Потом они шли через местный лес к берегу залива, спотыкаясь на замшелых камнях и скользких древесных стволах, и Исли вяло думал, куда же подевалась асфальтированная дорога, по которой его привезли в казино от самой пристани. В лесу было мокро и темно, с ветвей то и дело срывался водопад брызг. Насмешливо ухали совы. Туфли Исли утопали в чавкающем мху. Белые волосы девушек, ушедших вперед, светились во мраке. Шли хаотично, на ходу передавая друг другу бутылку абсента, громко переговаривались. На одном плече Исли висел бормочущий Рубель, на другом — Джи-Ди Вашингтон Гейбл-средний. Исли старался их не потерять. Прямо перед ним Ларс на руках нес Роксану, а следом, обнявшись, брели Кронос и досточтимый монах.
Последний, кстати, сорвал джекпот. Дважды.
Беседа вертелась вокруг вопросов жизни и смерти. В какой-то момент Исли осознал, что его новые-старые друзья настроены крайне оптимистично.
Это било прямо по больному. Он даже заслушался.
–… а я говорю, он воскреснет. Воскреснет!
— А я считаю, уйдет на перерождение!..
— А я вообще не верю, что он умер. Мне кажется, мастер инсценировал свою смерть…
— А мне кажется, это была перезагрузка…
Исли в очередной раз споткнулся.
— Рубель, — пробормотал он, посмотрев влево. Язык плохо слушался, но Исли считал себя обязанным донести свою мысль. — Я тебя знаю всю жизнь, ты прагматик и циник. И Даэ был циник и прагматик. Неужели он никак не позаботился о тебе?.. Вы с ним вместе крутили бизнес, а не только трахались в парилке. Что там с завещанием?..
Голова Рубеля моталась туда-сюда, но тот все же нашел силы выпрямить спину. Посмотрел на Исли, криво усмехнувшись, и, отцепившись, полез в карман джинсов. Щелкнула зажигалка.
По лесу поплыл запах марихуаны.
— Я был с ним не из-за денег, — сказал Рубель в перерыве между затяжками. Исли стоял, терпеливо держа Гейбла-среднего. — Даэ импонировал мне как личность. Ну и хер у него был хороший. Думаю, мой первый и последний хер, — режиссер полез к нему затянуться, и Рубель оттолкнул его раскрытой ладонью. — Вчера огласили завещание. Он почти две трети состояния перевел на благотворительность. Сколько-то получили Офелия и остальные потомки. А остальное он по своему разумению разделил между девочками и мной. Офелия расколотила китайскую реликвию, когда узнала. Наверняка будет с нами судиться. Доказывать, что дед был не в себе, а я его вынудил.
Сбоку довольно присвистнул подкравшийся Кронос.
— Старик был гениален, — прокомментировал он.
Исли поднял лицо к мокрому небу.
Составить вовремя завещание для взрослого человека — это действительно важно, что и говорить.
Впереди раздался крик:
— Господи, ты обоссала мне туфли! Как ты вообще смогла?!
Откуда-то из темноты вынырнула Роксана. Ее кудряшки намокли от висящей в воздухе мороси и липли к лицу. Она выдернула у Рубеля самокрутку и торопливо затянулась.
— Я им сейчас вломлю. Если еще раз кто-то скажет, что он умер, я не буду терпеть!..
— Дорогая, — Кронос обнял ее за талию. — Но какие у тебя есть альтернативные предположения?..
— Он — андроид, — четко сказала Роксана. — Его починят, и он к нам вернется.
Исли едва не выронил режиссера.
— Что?!
Роксана втоптала самокрутку в мох носком туфли. И повторила с сердитым вызовом:
— Господи, да! Что вы так смотрите? Неужели вы думаете, что все, чего он реально добился — это та хлопающая глазами кукла с моим лицом?! Он прокачал себя, — она топнула ногой. — Он вернется. Ведь правда?..
Рубель обнял ее за талию.
— Конечно, — сказал он примирительно. — Но я все же склоняюсь к мысли, что Даэ — таймлорд. Просто пришло время регенерации, а потом он вернется… В другом воплощении…
— Помолчите! — вмешалась издалека Кассандра. — А то разболтаете про его собственный адронный коллайдер в Исландии!..
Рубель закрыл лицо руками и захохотал.
Так, незаметно, они вышли к заливу и там допили спиртное. Берег был каменистый, поросший кривыми тонкими соснами, вгрызшимися кривыми корнями в скудную почву среди валунов. На черной блестящей воде покачивался катер, по-видимому, нанятый отвезти компанию в Сиэтл; от фонаря на его носу по воде тянулась белая светящаяся дорожка. Исли сгрузил режиссера на большой камень и сам тяжело опустился рядом. Кто-то дал ему сигарету, и он закурил, не думая. Это стало ошибкой — он сто лет не курил, голова почти сразу отъехала. Чтобы не упасть, он был вынужден взяться за камень двумя руками. Желудок подступал к горлу. В низу живота уже привычно жгло.
— Рубель, чего мы ждем?.. — крикнул кто-то.
Тот, деловито расхаживающий по берегу и негромко разговаривающий по телефону, обернулся:
— Потерпите немного. Так, отдам последние распоряжения…
У себя на бедре Исли вдруг ощутил чужую руку. Рука осторожно переместилась ему на задницу.
— Зубы выбью, — предупредил Исли, не оборачиваясь. — И нос сверну. Нечем будет кокаин нюхать.
Гейбл-средний перестал притворяться бренным телом.
— Так я же не просто так, — не обиделся он. — Сил нет смотреть на такой роскошный и грустный типаж. Вот как вы, к примеру, смотрите, чтобы вас в моем новом фильме сожрали зомби?..
— Что?..
— Ну что-что. Я вам сделаю кастинг, а вы мне…
— Омлет, — перебил его Исли, снимая с себя его руки. — Я понял, спасибо. Не стоит, я не хочу в кино.
— Глупости, — твердо сказал режиссер. — Все хотят. Нет человека, который бы не мечтал раз в жизни сняться в настоящем кино. Только представьте: мертвые голые синие женщины медленно поедают вас заживо…
— Мне нельзя голых женщин, — с удивившим его самого сожалением сказал Исли. — У меня осенью выборы.
— Ладно, оденем на зомби трусы!.. Все равно надо удержаться внутри рейтинга R… А выборы… Ну и что! Когда это кому мешало! Подумайте о губернаторе Калифорнии! Вы только наберете себе дополнительных очков!
— Готово! — крикнул с берега Рубель. — Всем внимание на небо! Сейчас будет… три… два… один…
Пронзительно-радостно завизжала Хистерия.
Откуда-то с другой стороны бухты в небо вырвался яркий луч, и на низких темных слоистых облаках над Сиэтлом засветился бледный стилизованный ухмыляющийся лик.
Кто-то заорал, заулюлюкал. Монах кланялся образу мастера, молитвенно сложив руки.
— Мать моя, это что, — хрипло спросил режиссер. — Бэт-сигнал? Бэт-Даэ?..
— Мы не должны забывать о мастере ни на один день! — проорал Рубель. — И будем ждать его возвращения! Хола!..
Наверное, Исли слишком сильно запрокинул голову вверх. Его взвертолетило со страшной силой. Берег, залив, светящиеся на той стороне бухты дома, мертвенно-белая рожа Даэ закрутились вокруг, как на карусели. Когда веселящаяся компания попыталась затащить его в катер, он наотрез отказался и смотрел с берега, как Ларс и Кронос заносят на борт девиц.
— Давайте с нами, мистер Фёрст!
— Серьезно, Исли, — махал ему Рубель. — Давай, будет весело!..
— Нет-нет, — он поднял руки. — Я останусь здесь.
— Прямо на камнях? Здесь мокро и холодно! Возьми хотя бы бурбон, иначе яйца себе отморозишь!
— Я тоже останусь с вами, — обрадовался Гейбл-средний. — Присмотрю!
Исли предупреждающе взмахнул полупустой бутылкой:
— Даже не думай.
Нашел телефон, чудом не вывалившийся в этом безумном трипе, и с трудом выговорил:
— Пожалуйста, забери меня. Я очень хочу домой.
***
Позже его рвало желчью — удивительно долго для человека, который давно ничего не ел, не считая нескольких соленых орешков. Перед глазами все вертелось; стоило попытаться принять вертикальное положение, и пустой желудок схлопывался в конвульсиях так, что наворачивались слезы, и Исли раз за разом сгибался пополам. Он плохо соображал, где находится: прямая поверхность под ногами колыхалась, в живот врезалась какая-то палка, через которую он тяжело перевешивался. Внизу плескалась темная вода.
Кто-то держал ему волосы, а когда он слишком перегнулся, чья-то уверенная рука поймала его за пиджак и вернула назад. Потом этот же человек усадил его под какой-то навес, умыл, как ребенка, и вытер ему лицо. Исли благодарно замычал. На плечи опустилось тяжелое одеяло, и Исли поежился — он только сейчас почувствовал, как сильно замерз; июньская ночь совсем не была теплой, а может, его морозило наконец-то начавшимся отходняком.
— Я сделаю кофе с сахаром, — сказал озабоченный голос. — Это как раз то, что тебе нужно.
Исли торопливо ухватился за чужое плечо.
— Лаки, — пробормотал он. Горло болело, обожженное желудочной кислотой. — Откуда ты взялся?
— Привет, — удивился Лаки. Он присел на корточки и, сдвинув брови, всматривался Исли в лицо. — Ты же сам велел мне приезжать.
Исли опустил голову, но смешок, похожий на нервный всхлип, все равно пробился сквозь зубы. Лаки тут же догадался:
— А-а, ты не помнишь!
Исли помотал головой, и тогда Лаки осторожно похлопал его по плечу:
— Да все нормально. Правда, Исли, нормально. С кем не бывает. Помнишь, как я тайком взял виски из твоего мини-бара и заблевал тебе всю квартиру?..
Как ни странно, это он помнил, хотя прошло уже больше пятнадцати лет.
— Посиди здесь, я скоро вернусь. Не подходи к борту. У меня нет никакого желания ловить тебя в заливе.
Он ушел; было слышно, как его шаги затихают на ступеньках, ведущих вниз. Исли кутался в одеяло, чувствуя, как противная дурнота отступает, вытесняемая слабостью и ознобом — холод гулял по телу, зубы выбивали стаккато, зато в голове начало проясняться, и он понял, почему под ногами ровный настил, откуда взялись перила, через которые он перед этим так мучительно перегибался, и что означают странные гулкие звуки — это вода мерно билась в обшивку большого судна.
На палубе горели два фонаря, но весь остальной мир тонул в темноте.
— Где мы? — спросил он у Лаки, когда тот возвратился с огромной кружкой горячего кофе, один запах которого поднял бы и мертвого из могилы. Исли сжал ее между ладоней и замычал от счастья. Как мало, оказывается, требуется человеку, чтобы почувствовать себя живым.
— А, это яхта одного моего клиента, — легкомысленно ответил Лаки. — Я как раз занимался ею, когда ты позвонил. Как хорошо, что она была на ходу!
Исли подумал, что ослышался, и хрипло спросил:
— Клиент разрешает тебе пользоваться его яхтой?..
— Иногда, во время тестирования. Но про этот раз ему лучше не знать.
— То есть, ты… угнал ее?
— Не будь занудой, — Лаки опустился на шезлонг рядом с Исли, заставив того подвинуться. От него шло спокойное, сильное тепло. — Как еще я мог тебе помочь, если ты находился на острове? Гребаном индейском острове, Карл!
Исли прерывисто выдохнул. Мысли путались. Он потер лицо и пробормотал:
— Сколько сейчас времени? Мне нужно позвонить Ригальдо.
— Час ночи, — сочувственно сказал Лаки. — И ты говорил с ним два часа назад.
Этого Исли тоже не помнил. Совсем не помнил.
— И… что он сказал?
— Чтобы я за тобой присмотрел. Он был очень спокоен.
Исли не был в этом уверен. Он прижался виском к теплой кружке и прикрыл глаза. И услышал:
— Исли, что у тебя случилось?
— Ничего.
— Из-за ничего не бывают в говно.
Разлепить глаза оказалось непосильной задачей. Исли немного посидел так, в блаженной темноте, слушая, как плещутся волны, как лязгает железная цепь и откуда-то очень далеко доносятся протяжные звуки порта. И спросил:
— Ты помнишь дедушку?
— Конечно, помню. И его, и отца, и маму. Мне ведь было одиннадцать лет, когда они умерли.
— У него был рак простаты. Он боролся с ним два года. Может, и переборол бы, если бы не…
— Я понял. Если бы не Присс. Продолжай.
Он был большой и сильный, и надежный, как молодой лабрадор, и внезапно Исли все ему рассказал, вывалил, как блевотину на ботинки. Все, что накопилось за эти недели, пока он каждый день прислушивался к себе. Весь пакет разочарований и страхов.
— Был у врача?
— Был. Ни одно УЗИ ничего не показало, но простат-специфический антиген оказался немного повышен. Я пересдал. Осталось дождаться результата и пройти МРТ.
— Ясно, — Лаки поправил на нем одеяло. — Знаешь, это странно. Я читал, рак простаты не болит.
— Лаки, прости, я забыл, ты врач или плотник?
— Не огрызайся. Я иногда гуглю всякие штуки. Должен же я понимать, о чем мне рассказывает жена! Кстати, хочешь, спросим у Клэр…
— Не хочу.
— Ладно. А Ригальдо знает?
Исли молчал.
— Эй!
— Нет, — сказал он с неохотой. — Пока ничего не известно, я боюсь ему говорить. Он поднимет панику, сравнимую с извержением Йелоустонского вулкана. Заебется сам и меня заебет опекой. Будет мне доказывать, как сильно я ему нужен, а я ничего, совсем ничего не могу сейчас ему дать.
— Исли, ты говнюк, — констатировал Лаки. — Был бы ты помладше, я бы тебе насовал хуев за эти пьяные бредни.
— Но я старше, — невнятно пробормотал Исли, закусив костяшку на пальце. — В том-то и дело. Я старею, старею неотвратимо. У меня вылезают все те же болячки, что у отца, я становлюсь раздражительным и мнительным и как никогда четко вижу, как меняется мир. Все уходит, утекает, как вода. Знаешь, раньше я думал, что у меня хватит юмора достойно принять это, но чего-то, когда помер Даэ, я…
— И-и-исли, — протянул Лаки с неожиданной мягкостью. — Ты чего там, уже собрался помирать? Уползти в одиночку и сдохнуть среди бамбуков?
— Почему… бамбуков?
— Потому что «живем вместе — умираем поодиночке».
— Бо-о-же, я сейчас вспомнил, как ты плакал, когда мы с тобой досматривали «Лост».
— Точно, — сказал Лаки со странным выражением. — Мне было так жалко Джека, до слез прямо.
И он отвесил Исли подзатыльник.
— Ай!..
— Старый стал, да? — фыркнул Лаки. — Завещание, небось, написал? Больной, сердце болит, жопа болит? А что за мужика я оторвал от тебя на берегу? А?..
— Какого мужика? — испугался Исли.
— Не знаю, носатого, страшного. Он так и лип к тебе! Никогда не видел, как мужики пристают к мужикам, а теперь вот увидел!
— Лаки, мне не до посторонних мужиков, — печально признался Исли.
— Да конечно!
Он опять от души приложил Исли. Рука у него была тяжелая, а в глазах стояли слезы, но смотрел он весьма свирепо. Исли против воли захохотал и повалился на шезлонг, прикрываясь руками:
— Лаки, Лаки, ну перестань, мальчик, мне и так плохо, я все свои кишки выблевал, что ты хочешь от меня?!
— Я хочу, чтобы ты все рассказал Ригальдо. Пересдал анализы и завтра же сходил на МРТ. И проконсультировался еще у какого-нибудь врача. Мы тебя не оставим в бамбуках, Исли. Без шансов.
— Глупый ты, — пробормотал он, щурясь в слоистое небо. — Ладно, я «осчастливлю» Ригальдо. Больной, старый, слабый муж — это как раз то, о чем он мечтал.
Лаки фыркнул совсем не вежливо.
— Не тупи. Ригальдо взрослый человек. Он наверняка все понимал, когда с тобой связывался. Уверен, он поперебирал мужиков, прежде чем выбрал тебя. Не только же ради ебли вы с ним поженились!
Исли захохотал. Так, что слезы брызнули из глаз.
Поперебирал мужиков!
— Слушай сюда, — он завернулся в одеяло, как в кокон, высунул из этого кокона руку и поманил Лаки к себе. — Я сейчас открою тебе секрет.
И он прошептал «секрет», подтянув к себе Лаки за ворот. К его негодованию, тот заржал.
— Да ладно! — сказал он, отсмеявшись. — Это он тебе напиздел? Я думал, штуки про «ты у меня первая» прокатывают только с девчонками, но ты-то…
— Не веришь? — ревниво спросил Исли, недобро щурясь. — Думаешь, я не разбираюсь в том, о чем говорю? Это, мальчик мой, не сложнее, чем отличить еловую доску от сосновой. В сучках и дуплах я всегда был большой спец. И если я говорю, что Ригальдо Сегундо хранил целибат до двадцати семи лет, значит, так и было.
— Господитыбожемой, — на одном дыхании сказал Лаки. — Исли, я с тебя угораю. Но с чего бы Ригальдо…
Он задумался. Глубоко. Неуверенно спросил:
— Но зачем?..
— Потому что, — значительно сказал Исли, глядя в небо. Его больше не вертолетило; в спину приятно отдавались толчки волн, словно он лежал не в шезлонге на палубе, а в челне. Низкое небо, по которому двигались ночные облака, завораживало. Временами в них появлялись прорехи и оттуда сверкали звезды. Глаза слипались, с каждой минутой он все больше хотел спать. — Для него просто не существовало этой стороны жизни. Это как в средние века. Нетронутый рыцарь-монах.
— Ага, — подытожил его драгоценный племянник, помолчав. Он прилег на соседний шезлонг — и смотрел на Исли, подсунув ладонь под щеку. — Типа, у вас как в средние века. Жил-был рыцарь-монах, а потом тебя встретил. Бедный Ригальдо!.. Да ты же захапал его себе! А я-то думал, если он по парням, у него их штук сто было!..
— Еще чего не хватало!
— Вот я и говорю: бедный Ригальдо! Это надо же, как он попал!
***
Когда Исли проснулся, яхта стояла в доках. Вокруг деловито шумел порт, пахло рыбой, а по нагретым палубным доскам рассыпались солнечные брызги. Сиэтл вздымался над бухтой столбами диаграммы, и внезапно Исли, помятый и небритый, почувствовал себя дома.
Он был уверен, что пробуждение будет ужасным, но кроме слабости и недосыпа не ощущал ничего. Похмелье отчего-то пощадило его. На всякий случай он выпил предложенный «Алка-зельтцер» и долго возился, очищая одежду, и никак не мог перестать ополаскивать лицо холодной водой. Потом на чужой кухне съел пожаренную Лаки яичницу. Выпив сок, Исли почти убедил себя, что полон сил и готов к бою. Когда Лаки принялся мыть посуду, он встал рядом, собираясь ее вытирать.
— Напиши мне, когда сходишь к врачу.
Исли кивнул. С утра мысль об этом не вызывала в нем страха. Скорее, нетерпение. Он хотел уже, черт возьми, знать.
— Слушай, а почему ты оставил нас на ночь на яхте? — спросил он, возя по тарелке салфетками.
Лаки вскинул брови.
— А куда я должен был тебя деть? Везти на такси к вам в лес, будить Бекки или тащить тебя заблеванного к себе? У меня там, знаешь ли, Клэр и Заки, вот бы он удивился такому смешному деду!
— Справедливо, — кивнул Исли. — Знаешь, ты мне очень помог, Лаки. Я не очень понимаю, когда ты стал таким взрослым и умным.
— Да херня, — рассеянно отозвался тот. — Мы многого не знаем друг о друге. Я вот не могу теперь выкинуть из головы мысли про Ригальдо и его целибат!..
Тарелка вывалилась из рук Исли.
Не разбилась.
— Лаки, — медленно сказал он, сделав глубокий вдох. — Ради твоего и моего благополучия. Я прошу тебя. Не говори об этом. Никогда. Если он услышит…
— Тебе наступит пизда, — понятливо кивнул Лаки.
Он отвернулся и принялся насвистывать песенку. А потом, когда Исли почти был готов подняться на палубу, обернулся и с чистым детским любопытством спросил:
— Да, а что нам теперь делать с тем дядькой?..
— С каким дядькой?
Лаки отпер каюту. Исли осторожно приблизился.
На паласе в позе эмбриона спал Джи-Ди Гейбл-средний.
— Ну, а что, — пожал плечами Лаки, правильно истолковав потрясенный взгляд Исли. — Не мог же я бросить пьяного человека одного, ночью, у моря? Это как-то по-свински, тебе не кажется?..
— Лаки, — простонал Исли и бессильно сполз по косяку.
***
— Во-первых, спешу вас обрадовать, — доктор Уэнзби обвел легкомысленным кружком референсный интервал. — Ваша простата — как у двадцатилетнего мальчика, дай вам бог сохранить ее в таком состоянии как можно дольше. Я на это надеялся, поскольку прошлый раз ПСА был повышен не более чем на четыре десятых, что могло произойти, например, из-за недавней эякуляции. Вы соблюдали подготовку?
Исли пожал плечами. В прошлый раз он сдавал все анализы, как во сне, ошеломленный своими страхами. Может, они с Ригальдо действительно накануне ночью занимались любовью, кто знает. Это потом у него стало падать при одной мысли об этом всем.
— А что на МРТ? — терпеливо спросил он. — Что-то же болит. Я ведь это не придумал.
— Да, что-то болит, — доктор Уэнзби развернул к нему монитор. — Знаете, ваша проблема оказалась в совсем другом месте. Такое бывает при «синдроме хронической тазовой боли». Смотрите сюда, — он раскрыл файл на диске. Исли послушно подался вперед, но ничего не разобрал среди черно-серых картинок. — Это ваш позвоночник. Здесь мы видим остеохондроз, после сорока это не редкость. А это секвестрирующая грыжа между крестцом и копчиком. Проще говоря, вы чувствуете боль, потому что у вас там выбухает кусок позвоночного диска. Боль стреляет в пах, задний проход, может отдавать в ноги. Состояние медленно прогрессирует, потому что нарастает сдавление и отек. С вами ничего не случалось этой весной, мистер Фёрст? Травмы, ушибы, удары, падения на ягодицы; долгая сидячая работа, ношение тяжестей, прыжки…
— Как сказать, — медленно произнес Исли.
Он не падал, не ушибался, его никто не бил; месяц назад он был полон сил, спокоен и весел… а еще раньше, в апреле, они водили Бекки в веревочный парк. И там он, немножко рисуясь перед Ригальдо, прошел красную трассу. Карабкался, взбирался, летал, падал на страховочные сетки, приземлялся на батут так, что сердце подпрыгивало в горле, а позвоночник, казалось, осыпался в трусы. Покатался и позабыл. Идиот старый! И потом перенапрягался, бывало. Таскал кресло вместе с Ригальдо…
— Это опасно?
— Ну, в самых запущенных случаях это приводит к нарушению функции тазовых органов и ног, и…
— О боже, — пробормотал Исли, не отводя глаз от кружков на томограмме. — Мои тазовые органы уже поджались от ужаса. Я стану инвалидом? Перестану ходить?..
— Нет, — доктор Уэнзби широко улыбнулся. — Вами займется мой коллега, доктор Кристенсон. Он замечательный невролог и остеопат с золотыми руками. Он уже видел ваш снимок и готов начать чинить вас прямо сейчас.
Невролог с золотыми руками появился через минуту и энергично пожал похолодевшую лапу Исли.
— На вашем месте я бы не лез сразу в гугл, — добродушно сказал он, забирая Исли из кабинета доктора Уэнзби. — Он вам предложит всякие ужасы, типа пластины на позвоночник. У всех этих операций есть проблема — в одном месте ликвидируем грыжу, в другом она появляется. Кроме того, это же позвоночник. Двигательные и чувствительные нервы… Понимаете, к чему я веду?
— Да.
— Мы вас подлечим. Выпишем вам обезболивающие, чтобы вы отдохнули, прокапаем дексаметазон, чтобы снять воспаление и отек. Хорошо помогает иглотерапия. Ну и, конечно, подвигаем ваши кости. Через неделю вы себя не узнаете.
И Исли послушно пошел за доктором, как утенок за матерью-уткой, преисполненный благодарности, что никто не собирается резать его прямо сейчас.
Ему показалось, боль уменьшилась с первой же капельницы.
Когда он освободился и вышел на крыльцо клиники, похмельный, не выспавшийся, уставший, но наконец-то полный надежд, Сиэтл оглушил его нетерпеливыми гудками машин, выстроившихся в обеденную пробку, грохотом отбойных молотков на асфальте, музыкой из ближайшего кафе и руганью ссорящихся бездомных; на уличном экране показывали репортаж о вчерашним явление «бэт-Даэ» — снова узрев эту бледную морду в ночных облаках, Исли от души рассмеялся. Вместо того чтобы вызвать такси, он купил буррито на углу квартала и медленно, с наслаждением съел прямо рядом с тележкой, разглядывая витрины через улицы. Одна из вывесок сильно заинтересовала его. Расправившись с едой, он выкинул салфетки в урну, на мгновение закрыл глаза и поднял лицо, подставляя его горячему солнцу. Внутри медленно ослабевала чудовищная пружина, которую он накрутил за прошедшие недели. Пора было ехать домой и успокоить такого же накрученного Ригальдо, но перед этим Исли хотел сделать еще кое-что. Он вдохнул полной грудью и пошел к нужной вывеске.
***
Въезжая во двор, Исли разминулся в воротах с машиной Патрика и помигал ему фарами. Даже через стекло было видно, как тот вытаращил глаза. Исли усмехнулся и поднял руку, как бы говоря: «Все под контролем». Патрик все-таки не удержался, опустил боковое стекло и крикнул:
— Ну и ну!
Исли из чистого баловства ему посигналил. Патрик тоже посигналил, и они разъехались, довольные собой.
Ригальдо отыскался за домом, на «детской территории». Сидел на качелях, рассеянно отталкиваясь от земли носком кроссовка, а Бекки висла у него на ноге и обреченно ныла:
— Ну папа, пожалуйста, ну позволь мне поехать, все наши девочки-скауты едут, и даже Сандра, ты слышал, что ее папа ей разрешил, и мама разрешила, ну папочка, ну пожалуйста, почему мне нельзя, как всем…
— Нет, — хмуро и монотонно твердил Ригальдо. Лицо у него было отсутствующее, будто он думал совсем о другом. — Нет-нет-нет-нет…
— Ну почему, папочка?..
— Потому что.
Вокруг них бурно зеленел лес.
Исли немного посмотрел на эту картину, чувствуя, как сжимается сердце, и сказал:
— Слушай, давай разрешим ей этот лагерь. Без пикников и походов не было смысла отдавать ее в девочки-скауты…
Бекки проворно соскользнула с ноги Ригальдо, присмотрелась к Исли — и ахнула, прижав ладони к лицу:
— Папа! Ой, папа-папа-папа…
Ригальдо медленно поднял голову. Его глаза сфокусировались на лице Исли, в них мелькнуло изумление, и он порывисто поднялся с качелей:
— Какого черта!.. — и повысил голос: — Что ты с собой сделал!..
Исли пожал плечами, немного виновато.
Он помнил, как впервые увидел себя в зеркале барбершопа, когда мастер закончил жужжать машинкой, прошелся феном по шее и сказал, взволнованный гораздо больше, чем Исли: «Ну вот, пожалуйста. Чувствую себя, как будто подправил молотком античную статую». Исли поднялся из кресла, наступив на валяющиеся на полу патлы. Из зеркала на него внимательно смотрел чужой мужик с серебрящимся ежиком на макушке, и было так странно видеть свое лицо без длинных прядей вокруг.
Теперь Бекки теребила его за штанины, требуя, чтобы Исли взял ее на руки.
Ригальдо уже шел к нему, как загипнотизированный. Исли взглянул ему прямо в глаза.
— Я решил, что быть старым пидором лучше, чем пидором молодящимся — негромко, чтобы не услышала Бекки, сказал он. — Зато не будут сыпаться.
Ригальдо сжал губы. Взглянул на его макушку и прищурился.
— Что, совсем плохо? — со вздохом уточнил Исли.
Его муж вскинул руку и коснулся выстриженного затылка. Мягко провел снизу вверх, ероша короткий ежик, и Исли вдруг ощутил, как от этого места по шее вниз разбегаются колючие мурашки.
Он рефлекторно потерся затылком об руку Ригальдо. Тот вздрогнул и облизал губы. Когда он заговорил, его голос звучал низко:
— Я одного не понимаю. Как тебе удалось стать еще красивее?..
Исли почувствовал, как губы сами собой расплываются в улыбке. Он снова бездумно потерся затылком о ладонь Ригальдо, и это было охуенно до неприличия.
Он посмотрел сверху вниз на Бекки и попросил Ригальдо:
— Возьми ее на руки. Мне пока нельзя ничего поднимать.
Мутное вожделение в глазах Ригальдо тут же вытеснила тревога, и Исли успокаивающе сжал на его плече пальцы:
— Пойдем на веранду. Я должен много всего тебе рассказать.