11 сентября 427 года от н.э.с.. Продолжение
* * *
Напор Внерубежья на мрачунов слабел, но слабели и мрачуны… И не только слабели – задыхались дымом, падали под ударами ветра, горели в подступившем слишком близко пламени. И если ветер они могли остановить, то впитать энергию ходившей ходуном земли им было не под силу…
Красен беспокойно оглядывался на стены, и тёмный бог догадался, чего он опасается: вихри рождал горячий ветер, они свивались там, где его струи сталкивались с холодным туманом, а это означало, что вихрь может родиться и посреди Хстова… Но, видно, высоты стен хватило на то, чтобы не пустить горячий ветер в город.
Энергию ослабевших добрых духов пили теперь тысячи колдунов, а змеиные шеи вихрей приближались с севера: не все они таяли, не все умирали по пути – некоторые, столкнувшись, сливались в один, сильней и шире остальных.
Солнце появилось вдруг меж полосами туч на востоке от Хстова, осветило кровавое небо зловещим светом, положило черные тени на красные его клубы. Небо теперь трещало прямо над Хстовом и грохотало от горизонта до горизонта, молнии то вспыхивали где-то внутри туч, то, как быстрые змеиные языки, касались земли и тут же втягивались обратно.
Одна из воронок хоть и повернула на восток, но не обогнула крепостных стен – краем задела строй кинских мальчиков и строй колдунов, ударилась в Козью башню, сорвав с неё тесовую крышу, но расплющилась от удара и оползла по стене на землю. Вместе с ней по стене оползли поднятые вихрем человеческие тела, тесовые доски пролетели над домами, над головами перепуганных хстовичей и осыпались на мостовую, ранив нескольких обалдевших от ужаса прохожих.
Козья башня, северо-восточная, оказалась самой уязвимой: вихри колдунов двигали воронки смерчей только на восток (темный бог не мог с точностью объяснить этой закономерности).
В Тихорецкой башне Государь сжимал и разжимал кулаки, не отрываясь от узкого окна-бойницы.
– Им не хватает сил! Не хватает!
Горячий ветер трепал его белокурые волосы. Тёмный бог тоже видел, что силы колдунов (и мрачунов в Верхнем мире) на исходе.
Под ударом смерча осыпался кожух Козьей башни из искусственного камня, ветер выбил булыжники из старой кладки – два-три удара, и она не устоит. Колдуны сражались теперь за свои жизни больше, чем за крепостные стены, – отводили воронки от себя, а не от Хстова.
Небо тянуло щупальца к городу, но не доставало до его дна, лишь молнии били по домам и башням, поджигали деревянные крыши, и кто-то тушил пожары, а кто-то стоял на коленях и молил чудотворов о прощении – в межмирье хлынул поток энергии, который подхватили чудотворы Славлены (при всем желании помочь хстовичам они не могли).
– Вихри колдунов лишь отводят ветер в сторону! – то ли самому себе, то ли герою с досадой сказал Государь. – Рвут смерч только невидимые камни!
Он думал – но не смел говорить вслух – о том, что тёмной богине не достает сил для невидимых камней. Он не предполагал, что её добрый дух больше не станет присылать ей энергии.
– Государь… – несмело начал герой. – Пушки. У вас же на стенах стоят пушки с разрывными снарядами.
Тёмный бог усмехнулся бы, если бы мог, – этот парень думал о пушках с не меньшей любовью, чем о своей маленькой девочке!
– Да! Пушки! – воскликнул Дубравуш.
– Хорошее предложение, – сдержанно кивнул первый легат армии, стоявший у соседней бойницы, и скорым шагом направился к двери.
Рухнула Козья башня, подмяв под себя ряды рынка и многочисленные постройки постоялого двора, и следующий смерч юзом прошел по Хстову вдоль восточной стены, круша все на своем пути, тряхнул Тихорецкую башню и добрался аж до Прогонных ворот, но на большее сил ему не хватило.
Пожары разгорались всё жарче – по окраинам, где стояли деревянные дома, а не каменные, крытые черепицей. Первый залп пушек с западной стены раздался довольно скоро – и оказался удачным: один из снарядов разорвался, столкнувшись с бешеным ветром смерча, и обрубил его длинную ногу.
Отчаявшиеся было колдуны воспрянули, со стены раздались крики, славящие мудрого и сильного Государя, – тот радостно потёр руки.
– Мы еще поглядим, кто кого!
В доме Красена на Столбовой улице изнывал от бездействия Славуш, а строгая экономка стояла на коленях перед ликом чудотвора и прилежно молила его и Предвечного о спасении. Ни Славуш, ни Предвечный остановить ветер не могли, а вот бившие с крепостных стен пушки время от времени подрубали ноги чудовищным вихрям – пока не кончились разрывные снаряды, отобранные Государем у храмовников.
Ещё один смерч, проникший в Хстов через дыру на месте Козьей башни, покатился вдоль восточной стены, по проторенной его предшественником дорожке, – Тихорецкую башню тряхнуло основательней, и кожух из искусственного камня с шорохом хлынул вниз.
В окна-бойницы влетел горячий ветер – запертый, с воем забился внутри покоев, погасил свечи, надул гобелены и захлопал ими, будто парусами. Первый легат армии посоветовал Государю перебраться в другое место – например, в Южную надвратную башню, но тот отверг предложение, на этот раз не ради пустого позёрства – лишь потому, что на пути к Южной башне бушевали пожары.
А вихри, шедшие с севера, не иссякали – и несли с собой облака серого пепла (праха Внерубежья), внутри которых бесновались молнии.
Скоро на подступах к хстовским стенам невозможно стало дышать, пепел сыпался в жидкую грязь, превращая её в грязь густую и цепкую, вокруг стемнело – сквозь пепельную пелену на землю не пробивался солнечный свет.
Облака пепла заволокли и город – обреченные вопли хстовичей, детский плач, мольбы, молитвы и рыдания повисли над городом единым надсадным, звенящим воем. Пушки смолкли, колдуны свивали вихри вслепую и отправляли вперёд наобум. И только тёмный бог, глядя на землю сверху вниз, видел, как три воронки, столкнувшись, сплелись в одну, огромную, широченную – даже разрывной снаряд не перебил бы ей ногу…
Темный бог видел, что воронка эта идёт прямо на строй колдунов, – а вздумай они менять её направление, сметёт и кинских мальчиков, а потом прорвется в Хстов, и ничто уже не спасет Тихорецкую башню. Государь, кашляя и ругаясь, велел закрыть окна-бойницы.
– И какой же ты, к едрене матери, бог Исподнего мира? – поинтересовалась человеческая сущность тёмного бога у божественной. – Если твой мир рушится у тебя на глазах, а ты не можешь вмешаться? Если на твоих глазах сейчас погибнет твоя дочь, два лучших твоих воспитанника, рухнет или задохнется пеплом любимый тобой город? Мы так и будем молча всё это созерцать, гордо задрав подбородок?
Божественной сущности ирония была не свойственна, тёмная сила тёмного бога умела ненавидеть, но не знала любви, не понимала иносказаний, не могла говорить и не имела подбородка.
Она лишь обратила взор темного бога на Верхний мир, где по металлической платформе вездехода чудотворов шлепал босыми пятками сонный Йока Йелен.
* * *
Разъярённый зверь обходил Славлену стороной – грозы бушевали с севера и юга, тугие верёвки ветра связывали небо и землю где-то на горизонте, где-то на горизонте пылали поля, леса и деревни. Где-то уходили в разверстую землю Храст и Ковчен.
Но Славлена стояла – ураганный ветер снёс лёгкие постройки, молнии поджигали дома и деревья в парках, бушующая Лудона вышла из берегов, затопила набережную и продолжала подниматься (виной тому не только ливни, ветер повернул её течение вспять) – но Славлена стояла.
Жалкая сотня малолетних мрачунов из Брезенской колонии встречала ураганы на окраине Славлены, там, где начиналась каменная набережная, и, возможно, поэтому Лудона ещё не смыла окончательно те здания, что лежали вдоль её берегов. Мальчишки остановились на террасе мемориала, возведённого в честь героев северского движения объединения, – чудотворов, разумеется…
Высокую стелу в форме клинка опрокинуло ветром, вода подмыла обращенную к берегу сторону террасы – часть вымостивших её плит рухнула в реку.
– Инда, высади меня здесь, – сказал Йока, не оборачиваясь.
– Ты уверен? – переспросил тот.
Йока всё же оглянулся, ничего не сказал – лишь смерил Инду взглядом, будто окатил ледяной водой из ведра. Инда постучал в железный пол железной рукояткой перочинного ножа, завалявшегося в кармане, – водитель понял его правильно и остановился.
Разумеется, Йера сошел с вездехода вместе с сыном, и Инда, подумав, решил, что его место тоже здесь, – о детях и прочих спасенных позаботятся без него. И только спускаясь по лестнице вниз, вспомнил вдруг, что у Вечного Бродяги теперь нет Охранителя…
Или – есть новый Охранитель? Тот, кто в одиночку убьёт змея, сам станет змеем…
– Стойте! Погодите! – раздался с платформы мальчишеский голос: Мален тоже решил присоединиться к товарищам, и никто внизу почему-то его не задержал.
Инда покачал головой и помог ему сойти вниз. Не было ничего удивительного в том, что через пятнадцать минут вода в Лудоне перестала подниматься.
Мальчишки-мрачуны раскрыв рты смотрели на Вечного Бродягу – он не оставил им ни капли энергии, и вряд ли они были этим сильно расстроены: у мрачунов, как и чудотворов, есть предел насыщения, и подросткам, не имеющим опыта, особенно трудно через него перешагнуть.
Инда никогда не имел дела с детьми (не считая собственных сыновей, конечно) и мучительно думал, глядя на мальчишек, чем может отблагодарить их… Что должен сказать им за то, что они стояли здесь и закрывали от ветра Славлену, – его, Инды, Славлену, город чудотворов, а не мрачунов.
Тем мрачунам, которые остались на Речинских взгорьях, он уже никогда ничего сказать не сможет, а ведь огненной реке не хватило совсем чуть-чуть, чтобы добраться, например, до Грады Горена…
Эту толику силы у неё забрали вставшие на пути разъярённого зверя мрачуны…
Обитаемый мир принял первый удар Внерубежья – по подсчётам Инды, подходило к концу каскадное отключение подстанций, и гигантские волны в этот час смывали с берега Афран, а значит, самое страшное (здесь) было позади. И, ощутив некоторое облегчение, Инда размяк, расслабился, расчувствовался.
Рядом с ним покачнулся и едва не упал один из мальчишек – от усталости. Инда подхватил его под локоть – мальчишка промок до нитки и дрожал от холода (хотя ветер с востока был, пожалуй, слишком горяч). Непромокаемый плащ чудотвора вряд ли мог его согреть, но Инда все же накинул плащ мальчишке на плечи и обхватил их рукой.
* * *
Агония Внерубежья была страшна и разрушительна, но это всё же была агония – предсмертные конвульсии издыхающего хищника. Пожары ещё не догорели, грозовые тучи вылили на Обитаемый мир не всю воду и выбросили не все молнии, ветра ещё тянулись с востока на запад, но перестала дрожать земля, покрылись твёрдой коркой огненные реки, распались, расползлись квашни смерчей…
Йока сидел на каменной плите мемориала, обхватив руками колени. Жизнь возвращалась к нему медленно, вместе с болью ожогов. Жизнь, рассудок, воспоминания, чувства и ощущения. Неотвязные воспоминания.
Кипящее лицо Цапы – и жалостные слова профессора: «Всё будет хорошо, Йелен»… Его тяжелое обугленное тело на камнях… Его и Черуты. Запах горелого мяса.
Запах вспоротого брюха – зажатый зубами крик Змая, превратившийся в тонкий вой.
«Ты переживёшь, ты сможешь это забыть».
Руки на обоих плечах – сохранившие ему жизнь руки… Молния, поделённая на троих, – и вовсе не поровну поделённая. Свою часть Йока выпил, а остальное досталось профессору и Черуте – обугленные тела на камнях…
«Ты прорвешь границу миров и останешься в живых. Веришь?»
– Я даже не попрощался с ними… – хрипло выговорил Йока, посмотрев на отца. – Пап, ты понимаешь, я с ними даже не попрощался…
«Не вижу ничего смешного. Чем это Змай хуже, чем Йока Йелен?» – худые синеватые ноги, торчащие из коротких зелёных штанин, лежат в ручье на дне Гадючьей балки.
– Он в Хстове пожить хотел… – Йока сжал зубы. – По-человечески. Я даже не нагнулся к нему, когда он умирал.