В предрассветной мгле чернел мрачный силуэт приземистого здания отдела полиции Усть-Ингульского района. Тусклый навесной фонарь освещал крыльцо. Во всём здании горело только два окна. Первое – окно дежурной части, расположенной справа от входа. Можно было даже разглядеть силуэты полицейских. Один стоял у открытой форточки с сигаретой в руке, другой подошёл к подоконнику и включил стоящий на нём электрочайник.
Второе светящееся окно располагалось этажом выше. Начальник Усть-Ингульского райотдела, полковник Воронцов Степан Макарович, находился у себя. Тучный лысый мужчина пятидесяти восьми лет с круглым загорелым лицом и невероятно добрыми печальными глазами, сидел за изрядно поцарапанным письменным столом, равнодушно разглядывая стоящую напротив настольную лампу с вмонтированными в неё электронными часами. Справа от лампы стояла фотография улыбчивой круглолицей девочки в сползающей на уши милицейской фуражке, из-под которой смешно торчали косички. На руках девочка держала щенка немецкой овчарки. В правом нижнем углу аккуратным детским почерком было выведено: «Маша Воронцова, 12 лет. Джек, 3 месяца».
Четыре часа ночи. Или утра. Идти домой смысла уже не было, да и никто не ждал его там. Его верный пёс Джек умер полгода назад. Немецкая овчарка, взятая ещё щенком из питомника, была, пожалуй, единственным существом, которая искренне и преданно любила Воронцова. Они прожили бок о бок семнадцать лет. Заводить нового щенка начальнику РОВД не хотелось – слишком много мороки, да и его Джека он точно не заменит.
– Степан Макарович, так что с делом о нападении на журналистку? Заводить или не заводить? – голос рядом вывел его из прострации.
– Что значит «заводить или не заводить»? – полковник отвлёкся от созерцания лампы и посмотрел на стоящего у входа сержанта. – Вызов был, осмотр места преступления произведён, есть двое пострадавших. Что вообще за вопросы, Сомов?
Тот помялся и почесал затылок.
– Мы с Левицким приехали в больницу, чтобы взять заявление у этой Калинковой. А там ДГБ. Говорят, езжайте отсюда, мы сами, она проходит у нас по делу.
– Что значит «езжайте»? – Воронцов засопел. – Она может у них хоть по пяти делам проходить. А дело о нападении – в нашей компетенции. Вы с самой Калинковой говорили?
– Так не дали же, – развёл руками Сомов. – Вообще сказали, что нападение на неё было инсценировано, чтобы скрыть факт кражи ею какой-то военной разработки.
Воронцов нахмурил брови и потянулся к лежащей сбоку стопке бумаг, там же были распечатанные на принтере фотографии с места происшествия. Девушка с внушительным синяком, выпученными глазами и душераздирающим взглядом.
– И это они называют инсценировкой? – он развернул фотографию перед Сомовым, ткнув в неё пальцем. – А что с таксистом? Объяснения взяли? Направление на судмедэкспертизу выдали?
Сержант ещё больше стушевался.
– Его Левицкий должен был допрашивать, пока я проводил осмотр места происшествия, а тут эти из ДГБ. Тоже за пояснениями. Усадили к себе в машину – и видай как знали.
– Пидорасы, – скривился Воронцов.
Тут лежащий на столе мобильный телефон разразился громким звонком. На экране высветилось «Старый Мудак» и рисованная морда барана в фуражке с пучком травы во рту. Потянувшись за аппаратом, полковник случайно смахнул стоящую на краю металлическую пепельницу в форме перевёрнутой милицейской фуражки. Она глухо ударилась о пол, рассыпав по старому паркету пепел и окурки.
Чертыхаясь, Воронцов поднял пепельницу, водрузив её на прежнее место на столе.
– Слушаю, – раздражённо проговорил он, отвечая на звонок «Старого Мудака», который продолжал упорно названивать, несмотря на позднее время.
– Макарыч, извини, что так рано, но сам понимаешь – служба, – раздался хриплый баритон на том конце.
– Эпизод с любезностями пройден. Дальше? – не желал церемониться Воронцов.
– Ты никак на посту? – продолжал звонивший.
– Допустим.
Воронцов нащупал в левом кармане кителя измятую пачку сигарет, а из правого вытянул зажигалку. Положив мобильный на стол и включив динамик, полковник прикурил сигарету и смачно затянулся дымом.
– Тут твои ребята были в больнице, хотели поговорить с журналисткой, на которую напали. К сожалению, сейчас это не представляется возможным. – Говорящий сделал паузу. – А вот таксист, который её подвозил, находится у нас. Можете забирать.
– Забирать? – Воронцов выпустил изо рта клубок дыма и сбил пепел сигареты – А не твои ли ребята полезли поперёк моих, чтобы его забрать? Ты мне сразу скажи, в чём подвох.
– Ну что ты? Какой подвох? – изображал предельную миролюбивость звонивший. – Мы в принципе уже его опросили, всё, что нужно узнали, теперь он ваш. Единственное – вы бы могли за ним подъехать группой и желательно со спецтранспортом?
– Лаврентич, ты часом не обалдел? Какой транспорт? Тут до вас пару шагов вразвалочку! – изумился полковник, однако абонент уже отключился.
Воронцов подошёл к окну, раздвинул пальцами слегка погнутые жалюзи и глянул на здание департамента госбезопасности, находящееся в квартале от Усть-Ингульского райотдела. На удивление, стоянка возле ДГБ была заполнена легковыми автомобилями.
Грубо выругавшись, Воронцов раздавил окурок о пепельницу и направился к выходу из кабинета. Со стоящей у двери вешалки он снял свою фуражку и водрузил её на голову. Сержант продолжал стоять на пороге.
– Дверь не загораживай, – начальник отделения строго посмотрел на подчинённого. – Иди Сан Санычу помогай — готовьте наш «бобик» на выезд.
Сомов быстро ретировался, а Воронцов окинул взглядом кабинет. Настольная лампа освещала золотистым светом разложенные на столе бумаги. Начальник отдела сгрёб их в одну кучу, собираясь закинуть в верхний ящик стола. Среди них лежали фотографии с места происшествия. Для них Воронцов решил выделить картонную папку.
Он снова пересмотрел снимки. На одной из них было запечатлено лицо журналистки крупным планом — с гематомами на скуле и подбородке, кровоподтёком на губе. Но больше всего Воронцова поразил её взгляд. Огромные глаза, в которых читались полное непонимание происходящего, ужас и мольба о помощи. Этот взгляд преследовал начальника Усть-Ингульского отдела полиции уже полгода. Именно таким взглядом смотрел на Воронцова его умирающий пёс Джек.
***
Спустя пять минут полковник Воронцов, младший лейтенант Левицкий, сержант Сомов и водитель Сан Саныч в стареньком милицейском «бобике» подъехали к управлению ДГБ. Припарковаться было негде: здание департамента госбезопасности и все подъезды к нему окружали автомобили различных марок и моделей, которые объединяло одно — наличие на крыше кузова светящихся шашек такси.
Водитель милицейского бобика выматерился по поводу того, что нет возможности поставить машину, и, высадив своих пассажиров, направил старенький автомобиль к единственному свободному прямоугольнику, находящемуся через дорогу, из которого только что выехала легковушка.
У входа толпились более тридцати мужчин, они пытались прорваться внутрь здания ДГБ. Их сдерживали два охранника на входе, ещё несколько человек стояли за дверью, готовые в случае необходимости блокировать проходную изнутри. Сотрудник ДГБ с погонами майора требовал у собравшихся разойтись немедленно и угрожал статьями Уголовного кодекса.
– Выпустите нашего человека! Сколько можно? Шесть часов его держите! – долетали до Воронцова слова таксистов.
Особо отчаянные пытались прорваться внутрь, остальные вступали в перепалку с охраной.
Воронцов и его подчинённые хотели направиться прямо к разгневанной толпе, однако молодой парень в форме ДГБ остановил их и пригласил проследовать за ним. Дэгэбист завёл полицейских во внутренний двор.
У старых кованых ворот их ждал немного сгорбленный и слегка располневший мужчина высокого роста. На вид ему было лет шестьдесят. Когда-то он, видимо, обладал хорошей выправкой и крепким телосложением, но в последние годы заметно одряхлел. О статусе встречающего говорила добротно сшитая форма с полковничьими погонами.
Прибывшие полицейские его знали – это был заместитель директора Департамента госбезопасности полковник Павел Лаврентьевич Дыня. Он сделал несколько шагов навстречу Воронцову и протянул руку для приветствия. Тот демонстративно провел своей правой рукой под носом, вытирая воображаемые сопли, и протянул в ответ.
– Макарыч, благодарю за оперативность, – полковник Дыня сделал вид, что не заметил пренебрежительного жеста. – Вы со спецтранспортом?
– Допустим, – холодно произнёс Воронцов и снова полез за сигаретами. – Объясни, на кой ляд тебе понадобился мой спецтранспорт? Неужто в ДГБ проблема со своим?
– Долгая история, – выдохнул полковник и махнул рукой. – Подгоняйте транспорт под ворота. Сейчас мы вам погрузим вашего таксиста.
– Хм. С каким это пор он стал «нашим»? – удивился начальник Усть-Ингульского райотдела полиции.
Воронцов связался с водителем и велел подъехать к воротам. Тут послышался гул клаксонов нескольких десятков автомобилей. До стоящих у ворот донеслись выкрики, в которых можно было различить даже отдельные фразы: «Вы там совсем оборзели? Отпустите его, козлы!».
– Ой, как тут всё интересно! – воскликнул Воронцов. – Это кино я, пожалуй, посмотрю.
Он обогнул угол здания ДГБ и вышел к его главному фасаду.
Пятеро таксистов попытались прорваться внутрь, требуя, чтобы отпустили их товарища. Им преградили путь охранники на проходной. К таксистам, штурмующим проходную, присоединилось ещё семеро отчаянных парней.
Спустя полминуты из здания выбежали десять человек в шлемах и массивных бронежилетах. В руках они держали щиты и дубинки.
– О, смотрите, «космонавтов» подогнали! – выкрикнул молодой таксист, указывая на спецназовцев в экипировке.
«Космонавты» вычислили в толпе «штурмовиков» трёх зачинщиков, тут же повалили их на землю и начали крутить им руки. Другие штурмующие в стороне не остались и пытались освобождать своих коллег, вступая со спецназовцами едва ли не в рукопашную. Но силы были неравны – спецназовцы тут же налетели на них, схватили под руки и поволокли вовнутрь здания.
– Да какие вы, нах, космонавты? Ублюдочные гоблины! – заорали оставшиеся, однако слегка отступили.
Полковник ДГБ Дыня стоял с озадаченным лицом, прикидывая, как об этом докладывать генерал-майору Соболеву. Воронцов, напротив, был бодр и весел. Хоть с Дыней они были и в равных чинах, начальник Усть-Ингульского РОВД был сам себе хозяин. Руководителем над ним, которому он подчинялся непосредственно, был только начальник городского управления внутренних дел – Данил Варфоломеевич Пастыко. Да и тот редко спрашивал с Воронцова, отдавая должное его более чем тридцатилетнему опыту. Хотя, как поговаривали давние сотрудники Адмиральского УВД, многие из которых были уже на пенсии, Пастыко не хотел лишний раз связываться с Воронцовым, поскольку тот был остр на язык, обладал хорошей памятью и знал о своём руководителе гораздо больше, чем кто бы то ни было.
– Колись, Лаврентич, что ж ты такого наворотил, что столько «шашечников» тебя штурмовать-то вздумали? – Воронцов хмыкнул и прислушался к выкрикам таксистов, в которых было всё меньше и меньше цензурного.
– А вот вы уедете – и мы разберёмся, – рот дэгэбиста скривился в ухмылке.
И тут самодовольное лицо полковника Дыни в одно мгновение перекосила гримаса. Раздались звуки разбитого стекла. Куском тротуарной плитки разгневанные таксисты разбили окно на проходной.
Второй булыжник полетел в витражное окно фасада здания. Разноцветные стекла посыпались прямо на людей в экипировке и беснующуюся толпу. Какой-то парень схватился за голову, другому осколок витражного стекла рассёк плечо. Стоящий рядом спецназовец смотрел на свою окровавленную кисть.
– Да ёкалэмэнэ, тут раненные!
– У кого близко аптечка? – раздалось по толпе.
– Вызывайте скорую!
Воронцов вынул сигарету изо рта и двинулся к толпе, всем своим видом выражая готовность вмешаться, однако Дыня схватил его за плечо.
– Макарыч, увозите таксиста от греха, с этими мы сами справимся, – практически взмолился дэгэбист.
– А не проще его сейчас отпустить, тем более что вы его уже допросили? – колко смотрел полковник полиции на полковника ДГБ.
Тот отрицательно покачал головой.
– А завтра весь город будет знать, что можно вот так прийти под ДГБ, разбить пару стёкол – и тебе выдадут любого задержанного…
– Ну, как знаешь… – хмыкнул Воронцов.
Он ещё раз глянул на толпу. Теперь уже никто не штурмовал проходную. Все столпились вокруг четырёх пострадавших. Проезжавшая мимо байкерша остановила свою хонду-круизёр с аэрографией чёрной пантеры на корпусе. Она раздвинула зевак и подошла к пострадавшим. На ней была мотоциклетная куртка, черная водолазка и кожаные брюки. Из-под серой банданы торчали длинные красные патлы. Выхватив у кого-то из таксистов бутылку с этиловым спиртом и сняв со своей головы бандану, она обмотала ею свою кисть руки и принялась вытягивать осколки из плеча одного пострадавшего и ладони другого. Не жалея спирта, байкерша обильно залила порезы, после чего туго перевязала протянутым ей бинтом.
***
Через пару минут к тыльному фасаду ДГБ подъехал «бобик» и стал аккуратно заезжать задним ходом прямо впритык к кованым воротам. В этот момент ворота распахнулись и двое дэгэбистов вывели парня с побитым лицом. Он закашлялся и сплюнул кровью на тротуарную плитку.
– Это как понимать? – Воронцов аж поперхнулся дымом от увиденного.
– Представь себе, этот таксист наотрез отказался работать с нашими сотрудниками, и просил, чтобы им занялась полиция, – объяснял полковник Дыня.
Парень снова закашлялся и приложил к губе пропитанный кровью носовой платок.
– Ваша работа? – Воронцов кивнул в сторону таксиста с разбитым лицом, намекая на происхождение его ран и кровоподтёков.
– Что ты? – Дыня рассмеялся. – Он – жертва нападавших, как и журналистка.
Начальник Усть-Ингульского райотдела подошёл к стоящему возле бобика в окружении сотрудников ДГБ таксисту. Оказывается, у парня была не только рассечена губа, но и, похоже, сломан нос.
– Знатно тебя отметелили, – вздохнул Воронцов, оглядывая побитую физиономию таксиста. – Тут говорят, ты сильно в полицию хотел?
Таксист кивнул и, кисло сморщившись, чихнул кровавыми соплями, забрызгав полковничий китель. Парень пробормотал невнятные извинения, однако его перебила какофония из автомобильных сигнализаций, заглушаемая гулом клаксонов. Подъехал эвакуатор и начал грузить машины такси, стоящие на парковке. К нему тут же подбежали владельцы авто и самые отчаянные таксисты. Толпа у проходной начала рассасываться, основные действия сместились к эвакуатору на парковке. Внимание толпы было переключено на них. Полковник ДГБ подозвал своих людей и стал давать им какие-то распоряжения. Закончив, он снова обернулся к коллегам из полиции.
Эпицентр событий сместился – самые ярые митингующие оставили проходную в покое и продолжили «войну» с эвакуатором. Кто-то запрыгнул на борт и пытался открыть кабину, чтобы выволочь оттуда водителя, другие стали перед автомобилем живым щитом и схватились за него руками, преграждая ему путь. Третьи запрыгнули на кузов и пытались снять с колёс крепления и открытый подъёмник, чтобы спустить по нему свои машины.
Около двадцати «космонавтов» ломанув к ним, достав дубинки, и с криками: «Руки за голову! На землю!» принялись винтить участников потасовки.
– Благодарю за содействие, Степан Макарович, – полковник ДГБ Дыня учтиво пожал руку Воронцову и кивнул его подчинённым. – Ну, вы езжайте, а с этими мы разберёмся.
«Разберёшься, как же. Знаю, как ты разбираешься», – подумал про себя Воронцов.
В милицейский бобик таксист залез с трудом. Ноги бедолаги подкашивались.
Усадив парня между Сомовым и Левицким, Воронцов запрыгнул на переднее сидение. Обернувшись, он глянул на таксиста.
– Слушай, объясни мне, если можешь говорить. Всё это хулиганьё с шашечками такси – твои кореша?
– Мои, – подтвердил таксист и закашлялся.
– А чего они, собственно, сюда съехались? Только из-за того, что тебя повезли на допрос?
– Не только, – замотал головой таксист. – Дело в том, что в ДГБ хотели, чтобы я дал показания под протокол о том, что видел, как пассажирка, которую я вёз, прежде чем на нас напали, переписывалась с каким-то чиновником в мэрии, – начал объяснять он.
– Что за пассажирка? – уточнил Воронцов. – Журналистка Калинкова?
– Да, та самая, – подтвердил таксист и снова закашлялся. – Я им объяснял, что, во-первых, мне проблемы с мэрией не нужны. А во-вторых, я не мог этого видеть, поскольку вёл автомобиль и следил за дорогой.
– С этого момента поподробнее. – Воронцов стал ещё более серьёзным. Он пристально смотрел на пострадавшего и слушал очень внимательно. – То есть, они тебя заставляли дать ложные показания?
– Да я сам дурак. Я ещё возле телецентра сказал их сотрудникам, что она во время поездки клацала в телефоне, возможно с кем-то переписывалась. Они и ухватились за эту фразу. А потом, уже у них в управлении, начали меня прессовать – мол, если вы видели, что она с кем-то переписывалась, то наверняка заметили, с кем и о чём. А как я мог это видеть, если я сидел за рулём и управлял машиной?
Таксист всё время кашлял и вытирал рот и нос, из которого сочилась красная жижа. Воронцов достал из кармана своего старого, но добротного пиджака чистый носовой платок и протянул его таксисту.
– Ещё спрашивали, видел ли я при ней какой-то прибор, – добавил таксист, вытирая подборок и распухший нос. – Я говорю, что кроме телефона я у неё ничего не видел. А они продолжают допытывать: «А держала ли она ещё что-то кроме мобильного телефона? Может, она в рюкзак за чем-то лезла, что-то доставала, перекладывала». Я говорю: «Поймите, я каждый день по двадцать-тридцать человек по городу перевожу. Меня не интересует, кто из них что держит, что откуда достаёт и что куда перекладывает». «А не показалось ли вам, что она вела себя как-то странно? Будто от кого-то скрывалась или пыталась что-то спрятать?».
– А почему они решили, что она должна была как-то странно себя вести или что-то от кого-то прятать? – пытался сопоставить факты Воронцов. – Откуда вообще к этой журналистке у них такой интерес? Они её в чём-то подозревают?
Таксист обречённо вздохнул и пожал плечами.
– Как они объяснили, у этой девушки находилась какая-то важная, ценная разработка, которую она накануне похитила и ехала, чтобы передать заказчику. И заказчик должен был её где-то ждать. Возможно, нападение было организовано потому, что заказчик не захотел с ней расплатиться. И начали мне описывать какого-то человека и спрашивать, не попадался ли он мне на глаза незадолго до нападения или после него.
– И как они его вам описывали? – в задумчивости поинтересовался Воронцов.
– Мужчина, лет шестидесяти, в пиджаке. Интеллигентная внешность, типичный инженер… Я им ещё раз объясняю: «Я никого не видел. Если кто-то подобный даже рядом стоял или проходил, я бы просто не обратил на него внимания, поскольку задачи присматриваться к людям в момент, когда я веду машину, у меня нет». А они: «Ну, вы же, не доезжая до телецентра, остановились. Вы же выходили из машины, осматривали местность. Наверняка могли кого-то заметить». Я говорю, что я остановился, потому что путь мне преграждал дорожный знак, которого раньше никогда там не было. Я остановился и подошёл к знаку, чтобы понять, стоит мне его объезжать или высадить пассажирку здесь, на месте, так как дальше проезда нет. Дальше я услышал посторонние звуки и увидел, как несколько парней в чёрных масках вытаскивают девушку из машины и пшикают ей в лицо из баллончика. Я подбежал, чтобы дать сигнал тревоги – меня сбили с ног и стали избивать.
Таксист ухватился за голову и начал часто и прерывисто дышать – видимо, вспоминая всё то, что с ним происходило.
– Эээ, приятель, совсем хреново? – Воронцов дотянулся до таксиста и потрепал его за плечо.
Левицкий протянул таксисту открытую бутылку с водой. Сделав пару крупных глотков, таксист продолжил.
– Далее в ДГБ меня снова начали спрашивать, видел ли я, как она кому-то звонит или отвечает на чей-то звонок. Я говорю: «Нет. Видел только, как она набирает что-то у себя в телефоне». «Она с кем-то перезванивалась?». «Нет. Только переписывалась». «А с кем? Вы разглядели фамилию или номер контакта?». «Во-первых, это не моего ума дело. Во-вторых, как вы себе это представляете? То есть я вместо того, чтоб вести машину и смотреть на дорогу, должен заглядывать в её телефон и смотреть, с кем она там переписывается?». «Ну вы же не могли не видеть? Она же рядом с вами сидела?». «Во-первых, она сидела на заднем сидении. Во-вторых, я уже объяснил, что я не мог этого видеть по той причине, что я держал руль и следил за дорогой». «Она вам не говорила, что она едет к кому-то на встречу?». «Нет. Она просто села в машину и просто назвала адрес». Потом показывают мне какой-то листик и говорят: вот распечатка её сообщений. Она связывалась с каким-то человеком. Он просил написать, где она сейчас находится, и журналистка ответила, что едет к телецентру. Я говорю: «Так если у вас есть эта распечатка, какое тогда имеет значение, видел я это или нет?».
Таксист на секунду прервался, чтобы снова отпить воды из бутылки.
– Они мне ничего на это не ответили. Начали спрашивать: «А кто владеет информацией о том, по какому маршруту двигается ваша машина?». Я объяснил, что у нас стоят GPS-трекеры и программа «Такси», все заказы и маршруты передвижения в ней фиксируются и отслеживаются. «А кто имеет доступ к вашей программе?». «Ну, начальник мой имеет, руководитель таксослужбы. Диспетчеры имеют – чтобы видеть, где я нахожусь». «А представители городской власти могут иметь к ней доступ?». Я говорю: ну, её же кто-то разрабатывал, утверждал, согласовывал. Наверное, кто-то имеет – в управлении транспорта или ещё где-то. Меня начали спрашивать, в каких я отношениях с представителями городской власти, кого я из них знаю, выходил ли кто-то из них ко мне на связь, предлагал ли деньги в обмен на информацию или какие-то услуги. Я тогда не выдержал: «Вы сейчас меня допрашиваете как потерпевшего, или пытаетесь сделать меня соучастником какого-то преступления, к которому я не имею вообще никакого отношения и о котором даже не знаю?». Мне начали объяснять: «Вы поймите, что вы оказались свидетелем какой-то опасной сделки, и то, что с вами произошло, может быть её последствием. Если вы нам всё расскажете, это поможет раскрыть и инцидент с нападением». Потом напечатали протокол и дали мне его на подпись. Я подписал первый лист, где были мои анкетные данные, второй. А потом смотрю… у меня глаза на лоб полезли, – эмоционально говорил таксист, не находя слов от возмущения. – Там было написано то, чего я вообще не говорил!
– И что же в этом протоколе было написано?
– Что журналистка, сидя в салоне моего авто, переписывалась с каким-то Стешкиным, который работает в должности начальника управления земельных ресурсов… Что он, как представитель власти, имеет доступ к нашей программе «Такси», которая фиксирует все наши передвижения. И что журналистка была с рюкзаком и писала ему, куда она сейчас направляется…
– Чего-чего? Стешкин? – переспросил, ещё больше удивившись, начальник Усть-Ингульского райотдела полиции. По его реакции было видно, что с этим человеком он если уж не дружил, то по крайней мере хорошо его знал. – А он к этой истории имеет какое отношение?
– Да в том-то и дело, что я не знаю! Я даже не знаю, кто он такой. А в протоколе мало того, что было написано его имя и отчество, так ещё и указана его должность. Я прям опешил от такой наглости! Говорю им: «Ребята, подождите. Я вам такого не говорил. Мне что, проблем с мэрией не хватало? Оно мне надо, чтобы мой хозяин с ними поссорился и нам ещё проверок нагнали?». «Вы поймите, мы хотим установить истину». «Да какую к чёрту истину, когда вы мне пытаетесь приписать то, чего я не говорил, чего не видел и не знаю?». «Ну вы же видели распечатку с её сообщениями». «Распечатку я видел. Ту, которую вы сами мне показали. Но того, как она ему это всё писала, я не видел». «Ну вы же сказали, что кто-то из представителей власти имеет доступ к вашей программе». «Вы мне задали вопрос: МОЖЕТ ли иметь кто-то доступ? Я ответил: теоретически может. Я просто это предположил. Я не утверждал это! И тем более не называл конкретные фамилии». А они прям тычут мне место, где я должен свою подпись поставить, и твердят – мол, это сущая формальность, мы уже провели необходимые следственные действия, это уже доказанный факт. «Так если этот факт у вас и так доказан, зачем вам нужна моя подпись? И если он ВАМИ доказан, почему Я должен под этим подписываться?»…
– А как начался сам штурм? – поинтересовался Воронцов. – Почему ваши товарищи решили, что вас надо вызволять?
– Дело в том, что дэгэбисты, как только меня сюда привезли, сразу изъяли мой телефон. Куда-то его носили, что-то там с него то ли копировали, то ли проверяли, – продолжал таксист. – А в это время под управлением ДГБ находились мои товарищи – ждали, когда меня выпустят, чтобы отвезти в больницу. И в соседнем кабинете этот телефон всё время звонил. В конце концов, в кабинет зашёл какой-то их сотрудник, очень раздражённый, и пожаловался, что на этот телефон всё время кто-то звонит, и идут сообщения в чат таксистов и в мессенджер. Мои коллеги переживают и интересуются, всё ли со мной в порядке, потому что меня нет уже два часа. Телефон был не при мне и я, естественно, ответить им не мог. Дэгэбисты начали ходить из кабинета в кабинет, выглядывать в окно, и по их разговорам я так понял, что под управлением уже начинаются беспорядки – собрались ребята, обеспокоенные тем, что я не выхожу на связь, и уже начали пререкаться с охраной на входе, требуя, чтобы к ним кто-то вышел и рассказал о моём состоянии. Тогда мне дали мой телефон и сказали: «Позвоните своим товарищам, пусть успокоятся». Я позвонил одному из товарищей, который звонил и писал мне в мессенджер. Они спросил: «Чего тебя так долго держат? Мы же тебя в больницу хотим отвезти». Я сказал, что мне подсовывают на подпись какую-то липу и выпускать не хотят. А мне уже реально становилось плохо. Потом я услышал звуки клаксонов, голоса под окнами, и понял, что они съезжаются и готовы брать управление штурмом. В этот момент какой-то дэгэбист вырвал у меня телефон и грубо ответил моему товарищу, что со мной всё нормально, я даю показания и скоро освобожусь, и чтобы они немедленно покинули площадку перед входом в управление, если не хотят проблем. Но товарищи мои, таксисты, тоже ведь не пальцем деланные. Они понимают, что если у кого-то из нас возникают проблемы, то это может коснуться всех. И мой товарищ по телефону ему так и заявил – что если через полчаса меня не отпустят или не отвезут в больницу, под управлением будет весь наш таксопарк, и если понадобится, перекроем магистральную улицу. А с утра здесь будут журналисты, правозащитники и депутаты горсовета, «это я вам как член профсоюза работников транспорта говорю». В итоге следак отключился, а начальник его начал мне претензии предъявлять: «Посмотрите, какую нервозную обстановку вы создаёте. Призываете к неподчинению, провоцируете открытый конфликт. Ваши товарищи уже собираются брать управление штурмом, улицы перекрывать, вызывать депутатов, прессу, нагнетать обстановку. Даром вам это не пройдёт. Поэтому подпишите протокол – и будете свободны. Либо у вас будут большие неприятности». Я разозлился: «Я, что ли, провоцирую? Это вы меня здесь держите, не даёте моим товарищам отвезти меня в больницу, ещё и липу какую-то суёте мне на подпись. Неприятностями мне угрожаете? Если здесь со мной что-то случится, неприятности будут у вас!». Я тогда дэгэбистам сказал, что если дело о нападении расследует полиция, то общаться я буду с полицией. А дело о приборе пусть расследуют без меня – мне об этом ничего не известно.
Таксист снова чихнул. Брызги крови и соплей разлетелись во все стороны, зацепив находящихся в салоне «бобика».
– Саныч, езжай уже! – скомандовал Воронцов.
– Куда? В отделение? – переспросил водитель, взявшись за руль.
«А действительно, куда? – задумался Воронцов, снова взглянув на толпу, которая хоть и приутихла, но расходиться явно не собиралась. – Если к нам в отдел – эти оголтелые тут же припрутся отсюда туда, это как пить дать. В здании, двадцать лет не видавшем ремонта, нам только разбитых окон и выломанных дверей не хватало…».
Он внимательно посмотрел на таксиста. Носовая перегородка парня неестественным образом выезжала влево, а правую часть его лица заливала обширная гематома. И, казалось, за время его общения с ним она стала ещё больше и приняла какой-то совсем уж нездоровый оттенок. Внутренний голос даже не говорил, а орал полковнику, что этого парня надо срочно везти в больницу.
– Не, Сан Саныч. Ему в больничку надо. Глянь, какой у него ужасный вид, – прикинул полковник.
И пока водитель заводил машину, Воронцов начал догадываться, почему полковник Дыня, обычно очень хладнокровный и не заморачивающийся насчёт соблюдения прав и свобод всех тех, кого к нему привозят, вдруг прислушался к таксисту и решился отдать его полицейским. И «спихнуть» не кому-нибудь, а в Усть-Ингульское РОВД, находящееся в двух шагах отсюда. Было понятно, что если таксиста повезут в райотдел полиции, то оставшаяся толпа, ещё более разозлённая ситуацией с эвакуатором и их задержанными товарищами, будет штурмовать уже не управление ДГБ, а Усть-Ингульское РОВД. И депутаты, правозащитники и журналисты, которыми пригрозил дэгэбистам «представитель профсоюза работников транспорта», с утра приедут уже туда. А если у них и возникнут вопросы к управлению ДГБ, Дыня только разведёт руками и скажет: «Мы готовы были этого таксиста выпустить, но приехала полиция и забрала его к себе на допрос».
«Подставить, значит, меня решил, тварь?», – неприязненно подумал Воронцов.
– Так что, куда едем? В первую городскую? – уточнил водитель.
Таксист на заднем сидении замотал головой и пальцами показал цифру «три».
– В третью, транспортную, – прохрипел он. – У нас с ними договор.