Утром дом Вороха сотрясся чередой ударов в дверь. Кто-то отчаянно молотил в старый, переживший всякое дубовый пласт, кривой и растрескавшийся, попеременно ударяя то ногой, то обоими кулаками, и что-то выкрикивая. Домишка даром что казался ветхим, но звуков не пропустил, только удары грозили вынести дверь вместе с петлями.
Ворох в это время еще спал. Его полускамья-полукровать запрыгала в такт ударам. Этого было мало, чтобы его разбудить, но достаточно, чтобы в его сне по деревне начали бегать гигантские, топочущие все свиньи. Надо сказать, шума от них было много – сон Вороха мгновенно испортился, и тот, похмурив седые брови, все-таки закряхтел и открыл глаза. Утро было совсем раннее, петухи и те еще спали, но кому-то срочно нужно было видеть старика.
Ворох поднялся, наспех натягивая штаны, которые, в прочем, скрыла ночнуха в пол, которую переодевать было уже некогда, и шлепая босыми ногами по полу, потащился к двери. Не успел он ее открыть, как в дом ворвалась розовощекая Малка.
Старик только руками всплеснул, видя, как рыжекосая девчонка пытается отдышаться.
— Там… уж…к обеду… цветок нужен!
Малка всплеснула тоненькими ручками, совершенно не в силах выразить мысль связно, но Ворох все понял, сунул девочке петушка на палочке и велел бежать пособлять к дому роженицы. Сам он стал спешно собираться, качая головой, и испытывая одновременно тревогу и радость.
Ворох был уже не молод, когда его единственная, возлюбленная жена родила мальчишку и скончалась. Здесь и горю края не было, и счастью – мальчишка рос не по дням, а по часам, смышленый и вежливый. Ворох дал сыну имя Най, и растил его всеми своими силами и любовью. Парень вышел на зависть, и силен, и пригож, только вот боялся старик, что внуков не успеет понянчить – все никак не находил Най невесту по сердцу.
Пока одним дождливым днем к ним из лесу девчушка не приблудилась. Заплутала, сирота, шла в верхнюю деревушку, а ушла в нижнюю, да так и осталась. С первого взгляда полюбилась Наю, поженились они почти сразу. Ворох им дом сколотить помогал, забор ставил, лошаденку свою подарил да почти всю мебель добротную, и доживал в своей каморке, чтобы не мешать молодым. Скоро душа его снова была рада – забеременела Наева невеста.
Собственно, за этим и прибегала Малка. Рыжеволосую девчушку-побегушку знала вся деревня. Она росла без отца, но была дочкой всем – смышленая, любопытная, добрая. Не было ни двора, в котором она не помогла бы хоть раз – дров принести, огород полить, с малышней посидеть. Ворох ни капли не удивился, что весть о том, что у него скоро появится внук, принесла именно эта вездесущая девчонка.
А это значило, что Вороху пора в путь. Медлить нельзя – к вечеру он должен быть дома. Он накинул щипаную полушубейку на плечи, чтобы не было холодно от росы, и поправив выглядывающий из-за рубашки кулон с цветком внутри, поспешил в Лес.
* * *
Если бы в Аэрлэне у человека, эльфа или гнома хотели узнать, сколько он живет на свете, то вопрос, скорее всего, звучал бы не «Сколько тебе лет?» а «Сколько тебе лепестков?». Виной тому Лемаир – чудный цветок растущий под сенью Леса.
Никто не знает, как это все пошло. Говорят, однажды, когда еще всяк ходил по тропам меж деревьев безбоязненно, убежали по грибы девчонки-хохотушки. Да и отвлеклись от сбора урожая, заметили цветочки красивые, золотистые, ровно по цветку на каждую. Обрадовались, взяли себе в волосы, да только вплели – как бутоны раскрылись в полную силу, да каждый на разное количество лепестков. Да и возьми одна девушка, и заметь – лепестков то почти столько, сколько ей зим стукнуло. Другие давай считать – у всех сошлось. Все бутоны, одним им чудным способом ведомым, раскрылись разное количество лепестков – кто 16 показал, кто 18, кто 13.
А там и закрутилось – кто-то искал цветок, чтобы свое время сосчитать, когда матерей да отцов, чтобы подсказать, в живых уже не было. Цветы потом забрасывали, да найдя через пару зим на полочке, обнаруживали, что лепестков увеличивалось – каждый цветок такой, побывав в руках однажды у человека, продолжал суровый отчет. С тех пор и повелось – на каждого нашелся свой цветов Лемаира, а название ему дали эльфы, окрестив его цветком жизни.
Лемаир – цветок удивительный. Без нужды никогда его в лесу не найти. Коли приносил кто из лесу, вдруг найдя под деревом, едва распустившийся – все кидались роженицу искать. Скоро это традицией стало – накануне родов самый старший из рода шел в Лес, да цветок искал. Всякое бывало – не находится цветок, значит время не пришло еще. Случалось и горе – чернел цветок в руках нашедшего и сыпался пеплом. Тогда шли бабки да старики обратно в деревню, не сдерживая слез – Лемаир, увы, ошибаться не умел.
Но когда только что родившемуся малышу на грудь клали бутон – собиралась посмотреть вся родня, как Лемаир раскрывал свой первый лепесток. С этого момента цветок становился талисманом и спутником человека.
Лес – удивителен и причудлив, и очередное его творение было чудесным не меньше. Цветок жил, пока жил его человек, и распускал лепестки даже находясь в противоположном конце Аэрлэна от своего носителя. Нередко мужчины, уходя в поход, оставляли свои цветки женам, чтобы те ждали и не волновались. Но еще удивительнее, что количество лепестков Лемаира всегда достаточное. Их хватало на короткий человеческий век и на долгий век эльфов. Но сколько бы хитрецов не пыталось загодя узнать, сколько лет им положено, ни один не узнал. Лемаир цветок не глупый – стоило коснуться его с таковой целью, как он тут же осыпался в прах.
Ворох прекрасно знал, что ему предстоит отыскать. На сердце у него было пасмурно – он прекрасно помнил, как отправился искать цветок для своего сына, оставив любимую с бабками-повитухами, а вернувшись, уже ее не застал. Зато Лемаир был загляденье – ярко-желтый, на крепкой сочной ножке, тугой бутон, так и гляди лопнет от прикосновения. Наю отсчитал он уже 25 лепестков.
Старик вздохнул и поправил свой кулон. Цветы давно уже носили на шее, чтобы не потерять – эльфы первыми додумались использовать для этого панцирь чайных жучков, прозрачный и чуть отливающий перламутром. Под ним цветку не грозила влага и пыль, и он всегда мог быть рядом с владельцем.
Скоро старик оставил деревеньку позади. Травы шуршали под его ногами, дорога была в гору, но усталости он не чувствовал – впереди к нему склонял макушки величественный Лес. Ворох замер у первых деревьев, слыша, как они шумят и перешептываются, разнося весть о госте до самого лесного сердца.
-У сына ребенок вот-вот родится, — с поклоном произнес Ворох, вглядываясь меж деревьев – Благослови Лемаир найти.
Лес шумел, и казалось, ничего не происходило – но где-то в глубине него успокоился Страж, и старик, почувствовав добрый ветер, ступил в чащу.
Вокруг была тишина, которую он нарушал, хрустя сухими ветками и задевая кустарники. Словно вошел в гостиную когда-то шумного дома и нашел ее совершенно пустой. Но ворох знал – все они здесь, просто глазу его не кажутся.
Вот времена раньше были – ни зверь человека не страшился, ни человек зверя. Духи лесные из Леса выйти помогали, белки по деревьям скакали да птицы пели. Все старики помнили эти времена, и Ворох помнил. А потом появился он. Деревенские говорили, что вечерами в Лесу следят за ними, девки кустов шарахаться начали, а охотникам на охоте вовсе дичь попадать перестала. По ночам – вой, а мальчишки, что до ночи гуляли, бегали, о странной тени рассказывали.
А потом дурака соседнего, Оху, полумертвым от страха на опушке нашли. Дурачился парень, кусток поджигал, да и так и уйти видать хотел, не потушив. Да не тут-то было – вышел из чащи волк огромный, высотой – выше елей и сосен. Одним дуновением затушил костер, да так рыкнул, что парень последний ум растерял. То, конечно, все сам Оха и сказывал, да только причин не верить ему уже не было. Много лет прошло, и с тех пор каждый видел Стража Лесного – даже сам Ворох несколько раз. Страшно было людям простым, перестали совсем под сень деревьев ходить, и детей своих не пускали.
Оно и правильно. Старик, конечно, не думал, что встретит здесь Стража – но сердце его екало и стучалось о ребра, как никогда.
Лес же вокруг извивался зелеными узорами и шуршал, как колыбельная. Травы, одна краше другой, разбегались по тропкам, перешептывались и смеялись. Где-то послышался голосок Поющей Ягоды, и старик заторопился найти Лемаир еще пуще.
Как на зло, тот на глаза попадаться не желал. Изо всего, встреченного им, можно было уже собрать хороший букет, но нигде не было золотистого знакомого бутона. Сердце Вороха уже заныло, когда спустя два часа, за одним из деревьев, качнулось на ветру соцветие Лемаира.
* * *
Тем временем в доме молодых царила суета. Набилось бабок и нянек, вертелась на подхвате виды видавшая Малка. Даже Най, даром что мужчина, не стал отсиживаться и не отходил от уставшей жены.
Когда в сумерках дверь в наполненный народом дом распахнулась, по коридорам уже разносился детский плач.
Малка, подобрав юбки, выскочила к уставшему, запылившемуся старику первой. Видно было, что девчонка совсем сбилась с ног и устала, но глаза ее так и светились счастьем.
— Дедворох, дедворох! – она запрыгала рядом с ним, таща его за руку к спальне – У Ная двойня! Мальчик девочка! Мальчик девочка!
Ворох освободил ладонь из цепких ручонок девчушки и разулыбался.
— Да я уж знаю, дочка. – он протянул ей причудливый стебель Лемаира, который к середине раздваивался и имел два абсолютно одинаковых блестящих бутона.
Малка вытаращила на чудо свои голубые глазенки и запрыгала еще пуще.
— Ты отнеси, — старик сунул цветы ей в руки.
— А ты что?
— Я отдышусь и поспею.
Малка кивнула и убежала, шлепая пятками по мокрому полу.
Ворох прислонился к стене, вытирая лоб тыльной стороной ладони. Что-то странное чувствовалось ему, словно произойдет вот-вот. Рядом, буквально за стенкой, слышалось сопение младенцев и колыбельная новоявленой матери. Старик ощущал небывалое счастье, какого не было в его сердце со дня смерти жены. Даже эта печаль вдруг упала камнем с души его.
Ворох вздохнул и полез за кулоном запазуху. Его Лемаир лежал в жучьем панцире, раскрыв уже 89 лепестков. Цветок переливался росой, напитавшись лесного воздуха, и казался только сорванным. Старик смотрел на него несколько секунд и охнул – вдруг, подрагивая, на его глазах распустился еще один лепесток.
Красной бусиной показалась сердцевинка Лемаира, набухшая и похожая на подушку. Цветок расправился полностью, отсчитав Вороху еще один последний год его жизни. Старик улыбнулся и спрятал кулон обратно, под рубашку. Отряхнув ладони от лесной пыли и земли, он, постучав сперва, шагнул на порог спальни.
— Где тут мои внучата?
Ему ответил дружный гул голосов, радостно представляющих новых членов семьи.