В воде прямо у борта плавал труп. По крайней мере, именно так Гэвину показалось в первый момент, когда он оторвался от созерцания закатного горизонта и опустил взгляд. Бледное пятно; проморгавшись, Рид увидел лицо с плотно сомкнутыми губами, шею и плечи, заостренные линии ключиц, а дальше тело скрадывали темные волны, ничего нельзя было рассмотреть.
Оцепенение быстро прошло и вместо страха Рид ощутил такое волнение, которого не было с ним даже во время первого реального, не тренировочного задержания. Откуда здесь взяться трупу? Тем более совсем не разложившемуся на вид! А если это не мертвяк, удачно явившийся прямо под яхтой, то никаких других вариантов нет — только русалка.
Русалка-мужик, если быть точным, но это Рида сейчас заботило меньше всего.
Закричав так, чтоб его точно услышали, Гэвин схватился за шкот и прикипел взглядом к лицу в воде, с которого мгновенно слетела маска безмятежности. Краткий миг они во все глаза пялились друг на друга, пока морской гость не спохватился: он нырнул и исчез без всплеска, только легкие круги разошлись по воде и быстро угасли.
— Эй! — Гэвин повторил немного растерянно и перегнулся через леер, вглядываясь в то место, где только что была совершенно обычная человеческая голова. — Ч-черт…
Спугнул. Гэвин устало выдохнул и зажмурился, а потом отшагнул назад и уселся прямо на настил, закрыв лицо руками. Он никогда не считал себя общительным человеком, любой отпуск проводил как можно дальше от людей, чтобы хоть так от них отдохнуть, но трое суток наедине исключительно с самим собой — это слишком. Даже если не считать первый день, когда все еще было в порядке и уединением Рид наслаждался.
Русалка или нет, ему уже без разницы. Это существо, которое поймало для него рыбу, и Рид хотел знать, чего оно хочет и почему тут ошивается.
И не может ли как-нибудь помочь.
Но оно больше не появлялось. Рид попробовал звать его, один раз даже извинившись за «окуня», он снова зажег сигнальные огни, рассчитывая, что свет привлечет гостя обратно, будто тот был мотыльком, но ничего не помогало, и Рид сдался, когда вокруг совсем стемнело. Неподалеку собрались тучи, там что-то громыхало и вспыхивало горизонтальными линиями молний, и Рид, не чувствуя уже сил на борьбу со стихией, ушел в каюту и плотно закрыл за собой дверцу.
Вскоре по палубе застучало крупными каплями дождя, качка усилилась, убаюкала Гэвина и он постепенно уснул, все откладывая и откладывая мысль о том, что нужно подняться и проверить такелаж, на потом.
Совсем рядом что-то упало, грохотом разбудило Рида, так что тот резко сел на постели, едва не ударившись о потолок, зато поморщившись от вспыхнувшей боли в затылке — та будто ждала подходящего момента, чтобы впиться в мозг Гэвина как можно сильнее. В оранжевых отсветах аварийных ламп тонула половина каюты, невозможно было разобрать положение и состояние вещей, но спустив ноги вниз Рид тут же натолкнулся на валяющуюся рядом канистру. Из-за шторма яхту размашисто качало, так что на пол летело все, что Гэвин позабыл или не захотел закрепить.
Дождь по настилу уже не стучал, но хорошо слышалось завывание ветра в такелаже, и Рид понял, что должен снова подниматься наверх, проверять, чтобы все было в порядке и решать проблемы, если — когда — они возникнут. Заниматься этим Риду не хотелось, море, шторм и сама «Сцилла» смертельно надоели ему; нет, он не думал еще, что может остаться здесь и дать буре убить себя, но малодушно рассчитывал, что пронесет.
Потом вытянул себя из постели буквально за шкирку. Выпил в поощрение два крупных глотка воды, стараясь не приглядываться к тому, много ли там еще осталось, и выбрался на палубу, крепко держась сперва за поручни, потом за поваленный гик. Ветер оказался сильнее, чем Гэвин предполагал. Он умудрялся гнать яхту по волнам даже несмотря на то, что грот и стаксель были свернуты и надежно привязаны. Видимость из-за туч была нулевой, только сигнальные огни освещали по метру пространства по бортам, и Рид видел, что волны небольшие, но переменчивые и неприятные. Разбиваясь о яхту, они сыпали в лицо холодным соленым крошевом, но как бы противно это ни было, Гэвин сумел проснуться и посвежеть.
Он видел, что «Сцилла» справляется без помощи, но все-таки остался на корме, чтобы контролировать ее ход и знать, если что-то вдруг пойдет не так. Именно благодаря этому Гэвин увидел, как ни с того ни с сего провернулся на треть оборота штурвал, а нос яхты послушно опустился по скату очередной волны.
Секунду заняло у него понять, что перо руля слишком хорошо зафиксировано, чтобы передвинуться только под давлением воды. Гэвин вскочил с настила и перегнулся через релинг на корме, вглядываясь в тусклые пенистые волны — и не прогадал. Из глубины возникло уже знакомое лицо, потемневшие губы глотнули воздух, руки сделали мощный гребок за спину, и тогда взгляд русалки наконец встретился с глазами Гэвина.
— Эй! — он крепче сжал релинг, торопясь и ежась от холодного ветра. — Скажи хотя бы — ты убиваешь меня или спасаешь?
На этот раз существо его дослушало, но снова оставило без ответа, исчезнув в темноте в очередном всплеске волны.
Позже Гэвин еще несколько раз замечал, что штурвал сам по себе проворачивается то в одну, то в другую сторону. Однажды попытался развернуть стаксель и пойти вперед на силе ветра, но порывы трепали ткань из стороны в сторону, и Рид, не чувствуя направления, сдался и решил положиться на случай. Ну и на окуня, раз он решил управлять пером руля.
К утру, когда рассвело и солнце пробилось сквозь тучи, слегка успокоив ветер, Рид проверил по приборам — за ночь «Сцилла» прошла около дюжины миль в южном направлении. И для начала это было неплохо.
***
Под водой шторм выглядит по-другому. У поверхности вода бурная, неспокойная, ветер и течение постоянно соревнуются за право управлять ею, но стоит опуститься на пару метров, как морская толща превращается в громадную и вязкую субстанцию. Порой даже Коннору приходится прилагать усилия, чтобы прорываться сквозь нее — он то скользит проворно, как рыба, то неловко поворачивается, выставляет плечо или локоть, и тут же замирает, будто споткнувшись.
Шторм для разумных морских обитателей не опасен. Их бережет пара легких и понятных правил: не подплывай к поверхности в ураган, проверяй течения, чтобы узнать, какова наверху погода, вот и все. И поэтому Коннору непросто поверить, что людей по ту сторону воды сильный ветер с дождем может убить.
Коннору не нравится, что люди погибают в море. Вместе с обломками кораблекрушений, с мусором, пластиком и топливом в воду попадают и их тела. Коннор своими глазами видел несколько трупов, их вздувшиеся от воды лица и сходящая пластами кожа въелись в память так, что иногда возвращались в кошмарах, если Коннор засыпал слишком крепко.
Но рыбы бывали рады — Коннор знал, что те стайками рвут мертвую плоть на крохотные кусочки и наедаются, а останки потом спускаются вниз, где их уже поджидают глубоководные крабы.
Кормить рыб одиноким мореплавателем с яхты Коннору не хотелось. Он следил за ходом судна из-под воды, иногда выныривал и поправлял курс, уводя в направлении большой земли — та находилась слишком далеко, но со штормом нельзя бороться или быть к нему равнодушным: нужно пользоваться его силой, и Коннор знал, как.
Под утро он порядком устал, настолько, что начал даже задумываться, для чего все это делает. Все равно ему не хватает решимости поговорить с человеком; каждый раз, подплывая к яхте слишком близко, Коннор думал, не случится ли чего. Вдруг на борту есть сети или оружие, и человек только и ждет возможности ими воспользоваться?
Коннор не хотел, чтобы вышло так, что он помогал своему убийце.
Выспавшись за пару часов, Коннор рискнул не просто подняться к поверхности, а выглянуть над ней. Он точно знал, что яхта в порядке и человек на ней тоже, но любопытство, обострившееся после сна, пересилило здравомыслие. Коннор слышал, как вчера человек обращался к нему, и успел не единожды пожалеть о том, что промолчал в ответ, потому-то и вынырнул всего в десяти метрах, распрямил медленно хвост, чтобы в любой момент сжать его и спрятаться, и присмотрелся.
Человек был там, на борту. Сидел на настиле около штурвала и вспарывал коротким ножом ту самую рыбину, которую Коннор для него выловил. На воду вокруг он не обращал внимания, так что Коннор решился подплыть чуть ближе, чтобы лучше видеть его удивительное лицо, поросшее короткими волосами, и то, как аккуратно и точно нож разделывает рыбью спину вдоль хребта, отделяя ровные куски мяса, даже издалека выглядящие аппетитными. Человек, впрочем, вряд ли мог согласиться с этим определением. На его лице застыла гримаса отвращения, он принюхивался к рыбе, снова ковырял ее ножом, отделяя кости, но попробовать никак не решался.
Это было странным. Коннор знал, что люди едят рыбу и ловят ее огромными косяками именно для этого. Он вообще многое знал о людях, особенно такие элементарные вещи, и поэтому поведение мужчины на яхте казалось ему абсурдным.
Язык чесался заговорить, спросить, посоветовать, но Коннор из последних сил сдерживался, пока человек вдруг не окликнул его сам:
— Ну чего ты пялишься, с тобой поделиться?
Коннор дернулся от неожиданности, но в этот раз под воду не ушел. Видимо, он не заметил, как человек смотрел на него исподлобья — зрение на воздухе оставляло желать лучшего, и Коннор считал, что его не замечают, потому что до сих пор на него не реагировали.
— Я, если что, мысли не читаю, — продолжил человек, подняв голову так, что теперь стало видно его лицо с темными пятнами усталости под глазами. — Ты эту рыбу достал, так что в общем-то она твоя. Подай какой-нибудь знак и отдам.
Пища сейчас Коннору была не нужна, да и предпочитал он моллюсков и мидий, а не нототению, так что, еще пару секунд от робости помедлив, он отрицательно покачал головой.
Человек в ответ издал странный звук, свойственный ему, как думал Коннор, благодаря особому строению гортани, и повторил тот же жест, добавив:
— Класс. Всё мне достанется.
Коннор других комментариев не стал дожидаться — нырнул под воду, перевернулся и поплыл глубже, в темноту и под приятное давление моря, где не было никого и ничего лишнего. Он только что сделал огромную глупость и дал человеку понять, что знает его язык, и теперь страшно раскаивался.
***
Океанская рыба в Гэвина попросту не лезла. Не умел он заставить себя откусить больше пары раз — должно быть, еще не так сильно проголодался и мог терпеть, хотя до сих пор был уверен, что легко съест если не всю рыбину, то половину точно. Но нет, никак. Был бы огонь, он бы на нож насадил и поджарил, но сырая безвкусная плоть… Гэвин только и думал о том, сколько в ней микробов, бактерий и прочей незаметной его глазу живности. Мерзость.
Однако и в рыбине был плюс — именно благодаря ей Рид просидел на настиле достаточно долго для того, чтобы дождаться свою русалку. Ни капли уверенности в том, что он приплывет именно сейчас, да и сегодня вообще, у Гэвина не было, но рассеянное внимание и тусклое солнце позволили рассмотреть поднявшуюся над уровнем воды макушку.
Что ж, теперь он практически уверен, что хвостатый хер не хочет его убить, хотя еду подсунул и впрямь дерьмовую.
И диалог, на который Рид рассчитывал, наконец состоялся. Не так, как он хотел бы, не так, как думал, но водяной парень услышал его, понял, и даже ответил, пусть использовать для этого решил только жест. А потом, как Гэвину показалось, тот самого себя испугался и исчез.
Гэвин, оставшись наедине с собой и неудавшимся обедом, отложил рыбину обратно на настил и вздохнул. Чувства были странные: плевать на голод, на отчаяние, на одиночество, волновало его не это, а то, что он оказался невероятно близко к чему-то необычному, притягательному… К диковинке, к которой масса ученых искала, но так и не нашла подход.
Еще немного, думал Гэвин, и они поговорят. Если, конечно, с неба не явится вертолет спасателей и его отсюда не заберут.
Рид не знал, чего ему хочется больше… наверное, все же спасателей. Но они никак не появлялись, сигнал не доставал до берега и не находил на пути кораблей, а те несколько самолетов, которые летали на юго-запад за день, все равно были чересчур высоко: сигнальные огни, радио и даже ракеты не давали никакого результата.
Вот и оставалось ему только пытаться не угробить яхту, дублировать вызовы каждые полчаса, и ждать, не случится ли чего.
В следующий раз Рид заметил гостя ближе к вечеру, когда солнце садилось в плотную пелену уже ставших привычными облаков. Бури вроде бы не намечалось, так что Рид рассчитывал на хорошую и спокойную ночь, но сигнальные огни до сих пор не включил — ждал, пока станет совсем темно. И вот мокрая голова со слипшимися волосами выглядела будто поплавок на невысоких волнах, зрелище равно интригующее и забавное.
— Привет, — Гэвин понимал, что ответа не будет, но сидеть в тишине и общаться с самим собой злым полушепотом ему надоело. — Как день прошел? Круто там под водой, м? Хотя темно же, не видно ничего. Это только возле поверхности нормально, а чем глубже ныряешь, тем темнее.
Он стоял у штурвала так, будто все еще мог управлять яхтой, но во время монолога выпустил его и подошел к лееру. Двигался медленно, чтобы не спугнуть русалку, но все равно заметил, как тот отплыл немного назад, заставляя податливую воду расступиться — боялся, значит. Боялся и все равно смотрел.
Гэвин ухмыльнулся — это здорово походило на него самого.
— А давление тебе как? Я же в курсе, чем ниже опускаешься, тем оно сильнее. Сколько-то там атмосфер. Потому у подводных лодок суперплотные борта, чтоб их друг о друга не размазало. А у рыб тело такое сплюснутое. Ну да им передвигаться так легче, типа меньше сопротивления с водой. А вот у китов иначе, они круглые, как бочки, но все равно как-то справляются. Видел я один раз кита, но очень далеко, и даже сфотографировать не успел. Ты-то вот, наверное, с китами прям рядом плаваешь, а люди кучу денег выбрасывают, чтоб на судно попасть и хотя бы издалека на их спины посмотреть. Экзотика.
Русалка все еще не уплывала. Внимательные глаза поблескивали и моргали медленно, с облепивших голову прядей скатывались капли воды. Холодно там, должно быть — Гэвин поежился, вспомнив, как замерзал ночью, когда брызги от разбивающихся о борт волн достигали шеи и лица.
— А вот ко мне ты приплываешь, — продолжил Рид задумчиво, отведя взгляд от головы над водой и разглядывая яхту. — Как будто я для тебя и есть кит. Экзотика…
— Какое у тебя имя?
Вряд ли Гэвин понимал, что удивило его больше — то, что русал с ним заговорил, то, какой необычный голос у него был, или то, какой вопрос он выбрал. Наверное, все сразу; от неожиданности Рид подавился вдохом и теперь изо всех сил сдерживался, чтобы не раскашляться.
— Имя?.. — хрипло переспросил он, растирая пальцами горло. — Гэвин.
— Хорошо. Гэвин. Неправильно думать о тебе, просто как о человеке наверху.
— А думать о тебе, как о русалке, правильно? Будто мы в мультике, и я диснеевская принцесса. Ну или там ты принцесса, Ариэль.
Эмоция, отразившаяся на пару секунд на лице «Ариэли», совмещала в себе недоумение, сомнение и любопытство — как будто он тоже не ожидал, что Гэвин ответит… или что сам он решится разговаривать с человеком.
— У меня имя Коннор. И это будет называться тритон.
— Это?
— Мой вид.
— А. Ясно. Но обычно тритоном называют ящерицу. Не помню даже, плавает ли она в воде или только по пустыне бегает. Маленькие такие ящерицы, знаешь, — Гэвин показал небольшое расстояние между пальцами, — примерно вот такие. Ты знаешь ящериц?
— Знаю, но не тритонов.
— А каких?
Коннор замешкался ненадолго, раздумывая, и выдал ответ, заставивший Рида рассмеяться:
— Других.
— Ладно, тритон Коннор, я понял. Да и откуда в океане взяться ящерицам? — спросил так, будто это было важнее, чем то, что Коннор знает человеческий язык. — Спасибо тебе за рыбу, кстати.
— Ты ее не ел.
— Неправда, дважды укусил. Думал, блевану.
— Хочешь, чтобы я принес другую?
— Не, рыба отличная, — Гэвин наконец почувствовал себя свободнее, понял, что Коннор теперь, познакомившись, не исчезнет вдруг от любого резкого движения. Пройдя вдоль борта поближе к мачте, он оперся о леер там и подумал, что было бы круто рассмотреть это существо целиком. Того, что с ним можно разговаривать, было уже недостаточно. — Просто ее обычно жарят или варят. Или солят. Или коптят. В общем, вот так просто разве что японцы могут есть, и то с рисом и соевым соусом. Придает остроты.
— У меня нет соуса.
— Ага, у меня тоже. Но, пожалуй, я не умру тут от голода. А вот от обезвоживания — возможно. Или там когда новый шторм будет. Тогда вообще что угодно может произойти.
— Твой мотор в порядке. Почему ты не плывешь?
— Топливо, — Рид развел руками. — Закончилось, сволочь. А один парус порвался. Можно на втором плыть, но нужно знать ветер и… В общем, я не то чтобы сильно опытный матрос. А ты разбираешься в яхтах?
— Немного… — лицо Коннора стало задумчивым. — Разные корабли бывают на дне. Такие, как твой, тоже.
— Ты что-то делал во время шторма… Двигал яхту и… штурвал.
— Я поворачивал перо, — тритон кивнул. — Буря не вредит, если идти правильно по течению и не резать волны.
— А просто так, без бури, ты можешь это делать?
Теперь Коннор задумался сильнее. Над водой показались его плечи и предплечья, он словно опирался на волнующийся океан, но сам не замечал этого — только Гэвин следил за ним во все глаза, жалея, что не взял с собой камеру и посадил батарею телефона. А впрочем, что ему камера: нет хвоста, нет доказательств, и хвост-то как раз тритон показывать не спешил.
— Поворачивать могу. Но это и ты можешь, штурвалом. Я… пробовал подтолкнуть, но это слишком трудно. Есть другой вариант — выбирать ветер и идти по нему, но до берега очень далеко, а ветер меняется.
— А мне до берега и не нужно, — оживился Рид, сжимая трос леера крепче. — Мне достаточно оказаться поблизости от любого исправного судна. А там уже радиосвязь включится и, считай, дело в шляпе, понимаешь?
— Не понимаю. Какая шляпа?
— А про судно понял? — Рид хохотнул и покачал головой, быстро замолкая, чтобы не обидеть неосторожной реакцией единственное существо, способное хоть немного помочь.
— Про судно — да. Нужно оказаться поблизости. В океане много кораблей ходит.
Гэвина немного раздражало то, что Коннор не дает внятного ответа и даже не намекает на него. Неужели ждет, чтобы у него попросили помощи? Но до этого ничто не мешало ему помогать безо всяких просьб, и Рид рассчитывал, что так оно и будет продолжаться.
— Я хочу понять, можешь ты мне помочь или нет, Коннор, — как можно более доходчиво начал Гэвин, стараясь не переходить на тот вид делового тона, которым общался со стажерами. — Рано или поздно хоть какой-то корабль пройдет поблизости, но мне хотелось бы встретить его живым, вот в чем дело.
— Ты еще долго можешь жить?
Наивность струилась отовсюду — из глаз тритона, из тона его голоса, из смысла вопроса. Гэвин мысленно хохотнул, но тут же собрался и попробовал отнестись к делу серьезнее. Предмет разговора — его жизнь, и если на работе он расценивал риски здраво, когда ставил ее под удар, то сейчас ситуацию не контролировал.
— Дней пять точно. Но это так, не жизнь уже будет, а… Ну, понимаешь, человек без воды и пищи чувствует себя отстойно, хотя и остается некоторое время живым. Так что будет охуенно, если мы уложимся в двое суток.
Теперь Гэвин ждал, что тритон выдвинет условия. Так всегда и бывает, когда твоя жизнь находится в прямой зависимости от другого человека; и, черт возьми, Рид готов был многое за эту самую жизнь отдать. Он успел прикинуть, что вряд ли Коннору понадобятся деньги, но вот какие-то вещи или, может, услуги… оружие, химикаты, редкие сорта лучеперых рыб, морской бог его знает, что еще.
— У кораблей обычно есть торговые пути, — Коннор оборвал мысли Рида, повернувшись и оглядев горизонт так, будто пути начертаны прямо на воде. Гэвин, приглядевшись, заметил темные горизонтальные полоски на его в общем-то человеческой шее, но так и не понял, были там жабры или что-нибудь другое. — Я, возможно, узнаю об этом, но в начале дам тебе попробовать другую рыбу, чтобы ты не чувствовал себя отстойно.
— Говорю же — не в рыбе дело.
— Но это моя самая любимая. Хотя бы попробуй.
Будто чувствуя, что Рид станет отпираться, Коннор нырнул под воду вперед головой. Волна податливо расступилась, пропуская, темный гребень разрезал образовавшуюся пену и тоже исчез, а Гэвин остался на прежнем месте, всерьез задумавшись, не двинулся ли он рассудком из-за удара гиком по затылку.
Но, наверное, не двинулся. Видеть тут и там русалку — это полбеды, но разговаривать с ней и принимать помощь… это уже дело серьезное.
Восточное небо пестрело тучами, табуном тянущимися за горизонт. Понизу они были темно-вишневыми, выходящими в чернильную синеву, но дальше золотистый градиент растягивал густоту краски до полупрозрачного желтого, и так пока холст истончался до облаков, а те, уже полупрозрачные, рассеивались перьями по бледному небу.
Изменчивая гладь Атлантического океана отражала солнечные блики, разбрасывая их во все стороны, вода блистала будто драгоценная рыбья чешуя. Гэвин бросил на нее только один недовольный взгляд, прежде чем уцепиться руками за леер(1) и перегнуться за борт. Его тошнило от всего вместе, но больше от удара по затылку, страха и вылаканного накануне рома, которым он полночи пробовал добавить себе смелости и унять боль.
Вернувшись в вертикальное положение, Рид изучил гик(2), концом проткнувший настил рядом со штурвалом. Шторм ночью сорвал крепления, а вот оттяжку доломал уже лично Гэвин, пока пытался справиться с заевшим механизмом. Незафиксированный гик на яхте в шторм: что вообще может быть комичнее? Что может быть предсказуемее?..
Гэвин, конечно, помнил про гик. Про оттяжку, и про то, что весь такелаж(3) наверняка безвозвратно перепутался, про порванный парус, про десяток других вещей, каждая из которых была важна вот в этот момент. А потом яхта клюнула носом, покатившись с волны, вертлюг провернулся и лишенный поддержки гик на излете долбанул Рида по затылку.
Теперь на том месте росла здоровенная шишка, к которой было больно прикоснуться, но Гэвин согласен был получить еще одну, точно такую же и на лбу, лишь бы с яхтой все было в порядке.
Он спустился к приборной панели, внутренне настраиваясь на то, что ничего хорошего там его не ждет. Яхта арендована, а в таких всегда все сложно: то расход топлива в два раза выше обычного, то навигатор теряет связь со спутником, то радио не дотягивается до ближайшей вышки. К тому же, существуют проблемы, которые Гэвин в одиночку никак не диагностирует: например, если повреждено перо руля или в двигателе пробоина.
Впрочем, нет. С двигателем все в порядке. Гэвин попал в шторм, но ни с чем не столкнулся, так что корпус должен быть целым… не считая дыры от гика в настиле, конечно.
Успокоив себя так, Гэвин взялся налаживать связь и, не дотянувшись до спутника, сдернул со стойки приемник от радио. Яхте «Сцилла» пока что не нужна помощь, но Гэвин хотел знать, что все исправно.
***
Черная холщовая ткань зацепилась краем за острый риф, так и не достигнув дна. Легкое течение покачивало ее из стороны в сторону, к верхнему краю то и дело проскальзывали юркие ронки и альбулы, удовлетворяли любопытство и исчезали, а вскоре им на смену приходили другие. Коннор заметил инородный предмет утром, настороженно подплыл ближе и быстро понял, что опасности нет.
Есть только глухая злость: Коннор ненавидел, когда люди выбрасывали мусор в океан. Полиэтиленовые пакеты и баклажки, окурки, остающиеся на поверхности, стеклянные бутылки, опускающиеся на дно. В последнее время таких подарков стало вдвое больше против обычного, но ничего нельзя было сделать, кроме как терпеть или менять место жительства.
До сих пор все терпели, и Коннор терпел тоже.
Он, так и не коснувшись ткани, сжал хвост в три тугих петли и, оттолкнувшись от воды, взвился вверх. Темнота расступалась тем больше, чем выше Коннор поднимался, крупицы света превратились в широкие косые лучи, затем в проплешины, пока не распределились ровно: Коннор оказался в золотистом царстве поднимающегося дня. Над собой он видел крошечные частицы планктона, несколько бесформенных медузьих тел и одну узконосую тень. Не такую большую, как от человеческого корабля, но не настолько маленькую, как от шлюпки.
Человеческие посудины бывают опасны, это Коннор знал. Из уст в уста передавались жуткие истории о том, как легко запутаться в прочных сетях, а потом оказаться на корабле. Не все оттуда возвращались, но Коннор когда-то видел Маркуса с выколотым глазом и белесым шрамом поперек хвоста, будто кто-то пытался отрубить его, но самую малость не успел.
Коннор прислушался к воде: все было тихо. Он знал, как колотит воду мотор, как поднимают и вычерпывают ее весла, как буравит пространство винт подводной лодки — сейчас он не слышал ничего.
Наконец он отплыл на четверть мили против течения и осторожно поднял голову над поверхностью. Мокрые волосы тут же обдало ветром; Коннор отвел их со лба и присмотрелся к судну. На воздухе он видел хуже, чем в воде, приходилось щуриться на слишком яркое солнце, но все-таки на фоне неба несложно оказалось рассмотреть сине-белую яхту с надписью поперек кормы. Коннор иногда видел такие, и поэтому знал, что с этой яхтой что-то не так. Парус болтался двумя неровными ошметками, мачта склонилась под углом, так что ветер не мог надуть полотно, канаты и тросы висели в беспорядке.
Катастрофа?
Коннор сделал под водой широкий полукруг, чтоб осмотреть судно с другой стороны. Яхта стояла пустой, покинутой, серьезных повреждений на ней Коннор не заметил даже после того, как нырнул и осмотрел перо руля и киль. Утечки топлива тоже не было, иначе Коннор сразу почувствовал бы характерный привкус в воде.
В третий раз он поднялся уже без опаски, всего в паре десятков метров от яхты — хотелось рассмотреть ее получше, а может, и пробраться на борт, — и именно тогда увидел человеческий силуэт, поднимающийся из нутра судна на палубу.
Коннор сжал хвост так быстро, как позволяло сопротивление воды, и ушел вниз с тихим всплеском. Светлый контур яхты все еще виднелся на фоне неба, но подробности сгладились, очертания размылись, и уже не понять было, двигается ли кто-то по палубе. И, главное, успел он заметить Коннора или нет?
***
А Рид только услышал всплеск, инстинктивно повернул голову на звук, но на водной поверхности не было уже никаких следов. Гэвин не удивился: он в океане, здесь полно живности и, черт возьми, ни одного человека, к которому можно было бы обратиться за помощью. Паршивый бортовой приемник не дотягивал до ближайших станций, оставалось надеяться попасть на волну проходящего мимо корабля, но пока что горизонт оставался чистым, небосвод тоже, и Гэвин решительно не знал, что должен делать.
Мотор не заводился. Рид растратил все топливо ночью на борьбу со штормом, поддавшись надежде выбраться из опасной зоны, а потом — необходимости направлять яхту по ходу движения волн, чтобы те не опрокинули ее набок. Теперь двигатель ворчал на холостом ходу, а запасных канистр Рид не обнаружил.
Гудящая голова не давала сосредоточиться.
Гэвин смотрел на парус, зло щурясь в сторону солнца и собирающихся вокруг него облаков: ветер будет, а с ним и дождь, а может и ураган, но что делать с парусом? Грот(4) уже никуда не годился, придется идти на стакселе(5) — для опытных мореплавателей не проблема, но Рид просто выбрался в отпуск. Для него это хобби, в котором он себя изрядно переоценил.
Надежду он не терял. В течение дня раз двести отправил безответный сигнал на длинной волне, раз сто обошел каждую каюту в поисках запасных канистр с топливом, раз пятьдесят попытался поднять и зафиксировать гик с оттяжкой; и как минимум десятикратно видел мелькающую поблизости в воде тень.
Вначале показалось, что это акула. Рид знал, что в реальной жизни акулы не кружат у кораблей в ожидании поживы, а вовсе сторонятся судов, больших и маленьких, но он все-таки замечал мелькающий среди волн серо-голубой гребень. Еще ему удавалось уловить шуструю тень, показавшуюся под водой по левому борту, а однажды он резко поднял голову во время работы со шкотами и — он мог богом поклясться — увидел над водой лицо.
На этом Гэвин не зациклился, у него были и другие заботы, куда более насущные, чем миражи. К ним мог привести слишком сильный удар по голове или обезвоживание — Рид пытался экономить пресную воду, чтобы ее хватило на дольше.
Дождь так и не пошел. Небо перед закатом прояснилось, только над самым горизонтом собралась привычная синеватая пелена. Она вначале линзой увеличила солнце, и то превратилось в раскаленное красное око, а потом спрятала его от посторонних глаз. Небо стало коралловым и стремительно потемнело, Гэвин бросил все, что он делал, и спустился в рубку. Еще один сеанс односторонней радиосвязи занял у него пару минут, после этого Гэвин щелкнул тумблером, зажигая сигнальные бортовые огни на случай, если какое-нибудь судно будет проплывать мимо ночью.
Можно было укладываться спать, но Гэвин все-таки поднялся на палубу и встал под прохладным ветром, держась за леер. Темная вода бликовала сигналками, горизонт со всех сторон оставался чистым. В небе среди только-только разгорающихся созвездий мелькали огни самолета, летящего слишком высоко для того, чтобы пытаться подать сигнал.
***
Оранжевые огни привлекли внимание Коннора снова. Он не то чтобы нарочно ошивался около яхты, но время от времени выныривал то с одной, то с другой стороны, так что к ночи уже определил, что человек на борту только один: никто другой наверху не появлялся, а этот, единственный, ни с кем не разговаривал. Еще Коннор понял — это было не сложно — что яхта сломана и человек испытывает трудности.
Однажды Коннору доводилось видеть поломку на большом корабле, но тогда все происходило совсем не так. Появился вертолет, завис, будто летающая рыбка над китом, а люди начали пересаживаться в резиновые плоты и отплывать подальше. Потом со стороны суши пришло два буксира, люди с плотов пересели обратно на судно, и то тяжело потащилось на привязи в порт, а вертолет, покружив над поверхностью, ускользнул в том же направлении.
Сейчас никакой вертолет и близко не появлялся. Не было буксиров и даже плотов, из-за этого Коннор решил, что человек справляется сам и помощь извне ему не нужна.
А потом увидел огни, и заметил, что яхта целый день плыла только благодаря течению и ветру, изредка надувавшему оставшийся парус. Это означало, что вовсе человек на борту не справляется.
***
Списывать это на мираж было уже невозможно.
Гэвин проснулся в половине шестого, как раз под восход, но не потому что хотелось полюбоваться рассветом: новый день означал новые шансы, и Гэвин верил, что уж сегодня он точно если не гик починит, то хотя бы с кем-нибудь свяжется. Ему все равно, с кем именно: пусть хоть прогулочный лайнер, хоть баржа с углем, лишь бы они передали его сигнал в береговую охрану, и вот тогда все пойдет как по маслу.
Когда Гэвин выбрался из каюты, на палубе что-то лежало. Вначале он принял темный предмет мерзкого вида за комок водорослей. Довольно странно, если вдуматься, но в целом сходилось: океан, вода, водоросли. Вот только до дна, где они могли расти, глубина оставалась огромной, а ночью не было волн…
Рид пожалел, что при себе нет пистолета. Ясно, что темный комок не опасен, потому что размером он не больше, чем его собственный рюкзак, но с оружием все равно как-то спокойнее — профессиональная деформация. Палуба слегка пошатывалась под ногами, когда Гэвин подходил поближе; он собирался просто столкнуть комок за борт, уронив его в воду, но тот резко дернулся, затрепетав изнутри… и вновь затих.
— Дьявол…
На секунду Рид оцепенел, но сердце снова забилось, быстро и судорожно, а он пересилил себя и подошел вплотную, легко толкнув ногой водоросли. Те задергались снова, проскользили несколько сантиметров вдоль палубы, и тут только Рид понял, что это такое.
Запутавшаяся в водорослях рыба.
Запутанная в них и подброшенная ему нарочно.
Гэвин тут же забыл про липкое чувство страха — он знал, что перед ним, и бояться не было никакого смысла, — и опустился на одно колено, хватаясь руками за водоросли. Те остро пахли йодом и неприятно липли к ладоням, но Рид разорвал их довольно быстро и увидел наконец рыбину. Немного сплюснутая с обеих сторон, с треугольной головой и выпирающей вперед челюстью, она дрожала в его хватке, извиваясь как мелкий бес, так что Гэвин и впрямь чуть ее не выпустил.
— Ну дела.
Голова заболела с новой силой, но уже не в затылке, откуда шишка и не думала сходить, а в висках, от напряжения. Гэвин выпрямил спину, не выпуская рыбину, осмотрелся по сторонам: яхта была в порядке, но океан вокруг волновался, чем-то рассерженный, дыбился волнами, пенился и оседал. Ничего было не рассмотреть.
Подцепив рыбину под жабры, Гэвин бросил ее на настил у штурвала — оттуда не сбежит, — и пошел за рыболовным садком, который заметил накануне среди вещей в салоне. Он, конечно, не планировал есть сырую рыбу (готовить ему было не на чем), но и разбрасываться потенциальной едой тоже не хотел.
Рассказать кому — не поверят. Рыба в сетке из водорослей, материализовалась из ниоткуда.
Нет, Гэвин знал, что не из ниоткуда. Такого просто не бывает. А русалки как раз есть, только живут они не в Атлантическом, а в южной части Тихого океана, около Питкэрнов, куда раз в неделю ходят прогулочные катера на экскурсии. Рид там не бывал, но слышал, что результат у каждой экскурсии один: где-то мелькает хвост или силуэт, туристы в восторге, тур-фирмы в золоте.
В русалок Гэвин не очень верил. Точнее, знал, что где-то они когда-то существовали, но для него этот народ был вроде беломордых дельфинов из Красной книги: есть, но никто и никогда по-настоящему их не видел. А может и вовсе вымерли.
И шлют ему рыбу в водорослях с того света.
Рид выпрямился в полный рост, вгляделся в переменчивые волны снова. Прислушался, но не услышал ничего, кроме хлопанья парусины на ветру и извечного плеска, который поначалу Гэвину нравился, а потом начал вымораживать и надоедать. На что он рассчитывал? Что русалка в этот же момент выплывет и рукой ему помашет?
Он хрипло рассмеялся и покачал головой, а потом во всю глотку проорал:
— Эй, ты! Я знаю, что ты здесь!
Ветер подхватил его голос и бросил к волнам. Гэвин немного постоял на одном месте, будто вправду ожидая ответа, а потом ругнулся под нос:
— Какой дебил.
И вернулся в рубку, изматывать радио.
***
Приближалась новая гроза, Коннор ощутил это по прохладным ноткам в ускоряющемся северо-западном течении. В океане опять начнется кавардак, волны растревожат недавно улегшийся у берега ракушняк и мусор, пригонят его сюда, где он задержится надолго — и это если нигде не перевернется баржа или танкер, или что там еще может перевернуться у людей.
Например, яхта.
Может быть, она уже уплыла? Коннор поднялся сегодня только один раз, увидел, что пойманная им ночью рыба исчезла с палубы, и вернулся обратно. Ему даже удалось занять себя другими мыслями, но переменившийся характер течения сменил и вектор размышлений, так что Коннор вновь проигнорировал безопасность и подплыл к самой поверхности.
Яхта не двигалась. Ветром ее отнесло на полмили западнее, но мотор давно не запускался — Коннор определил это, коснувшись ладонью днища корпуса. Потом он оплыл бульб(6) и растопырил гребень, замирая рядом с его торцом. Яхта снаружи выглядела внушительно, но изрядная ее часть пряталась здесь, под водой. Сколько она весит?.. Должно быть, много, но если подключить силу ветра и подводное течение…
Вынырнув на воздухе, Коннор проверил направление ветра и снова вернулся к бульбу. Теперь он знал, как и куда прикладывать силу, потому повернул перо руля в нужное положение и тогда толкнулся в бульб ладонью и плечом. Тяжело, но яхта повернулась. Сдвинулась с места, шатнулась и встала ровно, и наверняка поплыла бы, если бы Коннор не выдохся. До сих пор он считал себя физически сильным, а теперь придерживался за бульб от головокружения.
Не хватало кислорода. Он глотал ртом воду, поджав горло и помогая работать жабрам, но этого не хватало, становилось холоднее, хвост сам собой распрямлялся, хотя Коннор держал его свернутым.
Он не выдержал и, оттолкнувшись от бульба, загреб воду руками, поднимаясь на поверхность.
Первый глоток чистого воздуха показался Коннору священным. Он закрыл глаза и откинулся на спину, погрузившись обратно в воду полностью и оставив под ветром одно только лицо. Он дышал, наслаждаясь ощущением, которое в другое время могло стать смертельным, пока не услышал сверху резкое:
— Я тебя вижу, мать твою! Не смей меня игнорировать, сраный ты окунь!