Ночь. За окном опять ночь, будто и не было никогда в мире дневного света. Дело дрянь. Вчера, когда до утра оставалось совсем чуть-чуть, она и не думала спать, но как будто под гипнозом, снова вырубилась. И снова до ночи. Странно все это – почему бы ей не проснуться в середине дня, ну чтобы хотя бы дойти до туалета? Нет, каждый раз она четко дрыхнет до позднего вечера, и потом шляется в бесконечных лабиринтах ночи.
А ведь летом тех ночей кот наплакал. Темнеет только к полуночи, после трех уже занимается рассвет, небо становится сиреневым, а часам к четырем и вовсе светает. День стоит на дворе. Но в этом общежитии ночь длится и длится, здесь нет ничего другого.
В кресле напротив кровати кто-то сидел. Она приподняла голову и поняла, что это Алексей. Как он сюда попал? Эх, надо было не спать, надо было дождаться рассвета. Было уже полшестого, могла бы и потерпеть немного, не отрубаться.
— Я опять уснула в 5:30, представляете? Как гребаный вампир, я каждый раз отрубаюсь в 5:30. Это нормально вообще?
Алексей понуро выдохнул:
— Такой был уговор.
— Да не было никакого уговора. Не договаривалась я ни о чем.
Он грустно усмехнулся. Старое, потасканное лицо его сегодня выглядело еще хуже, как будто он тайно чем-то заболел, лелеял свою болячку и радовался.
— 5:30, предрассветный час, роковой час.
— Иди ты нахрен, Байрон, — пробормотала Светка, натягивая кофту. Алексей сделал вид, что не слышит.
— Ее арестовали в 5:30.
— Кого?
— Марусю. Я помню, я не спал. Знаешь, так тихо было, мне казалось, я слышу, как капает кран у Беллы Яковлевны в соседнем подъезде. Вот прямо четко так звучит: КАП-КАП-КАП… А потом машина подъехала – негромко и даже деликатно. Никакого визга тормозов, никакого топота по лестничной клетке. Поднялись, постучались, звонить не стали, чтобы не будить. Ждали долго. А когда Марусина мама, теть Рая, им открыла, вошли – двое, всего два человека.
Мне казалось, сразу и вышли, хотя, конечно, это было не так. Но я в глазок смотрел, босиком стоял, по ногам тянуло – они заледенеть успели. А вроде и прошла всего пара минут. Вывели Марусю, все так же тихо — и увезли. Только теть Рая странно булькала горлом.
И все, что я помню: Маруся взглядом чиркнула по моей двери, и отвернулась. Пару раз ее голова мелькнула вниз по лестнице и все. Больше я ее не видел. Мне стало страшно, я вдруг почему-то понял, что это навсегда. Голову повернул, а на часах было 5:30.
Светка подошла к окну и навалилась на деревянную раму. Закрывала медленно, чтобы хоть немного глотнуть сумеречного воздуха, ибо от рассказа Алексея ей стало тошно.
— Я искал ее. Потом, когда стало немного поспокойнее. Письма писал, запросы, через знакомых пытался выяснить, что с ней стало. Но после войны это было трудно, многие архивы погибли, и следы затерялись. Теть Рая умерла, в квартиру их въехали другие люди, вещи продали или выкинули. Ничего не осталось.
Руки его тряслись, будто это он, а не Светка, каждый день бухал.
— Понимаешь, ничего не осталось. Вообще ничего. Ни фотографии, ни вещей, ни даже могилы – где-то в общей яме ее зарыли. Никто о ней не помнит и не знает, что жила такая Маруся Слепцова. Что рисовала на всем, что попадется под руку. Что у нее глаза были зеленые с карими пятнышками, и ресницы густые, красивые. А когда она смеялась, голову назад откидывала, и смех такой был легкий, звонкий…
— Как цыганское монисто.
— Да, да, — обрадовался Алексей, — хорошо сказано. Как цыганское монисто. Точно. И при встрече она говорила: «Прррривет!», раскатывая р, а еще любила пальцами щелкать, когда забывала какое-то слово. И это с ней бывало часто.
Он кивал и улыбался. Впервые за все время, что Светка его знала, он улыбался светло и радостно. Временами морщился, будто его беспокоила какая-то боль, но и она приносила ему счастье. Он бы еще долго сидел и рассказывал про Марусю, но Светка его оборвала.
Все. Встала. Встала и пошла отсюда. То ли страх, то ли решимость, то ли всегдашнее беспокойство поднялись в ней и скрутили мышцы рук – Светка открыла дверь кулаком, да так и пошла вниз, с побелевшими от напряжения костяшками. Даже с Алексеем не попрощалась. Пусть только попробуют ее не выпустить.
Внизу была тишина и закрытая дверь. Как всегда. Но теперь Светка не стала робко трогать пальцами дверной косяк консьержки – она забарабанила в дверь, что есть сил. Никто не отозвался. Она стала пинать дверь ногами, долбить задом, схватила лом со стенда пожарного инвентаря и всунула его между дверью и косяком. Тресь! Дверь откатилась в сторону… Каморка была пуста.
Несколько ударов ломом по входной двери ничего не дали, кроме звона и грохота. Она была закрыта на ключ. А ключ у бабки. А бабка у дедки, а дедка в репке…
Дверь в прачечную, как оказалось, тоже железная – Светка раньше не обращала на это внимания. Зато в буфет деревянная, и это отличная новость! Хрясь! Ан нет, железная, просто обита сверху вагонкой. Но где-то же должен быть запасной выход.
Тусклые лампочки не столько освещали обшарпанное помещение, сколько пачкали. И все время жужжали, жужжали, как назойливые комары душной ночью. Светка убрала со лба мокрые волосы и поняла, что здесь трудно дышать.
Лестница. Но она идет наверх, окон в ней нет – только мутные стеклобетонные блоки. А они бьются? Светка схватила лом, как копье и шарахнула со всей дури. С жалобным звоном лом отскочил и брякнулся на бетонный пол.
Пот заливал глаза. Вверху, сколько хватало глаз, кружилась лестница, заворачиваясь спиралью, сходясь в одну точку где-то наверху. Надо пойти туда, там должен быть выход, хоть через чердачное окно – лишь бы выбраться из этого проклятого места. Светка сжала лом потной ладонью и ринулась наверх.
Удивительно, но коридоры были совершенно пусты, общага словно вымерла. Если где-то за бесчисленными дверями и притаилась жизнь, то сейчас она опасалась показаться. Никого. Ни девок, ни выпивох, ни самого завалящего семейного скандала. Полная и абсолютная тишина, в которой трещат лампы накаливания и звенит настойчивая мысль, что надо отсюда выбираться.
Светка поднялась на второй этаж и прошла до конца коридора. Окно на улицу было забрано решеткой. Сунувшись в душевую и туалет, она увидела, что там то же самое – общежитие было надежно защищено от постороннего вторжения. Или наоборот? Ей вспомнились слова Варвары Львовны: «Если вы берете комнату, вы должны будете здесь жить». И почему в расшатанном состоянии в голову вечно лезет всякая дрянь?
Варвара Львовна. Точно. Светка развернулась и, все ускоряясь, пролетела по коридору. Наверх, туда, где неспящая комендантша сидит, как паук в центре своей паутины.
На третьем этаже было так же зловеще тихо. Разномастные двери вдоль коридора внимательно наблюдали за ней со страхом и любопытством: что будет делать безумная букашка в безмолвном ночном лабиринте? Светка покрепче сжала лом и решительно направилась вперед.
Ну, разумеется. Дверь комендантши наглухо закрыта, хотя все ночи до этого она и не думала ложиться. Ничего, сейчас поднимем – и Светка забарабанила в дверь что есть мочи.
— Откройте! Варвара Львовна, откройте! У меня срочное дело!
Тишина.
— Да пожар, блин! Потоп! Горим и тонем!!! Пожа-а-аар!!!!
Никого.
Светка побежала вдоль коридора, начала беспорядочно стучаться в двери, орать и материться. Вспомнила знаменитое:
— Что, никого нет? Тогда я поссу!
Не помогло. Потная, со странной дрожью во всем теле, она стояла одна посреди пустого общежития.
Нет, она все-таки уйдет, никто ее не удержит. Светка поднималась по лестнице и запнулась о консервную банку с окурками, которые вылетели и рассыпались по площадке. Свинство. Здесь везде свинство, с обшарпанными стенами и заплеванным полом. А главное – с неистребимой вонью вязкого, унылого несчастья.
В своей комнате она почему-то зажгла не торшер, а центральный свет. Белый, резкий, от которого в разные стороны прыснули по потолку тараканы. Светку передернуло. Как она раньше их не замечала? Как она не замечала отвалившейся штукатурки и облупленной мебели? Рваного линолеума в заплатках, под которым прела вековая грязь? Здесь все духота, грязь и сальность. Единственный плюс — окно не за решеткой.
Она подошла и распахнула створки, но ожидаемой струи свежего, прохладного воздуха не последовало. Снаружи стояла та же духота, воздух был неподвижный и липкий. Внизу – неширокая асфальтовая дорожка, газон и кусты. Что ж, уже хорошо, если придется падать.
Светка сдернула с кровати простыню и стала разрывать ее на полосы:
— Монте-Кристо хренова…
Каждый лоскут она привязывала и тщательно проверяла на прочность, весу в ней всего полсотни кило, но кто его знает. Простыня быстро кончилась, и в ход пошел пододеяльник. Закончив, Светка взяла один конец и примотала к батарее – радиатор хороший, чугунный, должен выдержать.
Второй конец импровизированной веревки повис на метр от земли – лучше не придумаешь. Теперь главное — не мешкать, и не терять времени.
— Удержать они меня хотели, — мрачно усмехнулась Светка. На столе она оставила деньги за комнату и испорченное белье, хотела еще записку написать, но передумала. Некогда. Да и неважно это, сюда она не вернется ни за какие коврижки.
Подергала за веревку — вроде нормально. Светка влезла на подоконник и спустила ноги вниз. Сердце колотнулось в груди и ушло куда-то в кишечник. Страшно.
Ватными руками она схватилась за простыню и натянула, не вставая с подоконника – вроде хорошо держится, а ну как под ее весом разойдется? Спускаться надо лицом к стене, поэтому Светка перекинула ноги в комнату и глубоко вздохнула. Поехали.
Простыня натянулась, левая нога скользнула в пустоту, пытаясь зацепиться за выбоины в кирпичах. Правая все еще лежала на подоконнике — страшно было окончательно отцепиться. После недолгих поисков носок левой ноги прочно встал в кирпичную выбоину, и Светка выдохнула: способ найден. Вот так она и пойдет вниз, перенося часть веса на стену и не нагружая веревку.
Пошевелив правой ногой, Светка потянула ее на себя, и почти уже сняла с подоконника, как вдруг… все вокруг нее неожиданно взметнулось вверх. Кирпич под левой ногой раскрошился, и она рухнула всей тяжестью тела на самодельную веревку, едва не выпустив ее из рук.
Когда сердце снова начало стучать, Светка обнаружила, что висит между этажами, цепляясь за веревку руками, зубами и правой ногой. И это было фиаско, ибо правая нога застряла в петле – с одной стороны, она не давала упасть, а с другой не давала двигаться. Светка висела между четвертым и третьим этажом как маринованная тушка курицы.
Что делать? Нога застряла намертво, скоро посинеет и отнимется. А потом кровь прильет к голове, и она потеряет сознание, отпустит веревку и наверняка свалится. Головой вниз. И все. О чем она только думала?
Светка попробовала подтянуться, чтобы влезть обратно в окно, но не смогла. Раньше надо было тренироваться. Ей захотелось заплакать и закричать, но кричать она уже пробовала, плакать было наверняка так же бесполезно.
— Мама… — сейчас ей очень хотелось к маме. Пусть и не к своей, но к какой-нибудь, которая могла бы у нее быть. К доброй маме, которая поможет и вытащит, и не будет ругать за все, что она с собой натворила. Но, подняв голову, она увидела, что все окна в общаге темны. Только ее окно полыхает безжалостным белым светом на всю улицу. Глупо и стыдно.
Если посмотреть трезво, всю Светкину жизнь можно охарактеризовать этими двумя словами: глупо и стыдно. Она всегда свято верила, что она не такая, как все, и жизнь у нее будет особенная. Но время шло, а жизнь оставалась ординарной, воздавать ей должное никто не спешил. И вот она решилась на подвиг, висит теперь вниз головой, собираясь убиться. Глупо. И все ее мысли о своей особой судьбе были такими же глупыми. Что она сделала за время, которое у нее было? Неудивительно, что мать ее не уважала и относилась с едва сдерживаемым презрением. За что уважать-то?
Светка зарыдала. Теперь стало стыдно. И страшно: как жить, если она ничтожество? Как вообще можно жить хотя бы средним человеком? Люди вокруг вызывали у нее брезгливое недоумение: они ведь невероятно ординарны, некоторые феерически глупы, но живут же, радуются. А она нет. У нее есть только постоянная тревога и разочарование.
Со стороны это, должно быть, смотрелось уморительно: висящее за ногу тело, рыдающее о своей никчемной жизни. Светка с ужасом поняла, что не понимает, то ли она смеется, то ли плачет. Ну и правда ржачно ведь – цирк с конями, да и только. И тут в окне показалась взлохмаченная седая голова:
— Ты что там, ржешь, что ли? Совсем умом тронулась?
— Желба, милая, как я рада тебя видеть! — Светка одним махом всосала все свои слезы и заулыбалась во весь рот. — Я в дерьме по уши.
— А то не видно, — проворчала бабка и нахмурилась. – Подожди.
Голова в окне исчезла, бросив Светку из эйфории в пучину сомнений и страха, тем более, что вслед за Желбой свет в окне погас, и все погрузилось в темноту. Но Желба снова возникла за подоконником:
— Ты только потише, не ори. Не дай бог Варвара услышит, ты и так натворила делов.
Интересно, так ее показательные выступления все слышали, но ничего не сказали? Что тут вообще происходит?
Желба попробовала потянуть за веревку, но не вышло, Светка была для нее слишком тяжела, да и застрявшая нога не способствовала.
— Надо еще одну веревку. Сейчас, погоди, – она снова исчезла в окне, потом появилась на мгновение, — и не отсвечивай.
— Желба, не уходи. Пожалуйста… — Светка сама не знала почему, но она сказала это шепотом.
— Придется. Жди и не дергайся. – Желба тоже шептала, — твое счастье, если Варвара тебя не заметит. Хотя она все знает, всегда все знает. Пусть ты и дурочка, но все может быть хуже. Намного хуже. Развяжется у тебя узелок, и хлопнешься ты башкой об асфальт.
— Может, оно и к лучшему.
— Ты думаешь, что ты умрешь? Размечталась. Вторую дату заслужить надо, а ты про себя и сама все знаешь. Нет, милая, будешь ты лежачая вот на этой постельке, в своем говне. И будет вот это окно, за которым годы отлетают и никак не кончаются. Так что виси и молчи. Я мигом.
Она сказала это и исчезла уже окончательно.
Чтобы понять, что такое вечность, надо хотя бы на обозримое расстояние к ней приблизиться. И Светке показалось, что она в нее заглянула – там, на веревке из постельного белья. Ничто и никогда не тянулось так долго, как пара минут до второго пришествия Желбы.
Она так и не поняла, почему нужно бояться Варвару Львовну. Но в целом Желба права, ситуация может стать еще хуже и безнадежнее. Да, и сейчас все стремно, но пока она жива и здорова – еще можно все исправить. Ну, может, не все. И не исправить, а построить заново, но все равно – можно сделать для них и для себя что-то хорошее. А потом будет поздно.
Но для этого надо отсюда выбраться, и чтобы веревка не подкачала, и чтобы Желба пришла вовремя и успела вытащить ее. И чтобы Варвара Львовна не увидела, что происходит в ее владениях. А то и правда, батарея оторвется или веревка лопнет, с нее станется.
— Тссс… Ты тут? – в окне снова показалась голова Желбы, и еще одна всклокоченная физиономия. Зачем она притащила Алексея? Уж лучше бы Джафара позвала, раз такое дело.
Шлеп… Бельевая веревка хлопнула ей по лицу и проскользила вниз. Желба повозилась внутри и снова просвистела:
— Хватайся за нее, мы тебя вытянем.
Ого, хватайся! А как схватиться, если ты и так изо всех сил вцепилась в простыню? Светка сглотнула трудный комок и попробовала перехватиться левой рукой. Нет, страшно отпустить веревку – если натяжение ослабнет, ее нога выскользнет из петли, и привет, асфальт.
— Я не могу…
— Через не могу. Хватайся. И давай побыстрее, у меня на душе неспокойно.
— У меня тоже, — подтвердил Алексей.
Его тут только не хватало с его предчувствиями.
Светка поднатужилась и все-таки ухватилась за веревку. На всякий случай обвернула ее петлей вокруг руки и немного дернула. Отлично. Но вторую не отпускала, продолжая тянуть простыню вниз. Желба с Алексеем переглянулись и ухватились за веревку в четыре руки:
— Ииии… ррр-р-аз!
Светкино тело поплыло наверх, петля вокруг ноги внезапно ослабла, и она почувствовала, как уползает вниз, держась исключительно руками. Черт возьми! И тащили они только за веревку.
— Простыню тоже тащите. Один туда, вторая сюда!
— Не командуй. Твое дело держаться.
Но Желба все-таки послушала Светку, и схватилась за простыню. Медленно, сантиметр за сантиметром, они поднимали ее, краснея от натуги. А она старалась помогать им, цепляясь носками туфель за стену, но получалось только хуже.
— Ногами не сучи.
— Я помочь пытаюсь.
— Лучше держись как следует. Не нравится мне все это.
Желбе было легче, у нее в руках была достаточно толстая простыня, в то время как Алексей тянул бельевую веревку, резавшую руки. Вот и подоконник. Еще чуть-чуть и она сможет перехватиться, чтобы втянуть свое тело внутрь. Внезапно Желба остановилась и замерла. Алексей тоже тревожно полыхнул глазами, глядя на дверь. Они переглянулись и вдруг оба, не сговариваясь, яростно потянули веревки на себя – Светка почти влетела в окно. Секунда, и руки ее спасателей уже тащили ее за джинсы, перебросив через подоконник.
Желба мигом втянула веревки, забросила их на батарею и захлопнула окно. Задернула шторы и кивнула Алексею, чтобы он подоткнул покрывало на растерзанной кровати. Потом плюхнулась на ковер, достала из кармана засаленную колоду карт и начала их тасовать с самым серьезным видом. Алексей присел на кресло и сцепил руки в замок, а Светка едва-едва успела принять более-менее приличную позу, как услышала, что дверь тихонько скрипнула.
Желба сдавала карты с самым беспечным видом. По три, потом по две, а потом по одной. Шмяк!
— Буби козыри. У меня шестерка. Я хожу.
Светка взяла свои карты, не поднимая головы, ей было почему-то страшно посмотреть в темноту коридора. Она уставилась в расклад и едва не вскрикнула: пиковая дама с грязной картонки смотрела прямо на нее. Во взгляде ее было холодное бешенство. Она знает, она всегда все знает, — снова мелькнуло в голове.
— Драсссьте, Варвара Львовна… — сдавленно пискнул Алексей. – А мы тут… картишками балуемся.
Светка подняла глаза. В полутьме мелькнуло бледное пятно лица комендантши с горящими глазами. Она смотрела прямо на Светку, она все знала, ее нельзя было обмануть. Варвара Львовна посмотрела и молча отвернулась. Звук ее шагов медленно удалился по коридору. Алексей выронил карты на ковер.
— Как думаешь, она знает?
— Конечно, знает. Ты что, тут первый день живешь?
Светка выдохнула и тоже бросила свой расклад. Сейчас Пиковая Дама была просто полинялой картой, смотреть там было не на что.
— Странная она какая-то. Даже я испугалась, хотя с чего бы это? Пусть она узнает, что случится-то? Испорченное белье я оплачу. Но это ненормально, не давать людям выйти из общежития. Пусть спустится со мной и откроет дверь – ни в жизнь не поверю, что она этого не может сделать.
Желба с Алексеем слушали ее и молчали.
— Знаешь, что, мы пойдем. Время позднее. А ты это… не делай глупостей больше, просто ложись спать. И поосторожнее теперь, с Варварой шутки плохи.
— В смысле? Какие шутки? Что она мне сделает?
Желба уклончиво пробормотала:
— Помни, все может стать хуже.
Когда дверь за ними закрылась, Светка сжала виски, готовые лопнуть. Это какой-то маразм, самый настоящий. Наверное, надо пойти к Варваре и действительно потребовать, чтобы она открыла дверь. Никто не имеет права ее насильно тут удерживать. Она перекатилась на коленки, чтобы встать с ковра, и тут снова увидела Пиковую Даму. Ноги подкосились. Да это же она, Варвара Львовна – ее лицо глядит с картинки. И во взгляде ее холодная, расчетливая злоба.
Светка плюхнулась на задницу и задумалась, что теперь делать. Разумеется, надо просто дождаться утра и уйти по-человечески. Только действительно дождаться, а не лечь спать, как советовала Желба. Надо включить большой свет, чтобы не клонило в сон. Светка подошла к выключателю, не глядя, ткнула пальцем, и ощутила резкую боль. Бах! Из выключателя повалили голубые искры и раздался страшный треск. Чудом, каким-то чудом, она успела отдернуть руку и отделалась небольшим онемением в пальцах. Пиковая Дама с ковра злорадно улыбалась.
Комната погрузилась во мрак. Светка отдернула шторы, и середину залил голубой лунный свет, а со стороны коридора углы наливались чернотой. Светка передвинулась в лунное пятно и опять увидела перед собой Пиковую Даму. Живым, осмысленным взглядом она смотрела на Светку, как смотрит паук на муху, запутавшуюся в паутине. Она была здесь. Совсем рядом.
Светка сдвинулась в самый центр лунного пятна, стараясь не касаться темноты даже краем одежды. Но то была слабая надежда – вдруг набежит облако и луна скроется? Тогда она останется в полной власти Пиковой Дамы, которая ждет во мраке пустого коридора с закрытыми дверями, которые умеют ничего не слышать.
Большое зеркало в шифоньере отражало лунный свет. Оно сияло светлым пятном посреди комнаты, поневоле притягивая взгляд. Светка посмотрела и увидела в нем свою жалкую, скрюченную фигуру, застывшую посреди ковра. Лицо ее было бледным, как у покойника, а волосы стояли дыбом.
Чем дольше она на себя смотрела, тем больше ей казалось, что лицо ее увеличивается в размерах. Находясь в фокусе внимания, оно словно приближалось, становилось больше. Светка очнулась, когда оно стало непропорционально большим и внезапно отделилось от тела. Черты перемешались, и вот уже на нем темные, тусклые глаза и тонкий рот с неприятной усмешкой.
Варвара Львовна подошла с другой стороны зеркала, а Светка не могла даже пискнуть от ужаса. Прикоснулась тонкими пальцами к поверхности и легко ее перешагнула. Встала на границе лунного пятна, сцепила руки в замок на животе и улыбнулась бескровными губами. Светка едва не умерла от страха.
— Мы, кажется, договорились, что вы соблюдаете внутренний распорядок?
Она осторожно пошла вдоль пятна, Светка молилась, чтобы луну не скрыло тучами. Хотя, по сути, чем оно могло ей помешать? Здесь она хозяйка, и никто не может противиться ее воле. Как будто прочитав ее мысли, Варвара Львовна усмехнулась.
— Я думала, вы разумный человек, но я ошиблась. Вы подписали договор, а теперь устраиваете дебош и портите имущество. Боюсь, что мне придется принять меры.
Теперь она стояла против света, спиной к окну. Светка видела ее, как темный силуэт, не различая выражения лица. Казалось, что в самой середине ее фигуры зияет черный провал, за которым нет ничего. Конец. Точка невозврата. Оболочка этой женщины, с ее умным лицом, была только прикрытием для бесконечной пустоты.
— Я заплачу за простыни.
— Разумеется. И это будет довольно дорого.
Комендантша качнулась и втянулась в лунное пятно.
— Света! Света!! Я потерял пуговицу!
Желтый дрожащий свет осветил комнату, и Варвара Львовна отшатнулась, прикрыв глаза рукой. Алексей, бледный и растрепанный, в жилетке, застегнутой через пуговицу, влетел из коридора.
— Извините…, — он странно трясся, но свечу не опускал. – Здесь где-то должна быть моя пуговица, я, наверное, на ковре обронил. Надо найти, а то я такую не куплю, это еще моя мама пришивала. Как память мне дорого…
Варвара Львовна не сказала ни слова, посмотрела на него веще-зловеше и стремительно вышла, растворившись в темноте коридора. Светка хотела что-то сказать, но Алексей прижал палец к губам и схватил за шиворот, потащив следом за комендантшей.