Дворничиха Бадмаева выдохнула, пытаясь рассмотреть, какую форму примет облачко пара. Но оно скукожилось и втянулось в серую тьму, как и сотни других выдохов, сделанных ей за сегодняшнюю ночь.
— Не спится? — сзади неслышно нарисовался бомж Валера. Бадмаева едва не подпрыгнула на полметра, и с трудом сдержала рвущееся матерное слово.
— Чтоб тебя, Валера… Не надоело?
— Неа, — сощерился бомж, — прикольно же.
Дураком жил, дураком помер, и ничего не поменялось. Но хоть согласился помочь, и на том спасибо. Она, ангел Коля, да околевший пять лет назад Валера — вот и весь их дозор.
Сегодня такая ночь, что спать нельзя. Жадная, безглазая, жаждущая захапать себе все без остатка, выпить свет и тепло до самого донышка. Она приползла со стороны Мясокомбината, навалилась брюхом на город, придавила и поерзала, чтобы погасить лишние фонари и окна. Декабрьская стынь и бесконечная тьма — больше ничего в мире не было.
Но это только кажется, Бадмаева знала, что под прикрытием тишины творится недоброе.
Скоро, совсем скоро задрожит земля, зазвенит в ухе высоковольтным проводом, а потом заклубится туман и покажется вдали Дикая Охота. Без единого звука будет она приближаться, беснуясь, чтобы поглотить каждого, нечаянно оказавшегося на пути.
Бадмаева уже не первый год дежурила в самую длинную ночь. Стояла, со страхом разглядывая в приближающемся мареве синие ментовские мигалки, кумачовые знамена, кресты и хоругви. Бесы ехали на BMW и Мерседесах, трещали на вздутых животах рясы и дизайнерские костюмы, белели в непроглядной тьме белесые, мертвые зрачки. Смотрели и грозили посиневшими, разбухшими пальцами с золотыми перстнями, обходя стороной ее шестнадцатиэтажку.
— Мы вернемссся, вернемссся…
Каждый год становилось их больше. И Бадмаева понимала, что тонкая, с вечера прокопанная в снегу канавка их не остановит. Страшный год пришел, ночь в нем длинная, тянется аж с самой весны.
И тут заскрипели тормоза, далекие клубы тумана исчезли за ярким сполохом фар. Одна машина, другая, третья — полный двор понаехало, да все черные, длинные, как катафалки. Хлопнув дверью, вышел из первой приземистый мужик в длинном черном пальто, и направился прямо к Бадмаевой.
— Здорово, Бибиянур Салахтиновна, — тянет крупную ладонь, да не пожмешь ее. Тусклый свет фонаря просвечивает сквозь пальцы, сквозь дорогое пальто и малиновый пиджак под ним.
— Здравствуй, Тяпа.
Бадмаева старается не смотреть ему в лицо — там, чуть повыше глаза, небольшая багровая дыра. Вроде и видела уже, а все равно неприятно.
— Что это вы к нам?
— Так ночь сегодня выдалась неспокойная, — Тяпа кивнул вперед, туда, где продолжал клубиться и расти туман. — Много их. Не удержитесь.
— Виктор Петрович, — подскочил к Тяпе симпатичный высокий парень в кожанке, — мы готовы, я пацанов расставил.
— Спасибо, Сережа, вы там не зевайте. — он достал из внутреннего кармана пальто пачку «Парламента», закурил, и Бадмаева даже почувствовала знакомый сигаретный запах.
— Никогда бы не подумала, что мы тут с вами стоять будем, свой дом защищать.
— Ночь слишком длинная, Бибиянур Салахтиновна. Слишком. Сколько лет уже длится. Вы родились, я родился, все ночь была. Рассветет иногда, помажет небо светленьким, а потом опять ночь. И все же будет день, вот мамой клянусь… — Тяпа рассмеялся, — обязательно будет. Ибо ни одна ночь не длится вечно.
Он ткнул пальцем в приближающихся бесов:
— Они тоже это чуют, потому и бесятся.
Бадмаева прислушалась к наступившей тишине и поняла, что дом не спит. Они все были с ней, прислушивались к шорохам, тревожно всматривались в темноту, боялись и вздрагивали.
Ибо страшно надвигающееся.
Но ни одна ночь не длится вечно.
https://sun9-9.userapi.com/impg/uHjQAodJ6ew614frJOiVE—WxRQVElS6LiU5uQ/l6vfyXfICwQ.jpg?size=512×341&quality=96&sign=f0bf4e5f017bb2932bdbca932c40ec0a&type=album