Возле старого, так и не отремонтированного фонтана собралась весьма внушительная толпа, которая переминалась с ноги на ногу и была уже готова ринуться к стоящей на самой границе Волчьего Лога усадьбе. У вторых ворот, обозначавших непосредственный подъезд, уже стояли несколько человек. Женщины весьма воинственно размахивали руками, а немногочисленные мужчины были вооружены.
Дверь парадного подъезда распахнулась, и из темноты анфиладного коридора показалась стройная фигура укутанной в длинную серую шаль яркой рыжеволосой женщины, за которой прятался худенький мальчишка. Она поправила выбивающиеся из-под платка крупные завитки кудрей и, оглянув собрание, громко спросила:
— И что на этот раз? Марка ещё нет. Слушаю Вас внимательно, Волки!
Из кучки у ворот высунулась голова и, окинув стоящую оценивающим взглядом, оскалилась и рыкнула:
— Назвала себя начальницей, выходи. Решать будем.
— Я всё решила. Что ещё? В демократию поиграть, так я дома наигралась по самое «не хочу»! Нет, сказала… не дам! Не открою! До праздников не будет!
Люди возмущённо зароптали, и толпа приблизилась. Всклокоченная голова, между тем, не успокаивалась:
— Сама не откроешь, сломаем. Ты нас словами ругательными не оскорбляй, мы — народ свободный, и всякая Яга нам не указ!
Женщина резко побледнела и, спустившись с крыльца, оказалась рядом с товарищем, возмущающимся громче всех:
— А ты сам-то кто таков? Почему в рабочее время здесь околачиваешься? Если ножик на шубейку повесил, то воин? А зубы оскалил — мужик?
— А Вы, — резко сменив тон с раздражённого на просительно-требовательный, обратилась она к женской половине.
— А Вы, значит, вместо того, чтоб порядок в доме навести, выпить совместно собрались. Эк, смотрю, трубы-то у Вас горят! Так я, ужо, прочищу! Сухой закон до Нового года не отменим! Расходитесь, суп варить! Мужик в теле — баба в деле!
Но решительно настроенная стая, воинственно поставив перед собой жён, требовала открыть винные погреба, ключи от которых неделю назад «экспроприировала», (слово-то какое забористое), жена Вожака, невесть куда ускакавшего и так, необдуманно, оставившего ключи пришлой нахалке.
Возможно, в этот зимний морозный день, в стае произошёл бы переворот, и описываемые события приобрели бы совсем другую, (далеко не юмористическую), окраску, но на холме показалась фигура в припрыжку спешащего домой тираннозавра, с оттопыренной нижней губой, демонстрирующей полный набор белоснежных двадцати сантиметровых ровных зубов, смешно сложившего коротенькие передние лапы на отощавшем животе. За ним, попадая след в след, бежали два маленьких зубатых щенка, похожих на старшего ящера как две капли воды, только в миниатюре, и замыкала кавалькаду стройная мать динозаврового семейства.
— Воррумы! — ахнули Волки.
— Батюшки-светы, куда ж мы их денем? — охнула Яга…
***
Ангерран устал. Если бы он захотел проанализировать своё состояние, то быстро бы понял, что он устал от страха. Паника, глубоко спрятанная в душе огромного змея, душила его страшнее, чем регулярные сообщения о бунтах, вспыхивающих в городах королевства, о пустой казне и всеобщей ненависти к правителю. Ангерран презирал их. Он иррационально боялся появления на каменном балконе огромного дракона, так давно улетевшего в сторону гор. Его тревожили слухи о живущих где-то в долине воррумах и о шляющемся по дорогам непонятном существе из другого мира.
Давно исчезла надежда на появление заветного яйца. Новая маленькая Мадам одним своим видом настолько раздражала его, что давно бы превратилась в прах, если бы не подлое общественное мнение. Несколько раз он хотел наплевать на него и уничтожить это хилое никчёмное серое существо, закутанное в тряпки до такой степени, что даже само напоминание на силуэт терялось среди складок грубой хлопковой ткани.
Правитель почти не ел, мало спал и, как следствие, раздражался всё сильнее, словно самостоятельно, по собственному желанию травил себя ядом. Он, будучи астеником от природы, превратился в обтянутый жёлтой сухой кожей сморщенный скелет, внешне постарев лет на тридцать от своего истинного возраста. Его ненавидели. Его презирали. Его боялись.
Накануне, на взмыленных лошадях прискакали сыскари, с весьма неутешительным отчётом. Из окна он видел, как дымились в ярком свете утра конские бока, как свисала с губ клочьями липкая жёлтая пена. Одна из лошадей вдруг зашаталась и, распоследней загнанной клячей, пала на индевелые плиты внутреннего двора.
Выслушав доклад о никому не нужных гнилых останках речного монстра, Ангерран разозлился ещё больше. Обвинив убивших породистого скакуна из-за никчёмных сведений и, едко поинтересовавшись о наличии у своры бездельников летательного и, почему-то неиспользуемого, аппарата, он вышел из кабинета, попутно велев служкам прибрать серые кучки пыли, насыпанные гнилыми горками на изразцовом полу…
После выброса секрета из ядовитых желёз, ему всегда становилось легче. Он вздохнул и направился к используемой им для собственных нужд белобрысой любительнице приключений. Её щеки всегда пылали ярким румянцем после бокала выпитого терпкого вина, и она же, бесстрашно предложила ему сегодня прокатиться в своё небольшое, «но весьма уютное шале» для отдыха, добавив медовым голосом: «милый», и, коснувшись пальцами обтянутых сухой кожей скул…
***
Часа через два неторопливого блуждания по мощёным мостовым, они, наконец, выехали за город, на простор холодных и посеребрённых инеем холмов. Иней являлся характерным признаком приближающихся зимних праздников поворота года, а следующий год не предвещал ему счастья, как и уходящий не давал покоя. Наездница вдруг вплотную приблизилась к Ангеррану и, раскрыв объятия, сообщила:
— Моё дорогое Величество, поцелуй меня, нас не видит никто, кроме глупых гвардейцев, тебе нечего бояться. Но! — строго повторила женщина, без страха взглянув ему в глаза: — Поцелуй хорошенько…
Она откинула меховой плащ и ловко наклонилась с седла, поставив свою кобылу рядом со скакуном Повелителя.
Ангеррану льстил её тон, он своим змеиным нутром чувствовал, что эта самка не боится его. И он выполнил её просьбу, одарив долгим и максимально нежным поцелуем.
Затем, пара, пришпорив коней, быстро понеслась через холмы в сторону небольшого лесного массива, расположенного в каких-то десяти километрах от предместий столицы.
Их встретил заветный лесной уголок.
По горбатому, украшенному многочисленными каменными ящерками, мостику пара пересекла небольшой ров и оказалась во дворе, увенчанном декоративными колоннами с богатой резьбой по камню. Уединённость этого строения никак не вязалась с убранством помещений. Двойные двери, водопровод, поставляющий воду непосредственно в здание из близлежащего ключа и другие удивительные преимущества были порукой безопасной жизни среди, казалось бы, девственно дикой природы. В полной тишине Ангерран провёл в шале весь день и ночь. Утром немой слуга подал завтрак и, к своему удивлению, правитель с аппетитом съел весь предложенный ему набор блюд.
Затем он подошёл к окну и, отворив его, впервые за несколько месяцев вздохнул полной грудью. Перед ним на лужайке стоял большой гранитный валун, видимо, по замыслу садовника изображающий скалу. На нём, блестя медной шкурой, царственно восседала игуана с диадемой на голове. В отблесках солнца, утренними лучами прикоснувшегося к металлу, фигурка была почти живой.
— Как прекрасно, оказывается, быть свободным, — вслух подумал Ангерран и резко обернулся, словно испугавшись, что его услышат. Но комнаты лесного дворца хранили его тайны. Он ещё раз вдохнул морозного воздуха и позвал кокетку, так грамотно и разумно давшую ему насладиться свежим воздухом и тишиной.
***
Яга творила тесто. Забитые барашки давно переварились в желудках нежданных-негаданных постояльцев, но ливер жертв нашествия воррумов требовал превращения его в горячие пирожки.
Женщина потянулась за скалкой и посмотрела в окно. Там играл в салочки с двумя неповоротливыми зубастыми крепышами Раш, а огромная мамаша, миролюбиво скалясь, наблюдала за этой погоней по кругу. Яга вздохнула и, за какой-то час слепив огромный таз пирогов, пошла собираться в дорогу.
Привезённое Вороном письмо не радовало. За Костей, а Яга в этом не сомневалась, была открыта охота. А где Константин, там и Марк. Терять такого мужа расчётливая рыжеволосая оборотниха не собиралась. Ещё с вечера договорившись с двоюродной Марковой сестрой, и, отнеся родственнице изрядный мешочек с серебром, она передала последней на хранение печать и амбарные ключи. Завтра в поместье заедет родня, которая будет приглядывать за мальчишкой и живностью, а заодно, и за насущными делами Клана.
Женщина вздохнула и, открыв фрамугу, крикнула:
— Раш, иди в дом, мне необходимо с тобой посоветоваться!
Мальчишка резко затормозил, и в него врезались две неуклюжие тушки. Образовалась куча-мала из лап, ног и хвостов. Наблюдающая за ними самка наклонилась и аккуратно разобрала на составляющие ёрзающий по земле клубок. Раш, наконец, выпутался и побежал домой, ему было интересно.
— Что за дело то, мам? — скороговоркой поинтересовался он, влетая в кухню, и, хватая ещё горячий пирожок.
— Не обожгись, неслух, — улыбнулась женщина.
Весь вечер они не разговаривали… Рашид обиженно сопел, но утром, прижавшись к Яге, совсем по-мужски сказал:
— Поезжай за отцом. Я присмотрю тут…
Фееричное появление сыча лишь усилило шоковое состояние обоих незадавшихся воришек.
Оддбэлл дождался, пока шакала понесёт в его сторону, и стремительно перекинулся, максимально усилив метаболизм процесса. Тётушка Оливия однажды научила его этому фокусу, позволяющему во время охоты удачно сочетать уникальные выслеживающие способности совы и силу мускулов антропоморфа, мгновенно перекидываясь в самом конце атаки. Таким образом удавалось завалить оленя или небольшого пятнистого кабана голыми руками, буквально свалившись на него с неба. Правда, было одно неудобство: охотник оказывался, что называется, в костюме Адама, (ну или Евы), что несколько портило момент триумфа. Но вот как раз это обстоятельство в данный момент смущало Оддбэлла меньше всего.
В мгновение ока образовавшийся перед мечущимся шакалом нескладный абсолютно голый Буратино-переросток схватил не успевающего затормозить зверя одной рукой за шкирку, другой за основание хвоста, поднял над полом и по инерции переместил дальше, чуть скорректировав курс. Подхваченный на бегу шакал, визжа и молотя лапами воздух, вылетел в открытую дверь и повис там, над воющей и начинающей бушевать бездной, удерживаемый за загривок сильной жилистой рукой с длинными цепкими пальцами. Испражнения перепуганного до невменяемости звероморфа коричневым потоком вылились в неистовствующий внизу океан.
— Так, судари мои, а теперь — поговорим, не возражаете? Только сперва ты, — Оддбэлл мотнул головой в сторону сжавшегося в кресле незнакомца, — Сперва ты встанешь и возьмёшь во-оон ту петлевую расчалку. Ну, чего сидим, кого ждём? Пошёл-с! Так, хорошо. Просовывай руки в петли. Ну!!! — мистер Блэст выразительно тряхнул шакала за бортом. Тот взвыл так, что задребезжали стёкла в ближних иллюминаторах. — Во-от то-то, молодец. Теперь резко дёрни руками в разные стороны. Вот так.
Продолжая удерживать шакала на весу, Оддбэлл наклонился, чтобы дотянуться до станового конца швартового каната и притянуть самосвязавшегося воришку к лебёдке. В это время окончательно разбушевавшийся шторм налетел мощным шквалом слева снизу и наподдал, подкинув дирижабль так, что зазвенело и покатилось по палубе всё, что было не закреплено, а незнакомец и Оддбэлл не смогли удержаться на ногах. Падая, мистер Блэст вцепился в канат, благодаря чему не вывалился в дверь сам, но крепко ударился запястьем о порог. Взвыв ещё на два тона выше и вдвое громче, шакал вывернулся из пальцев и рухнул вниз. Оддбэлл вскочил на колени, схватил канат обеими руками и успев крикнуть вору, неожиданно превратившемуся в единственного помощника: «Считай до десяти и тяни изо всех сил», вывалился в дверь и снова перекинулся тётушкиным ускоренным способом.
Догнать падающего шакала удалось практически у самой воды, точнее — у взлетающих на несколько метров пенных гребней волн. Сделав головокружительный кульбит, сыч с канатом в лапах обогнул падающее тело и пронёсся у него под брюхом, замыкая верёвочную петлю, затем, сложив крылья и управляя хвостом, несколько раз винтом обвился вокруг уходящего вверх станового конца. Обвив ходовой конец вокруг станового, сыч спикировал на шакалью спину, перехватил канат клювом и намертво вцепился лапами в шкуру. Острые, как иглы, когти прокололи кожу и сомкнулись под ней. Клювом птица пропихнула ходовой конец каната под образовавшуюся петлю и вытащила его с другой стороны.
Шакал с пришпиленным к спине сычом плюхнулся в воду и тут же понёсся куда-то в сторону и вверх, подхваченный бушующими волнами.
В этот момент канат дёрнулся и начал натягиваться. Оддбэллу оставалось только молиться, чтобы вес зверя оказался достаточно малым и петля во время подъёма просто не разорвала горе-похитителя пополам.
К счастью, Танри от природы-то был хиляком, да ещё и многочисленные паразиты в кишечнике отнюдь не прибавляли его телу дородности. Сложившись практически пополам, шакал мокрым чулком обвис в петле. Когда оставшийся в гондоле воришка поднял спасённых над волнами, сыч осторожно вытащил когти и боком переполз на канат, чтобы облегчить зверя хотя бы на свой вес.
По приближении к дирижаблю канат дёрнулся и замер. Похоже, воришка умел обращаться со швартовым кабестаном.
Зафиксировав вал лебёдки, парень с опаской подобрался к распахнутой двери, протянул по-прежнему стянутые петлями расчалки руки и ухватил шакала за шерсть на крупе. Перебирая руками, добрался до хвоста, перехватился за него и уже увереннее втянул спасённых внутрь.
Зверь был в глубоком обмороке.
Сыч слез с каната, отряхнулся и перекинулся, на этот раз самым обычным способом, безо всяких фокусов.
Привычно выпрямившись, Оддбэлл вдруг закачался и стремительно сел обратно на пол. Голова отчаянно кружилась, подташнивало.
Любое действие в мире имеет противодействие. Как учёный, Оддбэлл прекрасно это знал. Фокусы с подхлёстыванием метаболизма не были исключением. Оливия честно предупреждала об этом. Так что схоласты, спорящие до хрипоты о том, куда девается несоответствие масс при оборотничестве, в данном случае могли спать спокойно: «баловство» с естественными природными процессами не проходило безнаказанно.
— Эй… Эй! Ты это… Ты чего? Ты давай, не того, смотри… Зря его вытаскивать полез, от него всё равно никакого толку — шакал он и есть шакал, а теперь сдохнем тут все трое, если ты вырубишься, — бубнил сзади незнакомец.
— Всё нормально, никто не сдохнет, — вяло ответил Оддбэлл, — По крайней мере я точно не собираюсь делать это до того, как услышу увлекательный рассказ о вашем эпичном подвиге, его целях и даже о том, как такая гениальная идея вообще пришла в ваши вселенскомыслящие головы. А чтобы я поскорее был готов к слушанию — будь любезен, открой вон тот белый ящичек с крестом на стене и притащи мне оттуда мензурку и тёмный пузырёк с микстурой. Только сперва закрой, ради Орла, эту грешную дверь!
Микстура оказала на хозяина дирижабля буквально магическое действие. После второй мензурки он встал, энергично тряхнул головой, зафиксировал замок двери и полез в кладовку. Через пару минут вытащил оттуда потрёпанную, но чистую спецовку с комбинезоном, встряхнул и быстро оделся. Штаны комбинезона едва доходили Оддбэллу до лодыжек, а рукава спецовки не закрывали запястий, но это было лучше, чем вовсе ничего. Подраспустив лямки, мистер Блэст одёрнул комбинезон и, балансируя, протопал к пилотскому креслу.
В плотном и перенасыщенном влагой воздухе дирижабль отсырел, потяжелел и начал медленно опускаться. Газ из оболочки был максимально стравлен в баллоны для лёгкости спуска и швартовки, поэтому первым делом Оддбэлл отвернул вентили и поднял рычаг клапана подачи. Через несколько минут аппарат сперва медленно, затем всё увереннее поплыл вверх. Однако тугие упругие струи ветра бросали судно из стороны в сторону, как разыгравшиеся дети — теннисный мяч. Сверху, из близких набухших туч, на дирижабль изливались целые водопады дождя. Внизу неистовствовал океан. Никакого намёка на берег давно не было видно.
Оддбэлл установил положительный тангаж в пятнадцать градусов и запустил двигатель. Когда тот тихо загудел, учёный медленно двинул вперёд сдвоенный рычаг фрикционных муфт. Набирая обороты, басовито завыли винты, и дробь сбрасываемых лопастями капель мелко протарахтела по бортам гондолы. Оддбэлл положил руль на правый борт, стремясь развернуться и положить аппарат на обратный курс. Однако у ветра было своё мнение, и оно явно не совпадало с мнением мистера Чудака.
Вой винтов усилился и стал выше, двигатель натужно ныл где-то между контр- и субконтрактавами, но дирижабль , едва отклонившись от диктуемого ветром направления, тут же возвращался обратно. Скоростные винты, установленные на аппарате, не были приспособлены к преодолению такого разгула стихии.
Через десять минут безуспешных попыток скорректировать курс стало ясно, что с такими винтами шторма не преодолеть. Оставалось надеяться на подъёмную силу и на то, что газа в баллонах достаточно, чтобы поднять дирижабль выше уровня облаков, а прочности оболочки хватит для того, чтобы пробить грозовой фронт и остаться неповреждённой.
Лис Борн и шакал Танри пили по четвёртой кружке в «Капитанском ботфорте».
Поймавший их на воровстве чужой доли после последнего набега Камаль не выдержал. Это была вторая кража у шакала и третья — у лиса. Камаль не стал ни судить, ни выносить приговор. Он напоил воров до невменяемости и просто бросил в порту без средств.
Борн и Танри протрезвели. Поняли масштабы постигшей их невезухи. С горя обчистили зазевавшегося заезжего аристократа и тут же напились снова. Так повторялось три раза, пока незадачливые пираты не поняли, что таким образом ситуацию не исправить. Тогда они решили, что им нужен корабль. Только где взять его, особенно сейчас, когда стремительно приближается время зимних бурь? Сорвиголов, готовых выйти в открытое море в это время, не найти. Ну, не считая Камаля, конечно. Но Камаль вышел туда уже давно. К тому же, если сунуться на «Блуждающий риф» вот так, имея в арсенале лишь две похмельных рожи и четыре заметно трясущиеся руки, то приговор капитана на этот раз будет столь же прост и краток, как предшествующее изгнание, и акулья семейка Стохан знатно попирует у ближайшей Дозорной скалы. Говорят, Стоханы особенно ценят человечину после недельного настаивания на местной сивухе. Не-ет, ищи дураков! Нужен другой корабль, маленький, но скоростной и манёвренный, лучше тартана или шебека. И вот тогда они плотно сядут на хвост своему шальному шансу. А упускать такой шанс не любили и не собирались ни лис, ни шакал.
Решено было набрать одноразовую ватагу отморозков в ближайших слободских трущобах, захватить более-менее приличное судно в плавучих доках, выйти в море, напоить ватагу якобы в честь удачно выгоревшего дела и отправить их всех в водовороты у Дозорных скал в качестве подношения Стоханам, а самим устроить погоню за быстрым, но менее манёвренным «Блуждающим рифом», скоростные качества которого в штормовом море превращаются в пшик, манёвренность же малых судёнышек с косым штормовым вооружением лишь возрастает.
По поводу рождения этого блестящего плана было решено завалиться в «Ботфорт» и устроить хорошую вечеринку, благо денег у ограбленного вчера ростовщика оказалось навалом, и пропить их за один вечер не смогли даже такие завзятые пьянчуги, как Борн и Танри.
Третья кружка довольно отвратного дешёвого пойла под вяленые креветки смогла раскрепостить могучие пиратские умы ровно настолько, чтобы план цепко ухватился за раздавшиеся снаружи приглушенные выкрики зевак: «Дирижбомбель! Смотрите, смотрите, эвон!», и стремительно трансмутировал. Атака «Блуждающего рифа» с воздуха представилась собутыльникам ещё более фееричной, чем погоня на тартане и попытка абордажа в жестокую бурю.
Лис и шакал подскочили со своих стульев и бодро вымелись за жалобно скрипнувшую вслед дверь. Пинта бормотухи и гора креветок вперемешку с уже вылущенными панцирями так и остались на заляпанной дубовой столешнице.
***
Смешавшись с толпой обывателей, воры постепенно подобрались к самому основанию башенки, к верхушке которой был пришвартован воздухоплавательный аппарат. Оболочка была приспущена, кое-где залегали глубокие складки. На тёмном борту гондолы, справа от входного люка, светилась свежей белой краской надпись: «Летящий на…»
— А? — ободряюще толкнул напарника в плечо шакал Танри. — Прям как специально для нас назвали! Вот тебе моё мнение: это знак для нас! И он явно хороший. Чего приуныл, рыжий?
Лис и вправду был рыж, словно кленовый лист сухой солнечной осенью. Даже в человеческом обличье это сказывалось огненной шевелюрой, густой и вечно нечёсаной, живописной копной обрамляющей узкое заострённое лицо с тонким длинным носом. В тон волосам была жиденькая клиновидная бородка и частая поросль, сплошь покрывающая руки выше запястий и уходящая под рукава матросской рубахи, которые лис всегда держал закатанными по локоть.
— Я думаю, — заключил в ответ лис. — Вот скажи, Танри, ты умеешь летать на дирижабле?
— Х-ххх, — захихикал шакал, — Ты издеваешься? Скажи ещё спасибо, что я эти штуки видел, знаю, что на них летают по небу и могу сделать из этого напрашивающиеся выводы!
— Ну а как тогда ты собрался лететь на нём за «Блуждающим рифом»?
— Проще пареной пшеницы. Мы захватим не только сам дирижабль, но и его рулевого, или как он там называется. Заберёмся туда, спрячемся, а как только рулевой появится — захватим корабль.
— Люк ведь, наверное, на замке.
— Х-ххх! Когда замки задерживали тебя дольше, чем на минуту, трусливая твоя рожа?
Шакал умолк, признав сокрушительную справедливость мудрых лисьих слов, и напарники отправились шататься среди зевак, дожидаясь приближающихся сумерек и ночного холода, которые живо разгонят толпу по домам.
***
Мистер Блэст слегка подпрыгнул и шлёпнул себя по лбу.
— Ах, ты!
— Что? Что случилось, Сэмюэль? — встревожившись, спросил Генри.
— Ну, как же! Мы ж, как прилетели, не телеграфировали Луизе о наших приключениях! Я ведь обещал — из каждого города, а если произойдёт что-то важное — то прямо с маршрута! Так не пойдёт. Я должен исправить эту оплошность. И немедленно!
Оддбэлл сделал непреклонное лицо и поднял вверх длинный узловатый указательный палец. Постояв так секунду, чудак сорвался с места и помчался в сторону оставленного вчера дирижабля с грацией скачущего циркуля.
Глядя вслед родственнику, Генри молча покачал головой, и друзья неспешно двинулись дальше. Телеграфирует — и догонит. Это лучше, нежели одёрнуть Оддбэлла, а потом всю дорогу только и делать, что слушать его обречённые вздохи и сетования.
*********
Ожидание затягивалось. Лис и шакал вволю выспались, устроившись в роскошных креслах, поели пирогов, украденных походя у какого-то окраинного лоточника, поиграли в «угадай гляделку» и даже по паре раз плюнули в прохожих из форточки. Рулевой всё не появлялся.
— Может, на хрен, а? — начал терять терпение шакал Танри. — За это время мы бы давно уже украли корабль и были далеко в море.
— Дурак! — лениво развалившись в пилотском кресле, констатировал лис Борн. — Тебе когда ещё представится возможность залезть в оставленный практически открытым дирижабль и посидеть в нём столько, сколько душе заблагорассудится? А? Вот то-то и оно. Сиди и наслаждайся. А в качестве приза будет рулевой. Ну когда то же он всё равно явится, не станешь же ты с этим спорить.
В качестве убедительной «точки» лис хлопнул длинной узкой ладонью по какому-то не то столу, не то шкафчику перед креслом. На боковой стенке сооружения, дрогнув от вибрации, скрипнул и медленно переместился в нижнее положение медный рычаг. За бортом лязгнуло. Дирижабль дёрнулся, качнулся с носа на корму и плавно поплыл вверх, по инерции медленно поворачиваясь по часовой стрелке.
— А-а? Что… Уйййёоо… КУДА??!! СТОЙ!!! — заметался из стороны в сторону шакал, от страха перекинулся и заметался ещё сильнее, путаясь длинными тощими лапами в ворохе упавшей на пол одежды и поджав клочкастый облезлый хвост. — У-УУУУУУУУУ!
**
Оддбэлл спешил к дирижаблю, насвистывая на ходу мелодию песенки про лягушку, которая решила покататься верхом на крокодиле. Однако на подходе к площади со швартовой башенкой свист его оборвался на полуноте, а сам мистер Чудак замер, уставившись в небо. Там, в сероватой обесцвеченности выдавшегося пасмурным дня, неторопливо уплывал вдаль «Летящий на…». Подгоняемый усиливающимся порывистым ветром, дирижабль медленно вращался вокруг вертикальной оси и стремился оправдать своё название. Двигатель молчал, винты безжизненно топорщили лопасти. Воздушное судно было явно неуправляемо. Зимний муссон, колючий и плотный, сносил цеппелин всё дальше и дальше к морю.
Очнувшись от ступора, Оддбэлл издал нечленораздельный клокочущий крик и присел в поспешной метаморфозе, нимало не заботясь о приличиях и мнениях уставившихся на бесплатное представление туристов и обывателей. Менее чем через минуту на краю площади на ворохе валяющейся одежды сидел маленький пещерный сыч, лохматый и рассерженный, как воробей после драки. Присев, сыч расправил широкие мягкие крылья, взмахнул ими, одновременно сильно оттолкнувшись лапами, и начал рывками подниматься вверх, пока перья не нащупали восходящий поток. Опираясь на него, крылья заработали плавнее, и подъём стал увереннее и стремительней. Бросившийся в погоню за дирижаблем сыч вскоре растаял в призрачной дымке над морем.
Ветер всё усиливался. Хмурое марево и тяжёлые свинцовые облака, ползущие по небу навстречу ветру, предвещали бурю. Через пять минут зеваки разочарованно разбрелись, только какой-то мародёр, воровато оглядываясь, подкрался к оставленной Оддбэллом одежде, цапнул её, сминая в плотный ком, чтобы не выпало из карманов что-нибудь ценное, и так же с оглядкой порскнул в ближайший переулок меж одинаковых белых стен.
Незапертую дверь гондолы Оддбэлл заметил издалека, метров за сто. Благо, зрение сыча позволяло и не такое.
Надвигающийся низкий грозовой фронт тоже заметил, для этого опции зрения совы были не нужны. Фронт наползал по всему горизонту, медленно, мрачно и неотвратимо, словно стаи драгханской саранчи в июле.
Правда, саранчу можно распугать и разогнать ветросветом, а тучи не известно реагируют ли на него вообще. Очевидный ответ — нет.
Решив разбираться с проблемами по мере их поступления, Оддбэлл сосредоточился на дирижабле. Понятно, что внутри кто-то есть, иначе было не отцепить трос. Понятно так же, что этот кто-то понятия не имеет, как управлять аппаратом, и это в данном случае хорошо, это нам на руку, то есть на крыло, то есть… Тьфу.
Мистер Блэст сосредоточился, прицелился ровно в середину двери и начал набирать скорость. Ветер сперва сильно мешал. Однако немного позже, когда дирижабль окончательно погасил инерцию вращения и полностью оказался во власти воздушных потоков, для догоняющего сыча ветер оказался фордевиндом и помог активно разогнаться. Ускорившись ровно настолько, чтобы не расплющиться в лепёшку прежде, чем удастся открыть дверь, Оддбэлл дождался, пока расстояние сократится до пары метров, закрыл глаза, выставил вперёд слегка согнутые в локтях лапы и в последний момент поставил крылья вертикально, растопырив перья и стремительно гася скорость.
Расчёт оказался точен. Остатков ускорения хватило ровно настолько, чтобы маленькая масса сыча позволила распахнуть дверь внутрь, а спружинившие лапы сохранили птице невредимость и отбросили её по касательной не наружу, а к стене гондолы внутри в полуметре от открывшегося входа. Открыв глаза, сыч мгновенно сориентировался в обстановке. В пилотском кресле, вцепившись в подлокотники, сидел тощий оборванец с исполненным крайнего идиотизма и страха длинным заострённым лицом. По салону, оставляя густой мускусный след, истерически метался облезлый длиннолапый шакал, ещё более тощий, чем парень в пилотском кресле — казалось, возьми зверя за лапы, переверни позвоночником вниз, и получишь отличную двуручную пилу для дров.
За десять лет до настоящего времени…
Камаль держал рулевое весло и смотрел вперёд. Смотреть было неудобно: высокий борт дори закрывал большую часть обзора, и серый гусь неестественно вытягивал шею, чтобы видеть бинокулярную картину. Впрочем, неестественно это было лишь для человеческого обличья – в звероформе такое движение шеи было бы как раз в порядке вещей.
Дори мчалась с лёгким креном, рассекая пологую волну острым высоким носом. Был час отлива, и пятеро сорванцов, на суше дружно глядящих буквально в рот своему чуть более старшему предводителю, глазели по сторонам, стараясь не упустить ни одной мелочи, мелькающей над поверхностью относительно спокойного моря.
Стояло самое начало осени – время золотой листвы, первых ночных заморозков, южных миграций и самой низкой воды. Говорят, что если когда и может представиться удача обнаружить Имманентный риф, то исключительно в эти недолгие дни.
Описания самого рифа были на удивление скудны и немногословны. Россказни же о хранимых им несметных сокровищах древних пиратов, напротив, изобиловали эпитетами и подробностями.
Сын Гартвуда, пройдохи и мелкого портового вора, и Эбхи, мошенницы и гадалки, толк в сокровищах знал. Он безоговорочно верил в пиратскую фортуну, и она отвечала ему взаимностью. Поиски, казавшиеся изначально делом абсолютно безнадёжным, и вызывавшие лишь грубый издевательский смех, уже неоднократно приводили Камаля к удаче.
Раз за разом смех в спину становился всё жиже и неуверенней, а завистливые взгляды сверстников – всё горячее и ядовитее. Однако дипломатический талант – матушкино наследство – не подводил Камаля с тех давних времён, когда он научился связно и вразумительно озвучивать свои мысли, особенно, те, что проходили под грифом «Хочу…».
Не прошло и месяца, как малолетние завистники начали слушать Камаля – сперва настороженно, ежесекундно ожидая подвоха, затем всё внимательнее, пока полностью не оказались в плену его голоса и грамотно спланированных речей. К концу года у парня была первая команда, верная и очарованная, на год-два отстающая по возрасту от своего капитана.
В январе Камаль почуял очередной «золотой след», и ватага искателей сокровищ провернула своё первое дело, закончившееся шумным триумфом и обильным звоном монет, таким сладким, таким обворожительным для верящих в лёгкую наживу юношеских мозгов.
Тот первый бесповоротный успех окончательно сплотил ватагу Камаля, сделал её решительной и несомненной, как воинствующая секта религиозных фанатиков. К окончанию второго года, доля участников при дележе добычи тактично и незаметно снизилась почти на треть, а степень восторженного энтузиазма и рабской преданности в глазах младших соратников лишь росла в геометрической прогрессии.
И вот, наконец, пришло время взяться за авантюру, мечты, о которой Камаль вынашивал задолго до появления верных последователей.
Легенду о блуждающем коралловом рифе парень знал наизусть. Знал все её тонкости, все нюансы, все районные разночтения, отличающие её версии в разных портах побережья, и добычу спрятанных там сказочных сокровищ считал делом чести, главной авантюрой своей предстоящей жизни.
Об этой идее мало кто знал, которые знали – те не смеялись, не смели, лишь тайком посверливали пальцами висок. Команда, созданная Камалем, фактически, специально для выполнения этой миссии, привычно затаивала дыхание и ловила каждое слово, каждый вздох, стоило только предводителю разомкнуть губы.
И вот, первый пробный поход, можно сказать, репетиция предстоящей грандиозной экспедиции, начался. Две вороны, два голубя и крачка во все глаза пялились на пологие волны, набегающие на гордо поднятый узкий нос дори, невинно шелестящие по бортам длинными зеленоватыми пальцами и разочарованно оседающие за кормой, набираясь силы для нового плавного подъёма далеко позади изящно ускользающей из холодных объятий лодки.
Камаль по-гусиному вытягивал шею, спокойно вглядываясь в горизонт. Цепкие воровские пальцы уверенно сжимали рулевое весло.
***
Настоящее время
Им принесли вполне приличный кусок баранины с гречневой кашей, большой кувшин кваса и несколько горячих мягких пахнущих летним теплом и сдобой булок.
Эмили наслаждалась ужином и, вытянув ноги под столом, громко рассказывала Косте, как она рада, что почти добралась до Великого Орла.
– Представь, мы в шаге от встречи! Путь не составит и семи-десяти дней, я читала…
Костя же несколько раз делал ей резкие замечания и торопил:
– Ешь, давай скорее, не нравится мне здесь, пошли спать и завтра в Ию.
– А может быть, мы здесь найдём кораблик? Кость, ещё совсем-совсем не поздно. Пойдем к морю. Я ведь первый раз на море. Как здесь красиво! Как удивительно! Везде зима, а тут – почти лето. Ну, Кость…
***
Когда он, войдя в трактир, выбирал столик, то казалось, что они сели в самый тёмный угол. Но теперь, солнце медленно уходило за горизонт, и сумеречные тени укладывались длинными сонными полосами на деревянные полы приморского кабачка, оказалось, что их столик стоит почти посередине. На виду у всех собравшихся. Костя ощущал на себе короткие, не сулящие добра, какие-то исследовательские взгляды пришедших.
Он огляделся, рядом с ними сидел грузный пожилой, одетый в чистую рубашку и камзол человек, который с нескрываемым удовольствием наблюдал за Эмили.
Дракон внутри недовольно зашевелился, а человек ещё больше рассердился и раздраженно проговорил:
– Я устал. Ты поела? Пошли. Прекрати играть в ребенка…
Дракон выбрал её сразу. А человеку понадобилась неделя… смешная, какая-то вечно взъерошенная пёстрая девчонка, только-только переступившая порог комнаты с игрушками. Он ел с ней, собирал по утрам её вещи, смотрел, как непослушные локоны выбились из-под вязанной шапочки, как её тонкие аккуратные пальчики старательно пытаются убрать их, и как огромные карие глаза смотрят на Костю доверчиво и нетерпеливо. Дракону давно хотелось расправить крылья и унести её, спрятать в тёплом уютном гнезде, чтобы никто не мог покуситься, обидеть, испугать это доверчивое чистое существо. Человеку же не терпелось отвезти к волкам, к Марку, под присмотр Таисьи Сергеевны. Он уже представлял, какой он построит большой дом, и какая красивая будет эта маленькая пёстрая курица в фате и в белом подвенечном платье…
***
А Эми решила обидеться и пойти к морю без этого упрямого Константина.
– Как хочешь. Раз устал, то иди спать. Я погуляю немножко и приду.
Сидящий рядом с ними поставил глиняную кружку на стол и подошёл к ссорящимся.
– Позвольте представиться, меня зовут Донсезар…
– Де Базар, – ни с того ни с сего буркнул Константин.
– Нет, молодой человек, только Донсезар и к рынку, или базару, я не имею отношения… я хотел предложить Вам место у себя на шхуне. Случайно услышал, что Вам к Огненному ожерелью. На Олаор собрались? Мы будем идти мимо, в сторону Жемчужного моря к Империи. Давайте договоримся о цене…
Эмили аж подпрыгнула:
– О, какое счастье, мы, конечно, согласны. Цена не имеет никакого значения!
Но Дракон уже принял решение, и человек полностью согласился с другом. Обоим не нравился говорящий с ними, оба не желали плыть с этим аккуратным пожилым господином, с приставкой Дон в имени.
– Деньги имеют значение всегда, – ровным голосом пояснил он спутнице. – Спасибо Вам, но мы устали и не имеем намерения плыть ни к Орлу, ни в Империю, ни к чёрту на рога!
Он резко отодвинул стул и, схватив обиженную Эми, почти волоком потащил её по лестнице в предоставленную трактирщиком комнату.
***
Ангерран, несмотря на глубокую ночь, не спал. После Большого Совета, инициированного канцлером, и, посвящённого волнениям в стране, пустой казне и какому-то злокозненному молчаливому намёку о наследнике от обнаглевших придворных душонок Его Величество был в своем самом дурном настроении. Канцлер, которого надо было бы давно заменить, подсунул ему очередной документ, ознакомившись с которым, Кош пришёл в неистовство, но, вчитавшись, решил повременить с казнью придворного мужа. В записях тридцатилетней давности чётко указывалось: воррумы подчиняются только драконам. Появление человека на чёрном ворруме означало одно – в мир пришёл новый дракон. Оставалась крохотная Надежда на молодость и неопытность последнего. И, если победить его было практически невозможно, то поймать и заточить – запросто.
Под утро Ангеррану надоело размышлять в одиночестве, откинув одеяло, и, сунув ноги в шлёпанцы, в нижних штанах и длинной белой шёлковой рубахе, он отправился к хитрому вельможе, которому удавалось так ловко держать в загребущих пальцах ускользающую власть в Королевстве, в течении всего правления Его Величества.
При свете тусклой лампы змей бесшумно пересёк почти половину дворца, как привидение, пугая зажмуривающихся от ужаса гвардейцев.
Канцлер спал, обняв вместо жены очередную папку с непогашенными векселями. Криво ухмыльнувшись, Ангерран схватил его за плечо и потряс.
– Я прочитал, – прошипел он прямо в белое от ужаса лицо, открывшего глаза вельможи. – Я ознакомился, – повторил он. – Что ты можешь предложить?
– Мы проследили путь воррума с седоком. Они следуют в сторону побережья и портового города Ия. С воррумом и его хозяином следует женщина. А там, где женщина там… эээ… интрига. Я посмел разослать описание этих путешественников. Учитывая предупреждение и награду за сообщение о ящере, думаю, что, прочитав его, компания свернёт в сторону. Там недалеко небольшой посёлок. Будучи преданным делу Вашего Величества и Королевства, я посмел предупредить нашего агента, некоего Донсезара. Теперь остается ждать…
***
Ночь прошла, на удивление, мирно. Эмили молча легла на свою кровать и почти сразу заснула. Косте удалось задремать под утро. Когда же яркие солнечные лучи заполнили всё пространство небольшой комнаты, и он, с трудом, открыл глаза, его первой фразой была высказанная им в слух мысль:
– Я параноик!
Он посмотрел на лазоревое море с маленькими редкими, мирно накатывающими на каменистый берег барашками, на городок, с белыми домиками; синими, как небо крышами и, вспомнив сказку о Волшебнике Изумрудного города, вдруг заулыбался и прошептал:
– Жевуны, Виллина, Элли…
Потом весело хрюкнул носом и громко сказал:
– Вставай, маленькая Элли, Тотошка перестал пугать ворон, пошли к морю искать наш кораблик…
Его спутница, не умевшая долго обижаться, пыхтя, запихала разобранные на ночь вещи. Они взяли Девгри под уздцы и направились вниз, с горки, к морю.
Не успев пройти и полсотни шагов, компанию окликнул со стороны качающихся у пристани лодок знакомый ехидный голос:
– Эй, вы там долго размышлять ещё собираетесь?!
У небольшого причала, за заросшим кустами мысом, покачивался на волнах большой крытый баркас. Хитрая сияющая физиономия вчерашнего знакомца полностью выдавала его профессию.
«Угу, контабандист. Точно, не пират», – решил для себя Костя и, нарисовав задумчивость на лице, повернул в сторону Донсезара.
***
Уже следующей ночью они попали в шторм. Яростные порывы ветра и нерасторопность рулевого почти сразу сорвали оставленный на грот-мачте парус. С оглушительным треском сломало фок, а державшие его гнилые пеньковые канаты лопнули. Огромное бревно тут же смыло в море. Большая лодка, лишённая управления, как скорлупа от ореха, перекатывалась с одного огромного вала на другой.
Пухлый, трясущийся от ужаса, контрабандист, вспомнивший о тихом прошлом начальника склада, всю свою жизнь командовавший в порту Ии, рыдал и молил богов.
Эмили, один раз испуганно взвизгнув, крепко схватила Костю. Мир затопила серая пелена. Дракон внутри человека радостно приветствовал стихию, а человек, не испытывая внутренней тревоги, тихо баюкал на руках свою испуганную добычу.
Под шум волн они заснули.
— Какая преинтереснейшая новость! – со всем азартом ученого Оддбэлл взмахнул зажатой в кончиках длинных пальцев жареной фазаньей ногой. Сидящий справа Оберон отработанным движением уклонился от пролетающего мимо предмета. Они сидели в компании Генри и двух новых знакомцев у импровизированной скатерти, роль которой выполняла то ли попона, то ли покрывало, наспех сдернутое с кровати любимой бабушки. В походных мисках перед ними лежали запеченные корневища водяного кустарника тианвы, которые, как уверял Людвиг, весьма полезны для пищеварения. Может быть, и полезны, пробовать змеящиеся отростки в неаппетитной черной корочке кроме самого профессора пока что никто не рискнул. От тушек фазанов, зажаренных над углями, предлагалось отламывать руками, вилки предложены не были по причине их отсутствия. Впрочем, Оддбэлла это нимало не смущало, и, переложив еду в левую руку (уклоняться уже далеко не таким ловким приемом пришлось Марку), он продолжал:
— Вы говорите, воррум? Как нельзя более кстати мы недавно видели целое семейство этих реликтовых ящеров. Взрослого и двух детенышей, вполовину меньше. Может быть, если поспособствовать объединению этих представителей, возникнет новая северная популяция? И да, всадника на ворруме мы имели честь наблюдать в дне пешего пути отсюда. Но одного и едущего в обратном направлении. Если судить по сравнительной величине ящера и всадника, последний с большой долей вероятности был ребенком или карликом. Это значит, существует еще один воррум, приученный ходить под седлом!
— Нет, увы, — поспешил опровергнуть слова ученого Марк, — это Костин воррум возил к нам гостя. Знаете ли, они очень быстро и неутомимо бегают.
— Жаль, жаль, — Оддбэлл покачал головой и обратил внимание на мясо в руке, предусмотрительно отставим миску с корешками в сторону.
После довольно раннего ужина Оддбэлл вытер руки белоснежной салфеткой, с ловкостью фокусника выдернутой из левого верхнего кармана сюртука, посмотрел на нее и, тщательно свернув, переложил в правый нижний.
— А теперь, друзья мои, раз уж волею Творящего мы связны одной целью, позвольте сделать вам деловое предложение: мы перелетим через горы на дирижабле и продолжим поиски по ту сторону все вместе. Только вот куда деть лошадей? – Оддбэлл подпер подбородок костяшками пальцев.
— Я бы, с вашего позволения, — извиняющимся тоном начал Людвиг, — не очень бы хотел преодолевать горы по воздуху. Дело в том, что там, на высоте больше тысячи метров, растет совершенно замечательное растение – высокогорный лунный свет, и я бы хотел созерцать его не в ботаническом атласе, а воочию. Я бы мог взять лошадей цугом и с ними перейти перевал пешком.
Оддбэлл испытующе посмотрел на питона и, звучно хлопнув ладонями по костлявым коленям, обтянутым шерстяными бриджами в фиолетовую клетку, поднялся:
— Хорошо, в ваших словах есть несомненное зерно истины, так и сделаем. Засим позвольте откланяться, завтра через час после рассвета приглашаю вас всех на легкий завтрак, и после наши пути разойдутся.
***
Утром путешественникам был подан омлет по вистлински, тосты из тминного хлеба и ароматные стебли сельдерея. Марк с сомнением посмотрел на свои крепкие пальцы и осторожно взял хрупкую вилочку. К его удивлению, вилочка не сломалась и даже не погнулась.
— Смелее, друг мой, — подбодрил его Оддбэлл, — воздайте должное поварскому искусству Оберона, его блюда на редкость хороши.
Оберон, подтверждая слова друга, удовлетворенно похлопал себя по животу.
— А за приборы не беспокойтесь, они изготовлены из недавно открытого металла, может, слышали, называется титаниум?
Марк покачал головой, крепче сжав вилочку:
— В наших краях и с железом как-то… не очень…
— Ну, тогда, право же, не стоит забивать себе голову, завтракаем и готовимся к отлету.
После того, как с завтраком было покончено и все приборы убраны, а пассажиры разместились на мягком диванчике, Оддбэлл отцепил трос от коряги, исполняющей роль якоря, и «Летящий на…» плавно поднялся в небо.
***
Проводив взглядом удаляющийся дирижабль, Людвиг забрался в седло и тронул коня с места. Остальные четыре лошади, привязанные за поводья к задней луке, последовали за ним.
Мимо медленно проплывали предгорья, вскоре поднявшиеся до гор. Людвиг ехал, рассматривая то образчики флоры, то отколовшиеся от высоких скал минералы, готовил нехитрый ужин, ночевал в палатке, по утрам лязгал зубами, выползая из нее, и все время размышлял о судьбе.
О судьбе Акарин, о своей судьбе, которую хотелось бы видеть связанной с судьбою любимой, о судьбе Торнскинвальда, которая напрямую зависит от ее правителя, узурпатора Змея. О ежегодном поднятии налогов и цен, о постепенно рассыпающихся мостах, рабочих местах на фабриках, которые все чаще и чаще достаются приходящим с юга шумным и необразованным рактрийцам, соглашающимся работать за меньшую плату, о пышных придворных балах и о надуманных причинах, по которым так легко попасть в опалу. По всему выходило, что при правлении династии драконов жить было легче и справедливей. Будущее страны виделось все мрачнее и мрачнее, и собственное будущее тоже не заставляло прыгать от радости в его ожидании.
Становилось все холоднее, в ложбинах между голыми каменными останцами раскинулись альпийские луга. Сейчас, зимой, они были сумрачны и серы, овсец и белкин хвостик высохли и сухо шелестели на студеном ветру, пищухи и сурки залегли в спячку, серны откочевали в низины, даже коршуны не посягали на небесный простор, занятый сейчас только летящими тучами, порой задевающими отдаленные вершины.
Лунный свет неоднократно попадался Людвигу, но уже с высохшими листьями и пустыми плодовыми коробочками. Хотелось найти его живым. Хоть одно растение. По древним легендам кланов неядовитых змей, цветок лунного света, добытый самостоятельно, засушенный у сердца и подаренный любимой женщине, приносил счастье в любви.
Наконец-то среди серой шелестящей массы мелькнуло синее пятно. Людвиг спешился, второпях чуть не выпав из седла кверху ногами, неловко зацепившись за стремя, выровнялся и бросился к цветку. Да, это был он, высокогорный лунный свет. Он рос в расщелине, укрытый от зимних ветров гранитными валунами. Широкие желтовато-зеленые листья, покрытые нежным пушком, сберегали тепло, пушистые же синие колокольчики замерли в ожидании ледяной зимы. Людвиг опустился на колени возле цветка, огладил листья дрожащей ладонью, трепетно прикоснулся к лепесткам. Эмоции обуревали его, он вздрогнул, и мгновением спустя серовато-желтый питон выполз из ворота одежды, вдруг ставшей слишком широкой и свернулся кольцом, оберегая найденное чудо своим гибким и мощным телом.
***
Пассажиры «Летящего на…» увидели порт Инари в закатный час, когда лучи заходящего солнца окрасили горизонт по правому борту во множество оттенков малинового и синего, когда на острых скалах, стремительно уплывающих назад, залегли глубокие тени, и когда приближающиеся и уже видимые не только в подзорную трубу стены домов города вечных весны и гроз залило тревожным багрянцем. Генри поежился:
— Что-то мне не слишком нравится цвет этих домов. Несимпатичный.
— Пустяки, — рассеянно отозвался Оддбэлл, искусно маневрируя в потоках разнонаправленного ветра в поисках места для посадки, — ты посмотри на них днем, когда полуденное солнце золотит, или ранним утром, когда синева еще разливается по крышам. На самом деле все дома в этом городе белые.
— Белые? — Марк приподнялся, но чересчур резкий кивок дирижабля заставил его снова плюхнуться на диванчик, — это же непрактично.
— Зато красиво. И мела и извести на этом полуострове много, покраска не стоит практически ничего. Запылились — покрасил. Очень, очень привлекательный для туристов городок. Ранее, бывало, сюда даже в сезон штормов приезжали больше тысячи в неделю, чтобы полюбоваться на меняющие цвет стены. Но теперь приезжих все меньше, говорят, местные жители крайне раздосадованы этим прискорбным фактом и упавшим уровнем жизни.
Аккуратно пришвартовавшись к башне, конечно же, тоже белой, жемчужно светящейся в сгущающихся сумерках, Оддбэлл пригласил всех спускаться.
Для ночлега выбрали маленькую гостиницу у берега. Пройдя сквозь арку, заросшую эктарскими фонариками, путешественники оказались в маленьком дворике, вымощенном плиточками цветного гранита. По причине зимнего времени фонтанчик в виде вставшей на хвост яркой рыбки не работал, и на рыбью мордочку была кокетливо надета женская широкополая шляпка. Портье при виде посетителей оживился, зазвенел ключами, и очень быстро вся компания заселилась в два номера. Окна выходили в пролив, и в темноте слышался рокот мчащейся и бурлящей воды.
Утром, позавтракав в гостиной, украшенной морскими пейзажами, путешественники отправились на улицу. Конечно, вот так с наскока найти Эмилию они не рассчитывали, а хотели пройтись, присмотреться, узнать важные новости. В трех кварталах обнаружился портовый рынок. Марк потянул друзей к разноцветным рядам — где еще можно узнать свежайшие и вернейшие новости, как не толкаясь среди торговых палаток?
Рынок цвел, пах и шумел на разные голоса. Компания прошлась по краю, прислушиваясь к говорящим. И вдруг Оберон устремился к щиту с объявлениями и вернулся с побледневшим лицом, потрясая сорванным листом бумаги. Товарищи обступили его, рассматривая объявление: «Разыскивается одомашненный воррум и его хозяин… Награда…».
Костя угрюмо вёл свой маленький отряд по почти невидимой из-за разросшейся ежевики тропе. Девгри, идущая следом за Вороном, ржала и спотыкалась. Её бока, подвергшиеся нападению колючих кустов, были сильно расцарапаны. К тому же в этих полудиких горах явно кто-то прятался, наблюдая, и, не ввязываясь в драку только потому, что отряд возглавлял огромный могучий и зубастый чёрный зверь. Спустя два часа спусков и подъёмов, когда усталая Эмили окончательно уверилась в том, что эта дорога бесконечна, внизу вдалеке, почти у самой кромки синей воды безбрежного моря, показались аккуратные белые домики рыбацкого посёлка. В лагуне качалось несколько небольших судёнышек, а далеко в море разрезала волны своим серебристым клювом белоснежная яхта.
Ребята повторили ещё пару спусков, в результате оказавшись на довольно ровной карнизной каменной площадке, опасно свисающей над обрывом.
Внизу под ними маленькие волны дробились в сверкающие изумрудами капли, которые, в свою очередь, превращались в лёгкую вуаль из алмазной переливающейся водяной пыли.
Чуть дальше от берега высился одинокий утёс-островок, там, вдали, более крупные собратья мелких прибрежных барашков катили свои валы, сурово возвышаясь над гладкой поверхностью моря, блестящей аквамаринами воды.
– Смотри-ка, – вытянув руку в сторону утёса, показал пальцем Костя. – Кажись, там дельфины играют.
Эмили присмотрелась и увидела несколько чёрных равносторонних треугольников и гладкие спины, кружащих в замысловатом танце умных животных.
– Как здесь красиво! – шёпотом отозвалась девушка. Несмотря на усталость и голодные спазмы в желудке, нетерпеливо выпрашивающем еды, она поражено смотрела на эту безбрежную волшебную морскую безмятежность.
Костя, любовавшийся в этот момент не природными ландшафтами, а стоящей рядом, вдруг как-то, неловко, вздрогнул, вздохнул и, порывисто схватив руку девушки, поцеловал её в ладонь. Эмили не отстранилась, а лишь тихо спросила:
– Костя, ты что? Ты зачем так?
Наваждение разом схлынуло. Лоб покрылся бисеринками пота, и парень, резко отстранившись, пошёл к Ворону, снимать вещи.
Они разбили палатку и поужинали.
– Не таким я видел сегодняшний вечер, – наконец, собрался с мыслями Константин. – Что делать-то теперь?
Эмили повздыхала и выдала:
– Ну, это я во всём, конечно, виновата. Папа, скорее всего, услышал про тебя и Ворона. Испугался большого зверя и написал в Управу письмо. Они и объявили в розыск, поэтому я пойду завтра в город, найду кораблик и поплыву к Великому Орлу. А Вы поедете, наконец, домой.
Последние слова утонули в тяжёлом вздохе и всхлипе.
Покорённый этой фразой и тихим голосом подружки, Костя, собравшись с силами, выдал:
– Ты что же это, думаешь, что странствовать в одиночестве безопасно?! Или у тебя сложилось мнение обо мне, как о распутнике и предателе?..
Он посмотрел на неё и, увидев широко раскрытые от надежды глаза, воодушевился строго продолжив:
– У меня опустились руки от твоих оскорбительных слов. А ты, девушка взрослая, не ребенок! – Костя поднял палец. – Думаешь, сделаться одинокой свободной странницей, до первого встречного охотника, за курицами!
Эмили, которая еле сдерживалась, порывисто вскочила и, заливаясь слезами, просто упала на грудь своего спасителя. Конечно, только с ним! Конечно, она очень сильно его обидела сейчас. Конечно, она виновата и никогда никуда не уйдёт одна!
Сквозь слёзы девушка не видела счастливого лица «сильно обиженного» спутника и ухмыляющуюся рожу Ворона. А Девгри просто тихо ржала…
***
Наступило утро. Костя выбрался из палатки и тихо подошёл к Ворону.
– Ну что, как договорились, так и будет. Давай-ка, беги домой, к Яге и Марку. Письмо положил. Пусть думают, что и как. Буду ждать Вас. А пока ты туда и обратно, сплаваем с нашей птицей к её орлу…
Ворон тихо и негодующе хрюкал. Он был совершенно не согласен с глупым маленьким драконом. Но последний на земле дракон требовал уважения к себе, поэтому даже воррум был обязан кланяться Владыке мира…
Ворон вздохнул, посмотрел на эту нелепую человеческую ипостась и, немного подумав, решил:
«Если что, обернётся и прилетит. Самка рожать не собирается, и дракону в этом мире не угрожает ничего… даже яд королевской кобры».
***
Солнце давно стояло в зените, когда ребята, наконец, спустились вниз в приморский посёлок. В этом уголке мира, отделённом от основного плато горами, и, омываемым тёплым морским течением круглый год, стояла ласковая весна. Летом температура никогда не поднималась выше комфортных тридцати, а зимой не опускалась ниже пятнадцати. Сейчас, когда за горами собирались тучи, и по ночам небольшие водоемы сковывало, пусть не прочным и тонким льдом, здесь расцветали яблони.
Приморский город-порт славился своими купцами, которые ввозили в страну разные чудеса, начиная от невесомого кандагарского плетёного кружевного шёлка, и, заканчивая невероятно лёгким серебряным металлом, который называли люминеем. Однако, Эмили осмотрев расцарапанную Девгри и, поплакав над «несчастным ни в чём не повинным изгнанным из отряда Вороном», приняла единоличное решение спуститься вниз в белый посёлок, а не карабкаться сквозь заросли по бесконечной тропе в сторону города.
Усталые путники без труда нашли единственный в рыбацком поселении трактир и устремились к нему, как косяк рыб прямо в сети. Таверна стояла почти у причала, представлявшего из себя грубо сбитый из досок настил, для прочности, положенный на связанные между собой плавающие пустые бочки. В этом импровизированном порту оказался только один покачивающийся на волнах крупный баркас, чьи круглые, слегка скривлённые бока, заканчивались узким хищным носом. Кораблик, несомненно, мог развивать хорошую скорость и почему-то вызвал у Кости смутное беспокойство и не хорошие ассоциации с 90-ми годами на его многострадальной родине.
Насмотревшись на поскрипывающее судно, ребята, постучав, вошли в полумрак. В зале было немного народа, обыкновенно, являвшегося с вечерней зарёй послушать новости и пропустить пару пива перед сном.
Бородатый хозяин, посверлив пришедших глубоко посаженными маленькими умными глазками, махнул рукой к дальнему столику.
– Чего вам? – грубовато поинтересовался он.
– Нам поесть, помыться и чистую комнату. А там посмотрим, – в соответствии с вопросом, ответил Костя. Он уже решил утром, несмотря на протесты, возвращаться в Ию и там искать корабль к островам Огненного ожерелья. В этом сомнительном месте ему категорически не нравилось.
Хозяин, не торопясь, назвал сумму и, получив половину в залог, отправился на кухню.
Эмили с интересом крутила головой. Таверна постепенно наполнялась народом…
Луиза каждый день ждала известий. От мужа или от брата. От Генри пришло всего одно сообщение, от Оддбэлла они поступали с завидной регулярностью, но все гласили одно и то же: «Эмили не обнаружена, идем по следу». Это и огорчало неизвестностью, где там дочь, в каком состоянии, зима на дворе, на пути полно незнакомцев; и одновременно радовало, домашняя девочка оказалась упорной путешественницей, стремящейся к своей цели. Последнее не могло не радовать Луизу, которая, как всякая мать желала своему ребенку только счастья.
К тому же сильно горевать было некогда – управление поместьем, ранее делившееся на двоих, теперь свалилось на одну нее, отнимая изрядно сил и времени. Осмотр уходящих в зиму полей, размещение запасов в хранилищах, нанять семейство крысоловов, утеплить окна, прочистить дождевые стоки…
И тем неожиданней было появление в воротах Тома, уезжавшего вместе с Генри. И вернувшегося в одиночестве.
Острое ощущение случившейся беды прошило женщину, она на подгибающихся ногах добрела до дверного проема и выпала в него, хрипло каркнув, как будто голосовые связки уже перевратились отдельно от остального тела:
— Генри… Где?
Тома мгновенно снесло с лошади, и он подхватил падающую хозяйку:
— Дальше едет, я сам вернулся, — егерь вычленил главное и торопился объяснить, что ничего не случилось, что все в порядке.
Луиза облегченно опустила веки. Когда она подняла их вновь, над ней маячили два встревоженных лица – Тома и незнакомой молодой женщины, уставшей и изможденной.
— Я вернулся Корнелию привезти, мы поженимся, ее изгнали, она белошвейка при дворе была… — зачастил Том, помогая Луизе устоять на ногах. Она вымученно улыбнулась:
— Напугал, паршивец, иди уже, веди милую домой. Зиму так перекантуетесь, с весной расширяться планируй. И через час зайди с докладом.
Том увел невесту, а Луиза вернулась в дом, выпить успокоительных капель и привести себя в порядок.
Через час Том мялся на пороге гостиной. Он переоделся, сменив дорожный костюм на домашние сюртук и бриджи.
— У девушки есть что надеть?
Том отрицательно помотал головой:
— Нет, мы ее из землянки забрали, там только глиняный горшок оставался и одеяло драное.
— Пойдешь к горничной, пусть она ей выделит что нужно из моей старой одежды. И давайте чтоб без глупостей.
— Корнелия белошвейка, может шить всякие такие кружевные вещи, — Том покраснел, — на продажу или так.
— Хорошо. Пусть напишет список, что ей нужно для работы. Но не раньше, чем отдохнет и подлечится. А теперь рассказывай о ваших поисках, мне не терпится все-все узнать.
***
Утром Корнелия сама пришла к Луизе. Чисто вымытая, отдохнувшая, она оказалась прехорошенькой блондинкой редкого песочно-золотого цвета, Луиза прямо залюбовалась ее гладко уложенными волосами. Белошвейка присела в книксене:
— Я благодарю вас за участи в моей судьбе, хозяйка. Вы не пожалеете.
— Буду рада, если тебе здесь понравится. Не стесняйся, обращайся, если надо будет, первое время всегда трудное. Только надо будет сходить в мэрию зарегистрировать брак. Ты осилишь поездку или денек подождете?
— Мы как бы уже… мимо мэрии проезжали, — Корнелия густо покраснела и охраняющим жестом сцепила руки поверх живота.
***
Распрощавшись с Гертрихом, троица попутчиков, объединенных одной целью, продолжала свои поиски. Довольно резво они продвигались к перевалу. Немного пришлось понервничать, пережидая бурю прячась от хлещущих ледяных струй за спинами коней, потому что не успели поставить палатки, настолько неожиданно все началось. Но буран стих, палатки были разбиты, ночь спокойна, а утро встретило сиянием солнца на безоблачном небе.
Генри на ходу с удовольствием крутил головой, разминая затекшую и похрустывающую шею, как вдруг на фоне голубущего неба мелькнул темный знакомый силуэт.
— Это же дирижабль Оддбэлла, моего шурина, — воскликнул обрадованный Генри и замахал руками, привлекая внимание воздухоплавателей, — Эге-гей!!!
— Чего ты так кричишь, они тебя все равно не услышат, — поморщился Марк.
— Ты им посвети, – Людвиг, порывшись в переметной суме, вытащил компас, оснащенный небольшим зеркальцем, и сам направил луч света на дирижабль.
Несколько минут спустя летательный аппарат нырнул вниз и стал постепенно снижаться.
**
К полудню распогодилось. Оно и не удивительно: в этих местах климат суровый, но погода меняется стремительно. Несколько часов назад бушевал шторм, и вот уже на небе ни единого облачка, и ослепительное северное солнце равнодушно являет всему живому свой холодный сияющий лик. Вечером ледобородый норд-ост буйствовал, выкорчёвывая мачты из степсов, словно стебли высохшего рогоза из обезвоженного под осень илистого прибрежья, а утром зябкая бодрящая прохлада в застывшем неподвижном воздухе вероломно уверяет изумлённого путника, что если где-нибудь и когда-нибудь дорога способна окончиться прямо у райских врат, то это произойдёт именно здесь и именно сейчас…
Обо всём этом размышлял мистер Блэст, вальяжно развалившись в пилотском кресле и наблюдая в окно, как дирижабль, казалось, уже входит в ледяное сияние Вечности — да что там «входит», уже вошёл в него как минимум наполовину.
От столь романтических грёз воздухоплавателя отвлёк голос напарника.
Весьма заинтересованным голосом Оберон призывал друга в переносном смысле «спуститься с небес на землю», то есть обратить долу взгляд, вооружённый подзорной трубой. Навигатор указывал рукою в левое окно, утверждая, что там есть на что взглянуть.
Оддбэлл суставчато выпрямился, с видимой неохотой покидая уютный пилотский закуток, зябко поёжился («Оберон, да запусти ты уже этот грешный обогреватель!») и взял предлагаемую другом подзорную трубу.
Внизу, на змеящемся по побережью между горными отрогами тракте обнаружилась пятёрка лошадей. Две шли в поводу под вьюками, три других несли всадников, облачённых в одеяния, подобающие для дальних путешествий.
— Ну и что? Кони, груз, наездники… Эмилии среди них явно нет, это видно даже безо всяких окуляров. В таком случае — на что же там глазеть с таким интересом?
— Сэм, да что с тобой? Смотри же внимательнее, — рассудительно возразил Оберон. Правее, вон там, у правого всадника… Вот опять! Смотри, смотри!
На этот раз Оддбэлл и сам заметил, что крайний справа всадник держит в руках отражательное стекло. Направляя его так, чтобы солнечный луч по касательной уходил к дирижаблю, путешественник методично закрывал и открывал стекло свободной рукой.
Стёклышко с короткой периодичностью сверкало солнечным зайчиком, подавая летательному аппарату привлекающие сигналы.
— Оберон, а ты молодец, что заметил! Ну-ка давай- ка сбавим скорость и снизимся.
Оддбэлл снова шагнул к пилотскому месту и длинноногим пауком-травокосом боком вскарабкался в кресло.
Усевшись, мистер Блэст перевёл реостат оборотов на минимальный ток и плавно тронул вперёд рычаг тангажа. Чугунный шар внутри оболочки медленно перекатился по своим рельсам к носу, и воздушное судно плавно нырнуло на один эшелон вниз.
Отсюда можно было уже разглядеть, что средний путник, подняв руки к голове, не пытается сделать что-то со своим головным убором, а самым натуральным образом призывно машет дирижаблю.
Зафиксировав трубу вертикальным винтом штатива, Оддбэлл осторожно повернул ребристую рукоятку ЗУМа. Перспектива сузилась и приблизилась, и мистер Блэст наконец-то разглядел всадника. Приподнимаясь на стременах для пущей заметности, воздухоплавателей энергично приветствовал Генри Эддлкайнд.
— Это отважный мистер Генри зовёт нас, чтобы поделиться если не утешительными, то, как минимум, важными новостями! Если бы это был кто-то другой, то я бы сказал, что он просто машет нам руками из пущего зевачьего любопытства, но это не кто-то другой, а наш педантичный, скрупулёзный мистер Генри, для которого любая самая сомнительная алхимическая доктрина звучит понятнее, чем такое простое казалось бы слово «Шутка»! Наша разудалая студенческая беспечность просто обязана быть разбавлена убийственной серьёзностью этого в высшей степени благопристойного джентльмена! На посадку, друг мой! На посадку!
«От лесной, населённой волками границы до столичного Вазериона – добрых двести километров, да оттуда до Предгорья – ещё и поболее будет. Даже если напрямик, через лесную глухую незаселённую часть страны, всё равно, не менее недели получится», — размышляла Яга, сидя за конторкой, и, листая канцелярские книги. Разбираться с ними, пока отсутствует вожак, она взялась по собственной инициативе, пожалев об этом уже не один и ни два раза.
Рассмотрев карту, Таисья Сергеевна убедилась, что судьба занесла её в странное, практически заросшее дремучими лесами государство, удивительно похожее на её Родину, потому, как «дорог хороших мало, одни направления».
Много лет прожив в Российской глубинке, она знала, как опасно путешествовать по лесным тропам, а уж в сказочной стране, где дикие звери да драконы, наверняка и «нечисть шалить горазда».
От невесёлых мыслей её отвлёк шум.
Она посмотрела в недавно вставленное широкое панорамное окно и, прищурив глаза, пересчитала входящих в открытые ворота усадьбы. Потом повернула голову в полумрак просторной столовой и громко спросила тишину:
— Рашид, что случилось на этот раз?
В сумраке зашторенного помещения послышались тихие шаги:
— Нормально всё! — подозрительно уверенно сказал мальчишеский голос.
Таисья Сергеевна посмотрела туда, откуда слышался шум, и увидела своё отражение в зеркале, которое невольно заставило улыбнуться. На неё смотрела стройная женщина средних лет, с не очень аристократическим профилем, но зато почти без морщин. Копна рыжих, без седины, волос делала его почти красивым. Рядом отразился взъерошенный мальчишка, с оторванным рукавом новой куртки и…. багровеющим синяком под глазом.
Хорошее настроение испарилось. Яга с большой заботой и вниманием относилась к найдёнышу. Он сумел заменить ей давно схороненного сына. Остро отточенная игла, долго жившая в сердце, растаяла, как льдинка, с приходом весны. При этом её не оставляла постоянная необоснованная тревога. В доме не было няньки из местных. Она сама стирала, шила, готовила и не могла представить себе, как чужие руки коснутся этого маленького сокровища. Но мальчишка рвался на улицу. В этом году он пошёл в школу. Приехавший профессор, правда, долго не задержался, и, ко всем неприятностям, ещё и уволок мужа, оставив весьма беспокойное хозяйство, да двух старых учителей из местных. Хождение Раша за знаниями превратилось в одну бесконечную драку – мальчишку дразнили. Он не мог обернуться, а дети, со свойственной всем детям любых миров жестокостью, обзывали его недопёском. Яга и Марк знали об этом и, молча, страдали сами, боясь, что стая не примет сына вожака в свои ряды…
С драками пора было покончить раз и навсегда. Яга сжала губы в тонкую линию, накинула шаль и, резко отворив дверь, вышла во двор.
Пришедших было человек пятнадцать.
«Любопытных тунеядцев всегда собирается много», — подумала Яга и быстро вычленила главного. Среди толпы стоял высокий крепкий старик. Он мутил воду, завидуя Бобылю, которого признал сам оборотный камень.
Таисья Сергеевна с высоты ступеней крыльца окинула незваных гостей строгим прямым взглядом.
«Бездельники», — решила она и громко сообщила пришедшим:
— Моя работа — это защита интересов стаи в отсутствие вожака. Какие проблемы привели вас ко мне? Время рабочее, не выходной. Что случилось в тихом уезде?
У части собравшихся открылись рты, а, после непродолжительной паузы, Волки услышали, как щелкнули от удивления их же раззявленные пасти.
Никто никогда не слышал таких речей от волчицы. Мужняя жена должна блюсти закон. Семья – это хозяин. Дом – это хозяйка. Веками сложившиеся традиции нерушимы.
Поднялся шум, только спустя несколько минут, Яга, не без труда, выяснила, что её семилетний сын вылил чернила на учителя, разбил окно в доме уважаемого всеми кузнеца, подрался с сыном пекаря, обозвал старшего сына ткача, то есть совершил множество немыслимых для маленького ребёнка поступков.
Женщина почувствовала гордость за своё подрастающее поколение и хотела, было, уже извиниться за отпрыска, как услышала от старого вожака злое:
— Твой недопёсок должен быть публично наказан…
***
На ступенях недавно отремонтированной белоснежной усадьбы, украшенной резными колоннами и чёрными кованными чугунными перилами, заклубился серый, густой, как дым от костра, туман. Стоящие в тесном пространстве внутреннего двора люди, с удивлением, быстро сменившимся паникой и страхом, увидели огромную, непривычного рыжего окраса, волчицу. Таких размеров зверя просто не было в этих лесах! Она же ощерилась и, легко оттолкнувшись от холодных мраморных плит, стряхнув висевшую на ней человеческую одежду, одним прыжком полетела в толпу, к видавшему всякое старому вожаку, в последний миг сумевшему перекинуться и… отступить. Люди шарахнулись в стороны, но рыжая оборотниха, схватив за горло старика, и, наступив лапой ему на морду, глухо и страшно зарычала. Потом, небрежно выплюнув шерсть, повернула голову, а стая услышала невероятное — из звериного горла раздалось:
— Р-р-раши-и-ид! Иди сюда! – потом прыгнула в сторону. — Кто ко мне со злом придёт — умр-р-рёт!
Волки зажмурились, и, когда после воцарившейся бесконечной тишины открыли глаза, то увидели женщину. Одетая только в белоснежную кожу, словно мраморная статуя, Яга стояла над мёртвым бывшим вожаком, и алые губы, с каплями горячей волчьей крови, кривились в горькой улыбке.
— За сына загрызу любого! — спокойно предупредила она. — Идите и работайте! Я всё сказала!
Потом обернулась и увидела перекинувшегося волчонка.
— Смог. Молодец. — Сухо констатировала Яга. — Вот, Волки, смотрите. Племя Марка растёт.
Глубоко вздохнула, слизнула кровь и, показав на ворота, выплюнула:
— Пшли вон!
***
Пребывая в здравом уме, Саварро быстро сообразил величину найденных им ценностей. Их было МНОГО. На лежавшее перед ним золото можно было купить небольшое государство и кормить его жителей добрых сто лет. Золота могло хватить всем многочисленным родственникам и даже отдалённым знакомым, если бы ему пришлось когда-нибудь делиться с кланом найденным сокровищем. Делиться начальник РоЗ не собирался. Оставалось подумать, что делать с тремя, сидящими у костра на берегу. Многолетний опыт следака подсказывал, свидетели — лишние всегда.
Гертрих вылез с наветренной стороны и, несмотря на пятиметровые размеры, бесшумно, очень быстро, пополз к разбитому бивуаку. Тихо затаившись в кустах, монстр решил выжидать.
— Марк, пора бы другу нашему уже появиться. Вот же, сыщик! Главный-главный, а вкалывает, как самый последний младший констебль, — философствовал в это время Генри.
— Появится. Он разумен, это сыскарь. И ищет он, поверь, не документы. Как ты думаешь, Людвиг?
— Анаконд не всегда был людоедом. Это богатейший из богатых оборотней класса рептилоидов. Думаю, что Его Великолепие Ангерран, имеет меньше. Но Кош всегда был умнее, а Анаконд прожорливее. Его сгубила неуёмная жажда человеческого мяса. А всем известно, что пожирая себе подобных, оборотень утрачивает человеческий облик. Так что, думаю, наш начальник РоЗ здесь не по службе, а по собственной надобности.
Людвиг вздохнул и подбросил в огонь ещё пару сучьев.
— У нас опасное знакомство.
Марк тихо хмыкнул и показал на лежащее рядом ружьё. На всякий случай, заряженное…
На его шее яркими искрами играл знак клана. В вечерних багряных отблесках солнца он переливался красными волчьим отблесками тысяч глаз. Марк не видел ярко горящих камней, а компания, зная о том, что с ними вожак, не видела в драгоценности ничего, кроме родового украшения. В кустах зашуршало. Мужчины резко обернулись на звук. К ним, мирно вытянув руки, вышел старый знакомый. Он молча прошёл в палатку, оделся и, сев на корточки рядом, тихо сообщил:
— Нам надо объясниться. Я Гертрих Саварро, начальник службы РоЗ при его Величестве Ангерране действительно здесь не по долгу службы. Хотя и расследование убийства Старейшего среди Рептилоидов возложено на меня. Я не каюсь и не намерен извиняться. Вы мне здесь не нужны. Но у Вожака Волков полное единение с семьёй. Ваша самка поднимет и приведёт всю стаю! Я никогда не видел активированного Знака Клана. И с Волками мне ссориться не резон. Давайте мирно разойдёмся? Пока я ничего не нашёл…
***
Благополучно миновав перевал, в полдень, ярким солнечным днём, маленький отряд, возглавляемый Костей и повизгивающей, от открывшегося с горы вида моря Эмили, достиг своей цели. Перед ними, спускаясь ступенями к воде, предстал во всей красе город-порт Ия, со своими белоснежными домами и крышами цвета неба.
Осталось пройти таможенный контроль и внести необходимую плату за проживание в городе. Ребята встали в очередь. Костя покопался в многочисленных сумках и, достав золотой, пошёл благодарить любезного караванщика. Но уже через четверть часа почти бегом вернулся, молча посадил перед собой удивлённую девушку, и, схватив Девгри за поводья, быстро развернул Ворона.
— Молчи, — злым шёпотом сообщил он Эми и, сунув ей в руки какую-то бумажку, направил Ворона по боковой дороге обратно в горы.
Испуганная девушка развернула скомканный лист и прочитала:
«Разыскивается одомашненный воррум и его хозяин — опасный государственный преступник. Просьба оказать содействие. Награда тридцать серебряных монет».
Уже не первый час Гертрих Саварро метался по тесному салону аквастата.
Два шага вдоль киля и три шага от борта до борта – вот и все пространство, измеренное тысячекратно, и только осознание под ногами пропасти глубиной в несколько сотен человеческих ростов мешало ему разнести в щепы дорогую ротанговую мебель, раскрошить изящные ониксовые светильники и в клочья изорвать шелковые шторы, расписанные диковинными розовыми птицами. Ни экипаж судна, работающий в рубке и на палубах, ни подчиненные, затаившиеся в кают-компании, не смели нарушить уединение начальника Службы РоЗ. Понимали, что чревато как минимум неприятностями. Как максимум даже предположить было сложно – Гертрих печально славился взрывным характером. Вернее, неумением держать себя в руках. При Ангерране он который год удерживался не столько цепким острым умом, сколько демонстрацией служебного рвения. Но сам Саварро понимал, что вечно придворное благополучие длиться не может, и стремился не только выслужиться перед Змеем, но и обеспечить себе надежные тылы на безбедную старость.
Сейчас же перспектива скоропалительно свалившегося богатства замаячила перед ним во всей своей красе – информация о сокровищнице Анаконда была надежной, но тщательно скрываемой от широкой публики.
Поэтому по мере приближения к месту последнего жилища людоеда в голове у аллигатора зрел план.
Отдав приказ спускаться на воду, Гертрих быстро собрал все необходимое: сдернул с дивана шерстяное покрывало, набрал из бара, который охлаждался забортным воздухом, – копченого мяса, сыра, достал из ларя длинный батон, еще не потерявший свежести и пушистости, хотел было приказать налить горячего чая в новомодное изобретение термос, но передумал и прихватил бутылку виски. Посадка оказалась довольно жесткой – экипаж не сумел погасить скорость снижения аквастата и тот плюхнулся на щетинящееся барашками волн озеро, отчего тяжелая темная волна пробилась между поплавками и плеснула в иллюминатор гондолы. Гертрих устоял на ногах, но покачнулся, и ему пришлось опереться рукой о переборку. Удивительным образом раздражение улеглось, оставив место трезвому и холодному расчету, впрочем, как и всегда при непосредственном исполнении ответственного дела, будь то приказы Змея или же собственные, порой весьма рискованные, аферы.
Первым делом Гертрих зашел к своим сыскарям:
— Я сейчас вас покину. Вы продолжаете наблюдение: осматриваете предгорья в поиске огромных ящеров воррум. Нет, это не сказки, это приказ Его Величества. Через сорок восемь часов возвращаетесь за мной. Вопросы есть? Нет. Выполняйте.
Начальник Службы розыска прямо почувствовал, как расслабились его подчиненные и усмехнулся про себя: они и не подозревают, чем он тут будет заниматься, глупцы, и какая награда ждет его в случае успеха. Пройдя по короткому внутреннему трапу, Гертрих выбрался на поплавок и спрыгнул в воду. Аквастат за его спиной медленно оторвался от озера и поплыл ввысь. Гертрих проводил его взглядом, полным отвращения – в отличие от обычных дирижаблей, аквастаты были медленнее, сильнее реагировали на порывы ветра, были теснее и полны бесполезными с его точки зрения предметами вроде тех же самых шелковых штор, но самым большим их недостатком было отсутствие нормального спуска или шлюпки – сходить приходилось в воду.
Впрочем, долго размышлять по поводу несовершенства летательных аппаратов было некогда – оглядевшись, Саварро заметил двух мужчин, сидящих возле разбитой палатки у небольшого горящего костерка. Мужчины с интересом смотрели на его неловкую высадку. Гертрих мысленно ругнулся и направился к ним, с конкурентами или же со свидетелями следовало разобраться немедля.
При его приближении сидящие встали, интерес в глазах сменился на настороженность.
— Гертрих Саварро, начальник Службы розыска и задержания, — отрекомендовался аллигатор, — нахожусь здесь с целью расследования дела об убийстве жившего в водах данного озера Анаконда. Представьтесь и сообщите, что вы имеете сказать по данному делу.
Мужчины переглянулись и синхронно перевели взгляды вбок, где, полускрытый за камнями лежал полусгнивший обглоданный тлением и речными рыбешками огромный хвост.
— Я Генри Эддлкайнд, ищу свою дочь, сбежавшую из дома. Господин Людвиг Гримальди мне помогает, — Генри решил не раскрывать роли питона в поисках.
— А каким путем вы оказались здесь, на месте убийства?
— Простое человеческое любопытство, знаете ли… Идем, видим – лежит, тухнет… — вмешался Людвиг.
Гертрих сделал было шаг к хвосту, но остановился:
— Ваши звероформы?
— Питон-с.
— Тетерев.
Ни одна звероформа из названных не смогла бы огромного Анаконда, и Гертрих решился:
— Вот что, любопытствующие. Многие знания – многие печали. Шли бы вы отсюда подобру-поздорову. Будем считать, что вы мне не попадались. Пять минут на сборы.
— Но позвольте! – возмутился было Людвиг, но Генри настойчиво потянул его за руку.
— Пойдемте, друг мой, не время утолять свою страсть к научным познаниям, пойдемте.
Они быстро покидали вещи в рюкзаки, навьючили лошадей и отступили за каменную гряду. Гертрих обратил внимание на то, что у них на двух всадников пять лошадей, при чем под седлом три из них, но решил не пока углубляться в детали, третий либо появится, либо останется неизвестным, в любом случае, он не представляет ни угрозы, ни интереса. Гертрих искренне верил в несокрушимость своей звероформы.
Когда путешественники скрылись с глаз, Саварро разделся, сложив вещи и придавив их камнями, чтобы не сдуло, если вдруг поднимется ветер. Подошел к берегу озера. Неприветливая зимняя вода предостерегающе лизнула ступню, обожгла холодом. Гертрих, не оставляя себе ни секунды на раздумья, обратился и нырнул. Дубленая шкура, покрытая крепкой чешуей холода стылой зимней воды не почувствовала, но моментально начало медленнее биться сердце и конечности взялись тяжелой истомой, если поддаться которой, то уже никогда не придется греться под летним жарким солнцем.
Пятиметровый аллигатор проворнее заработал мощными лапами и хвостом, погружаясь в смертоносные озерные глубины.
Гертрих осматривал подводные скалы, затянутые тиной и мерцающие вкраплениями слюды в граните, раскрошившиеся на мельчайшие обломки и монолитные в своей первозданной исполинской сути. Лапы работали все медленнее, сердце билось все реже и слабее, мысли начали путаться и соскальзывать на совершенно несвоевременные вещи, громадный аллигатор, неприспособленный к суровому климату Алмазных гор, замерзал, понимая, что каждое погружение может стать последним, но не мог остановиться, надеясь, что вот еще чуть-чуть, пара секунд, и сундук с золотом раскроет перед ним свои драгоценнейшие недра.
***
Очнулся Гертрих от ощущения горячей тяжести на груди. Она сдавливала, мешая дышать, но тепло от нее животворящими ручейками разливалось по телу, заставляя кровь веселее бежать в жилах. Рядом слышалось приглушенное ворчание:
— Даром что государев чин, так как дите малое, ладно, себя не бережет, ладно, я за ним нырял, тоже взрослый уже, так наверняка дома жена и дети малые ждут…
— Нет у меня жены, — Гертрих хрипло закашлялся и сел. С груди посыпались разогретые на костре камни и соскользнуло одеяло, связанное из серой грубой шерсти. Волчьей. Вокруг суетились недавние путешественники, уже втроем. Третий, в одних подштанниках, целеустремленно помешивал в котелке на костре что-то безумно ароматное.
— Как я здесь оказался?
— Так подглядывал я за тобой, — полуголый человек оторвался от своего занятия, — иду, смотрю, рыбина большая плещется. Ан нет, не рыбина, не знаю уж как тебя назвать. Все реже и реже воздуха глотнуть выныривает, а потом раз! и исчезла, а на поверхность человек выплыл. И тонуть начал. Пришлось сигать за тобой в озеро. Тут уже товарищи подбежали. Жить, в общем, будешь. Давай вот кашу есть, горяченькая. Марк я, — спаситель отставил котелок с огня и примостил другой, с чаем.
Через несколько минут Гертрих уже глотал, обжигаясь, практически не жуя, горяченную разварную кашу, щедро сдобренную жирным мясом и специями. Внезапно словно молния промелькнуло воспоминание, и он вскочил, отставив недоеденную миску, и неуверенными шагами, как будто его туда тянет что-то мистическое, направился обратно к озеру.
— Куда, болезный? – всполошился Марк.
— Там был… был блик. Зеркальный, — Гертрих замер, сосредотачиваясь на том, чтобы вспомнить положение зеркала, его направление, все подробности.
— Давай все уже завтра, — подошел Генри, — солнце к закату. Отогрейся, выспись. Мы опять же тебя покинем. Подобру-поздорову.
Гертрих понял, что фактически он обязан этим людям жизнью и придерживаться выбранной линии поведения будет как минимум невежливо. Как максимум – они могут оказаться полезными.
— Я прошу прощения за резкие слова. Кажется, без вашей помощи мне обойтись будет сложно. Я ищу важные документы. Пожалуйста, последите за мной, если снова замерзну, выловите.
— Нет, — Марк развернул Гертриха к костру, — вы ныряете, и после каждого третьего нырка вылезаете и отогреваетесь. Мы поддерживаем костер и горячее питье. И ваши документы нам не интересны. Так пойдет?
— Пойдет, — мужчины ударили по рукам, не обращая внимания на Людвига, тихо бурчащего себе под нос, что как это не интересны, очень даже, но разве позволят хоть одним глазком…
Наутро так и поступили. Огромный аллигатор нырял, осматривал подводный рельеф и поднимался греться. Полчаса в воде – полчаса на берегу у жаркого костра.
Первым делом Саваррро нашел вчерашнее зеркало. Это было действительно зеркало, металлическим основанием вклиненное в скальную расщелину. Как смог, когтистой лапой аллигатор очистил с поверхности зеркала ил и водоросли. Слабый отраженный луч протянулся куда-то в направлении вертикальной скалы, поросшей водными растениями. Гертрих понимал, что направление луча зависит от положения солнца в небе, но, по крайней мере, приблизительно стало известно, где искать. Он стал обшаривать скалу и в одном месте стебли раздвинулись, открыв тесный лаз. Аллигатор с трудом, но смог туда протиснуться, по пути чуть не своротив еще одно зеркало.
Лаз вел в небольшую пещерку, где аллигатор смог пометиться только поджав хвост. Даже с разворотом возникли проблемы. На дальней стене было еще одно зеркало. Саваррро прикинул, куда был бы направлен отраженный луч, если представить, что приходит он со стороны второго зеркала. Вот туда, на свод пещеры.
— Защита от дураков, — пренебрежительно подумал Гертрих и тупорылой мордой ткнулся в потолок в месте предполагаемого солнечного зайчика. Ничего не произошло. Повторил. С тем же результатом. Развернулся и долбанул хвостом, осыпав каменную крошку.
Обескураженный, выплыл на поверхность отогреться и подумать. У костра к нему подсел Людвиг:
— Вы выглядите сильно удрученным, что-то произошло?
— И да и нет, — Саварро, унимая дрожь, отхлебнул горячего отвара из сушеных ягод, — там система зеркал, которая ведет на участок скалы. Просто на участок скалы. И больше ничего.
— А как выглядит световое пятно, есть какие-нибудь подробности?
— Никак. Солнце не под тем углом. Я построил ломаную согласно закону отражения.
— Тогда просто постарайтесь поймать тот момент, когда солнце будет на нужной высоте и луч действительно проходит всю эту вашу ломаную. Может быть, что-то и прояснится.
Гертрих с сомнением посмотрел на собеседника. Интеллигентный мужчина в годах поправил очки и смущенно пожал плечами. Мол, я высказал предположение, а вы сами решайте, что делать, мое дело сторона.
— А, пожалуй, в ваших словах есть рациональное зерно. Я попробую. Дождавшись просвета в тучах, заволокших небо, Гертрих нырнул, проверил, куда падает луч и вынырнул еще больше обескураженный. Разровнял прибрежный песок, подобрал прутик и стал там чертить углы и параллели.
— Позвольте предложить бумагу и карандаш.
Саварро взял предложенное, и спустя четверть часа схема была готова. По ней выходило, что для того, чтобы отраженный луч попал в пещеру, солнце должно было быть в зените. Людвиг задумчиво почесал затылок:
— В наших широтах так не бывает даже во время летнего солнцестояния, не то что зимой, на переломе года. Если бы можно было найти источник искусственного освещения, достаточно сильный для того, чтобы заменить солнечный свет, и поставить его ровно сверху!
Воскликнул он эти слова достаточно громко для того, чтобы ими заинтересовался Марк.
— У меня порошочек есть, горит как три солнца сразу, ну, как горит, вспыхивает. Зверей хорошо отпугивать, если нападают. Я хоть и волк, но если неразумные навалятся стаей, то ничего хорошего не жди. Лошади, опять же…
***
Когда стемнело, приготовления были закончены. На поверхности озера покачивался плотик с расположившимся на нем Людвигом, рядом квадратная рамка из толстых сучьев с разгорающимся на ней костром. Гертрих занял стратегическую позицию внизу. Выждав небольшое время, чтобы аллигатор успел доплыть и расположиться, питон щедро сыпанул горючий порошок в центр костра. Вспыхнуло так, что от испуга Людвиг дернулся и свалился в озеро, и потом еще с час на сетчатке сияло ярко-зеленое пятно.
Гертрих же, ждущий внизу, в пещере, увидел яркую вспышку, на мгновение высветившую на потолке ровный круг. С отчетливой боковой тенью, зубцом прорезавшей край. Не медля ни секунды, он нажал на то место, где только что была тень. не получилось, площадь лапы была слишком большой, превратился и повторил еще раз, даже не заметив ледяного холода, настолько сильным был выплеск адреналина. Под пальцами подалось, сдвинулась часть скалы, образующая своего рода люк, и, высунувшись в него, Гертрих ощутил вокруг большое пространство, заполненное застоявшимся, промозглым, но воздухом.
— Факел есть? – спустя минуту он уже тряс Марка. Факел сделали, завернули в промасленную тряпку, снабдили кресалом, и вернувшийся в подземелье Саварро увидел вокруг россыпь золотых монет и искореженных деформированных украшений.
Дни пролетали незаметно. Мужчины дружной кjмпанией по вечерам разбивали палатки. Обернувшийся Марк приносил кроликов из леса. Людвиг ловил угрей, устроивших свои норы рядом с берегом. Генри ловко ставил силки на не улетевших из этих мест жирных уток. По вечерам спутники вкусно ужинали и крепко спокойно засыпали.
Маленький отряд двигался все время вдоль берега реки, ожидая, когда эта дорога приведёт к озеру. На третий день зимний луг рядом с трактом стал болотистым, заросшим пожухлой осокой. Кое-где торчали копья камышей с бархатными, созревшими к зиме, коричневыми набалдашниками. Миновали поворот, и перед глазами открылась синяя вода, исчезающая между уходящими вдаль основаниями гор, в оправе из их каменного массива. Дно озера у берега было покрыто синими водорослями, и в этом подводном лесу плавали стайки довольно крупных серебристых рыб. Большие старые листья кувшинок колыхались на воде, а между ними торчали кустики водяного ореха.
Послеполуденное солнце радостно освещало своими лучами картину первозданной природы, жирными красочными мазками раскрасив всё вокруг.
— Ну, вот и место впадения реки в озеро, — констатировал Марк.
— Это не совсем озеро, это цепь горных котловин, которые, в результате, приведут эту воду к морю. Даже отсюда видно, что кольцо гор разорвано, и есть выход к большой воде где-то далеко внизу, — поправил друга Людвиг. — Давайте проедем ещё немного, до каменной косы. Мне кажется, именно там и была стоянка. По крайней мере, я вижу остатки кострища.
Через час компания, разбив палатки, поставила на огонь котелок и, в полном составе, отправилась ловить рыбу, которая периодически выставляла на обзор тёмные спины, или мощные, зеркально блестящие на солнце хвосты.
Обойдя небольшой естественно выросший заборчик из густой острой осоки, мужчины увидели маленькую неглубокую заводь. Сквозь прозрачную воду на них смотрел белый скелет, вернее, огромный голый хвост крупного пресмыкающегося…
— Великие угодники, что это такое?! — ахнул Генри.
Марк деловито потыкал основанием удилища белоснежный позвонок и заметил:
— После исчезновения Анаконда все решили, что старик, наконец, окочурился, судя по всему, здесь…
— А вы уверены, что это тот самый Анаконд? — поинтересовался любопытствующий отец, на миг забывший о поисках дочери, и, переключившийся на изучение естественных наук.
Людвиг, продолжал потрясено смотреть на находку, потом аккуратно снял сапоги и, засучив бриджи, полез в воду.
— Давайте попробуем вытянуть это чудо-юдо…
У мало любознательного Марка не было никакого желания осматривать свежие трупы, в отличие от близорукого приятеля и никогда серьезно не охотившегося помещика, он отлично рассмотрел разломанные острыми треугольными зубами позвонки.
— Как интересно! — вдруг сообщил пространству Генри, — Смотрите-ка, совсем свежие укусы. Нет, эта зверюга не окончила свои дни в тишине лагуны. Это убийство.
— Тогда все вместе хватаем и тянем, я собираюсь это выяснить, — бодро резюмировал Людвиг и бесстрашно вошёл в ледяную воду.
***
Анаконд был огромен. Его останки лежали на илистом дне, кое-где поблескивая кусками ещё не сгнившей в холодной воде розовой плоти и чёрной толстой кожи. В мире животных всегда поддерживался естественный порядок, эта змея-гигант много лет охотилась на животных и людей, но, встретив существо сильнее, была просто съедена другим гигантом.
Трое сильных мужчин с большим трудом вытянули остов на землю.
— Всего лишь кусок… — только и смог разочарованно пробормотать Людвиг.
— Огромный и очень тяжёлый кусок. — Пытаясь восстановить дыхание, заметил Генри.
— А с какой целью вам нужны эти стариковские кости? — как-то зло спросил компанию Марк.
Он стоял на небольшом расстоянии от товарищей и, достав нож, смотрел, как играет солнце на хорошей дорогой аргамакской стали…
Людвиг, не обращая внимания на настроение своего спутника, продолжал:
— Целиковый скелет огромного анаконда можно было бы выставить на показ в музее естественной истории. Представьте, какой раритет. Дети бы изучали. Редкость. Артефакт, можно сказать…
— А Вам его не жалко?.. всё-таки, родственник?
— Кого здесь жалеть, дорогой мой Марк. Это же старый людоед, лишившийся возможности оборота, по причине любви к человеческому мясу. Всем известно, что больше всего на свете эта гадина любила медленно душить детей на глазах у обезумевших взрослых. Это не убийство Великого Анаконда — это казнь людоеда. Кем бы ни было этого существо, его деяние благо. И мы все должны поклониться ему за освобождение озёр от этого монстра.
Марк, вдруг, глубоко, со свистом, втянул воздух в грудную клетку, закашлялся, резко покраснел и быстро побежал от философствующих учёных мужей в сторону разбитого ими лагеря.
Вечером он отказался ужинать, сославшись на усталость и головную боль. И только под утро, по раннему снежному тонкому насту, похожему на росу по весне, огромный волк выбрался из палатки и долго бежал в никуда, от себя, и тихо скулил, как щенок.
Потом обернулся, став человеком, упал на колени и долго просил прощения у своей первой жены, трёх погибших волчат и, почему-то, у Яги, за чуть не осуществлённое им скоропалительное убийство.
Он вернулся в лагерь только к полудню, неся на плечах молодого, только что затравленного им кабанчика.
Ещё в полукилометре Марк рассмотрел два качающихся на воде новомодных имперских аквастата, с красивой надписью «ТК».
Сбросив тушу, он лёг на пригорке и приготовился наблюдать…
***
В третью субботу первого зимнего месяца начинались праздники. Студенты приезжали на зимние каникулы, родственники съезжались к старейшинам, и семейные торжества сливались в общую праздничную суматоху общественных народных гуляний. Именно в это время в королевском дворце объявляли о снижении налогов, раздаче подарков, открытии новых приютов для сирых и убогих. В этом году ожидались значительные пожертвования, и страна замерла в предвкушении бесплатных подачек.
Его Величество Ангерран, подписавший своей рукой несколько указов о помиловании государственных преступников и решение о снижении налога на пользование проточной водой в городских водопроводах, явился на праздничный обед с самым мрачным выражением лица. В казне не было денег. Армия ожидала дополнительных годовых выплат, и Кощей волевым решением открыл свою собственную сокровищницу. Его наряд, точно также соответствовал настроению хозяина. Ангерран был одет в свой неизменный тёмно-коричневый костюм. При бесшумном появлении змея всё вокруг цепенело от ужаса. Рядом с ним, розовым пятном на чёрном полотне, стояла маленькая фигурка новой бледной и тихой Мадам.
Придворные, как встревоженный улей, успокаивали друг друга, испуганные не сулящим ничего хорошего состоянием короля. Граф Гретта Варийский, рассчитывавший на щедроты двора, выглядел ходячим воплощением королевской немилости. Его дочь не оправдывала доверие семьи. Маленькая Аккарин глупой строптивой змейкой продолжала сопротивляться величию короны, чем раздражала отца, не готового принять её обратно через положенный по договору год, при отсутствии у неё вожделенного золотого яйца. А шуточки придворных и их иронические высказывания вслед идущего графа лишь подливали масла в огонь.
— А вот и наш бедный друг, — громко соболезновал графу первый наместник Северной провинции, — я, с горечью, могу констатировать бесплодное состояние маленького удавчика в розовом….
— Ну, может быть и нет, — вторил ему Министр Новых Территорий, — может быть, мы просто ошибаемся, и Его Величество временно влюбился в какую-нибудь даму и ещё не дошёл до нашей маленькой Мадам…
— Рассказывайте, Вы видели с каким выражением лица сидел Ангерран на обеде, эта кислая сливка никогда не понесёт…
Слышал из всех углов ехидные замечания граф. В его голове стучало набатом «пустая», «не пришёл», «не понесёт». С каждым новым высказыванием граф всё отчетливее понимал тщетность надежд на великолепное будущее рода, и ненависть к собственной дочери росла, по мере приближения его к центральному столу для церемониального поклона.
***
Аккарин, закончившая университет и давно выпорхнувшая из родительского гнезда, но полностью подчинённая воле традиций, не питала иллюзий по поводу своего существования. Ни одна из предыдущих Мадам не вернулась в свою семью. Но Кощей пока держал слово, не навещая её, хотя время, как злой колдун неумолимо отсчитывало оставшиеся крохи её неудавшейся жизни. Она надеялась на Людвига, но, находясь в этих холодных мраморных стенах роскошного дворца, чётко понимала всю тщетность своих надежд.
Среди блеска бриллиантов, шуршания шёлка и роскошных перьев редких птиц, она видела проступающий страх и ненависть этого придворного мира к всему существующему вне этих стен. Ей не вырваться. Ему, её волшебной надежде, так отвратительно преданной самой Аккарин, смешному близорукому математику, не выжить.
***
Толпа придворных расступилась, не успевший увернуться граф споткнулся и практически упал на широкую грудь вошедшего. В зале раздались смешки. Глава службы розыска и задержания Гертрих Саварро отряхнул неряшливый камзол и осторожно, как хрустальную чашу, поставил на блестящий наборным паркетом пол трепыхающегося графа.
— Слуга пришёл, — услышал он злое приветствие.
Впрочем, аллигатору было не привыкать, а расположенные в глубоких ямах глазниц маленькие глазки не меняли выражения глубочайшего почтения к вельможам.
— Я слуга его Величества, — заметил Саварро. — Перед слугой, как правило, идут его собственные слуги. Впрочем, дорогой граф, я Вас прощаю, но… только ради знакомства с Вашей восхитительной дочерью. Пойдёмте, подойдём вместе.
Они подошли. Ангерран поднял глаза на ищейку и вспылил:
— Почему ты шляешься здесь в таком виде? Это что, наряд для праздника?
— Нет, мой господин, — утянул живот Саварро, — это траур для похорон.
— А кто умер? — уже с интересом спросил Кощей. Его радовали чужие смерти.
— Умер Старый Анаконд. А мы получили сегодня два новых аквастата из Империи. Позвольте отбыть к месту упокоения усопшего.
— Отбывай. Мне интересны не эти старые кости, а те, кто за ними стоит.
— Не позволите ли нам с моим другом и родственником графом Варийским изъявить почтение Мадам, угостив её чудесным пломбиром, аквастаты не так надёжны, как лошади, мне бы не хотелось умереть, не попрощавшись с племянницей…
Граф с недоумением уставился на служаку, а Кощей, угнетенный мыслями о разграблении собственности, не обратил внимания на неуместную просьбу.
Праздник продолжался.