11.10.2022 4

1977 год. Начало лета.
– Чтобы вышибить чертовы мозги, надо вначале дать хорошего пинка – пояснил Павел, машинально запихнув в рот сразу всю котлету, до этого грустившую в окружении пюре на тарелке.
– Начинать пинки надо между ног, – кивнул головой Пётр, повторяя действия брата.
– Следите за своим языком! – буркнул Илья, машинально отправляя мясо в рот.
– Вы о ком так бурно? – Маша села за стол. – Борис Евгеньевич, пюре, конечно, со сливочным маслом и молоком?
Глаза последнего суетливо забегали.
– Детка, ты вся светишься уже…
– Твое пюре, госпожа моего сердца, на кокосовом… э-э-э-э, молоке? – Ян оценил сервированный на столе обед, (точнее, то, что от него осталось на данный момент), и поинтересовался. – А что, мужикам котлеты не положены?
За семейство покраснела Танюша. Сыновья радовали её здоровым аппетитом, отменным здоровьем и прочими достоинствами, но уши от их разговорчиков вяли с той же регулярностью, с какой этот здоровый аппетит лишал команду ужинов. Увлекшись чем-нибудь, пареньки могли смолотить весь холодильник, за исключением полок и несъедобной уксусной заправки.
– Дети, пожалуйста, прекратите обсуждение ваших школьных проблем за столом в подобном тоне.
– А что тебе не нравится, мам? Дядя Боря, а котлеты-то где? – искренне возмутились близнецы. – Ян, у нас каникулы, а приключение когда?
– Приключение планирую в августе. Там, как раз, страшная жара, и вам этот отпуск пойдёт на пользу. Но, – командированный в капиталистический рай начальник особого отдела тяжело вздохнул, – чтобы туда ехать, нужна куча денег.
– Тогда и прекратим обсуждение, – Маша, усилием воли, отвела взгляд от котлет и поискала глазами на столе салатные листья. – Каждый день одно и то же. Я в Бирчингтон. У меня последний учебный год. Мне необходим витамин Д, море и солнце.
– Эх, Ксюха не слышит… – Ян мечтательно посмотрел на Машу. – Генетика!
Проглотивший вторую котлету Илья, на правах отца неугомонного семейства, внезапно решил это своё отцовство проявить: он тяжело вздохнул, со значением, прокашлялся и, вдруг, сообщил:
— Я устал заниматься бездельем. Открыл гараж. Выправляю мятые крылья «Ягуарам». Обещанный Афганистан жду пятый год. Имею неплохой доход. Могу позволить себе и детям поездку. Так?
Танюша встала и подошла к раздражённому голодному мужу.
– Отстань! Мы все давно рехнулись! Точно рехнулись! Дядя Боря вон, вообще, как мистер Сомс стал. Иногда, не замечая, проходит сквозь стены, вместо дверей. А я тут вспомнил всех чокнутых – они в Великой Королевской Британии печально заканчивают. Почему мои дети должны закончить жизнь в смирительных рубашках и в тёмных тихих камерах с мягкой обшивкой?
Ян присвистнул:
– Илюх, ты что? Вторая котлета оказалась по новому рецепту, с белладонной? Боря часами медитирует с приятелем над «Балантайном», поэтому и ходит сквозь стены…
Блюдо с добавочными котлетами упало. Борис Евгеньевич схватился за сердце. Мрак спрыгнул с дивана. Близнецы ринулись ловить скачущие мясные изделия вилками.
Маша встала.
– Никто не желает рассуждать здраво. Я летом на море. Хотите в Афганистан? Без меня. В моих планах, на ближайшее время – Аскот. Я купила себе и Танюше билеты в Виндзорскую ложу.
– О, – закатил глаза Ян. – А это мысль. Только Виндзорская ложа, Машенька, это моветон. Кстати, Мрак, ты давно не был на скачках…
Пёс вдруг прекратил сражение с близнецами за котлеты и плюхнулся на упитанные окорока. Паркет затрещал.
– Ну, не упрямься, восемьсот лет прошло. – Пёс, всем выражением черной морды, показал, что в некоторых обстоятельствах, восемьсот лет – это мелочи.
– Ты всё обижен…
«Не то слово» – подтвердили чёрные глаза.
– И потом, это же моё слово: дал… и взял… обратно. Что конь, что пёс, всё одно – оборотень! Факт! – услышали присутствующие.
Собака глухо зарычала в ответ. И это было, явно, не согласие по поводу равноценности видовой принадлежности оборотней.
– Ну, я вырезки тебе после скачек куплю! Ты ж не через Гоби зимой, а так, пару кругов по ипподрому… пять кг, – в голосе начальника прорезались не характерные для него заискивающие нотки.
– Десять, – ласково мурлыкнул, внезапно появившийся из ниоткуда, Олладий.
Мрак тяжело вздохнул, но промолчал…
***
15 августа 1227 год.
Когда примчалась к золотой юрте передовая сотня, жизнь ещё ничего не подозревающих людей уже была закончена. Мощное сердце бойца, качавшее огненную кровь, остановилось, и теперь осталось найти только «ТО САМОЕ» место и выполнить последнюю волю хана.
Имамы попытались заступить путь исполнителю:
– О великий из величайших! Храбрейший из самых храбрых! Сильный волей и славой! Будь преемником! Позволь отдать последнюю честь и встать под твои знамёна…
Эрлик Ловун-хан, прозванный Яном, (1), только круто развернул своего чёрного коня и, коротко рассмеявшись, ринулся прочь. Он даже не посмотрел на караваны шёлка и блестящие драгоценными камнями Голконды-подносы, на переполненные золотом дыни, истекающие мёдовым щербетом. Верный друг, без устали, помчал его, своей странной иноходью, на север в горы. Прочь от города крашенных охрой юрт, флагов, копий – в степь.
Только через три долгих дня его, сидящего в предгорье на расчищенной каменистой площадке, нашли ханы. Соскочив с задыхающихся от собственной крови и пены лошадей, они прокричали: «Не торопись! Будь с нами! Великий мёртв, и его слово мы сможем заменить твоим! Мы выполним любой твой приказ!».
Но богатур лишь рассмеялся и, встав с колен, вновь прыгнул на неутомимого чёрного коня, питающегося сырым мясом и подвластного только его руке:
– Я покажу вам вместо слов – место!
И тогда отряд покорно растянулся и пошёл за проводником по открытой всем ветрам степи к одиноким скалам-горам. Скоро туда смогли дойти и жёлтые верблюды. Целый город встал караваном в пустыне. Большая чёрная юрта, поставленная в середине, ознаменовала – конец пути близок.
Бесновались на привязи от запахов варёной баранины, смешанных с духом лежащей рядом мёртвой плоти, серые степные волкодавы.
Без устали рыдали оставленные без еды девы, предназначенные в усладу повелителю на той стороне тёмной грани.
Согнанные рабы, без устали, рубили камень и таскали тростник, устилая будущий проход в некрополь. Все знали – решение принято, и люди выполнят волю ускакавшего за кромку Темучжина…
На краю города мертвецов, в продуваемых всеми ветрами палатках, варили в больших медных котлах из Поднебесной страны белый рассыпчатый рис, обильно поливая его бараньим жиром. Строителей было приказано сытно кормить. А для войска варили нежную жеребятину. Бульон уваривался порой до прозрачной жидкой трясущейся массы, называемой хаш – сытной богатой еды.
Никто не спешил проводить в последний путь грозного вождя. Но все, с великим тщанием, выполняли его завет.
Наконец, тучные стада исчезли в голодных глотках войска, перестали рыдать ослабевшие одалиски, а в центральной горе появился глубокий, в пятьсот шагов проход, в конце которого на круглую площадку поставили трон из небесного железа, устлав и завесив всё пространство внутри каменной юрты коврами.
В последний день, перед исходом, к дому Величайшего подошли арбы с золотом и дарами, потом в него внесли дев и ввели двух любимых скакунов. Жеребцы должны были своим ржанием проводить хозяина до врат и прискакать к нему после последнего вздоха.
Внесли и усадили на трон Его.
Воины спешно, как овец, резали рабов.
Это был жуткий процесс, страшный своей упорядоченностью и смирением жертв. Каждый уносил очередного «слугу Величайшего» на плечах вглубь, каждый следующий также, без возражения, перерезал своему собрату подставленную шею, а потом, выбрав место, укладывался и, точно так же выставив кадык, принимался ждать. Без сопротивления, без рыданий, с пугающей безропотностью…
Могильник наполнялся.
Три монгольских царевича вошли последними. Круглое каменное колесо затворило проход. В очередной раз мир мёртвых оказался отрезан от мира живых. И лишь чёрный конь, как само воплощение смерти, скалил страшные жёлтые клыки, взирая на бесконечные барханы под бесконечными небесами…
Наутро к пустому месту пришли два старца из племени – дархан и, припав к ногам скакуна с жёлтыми клыками, поклялись самой Смерти, что сберегут место, иначе проклянёт Смерть их род и сгниют души их предков.
Чёрный всадник пришпорил коня, поскакал в зиму, в сторону бескрайней пустыни Гоби, оставив после себя огненную бурю, навсегда заплавившую вход. Но старцы знали.
Чёрный всадник пройдёт мёртвое место и, если случится непоправимое – вернётся и проклянёт их род.
***
Так племя дархад, с тринадцатого столетия, наложило запрет на посещение гор Хэнтий в Монголии. Ни пеший, ни конный не может приблизиться к этим запретным местам.
Пятьдесят лет назад правительство Монгольской Народной Республики решило-таки выдать разрешение группе учёных, прибывших под эгидой «ЮНЕСКО», на посещение этих мест.
Дархады встали все, от пятилетнего ребёнка до столетнего ветерана. Потому что Великим Ханом завещано, что никто не может взойти на эти вершины. Никогда. Такова воля лежащего в гробнице, спрятанной глубоко в горах…
***
1977 год в Великобритании выдался урожайным на необъяснимые явления. Так, например, целая семья в Эндфилде, (пригород Лондона), в течение 11 месяцев подвергалась нападениям неких паранормальных сил.
В гopoдe Пeмбpукшиp, (Уэльc), дети увидели вытянутый толстой сигарой инопланетный корабль.
По ITV с 6 минут вещал ни с кем не согласованный голос некоего Вриллона, представившегося членом Галактического командования с планеты Аштар.
А ещё в столице открылась новая ветка метро, которая связала крупный международный аэропорт Хитроу с центром Лондона.
Совет министров, под руководством Каллагана, долго решал, какой подарок вручить Её Величеству к серебряному юбилею: экземпляр лейбористской конституции или вазу, вырезанную задубевшими шахтерскими руками из добытого ими куска угля? В результате, премьер-министр попросил жену купить серебряный кофейник…
В кинотеатрах показали «Звёздные войны».
Первого внука королевы назвали Питер Марк Эндрю Филлипс, а принцесса Маргарет приняла решение жить с мужем – графом Сноудоном отдельно…
***
Аккуратные домики-конюшни были построены сразу после 1910 знакового года, непосредственно у ипподрома. Именно туда, гордый своим назначением на должность грума, мистер Сомс поздно вечером привёл хмурого, чёрного, как смоль, коня породы персидский асиль. Оставив мрачного скакуна, и, предупредив о его диком нраве, он препоручил заботы о нём местному тренеру и отбыл.
Утром была назначена плановая тренировочная проездка, на которую владельцы не явились. Поэтому вечером никто из них не знал, в каком состоянии находится персонал, конюшня и всё поле ипподрома…
***
Сам же Royal Ascot родился в субботу 11 августа 1711 года, когда грустившая без кавалера Ее величество Анна, последняя из династии Стюартов, взмахнув платком, разрешила заезд, состоявшийся на заросшем полынью и чертополохом пустыре вблизи Виндзорского замка.
Она же выделила четыре ложи для болельщиков.
А дресс-код был установлен в XIX веке Джорджем Брайаном Браммелом, помимо всего прочего, рекомендовавшим полировать ботинки «игристым Дом Периньон». На скачки, по традиции, допускаются леди в платьях ниже колен и шляпках, джентльмены во фраках и высоких хлопковых носках.
Правда, в эпоху толерантности с 2018 мужчинам года позволено являться на скачки в платье, а, чтобы не оскорблять чувства женского населения, дамам позволено было находиться в брюках…
С 1842 года приз победителю изготавливает Garrard. Ежегодно на мероприятии выпивается 100 тысяч литров вина и съедается 250 тысяч пирожных!
***
Но на этот раз скачки ждал сюрприз.
Крупный и черный.
Едва компания вывалилась из чёрного рычащего Астин Макси, как дежурный грум вызвал старшего тренера. Иссохший, и, похожий на сентябрьскую полынную траву, англичанин в начищенных до блеска чёрных высоких сапогах и смешной клетчатой шотландской жилетке, раскачиваясь на кривоватых ногах, как боцман, идущий по палубе, вышел и застыл в приветствии. Клочок волос, гордо торчавший в районе подбородка, и синие гладко выбритые щёки свидетельствовали об абсолютном порядке на вверенной ему территории.
Ян заулыбался…
– Well, how is our Mark? (2) – спросил после рукопожатия.
– Всё прекрасно, sir, но я бы не советовал вам с семьей входить. Дикий жеребец. К моему сожалению, я не смог надеть на него намордник.
Глаза пришедших синхронно уставились на смельчака. У Ильи от удивления приоткрылся рот… а приехавшая навестить дикого зверя толпа подалась вперёд. Хозяин скакуна ухмыльнулся и резюмировал:
– Ну, пошли, посмотрим, – и, повернувшись к тощему, добавил, поясняя. – Нам интересно…
Хозяин, как известно, «барин», дети находятся в сопровождении родителей, и «предупреждены, значит вооружены», поэтому главный тренер королевских скачек только пожал плечами и посторонился. В конце концов, это их зверь, и, как-то же они с ним рядом выжили?
– У вашего грума должен быть pluck, – отметил он. – Попрошу вас не говорить громко. Здесь сейчас находится десять животных, и не стоит всех беспокоить.
Близнецы тут же поравнялись с Яном и хором спросили:
– Как понять «pluck»?
– Энергия и смелость. Хотя на самом деле в скачках побеждает тот, кто с мозгами.
– Мистер Сомс победит?
– А у вас есть сомнения?
– Последние 25 лет побеждает Лестер Пигготт, его прозвали «Лонгфелло»… (3).
– Я видел его. Истеричный товарищ. Мы не станем ему ломать карьеру. Быстренько станем призерами в flat (4), а потом пусть побеждает дальше.
Ян приблизился к запертому деннику, за стеной которого слышался хруст, словно кто-то грыз кости.
Звук впечатлял.
Правда, впечатлял он, похоже, всех, кроме хозяина.
– Нам же надо на поездку заработать, правда, Мрак? – начальник особого отдела бесстрашно снял замок и распахнул ворота.
В сумраке компания рассмотрела чёрный круп и мелкую дранку из качественных сосновых досок, бывшую в прошлой жизни обивкой денника королевской конюшни. За день старательный конь подготовил для продажи несколько мешков сосновой щепы для розжига. Энергичный и смелый старший тренер слегка побледнел. Кто-то тихонько ахнул – то ли восхищенно, то ли рассерженный нанесенным ущербом.
Ян… Ян смерил коня уничижительным взглядом и, бросив:
– Пошли, – развернулся. За ним, тяжело вздыхая, последовала чёрная живая туча.
Компания молча посторонилась. Танюша, на всякий случай, взявшая мужа за локоть, услышала зловещее:
– Всякий суслик в поле агроном! Теперь ещё за доски платить!
В рассеянном свете давно перевалившего за полдень дня присутствующие смогли рассмотреть большие выразительные глаза чёрного как смоль коня с маленькими остроконечными ушами, красиво изогнутой шеей, широкой грудью и сильной спиной. Высоко посаженный хвост был вздёрнут вверх наподобие флага, а в кровожадной ухмылке белых зубов просматривалась ненависть ко всему сущему.
И главный тренер всемирно известных скачек мог поклясться на Библии, что у этого «персидского скакуна» из пасти торчали два симпатичных клыка, напоминающие размерами подобные на выставленном в Британском музее черепе саблезубого тигра.
_____________________________________________________________________________________
1. Эрлик-хан – один из самых главных богов монгольского пантеона. Он подземный царь, который правит всеми душами и судит их. В его царстве есть и счастье, радость, любовь и разнообразные удовольствия. Есть всё, что и у людей на земле. Его имя произошло от древнеуйгуртского Эрклиг кагана, которого буддисты называют ещё Ян из Ада;
2. Ну, как наш Мрак? (англ.);
3. Лестер Пигготт выиграл 116 скачек. Одержал 4493 победы с 1952 по 1993 годы. Проиграл один раз летом 1978 года. Тогда в главном королевском заезде на Персидском арабе победил грум мистер Сомс Хайри из Туллокгорма, с невероятным преимуществом в четырнадцать конских шага, и, завоевав главный приз скачек 1977 года.
4. Flat — гладкие скачки. Самый любимый вид забега, Елизаветы II, с 1945 года до смерти не пропустила ни одной скачки.

 

 

 

Следователь Усть-Ингульского райотдела полиции, младший лейтенант Мария Воронцова, качалась на старом деревянном стуле, просматривая распечатки публикаций журналистки интернет-издания «Баррикады» Вероники Калинковой. Во рту она держала карандаш, иногда его покусывая и делая им пометки на листках. Это было впервые в её практике, когда она вела дело о нападении без заявления пострадавшей и без наличия пострадавшей в принципе. Отец посоветовал ей рассматривать в качестве основных две версии: нападение с целью ограбления и нападение, связанное с журналисткой деятельностью.

 

Первую версию Мария вначале и вовсе отбросила: уж она-то как никто другой собаку съела на ограблениях женщин. Во-первых, девушка была одета довольно скромно и дорогих украшений не носила. Во-вторых, если местные «гопники» и грабили пассажиров такси, то, как правило, делали это возле банков, крупных офисов, элитных ресторанов или дорогих ночных клубов, но уж никак не в глухом тупике, ведущем к мелким торговцам и городскому телецентру. Да и зачем, если у них стояла цель ограбить Калинкову, им было делать это при таксисте, и бить ещё и самого таксиста? А если стояла цель напасть на таксиста, то вряд ли бы они первым делом начали избивать его пассажирку.

 

Так Воронцова стала рассматривать версию нападения, связанную с журналистской деятельностью потерпевшей. Тем более, что за несколько часов до инцидента девушка засветилась сразу в нескольких эпизодах, за которые ей действительно кто-то мог мстить. Например, в первой половине дня Калинкова была на встрече с уполномоченной по защите прав человека и проявила активность в обсуждении драки студентов-африканцев и местных жителей – членов молодёжного бойцовского клуба «Питбуль» (которых её отец, не церемонясь, называл «отморозками»). В ходе встречи прозвучало, что иностранцев выставили виновными с самого начала, без проведения какого-либо объективного расследования. Из публикаций в СМИ Воронцова узнала, что куратор иностранных студентов из АКУ заявила, что полиция нарочно выставила африканских студентоввиновными в конфликте, словно кто-то из высших чинов в силовых структурах имел личною заинтересованность «отмазать» местных радикалов. И когда начальник городского управления полиции Данил Варфоломеевич Пастыко стал открещиваться от обвинений, именно Калинкова показала уполномоченной официальную рассылку их пресс-службы, где говорилось, что в момент драки одна из активных участниц инцидента – Габриэла Н’Тьямба– была пьяна и сама же её спровоцировала. Из ответов на вопросы других журналистов выяснилось, что медосвидетельствования на предмет наличия алкоголя в крови африканки не было.

 

Примерно через час после встречи с уполномоченной, Вероника Калинкова побывала в АКУ – Адмиральском кораблестроительном университете, и, находясь там, опубликовала у себя на странице пост о присвоении чужих изобретений некоторыми научными сотрудниками университета с целью продажи патентов иностранным фирмам. Позже эта же информация появилась на сайте «Баррикады», где работает журналистка.

 

Кроме того, Калинкова занималась журналистским расследованием ситуации на Первом судостроительном заводе, в ходе которого выяснила, что международная строительная корпорация «Сити-Индастриал», призванная заниматься модернизацией заводских цехов, на самом деле намеренно их разрушала как якобы не подлежащие восстановлению. Буквально две недели назад на «Баррикадах» вышел резонансный репортаж с кадрами разрушений на заводе, и для того, чтобы их сделать, журналистке надо было на завод как-то проникнуть. И сделано это было, скорее всего, незаконно, минуя охрану завода и сотрудников «Сити-Индастриал».

 

Воронцова перебрала все возможные версии – и у неё сформировался солидный список тех, у кого были мотивы проучить журналистку.

 

Лица, совершившие нападение на журналистку, установлены ещё не были. Но по всем признакам были похожи на радикалов, которые орудовали в Адмиральске и время от времени устраивали облавы на своих оппонентов. Мотив избить Калинкову у них был прямой, ведь именно она поставила под сомнение утверждение полиции, что африканские студенты напали на радикалов сами. Озвучивая на встрече свои сомнения, Калинкова (возможно, и сама того не ведая) посеяла отчётливое подозрение, что «отморозков» может покрыватьполиция.

 

Не менее серьезный мотив был у сотрудников АКУ, которых Калинкова обвинила в краже изобретений, расписав при этом схему и указав конкретные фирмы, которые в ней задействованы. Могли быть затронуты интересы этих фирм. Сами мараться, скорее всего,они бы не стали и наняли бы для этих целей того, кто на такие дела «заточен». И опять круг замкнулся и ниточки вели всё к тем же радикалам, о которых давно ходили слухи, что за сдельную приличную оплату они могли оказать и подобного рода «услугу».

 

В конце концов, мотивы были и у «Сити-Индастриал», и у нового руководства завода, которое пришло после январского погрома (учинённого, кстати, теми же радикалами). Так что список потенциальных подозреваемых (заказчиков и исполнителей) у Воронцовой получился большой, и допросить ей предстояло широкий круг лиц, самого разного профиля деятельности.

 

Выбивался из этих всех версий лишь один очень странный момент. Ночью на «Баррикадах» была опубликована запись телефонного разговора, на которой один человек настоятельно просит другого отказать журналистке в госпитализации. Один из собеседников якобы является начмедом Первой городской больницы, куда и привезли Калинкову после нападения, голос же второго участника разговора очень похож на голос первого вице-мэра Владимира Крючкова. И в ходе разговора собеседник называет его по имени — «Владимир Петрович». В публикации утверждалось, что эту запись в редакцию прислал неизвестный.

 

Воронцова не понимала, зачем первому вице-мэру понадобилось бы настолько озадачиваться какой-то там журналисткой – довольно молодой и далеко не самой известной и влиятельной в Адмиральске, – чтобы лично звонить руководству больницы и требовать её туда не класть. Да и человек такого уровня наверняка поручил бы решение такого щепетильного (и откровенно непорядочного) вопроса кому-нибудь из своих приближённых. Впрочем, Машка допускала, что если человек наделён большой властью и при этом бесцеремонен и самолюбив (а, по слухам, Крючков был именно таким), он вполне мог совершить этот звонок и сам. Как говорится, чтоб уже наверняка. Но опять-таки – неопытная журналистка, отказ в госпитализации… Какой смысл? Зачем?

 

Машка «перемотала» у себя в голове события до того момента, как на Калинкову напали неизвестные в масках – и тут один из паззлов сложился. Если предположить, что нападавшие каким-то образом связаны с Крючковым, то вполне можно было допустить, что госпитализация Калинковой могла бы им навредить. Госпитализация является доказательством нарушения здоровья. И если человек, ставший жертвой такого нападения, попадает в больницу, все его телесные повреждения, как правило, сразу же и фиксируются. Если всё было именно так, то дело расследовалось бы уже как разбой и покушение на убийство, а это, как говорится, уже совсем другой подход. А раз нет серьёзных травм, не будет и серьёзного расследования. И преступникам можно отделаться грабежом, а при хорошем адвокате — хулиганством.

 

– Пап, – вздохнув, обратилась к Воронцову Машка. – А может ли быть такое, что эта журналистка каким-то образом насолила Крючкову?

 

– Чего? – вздёрнул брови Воронцов, оторвавшись от своих раздумий.

 

Машка включила у себя в телефоне запись – и кабинет наполнился двумя мужскими голосами.

 

 

– Здравствуйте, Михаил Анатольевич.

 

– Здравствуйте, Владимир Петрович.

 

– Что же вы меня так огорчаете? Так город подставляете…

 

– В смысле?

 

– Ну, к вам девушку привезли с Тупика Тральщиков. Авантюристку. Симулянтку. А вы с ней возитесь, в стационар её класть собираетесь…

 

– Простите, я не совсем понимаю, о ком речь. К нам ведь за сутки полсотни привозят. Я сейчас уточню у дежурного, что там за случай…

 

 

– Правда я не уверена, что голос принадлежит ему, – остановив запись размышляла Машка – Да и в самой публикации пишут, что «голос, похожий…».

 

– Ну, они бы и не утверждали, что это он, – вдумчиво произнёс Воронцов, затягиваясь сигаретой. – Так ведь и на иск нарваться можно. А ну, что там дальше они говорят?

 

Машка снова нажала кнопку воспроизведения.

 

 

– Очень плохо, что вы не знаете, что происходит у вас в больнице. А я прекрасно знаю эту провокаторшу. И хотел бы, чтобы вы адекватно оценивали все те, с позволения сказать, «симптомы», с которыми она к вам обращается и, наверное, ещё неоднократно будет обращаться. Вам рассказать, что она сегодня вытворила в мэрии, какой цирк устроила перед уполномоченной по правам человека? Выгораживала иностранку, которая в пьяном угаре напала на наших ребят из бойцовского клуба. Ещё эта хамка позволила себе оскорбления в адрес начальника городской полиции, чуть ли не соучастником преступлений его выставила. Учинила скандал, опозорила весь наш город! А когда осознала последствия своих действий, так сразу инсценировала нападение на себя. Видите ли, плохо ей. Видите ли, задыхается… Она потом и вас обвинит – скажет, что не так лечили, не так с ней обращались…

 

– Владимир Петрович, поймите нас правильно: «скорая» приезжает ко всем, и бывают действительно ложные вызовы. Но если бригадой, а потом ещё и сменой в приёмном отделении принято решение о госпитализации пациента, значит, привезли его не просто так, и на это есть показания.

 

– Да какие показания, о чём вы? Сама надышалась какой-то дрянью, а теперь рассказывает, как её отравить пытались… Вы что, не знаете, как искусно некоторые прохиндеи могут всё обставить? Я за годы своей службы сталкивался с разными провокаторами, и знаю, о чём говорю, уж поверьте. Актёрского мастерства им не занимать. Сейчас она изображает умирающую у вас на койке, а через полчаса начнёт выкладывать в интернет, как плохо вы её здесь лечите… Сегодня в мэрии она повела себя некорректно, бестактно, опозорила весь наш город перед высокими гостями из столицы. А когда осознала последствия своих действий, так давай рассказывать, как на неё напали и как она пострадала за правду.

 

– Так а мы здесь при чём? Сама она надышалась, не сама… Нам знаете, сколько суицидников привозят, которые сами надышались и наглотались. Наше дело – её откачать, поставить на ноги, а дальшепусть уже полиция разбирается…

 

 

Машка снова поставила запись на паузу, раздумывая над тем, что бы это всё могло значить.

 

– Да нет, это не монтаж. Это как раз Владимир Петрович, – вздохнул Воронцов, усевшись напротив дочки. – Уж я-то помню его интонации.

 

Воронцов прекрасно знал Владимира Крючкова по делу службы, так как ещё сравнительно недавно тот возглавлял городское управление ДГБ, а потом зачем-то перешёл работать в мэрию.

 

– Да, Машка, ты права. Чем-то эта пигалица ему насолила, – вдумчиво произнёс начальник Усть-Ингульского райотдела. – Теперь понятно, почему на месте нападения толклись дэгэбисты и не дали нашим ребятам даже с ней пообщаться. Включай дальше…

 

 

– Михаил Анатольевич, дорогой. Вы не понимаете меры ВАШЕЙ ответственности. Тем, что вы положите её в больницу, вы посодействуете в легализации её вранья. Дадите повод ей потом утверждать, что раз её госпитализировали, значит, у неё действительно были травмы и она действительно пострадала… Вы бы почитали, какой поклёп она опубликовала на наш вуз, выпускающий лучших специалистов судостроительной отрасли. Такая ересь, что ни какую голову не натянешь!

 

– Я не знаю, что она пишет. У нас здесь нет времени заниматься этим.

 

– Правильно! Поэтому занимайтесь тем, чем вы и должны заниматься – приёмом больных. Больница финансируется из городского бюджета. Каждая палата – на вес золота. Лечение у вас должны получать те, кто действительно в этом нуждается. К вам привозят тяжёлых больных, людей с серьёзными травмами. И что же, вместо того, чтобы их лечить, мы будем отнимать у них место ради каких-то симулянток, авантюристок?

 

 

На «Баррикадах», помимо виджета с аудиозаписью, была и полная расшифровка этого разговора.

 

– А ну-ка, распечатай мне это дело, – попросил Воронцов. – Уж больно красноречивые фразочки.

 

Машка со знанием дела включила принтер (пожалуй, единственный прибор в комнате Воронцова, возраст которого не исчислялся годами), подключила к нему свой гаджет – и со специфическим гудением он начал засасывать листки и выдавать их уже с распечатанным текстом. Воронцов взял распечатки из рук свой дочери и стал тщательно их изучать, затягиваясь сигаретой и «прожёвывая» в своей голове каждую прочитанную фразу.

 

– Тут бы ещё с врачами пообщаться, – вдумчиво выдала Машка. – Узнать хотя бы, с чем её привезли.

 

– А по-хорошему, не мешало бы и дело открыть. Сразу по двум статьям: «Лишение медицинской помощи» и «Превышение должностных полномочий», – тут же проявил Воронцов наработанную годами милицейскую хватку. – Как раз на основании этой записи. Чую, что и документы о её поступлении там знатно сфабрикованы.

 

– Да, но как ты это докажешь, если самой пациентки нет?..

 

У Машки сформировались ещё две версии, связанные уже с возможной причастностью самого Крючкова – либо журналистка действительно когда-то перешла ему дорогу, и он теперь ей мстит, либо он покрывает нападавших, и эти нападавшие как-то с ним связаны. Была и третья версия – возможно, речь шла не о конкретной журналистке, а обо всём издании – «Баррикады», которое не раз позволяло себе в публикациях колкости в адресгородской власти, в том числе и в адрес Крючкова. Если это так, то он убивал сразу двух зайцев: с одной стороны – мог наказать зарвавшуюся журналистку, именем которой были подписаны последние скандальные материалы, с другой – указать на место и её главному редактору Александру Громову, о котором тоже в последнее время начали ходить слухи, что он суёт в свой нос в дела, куда другие журналисты подчас предпочитают не лезть.

 

Начальник Усть-Ингульского райотдела полиции Степан Воронцов сидел в своём кресле и наблюдал за взрослой дочерью, которая, качаясь на стуле, изучала материалы нового дела. Отец в этот момент любовался ею, поражаясь, как Машка сейчас похожа на него в молодости. Даже привычка «сосать карандаш», как когда-то шутливо говорили коллеги, была точь-в-точь как у него.

 

Закончив с распечатками, Воронцова снова достала смартфон и зашла на страницу Калинковой в соцсети и начала листать фотографии. Наивная девчонка с огромными зелёными глазами. Одета скромно, футболки и джинсы, куртки в стиле милитари – прикид без всякого намёка на женственность и волосы ярко-малинового цвета, как вызов. Мария пыталась понять, какое впечатление вызывала эта девушка у уполномоченной, в мэрии, уработников вуза. Она попутно пытаясь понять, за что её мог ненавидеть Крючков. Выглядит она как маргиналка, а такие обычно за словом в карман не полезут и могут иной раз ляпнуть такое, о чём другой человек предпочёл бы смолчать. И не затронь она на встрече с уполномоченной определённые скользкие нюансы, на них, очевидно, никто и не обратил бы внимания. Так что думать, что она молода и никому из влиятельных лиц до неё уж совсем не может быть дела, исходя из этого обстоятельства было бы глупо.

 

К тому же, при всей нелепости внешнего вида Калинковой, кому-то же из АКУ пришло в голову «слить» именно ей внутреннюю информацию по поводу патентов. При этом, человек должен был быть уверен, что она её правильно подаст и не перекрутит. А значит, либо он в принципе был с ней знаком, либо… этот пост писала не она.

 

Машка внимательно изучила не только сам пост, но и комментарии под ним. Внушительная их часть содержала оскорбления в адрес автора публикации, сомнение в её умственных способностях и профессиональной компетенции, угрозы пожаловаться в редакцию. Но былии те, кто журналистку защищал. Объединяла их одна особенность – почти у всех были иностранные имена и фамилии, некоторые даже на их экзотических языках, а на аватарках – африканские и азиатские лица. «Местных» защитников журналистки можно было пересчитать по пальцам, и среди них Воронцова выделила Эллу Магниеву (судя по информации и фотографиям на странице – научный сотрудник и преподаватель АКУ), Владислава Федорца (местом работы было указано предприятие «Беларусьлифтмашпроект», о котором Воронцова ранее не слышала, а местом учёбы – всё тот же АКУ) и некоего «Ловца Квантов», который не только вступил в горячую полемику с хейтерами Калинковой, но и выложил в сеть скриншоты каких-то чертежей. Перейдя на страницу «Ловца Квантов», Воронцова увидела на аватаре фото человека в балахоне, держащего в руках тонкий металлический стержень, от верхнего края которого бежали синие молнии. На других фотографиях человек такого же роста и комплекции то проводил опыты в защитном костюме, то что-то варил в сварочной маске. Интуиция подсказывала Воронцовой, что это не «фотошоп» и не картинка, взятая из интернета, а реальное фото автора комментариев. Прочитав несколько постов со страницы Ловца Квантов, Мария сделала предположение, что его стиль изложения очень похож на стилистику того поста, который появился на странице Калинковой под её именем.

 

Самым верхним постом на странице «Ловца квантов» была карикатура на какого-то седовласого старца с бородой и надпись: «Ворую чужие изобретения». Однако под ним был репост скандального поста со страницы Калинковой, где речь как раз шла о краже изобретений. Репост сопровождался надписью: «Народ, поддержите девчонку. Пострадала из-за меня». Под постом шла масса комментариев с сердечками и плюсиками и комментарии, в которых пользователи выражали готовность помочь и спрашивали, как это сделать. Почти у всех – африканские и азиатские лица на аватарках. Вскоре многие из тех, кто ставил здесь плюсики, засветились в положительных комментариях на странице Калинковой.

 

«Это что, получается, девчонке вломили из-за этого человека?», – дёрнулась Воронцова. Однако пост был опубликован за пять часов до того, как на Калинкову напали. Появление этого поста никак не могло быть связано с самим нападением. Что означала фраза «пострадала из-за меня», Воронцова не знала. Да и люди, причастные к какому-либо преступлению и даже в нём раскаивающиеся, так открыто у себя на страницах это не выкладывают. Но Мария предположила, что под словом «пострадала» могут подразумеваться комментарии хейтеров, навалившихся на Калинкову. Значит, тот, из-за кого она пострадала, мог иметь какое-то отношение к этому посту, вызвавшему такой шквал негативных комментариев. Либо это тот, кто дал ей эту информацию, либо тот, кто сам же его написал.

 

Воронцова зашла в раздел «Друзья» и начала анализировать список пользователей. Выяснилось, что все те, кто защищал Калинкову, находятся в друзьях у этого «Ловца Квантов». Воронцова проделала то же самое на странице у Калинковой и сортировала огромный список друзей по хронологии их добавления. Выяснилось, что восемь человек к ней добавились в друзья вчера – как раз в день нападения. Первой высветилась Элла Магниева, второй – Габриэла Н’Тьямба – та самая негритянка, которую выставили зачинщиком пьяной драки с местными радикалами. И ещё несколько человек, имена которых были написаны на каких-то непонятных для неё языках. Но был момент, которых всех этих людей объединял – у всех на странице местом работы или учёбы был указан Адмиральский кораблестроительный университет. Последним в этом списке был всё тот же «Ловец Квантов», но, в отличие от остальных, добавлен он был уже после нападения.

 

– Пап, мне бы в АКУ съездить, со студентами поговорить, – подала голос Машка, оторвавшись от просмотра страницы Калинковой в соцсети.

 

Взгляд у неё был не скучающий, какой обычно доводилось видеть её отцу, когда его дочь расследовала очередную «бытовуху». Сейчас в этом взгляде читалась какая-то озадаченность, даже заинтересованность.

 

– Мотивируй, – Воронцов вытянул из пачки сигарету и закурил, внимательно глядя на дочку.

 

– Хоть поначалу и кажется, что это какая-то месть фашистов или запугивание со стороны владельца строительной корпорации, на самом деле всё вертится вокруг АКУ, – Мария говорила громко и с придыханием. – Вот смотри. Откуда была избитая негритянка и её компания? Из АКУ. Материал Калинковой о присвоении чужих патентов – тоже был про АКУ. Кроме того, я тут кое-что поискала в интернете: первый цех судостроительного завода, про который она пишет в своих ранних публикациях, изначально должны были передать АКУ для размещения там опытной лаборатории. Ректор озвучивал этот вопрос на депутатских комиссиях и заручился поддержкой местной власти. Но когда всё пошло выше, получил отказ на уровне Министерства Обороны. А потом сюда и вовсе завели эту фирму. И произошло это через месяц после того, как Крючков сменил свою должность, уйдя с многолетнего насиженного места начальника ДГБ первым замом в мэрию.

 

Воронцов вдыхал табачный дым, внимательно слушая дочку. Машка и раньше любила вот так рассесться на стуле и, покачиваясь туда-сюда, выдвигать гипотезы и делиться своими размышлизмами. Обычно отец за такое её страшно ругал: «У тебя свидетели не опрошены, осмотр места преступления не произведён. Какие нахрен гипотезы?». После чего Машка переставала раскачиваться, принимала позу школьника и, опустив потухшие глаза, кивала головой и шла опрашивать и осматривать, напрочь теряя интерес к делу.

 

И вот сейчас он открыл рот, чтобы как обычно сказать свою коронную фразу про осмотр места происшествия, но дочка его перебила.

 

– И да, пап, на Тупик Тральщиков я сейчас не поеду. Там дэгэбэшники всё без меня осмотрели и затоптали. А вот в АКУ я бы съездила и со студентами поговорила. В частности, с той самой негритянкой, на которую наш горотдел повесил пьяную драку. И, если честно, для меня пьющая негритянка выглядит как большая экзотика. Вот если бы травку курила – это другое…

 

Воронцов слушал и удивлялся. Ему обычно нравился ход мыслей дочери. Но иногда ему казалось, что в своих измышлениях она взлетает «в облака» и пытается искать «высокие мотивы» там, где они достаточно приземлены и носят самый что ни на есть бытовой характер – то, что больше всего ненавидела в любых делах его дочь.

 

– Для начала родителей опроси, – настаивал отец.

 

– Родители никуда не денутся, – парировала дочка. – А вот к студентам надо бы по горячим следам. И дело тут не только в негритянке. Меня больше заинтересовал пост про кражу изобретений у неё на странице. Во-первых, сколько она могла пробыть в АКУ? Учитывая встречу с уполномоченной перед этим – максимум полдня. Откуда у неё за такой короткий промежуток времени могло появиться столько информации? Не думаю, что за какие-то несколько часов она выяснила это всё сама. Даже для меня это как минимум несколько днейплотной оперативной работы. А во-вторых, в комментариях за неё заступился один пользователь. Я зашла к нему на страницу и начала читать другие посты. Так вот, пост Калинковой очень похож на его риторику.

 

– И что же это за человек? Работник вуза?

 

– Понятия не имею. – Мария снова прикусила карандаш, который держала в руке. – Имя вымышленное. На фотографиях он везде то в балахоне с капюшоном, то в защитном костюме или сварочной маске… Короче, я хочу поговорить в АКУ с этой негритянкой. А ещё у студентов выяснить, что это за загадочный тип прячется под ником «Ловец Квантов».

 

Мария показала отцу комментарии с чертежами. Степан Воронцов вгляделся в текст, почесал затылок и, бегло глянув на чертежи, в которых он абсолютно ничего не понимал, вернул телефон дочери.

 

– Машка, а с чего ты взяла, что он вообще имеет к АКУ хоть какое-то отношение?

 

– Ну, по фотографиям и по постам же видно, что он технарь.

 

– Слушай, этот технарь может быть с любой точки планеты. Его привязки к АКУ я вообще не вижу.

 

– А чертежи со штампами АКУ? Откуда бы они взялись у рандомного технаря «с любой точки планеты»? А друзья, треть из которых – студенты АКУ? И плюс его «чистосердечное признание», что именно он подставил Калинкову.

 

Машка передала отцу смартфон, на экране которого был репост Ловца Квантов со страницы Калинковой и слова о том, что пострадала она из-за него.

 

– Возможно, целью нападавших было не столько «навалять» Калинковой, сколько запугать её информатора, который, судя по всему, имеет непосредственное отношение к Адмиральскому кораблестроительному университету. Это всего лишь одна из версий.

 

– Ну, остальные версии это не исключает. – Воронцов раздавил докуренную сигарету о пепельницу.

 

– Я понимаю, – убеждала Мария. – Но как минимум кто-то же слил ей инфу про патенты. И опубликовала она её как раз во время своего нахождения в АКУ. Из чего я делаю вывод, что именно в университете есть некто, кто осведомлён о скрытой деятельности работников вуза и кому было выгодно действовать именно через эту журналистку. – Девушка глубоко вздохнула, откинувшись на спинку стула. – Все события, в которых засветилась журналистка в течение суток перед нападением, связаны с АКУ. И развязывать этот клубок надо именно оттуда.

 

– Хорошо, – кивнул отец, – съездишь в АКУ. Но сначала – родители.

 

– Пап, а зачем? Ну приеду я сейчас, такая крутая, к родителям Калинковой – о чём я их буду спрашивать? Знают ли они, что ей отказали в госпитализации? Какими делами она занималась? Родители вряд ли будут в курсе того, что нас интересует. Она и дома-то после работы не была.

 

– Машка! Ну ты же знаешь стандартную процедуру. Родители, коллеги… Парень, если он у неё есть…

 

– А что этот парень до того, что мы сейчас расследуем? Что он может сказать?

 

– Господи, ну самое элементарное! Круг знакомств, круг интересов. С кем общается, кто друзья, где вообще бывает?..

 

– Она уже взрослый человек, папа! Она, может, и дома не ночует. Они что, всё должны о ней знать?

 

– Ну и что, что взрослый? Ты у меня тоже взрослая, и тоже часто дома не ночуешь. И тем не менее, от меня ни на шаг. Работаешь в управлении под моим началом. Я про твоих хахалей-трахалей знаю всё, от и до – начиная от того, в каких труселях они с тобой в постель ложатся и заканчивая тем, с какими шлюхами ездят по заграницам. Хотя казалось бы – ты взрослая, самостоятельная, дома не ночуешь, мне ничего не рассказываешь.

 

Машка круто развернулась и обиженно произнесла:

 

– Пап, я тебя не понимаю. У нас такое серьёзное дело, столько странных обстоятельств. А ты от меня формальностей хочешь? «С кем дружила, с кем общалась». Вместо того, чтобы начинать этот клубок разматывать оттуда, где он и начал запутываться, я уже провести ряд каких-то формальных допросов.

 

Отец подошёл к ней ближе и строго посмотрел ей в лицо.

 

– Вот как раз потому, что это дело настолько запутано, и нужно начинать с основного, – строго сказал он ей. – К родителям она ехать не хочет, а к каким-то студентам, к которым пострадавшая и отношения не имеет, прям рвётся. Откуда ты знаешь – может, родители знают больше, чем кто бы то ни было! А вот если родители тебе скажут, что она общалась с кем-то из АКУ и ты укажешь это в протоколе, тогда у тебя будут все основания ехать в АКУ.

 

– Да какие основания, пап? – недоумевала дочка. – Перед нападением она была в АКУ, кто-то ей там слил информацию о незаконной деятельности некоторых научных сотрудников… Это что, не прямое основание нанести туда визит?

 

– Нанесёшь. Но сначала – родители, больница и коллеги этой Калинковой. Всё чётко по этой схеме! – сурово говорил отец, ударяя пальцем о край стола на каждом слове. – И ни к какому Крючкову ты без меня не едешь. Поняла? А то намылишься, уж я-то тебя знаю. Записывай адрес родителей: улица Правды, дом 14, квартира 35.

 

В этот момент старый рабочий телефон на его столе ожил и стал издавать характерные звуки. Звонили из дежурной части.

 

– Степан Макарович, у нас тут вооружённое нападение на начальника казначейства в собственной квартире, – раздался голос дежурного в трубке. – Туда уже направлены два наряда, но не мешало бы следственно-оперативную группу.

 

– Адрес! – Воронцов быстрым движением перевернул страницу блокнота и достал лежащий за правым ухом огрызок карандаша.

 

– Улица Правды, дом 14, квартира 36.

 

– Что? – переспросил начальник райотдела.

 

Воронцов тут же достал мобильный.

 

– Шукин, готовь группу на выезд. И пусть Алексеев берёт автозак.

 

Он посмотрел на Машку. Толкать свою дочь на допрос родителей Калинковой, учитывая, что сейчас в соседней квартире происходит вооружённое нападение, он не собирался. Поэтому сделал второй звонок.

 

– Саныч, готовь бобик, сейчас Машку повезёшь в АКУ…

 

– Андреев, помоги Щукину в оружейке. Сегодня я поеду с вами. Это ж надо – средь бела дня, на казначейшу…

 

Мария несколько раз хотела открыть рот, пока отец совершал серию быстрых звонков, ходя из угла в угол.

 

– Пап, всё в порядке? – во взгляде Марии читалась обеспокоенность.  

 

Воронцов резко остановился напротив неё и потрепал по голове, рассеянно глядя куда-то в потолок.

 

– Как обычно, Машка. Ограбления, бандиты, гопота… – Он думал о чём-то своём. – Езжай в АКУ, как ты и хотела. Я уже с Санычем договорился, он тебя подвезёт. А мы сегодня по старинке – на автозаке.

 

Он подошёл к вешалке, снимая свою фуражку.

 

– Маш, я побежал, захлопнешь дверь, – раздалось уже из коридора.

 

Столь резкая смена решения отца её удивила, но не так, чтоб совсем. Она этому дала другое объяснение. Сейчас, очевидно, её отец будет занят какой-то стычкой с гопотой. И когда она ему привезёт протокол допроса, ему будет абсолютно некогда его вычитывать. Несмотря на грубость, мужиковатость и порою резкие ответы, со всем, что касалось документов, Воронцов был крайне педантичен. Было несколько вещей, которые, по мнению Воронцова, должны быть выполнены безукоризненно – осмотр места происшествия, а также допрос родных и близких. И сколько Воронцова себя ни помнила, за проколы в оформлении этих документов он чехвостил всех и сразу.

 

А ещё у него была ещё одна фишка: если его подчинённые чего-то не понимали и начинали откровенно «тупить», в разговоре с ними он легко мог перейти на блатной жаргон. «А на каком языке с тобой говорить, если ты нормального языка, на котором говорят полицейские, не понимаешь. Буду с тобой говорить на языке гопоты». Удивительно, но после такого его подчинённые действительно начинали соображать быстрее. Фраза «Ты чё, в натуре, рамсы попутал?» была одной из его коронных. Молодняк его за это любил и часто пародировал. Многие его «блатные» высказывания стали крылатыми не только в Усть-Ингульском райотделе, но и среди полицейских всего Адмиральска.

 

 

* * *

 

 

Капитан департамента госбезопасности Кирилл Егоров рассматривал в руках толстую папочку со сметами на оборудование, с ухмылкой глядя на растерянную чиновницу, которая сжимала кулаки от гнева и злости. Эту человеческую эмоцию он особенно любил, когда сильные мира сего испытывали перед их конторой своё бессилие. В эти минуты он торжествовал, ощущая своё могущество и свою власть над их эмоциями. Стоит сейчас сказать пару нужных фраз, как он вгонит эту Верховцеву в лютый страх, а захочет – доведёт до бешенства. Вот только осталось определить, в каком из состояний с ней лучше работать. Интерес вызывала и сама папочка. В ней находились прошения о выделении средств из городского бюджета на капитальный ремонт кровли трёх цехов Первого судостроительного завода. Там же находились сметы и проектная документация.

 

Если бы речь шла о каком-либо другом объекте, и Стешкину, и Верховцевой можно было бы запросто пришить коррупцию. О любом другом, но только не в хлам убитом первом судостроительном заводе, про который уже по городу начали ходить байки, что работники меняют перегоревшие лампочки за свой счёт, а скоро, глядишь, будут на завод известь и краску приносить, чтобы побелить стены и привести в порядок плинтуса и перила. Не хочет министерство Обороны выделять денег на «допотопный» судостроительный завод, не считает целесообразным, а оно то тут прохудилось, то там пришло в негодность.

 

Егоров не раз видел, как на митингах в защиту судостроительного завода горожане кидали деньги в своеобразную копилку – шестилитровую пластиковую баклажку с отверстием, прорезанным в крышке, которую приносил бывший начальник заводского профсоюза Николай Архипов, а теперь носит Агата Мичман. И на каждом следующем собрании они давали подробный отчёт о потраченных средствах горожан. Для Егорова, как для жителя города, было вполне неудивительно, что какой-то чиновник высокого ранга, используя своё служебное положение, просит начальника казначейства об услуге – выделении средств на ремонт именно Первого судостроительного. Тем более, речь в документах шла о специальном фонде городского бюджета, в котором к концу года всегда оставались какие-то средства, и их нужно было как-то освоить. Однако понимал Егоров и другое. Делает это Стешкин не только из альтруистических побуждений, но и по личной просьбе своей бывшей любовницы Агаты Мичман. Более того, он обратил внимание, что под всеми документами стоит подпись Семёна Караваева – бывшего директора судостроительного завода, а ныне ректора АКУ. Именно того Караваева, которого ДГБ обыскивало этой ночью и которого подозревает в причастности к истории с прибором.

 

– Маргарита Геннадьевна, разрешите поинтересоваться, это что такое? – Егоров ткнул пальцем в подпись под ходатайством о выделении средств. – Почему здесь подпись бывшего директора, а не нынешнего?

 

– Потому что этому вопросу уже несколько лет, – сдерживая свой гнев, объясняла Верховцева. – В момент отправки этого обращения он был полноправным директором. И сейчас его увольнение оспаривается в верховном суде как незаконное.

 

– А что мешало его рассмотреть уже с участием нынешнего директора?

 

– Как минимум его постоянное отсутствие на рабочем месте, – жёстким голосом произнесла чиновница. – Его уже много раз приглашали на заседание нашей планово-бюджетной комиссии. Он со своего Причерноморска носа не покажет. Сильный царь! И замы у него же такие же. Вот что значит назначать не местных.

 

Егоров, не спавший ночь, испытал ощущение дежавю. В какой-то момент ему показалось, что перед ним стоит председатель заводского профсоюза Агата Мичман. Это была полностью её риторика.

 

Но быстро успокоил себя тем, что начальник казначейства, возможно, сама общалась с руководительницей заводского профсоюза и просто использует её фразы.

 

«Значит, они в одной упряжке», – подумал Егоров в секундной полупрострации. Проделав над собой усилие, чтобы снова привести себя в чувства, Егоров продолжил.

 

– Завод у нас в чьей собственности?

 

– В государственной. Вам ли не знать? – резко ответила Верховцева.

 

– В таком случае, объясните мне, ЧТО ЭТО ТАКОЕ? – Егоров указал на строчки, где говорилось об источнике средств. – Вы всерьёз собирались рассматривать вопрос о выделении денег на восстановление завода из городского бюджета? – Дэгэбист изобразил удивление. – Вам не кажется, что это попахивает нецелевым использованием средств? Завод – государственный, а деньги – городские…

 

– А то, что там работают наши люди, жители нашего города, которые налоги платят в городской бюджет, это ничего? И то, что они вынуждены из своего кармана тратить на покупку лампочек и инструмента – по-вашему, тоже нормально? – возмущалась Верховцева. – Может, им ещё и текущие крыши государственного предприятия за свой счёт ремонтировать?

 

– Про лампочки и инструмент – это вам рабочие так сказали? – усмехнулся Егоров, наслаждаясь состоянием чиновницы. – Убедительно.

 

– Послушайте, я вас не пойму. В этом ли городе вы живёте? У меня такое чувство, что не в этом. Вы и вправду выступаете против того, чтобы мы отремонтировали наш завод? Мы собирались на это задействовать деньги из специального фонда, которые в конце года, если мы их не используем, мы обязаны будем вернуть государству. – И, повысив голос громогласно произнесла: – Вы совершенно не знаете бюджетного законодательства! Ни малейшего понятия! На кой ляд тогда лезете?!

 

 

* * *

 

 

В этот момент в квартиру Верховцевой вбежали четверо полицейских. Двое из них держали наизготове винтовки.

 

– Всем стоять! Руки за голову! – закричал один из ворвавшихся, направляя оружие на находящихся в квартире.

 

Вслед за вооруженными полицейскими вошёл лысый мужчина в форме полковника.

 

Оперативники департамента госбезопасности развернулись и направили автоматы на вошедших, чем и вовсе обескуражили начальника Усть-Ингульского райотдела полиции Степана Макаровича Воронцова.

 

– Э, ребята, поосторожнее. Мы из полиции, – мягко проговорил Воронцов, опуская табельный пистолет и озираясь вокруг.

 

Вот начальник отдела по борьбе с терроризмом и экстремизмом Кирилл Егоров. Поодаль на диванчике расположился сержант Самокуров. С ним Воронцов несколько раз пересекался по делам, проводимым в рамках совместной антикоррупционной кампании. Рядом с Егоровым стояла какая-то смазливая шатенка в форме лейтенанта, её Воронцов не знал.

 

– Мы что, с вами по одному адресу работаем? – удивился начальник Усть-Ингульского райотдела.

 

– На каком основании вы здесь находитесь? Здесь место проведения следственных действий! – тут же заявила бойкая шатенка, глядя на лысого полицейского сверху вниз.

 

– Это ты мне говоришь? – изумился Воронцов, глядя на девушку в синей форме ДГБ. – Вообще-то, нам на пульт полиции поступило сообщение, что вооруженные люди вторглись в квартиру к начальнику городского казначейства. Так что у нас тут тоже свои следственные действия. Но вы, я смотрю, уже справились. Оперативненько, однако, молодцы. Кого хоть поймали-то?

 

В этот момент инициативу перехватила Верховцева. Выдернув серую папку из рук у капитана Егорова, пребывающего в легком замешательстве, она отошла с ней за спину Воронцова.  

 

– Это они – мошенники! – Верховцева указала на Егорова и его напарницу. – Они мне ордера не предъявили, своих удостоверений не показали! Ворвались в мою квартиру, размахивая оружием! Сломали дверь в комнату дочери и её мужа! А теперь ещё и ручонки свои немытые тянут к важным финансовым документам!

 

Слушая Верховцеву, Воронцов менялся в лице. Доставая пачку сигарет из кармана кителя, он перевёл насмешливый взгляд на Егорова и шатенку.

 

– Что-то я не понял. Кирилл, вы что, и есть та самая «вооруженная банда»? – засмеялся Воронцов. – И что, вправду без ордера? Она же потом всё это обжалует.

 

– Ордер есть, – нарочито низким голосом произнесла шатенка.

 

Она открыла свою папку, достала оттуда распечатанный листок, ткнула его перед носом Воронцова и тут же убрала обратно в папку. Эта особа в синей форме дэгэбистов сразу вызвала у Воронцова неприязнь. Мало того, что баба, так ещё и спесью несёт за версту.

 

– Ты чё мне как фаеру тычешь? Нормально покажи, чтоб я прочитать смог, – пошёл он сразу вразнос. – Давно в органах работаешь? Документы предъявлять не научилась? Распустил вас Дыня, я смотрю. Совсем уже нюх потеряли.

 

Такого резкого перехода с любезностей на «наезд» девушка в форме явно не ожидала.

 

– Я не обязана вам ничего давать, – подчеркнуто-пренебрежительно произнесла шатенка. – Вы забываетесь. Я такой же работник органов, как и вы.

 

– Такой же? – скривился начальник Усть-Ингульского райотдела. – А вы, простите, кто?  Что-то раньше среди оперативников я вас не видел. Назовитесь, пожалуйста, девушка.

 

– Специалист отдела по связям с общественностью управления департамента государственной безопасности, лейтенант Бэлла Артамонова! – обиженно проговорила та.

 

– Связям с общественностью? – переспросил Воронцов. – А каким боком этот отдел к оперативно-следственной деятельности? – И, обращаясь к стоящему рядом Егорову, поддел уже его: – Кирюш, у вашей пресс-службы появились новые функции? Они у вас уже обыски проводят?

 

Бэлла с раздражением полезла в папку и достала еще один документ – распоряжение заместителя начальника ДГБ Павла Дыни, которым была произведена замена Анастасии Викторовны Артамоновой на Бэллу Викторовну в связи с резким ухудшением здоровья и необходимостью прохождения курса лечения.

 

– Мм. Сестричка, значит? Ну, так бы сразу и сказали, что с вас спрос невелик. А то я уж грешным делом подумал, что у вас в управлении сменилась кадровая политика. Внутренние органы заменили наружными, – съязвил Воронцов, бросив лукавый взгляд уже не только на Бэллу, но и на специфического вида барышень, привлечённых к обыску в качестве понятых.

 

– Вас я бы тоже в причастности к полиции не заподозрила, – решила взбрыкнуть в ответ на колкости Воронцова Бэлла Артамонова, но голос звучал обиженно. – И что за лексикон такой – «фраер», «нюх»?

 

– А это чтобы вам понятно было. Или вы с таким контингентом уже брезгуете работать? – вновь подколол дэгэбистку начальник райотдела, после чего обратился к Егорову, который стоял неподалёку и не знал, что говорить. – Кирюш, что ж ты, бывший КВНщик, так хреново проводишь работу с подчинёнными? Они ж у тебя вообще юмора не понимают.

 

Сказав это, Воронцов даже сам не сразу понял, что зацепил из биографии Егорова тот факт, который капитан ДГБ предпочитал спрятать поглубже, а то и вовсе забыть. Окончательно деморализовавшись, Егоров был не в силах вступать с Воронцовым в какой-либо спор. Он вышел из комнаты Верховцевой и направился в комнату архитектора Нилова и его жены.

 

– А теперь объясняю тебе популярно. Из этой квартиры поступил вызов, что сюда ворвалась группа вооруженных бандитов. Так что здесь я нахожусь на законных основаниях. И я должен убедиться, что основания для вашего здесь нахождения не менее законны, – как ни в чём не бывало продолжал Воронцов, обращаясь уже к Артамоновой. – Так что ты мне, девочка, не дерзи. А выполняй то, что я у тебя прошу. Иначе у меня есть все основания доставить тебя в райотдел, – сразу же, не церемонясь, поставил Артамонову на место Воронцов.

 

Сгорая от злости, шатенка снова достала из папки документ и протянула его Воронцову.

 

– Так-так-так. Ордер на проведение следственных действий, – начал читать Воронцов. Но в какой-то момент запнулся и начал оглядываться по сторонам. – Подождите. Это какой номер квартиры?

 

– 36-й, – сказал ему кто-то из стоящих рядом полицейских.

 

– А здесь что написано? – Воронцов вновь удивлённо уставился в бумажку и ткнул Артамоновой в то место, где была указана 35-я квартира. – Где ордер на проведение следственных действий в 36-й квартире?

 

– Будет. На подписи, – закрыто выговорила Бэлла и её щёки начали наливаться густым бордовым оттенком.

 

– Я не понял. Что значит на подписи? Вы хозяйке квартиры его должны были предъявить перед началом обыска. Ордер является основанием для его проведения. – Воронцов подошёл к ней ещё ближе и смотрел на неё хитрым пронизывающим взглядом. – Вы реально вломились сюда без ордера? Вы чё, совсем уже оборзели?

 

– Были основания считать, что здесь прячут подозреваемую, – надув губы, процедила Артамонова.

 

– А почему вы тогда в 37-ю квартиру не вторглись, в 38-ю, 40-ю? В мою квартиру почему не ворвались? С этим же самым ордером. Почему нет? Может быть, я её прячу.

 

Артамонова надменно отвернулась с высоко задранным носом. Чувствовалось, что ей было крайне неуютно.

 

В ордере, который показала ему эта шатенка, гонор которой совершенно не соответствовал разуму, Воронцов увидел фамилию Калинковой, но в беседе с этой глупенькой дэгэбисткой намеренно не привлекал внимания к фамилии подозреваемой. То, что дело о нападении на журналистку расследует его дочь, дэгэбисты, по всей видимости, ещё не знали. Но Воронцов уже примерно догадался, что в квартире у Маргариты Верховцевой Егоров и его гоп-компания искали именно её, Калинкову. Почему они её ищут, он знал из ночного разговора с таксистом, который подвозил журналистку к телецентру и которого «сбагрил» ему замначальника управления ДГБ Павел Дыня, когда таксисты начали штурмовать их управление. Непонятно только было, почему они решили, что журналистка может прятаться именно здесь.

 

– Где Егоров? – спросил Воронцов. – Пошёл в уборную сгорать от стыда?

 

– Он в соседней комнате. Нилова допрашивает.

 

– Кого-кого? – Воронцов, казалось, даже не сразу поверил в услышанное.

 

Он зашёл в комнату, куда перед этим ретировался Егоров. В комнате он увидел, как капитан ДГБ задаёт вопросы бородатому мужчине, стоящему за кульманом, делая при этом вид, что Воронцова не замечает. А со стола, на котором были беспорядочно разбросаны различные художественные предметы, стирает пятна разноцветной краски молодая перепуганная девушка – очевидно, его жена.

 

Вышел из комнаты Воронцов с расширенными глазами. И тут же растерянно обратился к Бэллочке:

 

– Вы что, его в чём-то обвиняете?

 

– Пока ни в чём. Берём пояснения. Пытаемся установить местонахождение подозреваемой.

 

– То есть, вы вторглись в квартиру начальника казначейства без ордера, чтобы взять у Нилова пояснения? – Воронцов был уже не просто удивлён, а ошарашен.

 

– Не только у него. Просто он в этот момент оказался в квартире. И повёл себя неадекватно.

 

Воронцов подошёл к Бэлле, обнял её за шею и вывел в коридор. И там более тихим голосом продолжил:

 

– Вы чё, с катушек съехали? Вы вообще знаете, кто это?

 

– С его слов, зять Маргариты Верховцевой.

 

– Человек Раздольского. Его личный архитектор, – тут же объяснил несмышлёной дэгэбистке начальник Усть-Ингульского райотдела. – Он ему все объекты спроектировал. Рестораны, кафешки, фазенды. Надеюсь, тебе не надо объяснять, кто такой Юрий Раздольский?

– Ну, я знаю. Бизнесмен.

 

– Не просто бизнесмен, а криминальный авторитет. Или, как о таких говорят, дабы не нарваться на иск и неприятную встречу вечерком под домом – «предприниматель с сомнительным прошлым». А вы мало того что впёрлись в дом к его личному архитектору и его тёще-казначейше с нарушением всех процедур, так ещё и без чётко сформулированных обвинений? Знаете, как это называется на языке криминала? «По беспределу». Вам чё, жить надоело? Захотелось острых ощущений?

– А я ещё удивилась, почему он такой спокойный. – Голос Бэллочки, которая вела себя до этого очень нагло и бесцеремонно, зазвучал теперь куда более взволнованно.

– А кого ему бояться? Вас? Бэллочка, попуститесь. Вы слишком много о себе возомнили. Сейчас он позвонит своему Юрию Алексеевичу, а завтра Дыня будет сношать вас обоих, тебя и Егорова, у себя на ковре, в самых неудобных позах.

 

Воронцов снова вышел в зал и обратился к Верховцевой, которая как раз прятала спасённую от дэгэбистов папку в кожаный чемоданчик.

 

– Маргарита Геннадьевна, вы заявление писать будете?

 

– Конечно, буду! – решительно ответила чиновница. – И не просто подам заявление, а до суда доведу! И взыщу с них и за сломанные двери, и за краски моей дочери, привезённые из Италии, и за испорченный этими красками стол!

 

Повернувшись к Бэлле, Воронцов лукаво произнёс:

 

– Так что? Дыне сами доложите, в какую вы задницу влезли? Или мне позвонить?..

 

 

 

Едва мать Калинковой распахнула дверь, квартиру заполнил громкий взволнованный голос какой-то женщины.

 

– Коля! Лидочка! Вы почему на телефон не отвечаете? Я уже полбутылки валерьянки выпила, никак не могу успокоиться! Представляешь, десять минут назад звонили… Ой!

 

В квартиру вошла крупная, но не полная, брюнетка пятидесяти лет в атласном бирюзовом халате, расписанном нежными бело-розовыми лотосами. Увидев направленный на неё пистолет, который держал в руке крепкий мужчина, стоящий за спиной Лидочки, женщина застыла.

 

– А вы кто, простите? – вернув самообладание, поинтересовалась она.

 

В прихожую вышел капитан Егоров и удивился, услышав знакомый голос.

 

– Здравствуйте, Маргарита Геннадьевна, – в его голосе звучали нотки лукавства. – Кого-кого, а вас мы точно не ожидали здесь увидеть.

 

Узнать Маргариту Верховцеву было несложно. Так же, как и Стешкин, она была чиновником и занимала высокую должность – начальник городского казначейства. Только в отличие от Стешкина, который с недавних пор стал для Ники товарищем, Маргарита Геннадьевна приходилась девушке родной тётей – была сестрой её отца.

 

– Так а что ожидать? По соседству живём ведь… – Верховцева с опаской посмотрела на мужчину с пистолетом.

 

Женщина аккуратно положила руку на плечо дэгэбисту с оружием, худощавому парню невысокого роста, и плавно начала проводить своей ладонью по его руке.

 

– Вы бы свою пукалку убрали, товарищ, – сказала она, словно гипнотизируя. – Чай, жилой дом, а не хаза с блат-хатой.

 

Парень был обескуражен, но применить оружие против чиновницы высокого ранга не решился. Дойдя до кисти, пальцы Маргариты крепко сжали его запястье и силой увели руку вниз.

 

Егоров и Артамонова переглянулись.

 

– По соседству, говорите? – вздёрнула бровь Белла Артамонова. – Интересно…

 

Дэгэбистка кивнула своим коллегам в сторону выхода в тамбур, соединяющий две квартиры – и все направились туда. Как оказалось, прямо в ту квартиру, откуда вышла Маргарита Геннадьевна.

 

Квартиры в доме 14 по улице Правды обе семьи получили практически одновременно, в 1990-м году, на закате Советского Союза. Геннадий Калинков, отец Николая и Маргариты, снял документальный репортаж про город судостроителей, который был признан лучшим документальным фильмом, показывающим титанический труд советских рабочих. За него Калинков получил государственную премию и трёхкомнатнатную квартиру в новостройке. Его соседом стал Олег Верховцев – главный редактор городской газеты «Адмиральский вестник», редакция которой находилась прямо в здании мэрии. Верховцев сразу обратил внимание на дочь соседа, фигуристую брюнетку. Заметив это, девушка начала строить ему глазки, заходя в подъезд или выходя из лифта.

 

Как-то они встретились в тамбуре. Рита как раз закрывала входную дверь, собираясь уходить, а только пришедший с работы Олег рылся в своей борсетке в безуспешных поисках ключа от квартиры. Молодая девушка предположила, что ключ завалился за подкладку. С позволения соседа она протянула свою худенькую ручку в открытую борсетку, нашла дыру и спустя пару полминуты торжественно вытащила ключик. Олег открыл дверь своей квартиры и пригласил Риту зайти в гости, на чашку кофе. Вернулась девушка в свою квартиру на следующее утро. За вещами.

 

А спустя два месяца 37-летний Олег Верховцев пригласил 19-летнюю Риту Калинкову знакомиться со своими родителями, выбрав для этого уютный ресторанчик на берегу реки. Рита вела себя по-взрослому, но на шею возлюбленному не цеплялась. Мама Олега осторожно поинтересовалась, сколько девушке лет, и намекнула на разницу в возрасте с её сыном. На что Рита ответила, что ей скучно с парнями своего возраста, «которые так и не наигрались в машинки», и ей нравятся мужчины постарше. Впрочем, родители Олега догадывались, что в их сыне Риту привлекал не столько возраст, сколько статус – как ни крути, главный редактор городской газеты. Но учитывая, что девушка была из хорошей семьи, училась на финансиста и являлась одной из лучших учениц на курсе, противиться их отношениям они не стали. И даже были рады, что их сын нашёл себе молодую амбициозную студентку, с незаурядным, судя по выбранной специальности, умом, ещё к тому же дочь лауреата государственной премии по журналистике.

 

Спустя месяц Олег и Рита поженились, и девушка уже официально переехала в соседнюю квартиру к главному редактору. А спустя ещё год Рита Верховцева закончила учёбу и не без помощи мужа получила работу по распределению – должность младшего специалиста в городском казначействе. Почти сразу Верховцева показала себя грамотным и дисциплинированным сотрудником и очень быстро пошла на повышение. А за годы работы и вовсе дослужилась до начальника городского казначейства.

 

За это время её брак с Верховцевым только окреп. Жена-карьеристка не мотала нервы мужу по поводу поздних приходов, не устраивала ему сцен ревности, видя его на торжественных приёмах в мэрии рядом с молодыми журналистками, поскольку сама находилась в окружении мужчин-чиновников и принимала от них бокалы вина и комплименты.Поговаривали, что иногда супруг Верховцевой позволял себе шалости в бане с представительницами женского пола. Но на все намёки коллег об этом Маргарита отвечала, что это сущая чепуха, и, возмущённо вздёрнув брови, советовала говорящему не собирать городские плетни, а плотнее заняться своей непосредственной работой.

 

Все эти годы Маргарита Геннадьевна жила достаточно спокойно. Ситуации, когда ей приходилось метаться или повышать голос, происходили разве что на работе. При том, что сама она была довольно эмоциональной, все эти сложности она воспринимала достаточно легко и не принимала близко к сердцу, потому как была убеждена в том, что любая проблема решаема – надо только дать пенделя тем, кто её создал, и «добавить ускорения» тем, кто ленится её решать.

 

Но теперь она испытывала полное непонимание, переходящее в шок, видя, как дэгэбисты выходят из квартиры Калинковых и направляются ко входной двери её собственной квартиры. Ещё и в момент, когда её муж проходит лечение в санатории, а племянница и вовсе пропала.

 

Дэгэбисты бесцеремонно прошли внутрь, оставив обалдевшую хозяйку квартиры посреди тамбура.

 

– Эй, вы что? Вы не имеете права! – закричала вдогонку Маргарита Геннадьевна и погналась за ними.

 

Зайдя внутрь, Егоров присвистнул. В отличие от скромного убранства Калинковых, четырёхкомнатная квартира начальника казначейства поражала своим великолепием. Современная оргтехника, яркие обои и натяжные потолки со встроенными в них светильниками органично вплетались в античный антураж. Под стенами стояли фигурки ангелочков, купленные в каких-то антикварных магазинах, а стены украшали картины известных художников.

 

Дверь в одну из комнат была закрыта изнутри. Дэгэбисты начали колотить по ней ногами и прикладами оружия. Замок в деревянной двери с аккуратной резьбой, не видавший подобных сцен, не выдержал такого натиска – и с треском, характерным для ломающейся древесины, дверь распахнулась.

 

За большим столом с парными угловыми диванчиками застыла девушка с чашкой в руках. На вид ей было лет двадцать пять – двадцать семь. И лишь чёрный полупрозрачный пеньюар, прикрывал её соблазнительное тело – скорее от легкого холода, нежели посторонних глаз.

 

Посреди комнаты какой-то бородатый мужчина худого телосложения с темно-русыми волосами стоял за кульманом и что-то чертил. Он был настолько сосредоточен на своей работе, что на весь переполох, поднявшийся в его квартире, даже не обращал внимания.

 

– Руки вверх! – закричали ворвавшиеся в зал особисты.

 

Мужчина послушно поднял руки, не обронив карандаша, а кульман скатился вниз, прочертив вертикальную линию.

 

– Зачем же так громко-то? – спросил бородач так, словно это происходило не с ним. –Материальный ущерб кто возмещать будет?

 

Егоров опешил, пытаясь найти ответ на фразу, которая выбивалась из его шаблона. Инициативу перехватила стоящая возле него Белла Артамонова.

 

– Где Вероника Калинкова?! – произнесла она своим низким голосом.

 

– А она здесь должна быть? – флегматично ответил мужчина за кульманом, даже не шелохнувшись.

 

– Нам надо осмотреть помещение, – поставила перед фактом дэгэбистка.

 

– Осматривайте, – буркнул бородач и продолжил себе что-то чертить. – Зачем столько шума?

 

Сотрудники ДГБ начали обшаривать полки в шкафах, рыться в каких-то документах, переворачивать всё вверх дном. Какой-то другой сотрудник начал проверять всё металлодетектором.

 

Молодой бородатый чертёжник продолжал стоять за кульманом, даже не поворачивая головы в сторону непрошеных гостей, и своим невозмутимым поведением вызывал раздражение и недоумение у капитана Егорова.

 

– Кто вы такой? – пристально посмотрел на него Егоров.

 

– Человек, – равнодушно бросил тот.

 

– Я вижу, что не собака. Здесь вы что делаете?

 

– Вы не поверите, я здесь живу, – невозмутимо ответил мужчина за кульманом. – А в данный момент работаю.

 

– Кем вы работаете?

 

– Архитектором.

 

– Где вы работаете архитектором?

 

– На фирме.

 

– На какой фирме?

 

– Проектной.

 

– Что вы сейчас делаете?

 

– Работаю над проектом.

 

– Каким проектом?

 

– Думаете, к вашему вторжению в мой дом это имеет хоть какое-то отношение?

 

– Вопросы здесь задаю я! – гаркнул на него Егоров. – И прошу давать на них развёрнутые ответы!

 

– Хорошо, – выдохнул архитектор. – Я, Нилов Роберт Андреевич, 1989 года рождения, выпускник Причерноморской государственной академии искусств по специальности «Архитектура», сейчас работаю над эскизным проектом летней площадки с ротондой для ресторана «Золотая Лагуна», расположенном на побережье Южного Буга, в двадцати двух километрах от города Адмиральска. Заказчиком выступает фирма «Юнона и Авось», владельцем которой является известный предприниматель Юрий Алексеевич Раздольский. Вы ответом удовлетворены?

 

Егоров сжал кулаки, нервно захватив и выдохнув воздух. После бессонной ночи и череды неудач с поиском прибора, который журналистка Калинкова утащила из вуза, он почувствовал приступ невероятной озлобленности и боялся, что в какой-то момент может не сдержать себя в руках.

 

– Какова у вас степень родства с этой женщиной? – дэгэбист указал на Маргариту Геннадьевну Верховцеву, которая стояла в дверях, стремясь войти внутрь комнаты, однако путь ей загораживали сотрудники ДГБ.

 

– Я для неё зять, – всё так же спокойно сказал архитектор, не отрываясь от работы. –Соответственно, она – моя тёща.

 

– Кем вам приходится Калинкова Вероника Николаевна?

 

– Никем, – бородач ластиком стирал вспомогательные линии на чертеже и был явно не расположен к разговору.

 

– Что значит никем?! – Егоров начал выходить из себя.

 

– Кажется, это называется золовка, – потряс карандашом в воздухе архитектор. – А вообще, я не помню. Я не знаток генеалогической терминологии. Забейте в поисковик. До женитьбы она была для меня совершенно чужой человек. Впрочем, и сейчас я её вижу по самым большим торжествам.

 

– Что вам известно о её нынешнем местонахождении?

 

– Нынешнем? – улыбнулся архитектор. – Где она находится сейчас, я не знаю. Где находилась вчера, тоже не знаю. Как не знаю и того, где она будет завтра.

 

– Почему, когда мы сюда вошли, дверь в эту комнату была закрыта? – сурово спросил Егоров, подойдя к мужчине вплотную.

 

Тот усмехнулся и обратил на Егорова взгляд, преисполненный даже не иронии, а откровенной насмешки – словно перед этим Егоров сказал что-то совсем уже глупое.

 

– Хотя бы потому, что это моя квартира, – невозмутимо и спокойно ответил он. – В своей квартире я волен делать что захочу. Тем более, о своём визите вы нас не предупреждали.

 

– Зачем, находясь в квартире с другими членами семьи, вы закрываете изнутри двери? – членораздельно цедил дэгэбист. – Вы что, здесь что-то прячете?

 

– Чтобы избежать неловких ситуаций, – пожал плечами тот. – Я здесь нахожусь с женой. Могу быть элементарно не одет. В комнате напротив живёт моя тёща. Что непонятно? Вы же, когда у себя в квартире заходите в туалет, закрываете двери? Ни у кого же не вызывает подозрения, что вы там что-то прячете?

 

Капитан Егоров был свидетелем разного поведения людей при обысках и допросах. Он разделил их на пять категорий: страусы, хамы, герои, знатоки и пофигисты.

 

Страусы испытывали перед спецслужбами страх. Они не отвечали на телефонные звонки, не открывали дверь, надеясь, что о них рано или поздно забудут и всё утрясётся само собой. А когда двери их квартир вскрывали сотрудники органов, их охватывал животный ужас. Страусы не могли связно отвечать на поставленные вопросы. Однако разговорить таких было достаточно просто: рассказать им об уголовном деле, по которому они приходят, о статьях, которые им могут инкриминировать (люди боялись даже тогда, когда их привлекали к делу просто в качестве свидетелей), о том, какие последствия это может возыметь для них, их друзей и родственников, а потом объяснить, что всё можно уладить, если сотрудничать со следствием.

 

Были и те, кто откровенно хамил и дерзил сотрудникам органов, пугая своими связями и жалобами в другие инстанции. Однако «обламывать» таких тоже было довольно просто. Достаточно было «направить подопытного в лабораторию». На сленге Егорова это означало – привезти подозреваемого в управление. Там, после разговоров с дознавателями, хамы теряли былую спесь и становились тише воды и ниже травы. Особенно усиливало эффект усмирения, если о фигуранте сотрудникам органов было известно немножко больше, чем он мог себе представить. И стоило назвать какой-то факт из его биографии (часто весьма безобидный и по сути ничего не означающий) или намекнуть на какое-то пристрастие, которое он мог тщательно скрывать от своих родных (например, игровую зависимость или сексуальную ориентацию) – клиент тут же терял желание спорить с людьми в погонах, начинал перед ними лебезить и готов был рассказать всё что угодно, лишь бы об этом предосудительном, как ему казалось, факте не узнали его друзья и коллеги.

 

Герои обычно играли в молчанку. Капитану ДГБ очень часто приходилось слышать от них: «Можете меня арестовать, отправить за решётку, я вам всё равно ничего не скажу». Они были готовы пожертвовать собой ради других, и в этом была их слабость. Достаточно было намекнуть, что в случае их молчания и несогласия сотрудничать со следствием пострадают не лично они, а те, кто им дорог, герои сразу начинали колебаться. Оставалось лишь помрачнее расписать перспективу, которая светила дорогому для них человеку – и дело в шляпе. По этой схеме совсем недавно он привлёк к сотрудничеству фотокора интернет-издания «Баррикады» Артура Дорогина.

 

С четвёртой категорией работать было сложнее. Егоров называл их знатоками. Они хвастались знанием законов, внимательно следили за ходом обыска и укоряли особистов в нарушении процедур. Следственных действий они не боялись, знали свои права, и чтобыработать со знатоками, как раз таки и приходилось вербовать страусов, хамов и героев.

 

Мужчина за кульманом относился к пятой категории – пофигистов. Их психологии за долгие годы службы Егоров так и не смог понять. У него в квартире обыск, а он продолжает себе спокойно чертить на кульмане – нарисовал одну форму колонны, другую. Затем демонстративно достал большие наушники, старый кассетный плейер, какие уже давно не выпускают, и спрятал свои уши от лишних расспросов.

 

Но был во всём этом нюанс, который насторожил даже видавшего виды Егорова. Как правило, для любого человека, к какой бы категории он ни принадлежал и насколько невиновным бы себя ни чувствовал, обыск в его квартире – событие не рядовое, значимое. Архитектор же вёл себя так, словно всё, что вокруг сейчас происходит – сущая мелочь, на которую не стоит даже обращать внимание. Обычно так ведут себя те, кто довольно часто сталкивался с обысками и задержаниями, и уже не находят в них для себя ничего интересного. Либо те, у кого была очень хорошая «крыша». «Или больной, или какой-то особенный, – подумал про себя дэгэбист. – Приеду в управу – наведу о нём справки».

 

 

* * *

 

 

В это время Белла Артамонова прошла к сидящей за столом девушке в чёрном пеньюаре. Та обернула на незваную гостью своё миловидное личико – и дэгэбистка немного опешила. Сходство девушки с фигуранткой дела Вероникой Калинковой было поразительным. Такой же овал лица, форма губ, разрез глаз. Вот только у Калинковой черты лица были угловатые, будто бы на скорую руку вырезаны из дерева, а у сидящей за столом – более нежные и мягкие, словно выточенные из мрамора.

 

– Ника? – выговорила Белла, глядя на своих коллег.

 

– Инна, – девушка посмотрела на сотрудницу органов своими ярко-зелёными глазами. Вовзгляде читалось полное непонимание происходящего.

 

– Кто эта девушка? – недоверчиво спросила Белла у хозяйки квартиры, Маргариты Верховцевой.

 

– Моя дочь, Нилова Инна Олеговна, в девичестве Верховцева. Что вам от неё нужно?  

 

Верховцева попыталась прорваться в комнату к дочери, однако снова была отстранена сотрудниками органов.

 

Артамонова подошла к девушке за столом. Судя по выражению лица, та была взволнована, но старалась не подавать виду.

 

– Инна, разрешите я присяду, – проговорила она, окинув взглядом диванчик.

 

– Конечно. – Девушка убрала лежащий на сидении деревянный планшет с листком бумаги, прикреплённым к нему биндером.

 

Бросив беглый взгляд на лист, Белла Артамонова разглядела на нём карандашный рисунок развевающегося флага с надписью «Золотая лагуна». Флаг держала обнажённая русалка.  Изображение состояло из линий и было лишено тоновой проработки.

 

– Работа? – хмыкнула дэгэбистка, указывая на рисунок.

 

– Да, – кивнула Инна и взяла в руки карандаш. – Хозяин ресторана заказал ротонду, а на её куполе – флюгер с названием. Муж эскизный проект ротонды делает, а я – вот. – Она с гордостью развернула лист, демонстрируя эскиз.

 

– Скажите, Инна, а кем вам приходится Вероника Калинкова?

 

– Двоюродной сестрой, – ответила та.

 

Инна запустила пальцы в волосы и убрала назад крупные локоны, сражая сотрудницу органов ещё большим сходством с Никой.

 

В этот момент Белла невольно вспомнила свою сестру Настю. Именно таким жестом она убирала волосы с лица. Артамонову охватило чувство неприязни к этой особе.

 

– Часто ли вы видитесь с сестрой? – продолжала расспрос Белла.

 

– Ну, раньше почти каждый день виделись, сейчас реже. У меня работа, у неё… – девушка продолжила работу над рисунком, но карандаш в руках предательски дрожал.

 

– А вчера вы встречались? Или, может быть, созванивались, и она хотела вам что-то рассказать? – задала вопрос дэгэбистка, внимательно наблюдая за мимикой опрашиваемой.

 

– Нет, мне как-то не до того было, – Инна старательно вырисовывала хвост русалки. – Работы много, да и что нам обсуждать-то? Своими переживаниями она со мной не делится. Впрочем, как и я с ней своими.

 

На вопросы девушка отвечала спокойно и было абсолютно непохоже, что ей есть что скрывать. Либо это такая удачная маскировка.

 

– Вы сказали, что раньше с ней виделись каждый день. Что потом стало причиной охлаждения родственных отношений? Ваше замужество? Побоялись, что муж начнёт на неё заглядываться? – голос Беллы звучал с некоторой издёвкой.

 

Дэгэбистка пыталась нащупать больное место допрашиваемой и надавить на него. Обычно после такого женщины начинали говорить о конкурентке то, что до этого ни в коем случае не хотели озвучивать.

 

Инна оторвала взгляд от листа бумаги и насмешливо посмотрела на дэгэбистку.

 

– На кого заглядываться? На Нику? Она ж сущий ребёнок. Как вам такое в голову пришло? – девушка сдвинула брови и отложила в сторону лежащий на коленях деревянный планшет. Он зацепил край пеньюара и потянул его в сторону, обнажая чёрные кружевные трусики.

 

– Ну, младшие сёстры, они, знаете ли, такие, – слегка стушевалась Белла под взглядом художницы. – Не успеешь отвернуться – а твой мужик уже вовсю на них пялится. А они и рады стараться.

 

– Чьи младшие сёстры? Уж не ваши ли? – иронично бросила Инна.

 

Щёки Беллы раскраснелись. Она поднесла руку ко рту, как будто пыталась его зажать. Повисла пауза.

 

Инна снова положила планшет на колени и, как ни в чём не бывало, принялась дорисовывать обнажённую русалочью грудь, едва прикрываемую прядями длинных распущенных волос.  

 

– Не много ли вы себе позволяете? Учитывая, с кем вы сейчас общаетесь, – выдавила из себя дэгэбистка.

 

– А кто вы такая? – хмыкнула Инна. – Я вас не знаю. И на общение с вами я не напрашивалась.

 

В сознании Беллы эта фраза почему-то прозвучала голосом Настеньки. Дэгэбистка старалась выглядеть уверенно, но именно в этот момент удержать равновесие ей почему-то было сложнее всего. Её лицо скривилось в неприятной гримасе.

 

Художница снова подняла голову и разразилась смехом.

 

– Расслабьтесь, госпожа следователь, или кто вы там? Ваше лицо словно в узел завязали. – Инна не скрывала издевательской улыбки. – И не собиралась я вас оскорблять. Это юмор у меня такой. Специфический.

 

Белла приложила руки к горящим щекам и начала жадно заглатывать воздух.

 

– Юмор, значит? У нас всё управление на ушах стоит! Похищен важный прибор. Ваша сестричка его выкрала из университета и куда-то заныкала. Возможно, к вам! – голос Беллы срывался от волнения. – Это была уникальная разработка, имеющая стратегическое назначение. А вам, значит, смешно…

 

Белла поднялась с дивана и направилась в коридор.

 

– Позовите сюда понятых, – требовательно произнесла она стоящему в дверях сотруднику.

 

 

* * *

 

 

Уже через минуту к входной двери подошли две девушки – блондинка и брюнетка. Короткая юбка брюнетки постоянно лезла вверх и девушка изо всех сил тянула её вниз в безуспешных попытках прикрыть колени. Однако вход в квартиру им перегородила Верховцева, став в проёме и обхватив руками дверную коробку.

 

Маргарита Верховцева брезгливо посмотрела на девушек, потом перевела пронизывающий взгляд на дэгэбистку.

 

– Я не поняла, зачем вы этих тащите ко мне в квартиру? – недовольно процедила чиновница, сделав акцент на слове «этих». – Что вы собрались делать?

 

На помощь Артамоновой подоспел Егоров, который начал объяснять про необходимость присутствия понятых во время таких следственных действий, как обыск.

 

– Это – понятые? Вы в каком борделе их нашли? – едва сдерживалась Маргарита Геннадьевна. – И кстати, коль уж вы говорите про обыск, ордер у вас есть? Я могу с ним ознакомиться?

 

– Сейчас всё будет, – кивнула Белла Артамонова и начала кого-то набирать в смартфоне.

 

Она начала отходить в сторону – видимо, чтобы скрыть свой разговор от ушей жильцов квартиры. Но Маргарита Верховцева пошла за ней. Приблизившись, она схватила Артамонову за плечо и резко развернула к себе.

 

– Что значит будет? – выпалила она, сгорая от негодования. – Вы что, задним числом ордерсобрались делать?

 

Белла горделиво увернулась от её рук и пошла в обратную сторону. Верховцева направилась за ней, намереваясь услышать вразумительный ответ, но та упорно делала вид, что её не замечает.

 

Она пригласила девушек-понятых пройти за ней к высокому изящному шкафчику, ручки которого отливали хромированным блеском. Дэгэбистка начала вытягивать с полок папки с листами бумаги, бросая их на стоящий рядом стол. Туда же полетели кисти, палитры, коробка акриловых красок. Инна увидела, как по столешнице из калёного стекла растекались разноцветные струйки, и решительно подошла к столу, хватая опрокинутую коробку.

 

– Стоять! – закричала Белла. – Руки от стола брать! Здесь идут следственные действия!

 

У Маргариты Верховцевой начали сдавать нервы. Потуже запахнув свой бирюзовый халат с лотосами, она подошла к Белле.

 

– Значит, так. Слушайте меня, девушка! – со злобой в голосе начала она.

 

– Я вам не девушка. А сотрудник департамента государственной безопасности, лейтенант Артамонова Белла Викторовна. Фамилия, стало быть, вам знакомая, – сквозь зубы процедила дэгэбистка, продолжая вываливать на стол альбомы с эскизами и коробки с художественными принадлежностями.

 

– Да мне плевать, кто ты там и какие у тебя звания, – продолжала Верховцева, покрываясь багровыми пятнами. – Ордер на обыск в моей квартире ты мне не предъявила. И удостоверение своё не показывала. Или вы сейчас же прекратите этот беспредел, или я звоню в полицию и говорю, что в мою квартиру вторглись неизвестные с оружием и крушат здесь всё вокруг. Кажется, это тянет на разбой!

 

– Как вы сказали? Разбой? – истерично расхохоталась Белла. – Мальчики, вы слышали? У них это, оказывается, разбой! Ох, насмешили. Давно я так не смеялась.

 

Она достала из верхней полки ещё одну большую папку и раскрыв её увидела портрет – до боли знакомой и неблагонадёжной, по меркам ДГБ личности, представляющей угрозу государственной безопасности – судостроительницы Агаты Мичман.

 

– Понятые, вы это видели? – Белла развернула лист.

 

На нём был изображён акварельный портрет рыжеволосой женщины в зелёном жакете. Её волосы были уложены в аккуратную причёску, а на лице читался лёгкий макияж. В руках женщина держала макет фрегата с алыми парусами. Портрет не скрывал почтенный возраст изображённой на нём особы, но отдавал каким-то очаровательным романтизмом. Художнику здорово удалось передать то, с каким трепетом рыжеволосая смотрит на кораблик.

 

– Мда… Ассоль уже не та, – с ехидством произнёс Егоров.

 

– Нилова, это вы рисовали? – Белла подлетела к Инне, выставив перед её лицом лист и тыкая пальцем прямо в лоб нарисованной.

 

– Да, я, – гордо ответила художница, развернув плечи.

 

– Кто изображён на этом листе?

 

– Вам ли не знать, товарищ следователь? – съязвила Инна. – Это известный в городе человек.

 

– Снова шутить изволите? Не понимаете всей серьёзности ситуации? – Белла сцепила зубы, едва сдерживаясь. – Вы у меня повесткой будете приглашены в управление. И там вам будет не до шуточек.

 

Пересмотрев полки и шкафчики, Белла дала знак компьютерщику по фамилии Самокуров включить стоящий на том же столе ноутбук, в который была вставлена блестящая флешка.

 

Компьютерщик плюхнулся на диванчик – и его пальцы забегали по клавиатуре. Спустя семь минут он обратил внимание Егорова и Артамоновой на папку «Проекты», находящуюся на диске D. Внутри неё была папка «АКУ» и там, среди грамот и дипломов с логотипами университета, был макет баннера, информирующей о предстоящей международной конференции. Сверху располагалась информация о дате конференции, в левом нижнем углу расположилась фотография ректора в окружении улыбающихся студентов, с правой стороны был изображён ряд устройств, производимых в университете, одно из них по внешнему виду очень напоминало прибор КЛ-2, который как раз и искали сотрудники ДГБ.

 

– Это оно? – не поверила своим глазам Белла Артамонова.

 

Она попросила Самокурова увеличить это фрагмент и с ноутбуком в руках подошла к художнице.

 

– Нилова, откуда у вас эта фотография?

 

– На флэшке была. Ректор АКУ передал материалы для баннера.

 

– На этой? – Белла ткнула пальцем в позолоченную флешку, вставленную в ноутбук.

 

– Угу… – Инна зевнула, дотянулась до чашки и лениво потянула тёплый кофе. – Там много разной ерунды, но эта, как по мне, самая симпатичная.

 

Артамонова и Самокуров начали рыться в папках на флешке, открывая файл за файлом. Их удивление и восторг нарастали.

 

В это время Егоров подозвал девушек-понятых и вместе с ними прошёл в комнату Маргариты Верховцевой. Сотрудники ДГБ один за другим начали открывать ящики стола, выкладывая кремы, маски, наборы косметики. Потом достали из комода и поставили на стол шкатулку с драгоценностями.

 

Внимание Егорова привлекла папка, лежащая на столе. А точнее, прикреплённая к ней небольшая записка на маленьком листике белой бумаги.

 

«Риточка, дорогая, посмотри, пожалуйста, это надо на понедельник», – было написано на листке. Внизу стояла подпись, которая была Егорову знакома. Это была подпись начальника управления земельных ресурсов Ивана Стешкина.

 

Капитан ДГБ приблизился к папке.

 

– Это – внутренняя документация! Служебная! Не смейте туда лазить! – потребовала Верховцева.

 

– «Риточка, дорогая» – это «служебная документация»? – покосился на неё Егоров, обратив внимание на явную фамильярность Стешкина к той, кому была адресована надпись на листе.

 

– Служебная документация внутри! А это – записка мне от Стешкина как своей коллеге. Разницу чувствуете? – попыталась объяснить она Егорову тоном, каким говорит обычно директор или завуч школы, когда к нему приводят непослушного ребёнка.

 

– Почему он вас так называет? Что за обращение такое в стенах мэрии – «Риточка»?

 

– А как он меня должен называть? Петенькой? – раздражённо отвечала чиновница.

 

– А ваш муж в курсе ваших неуставных отношений? – спросила вошедшая в комнату Белла Артамонова.

 

– Господи, да что вы несёте?! Каких ещё неуставных отношений?! – схватилась за голову начальник казначейства. – Мы много лет работаем вместе!

 

Между тем, Егорова в этот момент заботили другие вопросы.

 

– Что же это вам такое срочное надо на понедельник? – сказал он и, не дожидаясь ответа, потянулся за папкой.

 

Однако проворная чиновница выхватила её практически из-под носа.

 

– Вы глухой, что ли?! – прокричала «Риточка» так, как не кричала, наверное, даже в общении с подчинёнными. – Я вам ясно сказала, что это внутренняя документация! Лезть в неё вам никто не разрешал!

 

С папкой в руках она попыталась выйти из комнаты, однако дорогу ей преградили сотрудники органов, а уже порядком разозлённый Егоров вырвал ношу прямо из рук.

 

– Это… Это что ещё такое?! – щёки Верховцевой раскраснелись.

 

Она попыталась забрать папку, однако сотрудник ДГБ, стоявший рядом с Егоровым, не дал это сделать. Тогда Верховцева достала мобильный и демонстративно начала набирать номер. Дэгэбист попытался вырвать его у неё из рук, однако женщина размашисто заехала ему рукой по лицу. От удара тот опешил.

 

– Да вы вообще знаете, что за такое бывает?! Вы сесть хотите?!

 

– Это ты у меня сядешь, наглец! – закричала женщина. – Ручонки свои он протягивать ко мне будет!

 

– Вы только что ударили сотрудника ДГБ при исполнении!

 

– А мне почём знать, кто вы такие?! На лбу у вас это не написано! Вы мне ни ордера, ни удостоверений не предъявили! Для меня вы – преступники, которые вторглись в мою квартиру!

 

В этот момент женщина ещё раз набрала номер и на том конце связи ответили.

 

– Алло, полиция? Говорит Верховцева Маргарита Геннадьевна, начальник городского казначейства, – подчёркнуто громко начала она. – Люди с оружием вторглись ко мне в квартиру, ломают двери, перерывают всё вверх дном. Только что с применением силы у меня забрали папку папку с важными финансовыми документами. Есть риск, что они могут быть похищены. Адрес: улица Правды, дом 14, квартира 36. Срочно приезжайте.

 

 

 

Николай Калинков стоял посреди комнаты, сжимая в руках медицинскую карту своей дочери. В квартире находились трое сотрудников департамента госбезопасности в тёмно-синей форме. Один из дэгэбистов, парень двадцати четырёх лет с погонами сержанта, держал в руках видеокамеру. Среди вошедших была одна девушка – изящная шатенка со строгим каре, которую один из мужчин назвал Белла.

 

– А где лекарства? – несмело спросила хозяйка квартиры, бледная женщина со светлыми волосами, наспех сколотыми заколкой.

 

Белла насмешливо посмотрела на женщину, потом перевела взгляд на хозяина квартиры в зелёном махровом халате, небрежно наброшенном поверх пижамы.

 

Дэгэбист распахнул дверь и пригласил в квартиру двух молодых девиц. Судя по слегка растёкшемуся макияжу, налакированным, но уже слегка растрёпанным причёскам и ощутимому запаху перегара, зажёванному ментоловой резинкой, напрашивался вывод, что девчонки возвращались домой из ночного клуба, но были перехвачены сотрудниками департамента госбезопасности.

 

Одна из девиц, молодая розовощёкая брюнетка в распахнутой куртке, обтягивающем топе с глубоким вырезом и едва прикрывающей бёдра мини-юбке, посмотрела на хозяина квартиры.

 

– Ой, Николай Геннадьевич, здравствуйте. – Её щёки покраснели, и она со всей силы начала оттягивать вниз свою юбку.

 

– Бубенцова? – вздёрнул брови Калинков.

 

Он узнал этих девушек. Обе были его студентками со второго курса, у которых он не только вёл занятия, но и был куратором группы. Калинков понимал, что никому, и уж тем более ему, эти девушки звонить не собирались, так как это были далеко не первые пары, которые они безбожно прогуливали. Закадычные подруги, Бубенцова и Прохорова, приехали в Адмиральск из села Заречное, и в городе были больше настроены «отрываться», нежели получать знания. С большей вероятностью их действительно можно было встретить где-нибудь в клубе, чем в университете. И теперь ему оставалось только догадываться, случайно их выбрали в качестве понятых или эта была такая издёвка над ним.

 

Положив медкарту дочери на стол, Николай Калинков попытался плотнее завязать халат, который то и дело распахивался.

 

– А мы с подружкой в общагу шли, а тут навстречу они, – девушка в мини-юбке показала на сотрудников департамента госбезопасности. – Спрашивают, где наркотики. Мы говорим: «Какие наркотики?». Фонариком в лицо начали светить, проверять документы, сумки… В общем, за закладчиц нас приняли. Ну и говорят, что раз наркотиков нет, понятыми у нас будете.

 

– Мы уже собирались звонить, сообщать, что на лекцию опоздаем, – вступила её подруга, блондинка в белом корсете и торчащей в разные стороны юбке из тёмно-красного фатина, – а вы тут.

 

Она издала сдавленный смешок и опустила глаза. Брюнетка ткнула её локтем и приложила палец к губам.

 

Старший группы, представившийся капитаном ДГБ Кириллом Егоровым, дал знак сержанту, чтобы тот включил камеру, а сам в этот момент достал из чёрной папки какой-то документ, напечатанный на двух листах бумаги. Сверху в центральной части титульного листа красовался государственный герб Причерномории. Под ним крупным шрифтом большими буквами было напечатано «Департамент государственной безопасности», слово «Ордер» и другие формулировки, разглядеть которые было сложнее из-за более мелкого шрифта. Егоровдождался, пока сотрудник с камерой встанет напротив него и хозяина квартиры, и начал зачитывать документ.

 

– В рамках дела, возбуждённого по статье 525 Уголовного кодекса Причерномории «Разглашение информации, представляющей государственную тайну», с целью выявления материалов, составляющих государственную тайну: чертежей, пояснительных записок к ним, схем, других документов, содержащих упоминание о материалах, составляющих государственную тайну, в печатном виде и на электронных носителях, – провести обыск в помещении, расположенном по адресу: город Адмиральск, улица Правды, дом 14, квартира 35, в которой проживает гражданка Причерномории Калинкова Вероника Николаевна, 17.08. 2002 года рождения.

 

У мамы Вероники от услышанного подкосились ноги, и она едва удержала равновесие, хватаясь за письменный стол.

 

– Извините, – прервал Николай Калинков. Он подхватил жену за руку и усадил на диван.

 

– Обыск в присутствии понятых проводят сотрудники департамента госбезопасности начальник отдела по борьбе с терроризмом и экстремизмом Егоров Кирилл Александрович, главный специалист отдела компьютерных и информационных технологий Самокуров Валерий Владимирович, специалист отдела по связям с общественностью Артамонова Белла Викторовна, – зачитывал сотрудник ДГБ.

 

Женщина на диване закашлялась и схватилась за сердце. Николай Калинков взял со стола пустой стакан и бросился на кухню. Ему тут же преградили дорогу двое сотрудников ДГБ.

 

– Куда? – строго, не меняя выражения лица, вымолвил один из них.

 

– Господи, да что ж такое? – взволнованно пролепетал отец Ники. – Уже и воды из чайника набрать нельзя?

 

– В нашем присутствии, – вступил в диалог второй. – От нас – ни на шаг. Во всяком случае, пока идут процессуальные действия.

 

Вслед за Калинковым на кухню прошёл сержант с камерой, как будто опасаясь, что вместе с водой мужчина подмешает жене какие-то препараты. Под пристальным взглядом дэгэбистов Николай открыл деревянный шкафчик, служивший домашней аптечкой.

 

Добавив в воду сердечных капель, он поднёс стакан жене. Та дрожащей рукой взялась за край и чуть не выронила, расплескав часть содержимого на свою цветастую ночную сорочку. Придерживая стакан рукой, Калинков помог жене принять лекарство, после чего погладил по плечу и взял её левую руку в свои ладони. Девчонки-понятые растерянно прислонились к стене и испуганно переглядывались.

 

Шатенка со строгим каре в форме лейтенанта ДГБ стояла возле капитана и с ухмылкой наблюдала за этой сценой.

 

– Где ваша дочь? – требовательно спросила она.

 

– Я не знаю, – растерянно ответил отец Вероники.

 

– Вы только что с ней общались, – настаивала незваная гостья.

 

В это время сотрудники ДГБ бесцеремонно шарили по квартире. Они осматривали комнаты, заглядывали в шкафы и под диваны – вероятно, рассчитывая на то, что где-то в них прячется Вероника.

 

– Дома она не появлялась? – задал вопрос капитан Егоров.

 

– Нет.

 

– И ничего не брала, не заносила и не оставляла?

 

– Да нет же! – ещё более раздражённо ответил отец. – Если не появлялась, как она могла что-то забрать или оставить?

 

Дэгэбист, который сразу же после появления в квартире Калинковых вырвал у Никиного отца телефон, продолжал держать аппарат в своих руках и рылся в его памяти, проверяя сообщения и журнал вызовов. Через пару секунд его лицо исказила гримаса недоумения, и он передал телефон капитану Егорову, что-то ему при этом шепнув.

 

– Что это? – спросила Егоров, открыв последнюю переписку. – Вы отправляли дочери какие-то документы?

 

– Нет. С её телефона звонил другой человек.

 

– Что за человек?

 

– Я не знаю. Какая-то женщина. Сказала, что Ника в больнице и нужны данные её медкарты.

 

– В какой больнице?

 

– Говорю же вам, не знаю, – снова пожал плечами Никин отец. – Говорила, что Нике отказали в госпитализации в первой горбольнице и её повезли в какую-то другую. Частную, что ли.

 

Никин отец был явно не рад такому общению, хотя внешне выглядел абсолютно спокойно.   Егоров задержал на его лице пристальный тяжёлый взгляд, после чего набрал на телефоне отца номер Ники и приложил телефон к уху. Однако вместо гудков раздалось автоматическое «Абонент недоступен». Лицо капитана ДГБ исказила гримаса.

 

– Как эта женщина вам представилась? – продолжал он.

 

– Сказала, что она – её лечащий врач.

 

– Вы с этим врачом знакомы?

 

– Нет. Первый раз с ней общался. – Николая Калинкова всё больше раздражал этот диалог.

 

– Тогда откуда вы знаете, что она врач? – Егоров пронизывал взглядом отца Ники. – Вам дали пообщаться с дочерью?

 

– Нет! Потому что в момент разговора ваш сотрудник вырвал у меня телефон! И что это за больница, кто этот человек и где наша дочь, мы теперь не знаем! – не сдержался Калинков.

 

Наблюдавшая за этой сценой шатенка в форме лукаво ухмыльнулась, с насмешкой глядя на вышедшего из себя хозяина квартиры.

 

Егоров взял со стола медицинскую карту Вероники Калинковой и бегло пролистал страницы, сверяя с фотографиями, отправленными по мобильному телефону. В это время двое мужчин уже лазили по Никиному письменному столу, перерывая её личные вещи.

 

Закончив осмотр медкарты, Егоров снова приступил к расспросу. Теперь он подошёл к дивану, где по-прежнему сидела мать Вероники, и уселся рядом.

 

– Скажите, как вас зовут? – спросил он у бледной женщины, нервно сжимающей пустой стакан.

 

– Лидия, – сдавленно ответила та.

 

– Поймите, Лидия, мы не меньше вашего переживаем за девочку. Её наверняка использовали втёмную. Вот ваш муж говорит, что звонила какая-то женщина, сказала, что врач. А как вы можете быть уверены в том, что она та, за кого себя выдаёт?

 

– Вдруг это жулики, шарлатаны, мошенники? – бойко ввязалась в разговор шатенка по имени Белла. – Вдруг ваша дочь похищена, и завтра эти люди потребуют с вас выкуп? А вы ещё медкарту вашей дочери им отправляете. Как вы можете быть уверены, что эти данные не будут использованы против неё и против вас?

 

Глядя на эту цинично-нагловатую шатенку, которая то и дело пыталась выпятить себя на передний план, Егоров поймал себя на мысли, что ему намного проще и комфортнее работать с Настей. Да, она была слишком мягкой и иногда даже жалела подозреваемых. Но благодаря этому именно у неё и получалось пробивать их на откровенные диалоги. Насте удавалось расположить к себе человека таким образом, что он сам начинал ей добровольно всё рассказывать. А вот с её старшей сестрой, Беллой Артамоновой, такого не выходило. Амбициозная сотрудница всё время тянула одеяло на себя, пыталась выглядеть жёсткой, пугающей, словно стремилась быть похожей на героиню западного боевика, и это приводило к эффекту обратному – вместо того, чтобы раскрыться и дать сотрудникам ДГБ интересующую их информацию, опрашиваемые, наоборот, закрывались от них непробиваемой стеной и разговорить их после неосторожных Беллочкиных реплик было уже сложнее.

 

– Мошенники? – переспросила Лидия. – Так они с нас денег не требовали. Только данные медкарты.

 

– Вы понимаете, у нас дочь пропала! – Голос Никиного отца, всегда довольно мягкого, в этот момент зазвучал гораздо жёстче. – Сначала мы узнаём, что её избила банда неизвестных. Хотим приехать в больницу, но оказывается, что ей отказали в госпитализации, и её уже там нет. А вы вместо того, чтобы искать тех, кто на неё напал, приходите с обыском к нам, её родителям! Более того, вы даже не дали пообщаться с человеком, который звонил с Никиного телефона и наверняка располагал информацией о ней! Если они – мошенники, то кто тогда вы?! Вас интересуют какие-то идиотские чертежи, а их – её здоровье! И кто бы ни были, эти люди, им я доверяю больше, чем вам. Потому что, в отличие от вас, они хотя бы дали понять, что пытаются что-то сделать для нашей дочери, а не врываются к нам в квартиру, как вы, с обвинениями. И не насмехаются над нашей бедой.

 

– Господи, да кто насмехается? – скривилась Белла Артамонова.

 

– Вы! – выпалил Калинков, ткнув в неё пальцем. – И вам даже не хватает такта скрыть свою придурошную улыбочку!

 

– Тогда пишите заявление, что у вас пропала дочь. Или мы объявляем её в розыск, – демонстративно-обиженно произнесла дэгэбистка, после чего села на стул и открыла свою папку.

 

– В розыск вы её объявите, если мы не подадим заявление, правильно? – осторожно поинтересовался отец. – А как кого вы будете её разыскивать? Не совсем понимаю вашего «или».

 

– Как преступницу, – прямо ответила та, роясь в бумагах в своей папке и направив на отца свой строгий взгляд.

 

– Что значит, как преступницу? – возмутился отец.

 

Егоров поднял взгляд на шатенку и снова повернул голову в сторону матери Калинковой.

 

– Мы бы и рады искать её как пропавшую, тем более после нападения на неё неизвестными ей наверняка будет присвоен ещё и статус потерпевшей. Но ваша дочь совершила ряд противозаконных действий.

 

– Да что вы такое говорите?.. Да она… Она законопослушный человек! Она вообще неспособна… – От волнения и растерянности голос Никиной мамы дрожал.

 

– Как оказалось, очень даже способна! – громогласно перебила её Белла Артамонова.

 

Капитан Егоров сделал ей упреждающий знак рукой и начал перечислять родителям Калинковой действия их дочери, которые и привлекли к ней внимание сотрудников ДГБ.

 

– Она опубликовала на своей странице пост, в котором раскрыла информацию, содержащую государственную тайну.

 

– Какую ещё тайну?! Она что, работала в каких-то структурах, имела доступ?.. Ничего не понимаю! – замотал головой Николай Калинков.

 

– Тогда это, по-вашему, что? – Капитан ДГБ достал из папки сложенный вчетверо листок с распечаткой поста Вероники Калинковой и ткнул в него пальцем. – Вы же не будете отрицать, что это – аккаунт вашей дочери?

 

Отец взял в руки листок и пробежался по тексту. Возмущение Калинкова сменилось удивлением. Будучи преподавателем журналистики в Адмиральском государственном гуманитарном университете, он читал предметы в том числе и на курсе у своей дочери. Проверял её работы, вёл разбор первых Никиных публикаций, напечатанных ею на практике в издании «Баррикады», куда она потом и устроилась работать. Николай прекрасно знал слог и манеру своей дочери. Писала она достаточно эмоционально и немного наивно. Но эта наивность перекрывалась фактажом, который приводила девушка в своих материалах. К тому же она была одной из немногих, кто уделял внимание подробному описанию локаций, действующих лиц и предметов. Яркий пример был на сдаче жилого дома по программе «Доступное жильё». Её коллеги в основном ограничились общими данными и прикреплёнными фотографиями, искренне не понимая, зачем в материале про открытие здания указывать цвет, в который оно покрашено, или описывать находящиеся рядом клумбы. Но, тем не менее, именно Никин материал оказался самым читаемым и цитируемым. Его перепечатали даже столичные издания.

 

В тексте, распечатку которого он держал в руках, большое внимание было уделено описанию некоего прибора, лазера, использующего в своей основе принцип «квантовой ловушки». Шло такое же детальное описание процесса «рождения» сверхмощного луча, создаваемого потоком квантов, проходящих через «квантовую ловушку». Из текстового описания этой ловушки Калинков понял, что речь идёт о какой-то особой форме зеркальной поверхности, используемой в приборе. В тексте он встретил словосочетание «спиральное зеркало», однако речь шла не о моноспирали, а описывалась совсем другая конструкция, по внешнему виду напоминающая спирали ДНК. Однако, несмотря на всю образность и детализацию, текст был явно не Никиного авторства. Слишком чётко, слишком выверено и полностью безэмоционально.

 

– Да это вообще не её стиль! – замотал головой Николай Калинков. – Она так не пишет и никогда не писала! Абсолютно не её манера!

 

– И тем не менее, это появилось у неё на странице. А потом было перепечатано сайтом «Баррикады», на котором она работает. И массой других изданий, в том числе иностранных, – последнюю фразу Егоров буквально цедил сквозь зубы.

 

Отец в недоумении почесал затылок.

 

– Я не знаю… Но это не соответствует не только стилю, но и уровню её образования. Здесь явно писал технарь. Текст нашпигован терминами и техническими характеристиками. Ника и слов таких не знает.

 

– Ну да, ну да, – произнёс Егоров, ещё раз глянув на листок с текстом. – Хотите сказать, что кто-то получил доступ к аккаунту вашей дочери и написал от её имени?

 

– Ещё скажите, взломал, – издевательски ухмыльнулась Белла Артамонова. – Обычно так все и говорят.

 

Егоров ещё раз направил на Артамонову свой взгляд. Отцу Вероники он показался особенно сердитым, угрюмым. Складывалось впечатление, что он не очень доволен участием этой девушки в следственных действиях. Словно она ему только мешала и он хотел заткнуть ей рот.

 

– У вас есть версии, кому ваша дочь могла давать свой телефон и кто мог иметь доступ к её аккаунту? – сосредоточенно спросил Егоров.

 

– Я не знаю, – почесал затылок Никин отец. – Она работает с разными с людьми, и в редакции, и в мэрии… Она много где бывает, со многими общается.

 

– Кстати, про мэрию. Как вы думаете, Стешкин Иван Митрофанович мог ей помочь с написанием этого текста? – с ехидной полуулыбкой спросил капитан ДГБ.

 

– Стешкин? – изумился Калинков. – Так он ведь госслужащий. Он-то тут при чём?

 

– Ну, как при чём? Вы же сами пришли к выводу, что текст писал технарь. А Стешкин до прихода в мэрию работал в КБ «Ингульское» и имел отношение ко многим разработкам. В том числе и к той, о которой идёт речь в данном посте, – информировал Егоров, наблюдая за реакцией отца Ники.

 

– Так а моя дочь здесь при чём? – недоумевал Калинков.

 

– А ваша дочь вынесла из университета прибор, который является важнейшей научной разработкой. Где этот прибор, в каком он состоянии и в чьих руках сейчас, неизвестно. Есть сведения, что она это сделала по заданию Стешкина.

 

– Что за бред? Какое ещё «задание Стешкина»? – нахмурил брови отец Ники.

 

– Зачем в рабочее время она пошла в университет? – продолжал сыпать вопросами сотрудник спецслужбы. – Насколько нам известно, её непосредственный начальник, Александр Васильевич Громов, ей такого задания не давал. А покинув университет, она направилась зачем-то снова в мэрию, причём конкретно в кабинет к Стешкину. Это тоже происходило в её рабочее время, но без согласования с её главным редактором. Вы допускаете, что отношения вашей дочери со Стешкиным могли выходить за рамки рабочих?

 

– Почему вы спрашиваете об этом у меня? – недоумевал отец Калинковой. – Она взрослый человек и вправе сама формировать для себя свой круг общения и проводить время с теми, кто ей интересен.

 

– Ваша дочь, Вероника Калинкова, неоднократно приходила в мэрию во время обеденного перерыва и после окончания рабочего дня. А 16 сентября она вошла в здание мэрии около шести часов вечера, направилась в кабинет Стешкина и покинула его только утром, перед началом рабочего дня. Это подтверждают сотрудники охраны, дежурившие в те сутки. Это у них такое общение по интересам?

 

Калинков от возмущения аж начал задыхаться. Мысль о том, что его двадцатилетняя дочь, которая толком и с парнями-то не встречалась, остаётся ночевать у шестидесятилетнего мужчины, ещё и занимающего столь высокий пост, приводила его в состояние шока. На неё это совсем не было похоже. С другой стороны, он понимал, что если Ника уже вступила в эти отношения, то запрещать ей что-либо будет чистейшей глупостью. Если у неё с этим человеком всё серьёзно – она просто переедет жить к нему, и он в состоянии будет её обеспечить. Если же нет, то и проблемы делать не стоит.

 

Калинков помнил, как в него самого неоднократно влюблялись молодые студентки, и некоторые были готовы даже предложить себя отнюдь не ради оценок. Однако такая «любовь» достаточно быстро проходила, и уже спустя пару месяцев эти же девчата уже встречались с парнями своего возраста. Мог ли Стешкин воспользоваться наивностью и неопытностью его дочери, Калинков не знал. В любом случае, это следовало обсуждатьотдельно с ней и с ним, но уж никак не с капитаном ДГБ и его подчинёнными.

 

Да и стоит ли сразу приписывать этим отношениям сексуальный или любовный подтекст? Мало ли, с какой целью она могла остаться на ночь в мэрии. Калинков прекрасно помнил, как и сам оставался на ночь с нерадивыми студентками, которые за день до сдачи дипломной или курсовой вспоминали, что им её нужно сделать. Яркий пример – Бубенцова и Прохорова, которые стоят сейчас перед ним в своих «вечерних» нарядах, вместо того, чтобы идти на пары или отсыпаться у себя в общежитии. По логике, которой руководствовался капитан ДГБ, Калинков неоднократно вступал с ними в отношения, так как вместе проводил с ними ночь на кафедре.

 

В то же время Калинков понимал, что ничего не сможет противопоставить капитану ДГБ в его догадках, потому что в последнее время он мало общался с дочерью. Приходил уставший после работы и, наспех перекусив, шёл к себе в спальню и либо плюхался на диван с пультом от телевизора, либо садился составлять конспекты новых лекций. Когда возвращалась Ника, он чаще всего уже спал, а его жена сидела в зале у другого телевизора и не отрывала глаз от экрана, где шёл очередной сериал. Поэтому девочка располагалась на кухне, где её ждал разогретый ужин и заваренный чай. Вечера она проводила в одиночестве, сидя с ноутбуком за большим кухонным столом. С кем она общалась в этот момент и о чём, он не знал. И он допускал, что в какие-то дни она действительно могла не приходить домой, и он об этом мог даже не знать.

 

– Да что вы такое говорите?! – с возмущением отреагировала на слова дэгэбиста мать Калинковой, начав приподниматься с дивана.

 

– Я озвучиваю факты! Я же не говорю, что она с ним спала! – попытался осадить её Егоров.

 

– Но вы на это намекаете! – пошла в наступление женщина. – Причём безосновательно и бестактно! А мне, между прочим, в тот вечер звонил её начальник и сказал, что Ника вместе со своим товарищем Артуром Дорогиным идут к Стешкину работать над каким-то интервьюи просил не беспокоиться, если они задержатся там допоздна.

 

— С Дорогиным, говорите? – хмыкнул Егоров. – А вас не настораживает, что он их отправил брать интервью на ночь глядя, когда в мэрии кроме охраны и самого Стешкина никого уже не было? Над каким таким интервью всю ночь они там работали?

 

И, приблизившись с Лидии Калинковой, начал говорить уже более тихо:

 

– К вашему сведению, именно Артуру Дорогину Ника и передала прибор, который похитила из университета. А до этого они оба незаконно проникли на кафедру. И то, что это могло происходить по заданию Стешкина, ваши слова только подтверждают! – зловеще говорил Егоров, и в этот момент был крайне доволен собой.

 

– В общем, у вас есть два варианта, – раздался над ухом Никиной матери голос шатенки с каре. – Либо вы пишете заявление, что у вас пропала дочь, и тогда, если мы её находим, она добровольно возвращает прибор. В таком случае, если она идёт на сотрудничество со следствием, у неё появляется возможность избежать уголовной ответственности как соучастницы данного преступления. Либо мы подаём её в розыск как подозреваемую в совершении преступления, но тогда выйти сухой из воды ей не удастся.

 

Дэгэбистка достала из папки листок и ручку – и уже через минуту заплаканная мама Вероники сидела за столом и писала то, что ей диктовала Белла Артамонова.

 

– Обязательно напишите, – дэгэбистка посмотрела на часы, – что в 07:25 вам звонила с телефона дочери неизвестная особа, представилась её врачом и потребовала переслать еймедицинские документы вашей дочери, но при этом каких-либо данных, которые могли бы еёидентифицировать, не назвала. И укажите, что последний раз её видели с Иваном Митрофановичем Стешкиным.

 

– Это ещё зачем? – вновь возмутился отец.

 

Мать тоже остановилась и посмотрела на девушку со строгим каре.

 

– Я такого писать не буду, – добавила она с недоумением.

 

Егоров вздохнул, бросив тяжёлый взгляд то на отца, то на мать Калинковой, и снова полез в свою папку, доставая ещё какие-то распечатки. На одной из них была Калинкова, идущая по коридору какого-то здания. Судя по углу, с которого была сделана фотография, это был стоп-кадр записи камеры видеонаблюдения.

 

– Это ваша дочь? – переспросил дэгэбист.

 

– Да, – удивлённо ответил отец, не понимая, к чему тот клонит.

 

Затем он показал родителям другую распечатку, при виде которой мать ахнула и приложила ладони ко рту. Калинкова стоит полураздетая в каком-то помещении, рядом женщина в форме охранника. В углу была дата и время. По всей видимости, это был кадр с камеры видеонаблюдения.

 

– О Боже! Какой кошмар! – запричитала мать Калинковой, закрыв рот руками.

 

– Это когда такое было? – ужаснулся отец.

 

– За несколько часов до того, как вашу дочь избили. Это пункт охраны Адмиральской мэрии, там вашу дочь досматривали. Как видите, раздели практически догола. А вот этот человек, – дэгэбист указал на фотографию Стешкина, – стоял рядом. Её досматривали по его указанию. Перед тем, как на неё напали, она проинформировала этого человека о своём местонахождении. Это подтвердил осмотр сообщений в её телефоне, который был произведён полицейскими в месте, где на неё было совершено нападение. Поэтому вы должны написать, что последнее, что вам о ней известно – это то, что она встречалась с Иваном Митрофановичем Стешкиным, и что в ходе их последней встречи в Адмиральской мэрии он пытался у неё что-то найти.

 

– Но откуда мне это должно быть известно? – спросила вдруг мать.

 

– Вам только что показали распечатку с камер в мэрии.

 

– Да, но из этих распечаток я не вижу, что досмотр проводился по указанию именно этого человека, – поддержал позицию жены отец. – Он просто стоит, смотрит на вещи…

 

– Вероятно, пытается найти среди них прибор, который она похитила по его заданию, а потом почему-то передумала отдавать и спрятала в своём рюкзаке, который предусмотрительно отдала своему коллеге Артуру Дорогину.

 

Отец пристально разглядывал снимки. Отбросив эмоции, он обратил внимание, что Нику досматривала сотрудница охраны мэрии, а Стешкин просто при этом присутствовал. Досмотр проходил в специально отведённом помещении, на снимке было видно, что на столе разложены какие-то вещи, и, судя по повороту голову Стешкина, именно они являются объектом его внимания. Кроме того, такие досмотры нередко проводились в аэропортах, если присутствовал риск, что человек может носить с собой запрещённый предмет. Процедура как процедура, неприятная, конечно, может быть даже унизительная, но не противоречащая ни действующему законодательству, ни нормам.

 

– А откуда нам знать, что эти снимки не поддельные? Я их первый раз вижу, нам об этом Ника ничего не говорила. Откуда я знаю, что это было именно в тот день и именно при встрече со Стешкиным? Как и то, о чём он ей рассказывал накануне.

 

– Я вам это говорю.

 

– А я вам говорю, что я об этом знаю только с ваших слов, – настаивал отец Вероники. – И вас я первый раз вижу. Почему я должен вам верить? Вы ни свет ни заря ворвались к нам в квартиру, солгав, что принесли лекарства для Ники, сразу же выхватили у меня из рук мой личный телефон, читали мои переписки… Я очень сомневаюсь в законности ваших действий. И то, что Нику обыскивал Стешкин, и что она ему что-то писала, мы знаем только с ваших слов. Заявление жена сейчас подпишет. Но того, что вы говорите, в нём не будет.

 

В разговор вмешалась Белла, явно разнервничавшись.

 

– Вы что, его выгораживаете? Думаете, он такой хороший? Если бы он хорошо относился к вашей дочери и желал ей добра, – дэгэбистка вновь ткнула пальцем на фотографию с раздетой Калинковой, – этого бы не было.

 

– Ещё раз повторяю: она нам об этом ничего не говорила, – парировал отец Калинковой. – Мы можем написать заявление только о том, что у нас пропала дочь. И только то, что мы наверняка знаем, иначе любая недостоверная информация будет приравниваться к даче ложных показаний. И вы, как сотрудник органов, не хуже меня знаете, что это такое и к чему это может привести.

 

В этот момент все дёрнулись от звука дверного звонка. Присутствующие в квартире напряглись и насторожились.

 

– Вы кого-то ждёте? – Дэгэбистка повернула лицо в сторону отца Калинковой. Раздавшийся звонок её почему-то очень напугал.

 

– Нет, – ответил тот в растерянности. – И это не Ника. Она обычно так не звонит.

 

– Я открою, – сказала мать журналистки.

 

Двое дэгэбистов направились вслед за ней, но спрятались за ближними углами. Один из них достал пистолет.