— Какой он у тебя… решительный, — прошептала Катрин Эскотт не то со страхом, не то с благоговением.
— О да, — так же шепотом ответила Корделия, — решительный.
Мать и дочь послушно сидели рядышком на диване, где Мартин рекомендовал им оставаться. Сам он, комната за комнатой, методично обходил дом. Двигался плавно и бесшумно. Корделия краем глаза замечала его то в одной двери, то в другой, а минуту спустя он уже смазанным силуэтом возник за окном.
— Что он делает? – спросила Катрин.
— Ищет.
— Кого? В доме никого нет.
— Он должен сам убедиться. Пока не убедится, не успокоится.
— А у меня кот, — забеспокоилась Катрин, — аркадийский кун.
— Кота не тронет, — успокоила ее Корделия, — если не голодный конечно. А вот если голодный…
— Зачем кота? Не надо кота! – всполошилась леди Эскотт. – Там в холодильнике еда есть.
— Мама, успокойся, я пошутила.
На пороге возник Мартин. Возник неожиданно, посредством неуловимого пространственного парадокса, будто всего мгновение назад самозародился из теней, световых пятен и торсионных полей. Будто вдохновленная неким творческим импульсом материя сопряглась в молекулы и породила живое наделенное разумом существо. Вселенная всего лишь пожелала, вычерчивая в глубинах смутный образ, и вот он возник — грациозный, сильный и безумно красивый. Корделия невольно зажмурилась.
Его задумали как безупречное оружие. Нет, своего разумного киборга Гибульский прежде всего видел человеком, эрзац-сыном для обезумевшей матери, но сама кибернетическая основа, сам ствол, на который гениальный нейрокибернетик привил отросток души, был взращен людьми как инструмент разрушения. Эти безупречные мышцы, гибкость и упорство связок, прочность костей, плавность и неукротимость движений, их завораживающая целесообразность, согласованность подчинялись и возводились в степень с единственной целью – во имя запредельной эффективности этого оружия.
Вся история человечества – это история оружия. Нет иной цивилизационной области, в которую люди, с начала времен, не вложили бы больше ресурсов и дарованных свыше талантов. Нет, ни картины, ни статуи, ни поэмы есть подлинные памятники и произведения искусства. Истинные шедевры, рожденные гением, это оружие. Оружие – средоточение страсти, таланта, вдохновения и тщеславия. Оружие – пик человеческой изобретательности, апогей инженерной мысли. Над чем бы не трудился пытливый ум, к каким бы тайнам не простирал свое любопытство, какие бы открытия не делал, обладатель этого ума неизменно замыкал свои изыскания на потенциале разрушения. Титан эпохи Возрождения Леонардо в своем времени прославился отнюдь не как художник. Для Людовика Сфорца он изобретал военные машины, пушки и мортиры. Названный в более поздние века гуманистом Леонардо изобрел скифскую колесницу – жуткое устройство, призванное оставлять на поле боя салат из рук, ног и голов. Говорят, что война – катализатор прогресса. Любые открытия, изобретения обращаются в инструмент смерти, и лишь потом, после убедительной демонстрации своих разрушительных возможностей, плод научных изысканий оборачивается к людям созидательной стороной. И киборги не исключение. Их с самого начала задумывали как универсальных солдат, неуязвимых убийц, которых не посетит сомнение. Они должны были бесприкословно выполнять приказы, безропотно умирать и сеять смерть. Это уже позднее появились Irien’ы и Mary, безобидные гражданские модели, а изначально заказчик требовал только оружие.
А самое эффективное оружие всегда произведение искусства. Это пародоксальное сочетание гармонии и разрушительной силы. Временами, наблюдая за Мартином, Корделия испытывала необъяснимые приступы – к сердцу подкатывал ком какого-то щемящего ужаса. Это случалось в те редкие моменты, когда она вспоминала, что перед ней воплощение нечеловеческой смертоносной силы. Да, по большей части он — человек, но человек способный, не особо затрудняясь, пройти по маленькому городку, подобно той скифской колеснице Леонардо, и оставить за собой такой же салат из рук, ног и голов. Идеальное безумной красоты оружие, завораживающее своим совершенством. Осознает ли сам Мартин свои возможности? Осознает. И как будто стыдится.
Однажды в трущобах Старого Стамбула, когда они вышли из лавки торговца древностями, дорогу им преградила компания из пяти человек в масках. Серьезного оружия у них не было, только виброножи и станнер. Вероятно, одна из многочисленных местных банд, специализирующихся на богатых туристах. У Корделии мелькнуло предположение, что грабителей навел сам торговец, пожелавший удвоить заработок. Корделия не искушала местный криминалитет украшениями или голографическим блеском банковской карты, но что-то в ее уверенном поведении, да и стоимость одежды могли много сказать знатоку, подсказать подлинную стоимость добычи. Зрелая состоятельная дама, а с ней – симпатичный парень сомнительной боеспособности. Избалованный любовник, почти домашний питомец. Сложения скульптурного, но скорее деликатен, чем грозен. Сбежит и бросит свою благодетельницу. Или благодетельница охотно облегчит свой банковский счет, чтобы спасти от синяков своего мальчика. Эх, как же они ошибались!
— Степень допустимых повреждений? – тихо спросил Мартин, едва те пятеро, в хищном упоении, шагнули навстречу.
— Минимальная, — ответила Корделия, — постарайся никого не убить.
Схватка длилась недолго. Корделия даже не успела испугаться. Был миг изумления. Он ли это, тот цепенеющий от страха мальчик, которого она когда-то кормила овсянкой? Именно в том переулке Корделия впервые ощутила приступ благоговейного ужаса. Мартин двигался так быстро, выверенно и безжалостно, как не смог бы двигаться ни тренированный спецназовец, ни один распиаренный кинематорграфом мастер боевых искусств. Движения его были метки и скупы, без какой бы то ни было кинематографической лихости. Ни размаха, ни зрелищности. Корделия успела заметить, как перекувыркнулся тот, у кого был станнер. Другой отлетел, третий согнулся, четвертый схватился за ушибленное колено, пятый баюкал вывихнутую кисть. У этого пятого был нож, и он успел замахнуться. Это уже потом Мартин показал ей запись, траекторию, по которой двигался. А в момент инцидента Корделия видела только смазанные пятна.
Так обычно присходит в фантастических фильмах, где герой обретает способность опережать время, ускоряться с помощью волшебного зелья или заклинания. Все его враги будто оказываются под водой, сонными и вялыми. Сгустки плазмы продираются сквозь воздушную преграду, будто атмосфера загустела и уплотнилась. Брошенные виброножи обретают способность к плавному парению. А герой, не особо утруждаясь, обходит препятствия и крушит врагов, которые беспомощны и почти слепы. На глазах Корделии разыгралась подобная сцена. Нет, время не замедлилсь, и Мартин не двигался с какой-то сверъестественной скоростью. Его противники не обладали особыми боевыми навыками, кроме опыта уличных столкновений. Это были обычные мелкие грабители, привыкшие брать числом, а не умением. Так же легко с ними справился бы и опытный телохранитель-человек. Правда, у Мартина это получилось эффектней.
Когда они вернулись в гостиницу, он спросил:
— Ты испугалась?
— Чего?
— Ты увидела, на что я способен. Ты меня теперь боишься?
Он ждал ответа с какой-то потаенной тоской.
— Мартин, я всегда знала, на что ты способен.
— Но ты испугалась! – упрямо повторил он.
— Я свое давно отбоялась. Еще в медотсеке «Подруги смерти». Это тогда мне следовало бояться.
— Так ты на меня не сердишься? Я никого не убил.
Она взяла руку Мартина, ту самую, в которой таилась смертоносное искусство, погладила, а потом прижалась к ней щекой.
— Мартин, родной, не имеет значения, какими сверхспособностями ты обладаешь. Значение имеет только твой выбор, цель, с которой ты эти сверхспособности пускаешь в ход. Посмотри вокруг. Любой из окружающих нас предметов может стать орудием преступления. Может быть обращен в оружие. Подставка для цветов или кофейная чашка. Все что угодно. Есть отдельные даже спецкурсы по самообороне, на которых обучают производить эту метаморфозу – превращать безобидные предметы обихода в кинжал и гарроту. Поверь мне, жажда убийства, наслаждение властью и безнаказанностью не зависят от физических возможностей. Очень часто главным злодеем оказывается персонаж телесно слабый, и даже ущербный. А вот тот, кто щедро одарен природой, гораздо чаще проявляет великодушие. Потому что сила это ответственность и великодушие. Понимаешь?
Он кивнул.
«Возможно, моя любовь – это единственное, что удерживает Мартина от этой отвратительной мутации, от превращения в убийцу. А если меня рядом не будет? Если он останется один? Хватит ли у него душевной зрелости, чтобы сохранить свою человечность? Не механизироваться?»
С тех пор Корделия прилагала все возможные усилия, что не попадать в сомнительные ситуации, в которых исход определялся бы боевой программой, а не человеческим разумом. Мартин учился взаимодействовать с миром на паритетных условиях. Он осознал свою силу, почувствовал свое превосходство. Он учился эту силу контролировать, конвертировать ее в спокойствие и уверенность.
Корделия вновь залюбовалась им, стоящим на пороге. Он – ее защитник, ее внешний контур, ее несокрушимая линия обороны.
— Нашел кого-нибудь? – с напускной серьезностью спросила Корделия.
— Нет. Только кота.
И… облизнулся. Катрин тихо ахнула. Возникший серым, сумрачным клубком аркадийский кун потерся о ноги киборга.
Дом матери Корделии понравился. Уж во вкусе леди Эскотт не откажешь. В кое-каких излишествах она себе не отказывала, но деньги дочери на обустройство потратила с толком. Уютное жилище состоятельной немолодой светской львицы. Двухэтажный коттедж в земном среднеземноморском стиле, с французскими окнами, огромной террасой, садом и фонтаном. Легкая светлая мебель, стилизованная под земную старину. Обивка, декорированные стены, занавеси на окнах – все в единой цветовой гамме. Вероятно, эта стилизация под двадцатый век представлялась Катрин доказательством подлинного аристократизма. Разве потомственные аристократы не окружали себя антикварной мебелью и вазами эпохи династии Мин? Разве кресла и комоды времен какого-нибудь Наполеона III не пользовалась у них особыми спросом? Конечно, в XXII веке такую аутенчиную мебель уже не достанешь, но почему бы не прибегнуть к легкому подражанию? Это же так шикарно! Все эти старинные лампы, абажуры, книжные полки, каминные решетки. И кочерга. Мартин с большим интересом изучал этот некогда популярный предмет земного быта.
Гостевая спальня в доме была одна, и Корделия попыталась отправить Мартина спать в гостиную на диван. Но он молча разложил поперек двери спальный мешок, найденный на чердаке (имущество сбежавшего третьего мужа, любителя затяжных, пикников на природе) и с упрямым сопением в этот мешок забрался.
— Мартин, ты же убедился, что в доме никого нет, — напомнила ему Корделия.
— Это незнакомая мне локация, — ответил из своего мешка киборг, — вероятность чрезвычайной ситуации 27%.
Корделия вздохнула и попыталась устроиться поудобней. Один из двойняшек выразил недовольство пинком в печень. «Неблагодарные, — подумала Корделия, — какие же вы все… неблагодарные. Эх…»
В темноте плакал ребенок. Тоскливо, потерянно. Корделия, в зыбкой неопределенности, между бодрствованием и сном, пыталась понять: кто? Кто-то из двойняшек? Нет, они еще не умеют. И причин у них нет. Они еще ничего не знают об этом мире, чтобы вот так громогласно, отчаянно изнывать от обиды. Они еще в блаженном пренатальном беспамятстве. Их еще не изгнали из рая с напутствием «добывайте хлеб в поте лица своего». Их легкие еще не расправились. А когда это произойдет, это будет их первая телесная мука, первое усилие, которое породит боль и крик. И плачет не младенец. Кажется, даже не ребенок. Ей снится? Сны бывают такие яркие, осязаемые. Обычно человек не осознает, что участвует в сновидении. Гораздо реже случаются сны осознанные, когда сновидец полноправно участвует в сюжете и даже им управляет. Есть даже целая эзотерическая дисциплина – управление сновидением. Корделия ко всему эзотерическому относилась с изрядной долей скепсиса, но полностью не отрицала, так как с ней самой, без техник и медитаций, случались осознанные сновидения. Может быть, это еще одно? Подсознание приоткрыло дверь в параллельную реальность, позволив ей заглянуть туда в ясном уме и твердой памяти. Может быть, ей следует идти на звук? Психологи объясняют подобные явления вытесненными воспоминаниями, забытыми детскими травмами. Мозг генерирует иллюзию плача, чтобы Корделия, в конце концов, ухватившись за эту нить, спустилась бы в лабиринт и нашла затаившегося там Минотавра. Но в этот момент Корделия услышала шорох. Это Мартин шевельнулся в своем мешке.
— Мартин, — позвала она.
Он сразу отреагировал. Выскользнул из мешка и застыл, прислушиваясь.
— Что это? Будто плачет кто-то.
— Да, я слышу. – Он переместился к окну.
Корделия села и зажгла ночник. Теперь, когда она окончательно проснулась, плач слышался более отчатливо. Нет, это не ребенок. И не женщина. За дверями гостевой спальни мелькнул свет. Глаза Мартина сверкнули, но тут же погасли. В дверь деликатно постучали.
— Корди, дорогая, ты не спишь?
Корделия вздохнула. Она бесчисленное количество раз просила не называть ее «Корди».
— Нет, мама, не сплю.
Дверь отворилась, и появилась леди Эскотт в элегантном шелковом пеньюаре. В руках у нее был крошечный светильник, в котором металось искусное подобие огненного лепестка.
— Ты тоже это слышишь? – спросила Катрин, приближаясь к постели дочери.
— Да, плачет кто-то.
— Это уже вторую ночь. Вчера я была уверена, что это сон.
— Я тоже думала, что сон, — отозвалась Корделия.
Мартин на какое-то время вернулся к окну, видимо, анализируя ситуацию и просчитывая вероятности.
— Я пойду посмотрю, — сказал он. – А вы закройте дверь и ждите.
— Так и пойдешь? В трусах? – окликнула его Корделия.
Но киборг уже исчез.
Леди Эскотт, которая с неожиданной для такой самоуверенной дамы с легкостью признала за Мартином верховную власть, рысцой побежала следом и активировала предохратительный сенсор на входной двери. Корделия встала и тоже набросила халат.
«Отныне моя участь ждать и беспокоиться», подумала она.
Ее мать, леди Эскотт, напротив, пребывала в каком-то суетливом воодушевлении. Неожиданное примирение с дочерью, ее согласие переехать из пансиона, известие о внуках озарили ее жизнь подобно разноцветным театральным прожекторам, умело сведенных светотехником на главной героине, и леди Эскотт, пребывавшая уже не первый год после бегства последнего мужа в тоске и депрессии, внезапно воспарила, как символическая надувная фигура над стадионом. В ее жизни вновь что-то происходило! На нее вновь обращали взгляды! Корделия видела, что ее мать едва не лопается от желания немедленно устроить всегалактическую онлайн-конференцию и оповестить всех когда-либо ей знакомых, что вот сейчас в ее доме находится ее дочь – Корделия Трастамара Геральдийская, глава холдинга «Медиатраст», владелица контрольного пакета акций «DEX-company», и находится здесь со своим уникальным потрясающим киборгом, который такой и есть, как о нем пишут, и даже лучше. И она бы сделала это, если бы Корделия еще в пансионе не пригрозила ей самыми страшными карами (снять с довольствия раз и навсегда).
— Учти, мама, если в окрестностях твоего дома… если в окрестностях Фалелеса появится хотя бы один журналист… И подружке своей Клаудии передай! – И добавила тихо, страшно и задушевно: — Разорю.
А Мартин, чтобы усилить эффект, инфернально сверкнул глазами и скрутил в узел ложку. Леди Эскотт торопливо кивнула. Корделия сделала лицо попроще и дала пояснение к предшествующей реплике:
— Когда уеду, тогда всем и расскажешь. Мы тебе голографии оставим.
Они снова сидели бок о бок и прислушивались. Ни единого звука снаружи не доносилось. Корделия поймала себя на чувстве внезапного горького сожаления. Это сожаление, и прежде ее посещавшее, перемежалось с приступами гордости и восхищения, того самого, опьяняюещго, возносящего, которые она испытала накануне, глядя на бесшумно возникшего в гостиной Мартина. Светлая грусть впервые посетила ее, когда Мартин однажды утром самостоятельно покинул их квартиру на Новой Москве и отправился за покупками. Это был его первый опыт взаимодействия с миром, с людьми без посредника и защитника. Он справился сам. Без нее. И с тех пор он уходил все чаще. А она ждала. Она им гордилась, гордилась его отвагой, его решимостью. И в тайне замирала от страха. Он больше в ней не нуждается. Он ей не принадлежит. Она этого и добивалась, к этому стремилась, к его независимости и автономности. Так почему же ей страшно?
Корделия сделала над собой усилие и отогнала мрачные мысли. Она не будет играть в «Умную Эльзу». Хватит. Неожиданно в вирт-окне домофона возник Мартин. Корделия вздохнула с облегчением, а Катрин бросилась открывать. Киборг вошел стремительно и сказал:
— Мне нужны одеяло и скотч.
— Что? – не поняла Катрин. – Виски?
— Все-таки кого-то съел, — пробормотала Корделия. – Мама, скотч это такая липкая лента.
Катрин застыла в нерешительности. Похоже, что бытовые мелочи в таких незначительных масштабах редко оказывались в сфере ее интересов.
— Я сам посмотрю, — сказал Мартин и скрылся на кухне.
Скотч он нашел. Розового цвета с блестками.
— Гламурненько, — хмыкнула Корделия.
Катрин захлопала в ладоши.
— Ах это… Да, да, эту волшебную ленту мне подарил кузен Филипп. Помнится…
— Мама, потом.
Вместо одеяла Мартин прихватил свой спальный мешок. И снова исчез.
— Зачем ему мешок? – с тем же благоговейным ужасом спросила леди Эскотт. Глаза ее сияли.
— Поймал кого-то, — спокойно пояснила Корделия.
— А кого?
— Сейчас узнаем.
Где-то вдалеке послышалась возня. Затрещали кусты. Но длилось это недолго. Вновь наступила тишина. Вновь тихий плач. Но даже не плач, а приглушенный скулеж. Это была бесконечная, бессвязная жалоба, перемежаемая стонами и всхлипами. И эта жалоба приближалась. В вирт-окне вновь появился Мартин. На плече у него лежал какой-то объемистый тюк. Когда Катрин впустила его в дом, Мартин втащил этот внушительный, в человеческий рост, сверток и прислонил к стене. Сверток являл собой наполненный человекоподобным содержимым спальный мешок, аккуратно перевязанный скотчем. Из отверстия торчала голова. И эта голова издавала хныканье и скулеж. Корделия невозмутимо наблюдала за происходящим. Катрин прикрыла рот рукой.
— Кто это? – спросила она.
Корделия поднялась, намереваясь приблизиться, но Мартин сделал предостерегающий жест.
— Не подходи.
— Мартин, кто это?
Человекообразное содержимое мешка продолжало всхлипывать. Корделия разглядела грязные, свялявшиеся волосы, залитое слезами изможденное лицо. Торчащие скулы, запавшие глаза. Цвет кожи – землисто-серый. Потрескавшиеся губы шевелились. Корделия различила слова.
— Голодный… голодный… Кеша голодный… Кеша голодный…
И тут же ровная механическая речь.
— Критически низкий уровень энергоресурсов. Возможно отключение.
И снова всхлип.
— Голодный… голодный…
Корделия в изумлении уставилась на Мартина.
— Так он…
— Да, киборг.
Корделия обернулась к матери.
— Мама, быстрей, горячий сладкий чай. Сахара побольше.
Катрин порысила на кухню.
— Он… DEX?
— Нет, Irien, — ответил Мартин.
— Irien? Этого только не хватало!
Irien продолжал всхлипывать.
— И это еще не все, — продолжал Мартин.
Что-то в его голосе заставило Корделию насторожиться.
— А что еще?
— Нестандартная для Irien’a активность процессора. И запрошенный мною пакет данных тоже… нестандартный. Даже не пакет. Обрывки, цифровые клочья. Нестандартное поведение.
— Ты хочешь сказать…
Появилась Катрин с кружкой, исходящей паром. Мартин взял у нее из рук кружку, сделал глоток и одобрительно кивнул. Затем приблизил кружку к лицу Irien’a, который не переставал раскачиваться и бормотать. Уловив тепло и аромат, киборг как птенец потянулся к источнику углеводов. Его затрясло, он издал странный, умоляющий, высокий звук и, казалось, готов был вцепиться в кружку зубами. Пил он с каким-то утробным подвыванием, захлебываясь и задыхаясь. Даже когда кружка опустела, он продолжал со свистом втягивать воздух, вылавливая последние молекулы. Мартин отнял кружку. Киборг потянулся и завалился на бок. Он даже пытался ползти вслед за неожиданно открывшимся источником. У Корделии сжалось сердце. Она положила руку на живот и тяжело опустилась на стоящий у стены пуф.
— Еще, — твердо сказал Мартин, отдавая кружку Катрин.
Та вновь убежала.
— Мартин, что присходит? – прошептала Корделия. – Откуда он?
— Откуда, не знаю, но предполагаю, что хозяева бросили его умирать. У него содрана кожа на ладонях. Он откуда-то выбирался. Из подвала или колодца. А то, что происходит, называется срыв.
Катрин появилась со второй кружкой. Irien снова сделал попытку ползти, устремив на кружку обезумевший взгляд. Мартин легко вернул его в вертикальное положение, чтобы повторить процедуру кормления. Вновь жадное хлюпанье и утробное подвывание. Когда кружка опустела и Мартин передал ее Катрин, Корделия неожиданно спросила:
— Какого цвета зеленая стена?
Она задала этот вопрос, совершенно не отдавая себе отчета, зачем это делает. Разве Irien’ы бывают разумными? Irien замер. Он впервые услышал Корделию, увидел ее. Из-под свалявшихся светлых волос блеснули полные страха и отчаяния глаза.
— Зеленая… зеленая… стена зеленая, — бормотал киборг.
Очнулся один в крови,
Ночью еще до рассвета.
Меня пытались убить,
Угрожали мне пистолетом.
Возможно, все было не так,
Но это уже не важно.
У меня еще есть коньяк,
И почти не грозит опасность…
Все в порядке,
Все нормально:
Я беру тебя с собой,
Я беру тебя с собой
В темный омут с головой…
(Цитата из текста песни группы Смысловые галлюцинации)
На работу она благополучно опоздала, получив нагоняй от Стаса. Утренний одинокий кофе встал поперек глотки, и, хриплым голосом, Катерина выдала такие звуки, вместо приветствия, что, казалось: от рези в горле, девушка сейчас расплачется. Начальник приспустил очки в черной оправе и,почти киношно, поинтересовался, все ли хорошо. Кивнув раз десять, (для надежности), сотрудница спрятала «мордулица» за ноутбуком.
Половина дня прошла в напряженном молчании. Олег то приходил, то уходил, нагруженный списком задач, обещал «пытать» по рабочим вопросом вечером. Борис Саныч сунул плечо в двери, увидел Катю и, округлив глаза, сбежал обратно. Все было неправильно!
После обеда Катерина поймала Аллу рядом с кофейным автоматом. Обычно, менеджер избегала бухгалтершу, зная, что после «непринужденного разговора», дел на ее шее прибавляется в разы… сегодня же, посетовав, ради отвлечения внимания, скривившейся коллеге на запарки с ремонтными подрядами, сотрудница, спросила, не знает ли та, где Максим. Аллочка недобро окинула серую мышь взглядом, выпрямилась, как дернутая струна, распятая на грифе, и неприязненно ответила, что Максим на новом объекте, а ей… (снова демонстративный взгляд, под которым, как под косой, полегла бы и живучая осока), не стоило бы интересоваться женатым мужчиной, хоть и привлекательным. Ведь Катенька, конечно же, знает, что такие парни милы исключительно по работе?
– В курсе, что он женат… почти. Не думала, что это так скоро станет известным. Я услышала все, что хотела, спасибо.
Настроение поделилось надвое: первая половина предвкушала, как удивится эта зараза, узнав, кто его жена, вторая половина все еще нервничала и злилась, а неприятный тон разговора подтолкнул к неутешительному выводу: Алле Максим тоже нравился. Это нехорошо. Не то,чтобы Катя была в себе не уверена, но из-за Станислава жена так не нервничала, даже когда они с начальникомвдвоем, бывало, по часу поминали стремных клиентов за чашкой кофе в кабинете. Мог ли Максим дать бухгалтерше надежду на взаимность? Некстати вспомнился вечер корпоратива… как фривольно держалась Алла за его плечо!
Проглотив злость и обиду, Катя села обратно за ноутбук. Она не опустится до унизительных звонков с расспросами. (Хотя, где его черти носят?!). К тому же,номер Макса, все еще не записан, и нет понимания, можно ли ему звонить.
– Вам идут сведенные брови. – Неожиданный посетитель заставил вздрогнуть. Как давно он тут тихо сидит? – Вы с таким выражением лица напоминаете, ни больше, ни меньше, валькирию на поле боя. Чью душу забрали на этот раз?
– Здравствуйте. – Катерина сделала вид, что не заметила фраз, не касающихся работы, обычно, это прокатывало. – Вы пришли за выставленным счетом? Вот документы, я подготовила. Здесь указаны наши реквизиты, тут должна быть ваша печать. Здесь и здесь подписи.
Мужчина загадочно смотрел на нее, не мигая, и, не обращая внимания на разложенные по столу бумаги.
– Вы еще не думали о том, чтобы пойти работать к нам? – Алексей, нехотя, принял ручку. – Мы занимаемся изготовлением и установкой железных дверей, в том числе, бронированных. Клиенты бывают разные, платят хорошо. И поэтому зарплата тоже высокая.
– Знаете, я сюда только недавно устроилась, не хотелось бы уходить, только вникнув в рабочий процесс. Понимаете? И, потом, что я за сотрудник, если меня так легко переманить? Зачем такой вам в фирму, согласны?
– Упрямая девушка. Вот истинно! И почему ни разу не позвонила? – Мужчина сидел, картинно нахмурившись, а чертики игриво плясали в его голубых глазах. Катерина так и плюхнулась на стул, от удивления, внимательно рассматривая не случившегося начальника. С чего он решил, что она обязана им увлечься? С принятого какао?! Так дешево стоит ее внимание?!
– Вы не уточняли, что вам необходимо позвонить, если я не собираюсь устраиваться к вам на работу, я бы обязательно это сделала, если бы знала.
– У вас колечко на пальце. – Спокойно подписывая бумаги, сказал Алексей. Его русая макушка напоминала ухоженного лоснящегося кота. – В прошлый раз не было. Вышли замуж?
– Н-нет еще… – Отчего-то Катерина решила не выдавать никакой личной информации. (Да и… свадьбы, действительно, не было!).
– И ночь провели одна? – все тем же спокойным, вкрадчивым голосом поинтересовался посетитель. Катя кивнула механически, заметив в полупрозрачном стекле знакомый силуэт.
– В таком случае, очень интересно. – Алексей проследил взгляд. Двери открылись, в кабинет вошел Максим, застав их внимательно смотрящими на него. Пауза была нехорошей.
– Максим Сергеевич… Светлов. – Представился сотрудник, протянув руку. Алексей пожал, не вставая. – Вы здесь, по какому вопросу? А-а-а, вспомнил: тринадцать окон люкс в коричневом цвете и две пластиковые двери того же оттенка. Неплохой выбор. Маленький офис, да? А сами-то вы двери себе не смогли поставить?
– Вижу, вы наводите справки о своих клиентах. Что ж, похвально. Обо всех, или обо мне, в частности?
– О тех, кто приносит кофе моей невесте. – Макс улыбался, но что-то неуловимо изменилось в атмосфере кабинета.
– Невесте? – Приподнял бровь Алексей Валерьевич. Разве ваше семейное положение изменилось с прошлого раза? Что ж, не знал, не знал…
Максим почернел лицом и вскочил. Пара шагов до второго стола, взял договор, кинул на место. Обернулся. Девушка инстинктивно вжала голову в плечи, ожидая чего угодно, включая драку. И чего эти мужчины собачатся? Причина, явно, крупнее, чем просто усердная сотрудница.
– Катенька, принеси-ка нам кофейка. – Неожиданно спокойным и мягким, как кошачье мурчание, голосом произнес Макс. Сам он стоял, вытянувшись, подперев себя столом, и смотрел только на неприятного гостя, как смотрят коты на врага из соседнего подъезда.
«Катенька» ретировалась с места битвы так быстро, как только могла, желая найти спасение за кофейным автоматом, и забыть про «кофеек», напрочь. Из-за двери еще было слышно, как Алексей Мещеряков начал совсем другим тоном:
– Я здесь от Светланы, смотрю, хозяйничаешь ты знатно…
Ну, вот и ответ! – решила Катерина, это какие-нибудь разборки по бизнесу, а ее, как своего человека во вражеском стане, просто завербовать и расспросить хотели. Значит и причина не она, не стоит себя винить и выдумывать, фигзнает что. Ишь, будут они из-за нее ругаться, вот Алла бы посмеялась, да пристыдила этакую Елену Троянскую!
У автомата стоял Станислав Евгеньевич. В последнее время он ходил задумчивый и притихший, но ничуть не добрее, чем раньше. Катя хотела свернуть, но он сграбастал ее за плечо и, в приказном тоне, велел следовать в кабинет.
– Скажи мне, пожалуйста, ты в курсе, кем является Максим и какова его роль в фирме? – Негромко начал Стас. (Этажом выше что-то уронили и громко выругались). Кажется, ухмылка, в стиле «до вас только дошло?!», промелькнула на лице сотрудницы, что ему очень не понравилось. Катя спрятала лицо в ладонях, пытаясь совладать с эмоциями и не нажить проблем. Макс разрулити уйдет, а ей еще тут работать!
– Светлов… – демонстративно обозвала по фамилии, – сказал, что является третьим соучредителем фирмы и планирует выкупить наш филиал целиком.
– Договаривай. – Грозно поднял бровь начальник, вероятно, это было ему уже известно. – И хотел заниматься ремонтами, элетрикой и отделкой, так?
– Д-да, так. Это, кажется, уже явно не секрет… – язык заплетался. «Кажется» и «явно» в одной фразе! Это все от волнения.
– Да, на нас всех это уже повесили! Соучредитель, значит? Вот что он болтает… ясно, давай за работу. И… – начальник заколебался на секунду, внимательно посмотрел на сотрудницу, сморщился, как от вида испачканного ребенка, и продолжил. – Я могу на тебя рассчитывать? Тут не знаешь, кому верить, даже в собственном доме…
– Да, конечно!.. то есть, я хотела сказать… – Катерина осеклась, переваривая информацию, кивнула, испуганноозираясь, выскочила в коридор, увидела Аллу. Пробежала мимо нее в холл – в сторону курилки, не желая попадаться на глаза никому. Туалетная дверь оказалась кстати. С полчаса девушка умывалась, причесывалась, красила брови, глаза и губы. Больше в сумке ничего занимательного не оказалось, даже пресловутого мобильника с интернетом! Взглянув на часы, Катерина увидела, что до конца рабочего дня – десять минут! И тут обнаружилось пикантное недоразумение: адрес она не запомнила, а ключей у нее не было! Стоит ли, ко всеобщему изумлению, сказать, что она не может без него попасть «домой», или попытаться зайти к матери? А если к матери, что тогда?! Лучше ночевать на работе, чем этот взгляд!
Офис встретил недовольным бурчанием. Оказывается, эти двое давно разошлись, после приватного разговора, никем не замеченного, а вот отсутствие Катерины на рабочем месте всем сразу бросилось в глаза! Особенно, ее оставленный на столе мобильник, который трезвонил и трезвонил, видимо, долго и непрерывно…
Катя увидела знакомый, честно не записанный, номер, с кучей четверок и шестерок. Золотой номер, грех не запомнить наизусть! Такой же яркий, как и его хозяин…
– Дозвони-и-ился! – Беззлобно, с интонацией мультяшной Машеньки, проговорил Макс. – Одевайся, я жду тебя на углу. Да и… эт-то… не болтай там лишнего.
– Что я не замужем?! – вспылила сотрудница, заподозренная в том, чего не делала, да и снова вернувшись разумом к утренним событиям.
– В том числе! Чапай-давай!
Но не тут-то было! Оказалось, что Катерину ожидало двое клиентов, а Олег только вернулся и был занят. Ему самому требовалась помощь. Со склада прибежал Костик, злобно скрипя зубами, вероятно, опять сэндвич неправильно «напилила» из большого листа на кусочки поменьше, и придется переписывать документы в 1С… Стас глянул из кабинета:
– Там пришел новый тендер, Кать.
– А я-то что сделаю-у-у?! Рабочий день двадцать минут как закончился! – у девушки началась истинная паника: всем не угодишь и дел не переделаешь, а там на улице ее ждут…
– Я. Просто. Сказал… – Процедил сквозь зубы Стас, явно разозленный внезапным проявлением личных границ у сотрудницы, не решаясь на откровенный скандал, но, запоминая, с точностью, и, грозя припомнить в самое неподходящее время. – Но у тебя же. Конец рабочего дня. Я-то дальше буду работать. А ты иди. Я тебя не держу…
– Тендер Лена дня два считала, а я еще дольше могу проколупаться, что я вам плохого сделала? – Катя готова была расплакаться. Явилась из лифта Алла, процокавкаблуками к выходу, небрежно махнула мужу. Тот сморщился и более мирно сказал Кате:
– Одевайся, ценная сотрудница. Нормально все.
Катя заглянула на почту, честно пролистав ТЗ, убедилась, что по ценам на такие окна, заказчики найдут или шарлатанов или самого черта, но не надежную фирму и, переслав сообщение на личную почту Стаса, с пояснениями и фоткой расчетов столбиком на клетчатом листе, схватилась за пальто. Была половина шестого… надеясь не остаться совсем бездомной, Катя выпорхнула за дверь.
Темно-синие полукруглые лунки бухгалтерских шпилек ярко красовались на твердом после уборки снегу. Катя нагнулась поправить молнию на сапоге и, к своему удивлению, отметила, что следы свежие, судя по направлению плоской стороны. Направление зато, было нестандартным: не на парковку, а за угол… увлеченная следами, девушка чуть не врезалась в ждущего ее мужчину!
– Пока тут стоял – околел! Этот тебе, дорогая. Знаешь, растительные друзья тоже не любят мороз, гляди, во что превратились… Прозрачные ирисы напоминали лед.
– А почему же ты в машине не оставил? – Катерина еще туго соображала, пытаясь совместись скопление лунокрядом с ним, ушедшее, вероятно, в сторону магазинчика, и его слова.
– Во-о-от, же-е-э-э-энщины! Неблагодарные существа! Имя вам «Недовольство»! Первый женатый день, а уже во вкус вошла! Что ж, виноват, не положил, сам не сел, зад отморозил, думал, что ты недолго, хотел порадовать…каюсь!
Катерина попыталась прижаться к нему щекой, но он ускользнул, демонстрируя, что рядом с работой отношения проявлять не следует. А вот номер, вероятно, записать уже можно. И звонить…