История Адмиральской городской больницы №3 была во многом схожа с историей телецентра. Раньше она называлась «железнодорожной» и была на хорошем счету. После распада СССР многие специализированные медицинские учреждения были вынуждены влачить жалкое существование. Народ, обеднев, практически не ездил, средств от выручки билетов, как и дотаций из бюджета, не хватало на покрытие первоочередных нужд, не говоря уже о проведении ремонтов зданий вокзалов и обновлении подвижного состава. Вокзалам и автостанциям пришлось сокращать свои расходы, а значительную часть помещений (которые не на что было даже отапливать) – сдать в аренду. Железнодорожная больница оказалась на грани закрытия, и жителей Адмиральска, работавших на железной дороге, постепенно готовили к тому, что лечиться они теперь будут в обычных больницах, так как профильной их больнице осталось недолго.
Однако у железнодорожной больницы была отличная инфраструктура, специалисты и возможности, которых не имело ни одно другое учреждение здравоохранения города. И когда перед властями всерьёз встал вопрос ликвидации ж/д-больницы, было предложено сделать её специализированной для всех транспортных предприятий, увеличив тем самым её финансирование и сохранив как учреждение. Впоследствии, когда грянула медреформа и все специализированные медучреждения перевели с государственного довольства на «частное партнёрство», предприятиям Адмиральска, имевшим отношение к транспортному обслуживанию, было предложено заключить договор с этой больницей на лечение своих сотрудников. Там они проходили профилактические осмотры, консультировались у врачей, получали справки и направления. А если травмы были серьёзные или болезнь давала сильные осложнения – там же проходили лечение и реабилитацию. В больнице был ряд тренажёров для опорно-двигательной системы и работали хорошие реабилитологи. Позже больницу реорганизовали: в одном крыле лечили железнодорожников, другое выделили для работников общественного транспорта – как муниципального, так и частного. По всем документам учреждение проходило как санаторно-профилактическое. А среди адмиральцев прочно закрепилось название «транспортная больница» – как такая, в которой лечат транспортников.
***
Было около пяти часов утра, когда челюстно-лицевой хирург Адмиральской городской больницы № 3 Николай Протасов вышел из кабинета травматологии, где он только что сделал перевязку путевому обходчику и, оглядев пустой коридор, широко зевнул. До конца его смены оставалось каких-то два часа. Возможно, ему повезёт, и остаток времени он будет заполнять медкарты и пить жасминовый чай со своей супругой Людочкой – проводницей пассажирских составов.
В прошлом году Протасовы отпраздновали серебряную свадьбу, но чувства Николая к жене остались такими же, как и двадцать пять лет назад, когда он, будучи интерном, проходящим практику в железнодорожной больнице, впервые встретил молоденькую проводницу. Она тогда приходила в больницу как слушатель практического курса по оказанию первой медицинской помощи пассажирам. Воронцов тоже посещал эти курсы, но не столько для того, чтобы их послушать (всё, что там рассказывали, он слышал во время учёбы в медицинском училище и прекрасно это всё уже знал), а чтобы ещё раз увидеться с Людой, которая так запала ему в душу. Как он говорил потом друзьям, уже даже спустя многие годы, она была именно той женщиной, с которой он был готов провести всё отпущенное ему на этой земле время.
Однако времени, которое они могли провести вместе, выдавалось не так уж и много. Из-за плотного графика супруги чаще виделись на работе друг у друга, чем у себя дома, как и было в эти сутки.
Полчаса назад фирменный поезд «Бугские зори», следовавший из Причерноморска в Адмиральск, прибыл на сортировочную. Людмила Протасова привела вагон в порядок и сдала смену. И вот сейчас, купив в круглосуточном привокзальном супермаркете салатов на развес и курочку гриль в киоске «У Вахаба», она примчалась на работу к мужу, в железнодорожную больницу, чтобы дождаться конца его смены и вместе пойти домой.
Закончив заполнять медкарты, Николай Протасов сгрёб их в стопку и убрал на подоконник. Стол, за которым он обычно вёл приём, был аккуратно накрыт белой клеёнкой, по которой расползлись узором синие паровозики с вагончиками. Возле стола тут же завозилась Людочка, разделывая курицу гриль и раскладывая аппетитные кусочки по двум пластиковым тарелкам.
Набирая воды в электрочайник, Николай с аппетитом посматривал то на курочку в тарелке, то на любимую жену. Взгляд Протасова скользнул по её каштановым локонам, поверх которых был кокетливо наброшен головной убор проводницы. Его карие глаза встретились с ярко-синими глазами Людочки, цвет которых контрастно подчёркивал макияж – стрелки, прорисованные чёрной подводкой на верхних веках. Нежные алые губы женщины расплылись в полуулыбке. Ополоснув свои нежные ручки водой, она присела на кушетку, положив ногу на ногу. Форменная тёмно-синяя юбка задралась, приоткрывая изящные коленки. Несмотря на свои сорок пять, женщина выглядела очень молодо и обладала прекрасной фигурой. Наслаждаясь, как муж пожирает её взглядом, Людочка расстегнула верхнюю пуговичку элегантного тёмно-синего жакета с логотипом Причерноморских железных дорог. Отставив чайник, Николай подошёл к двери и провернул с внутренней стороны ключ. Затем присел на кушетку к жене и, притянув её к себе, поцеловал в носик.
В этот момент из коридора раздались нервные мужские голоса, прерываемые голосом медсестры Варечки: «Так вам с такими травмами в скорую надо! У нас оборудование не то!». Однако, судя по возмущённым репликам, пришедших это не устроило. Голоса стали громче, послышались шаги, перемежаемые стуком во все двери.
Николай на секунду застыл, опасливо глядя на дверь, из-за которой доносились подозрительные голоса, затем встал с кушетки, открыл замок и вышел в коридор.
Протасов увидел, как полноватый пятидесятилетний мужчина в полицейской форме с полковничьими погонами барабанит кулаками в двери кабинетов. Кроме него в коридоре находились ещё двое полицейских. Они с двух сторон поддерживали парня, съёжившегося в три погибели, сидящего на стуле. Парень держал в руке пластиковый стаканчик, куда периодически сплёвывал кровь.
Зайдя обратно, Протасов дал знак жене, чтобы накрыла их нескромную трапезу газеткой. Сделав это, она надела белый халат, который висел на вешалке у входа, после чего хирург снова вышел в коридор.
В этот момент полковник пререкался с медсестрой Варечкой на посту.
– Да вы поймите, тут и рентген нужен, и УЗИ, и к травматологу, а у нас сейчас только хирург. Вам бы в скорую, – доказывала Варечка, однако в её голосе звучали нотки дрожи.
– Вы врач, чтобы это определять? – перебил её полковник. – Судя по форме и бэйджу – нет. А я хочу говорить с врачом.
– Ну, я врач. Что за шум? – подал голос Протасов, подходя к полицейскому.
– Его избили. Разбили челюсть, сломали нос! – он указал на парня с окровавленным лицом, которого придерживали двое полицейских. – А вот она, – полковник с укором ткнул пальцем в медсестру, – отсылает нас в скорую. Видимо, как все женщины, боится крови и не хочет иметь с ним дела. А ему срочно нужна помощь!
– Ну, не в коридоре же, – устало вымолвил Протасов, которого уже раздражал тон и манеры ночного визитёра.
– Так ведите в свой кабинет! – приказным тоном потребовал полицейский и для убедительности раскрыл перед хирургом своё удостоверение.
Протасов прочитал:
«Министерство Внутренних Дел Причерномории
Адмиральское городское управление полиции
Усть-Ингульский районный отдел
Начальник отдела – Воронцов Степан Макарович».
Николай вернулся в свой кабинет, где его ждала супруга в белом медицинском халате. Следом вошёл полковник Воронцов и двое полицейских, которые завели пострадавшего парня.
Усадив бедолагу в специальное кресло, напоминающее стоматологическое, хирург включил расположенный сверху прожектор и принялся за осмотр. Внезапно Протасов оторвался от работы.
– Людочка, там у меня в верхнем ящике стола фонарик. Тащи его сюда.
Женщина метнулась к столу и спустя несколько секунд вернулась с фонариком. Теперь она хорошо рассмотрела пострадавшего. Правую часть его лица заливала обширная гематома, нос был свёрнут в сторону, верхняя губа рассечена в двух местах, а нижняя разбита.
– Ой-ой-ой, где же это вас так угораздило? – запричитала Людочка, пока Протасов ощупывал лицо пациента, часть которого превратилась в сплошную гематому.
Побитый мужчина стонал и сдавленно вскрикивал, давая понять, что любое прикосновение к лицу вызывает у него сильную боль.
Осмотрев потерпевшего, Протасов диагностировал у него два сколотых зуба, рваную рану губы, внутреннее рассечение скулы. Но куда серьёзнее была сломанная носовая перегородка и развивающийся отёк носоглотки с кровотечением.
Тянуть с операцией было нельзя, поэтому Протасов тут же позвал двух медсестёр. Одна из них повезла пострадавшего в рентгенкабинет на каталке, за ними двинулись двое полицейских. Вторая медсестра заполнила бумаги и вышла готовить операционную. Сделав запись в журнале, хирург вышел следом.
В кабинете остались полковник Воронцов и Людмила Протасова.
Полковник потянулся за пачкой сигарет и достал зажигалку.
– Здесь не курят, – осадила его Людочка.
«Сучка», – пробубнил себе под нос Воронцов.
Однако у женщины был достаточно острый слух, чтобы услышать. Она смерила полковника насмешливым взглядом.
– Когда я буду у ВАС в отделении, – она сделал акцент на слове «вас», – правила диктовать будете вы. А сейчас – будьте любезны.
Воронцов хотел было огрызнуться на женщину в халате, но она посмотрела на него так выразительно, что полковник тут же одёрнул себя и мрачно засопел.
Всю свою сознательную жизнь Воронцов относился к женщинам как к неполноценным, по сравнению с мужчинами, существам. Он был убежден, что все без исключения представительницы слабого пола болтливы, суетливы, не в меру любопытны, расточительны и падки на передок. Это были основные причины, по которым он развёлся с женой. По иронии судьбы, их общая дочь Маша вобрала в себя все те качества, которые Воронцов так не мог терпеть в женщинах.
И вот сейчас полковнику нанесли удар по самолюбию: он был осажен женщиной. Хотя что такого она сказала? Попросила не курить в кабинете хирурга. Вполне вразумительная и допустимая просьба.
Полковник вдруг вспомнил один эпизод двухлетней давности, имевший место во время обыска мелкого чиновника, который проводила следственно-оперативная группа из его райотдела. В тот день на улице было слякотно. Воронцов вошёл в жилище подозреваемого, не снимая обуви. Расхаживая по комнатам, он испытывал удовольствие от того, что его грязные ботинки оставляют следы болотно-коричневой жижи на новеньком ковровом покрытии представителя власти.
Допрашивая на кухне жену чиновника, которая держала на руках грудного ребёнка, он без зазрения совести закурил, смахивая пепел в белую фарфоровую чашечку с нарисованным на ней медвежонком. Перепуганная женщина сглотнула, но не сказала ему ни слова. И только когда малыш потянулся к чашечке рукой, Воронцов вдруг сообразил, что из неё поят грудничка. И тут ему стало как-то не по себе. Стыдно, что ли…
Сейчас полковник поймал себя на мысли, что за последние пятнадцать лет, после развода с женой, он сильно распоясался.
Пока он размышлял, Людочка грациозно продефилировала мимо него к шкафу, на полках которого хранилась всякая медлитература, и, встав на цыпочки, стала перебирать журналы на самой верхней полке. Воронцов почувствовал напряжение в области паха – ощущение, довольно знакомое ему в бурной юности, но за последние лет семь уже порядком подзабытое.
«А смазливая сучка, – подумал он. – Какая задница, какие ноги!».
Женщина в халате достала свежий номер периодического вестника «Современная генетика» и снова, продефилировав прямо перед носом полковника, как ни в чём не бывало уселась на кушетку. Воронцов решил не смотреть в сторону Людочки, которую его обострившееся за эти пару минут воображение практически раздевало догола. Он постарался хоть как-то взять себя в руки и переключил внимание на циферблат своих наручных часов, наблюдая за оборотами секундной стрелки.
– Пять утра, – звонко произнесла сидящая на кушетке и рассмеялась. – Так и будете истуканом стоять, полковник? Присаживайтесь, чай ноги не казённые.
Женщина в халате улыбнулась и провела рукой по свободной части кушетки.
Пытаясь побороть подступившее чувство неловкости и волнения, Воронцов умостил своё тучное тело рядом с Людочкой.
Он случайно коснулся её плеча и тут же весь сжался, пробормотав извинения, что ещё больше рассмешило сидящую рядом.
– Полковник, я не кусаюсь, – игриво произнесла она и забросила ногу на ногу, отчего белый халат полез вверх, демонстрируя нижнюю часть бедра.
Полковник наклонил корпус вперёд и скрестил руки на коленях, чтобы прикрыть ещё более напрягшийся пах. А Людочка, как будто бы ничего не замечая, открыла журнал и погрузилась в чтение.
Краем глаза полковник взглянул на страницу журнала, который с таким упоением читала понравившаяся ему женщина. «Открыт ген, отвечающий за копирование информации из нейронов головного мозга», – гласило название публикации. Под ним располагалось фото светловолосого голубоглазого юноши с улыбкой Гагарина демонстрирующего компьютерную модель молекулы ДНК. Публикация, которая шла на весь разворот, содержала несколько схем и ещё две фотографии. Тем не менее, намётанный взгляд полицейского уловил, что женщина не спускала глаз именно с этой фотографии.
– Простите, Людмила, – выдавил он, проводя рукой под носом. – А кто этот белобрысый пацан на фото?
– Молодой и перспективный учёный Сергей Протасов, – с гордостью произнесла женщина и провела рукой по фотографии улыбающегося блондина.
Людочка продолжала разглядывать фотографию учёного, и её глаза словно искрились от восхищения. Воронцов искренне не понимал, что она, женщина в соку и полном расцвете сил, нашла в этом белобрысом. Впервые за много лет в нём взыграла ревность. Почему вообще зрелые прекрасные женщины обращают внимание на таких вот прыщавых юнцов?
Полковник ещё раз посмотрел на грамоты, которыми был увешан кабинет больницы, сопоставляя фамилию на грамотах с той, которую только что назвала ему Людочка. И небрежно ткнул пальцем с обломанным ногтем прямо в фотографию улыбающегося юноши.
– Это – сын нашего хирурга, что ли?
– Да, это сын Николая Петровича, – с гордостью подтвердила женщина и отодвинула журнал в сторону, освобождая фотографию молодого учёного от пальца полицейского, который в этот момент ей показался особенно грязным.
– Типичный папенькин сынок, – с сарказмом бросил Воронцов. – Бьюсь об заклад, что это батя ему всю научную работу написал, пока он гулял да молодым девкам улыбался.
Воронцов язвительно ухмыльнулся, сделав акцент на слове «молодым».
– Ну, знаете! – Людмила захлопнула журнал и встала с кушетки. – Понятия не имею, что вы там себе надумали, но если мальчик – сын медработника, это вовсе не значит, что он сам из себя как медик ничего не представляет!
Теперь глаза Людмилы метали молнии, испепеляя сидящего на кушетке полицейского.
– Да что вы говорите? – передразнил Воронцов. – Всем известно, что на детях умных, так сказать, родителей (не хочу говорить «гениев») природа отдыхает. Вот взять хотя бы мою заразу, Машку. Папка нарадоваться не мог, когда она играла в Шерлока Холмса, а потом пошла учиться на полицейского. И что? Вы думаете, из неё вышло что-то толковое? Безалаберная, необязательная! За что бы ни взялась – всё бросает на полпути. Работала бы в другом отделе – уже давно пинком под зад бы вытурили. А так она у меня под крылышком. Так я за ней все хвосты и подчищаю!
Выдав эту тираду, Воронцов глубоко вздохнул и потянулся за сигаретами, но вовремя себя одёрнул. Людочка окинула его взглядом, полным сочувствия, и снова присела рядом. Её изящная рука с французским маникюром легла на грубую руку полковника, обветренную с потрескавшейся кожей.
– Как вас по имени-отчеству, полковник? – поинтересовалась она.
Вместо ответа раздосадованный Воронцов раскрыл удостоверение.
– Понимаете, Степан Макарович, – очень вежливо продолжила Людочка. – Мы хотим, чтобы дети были нашей копией, обладая не только внешним сходством, но и нашими знаниями, навыками, да что там говорить – нашим опытом. К сожалению, это возможно лишь при определённых условиях, которые возникают не так часто. Однако это можно простимулировать искусственно. Чем, собственно, и занимается Сергей Протасов. А отец у него – хирург. И, уж поверьте, научную работу он ему точно не писал. Ни эту, ни какую-либо другую…
Воронцову показалось, что женщина сейчас как будто перед ним оправдывается, и он пытался понять, зачем. Неужто он нажал на больную мозоль?
Тем временем Людочка продолжала:
– В своих исследованиях он основывался на теории, выдвинутой одной учёной. Вот она на фото. Выступает на конференции по случаю 50-летия адмиральского «медина».
Людмила снова развернула перед ним журнал. Черноволосая девушка с бледным лицом, стоящая за трибуной, указывала рукой на экран проектора, демонстрируя какие-то схемы. Судя по всему, фото было старое, ибо сейчас ни таких экранов, ни проекторов Воронцов не видел даже в сельских домах культуры. На другой фотографии эта же девушка была запечатлена в полный рост в длинном черном платье, обтягивающем её фигуру и живот с признаками беременности. Её густые волосы были заплетены в тугую косу, спускающуюся ниже пояса, а к груди она прижимала то ли книгу, то ли довольно громоздкий ярко-оранжевый блокнот. Взгляд у девушки на этой фотографии был злобно-насмешливый и никак не сочетался с умиротворённостью, присущей представительницам прекрасного пола в период беременности. За плечо её держал парень такого же роста, как она, черноволосый, в чёрной водолазке и джинсах. Взгляд парня – наоборот, был добродушный и открытый. Его лицо показалось Воронцову до боли знакомым. Вроде как он его видел раньше, причём давно. Воронцов пытался вспомнить, где и когда.
– А вы не в курсе, когда было сделано это фото? – немного растеряно промямлил он.
– Так. Ммммм… Сейчас постараюсь вспомнить, – потянула Людочка. – «Медину» было пятьдесят лет, кажется, в девяносто восьмом году…
Вроде как он видел мужчину с фотографии вживую. На допросе, причём в качестве подозреваемого. Причём этот допрос он вёл сам. Воронцов вспомнил, как тогда его поразило это открытое дружелюбное лицо и простодушный взгляд. И эту женщину с косой он вроде как тоже видел живьём. Он точно помнил её взгляд, преисполненный насмешки и сарказма.
– Полковник, с вами всё в порядке? – обеспокоенная Людочка затеребила его руку.
Но Воронцов настолько погрузился в свои мысли, что даже не сразу почувствовал это.
***
Дверь кабинета хирурга распахнулась, заставив вздрогнуть сидящих на кушетке. Вошла и медсестра Варечка, толкая перед собой каталку с пострадавшим. Она бросила любопытный взгляд на Людочку, рука которой лежала поверх руки полковника полиции и, передёрнув плечами, хмыкнула. За ней проследовали двое полицейских – Сомов и Левицкий. Следом вошёл хирург, сосредоточенно рассматривая рентгеновские снимки прямо на ходу.
Подойдя к кушетке, он положил руку на плечо жене.
– Милая, я ещё часа четыре буду занят как минимум. Наверное, уже не жди меня. Беги домой и проследи, чтобы Серёга опять не убежал в свой НИИ, как следует не позавтракав.
Людочка убрала свою ладонь с руки Воронцова и приподняла взгляд на мужа.
– Нет уж, милый, я побуду здесь. А Серёга как-нибудь сам с завтраком разберётся. Чай, не папенькин сынок.
Говоря эту фразу, Людмила Протасова ехидно посмотрела на полковника, который в этот момент был готов провалиться сквозь землю. Это ж надо было дойти до такого идиотизма, чтобы начать клеиться к жене хирурга, ещё и напоследок приревновав её к собственному сыну. Воронцов чувствовал, что краснеет, как рак, а на лысине полковника предательски выступил пот.
– Я, пожалуй, пойду. Дела, знаете ли… много дел, – неуклюже вставая, произнёс он, стараясь придать своему дрожащему от неловкости и стыда голосу хотя бы видимую уверенность.
Из внутреннего кармана кителя он вытянул слегка помятую визитку.
– Вот мой номер, док. Сообщите мне, когда закончите операцию. – Он протянул её хирургу и пулей выскочил из кабинета, оставив своих подчинённых, Сомова и Левицкого, в крайнем недоумении.
Выйдя на крыльцо, Воронцов наконец достал из пачки сигарету, и, прикурив, довольно затянулся. Он готов был стремглав бежать отсюда прочь. Но одна мысль не давала ему покоя. Кто был тот темноволосый парень на фотографии, который стоял рядом с беременной женщиной? Он явно этого парня допрашивал, и именно как подозреваемого.
Воронцов пытался вспомнить детали того допроса. Свою вину парень не отрицал. Простодушно и открыто смотрел на молодого следователя Воронцова. Но что это было за дело, Воронцов нынешний не мог вспомнить в упор, как не мог вспомнить и имя парня. В памяти отложилось только, что оно было странное.
Может быть, расспросить жену Протасова? Она ведь знала учёную с фотографии, которую этот парень держал за руку. Они наверняка могут быть знакомы. Кем-то он работал. Конструктором, что ли…
Сейчас Воронцов пытался вспомнить хотя бы протокол, который тогда заполнял. Он даже закрыл глаза, пытаясь представить и выскрести из памяти рукописные листки протокола. Но вместо этого ему представлялись изящные женские ноги, закинутые одна на другую так, что внутренняя часть бедра была видна через задранный халатик.
– Озабоченный придурок! – процедил сквозь зубы Воронцов, раздавив сигаретный бычок об урну, и спустился по бетонным ступенькам.
– Вы это сейчас про кого, полковник? – услышал он позади себя кокетливый женский голос и обернулся.
Выпустив облако белого пара изо рта, ему лучезарно улыбалась Людмила Протасова с электронной сигаретой в руках. Она стояла на крыльце, словно античная скульптура на постаменте. Сейчас она была в темно-синем приталенном жакете и облегающей юбке, под которой ещё сильнее читались её красивые формы.
– А я думал, медработники не дымят, – полковник запнулся, глядя на эту потрясающую женщину. – По крайней мере столь очаровательные, как вы.
– Ну, во-первых, не дымят, а парят. Как паровозы. А во-вторых, я имею очень косвенное отношение к медработникам и очень прямое к паровозам, – подмигнула ему Людочка.
Только сейчас Воронцов разглядел логотип причерноморских железных дорог на форменном жакете проводницы. Жакете, на котором его воспалённое воображение расстёгивало металлические пуговицы одну за другой.
«Ах, какая женщина!», – думал про себя полковник.
И он искренне не понимал, что сейчас толкнуло Людочку оставить мужа и выйти к нему.
Он снова провёл рукой под носом туда-сюда, елозя по коже над верхней губой.
– А зря вы сбрили усы. Они вам больше шли, – бросила Людочка и снова приставила к губам электронную сигарету.
Очень долгое время Воронцов действительно носил усы. У его пса была очень выразительная морда и добрый, проницательный взгляд – прямо как у хозяина. Что касается усов, то у обоих они были обращены дугой вниз, что также придавало им невероятную схожесть. Коллеги часто шутили на этот счёт, говоря, что какой хозяин, такая у него и собака. После того, как Джек умер, Воронцов не мог смотреть на себя в зеркало. Любой, даже бегло брошенный взгляд на себя со стороны напоминал ему о друге. В конце концов, не выдержав этой моральной пытки, он сбрил усы.
– А откуда вы знаете, что они у меня были? – ещё более удивлённо произнёс Воронцов.
– Есть такая наука – биомеханика. Исследует природу и статику движений человека.
Людочка снова поднесла электронную сигарету к губам. Её глаза в этот момент были прикрыты, а лицо словно обращено куда-то вверх. Воронцову даже показалось, что она действительно парит.
– А движения говорят о человеке очень многое, – спокойным голосом продолжала Людочка. – Ваше постоянное движение с поглаживанием верхней губы и пространства под носом говорит о том, что долгое время у вас там были усы. Привычка, явно присущая вам много лет, отвыкать от которой вы будете долго.
Она грациозно спустилась по ступенькам, звонко цокая каблучками.
– А во-вторых, я вас помню с усами. Вы были у нас в депо около года назад, когда расследовали случай с поджогом вагона.
– Поджог! – вдруг воскликнул Воронцов. – Людочка, милая!
В памяти наконец чётко и ясно всплыл ещё один, тридцатилетней давности, поджог, в котором фигурантом был парень, которого Воронцов недавно видел на фотографии. Он схватил ошарашенную проводницу за плечи и крепко прижал к себе. От неожиданности та чуть не выронила свой курительный гаджет.
– Конечно же, поджог! Как я мог забыть! – то ли причитал, то ли ликовал он. – Это именно тот эпизод! С тем парнем!
– Какой эпизод? С каким парнем? – недоумевала Людмила.
– Парень на фотографии рядом с вашей учёной. Я его вспомнил! Я тогда вёл дело о поджоге КБ «Ингульское». На меня его спихнули, как на молодого следователя. Никто не хотел мараться. Главным обвиняемым был иностранец – югославский конструктор, работавший в том же КБ. Тогда у меня на допросе он полностью признал свою вину и сказал, что устроил пожар на собственном месте работы нарочно, чтобы их разработки не достались Военному Альянсу, который через подставную фирму на тот момент уже заключил договор о покупке зданий и сооружений КБ, а также всей имеющейся проектной документации.
Людмила Протасова слушала его, широко раскрыв рот.
– Я спросил, понимал ли он, что ему грозит за его преступление, и зачитывал статьи Уголовного Кодекса, по которым он может быть привлечён к ответственности. А он перебил меня и сказал, что есть закон, а есть справедливость. И что он поступил по справедливости, а теперь готов за это понести наказание по закону.
– Закон или справедливость? – сосредоточенно протянула Протасова, и словно даже чего-то испугалась. – Я не раз слышала эту фразу от дяди…
– И вы знаете, что я тогда сделал, Людочка? – продолжал взахлёб рассказывать Воронцов, метаясь из стороны в сторону и не находя себе места. – Я его тогда пожалел. Я вдруг понял, что могу поступить либо по закону, либо по справедливости. Не смотрите на меня так, я был молодым, идейным, можно сказать, идеалистом. Я всё выставил, как служебную халатность, как будто он просто заснул на дежурстве и не вовремя среагировал на сигнал датчиков задымления. Я его отпустил – и он исчез в тот же вечер. Я не дал ему подписку о невыезде, хотя должен был, за что потом часами стоял на ковре у руководства. Но я знал, что поступил по справедливости! Вот только имя его не помню. Чудное оно у него было какое-то…
Людмила Протасова слушала его крайне внимательно, не перебивая.
– Людочка, а эта женщина рядом с ним, учёная, на основе трудов которой ваш сын проводит свои эксперименты, она ему кто? Жена? – практически взмолился полковник. – Пытаюсь вспомнить тот злосчастный протокол. На мой вопрос он ответил, что женат… Напомните, как зовут эту вашу учёную из журнала? Пожалуйста, Людочка. Вы же наверняка её знаете.
– Драгана Джурич, – ответила Протасова почему-то очень грустным голосом.
– Да! Точно! – заликовал Воронцов. – Именно так он её и назвал!
К горлу Людмилы подступил ком, а глаза наполнились слезами.
– Людочка, что с вами? – Изумлённый полковник стал шарить по карманам в поисках носового платка, а потом вспомнил, что отдал его таксисту с переломанным носом.
– Всё в порядке, Степан Макарович, – Людмила стряхнула слёзы и попыталась улыбнуться.
Полковник пребывал в крайнем недоумении. Неужели он опять сказал что-то не то?
– Людочка, я сделал так, что у него тогда даже судимости не было. Я поступил по справедливости… А вы не в курсе, кого она ему родила – пацана или девчонку?
– Идите, полковник. У нас с вами свои дети. Вас ваша Машка ждёт, а меня мой Серёга…
Она снова вспорхнула вверх по крыльцу и, открыв массивную деревянную дверь, скрылась в коридоре.
***
Воронцов стоял у крыльца приёмного покоя. Идти домой не хотелось. Машка давно выросла и жила у своего очередного молодого человека, так что, в отличие от Людочки, дома его никто не ждал.
Вызвонив своих подчинённых, он приказал спускаться, а сам походкой вразвалочку прошёлся до своего милицейского бобика. Водитель дремал внутри, облокотившись головой о руль. Растолкав уснувшего Саныча, Воронцов плюхнуться на переднее сиденье.
Спустя минуту из здания больницы вышел широко зевающий Сомов. Вслед за ним плёлся мрачно-сосредоточенный Левицкий. Как оказалось, у него разрядился мобильный, а свою зарядку он не взял. Воронцов развёз их по домам, а сам направился обратно в отделение. Поприветствовав дежурных, он не стал подниматься к себе в кабинет, а направился в помещение штаба, состоящее из нескольких комнат. В одной из них находился служебный архив.
Без пятнадцати шесть. В штабе в это время было пусто. Воронцов открыл громоздкий шкаф, стоящий здесь ещё с семидесятых годов прошлого века. За эти годы отсюда выносили и меняли массу мебели: столы, стулья, стеллажи… А он всё стоит. Ни одна ножка не покосилась, ни одна петля не погнулась. Лишь тёмные борозды на толстом слое советской полировки говорили о не очень бережном отношении к казённому хранилищу документации.
Здесь хранились дела от 1991 до 2000 года. На одной из верхних полок Воронцов стал разглядывать дела 1998-1999 года. Убив полчаса времени, изрядно вывазюкавшись в пыли и паутине, Воронцов наконец вытянул увесистую картонную папку с наклеенным сверху листом, отпечатанным на пишущей машинке. Внизу под машинописным текстом каллиграфическим почерком было выведено «КБ «Ингульское».
– Хм, оно, – радостно хмыкнул Воронцов, и про себя возликовал, что память его не подводит.
С папкой в руках Воронцов вышел из помещения штаба и поднялся к себе в кабинет.
Здесь он плюхнулся на потёртое кожаное кресло, включил настольную лампу и мельком бросил взгляд на вмонтированные в неё часы и погрузился в чтение.
«23 января 1999 года Лучич Милош Ратиборович 1970 года рождения, старший конструктор КБ «Ингульское», находясь на рабочем месте, заснул во время дежурства, тем самым совершив действия, попадающие под статью УК Причерномории «Служебная халатность». В результате данный гражданин не обратил внимания на показания датчиков задымления и не услышал пожарной сигнализации, что можно квалифицировать как отягчающие обстоятельства, попадающие под часть 2 статьи – такие, которые повлекли значительный материальный ущерб и/или уничтожение материально-технической базы».
Дальше шли протокол допроса подозреваемого, опроса свидетелей, объяснения Милоша Лучича на рукописных листах. Здесь же хранилась его фотография. Сходство с парнем на фото, держащим за плечо учёную, было практически стопроцентным. Но Воронцов привык доверять только фактам и всё перепроверять. Перелистывая страницы дела, он дошёл до анкетных данных подозреваемого.
Лучич Милош Ратиборович
27 июня 1970 года рождения,
г. Нови-Сад Южно-Бачского округа,
Социалистический автономный край Воеводина,
Социалистическая Федеративная республика Югославия,
гражданин Сербии, паспорт: серия, номер
получил вид на жительство в Причерноморской ССР 28 июня 1988 года,
прописан по адресу: г. Адмиральск, ул. Дружбы Народов, д. 9 кв. 77
женат, жена – Джурич Драгана Джорджевна, 27 ноября, 1972 года рождения,
село Паратунка Елизовского района Камчатского края (Дальний Восток)
свидетельство о браке выдано ЗАГСом Паратунского сельского поселения Елизовского района Камчатского края.
Читая заполненные анкетные данные, Воронцов аж скривился, удивляясь, как тогда в далёком 1999-м у него вообще приняли документацию с подобными корявыми формулировками.
Но главное он узнал: парень, дело которого он вёл на заре своей работы в полиции, действительно оказался мужем учёной, публикацию о которой ему сегодня показала жена хирурга. А значит, есть ещё порох в пороховницах, и рано ему на пенсию.
Однако, что делать с этой информацией и какова её ценность сейчас, Воронцов не представлял. Полковник широко зевнул и глянул на часы, вмонтированные в лампу: шесть часов двадцать минут. В его распоряжении было полтора часа, чтобы хоть немного вздремнуть. Воронцов уже собирался относить папку обратно в архив, как вдруг вспомнил, что дело это у него тогда отобрали. Причём отобрали после того, как он переквалифицировал статью «Поджог» в «Служебную халатность». Не став подавлять любопытство, он снова открыл пресловутую папку и, листая пожелтевшие от времени страницы, стал восстанавливать у себя в голове хронологию тех событий.
Изначально уголовное дело возбудили 23 января 1999 года по статье «Поджог». 1 марта Воронцовым оно было переквалифицировано в «Служебную халатность». Из дальнейших материалов следовало, что 3 марта 1999 года, статью переквалифицировали обратно и снова расследовали по статье «Поджог». Тогда же, 3 марта, главный подозреваемый Милош Лучич, покинувший на тот момент территорию Причерномории, был подан в международный розыск.
Из материалов дела следовало, что сомнению была подвергнута экспертиза, которая указывала на возгорание по причине короткого замыкания проводки. В отчёте прокуратуры говорилось, что основанием для этого стало то, что одним из экспертов был небезызвестный Иван Митрофанович Стешкин – друг и коллега подозреваемого. Кроме того подчёркивалось, что Милош Лучич был прописан именно на квартире у Ивана Стешкина. Была назначена вторая экспертиза, которая, однако, тоже следов поджога не обнаружила.
29 апреля 1999 года уголовное дело было закрыто в связи со смертью подозреваемого. В отчёте следователя указывалось, что Милош Лучич погиб 6 апреля 1999 года. Он погиб у себя на родине в результате бомбардировки ТВ ретранслятора на Фрушка-Гора, город Нови-Сад, Сербия.
В том же отчёте говорилось, что 7 апреля в районе детского дома города Нови-Сад было найдено женское тело с именным медальоном на шее. Дальше шло подробное описание останков и даже прилагались цветные фото. Местами обугленное, посечённое снарядами тело. Фотографий было несколько. Общий план. Отдельно лицо, точнее – сплошная кровавая масса вместо него. Грудь с торчащим осколком и медальон на шее. Отдельно – сама капсула медальона с именем «Драгана Ђурић» на сербском. Голова сзади. Волосы опалены и обожжены, однако на фото можно было разглядеть фрагменты длиннющей чёрной косы, частично сожженной. И обожженная коса с волосами кое-где слипшимися от крови крупным планом на отдельном фото.
Воронцов, обладающий крепкими нервами и за годы службы изрядно огрубевший, вдруг почувствовал, как к его горлу подпирает комок. Он закрыл рот, чтобы купировать подкатывающий приступ тошноты. Дочитав до конца отчёт, полковник помрачнел и понял, почему тогда заплакала Людочка.
Ещё больше его выворачивало от мысли, что не пожалей он тогда этого учёного, дай ему срок по полной, закрой в СИЗО – и парень не драпанул бы к себе на родину, где даже месяца не прошло, как началось это ужасное месиво. Да и жена его осталась бы здесь, носила бы ему передачки, родила бы ему ребенка и, в конце концов, дождалась бы из мест лишения свободы…
После фотографий шла пояснительная записка следователя, что цифровые снимки предоставлены сотрудниками Военного Альянса и направлены Министерству Внутренних Дел Причерномории через электронную почту. Тут Воронцов подумал, какое же всё-таки счастье, что у него тогда забрали это дело. Что не знал он всех этих подробностей и все эти годы считал себя умным и справедливым полицейским. Знай он тогда, как обернулась его «справедливость», однозначно бросил бы всё и ушёл из полиции. А так и дел вон сколько раскрыл, и до полковника дослужился, и стал начальником Усть-Ингульского райотдела.
Воронцов снова начал елозить по коже между носом и губой – там, где ещё полгода назад у него росли густые дугообразные усы, так делавшие его похожим на его верного пса и друга (возможно, самого преданного из всех, кто у него когда-либо был) – Джека. Он снова нервно закурил, делая глубокие затяжки и выдыхая объёмные, словно тучи, клубы дыма. Мысль о том, что своей «справедливостью» он загубил две человеческих жизни, или даже три, если считать неродившегося ребёнка, теперь не давала Воронцову покоя. Что теперь о нём подумает Людочка?..
Перед глазами появилась белая мутная пелена. Воронцов послюнил кончики пальцев и провёл ими по своим воспалённым от бессонной ночи глазам. Не помогло. Часы показывали шесть тридцать три. А значит, в его распоряжении есть целый час и двадцать семь минут. Закрыв злосчастную папку, он опустил на неё уставшую лысую голову, зевнул и закрыл глаза…
Обычно начальник Усть-Ингульского РОВД ложился поздно, вставал рано и спал практически без снов. Однако сейчас ему снился невероятно яркий и приятный сон. Он шёл по Адмиральскому парку под руку с Людочкой, вдыхая пьянящий аромат цветов акаций. Возле него наматывал круги молодой резвый пёс – копия Джека. Людочка строила ему глазки и смеялась. Чуть впереди них шли, держась за руки, парень и девушка и вели по обе стороны двух черноволосых мальчишек одинакового роста в одинаковой одежде.
– Серёга! – позвала Людочка.
Парень обернулся – и Воронцов узнал улыбающегося белобрысого юношу с фотографии в журнале «Современная генетика». Обернулась и девушка – и тут полковника аж подкинуло во сне – это была его родная дочь Машка. Но больше всего эмоциональное волнение он испытал, когда увидел лица мальчишек – черноволосых, глазастых, похожих друг на друга как две капли воды. Но что его ещё больше ввергло в ужас, так это то, что они были одно лицо с погибшим сербским инженером.
Ему захотелось закричать, но он боялся испугать близнецов. Воронцов почувствовал во сне, как вспотела его лысина. Машинально он провёл рукой под носом – и почувствовал густую щетину усов под пальцами.
– Всё в порядке, Стёп? – Людочка дотронулась до его руки.
Он хотел спросить, что это за дети и почему их держат за руки её сын и его дочь, но слова застряли в горле.
– Стёпа, ты можешь хотя бы сейчас не думать о работе?! – с укором произнесла Людочка. Потом обратилась к остальным: – Никуда не расходиться, сейчас Ника будет нас фотографировать!
И тут Воронцов увидел стоящую за своей спиной девушку с малиновыми волосами и фотоаппаратом. Ту самую журналистку, на которую напали этим вечером и которую его подчинённым не дали допросить сотрудники ДГБ. Черноволосые близнецы побежали к ней. И тут Воронцов заметил сидящую на скамейке мужскую фигуру в длинном чёрном плаще с капюшоном. Он внимательно следил за журналисткой с малиновыми волосами, достающей фотоаппарат. Когда к ней подбежали мальчишки, он встал со скамейки и начал медленно приближаться к ним. Чуя опасность от человека в балахоне, Воронцов освободился от руки Людочки и медленно пошёл навстречу. Подходя, он начал щупать себя, проверяя наличие табельного оружия. К удивлению и радости, оно оказалось, как всегда, в кобуре на поясе. Человек в балахоне приблизился и протянул Воронцову руку. Такой внушающей ужас руки полковник ещё не видел. Ладонь практически без кожи: обожжённая изрубцованная мышечная ткань и торчащие кости суставов фаланг пальцев. Вместо приветствия Воронцов наставил на него табельное оружие и почувствовал в руке сильный тремор.
– Степан Макарович, вы как всегда начеку! – рассмеялся человек в балахоне.
Свободной рукой Воронцов схватился за край его капюшона и потянул назад. Перед ним предстало изуродованное лицо, посечённое осколками. Волосяной покров на голове практически отсутствовал. Лоб, теменная область и виски были покрыты страшными ожогами, как будто давними, зарубцевавшимися. Лишь кое-где на уцелевшей части скальпа, словно камыши на реке, через месиво обожжённой кожи прорастали длинные чёрные волосы. Его изуродованное тело чем-то напоминало останки обожжённого тела учёной. Этот не то урод, не то живой мертвец смотрел на Воронцова, держащего перед его лицом табельное оружие, с ухмылкой и сарказмом. Пытаясь унять дрожь в руке, Воронцов нащупал пальцем курок. И тут кто-то со всей силы сзади схватил его за плечи.
Воронцов вздрогнул и… проснулся.
– Папа, приди в себя наконец! – услышал он обеспокоенный голос Машки, которая со всей силы теребила его за плечи.
Светловолосая дылда с тревогой смотрела на Воронцова. Её серые глаза, окаймлённые наращенными ресницами, выражали обеспокоенность.
– А? Машка? Всё в порядке, доця, просто сон страшный приснился, – выдохнул Воронцов и погладил дочку по голове с длинной выбеленной шевелюрой.
Машка передёрнула плечами и провела рукой по своим бровям, точнее тому месту, где они должны были быть. Около двух лет назад она сделала татуаж бровей, губ и сосков. Зачем это нужно было делать акцент на сосках с четвёртым размером груди, на которой едва сходилась милицейская форма, оставалось загадкой для тех, кто видел её обнажённой. Машка была красивая. Несмотря на то, что красота эта была большей частью заслугой косметических салонов, а не матери-природы, всё это было симпатично, гармонично и невероятно ей шло.
Часы на лампе показывали без пяти минут семь утра.
– Ты опять дома не ночевала? – догадался Воронцов.
Девушка виновато опустила голову.
– Опять с прокурорским балбесом кувыркалась? – осуждающе глянул отец на помятую юбку и небольшую стрелку на колготках.
– Пап, он не балбес, а начальник отдела автоматизации, – парировала дочка.
– Это единственное, что тебя в моих словах смутило? – с укором посмотрел на дочь полковник. – Значит, кувыркалась!
Воронцов выдохнул. Спорить с дочерью сейчас его разум отказывался. Да и тридцатник уже. Вольна делать, что хочет. Но обидно отцу было. Совсем недавно «балбес» пришёл к Машке после работы. Они уединились в кабинете. Широко распахнув дверь, Воронцов увидел, как балбес облокотив его Машеньку о письменный стол, был занят с ней небезызвестным процессом.
Сердце отца сжалось. Он вдруг представил рядом с Машей сына Людочки и подумал, что его сон не такой уж кошмарный. Глядя сейчас на неё, он искренне не понимал, почему ей нравятся всякие гуляки и балбесы, а не молодые, подающие надежды учёные.
А Машка тем временем обняла отца и стала целовать его в лысину на голове, приговаривая: «Ну папа, ну не злись».
На глаза Воронцову снова попались фотографии пострадавшей журналистки.
– Маш, я тут одно дело хочу тебе поручить. Не в плане моей личной просьбы, а в плане служебной обязанности, – начал он, собирая распечатки в кучу. – Дело о нападении на журналистку Калинкову. Хочу на тебя его расписать. Для начала надо поехать к ней на работу в редакцию, опросить коллег, узнать, с чем они связывают нападение.
Он стал давать указания. Машка слушала его в пол-уха. Найдя у папы на столе невесть откуда взявшееся яблоко, она протянула к нему руку, вытерла о форменную юбку и с наслаждением вонзила в него свои белые зубки.
– Ну, с чем они это связывают, они уже опубликовали на сайте. Можно взять распечатку и приложить к протоколу. – Она положила откусанное яблоко на стол и полезла за смартфоном в нагрудный карман. – Давай лучше я сразу домой к Калинковой поеду. И в те места, где она тусовалась в последнее время. В АКУ, например.
Воронцов был сражён. Каким образом его дочь оказалась в курсе этого дела? Однако оказалось, что о нападении на журналистку вчера весь вечер гудели соцсети, а то, как полицейским препятствовали сотрудники ДГБ – не дали им пообщаться с журналисткой и взять у неё показания, после чего она и вовсе исчезла – обсуждали в их служебном чате в мессенджере. Этот чат был и на телефоне у Воронцова, но заходил он туда крайне редко и никогда его подробно не просматривал.
Перед лицом у Воронцова Маша пролистала этот чат. Там были и ссылки на публикации из «Баррикад», где подробно описывался инцидент и всё, что ему предшествовало. Вела одна из ссылок и на страницу Калинковой в соцсети – точнее, на тот её пост, который вызвал такой резонанс и через несколько часов после публикации которого на неё напали. Тут же была и ссылка на видео МТК «Фарватер», записанное на кафедре инженерной электроники в Адмиральком Кораблестроительном Университете.
Наблюдая, как ловко дочка водит пальцами по экрану, Воронцов подумал, как же всё-таки он отстал от жизни. Вон молодое поколение как лихо орудует с этими агрегатами. А он только и может, что барана в фуражке на кого-то поставить…
– Ты спрашиваешь, с чем связывают это нападение её коллеги. Вот, – Маша ткнула пальчиком с гелевым ноготком на ссылку, выданную мессенджером. – «Вероника Калинкова озвучила факт кражи интеллектуальной собственности в Адмиральском Кораблестроительном Университете. В качестве примера она привела изобретение «квантовой ловушки» неким профессором Графченко, хотя истинным её изобретателем является югославский конструктор Милош Лучич», — зачитывала она фрагмент публикации.
– Кто-кто-кто является? – Воронцов так качнулся, что чуть не упал со своего кресла.
– Вот он, – Машка пожала печами и указала отцу на экран смартфона, где посреди чертежей и схем со старой фотографии улыбалась простодушная физиономия югославского конструктора.
Воронцов не мог поверить, что его старое дело почти тридцатилетней давности именно сейчас обрастает новыми подробностями.