Истерика накатила внезапно. Шенг сам от себя не ожидал, что, сидя на давно немытом полу, в компании нескольких своих солдат и офицеров, раненого полковника из не всегда дружеского района и его сына-преступника, будет дико хохотать. Это было какое-то ненормальное веселье, с колющей болью между рёбер и скатывающимися самовольно слезами. Действительно, более дурацкую ситуацию сложно представить. Сидеть взаперти, прячась от своих же граждан, из-за того, что не допустил самоуправства? Смеялся полковник долго, просто никто из его подчиненных не отважился на парочку оплеух, а Борг от него находился далековато.
— Да едрит твою через коромысло!… — Шенг вскочил, будто подброшенный пружиной, и рванул к воздвигнутой баррикаде.
— Стоять, придурок! — окрик Борга хлестнул по нервам так, что подскочили все сидевшие военные. — Держите его!
С одной стороны хватать и выкручивать руки собственному начальнику — верный путь в каземат, на лавку под плети, а то и на виселицу. С другой стороны, очень уж командный голос у второго полковника. Да и с точки зрения разума — общаться с агрессивно настроенной толпой лучше из относительно безопасного места.
— Да… пустите уже… всё… — успокоившись, приказал-попросил Шенг. Растёр руки и, пройдя через комнатушку, присел возле Борга. — Я поговорить с людьми хотел, они бы меня послушались.
— Пока не хлебнут крови, не уймутся, — спокойно заметил полковник северного района. Он понимал чувства собеседника, будь он на своей территории — сам бы рванул “уговаривать”.
— Ну не можем мы ведь тут сидеть вечно…
— До вечера… скорее всего… вряд ли твои сообразят раньше…
— Пожалуй…
Говорить было не о чем, да и настроение неподходящее. Остальные пленники бросали на Лерта далеко не дружелюбные взгляды. Пусть самоуправство, но с выкриками из-за двери и солдаты и офицеры были полностью согласны. И руки чесались самим привести приговор в исполнение. И не только из-за убитой девочки, но и из-за своих же приятелей, погибших или раненых во время схватки с толпой. И всё из-за этого убийцы.
— Полковник, там, вроде, нас выкуривать собрались… — лейтенант сбоку, чтобы не подстрелили, подобрался к щели в окне.
— Если подпалят, то почитай всё…
— Так дом ведь сгорит…
— А им это щас без разницы… они за девку мстить хотят…
— Заткнуться всем, — Шенг сам подошел к окошку. Даже если орать во всю мощь легких, то за шумом беснующихся людей его никто, кроме пленников, не услышит. Выйти, Борг прав, порвут. Подать сигнал своим в части… — да, если дом загорится или слух докатится, то прибегут. Но вот успеют ли?
К наружной стене охапками подтаскивали сено. Благо, что снег с дождем основательно вымочили стены, и брёвна не хотели загораться. Но это не проблема, было бы желание и сухие дрова — и, очевидно, что и того, и другого, у народа в избытке. Особенно усердствовала мать девочки. Ее визгливый голос можно было легко узнать. В щели оконца стал потихоньку вползать сизоватый дымок.
— Сгорим ведь, полковник… — очень тихо произнес лейтенант.
Шенг окинул взглядом своих людей, хотя в комнатушке и было темновато, но, либо его зрение обострилось, либо разгорающийся за окном огонь помог, но он смог разглядеть выражения их лиц. Желание жить, страх смерти — это правильно и понятно. Не боятся только психи, которым не место на военной службе. Готовность выполнить любой приказ. Хорошо всё таки дрессируют рябят в учебке. Ни один не взбунтовался, хотя, дай им волю, сами бы забили этого сопляка.
— Всем на пол! — велел полковник Борг. — Сесть! Лечь!
— Выполняйте! — подтвердил приказ Шенг.
— Шенг, — Борг тронул полковника за рукав, он говорил шепотом, и Шенгу пришлось наклониться к самым губам. — Давай я выйду. Пару секунд я смогу их придержать, чтобы вы успели снова закрыться. Я все равно ранен, и кровь не хочет останавливаться.
— Ты в своем уме? — зашипел в ответ Шенг, — я войну не хочу развязывать. Где вообще твое сопровождение?
— В твоём штабе… ты сам отдал приказ им отдыхать, — Борг чуть пододвинулся и с трудом удержался от стона.
— Значит, точно свихнулся…. заявиться с четырьмя бойцами, — Шенг усмехнулся.
— С сыном… хотел… — горло все же перехватило, но Борг договорил: — попрощаться.
— Чего сейчас не поговоришь… как раз обстановка подходящая…
-А зачем? — прищурился Борг, — да и слова иногда лишними бывают.
— Лишними, — повторил Шенг, а затем, переместившись, встряхнул за плечо Лерта. — Слышь, подонок, а на хрена вы эту девочку.. так убили?
Преступник молчал долго, полковник хотел было уже двинуть ему всерьёз, чтобы разговорить.
— Мы нет… не убивали её… Поразвлечься только хотели… — Лерт говорил медленно, словно выдавливая из себя по слову. — Её Серго привел… она красивая… была… Яшек спьяну на неё полез… Такого никто не думал… сначала… После Яшека… остальные… мол, девочке уже все равно… Я не трогал её… только за руки держал… Потом… она в комнате спряталась… плакала… а мы ещё пили… Серго её еще раз захотел… предложил по кругу пустить… пошел за ней… и закричал… девочка на ремне повесилась… парни тогда рассердились все… что веселье обломала… и стали избивать… тело… потом ножи метали… она мертвая была точно… кажется, Зерт подожженной палкой стал тыкать…
— А ты что делал? — ошарашенно спросил полковник Шенг.
— Нет… вы не думайте… я не оправдываюсь… тоже виноват… что не остановил парней… я за руки девочку держал… и нож кидал тоже… палкой… не помню… может тоже тыкал…
Рук парень давно не чувствовал, да ему было и всё равно. Он приготовился умереть ещё там, возле позорного столба, когда чаша весов за его смерть оседала вниз. И то, что происходило сейчас — его уже не волновало.
— А… разве их не допрашивали? — удивленно спросил Борг.
— Когда на них указал свидетель, их просто спросили — это вы сделали? И парни… подтвердили, — безжизненно ответил Шенг. Он сам при этом присутствовал, и хорошо помнил удушливую ярость, которую хотелось залить кровью выродков, сотворивших весь ужас с девочкой. А оказалось, что придурки с северного района издевались над трупом. — Я запретил их пытать… побоялся, что ребята перестараются. И.. они ведь сами сознались…
Вернулся парень слишком быстро, Герен даже не успел допить остывающий чай. Да и к штабному дому за орудием наказания парнишка выскочил без бушлата, и теперь стоял, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, и не решаясь убрать со лба намокшие от растаявшего снега волосы.
Ординарец тоже почувствовал себя как-то неуютно. Как происходит дисциплинарное наказание, он прекрасно помнил. И по своему опыту — было дело, нарывался в учебке, и по публичным поркам. Но вот самому ещё ни разу не доводилось собственноручно пороть солдат.
Герен огляделся: в помещении даже лавки приличной не было, только громоздкий стол, да сколоченные полки для бумаг. На столешницу парня что ли укладывать? Так бумаги пока уберешь. Ординарец вполголоса выругался, Макир побледнел, хотя, казалось бы, куда больше.
— К стенке становись, руками упрись, — рассердившись на себя за нерешительность, скомандовал Герен.
Адъютант выполнил приказ, замер, отчетливо подрагивая плечами.
— Раздеться! — рявкнул Герен.
Парнишка вздрогнул, завозился с застежками комбеза. Ординарец вдруг подумал о том, что после сорока ударов по спине пацану тоже будет болезненно исполнять свои обязанности. “Может, по заднице выдрать?” — мелькнула мысль. В учебке такое тоже практиковали, особенно, если предстояли масштабные учения или показательные тренировки.
— Ниже спускай!И белье стягивай!
Макир помялся, но разжал руки, позволив комбезу упасть вниз. Теперь поставить ноги пошире для устойчивости не получалось. Парень торопливо развернулся лицом к стене, положил ладони на шершавые бревна. И залился румянцем так, что даже уши полыхнули — отчего-то сверкать голым задом при грозном ординарце показалось очень стыдным. Но первый же удар плетью заставил позабыть и про стыдливость, и про то, что месяц назад ему исполнилось девятнадцать, и про что он он уже давно не мальчишка, а солдат при штабе. Коротко вскрикнув, автоматически заслонил руками пострадавшую часть тела с набухающим рубцом.
— Плюс пять ударов! — процедил сквозь зубы Герен, — за неподобающее поведение.
— Прошу прощения, лейтенант, — Макир с усилием придушил всхлип, заставил себя принять нужную позу, даже услужливо наклонился.
Ординарец замахнулся и, не щадя, перетянул вздрагивающую спину плеткой от плеча. Снова разозлился — собирался же ведь стегать по ягодицам.
— Считай вслух!
Следующий удар пришелся точно по месту.
— Р-рааз! — парень, видно по неопытности, попытался озвучить счет одновременно с «поцелуем» плетки, и прозвучало это как вскрик.
— Не засчитываю, — сурово отрезал ординарец.
— Прошу прощения, лейтенант, — с короткими паузами выдавил адъютант. И, прогнувшись в пояснице, опёрся об стенку локтями. Вцепился зубами в руку. — Я готов, прошу вас продолжить.
— Еще пять ударов за дерзость, — машинально произнес ординарец, подумав, что таким макаром они и до завтра с поркой не управятся. Хотелось уже плюнуть на все и отправить парня к Кургу. Черт с ним, даже если завтра и будет отлеживаться. Но решил попробовать ещё раз.
Парень дернулся, когда плеть прошлась по коже, вжался на мгновение в стенку, переждал приступ обжигающей боли и четко проговорил “Раз!”. К шестому замаху у ординарца прилично получалось стегать чуть наискось, укладывая последующие удары один подле другого. Отсчитав полтора десятка, Герен переложил плетку в другую руку. Тоже пришлось сделать несколько примерочных стежков, пока приноровился. Но эти удары он великодушно засчитал в счет общего наказания, хотя они получились и немного слабее.
— Двадцать один! Двадцать два! — паузы между ударом и счетом получались все длиннее. И было хорошо слышно, как парень со свистом втягивает воздух. К третьему десятку прокушенный до крови кулак уже плохо помогал против срывающихся с губ стонов.
Герен вдруг подловил себя на мысли, что порка плеткой уже не вызывает прежних тягостных воспоминаний и в этом процессе есть что-то такое захватывающее. Вспыхнувшая искра азарта (удержится наказываемый от вскрика или заорёт?) буквально за четыре взмаха плетью подавила беспокойно ноющее сострадание и назойливо мельтешащую мысль о жалости. В конце концов, что сделается крепкому парню с полусотни ударов? Да фактически ничего, ну шкуру слегка попортит. Так это не смертельно. Зато в другой раз и сообразительнее, и проворнее будет.
Ординарец стал стегать по уже вспухшим следам, парнишка, дёргаясь вперед от укусов плетки, стукался в стенку, резво перебирал ногами, подрагивал коленями, глухо стонал. Но пока не орал, и даже больше не порывался закрываться.
Герен вдруг заметил, что накопившиеся раздражение и усталость от этого изматывающего дня отступают. Зато появляется какое-то новое ощущение… радостного возбуждения. В груди бешено колотилось сердце, взгляд слегка затуманивался, кровь застучала в висках, и наливался приятной тяжестью низ живота. Макир держался из последних сил, раздирая в кровь пальцы, цепляясь за округлые бока бревна. Он уже не произносил, а выкрикивал номер удара, от жгучей боли плохо соображая, сколько уже вытерпел и сколько еще осталось снести. Возле стены его удерживало только понимание того, что наказание от Курга будет гораздо тяжелее и болезненнее.
Герен хлестал жестоко, заводя плетку себе за спину и с размаху бросая руку вперед. Ему сильно хотелось, чтобы упрямый парень заорал, закрылся, попытался ускользнуть от удара, чтобы иметь право “обнулить счет” и приказать ему прийти за поркой завтра или послезавтра.
— Сорок восемь! Сорок девять! Пятьдесят!
Ординарец, не сдержавшись, ещё раз дважды опустил плётку на изрядно высеченную спину и зад парня. Продолжение было просто необходимо, но придраться было больше не к чему. Поводов для дополнительных ударов адъютант больше не дал.
— До завтра свободен! — скупо распорядился помощник полковника. Сунул плеть в стол, и, глянув в окно, поморщился: до городского трактира с доступными девками шкандыбать придётся чуть ли не под снежным дождем.
Притушить злость не удалось, она все равно прорвалась сквозь плотно стиснутые зубы. Даже впившиеся в ладони ногти не помогли справиться с накатившей волной бешенства.
-Отставить!
Их было шестеро, а он один. И еще Дерек — самый безобидный и безответный из всего их набора. За всё время обучения этот парень никому не сказал плохого слова и не сделал никакой подлости. Его вежливость многие принимали за трусость, тактичность трактовали как нерешительность, а скромность объясняли отсутствием сексуального опыта. Практически с первого дня на парня навесили несколько обидных ярлыков и обращались к нему только по унизительным прозвищам.
Дерек был родом откуда-то из дальнего пограничья, слишком мягко произносил согласные звуки, и немного коверкал слова с шипящими. Он стеснялся пользоваться общественной уборной — длинным, отвратительно пахнущим зданием из грубо сложенных хлыстов, если там кто-то был. Терпеливо выжидал, пока помещение, рассчитанное на одновременное посещение сорока человек, освободится. Из-за этого регулярно опаздывал на построения, тренировки и занятия и получал нагоняи.
Он ни с кем не приятельствовал, никогда не откровенничал о своём прошлом, со всеми держался ровно и соблюдал нейтральную дистанцию. Правда, хлюпиком и нюней парень не был. Худой, жилистый, с отчаянным прищуром серых глаз и черно-белыми космами волос, и тихим голосом. Верс не задирал парня, а после одного случая даже зауважал.
Однажды так совпало, что в дежурство на проходную крайнего полигона пришлось собираться ему именно с Дереком. До этого он думал, что худшего напарника сложно себе представить. Мало того что молчун, так ещё и ни разу не был замечен за обычными курсантскими развлечениями: вроде выпивки, картишек, костяшек.
По сути, Верс и сам болтуном не был, но высидеть сутки, не проронив ни единого слова, для него было сложно. Дерек молчал, молча подкинул поленьев в прогоревший очаг, молча сходил на задворки, расколол топором несколько колод про запас. Молча подвесил на очаг жестяной котелок, чтобы заварить чаю. Пропажу своего талисмана Верс обнаружил случайно. Простенький дешевый медальон с портретом мамы всегда как-то незаметно висел на шее и так же неприметно куда-то слетел. И произошло это, скорее всего в караулке.
Лучин было всего четыре, каждая могла гореть не больше пяти-шести минут. Дерек, не произнося ни слова, держал лучины так, чтобы Версу было сподручнее обшаривать пол. И горели небольшие лучинки в тонких руках отчего-то дольше пяти минут. Медальон нашелся под лавкой, видно, когда в котелок воду наливал, обронил. Больше ничего примечательного за ночь не произошло, а уже при дневном свете Верс обратил внимание на сильно обожжённые пальцы напарника, с набухшими волдырями не лопнувших ожогов.
— Это где ты так умудрился? — поинтересовался Верс, предполагая, что парень неосторожно опёкся об котелок.
— Лучины держал, — ровно ответил Дерек, и на обескураженный взгляд и витиеватую ругань спокойно пояснил: — портрет ведь надо было отыскать.
Верс привычно поставил себя на место Дерека — и понял, что сам бы не стал сжигать себе пальцы даже ради золотого медальона, пусть и инкрустированного рубиновыми каплями. И вот теперь, в последнюю ночь перед выпуском, Агер со своими приспешниками решили за что-то посчитаться с Дереком. И не просто отлупить, а использовать на манер трактирных девок. Впрочем, в отличие от северного района, в южных такое занятие между мужчинами воспринималось нормально. А Агер, вроде бы, и родился на южных территориях, и жил там долгое время.
— Не мешайся не в свое дело, — лениво предупредил Збыш, самый массивный из всей компании. Мимолетный испуг после резкого командного окрика прошел, и теперь, нацелившиеся на развлечение, курсанты демонстрировали лишь досаду от неожиданной помехи.
— Кто бы указывал, — презрительно цыкнул Верс. Один на один он бы мог потягаться и со Збышем, и с Агером, и даже с юрким Фешем. Какое-то время мог бы пободаться даже с двумя, но вот шестеро влёгкую растянут рядом с Дереком. А тот, очевидно, в драке уже не помощник: вместо лица месиво, сквозь разорванную одежду заметны набухающие гематомы.
— Давай катись… иди куда шел, — почти мирно предложил Агер, а затем, похабно улыбнувшись, гостеприимно предложил: — Или, может, тоже хочешь присоединиться? Так только скажи… мы ж не против… да и даваха возражать не станет…
— Отпустите его, — как назло, в сараюшке не было ничего подходящего для ближнего контактного боя. А с голыми руками переть — безумие, но и уйти… пусть и для того, чтобы кликнуть кого-нибудь из ребят на подмогу, Верс не мог. И так неизвестно: успела ли компании попользоваться парнем или только синяков нарисовала.
— Короче… свали, либо первым у нас станешь, — без экивоков посоветовал Керсен. Было заметно, что появлением Верса он недоволен больше остальных, да и плечо Дерека фиксирует с какой-то особой злостью.
— Значит так, парни, либо я забираю его, — Верс кивнул на застонавшего Дерека — стоявший сбоку Свед саданул тому носком сапога под ребра. — Либо… ну, поговорим.
Верс показушно плюнул на кулак. Первым ожидаемо напал Феш — он действовал не столько на поражение, скорее просто отвлекал внимание. И это у него почти получилось — бросившийся слева Жафер почти достал вертушкой в голову. Верс интуитивно уклонился, мельком отметив, что с подкованным каблуком он разминулся буквально на палец. Отбиваться пришлось от троих, Агер пока только довольствовался ролью наблюдателя, а Свед и Керсен держали Дерека на болевом хвате.
Верс отчего-то подумал: плохо, что они все вместе проходили один и тот же курс подготовки. И что натаскивали их всех одинаково. И что, наверное, так же обучали бойцов и в южном округе, и в восточном, и в западном. И что, ежели в бою дойдёт дело до рукопашной, то потери будут примерно равными у обеих сторон. И что надо бы как-то обратить внимание отца на этот факт, и продумать какую-то улучшенную систему контактного боя с противником. И о том, что будь против него трое или четверо не военных мужиков, то они бы давно уже прилегли отдохнуть. И что двоих солдат он бы тоже уже успел вырубить. А ещё он пообещал себе: если получится выкрутиться целым из этой заварушки, непременно поговорит с отцом. При этом Верс успевал достаточно неплохо отмахиваться от наседавшей на него троицы. Спину прикрывал угол, и это было особенно удачно, так как для нападавших оказалось маловато места. И никому из них не хотелось подставляться под удары ради того, чтобы остальные могли вытащить и скрутить сопротивляющегося парня.