Ноги утопали в длинном ворсе пестрого ковра. Ковры в капитанской каюте были повсюду — на полу, на низкой и широкой кровати, и даже занавешивали переборки. Устав мерить каюту шагами, Лара села на прикроватный пуф и с тоской посмотрела вверх. Через люки, забранные мутным стеклом, проникал свет нового дня.
Вчера, после унизительного осмотра и ощупывания, которым ее подверг пожилой сахрейнец, бывший кем-то вроде лекаря у пиратов, она долго лежала прямо на полу, свернувшись в клубок и вздрагивая от стыда и отвращения. С палубы доносились громкие разговоры и хохот. Потом Лара услышала пронзительный крик Мануэлы. Она прижала ладони к ушам: ее могла бы ожидать та же участь, если бы капитан не рассчитывал получить за нее хорошие деньги в Саэтте. Но об отце она ничего не знала до сих пор и кляла себя за беспомощность и никчемность своих способностей…
Щелкнул замок и Лара быстро оглянулась. Вошедший в каюту капитан Зафир остановился и, уперев руки в бедра, принялся в упор разглядывать ее.
— Клянусь чреслами Сейдт Тахрира! Я почти жалею, что согласился на предложение твоего отца и обещал не прикасаться к тебе.
Отец жив! И ему удалось договориться с пиратом! Сердце забилось, Лара не сдержала прерывистого вздоха.
— Однако ты так хороша… Знаешь, есть различные способы, коими женщина может доставить удовольствие мужчине, не лишившись невинности…
Капитан гибким движением скользнул к ней. В горле разом пересохло. Лара быстро встала и прижалась спиной к переборке. Она должна держаться храбро и спокойно. Это станет ее защитой.
— Дарующий освобождение видит не только дела но и помыслы, — хрипло прошептала она. — Разве, утоляя свою страсть одним из тех… способов, ты, в своем воображении не представишь большего?
Склонив голову к плечу, Зафир с любопытством спросил:
— Откуда тебе известно о Нем, изнеженная дочь этррури?
— Я… — Лара на миг запнулась: и в самом деле откуда? Полузабытые рассказы матери, страшные сказки и предания о диковинных землях, которые она читала украдкой, пробравшись в отцовскую библиотеку? Как бы там ни было, похоже память подсказала ей верно. Она продолжила уже громче: — Я читала о великом и ужасающем боге Пустыни, боге ярости и битвы. Ему противны те, для кого вожделение сильнее слова.
Он рассмеялся:
— Маленькая северянка хочет быть смелой. Сейд Тахрир зрит дела и помыслы, но мы сейчас под крышей, куда его взор не проникает.
Он подошел вплотную и обвел указательным пальцем скулы и подбородок Лары, затем его палец скользнул к ее левой ключице с багровой царапиной, оставленной острием кинжала.
— Смелая…
— Тогда… клятва Ему не может считаться действительной! — выпалила Лара
— Клятва? — нахмурился Зафир.
— Ведь обряд принятия Его силы проходит в храме. Под крышей.
На лице капитана отразилось недоумение и напряженная работа мысли. Он убрал руку.
— Твой ум подобен уму змеи, северянка. И как змея, ты пытаешься извернуться. Но ты ошибаешься, и я докажу это тебе.
Ларе показалось, что в его голосе появилась нотка неуверенности. Зафир явно колебался, однако она всей кожей ощущала исходящую от него эманацию темной страсти.
«Будь как вода!» — пронеслось в голове. Она глубоко вдохнула и медленно выпустила воздух скозь полуоткрытые губы. Полноводная холодная река…
Зафир встряхнул головой и отступил.
— Предложение твоего отца слишком щедро, чтобы…. — пробормотал он. — Впрочем, в ожидании выкупа нам предстоит провести вместе много седмиц. И, как знать, вдруг за это время Сейд Тахрир призовет тебя, и изменит твой путь.
— Никому не ведома его судьба, — ответила Лара. — Но об одной судьбе позволь тебя спросить. Моя служанка, Мануэла. Что стало с ней?
Зафир ухмыльнулся:
— А ты что думаешь?
Лара не отвечала, продолжая твердо смотреть ему в глаза.
— Что же, я расскажу тебе. Жребий определил тех, кто стали ее мужьями на прошедшую ночь. Разве ты не слышала, как она славила Ие-Атал-Хаби, богиню страсти, в их крепких объятиях?
— Она… жива?
— Зачем она тебе? В Саэтте я найду для тебя служанку и не одну.
— Но…
— Хватит возражений и вопросов на сегодня, северянка, — с прорвавшимся раздражением отрезал капитан. — Думай о своей участи. И будь счастлива тем, что я держу тебя здесь, в своей каюте, а не трюме с крысами.
Он пошел к выходу и уже взялся за ручку двери, как снаружи, откуда-то сверху, раздалось:
— Алхалаку-у-у*!
Зафир бросился прочь из каюты, по палубе затопало множество ног, зазвучали громкие команды. И наконец все перекрыл пушечный залп.
* (сах) тревога
Стремительно вынырнувшая из-за мыса наперерез пиратам «Этансель» оказалась для тех полной неожиданностью. Либеросам благоприятствовало то, что они находились с наветренной стороны. Арно загодя приказал зарядить все двадцать восемь имеющихся на борту пушек. В кирасе и шлеме он стоял на юте, разглядывая неприятеля в подзорную трубу. Это был другая шебека, не та, что они преследовали накануне, и явно недавно побывавшая в бою — об этом свидетельствовали глубокие борозды и выбоины на корпусе, расщепленный в нескольких местах планшир и продранные паруса. «Эль-Хариша», «Акула» — вилась по борту вычурная сахрейнская вязь. А судя по тому, как глубоко корабль сидел в воде, его трюмы были полны.
— Уже награбили! — буркнул Микеле, плавно двигая колдершток.
Заметив их, пираты взялись за весла, чтобы развернуться бортом, но Брикасс не дал им такой возможности:
— Огонь!
Грохнули десять двенадцатифунтовых бортовых пушек, заряженных цепными ядрами. Крутящиеся в воздухе ядра ударили по фок-мачте и бушприту. Под тяжестью фока мачта, затрещав, надломилась и рухнула. Пираты с лихорадочной быстротой кинулись рубить перепутавшиеся снасти. С запозданием выстрелили погонные орудия. Арно почувствовал, как содрогнулся его корабль, получив несколько попаданий в корпус. Канониры спешно перезаряжали пушки правого борта. «Этансель», описав дугу, поравнялась с пиратской шебекой и вновь дала залп. Пираты ответили, по фальшборту застучала картечь, выбивая щепу, впиваясь в живую плоть, расцвечивая ярко-красным рубахи либеросов. Стон поднялся над шкафутом.
Однако перегруженная шебека, лишившись фок-мачты и с разбитым бушпритом маневрировала с трудом, и Брикасс, воспользовавшись медлительностью врага, скомандовал:
— Фордевинд! Кормовые орудия — огонь!
Грохнули четыре восьмифунтовых пушки, установленные на корме. Картечь смертоносным шквалом пронеслась по палубе пиратского корабля.
— Приготовиться к абордажу! Орудия левого борта — огонь!
От залпа — на этот раз ядрами — переломился реек грота и разметало весла. Шебека беспомощно закачалась на волнах.
— Микеле, веди на них! Стрелки — вперед!
Арно сбежал на шкафут, где ждала своего часа абордажная команда. Мушкетные выстрелы, яростные крики и стоны раненых слились в привычный гул, который он почти не слышал. Сахрейнцы, намеревающиеся дорого продать свои жизни — вот, что занимало его внимание. Борт «Эль-Харише» приближался.
«Что же, «Акула», найдется и на тебя гарпун!»
— На абордаж!
Взвились абордажные крючья с привязанными к ним канатами и с глухим звуком вонзились в обшивку. Увлекая за собой либеросов, Арно ринулся на пиратов.
… Пираты, зная, какая судьба их ждет, обычно пощады не просили и не стремились сдаваться в плен, но в этот раз сражение отличала особенная ожесточенность. Арно заметил вожака и стал прорубаться к нему. Сахрейнец тоже заметил его и поманил к себе. Теснота палубы и общая свалка не позволяли им сойтись в настоящем поединке. Арно почти не обращал внимания на полученные вскользь удары, пришедшиеся в кирасу, или мелкие порезы, удерживая в поле зрения пиратского капитана. Сахрейнец был вертким и сильным; сабир так и мелькал в его руке. Полоснув по животу одного из либеросов, он прыжком оказался перед Арно. И едва не достал его, упав на колено и попытавшись ударить в пах. Арно сумел отбить его клинок и молниеносно контратаковал, не давая сахрейнцу опомниться. Ощутив прикосновение стали к шее, тот оскалился, с ненавистью глядя на врага.
— Передавай привет Сейд Тахриру! — процедил Арно и резко дернул шпагу на себя.
***
Орсала наблюдал за сражением с палубы. Сахрейнцы дрались отчаянно, даже когда погиб их капитан, однако удача была на стороне либеросов. Разумеется, Фальго приказал ему оставаться на «Этансель». Разумеется, он приказ нарушил. Окинув взглядом раненых, кому повезло быть не разорванными в клочья ядрами и изрешеченными картечью, он с циничностью, свойственной как медику, так и его собственным убеждениям, вынес вердикт, отделяя тех, у кого сохранялся шанс выжить. После чего поручил их заботе своих помощников. А сам, подхватив абордажный палаш, перепрыгнул на борт пиратской шебеки. Бой еще продолжался, но Джузе поймал себя на том, что ему даже нравится. Он будто ощущал и предвидел — атаки и парирования, кому умереть или жить. Разноцветные нити вились в темноте, а он парил над схваткой. Походя отбил палашом нацеленный ему в голову удар сабира, затем сам ударил другого пирата эфесом в лицо. И споткнулся, увидев двери капитанской каюты. Там был заслон, который он должен был устранить. Сломать двери не стоило труда, и он ворвался внутрь. И отшатнулся: омерзительный червь бросился в лицо. Орсала занес клинок. И опомнился. Перед ним стояла девушка, держа перед собой медный подсвечник. Откуда она тут взялась? Наложница, пленница? Раздумывать времени не было и он побормотал:
— Прошу меня извинить, госпожа… Мне… показалось.
Девушка не ответила, а он, потрясенный, метнулся прочь из каюты.
Звуки боя смолкли, наступил особый миг, когда сражение завершилось, но противники еще не осознали того. Словно незримый маятник замер в крайней точке, чтобы потом качнуться назад. Но Джузе чуял: они одержали победу. Он спустился в трюм и остановился, услышав не стон даже — а вздох. Как его слух, после грохота канонады, различил этот тихий звук? Он не знал.
— Ты… тоже… желаешь вкусить?
Еще одна девушка, хрупкая, в лохмотьях, которые едва прикрывали наготу, жалась к шпангоуту. Спутанные волосы падали на лицо, в огромных глазах плескал ужас, текучий, как живое серебро Эрминаля.
— Не желаю…
Глубоко внутри разорвалась до предела натянутая струна, и маятник пришел в равновесие. Джузе присел перед ней на корточки и протянул руку. Девушка отпрянула.
— Не бойся, — прошептал он с удивившей его самого уверенностью. — Никто больше не причинит тебе зла.
***
Либерос
«Странник- Воитель, даруй победу достойному…»
От грохота пушек закладывало уши, каюту заволакивала дымка. Ларе не верилось, что еще три дня назад ее жизнь можно было назвать безмятежной и спокойной. Какими вздорными казались ей сейчас тогдашние горести. Однако внезапное — в том числе для пиратов — нападение возродило в душе надежду. Затем она подумала: а если Зафир сцепился с другим, таким же как он, хищником? Слова молитвы замерли на ее губах. Тем временам орудийная пальба сменилась сухим треском выстрелов и дикими воплями. Значит, развязка, какой бы ей не суждено быть, близка. Подбежав к двери, Лара отдернула занавешивающую узкое окно бархатную портьеру. Кровавый кошмар абордажазаставил ее задрожать и отшатнуться. Но самое главное — она увидела, что атакующие не походили на солдат какой-либо державы и в сущности, не отличались от людей Зафира. Новый плен?! В отчаянии она огляделась и, заметив стоящий на столике подсвечник, схватила его. И едва успела отскочить. Дверь, выбитая сильным ударом, распахнулась, в каюту ввалился один из пиратов и шагнул к ней, занося палаш. Лару замерла, выставив перед собой подсвечник. Ее пугал даже не клинок, направленный ей в грудь, а взгляд. Как если бы она стояла на краю пропасти, глядя в мутную пелену. В следующий миг пират мотнул головой и наваждение схлынуло. Тяжело дыша, он вдруг пробормотал слова извинения и выскочил обратно на палубу. Лара всхлипнула, не зная, что еще ожидать. Звуки сражения постепенно затихали. И вот в дверях возник высокий мужчина в вороненной кирасе, поцарапанной и покрытой вмятинами, и шлеме орнейского образца с красным плюмажем. Тяжелое дыхание вздымало грудь. Глаза, пронзительной синевы, неожиданные для покрытого бронзовым загаром лица, цепко оглядели каюту, безразлично скользнули по Ларе, затем он пристально посмотрел ей в лицо и вдруг склонился в учтивом поклоне.
— Аве, дона Лара.
И она поняла, что знает его. Этот вгляд и сказанные с легкой иронией слова вызвали в памяти знойный полдень и узкую улочку Джинеры. Темноволосый чужак, едва не поплатившийся за свою дерзость. Неужто он стал пиратом?! Она вцепилась в подсвечник так, что побелели костяшки пальцев.
— Прежде, чем вы пустите в ход ваше грозное оружие, поспешу заверить, что вам нет нужды опасаться меня, — предупреждая возможную атаку, сказал мужчина.
— Аве… чужеземец, — прошептала она.
Кажется, он был изумлен не меньше ее, но нотка иронии в голосе стала явственнее:
— Вы запомнили меня, сиятельная дона?
— Мне было сложно забыть вас…
Его губы тронула усмешка:
— Капитан Фальго, к вашим услугам. Как же вы оказались на пиратской шебеке?
— Мы плыли в Талассу, капитан… — она спохватилась: — Мой отец! Он должен быть где-то внизу!
— Понимаю. Мы все осмотрим. Побудьте пока здесь. И я надеюсь, худшее для вас уже позади, дона Лара.
— Но кто вы?
— Либерос. Вам знакомо это слово?
— Капитан! — окликнули его с палубы.
Фальго коротко кивнул ей и вышел из каюты.
— Да, сьер Фальго, — проговорила Лара, хотя и знала что он не услышит.
Она глубоко вздохнула — к ней пришло ощущение, что с ее плеч спала невидимая тяжесть, пригибающая к земле. Она одернула себя, твердя, что что ничего еше не кончилось. Им не стоит опасаться либеросов, но и обольщаться тоже преждевременно.
И все же… Ей отчего-то хотелось улыбаться.
***
На шкафуте Фальго ждал помощник, ибериец Ниградо.
— В трюмах — полно дорогих товаров, — он ухмыльнулся, но тут же помрачнел. — Дрались как Твари из-за Предела. Мы многих потеряли, а раненных еще больше. И не все увидят завтрашний рассвет. Еще нашлись рабы, гребцы с джинерской галеры. Потолкую с ними, может кто с нами пойдет.
— Пленные?
Ниградо, хлебнувший лиха в рабстве, пиратов ненавидел люто. Он помрачнел еще больше, явно сожалея, что таковые есть, и махнул на нос, где под охраной двух часовых с мушкетами сгрудились сахрейнецы.
— Вона, два десятка. Остальные унеслись к своему Демону Пустыни. А и этих бы отправить, догонять…
— Проверьте трюмы. Помимо рабов и товаров должен быть еще один важный пленник… — велел Арно и замолк, удивленно вскидывая бровь: по трапу поднимался Орсала, бережно держа на руках девушку в изодранном платье. Обнаженные ноги и плечи несчастной покрывали багровые кровоподтеки. Она уткнулась лицом в плечо лекаря, судорожно цепляясь пальцами за ткань его рубахи.
— Джузе? Ты почему здесь?
— Прости, Фальго. Но моя помощь могла понадобиться. И понадобилась.
— Кто эта девушка?
— Ее зовут Мануэла. Служанка госпожи. А теперь я займусь ранеными, если не возражаешь.
Арно нахмурился, провожая того взглядом: самовольство Джузе вышло за пределы разумного, им стоит поговорить начистоту. Затем он огляделся. Пятна крови на досках настила подсохли и потемнели. На шкафуте сложили погибших либеросов, тела сахрейнцев побросали за борт. Во время боя они старались стрелять по мачтам и палубе, и шебека не получила серьезных пробоин в корпусе. Если ее подлатать, вполне дотянет до Рагасты. Но им придется задержаться у Эрбо, хотя бы до завтра.
— Ниградо, возвращаемся к острову. «Эль-Харише» пойдет на веслах.
Помощник кивнул и спросил, запуская пятерню в густую бороду:
— С пиратами чего?
— После того, как разгрузите шебеку, загоните их в трюм.
— А может… — Ниградо выразительно провел себя по горлу. — Что с ними возиться?
— Нет, Ниградо, — твердо ответил Арно.
— Будет исполнено, капитан, — разочарованно протянул тот.
Помощник ушел, и Арно, облокотившись на планшир, снял шлем и вытер вспотевший лоб. Горячка боя уступала место усталости, и он все отчетливее ощущал саднящие ранки на руках и ногах, полученные во время абордажа. Особенно его донимал глубокий порез чуть выше запястья правой руки. На рукаве расплылось большое бордовое пятно. Впрочем, прилипшая к ране ткань остановила кровотечение.
— Капитан, мы нашли пленника, — раздался за спиной голос старшины абордажной команды.
Арно обернулся:
— Он назвал себя?
— Дон Винченцо Конти, дук Джинеры. И вот еще, — старшина развернул темно-синюю ткань и Арно увидел алые лепестки герба Конти.
— Хорошо. Сохрани штандарт. И отведи дона Винченцо в капитанскую каюту, Тонино. Там его дочь, пусть порадуется, что она невредима.
Ананк не скупится на сюрпризы. Кто бы мог подумать, что ему доведется свидеться вновь с сиятельной доной Ларой, да еще при таких обстоятельствах. Ее отец жив, и уже за это можно благодарить своенравную богиню. Но все равно, столь знатные пассажиры представляли определенную проблему, и ему предстояло решить, как с ними поступить.
***
Газид при первых залпах выскочил из закута. А дон Винченцо вытянулся на соломе и закрыл глаза. Он ожидал завершения боя, черпая поддержку для духа в изречении древних мудрецов:
«Стой, хотя бы и рушилось все вокруг. Выполняй свой долг, хотя бы и не было никого, кто бы спросил с тебя»*.
Он сделал для спасения себя и Лары все, что от него зависело. И сделает вновь, если Зафир проиграет сражение. И пусть свершиться то, чему суждено.
Смолкли яростные вопли и пальба. Конти обратился в слух, чутко ловя все звуки, доносящиеся сверху. Победители разговаривали на общем! Послышались приближающиеся шаги. Тогда он, не позволяя себе чрезмерно надеяться, сел поудобнее и, несмотря на дурнотную слабость, выпрямил спину.
Матросы расчистили палубу палубу «Эль-Харише» от обломков рангоута и перепутавшихся снастей. Арно собирался вернуться на «Этансель», но его остановил Тонино.
— Что случилось?
— Дон Винченцо… Он сказал, что у него важные сведения. И попросил вас спуститься к нему…
Набрав в грудь воздуха, Арно мысленно пожелал, чтобы Странник послал ему терпения. Какая беда стряслась у дона Винченцо, что даже воссоединение с дочерью отошло на второй план?
Однако не должно пренебрегать просьбами сиятельного дука.
— Хорошо. Ниградо, — подозвал Арно помощника, — расцепить корабли, бери «Эль-Харише» под командование, — затем он окликнул Ринетти: — Микеле! Поведешь «Этансель» обратно в бухту, мне придется задержаться здесь.
* перефразированная цитата Марка Аврелия
«Стоик» — этот тот, кто «стоит», хоть бы и рушилось все вокруг, «стоик» — это тот, кто выполняет свой долг до конца, хотя бы и не было никого, кто бы спросил с него.
***
Дук Конти, сухопарый мужчина с обильной сединой в волнистых волосах и остроконечной бородкой, отличался от рисовавшегося в воображении Арно образа обрюзгшего высокомерного старца. Плен у пиратов заострил черты лица, однако взгляд темных глаз остался живым и проницательным.
При виде Арно он с достоинством наклонил голову:
— Вам, полагаю, известно мое имя.
— Да, дон Винченцо. Я капитан Фальго, либерос на службе сида Танреда.
— Прошу меня извинить, возможно я оторвал вас от насущных дел, капитан.
— Мне передали, что вы желаете сообщить мне нечто важное. Настолько важное, что предпочли разговор со мной возможности обнять свою дочь.
Дук тонко улыбнулся:
— Я хочу прижать Лару к своей груди, но прежде мне хотелось бы определиться в одном вопросе, и лучше, если мы обсудим все без ее присутствия. Итак, я ваш пленник?
— Не лукавьте, дон Винченцо, вам же известно, что единственные пленники либеросов — пираты, — Арно вернул ему не уступающую в учтивости улыбку.
— Тогда я хочу знать — какие у вас планы в отношении меня и мой дочери?
Арно пожал плечами:
— Мы должны задержаться здесь, у острова Эрбо, для небольшого ремонта, прежде всего этой шебеки. Далее я собираюсь вернуться в Рагасту. Думаю, там вам не составит труда найти корабль, идущий в Джинеру.
Конти на миг опустил веки, о чем-то раздумывая, затем решительно сказал:
— Позвольте говорить с вами откровенно, капитан Фальго. Я и Лара направлялись в Талассу, где… через три дня она была должна сочетаться браком с приближенным принчепса Эрнана. Когда нас захватили пираты, я предложил выкуп капитану, и он согласился. Знаю, что все найденное в трюмах пиратского корабля — ваше по закону. И… назовем это так. Я не предлагаю выкуп за наши жизни, но покупаю у вас приданое Лары. Как сделали бы купцы Рагасты. И щедро плачу вам, если вы доставите нас до Талассы.
— Вот как? – вырвалось у Арно. Его неприятно удивила прагматичность дона Винченцо. Словно только что не миновала страшная угроза для жизни и чести не только его, но и его дочери: – Примите мои поздравления по поводу удачной партии для доны Лары. Но разве свадьбу нельзя отложить, учитывая обстоятельства?
— Должно быть, я кажусь вам бессердечным, но таков удел тех, кто обременен властью. Брак Лары крайне важен как для Джинеры, так и Альби. От Эрбо до Талассы – не больше трех дней пути, даже не при самом благоприятном ветре. Но поверьте, путь из Рагасты… может занять гораздо больше времени, чем та седмица, которая требуется кораблю для пересечения Срединного моря.
Конти многозначительно замолчал.
— У меня пленные и раненые, — не самым любезным тоном буркнул Арно.
— И два корабля. К тому же – вы планировали встать на стоянку у Эрбо, если я правильно вас понял.
Пришел через Арно задуматься. Он чувствовал, что по какой-то причине остров Коэрт не устраивал дука Конти. А что устраивает его самого? Впрочем, дук обещает хорошо заплатить…
— Быть либеросом — достойно уважения, — негромко и проникновенно проговорил дон Винченцо, не сводя с него взгляда: — Но пути Странника неисповедимы, и если однажды вам наскучит этот род деятельности и захочется чего-то иного… Тогда вам, возможно, потребуется поддержка и благодарность, сьер Фальго.
Дук выделил обращение, и Арно насторожился.
— О, я не знаю — кто вы, — тот развел руками. — Однако я прожил длинную жизнь, и смею надеяться, научился разбираться в людях. И мне кажется, что вы… иного полета.
— Среди либеросов случаются разные люди, — усмехнулся Брикасс. — Однако быть им не только достойно уважения, но и весьма хлопотно, и прямо скажем, мало кто доживает до почтенных седин.
Улыбка дона Винченцо стала еще более светской.
— Я сказал — а вы услышали. Если вы согласны, мы обговорим сумму, которая не вызовет ропота у ваших людей. Но деньги — пустое. Благодарность никогда не была чужда роду Конти. И кроме того, я обещаю замолвить слово перед принчепсом Эрнаном, так что не не торопитесь отвергать мое предложение.
Брикасс вдруг подумал о доне Ларе, которая, наверняка, извелась о тревоги, ничего не зная про отца, пока они состязаются в риторике. Воистину, характер джинерского дука подобен льдам полуночи.
— Я скажу вам завтра, дон Винченцо. Прежде я должен понять, какими силами располагаю и можно ли разделить их.
— Понимаю и приму любое ваше решение. А теперь, раз мы прояснили позиции, не проводите ли вы меня к Ларе? Один из ваших либеросов был достаточно любезен, чтобы снять оковы, но боюсь, что ноги еще не совсем готовы служить мне.
Опираясь на руку Арно, дон Винченцо вошел в капитанскую каюту.
Всплеснув руками, дона Лара кинулась к нему.
— Папа! — в ее голосе прорезалась мука.
— Все обошлось, — пробормотал дук, — Полно, Лара…
Несмотря на сдержанный тон, Арно увидел, что у дона Винченцо тоже подрагивают губы, а в глазах блестит предательская влага. Дук крепко прижал к себе дочь, затем отстранил ее и сказал почти спокойно:
— Позволь представить тебе капитана Фальго.
Лара перевела взгляд на Арно и церемонно сказала:
— Благодарю вас за спасение, капитан.
Спохватившись, что в нарушение всех приличий он пристально смотрит в ее лицо, Арно поклонился.
— Однако, полагаю, что это лишь формальность, — вставил Конти, внимательно оглядев обоих.
Скрывая смущение за учтивым тоном, Арно проговорил:
— Дон Винченцо, дона Лара. Рад, что для вас все разрешилось благополучно. Мы направляемся к Эрбо. Эти апартаменты — в вашем распоряжении.
— Капитан Фальго, — неожиданно обратилась к нему дона Лара. — Со мной была девушка-служанка. Ее звали Мануэла. Меня тревожит ее судьба.
— Я видел ее, дона Лара, она жива, хотя… — он запнулся, раздумывая, насколько следует посвящать утонченную дочь дука в гнусные подробности того, что произошло с ее служанкой.
— Вам нет нужды проявлять деликатность, — по лицу девушки пробежала тень. — Капитан Зафир предельно ясно дал мне понять, что с ней сделали.
— Лара! — предостерегающе воскликнул дон Винченцо.
Дона Лара утомленно прикрыла ладонью глаза и покачнулась. Арно понял, что она держится из последних сил. Странно, что того не видит — или не желает видеть ее отец.
— Все закончилось, и тебе не следует терзать себя, — наставительно добавил Конти.
Она вскинула голову:
— Я знаю, что ты заключил соглашение с ним, но та же судьба ожидала бы и меня, если бы Странник не пересек наши дороги с капитаном Фальго!
На лице Конти отразились недовольство и досада: ему не могла понравится откровенность суждений дочери и проявление эмоций в присуствии незнакомца. Чтобы пресечь дальнейший спор, Арно успокаивающе сказал:
— Мой врач позаботится о Мануэле, дона Лара, — он подавил вздох, думая о предстоящем разговоре с Джузе. — Когда бросим якорь, вам подадут скромный обед, — он посмотрел вверх, на золотившееся от закатного солнца стекло световых люков: — Или ужин.
— До конца дней моих буду молить Странника хранить вас, сьер Фальго, — с теплом в голосе сказала дона Лара. — Вы ранены и нуждаетесь в отдыхе, а мы заставляем вас вести светскую беседу.
Арно покосился на пятна крови на кирасе и одежде, догадываясь как выглядит. Ему и в самом деле хотелось умыться и прилечь, а не упражняться в любезности, однако участие девушки тронуло его.
— Чья, как не ваша молитва, дона Лара, может достичь Посланца Звезд, — сказал он и еще раз поклонился: — Однако, не тревожтесь, не вся кровь здесь — моя. Приношу свои извинения, сейчас я должен вас оставить. Меня ждут неотложные дела, а вам, полагаю, многое нужно обсудить.
***
Уже стемнело, когда «Эль-Харише» бросила якорь рядом с «Этансель» Вернувшись на свой корабль, Арно спустился в трюм. Чадный воздух пропитывали запахи крови и страданий, стонали и невнятно бормотали в забытьи раненые. Кормовая часть была занавешена запасным парусом, и по ткани, подсвеченной лампам, двигались изломанные тени. Будто одна из мистерий, описывающих схождение Странника на нижние уровни подземного мира. Арно отогнал неуместные мысли и шагнул за полог. Джузе, в заляпанном кровью холщовом переднике, поднял на него воспаленный взгляд. На сдвинутых рундуках лежал либерос, которому он только что зашил распоротый бок.
Один из помощников Джузе накладывал повязку, второй протирал инструменты. Раненый, к счастью для себя, был без сознания.
— Выживет? — спросил Арно.
— Клинок скользнул по ребрам, внутренности не задеты. Повезло. Уносите его, парни. Если мне не изменяет память, этот — последний. Проведайте, как там другие.
Дождавшись, когда полог опустится за помощниками лекаря, Арно тихо сказал:
— Да, ему повезло. Что все еще есть тот, кто может лечить его.
— Ты о…
— Именно. Ты нарушил приказ. Почему?
Орсала вытер тряпицей окровавленные руки и пробормотал:
— Бой почти закончился, мне ничто не угрожало. Ну и в любом случае, из Нико выйдет толк…
Арно почувствовал закипающий гнев:
— Джузе, в следущий раз твоя выходка может дорого обойтись не только тебе, а всем. Если твой неукротимый дух не желает подчиняться приказам, оставайся в Рагасте!
— Нет! Этого больше не повторится.
— Не знаю. Больше не знаю, можно ли полагаться на тебя.
— Фальго, прошу…
Он смотрел прямо и во взгляде не было того отблеска безумия, что тревожил Арно в последние дни.
— Я должен подумать.
— Понимаю. А пока — дай взглянуть на твою рану.
— Царапина, — однако предплечье пульсировало болью, и Арно, присев на бочонок, положил руку на импровизированный стол.
Джузе плеснул из плошки воду с экстрактом трав прямо на рукав, выждал мгновение, затем быстрым, но аккуратным движением отодрал присохшую ткань. Рана медленно наполнилась кровью.
— Глубоко рассечено, надо наложить пару швов, — сказал Орсала, беря изогнутую иглу. — Хлебнешь агуардиенте?
— Обойдусь, — буркнул Арно и вздрогнул, когда игла проколола кожу.
— Та девушка… — спросил он. — Что ты нашел на шебеке. Как она? О ней справлялась дона Лара.
Лекарь протянул шелковую нить, завязал узелок и оглянулся на каморку, где обитал сам и хранил свои снадобья.
— Не очень хорошо, — его лицо стало суровым. — Боюсь, она не скоро сможет… прислуживать госпоже. Если вообще сможет, — он сделал новый стежок.
— Речь не об этом… — Арно невольно поморщился и втянул воздух сквозь зубы: — Дона Лара искренне переживает за нее.
— Я дал Мануэле Свет Луны, пусть спит. Телесные раны можно исцелить. Но душу… — Джузе сухо рассмеялся и, затягивая последний узелок, сказал уже другим тоном: — Готово. Кстати, красивая татуировка, жаль, рубец ее теперь немного портит. Этот мастер знает толк в пиррейских узорах.
Арно взглянул на синюю вязь:
— Знает. Благодарю, Джузе.
— Не за что, — он смочил кусок корпии в резко и пряно пахнущей коричневатой жидкости и протер шов, затем взял моток бинтов и ловко перевязал предплечье. — В ближайшую седмицу тебе лучше избегать упражнений в фехтовании.
— Постараюсь, — усмехнулся Арно.
Фальго ушел, а Орсала сгреб испачканное кровью полотно, застилающее рундуки, снял с себя передник и, скомкав, бросил на пол. Затем устало присел на бочонок, который только что занимал капитан.
— Господин Джузе, — за полог заглянул Нико. — Мы с Тео присмотрим за ранеными, а вам бы отдохнуть.
— Не зря я тебя взял в помощники, — хмыкнул Орсала. — В следующий раз доверю тебе заштопать какого-нибудь бедолагу. Все лучше, чем штаны в университете протирать.
Нико, отчисленный со второго курса по причине неспособности его семьи платить за дальнейшее обучение, смущенно заулыбался и исчез за складками парусины.
Джузе, оставшись один, облокотился на рундук и уронил голову на сцепленные ладони. Что — или кто! — заставило его пойти на «Эль-Харише»? И ведь он чуть не убил дону Лару, приняв ее за мерзкую тварь. Неужто Тьма настолько помрачила его разум? Тогда Фальго прав, ему лучше остаться на берегу. Или… самому пресечь нить свой жизни. Пока чего непоправимого не натворил… Нико уже сейчас сможет заменить его. Так и надо поступить.
Видимо, он начал проваливаться в сон и вскинулся, услышав тихий плач.
— Иду, — покачнувшись, он встал и побрел к своей каморке.
Из-под сомкнутых век Мануэлы безостановочно текли слезы. Джузе тяжко вздохнул, кладя руку ей на лоб. Девочка блуждает по тропинкам своих кошмаров. О, он слишком хорошо знал, каково это.
— Ш-ш-ш. Я еще поборюсь за твою душу.
Скорей бы Рагаста… Там он попробует пересилить то незримое, что засело в нем, и обратится за помощью к жрецам. Может, надежда для него еще есть? И для Мануэлы тоже?
***
— На земле родился ты, но уходишь к звездам…
Арно поднес тлеющий пальник к серебристому брусочку Зуба Дракона*. На груди погибшего с шипением вспыхнуло белое пламя; зашитое в парусину тело соскользнуло по наклонной доске вниз. В море пламя разгорелось ярче, разбрасывая искры и подсвечивая темную толщу воды.
— На земле родился ты…
Еще одна звезда зажглась в море. Либеросы, склонив головы, выстроились вдоль фальшборта, отдавая последний долг товарищам. В ожесточенном сражении погибли двадцать семь человек, к утру умерли еще четверо. Правда, Джузе уверял, что остальные раненые выкарабкаются. Весь день они занимались ремонтом обоих кораблей, вечером «Этансель» со скорбным грузом вышла в море.
Большая часть из тридцати гребцов, освобожденных из плена у сахрейнцев, изъявила желание стать либеросами. Ниградо, отличающийся отменным чутьем на людей, побеседовал с каждым, в итоге команду пополнили восемнадцать человек, пять из которых когда-то были моряками.
Искры в воде погасли. Небо медленно заволакивали тяжелые облака, закрывая свет Звездного Предела и словно опуская траурный занавес; ветер крепчал — ночью ждать шторм.
— Микеле, правь к берегу, — приказал Арно и взглянул на стройную фигурку в светлом платье возле бортового ограждения.
К его удивлению, утром дона Лара попросила разрешить ей присутствовать при прощании несмотря на недовольство отца. Поколебавшись, Арно согласился. И утром же дал дуку согласие доставить его вместе с дочерью до Талассы. Однако дон Винченцо не поскупился на оплату, и даже угрюмый Вольх признал, что дело выгодное. Завтра они снимутся с якоря. Арно решил взять с собой семьдесят человек. На Эрбо оставались Джузе и раненые, Вольх со своими парнями и бывшие рабы.
Дон Винченцо также почтил церемонию своим присутствием, но уже давно ушел, а девушка так и стояла на корме. Арно вздохнул и направился к ней.
— Печальный день, капитан Фальго, — тихо сказала дона Лара.
— Печальный. Но те, кто погиб, будут жить памятью в сердцах оставшихся. Как знать, не прибавится ли этой ночью звезд на небе.
– Я верю в то, что души достойных загораются звездами для живущих. И пусть провалятся в вечный мрак те, кто повинен в кровавой бойне! Недавно я спускалась к Мануэле. Бедняжка не узнала меня. Господин Орсала хорошо заботится о ней, признаться, я не ожидала, что он… — недоговорив, она сдвинула брови. – Отец сказал, что вы ради нас пойдете в Талассу. Примите мою глубочайшую благодарность, ведь это дополнительные хлопоты и риск.
— Вы преувеличиваете мое великодушие, дона Лара. Что касается риска — жизни моя и моих людей постоянно сопряжены с ним.
— И все же, вы могли отказаться и мало бы что потеряли.
Арно поймал себя на том, что разглядывает ее, будто видит впервые. Образ надменной знатной девушки, что сложился в его мыслях после мимолетной встречи, растаял, сменившись совсем другим. Осунувшаяся, со следами пережитого страдания на лице и неумело собранными на затылке волосами — такая Лара казалось ему гораздо привлекательнее утонченной красавицы в паланкине.
— Должно быть, вы желаете как можно скорее воссоединится с вашим женихом, дона Лара? — неожиданно для себя задал он вопрос.
Она вздрогнула и чуть остранилась. Арно обругал себя за бестактность. Он ждал вспышки негодования, но дона Лара бесхитростно сказала:
— Я… не знаю. Никогда его не видела.
— Разве в Этрурри приняты те же обычаи, что в Сахрейне и других странах полудня? — удивился он.
— Нет, но…
За их спинами прозвучал строгий голос дука Конти:
— Лара, почему ты до сих пор здесь?
Обернувшись, Арно учтиво наклонил голову, а девушка спокойно ответила:
— Прости, папа, я задержалась, чтобы выразить признательность капитану Фальго за его решение. Доброй ночи, месьер.
Знатные гости оставили Арно в глубокой задумчивости. Пополнение в команде склонило чашу весов в принятии решения или что-то иное? А дон Винченцо, получается, хладнокровно выставил на кон дочь ради выгодного союза. Что же, таков удел высшей знати. К тому же, браки, заключенные в политических интересах, когда супруги лишены иллюзий относительно друг друга, нередко отличаются своеобразной гармонией, чего нельзя сказать о тех, кто с головой бросается в пламя страсти. Если только союз с Джинерой не перестанет быть выгодным для Альби, или на политическом небосклоне Этррури не закатится солнце дука Конти. Тогда участь доны Лары станет незавидной. Впрочем, те черты характера, которые она выказала за столь непродолжительное время, говорят о силе духа и стойкости в испытаниях. Да и что за дело до этих игр либеросу Фальго? Аристократу Брикассу тоже не следует заглядываться на чужих невест.
— Ох, Фальго, чует мое сердце — не доведут тебя до добра черные очи сиятельной доны, — пробурчал Микеле, явившийся невольным свидетелем их беседы. — Это тебе я еще в Джинере говорил…
— Обманывает тебя сердце, Микеле, — резко оборвал его Арно и, круто развернувшись, сбежал на шкафут.
* Металл, аналог самородному магнию, из лавовых выходов. В мире Орнея в результате катаклизма получил широкое распространение, и его открыли и научились очищать раньше, чем на Земле
Сплетение
Бухта Орвотт, юго-восток Альби
Попетляв между зарослей, тропинка свернула к рыжим орвоттским дюнам. Осел остановился, потянул морду к багрянке, стелющейся по песчаному склону, и рванул зубами изогнутые мелколистные ветки.
— Да иди же, Той, ненасытная твоя утроба! — Линн вытянула его хворостиной.
За дюнами шумело море и орали чайки. Она прислушалась — уж больно громко да сварливо орали. Вчера шторм был, выбросило чего на берег? Сюда течением много чего приносит, чаще, конечно, падаль навроде дохлого дельфина, но случается и годное найти.
Она посмотрела на солнце, уже высоко поднявшееся над пиками Восточного Рубежа. Наверняка, падаль, оттого и грай стоит. И до храма далеко. Вик осерчает да прибьет, ежели проваландается, поди-ка, на стены от боли лезет, эк скрутило… Однажды его два дня мотало по зимнему морю, за мачту цеплялся, уже, сказывал, Предел как есть узрел, да смилостивился Странник. Но застудился, вот и мается с тех пор, под ненастье особенно.
Однако любопытство пересилило, Линн потянула за повод Тоя, который, воспользовавшись заминкой, снова остановился и обгладывал чахлый тамариск. Поддав ослу по бокам пятками, она повернула животное в сторону моря.
Ноги Тоя увязали в песке, и всем своим видом он выражал крайнее несогласие с решением хозяйки отклониться от привычного ему пути, однако Линн безжалостно подгоняла его хворостиной. Она поднялась на гребень и обомлела. На отмели лежала разбитая штормом галера. Лишившийся палубных надстроек и мачт корабль сильно кренился на правый борт. Берег устилали обломки снастей, в полосе прибоя плясала пара бочонков. Порыв ветра принес зловоние разлагающейся плоти. Линн, сдернув с головы платок, прижала его ко рту, разглядев на палубе скрюченные тела гребцов.
Даже после смерти они не обрели свободы, так и остались прикованными. Чайки с визгливыми воплями вились над кораблем, садились на борта и перескакивали на погибших, примеряясь к ним клювами. А ведь не шторм погубил корабль, и дыры в бортах оставили не море и камни… Пираты! Сахрейнцы, не иначе. Первым побуждением Линн было броситься назад. Она заозиралась, будто наводящие ужас на все побережья разбойники могли вот-вот вырваться из-за дюн, потом одернула себя. Странник ведает, откуда в Орвотт принесло галеру. Птицы без опаски расклевывают тела, живых не осталось. Мертвецы-то ей ничего худого не сделают. И о галере никто еще не знает, иначе бы стражу выставили. Так что она спустится и посмотрит, нет ли чего стоящего. Чего пиратам без надобности — ей пригодится. Тут каждый куст знаком, есть, где припрятать. Ничего, потерпит Вик. А потом уже можно и в храм, дальше пусть Светлый Альтансир решает, кому весть слать.
Таласса
«… флот Галеи пополнился кораблями, а в портах Брейтца, Дуаренна и Боннена возводятся дополнительные укрепления. Что же касается Эрминаля, то посол еще раз подтвердил: император Вальтер будет и в дальнейшем придерживаться сугубого нейтралитета по отношению как к Галее, так и другим к государствам Орнея, однако, как мне стало известно, при эрминальском дворе любезно принимают маркиза Лефанта…»
В дверь кабинета негромко постучали и Эрнан, нахмурившись, поднял голову от полученного с тайной почтой письма Харольда Эйрландского.
— Что там у тебе, Труве? — недовольно спросил он.
— Месьер! — на лице вошедшего секретаря читалось сдерживаемое волнение пополам с растерянностью. В руках он держал прямоугольный предмет, завернутый в мешковину. — Боюсь, у меня плохие новости. Прискакал гонец. В бухте Орвотт позавчера обнаружили галеру дука Конти, выброшенную на берег. Она подверглась нападению пиратов…
Эрнан, пытаясь осознать услышанное, выпрямился в кресле и отрывисто спросил:
— Сведения точны?
— Да, ваша светлость. На галере найдены бумаги дона Винченцо, — Труве подошел к столру и развернул мешковину, демонстрируя портфель из черного сафьяна, покоробленный и покрытый белесыми разводами от пребывания в морской воде. На с золотой застежке пламенели рубиновые лепестки герба Конти. — И вот письмо Светлого Альтансира, жреца Орвоттской обители.
Принчепс, взяв письмо, сломал печать с изображением ордена Пастыря и пробежал глазами первые строчки с пространными извинениями о причиненных неудобствах, спеша добраться до сути. Дука и его дочь среди мертвых не обнаружены. Это ничего не значит, пираты могли расправиться с ними и выбросить тела в море, но скорее всего — взяли в плен. Эрнан отложил письмо и потер виски указательными пальцами. Дон Винченцо был симпатичен ему как умелый правитель, держащий слово, а если подумать о доне Ларе… Но сожаление быстро уступило место тревоге. Пираты напали отнюдь не на купца или рыбака, да еще в такой близи к Альби! Такого не случалось уже давно. Владыки Орнея — и он не исключение, закрывали глаза на мелкий разбой, считая сахрейнских разбойников трусливыми и слабыми врагами, и слишком полагались на либеросов Танкреда. Дук Джинеры стал жертвой этой самоуверенности, не удосужившись позаботиться о надежном сопровождении своего корабля. Что дальше? Если он жив, то пираты потребуют выкуп. А если нет, как знать, удастся ли заключить союз с новым правителем. Но на выяснение уйдут седмицы… И от солнцеликого эмира, погрязшего в чувственных удовольствиях, вряд ли можно добиться внятного содействия. Неопределенность раздражала донельзя, учитывая послание короля Харальда, и то, что обещанного займа Альби еще не получила.
— Я должен сообщить горестные вести полковнику Оденару, — после долго молчания сказал Эрнан выжидательно наклонившемуся Труве. — Ведь дона Лара была его невестой. Пошли записку ему и адмиралу Делакуру.
— Вы желаете принять их одновременно?
— Нет… Начну с разговора со сьером Оденаром. Думаю, получасия нам будет достаточно.
***
Стоя перед картой Орнея, принчепс напряженно размышлял. Красные отметки, обозначающие новые галейские гарнизоны, появившиеся вдоль границы с Альби, — будто флажки загонщиков, обложивших зверя. Император Вальтер вполне вероятно затеял свою игру. Если Странник будет к ним неблагосклонен и следы дука Конти затеряются в песках Сахрейна, с кем еще возможно пойти на переговоры? Правящая династия Ибера тесно связана родственными узами с галейской, а король Анэстас не отличается решительностью…
В приемной заспорили, и Эрнан, услышав пронзительный голос жены, поморщился: Труве вряд ли остановит Магдалу. Двери распахнулись.
— Эрнан!
Принчепс обернулся и спокойно произнес:
— Да, моя дорогая?
Жена, не утратившая с годами порывистости движений, стремительно шла к нему. В дверном проеме маячил смущенный секретарь.
— Разве вы забыли о том, что сегодня на обед приглашены граф Моруа с супругой? Они уже прибыли и ожидают вас в голубой гостиной.
Эрнан досадливо прикусил губу. Менее всего сейчас ему бы хотелось расточать любезности галейскому посланнику, да еще в приватной обстановке. После утренних неприятных известий он действительно забыл о встрече с Моруа. А по церемониалу все грозит затянуться до вечернего гонга.
— Кое-что произошло, и я пока не готов встретиться с месьером графом.
Рот Магдалы округлился, в карих глазах сверкнул гнев:
— Весьма недружественный жест! Не только его сиятельство, но и король Лодо воспримет это как оскорбление!
Принчепс пожал плечами:
— Жест не более недружественный и оскорбительный, чем недавнее участие подданных его величества в разбойничьей вылазке в Альто-Альби. Магдала, полагаюсь на вашу находчивость и остроумие. Придумайте что-нибудь.
— Но что?!
— Воспаление седалищного нерва. Несвежие устрицы на завтрак, — сухо сказал Эрнан, начиная раздражаться. — Вы сумеете занять беседой графа и его супругу, а совместный обед состоится в другой день. Когда мне станет лучше, разумеется.
Оставив жену с гневом смотреть ему вслед, он быстро вышел из кабинета и бросил Труве:
— Я буду ждать месьеров Оденара и Делакура во внутреннем дворике. Пусть накроют стол на три персоны в беседке и попадут легкие закуски.
Эрнан прошелся взад и вперед по дорожке меж апельсиновых деревцев, в изумрудной листве которых наливались золотистым цветом плоды. Полдень, несмотря на осень, выдался знойным, принчепс не по этикету расстегнул камзол из плотного лилового атласа и вздохнул, стремясь привести мысли в порядок.
За его спиной заскрипел гравий под чьими-то ногами.
— Месьер, вы желали меня видеть?
Эрнан повернул голову: со стороны восточного крыла дворца, где располагался кабинет, к нему шел Оденар.
— Приветствую, Раймон. Пойдем, — он указал на круглую беседку с трельяжем*, увитым плющем и жасмином, расположенную в дальнем углу двора. — Там можно поговорить без помех.
Оденар кивнул. Срочность, с которой его вызвали, и Труве, со скорбно поджатым ртом, проводивший в святая святых – «дворик для размышлений», говорили о серьезности случившегося, однако сьер Эрнан хранил молчание, и он тоже решил воздержаться от расспросов. Стол был накрыт для троих, слуги позвякивали приборами, заканчивая сервировку. На блюде горкой высились маринованные в пряном соусе мидии, королевские креветки и кальмары, рядом, на резной дощечке лежали головки сыра и свежеиспеченный хлеб, порезанный ломтями. Слуга отодвинул стулья с высокой спинкой, другой наполнил кубки вином светло-соломенного цвета, после чего слуги, поклонившись, ушли прочь. Принчепс сел и приглашающе махнул Оденару рукой.
— Вы ожидаете кого-то еще, сьер Эрнан? – садясь напротив, спросил Раймон.
— Адмирала Делакура. Но он придет позже. А мы пока воздадим должное искусству мэтра Дижона.
Дары моря, которые повар принчепса готовил по особым и весьма секретным рецептам, отличались превосходим вкусом, однако Оденар заметил, что сьер Эрнан почти не притронулся к еде. Осушив кубок, он взял кусок хлеба и принялся задумчиво крошить его на тарелку.
— У меня дурные новости, Раймон, — наконец сказал он. — И дело касается как общей политической ситуации вокруг Альби, так и тебя лично. На галеру дука Конти напали пираты, и что особенно заслуживает внимание — поблизости от наших берегов. Штормом ее выбросило на берег.
Изумление и неверие вперемешку со смутным сожалением охватили Оденара.
— Тел дука и его дочери не нашли, но…
— Но точно ли дон Винченцо и дона Лара были на борту? — спросил Оденар севшим голосом.
— Я тоже не хотел верить, но гонец привез портфель с документами. Бумага пострадала от воды, однако письма написаны рукой дука, я узнал почерк, — принчепс вздохнул. — К тому же, они должны были уже прибыть в Талассу.
— Мне жаль… — пробормотал Оденар.
— Уверен, они в плену, а сахрейнцы часто отпускают знатных пленников за выкуп. Однако, все это может затянуться надолго. И, учитывая произошедшее… Полагаю, ты вправе отказаться от брака. И я настою на том, чтобы ваша помолвка с доной Ларой была расторгнута.
Раймон на мгновение прикрыл глаза, думая о девушке, о которой ничего не знал, кроме того, что она красива и воспитана в строгости. Лучшая доля для обремененного многими заботами мужчины. Какие жестокие гнусности она сейчас претерпевает? Или ее душа уже прошла по Звездному Мосту?
— Не буду утверждать, что меня радовал предстоящий брак. Но я положусь на волю Странника и его милость. Скажу так, месьер: сейчас не только о личных бедах следует думать, — ровным тоном произнес Раймон. — Несчастье с доном Винченцо наверняка скажется на ваших договоренностях с ним.
— Увы. А нам нужен союз с Джинерой и в целом с Этррури.
— Тогда тем более — я не буду решать преждевременно.
Принчепс внимательно посмотрел на него:
— Иногда ты изумляешь меня. Но я понимаю тебя. Вернее — надеюсь на то, — он помолчал, скатывая шарик из хлебного мякиша. — И сам факт нападения. Необходимо уделить больше внимание патрулированию побережья и охране караванов. Нужны новые корабли — и средства на их постройку. С договоренностями, заключенными с Джинерой, пока ничего не ясно, и возможно, все разрешится благополучно. Но когда? Готовиться надо к худшему. Вопросы патрулирования мы обсудим с сьером адмиралом. Но, как понимаешь, я не могу решать все самолично. Придется созывать совет Равных. И бездарно тратить время, выслушивая некоторых весьма почтенных месьеров, но несколько утративших… представления о реальности. И убеждать, и льстить… — он вдруг скупо усмехнулся: — А тебе — тебе я предлагаю отправиться в отпуск.
— В такой момент?
Оденар удивленно посмотрел на принчепса и тот кивнул:
— Да, Раймон. Пусть это будет запоздалый отпуск для восстановления сил поле ранения и в связи с личными невзгодами. За седмицу все равно ничего не изменится. Но только не в Карду. Поезжай в Кану или Талон или еще какой заповедный край. И — забудь обо всем на эти дни. Потом может долго не представиться такой возможности.
Во дворе дома Оденара встретил возбужденно размахивающий руками мейстер увеселений.
— Сьер Оденар! Этот глупец Боше все перепутал! Я заказал у него шестьдесят локтей шелка цвета бланжэ**, для украшения пиршественного зала, а он доставил бле-д-амур***! А этот цвет не сочетается с оттенком роз, уже не говоря о том, что не подходит сиятельной доне Ларе, ведь по описанию она яркая шатенка!
До сознания Оденара не сразу дошло, о чем толкует невысокий и полнотелый мейстер, чуть не подпрыгивающий на месте от гнева.
— Я вернул ткань обратно, но вот беда — на складе у Боше не найдется и десяти локтей шелка нужного цвета! — продолжал тараторить тот. — Послал записку с вашим Волчонком к другому торговцу, но мы можем не успеть, и что прикажите делать? Можно попробовать…
Встряхнув головой, Оденар прервал поток словоизлияния:
— Постойте, мейстр Журбен. Ничего делать не надо.
— Как это? — воззрился на него Журбен.
— Свадьба отменяется.
Толстяк замер с воздетыми руками и просипел:
— Совсем? О, простите за несдержанность, сьер Оденар…
— Или переносится на неопределенный срок.
От ворот спешил запыхавшийся Уно:
— Господин Ленуар передает нижайший поклон и глубочайшие извинения, но не раньше будущей седмицы! — выпалил он затверженную фразу, затем, спохватившись, принял чинный вид и поклонился. — Сьер Оденар. Господин Журбен.
— Ничего не надо, Уно, — механически повторил Раймон.
Глядя на ошарашенные лица обоих, он удивлялся и царившему в его собственных мыслях сумбуру. Было бы лицемерием говорить, что он глубоко горюет о доне Лары, хотя ее судьба не могла не вызывать печали. Однако, есть о чем поразмышлять. Он не желал брака — и теперь мог бы считать себя свободным от данного обещания. Но прагматичность слов сьера Эрнана нехорошо царапнула душу. В одном тот прав — несколько дней отпуска ему не помешают.
— Уно, Стерен и Линье тебя хорошо обучили? С коня не свалишься? Завтра я еду в Талон, будешь сопровождать меня.
_______________________________________________________________________
* (здесь)деревянная решётка, покрытая вьющимися растениями
** кремовый
*** голубовато-серый
_______________________________________________________________________
***
Шторм задержал отплытие, но в последующие два дня ветер оставался неизменно благоприятным, и в Талассу «Этансель» пришла ранним и по-осеннему прохладным утром на третий. Ларе хотелось взглянуть на конечный пункт полного опасностей и горестей путешествия, и она ушла на нос шебеки. Отец, вопреки ожиданиям, не стал призвать к соблюдению благопристойности, а последовал за ней.
Кутаясь в шаль, она смотрела на медленно надвигающийся город, окутанный сиреневой дымкой. В небо горделиво возносились его знаменитые башни, и в огромной — даже большей, чем в Джинере, — гавани покачивался целый лес корабельных мачт. Ларе не верилось, что все завершилось. Завершилось ли? Страшные картины жестоких сражений и гибели людей продолжали стоять перед ее мысленным взором. Она узнала, что такое смерть, когда увидела на погребальном ложе мать, застывшую в мраморной красоте и впервые не отвечающую на ее призывы и плач. Но тогда, где-то в глубине еще детского сознания, Лара понимала, что та обрела покой. Иное дело — люди, умиравшие вокруг нее в эти дни; их лица, искаженные ненавистью или мукой, и — искры, гаснущие в ночном море… Можно ли надеяться, что гневные души погибших за Пределом тоже ждет покой?
Перед отплытием она еще раз проведала Мануэлу. Девушка так и не пришла в себя: испуганно озиралась по сторонам, перебирая пальцами ткань одеяла, и только в присутствии Орсалы затихала. Скрепя сердце, Лара оставила ее на острове, на попечении лекаря, уступая его просьбе и заверениям капитана Фальго, что в Рагасте Мануэлу перепоручат заботам Сестер Странника.
Поразительно, что ввалившийся в капитанскую каюту человек оказался искусным и сострадательным врачом, ведь в первый миг Лара необыкновенно остро ощутила его ненависть и жажду убивать. Впрочем, Орсала держался почтительно, и она решила, что все дело — в безумии, охватывающем людей в пылу боя.
Она зябко передернула плечами. Как встретит ее, побывавшую в руках пиратов, будущий супруг? Правитель Альби и его двор? Об этом не думалось в первые дни после освобождения, но затем мысль о позорном плене все чаще приходила в голову. На лице отца ничего нельзя было прочесть, но Лара догадывалась, что и ему далеко до безмятежности. Она оглянулась на шкафут и увидела капитана Фальго — вооруженного и в кирасе, собранного, как перед новым сражением, и тревога вновь кольнула ее изнутри. Он негромко отдавал распоряжения своему помощнику, затем заметил пассажиров и поклонился:
— Доброе утро — и надеюсь что все дурное позади, и это утро будет действительности добрым.
Отец кивнул в ответ, Лара потупилась. К своим стыду и негодованию, в эти дни она обнаружила, что ей слишком нравится смотреть на капитана, и стремилась избегать общения.
— Вам следует спустится в трюм. Для вашей же безопасности.
— Вы думаете, что нам может что-то угрожать? Здесь? — вырвалось у Лары прежде, чем отец успел что-то сказать.
— Не думаю, ведь штандарт либероса известен во всех государствах Срединного моря.
Лара невольно взглянула вверх, где на фок-мачте развевался узкий бело-голубой флаг.
— Но нельзя исключать человеческой глупости… или подлости, — продолжал Фальго.
— Согласен с вами, капитан, — поддержал его отец. — Лара, спустись вниз, я приду позже.
Ей захотелось возразить, но она понимала, что перечить не стоит. Опустив голову, она пошла в сторону ведущего в трюм трапа.
Арно проводил ее взглядом и взглянул на невозмутимого дука.
— А вы, дон Винченцо?
— Успеется. Я подготовил вексель, — Конти протянул ему плотный конверт, — И письмо банкиру Скьяветти, он представляет финансовые интересы дуков Джинеры здесь, в Талассе. Груз останется в трюмах вашего корабля, пока вы не получите деньги. Вас устраивают такие условия?
— Вполне. Хотя я верю вам на слово.
— Пусть и у ваших людей не остается сомнений. Поднимите мой штандарт. Не думаю, что командующие флотом Альби не знают него. И помните — я сдержу и другие свои обещания, сьер Фальго.
Из форта, расположенного на узком мысу и защищающего вход в гавань, донесся пушечный выстрел. Белое облачко дыма поплыло в их сторону
Конти вскинул голову, однако Арно спокойно сказал:
— Холостой, — и затем скомандовал: — Ниградо, ответить на приветствие. И поднять штандарт дука Джинеры.
***
— …Поскольку милость Странника безмерна, следует ожидать нам известий из Джинеры, и ожидаючи, не торопиться идти по стезе, что привести может к гиблую трясину. Считаю нападение на галеру дука Конти трагической случайностью и предлагаю послать петицию эмиру сахрейснкому, дабы неповадно татям посягять было…
Граф Риардо, маршал Запада, говорил получасие*. Или больше. Но принчепс, не выказывая ни малейшего нетерпения, выслушивая многословную и витиеватую речь графа, который выступал против усиления флота. Эрнан ожидал большей поддержки со стороны военной знати, однако и сьер Люмаж, маршал Севера, приближающийся по возрасту к разменявшему седьмой десяток главе дома Риардо, внимал тому со всем вниманием и время от времени кивал. А вот маршал Востока, молодой граф Оверне, раздраженно барабанил пальцами по столешнице. Принчепс подумал, что на месте маршала Запада желал бы видеть совсем другого человека, и даже знал — кого, но многочисленный род Риардо, «старая знать», был весьма влиятельным и действовать следовало осторожно.
Лучи солнца медленно перемещались по бордовым портьерам и полу из белого мрамора. Два цвета. «Служение и Честь. И нет ничего выше» — так говорила древняя присяга. Овальный дубовый стол и одиннадцать простых стульев, дабы не ублажать черезмерным удобством тело в ущерб разуму. Обстановка зала Равных отличалась традиционной аскетичностью, и прежде надлежало являться на совет в самых простых одеждах. Теперь же в солнечном свете вспыхивали золотое шитье и драгоценные камни. Жил ли еще дух Посланца Звезд в помыслах собравшихся?
Эрнан исподволь разглядывал лица остальных шести аристократов. Согласие, вежливая скука или недоумение пополам с недовольством — даже малейшие оттенки эмоций были внятны ему. Оверне, как главы еще трех домов, явно на его стороне. К сожалению, адмиралу Делакуру недостало родовитости, чтобы войти в совет Равных. Голос его самого приравнивался к двум, получалось шесть «за» и пять «против»… Для того, чтобы решение было принято, необходимо по крайней мере семь голосов. Значит, придется обрабатывать тех, кто колеблется. Своей властью он отложит голосование, а завтра переговорит с каждым. Возможно, стоит обратится к магистру Вальену, дабы наставил кое-кого на путь истинный. Эрнан с горечью подумал, что вряд ли найдет понимание у старшего сына: Фабиана интересуют только охота и женщины. Вчера Магдала сетовала, что невестка, не в силах терпеть постоянные измены Фабиана, собирается вместе с детьми вернуться во владения свого отца. Только этих осложнений не хватало! Он должен серьезно поговорить с сыном…
— И напомню высокому собранию, что содержание флота уже обходится казне в кругленькую сумму, а строительство кораблей означает новые налоги и подати. Да и зачем, если иберийские владыки издревле готовы прийти на помощь Альби, как и заповедано нам Великим договором? И король Анэстас свято чтит его… — граф Риардо закашлялся и отпил из стоящего перед ним бокала.
«Король Анэстас чтит лишь свои интересы!» — едва не вырвалось у Эрнана. Однако он подавил гнев, и, поднявшись со своего места, заговорил:
— Все мы слушали с должным вниманием и почтением речь графа Риардо. Ничуть не сомневаясь в его мудрости и опыте, также позволю себе напомнить благородным месьерам, что сахрейнские «акулы» с каждым годом все ближе подбираются к берегам Альби. Но многим удобного того не замечать. Нападение на галеру дука Конти вовсе не случайность. А наш устаревший и полусгнивший флот не в силах противостоять им. Великий договор когда-то сплотил народы, но прошли века, и что же осталось от орнейского союза? Уже давно все владыки блюдут свою выгоду. Захват Ноорна тому пример. Высокому собранию ведомы настроения при галейском дворе. Особенно достопочтенному маршалу Запада. Ведь так, сьер Бодуэн? – Эрнан посмотрел в упор на Риардо: — Сколько раз за последние седмицы к вам поступали донесения о вылазках со стороны Ветанга?
Граф встрепенулся и проскрипел:
— Стоит ли предавать такое значение обычным пиррейским разбойникам, которые от века были и будут до скончания времен?
— Разбойники, вооруженные новыми мушкетами, — парировал принчепс, – среди которых половина – переодетые галейцы!
На впалых щеках Риардо проступили неровные пятна гневного румянца, однако Эрнан не дал ему возможность сказать что-то еще:
— Пришло время для новых союзов. Поэтому, опираясь на ваше согласие, месьеры, я заключил новый двусторонний договор с Джинерой, и надеюсь, что этррури не откажутся от него, несмотря на печальные обстоятельства. Однако плох тот правитель, что в лихую годину уповает на помощь других, а не на собственные силы. Если в казне недостаточно денег, то я жертвую личные средства на постройку военного корабля. И предлагаю за основу взять опыт мастеров полуночных стран. И — возможно, кто-то последует моему примеру, — среди аристократов поднялся ропот, они переглядывались, пожимали плечами. Но в глазах Оверне принчепс видел одобрение. Как и в глазах тех, кого уже определил себе в союзники. Добрый знак! Шум нарастал и Эрнан возвысил голос: — Не стоит решать немедленно, ибо вопрос требует осмысления. Черед три дня я вновь соберу вас. Да будет со всеми нами милость Странника. Объявляю окончание совета.
Взяв маленький бронзовый гонг, лежащий перед ним на столе, принчепс ударил в него. Как только замер протяжный звон, гвардейцы, стоящие в почетном карауле снаружи зала, распахнули двери.
В зал вбежал Труве. Привлеченные необычным поведением бесконечно невозмутимого и сдержанного секретаря, члены совета Равных, которые уже поднялись со своих мест и направлялись к выходу, замедляли шаги и оборачивались. Труве бросился к принчепсу и проговорил срывающимся голосом:
— Срочное и важное известие! Дук Конти прибыл в Талассу!
— Но… Как такое возможно?! — воскликнул Эрнан, не смея верить.
Радость, облегчение, страх, что это может оказаться ошибкой — нахлынувшие чувства были насколько сильны, что вызывали физическую боль. Секретарь протянул сложенный вчетверо листок. Принчепс развернул его но от волнения строчки прыгали перед глазами, однако одно он смог уловить: короткое послание, без сомнения, было написано доном Винченцо. Он вздохнул и прижал руку к груди.
— Только что в приемную прибыл капитан порта, — начал сбивчиво рассказывать секретарь: — В гавани бросила якорь шебека либероса Фальго. Она шла под штандартом дука Джинеры, и на ее борту действительно оказались дон Винченцо с дочерью. В подтверждение он написал вам записку…
— Погоди, Труве. Месьеры! — обратился Эрнан к остолбеневшим аристократам. — Новости, впервые за долгое время, хорошие. И я вижу в этом знак милости Посланца Звезд. Сейчас я отправлюсь в гавань, чтобы лично поприветствовать дона Винченцо. И, надеюсь ни у кого не вызовет протеста, если он будет присутствовать в качестве гостя на следующем совете.
***
Пушечный выстрел заставил Лару вздрогнуть, однако никаких приготовлений к бою она не видела, и поняла, что их приветствуют — по-видимому, флаг либеросов и в самом деле был знаком альбийцам. А ведь она ни разу не замечала в порту Джинеры таких флагов. Пожалуй, стоит спросить у отца — почему. Лара окинула взглядом полутемный трюм. Задумавшись, она утратила счет времени. Никто не собирается на них нападать, так не подняться ли на палубу?
Отец так и стоял на носу, спиной к ней. Часть парусов была убрана и «Этансель» замедляла ход. Одна из пушек большого трехмачтового корабля, мимо которого они проходили, выстрелила, также салютуя им, с шебеки ответили. Удивленная такой торжественностью, Лара огляделась и заметила, что к бело-голубому полотнищу либеросов добавился штандарт Конти на грот-мачте. Странно, что отец сразу не велел поднять свой флаг…
— Мои опасения были напрасны. — раздался рядом с ней звучный голос капитана. — И к имени причепса Эрнана не зря добавили прозвище Справедливый.
Оказывается, он подошел к ней, а она не услышала шагов. Борясь со смущением, Лара отважилась взглянуть ему в лицо.
— А что символизируют цвета вашего флага?
— Голубой — цвет моря и доблести. А белый — свобода.
— Но ведь флаг коэртского владыки Танкреда выглядит иначе?
— Вы правы, однако храбрецы, сражающиеся против сахрейнских разбойников, существовали издревле. Лишь в последнее столетие сиды Коэрта обуздали стихийную силу и задали ей… верное направление.
— Благодарю капитан, за любезное разъяснение.
Теплая улыбка появилась на его губах, однако в синих глазах девушка уловила тень печали и еще — понимание? Сочувствие? Почему он так смотрит? Это смутило ее еще больше.
— Видите — от причала отвалила лоцманская лодка и идет к нам. Скоро мы пристанем к берегу. Со временем ужас, который вам пришлось пережить, забудется, как кошмарный сон.
— Возможно, нам больше не удастся поговорить, — тихо сказала она. — Я не хочу ничего забывать – напротив. Каждый миг, прожитый в эти дни, трагичный или наполненный надеждой и светом – ценен для меня. У вас благородная душа, сьер Фальго, и я рада, что узнала вас.
— Вот как? — он вдруг кашлянул. — Я тоже… рад. И надеюсь, ничто более не омрачит вашу жизнь, дона Лара.
Кровь прилила к щекам, и Лара, отведя взгляд, посмотрела за спину капитана. И вздрогнула: хмурящийся отец быстро шел к ним.
— Капитан Фальго?
— Дону Лару интересовало значение флага либеросов, месьер, — Фальго слегка поклонился и шагнул в сторону.
Конти проводил его взглядом и обернулся к дочери:
— Лара, полагаю, капитан Фальго уже исчерпывающе ответил на твои вопросы. Берег близко. Вернемся в каюту, нужно собраться.
В каюте отец что-то быстро написал на листе бумаги, затем устало сказал:
— Конечно, тебе не надо напоминать, что некие вольности, позволительные из-за перепетий нашего путешествия, теперь недопустимы?
Лара открыла было рот, чтобы возразить, но отец жестом остановил ее:
— Это уже неважно. Понимаю, что справляться без камеристки было сложно. Я обратился с просьбой к сьеру Эрнану. К тебе пришлют служанку, чтобы достойно предстать перед альбийцами. Все это… весьма неприятно, но случилось то, что случилось, и я намерен отстоять наши интересы.
— Но какой ценой?
— Принчепс Эрнан — человек слова, и союз нужен ему так же, как и Джинере. Однако та часть договора, что касается твоего брака — я не дам поставить под сомнение твою непорочность. Но и ты должна быть готова подтвердить…
От возмущения у Лары на глаза навернулись слезы. Воспоминания об другом «подтверждении» — унизительном осмотре, устроенном ей на пиратской шебеке, вызвали жгучий стыд.
— Надеюсь, месьер Эрнан не пожелает убедиться в моей невинности самолично?!
— Опомнись, как можешь ты так думать?!
Она не ответила, но и не опустила глаз.
— Нам было ниспослано тяжкое испытание, — уже спокойнее сказал отец. — И я поражен твой стойкостью и храбростью. Это делает честь правителю… или правительнице. Ты — дочь дука Джинеры. Моя дочь. Будь сильной всегда, даже если покажется, что во всем мире не осталось родной тебе души.
— Хорошо, папа… — помолчав, ответила она. — Я поняла.
***
Отец ушел, сославшись на важные вопросы, требующие срочного решения. Лара, в ожидании камеристки, присела на табурет перед столом, в ящике которого нашлось небольшой зеркало. Она вгляделась в свое отражение. Солнце и ветер сделали смуглее кожу, еще резче обозначились скулы и под глазами залегла синева. Да уж, красавица-невеста для приближенного владыки Альби, где всегда восхищались мраморной белизной лица и рук. Хорошо, что ей принесли шкатулку с косметикой. Лара подняла крышку и принялась разглядывать баночки с кремами и краской для век и губ и бутыльки с притираниями, как если ей никогда не приходилось пользоваться ими. Она открыла наугад одну из баночек. Внутри был крем из лепестков роз, и в воздухе разлилось благоухание, кажущееся чуждым и неуместным на военном корабле. Лара чуть улыбнулась — теперь капитану Фальго придется долго проветривать каюту, дабы избавиться от воспоминаний о хлопотных гостях.
Она подумала о спасшем их человеке. Кем он был — прежде? Обстановка каюты разительно отличалась от роскоши «Эль-Харише». Мебель из дерева темных пород, инструменты, предназначения которых Лара не знала, на столе — несколько книг и скатанные в рулон карты. Мягкий акцент в произношении свидетельствовал, что капитан Фальго не являлся ни иберийцем, ни — тем более — этррури. Гордая осанка бывала присуща простолюдинам, по милости судьбы получивших власть. Однако его речь и непринужденная, полная внутреннего достоинства манера держаться… И шпага — подобное оружие подобало бы дворянину, а не охотнику за головами. Что же, либеросами становятся разные люди…
Камеристка появилась даже раньше, чем Лара полагала, и оказалась бойкой светловолосой девушкой лет шестнадцати по имени Вивьен. Она сразу взялась за дело. Лара выбрала платье простой отделки из светло-синего атласа, с корсетом более темного оттенка. Процесс одевания довершила полупрозрачная шелковая вуаль, закрывающая голову и плечи. Пока Вивьен собирала ее густые волосы в прическу, Лара успела узнать, что за сноровку та недавно попала в услужение к самой сьере Магдале, супруге принчепса, и результат, а главное — расторопность — подтверждали слова девушки.
Лара еще раз взглянула в зеркало. Если верить отражению, благопристойный вид был соблюден. Почти.
Выйдя на палубу в сопровождении Вивьен, она увидела на пирсе несколько человек в богато расшитых камзолах и шляпах с пышным плюмажем, среди которых был отец. От толпы любопытствующих горожан их отделяла цепь гвардейцев в черных мундирах и сверкающих под ярким солнцем шлемах. На борт шебеки были перекинуты сходни. Рядом с ними стоял капитан, и Лара отметила, что он был чисто выбрит и сменил свободную одежду моряков юга на кюлоты и колет из тонкой замши цвета охры. Батистовая рубашка проглядывала в разрезах рукавов, у бедра на широкой перевязи висела шпага.
Фальго низко поклонился и указал на сходни.
— Дона Лара, прошу вас.
— Смелее, дочь, — сказал отец, подходя ко краю пирса.
Она ступила на пружинящие, не внушающие особого доверия доски и шагнула вперед. Накатившая волна подняла «Этансель», и Лара, теряя равновесие, покачнулась. Ее обдало холодом. В голове промелькнула картина, как она барахтается в мутной зеленоватой воде, полной отбросов, а черный борт шебеки надвигается, грозя раздавить ее о сваи. Лара зажмурилась. И ощутила сильную руку, обхватившую ее за талию.
Открыв глаза, она обнаружила, что ее удерживает от падения вспрыгнувший на сходни капитан. Намотав на другую руку свисающий с рея канат, он балансировал на шатком помосте. Из толпы собравшихся на набережной людей раздались одобрительные восклицания.
— Спокойствие, дона Лара, — улыбнулся Фальго. — Я не дам вам упасть.
Она выдохнула. На мгновение ей хотелось крепче прижаться к нему.
— Лара! — С пирса протягивал руку отец, на его побелевшем лице был написан ужас.
— Да будет с вами милость Странника, сьер Фальго. Прощайте, — прошептала Лара и, отстранившись, оперлась на руку отца.
* стоит напомнить что час в Орнее равен нашим трем часам
«Долг и вера»
Среди стоящих на пирсе дворян выделялся статный русоволосый мужчина средних лет в темно-бордовых камзоле и широких панталонах. Простота его костюма составляла контраст с расшитыми и украшенными лентами одеждами остальных дворян, однако по тому почтению, которое ему оказывали, Арно понял, что это и есть герцог Эрнан Монтего, принчепс Альби. Его приближенные окружили дону Лару, учтиво приветствуя ее и поздравляя с избавлением от опасностей. Из-за их спин донесся тихий голос девушки, благодарившей всех за участие. Арно вздохнул и помог перебраться на берег светловолосой служанке; та поспешила вслед за госпожой. Гулко застучали копыта, мужчины расступились и на набережную выехала запряженная четверкой светло-серых коней карета. С запяток соскочил лакей и распахнул дверцу, на которой был изображен герб Альби. Дон Винченцо подвел дочь к карете; уже поднявшись на ступеньку, дона Лара оглянулась, встретилась глазами с Арно и грустная улыбка тронула ее губы. Он поклонился в ответ. Судьба затейлива в своих забавах. Вполне вероятно, что жених прекрасной доны — среди этих блестящих вельмож. А ему следует выбросить из головы мимолетные фантазии и сосредоточится на насущных делах. Велев Ниградо готовиться к разгрузке, он сошел на пирс.
Однако сосредоточится ему не удалось: дук, вместо того, чтобы присоединиться к дочери, вернулся и громко провозгласил:
— Позвольте представить вам капитана Фальго, сьер Эрнан. Благодаря его храбрости мы получили возможность прибыть в Талассу в кратчайший срок.
— Храбрость либеросов сида Танкреда заслуживает быть воспетой в балладах, — милостиво кивнул принчепс, скользнув по Арно взглядом.
— В этом смысл становится либеросом, сьер Эрнан, — ответил Брикасс и с неожиданной дерзостью добавил: — Служение и честь, долг и вера.
Уже шагнувший в сторону принчепс остановился, в светлых глазах мелькнул интерес:
— Воистину так, капитан Фальго, — он внимательно и цепко вглядывался в лицо Арно. — И вы, по праву заслуживаете благодарность. Мне бы хотелось побеседовать с вами. Надеюсь, вы не откажете мне в такой любезности? Сейчас мы направимся в Фортес и я приглашаю вас присоединиться к кортежу.
Не успел удивленный изменением настроения правителя Арно что-либо ответить, как принчепс повелительно махнул рукой, гвардейцы, повинуясь знаку, оттеснили горожан, расчищая проход.
Как из-под земли перед Арно возник тщедушный человечек.
— Капитан Фальго, я — Труве, секретарь его светлости Эрнана. Если вы не возражаете, то прошу вас проследовать вон туда, — он указал на темно-коричневый экипаж, стоявший в отдалении.
***
Арно не покидало странное ощущение, что он вернулся домой. Таласса отличалась от Боннена, где большей частью протекала его жизнь в последние годы, и от Ардижа, а воздушность арок и галерей Фортеса — от тяжеловесной монументальности Луара, резиденции галейских королей. Но нечто, неуловимо знакомое сквозило в говоре и манерах людей, в запахах готовящейся снеди, вырывавшихся из открытых окон и дверей многочисленных таверн и постоялых дворов. По-другому пахли Барадос и Джинера, и что уж говорить о Рагасте… В городе готовились к празднику Плодородия и Сбора урожая: украшали гирляндами цветов окна и балконы, протягивали надо улицами разноцветные ленты. Веселье начнется вечером, но предвкушение зажигало на лицах людей улыбки, и это тоже казалось знакомым Арно, пусть даже краски Юга были ярче.
Если верить легендам, то давно — еще до эпохи Тьмы, один народ жил к востоку от Пиррея и до самых лесов Эрминаля, и от Закатного до Срединного моря. Не эти ли предания стали отправной точкой для идеи о Великой Галее, что владела умами короля Гаспара и его сына Лодо? Ноорн захвачен, на очереди — Альби? Пришедшая мысль должна была бы воодушевлять аристократа, радеющего о величии державы, и мало волновать безродного либероса. Но Арно не знал, как к этому относиться.
Труве привел его в небольшой зал и оставил одного. С интересом Арно разглядывал бронзовые панели на стенах, где были вычеканены знаменательные сцены прошлого Альби, лепнину на потолке и изящную резную мебель. На всем лежал отпечаток отменного вкуса и гармонии, которому невольно радовалась душа.
Позади послышались шаги, и он обернулся. Герцог Эрнан быстрым шагом вошел в зал, за ним с поразительной для возраста прытью семенил седовласый, одетый в темное человек.
Арно склонился в низком поклоне.
— Приветствую вас, капитан Фальго, — произнес Эрнан. — С вашего позволения, при беседе будет присутствовать Гильем Лора, мой хронист. Ведь для истории бывает важен подчас каждый миг.
— Разумеется, ваша светлость.
— Либеросы редко заходят в Талассу, сьер капитан, — вставил Лора, — Вы не возражаете, если я потом задам вам несколько вопросов, в том числе — об острове Коэрт, где мне давно хотелось бы побывать?
— Буду рад, если мои ответы окажутся полезными, господин Лора, — позволил себе усмешку Арно.
Он терялся в догадках, что понадобилось от него месьеру Эрнану, однако некогда затверженные светские условности напомнили о себе, заставляя сдерживать нетерпение.
Хронист устроился за столиком в углу и достал письменные принадлежности. Арно покосился на его. Уж точно ли хронист, а не полицейская ищейка? А хотя бы и так, ему что до того?
Принчепс не стал садиться в массивное кресло, а остановился в паре туазов от Арно.
— Дон Винченцо рассказал мне о драматичных обстоятельствах своего путешествия. Вы заслуживаете награды, не только за храбрость, но и за великодушие.
— Я лишь выполнял свой долг, месьер.
— Да. Но выбор есть всегда, и от выбора одного зависит многое. К сожалению мы переживаем не самые светлые времена. Вы даже не представляете, какое значение для Альби и Этррури — а возможно для судеб всего Орнея имеет ваше решение, — он помолчал, потом спросил: — Судя по выговору, вы уроженец Севера. Давно ли вы служите сиду Танкреду?
— Почти два года.
— Ваше лицо как будто напоминает мне… Скажите, у вас есть родичи, к примеру — в Галее?
В груди екнуло, но Арно постарался сохранить на лице выражение вежливого внимания. Впрочем, его ответ прозвучал совершенно искренне:
— Нет, месьер. Не осталось никого, в ком бы текла родная мне кровь.
— Что же, печально, когда достойный род пресекается… — задумчиво проговорил принчепс, затем, после паузы, сказал уже иным тоном: — Впрочем, отчего же пресекается. Надо ли говорить, что вы будете желанным гостем в Альби? Сколько вы собираетесь пробыть в Талассе?
— Нам потребуется пара дней на разгрузку и пополнение припасов для обратного плавания, — спокойно ответил он, несмотря на внутренне напряжение, возникшее от странных слов герцога.
— Завтра, в час вола, в присутствии представителей лучших семейств, вам вручат грамоту, позволяющую свободно входить в любой порт Альби. Дабы некие, чей дух, увы, ослаб, увидели в том пример для себя. Но — я вижу кровь на рукаве. Вы были ранены?
Запредельные Твари и все Демоны впридачу! Рана на предплечье поджила, скорее всего, шов разошелся, когда он удерживал дону Лару от падения в воду. Он ощущал легкое жжение, но не придавал этому значения. И только сейчас заметил расплывшееся по батисту рубахи кровяное пятно.
— Это не стоит вашего внимания, месьер.
— И все же, я велю позвать моего врача, — принчепс подошел к столику и, взяв колокольчик, встряхнул его.
Арно не знал, куда себя деть от неловкости и досады, к которым примешивалась еще и смутная тревога. С какой стати принцепсу потребовалось проявлять такое участие? Однако, подавив свои чувства, он предоставил многострадальную руку заботам мейстера врачевания Динье. Затем сьер Эрнан пожаловал ему кошелек с золотыми кронами и, распрощавшись, покинул зал. Тогда за Арно взялся хронист Лора. Он подробно расспрашивал о служении либеросов, жизни Рагасты, делая пометки в растрепанной тетради. Лишь после вечернего гонга Арно вышел из ворот Фортеса.
Праздник уже начался. На Звездной площади собралась толпа: на помосте смуглый мужчина в черных шароварах и украшенной металлическими клепками безрукавке на голое тело жонглировал горящими факелами. Арно остановился, с любопытством наблюдая за огненным действом. Борода жонглера была заплетена в косицу, в ухе покачивалась серьга в виде полумесяца. Неуж сахрейнец? Что же, не все сыны пустыни промышляют разбоем.
Ловко собрав факелы, мужчина поклонился, вызвав аплодисменты, затем сунул факелы в бочонок с водой, оставив только один, повертел его в руках и вдруг, выгнувшись назад и запрокинув голову, выдул вверх струю пламени. Толпа взревела от восторга, на помост полетели монетки. Арно, хмыкнув, тоже бросил серебрянную полукрону и, протолкавшись сквозь людей, зашагал по направлению к гавани. Он размышлял о том, кого мог бы напоминать его светлости. В семейных преданиях ничего не говорилось о связях с домом Монтего. Не явилась ли причиной пристального внимания дерзновенно и почти намеренно сказанный им девиз рода Брикассов, и не будет ли опрометчиво задерживаться в Талассе? Отогнав не самую достойную мысль о западне, Арно встряхнул головой: нет смысла правителю Альби идти на такие уловки, когда можно без труда арестовать его — во дворце, например. И в чем цель? Выдать опального аристократа королю Лодо? Между Альби и Галеей нет горячей дружбы. Что бы ни сподвигло принчепса к таким шагам, бегство под покровом ночи будет постыдным для человека чести, коим, несмотря на превратности судьбы, Арно все еще себя считал.
***
Следуя совету сьера Эрнана, Оденар постарался отстраниться от нерадостных размышлений как об участи своей невесты, так и о сгущающихся над Альби тучах. И за те неполных три дня, что он провел в Талоне, ему это почти удалось. Тому в немалой степени способствовала полная беспечной неги жизнь, присущая приморскому городишке, который находился в десяти лигах к юго-западу от Талассы и являлся излюбленном местом для летнего отдыха альбийской аристократии. Оденар остановился на постоялом дворе «Золотой скипетр», известном далеко за пределами Талона своей кухней и особым лоском, и который по размерам мог бы соперничать с небольшим поместьем провинциального дворянина. Хозяин, мэтр Кишон, в молодости служил поваром при дворе прежнего принчепса, герцога Амадео, и со всем тщанием поддерживал репутацию заведения. «Золотой скипетр» был расположен на берегу; росшие вокруг пинии вплетали смолистые ноты в запах моря. Второй этаж опоясывала арочная галерея, увитая виноградом. Большинство семей уже вернулись в столицу, постоялый двор пустовал, что несказанно радовало Оденара.
В рубахе, распахнутой на груди, и кюлотах он устроился на поставленной прямо в галерее сахрейнской кушетке и смотрел на море, сверкающее под лучами закатного солнца. Внизу Уно с дикими воплями плескался на мелководье. Оденар тоже не отказал себе в удовольствии окунуться в бирюзовые волны. Он не считал себя искусным пловцом: бурное Закатное море и холодные северные реки не располагали к частым купаниям, однако мог уверенно проплыть сотни две туазов, и поэтому решил, что будет нелишним научить и Волчонка держаться на воде. Ошалевший от такой чести парнишка пришел в полный восторг и, храбро ринувшись в море, немедленно нахлебался воды. Однако рвения не утратил, и к третьему дню у него что-то начало даже получаться.
Где-то внутри здания громко заговорили, затем раздались приближающие шаги. Оденар повернул голову. В дверном проеме показался человек в темно-зеленом мундире сержанта вестовой службы. Серые разводы на потном лице и пыль, покрывающая одежду и ботфорты, свидетельствовали, что он приехал издалека. Звеня шпорами, сержант быстро шел по галерее, и Оденар поднялся с кушетки, стряхивая блаженную расслабленность.
— Сьер Оденар, — поднося пальцы к шляпе, просипел вестовой, — для вас срочное письмо от его светлости принчепса.
«… по милости Посланца Звезд, дук Конти вместе с дочерью сегодня прибыли в Талассу…»
Раймон ожидал чего угодно, вплоть до объявления Галеей войны, но только не этакой новости. Он перечитал строчку два раза, словно сомневаясь, что верно понял смысл написанного, и позвал:
— Мэтр Кишон!
Из дверей выглянул хозяин.
— Я должен вернуться в столицу. Пусть конюхи седлают лошадей. — Оденар взглянул на вестового: — Сержант?
— Со мной еще рядовой. Ежели не возражает ваша милость, и лошади сменные у господина Кишона будут, то к вам присоединимся…
— Лошадей на смену всегда держу, — веско и не без обиды в голосе прогудел дородный хозяин, — А то Кишон порядок не знает!
— Отлично, — кивнув, Оденар подошел к перилам и крикнул:
— Уно! Вылазь из воды, мы возвращаемся в Талассу!
По дороге он прокручивал в голове послание принчепса. Дука Конти спас один из коэртских либеросов, на его корабле дук и прибыл в Талассу. Завтра, в час вола, намечен прием по этому случаю. «… Я видел дону Лару и могу утверждать, дон Винченцо ничуть не отступил от истины, говоря о красоте и манерах дочери, — писал сьер Эрнан. — Однако, Раймон, приезжай в Фортес утром, дабы окончательно решить вопрос с бракосочетанием».
Все-таки открылись некие факты, порочащие сиятельную дону, и сьер Эрнан желает дать ему еще одну возможность отказаться от нежеланного брака? Отчего-то это вызывало раздражение — будто сейчас не существовало ничего важнее, чем добродетель несчастной девушки. Он подгонял вороного Нера, время от времени оглядываясь на скачущих позади и выискивая взглядом Уно. Держится. Прав Стерен, будет из него толк.
Звезды уже зажглись на зеленоватом, быстро темнеющем небе, когда небольшой отряд въехал в Талассу. Город мерцал огнями — в закрепленных на стенах домов плошках с маслом плавали горящие фитильки, на площадях разложили костры. Пахло печеным на углях мясом и сладкими пончиками. Нарядные горожане кружились в хороводах, или, взявшись за руки, пестрой вереницей текли по улицам; отовсюду доносились взрывы смеха. Раймон вспомнил, что сегодня — канун праздника Плодородия. Колдовская ночь, когда позволено многое, и всем — от бедного селянина до высокородного дворянина должно радоваться. До сих пор в некоторых уголках Орнея в эту ночь женщины сами выбирали себе возлюбленных, а зачатые дети считались благословением.
Они свернули в узкий проулок и неожиданно на них хлынул целый дождь из цветочных лепестков; кони всхрапнули, мотая мордами. Раймон вскинул голову — с балкончика улыбалась девушка в ярко-красной юбке и белой сорочке. Черная полумаска закрывала ее лицо, позволяя видеть аккуратный носик и улыбающиеся губы; в прорезях маски лукаво блестели глаза.
— Экая красотка, — хмыкнул сержант и подкрутил ус.
Она приложила палец к губам, затем поманила к себе. Раймону захотелось подхватить девчонку в седло, с гиканьем умчаться в поля, где уже поднимался туман. Он коснулся рукой шляпы и послал усталого Нера вперед.
***
Для переговоров сьер Эрнан выбрал голубую гостиную. Оденару приходилось бывать в ней: небольшая комната с высокими окнами, выходящими в парк, со всевозможными оттенками голубого и синего в драпировках и обивке мебели. Цвет, по мнению мудрецов, призванный смирять страсти и настраивать на созерцательный лад. Уж не поэтому ли сьер Эрнан выбрал эту гостиную, а не строгий кабинет или пышный главный зал? Оденар переступил порог не без волнения, обьяснить которое себе толком не мог. Ожидал увидеть свою нареченную? Разумеется, ее не было. В центре гостиной, образуя правильный треугольник, стояли три кресла. В двух сидели принцепс и человек лет пятидесяти, с волнистыми волосами и остроконечный бородкой, одетый в камзол из черного бархата, расшитого галуном. На его груди лежала золотая цепь из крупных квадратных звеньев со знаком власти этррурских дуков — рукой, сжимающей факел. Оденар отметил, что суда по напряженным лицам собеседников, созерцательности им пока достичь не удалось.
Принчепс Эрнан кивнул ему и сказал:
— Дон Винченцо, представляю вам полковника Раймона Оденара.
Оденар учтиво поклонился:
— Да будет милость Странника со всеми присутствующими. Дон Винченцо, примите мои поздравления со скорым разрешением ваших неприятностей на пути в Талассу.
Дук, чуть наклонив голову, негромко произнес:
— Приветствую, сьер Оденар. И надеюсь, что все беды уже позади
— Садитесь, сьер Оденар, — придав голосу официальное звучание, сказал принчепс и указал на пустующее кресло. – Я не буду тратить время на долгие предисловия и предоставлю говорить дону Винченцо.
— Моя дочь клянется Священным Огнем, что во время плена не подвергалась поруганию, — глухо проговорил Конти, прямо и твердо глядя ему в глаза. – В подтверждение своих слов и чтобы ни у кого не осталось ни малейшего сомнения, она предстанет перед почтенными матронами по вашему выбору и мейстером врачевания.
Раздражение, которое Раймон испытывал от этой нескончаемой канители с браком, усилилось. Наделенные властью и умудренные жизнью мужчины собрались, чтобы в который раз решить судьбу двадцатилетней девушки. Дон Винченцо в своих амбициях не собирается щадить чувств дочери, которая еще не оправилась от потрясений пиратского плена, но теперь должна пройти еще через одно испытание – унизительное освидетельствование. А что он сам? Оскорбит ли он будущую жену недоверием к ее словам? Видимо, он молчал слишком долго, поскольку принчепс вопросительно поднял бровь.
— Клятва, данная женщиной, не должна цениться меньше клятвы, данной мужчиной, — твердо ответил Оденар. — Тот, кто усомнится в непорочности доны Лары, будет отвечать передо мной по закону чести.
Лицо Конти расслабилось, на губах мелькнула слабая улыбка:
— Благодарю, вас сьер Оденар — за великодушие и благородство. И я с радостью вложу руку Лары в вашу перед Священным огнем. Для свадьбы была выбраны празднества Урожая, однако, если у вас нет еще каких-либо возражений, моя дочь просит отсрочить церемонию на седмицу.
— Как вам будет угодно, дон Винченцо.
— Дона Лара не почтит своим присутствием сегодняшний прием? — спросил принчепс, вставая на ноги.
— Увы, по нашим обычаям, последние седмицы перед свадьбой жених и невеста проводят порознь. К тому же, Ларе надо восстановить силы. Нет-нет, ничего, чтобы требовало помощи врача.
— Ну что же, не смею настаивать, — принчепс взглянул на Оденара: — Сьер Оденар?
— Надеюсь, что дона Лара в самом ближайшем времени оправится от тягот пути, — поклонился Раймон.
***
До начала приема еще оставалось время, и Раймон решил заглянуть к мейстеру искусств Дюпону. Из дворца по крытой галерее он перешел в Башню Арте. Двухэтажное здание действительно несколько веков назад было башней, но с тех пор не однажды перестраивалось и теперь выглядело как небольшой форт. В Башне размещались златошвейки и чеканщики, а так же ювелирная мастерская знаменитого Дюпона.
Ученик, перерисовывающий из растрепанного фолианта на клочок бумаги рисунки с этапами огранки диаманта, указал на дверь, за которой находилась святая святых — комнатка, где мейстер Дюпон обдумывал и воплощал в виде эскизов свои шедевры. Оденар вошел внутрь. Мейстер, сидевший за освещенным двумя лампами столом, отложил лупу, через которую разглядывал надпись на широком, потемневшем от древности браслете, и поднял голову.
— Сьер Оденар, гарнитур для вашей невесты готов! — воскликнул он вместо приветствия и извлек из ящика стола плоский футляр. — Я отправил записку еще позавчера…
Увлеченного красотой камня ювелира мало волновали дела мирские, и он ничего знал ни о нападении на дука, ни о его спасении. Сказать по правде, вчера Оденар не стал просматривать ворох депеш и записок, ожидавший его в кабинете, и поэтому с запоздалым угрызением совести ответил:
— Я был в отъезде, мейстер Дюпон.
— А, понимаю. Надеюсь, доне Ларе понравится.
Раймон открыл крышку. На подкладке из черного атласа лежали серьги и колье. В свете ламп вспыхнули крупные изумруды, обрамленные жемчужинами, заискрились золотые стебли и листья, которые переплетались, образуя изящный венок.
— Изумруды из копей Ибера, обратите внимание на цвет — он насыщенный, с оттенком синевы, — пояснил Дюпон.
— Великолепно! Окажите ли вы мне любезность послать украшения от моего имени доне Ларе?
— Разумеется.
— А что с другим заказом? — спросил Оденар, понижая голос: вместе с подарком для невесты он решил изготовить кулон со Звездой.
— Об этом я тоже писал в записке, — произнес Дюпон. Он нажал на что-то под столешницей, Раздался тихий щелчок, и сбоку выдвинулся незаметный прежде ящик. Порывшись в нем, ювелир достал сложенные вдвое плотный лист бумаги и шкатулку. — Работа оказалась сложнее, чем я предполагал, тем более, вы пожелали оставить оправу в неприкосновенности. Основная проблема была в том, чтобы найти серебро, схожее по виду. Два дня назад мне доставили из Бриена образец, он темнее обычного, однако же светлее их знаменитого черного серебра, и показался мне подходящим, но я ждал вашего одобрения. Взгляните… — он вынул из шкатулки брусок темно-серого цвета и Звезду.
Оденар взял в руки камень, подержал, будто бы тот наконец мог откликнуться, затем приложил его к бруску.
— Кажется одинаковым.
— Цвет оправы все еще чуть светлее, но вряд ли возможно найти идентичное серебро, — ювелир развернул лист. — А вот эскиз, размеры — два инча в длину и полтора в ширину.
На рисунке была изображена голова волка, державшая в пасти камень и Оденар усмехнулся: слова Амарры подсказали решение.
— Как вы и указывали, камень будет большей частью скрыт под металлом, хотя скрывать сапфир такой редкой красоты… но дело ваше. Для цепочки я планирую использовать эрминальское плетение, считающееся наиболее прочным. Что думаете? Но увы, на изготовление потребуется декада…
— Сколько бы не потребовалось, мейстер Дюпон. Полагаюсь на ваш талант и благодарю вас за терпение.
***
Главный зал был полон гостей; у Оденара в глазах рябило от пестроты и роскоши нарядов и драгоценностей, отбрасывающих разноцветные блики. Голоса сливались в гул, напоминающий шум прибоя, и впечатление усиливалось непрерывным волнообразным перемещением по залу приглашенных, стремящихся произвести выгодное впечатление на того, кто мог быть им полезен, или понаблюдать за врагами. Кто-то жаждал услышать свежие сплетни или самому запустить таковые, а некоторые ухитрялись передать записку тайному возлюбленному или договориться о свидании.
Лакеи разносили подносы с высокими бокалами, наполненными игристым белым вином; столы вдоль стен были заставлены вазами с фруктами и огромными блюдами, на которых лежали пирожки округлой формы с разнообразными начинками — традиционное угощение праздника Урожая и Плодородия.
Оденар был знаком со многими представителями знатных семейств, в большинстве своем — избравшими для себя военное поприще; с некоторыми у него сложились приятельские отношения, однако он ни с кем особо не сближался. Он испытывал глубокое уважение к графу Оверне, под чьим командованием находились горные стрелки Восточного Рубежа. Оверне тоже выделял его, невзирая на разницу в положении, но друзьями они вряд ли могли считаться.
Оденар поискал глазами маршала Востока, но не нашел, зато заметил графа Риардо, который беседовал с сьером Люмажем, время от времени бросая хмурые взгляды на гостей. Его сын, стоявший рядом, напротив, сосредоточился на разглядывании бокала с вином, из которого время от времени прихлебывал. Командир Марсалльского полка, откуда был переведен Бестье. Еще одна нераскрытая загадка. Оденар знал, что «старая знать» с настороженностью и без особой любви относилась к «ноорнскому варвару», вне всякого сомнения, незаслуженно осыпанному милостями сьера Эрнана. Мог ли маршал Запада видеть в нем помеху для карьеры сына, ведь оказаться в Карде куда престижнее, чем прозябать в Марсалле? И — мог ли он решиться на измену и сговор с галейцами? Верить в такое решительно не хотелось, но и исключать было нельзя. Оставалось ждать результатов расследования Тайной стражи.
Особый статус Кардского полка, размещенного на вечно тревожной границе с пиррами, давал широкие полномочия Оденару, однако, поскольку граф Риардо формально оставался его командиром, и он отдал военное приветствие. Риардо, брюзгливо поджав губы, ответил холодным кивком.
Гвардейцы отворили тяжелые бронзовые двери, и в зал, чеканя шаг, вошел сьер Эрнан. По случаю торжественного приема на нем была алая мантия, голову венчала золотая корона, инкрустированная рубинами. Чуть позади шел дук Конти и незнакомый Раймону мужчина лет двадцати пяти — тридцати, темноволосый, с обветренным, покрытым загаром лицом. Одет он был в простой камзол военного образца. Секретарь Труве, державший в руках бордовую папку, замыкал шествие.
Гул стих, взоры всех обратились к принчепсу.
Сьер Эрнан вознес хвалу Страннику за ниспосланное дуку Конти и его близким спасение в лице либероса, капитана Фальго, и пожелал, чтобы небесные молнии поразили сахрейнских акул. Затем призвал оставить дрязги и обиды в прошлом, «ибо грядут непростые времена, и только сообща возможно противостоять силам Тьмы», приведя либеросов сида Танкреда как пример храбрости и верности долгу.
В зале пронесся шепот, причем шептались преимущественно женщины: доблесть и привлекательное лицо капитана Фальго с правильными чертами взволновали не одно сердце.
Слово взял дон Винченцо. Его речь также была краткой: начав с благодарности Страннику Милостивому, он выразил надежду, что союз Джинеры и Альби послужит на благо обоих государств
Труве, открыв папку, зачитал указ, по которому либеросу Фальго дозволялось «беспрепятственно и невозбранно входить в любой порт Альби, не платя никаких пошлин», а капитанам портов предписывалось «с пристальным вниманием относится к его нуждам», после чего сьер Эрнан вручил ему грамоту, заключенную в серебряный тубус с выгравированным гербом Альби. Наклонив голову, Фальго принял из его рук тубус.
— Благодарю за оказанную честь, месьер Эрнан. Становясь либеросом, я поклялся — как и многие до меня — сражаться с пиратами. И так будет и впредь. Борьба с хищной угрозой продолжится, пока воды Срединного моря не станут безопасны.
Шепот усилился, особо впечатлительные дамы восхищенно ахали — сказанные слова добавили капитану поклонниц.
На этом официальная часть оказалась законченной, Труве взмахнул рукой, и с балкона раздалась музыка.
Оденар заметил, что сьер Эрнан подзывает его. Он приблизился, с любопытством разглядывая Фальго. Среди могущественных вельмож тот держался на удивление свободно, без подобострастия, но и без развязности. Как… равный?
— Капитан Фальго, перед вами сьер Раймон Оденар. Его невесту вы вырвали из рук пиратов, — произнес принчепс.
Раймон шагнул вперед:
— Примите мою самую глубокую и искреннюю признательность, капитан Фальго.
Он протянул руку, капитан тоже сделал движение ему навстречу, но вдруг замер:
— Ноорнский Волк?!
Фальго свел брови, в синих глазах появилось странное выражение — будто бы названное имя неприятно поразило его. Пришел черед Оденара пристально вглядываться в его лицо.
— Да, так меня называют в Галее, и в той ее части, что когда-то была независимым Ноорном. Мы встречались ранее?
— Нет. Но у вас громкая слава, сьер Оденар, и она вышла далеко за пределы Галеи, — капитан несколько принужденно улыбнулся, но, казалось, справился со своим изумлением. — Рад лично познакомиться с вами, — добавил он и крепко пожал руку Оденара.
— Сколько вы еще пробудете в Талассе? — светски осведомился принчепс, явно желая сгладить заминку.
— Для отплытия все готово. С вечерним отливом снимаемся с якоря, месьер. Товарищи ждут меня на Эрбо, а задержка оказалась непредвиденно долгой, — вежливо ответил Фальго и обернулся к Оденару: — Позвольте поздравить вас с грядущим радостным событием, сьер Оденар. И пусть Священный Огонь зажжет любовью ваши сердца, а супружество принесет счастье вам и доне Ларе, — необычное, на грани дерзости, пожелание непостижимым образом сочеталось с искренностью в голосе: — Месьеры, да будет с вами милость Странника.
— И с вами, сьер Фальго, — ответил принчепс.
Капитан отступил в сторону и склонился в учтивейшем поклоне, после чего развернулся и быстро пошел к дверям.
Озадаченный, Раймон перевел взгляд на принчепса:
— Вы знаете этого человека, сьер Эрнан? Фальго — это же не имя, а прозвище.
Тот покачал головой:
— Нет, Раймон. А вот он, похоже, наслышан о тебе. И он с севера.
— Галея? — Оденар, хмурясь, смотрел в сторону выхода. По выправке в Фальго угадывался военный, а в галейской армии о Ноорнском Волке что-то да слышали многие. Галеец, которому он теперь обязан спасением жизни и чести своей невесты! Поневоле задумаешься о причудливом сплетении случайностей и судеб.
— Что галейскому офицеру делать в морских рейнджерах сида Танкреда?
— А что ты делал в рейнджерах Эйрланда? — тихо спросил принчепс. — Пути Странника неисповедимы.
— Воистину так, месьер. Позвольте и мне отправиться домой, нужно распорядиться о возобновлении подготовки к церемонии и… прочие дела накопились.
***
Вечерний свет окрашивал в теплые тона обстановку кабинета. Эрнан с облегчением откинулся на спинку кресла и расстегнул тесный парадный камзол.
После приема последовала утомительная процедура согласования дополнительных пунктов к договору, призванных упрочить союз с Джинерой, и с Альянцем в целом. Помимо прежних договоренностей, Дон Винченцо предложил строить корабли на джинерской верфи, и даже — организовать товарищество на равных паях. Предложение было весьма кстати, но еще больше радовал вексель на обещанный займ, позволяющий получить деньги в представительстве банкирского дома Этррурского Альянца хоть завтра.
Наконец Эрнан остался один, не считая хрониста, который еще перебирал и складывал бумаги.
— Все устроилось, — тихо сказал Эрнан, беря со стола бокал с «Рохья фьямма».
Терпкое, густое вино Ибера, вызывающее в памяти далекие образы. В Альби любят иные вина — ароматные белые, сладкие красные… «Рохья» слишком тяжела для «самого веселого и пышного» двора Орнея.
— Так, как вы желали, месьер, — отозвался Лора, убирая письменные принадлежности.
— Это дает нам надежду, — Эрнан отпил из бокала, позволяя легкой горчинке растечься по языку и задумчиво пробормотал: — Долг и вера…
Воспоминания неумолимо влекли его в знойный летний день, много, много лет назад. Алькарас, куда он шестнадцатилетним юнцом прибыл в свите отца, чопорный королевский двор и синева глаз девушки в строгом бордовом платье. Антея Серрано. От ее взгляда Эрнан потерял голову. Несколько седьмиц ослепительного счастья, ведь его чувства были взаимны. И ледяное дуновение зимы: отец Антеи был категорически против их брака, и даже отправил дочь в известную суровым укладом Алькарасскую обитель Сестер Странника. Причину Эрнан так и не узнал. А через пару лет до него дошли сведения, что Антея вышла замуж за знатного галейского дворянина из рода Брикассов.
— Вы что-то сказали, сьер Эрнан?
— У тебя превосходная память, Гильем, и ты знаток генеалогии. Не поведаешь ли мне, историю Брикассов из Галеи? Не начиная с Эпохи Тьмы, разумеется, а… за последние лет двадцать.
Хронист взглянул удивленно:
— Я должен свериться с летописью, но это не займет много времени.
Гильем ушел, а Эрнан, осушив бокал, вновь наполнил его вином. Тогда он считал, что его сердце навеки разбито. Однако жизнь шла своим чередом, Антея отступала в прошлое, становилась тенью, сладкой и неуловимой грезой. Политические интриги, женитьба на Магдале и рождение сыновей, борьба за избрание принчепсом…
— Увы, сведения скудны, — из воспоминаний его вырвал голос хрониста. В руках он держал толстый фолиант, раскрытый ближе к концу: — Графиня Антея Брикасс скончалась в девятьсот семьдесят седьмом, граф Гийом Брикасс и двое из трех его сыновей — старший и младший — казнены в девятьсот восемьдесят шестом за участие в заговоре против короля Лодо, судьба среднего неизвестна. Титул должен был перейти к нему, ибо иных прямых потомков мужского пола не указано. Однако недавний эдикт дает право королю лишать титула и конфисковывать все владения в случае тяжких преступлений, коими считаются измена и покушение на особу королевской крови, таким образом…
— Как звали среднего сына? — перебил его Эрнан.
— Сьер Арно Брикасс. Вас интересуют еще какие-либо сведения, месьер?
— Нет. Может, позже… Ступай, Гильем. День был трудным.
…Он не знал о смерти Антеи — к тому времени между Альби и Галеей наступило охлаждение. Черты ее лица почти стерлись из памяти. Но глаза — глаза он не позабыл. И в лице молодого капитана, словно сквозь толщу воды, вдруг проступило лицо когда-то любимой женщины. Шебека либероса Фальго уже на полпути к Эрбо. Если бы он смог вспомнить раньше! Хотя — что это бы изменило?
— Долг и Вера… — повторил он. — Мне очень жаль, сьер Арно.
Свадьба
Оденар, стоя перед большим зеркалом, рассматривал себя со смешанными чувствами, среди которых преобладали скепсис и легкая растерянность, заставляющая его с досадой хмурить брови. Камзол из серебристого атласа, украшенный широким, тонкой работы позументом, сидел безупречно, но Оденар ощущал себя скованно. Вокруг него суетился Маниго, поправляя то кружевное жабо, то складки алого офицерского шарфа. Косые лучи утреннего солнца проникали сквозь наборные стекла, рождали блики на золоченым эфесе парадной шпаги и вставленных в рукоять красных турмалинах. День обещал быть погожим.
Сегодня, если судьба не выкинет еще какого фортеля, он обручиться с доной Ларой. И наконец-то увидит ее лицо, — хмыкнул он про себя.
Месьер Эрнан достаточно подробно описал девушку, однако у Оденара, как он ни пытался вообразить ее, ничего не получалось, и в конце концов он оставил это бессмысленное занятие, находя даже своеобразное удовольствие в неизвестности.
Прежде тихий дом полнился топотом ног и голосами, среди который выделялся пронзительный тенор мейстера Журбена. Раймон решил предоставить западную половину дома в распоряжение супруги. Видимо, так было заведено и у прежних владельцев, и привести комнаты в порядок не составило большого труда. На первом этаже была гостиная, на втором — просторная, выходящая окнами в сад спальня, к которой примыкали будуар и еще одна небольшая комната, могущая служить детской. Если, конечно, Странник пошлет им детей. Он усмехнулся: ему все еще было сложно в полной мере принять грядущие изменения в жизни, хотя определенные шаги уже сделаны.
Ему передали, что сьера Магдала отпустила одну из своих горничных прислуживать доне Ларе. Заботой меньше. Помимо прежних слуг, Маниго нанял садовника, который спешно привел дикие заросли в некое подобие сада, кучера, двух лакеев и рослую крепкую девушку по имени Мариза, призванную помогать Каролине. На кухне также командовал теперь мэтр Грассе, повергая бедную Каролину в священный трепет строгостью, но еще больше — кулинарными талантами.
Со двора донеслось ржание и стук колес: карета, запряженная четверкой белых болонэ — свадебный подарок месьера Эрнана, уже ожидала его.
— Пора, — Оденар, резко развернувшись, как будто был на плацу, вышел из спальни.
Главный храм Талассы представлял из себя равносторонний крест, ориентированный по сторонам света и с увенчанным шпилем куполом на перекрестье. Внутрь вели четыре двустворчатых двери, обитых бронзой; нефы сходились в центре круглой площадки, где высилась статуя Странника в его милостивой ипостаси: длиннобородый мудрец держал в руках чашу, в коей собралась вся скорбь мира, собираясь испить ее. У подножия статуи в треножнике горел негасимый Священный огонь. Храм возносился в небо на полсотню туазов, и до сих пор не дозволялось строить ничего выше. Он был воздвигнут на заре Эры Странника, древние стены, сложенные из белого мрамора Восточного Рубежа, были свидетелями взлетов и падений Альби, и уже пять веков как храм изображался на гербе принчипата.
Карета въехала на Звездную площадь, гудевшую от голосов. Занавеска была отдернута, и Оденар мог видеть не меньше десятка экипажей и несколько портшезов; жители окружающих домов выглядывали из окон, за цепью гвардейцев, предусмотрительно расставленных по периметру площади, толпились простолюдины: распространившаяся по Талассе история с пленением и чудесным спасением невесты придала событию романтический флер и привлекла немало любопытствующих. Оденар велел править к западным дверям. Карета остановилась возле высокого крыльца, на котором собрались приглашенные. Его взгляд сразу нашел принчепса с супругой и графа Оверне, почтивших свадьбу своим присутствием, чуть поодаль стояли граф Риардо и его сын. Оденар усмехнулся, заметив кислое выражение лица сьера Бодуэна — кажется, женитьба северного выскочки на дочери дука, пусть и от морганатического брака, воспринималась им как очередной незаслуженный подарок высших сил.
Он распахнул дверцу и спрыгнул на мощенную плитами площадь. Толпа разразилась приветственными криками. Оденар поднял руку, вызвав еще большее воодушевление, и легко взбежал по ступеням.
— Пусть все свершится по милости Странника, сьер Раймон, — тепло сказал принчепс.
Сьера Магдала благосклонно улыбнулась. Оденар поклонился в ответ и решительно вошел внутрь храма.
Высокие стрельчатые окна были завешаны тяжелыми драпировками, и глазам потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к полумраку после залитой солнцем площади. Магистр Вальен в белой хламиде уже стоял возле треножника, где горел Огонь, еще пятеро жрецов выстроились полукругом позади изваяния Странника. Вальен милостиво кивнул. Не выказывая ни спешки, ни неуверенности, Оденар подошел к нему и встал слева от треножника. Он посмотрел на мраморный лик Посланца Звезд, обращенный к югу. Всполохи пламени делали его живым.
Храм постепенно заполнялся гостями. Жениху и невесте положено было заходить с противоположных сторон и встречаться у подножия статуи. Как ни старался Оденар убедить себя, что предстоявший брак — ничто иное, как выгодный политический союз, ему потребовалось усилие, чтобы справиться с неожиданным волнением. Он перевел взгляд на восточный вход и подобрался: дук Конти шел по проходу, а рядом, опираясь на его руку, будто плыла невысокая стройная девушка в платье цвета молодой листвы, расшитом золотыми узорами. На ее голову была накинута длинная белая вуаль, спускавшаяся на грудь. Подведя дочь к треножнику справа, дон Винченцо остановился.
— Мы собрались, чтобы соединить этого мужчину и эту женщину, — начал магистр Вальен, — для доли лучшей и худшей. И помните, что не тела, но души соединяются, чтобы вместе идти земными дорогами, а когда закончится отпущенный срок — дождаться друг друга на Звездном мосту. Возьмитесь за руки.
Он шагнул навстречу нареченной, и дон Винченцо торжественно откинул белый шелк с лица дочери.
… Раймон взглянул ей в лицо и замер, будто налетел на невидимую стену. На миг ему показалось, что перед ним стоит Ивэн. Сердце споткнулось. Он сморгнул, чувствуя, как на висках выступает пот: да нет же, дона Лара совсем на нее не похожа. Точеные черты лица, большие глаза, оттененные густыми ресницами, смуглый тон кожи и четко очерченные губы… Дочь дука и вправду была красива — необычной, приковывающей взгляд красотой. Морок, порожденный то ли неверными отсветами пламени, то ли его воображением, взявшимся шутить дурные шутки, рассеялся, лишь в сердце остался отголосок тягучей тоски.
— Примите мою руку, дона Лара, — глухо проговорил Раймон, протягивая руку ладонью вверх, — в знак того, что отныне моя жизнь — одно с вашей.
Дон Винченцо, держа руку дочери за запястье, вложил ее в руку Оденара и отступил.
— Примите мою руку, сьер Оденар, в знак того… — Лара запнулась и уставилась в пол, ее пальцы дрогнули, затем ее лицо стало отрешенным и она твердо договорила: — Что отныне моя жизнь — одно с вашей.
— Да будет Священный Огонь свидетелем ваших клятв, — заключил магистр.
Раймон, слегка сжав тонкие пальцы девушки, медленно повел их соединенными руками над треножником. Багряное пламя внезапно рванулось вверх, на мгновение жгучей болью опалило кисть. По тому, как вздрогнула Лара, он понял, что огонь коснулся и ее. Однако боль тут же стихла, а покосившись на кисть, Раймон не увидел даже покраснения.
Собравшиеся в храме ахнули, на лице магистра Вальена тоже мелькнуло изумление.
— Давно не случалось подобного знамения, — севшим голосом сказал он и прокашлялся: — Однако истинно говорю вам, что сей знак — благой.
Один из жрецов приблизился, держа перед собой поднос с двумя золотыми обручальными браслетами.
Оденар, взяв женский — тонкий, с замысловатым узором, пристально вгляделся в лицо теперь уже не невесты, а жены, и негромко спросил, надевая браслет ей на правую руку:
— Вы обожглись, дона Лара?
Она вскинула глаза и так же тихо ответила, беря мужской браслет — гладкий и массивный:
— Нет… сьер Раймон.
Прохладный метал обхватил запястье Оденара.
— И да благословят звезды этот союз! — возвестил Вальен.
С окон одновременно упали портьеры, и солнечный свет, преломляясь в витражах, хлынул в храм. Возбужденно заговорили, засмеялись гости.
— Аве! — слышалось то тут, то там. — Аве, сьер Раймон! Аве, дона Лара!
***
… Лару тронуло великодушие сьера Оденара, но особенно она была благодарна ему за несколько дней отсрочки. На следующий день в апартаменты доставили ее приданое. На удивление, злоключения пути не сказались на дорогих тканях, и Ларе пришло в голову, что иногда жизнь человеческая оказывается более уязвимой, чем тонкий шелк. В этот же день ей прислали подарок — украшения с изумрудами. Она залюбовалась искусной работой, к тому же мастер неведомо как угадал ее любимые цвета. Однако, подспудно ожидая записку от нареченного, в футляре она обнаружила лишь карточку с вытесненными золотом надписью — «Несравненной». Лара тихонько вздохнула. Она пыталась представить, что сьер Раймон, которому также суждено увидеть будущую жену только в храме, может чувствовать. Что побудило его дать согласие?
На Талассу опустилась влажная духота, как часто бывало перед началом осенних бурь равноденствия. Мгновения текли вязкой патокой, и Лара почти сожалела, что просила отложить свадьбу: не лучше ли было, если бы все уже свершилось? Оставившая за спиной Джинеру и прежнюю жизнь, она казалась себе древней стрекозой, застывшей в куске окаменелой смолы.
В мыслях теснились воспоминания о событиях последних дней, и Лара была вынуждена признать себе, что в них немало места отводилось капитану Фальго. И в то же время она понимала, насколько беспочвенны и даже вредны неясные мечты. Что проку терзать себя? Ей следует думать о том, как стать достойной супругой сьеру Раймону, а не о синеглазом либеросе. Она подолгу расхаживала по отведенным им покоям или сидела на мраморной скамье в лоджии, затененной разросшейся старой глицинией. Из лоджии открывался вид на город и далекие холмы меж которых петляла полноводная Роана; желто-бурые полоски убранных полей перемежались с виноградниками и серебристыми пятачками оливковых рощ. Промаявшись весь день, Лара обнаруживала, что наступил вечер, и солнце уже растворилось в оранжевой дымке, застилающей горизонт на западе. Отец напротив, был спокоен и умиротворен, и предпочитал не замечать ее настроения, а она не заговаривала с ним ни о чем, что напрямую бы не касалась подготовке к церемонии.
За все время она лишь однажды вышла из гостевых апартаментов — ее пригласила сьера Магдала на малый прием, где собирались придворные дамы. Супруга принчепса не утратила статность и все еще оставалась красивой женщиной, несмотря на то, что ее возраст приближался к пятидесяти годам. Она ласково приняла Лару, и с искренним участием расспросила ее о драматическом путешествии. Выяснив, что новая горничная устраивает Лару, она предложила оставить Вивьен в услужении, и на прощание сказала:
«Полковник Оденар — достойный человек, но вы здесь вдали от родных. Помните, вы всегда можете обратиться ко мне, если возникнут затруднения, дона Лара…»
Из присутствующих на приме Ларе запомнилась графиня Жизель Оверне, жена маршала Востока — кареглазая шатенка, которая располагала к себе сердечностью и веселым нравом. Молодую графиню интересовала жизнь Джинеры, а по остроумным ремаркам, Лара поняла, что их взгляды во многом совпадают. Что касается других дам, то они показались Ларе чопорными и холодными, хотя никто, разумеется, не позволил проявить хоть малейшую неучтивость в присуствии супруги принчепса.
Ночь перед свадьбой Лара провела без сна. И когда на рассвете Вивьен пришла в спальню, то обнаружила госпожу сидящей перед зеркалом.
Процесс одевания занял порядочно времени. Платье из блестящего золотисто-зеленого шелка было великолепным, и Вивьен восхищенно ахала. А Ларе казалось, что все происходит не с ней. Наконец, горничная закончила одевать госпожу, после чего застегнула колье на ее шее и вдела в уши серьги. Наряд довершила длинная белая вуаль.
На Звездной площади и в прилегающих улочках толпились люди. Лара слышала гул голосов, и даже короткие канцоны, исполняемые под гитару и воспевающие красоту невесты, и это контрастировало с царящим в карете молчанием. Впрочем, путь был недолог, и вот уже отец повел ее по проходу погруженного в полумрак храма к негасимому огню Стоявший возле треножника высокий широкоплечий мужчина в серебристом камзоле обернулся к ним.
…Суровое лицо, твердо сжатый рот. В прищуренных глазах — настороженность. Темно-серое предгрозовое море…
Отец откинул вуаль и сьер Раймон, уже шагнувший к Ларе, вдруг застыл, пораженно вглядываясь в нее. Будто увидел призрак. В следующий миг его лицо дрогнуло, он глубоко вздохнул и протянул ей руку.
…Слова магистра ордена Пастыря, широкая ладонь сьера Раймона… Словно со стороны она услышала свою брачную клятву, и вдруг — взметнувшееся пламя. Боли не было, Лара лишь на миг испугалась — неужели это ее проклятье напомнило о себе? Но миновало… Сверкает на запястье обручальный браслет. Уже?
— Вы обожглись, дона Лара?
Глуховатый голос мужа вывел ее из странного оцепенения. Спохватившись, она надела ему на руку мужской браслет, и приглашенные — а оказалось, в храме много людей! — разразились ликующими возгласами. Храм затопило светом — это с окон сдернули портьеры. Сьер Раймон продолжал пристально смотреть на нее, и в холодном северном море его глаз играли солнечные блики…
— Благослови тебя Странник, Лара, — растроганно сказал отец, — и вас, сьер Раймон.
К ним с улыбками на лицах подошли сьер Эрнан и сьера Магдала, и Лара присела в реверансе.
— Мои поздравления, Раймон!
— Надеюсь, Странник пошлет вам счастье, — чуть растягивая слова добавила Магдала и обратилась к Ларе. — Моя дорогая, на днях я жду вас у себя.
Рука об руку они вышли на крыльцо храма. Площадь буквально взорвалась криками. Лара, оглушенная, растерянно оглянулась на мужа. Тот чуть улыбнулся уголком рта и указал ей на запряженную четверкой белых лошадей карету.
— Прошу вас, сьера Лара.
***
В карете Лара откинулась на стенку, обитую мягким голубым велюром, и вздохнула, борясь с волнением.
— Вам нравится Таласса? — светским тоном спросил сьер Раймон, усаживаясь на сидение напротив нее.
— Я надеюсь… полюбить ее. Но пока у меня не было возможности узнать… — она смущенно замолчала.
— В самом ближайшем время, думаю, такая возможность у вас появится. Альбийцы — открыты и горячи сердцем.
— Да пошлет Странник ненасытность жене и неутомимость мужу! — завопил кто-то.
— А вот и подтверждение, — усмехнулся сьер Раймон.
От выкрика Лару бросило в жар и она потупилась: в Джинере шутник мог за дерзость поплатиться ударом кнута. Однако казалось, что мужа это только забавляет. Карета тронулась с места и, сопровождаемая здравицами в честь новобрачных разной степени фривольности, покатилась по улице.
— Празднества Урожая и Плодородия прошли, но уже в следующем месяце, чтобы умилостивить бурное море, состоится Жертвоприношение роз — когда в морские волны кидают цветы. Это… красиво. Есть предание, связанное с ритуалом. Полагаю, что сьера Магдала поведает его лучше, чем я. Двор месьра Эрнана любит увеселения, так что скучать вам не придется.
В карете повисло молчание, и, чтобы развеять его, Лара спросила:
— А вам… бывает скучно в Талассе?
— Я провожу недостаточно много времени в столице, сьера Лара, чтобы начать скучать. Но покровительство сьеры Магдалы сделает вашу жизнь яркой и насыщенной событиями.
«Не хочет ли сьер Раймон сказать, что оставит меня в столице одну?»
Удивленная, она отважилась вновь поднять глаза на мужа:
— Но разве не должно жене следовать за мужем и разделять его земные дороги?
Рамйон изогнул бровь, изучающе рассматривая ее.
— Но и мужу должно оберегать жену от тягот и бед, — помолчав, ответил он. — Мы обсудим все позже, сьера Лара.
Карета свернула, мимо окна проплыли столбы и кованные ворота, увитые лентами и гирляндами цветов, затем копыта застучали по плитам двора, и у Лары забилось сердце: они подъехали к дому сьера Раймона, который теперь станет и ее домом.
***
Опираясь на руку мужа, Лара вошла в пиршественный зал и и даже растерялась от великолепия убранства и роскошных нарядов гостей. Стены украшали драпировки из кремового атласа, собранные в складки; алые и бордовые розы в напольных вазах наполняли воздух благоуханием. Столы располагались «вратами» — два длинных вдоль стен, и один, короткий, — под прямым углом к ним, на возвышении. Разнообразные и изысканные кушания порадовали бы самого искушенного в мирских утехах и смутили сделавшего своей стезей воздержание. Музыканты же, размещенные на балкончике, призваны были услаждать душу гитарными переборами и нежными звуками флейты и виолины.
У самого входа ее ждал отец. Он на миг обнял ее и тихо сказал:
— Ступай, дочь. И помни мои слова. Впрочем, я уверен, ты справишься со всем, что будет ниспослано тебе…
В горле встал ком, она хотела что-то ответить, но ее уже обступили другие приглашенные, и она почувствовала себя в центре пестрого вихря: незнакомые лица, поздравления, сыплющиеся со всех сторон, на которые она отвечала односложно и, как ей казалось, невпопад. Она обрадовалась, заметив Жизель Оверне, графиня тоже искренне улыбнулась ей.
— Дорогая Лара, я так рада за вас! Будьте счастливы.
Сьер Раймон обменялся рукопожатием со стоящий рядом мужчиной в фиолетовом атласном камзоле и сказал:
— Граф Оверне, позвольте представить вам сьеру Лару, мою жену.
У Оверне было удлиненное лицо с тонкими губами под изящными усиками. Темные волосы волнами падали на кружевной воротник, голубые глаза с дружелюбным любопытством смотрели на Лару.
— Почту за честь знакомство с вами, — поклонился он и сверкнул белозубой улыбкой. — Моя супруга рассказала мне о вас, но только теперь я понимаю, как повезло сьеру Оденару. Уверен, вы с Жизель быстро найдете общий язык.
— О, разумеется, Шарль! — графиня бросила на мужа лукавый взгляд. — Мы создадим союз — оборонительный и наступательный, против суровых мужей.
— Для меня не только честь, но и большая радость дружба сьеры Жизель, — Лара окончательно смутилась.
— Мои поздравления, сьер Оденар, — протянул низкий голос. — Ваша супруга станет украшением двора.
Перед ними стоял еще один из гостей — важный, несколько полноватый мужчина с холодным взглядом.
— Благодарю, сьер Риардо.
Голос мужа прозвучал сухо, и у Лары возникло ощущение, что он не слишком жалует разряженного вельможу.
Сьер Раймон подвел ее к возвышению, лакей в темно-серой ливрее отодвинул обитый бордовым бархатом стул с резной спинкой. Она села, и множество взглядов — любопытных, оценивающих и даже скептических устремились на нее. Муж занял стул слева от нее, места для ее отца и принчепса Эрнану с супругой также были отведены за этим столом. Она поймала ободряющий взгляд сьеры Магдалы; та подняла руку со скрещенными указательным и средним пальцем — этррурский древний знак оберега от всяческого зла.
Лара была приятно удивлена расположением как супруги принчепса, так и графини Оверне. Однако оброненные мужем слова про то, что он редкий гость в столице, несколько озадачили ее.
«Разве у месьера полковника не может быть других забот, кроме как развлекать жену, навязанную ему по политическим соображениям? — размышляла она, украдкой поглядывая на его резко очерченный профиль. — И разве это не то, чего я в глубине души хотела бы?»
Перемена блюд следовала одна за другой, однако она лишь сьела кусочек паштета с телячьим сердцем, по альбийской традиции обязательно подаваемого к столу новобрачных. Тесто так и таяло во рту, а в начинку добавили пряностей, «дабы разжечь страсть».
«Жена да покорится желаниям мужа…», — слова жрицы вдруг всплыли в памяти, и внутри свернулся колючий еж. Брак не исчерпывается клятвами у негасимого огня, и ей весьма скоро предстоит испытать силу этого мужчины на ложе…
— Вы почти ничего не едите, — вдруг сказал сьер Раймон. — Мэтр Грассе будет в отчаянии, его старания пропали зря.
Она виновато ответила:
— Блюда мэтра Грассе изумительны, но у меня нет аппетита.
Муж понимающе кивнул:
— Не смущайтесь, сьера Лара, это многим из здесь присутствующих должно смущаться вашей красотой. Вы бледны. Выпейте вина, оно вернет вам румянец и аппетит, — он указал на позолоченный кубок, — «Роза Альби», у него тонкий вкус. И нет риска, что с непривычки… — он запнулся подбирая слово, затем с легкой усмешкой договорил: — У вас закружится голова. И отведайте утиную грудку в гранатовом соусе.
Прямолинейность высказываний мужа была непривычной, но парадоксальным образом успокоила ее. Лара решила последовать совету и осторожно отпила из кубка. Ароматное розовое вино понравилось ей, и она поняла, что голодна. А необычный изысканный вкус тонко порезанного мяса, залитого рубиновым соусом, и в правду говорил о немалых стараниях мэтра Грассе.
Незаметно стемнело, слуги зажгли свечи в канделябрах. Музыка стала громче, однако голоса раскрасневшихся от обильных возлияний гостей почти заглушали ее. Раздался хлопок, фонтаном взметнулись разноцветные бумажные шарики, и в пространство между столами колесом выкатились акробаты в пестром трико.
— Чем мне нравятся обычаи альбийцев, — так это тем, что женщина вольна покинуть любое собрание, не оправдываясь и не объясняя причин, — тихо сказал сьер Раймон. — Если вас утомляет шум, Вивьен ожидает у выхода. Она проводит вас в ваши покои.
Лара с благодарностью посмотрела на него и ответила, вставая:
— Вы очень добры, сьер Раймон…
***
Темнота осенней ночи затопила город, лишь на башнях Фортеса горели сигнальные огни, да главные улицы подсвечивались тускло-оранжевым пламенем факелов. Стих стук колес и цокот копыт, последние из захмелевших гостей разъехались, и воцарилась тишина, изредка прерываемая окликами ночной стражи.
Раймон, сменивший камзол на черный шелковый баньан*, стоял на балконе, вдыхая прохладный воздух.
Что дук Конти, что месьер Эрнан сегодня выглядели довольными — все разрешилось к их вящей радости, и, как успел понять Раймон, дук собирается вложить средства в строительство новых кораблей. А им с Ларой еще предстояло выстроить путь друг к другу. Если он подспудно ожидал увидеть жеманную размалеванную куклу, то его опасения были напрасны. Красота нареченной не оставила его равнодушным. Во время пира он наблюдал за Ларой. Она выглядела растерянной, но не напуганной, и глубокой скорби на ее лице он также не заметил. Хороший знак, и поскольку он не собирается слишком докучать ей своим обществом, то к определенной гармонии их союз придет. Скорее всего. И пусть его потрясло явление тени той, что светлой печалью все еще звенела в душе, но… Чего еще ему желать? Милость принчепса и красавица жена с богатым приданым. Сегодня зависть мелькала в глазах некоторых приглашенных. А кое у кого — и откровенная неприязнь.
Он пригласил отца и сына Риардо не столько стремясь следовать приличиям, но и с целью понаблюдать за теми, кого имел основания считать врагами. И не удивился бы отказу, однако приглашение было принято. Сьер Бодуэн, впрочем, ограничился присутствием на церемонии в храме, зато его сын Филип одним из последних покинул пиршество, и Раймон не раз перехватывал мрачный цепкий взгляд, устремленный на него и Лару. Что же, можно считать, что позиция обозначена. По возвращению в Карду он прикажет усилить бдительность часовых, и с особым вниманием относиться к новым в крепости людям. Ну а пока… Раймон поднял голову, подставляя лицо под скупой свет серпика юной луны, повисшего над островерхими крышами Талассы. Благое время для начинаний, будь то новое дело или зарождение новой жизни. Альбийцы называют первый месяц супружества Лунным, ведь Ночная гостья подобна людям — рождается и растет, достигая расцвета, а затем умирает. Улыбнувшись, он вернулся в дом.
Перед дверями спальни жены Раймона охватила странная нерешительность. Он взялся было за дверную ручку, но отдернул руку. Что не так? С этим следовало разобраться. Вместо того, чтобы просто открыть дверь, онпостучал.
— Войдите, — послышался тихий голос.
Тогда он толкнул створку. Лара сидела на постели, натянув покрывало до горла, и в упор смотрела на него распахнувшимился на пол-лица глазами. Сказать по правде, он не относил себя к искушенным любовникам и хотя не подвергал сомнению права супруга, ему меньше всего хотелось бы видеть отвращение в глазах жены. Отвращения и не было, но ее взгляд удерживал его, подобно строгой руке.
Не показывая замешательства, Раймон огляделся. Спальню освещали свечи в вычурном канделябре, стоящем на прикроватном столике. Кроме канделябра на столике были два бокала и графин с рубиновым вином, мисочки с шишками артишока в меду, миндалем и финиками. Золотистые отсветы падали на постель и изящную, покрытую завитушками мебель, выдержанную в светлых тонах. Но идиллию нарушало напряжение в позе жены. Неужто она боится?
— Все ли у вас благополучно, сьера Лара? — как ни в чем ни бывало, осведомился Раймон.
— Да, — прошептала она.
— Вам нравятся отделка ваших покоев? — он обвел рукой спальню.
— Благодарю вас, сьер Раймон, она великолепна… — однако Лара продолжала упорно и жестко смотреть на него.
Он неторопливо приблизился и остановился в шаге от кровати. Подобное он переживал впервые, и не в его правилах было брать женщину, кем бы она ни была, пусть даже простой селянкой, против ее желания. И тем более, если это его жена. Но и отступать перед чем-то непонятным, тоже было не в его правилах.
— Не кажется ли вам, что наедине мы могли бы отбросить высокопарный стиль? Ведь если вы скажете — о, сьер Раймон, не соблаговолите ли вы обратить ваше внимание на сие насекомое, именуемое оса, которое угрожает вашей супруге — то оса успеет вас ужалить?
Ее губы дрогнули:
— Думаю, оса ужаснется и улетит прочь.
— Вот и отлично, тогда мне не придется лишать ее жизни.
— Оса жалит, потому что такова ее природа, ведь боги не дали ей разума.
— В отличии от неразумного насекомого, боги даровали людям свободу выбора, — проговорил он. — Пусть мы не всегда вольны следовать зову своего сердца, но можем выбрать, принимать ли испытания стойко или роптать.
— В испытаниях закаляется дух. Но… какую неожиданную тему вы избрали… — она запнулась,.
— Для беседы в брачную ночь?
Раймон посмотрел на заботливо приготовленные мэтром Грассе яства, предназначенные для поддержания любовного пыла. Лара также бросила взгляд на столик, и на ее щеках разлился румянец.
— Странник судил нам стать мужем и женой, однако мы впервые увидели друг друга в храме. Но скажу так: иногда даже долгие годы, проведенные вместе, не позволяют узнать друг друга настолько хорошо, как короткий разговор.
В глазах Лары мелькнуло удивление, и Раймон понял, что напряжение, которое было почти осязаемым, исчезло. Он шагнул вплотную к кровати и мягко спросил:
— Скажите, Лара, вы знаете, зачем я здесь?
— Знаю… — она опустила длинные ресницы.
— Возможно, я неприятен вам? Тогда я уйду и поклянусь никогда не переступать порог вашей спальни.
— Нет. Останьтесь… Раймон.
— Так значит, мы поладим?
— Я… надеюсь.
На ее губах появилась слабая улыбка, а у Раймона вдруг забилось сердце:
— Вы позволите?
Лара промолчала, тогда он скинул баньян и, оставшись в одной рубашке, опустился рядом с ней на постель.
…Полупрозрачная сорочка скорее будоражила, чем что-либо скрывала. Раймон различал полукружья грудей с темными сосками, крутую линию бедра. Он легко поцеловал жену в губы, затем, заметив, что она не противится, — уже с большей страстью. В теле нарастало напряжение, однако он не спешил, сдерживая желание и позволяя Ларе привыкнуть к его прикосновениям. И вот она несмело обвила его шею руками, тогда его ладони легли на ее бедра, скользнули вверх, сминая тонкую ткань сорочки…
…Он коротким движением толкнулся вперед, преодолевая сопротивление тесной жаркой плоти, и Лара, болезненно выдохнув, затрепетала в его объятиях.
— Тише…Все хорошо, — шепнул он, целуя опущенные веки. — Теперь будет все хорошо, ведь так?
* Баньян — домашняя просторная одежда мужчин и женщин в европейской моде на рубеже XVII—XVIII веков
Искра
месяц Бурь, Рагаста
Северный ветер разогнал мутную знойную пелену, заволакивающую небо в течение многих дней, и на черном бархате проступили крупные звезды.
Заштилевшее море чуть покачивало «Этансель» на мелкой зыби, в воде дробились отражения кормовых огней стоящих на рейде кораблей. Арно отхлебнул прямо из бутылки позаимствованный у Джузе агуардиенте; горечь обожгла рот, горячий ком рухнул в желудок.
— Ну и… зелье Тьмы!
Он сел на палубу, скрестив ноги и привалившись спиной к фок-мачте. Больше двух лет он был либеросом, и это его вполне устраивало Однако посещение Талассы, вызвавшее из небытия призрак прежней жизни, поколебало душевное равновесие, которое ему удалось достичь. В чем же причина?
«Если однажды вам наскучит этот род деятельности и захочется чего-то иного…»
В словах Конти, милости герцога Монтего и ощущении, что он находится среди равных? Или в черных очах доны Лары, как продолжал бурчать Микеле, угадывая то, в чем Арно сложно было признаться себе. Его тянуло к Ларе, и напрасно он твердил, что его не может и не должна волновать чужая невеста, едва ему стоило увидеть ее на палубе, сердце замирало. Их недолгие беседы, воспоминания о невольном объятии на сходнях, от которого его бросило в жар…
…Когда сьер Эранан назвали имя Оденара, он обомлел и и не сразу справился со своими чувствами. Ананк не скупится на выдумки, если он спас невесту Ноорнского Волка! Того, чье умелое руководство обороной Брейтца доставило королю Гаспару и всей галейской армии столько хлопот.
Арно помнил промозглый холод, проникавший, казалось, до костей, обледеневшие снасти «Разящего» и себя, восемнадцатилетнего лейтенанта, до ломоты в висках вглядывающегося в серые волокнистые пласты тумана. Фелуки с продовольствием для осажденных в такие ночи пытались пробраться в порт Брейтца.
Он клял упрямство ноорнцев, не желавших принимать поражение и смирятся с ним. И недоумевал: на что те надеются, когда вся страна уже покорилась Галее? Неужто воинство Странника на драконах спустится с небес им на подмогу? А потом во время неудачной атаки Брейтца с моря, погиб лейтенант Велье, с кем он дружил, и многие из тех, кого просто знал, и к недоумению добавилась ненависть.
Если бы он знал, кому предназначалась в жены дона Лара… То — что изменилось бы? Не согласился бы на предложение дона Винченцо и вернулся в Рагасту или… попытался соблазнить его дочь? — спросил Арно себя с беспощадной язвительностью.
И усмехнулся: это он изменился, раз пожал руку Волку. За два года ему довелось столкнуться с самыми разными людьми. Имея дело как с черной подлостью, так и высоким благородством, и сам неоднажды идя на компромисс со строгими принципами дворянской чести, он оказался в состоянии признать в Оденаре достойного противника, а за ноорнцами — право на защиту своей земли.
Арно вновь отпил крепкого пойла. Полно. Дона Лара осталась в далекой Талассе и уже стала женой Волка. Не стоит ему слишком задумываться об этом.
— Фальго? — услышал он голос Орсалы.
Тот поднялся на палубу и озирался, не замечая сидевшего в отбрасываемой фок-мачтой тени капитана.
— Я здесь.
Джузе подошел к нему и присвистнул:
— А я-то думаю, где мой агуардиенте.
— Извини, на всей «Этансель» это была единственная бутылка. Завтра наведаюсь к папаше Клико и возмещу твои убытки.
Оба посмотрели в сторону мерцающего редкими огнями берега, лежащего в четверти мили.
— Тебе еще осталось. Садись.
— Что с тобой, капитан? — опускаясь на палубу рядом с ним, негромко спросил Джузе. — Как из Талассы вернулся, ты сам не свой.
— Не важно.
— А… что ты решил по поводу меня?
Арно вздохнул. С того памятного абордажа Орсала вел себя абсолютно разумно, и поколебавшись, он решил таки оставить лекаря в команде:
— В последний раз поверю тебе на слово.
— Не пожалеешь! — в голосе Джузе прорвалась радость.
— Надеюсь. Как Мануэла?
— Лучше. Сестры довольны, говорят — совсем должна поправится. Правда, не знают, когда…
— Ты сильно привязался к ней.
— Мы с Мануэлой… понимаем друг друга. А вот ты меня беспокоишь.
— И чем же?
— Микеле сболтнул.
— Язык у него без костей, то и сболтнул.
— То-то ты сидишь тут с бутылкой.
Желая сменить тему, Арно спросил:
— Ты не передумал вернуться к своим? Не надоело по морю болтаться да парней штопать? Да и мать, поди, глаза выплакала.
— Полагаю, родители знают, что я жив. Полгода назад встретил на рынке купца из Амальфи, компаньона отца. Мы поговорили, у отца все благополучно, и уверен, купец поведал ему о нашей встрече… — Лекарь мотнул головой и приложился к горлышку бутылки. Поперхнувшись, выдохнул, затем проговорил: — Когда захочу на покой, куплю домик у Терм, заберу Мануэлу из Обители и буду пользовать богатеев снадобьями для укрепления мужской силы, а их жен и любовниц — молодильным элексиром. И все же — откуда такие мысли? Тебе, что ли, надоело?
Арно допил остатки агуардиенте и со стуком поставил бутылку на палубу:
— Звезд-то высыпало сегодня. Не надоело. Но кто знает, что будет завтра. Иди спать, Джузе.
***
Таласса
Лару разбудило воркование коломбо.
«Как в Джинере», — улыбнулась она и, не открывая глаз, коснулась постели рядом с собой: мужа, конечно же, не было. У нее вырвался вздох. Муж не пренебрегал ложем, и после того, как неловкость и стеснение первых ночей миновало, она поняла, что желает его объятий. Однако просыпалась она всегда в одиночестве. Впрочем, ей повезло, ведь некоторым женам противна телесная любовь, либо, наоборот — мужья холодны и жестокосердны. Ей подумалось, что и у нее с мужем могло быть так же. Тем более, что брак заключен по сугубо политическим мотивам. Когда в ночь после церемонии сьер Раймон появился на пороге спальни, Лара почувствовала, как изнутри поднимается нечто, неподвластное ей. Пугающее. Гигантская волна замерла над берегом… Было ли это очередным проявлением ее проклятых способностей? И могла ли она остановить сьера Раймона, отвратить от себя, как… Зафира? Она не знала, как и то, ощутил ли что-либо странное муж. Он сбил ее с толку фразой, показавшейся абсурдной. Но разговор словно протянул между ними ниточку и Лара раскрыла мужу объятия. И в то же время у нее оставалось ощущение недоговоренности, незримой преграды. CьерРаймон с вниманием относился к ее редким просьбам, но оставался отстраненным, далеким, и пока не изволил поделиться с ней своим видением их супружеской жизни. Лунный месяц, который супругам предписывалось посвящать друг другу с особым усердием, на исходе, и что же потом? Сама Лара также не решалась вернуться к обсуждению этой темы, и в своих чувствах она пока тоже не могла разобраться. Разум говорил, что лучшей доли нельзя и желать. Ее муж – достойный и благородный человек, а любовь, взращённая из уважения, согреет, подобно теплу очага, когда как пылкие страсти скорее испепелят ударом молнии. Да и можно ли было считать то, что она чувствовала к капитану Фальго любовью? Или это лишь увлечение, порожденное благодарностью за спасение? Чем скорее она изгонит из сердца его образ, тем лучше…
Лара открыла глаза. Через плотную ткань темно-зеленых портьер проникал рассеянный дневной свет. Уже довольно поздно, она заспалась. Вскочив, она прошлепала босыми ногами по гладкому наборному паркету и отдернула портьеру. Оконная створка была прикрыта неплотно, поэтому она и услышала птиц. Лара распахнула окно, впуская свежесть осеннего дня. После холодных утренников начала месяца Бурь, кроны деревьев приобрели охряные ибордовые оттенки. Ярко пламенели поздние сорта почитаемых в Альби роз. А под окнами ее спальни садовник разбил клумбу с золотыми хризантемами, недавно завезенными из загадочной страны Чин, и все еще редкими гостьями в садах Орнея.
В дверь тихонько постучали:
— Госпожа, вы изволили подняться? — прозвенел голос Вивьен, — Прикажете подать завтрак в спальню?
— Входи, Вивьен. Нет, завтрак позже.
Скользнувшая в спальню камеристка кивнула.
— Помоги мне одеться.
Лара прошла в будуар, отделанный в терракотовой гамме: стены, драпированные карамельного цвета бархатом и плавные линии мебели из каштана — на всем лежал отпечаток изящества и неги. Складная ширма скрывала ванну с высокой спинкой; в углу, возле окон, стоялитрильяж и туалетный столик со множеством ящичков для косметики и украшений, большей частью пустых.
Из всего многообразия нарядов она выбрала платье простого кроя из бледно-желтого сатина.
Пока камеристка причесывала ее, Лара продолжала размышлять. Смешливая Вивьен нравилась ей, однако сложно было привыкнуть к тому, что ее приказания, и даже пожелания, беспрекословно выполняются. Управляющий Маниго представил ей слуг. Кроме камеристки в ее распоряжении оказались круглолицая добродушная Каролина и еще одна горничная, Мариза. Ей в голову не пришлось бы командовать Линье, а у мэтра Грассе всегда были наготове два-три варианта обеда или ужина, и Лара предпочитала оставлять решение за ним. Судя по тому, что сьер Раймон не выказывал неудовольствия, что бы повар не приготовил, она догадывалась, что ему не часто доводилось баловать себя изысканными блюдами. И был еще Уно… Вихрастый, с тревожным и колючим взглядом темных глаз.Она ощущала его неприязнь багровым свечением углей в золе, и не понимала причины. Ну что же, не все сразу.
Отец седмицу назад отбыл в Джинеру. Прощание вышло сдержанным, хотя у нее на глаза навернулись слезы, когда он взошел на борт альбийской галеры и матросы убрали сходни. Волноваться не было причин, ведь после нападения на «Аррано» торговые суда шли в сопровождении военных, однако печальные воспоминания не спешили тускнеть. Она подумала и о Мануэле — как знать, вернется ли к ней разум…
Вивьен, закончив утренний туалет, вновь спросила:
— Что бы вы желали на завтрак, сьера Лара?
— Принеси мне печенье и чашечку тэ. Мой муж?
— Сьер Раймон на рассвете уехал, и велел не ждать его раньше обеда.
— У сьера Раймона много забот, — едва слышно прошептала Лара, раздумывая, чем бы заняться. Праздность тяготила ее. В Джинере она проводила время за вышивкой или чтением книг, иногда выезжала верхом или отправлялась на прогулку в портшезе. Но вышивать не хотелось, небольшую библиотеку мужа составляли мемуары полководцев и трактаты по военной части, а заказанные ею книги еще не доставили. Поразмыслив, Лара решила спуститься в сад, прихватив с собой угощение для коломбо.
Белоснежные птицы как будто поджидали ее, поскольку стоило ей выйти на дорожку, как они слетелись, тесня друг дружку, вспархивая перед самым ее лицом, и норовя опуститься на плечи. Что-то в Джинере Лара не припоминала такой любви. Или коломбо Талассы тоже открыты и горячи сердцем? Она отмахнулась и шутливо призвала их к порядку:
— Да угомонитесь же!
Те неожиданно присмирели, затоптались у ее ног, гортанно воркуя. Она встряхнула салфетку с остатками печенья и, оставив птиц подбирать крошки, пошла по тисовой аллее. Из-за деревьев заполошно метнулись еще две, и Лара остановилась, прислушиваясь. Из низко подстриженного мелколистного кустарника на аллею выбрался крупный черный кот с порванным ухом, фыркнув, по-хозяйски огляделся и направился к Ларе. Этого просто не могло быть! Она опустилась на колени, протягивая руку:
— Месьер Кот?!
Топазовые глаза взглянули снисходительно: «а как иначе?». Зверь привычно ткнулся головой в ладонь: «я здесь, знай», затем гибко скакнул обратно в кусты. Изумленная Лара проводила его взглядом. На «Аррано» кота точно не было. Какими неведомыми путями он добрался до Талассы и нашел ее? Ну а какое это имеет значение. Впервыеза много седмиц она рассмеялась, беззаботно и радостно.
Как будто солнце пробилось сквозь серую пелену! Месьер Кот, избежав зубов добьеров и несчетные опасности дальнего пути, последовал за ней… Неся с собой радость, подобную радости от встречи с близким другом, Лара вернулась в дом. Заглянула на кухню, чтобы решить с мэтром Грассе что будет на обед, затем вместе Каролиной спустилась в подвал, проверить кладовые и составить список продуктов, которые следовало закупить. А после все-таки отправилась в библиотеку в надежде найти что-нибудь интересное среди жизнеописаний великих деятелей прошлого. И действительно, ее внимание привлек небольшой томик, задвинутый за тяжелые фолианты. На кожанном переплете было вытеснено название: «О славном рыцаре Ательстане из Ренна, его жизни, странствиях и сражениях с ужасными великанами, его друге Аль-Аджуре и вечной любви к прекрасной Изаудо». Неужели сьер Раймон читает рыцарские романы? Лара взяла книгу в руки и, устроившись в кресле, углубилась в чтение, улыбаясь своим мыслям.
От перепетий драматических скитаний храброго рыцаря ее отвлекли раздавшиеся в холле голоса. Сьер Раймон вернулся значительно раньше полудня, хорошо, что она распорядилась подавать обед в обычное время. Лара отложила книгу и поспешила в холл.
— Послезавтра я выезжаю в Карду, Уно едет со мной. Пора Волчонку волком становиться. Налегке едем, пусть Линье проверит лошадей, — услышала она голос мужа и беззаботное настроение разлетелось мелкими осколками.
Сьер Раймон, который разговаривал с управляющим, оглянулся на звук шагов и наклонил голову:
— Доброго дня, сьера Лара.
— Доброго дня сьер Раймон, — она кашлянула, и посмотрела прямо в глаза мужа: — Не могли бы мы поговорить?
Он чуть сдвинул брови:
— Немедленно?
— Если вас не затруднит.
— Хорошо. Думаю, для разговора подойдет библиотека.
Лара кивнула.
Маниго, переминаясь с ноги на ноги, вставил:
— Будут ли еще какие-либо приказания, месьер?
— Ступай, Маниго, зайдешь ко мне после обеда.
В библиотеке муж указал на кресло:
— Садитесь, Лара. Что у вас стряслось?
Однако сам остался на ногах, показывая, что разговор будет коротким. Лара тоже не стала садиться.
— Вы уезжаете? Прошу извинить, я услышала, как вы отдавали распоряжения Маниго.
— Решение было принято не мной, — сухо ответил он. — Я собирался сообщить вам после обеда.
— И как понимаю, надолго, — тихо сказала она.
Сьер Раймон прошелся из угла в угол, затем отрывисто произнес:
— К сожалению, военная угроза со стороны Галеи сохраняется. Это требует моего присутствия в Карде. Что касается срока — обычно набеги прекращаются, когда на перевалах ложится снег. Вам же вряд ли придется по вкусу северная крепость.
Виски вдруг сдавило, холод потек по жилам, и перед глазами разлилось голубоватое свечение. Лара вздохнула, пытаясь борясь с дурнотой.
— Что с вами?! — из далекого далека послышался встревоженный голос мужа.
На груди у него нестерпимо ярко сияла звезда, настолько ярко, что Лара зажмурилась, но не перестала видеть ее. Как зачарованная, она шагнула вперед и коснулась рукой источника света.
Явь дрогнула, пошла волнами. Лара будто оказалась одновременно в библиотеке и сотне мест сразу. Лавиной обрушились звуки: голоса и смех, вопли, горячечный шепот; лязг и звон металла где-то в кузнице на окраине Талассы…
Вот хрупают овес лошади на конюшне, в углу скребется мышь, а Линье ворчит на Уно, за то что плохо почистил вороного жеребца… Выше… Образы множатся, наслаиваются друг на друга… Мушками ползут по улицам Талассы люди, над Сарадами закручиваются облака, обещая свирепый шторм, но не знает о том капитан двухмачтового корабля, только что вышедшего из Джинеры. Как не знает и девушка с алой розой в черных волосах, стоящая на причале, что жених ее не вернется. Еще выше… Золотятся пески Сахрейна, в ожерелье прибоя лежит остров Коэрт. Вдруг становится различим большой город с лабиринтом узких улочек. Идут, о чем-то беседуя, два человека. Сердце вдруг спотыкается: Лара узнает их. Лекарь Орсала останавливается возле здания, на дверях которого начертан знак ордена Пастыря, а Фальго идет дальше, на его лице — улыбка… Она хочет приблизится к нему, но ее уносит в головокружительную высь, и звезды вспыхивают в темно-синем небе. В ушах нарастает звон, дыхания не хватает, и она рвет ставший тесным ворот платья. Наступает небытие…
В храме Сугаара горят факелы, восьмиугольная площадка исчерчена разноцветными линиями. В каждом из восьми углов — тигли с курящимися травами. Изваянный из камня Сугаар, получеловек-полузмей нависает над площадкой, выкатывая кольца своего тела прямо из толщи скалы. Его глаза — черный обсидиан, в яростном крике раскрыт рот и со змеиного жала капает янтарный яд
В центре площадки, скрестив ноги и положив на колени руки ладонями вверх, неподвижно сидит шаман.
«Великий Змей, Повелитель Хаоса, услышь преданного тебе, ибо годы стекают, как вода в бездонную пропасть, — мысленно обращается он к Сугаару. — Когда же придет срок вернуться тебе и всем тем, кто устал ждать за Пределом?»
Восьмой год идет с того дня, как обещано было, что найдется Одаренная. Ее кровь откроет врата. Каждое новолуние месяца Бурь он вершит ритуал призыва и поиска, но отклика нет. Неужто он одряхлел и сила иссякла? Восемь — священное число Сугаара. В этот раз шаман решает пойти на риск, и до ритуала выпивает растворенный в вине порошок рога Запредельной Твари, что не только отравляет злаки и делает негодным хлеб, но и открывает пути прозрения. Теперь ткань бытия видится ему огромной паутиной. Пальцы подрагивают, касаясь ее. Синяя искра бежит по нити, и судорога сводит все тело. Шаман падает навзничь, бьется на каменных плитах, выплевывая пену.
«Благодарю тебя, о, Повелитель! Я знаю, кто она!»
Очнувшись, Лара поняла, что лежит на кровати.
— Еще сложно судить однозначно, но я почти уверен, что ваша супруга не носит дитя, — она узнала голос мейстера врачевания Динье и удивилась — сколько же времени прошло?
— Тогда чем вызван обморок? — хмуро спросил сьер Раймон.
— Тому могут быть разные причины. Что произошло непосредственно перед тем, как сьера Лара лишилась чувств?
— Мы разговаривали…
Лара пошевелилась и открыла глаза. Ее действительно перенесли в спальню и раздели. Обеспокоенный муж склонялся над ней.
— Лара, вы слышите меня?
Она вздрогнула, различив голубоватое светящееся пятно на его груди: под камзолом находился небольшой округлый предмет, похожий на медальон. От него и исходило свечение.
— Звезда… — пробормотала она.
Сьер Раймон резко выпрямился, его взгляд стал пристальным.
— Вам лучше, сьера Лара? — к кровати подошел мейстер Динье.
Из-за его спины выглядывала испуганная Вивьен.
— Да.
— Вы расскажите нам, что случилось?
Рассказать? О чем же — о блужданиях по неведомым эфирным тропам? Лара встретилась глазами с мужем. Тот смотрел… странно, как будто предостерегая ее.
— У меня закружилась голова, — спокойно проговорила она. — Но уже все прошло.
В подтверждение своих слов она села на кровати.
— Ну что же, женщинам иногда свойственно падать в обморок, особенно если корсет затянут слишком сильно, — удовлетворенно сказал мейстер. — Оснований для тревоги я не нахожу. Сьера Лара, отдыхайте. Я оставлю укрепляющую настойку. Милочка, — обратился он к Вивьен, — подайте горячего тэ и отмерьте десять капель настойки.
Девушка торопливо присела, затем бросилась выполнять поручение.
— Разумеется, вы всегда можете послать за мной, сьер Оденар, — Динье развернулся к дверям.
Муж отправился проводить врача. Оставшись одна, Лара попыталась собраться с мыслями и понять, что же случилось. Звезда на груди сьера Раймона, корабль и судьба его капитана, остров Коэрт — были ли видения истинными? Прошлым или будущим? Лара зябко обхватила себя за плечи, прислушиваясь к своим ощущениям.
…Шелестом надвинулись далекие голоса, стукнули входные двери, на кухне Каролина уронила нож, которым резала хлеб…
«Да замолчите же!» — мысленно крикнула Лара.
Все стихло, однако не перестало
быть
. Она теряет разум?!
В спальню вошел сьер Раймон.
— Лара… теперь, когда посторонних нет… — его голос звучал напряженно. — Вы сказали — звезда. Что вы имели в виду?
Она молчала, пряча глаза, тогда он сел на постель рядом с ней:
— Доверьтесь мне. Это очень, очень важно. Посмотрите на меня. Есть что-нибудь… необычное?
Неохотно подняв глаза, она тихо ответила:
— Вы сочтете меня безумной… Но я вправдуслышу… а вот здесь, — она подняла руку, но не решилась коснуться груди мужа, только обвела в воздухе контуры свечения. — Светится, но не так ярко, как в библиотеке.
Не сводя с нее взгляда, он извлек из-под камзола кулон на серебряной цепочке. Голова волка, держащего в пасти сапфир. Лара глубоко вздохнула. В этот раз ей удалось не поддаться притяжению камня.
— Это?
— Да.
— Ни сейчас, ни в библиотеке вы не могли разглядеть камень сквозь ткань. Но вы дотронулись до него и замерли с закрытыми глазами, не отвечая на мои вопросы. Потом упали без чувств. Что вы видели?
— Я видела… многие места, далекие и близкие, и многих людей…
— А что вы… видите сейчас? — хрипло, потрясенно спросил он.
Лара беспомощно пожала плечами:
— Не знаю. Конечно же, я вижу эту комнату и вас, — она вымученно улыбнулась, — но вы же не об этом спрашиваете.
Сьер Раймон тоже улыбнулся, но, пожалуй, впервые Лара видела мужа настолько растерянным. Он молча ожидал ее ответа, и она со вздохом продолжила:
— Сейчас ничего. Но до этого… У Каролины упал нож, если вы зайдете на кухню, то можете сами убедиться… — голос прервался, и она всхлипнула: — Раймон, я… больна?
Он мотнул головой и ответил, обнимая Лару за плечи и привлекая к себе:
— Нет, ты не больна. То, что ты почувствовала камень, может стать… надеждой и спасением для всех нас. Не пугайся, Лара. Вивьен принесет тэ и легкий обед. Прости, мне придется ненадолго тебя покинуть. Необходимо срочно известить магистра Вальена и месьера Эрнана.
***
Как и в прошлый раз, для встречи с магистром Вальеном принчепс выбрал малый кабинет.
Выслушав Оденара, Вальен заговорил не сразу. На его обычно невозмутимом лице читалось сильнейшее волнение.
— Невероятно… — наконец прошептал он. — Я не мог и надеяться. Сьера Лара, должно быть, испугана и растеряна?
— Да, — признался Оденар и задал вопрос, который весьма беспокоил его: — Если камень оказывает такое воздействие — как возможно воспользоваться его силой?
— Пробуждение дара всегда потрясение. Звезда усугубила… ощущения, тем более что никто не подготавливал сьеру Лару. Разумеется, дар передавался по наследству, иначе и быть не могло, и в прошлом велась Книга Искр с перечислением всех, в ком возрождалась благодать Странника. Детей, в коих определяли дар, с ранних лет сопровождал наставник — старший родич или жрец, чтобы бережно лелеять благую силу. Увы, те времена миновали безвозвратно, но негоже сетовать…. Я распоряжусь найти в архивах любые сведения.
— Но кто будет учить Лару? — вырвалось у Оденара.
— Полагаю взять на себя это бремя, если, конечно, вы не возражаете.
— Мне сложно возразить вам, светлый Франсис, ведь кто еще обладает достаточной мудростью и чуткостью.
— Все будет зависеть и от желания вашей супруги, сьер Оденар. Однако будем уповать на милость Странника. Он избрал вас проводниками. Вы были хранителем Звезды, и по Его воле ваши судьбы со сьерой Ларой пересеклись — значит, Он не оставит нас и впредь.
Оденар прикусил губу, почти завидуя безмятежной вере магистра. Сам он был далек от подобного просветлерния.
— Сьеру Лару необходимо защитить, — сказал молчавший доселе принчепс. — Я переговорю с начальником Тайной стражи Товье, чтобы он подобрал людей.
— Мои волки справятся, — позволил себе возразить Оденар.
— Твои солдаты привыкли сражаться в открытом бою, а опасность может таится повсюду, если шпионы Лодо узнают, что нашлась Одаренная.
— Дар иногда дает его носителю возможность предвидения, в том числе умышляемого зла… Не пойдет на пользу, если сьера Лара будет чувствовать себя пленницей в своем доме, — заметил Вальен. — Однако, меры разумной предосторожности не помешают, особенно до тех пор, пока она не научится управлять даром.
— Для начала достаточно наблюдения за домом и негласное сопровождение сьеры Лары, которое не доставит ей неудобства. Я хочу выслушать соображения на этот счет Товье. Что скажешь, Раймон?
Оденар, помедлив, кивнул, признавая правоту принчепса, хотя в душе продрожал сомневаться в действенности подобных мер. Впрочем, ничего не мешало ему приставить к жене одного из волков.
Вальен поднялся на ноги:
— Я без промедления отправляюсь в архивы и, как только что-либо найду, извещу вас. А завтра, в час ласточек, я жду вас и вашу супругу, сьер Раймон. Для благословления и жреческого наставления, — он тепло улыбнулся.
— Светлый Франсис, — Оденар так же поднялся на ноги, — Если вам угодно прислушаться ко мне… Комендант крепости Квилиан, что на границе с Ветангом, говорил о поддержке жителями некоторых деревень горцев. Но насколько я знаю, в этих деревнях нет даже небольшого святилища. Как же людям проникнуться учением Странника?
— Вы затронули весьма болезненную тему, — Вальен вздохнул: — Увы, все чаще жрецами становятся жаждущие власти и мирских благ, а не служения идеям Странника. Честолюбивые молодые жрецы неохотно едут в деревушки. Но учитывая важность… Я должен подумать, кого отправить в эти земли… — Он начертал знак рассеченного круга: — Да не оставит нас Посланец Звезд.
Оденар наклонил голову.
— И будет все по милости Его, — отозвался принчепс.
***
— Ты отложишь поезду в Карду? — спросил сьер Эрнан, когда магистр ушел.
— Да. Я должен убедится, что с Ларой все благополучно. Хорошо, что пирры присмирели. За последние седмицы — ничего серьезного. Видимо, разгром того отряда умерил прыть Лодо. Или решили… подготовится получше. Скоро горные тропы станут непроходимыми, и если не произойдет чего-то еще, то затишье продлится до весны.
— А Звезда?
— Вот, — Оденар вытащил из кармана кулон. — Не стал оставлять Ларе, мало ли что… Но пусть светлый Франсис решает.
— Как причудливо все… обернулось, — задумчиво проговорил принчепс.
— И в самом деле… Никогда не верил и не полагался на все эти штуки — предназначение, судьба. Странно ощущать себя… орудием богов. — Оденар встряхнул головой: — Я еще вам нужен, месьер?
— Задержись, Гильем нашел кое-что по ножу Амарры. Много времени не займет, — принчепс дернул за шнурок, вызывая секретаря. — Выпьешь? — он указал на графин с рубиновым вином.
— Было бы кстати.
Потягивая терпкую «Рохью», Оденар смотрел на окна, за которыми угасал пасмурный день. Облака потемнели, набрякли, стекла подрагивали от порывов ветра, усилившегося к вечеру. Быть ненастью. Он молчал, молчал и принчепс, лишь потрескивало пламя в камине, роняя багровые блики на лица и обстановку.
Оденар все еще не отошел от потрясения. Неужто в его жене течет кровь Одаренных?
«То, что реликвия нашлась, означает, что силы Тьмы готовы вновь ворваться в наш мир…» — сказал магистр Вальен. Но сможет ли нежная хрупкая Лара противостоять злу? Тенью скользнуло сочувствие – путь избранных, когда он был прост? Как постичь смертным умысел богов?
Сьер Эрнан еще раз наполнил его бокал. Оденар кивнул — что лучше иберского вина в такой вечер.
«Что дается нам — то нам по силам». Так гласит древнее изречение. И разве Лара не показала стойкость духа в плену у пиратов? Сколько вопросов, а ответы они смогут узнать только когда пройдут путь.
Хронист Лора не заставил себя долго ждать.
— Рад видеть вас, сьер Раймон, — он положил на стол завернутый в тряпицу нож и пожелтевший от времени свиток: — Сожалею, что не сразу смог уделить время поиску, но на днях я обнаружил манускрипт… — он осторожно развернул документ. — Восьмиугольники — это священный символ демона Сугаара, которому поклоняются отдельные пиррейские кланы. Самый влиятельный и многочисленный — Аратс, на общем — Сумрак. Их земли лежат на севере и граничат с Ветангом.
— Любопытно, — сьер Эрнан склонился над столом, рассматривая рисунки, . — Если ты говоришь, что у Амарры был еще такой же нож, то это не трофей или случайное приобретение. Скорее всего, телохранитель, или кем он там является для Лодо, сам пирр. Значит, нам надо искать союзников… — он замолчал, теребя подбородок указательным и большим пальцами.
— Среди врагов Сумрака, — договорил за него Оденар.
— Точно ли Амарра из сумеречников? Да и кланы то объединяются, то становятся врагами. — как узнать, кто с кем на ножах?
— Только отправившись в гости к пиррам, — ответил Оденар. — Возможно у господина Товье найдется нужная кандидатура?
— Завтра я вызову его сразу после утреннего гонга. Ты тоже приходи, обсудим.
— Месьеры, — робко вставил Лора, — Прошу извинить, что прерываю вас и вмешиваюсь в вопросы, в которых мало смыслю…
— Говори, Гильем, — не скрывая досады, сказал принчепс, словно спохватившись, что при разговоре присутствует кто-то еще.
— Возможно, вам мог бы подойти сьер Брик… эээ капитан Фальго?
Сьер Эрнан изумленно воззрился на хрониста:
— Фальго? Почему он?
— Вы же помните, что мейстер Динье обработал и перевязал ему порез на предплечье? Чуть выше раны я различил искусно выполненную татуировку. Так вот, со всей уверенностью могу сказать, что она — пиррейская.
Оденар, хмуря брови, скептически спросил:
— И этот тоже пирр?
— Нет, Раймон. Капитан Фальго к пиррам не имеет отношения. Он из старинного галейского рода, я… узнал его.
— Вот даже как? — Оденар сжал губы. – Сьер Брик — кто он?
— Граф Арно Брикасс, хотя сомневаюсь, что титул сохранен, ведь Брикассы участвовали в мятеже против короля Лодо, — принчепс вздохнул.
— Раньше надо было бунтовать.
Принчепс пропустил реплику Оденара мимо ушей и спросил у хрониста:
— Чем татуировка может помочь в нашем деле?
— К сожалению, я не обладаю знаниями, чтобы прочитать, что в ней зашифровано. Но это может быть знаком побратимства с одним из кланов…
— Сделал в одном из портов, хватает умельцев, — не сдержавшись, бросил Оденар.
— Понимаю твои чувства, Раймон, но надеюсь, что разум возьмет верх, — спокойно сказал сьер Эрнан, затем пробормотал: — Фальго… Ну конечно же, — он обратился к Лора: — Почему же ты не рассказал мне раньше?!
Хронист виновато развел руками:
— Простите, месьер. Я не мог знать, что вам может понадобиться некто, водящий дружбу с пиррами.
— Тогда так. Раймон, я жду тебя завтра. Но с Товье мы обсудим лишь вопросы охраны сьеры Лары. Что касается пирров… Поступим иначе, и я даже знаю — как.
Интерлюдия
Месяц Зимних Костров, Аридж
По полутемной галерее Лиара стремительно шел человек с самым непримечательным лицом, одетый в облегающие куртку и штаны из темно-коричневого дайма. Сапоги на кожаной подошве делали его шаги почти бесшумными, к широком поясу крепились два метательных ножа в потертых ножнах. Его можно было бы принять за охотника — по скупой грации движений, и оказаться правым: Гидо Амарре частенько доводилось выслеживать и загонять дичь по указанию своего господина, а по слухам — он охотился и для собственного удовольствия тоже. Несмотря на простую, без украшений, одежду, гвардейцы отдавали честь, старательно глядя мимо Амарры ничего не выражающим взглядом.
Тех, кто имел глупость в полный голос заговорить об особенных пристрастиях королевского телохранителя иногда находили с перерезанным горлом, а прево Ариджа разводил руками, сокрушаясь о безвременной кончине еще одного славного дворянина от рук подлых преступников. Большая часть убийств безосновательно ему приписывалась, однако Амарра не спешил опровергать слухи, наоборот, время от времени позволял себе довести до бешенства какого-нибудь хлыща, кичившегося десятью поколениями предков, чтобы в очередной раз понаблюдать за борьбой страха и ненависти у того в глазах.
Но сегодня ему едва ли было дело до чувств придворных. Только что полученные известия были насколько ошеломляющими, что приходилось сдерживался, чтобы не перейти на бег. У часовых возле личных покоев Лодо был приказ пропускать телохранителя в любое время, поэтому, несмотря на то, что близилась полночь, они вытянулись и щелкнули каблуками, не задавая лишних вопросов. Амарра пересек комнату, служившую чем-то средним между гостиной и будуаром, и, подойдя к дверям спальни, постучал условленным стуком.
— Войди, Гидо!
Амарра шагнул за порог и в замешательстве остановился. Полог кровати был задернут, однако тонкая ткань позволяла различить две сплетенные фигуры, двигающиеся в едином ритме: женщина опиралась на колени и локти, а мужчина, стоя на коленях позади, держал ее за бедра и резкими движениями толкал себя вперед. Шумное дыхание и постанывания развеивали последние сомнения в происходящем.
Удивленный, что король позволил ему войти в столь пикантный момент, телохранитель знал так же и привычку Лодо к долгим постельным утехам. И как ни важны были новости, он все же не решился прервать любовную игру, посему приготовился ждать. Однако еще одно движение, сопровождаемое сдавленным возгласом, и король рухнул на постель. Спустя мгновение полог отдернулся.
— Мой государь, — склонился Амарра.
— В такой час? Должно быть, у тебя веская причина, — протянул Лодо.
Он не пытался прикрыть наготу, его любовница, рыжеволосая девица с налитым роскошным телом и вовсе не думала стыдиться.
— Да, есть новости, но они не терпят посторонних ушей.
— Этель, продолжим чуть позже.
Девица встала, подобрала брошенную на пол шелковую вуаль и направилась к выходу, призывно качая бедрами.
— Ваше величество, не слишком ли рискованно оставлять девку одну в гостиной? А если она подслушает? — спросил Гидо.
— О, Этель… Она не девка, а графиня. Жена графа Соланжа…
Лодо рассмеялся и Амарра с неудовольствием отметил, что тот пьян. Некстати…
— Что поделать, если ее величество в постели умеет только лежать на спине и бормотать свои молитвы. Зря отец навязал мне эту ноорнскую дурочку. Он полагал, что брак с племянницей Дериена объединит знать Ноорна и Галеи. И я заполучил в жены ненавидящую меня ледышку. Но отец ошибался. Волки — они волки и есть, — король презрительно скривился и дотронулся до повязки, закрывающей левую глазницу: — Брейтц… Надо было сравнять его с землей!
Амарра терпеливо вздохнул. После бутылки крепкого иберского вина Лодо становился многословным, однако возвращение к событиям войны с Ноорном свидетельствовало о особенно дурном настроении монарха.
— Пусть Этель тебя не беспокоит, она знает, что будет с ней и ее близкими, если у меня возникнут подозрения на ее счет, — буркнул король.
— Иногда предательство свершается теми, от кого это меньше всего ожидаешь, но уже нет возможности… покарать предателей.
— Ты о восстании? Тогда мы чуть не проглядели.
…
Да, в восемьдесят шестом они чуть не прозевали заговор. Послание от Беласко пришло за две седмицы до весеннего маскарада и, кроме указания на день начала мятежа, было довольно расплывчатым. Лодо был растерян, обескуражен, хотя и знал, что внезапная смерть отца вызвала много толков и среди нескольких знатных семей, теряющих свое влияние, зрело недовольство. Однако не ожидал, что их главы решатся на переворот. Подозрения сразу упали на Ренье Вермадуа и поддерживающих его дворян, в том числе — графа Брикасса. За ними начали следить. Перехваченный гонец под пытками рассказал о скрытно движущихся к Ариджу вооруженных отрядах, и верные Лодо силы остановили их в десятке лиг от столицы. И все-таки упредить мятеж они успели в самый последний момент. Поначалу король собирался присутствовать на балу как ни в чем не бывало, «дабы возложить стопу на поверженного Вермадуа».
Однако он никак не мог справится с лихорадочным возбуждением: то потирал руки, глядя поверх головы Амарры, то в который раз переспрашивал, все ли они учли.
Идея заменить короля собой неожиданно пришла Амарре в голову — у него были сомнения, что тот окажется способен сохранить хладнокровие. Изумление на лицах Вермадуа и Брикасса, когда он сдернул маску, доставило ему немало удовольсвтия.
После он пришел сюда, в опочивальню. Во дворце все еще раздавались яростные крики и звон оружия. За окнами лежал Аридж, погруженный в темноту, затаившийся.
«Уже закончилось?» — спросил Лодо.
Его лицо бледным пятном выделялось в сумраке скупо освещенной спальни.
«Да, мой государь, — ответил Амарра. — Вашей особе теперь ничего не угрожает».
Он ощущал страх короля, и зверь, живший внутри, дыбил шерсть. Уже позже он вспомнил о добьерах. По рассказам, чуя страх хозяина, они могли броситься, не зря их прозвали Тварями из-за Предела. Поэтому только тот, в ком дух силен, справляется со свирепыми псами. Невольно сравнивая себя с добьером, он ухмылялся и обрывал становящийся слишком опасным ход мыслей…
— Но тут все иначе, — продолжал Лодо. — Кстати, месьер граф прекрасно осведомлен о том, где и с кем проводит ночи его очаровательная супруга, и ничуть не возражает.
— Обманутый муж может надолго затаить злобу…
— Достаточно того, что я неотлучно держу при дворе его младшую сестру и сына от первого брака. Но не вздумал ли ты обсуждать мои нравы и благопристойность? Что у тебя за новости?
— Беласко прислал гонца. Нашлась Одаренная.
Лодо втянул воздух сквозь зубы.
— И кто же?!
— Лара Оденар, дочь дука Джинеры Винченцо Конти.
— А почему не наложница сахрейнского эмира? — раздраженно спросил король и вдруг его единственный глаз изумленно расширился: — Ты сказал — Оденар?!
— Да, ваше величество. Жена Волка.
— Где письмо?
Амарра вытащил из-под куртки сложенный в четверо пергамент.
— И как же он… узрел ее, никуда не выбираясь из своего логова? – разворачивая послание, спросил король. В его голосе продолжали звучать скептические ноты. Он уставился на ряды закорючек и символов. — И что тут написано? Это пиррейский?
— Нет. Беласко зашифровал послание. Имя Одаренной открылось ему во время ритуала. Сугаар направил его взгляд, значит, оковы, удерживающие Великого Змея ослабли. Перевод на обороте.
Лодо перевернул пергамент и пробежал глазами несколько строк.
— Если бы еще знать, верно ли шаман истолковал свои видения…
— Предсказания Беласко всегда были правдивы, вспомните другие его предостережения.
— Помню, помню, — отмахнулся король. — Кстати, следующее письмо расшифровывай в моем присуствии.
— Как вам будет угодно, государь, — поклонился Амарра.
— Твои промахи с Волком! Сначала в Эйрланде, потом с засадой! — вскочив с кровати, Лодо набросил бархатный халат и принялся расхаживать по спальне. — Ведь он был у тебя в руках!
Неудача отравленным шипом уязвляла самолюбие Амарры, и он глухо пробормотал:
— В Эйрланде Оденара спасла случайность, снадобье по ошибке выпил другой человек, но оно и не оказало нужного эффекта. Все были начеку и другой возможности мне не представилось, пришлось уходить. А в Альто-Альби… Полностью моя вина, государь. Я был уверен, что рана или яд прикончат его, но это меня никак не может оправдать…
— И ты не смог ничего выяснить про Звезду!
Лицо короля покраснело от гнева, однако Амарра возразил:
— Шаман приготовил яд, действию которого нельзя противостоять. До Волка я испробовал его на троих каторжниках, считавшихся упрямцами, и едва смог заткнуть источник их красноречия. Та чушь, которую нес Оденар… скорее всего, никакого артефакта у него нет.
— Скорее всего, — едко заметил Лодо, останавливаясь напротив телохранителя. — Смотри, не оплошай сейчас. Больше никаких бесед с Волком. Получится — так убей его. Но не он главная цель, а Одаренная. Если Старые Боги пройдут через Предел, камень Победы не понадобится… Ты сказал, что Беласко нужна не сама Одаренная, а ее кровь, чтобы открыть портал. Но в любом случае, женщину надо выкрасть и доставить до храма живой. А это многие, многие лиги пути и погоня, дышащая в затылок…
— Ваше величество, я все тщательно обдумаю, соберу подходящих людей. Перевалы будут завалены снегом до начала месяца Весенних зорь, гонцу от Беласко с трудом удалось спуститься с гор, а после последних снегопадов тропы вовсе сделались непроходимы. Весной я отправлюсь к сумеречникам. Прошу, запаситесь терпением.
— Почти восемь лет я слышу эти слова, — фыркнул Лодо.
— В этот раз я убежден, что цель близка.
Король кивнул:
— Пожалуй, я положусь на Беласко. В Альби есть те, кому неугодно правление герцога Монтего. Граф Моруа получит от меня соответствующие указания. Ты слишком… известная фигура, чтобы колесить по Альби, придется прибегнуть к его связям. Позже я назову тебе имена.
— Клянусь, что больше не допущу ошибок.
— Потому что это будет стоить тебе головы, Гидо, — с улыбкой сказал король, и Амарра внутренне содрогнулся, чуя за этой улыбкой и будничным тоном не шутку, а вполне реальную угрозу.
***
«…Благородному Танкреду, правителю Коэрта.
Брат мой, с прискорбием пишу о нападении на галеру дона Винченцо Конти, дука Джинеры у самых берегов Альби. Страдания дона Винченцо и доны Лары в плену были неописуемы. Само нападение вызвало возмущение у других членов Братства — как же могло случиться, что сразу два пиратских корабля прокрались далеко на север? Ничуть не умаляю доблести либеросов, ведь благодаря капитану Фальго дук и его дочь были спасены, но извещаю вас, что этот вопрос будет поднят на ближайшем собрании Братства, ведь теперь Альби, Джинера, Амальфи и другие государства оказались перед необходимостью усилить свои военные флоты, а значит, направить большие суммы на постройку кораблей, и кое-кому может показаться, что поддерживать Ваши вольности и привелегии нецелесообразно.
Это довольно неприятно, но преодолимо. Однако позволю себе напомнить Вам о некоторых обстоятельствах Вашего прихода к власти в обход Бернарда из Мальдалы, Вашего дяди, о которых Вы не любите распространятся. Я не стал предавать их огласке, и не сделаю впредь, но хотел бы, в своей черед, обратиться к Вам с небольшой просьбой.
Так сложилось, что капитан Фальго, чье настоящее имя мне известно, и, как полагаю, Вам тоже, может оказать принчипату Альби важную услугу деликатного свойства.
И если Вы изыщите доводы или примените иные средства убеждения, способствующие принятию им правильного решения, моя ответная благодарность не заставит себя ждать, и я пообещаю вам как поддержку на собрании, так и дальнейшее молчание. Услуга не связана с уроном для чести и заключается в том, что капитану предстоит отправиться с дипломатической миссией в горы Пиррея. Вам, наверняка, покажется странной подобная просьба, ведь Рагасту и Пиррей разделяют значительное расстояние, но уверяю, сьер Фальго поймет, в чем дело. А если вдруг у него возникнут сомнения, предложите ему взглянуть на собственную правую руку. Передайте также, что он будет достойно вознагражден…»
***
«Брат мой,
Ваша просьба услышана, и спешу сообщить, что означенный капитан Фальго с должным пониманием отнесся к ней, пусть и понимание это пришло не сразу. Мне стоило большого труда убедить его, и надеюсь, мои усилия не пропадут втуне.
Но поскольку у него возникла необходимость в завершении некоторых своих дел в Рагасте, и частые шторма сезона бурь препятствуют мореплаванию, он прибудет в Талассу не раньше месяца Земли. Что касается грядущего собрания, то…»
***
Добротный дом за каменным забором на одной из уединенных улочек Талассы выглядел необитаемым. Окна закрыты тяжелыми ставнями, штукатурка облупилась, из кладки забора местами выпали камни. Среди соседей ходила история о давней трагедии в некогда счастливом семействе: будто молодой торговец, женившись по любви, однажды утром обнаружил свою жену повесившейся, и подался то ли в паломничество, то ли затворился в одной из обителей. Однако на покинутое добро не посягали: опять же по слухам, дом несколько лет назад отошел к другому хозяину, который по какой-то причине не торопился вступать во владение имуществом, во всяком случае, его никто из досужих кумушек не видел. Но во флигеле поселился сторож — немой громила с превосходным слухом, и пустил двух пастушьих собак свободно бегать по заросшему саду. Однако в ненастный вечер конца месяца Зимних костров внимательный взгляд смог бы увидеть слабый отсвет в щель между ставней одного из окон на первом этаже, а значит, печальный покой дома был нарушен.
В гостиной от скозняка колебалось пламя одинокой свечи, выхватывая то портрет на стене, относящийся ко времени правления герцога Альдаберта, то угол шкафа или кресла под серыми полотняными чехлами. В комнате находились трое мужчин: двое, закутавшись в добротные суконные плащи, сидели за столом; низко надвинутые капюшоны оставляли видимым седую остроконечную бородку одного и полные губы и массивный подбородок другого. Третий — широкоплечий, узкий в бедрах, стоял, уперев руку в бок и выставив чуть согнутую в колене левую ногу вперед. Впрочем, небрежность его позы лишь казалась мнимой, достаточно было взглянуть в сосредоточенное лицо и прищуренные светлые глаза, будто ощупывающие собеседников.
— Итак, Товье доверяет тебе? — спросил седобородый.
— Более чем.
— Что нового у начальника Тайной стражи? — вставил тот, что помоложе
— Благородных месьеров интересует кража ста золотых дукатов из дома торговца Боше? Или убийство жены сьера Пеллье?
— Хорошо живут торговцы, — проскрипел пожилой. — А женушку, поди-ка с любовником застал сьер Пеллье, то и прикончил. Не трать наше время на ерунду, Хин, а то я подумаю, что зря плачу тебе деньги.
— Расследование по сержанту Бестье пока не продвинулось, — названный Хином подобрался, скинув показную небрежность.
— Уже лучше.
— И… вчера подслушал разговор. С большим риском для себя, хочу отметить. Принчепс поручил найти людей для сопровождения и охраны сьеры Оденар.
Сидящие за столом переглянулись.
— Большей удачи и желать нельзя! — воскликнул молодой.
— Слишком хорошо, чтобы быть правдой, а если это западня? — пробормотал седобородый.
— Почему западня? Обычная предосторожность. На месте Оденара я бы тоже беспокоился, — полные губы молодого растянулись в неприятной усмешке. — Как бы красотка не заскучала, да не нашелся бы удалец, который утешит ее.
— Почему из Тайной стражи? Приставил бы своих волков…
— Одно другому не мешает, — пожал плечами молодой и сказал Хину: — Добейся, чтобы тебя включили в телохранители. Путь даже подстроив другим претендентам… несчастный случай. Ты парень сильный, умелый. И, как утверждаешь, Товье тебе доверяет. Чем не телохранитель? Кстати, может и ты попытаешь удачу в постели прекрасной сьеры Лары…
— Это лишнее, — сухо отрезал седобородый. — Хин, мы на тебя рассчитываем.
— Будет непросто, — поскреб в затылке тот.
— Ты уж постарайся. Потом узнаешь, что делать дальше.
***
Последняя ночь 988 года Эры Странника выдалась ясной и это был добрый знак. Следующие пять дней — всегда особое время, не попадали они ни в уходящий год, ни в грядущий. Была особенной и эта ночь. Люди искали предзнаменования в криках птиц и тенях на стенах, лили в воду расплавленный воск, кидали деревянные кубики с нанесенными на них рунами. Затем гасили все огни в доме, чтобы дать пламени родиться вновь, из искры, высеченной ударом кремня — как заповедано от предков. И в полночь погруженные в темноту города и селения Орнея озарялись множеством крохотных звездочек — отражением тех, что светили с неба.
Одна из звездочек вспыхнула на опушке Армории. Старик в темной жреческой хламиде осторожно подул на затлевший трут, и в кольце камней заплясал костерок. Жрец обратил лицо с закрытыми глазами к небу и застыл, то хмурясь, то чему-то улыбаясь. Тишина опустилась не только на опушку, а будто и на весь мир. Перепутье, точка равновесия. Куда же качнется великий маятник?