Из дневника Полины.
Деннис, к нашему общему облегчению начал поправляться. Разумеется, легче описать, чем пережить это! Вот он лежит пластом на кровати целую неделю. Вот уже поворачивает голову. Вот уже приподнимается и даже пытается перевернуться на бок. И вот настал день, когда он смог встать и прийти к завтраку.
— Доброе утро, мисс Полин.
— Доброе утро, Ден, — звук пожелания доброго утра слышат даже куры в трюме!
Маас и Мери тоже где-то рядом… Все смеются. Мы все очень счастливы. И тут Гризли не спеша глотает кофе и вдруг выдает.
— Маас, а у нас проблема,— всем на корабле было известно, что сказать такое Маасу — это, практически посоветовать голубой акуле не нападать на котиков. Великан выпрямляется, глаза его становятся ярко горящими щелками.
— Говори что не так? — рокочет бас.
— Понимаешь, я по поводу Мери,— продолжает Леопард.
— Мери? Мери здорова! — тревожно выдаёт Маас.
— Молва говорит, что у Мери есть друг и, возможно, она собирается замуж, — говорит Теодор, неторопливо потягивая тёмное-красное вино. Я и Ден затаили дыхание. Маас каменеет уставившись на нашего помощника капитана.
— Это нельзя. Или можно? — скрипит он. — Говори мне срочно, кто этот негодяй.
— О, ты его убьешь, или как? — Тео — весь само внимание. Он обожает мыслить подобными категориями.
— Как меня учить жизнь на каменный остров,— грозно произносит Маас.— Камень надо привязать за ноги, или шею и потом опусти проходимца в воду.
— Камень на шею? — Теодор представляет эту картину и начинает уточнять. — Это еще что за шейный платок?
— Вы не можете так поступить?! — восклицаю я. — Жених не сможет плавать, он утонет.
— Об этом и речь,— начинает объяснять мне Маас.
— Какие вы все жестокие,— вдруг произносит Ден. — Это отвратительно. Это же убийство, самое настоящее убийство.
— Мы забыли несчастную одинокую Мери, — замечает тут Боб.
— Может, я не достаточно умна для вашего разговора, — замечает вдруг Мери, (словно из ниоткуда), — Но если ты Маас начнешь топить каждого встречного, то я не потерплю массового террора и начну привязывать каменный галстук непосредственно убийце на шею. Она хитро улыбается и добавляет — и пособнику тоже!
— Ты просто не так поняла,— сразу прячется за Боба Теодор.— Ты, Маас, будь готов, на всякий случай, хорошо? Мы же против агрессивно-решительных мер. Мы наблюдаем и молчим…
— Мой рот закрыт замком, — отзывается Маас.
Все громко смеются. Мы счастливы, потому что мы все вместе, здоровы и всего через пять дней «Морской Мозгоед» войдёт в территориальные воды Бритландской Империи.
***
Солнце ещё не поднялось, когда вахтенный в бледном свете зори заметил огни быстро догоняющего их корабля под флагом Роммского Триумвирата. Почти на границе с крупнейшей имперской державой и на пересечении абсолютно безопасных вод торгового пути, фрегат стал готовиться к нападению. Быстроходное судно «Надежда», подтверждая полное отсутствие разума у капитана и его несомненную храбрость, решительно ввязывалось в схватку! Капитан — мессир Ромул Рем, видимо, слегка страдал манией величия. Все его действия были связаны с абсолютной верой в себя любимого и в ВРТ. А на столе в каюте капитана бережно хранилось размноженное письмо от самого Властительного Мариолани с повелением немедленно «уничтожить дьявольское отродье» и патентом на новый фрегат и огромные премиальные.
«Морской Мозгоед» же быстро шёл в западном направлении, стремясь попасть в родной порт и не питал иллюзий о способности тяжеловооруженного галеона просто смять кораблик. В результате, лорд Грейсток просто переменил направление с восточного на северное, и оказался с наветренной стороны безнадёжной «Надежды». Затем пираты аккуратно изрешетили картечью их такелаж, и фрегат безвольно закачался на волнах. Мозгоеды, торопясь к родному берегу, просто взяли корабль на абордаж. Монахи поспешили сдаться, не сопротивляясь, а пожелтевший от собственной глупости и унижения Ромул — передать Станиславу свою шпагу.
— Не советую гавкать на нас, когда мы мирно идём домой, — раздраженно бросил граф.
Загнав роммлян в трюм, вместе с мессиром Ремом, Грейсток перевёл половину моряков на фрегат и, слегка подлатав его дыры, пошёл северо-западным курсом к берегам Бритландской короны.
Вечером был созван совет, на котором кроме Станислава присутствовали только самые приближенные: Гризли, шкипер Ден, Боб и мелорны. Было решено не сообщать в Империи о наличии на борту ДВУХ перворожденных. Политика, как известно, грязная и продажная наука. Разместить десяток крошечных ростков было решено в теплице графского имения. И лишь после их укрепления в почве можно было обсуждать такие вопросы с правительством.
Мелорны, как и Деннис, были фактически разыскиваемыми преступниками. Не совершив никаких преступлений, только фактом своего непозволительно бунтарского существования, они были приговорены.
Капитан дополнил:
— Роммяне собираются уничтожить нас. Я же, не выполнив до конца повеление Её Величества, и, не будучи ни патриотом, ни альтруистом, тем не менее, могу поставить правительство перед фактом нахождения на территории Империи нового народа. Решаем: молчать и тихо жить в поместье, или известить корону? Боюсь, что в последнем случае мы получим море интриг и кучу неприятностей…
После рассвета, корабли достигли южного мыса Бритландского архипелага. Пройдя к востоку от Бостона, они прошли Линдонский порт. «Надежду», отправили властям, а сами к вечеру бросили якорь в пятнадцати милях от родового поместья графов Грейсток.
***
Вечером того же дня, хозяин вернулся в своё имение. Станислав, с грустным удивлением, узнавал подробности жизни и смерти своей супруги и удивительную историю Маргарет.
Спешно собранные слуги в молчании уставились на его бронзовое от загара породистое лицо и холодный взгляд синих глаз.
Наконец, Станислав представил вошедших с ним:
— Мой наречённый сын Деннис Эль Грейсток, — провозгласил он.
Управляющий имением вздрогнул.
— Мисс Полли Вингер, взятая мной в официальное опекунство до достижения 25 лет.
У управляющего открылся рот.
— Мои официальные гости имения с правом полноправного распоряжения любыми плодородными землями, мелорны Мери и Маас.
Раздался грохот падающего тела. Это Управляющий упал в обморок.
Первое, что он увидел, открыв глаза, была любопытная морда, явно принадлежащая щенку волка-оборотня.
— Чёрт побери! — только и смог произнести он, и его бесцветные глаза совсем вылезли из орбит.
***
Всем известно, вода — это жизнь. Пьют все. Но люди, помимо необходимости восполнения водно-солевого баланса, любят выпивать.
Понял я это быстро. Ещё находясь на скотном дворе, обратил внимание на поведенческие реакции двуногих после приема выпивки. Всё было просто и без проблем: выпил, взбесился, подрался, уснул. Но у моей стаи всё не так просто, и если им захотелось выпить — жди выкрутасов.
Организатором подобных вечеринок в нашей ячейке общества всегда является Леопард.
Чтобы долго не ждать наступления сумерек, как это принято в приличном обществе, мероприятие начинают в полдень. В этот раз вообще позвали всю команду. Теодор же начал подготовку где-то с шести утра. Он как белка сновал между подвалом и гостиной, принося, выгружая, вытирая и размещая немыслимые сокровища в виде тёмных стеклянных бутылок; но посмотрев на кислое лицо графа, со вздохом, утаскивая их обратно в подвал.
При этом количество стеклотары, несмотря на броуновское движение, постепенно увеличивалось, и вскоре гостиная была заставлена этими произведениями стеклодувов.
Наконец, часов в одиннадцать утра наш организатор вытащил из кармана штанов штопор и неторопливо принялся откупоривать бутылки. В процессе выдергивания пробок он пришёл в невероятное возбуждение. Громкими воплями с кухни был выцеплен Боб, и Теодор, без всякого стеснения, принялся пихать в нос нашему боцману это пропахшее кислятиной пробковое дерево.
Бобу явно было интереснее на кухне, где он мешал поварихе готовить закуски. Он крутился вокруг её личных очень аппетитных окороков и что-то нежно говорил в ухо. Повариха хихикала.
К полудню дикая жажда овладела командой корабля. Все собрались в большой каминной зале. На них осуждающе смотрели предки нашего графа. Многих дегустаторов я просто знал. Кто-то был близко знаком. Некоторые отдельные элементы, (Хьюго Пью), являлись моими персональными врагами! В ожидании своего бокала все нетерпеливо стучали копытами.
Я, учитывая достаточно жаркий день, устроился под столом, и приготовился к падению закусок на пол. По опыту я знал, третий бокал, выпитый на голодный желудок залпом, сделает пальцы неловкими. На столе стояли тарелки с паштетами, тонкая нарезка копчёных и вяленых колбас, как и разнообразные окорока радовали глаз. Пирожки и сыр. Надо просто уметь терпеливо ждать. Я ждать умел. Пришедшая к мужчинам Полли в новом платье краснела и бледнела от комплиментов, наконец, не выдержав натиска публики, подмигнула мне и отметила мой умный взгляд.
Наконец, разговоры превратились в дискуссию, потом в диспут и, наконец, в споры и просто шум. Деликатесы оказались в том желудке, который в них понимает, и я решил, что пора мне совершить променад. Вконец концов у каждого свои развлечения.
Усадьбу со всех сторон окружал регулярный английский парк, плавно переходящий в созданный человеческой фантазией диковатый лес, и, наконец, в лес настоящий.
Я пробежался до этого леса, а дальше спешить было незачем. Мне — хищнику и царю природы, угрозе всякой пищащей мелочёвки, не пристало торопиться в своих владениях.
Мой великолепный нос — не паршивенький человеческий орган. Вот тут шёл ночью кабан, тут кролики устраивали моцион, здесь недавно шли люди. Я сделал большой круг по лесу и вернулся к поместью — полежать на холме совсем недалеко от дома графа. Стемнело. Я дремал. Земля отдавала тепло, и обед переварился. Необходимо было продолжить вечеринку. Я собрался домой.
Но тут меня привлёк шум.
Всегда думал, что вечерами в нашем лесу не бывает многолюдно. Поэтому я и удивился, заметив мелькнувший фонарь. В его тусклом свете мелькали очертания двух людей: один из них был одет в твидовый клетчатый пиджак и чёрные брюки, второй — в стандартный костюм слуги. Они по очереди натыкались на деревья и хватались за колючие кусты. В одном из них я узнал камердинера. Учитывая официальное знакомство, не особо размышляя, решил приобщиться к ночному моциону, присоединившись к группе гуляющих. Подойдя, деликатно гавкнул. Что тут началось! Так меня ещё не встречали! Камердинер, забыв про исколотые руки и набитую на лбу шишку, начал истово креститься. Второй, в костюме слуги, застыл соляным столбом, как в своё время жена Лота…
Они испугались. Но чего бы им было так бояться? Пришлось рыкнуть и сопроводить пугливых персон домой.
Полина была счастлива снова увидеть меня. Она сказала мне несколько исполненных ласковой укоризны слов, и тут же подала обед, в виде половины тушеного в сметане кролика с картошкой — ну очень вкусно…
Оставалось только спать до утра. Но что-то неясное и тревожно-мнительное не давало мне заснуть. Вздохнув пару раз для собственного успокоения, я вернулся в лес, и вскоре мной среди кустов был обнаружен ящичек. Взяв его в пасть, я решил благоразумно оттащить его хозяину поместья. Пусть разбирается!
Вскоре сидящему в расслабленной позе на диване графу ткнули в руки небольшой шкатулкой, и карий собачий глаз хитро посмотрел на него: «Ну, открывай скорее — что там, мне тоже интересно!».
В шкатулке оказались бумаги. Закладная на городское имение графини Маргарет Эль Грейсток, её расписка на крупную сумму карточного долга, вексель на предъявителя в тысячу фунтов и письмо. Развернув последнее, Станислав прочёл:
«Мой лорд! Я разочарована службой Ромского Святейшества, считающего, что успешная сделка, приведшая меня к аналою, мое счастье.
Говоря такие слова, с уверенностью обречённой, понимаю, что практически подписала себе смертный приговор. Поэтому, несмотря на страстное желание покончить с двойным своим существованием раз и навсегда, я, написав Вам сие послание, прошу верного камердинера нашего дома, задержать его отправку. Поэтому, вынося себе приговор этим письмом, сообщаю вам следующее: …В честь героев, перешедших Марокову пустыню и вернувшихся с победой, был дан очередной бал. Вы знаете сами, с каки размахом Её Величество проводит эти ежегодные вечера.
Мадам Анна Грейсток была самой лучистой розой в цветнике окружавших её. Одетая очень просто — в персиковое шёлковое платье, она была чиста, как весенний дождь.
Я беседовала с герцогом Рене Амплом в пяти шагах от нее.
Мой муж и ваш родной дядя, цепко подхватив под руку одного из самых развязных завсегдатаев оперы, высказывал ему свои планы на будущее и рисовал картину идеального общества.
Часы пробили десять раз, и раздалось имя епископа Гарвика. Он сразу нашёл взглядом графиню Анну, которая отмечала двухмесячное отсутствие мужа томной скукой в глазах, и направился к ней. Через некоторое время они исчезли, чтобы через час появиться вновь в разных местах огромной залы.
Восемь месяцев спустя и одиннадцать после Вашего отъезда, графиня Анна родила мёртвого ребёнка. Её долго мучила лихорадка, и мадам находилась на попечении сестёр отдалённого монастыря ордена светлых сил.
Объявившийся с остатками проигравшей битву эскадры Вы, были оповещены об её смерти. Но вскоре после Вашего повторного отъезда, графиня была привезена в имение верным слугой семьи. Очень быстро, и при странных обстоятельствах, мой старый муж и Ваш дядя умер.
Его гибель больше всего походила на смерть от яда цикуты, которым так любят лечить прославленные монахини из светлого ордена…
Затем, настала очередь моей собаки… Но, зная про нашу с вами родственную связь, графиня до поры не трогала меня саму.
И тут нотариус прочитал завещание.
В этот момент мой взгляд упал на руку Вашей жены без ажурной перчатки. На её безымянном пальце рубиновой каплей горела активированная саламандра! Но я, а не она, к своему удивлению, получила доступ в сокровищницу рода. Там, среди сотен странных артефактов, мною была обнаружена карта. Я посмела сделать её копию… Таинственная Голконда существует! Ночью в имение пытались проникнуть — карта не давала покоя многим! Но Анна хотела не только её, она хотела быть единоличной хозяйкой этого дома. И, обнаружив у себя в чашке вместо чая цикуту, я озаботилась своей безопасностью.
Стоит ли рассказывать Вам, как я была счастлива несколько дней, пока некий представитель Триумвирата не привёз мне обличительный камень. И вот, я вынуждена подчиниться и следовать на поиски проклятой Голконды, вместе с картой, из зачарованной проклятьем близкого родства сокровищницы. Только члены семьи Грейсток могут держать в руках сии артефакты…
В связи с этими прискорбными обстоятельствами, я, несчастная, бездетная графиня, выданная замуж за старика и расплачивающаяся за это всю жизнь, в день своего тридцати двухлетия, плыву с покорившимся камню герцогом на восток за сокровищами для Великого Ромского Триумвирата. Как жаль…».
***
Всё началось в обеденный час, когда в дом, решила заглянуть Мать Всего Сущего — наша Мери. Обследовав приготовленную отапливаемую стеклянную теплицу, сад и, в целом, весь графский дом, её лицо выглянуло в столовой из дубовой панели, и толстые губы протянули: «Здееесь жучкиии, Стааасик!».
Капитан вздрогнул всем телом и с непривычной мне интонацией ответил:
— Ну, милая, Маас же обещал выгнать всех насекомых…
— Я не говорю с ним… — ответила дубовая панель.
— Что у вас произошло на этот раз? — дрогнувшим голосом спросил хозяин.
— Маас сравнил меня с волнистыми попугайчиками своего глупого острова! Он не знает падежей и ничему не желает учиться! Вчера предположил, что мне может быть полезен березовый сок, и практически уничтожил соседнюю рощу! Он деспот! Он тиран! Я его не желаю видеть, никогда!
Грозно отзвучал потолок и пол. На присутствовавших посыпались опилки!
Оказалось, что семейка мелорнов необыкновенно похожа на людей, и потому, учитывая их возможности и рост, меня не тянет в их разборки.
Теодор на конюшне вчера уже разъяснял сумрачному Маасу, чем, как правило, кончают будущие отцы: они либо спиваются, либо попадают в сумасшедший дом, либо уплывают на розыски волшебных земель.
Причём, выбирая последнее, плывут при любой возможности, не уточняя направления и плавсредства.
Деревянные резные панели ещё некоторое время продолжали орошать нас, по всей видимости, полезным берёзовым соком, а затем Станислав стальным голосом сообщил пространству, что дети не могут заменить собак, и меня позвали прогуляться!
Он зря это сказал. Обед тут же был завершён для всех присутствовавших. Оскорбленная мать швырнула на пол пару фамильных портретов, схватила в охапку тяжёлые шторы с окна и гордо удалилась прочь, громко клянясь, что больше никогда в жизни не посмотрит в сторону человека, который не уважает узы брака, не любит материнство и так ненавидит детей.
Я всё это время прятался под столом.
***
Книгохранилище Руиллиди Мариолани занимало последний этаж папского дворца, известного всему Рому под названием «Паллаццо Розы». Более сотни редчайших манускриптов, исключительное собрание рукописей и триста тысяч томов со всего мира заполняли все залы библиотеки, выложенной розоватым коррерским мрамором. Самый просторный, наполненный светом, льющимся из огромных окон, средний зал был кабинетом первого наместника Его Папского Преосвященства, отца Руливио.
Тёплым роммским вечером он, гладко выбритый, жилистый и подтянутый, в светло-коричневой атласной сутане, стоял у открытого окна и не мог никак рассмотреть, кто это в лиловом шёлковом платье и широкой изогнутой шляпке, категорически запрещённой в Триумвирате, остановился у подъезда. Прибывшая скрылась под аркой, а он, вздохнув, склонился над новой рукописью.
Еретический труд известного автора приводил к неутешительным выводам. Жиреющее купечество стало косо посматривать на права истинных носителей веры. Границы стран стремительно расширялись. Могучие ветры раздували паруса каравелл, проплывших вокруг мира. У доброй паствы изменились взгляды на жизнь, она требовала школ и больниц. Рушились тысячелетние догмы. Как прилив в полнолуние, хлынул в гавани Европы золотой поток с Востока, наполняя банки и превращая их владельцев в могущественных и независимых от Веры и Славы Триумвирата людей.
Бритландская Корона производила смуту в сердцах верящих в Неделимого роммских граждан. Где-то на окраине мироздания плели свои интриги Мелорны, и опора Матери Церкви на их деревянные бездушные тела порой оказывалась бессмысленной тратой времени и сил. Только золото, этот холодный и расчётливый металл, могло подарить Империи уверенность, обеспечивая власть и покой.
Патер отвлёкся от чтения. Перед его глазами, пахнущие солью ветры превращались в шторм, а волны бессмысленных мятежей заливали кровью площади городов. Палаццо пылали. Монастырские колодцы заполняли трупы безвинных жертв. И не напрасно отцы-инквизиторы, вели свои дознания, не напрасно ярко горели костры, сила церкви в вере. Сила Веры в страхе!
Вот тогда-то, среди еретических речей и крамольных мыслей, Господь послал на помощь церкви Весть!
Недалеко от Линдона, в наследном старом имении потомственных хранителей артефактов короны Её Величества находилась карта Великого Пири Рейса. На ней рунами был нанесён путь в Волшебную Голконду, в обход Бхенина и прочих закрытых территорий, принадлежащих другим расам.
Триумвирату нужны были эти знания!
Исследованиями и глубокой разведкой занимался орден Огненной Саламандры — ведомство Великолепного Руиллиди Мариолани. Тайна безмолвной пропастью окружила орден с момента создания. Глава его признавал над собою только власть Верховного, а иногда верховный отец, был и верховным в ордене Огненной Саламандры.
Здесь существовала беспрекословная иерархия. В мире ещё не знали такой строжайшей дисциплины… Как посох повинуется руке его сжимающей, так и офицер ордена повинуется своему отцу. Горе ослушнику. Никто и никогда не избегал кары от сынов Огненной Саламандры.
Именно потому таким диким и необъяснимым событием стало отречение младшего из клана Мариолани. Глупого необузданного сына одной из наложниц. Донесение о его исчезновении уже лежало на столе. Как и доклад о походе к Голконде бритландской экспедиции, так хорошо рассчитанном, но провалившемся. Продуманная разведка чужими руками, не должна была позволить мелорнам заподозрить Триумвират. Пальцы библиотекаря продолжали бережно листать рукопись. Но он уже не понимал прочитанных им слов…
***
Более двух часов прошло после того, как Маргарет прибыла во дворец Мариолани. Она тихо ждала. В тёмном помещении было прохладно, что создавало видимость покоя и давало отдых усталым от яркого солнца глазам. Наконец, отец Руливио захлопнул еретический труд. Вздохнув, патер подозвал младшего служителя, Родриго:
— Ступай вниз. Пригласи ожидающую.
Ещё через четверть часа тот появился на пороге, пропуская вперёд высокую статную леди с гордым взглядом зелёных породистых глаз. Такие оканчивали свою жизнь или на костре, или в кресле у камина в глубокой старости. Умное и тонкое лицо слегка побледнело, поймав на себе похотливый прищур. Впрочем, это было лишь минутное подозрение.
— Графиня Эль Грейсток, я не ошибся? — начал святой отец. Он приветливо улыбнулся Маргарет.
— Не в силах скрыть, вы смогли удивить и расстроить меня. Странноватый рассказ о волке, укравшем оборотневый и столь драгоценный камень, важнейший артефакт, а также ваш сорванный обет и невыполненное задание наполнили мое сердце тревогой и болью. Впрочем, вера в разум глупой бабы, (я надеюсь, что вы простите мне подобную фривольность), могла возникнуть лишь у настоятеля Никколо Буонарроти. Он, несомненно, будет наказан.
— Дорогая наша северная коллега, — учтиво продолжал он, — месяц назад мы молились за Вас. В настоящее время Вера утеряна, и письмо к Её Высочеству о Ваших преступлениях против герцога Ампла и короны, в целом, уже готово к отправке. Но милость наша не имеет границ. Вы возвратитесь в имение. Требуется уничтожить Денниса Руджа и предоставить чёткое сообщение о личности и намерениях графа Грейстока. Ваши объяснения нам не нужны. Отправляйтесь немедленно!
***
Дни шли за днями. Мери становилась всё плаксивее, Маас — мрачнее, Теодор — нетерпеливее, Полина — грустнее, а Станислав был всё время чем-то озабочен. Деном же овладела Любовь.
Он чистил конюшню, чинил теплицы, перерыл всю библиотеку в поиске интересных книг, начал учить язык Бхенина и двадцать раз в день называл себя идиотом. Его мысли, улетали в бескрайний океан, но каждый раз возвращаясь к одному и тому же милому образу. Он изнурял ещё не до конца справившийся с травмами организм на турнике, бегал и плавал, но не мог направить свои желания в какую-нибудь другую сторону. Полина казалась ему загадкой, феей из волшебного королевства, мечтой. И он упорно пытался ответить себе на вопрос: как ему с ней поговорить?
В свои двадцать лет Деннис не помышлял о любви. Весь его опыт ограничивался посещением неких пристойных учреждений вместе с командой Мозгоеда в портах по ходу следования корабля. Этот опыт не мог ему помочь. В результате мучительных размышлений, он пришёл к выводу, что происходящее с ним является чем-то совершенно невероятным, исключительным и из ряда вон выходящим. Такая девушка, как Полина, не могла быть предрасположена к замужеству. Муж для неё явился бы глупой помехой перед открывшимися возможностями. Она случайно родилась женщиной и сможет быть ему только другом. Но как подружиться с ней поближе он тоже не знал!
Понимая, что Полина фанатично любит свободу и питает отвращение ко всякого рода описанным в подходящей случаю литературе ухаживаниям, он был твёрдо уверен, что такие знаки внимания, как цветы или ласка, способны только отдалить её от него. Дотронуться до этого чуда руками было немыслимым поступком. Максимально возможным он считал для себя только дружеское рукопожатие. Всячески осуждая Теодора с его прикладыванием губами к тонким маленьким пальчикам, сам он не смел позволить себе столь фривольного для себя поступка.
В результате, наконец, осознав, что не может больше так жить, Деннис решил больше не разговаривать с ней, так как о чем говорить с Поллин было неизвестно. Однако, придя к мысли, что у неё чисто мальчишеский склад ума, молодой человек принялся тем не менее обучать её фехтованию, стрельбе и прочим полезным навыкам, принятым в мужских коллективах. В какой-то момент, проснувшись ночью в мокрой рубашке, он понял, что она очаровала его красотой и изяществом, как прекрасно воспитанная леди и как верный друг. Надо было срочно выбирать подходящий для сердечного разговора случай. Так или иначе, он поставил своей целью постепенно приучить её к возможности замужества.
Ежедневно, объезжая лошадей, он хмурился и пытался разрешить проблему подходящего момента, когда можно сделать это предложение. Все планы и невероятные комбинации каждый раз оказывались не выполнимыми: либо что то не совпадало, либо так искусно построенный разговор уходил в другую сторону.
Наконец, в одно прекрасное утро, ему выдался подходящий момент.
— Самое большое мое желание, это — всю свою жизнь посвятить морским путешествиям, — между прочим заметила Полина в пылу разговора о предстоящем походе к далёким берегам.
— А может, вы хотели бы узнать моё самое заветное желание? — поторопился сказать Деннис. — Такую свою мечту, о которой я думаю по ночам, мечту, которой дорожу больше всего на свете?
Он остановил коней и посмотрел на неё. К его глубокому огорчению, было совершенно ясно, что Полли не угадала намёка и имеет в виду только разговор о подготовке экспедиции.
На какое-то время был слышен только шелест трав и насекомых.
— Ну не молчите, Ден! Разумеется, я хочу услышать Ваше мнение, — нетерпеливо добавила она, рассерженная удлинившейся паузой.
— Я мечтаю, — уверенно начал он, — о большой и дружной семье, живущей в маленьком уютном поместье, в тёплой стране. Но моя самая заветная мечта, чтобы хозяйкой поместья стали Вы… Когда придёт это время. — Торопливо поправил он сам себя.
Полина так резко рванула поводья, что конь, стоявший смирно, дёрнулся, резко шагнув прочь. Лицо её покраснело, и Дену стало ясно, что она рассердилась, врасплох застигнутая глупым предложением.
— Ну, и когда же, вы считаете, это время придёт? — спросила она, через несколько минут, холодным и твёрдым как сталь голосом. — Послушайте, что я вам скажу. Если бы мне так необходимо было выйти замуж, то я не предпринимала бы полное опасностей путешествие в Вест-Индию, а составила бы себе партию здесь недалеко. Где-нибудь в предместьях Линдона. У меня своя собственная дорога. Свои личные жизненные планы, и бракосочетание в них не входит. Я обсуждаю с вами серьёзные вещи, а вы, тем временем, а вы… — тут она запнулась и закончила речь на совершенно другой ноте, готовясь разрыдаться. — Я доверила вам свои мысли. Была горда нашей дружбой, видела в вас товарища.
Голос Полин дрожал от негодования и возмущения. Деннис понял, как одной своей глупой фразой разрушил весь мир своих надежд. Не веря в возможность предотвращения катастрофы, он замялся, подыскивая самое мягкое и тактичное выражение. Он видел, как она дышит. Как поднимается под тонким платьем её очаровательная грудь, как ветер треплет её локоны, выбившиеся из-под шляпки. Ему стоило невероятных усилий перебороть. Он глубоко вздохнул и продолжил «сугубо деловой» разговор.
— Милая Полин, с первой минуты, увидев вас, я понял, что моё сердце несвободно. Но я не вправе навязывать вам свою неуместную компанию.
— Ах, оставьте, — перебила она его, — ваши домыслы о влюбленности просто прочитаны вами в глупых любовных романах. Вы же мужчина, Ден! Понимаю ваши желания и влечения. Я же не дурочка! Как это мерзко, грязно и противно!
Она сморщилась и протестующе сжала поводья, не протянув руки. Разговор закончился, но, к облегчению Денниса, они остались друзьями.
Подъезжая к имению, пара столкнулась с каретой. В окне мелькнуло лицо графини Эль Грейсток.
***
Резкий ветер и дождь задул ожидаемое тепло мая, проскочил грозами и северным ветром в июне. Случился неурожай вишни, и на яблонях, оказалось мало завязей. Слабые надежды на тёплую середину лета пролились колючим холодным дождём. И, если погода предприняла попытку извести людей, то и растительно-мелорно-нелюбивая жизнь, обитающая в поместье, предпринимала всё более решительное наступление.
В этот день погода принесла с моря чаек, которые траурными треугольниками носились над усадьбой. Собравшаяся в каминной зале команда имела неприглядный вид. Теодор схватил сильный насморк и, с шумом заезженной клячи, дышал через нос. Мери старательно превращала в щепки дубовое панно ушедшего века. Боб пытался разжечь трубку и, за неимением зажигалки, просил у Мааса щепку. Последний выломал декор комода и протянул боцману. Станислав кривился, как кислый помидор. Корабль был загружен и переоснащён. Путь вычерчен на карте. Её Величество лично благословило поход. Все ждали только Мери. Все устали ждать. В окно стучал мелкий и колючий дождь. Казалось, что и погода старательно выпихивала корсаров из страны.
— Ради чего мы терпим этот проклятый климат, — наконец, не выдержал Теодор. — Мери, посмотри на себя! С каждым днём ты выглядишь всё безобразнее и, Маас скоро усохнет; а мы так и не дождёмся счастливого конца!
Мери раздулась от возмущения, а усыхающий рядом мелорн непонимающе уставился на Леопарда. С одной стороны требовалось разорвать святотаца за оскорбление, а с другой… Он ведь ТОЖЕ ждал!
Мери бросила на окружающих взгляд, будто скопированный рукой художника с картины Грёза, и возмутилась.
— Ничего подобного! — сказала она.
— Не спорь!, — упорствовал Теодор. — ты выглядишь, как бутылочное дерево, а твой супруг, как ива на ветру. Мы стали подозревать тебя в вампиризме, и опасаемся, не пьёшь ли ты соки по ночам у всей команды по очереди!
— Солнце! Нам нужно солнце! — вдруг провозгласил Маас.
— Вот именно, — согласился неугомонный флибустьер, — нам необходимы море и солнце. А здесь пахнет только эвкалиптовой настойкой вместо живого леса, волн и соли. Не кажется ли тебе, Маас, что детям нужно тепло, чтобы жить на свободе. В Бритландию через три месяца придет зима.
— Но вы же сами сказали, что здесь безопасно, — прогудел растерявшийся великан.
В каминную вошли пунцовая Полина и бледный Деннис. Следом, что-то старательно разнюхивая, заскочил Рамзес.
— А у нас гости! — воскликнула Полли, снимая промокшую шляпку.
— Леди Маргарита Эль Грейсток, — провозгласил в эту же минуту камердинер.
Раздался треск дубовой отделки. Мери громко вздохнула: «Аах». Заметался Маас, шелестя тихим шепотом: «Пора…». Завыл оборотень, и чертыхнулся Станислав, порезав руку о дубовый комод и, за неимением бинта, перевязывая руку платком, измазанным кровью волчонка, поцарапавшего нос…
***
Маргарет повезло… Появись она хоть на час раньше, её бы встретила официальная дворянская чопорность, равнодушный жестокий взгляд графа, и женщина не справилась бы со своим страхом.
Теперь же, войдя в гостиную, сразу после доклада камердинера, графиня увидела живых растерянных и немного испуганных людей. Потом, поддавшись всеобщему порыву, она бежала с ними к оранжереям и там наблюдала чудо рождения волшебных деревьев.
Только спустя три часа ей уделили внимание и, бросив каменную фразу:
— Вы можете быть свободны до завтра, — отпустили.
— Да… Спасибо, — растерянно пролепетала Маргарет, в душе у неё обитало смятение. Ещё её окружали стыд и гнев, обида и желание отомстить. Её душила неосуществимая надежда упасть в объятия сильных рук, способных её защитить. И над всей этой душевной болью властвовало физическое изнеможение.
Уже ложась, в свою всегда холодную постель, она посмотрела в окно. Заливая всё кругом холодным серебряным светом, на графиню смотрела и смеялась пустыми глазницами полная луна.
Утром Маргарет встретила капитана, и оба, перекидываясь короткими ничего не значащими репликами прошли по коридору в ее собственную малую гостиную. Здесь Станислав был впервые. Он увидел квадратное, со вкусом обставленное помещение, с большим мраморным камином и двумя мягкими креслами напротив. На противоположной стене висели картина Ван Дейка и несколько старых гравюр, изображавших поместье Грейсток в разные времена года. Через гостиную можно было попасть в большое приемное помещение, а потом, открыв высокие двери — в кабинет, будуар и спальню. Проходя по этому короткому коридору, Станислав, к своему удивлению нервничал. Графиня Маргарита София Фредерика Эль Грейсток отличалась королевской осанкой, в ней явно улавливалась бритландская голубая надменная кровь. Но, именно в её надменности было что-то завораживающе и привлекательное. Словно яркая вспышка, она на миг показалась Станиславу картинкой из последнего журнала высшего линдонского света: графиня на аргамакском чистокровном жеребце берёт барьер. Там же отмечалось, что это единственная в королевстве наездница, умеющая настолько хорошо держаться в седле и пренебрегать опасностью. Следовало признать: эта уверенная и спокойная леди безукоризненно владела собой.
Маргарет думала, что, если бы пятнадцать лет назад ей, способной выпускнице Йолля, занимавшейся историей архитектуры и иностранными языками, алгебраическими функциями и химией, сказали, в кого превратит её судьба, то будь у неё даже самая необузданная фантазия, графиня бы рассмеялась им в лицо.
Сейчас она желала лишь найти в мире такое место, где бы её никто не знал, и она никого и ничего бы не знала…
Знакомые вещи, с которыми она вчера встретилась вновь, вызывали в её душе всепоглощающую боль и отчаяние, не проходящие ни днём, ни ночью.
Попав в свою комнату, она, сильно потрясённая увиденным чудом рождения, просто уснула. Утром же, окинув взглядом четыре стены, Маргарет узнавала и не узнавала спальню. Вот софа во франкском стиле прованс. Обивка так приятно сочетается со стенами вестфальской мануфактуры, с растительным орнаментом из кремовых, салатовых и персиковых цветов. Вот пятнышко синего цвета на обоях… И ощущение того ужаса, который испытала графиня осознав, что химическая реакция капли чая на стене возможна только в присутствии яда в чашке… Вот два классических кресла у орехового комода с мраморной столешницей, вот сервант красного дерева, возле которого смешали чай и яд, случайно брызнув на стенку из ложки. А на стенах морские пейзажи — живые корабли, плывущие к неведомым берегам. Её уютная, честная и преданная одиночеству и ей комната. Пожалуй, только громоздкие часы, подаренные самой королевой, слегка выбивались из стиля. Но через них, можно было попасть в сокровищницу рода…
Щупальца солнечных лучей медленно ползли по полу. Следя за передвижениями присутствующих. Станислав чувствовал, как раздражение ползёт вместе с ними вверх, притупляя разум.
В вынужденной тишине он подумал, что пора уже прислушиваться к ощущениям и, может быть, та наследственная старческая раздражительность дяди и отца скоро перейдёт и к нему. Но, вероятнее всего, это осознание отсутствия контроля над происходящим. Он не знал, как следует поступить правильно.
— Я прочитал Ваше письмо, мадам, — наконец сказал он.
— Я в вашей власти.
— Зачем вы явились сюда?!
— Мне приказано убить некоего Денниса Руджа.
— О, так вы всё-таки наемная убийца! Вам мало моей жены?!
— Я защищалась. У меня есть доказательства!
— Я не Бритландский справедливый прокурор, леди. Где камень?
— Его забрал у меня оборотень!
— Вы знаетесь с кланами?
— Нет! Я видела это существо единственный раз!
— Тем не менее, вам удалось заставить начальника всего бритландского сыска уплыть из страны.
— Он подвергался действию камня за сутки до этого.
— Меня не удовлетворили ваши ответы.
— Я в Вашей власти. Всё, что здесь сказано — правда.
Спустя годы, Станислав, вспоминая события этого дня, каждый раз благодарил провидение за находку в Нью-Дели чёрной клыкастой неприятности.
— Мой лорд, леди… Там прибыли из села, оборотень напал на скот! Люди требуют суда! — ворвавшийся камердинер, спас ситуацию от полного разрыва.
***
Приняв меня в свою стаю, Станислав ни разу не раскаялся. Я легко схожусь с незнакомцами и запросто чувствую себя в стае. Мери рекомендовала мне молчать, меньше говорить и больше думать. Я ещё и послушный ученик.
Пожалуй, разве что идиотские высказывания куролюба вызывают во мне внутреннюю тошноту: «Посмотрите-ка на Рамзеса! Он опять что то упёр».
В то солнечное утро я отправился в лес, на утреннюю пробежку.
Поднявшись на холм, я увидел куролюба собственной персоной, вместе с пухлым селянином в клетчатых штанах и неким зверем, тоже пузатым, коротконогим и имеющим смешной обрубок с двумя шевелящимися дырками вместо носа. Такую харю я видел в книге у Дена. Там предлагали поголовные прививки от бешенства всем, кто не желал превратиться в подобный субъект. Мужчины сидели на вершине моего холма и, периодически покашливая и увлекаясь микстурой от кашля, плещущейся в большой стеклянной таре.
Зверь рыл обрубком носа мои любимые места… Зад розового зверя настолько вызывающе трясся и вилял, что кроме как откровенной провокацией сексуального характера, такие действия никак больше и не назывались. «Маньяк», — подумал я.
Этот уродец был просто предназначен мне самой судьбой для славного укушения в филейную часть! Я облизнулся, приготовившись! После этого оттолкнулся, глубоко вздохнул, и, в прыжке, славно щёлкнул челюстями. Свинья радостно взвизгнула и поскакала под защиту клетчатых штанов. Утро прошло не зря!
***
Прискакав на площадь, лорд Грейсток, ожидавший увидеть мёртвого оборотня, с удивлением и облегчением, узрел Хьюго и рядом с ним большую розовую свинью, с видом знатока жующую кусок верёвки, которой был связан его оборотень-пират.
— Боже, — только и произнёс камердинер, — это же Матильда. Свинья господина Брауна. Лучший трюфелелов округи.
— Какая милашка! Прямо картинка «Куртизанка и ловелас», — сзади отозвалась графиня. Скачки привели её душу в состояние относительного покоя. Станислав ещё раз поразился необыкновенной выдержке этой женщины.
Он удивился ещё больше, когда услышал спокойный голос:
— Сколько?
— Никакого выкууупа! — заволновалась толпа, испугавшаяся, что развлечение будет быстро окончено.
— Это бесценное пострадавшее от зубов зверя животное!
— Ваш слуга, натравил собаку на собственность семьи Браун, мы подозреваем сговор с целью наживы. Требуем возмездия или достойной виры.
— Сколько? — про себя перекрестился граф.
Затем состоялся торг, и торжественное празднование успешно завершенного мероприятия, окончившееся за полночь. Станислав утром мало что мог вспомнить, кроме дикой головной боли…
***
…Все началось с того, что нашему Капитану приспичило сходить и порыться в сокровищнице. В результате, на свет было извлечено тотемное изображение Бога-оборотня и описание его.
Нудный текст дважды читали в Большой Гостиной.
Вечером того же дня, я, как обычно, отправился спать к Полине, но с удивлением и обидой узнал, что сплю теперь без неё, в своей собственной комнате…
Прошло три дня. Я всё больше чувствовал себя брошенным и одиноким. Я впадал в депрессию. Куролюб не радовал меня своим видом, в лес мне не хотелось, и охота на крыс на конюшне больше не радовала. Я понял, что остался один.
Наступила осень. И Станислав торопился уплыть до наступления зимних штормов.
На нашу стаю это событие действовало по-разному. Теодор купил себе пару новых бандан и персональный большой бочонок крепкого вина.
Бочонок до сих пор не был увезён на корабль. По вечерам из него наливалась красная маслянистая жидкость, и я подозревал, что бочонок поедет на «Морской Мозгоед» пустым. Вино навевало грусть, и из комнаты слышались меланхоличные завывания, от которых леди Маргарет хваталась за голову, Станислав мрачнел, а Ден брал в руку башмак и колотил им в стенку. После каждого стука Теодор делал передышку, потом сообщал стенам и мебели, что осень — это смерть старого года, и, как и всякая кончина, она тоже нуждается в оплакивании. Потом, некоторое время он молчал, и песнь повторялась снова.
Я решил, что настроение Теда мне подходит и… Переехал спать к нему. По вечерам мы стали петь вместе.
В тот знаменательный вечер Теодор пел особенно заунывные песни, в окно светила полная красная луна, и это, в конце концов, вызвало у нас обоих острый приступ тоски. Поэтому, мы выбрались через окно и пошли погулять. Дойдя до теплицы, мы встретили Мери и были несколько удивлены узнав, что ей тоже грустно. Эта достойная мать сообщила опешившим нам, что хочет быть похоронена здесь под кустами роз. Новизна её решения заключалась в том, что Мери, выбрала доступное место. Последнее время она была увлечена оккультизмом и готовилась перейти в мир иной где-то невероятно далеко. Пираты, не без причин, полагали, что смогут дотащить её труп до места вечной стоянки не все.
Присев на любезно подставленный Мери сук, мы запели втроём… Совсем скоро к нам присоединился Деннис. Его любовь перешла в фазу отчаянного обожания, у шкипера открылось нервное обжорство, и как следствие, начались проблемы с желудком. Презирая простейшее средство — сократить количество пищи — он раздобыл огромный пакет соды и регулярно давился ей после еды. Сдержанная леди Маргарет как-то спросила:
— Зачем Вам сода, Деннис, может быть, вам надо есть немного меньше и придерживаться диеты? Это же вам вредит.
— Это не на пользу, — подтвердила Полина, — дело дойдёт до язвы!
Тут Боб брякнул, явно не подумав, что Полина должна порекомендовать болезному пирату хорошую диету. Полина же с восторгом восприняла это предложение.
— Конечно, — сообщила она и без того голодному Дену.
— Вам точно поможет моя диета из апельсинового сока и салата. Или есть ещё диета из отварной рыбы и овсяной каши. Или нет, надо пить молоко и есть сырые овощи.
С тех пор Ден под присмотром фанатично горящих глаз покорно грыз морковку. Вечерами он делал вылазки на кухню, а потом пил соду.
Мои глаза закрывались, пение медленно переходило в хрипы. Люди и Мелорны смотрели на луну, я спал…
… На западе сгущались тёмные тяжёлые дождевые тучи, и огромный фонарь Луны уже замигал расплывчатым жёлтым пятном сквозь серую туманную мглу.
В этот момент в хрупком осеннем воздухе, как толчки испуганного сердца, мы услышали высокий, полный ужаса женский голос, срывающийся на отчаянный вопль. Это кричала Полли.
На миг скрестились наши испуганные взгляды, и уже в следующее мгновение все вскочили и бросились, толкая друг друга.
Я бешеным лошадиным галопом нёсся по подъездной аллее к дому, прямо к крыльцу, наверняка зная, что на второй высокий этаж мне в окно не запрыгнуть.
Мой разум кричал. Все с детства знакомые и любимые предметы мелькали у меня в голове: её кошелёк, пахнущий ванилью, вышивка — большая чёрная собака, девушка и корабль, смешной дневник с кроликами, фарфоровая свинка… Все эти вещи стояли перед глазами и беззвучно шептали мне в уши: «Прощай!», — ещё один прыжок через кусты! «Прощай!», — я споткнулся, пролетая над канавой, «Прощай!», — я на лестнице… Ещё один поворот. На ключ закрытая дубовая дверь! Лорд Грейсток, ломающий замок.
Дверь разлетелась от слаженного удара плечом и головой. Мы ввалились в спальню!
Первое, что я увидел, сквозь текущую из разбитой головы кровь, были опрокинутые стулья, сиротливо валяющиеся рядом с маленьким секретером. Мой любимый коврик на полу. На стене — портрет бабушки графа: высокая причёска, полуобнаженная грудь. Гордый профиль чистокровной дворянки голубых кровей, придававший лицу выражение утончённой надменности. Всё как всегда. В помещении не было новых запахов. Я не чувствовал опасности. На кровати, вжавшись в стену, и с выражением невообразимого ужаса на лице, стояла полураздетая Полли и шептала, показывая куда-то вниз: «Тааам!».
… Было около двенадцати часов. На редкость яркая, апельсинового цвета, луна струила сквозь светлые занавески в спальне Полины золотистый поток лучей. Блики ночного светила играли на терракотовых стенах, отражаясь в винно-красной глуби старинной мебели, и заставляли натертые паркетные полы сверкать точно зеркало..
Я принюхался. Под кроватью нашей мисс находилась маленькая норка шустрой мышиной семьи. Я давно заприметил этот выводок. Но дырка была такой хитрой, а мыши такими наглыми, что мне удавалось каждый раз только разочарованно тыкать в неё носом и скрести лапой пол. От воспоминания собственного бессилия шерсть у меня на загривке поднялась, и я зарычал. Капитан протянул ко мне руку, измазанную кровью, чтобы успокоить, и я лизнул её. На миг пространство закружилось перед глазами, но тут я услышал шорох и нырнул под кровать. Мышиииии!.. Моя лапа должна влезть в их нору! И лапа начала тянуться… Тянуться… Миг — и я схватил чертовку за хвост!
Помещение быстро наполнялось людьми. Вбежали Теодор и Деннис. Со страшным треском грубо ломаемых перегородок возникли Маас и Мери, прибежал Боб, а следом за ним, почему-то — повариха. Леди Маргарита в лёгком ночном пеньюаре вошла в кабинет и, с удивлением, взглянула на остолбеневшую толпу. На ковре, неловко вытянув длинные ноги, сидел черноволосый подросток, в руке которого была зажата извивающаяся мышь! Оборотень смог совершить свой первый в жизни оборот!
***
Наконец, их пригласили на аудиенцию.
Несмотря на славную историю, встречу команды с Её Величеством долго согласовывали. Боясь дождаться зимних штормов, Станислав намеревался уже плюнуть на этикет и, имея фактическое распоряжение, вернуть потерявшегося герцога, поскорее отплыв из столицы.
Но все когда то заканчивается и вот последние визы получены. Розовая атласная бумага, доставленная королевским нарочным и валяется на столе в кабинете графа, а вся усадьба охвачена тревогой.
Неимоверным усилием воли сохраняя на лице выражение полного безразличия, леди Маргарет следит за паническими сборами мисс Вингер.
— Я только читала, — между тем, не замолкая, говорит она, — Я просто должна войти и стоять.
Хрупкая, в дивном сиреневом муаровом шёлке и с открытыми плечами и шеей, в непривычно длинных кружевных перчатках, она предстала перед графиней как дочь, которую та впервые вывозила в свет. Леди открыла шкатулку и собственноручно украсила причёску Полин бриллиантовыми булавками.
Явились строгие и молчаливые Мелорны. На эбеновое тело Мааса был накинут плащ цвета весенней зелени. На Мери — туника. Вошёл и остолбенел с открытым ртом Деннис. Его не смущали дворцовые изыски, но увидев Полли, он был не в силах пошевелиться. Последнего из закрытой комнаты выпустили отчаянно воющего Рамзеса. С утра, вымытый и расчёсанный, молодой оборотень был закрыт на ключ, и для верности дверь подперли стулом. Неосмотрительно отмытый вечером, он к утру сумел, с некоторыми сложностями для себя, восстановить свой любимый запах…
***
Стены императорского дворца были покрыты резной позолотой от нижней четверти до пола. Строгие колонны и балюстрада из белого карерского мрамора отмечали путь. Эти идеальные формы заставляли прямее держать спину и смотреть только перед собой.
Лестница в небо.
С каждой ступенькой, допущенный до лицезрения Её Величества, поднимался перед другими до уровня небожителя.
Они миновали вход в тронный зал. Полина лишь мельком заметила в мерцающей полутьме внушительный позолоченный трон. Прошли ещё десять или больше помещений. Наконец, остановились. Девушка закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Её подтолкнул следом идущий Теодор. Она задержала дыхание, досчитала до пяти и судорожно потянулась рукой, ища опору. Её маленькая ладошка утонула в руке Дена, и лишь после этого Полли продолжила путь, намереваясь более никогда и ни при каких условиях не выпускать его ладони из своих рук.
Гвардейцы торжественно распахнули двери, открыв взору уютную малую гостиную шагов в пятьдесят длиной, всю заставленную диванами. В единственном кресле за ломберным столиком, сидела темноволосая леди в просторном синем муслиновом платье. Её глаза, несмотря на широкую улыбку, были холодны, лоб был неподвижен. Некоторая нервозность окружающих, от присутствия оборотня в покоях, не отразилась на леди. Её Величество была уверена в себе и совершенно спокойна.
Поприветствовав всех, Императрица встала и, позвав с собой Мелорнов, графа и графиню Грейсток, удалилась за стеклянные двери, обнаружившиеся в конце диванной залы, отрезая себя и гостей от лишних ушей.
К оставшимся медленно подошёл сер Питт:
— Вам, конечно, известно, что мы потеряли герцога, — обратился он ко всем сразу.
— Мы восхищаемся его светлостью, — последовал правильно выдержанный учтивый и немного резкий ответ.
— Простите… — растерялся лорд.
— Герцог Высокого Престола пэр Деннис Эдуард Руиллиди Мариолани младший. Наречённый граф Грейсток, с Вашего позволения. — представился шкипер.
Полина вздрогнула. Теодор приоткрыл рот.
— Ууу, — сказал Рамзес
— Позвольте представить, — между тем, продолжал Ден. — Франкский дворянин из клана Синего Лебедя Теодор Гризли. Леди Полина Вингер, официальная воспитанница графа Грейсток. Ромео Рамзес Мастиф Злат, недавно обернувшийся оборотень из одноименного клана. Верховный оборотень клана Злат.
Сэра Питта сложно было удивить, поэтому для прояснения ситуации, он решил спросить:
— А Ваш отец, сер Деннис, в курсе Вашей аудиенции?
— Я — беглый преступник, сэр, — последовавший ответ всё-таки заставил премьер-министра поперхнуться.
Между тем, за стеклянными дверями шёл неспешный разговор. Лорд Станислав кратко ознакомил Её Величество с прошлыми событиями. А она вежливо побеседовала с Мелорнами, обещав защиту и выдав официальный вердикт о принятии на Государственную службу и выделении самого глухого горного лесного надела новым гражданам Империи. А в заключение, не меняя выражения лица, настоятельно порекомендовала узаконить отношения между вдовой графиней и вдовым графом Грейсток, с целью обеспечения покоя в Королевстве. С этим, аудиенция была закончена. Леди встала.
Из дворца команда уезжала непривычно тихая и молчаливая.
На утро «Морской Мозгоед» поднял якоря и лёг курсом на восток…
Повреждения, нанесённые галеону корсаров, были незначительными. Мелорны восстановили структуру корпуса, и корабль вновь засиял блеском живого дерева.
Пока полным ходом шёл ремонт, Станислав размышлял над серьёзнейшей проблемой, от которой зависела их дальнейшая судьба.
В результате, ранним утром, в кают-компании «Морского Мозгоеда», заседал зевающий совет. Лорд Грейсток, проведший, в отличие от жизнерадостной команды, бессонную ночь, находился в совершенно упадническом расположении духа. Вспоминая в старости эти дни, он рассказывал Бобу, как потерял надежду. Несмотря на удивительную победу и блестяще выигранный бой, он отлично понимал, что по дороге домой им предстоял переход через воды Великого Ромского Триумвирата, с двумя Мелорнами на борту.
Раздражение Станислава усиливалось оптимизмом и шутками Теодора.
— Всё кончено, — жизнерадостно заявил он Стасу. — В следующий раз мы попадёмся. Но умрём, как настоящие герои!
— Я просил тебя молчать, — отвечал дураку капитан. — Лучше бы тебе заткнуться. Нам предстоит переход через территориальные воды ВРТ. А слава летит быстрее парусов. Нас будет ждать весь их флот!
— Тогда зачем мы здесь собрались, к чему спрашивать, если мы уже записались в стаю трусливых уродцев!
— По твоим словам я трус?!
Леопард сопя посмотрел на капитана. Но понимая, что перед ним сейчас находится не его друг, а его руководитель, сказал примирительно:
— Ну, это я слишком, конечно! Но, мне надоело нытье Боба. Если ты хочешь спокойной жизни, то не выходи в море!
Появившись в помещении в виде девы, с Маасом за руку, Мери вздрогнула. Она вспомнила другое совещание.
Громада агоры для самых удивительных-разумных во Вселенной, стояла гигантскими утёсами под низкими звёздами южного неба. Сквозь многочисленные колонны, вдали, в центре массивного прямоугольника из карерского мрамора, высвечивались огромные тени, от огненных языков пламени, живого тёмного жидкого огня земли, разлитого по бронзовым светильникам. Как перед танцем посвящения, в Мери родилось чувство неповиновения и бесшабашной свободы, смешанной с горечью и страхом…
В свете Млечного Пути она увидела ровный лес не оживших мелорнов. Словно пелена спала с глаз. Память услужливо перенесла в ясный день, в напоенные запахами дикого мёда и трав восточные холмы Мелории. Она словно услышала плеск рыб в чистейших водах кристально холодных ручьев, увидела поросшие мягким мхом овраги и мраморные колонны.
— Мери, очнись! — ласково коснулся её плеча Маас.
Вздрогнув, девушка осознала, что стояла так несколько минут, пока мелорн смог напомнить, что уже все расселись в кают-компании…
Сейчас капитан говорил о судьбе волчонка.
— Не пройдя оборотничество, щенок может навсегда остаться неразумным калекой, и любой обнаруживший его оборотень, будет обязан уничтожить ущербное существо.
— Угу, — сморщил нос Теодор: — Только что утверждал, что идём самоубиваться, и вдруг такая забота о ближних неразумных наших…
Со скрипом отодвинулось кресло. Это встал Боб. Обойдя вокруг стола, он отвесил Гризли оплеуху:
— Мне надоело слушать твоё зубоскальство, щенок! Сиди на жопе ровно! Или я не Боб Акула. Учишь их, учишь, дебилы…
— Прекратить, — уже Станислав повысил голос.
Боб, бубня себе под нос, проходя мимо, коснулся гладкого плеча Мери, поворошил макушку Дена и вернулся на своё место… От прикосновения Боба очнулся от невеселых мыслей и собрался, наконец, с духом Ден.
…Узкий стальной клинок, отделанный тонкими нитями золотых завитушек, венчал рукоять из чёрного янтаря в виде буквы «альфа» невероятно искусной гравировки. Верхняя широкая часть представляла переплетённых хвостами саламандр, тело которых окаймляло ручку, а головы держали клинок. С внешней стороны, ручку украшали три круглых сияющих турмалина, завершающих картину…
Раскалённый, клинок касается его плоти. Громкие крики и аплодисменты хмельной компании разносятся бурей по гигантскому залу — все, наконец, увидели ящерицу. Деннис стоит неподвижно ещё несколько минут, потому, что так положено, предлагая всем полюбоваться их же надменным величием, всегда требующим от других унижения и умаления чужого достоинства. Ден — младший сын верховного. Сын Руиллиди Мариолани. Он, обязанный ему своей сохранённой никчёмной жизнью. Он, ущербный выкидыш Триумвирата!
… Вздохнув ещё раз, для полной уверенности, Деннис спокойно и чётко изложил свой план!
Через двое суток, в чернильной мгле южной ночи, не зажигая фонарей, «Морской Мозгоед» поднял якоря. Нащупывая путь, благодаря памяти мелорнов, неосвещённый корабль исчез в неизвестном направлении…
А утром, на берегу остался ждать оказии только страшно раздосадованный маркиз! Галеон растворился среди моря и неба…
***
Двулапоходящие оказались животными нежными и впечатлительными. Их неспланированные проявления привязанности к правильно ходящему существу поражали. Я же начал их приручение с головы, положенной на колени или взгляда моих карих глаз. Я сразу отметил, как радуется стая вилянию хвоста и удвоил усилия, уловив счастье на мордах, от доставляемых к ногам даров. Примером дара может служить доведённая до кондиции и выдержанная в трюме под бочкой тушка крысы. Я принёс ее коку, извиняясь за маленький конфуз у плиты. Мессир Волшебный Творитель тушил жаркое и, увидев презент, даже позвал боцмана, видимо, с целью лучшего рассмотрения моего дара. Они так взволнованно обсуждали мой подарок, что я был тут же реабилитирован, и мне презентовали котлету.
Сделал интересное наблюдение, Боб, Скелет и Хьюго Пью, собираются по вечерам на камбузе с Творителем-коком и мечтают, что скоро начнут вести тихую, растительную жизнь, любоваться красотами природы и, выпив кружечку светлого горького, ложиться спать вскоре после того, как золотой диск солнца утонет за горизонтом, (их слова, а не мои).
Какая мерзкая ложь! Вот с какой целью люди врут друг другу?
А вот то, что я — главное украшение корабля, и источник бодрящей радости, явно правда. Минусом идёт Полина, которая, как я полагаю, прочитала в детстве чересчур много дурацких сказок.
Эта мисс носит струящиеся одежды пастельных оттенков и пахнет, как сухие цветы, слишком долго пролежавшие в ящике. Если пожевать её сумочку, во рту остается запах ванили. Она коллекционирует фарфоровых свинок и коровок, (которых ей натащила с базара вся команда), а дневниковые записи делает на бумаге, украшенной прыгающими кроликами.
Сердце у неё, доброе, но уж больно она сладкая. Если вовремя не смыться, то она гладит меня по голове, вздыхает и бормочет, как на похоронах: «Ну разве не милашка? Умница ты, наша зайка, что малышка думает у нас?».
Основную часть своего свободного времени, я думаю, как мне пожрать до обеда, или как устроить ревизию в своём паху.
Но с мисс Полин не надо ссориться. Она не забывает мне давать галеты из кармашка в юбке.
Мери и Маас меня понимают. Но велели не произносить ни слова… До поры!
Где она эта пора? Бог им судья, с порой-то… Меня и так не плохо кормят!
***
За день, до спешного отплытия, случилось удивительное событие, возможно, изменившее ход всей последующей истории…
— Почему моя молодость прошла? — С этой мыслью Маргарет втирала в себя крем. Ей уже тридцать — старуха! Эти мысли всегда посещали Маргарет перед сном.
Кровать самого дорогого гостиничного номера в самом известном Линдонском отеле обняла её пуховой периной и поглотила в невесомость…
Маргарет не спала на перине. Она серьёзно занималась своим здоровьем и берегла спину. Но, оказавшись в номере, не смогла пересилить себя. Она нырнула в негу пушистого счастья и, наконец, закрыла глаза.
Внезапно, уже сквозь дремоту, предшествовавшую сну, Маргарет ощутила неприятную струю промозглого осеннего воздуха, проникшую в помещение.
— Камилла! — крикнула она в тишину. — У нас открыто окно!.. Даже самый дорогой отель — это богадельня! Закрой его, немедленно!
Крик не имел успеха. По многолетнему опыту общения с прислугой графиня точно знала, что её не услышат. Просто… Надеялась.
Выразившись не принятым в высшем обществе способом, она встала и в полутьме начала ногой искать ночные мягкие туфли. В этот момент раздался громкий шорох в кустах за окном и, подняв голову, она в тёмном провале окна увидела полузверя или получеловека, вскочившего одним прыжком в её спальню.
Уже через мгновение сильный удар огромной лапы опрокинул женщину в кровать, а у горла возник клинок!
— Где родовой камень, сука? — услышала она.
— Либо ты отдашь его сейчас, либо я перережу тебе горло!
Маргарет шевельнулась.
— Отпусти! — смогла лишь просипеть она. — Про какой камень ты говоришь?
— Алмаз! Голубого цвета с небольшим жёлтым пятном. Камень у тебя. Я проследил весь его путь. Долгополые святоши из саламандр отдали его тебе. Вы даже не знаете его предназначение и силу.
— Я продала его. На эти деньги я плыву в Бхенин!
— Ты, глупая человеческая сука, слушай меня, я больше не повторю! Либо я сейчас возьму этот камень у тебя живой, либо возьму у мертвой, выбирай! Я буду считать. До десяти! На счёт десять ты умрешь, поняла?
Оборотень поднял Графиню и поставил на ноги. Затем он отскочил к окну и задёрнул занавеску.
— Один… Я перерою всю твою спальню. Он здесь! Я найду… Два… Твоя девка спит… Три….
— Кто ты? Постой…
— Четыре… Поторопись, гадюка, твоя шея тонка…
— Пять… Лживая, глупая самка, торопись…
— Послушай! Я была женой хранителя редкостей и коллекций! В нашей сокровищнице есть тотемное изображение Бога-оборотня! С его помощью можно создать новый клан…
— Шесть! Не жди от меня пощады, змея…
— Да нет у меня никакого камня!
— Семь… Значит, твоя смерть стоит рядом, Лисица! Восемь…
— Стой! Я отдам его тебе! Но он в другой комнате!
— Тебе опять не повезло, ты не выйдешь отсюда живой…
Маргарита просунула руку под подушку и достала чёрный бархатный мешок. Её черты лица исказились гримасой злости и отчаянья.
— Девять… Ты почти труп, Маргарита София Фредерика, графиня Эль Грейсток!..
Леди развязала мешочек, и алмаз засиял, но странным образом, лиловый свет, обнимающий и ласкающий её, не коснулся волка-оборотня!
— Он!
Выхватив из её руки алмаз, незнакомец растворился во тьме безлунной ночи.
Маргарита с трудом налила в стакан воды из хрустального графина на столе и перевела дух.
— Гипнотическое действие ослабнет через три недели, — шепнули сухие губы. — Я успею!
***
Тот год был отмечен необыкновенной новостью, которую, ещё многие вспомнят. А домыслы и слухи ходили по этому поводу и волновали путешественников Бритландии ещё долгие годы…
Сведения будоражили умы. Из глубины самого сердца Линдона, из таинственного ГПУ просочилась информация о том, что корабли исчезают в море. Окружение Её Величества и Парламент необъяснимо быстро, поддержало инициативу, утвердило смету и перечислило средства для экспедиции, специально предназначенной для выяснения непонятных обстоятельств.
Новейший фрегат «Виктория» был снаряжен и готовился выйти в море. Путь предстоял чуть ли не за край света, за таинственный и удивительный Бхенин, туда, где небо сходится с морем — за разгадкой исчезновений, и возможным укреплением позиций Империи. Не мудрено, что возглавить экспедицию взялся сам лорд Ампл. Присутствие же графини Грейсток на корабле не освещалось в средствах массовой информации.
***
За день, до спешного отплытия, случилось удивительное событие, возможно, изменившее ход всей последующей истории…
— Почему моя молодость прошла? — С этой мыслью Маргарет втирала в себя крем. Тело, точёное, упругая кожа. Потом шея — тонкая, без единой складки. Лицо. Лицо совсем молодой женщины. Сколько ей? Ей уже тридцать пять — старуха! Эти мысли всегда посещали Маргарет перед сном. Потом она расплела прическу, расчесала каштановые локоны и, вздохнув, пошла лично поставить свечу в ночник и снять нагар.
Кровать самого дорогого гостиничного номера в самом известном Линдонском отеле обняла её пуховой периной и поглотила в невесомость…
Давным-давно Маргарет не спала на перине. Она серьёзно занималась своим здоровьем и берегла спину. Но, оказавшись в номере, не смогла пересилить себя и заказать травяной матрац. Она нырнула в негу пушистого счастья и, наконец, закрыла глаза.
Внезапно, уже сквозь дремоту, предшествовавшую сну, Маргарет ощутила неприятную струю промозглого осеннего воздуха, проникшую в помещение.
— Камилла! — крикнула она в тишину. — У нас открыто окно!.. Даже самый дорогой отель — это богадельня! Закрой его, немедленно!
Крик не имел успеха. По многолетнему опыту общения с прислугой графиня точно знала, что её не услышат. Просто… Надеялась.
Выразившись не принятым в высшем обществе способом, она встала и в полутьме начала ногой искать ночные мягкие туфли. В этот момент раздался громкий шорох в кустах за окном и, подняв голову, она в тёмном провале окна увидела полузверя или получеловека, вскочившего одним прыжком в её спальню.
Уже через мгновение сильный удар огромной лапы опрокинул женщину в кровать, а у горла возник клинок!
— Где родовой камень, сука? — услышала она.
— Либо ты отдашь его сейчас, либо я перережу тебе горло!
Маргарет шевельнулась.
— Отпусти! — смогла просипеть она. — Про какой камень ты говоришь?
— Алмаз! Голубого цвета с небольшим жёлтым пятном. Камень у тебя. Я проследил весь его путь. Долгополые святоши из саламандр отдали его тебе. Вы даже не знаете его предназначение и силу.
— Я продала его. На эти деньги я плыву в Бхенин!
— Ты, глупая человеческая сука, слушай меня, я больше не повторю! Либо я сейчас возьму этот камень у тебя живой, либо возьму у мертвой, выбирай! Я буду считать. До десяти! На счёт десять ты умрешь, поняла?
Оборотень поднял Графиню и поставил на ноги. Затем он отскочил к окну и задёрнул занавеску.
— Один… Я перерою всю твою спальню. Он здесь! Я найду… Два… Твоя девка спит… Три….
— Кто ты? Постой…
— Четыре… Поторопись, гадюка, твоя шея тонка…
— Я старая женщина, у меня нет защиты…
— Пять… Лживая, глупая самка, торопись…
— Послушай! Я была женой хранителя редкостей и коллекций! В нашей сокровищнице есть тотемное изображение Бога-оборотня! С его помощью можно создать новый клан…
— Шесть! Не жди от меня пощады, змея…
— Да нет у меня никакого камня!
— Семь… Значит, твоя смерть стоит рядом, Лисица! Восемь…
— Стой! Я отдам его тебе! Но он в другой комнате!
— Тебе опять не повезло, ты не выйдешь отсюда живой…
Маргарита просунула руку под подушку и достала чёрный бархатный мешок. Её черты лица исказились гримасой злости и отчаянья.
— Девять… Ты почти труп, Маргарита София Фредерика, графиня Эль Грейсток!..
Леди развязала мешочек, и алмаз засиял, но странным образом, лиловый свет, обнимающий и ласкающий её, не коснулся волка-оборотня!
— Он!
Выхватив из её руки алмаз, незнакомец растворился во тьме безлунной ночи.
Маргарита с трудом налила в стакан воды из хрустального графина на столе и перевела дух.
— Гипнотическое действие ослабнет через три недели, — шепнули сухие губы. — Я успею!
***
Пусть мне запрещено делать попытки говорить, но в искусстве общения мне найдется мало равных. Я очень быстро научился правильно лаять, необыкновенно выразительно вздыхать и громко визжать. Я разработал полный злобной угрозы рык. (Правда от него начинает болеть горло, поэтому после его исполнения мне нужно бежать к Господину Волшебному Творителю и выпрашивать у него мисочку молока). Моя протянутая в нужный момент лапа и весело виляющий хвост, в дополнение к нежному немигающему взгляду, говорят больше слов…
Я тружусь каждый день. Утром провожу инспекцию на камбузе, потому что надежда на дополнительный завтрак бессмертна, затем мне необходимо проверить канаты, сбегать в трюм, пообщаться с дежурными, короче, работа по хозяйству — это сложное и ответственное мероприятие.
Иногда бывают небольшие оплошности.
Недавно, совершенно случайно, я заглянул в каюту капитана. Рассказывать о ней в принципе нечего, каюта, как каюта. Вещей в ней побольше, но она мало отличается от других. Из отличий: большой ковёр от стены до стены и широкая кровать.
Вот с ней-то и случился конфуз.
Кровать оказалась для меня не слишком высокой, и с целью проверки её рабочего состояния, я прыгнул на неё. Как выяснилось позднее, она оказалась укрыта какой-то немыслимой антикварной тряпкой.
В силу возраста я ещё не разбирался в старинных покрывалах, лично скажу, люблю меховые широкие коврики!
Находясь на кровати Станислава, был поражён новыми ощущениями: она не давала мне стоять, и добираться до подушки пришлось короткими ритмичными прыжками. Она была такой обволакивающе мягкой, что я соорудил себе гнездо и уснул. Где-то часа через полтора учуял завтрак, спустился вниз, и мне пришлось бежать в трюм освобождать место для ожидавшегося вскоре обеда.
Всё шло хорошо. Но вечером наш капитан отправился спать. Очень скоро я услышал возмущённые крики и, быстренько прикинув что к чему, сообразил, что нашего Станислава не устроило мое гнездо. Поэтому, недолго думая, удрал под защиту Полины и лёг спать к себе в корзину. Когда капитан постучал к ней, естественно, я уже глубоко спал. Мне казалось, что учитывая количество стаи, возможность вычислить меня не высока и надежда, что на хлеб и воду посадят не меня, грела душу.
Пришлось долго слушать, как наш руководитель, солидный человек с громким родовым именем, противно разоряется по поводу немного испачканных подушек, ерундовых дырочек от когтей на брабантском кружевном покрывале и слегка пожёванного кусочка одеяла. Можно было подумать, что наш капитан готовился выставить своё лежбище на конкурс «Лучшая кровать месяца!».
Наконец, граф грозно навис над корзиной, и мне пришлось открыть глаза. Наш вожак мелочно тряс перед носом немного рваным покрывалом. К сожалению, надежда на нарисованную на моей морде оскорбленную невинность разрушилась в пыль. Капитан схватил мою лапу и приложил к следу на тряпке! Передо мной возникли блики суда и приговора, без смягчающих обстоятельств! Необходимо было срочно принимать меры…
***
Из дневника Полины.
С детства я впитала постулат о том, что для здоровья полезно начинать день с овсяной каши.
Поэтому утром я съедаю её и грустно смотрю, как Теодор уписывает две порции омлета и три больших тоста, густо намазанных маслом и медом.
Чтобы никто не решил, что за столом среди нас обжора, он объясняет такой аппетит нежеланием выслушивать лекции Дена по естественной истории. После этого эпатажа Акула начинает кряхтеть, мессир Грейсток улыбаться, а Ден ещё аккуратнее размазывать овсянку тонким слоем по тарелке.
— Ден, а ты не думал начать писать мемуары? — глумливо вопрошает Теодор. — Можно мне еще кофе?
— Уууууууу! — с подвыванием, докладывает снизу Рамзес— Я тут! Я голодный.
— Правда, пушистик? Мы все рады, что ты имеешь такой замечательный аппетит, но по-моему, ты съел больше всех, и должен был наесться, — говорю я.
— Ден, спорим, что за мою коллекцию кораллов можно выручить целое состояние в Роме. Ваши монахи всегда покупают всякую дрянь,— просветил Теодор глухую к его словам аудиторию. — В Нью-Дели я купил их за двадцать медяков — в Бритландии за него дадут не один фунт.
В то утро тоже всех завёл Леопард, это было его основное занятие на галеоне.
— Ух, ты! Здорово! — вдруг воскликнул он. — К нам же припрётся роммский лоцман.
Капитан отложил приборы и уставился на него.
— Послушай, Теодор,— начал он, — я не желаю влипать вновь ни в какие истории. Мы просто должны мирно пройти Республику, согласно договора. Тем более, что у нас Наследник…
— А у меня нет ни времени ни сил. И подготовить команду и корабль, а тут ещё Леопард со своей коллекцией и оборотень, с грязными лапами, — вставил Боб.
А Тео засопел и грустно уставился на Акулу.
— Я же не прошу кока жарить ноги римского лоцмана для псины,— заявил он. — У него наверняка варикозные вены. Хотя, на островах, Мак Уак решил бы, что это редкий деликатес. Но ребята, поохотившись на птеродактиля вместе с нами, станут их есть, хоть бы и в кляре.
— Я вообще-то не про вены лоцмана, а про успех предприятия и его подготовку, — наконец, возмутился Боб.
— А этот Марриолани? — высказался тут Скелет, серьезно. — Из поповских женоподобных гомиков?
— Ты спросил кто такой мессир Руиллиди Мариолани? — удивилась я. — Это же один из Высших в Триумвирате! Он же богоподобен… Он светлый…
— Не негр? — подсказал Тео.
— Так все говорят, — честно сказала я. — Но он стар. Ему пятьдесят, наверное. Он ведь отец нашего Дена.
— Я бы так не восхищался, будь он богоподобен, будь он светел и будь он мужчиной,— решительно произнес Теодор.
Все сидящие за столом заулыбались. Я явно чего-то не понимала. Но все подсознательно были напряжены и ждали неприятностей. Беспокойство тягучим маслом разлилось по галеону.
***
По вечерам фигура сплетённого хвостами дракона просыпалась под закатным бризом и впитывала капельки живительной влаги, наполненной солями самой плазмы жизни, текущей в чреве любого живого существа…
Мери рассказывала возлюбленному сказки, про высоченных юных Мелорнов. Она вспоминала своё детство.
Само солнце питало её корни, блестя алмазной крошкой на белых развалах мрамора, создавшего каменный террасный пейзаж на склонах небольших гор.
Маас от этих рассказов зеленел и, устремив в быстро чернеющую синеву неба взгляд, думал, как ему повезло, что такая красивая умная и удивительная Мери нашлась в этой Бесконечной Вечности пространства и сейчас находится рядом с ним.
Выросший на необитаемом острове, он жил в единстве с природой и воспринимал мир, как нечто сияющее и устойчивое, а жизнь, как форму, наполняющую тело разумом, мыслью, делом и словом.
Мери, наоборот, пыталась объяснить наивному Мелорну, что жизнь не должна разнеживаться, что, это череда борьбы, которая всегда следует за неприятностью. Она росла и знала — для неё жизнь — это вечный страх перед рабством…
Сейчас и другие думы волновали её.
Мери хотела бы жить так, в счастье и радости ещё долгие годы, но понимала всю тщетность своей мечты. И ещё она чувствовала в себе родившуюся новую жизнь, будущих её детей, которые уже глубоко в коре жили своей собственной, не проклюнувшейся ещё до поры сущностью.
— Ты сегодня царствуешь, о, львица, — шутил Мелорн, с некоторой опаской поглядывая на подругу.
…В этот вечер он, наконец, вырастил, то о чём мечтала его душа. Вещь, появившаяся у Мелорна, была похожа на венец, в виде венка из орхидей, созданных из тонкого зелёного золота. Головки цветков расходились в разные стороны, пересекаясь посередине, а внутри каждого цветка блестел переливаясь чистейший алмаз. Маас надел диадему ей на голову.
— Теперь смотри!
— Это мне? Но зачем?
— Я придумал её давно, ещё на острове. Впереди новые страны. Там теперь будет наша земля. Наш род. Мы не изгои. Мы Призванные.
— Я никогда не сниму этого! — улыбаясь, проговорила Мери, и прижалась к его губам.
Наконец, приблизился берег. Корабль шёл прямиком во внутреннее море. Вершина Солнцеликой горы Триумвирата была уже чётко видна. По решению совета корабля, «Морской Мозгоед» нагло обогнул Южный мыс и вошёл в залив Роммского Триумвирата.
Он гордо шёл под флагом ромлян!
Со стороны же восточной бухты, защищённой молом, выходили на перерез два сторожевых фрегата. Как выстрел в мирном небе прозвучало звонкое: «Приготовиться!». Галеон продолжал свой бег…
***
Три почтенных линдонских джентльмена сидели на втором этаже известной ресторации средней руки…
—Не дури! После восьми трупов по делу «Карты графини», меня трудно испугать твоим кулаком, разбившим твою же столешницу… И нечего строить милорда-то, перед кем, главное? Передо мной?! Я тебя последние тридцать лет знаю… Милордище! Своими руками маши перед носом у компаньона Луиса! Вот из него можно целиком вытряси юридическую душу! А Меня побереги, Коль, старый друг — лучше новых двух!
— Хватит, Джон! Давай обсудим наше дело. — Ресторатор, наконец, заговорил более мирно, но раздражение не потухло, тлея в глубине глаз.
С таким трудом и так хорошо проведённая операция рассыпалась. Известнейший в Империи сыщик Марк Борман и полковник Джон Бруно сидели тихо.
Подъехал экипаж. Хорёк Френки, не сняв плаща, вошёл в приватную столовую второго этажа. За ним, чеканя шаг, — Андре Пиктон, молодой и перспективный детектив. Хорёк передал депешу от адъютанта Древеса, Коль пробежал её глазами и сжёг в камине.
— Кто, наконец, видел герцога? Что он? Как выглядит и что говорит?
— Приказано передать, что он лично прибудет сегодня в ресторацию к восьми часам.
— Понял. Вы можете быть свободны.
— Ну, Коль, какие новости?
— Мой полковник, дела обстоят неважно, Во дворце целая буря. Герцог буквально заставил Её Величество подписать ему вердикт. Он лично решил возглавить эту абсурдную экспедицию. Весь Линдон трезвонит о массовых исчезновениях каких-то воображаемых кораблей. Рассказывают о невероятных плавающих чудовищах, караулящих суда на торговых путях. При этом в посольстве ВРТ был дан открытый приём в честь графини Грейсток, и насколько я понял, велено Высочайшим рескриптом не обращать на это внимания.
— Да, это я всё знаю, благодарю тебя за побитую молью информацию.
— В восемь я жду хмм… Герцога (вот дела!). Посмотрим, что будет дальше.
— Вот ведь, раздухарился, герой! — недовольно ворчал Луис. — Может, прямо на «Викторию», да поменять команду! Пока не поздно-то? Проще и спокойнее. Герцога, графиню — тихо по-домашнему на борт. Там и разберемся — куда и, главное, с какой целью поплывём! Судно отличное, припасов хватит.
— Хорошо! Держимся, старики! Попробуем авантюру. В столице пока тихо. Чтобы раскрыть этот заговор, надо понять его механизм!
В центральном зале «Чрева кита» было даже оживлённее, чем в воскресные дни.
В течение всей следующей недели корреспонденты, как официальных изданий, так и бульварных газетёнок, развлекали столицу побасенками о посещении герцогом ресторана средней руки и последовавшим за этим решением возглавить Великий Исследовательский Поход.
Сначала Коль позволил себе исподволь налюбоваться герцогской костлявой фигурой, ибо тот что-то писал, сидя в кресле приватного кабинета, затем Ампл пронзил трактирщика острым, как стилет, взглядом и, насмотревшись, наконец, на (вероятно) оробевшего содержателя «Чрева кита» снисходительно улыбнулся…
— Коль Вудро, не ошибаюсь?
— Да, Вы пожелали увидеть меня, мой лорд?
— Просто по пустяку, Вудро, чепуха. Посмотрите-ка на копию с гравюры… Этот документ был обнаружен в сокровищнице рода Грейсток. Может быть, вам известно откуда туда попала эта копия, и где находится оригинал?
— Я ничего не знаю про эту карту, мой господин.
— Печально, что я ошибся. Тогда я и не вправе вас больше задерживать, можете быть свободны.
Герцог вёл себя и выглядел странно, глаза его смотрели прямо, не мигая, и весь его вид говорил о некотором психическом нездоровье высокого лица. Не прошло и часа, как мистер Вудро поднялся на борт фрегата «Виктория». А владелец корабля, Министр и герцог жёг в это время секретные документы, с упорством маньяка, в особняке Главного Полицейского Управления. А его помощник, полковник Джон Бруно, кусал от бешенства тонкие губы.
В стране зрел заговор.
На следующее утро высокопоставленный чиновник из Адмиралтейства сверился со своими записями и любезно спросил, не припоминает архивариус, когда члены королевской семьи плыли неизвестно куда, на поиски неизвестно чего.
Генеральный архивариус Империи сэр Хайленд что-то припомнил из истории древних времён и даже смог указать несколько значимых имён. Потом все вежливо проговорили все положенные фразы при расставании со столь известным лицом, высказали сожаление, о том, что не смогли отбыть вместе с герцогом, и пожелали кораблю семь футов под килем.
***
Советы от Рамзеса.
Как попав под следствие и суд не пострадать.
Совет первый.
Если вас случайно застигли врасплох, когда вы наслаждались, грызя любимое покрывало вожака стаи, (вещь полезную, как для зубов, так и для носа), то вашим единственным спасением является падение на спину и громкий скулёж. Вас пальцем никто ещё не тронул, но кричать взывая к состраданию у окружающих уже надо! Болтайте всеми лапами, но не позволяйте хозяину погрызенного имущества дать вам под зад. Здесь всё зависит от ваших голосовых связок. Чем дольше будете орать, тем быстрее окружающие успокоят вожака!
Совет второй.
Как только вопли возмущённого обладателя старой никчемной тряпки станут мягче и тише, вы немедленно встаёте на все свои четыре и, крадётесь к представителям следствия и судебным заседателям.
Совет третий.
Осторожно подойдите к вожаку, и одновременно вашему судье, загляните в глаза и начните громко вздыхать
Совет четвёртый.
Представьте себе катастрофу, Вас не погладили. Чертова рука не опустилась.
Используйте своё секретное оружие!
Но в начале необходимо аргументированное пояснение: Боб, (как мой почитатель), преподнёс мне в день нашего знакомства роскошный кусок каната, настоящую коллекционную вещь. Оказалось, что его очень приятно держать в зубах, он правильного размера и приятно упруг. И если катастрофа становится неизбежной — я стремительно бегу за своим канатом.
Притащив канат, и, сев от судьи подальше, я, не выпуская его из пасти, начинаю грустно смотреть, и вид мой — самого несчастного и брошенного в мире существа — говорит: «Бейте меня! Бейте! Я буду молча страдать!».
Всегда, я, благодаря кусочку каната, бываю прощён. Есть в этом какая-то загадочная магия.
***
Даже самые умные люди умеют ошибаться. Особенно, когда они сами этого хотят. Меня хорошо учили хотеть, внушали мне это сильное желание. Хочется — это когда есть мизерная надежда. Всем нам ХОЧЕТСЯ сейчас проскользнуть мимо лазурного берега. Мне единственному не на что надеяться. Мне надо хотеть. «Морской Мозгоед» — моя первая и последняя шкатулка счастья. Первый причал, который отнёсся ко мне, как к человеку. Мне надо хотеть их спасти. В конце концов, меня и учили… Хотеть. Правда учителя, в своём рвении не учли, что у студента и ректора могут быть разные желания…
Мессир Грейсток был уверен, известие о гибели эскадры донеслось до Рома. Но флагман затонул, и передача оказалась невозможной. Отец же уверен в том, что графа арестовали, и Мелорны уже в его цепких пальцах, увенчанных огнеживущей саламандрой. Никто не ждал галеон у берегов Тиберия. Зато все ждут фрегат с громким именем «Надежда», который везёт меня…
Дальше, собрав всё своё мужество, я рассказал им правду. Свою правду. Всё остальное знала только Мери.
В завершении рассказа, я предположил, что существует циркулярное письмо из главного отдела по католическому надзору. Даже в несколько смягченном изложении моей истории , информация взбесила капитана, хотя по любому Триумвират был прав, и в глазах любого человека я выглядел преступником.
Тут я вспомнил о высланном на мои поиски фрегате и, проговорив всю ночь со своей деревянной подружкой, решил быть полезным, попытавшись спасти корабль. Другого выхода не было, и я был вынужден заняться обманом графа и своих друзей. Поэтому сейчас радовался возможности спасти всех и, наконец, сдаться властям.
Мой отец — прожжённый интриган и хитрый политик, поэтому мне и удалось убедить Станислава, что «Надежда» плывёт в Ром, чтобы вернуть беглого студента домой к любящим родственникам, а не преступника на казнь…
…Наконец, боцман просигналил на корабль, видя, что там спускают лодку. Люди с интересом, смешанным с недоверием, толпились вдоль бортов, рассматривая фрегат, подошедший к «Морскому Мозгоеду», носящему сейчас новое имя «Надежда». Тед, к моему облегчению, покинул мостик, я повернулся к мисс Полине.
Её сияющие глаза следили за мной с восторгом, но в этот момент её лицо стало испуганным, так как я был мрачен, как туча. Она поняла, что меня что то гнетёт и мило прикоснулась к моей руке дрожащими тонкими пальцами.
— Вы очень мудро поступаете, Ден, — твёрдо сказала она, — В порту вы вернётесь к нам. Мы будем ждать.
Но мне было не по себе, и слава всем богам, что Полина не поняла меня.
— Протест, поссоривший Вас с отцом, позволил нам познакомиться. Я чувствую, это судьба. Хотя и не до конца понимаю, почему Вы отклонили предложение своего отца. Мне кажется, это почетная и достойная Служба.
— Служба Триумвирату? — я не выдержал и усмехнулся.
— Миру и вере, — изменила она формулировку. — Это благородно, и совесть всегда требует, служить честно во славу божию и для людей, пусть и заблуждающихся и порочных.
Я даже не особенно понял эти её слова.
— Мне пора. Прощайте.
— Нет! Не прощайте, Ден. До свидания…
***
Дальше был обмен любезностями с капитаном. И его вытянувшееся лицо, когда он узнал, что передача Дена Руджа должна быть выполнена только в колодках. Потом меня погрузили и быстро вытащили, как ящик.
Затем, чтобы не ждать долго и мучительно, я кого-то ударил, но ошибся — не знал, насколько долго и бесперспективно можно умирать. Очень короткое время я мог удержать себя на ногах. Потом понял, что упал. Сразу несколько человек начали бить меня ногами. Они валяли меня по палубе, и я с каким-то садистским удовлетворением знал, что всё скоро закончится. Довольно странно, но я вроде бы со стороны наблюдал, как чёрный ромлянин хватает меня за волосы и, упираясь в грудную клетку, тянет, а потом с гордостью демонстрирует клок моих рыжих волос. Затем мне их начинают пихать в рот, я кашляю и задыхаюсь. Всем смешно. Мне уже совсем не больно. Наступил полдень.
Боб следит, как моют палубу, Рамзес тащит половики, Полина читает исторический роман, Тед чистит старые ружья. Наверное, мама на небесах, сейчас вспомнила обо мне, Станислав, вероятно, уже провёл корабль и принимает меры предосторожности, на случай, если я заговорю…
Они могут не волноваться. Все, что во мне, там и останется. Надеюсь, что осталось немного. У меня туман в голове и всё как во сне. Периодически на меня льют воду и потом опять бьют. Глупо столько бить. Я не чувствую ударов. Потом во мне зарождается мысль: «Почему? Почему я так долго не могу умереть? Мама,мамочка, зачем ты родила меня таким сильным?».
Наконец, бесконечный день уходит на отдых. Удары стали реже. Все устали.
И вот, из сладкой истомы сна я, выныривая, слышу нежный голос профессионального карателя Триумвирата:
— Мальчик имеет много сил. Он хорошо подготовлен.
Меня сажают на скамью, поливают водой, дают пить и, кажется, даже одевают. Потом куда-то несут или ведут. Через какое-то время до меня доходит, что мы едем. Едем в закрытом экипаже мимо мраморных палаццо Тиберия, увитых бувенгилией и плющом, мимо фонтанов и статуй. Скорее всего, это бред, я надеюсь на агонию, скорей бы. Оказывается, умирать не страшно и, скорее всего, легко. Ещё вдох и всё.
Нет. Передо мной качается грязно-салатовая стена, на ней какие-то красно-коричневые точки. Я протягиваю к ним руку, и они оставляют маленькие дорожки. Наверное, это кровь. Интересно, чья? Может, моя? Как она оказалась на стене?
Долговязый монах инквизитор приказывает мне сесть на корточки и встать десять раз, я его не понимаю. Он бьет под колени, и они сгибаются сами. Ну и сразу бы так показал, зачем говорить-то. Я падаю…
Другой предлагает воды и спрашивает насколько мне плохо, может, нужен врач?
— Где у тебя болит, сын мой?
Я не могу определить где. Наверное, у меня не болит ничего. И тут я вспоминаю про сердце. Вот, оно болит.
— У тебя его нет? — гремит в ушах.
Но я знаю точно: у меня есть сердце, и горжусь этим фактом.
Потом всё меркнет.
Не знаю когда, но кто-то волочит меня и кладёт на тюфяк.
Этот кто-то обращается к темноте:
— Мастера у нас, братья: не доживет до утра! Воды ему дай!
Откуда-то из синей дали моря и неба я слышу:
… Когда глаза устанут и плоть изгонит дух
Туда, где мрака ночи нет, на суд душа придёт
Туда, где правдою всегда заполнена среда,
Где скажут искренне тебе последнее «прости»
И на постой определят тебя в конце пути…
Я ещё не умер. Эй! Люди! Не хороните меня заживо. Мне страшно. Не хотят слышать. Моё тело лежит не движимо. Я не хочу, чтобы меня зарыли живым…
Это панихида. Самая настоящая панихида. Кого же они хоронят? Кто здесь? Только они и я. Ах да, я! Может быть, это мои похороны? Да послушайте, люди! Это недоразумение! Ведь я всё-таки не мёртвый, я живой! Видите, я смотрю на вас, разговариваю с вами! Бросьте! Не хороните меня!
Я напрягаюсь, и какой-то чужой голос шепчет:
— Пиить…
Голоса перестают петь, и я слышу:
— Смотри-ка, очнулся… Во, даёт! Лошадиный организм!
***
Лицо патера Сорнента, долговязого тощего и дотошного служаки, ступившего на борт «Надежды», выражало стремление к правоте и скорейшему завершению неприятного дела. Но показная надменность несколько уменьшилась, как только он рассмотрел ухмылки моряков и физиономию их капитана.
— Доброе утро, падре, — поприветствовал его Станислав. — Вы находитесь на борту прославленного фрегата «Надежда». Моё имя Ромул, капитан Ромул Рем.
Отец Паскаль Сорнент недобро посмотрел на представившегося. Известный капитан совсем не был похож на прямодушного вояку, обязанного арестовывать младших отпрысков Великого Клана.
— Где он? Наконец-то, я увижу гадёныша! У него надеюсь, будет возможность поважничать на виселице! — презрительно буркнул патер. — А сейчас мне нужен заморыш, или его тело. А вы направляйтесь по Высочайшему Повелению в поддержку дружественного нам фрегата «Виктория». Он прибудет в бухту через неделю. Пока швартуйтесь, отдыхайте и готовьтесь!
Капитан, сделал вид, что его поразило это новое задание, и обратился к отцу иезуиту:
— Что Вы такое говорите? Мы, не пришвартовавшись ещё, уже вновь в поход! А что будет с нашим… Ммм… Гостем корабля? Мы догадываемся, падре, как он не прав, обидел отца… Внушите мальчишке, что он сделал непростительное и как ужасно его положение, ребенок извинится и наладит отношения с семьёй…
— Но позвольте, — замялся офицер Триумвирата, — весь материк разыскивает сына, предавшего клятву. Он преступник Великого Дома. Вы что, свалились с Луны? Младший Мариолани, после сожжения его матери-ведьмы, стал еретиком, громогласно отказавшись от Веры в Святой престол! Иии… Почему на нем нет колодок?
Тед, сверху внимательно прослушавший диалог, потом, рассказывал, что его светлость сразу стал белым, а губы его сжались в тонкую сухую полоску.
— Между тем, святой отец, сообщаю вам, — громко заявил он, — я являюсь офицером флота Великого Ромского Триумвирата, а не мясником!
У отца Паскаля округлились и без того большие глаза. Лицо приобрело пурпурно-зелёный оттенок, но в толпе моряков слышались сальные шутки, и он решил не рисковать. Корсары же ещё не поняли сути…
— Я готов, — промолвил, подвинувшись на шаг, Деннис.
Падре молча смотрел на спокойно стоящего преступника, и думал, как этот проходимец обманул даже известного морехода?
— Так ты готов?! Ну-ну! — наконец, не выдержал иезуит.
Голос графа был холоден, как лёд:
— Вас скверно воспитали, падре, и это заметно. Я — капитан и посол их Святости и племянник самого Хранителя Тиары.
— Я надеюсь, что все образуется, — обратился он к Руджу.
Оперативник раздражённо махнул рукой и показал преступнику на место в пришвартованной лодке. Сам же, продолжая удивляться, поспешил откланяться и сесть следом за арестованным.
Лодка отчалила. Странный корабль, с двухголовым драконом на носу, вошёл в порт и встал для дозаправки водой и всем необходимым, с целью скорейшего продолжения маршрута. Команда на берег не сошла.
***
Двое суток спустя, после того, как Ден добровольно сдался Отцам-основателям, фрегат «Надежда» снялся с якоря и тихо вышел в море. Только самые глазастые завсегдатаи в порту, с удивлением, обратили внимание, как складные очертания фрегата изменили на фоне заходящего солнца свой вид, превратившись в бочкообразный галеон. Корабль на приличном расстоянии прошёл около десяти узлов вдоль берега и встал в дрейф в открытом море, приблизительно напротив входа в бухту Святого Тиберия.
К тому времени, когда фиолетовый сумрак южной ночи опустился над Ромским морем, к берегу напротив тюремного замка причалил баркас. Из него вышли четверо. Две фигуры отбрасывали гигантские тени, скрывая остальных.
Цепочкой, небольшой отряд поднялся по насыпи, пересёк косогор и, как-то неспешно, с уверенностью ничего не опасающихся людей, подошёл к центральным воротам замка.
В канцелярии по приему арестованных пустующей портовой тюрьмы восточного следственного управления Триумвирата шла работа. Двое за славной бутылочкой шардоне обсуждали события дня…
— Младший дознаватель отпросился у меня вчера на неделю в Тиберий. А на это время поручил мне своего арестанта. Я бы поспешил на его месте — помрёт мальчишка-то, всё-таки из властителей, отпеть бы надо.
— Вот уж беду нашли, — говорил тюремный эскулап, обладающий, вследствие своей профессии, определенной толикой вольнодумства. Господь бог наш, зная, чей он сын, проследит и не отправит парнишку в ад.
Они смеялись над этой шуткой, пока, бутылка, не опустела, и друзья не решили ложиться спать.
— До утра! — решила комендатура.
— А за ним приедут-то во сколько? — зевнув спросил тюремщик.
— Да не раньше полудня.
— Поставить караульного у этого… Тела?
— Зачем? Спать пошли. Куда он денется?
Наступила полная мёртвая тишина, свойственная погосту и тюрьмам. И вот тогда кто-то медленно приоткрыл внутреннюю дверь, и двое проникли в камеру.
На слежавшемся от времени и сырости тюфяке, в серой дымке начинающегося летнего рассвета, проникающей сквозь узкие решётки оконца, лежала мешковина в пятнах бурого цвета, под которой с трудом можно было рассмотреть неподвижное тело.
Две фигуры склонились над ним, раздался слабый стон. И, сквозь пелену забытья, Ден услышал голос Боба:
— Тихо-тихо, мальчик. Всё. Уже всё закончилось. Потерпи чуть-чуть.
***
Сидя на прохладных после ночи камнях часовой, каким-то своим третьим чувством рассмотрел со стороны лестницы силуэт.
— Эй, кто шляется? — ворчливо спросил он, не сомневаясь, что это не спится его сменщику.
— Это я, — услышал он тихий ответ Теодора по-итальянски.
— Это ты, Хуан?
— Да, это я! Но у меня совсем другое имя, — услышал он.
— Как это? — не понял монах-охранник.
— Бывает, — ответил Гризли.
Тюремщик, застигнутый врасплох, не успев издать и звука, перелетел через низкий парапет камнем упав в воду.В тяжёлой кожаной одежде, с медными бляхами, он сразу же пошёл ко дну, избавив людей Станислава от дальнейших хлопот.
— Тс!.. — прошептал Боб ожидавшим внизу людям. — Без шума, уже всё.
— Не всё, — услышали скрип тугой древесины люди.
— Не всё, — усилившийся звук повторился. — Ждааать!
Двое молча постояли в темноте ещё несколько минут, наблюдая за светлячками, роившимися над рододендронами, затем, как бы нехотя, неспешно, проскользнули на свои места в баркасе и, наконец, беглецы отчалили…
Утром жители Тиберия проснулись раньше обычного. Старый памятник искусства — портовая тюрьма восточного следственного управления Триумвирата с грохотом скатывающихся в море камней внезапно рухнула. Когда осела пыль, оказалось, что косогор и вся прибрежная зона покрыты буйной южной растительностью. От тысячелетней каменной кладки не осталось даже следа…
***
Берег родной Бритландии растаял в туманной дали. В прекрасном расположении духа Его Высочество герцог Ампл соизволил отправиться к себе в каюту, насвистывая незатейливый мотив песенки портовых грузчиков. Прислуга и моряки вздрагивали, а он, казалось, не замечая, улыбался в такт ритма стишка. Он был спокоен и уверен в себе. За время путешествия он выучит сиамское наречие. Решение посвятить занятиям ежедневно, не менее трёх часов, позволит ему свободно общаться с туземцами.
Но уже утром несносный Коль Вудро, (ботаник экспедиции), ввинчивался острым шурупом в его сознание, не давая постичь тонкости сиамских деепричастий. Он болтал, без умолку, пытаясь рассказать о каких-то мостах, пушках, чиновниках, картах и прочей неинтересной Рене мишуре. Даже умеренная грубость, которую смог позволить себе герцог в обращении с низким сословием, не отвадила болтуна.
… По утрам и вечерами к нему подходила тенью прекрасная Маргарет. И он стоял рядом с ней, любуясь её величием… Ему снились странные сны. И он делился ими с графиней. Она смотрела на него и тихо шептала:
— Ничего, все нормально, надо успеть… Успеть…
***
Иногда, день начинается с подарка — чудесного утра, когда ты бодро и весело выскакиваешь из корзины и бежишь за лучом солнца на свежий воздух!
И я решаю провести утреннюю инспекцию корабельного трюма. Там, в тиши и сумраке кладовых, всегда можно провести ревизию и нагнать ужаса на проживающих там «мадамок», любимых мной всем сердцем.
Это утро тоже началось чудесно и по началу проходило под лозунгом: «Удачной тебе охоты, Рамзес!».
Тут требуются небольшие пояснения: если в трюме шляется пират, да ещё и с бутылкой, то производимый им шум похож на шум камнепада и водопада одновременно. Естественно, в этом случае охота не начавшись будет сорвана! Поэтому только ранним утром она возможна. На рассвете не шляется никто.
Неторопливо обследуя этот непривычно тихий мир моих мечтаний, я крался по знакомому мне маршруту к загончику в самом конце трюма. В нем по утрам совершали променад мои милашки.
В сооружённом заботливыми руками загончике проживало десять нелетающих птиц. Себе я давно наметил самую толстую, неповоротливую и достаточно прожившую курицу, явно отслужившую свой яйцекладущий век. Но кура сразу взяла с места, несмотря на свои преклонные года, и полетела как пушечное ядро. Да и вся инкубаторная стая рванула вперёд быстрее аргамакского скакуна! Мои четыре лапы отставали от них всего на метра полтора, я гнал их в узкое пространство между балками трюма и ящиками. Дуры ровненько влетели, куда мне и требовалось! «Сладенькие вы мои!», — подумал я и, затормозив, облизнулся!
Всем известно, что добыча, загнанная в угол — это обед! А потому, я не торопясь вошёл в проход. Но там стоял жердеобразный, крайне не приятный объект с метлой.
Имя ему — Хьюго Пью
Он одарил меня злобным взглядом и медленно, но верно стал снимать ремень…
Намотав его на кулак, он со словами: «Ну, радость моя, ты доигрался! Иди сюда, собаченька!», — стал приближаться ко мне. Не надо быть гениальным, чтобы не понять его намерений. Поэтому я развернулся и с достоинством поспешил удалиться из коридора.
***
На море в это время года стояла отменная погода. Ночами, когда на тёмном небе появлялся Млечный Путь, и созвездия начинали свой хоровод, Мелорны, прижавшись друг к другу телами, о чём-то вели свои беседы…
С рассветом на востоке появилась нежно-персиковая полоса, означающая скорый восход, и Рамзес, потягиваясь, выходил на полуют, встречая новый день…
Ден проснулся ещё до того, как солнечный диск окончательно залил мир светом, и теперь парень обозревал свою каюту в полубессознательном сомнении.
Ден лежал и думал, что, вероятно, бредит, или спит. И что ему ни в коем случае нельзя просыпаться.
Тем не менее, ему стало интересно… Он повернул голову туда, где в прошлой счастливой жизни стоял его стол. Стол стоял на месте…. За столом, положив на него голову, спал Теодор. И храпел. Вот и его шкаф, в котором вместо одежды лежали такие важные предметы, как маленькая рогатка, большое увеличительное стекло, пучок красивых перьев с острова, там же стояла большая иллюстрированная энциклопедия, купленная им самим в Нью-Дели на все скопленные деньги.
«Замечательный сон», — подумал юноша.
В этот момент Теодор всхрапнул как-то особенно руладисто, Ден вздрогнул, и затаившаяся до поры боль пронзила его. От неожиданности парень застонал и попытался перевернуться. Боль накатила ещё раз, и захотелось сразу кричать и выпить воды…
Проснулся и подскочил Теодор.
— Денчик, ты меня слышишь? Что, что ты хочешь? Сейчас … На… Осторожно… Погоди, я помогу… Ну ты, засранец! Станислав тебя убьёт, когда поправишься! Зачем всех обманул-то! Зараза! Хорошо, что ты просыпаться стал. А то три дня, всё спишь и спишь… Вчера устроили совет! Идём домой! Мери-то наша… Ждёт маленьких Маасов… Хе-хе…
Из совершенно гладко обструганной доски, невесть как, выросла женская рука и с не девичьей силой дала щелбан сплетнику по затылку.
— За что? — возмутился Леопард!
Ладонь сжалась в кулачок, и рука исчезла.
— Ты, очнулся, мальчик? — прошелестела Дева, — как же ты нас всех испугал…
Деннис закрыл глаза и, в первый раз после страшной смерти матери, беззвучно заплакал. Незаметная слеза скатилась по скуле и спряталась в подушку. Когда в каюту вошли Боб и Станислав, парень уже опять спал. Он поправлялся. Его ждали родные…
***
Великолепный фрегат, носящий имя «Виктория», был классическим произведением искусства, такие суда сооружались на верфях Гилландии. Его формы полностью характеризовали его содержание. Четкость и красота линий, свойственная людям высокой крови, классически сочетаемая с богатством и простотой внутренней отделки, практически ставили подпись росчерком корабелов, кем являлся хозяин этого корабля.
Комфортные каюты, больше напоминающие покои, были полны солнечного света, который лился через втрое увеличенные и основательно укреплённые металлическими резными переборками окна. Простая форма кровати выдавала пергамскую березу, а драпировка радовала арабской золотой вязью.
Герцог Ампл, владелец фрегата, так странно и неожиданно покинувший свой пост руководителя ГПУ, прогуливаясь утром по палубе, отметил, что небо уже не так безоблачно.
После их выхода из внутреннего моря в открытый океан погода стала менее устойчива. Видневшиеся ещё вчера гористые берега Триумвирата к утру истаяли в синем мареве океана.
— Похоже на нас надвигается шквал, мы были вынуждены уйти от берегов, — сказал герцогу стоящий на корме Коль Вудро, которого по прихоти Его Высочества все называли профессором-энтомологом
— В такое время года мы вряд ли быстро доберёмся до Нью-Дели.
Энтомолог не обманулся в своих предположениях. Уже после двух часов, с востока пришёл шторм. Всю ночь корабль боролся с непогодой и только к утру, слегка потрёпанный бурей, вернулся к берегам, чтобы проплыть мимо портового мола, живописно созданного самой природой, слегка подправленного людьми. Пройдя дикий сад из переплетений буйно растущей зелени и отметив исчезновение огромного каменного форта, корабль, вошёл в гавань Тиберия — одного из самых старых и известных городов Ромского Триумвирата. Тысячелетний город блистал старой и современной архитектурой — площадями, палаццо и соборами, в которых хранились останки Великих корабелов.
Очень быстро от белого мола к «Виктории» направилась барка, в которой важно сидел иезуит в фирменной серой сутане военного чиновника высокого ранга.
***
… Прошло три недели с того момента, как «Виктория» вышла из территориальных вод Бритландии. Герцогу всё чаще снились странные сны, а путешествующие с ним учёные мужи всё сильнее напоминали каких-то неуловимо знакомых ему людей.
Прекрасная Маргарет стала реже встречаться с ним, и сегодня, проснувшись, герцог впервые за последний месяц, осознал, что всё вокруг него не сон. А его сны — это его собственная память и мысли. Чертыхнувшись, полураздетым, он выскочил из каюты. Корабль стоял в порту. Леди Маргарет на причале торопливо садилась в открытую коляску…
Самолюбие герцога пострадало невероятно. Кровавая рана, нанесённая кинжалом интриганки, не давала ему покоя, и в тот же вечер в кают компании разгорелся спор.
— Господа, — начал, наконец, осознавший себя, милорд Ампл, — я сильно виноват перед вскормившей меня Империей и Её Величеством…
Но, посмотрев на кислое лицо полковника и повисшее тучей молчание вокруг себя, он споткнулся и скомкав речь, закончил:
— На повестке дня два вопроса: за чем меня тащила с собой леди Маргарита, и куда она направляется; вторым же вопросом, нам необходимо решить — плывем ли мы вперёд, или возвращаемся, так и не приоткрыв завесу этой тайны.
***
Я скромно ждал завтрака, даже не подозревая, какая дождевая туча нависла над моей бедной головой, и каким ливнем выльется на меня месть противного куролюба.
Страшное подозрение впервые закралось под шкуру лишь в тот момент, когда на пороге нашей с Полиной каюты, тощей, кривоватой тенью, возник сам Хьюго Пью. Оказалось, он явился поговорить с Моей Соседкой.
Полина мило и приветливо отворила дверь, пригласив войти наглеца, состоящего из куриного навоза, соломы и корабельной грязи. Я очень тактично, ибо не красиво мешать разговору двоих, вклиниваясь третьим в беседу, залез под кровать.
Но речи у нашего порога было слышно даже в кубрике. Голосом трезвенника, не употребляющего даже кефир, Хьюго начал вопить о невосполнимой утрате, которая постигла галеон поутру. Лучшая представительница птичьего населения обитаемого мира, честнейшая и чистейшая пташка, вскормленная его загрубелыми руками, сегодня окончила свои дни в результате сердечного приступа. Этот бриллиант курятника, ласковая труженица, снёсшая не один десяток яиц, погибла.
Пью всхлипнул, опустил глаза под кровать и попросил стакан воды, после чего замолчал, дав почувствовать, (мне и Полли), всю глубину постигшей всех утраты.
Выждав полагающуюся случаю паузу, он, пригласив Боба в свидетели, утёр слезу и перешёл к делу.
— Эта птица — изумруд курятника, — объявил он, — ушла от нас, спасаясь бегством от безжалостных челюстей кровожадного монстра, промышлявшего поутру в трюме.
Полина некоторое время осмысливала его речь, а затем потребовала у Хьюго, (мне показалось, что он давится от смеха, зараза), объективных доказательств.
— В конце концов, — сказала она, — на нашем корабле проживает двадцать человек, и многие из них имеют подмоченную репутацию.
— Да я своими собственными глазами! — зашёлся от возмущения тощий куролюб, — Я всё видел сам!
В результате проникновенной речи Хьюго доврался до того, что громогласно объявил, будто во рту у меня было полно куриных перьев. Видимо, на шею я повязал салфетку и в лапах держал столовые приборы. Но ему верили! Боб, принёс вина, и между сочувственными охами не забывал ещё подливать в стаканы. Но результат был ужасающим. Меня лишили законного завтрака!
Станислав уверенно шёл на север, в сторону Вест-Индии, рассчитывая, что прибудет в Линдон не позднее, чем через два с половиной месяца.
Ветер спокойно дул в сторону дома, и «Морской Мозгоед» в течение двух недель уверенно шёл, направляя бушприт к берегам туманной Бритландии. Море было пустынно, люди за всё это время не увидели ни одного паруса.
Ранним утром третьего понедельника галеон попал в полосу тумана, видимость стала нулевой. Команда устала от однообразия, все были порядком вымотаны, озабочены и раздосадованы. Всем хотелось нормальной еды и воды, да смыть с себя, наконец, соль.
На основании сделанных Деном записей, корабль шёл где-то рядом с Вест-Индийской территорией, лежавшей примерно в сорока морских лье к востоку от него по правому борту. На счастье флибустьеров, туман быстро рассеялся, на горизонте увидели зубья Скалистых гор, пока ещё напоминающих едва заметный частокол облаков. Серовато-голубые вершины будто повисли над тёмно-синей водой глубокого океана. Галеон быстро шёл по ветру, и до команды стал доноситься какой-то гул.
— Пууушки, мальчиики! — прошелестела вездесущим и всепроникающим голосом Мери.
— Пушки? — одновременно с ней крикнул Теодор, стоящий со Станиславом на мостике. Капитан лишь кивнул.
— Это около Нью-Дели, — прикинул Леопард.
— Пушки рядом с Нью-Дели… — только и произнёс Станислав. — Возможно, генерал Орильи вступил с кем-то в битву. Интересно, кем надо быть, чтобы напасть на безупречно вооружённый форт. В любом случае, нам туда. Передай Дену.
Ориентируясь на гул канонады, которая была слышна всё чётче и яснее, они преодолели ещё несколько миль. Совсем скоро все рассмотрели пылающий корабль, и на нём вымпел с крестом святого Николая.
— Корабль Её Величества! — закричал Ден.
Подойдя поближе к разбитому и гибнущему кораблю, авантюристы рассмотрели зыбкие очертания ещё двух высоких судов, явно принадлежавших Триумвирату, быстро уходящих в сторону Вест-Индии. Галеон поспешил подойти поближе к терпящим бедствие и подобрать испуганных людей с четырёх перегруженных и подтопленных шлюпок, которые покачивались на волнах, готовые пойти ко дну в любой момент.
Когда, первая лодка смогла пристать к круглому боку «Морского Мозгоеда» на палубу поднялся, достаточно полный человек, одетый в прекрасный бордовый, расшитый золотой и серебряной нитью, бархатный камзол. Ухоженные бакенбарды, явный предмет гордости, окаймляли белое, не загоревшее и лоснящееся лицо, выражавшее , то ли испуг, то ли обиду от всего произошедшего с ним. Следом на палубе очутился второй, тоже упитанный муж со слегка обветренным лицом. Оно имело два подбородка. На человеке тоже был дорогой костюм, правда без такой помпезности.
Эти двое господ, вошли в кают- кампанию и внимательно осмотрели её, пока боцман докладывал о спасении тридцати пяти человек. Станислав встал.
— Господа, позвольте представиться. Капитан корабля. Я не тревожу Вас вопросами. Тем не менее обязан поинтересоваться куда вы следовали, и где вас высадить? Ближайший порт Нью-Дели.
— В Нью-Дели? — синий камзол свирепо огляделся, а затем резко сообщил Эль Грейстоку, что не далее, как вчера они уже были там, но губернатора не нашли.
Станислав не стал спорить, но вынужденно произнёс:
— Градоначальник, вероятно, решил осмотреть подотчётные ему территории?
— Да нет! — грубовато пресёк размышления спасённый.
— Губернатору сообщили, что в его водах может находиться пиратский корабль с награбленными у Британдской короны сокровищами, готовящийся к нападению на форт. Опознать его можно по морской деве на носу корабля. Он отправился за дополнительными силами в Сиам, намереваясь стянуть их к Нью-Дели.
— О, а это возможно? Один корабль, да ещё и гружёный сокровищами, может напасть на форт, защищающий прииски и выйти победителем из-под дула 600 орудий?!
— Я так и подумал. Эта несколько сомнительная информация была сообщена мне полковником Милвертоном, который распоряжается в форте, пока нет второго болвана.
— Нужно быть странным, или мёртвым губернатором, чтобы бросать форт сейчас! — уверенно сказал Станислав.
— Но это не всё! — добавил продолжающий игнорировать правила хорошего тона человек. Видимо, он совсем не собирался представляться. — Болван куда-то увёл эскадру, оставив форт и город на растерзание любому. Поведение генерал-губернатора преступно!
— Кстати, что там у Вас-то, на носу галеона?
— У нас, господин Никто, фигура двуглавого морского дракона, с крыльями и хвостом, извольте рассмотреть! Хотя, скорее всего, вам придётся разглядывать эту скульптуру со стороны и из шлюпки. Потрудитесь представиться, — уже раздраженно и, слегка повысив голос, сообщил капитан.
Улыбка с лица толстяка мгновенно исчезла.
— Извините, — несколько резко бросил он, — Маркиз Виллигби Джон Гарвей, к Вашим услугам. Официальный представитель Её Величества по внешним делам в Вест-Индии. И мой секретарь виконт Серж Невтон Младший.
— Лорд Грейсток, к Вашим услугам, — коротко бросил фразу Станислав.
Спасённые встали и низко поклонились.
Через некоторое время, уже за чашкой кофе и в более спокойных тонах, разговор продолжился.
— Этот мерзавец губернатор головой поплатится, если форт захватят! — рычал маркиз — Какие-то розыски корабля с фантастическими размерами награбленного. Скорее всего распространение таких слухов — это результат предательства! А он, переметнувшись на сторону святош, самостоятельно обобрал наши мифриловые рудники!
Капитан Станислав в глубине души согласился с этим и, вызвав Теодора, дал распоряжение держать курс на Нью-Дели.
— Надо быстро попасть туда. Мы должны выяснить, что там произошло. Как минимум, два линейных фрегата римлян направляются в форт.
— Но как? Как мы с этим разберёмся? С одним кораблем не достаточно сил! — подумал вслух его светлость, маркиз. — Каждый из кораблей Триумвирата, если они уже бороздят эти воды, по водоизмещению не уступит «Мозгоеду», да и вообще, легко справится с вашим неповоротливым галеоном.
— Сравнятся по количеству пушек? Да. И только лишь. — Улыбаясь, сказал Грейсток.
Оба представителя столичной власти странно посмотрели на капитана.
— Но они все против вас, — тихо и настороженно продолжал его светлость.
— Это невозможно! Конечно, кораблевождение — очень важное дело, но оружие, порох и пушки имеют решающее значение.
— Возможно, — не согласился Станислав, — в мире существуют чудеса и не менее странные обстоятельства.
— Так, мы идём в Нью-Дели, встречаем там корабли Триумвирата и оказываемся прослойкой между ними и береговой артиллерией. Ну, а что это нам даст? — спросил Виллигби.
— Зачем же прослойкой? Скорее корабли Триумвирата окажутся начинкой в пироге! Форт в Нью-Дели ежегодно передаёт короне ценностей на сумму около пятидесяти миллионов фунтов. И он давно бы был разрушен, не будь у него прочных стен. Мы не знаем, куда пропал генерал Орильи. Но безопасность крепости может быть обеспечена только надёжным его руководством. Нам надо поторопиться, господа. Форт может быть сдан Триумвирату. Скорее всего, имеют место заговор и измена Её Величеству. — Закончил проникновенную речь лорд Грейсток. — Итак, Господа, вы с нами?
— И всё же, как вы сможете победить? — вопрошал виконт Невтон.
Капитан не стал объяснять, что выхода нет, а команде необходима вода и еда, поэтому либо бой и форт, либо голод и смерть.
— Пойдёмте на палубу, попробуем этот гамбит.
***
Усталое солнце решило закончить свой дневной путь. На галеоне медленно и печально, поскрипывая лебёдкой, поднимался на самую вершину мачты скорбный лик Святителя Николая. Корабль обозначил своё место, и с этого момента все приказы графа Грейстока равнялись личным приказам Её Величества. С гулом, похожим на пушечные выстрелы, паруса наполнялись ветром — это корабль, с двуглавым драконом на носу, ложился на курс, собираясь сближаться с неприятелем.
К шести утра они подошли к Нью-Дели. С «Морского Мозгоеда» хорошо просматривался форт.
Появился трубач, и стоящий с ним рядом Теодор громко крикнул:
— Эй, труби громче, с песней жить веселее!
Глубокое, синее со сна, море масляно расступалось перед рассекавшим его кораблём. Наконец, открылась бездна Вест-Индского пролива с четырьмя линейными кораблями…
— Мдя… — только и произнёс Боб, рассмотрев размеры головного корабля Римского Триумвирата. Со всех бортов эскадры на них сонно смотрели чёрные жерла пушек.
— Эй, Скелет! А тащи-ка ты рому! — бахвально крикнул Теодор, подзадоривая сам себя и всю команду.
На флагмане «Реал Папа» стал виден неторопливо гуляющий адмирал Виталио Маурицио, в невообразимо жёлтом камзоле и алых бархатных штанах. В утреннем прозрачном воздухе он стал демонстративно сплёвывать за борт… Корабли сближались. У обученных ромских бомбардиров нервы всегда были как тугие пеньковые канаты: первый залп был дан на расстоянии менее трёхсот метров. Но команда «Мозгоеда» лишь услышала:
— Ромским шакалам не отвечать!
В сияющем прозрачном воздухе, на фоне зеркально-небесного моря, корабль медленно заходил в узкое горло пролива между двумя скалистыми берегами. Перед ним открывался вид на каменный, считающийся неприступным форт, на башне которого реял белый флаг поражения. В огромном пространстве лагуны медленно разворачивали пушки в сторону входящего галеона корабли.
Но, сливаясь с водой и небом, за ослепительно белым галеоном, шёл второй, третий, четвёртый, пятый… Создавалось впечатление огромного бесконечного моста, анфилады небесных галеонов.
Наконец, «Мозгоед» номер один подошёл на расстояние ружейного выстрела и, содрогнувшись своим телом, извергнул пламя. С мерзким свистом, взбивая облака дыма над чёрной тягучей жидкостью, снаряды кучно впились в деревянную обшивку линейного корабля. В ответ вся эскадра начала прицельный огонь, по шести, семи… Нет, восьми галеонам сразу. На «Мозгоеде» лопнул трос, и разорванные снасти со скоростью нападающей анаконды, свиваясь, упали на палубу…
Станислав не пошевелился.
— Мы уже горим? — невозмутимо вопрошал маркиз Виллигби…
— Нет и даже не тонем, — отвечал капитан…
Палуба галеона при каждом попадании вздрагивала всем телом живого чувствующего существа и, с каждым ответным залпом, выдыхала из преисподней батарейных деков угарные газы. Там внутри этого организма шла весёлая работа. Всем дьяволам преисподней Вельзевул не порекомендовал бы туда соваться. В аду дышалось легче…
Вытащив из ножен шпагу и стуча ей по сапогам, как тростью, Станислав неторопливо пересекал по периметру палубу, будто гуляя по дорожкам своего имения. Прислушивался к шипению Мааса и вздрагиванию Мери. Наблюдал дым, вырывавшийся из трюма корабля и уточнял курс.
Жёлтый камзол с «Реал Папа» стал при этом быстрее перемещаться, и Стасу скоро наскучило его весёлое мельтешение. А Теодор бодро целился в командора, но расстояние не позволяло совершить пистолетный выстрел.
— Вот дьявол! — бубнил он…
Благодаря почти утихшему ветру галеон несло по морскому течению прямо на «Реал Папа».
Паруса обоих морских монстров тлели. Корабли столкнулись!
Разгорелась дикая бойня — драка на кулаках, ножах, кто чем мог…
— Класс! — веселился Леопард и, поправив бандану, вклинился в самую гущу драки…
Раздирающий душу скрип и треск повис над головами, это на палубу свалилась тлеющая мачта с «Реал Папа». Трубач громко выводил свои рулады. С корабля святош вторая мачта бодро ушла в наклон и, наконец, легла поперёк палубы «Мозгоеда». Огромный великан с шипением поднял её одной рукой и перекинул обратно. Разлетающиеся щепки со скоростью пуль врезались в ромлян.
— Господи, пронеси! — это орал Джейкоб Скелет.
Господь-бог решил правильно: огонь бешеной лисицей метнулся к пороховым люкам «Реал Папа», огненный жар приблизился к оружейным складам, и «Морской Мозгоед», как трусливая девица, не спрося мнения капитана, по собственной воле, со скрипящим визгом, прихватив огромным, невесть откуда взявшимся черпаком, свою команду, отпрыгнул на десять метров в бок… «Реал папа» вдруг расширился, как надутый мыльный пузырь, и затем куда-то исчез… Ден Рудж полетел над морем, раскинув руки, словно птица крылья, в этом удивительном полёте перед ним открылась вся картина Вест-Индской битвы. Линейные корабли стреляли в облака и друг друга…. Наконец, Ден начал пикировать, и картина, наблюдаемая им с высоты разом исчезла, а вода сомкнулась, шкипер рассмотрел деревянную женскую руку ловко схватившую его поперёк. Рудж смог только открыть обожженные губы:
— Машка, отпусти! Ребра…
— Лучше рёбра, чем голова…
Виталио Маурицио тоже пережил кульбит. Вынырнув, он быстро оценил где берег и стремительно грёб руками в сторону земли…
Наконец, все стихло.
Выпив ещё рома, Теодор одобрительно хлопнул Скелета по плечу. Станислав приказал ставить галеон левым боком, запирая этим маневром остатки кораблей Триумвирата в Индской бухте.
Ден позже записал в воспоминаниях: «Всё, что осталось от флота Триумвирата — чёрный жирный слой копоти на утро за бортом… В одну лишь ночь, один странный галеон (на миг превратившийся в эскадру), уничтожил весь ромский флот!».
***
В первый день весны на бостонской стоянке торговых судов ударом колокола оповестили портовых чиновников о прибытии очередного корабля. Весна ознаменовала свой приход выпавшим за ночь снегом, а влажный ледяной ветер продолжал гнать с моря новые тяжёлые тучи.
Высадиться в такую погоду было сложно. Даже у причала закрытой гавани ощущалась сильная качка, и шлюпки долго мотало. Но, несмотря на сильную боковую волну и долгую борьбу с ней, люди приблизились к пирсу.
Из первой шлюпки, с трудом перевалившись, и, почти упав на скользкий асфальт, вылез мореплаватель в дорогом кашемировом пальто, расшитом чёрной толстой шёлковой нитью. Из-под не менее дорогой шляпы торчали растрепавшиеся волосы, прикрывающие высокий лоб джентльмена.
Несмотря на солидный вид, он внимательно следил за своими кожаными дорожными баулами, обшитыми дополнительными ремнями. Они были закреплены на дне шлюпа так надёжно, что даже в случае переворота лодки, остались бы невредимыми. На них сидели два матроса. Группа карабинеров ожидала невдалеке на пирсе. А рядом, сунув руки в карманы, расслабленно перемещались еще двое, которые наблюдали за стоящими карабинерами. Наконец, когда гребцы смогли не без труда пристать к пирсу, эта парочка уселась на штабель из рядом стоящих ящиков: один лицом к морю, второй к порту. Так они продолжили наблюдение, но уже сидя.
Как только последний мешок оказался на берегу, к таможенным служкам, отделившись от карабинеров, подошли двое и, упомянув имя лорда Ампла, споро собрали багаж, удалившись в сторону полицейских экипажей. Следом, слегка покачиваясь после долгого нахождения в море, шли дорого одетый джентльмен и его люди.
На зевак, демонстративно сидящих на штабеле, какие то не расслышанные никем от ветра слова путешественника оказали магическое действие.
И они быстро поймав коляску, тоже последовали за полицейским экипажем. Свернув с Морского проспекта на соседнюю неприметную улицу, извозчик остановился перед большим четырёхэтажным особняком, который был известен всему Линдону. Над величественной лепниной подъездной арки красовалась бронзовая бляха с чеканным изображением очень бурного моря и кашалота в императорской короне, а также меч и весы.
Проводив груз, двое бездельников неспеша проехали дальше и вскоре остановились у ресторации средней руки.
Холод ранней весны смешивался в ней с теплом запахов кухни, а немытая с осени хрустальная люстра давала больше тени, чем света.
За дорогой дубовой стойкой, среди хрустальных фужеров, тарелок с закусками, пузатых бутылок и серого столового серебра стоял сам хозяин.
Короткие рукава его белоснежной куртки демонстрировали посетителям мощные руки с пудовыми, как гири, кулаками. На груди тускло поблескивала на свету бляха с изображением такого же кашалота, как тот, что гордо смотрел на столицу со стены соседнего здания. Короткая ухоженная чёрная борода украшала уверенное лицо, ещё более утяжеляя квадратный подбородок. Выражение, и даже цвет, казалось бы, больших глаз, было невозможно определить из-под полуприкрытых век.
Девять лет прошло, как известнейший в узких кругах боцман Коль Вудро приобрёл старый трактир. Обанкротившееся заведение не приносило никакого дохода, но у Вудро трактир превратился в ресторанчик и через небольшое время «Чрево кита» стало часто посещаемым местом в Линдоне. Столичные маклеры узнавали здесь расписание кораблей, а купцы прикидывали цены на товары не только в Империи, но и в удаленных уголках обитаемого мира. Капитаны вербовали экипажи с гарантией, а судовладельцы подыскивали капитанов с опытом.
В шикарных гостиных второго яруса, готовили и подавали совсем другие повара и официанты — там совершались крупные сделки. Иногда с линдонской биржи данные первыми озвучивались здесь, а не в Сити. Нередко странные совещания продолжались и ночью, и днём. В двухстах метрах от Главного Полицейского Управления находился его небольшой филиал, и опасная криминальная зона города, одновременно!
Сегодня Коль Вудро сам вышел из-за стойки и протянул руку двум малым, проследившим за доставкой груза. Выслушав их, и, вручив каждому по гинее за молчание он где-то часа через два поднялся наверх.
Там его ждал… Незнакомец в дорогом пальто, прибывший с мешками утром!
— Рад встрече, Марк, — обнял старого знакомого ресторатор. — Здесь в Линдоне отвратительно неспокойно с той поры, как Станислав уволок своё дерево в неизвестность. Герцогскому раздражению нет предела: он велел мне взять под наблюдение всех приезжающих! Представь, теперь у меня фактически второе сыскное агенство! Больше десятка только полевых агентов. А сегодня, еще не рассвело, меня позвал господин Бруно.
— Полковник Бруно? Начальник тайной канцелярии при сэре Ампле? Разве полковник уже в Бультоне? Я должен с ним встретиться завтра.
— Прибыл, с двумя офицерами. Ловят очередную шуструю саламандру.
— Вчера Бустон был перевёрнут практически весь. Полковник Джон Бруно взялся изловить очередного святошу. Я добавил им Луиса и мою лучшую ищейку — Хорька Френка.
— Хм, лучшего шулера Линдона? А … как же! Помню.
— Но монах испарился из предместья и, вероятно, из Линдона тоже… Не поверишь, но он выискивал Леопарда Гризли. Ну кто из нас мог догадаться, что карта была у сосунка? Теодор-то отправился следом за Грейстоком, и кто знает, найдём ли мы теперь след в этой таинственной истории с картой…
— Что ж, в добрый час судьба решит за нас! Как поживает его леди?
— Она мертва. Только такой слепец, как Станислав, мог доверить её своей мачехе…
— Как же она разделалась с девушкой?
— Это тёмная история. По слухам, Станислав ушёл к Бхенину, будучи уверенным в смерти Анны и ребёнка. Но леди выжила, и её привёз из монастыря их старый слуга-негр. Она тихо проводила время в поместье, не выезжая в свет. И вот, буквально неделю назад, Анну нашли с проломленной головой, в собственном будуаре… По разноречивым слухам, леди убили всё из-за той же карты…
— А графиня?
— О, великолепная леди Маргарет, как всегда, ничего не слышала! Я наблюдаю за ней и собираю все сведения за последние четыре года. Удалось купить адвокатского кучера и старшего клерка конторы, с которой она ведёт дела. И ничего! Наша леди — сама чистота! Но свою саламандру она хранит в сейфе, и говорливая горничная Камилла клятвенно сообщила об этом нашему агенту Андре.
Рассказав об этом Вудро важно пошёл вниз, предоставив своему другу отдых.
***
Нью-Дели — это ворота: из Вест-Индии, отсюда можно добраться в таинственный Бхенин и в богатый шёлком Сиам. Через этот перекрёсток дорог идут пути во все закоулки мира. Говорят, что сюда приходят караваны из страны Эльдорадо, что лежит за далёкой Голкондой…
Через странный шумный город, населённый людьми разных национальностей и вероисповедания, проходит тракт с Запада на Восток. Именно здесь пересекаются, соприкасаясь между собой, интересы индустриального века и магия таинственных столетий.
Повинуясь грозной силе пороха и пушек, форт открыл свои ворота и притих. Но вечный город, не боящийся перемен, обращать внимание на эту суету людского муравейника даже не собирался.
Подходя к площади с бронзовым львом, держащим в лапах огромную клубнику, Станислав, и его гости с несколькими моряками охраны быстро были окружены тысячной толпой.
Здесь кричали и толкались купцы со всего мира. Очень много было бритландцев, фиренцев и гальтонцев; свободно шествовали пираты, разбойники и воры, святые и грешники, монахи всех религиозных конфессий, даже туземцы. В толпе сновали и степенно передвигались индцы, арабы, сиамцы, попадались оборотни и их рабы, негры, множество других особей рода человеческого и не очень человеческого, которые каждый день прибывали в Индскую бухту — одни, чтобы с толком продать, или купить, другие, просто потолкаться.
Часть команды осталась в порту у доков, часть, (в их числе Леопард и Рудж), занялась ревизией в форте, и вместе с трясущимся от ужаса начальником порта, нырнула обследовать бездну складов, принадлежащих Бритландской Империи.
Сдавшихся в плен ромлян было такое количество, что их, с трудом переписав, определили на постой по казармам форта. Никому не улыбалось бесплатно кормить и содержать эту ораву испуганных, грязных, оборванных и раненых людей. За чей счёт их предстояло переправить в Бритландию — никто не задумывался. Но предприимчивые торговцы уже подходили к Бобу с прозрачными намеками о цене живого товара.
В этот утренний час лорда Грейстока вела по жарким улицам Нового Вавилона необходимость задать несколько вопросов полковнику Милвертону — вежливому помощнику губернатора Нью-Дели, в своём лице видящего власть и торговую Вест-Индскую компанию, (в отсутствие губернатора).
В новом поместье, уютно спрятанном среди апельсиновых деревьев и розмарина, ещё пахнущем свежеструганной сосной, с зелёными рамами окон и дверями того же цвета, полковник — худой до болезненности, типичный англ, пытался оказать дикарю капитану церемонно-вежливый приём.
До момента входа в гавань ОДНОГО корабля, полковник не сомневался в прибытии эскадры. Но увидев только «Морского Мозгоеда», он, истерически громко отсмеявшись, решил, что, вероятнее всего, имеет дело с кучкой убежавшего от правосудия клейменого мяса. Разгромленные линейные корабли Восточного Роммского Флота, казалось, не волновали его взор. Меж тем их остатки продолжали догорать, освещая залив даже в свете яркого утра.
Шагнув из удушающей жары в прохладу просторной комнаты, капитан и сопровождавшие его лица, в первый миг ослепли и лишь через некоторое время смогли посмотреть вокруг.
Заместитель Губернатора, вежливо предложил им сесть и приготовился выслушать…
***
Пока Станислав разбирался с начальством, Теодор решил заняться случайно свалившимся на них хозяйством…
Сразу за фортом расстилался субтропический лес, уходящий от города на холмы и, превращающийся там в непролазную чащу. Рядом река несла с гор свой чистый и не успевший нагреться поток в широкий залив. На обрыве, при впадении реки в море и возник — гигантский каменный форт.
У реки показалась небольшая кавалькада всадников. Две лошади тащили повозку… Через некоторое время, один из всадников, по своему виду земледелец, отделился от группы, и подехал к холму.
— Ваши солдаты, господин, — обратился к нему всадник, — не примут ли у нас тела?
— А кого везёте? — просто из любопытства спросил Гризли, рассматривая замечательного скакуна под седлом.
— Так губернатора ж с семьёй — потонули, горемычные. И чего его понесло на лодке-то кататься? Вы уж не откажите, разберитесь сами. У брода течение всех на пятый день и вынесло. Смердят…
Пока принимали телегу с грузом, пока Теодор искал врача из форта, чтобы сдать тела, пока сообщали Станиславу — приблизился полдень…
Маркиз Виллигби, как официальный представитель Её Величества по внешним делам на Востоке, имел огромные полномочия. Привыкший к удобствам и светской столичной жизни, он желал быстрее осмотреть, как соблюдается порядок, установленный Империей в восточных колониях и, честно выполнив на этом свою миссию, вернуться домой.
— А из-за утонувшего невесть как идиота, — жаловался он Станиславу, — я должен задержаться!
— Да? — удивился граф. — Но почему этот болван должен вас задерживать?
— Надо заменить его. После всего, что произошло сомнительному заму не место в кресле губернатора. Но на кого его поменять? Где найти такого самоубийцу….
— Ага! Но зачем вам задерживать себя? Вы имеете такого человека. Это же ваш секретарь — виконт Серж Невтон младший. Для него не надо особых инструкций. Он в курсе Ваших дел и вполне может временно заменить постоянного губернатора.
— Да? Я думал об этом… И почему нет? В принципе, он подходит. А согласие, я могу и не спрашивать! В конце концов, это жизненная необходимость.
Маркиз тут же сообщил о своём решении, господину Невтону, а тот остался стоять с открытым ртом… Ни о чём подобном он никогда даже и не помышлял. Поэтому, минут через сорок он подошёл к маркизу и, робко дотронувшись до рукава своего шефа, попросил отставки с такого высокого места.
— Что это ещё за новости?! — тут же взъярился Виллигби.
— Вы немедленно займётесь исполнением своих обязанностей!
— Нет, маркиз, есть и другие причины. Я мечтал поехать домой. Я соскучился по зелёным улочкам Линдона… — он вздохнул, — Я боюсь оставаться здесь один…
— Это приказ! — подумав о перспективе остаться самому, вновь вспылил маркиз.
Почти визжащий голос маркиза слышали все. А он уверенно распекал виконта за колебания к открывшейся перед ним сказочной перспективе карьерного роста. У Станислава разболелась голова. Он хотел, как можно скорее, убраться из этого города и уйти на морской простор от дрязгов, страхов и интриг.
Наконец, вопрос был решён, и в присутствии солдат и бледного коменданта форта были подписаны все соответствующие документы, скреплённые именной печатью маркиза.
После чего, все отправились в дом губернатора, дабы навести, наконец, надлежащий порядок и арестовать предателя.
Заместитель губернатора сидел за столом, чувствуя себя полноправным хозяином, и готовился выслушать проникновенную речь просителей…
Неловкое молчание затягивалось.
Наконец, окончательно разозленный ситуацией, виконт встал.
— Вы, кажется, некий Милвертон! — сказал он. — Вот Вам мой письменный приказ о вашем аресте.
Полковник уставился на маркиза, как на прокаженного:
— Что?! Проклятье!.. Кого? Арестовать меня?!
— Вы сняты с должности и арестованы за предательство и измену Её Величеству. Вашу шпагу! Вас отдадут под суд!
— Да кто вы такие?!
— Я — маркиз Виллигби. Депеша о моем прибытии пришла три месяца назад.
С холёного лица полковника тут же исчезли следы раздражения. Оно просто вытянулось и приобрело цвет слоновой кости.
— Но, милорд… — начал он.
— Вы арестованы за измену, — маркиз махнул рукой виконту.
Внезапно, когда арестованный проходил мимо, лицо его перекосилось от ярости, и, выхватив из рукава кинжал, он, без замаха, попытался вонзить его в грудь Виллигби. Станислав успел перехватить движение, а стальная хватка заставила оружие выпасть из рук проходимца. Полковник дёрнулся, толкнул растерявшегося маркиза прямо в руки виконта и шустро выпрыгнул в окно. Раздались крики, ругань, одиночный выстрел, яростный топот подков по мостовой.
Полковник Милвертон бежал.
Пришедший в себя, маркиз Виллигби низко поклонился капитану со словами: «Я Ваш вечный должник, граф! Вы опять спасаете нас».
***
Из записок Ромео Рамзеса Мастифа Злата.
…Жизнь — это череда неприятностей!!!
Скорее всего, так думала моя, теперь уже мёртвая, мать. Я помню только её запах — и она испарилась навсегда из моей жизни, едва я и мои братья открыли слезящиеся глазёнки и встали на трясущиеся лапы. Зато я прекрасно помню: шум, лай, грохот, резкий запах дыма… И её дикий визг.
В ту безлунную ночь я проснулся, чтобы окончательно подкрепиться. Представьте моё удивлённое возмущение, когда вместо вкусного и сбалансированного набора белков жиров и углеводов, я обнаружил у себя во рту суховатое ухо своего младшего брата. Мы больше не спали. У всех болели животы, и мы хотели есть. Всегда надеясь на лучшее и веря оптимистическим прогнозам, я ждал, что мамуля, слегка излишне влюбчивая особа, проветрившись с компашкой представителей противоположного пола, к утру вернётся с милой улыбочкой на морде лица. Но подобное оказалось только дымом. Наступил день, и бурчание в наших животах стало громче, поэтому все стало предвещать надвигающуюся катастрофу. Сиротливо дожевывая братское ухо в компании малолетних дурачков, я, однако, продолжал верить, что в мой рот скоро упадет хоть капля молока.
Вот так просто и без изысков, в безлунную ночь, меня приняла в свою стаю тёмная часть моей жизни.
Трудно теперь даже представить, как я не подох в последующий месяц. Сначала они вытащили нас из мягкой и сухой спальни, и я слышал гогот нового вожака: «Оборотни нас попомнят, об камень их, братья! Мне одного — будет цепным!». Затем толстая жена конюха раза четыре в неделю старательно выделяла мне размоченного хлеба и тонкие птичьи гнилые кости, (до сих пор не могу смотреть на вареные выкидыши камбуза), и я всегда чувствовал рези в голодном желудке. При этом кости мне кидали с таким видом, будто выделяли кусок парной вырезки. Конюх с женой ежедневно кричали, что меня проще добить, чем прокормить, и что держать такого, как я — опасно. А когда, однажды я смог вылезти посмотреть на луну, то случился кошмар.
Женщина визжала по поводу прогулки на свежем воздухе за тремя крысами и съеденной половины картофельных очисток из свиного корыта. Но выбирать мне было нечего, и я молча терпел.
А потом, ко мне в мою конуру явился некий господин в шляпе, и старый козел конюх стал петь и расписывать меня так, словно я был его фамильной драгоценностью.
— Его подобрали в лесу! Настоящий детёныш оборотней. Он ещё щенок, господин, мы его кормим, любим!
— Да, это видно… Так, говорите, сирота? И стая не предъявляла на него свои права? Странно… Я забираю.
— Это опасно, господин! Я могу позаботиться, я потомственный кучер всех здешних губернаторов!
— Господин, Невтон! Вы не против, если я возьму — для мисс Полин… Мда.. Вашу собственность? Ведь раз кучер — ваша собственность, то этот щенок ваш, а не его!.. Ну, вот и хорошо! Малыш, ну-ка пошли со мной!
Итак, пришло время перебираться к новому хозяину. Присмотревшись повнимательнее к Шляпе, я решил, что надо сразу, нравиться. Раб — должен нравиться господину. (Перегрызть человеку горло и уйти в Вечные Поля, к матери, Свободным — всегда успеется). Вильнув хвостом, я сделал морду добродушной и подошёл к его дорогим сапогам!
Меня привели на корабль!
Корабль был живым! Всё это деревянное корыто было семьёй! И доски, и фигуры, и люди. Меня притащили в чужую стаю! Может быть кто-то посчитает меня бессердечным типом, который, потеряв всю семью, так быстро перестал печалиться? Я действительно забыл их. Я только хотел есть и боялся. Я привык к конюшне и конуре. Узнал их законы. А тут, такое!
Вспоминать, конечно, стыдно, но мой возраст меня простит: я обмочился…
Меня определили на постой к глупой человеческой суке, от которой прямо несло ванилью и ещё чем-то ужасно противным и сладким.
***
Из дневника Полли.
Я пережила кошмарный сон, или самое замечательное приключение своей жизни. С этим определюсь позже. Наш «Мозгоед» вышел победителем из боя! Всё время сражения я провела у себя и ничего не смогла увидеть. Наш капитан, (совершенно несправедливо), велел Мери: «Спасти Полин при любых обстоятельствах», и я оказалась в… Капсуле без окон и дверей! Моя каюта вросла в корпус корабля, и выбраться самостоятельно я бы не смогла. Когда всё закончилось, и у меня вновь появилась дверь — не помню. Это произошло уже глубокой ночью, когда, нарыдавшись за день, я крепко спала. Утром Мери сообщила мне об избавлении из плена коротким словом: «Свободна!».
Выйдя на палубу, я ужаснулась. Вокруг, в свете восходящего солнца, была разруха. Нагромождение разорванных парусов, канатов, мачта, размочаленная прямым попаданием ядра. Стоял запах пороха, гари и крови. Еле живая, команда смотрела, как догорает роммская эскадра. По мере приближения к порту, совместными усилиями Мери и Маас восстановили структуру дерева, а люди убрали царящий на палубе беспорядок. Поэтому, в порт мы заходили без повреждений, разве что предстояло заменить рваные паруса.
Но меня не пустили и в город! Боб сказал: «Запрещено!» Совершенно не выносимо чувствовать себя в тюрьме!
Так прошёл ещё один тоскливый день! Но вечером… Случилось необыкновенное чудо, которое перевернуло мою жизнь!
Милорд Грейсток привёл на корабль чёрного, мохнатого, смешного щенка. Очень худой и грязный, зверёк, тем не менее, был очарователен! Оказалось, что подлый полковник Милвертон, не далее, как месяц назад, устроил вылазку в джунгли и уничтожил поселение оборотней, вырезав всех поголовно. (Оборотни такого не прощают — он сильно рисковал!) И этот пёсик — ребёнок разумной расы. Наш капитан не был уверен, что мохнатик способен думать, потому, что был взят из стаи, не пройдя период оборотничества. Но, в любом случае, его надо было спасти и вырастить, а там увидим!
Я назвала его Рамзес! Сбегала к коку, выпросила самого лучшего мяса, хорошую дополнительную косточку и молока.
Но вначале, псинка была выкупана в трёх водах и избавлена от мерзких насекомых, явно сильно досаждавших ему! Потом, я постелила рядом с кроватью запасное одеяло для него. И накормленный пёс тихо заснул!
***
Из записок Ромео Рамзеса Мастифа Злата.
Дополнение:
Мерзкую корабельную девку — ненавижу! Но кормит хорошо!
***
…Отец Винсент Морини подошёл к столу, взял перо и лично начертал послание. Капнув сургучом, он тщательно приложил печатку. На сургуче осталось крошечное изображение саламандры.
Затем он долго и размеренно шагал по столице, пока не очутился на окраине. Наступали сумерки. Здесь, почти в предместьях шумного города, улочки заметно искривились и, спускаясь с городской возвышенности, сходились на небольшой площади. На ней стоял собор, с дешевым иконостасом и нищими прихожанами. Наконец, обладатель волшебного голоса вошёл в тёмный храм. В зале было пусто. Из маленькой ризницы доносились приглушённые высоким сводом храма голоса. Услышав шум в молельной, оттуда выглянул полный пожилой капеллан. Увидев желающего раньше времени обратиться за помощью к богу, он пробурчал:
— Еще рано. Подождите всего час.
Но рассмотрев, кто перед ним, он изменился в лице:
— Ваше преподобие, я не узнал вас!
— Брат Николо, где человек от графини?
Чарующий голос, торопливо провожаемый взволнованным монахом, прошёл в узкую дверь. Там совсем молоденький служка готовился к будущей проповеди, но получив письмо и бархатный мешочек к нему, капеллан домашней церкви графа Грейстока, быстро собрался и вскоре исчез.
***
Через сутки, он же, поменяв под седлом трёх лошадей, стоял в кабинете госпожи. На лестнице зашуршали юбки. Капеллан передал послание; девушек тут же отпустили.
Хозяйка вскрыла письмо и начала читать.
«Милейшая графиня!
Вероятно, вам уже известно, что, я узнал кое-что о дереве, оказавшемся в руках нашего общего кровного врага, который держит и вас в своей власти, обманом присвоив себе титул и владение вашего покойного супруга.
Между тем, обстоятельства, благодарение богу, изменились к лучшему. Вместе с присланной вами копией карты вы подарили нам надежду. Передаём вам некий бесценный предмет. Получив этот камень, Отец решил отблагодарить вас за великодушие к нашей большой и дружной семье. Как пользоваться им, вы знаете. Вероятно, сей предмет хранит ещё не мало тайн и загадок, но про одну мы знаем наверняка.
Мы с Вами и мы смотрим на Вас, Отец Морини».
Она со вздохом открыла бархатный мешочек и в свете камина стала рассматривать восхитительный алмаз.
— Этот камень драгоценен и красив, — сухо сказала она, наконец.
Капеллан выслушал и низко поклонился.
Из дневника Полины.
«Я назвала его Кеем. Посмотрев на маленькое гладкое существо с испуганными глазками-бусинками, поняла сразу, что мой подопечный — лесной зверёныш и, находясь на солнце, он совершенно беззащитен. Тогда, положив его на подушку в сумраке выделенной мне хижины, я принялась за работу и сделала ему домик. Получилась кривоватая, частично перегороженная, корзинка. Одна половинка её была отведена под столовую, а вторая, маленькая, устланная мхом, была спальней, в которую Кей мог удалиться в любой момент. Мы прожили с ним на берегу две ночи, и Кей полюбил этот домик.
Все своё время он проводил в мягкой спаленке, высовывая в столовую только голову и передние лапки-ручки. В таком смешном положении он обычно и спал. Глаза его, изредка открывались на какой-нибудь шум, но только для того, чтобы через минуту вновь закрыть веки.
Для дикого звереныша, попавшего к людям при таких ужасающих для него обстоятельствах, Кей был очень любопытен.
Прыгнув ко мне, он забился в складки шарфа и потом, оставшись наедине, с удовольствием сунул мордочку в мою чашку и всё выпил. Трудно поверить, что в крыску, длиной с мужскую ладонь, влезла большая чашка чая. Позднее я вспомнила, что он был сладким, и в кружке плавал лимон. Кею это не только не навредило, но и понравилось!
Питомец не издавал никаких звуков, но был глазаст, зубаст и шкодлив!
Спросив у милейшего толстячка со страшным прозвищем Скелет, чем питаются лесные крыски и, получив разъяснения: «Что, вероятно, тараканами!», Я отправилась на охоту за последними, с целью обеспечить пропитание своему домашнему питомцу. Повернув бревнышко, служившее лавочкой у обеденного костра, я сразу обнаружила под корой несколько больших и жирных насекомых. Желая угостить Кея, я поймала самого красивого и мощного представителя этого рода и понесла его, держа двумя пальцами на расстоянии от платья.
Кей, тем временем, был обнаружен в своей спальне, в которой он наслаждался светом лучика солнца, пробившегося сквозь крышу шалаша. Я позвала зверька и, положив рядом с ним таракана, решила, что малышу захочется изловить добычу самому. Но крыска, издалека посмотрев на что-то непонятное и шевелящееся, не стала выяснять причину и, стремительно пятясь задом, стала отступать. Где-то через четверть часа, пересилив себя и страхи, крысёнок все-таки вылез и сел перед тараканом. Потом осторожно вытянул лапку и ударил его. Насекомое тут же стало удирать, а Кей отпрянул назад и обтёр лапку о грудь. Пришлось предложить ещё чаю. Напиток был принят и употреблён».
***
Поимка крылатого зверя была одною из главных причин, почему лучшие охотники северного острова отправились в поход. Странные белые люди появились на большом корабле, который не был похож на пхенинскую мореходную джонку, но тоже вполне уверенно держался на воде. Прибывшие предложили племени вкусное свежее мясо и невиданный горящий внутри напиток, названный «Виски». Короче, они напросились на охоту…
Первые два дня после начала похода все только и говорили, что о летающем чудище. Но пока вокруг были джунгли, полные других злобных тварей, предположительный монстр пугал слабее реального гиппопотама!
Солнце зверело, и мир, простиравшийся вокруг искателей пр (себе на пятую точку) приключений, казалось, испарялся в его лучах. Во всем этом море травы не было жизни… Двигались только отряд и его тени.
Пираты, в отличие от своих тренированных братьев по разуму, были настолько измотаны походом, что буквально дремали на ходу во время этого бесконечного забега.
Вдруг абориген, возглавлявший отряд, встал и, издав горловой звук: «Ууу-ав», — замер. Теодор, сквозь едкую соль в глазах, увидел: посреди равнины окаймленное сухим тростником озеро, по берегам которого маленькими веничками торчали колючие кустарники.
Чем ближе отряд подходил к водоёму, тем больше жизни становилось вокруг — вот небольшой крокодил тихо съехал в густую тёмную жижу, почти не потревожив её, вот шесть пеликанов, переваливаясь гусаками, прошли по берегу, флегматично опустив свои мешки в воду.
— Боб, очнись, полюбуйся! — предложил молодой Леопард.
Устало пошевелившаяся под шляпой голова изрекла «Да Hy-y…» самый безжизненным звуком, на какой был способен боцман.
Внезапно тропу пересекли две извивающиеся чёрно-бурые ленты. Огг протянул руку и, ухватив открывшего, было, рот Теодора, негромко сказал:
— Мамба!
Пиратам не потребовался носитель языка, чтобы понять — они только что наблюдали несущих верную смерть!
Рядом с тропой, в ожидании доброго ужина, важно сидела пара грифов. Падальщики проследили за ними взглядами, не предвещавшими ничего доброго… Миновав озеро, команда решила сделать стоянку, с целью дальнейшей разведки.
***
Припасы, взятые на берегу, подходили к концу. Вокруг бегало, бекало, рычало и мычало вкусное мягкое свежее мясо, и путешественники были не прочь попробовать что-нибудь более аппетитное, чем сухая и вонючая рыба.
С трудом оторвавшись от земли, вечно голодный Хьюго Пью подошёл к вожаку туземной части и, вопросительно посмотрев на него, махнул рукой. Вожак показал на местность, а затем, поднеся руку ко рту, стал двигать челюстями с таким зверским видом, будто уже жуёт окровавленный кусок мяса, собственноротно выкушенный из филейной части коровы!
В ответ туземец стукнул себя кулаком в грудь и сообщил: «Мак Уак!».
— О чём это он? — спросил Боб.
— Судя по всему, он предлагает либо поохотиться с тобой, либо на тебя, — сообщил Хьюго, — Теодор вечером нас уверял, что Мак-Уак смог объясниться с ним по-бритландски. Вот и момент истины! Пусть вспомнит всё и расскажет нам о дальнейших событиях!
Но рослый охотник, посмотрел Хьюго в глаза, выдал короткую нечленораздельную тираду. Видя, что недалекие спутники его не понимают, он еще раз чётко повторил слова, но пираты не смогли ничего понять.
Белокожие разочарованно смотрели на аборигенов. Аборигены грустили и смотрели на пришельцев из-за моря.
Вдруг Мак Уак очнулся! Его словно осенило — зачем говорить с этими дебилами, когда есть язык жестов! Для начала показал рукой вокруг, мол, это то самое место. Здесь много вкусной еды. Потом положил ладони под щеку и, наклонив голову, громко захрапел. Это означало — зверь сейчас спит. И, наконец, он построил весь отряд в линию и велел всем идти и, крича, пытаться спугнуть животное с его места лёжки. Отдельно он потыкал пальцем в лоб, каждому моряку, видимо, для лучшего уплотнения полученных знаний в черепную коробку.
Итак, они выстроились в ряд и побрели сквозь траву, пытаясь извлечь из лёгких как можно более громкие звуки.
Ден Рудж, шедший справа от Теодора, блестяще изображал трели гавкающей мелкой шавки, слева раздавались арии из пивных трактирных частушек от Боба Акулы, перемежаемые пронзительными возгласами: «Шш-кыш! Шш-кыш!», выступавшего за ним Хьюго Пью. Такая комбинация, наконец, вспугнула небольшое семейство свинок!
Вскоре затрещал костёр, охотники извлекли калебас с пальмовым вином, и наступивший вечер пообещал им быть нескучным!
…Ночь упала на бивуак. На небе ещё не зажглись все звёзды, и в полнейшей темноте первобытной природы одиноким ярким глазом светил костёр. Под действием сытости, усталости и пальмового вина, поющие разведчики не обратили внимания на гигантскую серую тень, бесшумно отделившуюся от дальних холмов и устремившуюся на свет!
Он появился так тихо, что только свист вонючего тухлого воздуха, пролетевший над головами, ознаменовал приближение смерти. Миг, и дико кричащий человек оторвавшись от земли взвился в небеса. Раздались крики ярости и страха, кто-то успел дотянуться до оружия, началась беспорядочная пальба, а потом… все стихло…
Минут через двадцать, на другой стороне озера раздалось рычание голодного льва, мир вокруг продолжил свою ночную жизнь…
Утром их осталось тринадцать. Одного из молодых рослых и уверенных в своей силе темнокожих парней не оказалось в строю…
Отряд приближался к холмам…
Целый день шли без остановки. Из луговой саванны путники вновь углубились в совсем уже непроходимый лес. Кажущиеся такими близкими, холмы и горный склон, отвесный с этой стороны, почти не приближались. Лес, после яркого дневного света, казался тёмным, мрачным и прохладным. Свет, просачивающийся сквозь тысячи листьев, приобрёл ядовитый зеленовато-болотный оттенок, который придавал всему окружающему пейзажу призрачный жутковато-таинственный характер. Гниющие листья пахли кладбищем, а замыкающий маленький отряд Хьюго, всё время оглядывался. Его не оставляло ощущение взгляда. За ними кто то наблюдал…
Охотники пробирались по лесу между поваленными, покрытыми мхом стволами, с трудом обнаруживая извилистую, едва различимую тропу. Это была дорога, по которой передвигались только лесные обитатели. Здесь в первый раз ступала нога человека. Солнце изредка прорывалось сквозь щели в листве, окрашивая неживым светом окружающее пространство, и тогда становилось видно, как между стволами, порхали чёрные, беззвучно шевелящие крыльями, огромные мохнатые мотыльки. По дороге людям попадались небольшие озерца, но аборигены старательно обходили их. Без труда поняв мимику Огга, северные пришельцы осознали, что по мнению жителей островов, ручьи являлись источниками не только питья, но и еды… Отряд не представлял опасности с точки зрения мясоедов. Дикие звери не знали человека… На одной из песчаных отмелей все увидели свежий след большой кошки, размер лапы превышал крупную мужскую ладонь раза в полтора…
Наконец, измученные путешественники достигли скалы. Найдя узкую щель, они увидели проход, и на высоте десяти метров от себя в конце извилистой тропы —пещеру, а чуть в стороне от первой ещё одну, побольше.
Мак Уак скомандовал привал, а сам с двумя наиболее расторопными воинами полез по каменистой тропинке вверх, к отверстию, на разведку. Вернувшись где-то через час, он, с удивлением и недовольством, увидел спящий в полном составе отряд белолицых, и стоящих в той же жутковато напряжённой позе охотников.
— Туда пойдём, — пошевелив ногой туловище одного из искателей, сказал он.
— Вы хотите поймать нам обед? — скорее показали, чем спросили его.
— Нет, я хочу поймать летуна, — уже не скрывая недовольства глупыми белыми, ответил вождь.
— С помощью Господа нашего! — вдруг набожно выдавил из себя Хьюго.
Вначале подъем к нижней пещере показался отряду несложным, но быстро стало понятно, что каменистая поверхность не была гладкой. Природа слепила её из множества продольных плит с тонкими краями. Расцарапанные в кровь охотники, наконец, доползли и всем, вначале, показалось, что это не пещера, а какой-то гигантский шевелящийся монстр. Мерзкий писк и шум от взмахов крыльев летучих мышей делал картину сюрреалистической.
Дьявольских созданий прогнали не без труда. Повеселевший Теодор обратился в Руджу:
— Я бы подумал, что меня схватили злые духи, Ден, такой зловещий у них вид.
— Пока что нет, Гризли, но иногда в таких местах они точно встречаются, — проговорил шкипер и показал на аборигенов, которые стояли на коленях, обратив лица к горе, а губы туземцев громко произносили только один звук:
— Ю ююю юююююуууу..
— А где Гогг? — спросил Хьюго, осмотревшись.
— Он пошёл дальше, выше ещё одна дыра, — ответил Боб.
— Возможно, найдет там съедобное, — с явным сомнением отметил Теодор.
Вторая пещера располагалась выше и, чтобы достичь её входа, необходимо было ещё карабкаться по острым гребенчатым уступам. Вход в неё был совершенно закрыт похожей на вьюнки растительностью. Но судя по наличию около входа множества мелких костей, в ней обитали не только мыши, но и кто-то покрупнее.
Не долго думая, Теодор выстрелил в темноту и, проверив таким образом ещё и потолок на прочность, возглавил рейд во вторую пещеру.
Оттуда с громким беканьем, на радость охотникам, выскочил не леопард, а старый горный козёл. И, хотя мягкое мясо водяных свинок было намного вкуснее, отряд был рад ночлегу в закрытом от ужасов природы месте и сытному ужину.
***
Весь день был посвящён наблюдению. Тринадцать одинаково нелепых фигур передвигались в его сторону вереницей. Шли медленно. Существа имели четыре лапы, но использовали для ходьбы только две. Две другие, напоминающие молодые и гибкие ветки, они приспособили их для захвата разнообразных предметов, которые несли с собой. Ему было любопытно. Беспокойство за свой отросток притупилось в процессе исследования.
Вечером на закате зверята захватили маленькую пещерку и убили старого козла. Но расцветший ярко-красный жгучий огонь навёл его на удивительную мысль. Когда-то давно он находился в месте, которое называлось сад. И там тоже ходили такие звери. Потом страшный ураган сумел оторвать его от земли и принёс сюда. Это было так давно, что он забыл. Потом наступила ночь. Время его спокойных размышлений. Над белой короной раскинулось звёздное небо. Оно всегда дарило покой и равновесие. Оно было вестником нового дня.
***
Ночью спали мало. Когда мгла упала на дикий лес, раздался мерзкий тявкающий хохот голодной гиены. Стая сбежалась к подножию скалы у пещеры, чтобы подобрать кровавые останки старого козла. Снизу слышался громкий хруст раскалываемых костей, а отдававшееся эхом в ночном небе чавканье вызывало в горячем ночном воздухе непроизвольный озноб.
Осознав, что в этой какофонии диких звуков не уснуть, люди, собравшись у входа в убежище, стали бросать вниз камни и комья земли, пытаясь отогнать падальщиков. Но напрасно. Уже через час у Теодора создалось впечатление, что на обед под их пещерой собрались гиены и шакалы со всего острова.
На какой-то момент всё стихло, и совсем рядом, у нижней из пещер за тёмными зарослями колючего кустарника послышалась тяжёлая поступь крупного хищника. Затем, раздался визг испуганных шакалов, и громовой рёв растёкся по земле. Царь зверей сообщил подданным о начале охоты. На фоне тлеющих углей, не разгоняющих, а наоборот, сгущающих тьму, люди услышали низкий жуткий звук, и огромный, во много раз увеличенный тенями, светлый силуэт показался на поляне перед каменной насыпью. Расстояние от гигантской тени до входа в укрытие не превышало пяти метров. Длинные копья аборигенов были выставлены перед входом, и люди замерли, ожидая нападения.
Послышался металлический звук затворов — это пираты встали плечом к плечу. Атаки не последовало.
Но перед самым рассветом прайд решил возобновить нападение. Слишком лакомым казался львам маленький беззубый отряд. Цари острова мало знали царей природы. В воздухе снова разлился громоподобный раскат. Уже не один, а несколько зверей, серыми тенями мелькали в предрассветной мари.
Акула Боб понял, какой невероятной удачей с их стороны была вторая высокая пещера, надёжно защищавшая маленький отряд от подарков ещё не знавшей человека природы.
Опять никто не спал, опять люди слепо пялились в ночь.
— Осторожно! — вдруг закричал Огг.
И массивная фигура льва, стальной закалённой пружиной взлетела в воздух. Хищник пересек линию костра, оказавшись среди людей.
Но не ружья, а копья бывалых аборигенов, остановили зверя, впившись ему в бока и грудь. Лев заревел в агонии, и наступила тишина.
Оглушительный вопль победы прокатился по пространству тропического леса. Туша, усилиями пятерых храбрецов была выброшена за пределы пещеры, а охотники, еще дрожа от не отпустившего возбуждения, без сил упали на каменный пол.
Твари следили за людьми до рассвета, но было ясно, что никто из них не решится на повторное нападение.
Отряд выбрал остаться и выспаться в пещере при свете дня, тем более, что солнце на открытом гористом пространстве светило немилосердно, и камень вокруг напоминал раскалённый металл.
Несмотря на тяжёлую ночь, спали недолго, и после полудня, едва дождавшись теней, по жаре ушли от пещеры и уже начинавшей смердеть туши хищника. Часа через три тяжёлого подъёма в гору, достигли русла почти высохшего ручья и по его относительно гладкому, выточенному водой дну продолжили восхождение.
Место для новой ночной стоянки выбрали у небольшого источника, который пробивался из щели между скал. Собрав валяющиеся рядом камни, траву и какие-то ветки, люди соорудили подобие изгороди и ночью мирно спали. Они поднялись уже достаточно высоко, и отдаленное рычание львов не пугало.
На четвертый день каменистая почва уступила место камням, на которых, цепляясь тощими корнями, произрастала только огненная красная трава с узкими и тонкими зазубренными листьями, способными разорвать даже ткань. Потом исчезла и она. Впереди маячила вершина одинокой скалы, похожей на вулкан, из котлована которой, по предположению Мак Уака и вылетал на свою охоту страшный летун-людоед.
***
Из дневника Полины.
Вечером в нашем лагере поднялся сильный шум. Голосистый петух, которого все обещали вот-вот сварить в котле, поднял крик. Он не просто кричал по-петушиному, провожая солнце — из птичьего горла вырывалась какая-то доисторическая ярость! Будто пернатый вожак созывал всех на бой. Выглянув из палатки, я обратилась к нашему удивительному толстячку Скелету — смешной усатый пират опекал меня.
— Дядюшка, что у нас за шум?
— Поймали чёрную смерть, — нехотя ответил он, — Иди-ка отдыхать, мисс. Всё-таки здесь не безопасно.
С этими словами он встал и захлопнул полог моей палатки. Нам с Кеем ничего ни оставалось, как лечь спать. А утром мой попечитель решительно заявил, что отправляет меня на корабль с дядюшкой Ски, под охрану Мери. Я, было, хотела возразить, но мне объяснили, что дорогая Мери не любит быть одна. Пустота на палубе её пугает… Так, пиратский кормчий и мы с Кеем оказались на корабле, отрезанные кромкой сине-зелёной прозрачной глади от острова диких зверей.
Вечером, выходя из каюты подышать прохладным морским ветерком, я услышала пение. Пела Мери… Её голос был подобен переливам арфы. Звуки напоминали шелест влажной от дождя листвы, а от её фигуры словно исходил свет, веяло свежестью соснового бора… Я стояла, любовалась закатом, слушая волшебную мелодию… Солнце, мигнув последним лучом, закатилось за горизонт, и всё стихло. Прошло несколько минут, прежде чем, переведя дыхание, я решилась спросить:
— Мери, а о чём твоя песня?
— Я пела о Саде, милая, — прошелестела корма корабля, — Я росла в дивном месте, которое Вы, люди, называете Райскими Кущами. Там, на склонах Синих Гор, живет мой народ. Раз в сто лет десять деревянных ростков в глиняных горшках увозят на материк. Мы растём и становимся владыками места нашей службы. А сами служим Великому Лесу. Через триста лет я вернусь. Вернусь, чтобы попытаться доказать своим Владыкам, что могу дать жизнь новым росткам.
— Ооооо, Скелетище идёт.
Прерванная появлением боцмана, сказка, так заинтересовавшая меня, осталась без конца, но Мери уже про неё забыла.
— Я слышала, — закудахтала она обидным клекотом наседки, старый толстый Шкелет испугался маленькой змейки??? Ха-ха-ха!
Вздохнув, я вынуждена была вернуться к себе в каюту…
***
Нежное лазоревое раннее утро тёплого летнего дня придаёт любому ландшафту волшебных красок. Своими персиковыми, салатовыми, кремовыми, пастельными тонами оно может смягчить любой суровый островной северный пейзаж. Низкое бритландское облачное небо, освобождаемое от густого покрывала облаков только на два коротких месяца, открывало взору чудеса паркового искусства, создаваемые руками неутомимых садовников королевства.
В окрестностях Линдона, где расположено поместье Грейсток, всегда не хватало тёплых дней.
Но в начале августа, уже в преддверии осени, здесь иногда наступали удивительные моменты, превращающие поместье в светлый и радостный пасторальный уголок.
Именно в такое утро, когда бледные облака исчезающего тумана ещё низко висели над землёй, и день только вступал в свои права, леди Анна неторопливо шла по берегу искусственного, идеально круглого озера, окружённого тростником и низкими игольчатыми кустами.
В светло-салатовом платье и кремовой шали она выглядела воплощением чистоты, и когда луч солнца касался кистей накинутого на плечи полотна, казалось, что это сама нимфа земли идёт не касаясь дорожек. На лужайке сидела, греясь, семейка кроликов. К хозяйке вышла просить утренний кусок хлеба косуля и, получив, склонилась к воде. Пейзаж был достоин кисти дворцового мастера.
Тишина поместья нарушилась перестуком копыт, и по центральной аллее, совсем не далеко от графини проскакал всадник. Молодая хозяйка узнала Андре, верного поверенного милорда Ампла. На глазах сами по себе выступили слёзы, и её лицо на миг приобрело странное, какое-то крысиное выражение. Она не желала никого видеть и, досадуя более на себя, молодая женщина направилась дальше к глухим и запущенным местам парка. Там, в старой беседке, она углубилась в чтение новой книги, взятой ею из библиотеки…
Когда Андре остановил коня у переднего фасада основного дома, все ставни старинного дома Грейстоков были открыты по случаю тёплого дня, Бросив поводья, он без почтения вошёл в приёмный зал. Наконец, посланник очутился перед кабинетом. Постучал, и неплотно прикрытая дверь приоткрылась. Леди Маргарет, в лёгком платье принимала его. Она впустила юношу, но при этом не дала пройти вглубь кабинета.
— Миледи, — торопливо сообщил тот, — Я имею чёткое указание сообщить Вам, что в случае прибытия «Морского Мозгоеда» в порт после удачного похода, Её Величество разрешит вам снова блистать на осеннем балу.
— Тише, Эндрю! Скорее всего ты не понял или ошибся.
— Я имею честь передать вам дословное послание от милорда Ампла…
— Хорошо, мой милый! Вот тебе — за усердие… Теперь иди, у тебя есть ещё новости? — Новостей не было. Проводив посыльного, леди села за столик, взяла бумагу, перо и начала что-то быстро писать…
***
По склону, к каменной, почти неприступной, вершине люди ползли весь тяжкий день. Наступила ночь. Гризли нервничал и часто оглядывался на восток. Там серо-седой луч над каменными пиками предвещал восход луны.
— Я не знаю, идут за нами хищники, или нет, — шипел Теодор. — Но если идут, то беда. Шакалы — это стая, и они могут вместе одолеть даже носорога!
Небо приобрело цвет пепла и, наконец, угрюмо темневшая впереди громада засеребрилась, уступы подъема на относительно ровной поверхности гранита выделились чёрными силуэтами. Взошла луна. Крепко сжимая ружья и копья, поминутно оглядываясь и прислушиваясь, люди шли в ряд по одному вдоль скал, медленно поднимаясь к вершине. Они спешили за ночь забраться максимально высоко, чтобы покинуть мрачное открытое каменное пространство, удобное для охоты на самих охотников.
Ранее раздававшиеся лай и тявканье — почти стихли, лес внизу под горой молчал, выжидая. Все вымерло вокруг — только хруст мелкого камня, да быстрые шаги нарушали тишину. Интуитивно люди держались вблизи утесов, отбрасывающих мрачные зыбкие тени. Шагая след вслед, они, наконец, свернули к порогу центральной вершины и вступили на длинную гранитную площадку, резко поднимающуюся вверх.
Наконец, Мак Уак встал и, круто развернувшись, стал слушать. Ден, Боб и все остальные напряглись, но никто ничего не слышал. В мире царили тишина и ночь. А охотник, ведущий отряд, осторожно ускоряясь и не реагируя на тихие перешептывания моряков, двинулся вперёд. В напряженном молчании, они прошли ещё с тысячу шагов.
— Кто-то идёт за нами, — наконец возвестил Огг и прилёг к дороге. Ден тут же повторил движение темнокожего. Гризли стоя, щурил глаза и пробуя хоть что-нибудь увидеть в мёртвой завесе света луны, скрывающую темноту. Огг, прижав ухо к камню, грозная тишина вокруг сильно его беспокоила. Наконец, раздался слабый звук, переданный гранитом. Он участился, периодически звуча чёткими металлическими: клик-клик! Огг поднял голову, и звук мгновенно исчез. Мак Уак, тоже лёг на камень, слушал лежа на гранитной тропе, прикладывая то одно, то другое ухо, а затем вдруг подскочил:
— За нами идёт зверь. Плохо… Огромный. Не знаю, кто. У него когти, не когти — ножи… Это не слон и не пума, это не зверь…
— Ерунда, что значит не зверь? Буйвол или носорог, — высказал предположение Боб, нервно озираясь. Но командир охотников только махнул головой:
— Нет, это демон! — решительно сказал негр. — Надо бежать. Большой, очень большой, демон… — шептал он.
— Вперёд, скорее! — решился Огг, и люди суматошно побежали, не опасаясь уже трещин в гранитной скале — страх гнал их вперёд. А сзади, уже слышный всем, звучал металлический стук тяжёлой поступи. Ускоряющиеся шаги говорили охотникам, которые вдруг сами стали добычей, что кто-то там внизу уже перешёл на бег и решил догнать их. Клик, клик, клик! — звук настигал, становился всё ближе. Теодор оглянулся и увидел серый расплывчатый силуэт, бледной тенью догонявший отряд.
— Догнал! Нам больше нельзя бежать. Находиться к нему спиной — это гибель!.. — крикнул Гог.
— Будем биться! — проворчал Мак Уак.
Охотники встали двумя полукружиями в паре метров друг от друга и повернулись лицом к мрачному монстру, настигавшему их в тишине ночи. Зверь молчал, как сама тьма, — за всё это время он не проронил ни звука, и это странное для хищника поведение ужасало. Люди стояли, напряжённо вглядываясь в темноту. Плечом к плечу. Чёрный и белый. До боли в руках сжимая и копьё и винтовку. До рези в глазах вглядываясь в тёмное густое марево тепла, уходящего вверх от камня в небо.
Наконец, контуры чудовища очертила ночь. Не больше двухсот метров оставалось до людей, когда монстр приостановил свой подъем, уже наверняка зная, что ужин не уйдёт. Охотники ещё никогда не видели такого зверя… Он был огромен и высился над людьми метра на четыре. Массивные кожистые, как у гигантской курицы лапы заканчивались мощными птичьими когтями. Верхняя половина туловища сильно возвышалась и выглядела уже. На тонкой подвижной шее прямо сидела длинная, слегка сплюснутая с двух сторон, совершенно лысая, голова, с высоким заострённым гребнем. Узкий клювообразный рот, с крупными игольчатыми зубами, был приоткрыт, и оттуда вырывались потоки смрадного гнилостного запаха. Маленькие глазки горели тупой яростью. Зверь развернул сложенные зонтом передние лапы, раскрыв перед оцепеневшими от ужаса людьми огромный парашют перепончатых крыльев. Каждая перепонка заканчивалась огромным крюком. Размах крыльев был невероятен! Узкая грудь, плечи и загривок не подавляли массивностью, но громадные толстые лапы с когтями, вывернутыми наружу, зловеще стучали, нагоняя ужас. Монстр двигался, словно переваливаясь, и опирался при ходьбе не только на мощные птичьи лапы, но и на крюки, расположенные на жёстких крыльях летучей мыши. Голова его возвышалась высоко над землёй, хотя гигантский рот-клюв, тянул её вниз, опуская в половину роста.
— Кто это?! Дьявол? — глухо шепнул Ден, кусая внезапно пересохшие губы.
— Не знаю, — еле смог ответить Теодор.
Между тем, чудовище остановилось. Маленькие круглые, глазки зажглись интересом. Голова на тонкой шее описала небольшую дугу, и из клюва-глотки раздалось змеиное шипение… Гребень раскрылся и ещё добавил роста чудовищу. Оперевшись на кожистые крылья, с загнутыми внутрь огромными, в половину человеческой руки, когтями, он готовился к нападению: Клинк, клинк… Клинк… В его поведении, в жутком молчании, во взгляде маленьких злых глаз, расположенных по бокам от узкого лба, было что-то первобытное. Люди осознали, что чудовище, появившееся перед ними — из другого, старого мира, чудом сохранившееся до наших дней. Плечом к плечу они встретили ночной кошмар. Издав зловещее шипение, монстр ринулся на отряд. Открылась пасть, мелкие острые крючкообразные зубы заблестели в лучах луны.
— Дьявол, — пробормотал Боб, — и, словно очнувшись, скомандовал: — Пли! Цельтесь в голову, ребята!
Раздался слаженный одновременный выстрел из семи ружей. Но люди не смогли удержать тушу — уже мёртвый зверь, с практически отстреленной головой, всё ещё жил, за счёт своей исполинской силы, и туша его двигаясь по инерции, неслась вперёд.
Копья, с силой навалившиеся на тело, ломались, как спички в руках, люди разлетались в разные стороны. Чудовище в агонии село на лапы и, вдруг развернуло сразу закрывшие небо крылья. Стальные когти-крюки ударили Теодора по бедру, он упал, чуть не потеряв сознания, суставы хрустнули, страшное костяное оружие сидящее на кожистых крыльях по инерции рвало тело. В этот момент Огг, с выпученными от напряжения глазами, изо всех сил уперся копьём под основание клюва звероящера. Монстр последний раз громко щёлкнул зубами и начал падать. Люди напрягли мышцы, чудовищная летучая мышь рухнула на спину.
Отряд не мог опомниться до рассвета.
У Огга была вырвана мышца из могучего плеча. Глубокие борозды от когтей украшали живот. Нога Теодора не сломалась, но повреждённое колено и разможжённые связки лишили его возможности ходить. Бок раздулся и посинел, правда, и рёбра на удивление выдержали удар. Сильнее же всех был ранен Мак Уак.
Ещё никто не мог поверить в почти удачное спасение от чудища, распростёртого под лучами просыпающегося дня. Огг жестами успокоил отряд: труп охранял их от хищников. Претерпевая боль, люди улеглись на жёстком граните, но не смогли даже задремать от недавнего перевозбуждения. Рассвет прорезал горизонт. Дневное светило поднималось и разогревало день. Жажда томила, а троих раненых мучила лихорадка. Но в свете зари всё рассмотрели, как небольшой, но удивительно яркий под огненным светилом, зелёный кустик, до этого момента деловито цеплявшийся за гранитный край скалы, вытащил корешки и быстро заскакал вниз, как маленький гротескный человечек… Хьюго, молчавший всё это время, решительно посмотрел на друзей, сказав сиплым, надтреснутым голосом:
— Мы — справились с пожирателем людей! Кажется нам сопутствует удача! Надо за ним!
Более выносливые и адаптированные к условиям жаркого климата, аборигены, без просьб, взялись нести раненых. И достаточно споро стали спускаться по косогору вниз — за юрким скачущим кустом. Но у подножия все уже задохнулись. Солнце обжигало, уставшие люди выбились из сил. Накал эмоций и возбуждение стихли. Силы оставили охотников, проведших несколько суток на ногах. Бег за непонятным существом перестал казаться им правильным поступком.
Но отряд спустился совсем другой тропой, более прямой, пологой и вышел на плато, заросшее высокой травой. Потеряв из виду бегуна, путники перебрались через холмистую гряду и увидели долину. Там, почти в центре её, стоял зелёный великан. Люди замерли, задыхаясь от волнения, не в силах говорить и дышать.
***
Из дневника Полины.
«Мой маленький Кей всегда был опрятным и чистеньким, будто его отполировали и покрыли лаком. Присмотревшись к нему, можно было решить, что его только что отлили из молочного шоколада, такую он имел форму: гладкую, сверкающую и без единого изъяна. Двигался зверёк, скользя по моей комнате-каюте степенно и неторопливо, словно боялся испачкаться и испортить свою красивую шкурку.
Как только мы оказались на галеоне, он сразу принялся исследовать этот новый для себя мир. В мглистом сумраке корабля единственным звуком было поскрипывание качающихся под лёгким бризом канатов, да с недалёкого берега раздавалось неумолчное пение больших цикад, которые сидели на каждом дереве. Затем стали слышны барабаны…
Нас привёз Джейкоб, и мы должны были ночевать под его присмотром. Бросив взгляд на берег, я была удивлена тем, что помимо нашего большого шатра на острове как-то незаметно появились ещё штук десять шалашей, покрытых тростником с широкими пальмовыми листьями. Они были установлены без правил, в хаотическом порядке.
С борта корабля мне хорошо был виден остров. В центре него стояла гора, окаймленная ожерельем холмов. Издалека эта жертва вулканического извержения выглядела почти рукотворным объектом. Меня поразили его геометрические очертания. А вокруг, как дети при матери геометрии, высились острые углы и равнобедренные треугольники, конусы и подобия скошенных на одну сторону призм. Остров, безусловно, являлся творением спятившего математика.
Но наступал вечер, и мне ничего не оставалось делать, как пойти к себе. Около кровати я обнаружила на полу маленький деревянный лакированный сучок, похожий на лапку зверя, а учитывая свою фантазию, внимательно рассмотрела маленькую ветку с коготками…
В дверь постучал Джейкоб.
— Мисс будет пить кокосовое молоко? — спросил он, размахивая топориком.
— Да, с радостью, — ответила я, посмотрев на большие зеленые плоды. Третий день я с радостью пила кокосовый сок.
Вспомнив про своего дружка, налила удивительного орехового напитка и ему. Кей ловко вылез из своей спаленки, и я вскрикнула. Правой задней лапки у крыски не существовало!
Молчаливый Джейкоб Скелет вздрогнул от неожиданности. Мой возглас в оглушающей тишине пустого судна оказался резким и неожиданным звуком.
— Что случилось, мисс? — спросил он.
В ответ я достала из кармана платья гладкий деревянный сучок и пальцем указала на Кея. Пират сощурился, рассмотрел деревяшку, примерил в воздухе к туловищу Кея и почему-то шёпотом спросил:
— Вы уверены, мисс?
— Да, сэр, честное слово!
Джейкоб опять посмотрел на меня, потом на Кея, потом на сучок, и громко заорав:
«МЕЕРИИИИ!», вылетел из каюты. Я последовала за ним…».
***
Утром к берегу причалили ещё три лодки. На острове наступил шумный торговый день. Пираты, с большим интересом, ходили между заваленной дарами моря и островов землей и присматривались к приплывшим туземкам… Капитан отослал маленькую мисс на корабль, и вечер обещал стать более привлекательным…
Туземный вождь не обманул ожиданий истосковавшихся по женским прелестям моряков и объявил праздник.
Около шатра на поляне был зажжён костёр, к нему, как мотыльки к свету, потянулись все обитатели посёлка.
Пришли и дамы… Туземный вождь махнул рукой, появились барабаны, и танцы начались.
Женщины медленно кружились вокруг белого вождя. Станислав тихо стоял. А вот его моряки стали подпрыгивать, притоптывать, кружиться, но всё это они, по сравнению с девушками, делали как-то кривовато.
Наконец, небрежно помахивая широким листом к капитану подошёл вождь.
Он уселся, почесал голый и влажный от пота живот, а затем, с надеждой, посмотрел на так понравившуюся ему стеклянную бутылку, но она, увы, была уже пуста.
— Виски нет, — поставил перед фактом он капитана.
— Да. — Подтвердил Грейсток.
— Ладно. — Рон воодушевился. — Будем пить пальмовое вино.
Внезапно раздался плеск, затем скрип. Этот звук был настолько резким и выбивающимся на фоне шумного танца, что его услышали даже сильно затуманенные смесью виски и вина мозги.
На импровизированной поляне стояла и недобро щурила ярко-синие накрашенные глаза трехметровая Богиня Возмездия, обёрнутая в белое парусиновое сари.
— Развлекаемся, значит! — раздался гулкий голос, отразившийся о стену близкого леса и вернувшийся эхом…
— Мери, ты почему здесь? — только и смог шепнуть Стас.
И пираты, и туземцы пали на колени перед девой-воительницей!
***
Второй час он наблюдал за приближением организованной группы зверьков, напомнивших ему картины из детства. Маленькие существа совместно тащили своих раненых сородичей, периодически сменяя друг друга.
Новое всегда развлекало Мааса, давало живительную пищу для ума. С особенным удовольствием он рассматривал окрестности, возможно впервые осознав, как приятные воспоминания влияют на осознание собственного «я». Маас не был простой частью окружавшего его мира — к нему целенаправленно полз маленький усталый отряд, за которым, медленно обходя с флангов, шла стая шакалов. Ощущение своего происхождения — не обычного, а особого, надменно выпячиваемого посреди лишённой возвышенностей равнины, отрывало его корни от почвы, наделяя силой, превосходством и независимостью.
Горный ветерок, прохладный даже в этот сверкающий огнём полдень, помог ему принять решение.
***
Скалы, оставшиеся позади, раскалились на солнце, лучи обжигали открытые лица и руки путников. Ветерок не мог дать прохлады. Лёгкие движения горячего воздуха лишь сметали с горного массива мелкую пыль, летевшую в глаза.
Наконец, Гог, ведущий отряд, заметил следы старой звериной тропы, которая шла, по его расчёту, почти к центру долины. За ними двигались падальщики. Останавливаться и давать отпор наглым тварям — не было сил. Да и раненым становилось всё хуже, под огненным оком светила. Вода закончилась ещё на горе.
Люди с трудом пробирались через ямы и кусты из колючек. Наконец, стены густой травы разошлись, показывая долину, закрытую с одной стороны горами, а с другой — лесом. Молчание царило в этом душном и жарком мареве.
Стало слышно уже совсем близкое потявкивание стаи шакалов, идущих за людьми. Раскалённое добела светило висело над людьми, а тишина в отряде была мёртвой, нарушаемой только гулом насекомых и слабыми стонами Мак Уака, пару часов назад потерявшего сознание. Пространство палило огнём.
Отряд остановился и замер в молчании. Первым очнулся Боб:
— Вперёд, надо быстрее вперёд! Нам бы дойти до дерева. Здесь смерть неизбежна — всех нас по очереди сожрет стая, а там… Может быть, спасёмся…
За побежавшим к гигантскому растению пиратом рванули и все остальные. Стая тоже ускорила темп, и радостное тявканье, предвещавшее сытный обед, стремительно приближалось.
Через четверть часа удушающий раскалённый воздух сдавил непокрытые головы, превратившись в багровую мглу, затянувшую, казалось, даже небо. Вершина зелёного великана приблизилась, и в осколках света, разрезавших крону дерева, зловеще задымилась. От огромного ствола исходило собственное живое дыхание, оно ветром коснулось воспалённых лиц и окутало людей густым удушьем. Стало совсем нечем дышать. Огромная тёмная крона, словно чёрная завеса, скрыла небо. Только наверху она оставалась изумрудно-зелёной. Диск солнца, раскалённый добела, исчез в густой листве странного дерева. Голоса гнавшихся шакалов стихли.
Ден споткнулся. Последнее, что он смог рассмотреть, привело его в ужас! Всё внезапно задвигалось. Дерево выкинуло в их направлении толстые, будто живые ветви, земля зашевелилась, а корни понеслись в их сторону, обходя и растекаясь по кольцу, точно жидкость. Дикая зелёная масса налетела на Дена. Сердце дико билось, словно собираясь выскочить из груди. Каждый вдох с трудом рвался через сухое горло. В голове закружилось, а он всё боролся с бесчувствием, пытаясь понять, куда потащила его эта зелёная марь. Последнее, что он увидел, теряя сознание, — были маленькие гибкие ростки, без боли проникающие к нему под кожу. Потом наступила мгла.
***
Мери хорошо помнила своё детство. Она росла там, где утренние туманы. Где природа могла принимать любые формы. Вместе с деревьями-оборотнями. Мелорнами. По красоте их можно было сравнить только с ливанским кедром, но он растёт исключительно вширь. Мелорны же, раскидывали свою тёмно-зелёную крону широко и уходили в бесконечную высоту неба.
Здесь она и жила, не зная забот. Услужливые руки трудолюбивых жрецов и голоса наставников давно предрешили её существование. Мери должна была оторваться от родной земли: она знала — её продадут в неизвестность, по весу таинственного мифрила. Минерала, способного погубить всё живое вокруг. Но чувства будущей потери это не вызывало. Мери росла среди подруг и радовалась на праздниках вместе с остальными. Иногда она выпускала корни, и они продирались к самому краю каменной гряды , охранявшей их долину, и тогда, почти лёжа на гибком стволе, она внимательно рассматривала коз-архаров, любовалась игрой рыб в ручье, наблюдала за жизнью семейства грызунов, сидящих столбиками у норок. Иногда Мери смотрела в верх, широко раскинув ветви и подставив их под ветер. Она наблюдала, как плыли курчавые мягкие облака, и появлялись парящие в них чёрные точки могучих птиц — грифов. Иногда, безбрежное небо погружало её в глубокую задумчивость, а то, вдруг она становилась бесшабашно весёлой. Потом настроение вновь менялось: раздосадованная она, с выражением грозного упорства, бросала вызов судьбе и громко кричала жрецам — воспитателям: «Нет! И все!», — она отказываясь перенимать их знания.
Подруги осуждали, и в глубокой печали, старые мелорны склоняли кроны с потрескавшейся, белой от времени, корой.
Наконец, к ней пришли.
— Скажи, ты любишь свою почву, дева? — сурово спросил старший жрец.
— Зачем ты это спрашиваешь? — насторожилась Мери.
— Видишь ли, ты — Мелорнская Дева, но безумно непоседлива, и мы не смогли привить тебе должную покорность. Ты можешь остаться в положении младшей жены основателя рода и продолжить до конца свой век в долине. Ты не произведёшь на свет отпрысков. Но не будешь продана людям.
— Теперь понятно, — маленькая упрямица колыхнула кроной. — Вот мой ответ, — продажа — ваша цель. Но я не хочу быть послушной нигде. Я хочу видеть Мир. Нас мало. И вы не можете мне отказать! Я могу покинуть сад и уйти. Кто меня остановит?
Ещё много лун, шелестя кронами, жители долины по вечерам вспоминали этот странный ответ.
Чтобы не дать ей засохнуть, строптивицу… Подарили. Но вслед уходящей прозвучали слова: «Триста человеческих лет ты, дикая дева, можешь смотреть этот Мир. Но ты не сможешь найти себе мужа, а не найдя спутника, ты вернёшься, или погибнешь. Остаток дней проведёшь пустоцветом, помогая воспитывать зелёных отпрысков покорных рабынь. Ты не обретёшь потомства! Смирись и не будешь наказана! Мелорны живут со времён сотворения Мира, и никто ещё не видел дерево, погибшее своей смертью, а не от мифрила, или огня!».
Она уходила, не оборачиваясь, на странный корабль — галеон, с удивительным названием «Мозгоед» и командой пиратов, позже ставших ей близкими и родными…
Увидев ЧУЖОЙ отросток, Мери оторопела. Такие бродячие сучки могли отправлять в далёкие походы только взрослые мужские Мелорны. Это означало только одно: её всё-таки продали. Она была на свободе только двадцать лет, и служила. Её друзей уничтожат. А Мери станет, молча, прокладывать путь кораблям Великого Ромского Триумвирата, собирая жизни других и отвозя их в рабство! И дева приняла своё решение.
***
Серебряный свет отражался от полированного блестящего тела и придавал богине поистине неземной вид. Сотворенная из лунного света, вышедшая из морской пены, возникла она на песке. Ореол волшебной чистоты, присущий Мери и увеличенный многократно, окружал ее нежным, идущим изнутри сиянием. Свет ночного светила на решительном лице подчеркнул стремление тела, как и надлежало богине Воздательнице-по-деяниям.
***
Используя бродячий сучок, в качестве проводника, Мери шла не спеша. У трехметровой девы, пахнущей миром и корабельным лаком, вперемешку со смолой и пряностями, не было врагов на острове. Она не сомневалась в гибели своих друзей. И прежде, чем погибнуть самой, хотела хорошенько посмотреть незнакомую ей землю. По берегам реки в мощных мангровых зарослях жило стадо бородавочников, так похожих на огромных клыкастых диких бритландских свиней. По ночам хрюкающие чудовища нагло подрывали звериные тропинки и даже подкарауливали незадачливых небольших зверушек. Мери шла и вспоминала рассказы Боба о том, как он охотился: «Охотник должен чётко знать, где ему искать узкие дорожки, идущие к маленьким родничкам. Это звериные пути. В миг на ней вместе с вами может оказаться стадо кабанов с кривыми клыками»
… Дева снова и снова слышала жизнерадостный голос Теодора: «Эх, Мери, какое же там озеро! Лилии, я принесу тебе лилии, дорогая!»
…Вспоминала больного юношу Дена, волей случая попавшего к ним: «А вы, правда, ничего не расскажете капитану про меня, миледи?»…
Пройдя большую часть пути, Мери остановилась у воды. Над хрустальным водопадом искривлённые временем стволы, седых от мха, деревьев опустили свои ветви в быстрые светлые струи, которые хрустальной занавесью отгородили тихую заводь. Дева, закрутив натуго парусиновый хитон, ей вдруг показалось это важным, переплыла на другую сторону. Белые и розовые лотосы сплошь покрывали глубокий лесной омут, чередуя плоды, цветную подводную траву и звезды цветов. Она с самого детства любила такие озёра: казалось, в медленной, но прозрачной глубокой воде обязательно скрыты невероятные секреты: от ярких рыб, до розового жемчуга. Мери ещё маленьким ростком научилась нырять, к удивлению учителей и подруг. Ей удавалось, зацепившись корнем, уходить под воду и потом смотреть на солнечные дорожки, которые проскальзывали в пузырящейся воде. Потом она, резко отцепившись, выныривала к тёплому солнцу, и над ней тиарой вились бабочки и стрекозы!
Мери поступила как в детстве, зацепившись ногой за осклизлую корягу на дне, она впитала в себя соки озерца, а затем встала в водоёме, как статуя, осматриваясь. Неспешное журчание струй нарушало полуденную тишину. Природа дремала.
«Совсем скоро, я иссушу этот край и погибну сама от внутренней гнили», — подумала Мери. Мелорн посмотрела на тихую заводь, на пунцово-зелёную листву деревьев, на двух маленьких водяных антилоп. Они переминались тонкими копытцами и удивлённо разглядывали ее. Мери в детстве жила светлой жизнью. Память подступила к ней, пробежав картинками и умчались. Светлая и тёмная стороны! Власть и мощь необъятного моря и тихая заводь. Вдруг Мери почувствовала чей-то взгляд. Обернувшись всем корпусом, и, разом утратив мирное настроение, она увидела… Мужчину! Огромного, по всем человеческим меркам пропорционально сложенного, представителя её расы. Взрослого мелорна.
***
Учение о разуме двух видов существ, питающихся соками земли, возникло в далёкой глубине столетней мудрости. Великое правило вековых мудрецов: «Время течёт, мы не меняемся!», пришло в несоответствие с вопросом: «Изменяется ли Мелоян в бесконечности времён? Есть ли рост к будущему?».
— Есть мы и другая форма существования! — отвечали мудрецы.
— Нет никакого роста, — говорили философы. — Колесо не может крутиться вечно, но Спираль — поможет медленно спастись от Колеса, и в этом Мы найдём возможность жить не изменяя устои. Надо просто сомкнуть Спираль.
«Мы, мелорны, не создали Мир, Вселенная не наша заслуга, мы первые овладели мудростью и знаниями, мы не изменены и мы вечны, — так учили законники. — Космос – это, Власть. А Власть — это Порядок. И, хотя именно мы дали Миру первый росток, но именно пространство и время образовали жизнь в нём. Эта жизнь Биос — совокупность разумных зверей, называющих себя народом».
«Удовлетворяя свои потребности, эти мыслящие улучшают землю. Они приняли нашу рассудительность, и только маленький срок их жизни не даёт им сделать то, что сделали мы: обрести Спокойствие. Мы не должны им мешать. Но нам интересно наблюдать за их деятельностью.
Поэтому, развивающиеся девы должны вести наблюдения и потом, возвратясь в Великий Сад, передавать нам свои знания. Чем больше знаний накопит дева, чем выше станет её статус, тем сильнее она будет и больше отростков даст. Их знания — это наши надежды. Только один из ста ростков начинает настоящую жизнь. И только один из тысячи становится мелорном. Цель девы: накопить и передать ростку силу. Сила знаний даёт свет жизни».
Всё это хорошо помнила Мери. Помнила и знала: сколько бы знаний она не накопила — её бунтарство ей не простят. Обречённая быть пустоцветом, она, тем не менее, поглощала в себя всё новое, что встречала на своём пути. Ей было интересно абсолютно всё.
И вот сейчас, встретив в лесу Его, она оторопела и испугалась… Это был не один из семи Подвижных Мелорнов которых она видела в Долине. Этот был чужой. Его руки-ветки поражали гибкостью змеиных изгибов. Гладкое тело не допускало ни одного лишнего, или не красивого движения, только мощь и порода. Мери застыла, онемев от подобного чуда.
***
Предоставив зверькам защиту и кров, он не подумал о самом важном: «Зачем?». И теперь, следя за тем, как благодаря его сокам, маленькие настырные животные возвращаются к жизни, Маас размышлял. Поглотить их он мог сразу. К чему тогда потраченные силы? Он принял решение и будет наблюдать! Любой зверь ждёт, когда поправится и будет отпущен на свободу; эти же, скакали, едва очнувшись ото сна, выбивали из веток предложенный им плод, всем скопом падали к основанию, дико крича от испуга. Они Мааса разочаровали. Нижайший уровень сознания был у этих визжащих испуганных комков живой плоти. Под конец, он устал смотреть, как эти белые и чёрные лысые обезьяны вылетают из поддерживающих их пут каждый раз, как он собирался их кормить. Всё это порядком начинало Мааса беспокоить. В результате, через две шумные ночи он начал думать, что его подвиг не сможет оценить никто и никогда, разве только святой, мечтой которого является собственное истязание. Зверьков надо было переправить на берег и забыть об этом сумасшедшем стаде. Отделив себя от своего дома, он пошёл узнать, как обстоят дела, и зачем на него свалилась вся эта семья лысых зверей.
Он шёл по тропке примерно три часа и, наконец, вышел к озеру. Там на ложе из лилий стояла Она! Стояла и смотрела прямо ему в глаза!
***
Много лет спустя, совершенно седой старик, милорд, обладатель всех возможных и порой невозможных титулов, ловкий политик и тонкий дипломат, бесстрашный пират, кавалер и богач, рассказывал своим правнукам об этом дне случившимся в его удивительной жизни. Дети слушали, удивлялись и размышляли о том, что их дед — врун и чудак…
***
Через двое суток забытья удалось понять, что они живы и в плену. Мак Уак встретил свой третий восход солнца с лианами внутри тела. Некоторые тонкие ростки уже засохли и отвалились, но два самых крупных ещё плотно сидели в руке и на бедре…
Дико кричал Тед, увидев, как пятипалая ветка дерева тычет в него банан. Молился Хьюго. Страшно выли аборигены, и молчал Боб…
Только часа через два, проведя перекличку, и, основательно осмотрев себя со всех сторон, люди сделали попытку вырваться из зелёной западни. Лианы, жутковато торчащие из тела командира их маленького отряда, были пересечены ножом. Тут же, два новых извивающихся зелёных уса попытались напасть на Мак Уака, но усилия трёх человек смогли предотвратить попытку, вновь проникнуть в его конечности.
С трудом они пробили зелёную стенку, а когда смогли выбраться из лиственного полога, их накрыл такой раскалённый день, что люди вновь забились внутрь жуткого зелёного храма.
Ветка, на которой расположился отряд, росла примерно в десяти метрах над землёй. Справа от них висела трухлявая деревянная кора-плита, напоминающая гроб; слева где-то метрах в семи, если ползти по ветке в сторону, тянулся сломанный, похожий на гребень-сук, который несмотря на зловещие очертания, заканчивался довольно ровной небольшой поверхностью, за которую можно было уцепиться. Там-то, в тени гигантской ветки временно разместилась колония крупных шакалов, терпеливо ожидавших выхода добычи.
Едва люди высунули головы из-за края ветки, как падальщики заковыляли к ним навстречу. У каждой собаки имелся свой непередаваемый внешний вид, но общая морда стаи словно говорила: «Дорвались!».
Прождав добычу с четверть часа, штук шесть разноцветных шавок, повиливая хвостами, скрылись в сухой траве. Теодор тут же заверил всех, что они скоро вернутся, а Боб, который мигом оценил свои вкусовые качества деликатесного свежего стейка для голодных собак, отполз поближе к гробоподобному наросту коры и улёгся там. Ему начали твердить, что выступ суховат и может обломиться под его тяжестью, и тогда лететь пирату метров десять до земли. Но Боб всех утешил, что он последний трус, но готов пойти на такой риск и полежать повыше, чем смотреть на наглые хари, от которых кровь стынет в жилах.
Шакалы не спешили возвращаться, и Акула приободрился. Воздух после полудня стал медленно остывать. Перед людьми возникла дилемма: переночевать на страшном дереве ещё одну ночь, находясь в относительной безопасности; либо попытаться прорваться к оружию, сиротливо валяющемуся недалеко от корней и, перестреляв часть стаи, освободить себе путь на волю. Последняя перспектива улыбалась больше, ибо никто из даже закаленных детей джунглей не хотел жить на жутком монстре.
Но тут они увидели серо-рыже-чёрную кавалькаду. Это с подмогой возвращались голодные псы. Усевшись вокруг дерева, собаки стали терпеливо ждать. Самые храбрые и наглые из них тявканьем, рычанием и прыжками уговаривали сородичей идти на приступ низко висящей ветки. Теперь уже, спуск казался куда рискованнее, чем подъем. Мысль остаться на дереве исцарапанными обессиленными, но невредимыми уже не пугала.
***
Когда без предупреждения перед озером лиловая листва рассыпалась ковром, словно зазвенели волшебным шелестом тысячи колокольчиков, перед Маасом открылись покои богини. Превращение Мери в гладкую, как статуя, и божественно прекрасную нимфу тихого ручья завершилось. На него смотрела пара её удивленных сияющих звёздами глаз. Спокойным и прекрасным увидел Маас её лицо. Он подошёл к ней, словно жрец, готовящийся совершить последнее воздаяние, негромко вознося мольбы к этой владычице всего сущего.
Мери взволнованно переплела пальцы и вдруг речитативом запела:
На море в шумном прибое находится остров,
Лежащий как раз против солнца.
Его называют там жители «Фэйро».
И самый большой мой корабль,
Что ждёт у главного храма,
Приносит желанье и веру!
Маас вздрогнул, прошелестел порыв ветра, и он, словно увидел долину с ярко-розовыми цветами. Память вечного леса проснулась в нём, и мелорн ответил:
Я — небо, что вечно висит над полями, покрытыми алым.
Ты ветер, который сметает ошибки.
Мы вместе, а значит не ищем напрасно,
мы рядом, и это волшебный напиток!
Потом мужчина и женщина долго смотрели друг на друга в молчании, захваченные необъясним чувством блаженства — ощущением, которое шло через всё их естество, чувство, олицетворяющее у мелорнов душу.
И Мир, прислушавшись к ним, замер! Много тысячелетий минуло, как ушла за край последняя настоящая пара мелорнов.
И когда над островом встало горячее солнце, два существа, слитые воедино, уже знали наверняка, что их нельзя разрубить.
***
Дорога тянулась. После каменистой поверхности постепенно стали появляться островки лесов, зелёными облаками, возвышавшиеся среди моря кустарника на склонах. Как и на родном материке епископа, повсеместно росло тутовое дерево, да тёмные кущи мрачного лавра, где сразу становилось душно и одиноко.
Наконец, его путь подошёл к завершению, и он, увидел Древних, похожих на кедр, или лиственницу, мелорнов. Огромные бугристые стволы мелорнских матрон, с опущенными, как у разлапистых елей, ветвями создавали полутёмное и мрачное царство абсолютного покоя.
Дорога петляла. Далее шли огромные стволы с чешуёй грубой, но не толстой коры медно-золотого цвета. Мужские мелорны. Здесь каждый был личностью, и эти колоссальные деревья не сливались в одно ощущение леса.
Епископ вдыхал полной грудью живительный воздух и с трепетом готовился к встрече. Через час он подъехал к опушке. Его ждали.
— Далёк ли путь?! — услышал он вопрос-приветствие.
— Имеешь ли ты понятие о диафрагме хребтов, разделяющих сушу?
Посланец Великого Ромского Триумвирата поклонился в сторону голосов и начал:
— Ветер донёс нам ваше желание встречи. Мы готовы.
— К чему готовы вы в необъятной первозданности мира? Если мы оказались не готовы, — услышал он. — Наша мелорнская дева сочеталась вечным нерушимым браком с неизвестным нам. Не поставив в известность старших!!!
Епископ не понял, ждут ли от него ответа — такая воцарилась тишина. Поэтому, выждав достаточное для молчания время, сказал:
—Женщина, даже самая умная, всегда останется короткомыслящей!
— Нам не нужны твои выводы, — прозвучал ответ.
— Если Триувират желает видеть на своей службе мелорнских дев, то мы желаем видеть эту пару на своей земле! Создание новой рощи мелорнов в мире нельзя допустить!
***
Едва солнце успело скрыться, как темнота упала на людей глухим и надёжным покрывалом.
Тяжело вздыхавший Хьюго сообщил пространству о превратившихся в дичь охотниках и развлекал свой голодный желудок привлекательным для горящих точек-глаз свистом. Огни радостно отзывались на голос «дичи» потявкиванием и подвыванием. Звери тоже устали ждать. То одна, то другая собака прыгали на низкую ветку и, яростно скаля пасть, пытались привлечь к себе внимание стаи. Становилось ясно, что утра раздосадованные звери ждать не будут.
Немногословные аборигены сбились в кучу. Добраться до ружей не было никакой возможности. Оружие валялось практически под лапами изголодавшихся собак. У людей нашлись три перочинных ножа и одно мачете, так и не выпавшее из рук Мака Уака. Боб обнаружил кремень и кресало. Огг оторвал, от сухого отростка-гроба, кусок коры. Костёр развели из собранного сухостоя прямо на дереве.
Стая, угрожающе ворча, отодвинулась на несколько шагов.
Луна, пробиваясь сквозь мглистую дымку, давала мало света. Чуть больше, но не намного, давал костёр на ветке гигантского дерева. В этом зыбком свете Теодору удалось насчитать более двадцати пар глаз, ярко горящих от голода и нетерпения.
— Я тоже больше терпеть не могу! Зачем?! — отчаянно восклицал самый младший и неопытный Ден. — Пусть смерть, — добавлял он, почти всхлипывая, — Чего ждать? Что изменится? Боб, разве ты боишься смерти?!
Акула поднял руку и с громким хлопком положил её на плечо штурмана.
— Боюсь, и ты это знаешь, — отрезал боцман, — А за нами ещё одиннадцать душ. Или ты хочешь принести их в жертву? Большая цена твоей смерти!
На некоторое время воцарилась тишина, нарушаемая только беспокойным собачьим лаем.
Наконец, Боб заговорил:
— Надо попробовать нарубить из сухостоя факелы. Все дикие звери боятся огня.
Люди взбодрились. Пропала отрешённость, которая лежала на иссушенных, измождённых лицах. На дереве сидела уже не добыча, а собирались с мыслями разумные существа! Тяжёлый поход и страшная битва ослабили отряд, но таинственная и необъяснимая помощь, тишина прохладной ночи в сени больших листьев помогли им.
Ден стоял на огромной ветке, и ему казалось, что он уже летит вверх и скоро достигнет небесного свода.
Вдруг все услышали треск, сменившийся стонами. Звук усиливался. Огг показал на далёкие скалы.
— Закричали камни, жара спададает — это время охоты, — спокойно произнёс туземный воин, — Собаки пойдут на приступ.
От звуков, полных такой безнадежности среди голодных шакалов, людям стало не уютно.
Верхушки факелов заалели, и выдох смерти, или вдох свободы, прикоснулись к воспалённым лицам, мелкими песчинками, летящими от горящей коры. Вокруг кричала и выла беснующаяся стая. Люди прыгнули вниз, в самую кучу разгорячённых близкой добычей шакалов. Ден слегка промедлил. Повернув голову, он увидел, как обезумевшая свора отпрянула от огня и, помедлив не больше секунды, пошла на приступ. Люди, выставив перед собой факелы, как пики, встали в кольцо и начали медленно продвигаться к оружию. Шкипер тоже прыгнул.
Мерцая багровыми всполохами, сбившись в плотную кучу, отряд медленно продвигался к ружьям. Лай озверевших животных становился всё более уверенным и грозным, его раскаты громыхали по долине, как гигантские медные колёса. Люди достигли цели. Миг, и послышались щелчки затворов, злая металлическая дробь, насыщенная энергией пороха, понеслась в чёрные лохматые тела, вспыхивая голубоватыми искорками. Вся движущаяся масса стаи откатилась, наполненная воем. Трава задымилась и принялась — аборигены подожгли сухостой.
Всё на мгновение стихло, и Ден открыл глаза. Среди звёзд он увидел силуэт чёрной головы Огга. Абориген сидел над двумя бесчувственными телами растерзанных друзей, слушая трепет жизни в их телах.
Подхватив на руки раненых, отряд развернулся от горящей полосы травы и поспешил к кромке близкого леса, способного обеспечить защиту измученным людям. Зыблющийся туман впереди застилал взоры спотыкавшихся путников, они падали, но поднимались, продолжая борьбу. Наконец, буквально упали в протекавший у кромки леса ручей. Будущее стало казаться им более определённым. Вдали огромным заревом костра полыхало давшее им защиту огромное дерево. Дико выли обожженные шакалы…
Багровое солнце выкатилось из-за горизонта и повисло в пелене тумана.
При утреннем свете они рассмотрели границу леса. Выгнанный из высокой травы водяной оленёнок показал свои рожки. Подкравшись, Гог ударом ножа убил добычу. Люди развели костёр. Это была их первая еда за три дня…
***
Наступило утро…
Маас подал Мери простую кедровую чешуйку, нежно прикоснувшись к её груди. Дева сидела на берегу, любуясь водяными лилиями, и, словно пряталась в свой парусиновый хитон от лучей восходящего светила. Вдали шелестели листья, как призраки прошлой жизни.
Мери смотрела на островитянина.
— Единственная, — серьёзно промолвил незнакомец, и она рассмеялась!
— Почему ты смеёшься? — обиженно и строго сказал Маас.
— Я удивлена: ты ведь принёс мне то, что будущий супруг вручает в день брака, когда снимается покров с мелорнской девы. Но свой дар ты вручил мне во время единственной встречи и прощания.
— Мери, — кто ты?…
— Какая тебе разница, островитянин? Я не из Списка Женщин и не имею права продолжить род!
— Я думаю, что ты величественнее и главнее, чем всё живое окрест, — ответил мелорн, — мне все равно. Я отдал тебе всё, что имею. В этом вся моя жизнь. Я чувствую, что там, за лесом мой дом погиб. Я твой сосуд, на твоих корнях.
Мери восхищенно вздохнула, осторожно взяла крошечную жизнь, погладила и впитала в себя эту странную частичку. Маас заворожённо наблюдал за её бесшумными движениями. В своей странной белой коре, Дева была подобна лунной дорожке на воде ночной реки. Она отрастила тончайшие ветви — волосы, явившись воплощением самой юности, весёлой и резкой. Все это чудесно сочеталось с прагматичной зрелостью женщины, осознающей свою красоту и умеющей преодолевать все трудности жизненного пути. Различие было настолько губительно неотразимо, что Маас застонал. Это была не короткая разлука. Вероятно, он терял её навсегда, ведь дева не останется с мелорном, не имеющим дома. Приняв власть того, кого люди называют Эросом, а мелорны — любовью, он нашёл мгновение и, дотронувшись до Мери, притянул её к себе.
— Я буду обязана уплыть, — коротко сказала она.
— Я не осуждаю и не останавливаю тебя?
— Но мне тоже плохо…
Маас улыбнулся. Она села, касаясь собой его кожи — мягкой и гибкой коричневатой коры. Он же вытянулся и стал целовать Мери в узкую ложбинку между грудей.
***
Наконец, они очнулись. Пришло время вопросов. Теперь Мери смогла получше разглядеть своего избранника.
Дева взглянула на смущенного таким вниманием Мааса. Он чуть побледнел — его маленькие ушки и по-детски смешные щёки с ямочками соединились с белым пятном шеи, могучим стволом сидящим на плавных линиях плеч, закруглявшихся огромными буграми. Дева тепло улыбнулась его робости, поняв, что он моложе её.
Мелорны подходили к опушке леса. Впереди чёрным столбом дымилось место его силы.
Мери ласково прижалась к своему мужчине:
— Но взять тебя с собой я не могу, ты поглотил моих друзей… — печально прошелестела она.
Он молча смотрел на неё. Белая кожа девы, прикрытая мягкой корой, светилась так, как светятся только орхидеи. Мелорны переходили речушку, погружаясь в журчащую прохладу, словно прикасаясь к своим мыслям и чувствам. Он знал, что ему предстоит засохнуть, но шёл вперёд. Она хотела остаться, но могла лишь проводить…
Тревога и негодование проникли в душу Мери. Слишком много смертей. Неисчислимая, невообразимая чаша лет, её нельзя было сравнить с самой Вселенной.
Мелорны не погибают.
Мелорны не могут пасть.
Они лишь увядают,
Не дав любимой упасть…
Мери слышала эту мелодию в журчании воды, в шелесте трав, в шуршании листвы. Она знала всегда: нельзя радовать себя длительным счастьем, ибо всегда после этого следует расплата! Рассыпались замки, пронизанные каскадами и бассейнами с хрустальной водой. Всего этого не будет теперь никогда, ибо после этого только тлен…
Она видела, как на синей глади моря, ходят мёртвые волны, раскачивающие остановленные навсегда корабли.
***
Вдалеке показался ещё один небольшой дымок. Мери отчётливо услышала голоса. Теодор? Да?! Нет! Не может быть!
— О, — услышала она шёпот Мааса, — А зверьки-то спаслись!
***
В резном восьмигранном летнем домике, усыпанном лепестками отцветающей вишни, было сумрачно. Через резные ставни, с наборного каменного столика, обратно в парк убегал лучик лунного света. На мягком садовом диване, устланном подушками примостился Андре. Ночь была светлая и тихая. С востока неторопливо пробиралась по небу лёгкая тень облачков, которые вскоре должны были настигнуть висящий широким серпом спутник планеты. Горничная леди Анны зябко прижималась к голому торсу любовника; её щёки алели от страсти, а каждый вздох чуть обволакивал соседа запахом дорогого хозяйского вина.
Вдруг совсем рядом с кустами роз, скрывающих домик, послышался шорох гравия, и чей-то басовитый голос констатировал: «Пора!». Две фигуры мелькнули мимо шёлковых гардин, скрывавших влюблённую пару и устремились в направлении к усадьбе.
— И кто это у вас тут может быть в такое время? — шепнул Андре. — Мне кажется, что надо сообщить всем домашним и поставить в известность леди Маргарет?
Подружка, резко освободившись от объятий, быстро поднялась, готовая уже громко закричать, но внезапно сообразила, что таким образом она выдаст ещё и себя, пребывающую не в своей кровати, а потому со стуком захлопнула рот. Затем Камилла прижала к нему пальцы, попросив не нарушать тишины, и в испуге осталась сидеть у открытой дверцы беседки. Спутник последовал её примеру.
Однако, в это глухое ночное время, действия двух крадущихся фигур были настолько подозрительны, что бравому посыльному ничего не оставалось, как все-таки принять решение и последовать за неизвестными. Он отправился со словами:
— Не шуми и никуда не уходи, Камилла, мне надо за ними проследить. Вон, допей вино, ты вся дрожишь, а я посмотрю, зачем они здесь.
— Да я ни за что, ни на минутку не хочу быть одна! — возмутилась готовая завизжать девушка. — Ни за что! И вообще, Андре, давай-ка всё делать вместе.
Они потихоньку выскользнули с террасы и пошли крадучись параллельно дорожке, где высокие старые кусты, умопомрачительно пахнущей цветущей сирени, надёжно прятали разведчиков. Чернеющий в ночи дом был уже в тридцати метрах, когда Андре отметил, что в окне одной из центральных комнат, принадлежавших молодой леди, за шёлковыми гардинами вспыхнул свет. Робкий огонёк свечи окрасил тенями помещение. Огромный графский дом выглядел почти не жилым. В его полупустом чреве тихо обитали две опальные леди и с десяток их верных слуг. Ещё несколько секунд, и огонёк почти потух, шёлковое полотно взмахнуло белым полупрозрачным узором, и какая то грузная фигура вывалилась из окна. Второй тёмный силуэт недвижимо стоял у стены…
Именно он аккуратно расправил дорогую гардину и прикрыл створки. Стараясь не шуметь, чужаки ночными призраками пошли по траве, потом спустились в водосток, с вросшим от времени камнем и, наконец, пройдя ещё метров десять, вышли на тропу, рядом с которой среди кустов сирени затаились Андре и Камилла. Как только толстый бандит поравнялся с кустами, Камилла резко схватила за плечо возможного претендента на свою руку, она узнала толстяка. Это был её предыдущий ухажёр — Олаф Маркони, непривлекательный вдовец, мрачный, но считающийся сильно верующим почитателем лона Церкви. Девушка боялась Олафа с первой своей встречи с ним, и даже прирождённое кокетство не стало мешать ей тут же отвергнуть все попытки, предпринятые Маркони в качестве возможного претендента на руку ветреной красотки. Бывший жених и неизвестный, со скрытым во тьме лицом, и быстро скрылись за поворотом дорожки. Где -то вдалеке некоторое время улавливались звуки шелестящего под ногами гравия.
— Ты кого-то знаешь из них? — спросил Андре.
— Это Олаф Маркони. Милый, возможно, он хотел надругаться надо мной. Мне очень жутко, Андре!
— Так, дорогая, Камилла, дело-то нехорошее. И не думаю я, что так прямо за тобой и пришли. Олаф — торговец, верит истово, с чего бы он сюда пришёл ночью? Иди быстро, буди старшую леди, всё ей передай подробно, а я попробую нагнать их и проследить куда они сейчас пошли. Камилла была кокетлива, и прикидываясь испуганной дурочкой, но никогда не была излишне сильно труслива. Она быстро поцеловала любовника и поспешила к главному входу. А Андре, жалея потерянного на разговоры времени, устремился за скрывшимися несколько минут назад ночными посетителями.
Скользкий от росы, мрамор широких ступеней заскрипел под маленькой кожаной туфелькой. Быстро поднявшись горничная заметила движение. Кто-то шагал ей навстречу. Девушка сжалась от нахлынувшего ужаса и не сразу сумела поднять глаза. Негр Джон, близоруко щурясь, стоял почти рядом с ней, держа охотничье ружьё. Она выдохнула и, взяв себя в руки, строго и громко произнесла:
— Вы всё проспали, Джон, в доме были чужаки! Я вас бужу-бужу, а вы не подаёте даже признаков жизни! Здесь были воры! Слышите, во-ры!
— Да я никогда не сплю, Камилла! У меня ни минуты покоя по ночам! Я всё время бодрствую, обходя усадьбу-то, а это не маленькие расстояния! Приснилась вам сказка! Спать идите! Вот пожалуюсь хозяйке-то, кто на самом деле бродит ночами! Мне нельзя не доверять! Когда я вёз бедную больную леди Анну, у меня было гораздо больше заботы. И, догадайтесь-ка, что мне скажет лорд Грейсток, когда вернётся? Он сообщит всем: «Ты, Джон, всегда умеешь сделать всё так хорошо, что и я бы не смог! С тобой всегда спокойно. Если на посту Джон Смит, то все всегда в безопасности!».
Старый слуга ещё долго вёл эту неторопливую речь, обратившись к резной деревянной панели в коридоре. Девушка же, пробежав анфиладу комнат, забарабанила в дверь покоев леди Маргарет.
По тёмным коридорам, они опрометью поспешили в половину леди Анны. Собирался рассвет. Было четыре часа утра. Синяя рябь прорезала горизонт, и вот-вот должно было показаться солнце. В доме было очень тихо, хотя из спальни младшей хозяйки пробивался лучик горящей свечи. Неплотно закрытая дверь бесшумно отворилась. Там, на ковре, рядом с кроватью, лежала молодая графиня Грейсток. Её голова была залита кровью. Леди была мертва.
***
На третий день, маленький отряд, без происшествий и потерь, достиг берега моря. Перед Станиславом, чуть склонив головы в свете сияющего утра, стояли счастливые юноша и девушка, редкостной чистой красоты. Две волшебные статуи. Два мелорна.
На следующий день шумно и радостно, совсем не по законам старой расы, люди и мелорны провожали друг друга. Уплывали лодки аборигенов. Они везли весть о победе над чудовищем. Уходил домой галеон.
Море на закате дня встречало путешественников лёгким бризом.
Но уже ближе к полуночи ветер резко усилился. Поднялась зыбкая боковая рябь, вот-вот грозившая перейти в шторм. Корабль поспешил выйти в открытое море. Там, где люди оставили остров, появились чёрные тучи, и кроваво-красная горизонтальная черта подсветила быстро чернеющий горизонт. С островом что-то случилось. Всю ночь там то разгоралось, то затухало багровое пламя. Ветер резко усилился, начался шторм. Вдали слышался гул и какое-то подземное рычание.
Внезапно, моряки услышали страшный грохот, на миг оглушивший всех. Через несколько минут до них долетел шквал, который подхватил корабль, как щепку, и, подняв на гребень, понёс над волнами, а потом бросил в море, собираясь навсегда покончить с беглецами. Над островом поднимался огромный ало-пепельный гриб, который захватил полнеба и стремительно приближался к бегущему прочь кораблю. Люди увидели, как пронзают море огромные раскалённые валуны, способные погубить их с одного удара. А затем, затмив пространство чёрной ревущей водой, на «Морской Мозгоед» накатилась волна. Через бесконечные минуты ожидания тяжёлый галеон смог взобраться на эту жуткую кручу, чтобы пробалансировав несколько секунд на гребне, стоя на излом корпуса, устремиться вниз, скользя в бесконечную чёрную бездну провала.
Следом за первым прошли ещё две водяных вала. В каждом из них мелорны рассмотрели лицо, шептавшее только одно слово: «Нет!». Острова больше не существовало.
Преодолевая волны, могучий галеон, направляемый двумя мелорнами, шёл вперёд. К утру на всех снастях висели гирлянды жирного серого пепла. Вокруг бушевал шторм. Бхенин и боги Эдо попытались отомстить беглецам. Но они уже были бессильны. Над морем вставало солнце!
Два человека шагали, обходя валуны, которыми природа отметила путь к небольшой бухте, словно врезанной ножом в скалы.
Один из них, атлетически сложенный джентльмен в дорогой куртке, уверенно шагал впереди. Весь вид, костюм и обувь выдавали в нём профессию моряка, а слегка размашистая поступь и уверенный взгляд серо-голубых глаз — бритландского дворянина.
Второй более походил на тощего высокого мальчишку, только перевалившего отрочество и вступающего в юношескую пору. Тщательно приглаженные рукой, соломенно-жёлтые вихры уже разобрал на пряди ветер. Юноша внимательно ставил ноги, стараясь огибать, а не перескакивать препятствия, но это не прибавляло ему солидности, а скорее развлекло бы стороннего наблюдателя.
Спустя четверть часа они подошли к небольшой бухте, которую окрестные рыбаки гордо именовали заливом. Вершина замыкающего её срединного утеса напоминала рождающуюся луну и далеко виднелась с моря хищным полумесяцем. Большие треугольники белых чаек с криками носились над тёмно-зелёной водой, выискивая себе завтрак. Туман лениво уползал в остывшее за ночь море, а оно лениво волочилось, ещё пытаясь укутать каменный берег своей стылой водой.
Так, неторопливо изгоняющий ночную тьму, день сумел прочертить в миле от берега громаду большого, непривычно удлинённого, корпуса галеона, который гравюрно смотрелся в свете нового утра. И хотя сам корабль не мог бы произвести впечатления своей наружной отделкой на неискушенного наблюдателя, цепкий глаз профессионала тут же определял в нём хороший военный корабль, особенно учитывая отсутствие высоких надстроек. А его необычная форма явно позволяла ходить круче и быстрее к ветру, развивая хорошую скорость, которая могла дать фору даже быстроходным фрегатам.
Мысли у обоих спускающихся к воде людей были далеки от этой маленькой бухты, красот гранитных берегов и запаха моря. Одному вспоминалась недавняя морская битва и тонущий флагман, который бесславно ушёл за пояс Ориона в мерцающем золоте таинственной Голконды в созвездии Южного Креста. Тем не менее, удачливый и немного авантюрный характер обладателя голубых кровей не хотел мириться с поражением и верил, что среди этих удивительных созвездий, южнее экватора, находится и его звезда — звезда удачи и надежды.
Второму наяву грезились: костёр, запах горящего мяса и крики неиствующей в едином порыве толпы, белые одежды человека, которого он называл отцом и маленький золотой амулет, сорванный с его шеи и втоптанный в песок у помоста. Он не верил звёздам. У него не было планов и судьбы…
От корабля бесшумно отчалил шлюп.
— Нас ждут, поторопись, — кивнул голубоглазый споткнувшемуся парню.
Капитан, три месяца назад похоронивший жену и сомнительно приобретённого и тут же потерянного новорождённого сына, гранд и мессир золотого копья, капитан галеона «Морской мозгоед», граф Станислав Бертран Эль Грейсток добился разрешения на невероятно авантюрную попытку найти затерянную в далёких морях волшебную страну Эльдорадо. Высочайшее согласие было получено, но связываться с неудачником, потопившим свой флагманский фрегат и, единственным, сохранившим при этом свою команду, никто не решался. Последний из четырёх кораблей, вышедший тогда невредимым из бури, пользовался дурной славой проклятого судна. На бушприте его сидела вырубленная из палисандра дева, с женскими достоинствами весьма солидного размера. Из таверны в таверну передавался слух о живом дереве проклятого корабля.
И, тем не менее, капитан собрал свою старую команду. Двадцать шесть матросов, знающих толк в портовых шлюхах и погоде, боцман, со смешным именем Боб и прозванный за свирепость Акулой, помощник капитана — черноволосый южанин Теодор Гризли, заслуживший в драках кличку Леопард. И, наконец, только вчера нанятый штурман — молчаливый рыжий юнец, в потрепанных штанах и неопрятном рыжем камзоле — парень, назвавший себя Деном Руджем.
***
Шёл третий месяц с того раннего утра, когда скалистое побережье растаяло за кормой корабля, но ещё ни одно судно не повстречалось с галеоном на просторах Южного океана. Они шли восточным курсом. Туда, где Эльдорадо скрывает свои сокровища, а вожделенная Голконда отсыпает их в трюмы торговых шлюпов.
— Пресветлая, — ругался на баке Боб, отшвырнув деревянную кружку с вином, — какого рогатого тащит нас Станислав на этой громадине в пекло акульей требухи? Разве роммские скуди звенят хуже индских дублонов?! Вот уже целый летний сезон прошёл, как мы здесь, но ни один захудалый медяк не попал ещё в мой карман! Где они, мои звонкие кружочки? С чем, ради святого престола, я появлюсь в трактире «Лживый кусь», где даже Господу Богу нальют виски только за наличные! Где моя золотая прелесть?
День уходил за горизонт, лёгкий бриз постепенно заполнял паруса, и жаркая, неподвижная марь переходила в тёплое дуновение, которое придаёт бодрость телам и остужает разгоряченную душу.
— Пойдем, Гризли. Через полчаса новая вахта, и мне следует проверить лоботрясов: все ли они на местах; а горло сухое, будто я с утра проглотил плохо разжёванную Библию. Темнота и сиськи! Помнишь, когда Бурый Вилли был с нами, у него всегда находилась лишняя бутылочка старого Франкского. Хороший был шкипер, но какой дерьмовый человек! Что не выпил-то, мой мальчик?
— Потише, Боб! Не зли капитана, он не любит вспоминать Бурого.
— Ну, здесь он нас не услышит.
— Гризли, а верно ли болтают ребята, что Вилли тогда просунул лапу за картой Станислава?
Гризли, снял с шеи платок и превратил его на голове в подобие банданы…
— Если бы все наши ребята остались тогда живыми, мы сейчас не болтались бы в этом аду, как сухая коровья лепешка. Сидели бы тихо и ни в чём не терпели бы нужды, на службе Её Величеству. Но, Боб, насчет карты я советую тебе помалкивать. Ты же знаешь, она пропала. У Станислава умная голова, и он умеет быстро спускать курок…
Дуновение ветра слегка качнуло настил, и в борт сильнее обычного плеснула вода. Гризли умолк и огляделся вокруг.
— Маааальчики, развлекаемся, значит? — раздался певучий голос, — и на них уставилась пара немигающих глаз, в обрамлении пышных деревянных ресниц-щепочек.
— Нуууу! Ну… А мнеее, безутешной вдовицее тожеее надо узнать текущий баланс нашего Стааасикааа…
Оба говоруна вмиг побледнели и, вскочив, наперебой принялись убеждать собеседницу, в обманчивом взгляде на данный животрепещущий вопрос.
Дева позволила им пополировать свои пышные достоинства и, благословив, отпустила с кормы…
***
На перламутровых крылышках пронеслась стайка летучих рыб, отметившая ход корабля над волной, ярким разноцветным росчерком. Они без всплеска ушли в глубину, оставив трепыхаться на корме свою неудачливую подругу. Боб ногой откинул рыбку назад и отметил:
— Акулья падаль! Ты ж посмотри, Гризли, наша-то молодежь, шкипер, высунул морду из каюты! Хорошая лихорадка свалила мальчишку с ног. Вторую неделю валяется в койке! Молокосос, ветер ему под руль, а я в его-то годы в кровь натирал, ммм руки, об девок. А этот, того и гляди, завернётся в парусину с ядром на груди! Но ведь хорош, маленький, дьяволёнок! Как аккуратно тянет нас в треклятые воды. Хотя жара здесь, что на адовой сковородке! И куда интересно, милость наша, не к обеду помянутая смотрит?
— Эй, салага, я кому велел лежать, щучья плесень! Я что, так и буду лекарем при дрыщах состоять? Марш отседа! Я Боб Акула, развели, понимаешь, рыжих!
Между тем, рыжий парень, при свете заката, похожий скорее на жёлтый пергаментный скелет, поднял руку и молча указал на восток.
— Боб, да там пожар! Корма и свиньи! Мы что, проворонили свой праздник? — зарычал, в миг разозлившийся Гризли.
В этот момент все услышали крик дозорного:
— Слева по корме, смотри! Пожар на горизонте!
Практически голая, одетая в холщовые штаны и татуировки, в странных головных уборах, созданных из обрывков ткани и соломенных корзин, команда высыпала на палубу. Следом, одетый как на парад, неторопливо вышел, держа подзорную трубу, его светлость Эль Грейсток.
Только один, причем насильно сжатый в объятьях Боба — молодой шкипер был препровождён вниз. Почти всё время находясь в вязком забытье от высокой температуры, высушившей его внутри, и от дикой духоты снаружи, он, захлебываясь глотал солоноватую тёплую воду, а потом стучал зубами от бьющего его озноба, кутаясь в тонкое одеяло. Ему было всё равно…
Леопард подал команду, и матросы, подгоняемые скорее радостным ожиданием перемены, чем руганью Боба, бросились к снастям. Галеон медленно разворачиваясь под парусами, ложился на курс.
Будто увеличившаяся деревянная фигура на носу плавилась под лучами уходящего солнца, и её шёпот слышали все…
— Мааальчики, Ваша Мерии начааалааа исторгааать печааалиии. Соседний корааблик тонет. Стааасик, береееги меня, своюю мечтууу…
Они быстро подходили к месту боя, стал хорошо виден зловеще полыхающий вдали факел. Не один, а целых два огромных костра развевали по небу чёрные жирные столбы пламени, почти без искр и дыма. Очевидно, горели торговые корабли, шедшие под флагом Вест Индской торговой флотилии.
Вскоре команда «Морского мозгоеда» разглядела на фоне зарева, быстро уходящие от места трагедии суда, по-видимому, не желающие делиться добычей со свеже прибывающим охотником.
— Не мы учуяли добычу! — со вздохом сказал Хьюго своему дружку Джекобу. — Но, будь я трижды помянут, если мы не ухитримся найти поживу и в чужой драке. Готовься к делу, старый осьминог! Наконец-то, мы разомнём усталые кости на настоящей работе!
***
Его светлость, граф Станислав Бертран Эль Грейсток имел репутацию опасного и наглого в бою капитана. Особо отмечались его удачливость и ум. Во времена Великих открытий он сыскал бы себе славу первооткрывателя. Но в уменьшающемся мире становилось всё меньше пятен; да и они исчезали с мировой карты со скоростью приплывшей покушать обед акулу. Считающие себя морскими, державы, в лице торговых компаний, захватывали власть на исконных туземных территориях, нотариально заверяя лицензии на их владение под той, или иной короной, а затем медленно, но верно выпивая все соки из богатейших земель.
Прикинув свою выгоду, Станислав решил, что служба Отечеству — дело чести, но война — это что -то определённо грязное и пахнущее страхом умиравших, дельце. Поэтому, он нашёл, что гораздо гигиеничнее дружить с Родиной и извлекать золото из магистров торговли слегка не дружественных стран. Притом, что некоторые особенности его галеона без особого труда позволяли осуществлять заработок даже с двух, а то и трёх судов одномоментно. Главным было соблюдение очерёдности и отсутствие нежелательного кровопролития. Имея в запасе козырную даму, в виде живого дерева, капитан ещё ни разу не вышел побеждённым из своих авантюр. Предавшая же его в последнем бою держава вину свою признавать не собиралась.
Корабль с горсточкой не раз проверенных друзей-головорезов, которые не особо любили думать о будущем, вполне мог причинить в водах Внутреннего моря такой ущерб торговым судам, что недолго подумав правительство сера Питта, именем королевы, выдало официальное предписание, на организацию некоей экспедиции, попутно разрешив считать частные мореходные компании и одиночных морских искателей приключений собственностью победителя и своим процентом от сделки.
— Ослиные яйца! Не предупреди меня шкипер — и возможная добыча, была бы у Нептуна в гостях! — заорал Станислав.
— Где были твои глаза, Машка?
— Чего ждёт чертов Боб, помесь старого идиота с ишаком! Через полчаса и эта горящая телега потонет. Скоро ночь, Акуле соли в ягодицу! Торопитесь, черти!
Через несколько минут шлюпы, с вооруженными до зубов авантюристами, уже подлетали к тонущей бригантине.
Пираты кинулись к трюмам. А Гризли и боцман с двумя матросами — к каютам уже разграбленного корабля. Их оказалось всего три: первая, совсем маленькая, рядом с каютой капитана, и более просторная дальняя, соседствующая с небольшим салоном. В маленькой каюте, взломанной Бобом Акулой, не оказалось никого, зато нашлось много мейсенского фарфора и серебряные столовые приборы. Картина Греза и мужская дорогая одежда, обнаружилась у капитана. Когда же Гризли, Хьюго Пью и Джейкоб Скелет снесли дверь самого большого помещения, то оттуда грянул пистолетный выстрел. Споткнувшись от неожиданности, они буквально ввалились в двери.
От пиратов отшатнулся небольшого роста, пухлый, лысоватый мужчина в голубой шёлковой рубашке с кружевами. Он уронил с грохотом повторного выстрела ещё дымящийся пистолет и, тут же рухнул на колени, слезливо и испуганно кланяясь. Прихватив его воротник, Гризли приподнял трясущегося стрелка и замер в изумлении:
— Бога ради, прекратите это шоу, мистер Владимир, нас уже спасают, — раздался голос, исходивший, казалось, из-под кровати. И действительно, оттуда появилась вначале круглая девичья попка в синих кружевных панталонах, заставив зажмуриться, а потом и само дивное видение — стройная обладательница густых каштановых локонов, кареглазая и длинноногая девушка, которая злобно сощурившись, тянула одной рукой застрявшие юбки, а в другой смело держала взведённый пистолет!
***
Спустя три месяца, после выхода из памятной бухты на рассвете, все матросы, включая кока, пассажиры и капитан стояли на палубе «Морского Мозгоеда»! После мучительного перехода в жарких тропических водах, галеон, наконец, подошёл к цели своего путешествия.
Солнце, ещё окутанное розоватой вуалью, поднималось из синих далей, угадываемого только по скоплению облаков, огромного континента. По курсу же корабля постепенно вырастали очертания довольно большого гористого острова. Корабль продвигался медленно — Маша опасалась рифов.
Наконец, вдали показались пенящиеся в коралловом заливе волны. Корабль не рискнул подходить ближе и встал на якорь.
— Всё это попахивает сумасбродством и авантюрой, — бормотал стоящий на палубе Боб.
— Поиски! Чего поиски-то? Какую очередную выходку задумал наш капитан? — у Теодора от азарта блестели глаза и раздувались ноздри, он был жизнерадостен и возбуждён.
Рядом стоял невозмутимый штурман, неопределённого возраста: что-то среднее, между высоченным подростком и не выросшим юношей. Тем не менее, этот немногословный мужчина-мальчик сумел правильно рассчитать курс и без ошибок привёл судно к месту назначения.
Появившись совершенно абсурдным способом, тут же свалившийся в жесточайшей лихорадке и выживший только стараниями боцмана, рыжеволосый чужак, проводивший всё своё свободное время с Мери, сумел приобрести себе ту капельку доверия капитана, которая позволила ему остаться и быть членом команды.
Вынужденные находиться с пиратами, учёный-натуралист Владимир и его воспитанница, которую эсквайр взял с собой, собираясь оставить гувернанткой в семье генерала Орильи в Вест-Индии, также находились на палубе. За последний месяц естествоиспытатель восстановил свой вес и увеличил толику наглости, слегка увядшей во время нападения на караван.
***
— Я почти пират! Вокруг меня самые настоящие пираты! — думала в этот момент мисс Полина, поглядывая на своего компаньона. — Но какое благородство и бесстрашие в душах этих людей! Какой мальчишеский задор и отчаянная решимость написаны на их лицах! А капитан просто рождён для подчинения себе других! Эта профессия необходима обществу. Умрёт она — погибнет авантюра и предпринимательство! Их отдают под суд и сажают в тюрьму, ради какой-то старомодной веры в социальную справедливость. Избавив моря от флибустьеров, мы избавим себя от духа приключений и перестанем совершать мировые открытия! Лично для меня — для той, которую везут приживалкой, пираты являются светом надежды. Негодяй Владимир так быстро завладел моей собственностью! Мной! Я не позволю ему отправить меня гувернанткой! Я буду пиратом!
Владимир же тоскливо слонялся по палубе. Несмотря на звание ученого естественных наук, даже отдалённые крики неведомых птиц были зловещими. Берег, с переливающимися на солнце кварцевым песчинками, казался ему отблесками костров, которые развели дикари, и в их ловушку он неминуемо должен угодить. Тоска и страх сжимали его сердце.
Гризли тихо окликнул с мостика Полли и её компаньона.
— Вон там, — указал он рукой направление на восток, — Совсем рядом, находится великий Бхенин. Небось, какой-нибудь учёный-географ позавидовал бы вам, мистер Владимир! Быть в такой близости от Волшебного Царства!
Владимир хотел выругаться, но не успел. С мостика, к ужасу линдонского городского естествоиспытателя, внезапно раздался отвратительный булькающий звук. Это Хьюго Пью весьма искусно воспроизвел ночной хохот гиены. Не успел Владимир опомниться, как с берега, раздался ответный, мало отличающийся от предыдущего, приветственный звук! И не менее зловещим показался ему нежный смех живой деревянной скульптуры, тихо примостившейся под бушпритом!
Высадились.
Гризли, в высоких сапогах, рубахе, закрученной в узел на поясе, стоял в песке, уперев руки в бока. Двустволка висела за спиной. Два пистолета торчали из-за пояса. В сапоге нашёл свое место широкий тесак. Теодор был в восторге от предстоящего похода.
Встав на колени, юный Ден Руж тщательно и неторопливо готовил заряды для своего ружья, лежащего рядом. Аккуратно разложив на парусине всё необходимое, он маленькой меркой ровно насыпал порох и тщательно затыкал отверстие пыжом. С другой стороны капсуля насыпалась дробь и так же тщательно затыкалась. Подготовленные патроны шкипер аккуратно складывал в патронташ.
За ними на выброшенном приливом бревне сидел мистер Владимир в широкополой шляпе. Он держал в руках ружьё и считал, что имеет достаточно воинственный вид.
Было решено организовать временную стоянку на холмистом берегу, чтобы отсюда предпринимать вылазки вглубь острова, ежедневно возвращаясь ночевать на корабль, под охрану бдительной Мери.
Владимиру показалась всё это излишним. Он считал не очень желательным тревожить животных, тем более, что с этого места открывался чудесный вид на небольшую речушку, здесь впадавшую в океан. Прекрасный вид на верхнее её течение открывал возможность просмотра шести лежащих в ряд крокодилов. А за мангровыми деревьями простиралась подозрительно зелёная долина, которая потом переходила в явно звериную тропу.
Итак, категорически отказавшись изучать флору и фауну в живом виде, мистер Владимир, выбрав подходящую корягу и соорудив себе некое подобие шалаша, бросил туда плащ и моментально уснул.
Вскоре, в стороне от песчаного холма затрещал костёр, и из кустов вылез невероятно довольный Теодор, а за ним и Ден. Оба, перемазанные тиной и чем-то скользко зелёным, они с трудом тащили, только что подкарауленного и убитого кабанчика.
Солнце стояло уже низко над рекой и лесом, когда запахи шашлыка заставили учёного открыть оба глаза.
Наевшиеся и разомлевшие от солнца, моря и света, пираты, категорически не собирались возвращаться на корабль, и даже приказ строгого начальства не пугал сейчас команду. Скорее всего, ввиду отдалённости последнего.
Некоторый запас виски, заботливо прихваченный хозяйственным Акулой, завершил счастливый вечер.
Стало прохладно. Первым оставили присматривать за костром Дена.
Чтобы хоть как-то стряхнуть дремоту, он сделал несколько смоляных факелов, пошевелил костёр, подбросил ещё дров. Но, так как было съедено много мяса, выпито немало вина, а день был бесконечно длинным и насыщенным событиями, он тоже начал дремать под звуки дружного похрапывания спящих и под баюкающее пение цикад. Так прошло больше двух часов. Внезапно, где-то далеко в излучине реки раздались: рычание, затем басовитое фырканье и глухая поступь тяжёлого зверя. Совсем рядом грохнуло, как будто сломалось и упало большое дерево. Ден вздрогнул и сразу проснулся. В полной темноте паренёк проверил замок своего ружья и взвёл оба курка.
По какому-то необъяснимому предчувствию опасности Боб Акула, которого не могли разбудить ни толчки, ни крики на корабле, тоже мгновенно открыл глаза и резко сел, несмотря на яркий костёр, озираясь вокруг.
До его слуха тоже донеслись тяжёлый топот и треск ломаемых деревьев. Он уже не сомневался — что-то большое и сильное прямиком ломилось сейчас через заросли. Где-то совсем близко чавкала грязь, и слышалось шумное дыхание могучих легких.
В отуманенном сном и горячительными напитками сознании пиратов этот миг запечатлелся на всю жизнь. Прямо перед ними, в мерцающем свете костра, возникла огромная серая живая гора с раззявленной пастью-сундуком и большими квадратными зубами. В следующий миг перед Хьюго Пью сверкнул длинный язык огня, и ухнул выстрел. Затем прозвучал второй. Земля вздрогнула, и прямо в костёр, повалилось содрогающееся тело огромного гиппопотама.
Незадачливые охотники за приключениями, сгрудились у ещё вздрагивающей туши. Голова бегемота, вся в складках и буграх, была залита кровью. Две точно вогнанные в череп пули, разворотили мозг. Выстрелы оказались меткими и удачными, промедли Ден и Боб на мгновение — пираты были бы затоптаны бегущей тушей.
Все молчали. Узкий серп рождающейся луны висел над миром. Даже цикады не продолжали своих мелодий. Живой лес, стоящий чёрной стеной, ядовито ухмылялся и тоже молчал.
Влажный туман подбирался к берегу, трава у самой кромки песка шелестела, и казалась наполненной кишащими в ней ядовитыми насекомыми. Прошел всего один час, а пасторальная картинка пикника на природе превратилась в полную кошмарных ужасов маску. Ещё две тени не спеша вышли из чащи…
Уже сидя на бортике лодки, Теодор и Ден, с содроганием, наблюдали за тем, как две львицы, фыркая, и, огрызаясь друг на друга, начали слизывать кровь и с громким плюющимся чавканьем проглатывать кровавые куски.
Команда, побросав нехитрые пожитки, быстро влезла в лодку и, оттолкнув её от берега, споро взялась за вёсла. Только на середине пути, Боб понял, что одного не хватает. Трижды помянув прародителя Адама, боцман приказал вернуться. Команда, в ужасе, издалека некоторое время наблюдала, как звери выдирают из-под тяжёлой туши ошмётки кого-то в бархатных чёрных сапогах. Так естествоиспытатель закончил свой жизненный путь.
На небе постепенно исчезали мелкие звёзды, и разворачивало огненное кольцо горячее южное солнце. Новый день из сливающегося с морем синего неба приходил на смену ночным кошмарам и темноте. Теодор, как руководитель вылазки, приказал вернуться на галеон, туда, где ждали мягкие постели, и не было ни бегемотов, ни львов…
***
Низкий потолок каюты, блестящий дорогим корабельным лаком испускал солнечные зайчики зеленоватого цвета. Отблески ярких лучиков дробились о бурунчики волн идущего корабля и проникали сквозь круглое окошко в маленькое помещение. Вся команда только что закончила обед и тихо расползлась по своим местам.
Судно держалось недалеко от береговой линии острова, огибая его с запада на восток. Мери занималась картографией. Сухой ветер близкого континента доносил мельчайшие песчинки, которые проникали сквозь одежду, больно жаля своим знойным дыханием. Полина дремала, полулёжа на койке. На её густых ресницах повисла маленькая слезинка. Послышался слабый стук, и дверь открылась.
Капитан Станислав Бертран Эль Грейсток заглянул в каюту и, увидев спящую, полюбовавшись с минуту хотел уже удалиться, но молодая леди пошевелилась и открыла глаза. Дремавшая девушка подскочила от неожиданности, но была остановлена властным взмахом руки.
— Сядьте, мисс Полли, и успокойтесь, — приветливо начал капитан.
— Понимаю, в силу не зависящих от вас ужасных обстоятельств, вы попали в не совсем приличествующую для леди компанию. К моему сожалению, ни я и ни вы теперь не в силах ничего изменить. Более того, если этот корабль будет захвачен, то вас ждёт ужасная судьба. Поэтому я и решил сделать вам, некоторым образом, странное предложение. Я дворянин. Мой герб занимает почетное место в рыцарском ряду Адмиралтейства и при любых самых трагических обстоятельствах не будет посрамлён, или забыт. Я предлагаю вам…
Сердце Полины забилось так быстро, что казалось, побежало перед галеоном, прокладывая путь кораблю.
— Я согласна, — почти прокричала она. — Мессир Станислав, я согласна! Я, конечно, согласна!
— Согласны с чем? — после минутного замешательства, иронично спросил капитан.
Полина запнулась, покраснела и, осознав весь кошмар своего поведения и ситуации, прошептала: «Я на всё согласна, мессир, лишь бы остаться на «Морском мозгоеде». Ведь вы же не сделаете со мной ничего плохого!»
Эта девушка напоминала ему свежий луг, в его весеннюю пору цветения. Она одновременно являлась дикой гвоздикой и мягкими ослепительно белыми цветами апельсиновых деревьев. Она обладала удивительным сочетанием ландыша и сирени. Сама наивная чистота, майский морской бриз, нежный и терпкий. Именно он подхватывал и разносил в садах лепестки отцветающих вишен.
Он вздохнул, отгоняя наивные воспоминания из своего прошлого, и продолжил: «Так вот, мисс, я предлагаю вам своё официальное, заверенное моей гербовой печатью, опекунство. В случае катастрофы нашего предприятия, вы сможете вернуться домой и даже рассчитывать на небольшую ежегодную ренту».
***
За три месяца до описываемых событий…
Регулярный линдонский дилижанс остановился перед главным подъездом столичного отеля «Медведь». Из него, с трудом разминая ноги от долгого сидения, вышел джентльмен в дорожном плаще.
Едва сняв номер, путешественник стал активно интересоваться работой заведений виноторговли, таверн и портовых ресторанчиков. Регистрируясь, он важно записал своё имя и звание в журнале: «Купец Микеле Плачидо, собственник, виноградарь, проездом из Ситилии».
Поговорив с представителем администрации, горделиво возвышавшимся тощей каланчой над конторкой, о ценах и торговцах, постоялец поинтересовался политическими новостями и городскими сплетнями. После чего, пополнив ежемесячное жалование приказчика на несколько существенных купюр, виноградарь под вечер отправился в порт.
Уточнив по дороге маршруты и расписание торговых судов, он выбрал несколько готовых к отплытию и стоящих на ближнем рейде. Подойдя к первому кораблю, уходящему из порта ранним утром следующего дня, господин, не торгуясь, быстро договорился о месте на судне и, оплатив себе путь до Нампля, торопливо отбыл за оставленными в отеле вещами.
Прогулявшись по набережной, и, перекусив, будущий пассажир неторопливо направился к католической часовенке, расположенной в начале Морского проспекта. Сгущающуюся мглу тускло освещали газовые фонари, на севере темнело небо, затянутое тяжёлыми низкими облаками, и в сумерках, еле заметным пятном сквозь листву, мерцал свет, освещавший жилые покои капеллана. Виноградарь дважды медленно обошёл часовню и, только убедившись, что поблизости никого нет, легко нагнувшись, бросил в окно горсть стылой земли из палисадника. Занавеска в окне дрогнула. Синьор Плачидо удостоверился, что его узнали, после чего медленным шагом двинулся в сторону порта.
Через несколько минут неслышно открылась калитка, и следом за уходящим торопливо заспешил капеллан. Наконец, они поравнялись. Виноградарь извлёк из плаща небольшой свёрток и, уронив его, стал быстро удаляться. Святой отец, подобрав находку, проследовал следом, уже не спеша, и, пройдя по Морскому проспекту, достиг, наконец, серых корпусов столичного Инвалидного дома.
Поднявшись на крыльцо одного из боковых флигелей, он стукнул молотком в дверь. Внутри раздался звук колокола, и заспанный служка грубо спросил: «Чего надо?!». Затем, увидев вошедшего, раскланялся и проводил к ждущей слова Божьего и утешения пастве.
Старательно исполнив свои христианские обязанности перед страждущими обитателями богадельни, капеллан, глубоко вздохнув, решил отдохнуть и попросил чаю. За чаем он извлёк пакет. В нём оказалась записка, торопливо написанная разборчивым итальянским почерком.
«Нет никаких сомнений, что меня вычислили. Обменять деньги на интересующий нас документ не успеваю. С ответным письмом будьте на третьей скамье слева в десять вечера. Немедленно покидаю город.
Брат Л.Л.».
В пакете находилась большая пачка ассигнаций и письмо, заклеенное сургучным оттиском саламандры. Аккуратно вскрыв его ножом, капеллан перечитал написанное дважды, затем повторил, беззвучно шевеля губами и сжёг в пламени свечи, внимательно понаблюдав, как медленно горит дорогой пергамент.
Отставив подальше опустевший чайник и чашку, святой отец уселся поудобнее, подвинул к себе чернильницу, взял перо, быстро и размашисто начал писать. Уже через четверть часа разогретым на пламени сургучом он опечатывал послание. На свежем штампе красовалась маленькая гордая огненная саламандра.
Разложив по карманам ассигнации, капеллан отправился домой.
Был уже совсем поздний вечер. Вдоль тёмного фасада и лесов строящегося собора Адмиралтейства, недовольно поглядывая на редких прохожих, ходил констебль.
Старуха-нищенка, с тяжёлым вздохом, опустилась на третью по счёту скамью и замерла, отдыхая. На городской ратуше десять раз отбил колокол. Святой отец, в чёрной блестящей сутане и блеснувшем в свете фонарей белом воротничке, обратил внимание на сгорбленную фигуру старой женщины. Служитель Господа не смог пройти мимо и не остался безучастным.
Констебль на отдалении услышал тихий шелест его слов:
— In nomini Jesu!
— Amen — шепнула ночь в ответ.
Благословив нищую он произнёс:
— Дочь наша, Храни нас Господь. В твою тяжёлую минуту, не обрети отчаянья и возьми эти деньги, дабы греховные потребности, направленные на усмирение слабостей наших не мешали тебе чаще обращаться ко Всевышнему.
Старуха торопливо облобызала кисть монаха. На старческой артритной руке гордо сидела маленькая татуированная ящерка. Нежно проведя рукой по седым нечесаным прядям, патер повторно благословил её и направился восвояси.
Поражённый сценой, молодой констебль долго и восхищённо смотрел вслед святому отцу, который из своего скудного дохода находил возможность оделять нуждающихся.
Правда он не обратил внимания на старуху, которая, забыв про хромоту и артрит, почти бегом покинула Соборную площадь.
***
По дороге в Нортон шагали два молодых человека. Их мешки уже опустели, одежда испачкалась, и было видно, что они идут издалека.
В эту пору многие несмышленые юноши, мечтающие о военной славе или лёгкой наживе, собирались в Нортоне на ярмарке моряков. Часть прибывших бежала за мечтой и уходила в плаванье. Большинство из них никогда больше не возвращалось к этим берегам. Но далеко не все счастливцы уходили в море, некоторые оседали в прибрежных кабаках, нанимаясь в грузчики и заканчивая свои дни с ножом под левым ребром.
Рассвет лишь только наметил себя на линии горизонта, когда два искателя приключений дотопали до края густого леса. Здесь был самый неприятный отрезок пути. Дорога опускалась в большую низину, напоминавшую овраг. Лента главного имперского тракта змеилась между густым подлеском, как между рядами крепостных стен. Местность была жутковатой. На самом дне, через неглубокий ручей, был перекинут старый горбатый каменный мост. По легенде, именно в этом самом заповедном месте и произошло нападение на вороватого епископа, из столичного Бодрума, который так и не смог купить себе у восточных пройдох росток живого дерева. Знаменитый разбойник Роберт из Лонтли подкараулил святошу на этом мосту. С тех самых пор не только мост и весь участок тракта, но и прилегающий к ней лесной массив носил название «Фок бридж», напоминая всем путникам, как епископа закололи вилами.
Переходя дугу моста, на котором с трудом разъезжались почтовые кареты, незадачливые путники в рассветных сумерках, заметили лежащего у кромки воды человека. В зарослях на дне оврага, в стороне от моста, стояла лошадь и мирно обрывала ближайший куст.
Спустя три четверти часа, эти двое поднялись на противоположную сторону лощины. Тело седока свисало с коня, как мешок, а следопыты быстро шли в сторону пригорода. Сдав коня и труп местному констеблю, крестьяне остановились в трактире «Подержанная шавка» и заказали себе по куску баранины с луком и по кружке эля. Переход выдался из не простых, и мужики здраво рассудили, что небольшой отдых под черепичной крышей им не повредит. После раннего ужина они завалились спать в отведённое им место в общем зале. Утром, два окоченевших трупа нашла служка, пришедшая будить заспавшихся постояльцев.
Ночное убийство на мосту и двойное убийство в «Подержанной шавке» вызвали переполох в городке. Граждане, собирались в трактирах и строили предположения о личности нового Роберта Лонгли. Иные обращались в храм божий, усмотрев в этом происшествии происки Мефистофеля. Другие же, не возводя напраслины на чертей, с их устаревшим набором козней, объясняли убийство вполне по-житейски — жаждой наживы. И только в Главном Полицейском Управлении столицы знали печальные подробности данного события.
***
Лорд полицмейстер, полноправный хозяин ГПУ ничего не хотел слышать. Он задыхался и готов был рвать на себе одежду. Трубка, отделанная тотельмским нефритом, задетая локтем, упала и разбилась… Его светлость, милорд Ампл, даже не обратил внимания на этот факт.
— Поверьте мне, мой лорд, сколь огромна неприятность… — продолжал между тем, без запинки, обер-камергер по делам разведки и внешних отношений державы.
— Перед лицом революционных потрясений в Фиренции… Наши дела… Милостивое расположение к вам Её Величества … Боже мой, сэр, позвольте поддержать вас!
Наконец, милорд смог взять себя в руки и повторно прослушать донесение:
«Всемилостивейший государь, доводя до вашего сведения ситуацию прискорбных событий, произошедших в … пятницу, сего года на Фок-бридж роуд, позвольте сообщить. При проведении дознания и вскрытии тела, была обнаружена утерянная карта местонахождения интересующих государство объектов. Она была тщательно скрыта и поэтому использована, как портянка, несколько утратив первоначальный облик. Однако, долгота и широта незначительно подверглись воздействию потожировых наложений, и сохранены».
Уже совсем успокоившись, милорд, уставился на обломки любимой трубки и промолвил:
— С другой стороны, благодаря ношению на ногах, её и не нашли!
***
Около памятника герцогу Ренгвару Смелому, близ Морского проспекта, на скамье, отдыхал средних лет гражданин в дорогом твидовом костюме.
Вся его поза, слегка обрюзгшее лицо и тяжёлые мешки под глазами, выдавали презрение к бесконечной глупости несовершенного миропорядка. Шляпа его находилась рядом и имела подобный хозяину вид. Слегка же плешивое темя мужчина подставил под тёплые солнечные лучи, видимо надеясь, что они помогут вырастить у него на голове что-то путное. Дорогая массивная трость с серебряным набалдашником предупреждала любителей посидеть рядом, о нежелательности таких попыток. Как только какой-нибудь мало наблюдательный зевака, или продавец пытался построить свой маршрут в сторону скамьи, сидящий брал свою трость в руки, и прохожие шарахались в сторону. При виде же молоденьких дам, отдыхающий подтягивал живот, распрямлял спину и, поглаживая ухоженные усы, горделиво начинал оценивать мир и проходящих мимо красоток. Неестественно чёрному цвету его усов могли позавидовать все мавры Евгипта, и, вероятно, именно эта деталь была предметом особой гордости джентльмена.
Наконец, башенные часы пробили дважды, и господин решил прервать свой отдых.
Стоящий на паперти недостроенного храма, нищий старик в рваном плаще разогнулся и последовал за уходящим господином. Между ним и обладателем чудесных усов шла шумная кучка матросов, вероятно, недавно отпущенных с корабля. Пристроившись к их группе, старик следовал незамеченным.
Наконец, джентльмен скрылся за стеклянными дверями отеля. Старик же, завернув за угол, снял с плеча свою котомку. Через несколько минут, вместо старого бродяжки в сторону стеклянных дверей направлялся хорошо одетый пожилой человек. В руке он держал кожаный дорожный баул, который в умелых руках, будучи вывернутым наизнанку, имел крайне неприглядный вид.
За конторской стойкой в этот момент находился сам хозяин отеля «Медведь». Он аккуратно вносил запись в журнал регистрации постояльцев «Буоно Поваротти, художник». В это время гость, пробежав глазами страницу прочёл: «Купец Микеле Плачидо, собственник, виноградарь. Проездом из Ситилии». Напротив фамилии стояла цифра пять.
Между тем, разговорчивый художник обратился с подкупающей вежливой просьбой:
— Выбор Вашего отеля прежде всего связан с удивительными видами на городские кварталы из окна пятого номера. Я хотел бы их написать. Нет ли возможности занять именно этот номер?
Хозяин, сверившись с регистром, предоставил ключ. Оставив в руке отельера серебряную монетку, и, удостоившись титула «монсеньёр», художник поднялся на второй этаж. В полутьме коридора он вставил ключ в замочную скважину своего покоя. Закрыв за собой дверь, художник снял пиджак и приступил к обыску. Он искал тайник.
Наконец, после двух часов безуспешного простукивания стен и передвигания мебели, он, уже отчаявшись, обнаружил под старой доской, составляющей основу дна и полок шкафа, небольшую щель. В её просвете лежал пергаментный конверт.
***
Хмурым вечером, когда дождь, шедший весь день, закончился, и в воздухе висела серая капельная марь, епископ Гарвик, выполнив свой долг, в краткой молитве, автоматически спросил разрешения Всевышнего на отдых, после длительной проповеди. В течение двух утомительных часов, он старался довести до умов прихожан мысль, о виновности грешников в соседней Фиренции, которые в своей распутной безнаказанности посмели посягнуть на королевскую власть, врученную самодержцу самим Господом. Речь преданного Всевышнему служителя, рассмотрев корни этих явлений, привела прихожан к сокрушительному умозаключению, что врагу людскому, Вельзевулу, удалось проникнуть на грешную землю, и пастве, как никогда следует сплотить свои ряды и пресекать появление в умах любых признаков фиренцкого еретического свободолюбия.
Сейчас, в этот предоставленный ему час отдыха, епископ наслаждался Вест-Индским какао, вкушая его из сервиза бесценного мейсенского фарфора.
Луна и недавно изобретенные газовые фонари не разгоняли мглы на пустынном Олдпорт-сквер, с его искривлёнными от старости липами. Сквозь тихую темень прорезался звук подъезжающего экипажа. Выглянув в окно, его преосвященство увидел извозчика и слуг в зелёных сюртуках и клетчатых фирменных кепи. Экипаж остановился перед крыльцом особняка.
Помощник постучал в двери просторного кабинета, а после специально выдержанной угодливой паузы, спросил:
— Не угодно ли вам принять отца Викента Морини?
Епископ кивнул в ответ, автоматически погладив массивное золотое кольцо-печатку с золотой саламандрой.
Высокий, слегка сутулящийся отец Викент возник на пороге. В противоположность плотному епископу, этот священник был поджар, как гончая, и неприметен. В его чёрных глазах нельзя было рассмотреть ни мыслей, ни вспыхивающих чувств. Но мягкий голос настолько успокаивал, что очаровывал всех грешников.
Вошедший обладатель волшебного гипнотического таланта, расположился и, получив разрешающий кивок головы, неторопливо начал:
— Ваше преосвященство, меня привело к вам неотложное дело, которое затронуло наши интересы. Вы, несомненно, в курсе дел одного нашего общего знакомого. Я говорю о почётном прихожанине вашего собора, владельце линдонского отеля «Медведь», благодаря которому мы можем без технических сложностей обмениваться интересующей нас информацией. Мужа сего едва ли следует называть истинно верующим, но и еретические взгляды его касаются только плотского греха, поэтому остальные благодетельные услуги его долгое время были важны для общего спокойствия нашей паствы. Успехи его неоднократно были оценены Великим Римским Триумвиратом. Однако, у нас появилось подозрение в утечке передаваемой нам информации. Этой господней душе пора отдохнуть от своих трудов, к тому же, у него есть молодой и способный воспитанник.
Подумав, священник утвердительно кивнул головой:
— Насколько мне известно, прихожанин… Ммм, занимался многими славными делами. Несомненно, это покровительство коснется и следующего достойного прихожанина.
Отец Викент продолжал:
— Мы получили прискорбное свидетельство величайшей потери. Интересующий нас документ попал в руки имперских служек и расшифрован. Хотя официальной экспедиции в Бхенин, конечно, не будет (кто рискнёт сунуться к берегам богов Эдо!), но послать кого-то неофициально, они себе в удовольствии не откажут. Также, мною получено сообщение от святого отца Руиллиди Мариолани, что герцог Ампл усиленно занят поисками подходящей кандидатуры.
Лицо епископа выражало вежливое внимание:
— Кому же будет поручена экспедиция? Это весьма неприятная новость!
— Станислав Бертран Эль Грейсток, младший отпрыск хранителей научных коллекций и предметов искусства во дворце. Он, готов действовать, как лицо, с полномочиями, полученными от самого герцога.
— Если цепь розысков не оборвется на его гибели в индских водах, то наши усилия тоже не пойдут на пользу: и, хотя герцога устранят, но и Святой Римский Триумвират недополучит около двадцати миллионов. В этом случае наше соглашение между двумя ветвями ордена, то есть с вами, также не сохранит свою силу: часть договора не поступит в распоряжение вашего епископства. Если же Эль Грейсток вернётся с истиной, то и герцог сможет легко сохранить своё положение. В этой ситуации все усилия церкви, окажутся бесполезными.
— Это совершенно невозможно! Представьте себе размеры катастрофы, которая разразилась бы в Северном владении…
— Согласен, но меня больше волнует размер ущерба, для нас. Позвольте обратиться с прямым вопросом: можем ли мы рассчитывать на вашу помощь, как и раньше?
— То, что возможно, я готов сделать для… Общей пользы нашей паствы…
— Аминь! — выдохнул его собеседник. — Я буду рад, передать эту новость Святому Престолу.
— Затрудняюсь что-либо посоветовать. Однако, если Триумвират не получит ростки, то вся прибыль от морской торговли станет тесно связана с нагло набирающей обороты толстой островной жабой!
Епископ кивнул, соглашаясь.
***
Полковник Бруно (бывший несколькими днями ранее художником Поваротти) и два его офицера только что завершили расследование событий, казалось бы, так не связанных друг с другом в начале, и так скрученных в тугой узел в конце следствия. Пока пресса возмущённо требовала навести порядок и настаивала искать виновников всех злодеяний, происходящих в Отечестве в соседних странах, сыщики трудились. При участии властей, они выяснили, что убийство на Фок-бридже, гибель двоих человек на постоялом дворе, внезапное исчезновение агента Триумвирата и странные, подслушанные ими разговоры в отеле — звенья одной цепи. Доклад лёг на стол руководства, которое, сделав соответствующие пометки и выводы, отнесло его на утверждение выше.
В этот же день вечерним дилижансом прибыл в поместье Грейстоков курьер с депешей военного ведомства. В этом письме министр спешил известить, что Её Величество Королева повелела объявить наглого искателя приключений и младшего отпрыска старинного рода прощённым, несмотря на недавнюю потерю трёх её галеонов. Британскому флоту было поручено «не увидеть» новый путь единственного оставшегося корабля. Кроме того, королева изволила пожелать доброго пути сэру Станиславу.
***
Мистер Буркло, владелец отеля «Медведь» собрался посмотреть свет. Ему предстоял путь до Ливорно на корабле «Эссенсиональ». В пути же он сделал себе недельную остановку в Маарсе. Тёплый южный портовый город встречал весну. Морской ветер будоражил предприимчивый ум, и проглатывающий запахи пробуждающейся весны, тёплого солнца и ветра, новоиспеченный турист искал себе друга на ночь. Щедрость южного ветра меркла перед щедростью нувориша. И уж совсем на прощанье, он показал «этим южанам», на что способен джентльмен, завершающий свой отдых!
Чудесные усы, аккуратно подкрашиваемые каждый день басмой, предмет его гордости и восхищения победно смотрели вперёд. Прошло всего две недели, как он заимел свободу и чек на предъявителя в банке «Маарс». Вещи отдыхающего находились на корабле, а сам он охотно стал центром внимания портового кабака. Красное, от чувства собственного превосходства, лицо выражало полное пренебрежение к количеству требуемой с него наличности.
Оплачивая счёт он швырял ассигнации с такой силой, что имей бумага вес полноценных серебряных монет, мраморная столешница треснула бы, а металл расплющился.
Наконец, успокоившись и присмотревшись, он сам подсел к чернявому морячку с плутовским лицом. Этот бывалый авантюрист, назвавшийся шкипером и якобы отставший от своего корабля по причине весьма скользкой, только что пережил суд по поводу своего грехопадения и искал работу. Любитель молоденьких мужчин с сомнительной репутацией и его новый друг, в результате знакомства, выпили и предполагаемый морской волк пустился провожать своего друга до самой корабельной стоянки. Оставшиеся на пирсе видели, как оба сели в шлюпку. По дороге весёлый мистер Буркло развлекал знакомца анекдотами о своих житейских неудачах, а морячок делился своими.
Через сутки перед отходом корабля боцман проверял наличие пассажиров в каютах, вещи мистера Буркло оказались на месте, но сам он на борт не взошёл. В трактир же не вернулся его провожатый, вероятно, окончив свои дни в какой-нибудь портовой драке.
Трактирщик и боцман не догадывались, что на шлюпе эти два относительно почтенных джентльмена, говорившие между собой с грубыми ошибками, долго убеждали
друг друга, подкрепляя убеждения солидными оплеухами и ножевыми ударами. Невезучий матрос шлюпа тоже исчез. Через трое суток на берег вынесло страшный предмет. При внимательном рассмотрении предмет оказался человеческой обкусанной рыбами кистью, на тыльной стороне которой четко выделялась татуировка в виде саламандры.
***
Через несколько дней там же состоялась другая, но уже не прогнозированная встреча.
— Бумаги-то у тебя в порядке? — подозрительно осведомлялся скептически настроенный Станислав.
— В полном порядке, господин, я четыре года учился на шкипера и проходил практику на корабле «Альтона».
— Фамилия?
— Рудж. Деннис Ханс Рудж, сер.
— Гамбуржец?
— Наполовину, милорд.
— Давай бумаги.
Капитан недолго изучал документы и, посмотрев только на качество бумаги, велел на следующее утро явиться к заливу Полумесяца, находящемуся в пригородах Маарса. Предупредив, что ждать при опоздании последнего не будет, быстро покинул таверну.
В тот же день на борту к тощему рыжему парню подошёл круглолицый и широкоплечий боцман, оказавшийся знатоком родины Дена. Поприветствовав нового члена экипажа хлопком ладони по спине, и, отметив про себя тонкие музыкальные пальцы на жилистых руках, он поинтересовался на языке Гёте особенностями вязания узлов на родине новоприбывшего. Сопляк, вздрогнув, внезапно показав белоснежные зубы и без акцента заявил, что в итальянских водах он отлично объясняется на языке матрон, продающих своё тепло под мирным синим небом всем желающим, у немецких берегов — на языке бюргеров он будет просить кусок окорока, а у берегов её величества королевы поговорит об особенностях поэзии Байрона.
— Успеем ещё поговорить, друг! — закончил он свою речь. — «Эх, Альтона, последний путь…» — пропел парень звонко, отходя подальше, от земляка на другой конец палубы.
Проходя мимо носа корабля, тощий морячок споткнулся. Посмотрев себе под ноги, он узрел корень дерева, который вырастал из досок палубы круглой гладкой отлакированной корягой и уходил внутрь настила живым ростком.
— Кудаа спешиит маарячок? — услышал Ден певучий женский голос.
Обернувшись, юноша, к своему ужасу, увидел деву, недобро щурившую под лучами заката огромные миндалевидные глаза. Лицо её было деревянным!
Небольшая гибкая ветка обвилась вокруг лодыжек и споро добралась до пояса рыжеволосого паренька. Морячок, сам по себе вросший от ужаса в палубу, оказался при этом намертво обездвиженным.
— Паагаварим, — хихикая, продолжила скульптура.
Поздно ночью, когда Ковш Большой Медведицы ласково обнял повернувшегося медвежонка, Боб Акула решил поинтересоваться мнением подружки. Ответ его обескуражил.
— Отстань от мальчишки, Боб. Он не опасен, — ровно сказала дева. Потом, скрипуче хихикнув, продолжила: — Присмотрись. Пожалей ребёоонка! Милашечку подкормииить, и человечееек полууучится!
***
На тёмном небе горели звёзды, жёлтая луна заливала всё вокруг своим призрачным светом, умеющим пробуждать только мёртвые плоды и давать лишь ведунам злую мощь. С ознобом в огромном теле, он наблюдал, как чёрный зверь мстительно бежит по небу за светлым диском, гасит звёзды и старается целиком заглотить его луну. Но каждый раз та уворачивалась, или выскальзывала из пасти, разорвав острым серпом его чрево, неторопливо вываливалась от туда. Прошло уже более тридцати тысяч нападений, и он знал, что его знакомая обязательно вернётся на прежнее место. Ему было одиноко. В ночном небе мелькнула широкая тень. Крылан — ночной повелитель — вылетел на охоту из гнезда. Маас ощутил его только по быстро исчезающей тени и звёздам, потухшим и загоревшимся вновь. Затем, на землю дохнуло потоком воздуха и запахом шерсти, смешанным с ароматами ночного мха и испарениями недалёких болот. Маас не любил его, время зверя наступало, когда на смену ярким, лёгким и тонкокрылым бабочкам приходили толстые и мохнатые пауки. Они щекотали кору и пытались грызть его молодые побеги. Он подумал, что столько ночных зверей иметь неправильно, и они где-то прячутся днём, и пусть уходят от него ночью. Другая же часть сознания таинственно подсказала, что это дневные превращаются в ночных, и без утренних не будет и вечерних. Только он будет теперь всегда. При этом, желание выпустить из себя нечто, что живет в нём и только ждёт своего часа, временами становилось невыносимым.
Эта ночь обозначила себя новыми звуками. Такой шум он слышал во время бури, когда с неба падал обжигающее яркий свет, и только влага всегда сырого леса не давала болезненным укусам повредить его ствол. Маас не был любопытен. Неизменность течения времени не обязывала к дополнительному знанию, но установленный им порядок должен был быть соблюдён. И вырастив дополнительный росток, он направил свой взгляд к далекому берегу.
***
Остров оказался не маленьким.
Неделю они вынужденно медленно и без остановок, осторожно, продвигались вокруг него, огибая прибрежные мели. Мери перестала занудно подшучивать над командой, каждый раз заставляя вздрагивать, проходивших мимо. Она опасалась рифов.
Наконец, было выбрано место стоянки.
С одинокой, но высокой горы вулканического острова, окружённой складчатыми уступами, осторожно извиваясь, спускалась река. Где-то в чаще буйного леса она медленно текла, огибая камни и пузырясь водоворотами, где-то ныряла с уступов, с грохотом падая на гранитное дно, но подходя к океану, уже успокоившись, неторопливо текла по песчаному руслу. Это движение нанесло поперёк течения мели из чистейшего белого песка. А подмытые корни деревьев по берегам казались блестящими щупальцами то ли гигантского спрута, то ли семейки резвящихся кальмаров. Там, в глубине чащи, где река была мутной и глубокой, она являлась общежитием семейства бегемотов и крокодилов, а здесь — у берега, обмелев, вливалась многочисленными чистыми прозрачными ручейками в глубокое синее море. Бурелом вблизи пляжа резко превращался в скромную, но аккуратную полянку с невысокой травой и здесь Станислав решил произвести высадку.
Почти двое суток все рубили подлесок вокруг и ровняли землю. После печальных событий недавней ночи готовились основательно. Едва рассвело, Теодор и Ден, встав на краю организованной площадки в основном при помощи громких воплей руководили пятнадцатью полуголыми мужиками, которые тащили сбитый шатёр. Издалека казалось, что на красноватой глинистой почве расположилась огромная зелёно-коричневая, ядовитая медуза, выброшенная на берег прибоем. Постепенно, эту кучу, сшитую из рваных парусов, смогли натянуть на сбитые шесты. Получился гигантский гриб дождевик.
Со стороны леса, на удалении от шатра, поставили частокол двухметровой высоты с зазубренными верхушками-колами. В результате, позади остался влажный и тёмный тропический лес. Отсюда он казался плотной зелёной стеной, скрывающей за своим фасадом из непроницаемой мглы листьев таинственную и ужасную тропическую флору и фауну.
На рассвете четвертого дня, вдали показались точки быстро перемещающихся по морю долблёных каноэ. Издалека они показались кучкой черных поганок.
А с высокого борта галеона на группу подплывающих печально смотрел Гризли. Повернувшись к стоящему рядом Хьюго, он, наконец, мрачно сообщил: «Пойду, за бутылкой подкрепляющего!».
Через три четверти часа на борт забрался шустрый гонец, который, получив увесистое булькающее стеклянное послание, споро отправился к вождю!
Вечером, восседая на табурете в кубрике, как белолицый Хозяин перед аборигенами, Теодор важно повествовал: «В этом краю он — нечто, вроде нашего роммского Папы. Его слово для них закон. И, вообще, здешний Рон — смешной хитрец, ну а надежно подружиться — это, прежде всего, доказать, что мы ТОЖЕ понимаем толк в… напитках, скорее всего и в женщинах», — последнюю фразу Леопард сообщил присутствовавшим страшным шепотом.
Ещё через двое суток, благоустроенная стоянка напоминала деревню. Вокруг прямо под ногами сновали куры, доносился лай собак, и слышался крик сумасшедшего петуха, встречающего свой собственный рассвет, каждые полчаса.
Станислав в подзорную трубу грустно рассматривал эту суету. Вокруг наспех сооруженных шалашей, хаотически перемещались взявшиеся из ни откуда люди. Они сверкали разукрашенными голыми телами, и Станислав подумал о том, что молодой девушке, находящейся на корабле, не стоит наблюдать представленные во всем разнообразии мужские достоинства.
Торговцы с обеих сторон демонстрировали свои товары прямо на земле. Получился пёстрый ковёр несуразно наваленных вещей. Но и обладатели этих богатств, и покупатели, не обращая внимания на разный цвет кожи и внешний вид, одинаково радостно теснились, отчаянно спорили, болтали и размахивали руками. Чего только здесь ни обменивалось! Станислав был не то что удивлен, он поразился размерам импровизированного рынка, организованного за пару суток совместного ведения хозяйства! Продавалась крупная речная рыба, уже прокопчённая на костре и насаженная на короткие палки; тут же подвяливалась и распространяла запахи тухлятины якобы свежая рыба. На земле валялись тюки тканей, изъятых со сгоревшего корабля, которые пытались поменять на морской жемчуг чудесного розового и голубого цветов. Среди этих ярких пятен мелькали куры, бегающие и сидящие в плетёных корзинах. Лежали, собранные в ближайших джунглях фрукты, лесные орехи и другие неведомые плоды. С веревок свисали выпотрошенные ящерицы и крысы. Продавалась какая-то глиняная посуда, металлические иголки, порох, клизмы, парусиновые туфли, невесть откуда взявшиеся, детские пелёнки и пальмовое вино, разлитое в выдолбленные тыквы. За всем этим безобразием важно наблюдал Акула Боб и неизвестный темнокожий, в голубой шёлковой набедренной повязке и недавно приобретённой охотничьей шляпе с фазановым пером!
***
Из дневника Полины.
«Весь вечер я шила себе костюм. Придумала широкие юбку-штаны, которые получились из подола платья, который я разрезала на четыре части и сшила по краям. По-другому было бы неудобно ходить. И ещё, рискнув, я подрезала подол на пару сантиметров. Теперь целиком виден башмак, и даже часть лодыжек. На такой конфуз долго не решалась. Но строгий Боб сказал, что на острове по-другому мне не бывать.
Утро только наступало. Облачка цвета розового шёлка с маленькими белыми кружавчиками висели над морем. Я спустилась в лодку. На охоту в первый раз уходили мои знакомцы. Возглавлял поход хмурый с похмелья Теодор.
Горы обволакивал и скрывал туман, а на траве ещё не высохла роса. Семь аборигенов и семь полуодетых загорелых пиратов шагали гуськом. Я стояла на холмике и махала им вслед. Наконец, они свернули на узкую извилистую тропинку, что вела в сторону гор и исчезли из виду.
Мистер Грейсток предпринял очередную попытку общения с предводителем аборигенов. Того звали Роном. Это имя он сообщил ещё при первой своей встрече. Вождь и его воины приплыли с северных островов. По его словам, они прибыли убивать огромную птицу, которая прилетает к ним, унося скот, и даже людей. Палочкой на песке Рон нарисовал… Птеродактиля!
Зачем мой благодетель приплыл сюда, я так и не выяснила. Но Джейкоб, имеющий маленький пухлый живот, и совсем не похожий на скелет, шепнул мне, что нас послала сама Её Величество, за несметными сокровищами!
После полудня меня выманили из палатки громкие крики и смех!
Подойдя к торговым рядам, я увидела небольшое собрание. Три или четыре матроса с галеона и столько же местных бурно выражали радость и куда-то показывали, тыкая пальцем!
— Что там? — спросила я, стараясь говорить как можно громче.
— Тут зверь, мисс, — я посмотрела на частокол.
— Мисс, дайте мне сачок. — Сказал один из ловцов.
— А какого зверя вы там нашли? — спросила я.
— Крыса, мисс. Она сидит на частоколе. Дикари поймали её и хотят съесть. Говорят, такое мясо очень сладкое и вкусное!
С этими словами он взял сачок и пошёл с ним к ограде. Тут столпились люди, они все разом кричали, как лучше достать зверька.
— Где он?
— Вон там, мисс, наверху.
Я тоже подошла к самому забору и подняла голову. Перед моим лицом сидела крыса — шёрстка полосато-серая, с чёрной линией на рёбрах, а опирался зверёк только на одну лапку. Вторая, нелепо вывернутая, висела вдоль забора. Хвост длинный, лысый и в поперечных полосках. В передних лапках крыса держала ветку и злобно пища, показывала зубы! Я протянула руки. Крыска из последних сил изогнулась и прыгнула ко мне на руки».
***
Без особых проблем были налажены дипломатические отношения.
Сборная команда первопроходцев, состоящая из семи рослых аборигенов и семи отчаянных пиратов, ушла вглубь острова. Задачи туземцев и естествоиспытателей, несмотря на различия, в целом, совпадали. Где-то скрывался монстр, не первый год терроризирующий население окружающих остров, и там же в глубине заповедного леса, росло чудесное живое дерево, которое должно было служить Короне, а не прохлаждаться в диком лесу.
Уходить от понятного и открытого берега в чащу, кишащую дикими тварями, без проводников, было верхом авантюризма; при этом охота на монстра, без огнестрельного оружия, выглядела изощрённым способом самоубийства.
Несмотря на языковой барьер, вечер в уютном кругу тлеющих углей, с кусочками, нанизанного на острые колышки, мяса и виски, напополам с пальмовым вином, прошёл в тёплой и дружественной обстановке.
— Однажды, мой отец ходил по лесу, — объяснил Огг, после выпитого напитка. Сидящие рядом белокожие внимательно его слушали. — Потом увидел летуна. Все побежали очень, но он схватил бывшего друга моего отца, а отбить его воины не сумели.
— А я тебе не верю! — говорил в ответ Оггу — Гог!
— Это же было тогда, когда твой отец ходил за рыбой и не смог поймать ни одной, хотя у него была верёвка! Он увидел летуна и убежал! А бывший друг твоего отца остался, и его унёс этот змей!
— А ты тогда гадил за спиной своей матери, — отвечал ему Огг. А белокожие внимательно их слушали, поблескивая весёлыми огоньками глаз в свете угасающего костра.
Тени двоились и троились, крылатый змей летал над миром, мясо источало кровь, и белоснежные крепкие зубы двух рас дробили попадавшиеся хрящи. Два вождя планировали свой поход.
***
Великан, обёрнутый в коричнево-серую кору, напоминающую плащ, Зловеще шевелил руками-ветками. А выражение лица напоминало выточенных звериных богов из храмов. Подобные лица изображали старинные фрески.
Его росток, похожий на небольшую лесную крыску, не вернулся в указанный родителем срок.
Изредка Маас вздымал к небу мощные стволы-руки, и тогда лес замолкал, опасаясь гнева повелителя природы. Весь же вид живого дерева был ужасающе прекрасен!