римского лоцмана для псины,— заявил он. — У него наверняка варикозные вены. Хотя, на островах, Мак Уак решил бы, что это редкий деликатес. Но ребята, поохотившись на птеродактиля вместе с нами, станут их есть, хоть бы и в кляре.
— Я вообще-то не про вены лоцмана, а про успех предприятия и его подготовку, — наконец, возмутился Боб.
— А этот Марриолани? — высказался тут Скелет, серьезно. — Из поповских женоподобных гомиков?
— Ты спросил кто такой мессир Руиллиди Мариолани? — удивилась я. — Это же один из Высших в Триумвирате! Он же богоподобен… Он светлый…
— Не негр? — подсказал Тео.
— Так все говорят, — честно сказала я. — Но он стар. Ему пятьдесят, наверное. Он ведь отец нашего Дена.
— Я бы так не восхищался, будь он богоподобен, будь он светел и будь он мужчиной,— решительно произнес Теодор.
Все сидящие за столом заулыбались. Я явно чего-то не понимала. Но все подсознательно были напряжены и ждали неприятностей. Беспокойство тягучим маслом разлилось по галеону.
***
По вечерам фигура сплетённого хвостами дракона просыпалась под закатным бризом и впитывала капельки живительной влаги, наполненной солями самой плазмы жизни, текущей в чреве любого живого существа…
Мери рассказывала возлюбленному сказки, про высоченных юных Мелорнов. Она вспоминала своё детство.
Само солнце питало её корни, блестя алмазной крошкой на белых развалах мрамора, создавшего каменный террасный пейзаж на склонах небольших гор.
Маас от этих рассказов зеленел и, устремив в быстро чернеющую синеву неба взгляд, думал, как ему повезло, что такая красивая умная и удивительная Мери нашлась в этой Бесконечной Вечности пространства и сейчас находится рядом с ним.
Выросший на необитаемом острове, он жил в единстве с природой и воспринимал мир, как нечто сияющее и устойчивое, а жизнь, как форму, наполняющую тело разумом, мыслью, делом и словом.
Мери, наоборот, пыталась объяснить наивному Мелорну, что жизнь не должна разнеживаться, что, это череда борьбы, которая всегда следует за неприятностью. Она росла и знала — для неё жизнь — это вечный страх перед рабством…
Сейчас и другие думы волновали её.
Мери хотела бы жить так, в счастье и радости ещё долгие годы, но понимала всю тщетность своей мечты. И ещё она чувствовала в себе родившуюся новую жизнь, будущих её детей, которые уже глубоко в коре жили своей собственной, не проклюнувшейся ещё до поры сущностью.
— Ты сегодня царствуешь, о, львица, — шутил Мелорн, с некоторой опаской поглядывая на подругу.
…В этот вечер он, наконец, вырастил, то о чём мечтала его душа. Вещь, появившаяся у Мелорна, была похожа на венец, в виде венка из орхидей, созданных из тонкого зелёного золота. Головки цветков расходились в разные стороны, пересекаясь посередине, а внутри каждого цветка блестел переливаясь чистейший алмаз. Маас надел диадему ей на голову.
— Теперь смотри!
— Это мне? Но зачем?
— Я придумал её давно, ещё на острове. Впереди новые страны. Там теперь будет наша земля. Наш род. Мы не изгои. Мы Призванные.
— Я никогда не сниму этого! — улыбаясь, проговорила Мери, и прижалась к его губам.
Наконец, приблизился берег. Корабль шёл прямиком во внутреннее море. Вершина Солнцеликой горы Триумвирата была уже чётко видна. По решению совета корабля, «Морской Мозгоед» нагло обогнул Южный мыс и вошёл в залив Роммского Триумвирата.
Он гордо шёл под флагом ромлян!
Со стороны же восточной бухты, защищённой молом, выходили на перерез два сторожевых фрегата. Как выстрел в мирном небе прозвучало звонкое: «Приготовиться!». Галеон продолжал свой бег…
***
Три почтенных линдонских джентльмена сидели на втором этаже известной ресторации средней руки…
—Не дури! После восьми трупов по делу «Карты графини», меня трудно испугать твоим кулаком, разбившим твою же столешницу… И нечего строить милорда-то, перед кем, главное? Передо мной?! Я тебя последние тридцать лет знаю… Милордище! Своими руками маши перед носом у компаньона Луиса! Вот из него можно целиком вытряси юридическую душу! А Меня побереги, Коль, старый друг — лучше новых двух!
— Хватит, Джон! Давай обсудим наше дело. — Ресторатор, наконец, заговорил более мирно, но раздражение не потухло, тлея в глубине глаз.
С таким трудом и так хорошо проведённая операция рассыпалась. Известнейший в Империи сыщик Марк Борман и полковник Джон Бруно сидели тихо.
Подъехал экипаж. Хорёк Френки, не сняв плаща, вошёл в приватную столовую второго этажа. За ним, чеканя шаг, — Андре Пиктон, молодой и перспективный детектив. Хорёк передал депешу от адъютанта Древеса, Коль пробежал её глазами и сжёг в камине.
— Кто, наконец, видел герцога? Что он? Как выглядит и что говорит?
— Приказано передать, что он лично прибудет сегодня в ресторацию к восьми часам.
— Понял. Вы можете быть свободны.
— Ну, Коль, какие новости?
— Мой полковник, дела обстоят неважно, Во дворце целая буря. Герцог буквально заставил Её Величество подписать ему вердикт. Он лично решил возглавить эту абсурдную экспедицию. Весь Линдон трезвонит о массовых исчезновениях каких-то воображаемых кораблей. Рассказывают о невероятных плавающих чудовищах, караулящих суда на торговых путях. При этом в посольстве ВРТ был дан открытый приём в честь графини Грейсток, и насколько я понял, велено Высочайшим рескриптом не обращать на это внимания.
— Да, это я всё знаю, благодарю тебя за побитую молью информацию.
— В восемь я жду хмм… Герцога (вот дела!). Посмотрим, что будет дальше.
— Вот ведь, раздухарился, герой! — недовольно ворчал Луис. — Может, прямо на «Викторию», да поменять команду! Пока не поздно-то? Проще и спокойнее. Герцога, графиню — тихо по-домашнему на борт. Там и разберемся — куда и, главное, с какой целью поплывём! Судно отличное, припасов хватит.
— Хорошо! Держимся, старики! Попробуем авантюру. В столице пока тихо. Чтобы раскрыть этот заговор, надо понять его механизм!
В центральном зале «Чрева кита» было даже оживлённее, чем в воскресные дни.
В течение всей следующей недели корреспонденты, как официальных изданий, так и бульварных газетёнок, развлекали столицу побасенками о посещении герцогом ресторана средней руки и последовавшим за этим решением возглавить Великий Исследовательский Поход.
Сначала Коль позволил себе исподволь налюбоваться герцогской костлявой фигурой, ибо тот что-то писал, сидя в кресле приватного кабинета, затем Ампл пронзил трактирщика острым, как стилет, взглядом и, насмотревшись, наконец, на (вероятно) оробевшего содержателя «Чрева кита» снисходительно улыбнулся…
— Коль Вудро, не ошибаюсь?
— Да, Вы пожелали увидеть меня, мой лорд?
— Просто по пустяку, Вудро, чепуха. Посмотрите-ка на копию с гравюры… Этот документ был обнаружен в сокровищнице рода Грейсток. Может быть, вам известно откуда туда попала эта копия, и где находится оригинал?
— Я ничего не знаю про эту карту, мой господин.
— Печально, что я ошибся. Тогда я и не вправе вас больше задерживать, можете быть свободны.
Герцог вёл себя и выглядел странно, глаза его смотрели прямо, не мигая, и весь его вид говорил о некотором психическом нездоровье высокого лица. Не прошло и часа, как мистер Вудро поднялся на борт фрегата «Виктория». А владелец корабля, Министр и герцог жёг в это время секретные документы, с упорством маньяка, в особняке Главного Полицейского Управления. А его помощник, полковник Джон Бруно, кусал от бешенства тонкие губы.
В стране зрел заговор.
На следующее утро высокопоставленный чиновник из Адмиралтейства сверился со своими записями и любезно спросил, не припоминает архивариус, когда члены королевской семьи плыли неизвестно куда, на поиски неизвестно чего.
Генеральный архивариус Империи сэр Хайленд что-то припомнил из истории древних времён и даже смог указать несколько значимых имён. Потом все вежливо проговорили все положенные фразы при расставании со столь известным лицом, высказали сожаление, о том, что не смогли отбыть вместе с герцогом, и пожелали кораблю семь футов под килем.
***
Советы от Рамзеса.
Как попав под следствие и суд не пострадать.
Совет первый.
Если вас случайно застигли врасплох, когда вы наслаждались, грызя любимое покрывало вожака стаи, (вещь полезную, как для зубов, так и для носа), то вашим единственным спасением является падение на спину и громкий скулёж. Вас пальцем никто ещё не тронул, но кричать взывая к состраданию у окружающих уже надо! Болтайте всеми лапами, но не позволяйте хозяину погрызенного имущества дать вам под зад. Здесь всё зависит от ваших голосовых связок. Чем дольше будете орать, тем быстрее окружающие успокоят вожака!
Совет второй.
Как только вопли возмущённого обладателя старой никчемной тряпки станут мягче и тише, вы немедленно встаёте на все свои четыре и, крадётесь к представителям следствия и судебным заседателям.
Совет третий.
Осторожно подойдите к вожаку, и одновременно вашему судье, загляните в глаза и начните громко вздыхать
Совет четвёртый.
Представьте себе катастрофу, Вас не погладили. Чертова рука не опустилась.
Используйте своё секретное оружие!
Но в начале необходимо аргументированное пояснение: Боб, (как мой почитатель), преподнёс мне в день нашего знакомства роскошный кусок каната, настоящую коллекционную вещь. Оказалось, что его очень приятно держать в зубах, он правильного размера и приятно упруг. И если катастрофа становится неизбежной — я стремительно бегу за своим канатом.
Притащив канат, и, сев от судьи подальше, я, не выпуская его из пасти, начинаю грустно смотреть, и вид мой — самого несчастного и брошенного в мире существа — говорит: «Бейте меня! Бейте! Я буду молча страдать!».
Всегда, я, благодаря кусочку каната, бываю прощён. Есть в этом какая-то загадочная магия.
***
Даже самые умные люди умеют ошибаться. Особенно, когда они сами этого хотят. Меня хорошо учили хотеть, внушали мне это сильное желание. Хочется — это когда есть мизерная надежда. Всем нам ХОЧЕТСЯ сейчас проскользнуть мимо лазурного берега. Мне единственному не на что надеяться. Мне надо хотеть. «Морской Мозгоед» — моя первая и последняя шкатулка счастья. Первый причал, который отнёсся ко мне, как к человеку. Мне надо хотеть их спасти. В конце концов, меня и учили… Хотеть. Правда учителя, в своём рвении не учли, что у студента и ректора могут быть разные желания…
Мессир Грейсток был уверен, известие о гибели эскадры донеслось до Рома. Но флагман затонул, и передача оказалась невозможной. Отец же уверен в том, что графа арестовали, и Мелорны уже в его цепких пальцах, увенчанных огнеживущей саламандрой. Никто не ждал галеон у берегов Тиберия. Зато все ждут фрегат с громким именем «Надежда», который везёт меня…
Дальше, собрав всё своё мужество, я рассказал им правду. Свою правду. Всё остальное знала только Мери.
В завершении рассказа, я предположил, что существует циркулярное письмо из главного отдела по католическому надзору. Даже в несколько смягченном изложении моей истории , информация взбесила капитана, хотя по любому Триумвират был прав, и в глазах любого человека я выглядел преступником.
Тут я вспомнил о высланном на мои поиски фрегате и, проговорив всю ночь со своей деревянной подружкой, решил быть полезным, попытавшись спасти корабль. Другого выхода не было, и я был вынужден заняться обманом графа и своих друзей. Поэтому сейчас радовался возможности спасти всех и, наконец, сдаться властям.
Мой отец — прожжённый интриган и хитрый политик, поэтому мне и удалось убедить Станислава, что «Надежда» плывёт в Ром, чтобы вернуть беглого студента домой к любящим родственникам, а не преступника на казнь…
…Наконец, боцман просигналил на корабль, видя, что там спускают лодку. Люди с интересом, смешанным с недоверием, толпились вдоль бортов, рассматривая фрегат, подошедший к «Морскому Мозгоеду», носящему сейчас новое имя «Надежда». Тед, к моему облегчению, покинул мостик, я повернулся к мисс Полине.
Её сияющие глаза следили за мной с восторгом, но в этот момент её лицо стало испуганным, так как я был мрачен, как туча. Она поняла, что меня что то гнетёт и мило прикоснулась к моей руке дрожащими тонкими пальцами.
— Вы очень мудро поступаете, Ден, — твёрдо сказала она, — В порту вы вернётесь к нам. Мы будем ждать.
Но мне было не по себе, и слава всем богам, что Полина не поняла меня.
— Протест, поссоривший Вас с отцом, позволил нам познакомиться. Я чувствую, это судьба. Хотя и не до конца понимаю, почему Вы отклонили предложение своего отца. Мне кажется, это почетная и достойная Служба.
— Служба Триумвирату? — я не выдержал и усмехнулся.
— Миру и вере, — изменила она формулировку. — Это благородно, и совесть всегда требует, служить честно во славу божию и для людей, пусть и заблуждающихся и порочных.
Я даже не особенно понял эти её слова.
— Мне пора. Прощайте.
— Нет! Не прощайте, Ден. До свидания…
***
Дальше был обмен любезностями с капитаном. И его вытянувшееся лицо, когда он узнал, что передача Дена Руджа должна быть выполнена только в колодках. Потом меня погрузили и быстро вытащили, как ящик.
Затем, чтобы не ждать долго и мучительно, я кого-то ударил, но ошибся — не знал, насколько долго и бесперспективно можно умирать. Очень короткое время я мог удержать себя на ногах. Потом понял, что упал. Сразу несколько человек начали бить меня ногами. Они валяли меня по палубе, и я с каким-то садистским удовлетворением знал, что всё скоро закончится. Довольно странно, но я вроде бы со стороны наблюдал, как чёрный ромлянин хватает меня за волосы и, упираясь в грудную клетку, тянет, а потом с гордостью демонстрирует клок моих рыжих волос. Затем мне их начинают пихать в рот, я кашляю и задыхаюсь. Всем смешно. Мне уже совсем не больно. Наступил полдень.
Боб следит, как моют палубу, Рамзес тащит половики, Полина читает исторический роман, Тед чистит старые ружья. Наверное, мама на небесах, сейчас вспомнила обо мне, Станислав, вероятно, уже провёл корабль и принимает меры предосторожности, на случай, если я заговорю…
Они могут не волноваться. Все, что во мне, там и останется. Надеюсь, что осталось немного. У меня туман в голове и всё как во сне. Периодически на меня льют воду и потом опять бьют. Глупо столько бить. Я не чувствую ударов. Потом во мне зарождается мысль: «Почему? Почему я так долго не могу умереть? Мама,мамочка, зачем ты родила меня таким сильным?».
Наконец, бесконечный день уходит на отдых. Удары стали реже. Все устали.
И вот, из сладкой истомы сна я, выныривая, слышу нежный голос профессионального карателя Триумвирата:
— Мальчик имеет много сил. Он хорошо подготовлен.
Меня сажают на скамью, поливают водой, дают пить и, кажется, даже одевают. Потом куда-то несут или ведут. Через какое-то время до меня доходит, что мы едем. Едем в закрытом экипаже мимо мраморных палаццо Тиберия, увитых бувенгилией и плющом, мимо фонтанов и статуй. Скорее всего, это бред, я надеюсь на агонию, скорей бы. Оказывается, умирать не страшно и, скорее всего, легко. Ещё вдох и всё.
Нет. Передо мной качается грязно-салатовая стена, на ней какие-то красно-коричневые точки. Я протягиваю к ним руку, и они оставляют маленькие дорожки. Наверное, это кровь. Интересно, чья? Может, моя? Как она оказалась на стене?
Долговязый монах инквизитор приказывает мне сесть на корточки и встать десять раз, я его не понимаю. Он бьет под колени, и они сгибаются сами. Ну и сразу бы так показал, зачем говорить-то. Я падаю…
Другой предлагает воды и спрашивает насколько мне плохо, может, нужен врач?
— Где у тебя болит, сын мой?
Я не могу определить где. Наверное, у меня не болит ничего. И тут я вспоминаю про сердце. Вот, оно болит.
— У тебя его нет? — гремит в ушах.
Но я знаю точно: у меня есть сердце, и горжусь этим фактом.
Потом всё меркнет.
Не знаю когда, но кто-то волочит меня и кладёт на тюфяк.
Этот кто-то обращается к темноте:
— Мастера у нас, братья: не доживет до утра! Воды ему дай!
Откуда-то из синей дали моря и неба я слышу:
… Когда глаза устанут и плоть изгонит дух
Туда, где мрака ночи нет, на суд душа придёт
Туда, где правдою всегда заполнена среда,
Где скажут искренне тебе последнее «прости»
И на постой определят тебя в конце пути…
Я ещё не умер. Эй! Люди! Не хороните меня заживо. Мне страшно. Не хотят слышать. Моё тело лежит не движимо. Я не хочу, чтобы меня зарыли живым…
Это панихида. Самая настоящая панихида. Кого же они хоронят? Кто здесь? Только они и я. Ах да, я! Может быть, это мои похороны? Да послушайте, люди! Это недоразумение! Ведь я всё-таки не мёртвый, я живой! Видите, я смотрю на вас, разговариваю с вами! Бросьте! Не хороните меня!
Я напрягаюсь, и какой-то чужой голос шепчет:
— Пиить…
Голоса перестают петь, и я слышу:
— Смотри-ка, очнулся… Во, даёт! Лошадиный организм!
***
Лицо патера Сорнента, долговязого тощего и дотошного служаки, ступившего на борт «Надежды», выражало стремление к правоте и скорейшему завершению неприятного дела. Но показная надменность несколько уменьшилась, как только он рассмотрел ухмылки моряков и физиономию их капитана.
— Доброе утро, падре, — поприветствовал его Станислав. — Вы находитесь на борту прославленного фрегата «Надежда». Моё имя Ромул, капитан Ромул Рем.
Отец Паскаль Сорнент недобро посмотрел на представившегося. Известный капитан совсем не был похож на прямодушного вояку, обязанного арестовывать младших отпрысков Великого Клана.
— Где он? Наконец-то, я увижу гадёныша! У него надеюсь, будет возможность поважничать на виселице! — презрительно буркнул патер. — А сейчас мне нужен заморыш, или его тело. А вы направляйтесь по Высочайшему Повелению в поддержку дружественного нам фрегата «Виктория». Он прибудет в бухту через неделю. Пока швартуйтесь, отдыхайте и готовьтесь!
Капитан, сделал вид, что его поразило это новое задание, и обратился к отцу иезуиту:
— Что Вы такое говорите? Мы, не пришвартовавшись ещё, уже вновь в поход! А что будет с нашим… Ммм… Гостем корабля? Мы догадываемся, падре, как он не прав, обидел отца… Внушите мальчишке, что он сделал непростительное и как ужасно его положение, ребенок извинится и наладит отношения с семьёй…
— Но позвольте, — замялся офицер Триумвирата, — весь материк разыскивает сына, предавшего клятву. Он преступник Великого Дома. Вы что, свалились с Луны? Младший Мариолани, после сожжения его матери-ведьмы, стал еретиком, громогласно отказавшись от Веры в Святой престол! Иии… Почему на нем нет колодок?
Тед, сверху внимательно прослушавший диалог, потом, рассказывал, что его светлость сразу стал белым, а губы его сжались в тонкую сухую полоску.
— Между тем, святой отец, сообщаю вам, — громко заявил он, — я являюсь офицером флота Великого Ромского Триумвирата, а не мясником!
У отца Паскаля округлились и без того большие глаза. Лицо приобрело пурпурно-зелёный оттенок, но в толпе моряков слышались сальные шутки, и он решил не рисковать. Корсары же ещё не поняли сути…
— Я готов, — промолвил, подвинувшись на шаг, Деннис.
Падре молча смотрел на спокойно стоящего преступника, и думал, как этот проходимец обманул даже известного морехода?
— Так ты готов?! Ну-ну! — наконец, не выдержал иезуит.
Голос графа был холоден, как лёд:
— Вас скверно воспитали, падре, и это заметно. Я — капитан и посол их Святости и племянник самого Хранителя Тиары.
— Я надеюсь, что все образуется, — обратился он к Руджу.
Оперативник раздражённо махнул рукой и показал преступнику на место в пришвартованной лодке. Сам же, продолжая удивляться, поспешил откланяться и сесть следом за арестованным.
Лодка отчалила. Странный корабль, с двухголовым драконом на носу, вошёл в порт и встал для дозаправки водой и всем необходимым, с целью скорейшего продолжения маршрута. Команда на берег не сошла.
***
Двое суток спустя, после того, как Ден добровольно сдался Отцам-основателям, фрегат «Надежда» снялся с якоря и тихо вышел в море. Только самые глазастые завсегдатаи в порту, с удивлением, обратили внимание, как складные очертания фрегата изменили на фоне заходящего солнца свой вид, превратившись в бочкообразный галеон. Корабль на приличном расстоянии прошёл около десяти узлов вдоль берега и встал в дрейф в открытом море, приблизительно напротив входа в бухту Святого Тиберия.
К тому времени, когда фиолетовый сумрак южной ночи опустился над Ромским морем, к берегу напротив тюремного замка причалил баркас. Из него вышли четверо. Две фигуры отбрасывали гигантские тени, скрывая остальных.
Цепочкой, небольшой отряд поднялся по насыпи, пересёк косогор и, как-то неспешно, с уверенностью ничего не опасающихся людей, подошёл к центральным воротам замка.
В канцелярии по приему арестованных пустующей портовой тюрьмы восточного следственного управления Триумвирата шла работа. Двое за славной бутылочкой шардоне обсуждали события дня…
— Младший дознаватель отпросился у меня вчера на неделю в Тиберий. А на это время поручил мне своего арестанта. Я бы поспешил на его месте — помрёт мальчишка-то, всё-таки из властителей, отпеть бы надо.
— Вот уж беду нашли, — говорил тюремный эскулап, обладающий, вследствие своей профессии, определенной толикой вольнодумства. Господь бог наш, зная, чей он сын, проследит и не отправит парнишку в ад.
Они смеялись над этой шуткой, пока, бутылка, не опустела, и друзья не решили ложиться спать.
— До утра! — решила комендатура.
— А за ним приедут-то во сколько? — зевнув спросил тюремщик.
— Да не раньше полудня.
— Поставить караульного у этого… Тела?
— Зачем? Спать пошли. Куда он денется?
Наступила полная мёртвая тишина, свойственная погосту и тюрьмам. И вот тогда кто-то медленно приоткрыл внутреннюю дверь, и двое проникли в камеру.
На слежавшемся от времени и сырости тюфяке, в серой дымке начинающегося летнего рассвета, проникающей сквозь узкие решётки оконца, лежала мешковина в пятнах бурого цвета, под которой с трудом можно было рассмотреть неподвижное тело.
Две фигуры склонились над ним, раздался слабый стон. И, сквозь пелену забытья, Ден услышал голос Боба:
— Тихо-тихо, мальчик. Всё. Уже всё закончилось. Потерпи чуть-чуть.
***
Сидя на прохладных после ночи камнях часовой, каким-то своим третьим чувством рассмотрел со стороны лестницы силуэт.
— Эй, кто шляется? — ворчливо спросил он, не сомневаясь, что это не спится его сменщику.
— Это я, — услышал он тихий ответ Теодора по-итальянски.
— Это ты, Хуан?
— Да, это я! Но у меня совсем другое имя, — услышал он.
— Как это? — не понял монах-охранник.
— Бывает, — ответил Гризли.
Тюремщик, застигнутый врасплох, не успев издать и звука, перелетел через низкий парапет камнем упав в воду.В тяжёлой кожаной одежде, с медными бляхами, он сразу же пошёл ко дну, избавив людей Станислава от дальнейших хлопот.
— Тс!.. — прошептал Боб ожидавшим внизу людям. — Без шума, уже всё.
— Не всё, — услышали скрип тугой древесины люди.
— Не всё, — усилившийся звук повторился. — Ждааать!
Двое молча постояли в темноте ещё несколько минут, наблюдая за светлячками, роившимися над рододендронами, затем, как бы нехотя, неспешно, проскользнули на свои места в баркасе и, наконец, беглецы отчалили…
Утром жители Тиберия проснулись раньше обычного. Старый памятник искусства — портовая тюрьма восточного следственного управления Триумвирата с грохотом скатывающихся в море камней внезапно рухнула. Когда осела пыль, оказалось, что косогор и вся прибрежная зона покрыты буйной южной растительностью. От тысячелетней каменной кладки не осталось даже следа…
***
Берег родной Бритландии растаял в туманной дали. В прекрасном расположении духа Его Высочество герцог Ампл соизволил отправиться к себе в каюту, насвистывая незатейливый мотив песенки портовых грузчиков. Прислуга и моряки вздрагивали, а он, казалось, не замечая, улыбался в такт ритма стишка. Он был спокоен и уверен в себе. За время путешествия он выучит сиамское наречие. Решение посвятить занятиям ежедневно, не менее трёх часов, позволит ему свободно общаться с туземцами.
Но уже утром несносный Коль Вудро, (ботаник экспедиции), ввинчивался острым шурупом в его сознание, не давая постичь тонкости сиамских деепричастий. Он болтал, без умолку, пытаясь рассказать о каких-то мостах, пушках, чиновниках, картах и прочей неинтересной Рене мишуре. Даже умеренная грубость, которую смог позволить себе герцог в обращении с низким сословием, не отвадила болтуна.
… По утрам и вечерами к нему подходила тенью прекрасная Маргарет. И он стоял рядом с ней, любуясь её величием… Ему снились странные сны. И он делился ими с графиней. Она смотрела на него и тихо шептала:
— Ничего, все нормально, надо успеть… Успеть…
***
Иногда, день начинается с подарка — чудесного утра, когда ты бодро и весело выскакиваешь из корзины и бежишь за лучом солнца на свежий воздух!
И я решаю провести утреннюю инспекцию корабельного трюма. Там, в тиши и сумраке кладовых, всегда можно провести ревизию и нагнать ужаса на проживающих там «мадамок», любимых мной всем сердцем.
Это утро тоже началось чудесно и по началу проходило под лозунгом: «Удачной тебе охоты, Рамзес!».
Тут требуются небольшие пояснения: если в трюме шляется пират, да ещё и с бутылкой, то производимый им шум похож на шум камнепада и водопада одновременно. Естественно, в этом случае охота не начавшись будет сорвана! Поэтому только ранним утром она возможна. На рассвете не шляется никто.
Неторопливо обследуя этот непривычно тихий мир моих мечтаний, я крался по знакомому мне маршруту к загончику в самом конце трюма. В нем по утрам совершали променад мои милашки.
В сооружённом заботливыми руками загончике проживало десять нелетающих птиц. Себе я давно наметил самую толстую, неповоротливую и достаточно прожившую курицу, явно отслужившую свой яйцекладущий век. Но кура сразу взяла с места, несмотря на свои преклонные года, и полетела как пушечное ядро. Да и вся инкубаторная стая рванула вперёд быстрее аргамакского скакуна! Мои четыре лапы отставали от них всего на метра полтора, я гнал их в узкое пространство между балками трюма и ящиками. Дуры ровненько влетели, куда мне и требовалось! «Сладенькие вы мои!», — подумал я и, затормозив, облизнулся!
Всем известно, что добыча, загнанная в угол — это обед! А потому, я не торопясь вошёл в проход. Но там стоял жердеобразный, крайне не приятный объект с метлой.
Имя ему — Хьюго Пью
Он одарил меня злобным взглядом и медленно, но верно стал снимать ремень…
Намотав его на кулак, он со словами: «Ну, радость моя, ты доигрался! Иди сюда, собаченька!», — стал приближаться ко мне. Не надо быть гениальным, чтобы не понять его намерений. Поэтому я развернулся и с достоинством поспешил удалиться из коридора.
***
На море в это время года стояла отменная погода. Ночами, когда на тёмном небе появлялся Млечный Путь, и созвездия начинали свой хоровод, Мелорны, прижавшись друг к другу телами, о чём-то вели свои беседы…
С рассветом на востоке появилась нежно-персиковая полоса, означающая скорый восход, и Рамзес, потягиваясь, выходил на полуют, встречая новый день…
Ден проснулся ещё до того, как солнечный диск окончательно залил мир светом, и теперь парень обозревал свою каюту в полубессознательном сомнении.
Ден лежал и думал, что, вероятно, бредит, или спит. И что ему ни в коем случае нельзя просыпаться.
Тем не менее, ему стало интересно… Он повернул голову туда, где в прошлой счастливой жизни стоял его стол. Стол стоял на месте…. За столом, положив на него голову, спал Теодор. И храпел. Вот и его шкаф, в котором вместо одежды лежали такие важные предметы, как маленькая рогатка, большое увеличительное стекло, пучок красивых перьев с острова, там же стояла большая иллюстрированная энциклопедия, купленная им самим в Нью-Дели на все скопленные деньги.
«Замечательный сон», — подумал юноша.
В этот момент Теодор всхрапнул как-то особенно руладисто, Ден вздрогнул, и затаившаяся до поры боль пронзила его. От неожиданности парень застонал и попытался перевернуться. Боль накатила ещё раз, и захотелось сразу кричать и выпить воды…
Проснулся и подскочил Теодор.
— Денчик, ты меня слышишь? Что, что ты хочешь? Сейчас … На… Осторожно… Погоди, я помогу… Ну ты, засранец! Станислав тебя убьёт, когда поправишься! Зачем всех обманул-то! Зараза! Хорошо, что ты просыпаться стал. А то три дня, всё спишь и спишь… Вчера устроили совет! Идём домой! Мери-то наша… Ждёт маленьких Маасов… Хе-хе…
Из совершенно гладко обструганной доски, невесть как, выросла женская рука и с не девичьей силой дала щелбан сплетнику по затылку.
— За что? — возмутился Леопард!
Ладонь сжалась в кулачок, и рука исчезла.
— Ты, очнулся, мальчик? — прошелестела Дева, — как же ты нас всех испугал…
Деннис закрыл глаза и, в первый раз после страшной смерти матери, беззвучно заплакал. Незаметная слеза скатилась по скуле и спряталась в подушку. Когда в каюту вошли Боб и Станислав, парень уже опять спал. Он поправлялся. Его ждали родные…
***
Великолепный фрегат, носящий имя «Виктория», был классическим произведением искусства, такие суда сооружались на верфях Гилландии. Его формы полностью характеризовали его содержание. Четкость и красота линий, свойственная людям высокой крови, классически сочетаемая с богатством и простотой внутренней отделки, практически ставили подпись росчерком корабелов, кем являлся хозяин этого корабля.
Комфортные каюты, больше напоминающие покои, были полны солнечного света, который лился через втрое увеличенные и основательно укреплённые металлическими резными переборками окна. Простая форма кровати выдавала пергамскую березу, а драпировка радовала арабской золотой вязью.
Герцог Ампл, владелец фрегата, так странно и неожиданно покинувший свой пост руководителя ГПУ, прогуливаясь утром по палубе, отметил, что небо уже не так безоблачно.
После их выхода из внутреннего моря в открытый океан погода стала менее устойчива. Видневшиеся ещё вчера гористые берега Триумвирата к утру истаяли в синем мареве океана.
— Похоже на нас надвигается шквал, мы были вынуждены уйти от берегов, — сказал герцогу стоящий на корме Коль Вудро, которого по прихоти Его Высочества все называли профессором-энтомологом
— В такое время года мы вряд ли быстро доберёмся до Нью-Дели.
Энтомолог не обманулся в своих предположениях. Уже после двух часов, с востока пришёл шторм. Всю ночь корабль боролся с непогодой и только к утру, слегка потрёпанный бурей, вернулся к берегам, чтобы проплыть мимо портового мола, живописно созданного самой природой, слегка подправленного людьми. Пройдя дикий сад из переплетений буйно растущей зелени и отметив исчезновение огромного каменного форта, корабль, вошёл в гавань Тиберия — одного из самых старых и известных городов Ромского Триумвирата. Тысячелетний город блистал старой и современной архитектурой — площадями, палаццо и соборами, в которых хранились останки Великих корабелов.
Очень быстро от белого мола к «Виктории» направилась барка, в которой важно сидел иезуит в фирменной серой сутане военного чиновника высокого ранга.
***
… Прошло три недели с того момента, как «Виктория» вышла из территориальных вод Бритландии. Герцогу всё чаще снились странные сны, а путешествующие с ним учёные мужи всё сильнее напоминали каких-то неуловимо знакомых ему людей.
Прекрасная Маргарет стала реже встречаться с ним, и сегодня, проснувшись, герцог впервые за последний месяц, осознал, что всё вокруг него не сон. А его сны — это его собственная память и мысли. Чертыхнувшись, полураздетым, он выскочил из каюты. Корабль стоял в порту. Леди Маргарет на причале торопливо садилась в открытую коляску…
Самолюбие герцога пострадало невероятно. Кровавая рана, нанесённая кинжалом интриганки, не давала ему покоя, и в тот же вечер в кают компании разгорелся спор.
— Господа, — начал, наконец, осознавший себя, милорд Ампл, — я сильно виноват перед вскормившей меня Империей и Её Величеством…
Но, посмотрев на кислое лицо полковника и повисшее тучей молчание вокруг себя, он споткнулся и скомкав речь, закончил:
— На повестке дня два вопроса: за чем меня тащила с собой леди Маргарита, и куда она направляется; вторым же вопросом, нам необходимо решить — плывем ли мы вперёд, или возвращаемся, так и не приоткрыв завесу этой тайны.
***
Я скромно ждал завтрака, даже не подозревая, какая дождевая туча нависла над моей бедной головой, и каким ливнем выльется на меня месть противного куролюба.
Страшное подозрение впервые закралось под шкуру лишь в тот момент, когда на пороге нашей с Полиной каюты, тощей, кривоватой тенью, возник сам Хьюго Пью. Оказалось, он явился поговорить с Моей Соседкой.
Полина мило и приветливо отворила дверь, пригласив войти наглеца, состоящего из куриного навоза, соломы и корабельной грязи. Я очень тактично, ибо не красиво мешать разговору двоих, вклиниваясь третьим в беседу, залез под кровать.
Но речи у нашего порога было слышно даже в кубрике. Голосом трезвенника, не употребляющего даже кефир, Хьюго начал вопить о невосполнимой утрате, которая постигла галеон поутру. Лучшая представительница птичьего населения обитаемого мира, честнейшая и чистейшая пташка, вскормленная его загрубелыми руками, сегодня окончила свои дни в результате сердечного приступа. Этот бриллиант курятника, ласковая труженица, снёсшая не один десяток яиц, погибла.
Пью всхлипнул, опустил глаза под кровать и попросил стакан воды, после чего замолчал, дав почувствовать, (мне и Полли), всю глубину постигшей всех утраты.
Выждав полагающуюся случаю паузу, он, пригласив Боба в свидетели, утёр слезу и перешёл к делу.
— Эта птица — изумруд курятника, — объявил он, — ушла от нас, спасаясь бегством от безжалостных челюстей кровожадного монстра, промышлявшего поутру в трюме.
Полина некоторое время осмысливала его речь, а затем потребовала у Хьюго, (мне показалось, что он давится от смеха, зараза), объективных доказательств.
— В конце концов, — сказала она, — на нашем корабле проживает двадцать человек, и многие из них имеют подмоченную репутацию.
— Да я своими собственными глазами! — зашёлся от возмущения тощий куролюб, — Я всё видел сам!
В результате проникновенной речи Хьюго доврался до того, что громогласно объявил, будто во рту у меня было полно куриных перьев. Видимо, на шею я повязал салфетку и в лапах держал столовые приборы. Но ему верили! Боб, принёс вина, и между сочувственными охами не забывал ещё подливать в стаканы. Но результат был ужасающим. Меня лишили законного завтрака!