Вечером тушили картошку. Точнее, как тушили… Есть такая категория людей, которым лениво готовить. Ну просто очень! Пока днем бегаешь на работе — выручает столовая. Сына кормят в садике, у кота — корм. А вот вечером надо прийти и что-то быстро съесть. Обычно, глянешь в холодильник на спрессованную гречку, на склизкую запеканку или на курицу в банке, вокруг которой сок превратился в желе… Хотя, желе — это как раз вкусно! Но смотря на полки, иногда понимаешь, что и есть не так сильно хочется, и устала больше, чем думала. Даже вслух задумываешься о вегетарианстве и сыроядении. В шутку, конечно. Сын не поддержит. Но аппетит точно погулять вышел. Ну безалаберная я мамаша! Но и для таких, как говорится, выход есть! Поэтому, зайдя домой, мы с сыном вдохнули запах аппетитной тушеной картохи. Мультиварка рулит! Осталось порезать салат.
Пока я стругала куриную грудку, Витька кромсал ножницами пекинскую капусту. Половина попадала мимо блюда, но я не ругалась, увлеченная его рассказом. Судя по всему, в группе появилась «страшная банда» мальчишек, которые любят всем пакостить. Тех, кто слаб и плачет, обижают часто. Сын у меня, оказывается, сильный и смелый. Представлял мне в лицах и кулаках. Видимо, не зря я однажды ему сказала: «Будут бить — дай сдачи. Лучше я послушаю пять минут от воспитателя, какой ты плохой, чем буду с тобой бегать по больницам». Конечно, совет выбивается из рамок педагогики и психологии. Но ситуации бывали разные, разбирать их постфактум, конечно, интересно, но ребенок не обладает такой мудростью, чтобы сразу спокойно и грамотно ответить обидчику. А хулиганы не всегда дожидаются этого ответа, прежде, чем махать кулаками. Поэтому, моя материнская, непрофессиональная, логика понятна: «защищай себя, дай сдачи, чтоб не обижали впредь, а сам никого не трогай, потому, что ты сильный, а сильным обижать слабых стыдно».
За поясом домашних шортов зажужжал телефон. Дурная привычка, но зато всегда слышу. Звонил Вадим. У меня аж сердце подскочило! Ну так неожиданно разве можно? Чуть не дрожащими руками с третьей попытки жму на ответ и ухожу разговаривать на балкон. Вечная привычка смываться от всех звуков, чтобы лучше расслышать.
— Привет. Что делаешь? — звучит приятный мягкий голос, кажется, доктор даже улыбается. Я прислонилась лбом к холодному стеклу, чувствуя, как краснею. Такая глупость! В окне среди почти черного двора, с четырех сторон слабо освещенного желтоватым светом тусклых фонарей, среди строя других автомобилей, виднелась черная машина. Спереди серебром поблескивали четыре колечка эмблемы. Но знала я этот автомобиль в основном сзади. Даже скорее снизу. Механически тянусь к месту заживающей шишки. А у открытой дверцы с телефоном, улыбаясь, застыл Вадим, заметив меня в окне.
— Кушать готовлю. Ты к нам присоединишься? — отвечаю я, в голове прикидывая, где какие вещи остались валяться по квартире, и что для улучшения порядка можно сделать за полминуты. В груди такое странное чувство, как будто взволнованно вдохнула и выдохнуть не могу никак. Люди говорят о любви с первого взгляда, но мне кажется, надо человеку немного времени, чтобы это все осознать, а о первом взгляде и первой встрече обычно рассказывают, спустя много лет у костра за котелком похлебки в уютном кругу.
— Уж думал, что не позовешь! — смеется Вадим, и снова скрывается за дверью машины. А я бегу убирать с пола игрушки, искать гостевые мужские тапки и накрывать неаккуратную кучку одежки на стуле покрывалом, а диван пледом.
— Кухню подмети! — кричу мелкому, смотрящему на мамин бзик с широко распахнутыми глазами. Ничего, вырастешь, будешь знать, что к девушкам неожиданно домой не приходят!
Наверное, это очень смешно осознавать, но когда я была школьницей, мобильных еще не было. У подруг побогаче стояли телефоны городские, и они любили потрындеть о том о сем, а у нас телефона почему-то не было. Когда учителя говорили: «Позвони мне вечером, на счет выступления договоримся», я брала блокнот, ручку и топала почти к самой школе, выжидала очередь из двух-трех человек, пропускала еще парочку, что были после меня, чтоб не слушали и не мешали, и, «напрягая ухи во всю мощь», пыталась услышать, что мне там в трубке говорят. Интереснее всего было, когда человек, которому звонишь был занят. Ты звонишь и не видишь, вовремя ли, и попадать некстати, почему-то было до дрожи стыдно… ХА! А была вообще смешная история!
Однажды, накануне Нового года, я поехала в лагерь. Деревенская глубинка, зеленые елки, журчащие под снегом родники, литературный музей на территории, бюст писателя, и все дела. А мальчишка, который мне нравился, соответственно, остался дома. Но от этого дома знала я телефонный номер. Ну и… Позвонила за час до курантов. Междугородний автомат, карточка с единицами, подружки сзади напирают — послушать бы… Поговорили мы с Женей приятно и весело. Минут пятнадцать. В жизни с ним столько не разговаривала! Ну школьная же любовь: взгляды, ухмылки, подколы и два раза домой втроем провожались. Для завязывания отношений не хватало самой малости — самих отношений. Ну, пообщалась я перед Новым годом, весь праздник счастливая ходила, подружки вздыхали. А на следующий день позвонила еще. Мальчик недоумевал пару минут, как это я с ним вчера болтала и вдруг как позовет: «ДЕЕЕД!». Хорошая традиция называть внука в честь деда. Полные тезки Евгении Викторовичи Ногшины… А девочке потом неееервы! Зазноба моя где-то давно служит и смело ступает вверх по военной карьерной лестнице, а воспоминание шоковое осталось. Смешное, конечно. Но еще с тех пор не люблю по телефону разговаривать. Вздрагиваю. Хоть уже сто лет, как мобильник за поясом почти круглосуточно. А уж неожиданные гости — это всегда аврал. Но главное, чтобы они того стоили. Кажется, я улыбаюсь, как дурочка!
Никогда не думала, что у меня такой ребенок интересный! Мы с ним треплемся о чем? В основном о бытовых вопросах, да как дела в садике. Ну и, конечно, бесконечные «почему». Но передо мной-то выступать сыну не интересно. А тут и стихи рассказывал и театр устраивал, в шалаш бедного дохтора звал. Вижу, что тот с интересом темы поддерживает. В голове с ужасом, проносится картина: «А Витя выйдет?», — и Вадимборисыч ножкой загребает… Жуть!
— Так, а теперь чай с мармеладками, а всем мелким и крупным спать! — делаю суровую моську и руки в боки. Но мужчины только смеются. Вот он, мой авторитет…
— Что, даже никаких поблажек? — притворно вздыхает Вадим и ссутулившись плетется в прихожую. Я застыла, не зная, то ли бежать и не пускать, то ли пожелать скатертью дорожки… А гость возвращается, лукаво улыбаясь, и из-за спины показывается букет розовых тюльпанов.
— Забыл совсем. — Оправдывается. Кажется, я все-таки впервые за вечер выдохнула…
Витька долго ворочался, но все-таки уснул. Я залезла в ноут, проверила рабочую почту. Было тепло и радостно, но в груди что-то ныло невыраженными эмоциями. Вадима не хватало. Хлопнула крышкой — совершенно не могу работать. Без света монитора стало еще тоскливее. Сграбастала подушку в объятья, сижу, пытаюсь учуять хоть толику его запаха, но уже выветрился.
Любовь — такая жестокая штука. К человеку привыкаешь. И вот, я уже буду вздрагивать, услышав где-то похожий голос…
Однажды видела китайский замудреный фильм, где любящие друг друга люди долго не виделись и становились день ото дня похожими друг на друга. Я заметила за собой, что стала смелее, что на многие вещи стала смотреть будто с высоты его роста, заметила, что держу коктейльную соломинку, как сигарету в зубах, будто не я сижу за столом и болтаю, а это он на моем месте. Интересное ощущение…
Мобильник дернулся. Желтый индикатор звездочкой замигал среди комнатной тьмы. Может, желание загадать? Смс от Вадима. Конечно, открою! Побежала к дверям, сбив по дороге журнальный столик, тихо засмеялась. Бесшумно проскакала вокруг, как ведьма на шабаше у котла с зельем и в припрыжку к дверям. Запыхавшаяся и румяная, сверкая глазами в темноте, попала сразу к нему в руки.
Я — радость! Я — искра, разгорающаяся в жаркое пламя! Я — путник в пустыне, который дорвался до чистейшего студеного родника! Кажется, что только в этих руках, только в этом поцелуе, в этом соприкосновении тел я жива. Разливаюсь водой. Разгораюсь огнем. Веяние ветра на моей шее. Я легка, как этот ветер! Ты небо моего полета.
Объятия и поцелуи застали меня прямо у стены. Кажется, все это очень опасно, потому, что напрочь отшибает разум! Моя коленка в его руках поползла вверх за мужское бедро. Как дрожат пальцы, запутываясь в кудрявых волосах, как обжигают губы! Обжигают и пьянят. Как страшно. Потому что я знаю: мне захочется вновь… Мне захочется. А пока надо подумать, как оторваться от него и стенки и добраться до спальни. Там дверь закрывается.
Все обычно в моей мечте,
Я желаю совсем не вдруг —
Быть распятою на кресте
Осторожных и сильных рук!
Чтобы стало нам горячо,
А потом еще горячей!..
И уткнуться в твое плечо.
И проснуться на этом плече…
Черный флайер с серебряными полосами прилетел первым, мягко опустился почти к самому дну котлована и завис в метре над землей. Из него, почти одновременно, выпрыгнули два киборга. Один тут же взял под контроль периметр, а второй изобразил ступеньку для спускающихся следом трех человек.
Люди подошли к распластанному на земле телу, о чем-то увлеченно переговариваясь, очевидно просто продолжали какой-то свой интересный разговор. Один из спецов, с большим планшетом задал какой-то вопрос своим киберам, выслушал ответ и кивнул. Его напарник активировал жетон, махнул перед лицом Гирса. Киборг дернулся. Тогда Третий из спецов мгновенно выхватил бластер, направил его в грудь лежащего кибера и нажал сенсор.
В это мгновение плавающая муть перед глазами рассеялась, и Дин отчетливо увидел движение пальца. Словно при сильном увеличении на вирт-экране, когда изображение просто налетает на зрителя, пугает и захватывает своей реалистичностью. Он даже словно сухой щелчок выстрела — память услужливо подбросила фрагмент звука из какого-то древнего исторического фильма. И сейчас этой резкий короткий хлопок удачно наложился на происходящее действо.
— Грузите его, ребята, — устало приказал киберам мужик с планшетом. И этот тон, и равнодушные действия, и холодное любопытство толпящихся людей стали спусковым крючком для самого Дина.
Парень рванулся, высвобождаясь и, не глядя, отбиваясь от удерживающих его рук.
— Ему реаниматологов надо! — закричал Дин. — Медиков! Он разбился!
Кто-то со смешком попытался перехватить истерящего парня. Кто-то с издевкой в голос заржал. Кто-то истошно и пронзительно стал вопить «Спасите кибера! Доктора для киборга!».
Киберы выполняли привычную работу: подхватили обездвиженное тело, понесли к флаеру, бесцеремонно закинули в грузовой отсек. Спец с планшетом сунул в руки Калина вирт-визитку с рекламным купоном на скидку или обмен с минимальной доплатой устаревшей, сорванной или негодной к работе биомашины. И вежливо распрощался со всеми сразу.
Медики тоже пригодились: Калин с напарником со спокойной совестью им сдали истерящего Дина.
— Вот посттравматический шок у человека, — старательно объяснял Калин старшему реанбригады. — Упал, и от страха рассудком, кажись, повредился.
— Посмотрим. Полечим. — Доктор не отличался многословностью. Задал только один вопрос: есть ли тут близкие парня, которого надо забрать? Ответ был отрицательный, Дин уже был зафиксирован на носилках и девушка-медик заряжала стандартную капельницу ударной порцией успокоительного.
Седативный эффект Дин на себе ощутил почти сразу — мир поплыл, расслаиваясь на странные многогранные фигуры, которые расплывались, говорили странными трескучими голосами и почему-то страстно кашляли. Отключился парень когда носилки загрузили в отсек медфлайера.
Последними на место происшествия прибыла полиция. Церемонно раскланялась с удаляющимися медиками, брякнула служебный флайер на самый большой уступ, согнав через усилитель звука оттуда всю толпу, включая три гироскутера и один скайбайк, у которых при виде нижней части полицейского флайера сработали искины и техника поспешно расползлась в разные стороны. Полицейские приступили к работе с ленцой и уверенностью в своих силах. Скачали с камер видео, опросили свидетелей, сверяя процент правдивости по штатному киберу. И выдали Калину предписание временно прекратить деятельность. Владельцы аттракциона ознакомились с документом, заверили его биометрическими подписями. Киборг полицейских тем временем натянул по периметру места падения светоотражающую ленту. Хотя кто мог еще сюда сунуться после сегодняшнего дня? Но, видно, так положено по правилам.
Люди неохотно расходились и разъезжались, впрочем многие отправились в бар обменяться видео и впечатлениями.
— Все, народ, по домам, — сердито уговаривал адреналинщиков Жакс, грозно поглядывая на напарника. Калин, как более подкованный в плане альпинизма, на лебедке бегал по стенкам пропасти, отцепляя сетку — все равно порвалась. — Представление закончилось! Когда начнем работать следите за информацией на нашей страничке. Всего хорошего! Адьюс! Вроде бы и дел немного, но владельцы аттракциона разгреблись со всеми хлопотами и проблемами лишь к ночи и, не сговариваясь, отправились в «Серогаз». Привычная обстановка и пару банок пива немного сгладили мерзостное ощущение от событий дня.
— Убытков, по самым скромным подсчетам. на неделю, — мрачно прикинул Жакс.
— И это еще хорошо. — кивнул Калин. — Может и на две. А если этот подаст иск на тему, что из-за нас угробился его кибер, то придется либо раскошеливаться, либо рот затыкать.
— Ну, можно найти свидетелей, что он сорванный был и вел себя странно… у тебя видео с площадки с собой есть?
— Да, слил перед уходом весь архив за день.
Парни уткнулись в экран комма. Киборг действительно вел себя нетипично: улыбался, хлопал хозяина по плечу, что-то объяснял и показывал. И, перед тем как броситься ловить своего неудачника, вдруг резко побледнел.
— В принципе, за сорванного сойдет, — заключил Жакс.
— Ну, признаки заметны. И тогда получается… этот парень знал, раз с ним так общался. Можно к Касрелу обратиться даже на предмет компенсации — к нам на аттракцион притащили сорванного кибера, подвергнув угрозе всех клиентов.
– Вариант. Сколько удастся выбить? — Жакс активировал вирт-окно с меню и повторил заказ.
— Ну, если бы он еще кого-то порвал, то прилично… а так по мелочевке… моральный ущерб, вариативная угроза жизни и безопасности, убытки от прекращения деятельности аттракциона… — Калин потер виски: отчего разнылась голова. — Можно попробовать набрать доказательную базу и просто сходить побеседовать. Заплатит так — хорошо. Нет выбивать официальным путем — козыри есть.
— О, смотри! — Жакс сунул напарнику под нос свой планшет. — Наши летуны уже в топе по просмотрам.
— Слушай, а это мысль! — Калин решительно отодвинул выпитую банку с пивом. — Ну как скачай все видюхи, что эти олухи залили в сеть. И смонтируй с нашими записями, чтобы круто было. А я кукол битых партию закуплю. Зарядим новый аттракцион — сбрось со скалы друга! Резонанс пока на волне пойдет сильный.
— Давай, — Жакс отсалютовал своей банкой и дохлебал пиво. Как раз к столику подлетел гравиподнос с их заказом.
Разговор с приятелем получился долгим и утомительным. Касрел сыпал цитатами и ссылками на законы, сноски и исключения — то есть говорил много и по делу, но воспринимать его на гудящую голову было сложно. Все-таки выпивка в «Серогазе» отменная. Накатили они вчера только по одному стакану за успех. а ощущения наутро словно пили ночь напролет.
— Ладно, — Калин поморщился: юрист говорил быстро и хорошо поставленным голосом. — Скажи, а какой тогда шанс решить этот вопрос. По факту, он упал до того, как пристегнулся… а у нас есть подписанная бумажка, что он отвечает сам за свои действия и поступки. И можно сослаться на то, что он упал в метре от бортика, а аттракцион у нас только метра три.
Касрел обреченно помотал головой. На видео четко зафиксировано, что парень начал пристегиваться — значит, ответственность на организаторах.
— И что делать? — Жакс испуганным не выглядел, просто слишком бледный и голос немного дрожит.
— Самый простой способ — договориться с этим парнем, мол, разойдемся мирно и без претензий друг к другу. Вы ему прощаете простой и убытки вашей тарзанки из-за его дебилизма, а он пишет, что не имеет к вам претензий. По факту, парни, если бы он разбился, у вас был бы срок. А так только повреждение имущества… кстати, а ваш прыгун ничего не сломал?
Калин и Жакс растерянно переглянулись — с больницей они не связывались.
— Я бригаде, что его забирала, сказал про шоковое состояние, шизофрению, — Калин потер переносицу, — эти заболевания не диагностируются быстро. Я точно знаю, у меня брат шизикам помещение как-то сдавал. Так что дня два его могут и подержать, чтобы проверить. Тогда… завтра и сходим проведать.
— В идеале это надо было сделать сегодня, — безапелляционно заявил Касрел, а потом, набрав какой-то код в своем видеофоне, просканировал данные с гаджетов парней. — Ну, я вас поздравляю: вы на контроле. То есть, пока не будет подтверждена ваша невиновность и не закрыто дело, вы не имеете права влипать в новые приключения. И обо всех подпольных бизнесах забудьте.
Жакс заметно напрягся, но Калин успокаивающе положил руку ему на плечо: все нормально, Кас свой и не сдаст.
***
Очнулся Дин ночью, и не сразу сообразил: где он и что произошло. Противно болели руки и ноги — фиксацию с него так и не сняли. И крепления оказались надежные: вяло на пробу подергался и уставился в потолок. Надо было собраться с мыслями и все обдумать. А еще неприятно давило ощущение, что он упускает из вида что-то очень важное. Дин мысленно медленно прокручивал события дня. Работа над игрушкой, привычные шуточки, прогулка, перекус бананами в шоколаде, почему-то эта липкая гадкая сладость очень нравилась Гирсу… и внезапная вспышка озарения: потому что Гирс — киборг!
— Да не может такого быть, — Дин даже помотал головой из стороны в сторону.
Он видел киберов. Внешне не отличить от людей, женские и мужские модели, различные модификации. Но внутренне… не люди, а машины. Органическая часть полностью подчинена командам и сигналам процессора. Он достаточно подробно изучал процессы работы кукол — игрушки с визуализациями киберов по прежнему пользовались спросом. Даже ходил неделю на стажировку к киберпрограммерам — по протекции одного приятеля. Гирс был не похож на киберов. Слишком живой, часто улыбающийся, с неординарным чувством юмора и странной любовью к детским сказкам.
Дин задумался, припоминая, как парень постоянно наворачивал сладости, как пил слишком сладкий кофе, как легко и изящно двигался, как талантливо дрался для видеозаписей, как… По телу прошла волна ледяного холода… оказывается он почти четыре месяца жил бок о бок с сорванным кибером и даже не подозревал об этом?! Дин с содроганием припомнил, как квартирант заставлял его учиться готовить, тренироваться… Рассказать кому — не поверят! Он слушался и выполнял команды кибера?! Гирса?! Почему-то Гирс никак не ассоциировался с киборгами. Гирс был другом, настоящим и единственным. А сорванные киберы каким-то далекими несущественным злом. Если бы только не одно но: его друга забрали спецы из отдела ликвидации чрезвычайных ситуаций, связанных с биомашинами. Эмблема с фирменных комбезов отчетливо всплыла перед глазами, словно намертво въевшийся в память знак страха и расплаты.
Дин поерзал в кровати, пытаясь принять более удобное положение, но тело отозвалось неприятным онемением и противным покалыванием под коленками. Сколько он пролежал неподвижно под капельницей — даже не мог представить. Но, судя по ощущением, долго… и за это время с Гирсом… ладно, самому себе можно не врать! С его кибером могло произойти все что угодно! Дин попробовал дотянуться до кнопки вызова врача. Но руки были зафиксированы в мягких резиновых кольцах практически вплотную к боковым перекладинам кровати. Парень начал вытаскивать руку, сначала медленно, потом рывком.
Сколько было неудачных попыток — Дин не знал, но руку содрал сильно. От отчаяния в глазах закипели злые слезы. Он сглотнул, шмыгнул носом, но противные капли соскользнули на щеки. Парень приподнялся, чтобы сморгнуть… а ведь если подтянуться чуть больше, то… Не зря он почти два месяца качал пресс. Рванулся, скручиваясь, дотянулся до капельницы и зубами подцепил иглу, выдернул, сплюнул. И по приглушенным голосам из коридора понял, что угадал. Вылетевшая капельница подала сигнал тревоги на пульт дежурной медсестры.
— Здравствуйте, — вежливо поприветствовал вбежавшую в палату тетку Дин, — благодарю за оказанную мне помощь. Но я в ваших услугах больше не нуждаюсь. И хотел бы вернуться домой, отдохнуть.
— У тебя посттравматический стресс и галлюцинации, вызванные падением, — монотонно пробубнила тетка. — Рекомендуется побыть под наблюдением специалистов денька три-четыре.
— Я не нуждаюсь в помощи и… — Дин на мгновение задумался над обоснованным аргументом: — И я отказываюсь платить за навязанную мне услугу.
— Твоя медстраховка покрывает этот случай. Мы установили твою личность по биометрии. Так что лежи спокойно, завтра тебя еще доктор посмотрит, — тетка откровенно зевнула. Сигнал тревоги сдернул ее со служебного диванчика. А искин палаты показывал, что повреждено оборудование. — Спи лучше, утром с доктором поговоришь. Он разберется. Он хороший доктор.
Дин растерянно смотрел, как ему поменяли капельницу. И как тетка в зеленоватом форменном халате собралась уходить.
— Да подождите. Я абсолютно здоров. Вы же должны были снять показания сканера, как только меня доставили. У меня нет повреждений.
— Ой, милый, — протяжно ответила тетка, — проблемы с головой себя сразу не проявляют. Только со временем вылазят во всей красе. Отдыхай. И не безобразничай, а то снотворного засажу.
— Хорошо, а отвязать меня можно? Или что это за средневековье? — парень возмущенно дернулся.
— Ага, сейчас я тебе освобожу, а ты потом тоже в окошко сигать полезешь, — тетка зло вздернула бровь. — Неделю служебное расследование велось тут: почему пациент в окошко вышел, и кто виноват, что безопасность не обеспечил. А тот тоже был с головой тюкнутой. Вот теперь и приняли меры. Так что не шуми, утром доктор все проверит.
Дин беспомощно хлопнул глазами. И снова потянулся к капельнице. Тетка явилась быстро, демонстрируя не только отличную скорость для ее комплекции, но и убедительные аргументы в пользу послушания. Игла пистолета для уколов больно впилась в бедро и тетка мстительно сразу надавила кнопку. Проваливаясь в сон, Дин подумал, что, наверное, уже можно и не дергаться… Гирсу-то уже точно все равно. Ведь обычно сорванных и опасных киберов сразу утилизировали — по крайней мере именно так вещали во всех информационных программах. Подумать о том, что Гирс мог сильно разбиться, Дин не успел. Глаза закрылись сами собой, в голове потяжелело, и он провалился в сон.
Доктор оказался более адекватным, чем ночная медсестра. Он выслушал возмущенные жалобы пациента, сухо сообщил, что у них нет данных зачем парень прыгал с площадки без страховки и извинился за обязательные меры безопасности.
— Хорошо, — Дин старался говорить спокойно, — а отпустить вы меня можете? Переломов нет, головой не стукался.
— Да, — доктор наклонил голову. Вроде не старый, крепкий мужик, но седина даже краской не маскируется. — Только по инструкции нам надо передать вас кому-то кто может о вас позаботиться. Не надо злиться, парень, пункт 4, девятый подраздел о базовой медицинской помощи и ответственности. Кому нам позвонить, чтобы за вами приехали?
Дин задумался, перебирая в памяти знакомых. В основном, все виртуальные приятели, контакты которых были только в терминале. А еще Гирс.
— Меня может забрать мой домашний киборг, и позаботиться, елси надо, программу медпомощи закачать не проблема.
— Разумеется, — устало согласился доктор. — Как его вызывать?
— Его… производители забрали, — Дин скрипнул зубами. — Вы можете с меня эти браслеты снять? Я не собираюсь прыгать в окна, и там на аттракционе я не самоубивался. Просто позировал и оступился. Это случайная бытовая травма.
Доктор почти минуту рассматривал пациента, потом подозвал медсестру. чтобы та расстегнула фиксаторы.
— Я бы рекомендовал вам побыть под наблюдением хотя бы двое суток — ваша страховка покрывает расходы. Но, если вы отказываетесь, то сейчас подойдет администратор блока с заявлением, что вы несете полную ответственность за последствия отказа от медицинских услуг. Пройдете еще одно полное сканирование, беседу со специалистом, чтобы мы могли убедиться, что у вас все в порядке. И после обеда сможете быть свободны. Да, вызовите кого-то все-таки, чтобы вас забрали.
Доктор ушел продолжать традиционный обход. А Дин, едва закрылась дверь палаты, вскочил и заметался между окном и койкой. Его бесила эта задержка, когда надо было разобраться, что случилось с Гирсом. Хотя… можно ведь просто позвонить и спросить. Парень хлопнул себя по лбу. Действительно зачем бежать, видеофон и остальные вещи ему принесли, аккуратно упакованные в пакетик.
— Добрый день, — он набрал первый выпавший по поиску номер Декс-компани, — подскажите с кем я могу поговорить о киборге, которого забрали вчера в парке?
Информацию в сервисном центре он получил сразу — разбившийся в парке киборг был один, но вот доказать право собственности оказалось сложно. Он действительно был прописан хозяином первого уровня у киборга, но номера договора, подтверждающего покупку или договора дарения у него не было. А слова давней бывшей и, по факту единственной девушки, доказательством не являлись. Дин даже припомнил, как звучала фраза: «он будет жить с нами» или как-то похоже. Но тогда он думал, что этот парень ее брат или родственник. А теперь…
— Скажите, а если мне его подарили и я быстро не смогу принести заверенные документы… — Дин подумал, что еще найти эту девицу будет проблематично. Кроме номера ее карты, куда он регулярно переводил деньги на мелкие расходы, у него данных по девушке не было. Еще имя и фамилия. Но сколько в миллиардном городе тезок? А если она уехала?
— То вы можете подойти, чтобы мы сняли ваши биометрические данные, проверили полную проверку с сохраненными данными вашего киборга и написать заявление, что в трехдневный срок предоставите необходимые документы. И сразу как предоставите, сможете забрать свое оборудование, — девушка вежливо вздохнула, старательно выражая интонациями сопереживание. — Только ваш киборг сильно поломан, вам выгоднее обменять его на нового. Мы своим постоянным клиентам предоставляем скидку на приобретение более современной модели. А вы можете также рассчитывать на специальный бонус…
Что еще говорила менеджер Дин не слушал. Значит у него есть три дня. Где и как искать девицу он не знал, и непонятно как у нее очутился Гирс, и есть ли у нее на него все документы. Вопросов было много. Единственным положительным моментом было то, что он все-таки числился хозяином Гирса, иначе сейчас бы вообще ничего доказать не смог.
— Это не проблема, — зло проговорил Дин, запуская поиск по контактам. — А всего лишь задача.
А вот потом, когда он вернет Гирса, у них будет долгий и весьма содержательный разговор на тему некоторых сомнительных личностей и введения в заблуждение относительно важных жизненных моментов. И он обязательно к этому разговора составит план и список матерных выражений. Подготовится, так сказать. А пока что найти эту красотку и… да. нельзя пропустить сканирование и беседу — ему важно побыстрее выйти из этого медзаведения.
Конечно, это могло оказаться излишними предосторожностями. Но лучше быть живым перестраховщиком, чем мёртвым идиотом, прущим напролом в подозрительные коридорчики. У подобной узости ведущего во внутренний садик прохода вполне могло быть и ещё одно объяснение, кроме окончательного впадения купца в строительное безумие. Вполне, между прочим, логичное и достойное объяснение.
Ловушки.
Сам Конан, например, именно в таком вот узком проходе ловушки бы и разместил. Там, где незваному и незнакомому с внутренним устройством дома гостю не увернуться и мимо никак не пройти. Так что лучше переосторожничать.
Можно было бы, конечно, вообще вылезти на крышу – до неё рукой подать. Да только сам Конан и там бы разместил чего-нибудь особенно пакостное – в качестве сюрприза для наиболее догадливых. Нет уж. Мы лучше по стеночке. К бережёному, сами знаете, и Эрлих меньше придирается. Тем более, что и стенка-то уже почти что и кончилась!
Страшно довольный собой, Конан осторожно спустился и встал на ноги. Как всё-таки приятно стоять – просто стоять на твёрдой земле, а не ви сеть, словно муха под потолком. Затаившись в тени стен, он осмотрел внутренний садик, залитый лунным светом, словно молоком. Беззвучно сложил губы для длинного и весьма эмоционального свиста.
И вот это у них называется «маленький внутренний садик»?!
Открывшаяся Конану часть сада больше напоминала живописную друидскую рощу без конца и края, чем внутренний дворик городского дома. Пусть даже и весьма зажиточного дома.
Две увитые плющом беседки. Павильончик. Если верить бывавшим здесь служанкам – в нём восхитительные витражные окна. Меланхолично журчащие фонтаны – как минимум, три штуки. Может, и ещё есть, только за деревьями не видно. Это нам пригодится – журчание убаюкивает вероятную охрану и скрадывает неосторожные звуки, которые в абсолютной тишине были бы отчётливо слышны.
И, конечно же, деревья. Мда… вот именно что деревья… Деревья, деревья и ещё раз деревья.
Кто бы подумать мо, что их столько! Твердят все – «садик, садик!». А в этом садике заблудиться – как два пальца. На широкую ногу живёт купчина, не мелочится. Если драгоценность какая – то наверняка величиной с кулак, если уж сад – то самый большой в городе. А, может быть, даже и во всей округе. И по размерам, и по количеству деревьев. И, если исходить из уже сработавшего сегодня закона подлости – все эти деревья должны оказаться именно персиковыми.
Поголовно.
Вернее – покронно. Или что там у них наверху располагается?
Следовало поторопиться…
***
Ловушку он заметил в самый последний миг. В тот самый последний миг, когда она уже сработала, но цели своей ещё не достигла. Он как раз двинулся вперёд — пожалуй, слишком резко двинулся, поскольку был подавлен внезапно открывшимися размерами предстоящего дела. Как и года полтора назад, когда таки добрался до малахитового трона и впервые задумался об обратном пути. Или всё-таки тот трон был не малахитовым? Эрлих его разберёт! Сам Конан, во всяком случае, никогда не встречал малахита такого насыщенного фиолетового цвета, но кто его знает… Может у них, в пустыне, малахит именно такой и бывает? Впрочем, это не важно.
А важно, что тогда он всё-таки справился.
Значит, справится и сейчас.
Если поторопится…
Спасла его не сноровка воина и даже не варварский инстинкт и хорошая подготовленность ко всяческим неприятностям. Не было у этого тела, выросшего в тепличных условиях большого города, инстинкта прирождённого горца, да и подготовки особой тоже не было. Была, конечно, присущая Конану осторожность, но даже она не способна оказалась всё время держать под присмотром и в напряжении привыкшее к благополучию тело.
Спас его маленький острый камешек, вовремя подвернувшийся под босую ногу.
Оцарапав непривыкшую к хождению босиком подошву, Конан слегка отшатнулся, перенося вес на другую ногу и разворачивая корпус. В этот момент он и услышал свист рассекаемого острой сталью воздуха. Что-то сверкнуло на уровне талии и холодком обдало обнаженную кожу живота – ради удобства и из-за жары, не уходящей и ночьью, Конан был в одной набедренной повязке. Не считая, конечно, пояса со всяким профессиональным снаряжением, но тот, даже застёгнутый на самую первую дырочку, болтался теперь где-то на бёдрах…
Горизонтальная секира.
Конан замер на одной ноге, настороженно прислушиваясь и обливаясь холодным потом. Не попадись ему под ногу камешек – и остался бы он до утра валяться во внутреннем садике. В качестве двух половинок остался бы. Одно утешение – кажется, эта секира была одноразовой. И ни о какой камень с размаху не дрязнулась, свистнула себе – и всё. Висит теперь, слегка покачиваясь на тугой пружине. А тихий свист, похоже, ничьего внимания не привлёк.
Выждав с десяток-другой медленных вдохов, Конан осмелился опустить вторую ногу на землю и осторожно скользнул к ближайшему дереву. На первый взгляд дерево это было вполне обычным. В смысле – не магическим, потому что странно сформированная крона придавала ему вид совсем не обычный, более похожий на неряшливую копну. С первого взгляда даже не удавалось определить, является ли это дерево персиковым. Плодов, во всяком случае, видно не было. Требовалось уточнить.
Осторожно разведя длинные, плетями свисающие до самой земли ветки, Конан сделал шаг в затененное ими пространство – своеобразный живой шалаш у самого ствола. Один лишь маленький шаг. И сразу же понял свою ошибку.
Потому что босая нога его наступила на что-то тёплое, податливое и гладкое.
И это что-то было намного мягче отшлифованного и нагретого за день камня…
Оно было живым и мягким, это что-то, и оно суматошно затрепыхалось под Конановской ногой, как может трепыхаться спросонья только человек, на которого неожиданно наступили. Конан понял свою ошибку и одновременно с ужасающей ясностью осознал, что сейчас произойдёт — за какую-то долю секунды до рванувшегося наружу визга. И рухнул на трепыхающееся тельце всей своей массой, придавливая к земле, зажимая рукой раскрытый в беззвучном крике рот и не давая визгу вырваться.
Вернее, попытался.
Рухнуть, придавить, зажать и так далее. Не хватило веса и ширины ладони.
Оглушительный женский визг пробивался между слишком тонкими пальцами, а зубы так нетактично разбуженной девицы неожиданно сильно укусили руку, пытавшуюся преградить этому визгу путь. Сил удержать бьющееся тело не хватало, да и смысла в этом больше не было – даже сквозь пронзительный визг Конан слышал топот и крики в доме.
Вырвав пострадавшую руку из зубов хищницы, Конан рванулся к проходу в хозяйственный сад, уже не думая о ловушках. Но запутался в женских тряпках, упал, снова вскочил, продираясь сквозь так и норовившие живыми лианами опутать тело ветки коварного монстра, до этого так умело прикидывающегося обыкновенным деревом. Ветки царапали кожу, сучья норовили ткнуть в глаза, а наиболее коварные мертвой хваткой вцепились в набедренную повязку. Конан рванулся изо всех сил. Ветхая ткань затрещала, пасуя перед варварской волей к свободе. Последние когтистые сучки царапнули голую спину и то что пониже – и Конан вырвался из смертельных объятий дерева-убийцы.
Только для того, чтобы тут же попасть в гостеприимно распахнутые ему навстречу объятия чернокожих стражников.
Их было четверо.
И каждый – вооружён.
***
Какое-то время Конан ещё пытался сопротивляться – так, по привычке. Разум никак не мог смириться с тем, что какие-то четверо несчастных стражников оказались вдруг непреодолимым препятствием. Четверо, ха! Да он в своё время и с четырьмя десятками вполне успешно справлялся. Попотеть, правда, пришлось, и руки на следующий день просто отваливались, но справился же! А тут – четверо. Всего-то. Пусть даже и вооружённых…
Память очень хорошо запечатлела прежние расклады и никак не хотела смиряться с налагаемыми временным телом ограничениями.
Тут помогли стражники, десятком убедительных тумаков доходчиво растолковав новый расклад. Задыхаясь от удара под ложечку, Конан безвольно обвис у них на руках. Его ноги почти не касались земли – по два дюжих молодчика с каждой стороны растянули его за локти, словно вывешенное для просушки бельё. Это был грамотный приём – из такого положения невозможно вырваться. Своеобразная портативная дыба – все мысли пленника поневоле сосредотачиваются вокруг растянутых до хруста и пронизываемых острой болью плечевых суставов. Тут уж не до сопротивления. Да и после удара под дых не особо побегаешь.
Вблизи стражники казались ещё огромней и куда страшней. Может быть, из-за молчаливой слаженности действий, присущей лишь хорошо обученным наёмникам. Может быть, из-за провальной черноты тел, от которой лица становились неразличимы на фоне чёрного неба, только сверкали порою ослепительно белые зубы да белки глаз. Они действительно оказались на одно лицо, все четверо гаремных стражей. Конан и под страхом немедленной смерти не смог бы определить, который из них тот, с кем они перебрасывались многозначительными взглядами через ажурную стенку. Впрочем, в нынешнем своём положении он не особо бы и хотел это знать.
Конан висел, стараясь дышать мелко и часто, чтобы уменьшить боль в солнечном сплетении. К тому же, кроме острой боли в руках и животе, его начинало существенно беспокоить ещё одно скверное ощущение несколько ниже. Нет, само по себе ощущение это особо скверным не было, и в любой другой ситуации Конан бы ничего против него не имел. Вот только сейчас ситуация была, мягко говоря, неподходящая. Некоторая часть бессильно обвисшего на руках у стражников мерзопакостного тела вовсе не намеревалась так уж бессильно обвисать.
Эрлих знает, что оказалось тому причиной. То ли общее напряжение сегодняшней ночи, то ли перевозбуждение от проигранной схватки со стражниками, то ли острое и мучительно-приятное ощущение трепыхания под собой горячего и мягкого женского тела…
При воспоминании об этом конвульсивно дёргающемся мягком и горячем теле Конан с ужасом понял, что погиб. Неподдающаяся сознательному контролю часть тела, до этого пребывавшая в слегка приподнятом настроении, при воспоминании этом воспряла окончательно и бесповоротно. В полный рост и во всю мощь. Проклятый маг с его тягой к большим размерам! Такое никакая набедренная повязка не скроет. Впрочем, повязки-то этой как раз у Конана более и не было…
Надежда, что в лунном неверном свете гаремные стражники могут и не заметить, прожила недолго. Стражники вовсе не намеревались оставаться во внутреннем дворике.
С прежней синхронной и беззвучной слаженностью они проволокли Конана в дом. Протащили по узким коридорам и коридорчикам, задрапированным разноцветным шёлком и бархатом. Мимо мелькали комнатёнки, освещенные масляными лампами или лунным светом, перепуганные женские лица и снова – драпировки, пропахшие туранскими благовониями. Сам Конан давно заблудился бы в этом мягком шелестящем лабиринте, а стражам – хоть бы хны. Прут себе вперёд на хорошей скорости, точно монахи по центральной улице в базарный день.
Когда стражники с прежней молчаливой слаженной одинаковостью снизили скорость и как-то по-особому торжественно раздвинули последнюю занавеску, Конан понял, что его доставили к месту назначения.
И оказался прав.
Они стояли широким полукругом.
Очень правильно стояли, охватывая и перекрывая наглухо всё помещение, но при этом на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы не задеть рядом стоящего узкой кривой саблей в пылу возможной драки. Кроме сабель на вооружении у троих из них имелись очень неприятного вида колючие шарики на бритвенно-острых цепочках, на севере такие называют «моргенстернами» и считают оружием исключительно разбойничьим. В умелых руках моргенстерны очень опасны, поскольку могут использоваться тремя способами — как сабля, булава или боло. Неприятный сюрприз.
У одного был аркан.
Ещё у двоих – сети.
Похоже, пленников тут предпочитают брать живьём. Этому могло быть два объяснения. Одно – более приятное для потенциального пленника, другое – менее. Приятное заключалось в ремесле хозяина дома. Он же купец, а не воин. Это воин предпочитает видеть врага мёртвым, а купцу мёртвый человек неинтересен. Даже враг. Потому что мёртвый не может принести прибыли. А живого, даже врага, всегда можно попытаться выгодно продать. Или хотя бы не менее выгодно обмануть. И получить при этом вместе с прибылью ещё и моральное удовлетворение. А Конан сейчас для купца даже и не враг. Так, зарвавшийся и проворовавшийся слуга. Убить, конечно, можно. Только невыгодно. Мёртвый слуга прибыли не приносит. Куда выгоднее наказать, поставить на тяжёлые неоплачиваемые работы или, если настроение совсем уж плохое, продать. Всё это давало некоторую отсрочку. А, значит, и надежду.
Менее приятое объяснение могло заключаться в том, что купец подвержен мнительности не менее самого Конана или просто любит кровавые развлечения. В этом случае Конана будут пытать. Может быть, чтобы узнать имена существующих лишь в воспалённом купеческом воображении сообщников. Может быть, просто потехи ради.
Впрочем, даже в этом случае некоторая надежда оставалась. Раз не убили сразу и на месте – мало ли как там что потом обернётся? Главное – ждать и быть готовым. И, главное, призвать, наконец, к порядку эту так не ко времени разошедшуюся плоть! А то совсем безобразие получается, люди же смотрят.
Люди действительно смотрели. И смотрели, надо отдать им должное, очень внимательно.
— Что здесь происходит?
Этот сильный начальственный голос он узнал сразу. В ряду замерших настороженными истуканами воинов возникло лёгкое шевеление, двое, стоящие по центру, слегка подались в стороны, а из-за их спин выступил сам Нрагон – собственной и весьма недовольной персоной.
— Да вот, — откликнулся кто-то, стоящий слева, за спиной, и потому остававшийся вне поля конановского зрения, — вора поймали. К сокровищам подбирался, подлец, да парни заметили вовремя!
Гордые тем, что их хотя бы на словах причислили к славному племени «парней», евнухи одновременно расправили могучие чёрные плечи, вздёрнув Конана за многострадальные руки так, что чуть ли не вывернули его наизнанку от излишнего усердия. В таком положении было невозможно не то что шевелиться, но и даже просто глубоко дышать. Конан, прогнувшись до хруста в позвоночнике, повис на своих растянутых руках, как вывешенное на просушку бельё на до звона натянутой верёвке. Он оказался буквально распят, едва касаясь пола пальцами мучительно вытянутых ног. Кроме описанных неприятностей подобное распятие ещё и свело на нет все его жалкие попытки при помощи согнутых коленей и отведённого назад корпуса сделать хотя бы немного менее заметным столь нагло и не ко времени заявляющий о себе срам.
Нрагон, сопя, подошёл на пару шагов поближе. Опустил взор на конановский атрибут, гордо вздыбленный к небесам, невидимым за обтянутым шёлком потолком, – даже голову к плечу склонил, чтобы рассматривать в подробностях сие безобразие было удобнее. На лице его подозрительность медленно уступала место отвращению. Перекосившись, словно разжевал целиком крупный лимон, он, наконец, буркнул уже почти спокойно:
— Да вижу я, к каким таким сокровищам он у вас подбирался! — и перевёл взгляд на верхнюю часть конановского фасада.
И узнал. Наконец.
— Ты?!!
Неверие, досада, негодование, огорчение, обида, подозрение. И снова — праведное негодование человека, обманутого в лучших своих чувствах. Кто бы мог подумать, что простое кирпичеобразное лицо начальника охраны способно выразить такое разнообразие внутренних переживаний!
Самое же неприятное заключалось в том, что возникшее в складках этого лица подозрение не спешило никуда уходить, лёгкой тенью проступая через все последующие напластования. Он всё-таки был очень хорошим начальником охраны. Может быть – даже лучшим. И в сейчас он стремительно пролистывал в мозгу картинки предыдущих дней, пытаясь найти иное толкование для каждого конановского поступка и слова. Такое толкование, которое сделало бы появление Конана здесь и сейчас результатом хорошо продуманного и тщательно составленного заранее плана. И маленькие глазки его при этом впивались в Конана всё более и более подозрительно – похоже, обнаружить целую кучу подобных толкований оказалось нетрудно.
Это означало пытки.
Скверно…
Евнухам к этому времени уже надоело держать Конана на весу. А, может быть, у них просто устали руки и они решили их слегка опустить. Вместе с распятым в этих руках Конаном. Вопреки ожиданиям, самому Конану от подобной перемены положения легче не стало – теперь он стоял в очень неустойчивой позе, выпятив грудь и живот и сильно откинувшись назад и вниз растянутыми руками. Чтобы продолжать смотреть Нрагону в глаза, приходилось до предела выворачивать голову. В позвоночнике при этом что-то весьма угрожающе похрустывало.
Конан попытался вздохнуть. Это оказалось ошибкой – нестерпимая боль в рвущихся связках вывернула его чуть ли не горизонтально, выгнув крутой дугой многострадальный позвоночник и почти поставив в акробатическую позу, которую уличные фигляры называют «мостиком-через-ручей». Надо ли говорить, какая именно часть конановского тела оказалась при этом естественным и горделивым венцом получившегося строенияы?
Нрагон вдумчиво обозрел сей полнокровный шпиль, и кирпичеобразное лицо его перекосило ещё больше – похоже, раскушенный целиком лимон оказался к тому же не слишком-то свежим. Маленькие глазки, сощурившись, подозрительность в них постепенно уступила место брезгливому и неодобрительному сожалению.
— Эх, парень, парень… — сказал он даже с некоторым оттенком горечи, — что ж ты так, парень?.. Неужели не мог какую-нибудь поломойку в углу завалить, ежели уж так припекло-то, а?.. эх, парень…
Ни в каких коварных замыслах, простирающихся далее быстрого и тайного овладения прелестями одной из купеческих жен, он, похоже, своего неудавшегося новобранца более не подозревал. Видя реакцию начальника, оцепившие помещение и оцепеневшие было в полной боевой готовности воины тоже слегка расслабились. На лицах у некоторых рабочая кровожадная бдительность даже уступила место живому интересу. Всё-таки подобные ночные развлечения в скучной работе купеческого охранника – штука редкая.
— Так, это… — осмелился подать голос пожилой крепыш справа, нервно теребя цепь Моргенстерна. – Надо бы хозяина… того-этого… ну, разбудить, что ли?
Голос у него был неуверенный.
Не глядя на него, Нрагон покачал головой. Сказал задумчиво и даже немного грустно:
— Зачем? Утром доложим. Не такое уж и важное событие, чтобы будить уважаемого человека среди ночи. Сами разберёмся и примем… меры.
Пожилой крепыш сглотнул, заметно бледнея. Да и среди остальных возникло лёгкое шевеление – не то чтобы откровенно протестующее, но какое-то неодобрительное. Всё-таки они были настоящими воинами, а не палачами, эти подчинённые Нрагону охранники. Воин способен легко и безо всяких колебаний убить врага в бою, но казнить пленного и безоружного – это уже совсем другое дело… Владелец моргенстерна стиснул пудовые кулаки, упрямо выдвинул квадратный подбородок и снова подал голос, вложив в него всю долю возможного и позволенного для хорошего служаки протеста:
— Казнить без санкции? Непорядок это…
Нрагон вскинул голову.
В нарочитом удивлении обвёл своих ребят тяжёлым взглядом. Спросил – вроде бы и ни у кого из них конкретно, а так, в пространство, но при этом каждому показалось, что вопрос задан именно ему:
— А кто тут вообще говорит о казни?!
Крепыш явно растерялся. Моргнул. Нахмурился. Потом заулыбался – ему показалось, что он правильно понял идею начальства:
— Вот и я говорю! Подождём до утра, пусть хозяин сам решает…
— Не будем мы ждать до утра со всякими пустяками, – Нрагон прервал его небрежно, словно от мухи отмахнулся. – Тут и решать-то в сущности нечего. Этот молодой оболтус сам для себя все решил. Он очень хотел стать воином. Я ему это пообещал, а я не привык нарушать свои обещания. Что ж. Быть посему. Будет он воином… — Нрагон нехорошо усмехнулся, оскаливая жёлтые крепкие зубы. – Воином в гареме! Он же и туда очень хотел, вот мы и совместим оба его, так сказать, желания… да и хозяин порадуется – он как раз на днях сетовал, что четверо евнухов уже не справляются с его разросшейся семьей… Врон, сходи, разбуди лекаря, пусть тащит всё необходимое прямо сюда. Бран, попроси у служанок каких-нибудь чистых тряпок и что-нибудь ненужное — подстелить… Кирс, сгоняй на кухню, пусть поставят воду кипятиться, а потом – в подвал, за крепким вином, скажешь ключнику – я послал…
Нрагон был очень хорошим руководителем – все сразу оказались им пристроены к делу или посланы с поручениями. На Конана он при этом не смотрел вообще. Да и остальные поглядывали лишь изредка, с жалостливым ужасом, а кое-кто – так даже и с искренним сочувствием. Похоже, мечтам о прелестях купеческих наложниц предавались среди подчинённых Нрагона многие и достаточно часто. А, может быть, и не только мечтам. И сейчас каждый из этих мечтателей с ужасом представлял на месте Конана себя.
А нехилый, однако, будет дрисливому мажонку сюрпризик после обратного обмена телами…
Когда Конан засмеялся, они обернулись на него все, и даже на какой-то миг застыли, глядя с одинаковым ужасом и жалостью. Они были такими смешными в своём искреннем непонимании того, как можно смеяться над перспективой, которая для любого настоящего мужчины хуже смерти, что Конан снова зашёлся в приступе истерического полузадушенного хихиканья – на настоящий полноценный смех уже не хватало дыханья. Так он и висел на вывернутых руках, задыхаясь и хохоча, а пожилой крепыш пробормотал понимающе:
— Бедный малый! Совсем рехнулся…
Встреча с Ринатом оставила во мне грустный осадок. Погода способствовала дальнейшему ухудшению настроения. Было такое чувство, что, возможно, самое счастливое лето зачеркнулось, так и не начавшись, а календарь показал поздний октябрь: темные низкие тучи, резкий ветер, капли дождя, которые заливаются за воротник, мочат волосы и душу. Витька скулил и норовил потоптаться по пузырящейся воде. А мне было невыразимо тоскливо и грустно. Так бывает.
Еще утром меня целовали и обнимали, а уже вечером все это кажется зыбким миражом. Бесплотной мечтой. Хотелось позвонить и просто услышать от него что-нибудь теплое. Но с мужчинами это обычно не прокатывает: как в сценке «Аншлага» из далекого детства: «Милый, скажи что-нибудь теплое», а в ответ: «батарея!»… Остается только самой как-то справляться с нахлынувшей меланхолией без его батарейных фраз. А что, если осень так и застигнет меня прямо сейчас?
С детства двойственно отношусь к этому времени года. Природа умирает, серое беспросветное небо темнеет практически с самого утра, мокрые ноги, мокрые холодные руки и нос. Как тепло ни одевайся, а кажется, что ветер пробирает насквозь.
Осень — это темная пустая остановка, черный асфальт, усеянный растоптанными вчерашними звездочками листьев, это поздний час, и неизвестно, придет ли автобус… Это одежка опять не по погоде, и знобит до дрожи. Это пять минут назад была ссора с важным человеком, и стоишь-стоишь, и мерзнешь вся насквозь, пуская этот ветер с дождем сквозь себя, охлаждая горячую соленую от слез душу… Вот моя осень.
А весна — это надежда. Весной еще все впереди. Весной в небе встречаются птицы, чтобы летом свить гнезда. Весна — это «скоро тепло», это скоро «люблю», это обещание большого зонта под пасмурным черным небом, надежного сильного плеча рядом… Нет ничего уютнее холодной осени, если ты в кольце родных горячих объятий. Весна — это надежда. Лето — это тепло вдвоем, но останется ли это тепло рядом, когда готова на стены лезть от осеннего одиночества и тоски?
Бывает совсем иная осень. Дождь не страшит — ты бежишь и знаешь, что ждут. Пряный поцелуй рядом с метро при встрече. Тепло. Почти жарко! Нужна и любима. Теплый глинтвейн или сладкий чай с лимоном и дымящиеся блинчики со сгущенкой. И весело-весело болтать ни о чем. Не задумываясь: «а можно ли?», прижаться и знать, что обнимут. Улыбка, которой хочется касаться губами… Так близко-близко… И уже поцелуй. А потом идти не спеша под дождем и смеяться, и слушать, и слушать! И дышать полной грудью, зажмуриваясь, подставляя лицо под горячие губы и
холодные капли, чтоб не так жарко… У кого-то бывает такая теплая осень… Наверное.
А если заоктябрит в этот самый миг, то будут лишь молчаливые невысказанные просьбы о теплых встречах, будет «нельзя», «не могу» и «занят»… Если просто взять и пропустить это лето, то можно крутить веревки и натирать мылом — так грустно, не согревшись в летней жаре, сразу остыть в осенних сумерках…
Написала Вадиму. Ответил коротко: «занят». Это ничего. Это не страшно. Это просто мой эгоистичный сумбур в голове. Это просто апрельская осень. Бывает…
Задумавшись, прошли всего пару метров. Из кафе выходит Ринат. Как хорошо, что автобус! Бывают такие встречи, которые закончились, как горькое лекарство в мензурке, и второй раз — ни капли больше! Очень страшно, когда человек портит себе жизнь и не хочет быть свободным. А еще хуже понимать, что кому-то жизнь испортила и я…
Дело было почти смешным. Обычно ведь девичье внимание мальчикам очень даже нравится… И в том, что я поглядывала на второго нашего лидера реконструкторского центра — Лёшку, иногда просила его скинуть музыки, иногда шла с ним в одну сторону, даже наушником поделился как-то раз… Вот и «уся любовь». Да, попросту не было ничего криминального! Он нравился всем. Особенно из-за своей длинной русой гривы! Выглядел, конечно, по-деревенски, но на то и реконструктор! Зато как себя строго держал, какая спина прямая во время лекций! Какой твердый суровый голос! И профессионализм! Ведь мастер-классами в основном занимался именно он, а значит и знал все лучше всех! И работать над проектом с ним — была большая честь… Которой мне обычно не перепадало! И вдруг. Перепало.
Может, в какой-то момент я даже, заигравшись, поверила, что ему нравлюсь… Может, даже и нравиться хотелось. Но все это было так по-детски! Смешной мальчик по прозвищу «Царь». Угумс! Лёша-Царь. Он даже был меня младше на пять лет. И я не могла ожидать от него тридцатилетней мужской мудрости. Поэтому, когда Царь обратил свой взор на другую девушку, так и не наградив меня хоть более внимательным взглядом, чем дружеский — я сказала: «Уф!», и успокоилась.
Потом еще очень его жалела. Эти глупые крики: «Ну и проваливай к своим шлюхам! И хороводь с ними!»… Никогда не ожидала от его тихони таких скандалов Лёшке. Слышно было на четыре этажа. И все делали вид, будто не в курсе. Алексея уважали.
Девушка, кстати, училась в СПбГУ, уехала в Питер в сентябре, и вернулась! Потому, что дико ревновала. Еще бы! Один из красавцев! И она —
такая маленькая-маленькая блондиночка, с голубыми огромными глазками, с пухлыми щечками, с острым носиком… А вдруг уведут?! Ага! Те самые, что ей мерещились везде среди свободного женского населения… И Катя дернулась обратно, перевелась на мой факультет. Ее все очень ругали. А потом была свадьба. Потому, что ребенку нужны папа и мама.
Меня к тому времени в рекцентре уже не было. И с Катей мы пообщались в интернете. От нее я и узнала, что они разводятся… Шок? Да. Ошарашена? Естесственно. Почему??? И вот, эта милая прикольная Катя начала меня отчаянно материть! Когда я поняла, что к чему — хотелось и смеяться, и плакать… Испугавшись моего внимания, четыре года назад, Лёша стал ухаживать за ней. Особо не любил. Ей льстило встречаться с ним. Потом нежеланная беременность. Потом свадьба. И вот наши молодожены стоят друг напротив друга и говорят, что никогда не любили… И ребенок ползает рядом по полу… А виновата, конечно, я! Эм… В чем? Что смотрела с восхищением? В том, что встречалась с другим, а меня грязью поливала ее подруга, сочиняя небылицы про нас с Лёшкой? В том, что осталась одинокой? Я посмеялась. И попыталась забыть. Нет пределов человеческой глупости.
Когда сгорела «Катти Сарк»,
Я видел сон в своей каюте:
Дома, где спят чужие люди,
Холодный утренний Гайд-Парк
Но, выше кранов и мостов,
Причалов и безлюдных баров,
На грани яви и кошмаров
Скользит серебряный остов…
А потом в соседнем городе на крупном празднике я увидела Лёху. Увидела и не узнала! Нос с огромной горбинкой, будто пару раз переломанный. Смешные огромные, будто выгоревшие, брови. И… Неаккуратная короткая стрижка… Грива где?! Нет больше того очарования. Как богатырь Самсон, Алексей лишился своих длинных волос и потерял девяносто девять процентов привлекательности. Но беда не в этом! Его серо-голубой взгляд был таким потухшим и обиженным. А когда Лёшка наткнулся на меня, то удрал! И не потому, что я его преследовать собралась. Нет. Все было куда проще: он не хотел таким жалким показываться мне. Не хотел вести занятия в нашем городе и отвечать на расспросы знакомых. Не хотел и сейчас видеть еще одну свидетельницу его неудачи… И, вероятно, знал о нашем разговоре с Катериной… Такая глупость! И такие масштабы…
И вот, куда деваться от своего напрасного чувства вины? И, вроде, извиняться не за что. И винить себя — смешно. Но как-то неспокойно на душе.
Назначать свидание я, конечно, не стану. Но вот написать?
— Привет, «Мария-просто-Мария»… В смысле, Царь-просто-царь. Как живется тебе, солнце, гривастое?
— Ольга! Ты, что ли?
— Ага! Зашла на твою страницу, и глаз не оторвать! Приклеились! Пожалей ноутбук мой, если меня не жалко! — писать ему было очень страшно! И самое главное, что вот послать он меня был готов на девяносто девять из ста. Но мне хотелось, во-первых, извиниться, а во-вторых, порадовать хоть чуть-чуть и развеселить… После стольких лет критики жены, теперь бывшей, после пиления мамой и братом… Мальчик явно сдулся… Где осанка гордая?! Где, я спрашиваю?! Да в тебе только это и было! Надо плечи расправить и топать! А это уже моя задача, как психолога. Пара хороших слов и ежу приятна.
— Ну, ты шутить! На что засмотрелась-то? На мой дуршлаг на голове? Я пастафарианин. Слышала?
— О, этот чудный-дивный дуршлаг! Нет мне спасения от такого талисмана, сотня к привлекательности и харизме! — самое главное — говорить только о нем. Потому, что когда заходит разговор обо мне — значит, начинается обдумывание цели общения. А мы о таком не договаривались. Но он, кажется, понимает правила игры.
— Почему же только сотня? Этого мало. А мой удивительный красный бант? Ты его не учла!
— О, бант! Это удар прямо в сердце!
— И клетчатый килт?
— Это удар ниже пояса! Стой-стой! Я глаза закрыла. И больше не смотрю.
— А как читаешь?
— Ну, полглаза оставила. Интересно ведь. Главное, носками не хвались. А то точно сейчас приеду и буду стирать. Хе-хе!
— А чего тебе носки. Приезжай с нами в «Magic: The Gathering»? Да, у нас на четвертом — где обычно.
— Лёшенька, да куда ж мне. Там у тебя и так поклонниц — тьма. А обычные картишки мне как-то ближе. Лучше буду капать слюнками на ноут.
— И музыки не надо?
— Не-не! У меня до сих пор в голове твои песенки:
В городе жил герой в тридцать восьмом колене,
Целыми днями спал в офисе за столом.
Он приходил домой, разогревал пельмени.
Самый обычный двор был за его окном.
(Не с кем ему сразиться)
Переверни страницу, лай-ла-ли-лом, ла-ли-лэ,
Что-то ему приснится в следующей главе?
Что-то ему приснится, лай-ла-ли-лом, ла-ли-лэ,
Что-то должно случиться в следующей главе.
Стихи отлетают, как горох. Да и интернет в помощь. Главное, чтобы Рамштайн наизусть не спрашивал. Я эту немецкую муть слушать не могу.
— Ладно, Оленька! Был рад пообщаться. Нужно выходить. Не пропадай.
— Беги-беги, работяга общественного начала. Счастья тебе, гений неуловимый!
— Да, скажешь тоже! Было очень приятно… Знаешь. Вот будто… Как раньше…
— Все и есть, «как раньше». Только вокруг все страшнее стали. Один ты — чудо. До встречи. Пока-тили.
Вот и пообщались… Пока, честное слово, все складывается хорошо. Просто замечательно. Лешка писать больше не будет. И я тоже. А на душе на центнер легче! Осень отступила на пару шагов. Возможно, завтра увижу Вадима, надеюсь, это зачтется, и от меня не будут требовать личной встречи с другом юности. А вот Учителя… Придётся повидать. А это куда хуже. Почему, быть обиженной в сотню раз легче, чем быть обидевшей? И эта обида на меня — она тоже портит мне жизнь.
Рассказывать пришлось с самого начала. Про полицейскую династию и захват планетарного парка аттракционов, про гибель отца и дядю, его заменившего. Про двоюродных братьев, ставших родными… Киборг выслушал очень внимательно, охарактеризовав рассказ фразой, с которой азиат полностью согласился: «как же у людей все сложно». Про задание Асато постарался рассказать биокукле подробно, подозревая, что существо, созданное для того, чтоб убивать по чужому приказу, не очень хорошо различает, где добро и где зло.
— Никогда не понимал, зачем добровольно получать такие задания. Когда задания легкие, это хорошо. Делать кофе — хорошее задание, оно легкое и не имеет последствий. А тут плохое задание — люди легко ломаются, и вас сложно починить. Он мог сделать с тобой очень многое.
— Ты про Ричарда знаешь?
— Да. Но теперь это не важно. Он умер. А ты жив. Расскажи еще про себя.
— Тебе интересно?
— Я мало знаю про мирных людей, — Рон помедлил, но фразу закончил: — Не думал, что окажусь когда-нибудь вне части. Эрик мог меня оставить там, обменять. Меня могли утилизировать или могли забрать шалтеры. За таких, как я, дают большие премии.
— Послушай, я понимаю, что поменять жизнь страшно, и компания… — Асато развернулся к собеседнику и оторопел. На лице боевой машины читался страх, который медленно таял, скрываясь за привычным файт-режимом, стеклянные глаза сфокусировались на нем, что ничего хорошего не обещая.
— Я не позволю меня сдать, — лишенным эмоций голосом сообщил Рон. — Ты им не позвонишь.
— Тебя никто и не собирается сдавать! — Асато, похолодев, вскинул пустые руки, показывая, что безоружен и даже значок у него неактивен. Это ведь ему велели киборга привезти назад, а сэй таких инструкций не получал. — Не стоит бояться, ну или хотя бы расскажи, что тебя напугало.
— Ролик не настоящий. Эти киборги не живые. Они правильные, — Сэй ожил, уставился ему в лицо, размышляя, потом придя к выводу, что человек может и не понимать, продолжил объяснение. — Они что-то делают с такими как я, то, что нельзя показывать. Поэтому показывают вместо них нормальных. А проснувшихся используют так, что даже другие люди не должны этого знать. С проснувшимися киборгами можно сделать очень много: использовать для опытов в лабораториях или как живых кукол, их можно заставлять работать там, где сломаются и люди и нормальные киборги. Я не знаю, что с нами делают, но знаю, что это очень страшно. Слышал, как кэйсер сказал хозяину, что деньги платят не просто так, и лучше вышибить процессор лично, чем обречь на такое. Он ведь думал, что я не живой, неразумный, поэтому хотел меня забрать. Я потом нашел, посмотрел, как раньше ставили опыты на животных. Сделаю все, чтоб меня не взяли живьем.
— Лаборатория… — этот аргумент киборга Асато не только понял, но и принял. Ходили слухи и среди полицейских, что не все так уж радужно с этим изъятием старых машин и поиском брака. — Рон, не волнуйся, я не отдам тебя. Если что, постараюсь прикрыть, в крайнем случае — попрошу дядю помочь.
Киборг вроде бы успокоился, лицо ожило, опять стало человеческим, в глазах мелькнула насмешка.
— Надежда и обещания это хорошо, но кто тебя послушает, Асато? Они просто пришлют шалтера, и меня увезут. Даже обычные продавцы лучше, там есть надежда, что просто продадут. Но против этих ты ничего не сделаешь. Он может даже не приближаться, достанет за километр, и я выполню его приказ, сам приду, если не… — он осекся и нахмурился. — Лучше им не попадаться в пригодном для эксплуатации виде.
— Рон, — Асато протянул руку, положил ему на плечо. — Я не знаю, понимаешь ли ты… но даю тебе слово, я сделаю все, чтоб защитить тебя или такого же, как ты киборга. Даже если для этого потребуется преступить закон.
— Ты полицейский, почему ты обещаешь мне помогать, даже против ваших правил? — киборг бросил короткий взгляд на приборы и опять обернулся к нему. Детекторы и сканеры машины сейчас работали на полную мощность анализируя поведение человека и возможного союзника.
— Потому что в данном случае я за торжество справедливости. И пока я не буду уверен, что корпорация не причинит вам вреда, я буду вас защищать, как полицейский и как самурай.
Киборг кивнул, принимая обещание, и опять уставился вниз, на приближающуюся поверхность. Не глядя на полицейского, попросил:
— Ты сказал, что хочешь мне помочь. — Дождался кивка и продолжил. — А спросить вместо меня можешь?
— Конечно.
— Киборги не могут задать людям не связанный с обстоятельствами задания вопрос. Если я спрошу, это меня выдаст. Я хочу спросить хозяина, почему он не поступал, как все. У меня были командиры до Эрика. Они продавали большую часть обеспечения. Я только у него узнал, что мне полагается новый термокомбинезон и респиратор. Я могу обойтись без них, но это тяжело. Комбикорм всегда продают на сторону. Он не продавал, если только скапливалось много лишнего, я не люблю его есть. Но нормы питания всегда соблюдались. Вот ты спроси, хорошо?
— Конечно, спрошу. — Расстановка киборговских приоритетов показалась немного странной, с другой стороны, что он знает о проснувшихся? — Значит, Эрик с тобой обращается нормально?
— Пока так. Хозяин не дурак, во время службы не стал портить ценное оборудование. Я к нему уже привык, и он не такой, как те, прежние. Но сейчас я не нужен, в этой его новой жизни. Будет жалко, если он меня совсем продаст. Когда я об этом думаю, мне как-то странно становится. — Сэй задумчиво потер с левой стороны груди. — Диагностика не помогает, я проверял, нарушений нет. Это потому, что я киборг? Или у тебя так бывает?
— Муторно так, да? Бывает. И когда влюбляюсь, и когда ссорюсь, и когда всякую фигню делаю! А фигню я делаю очень часто. — Асато хотел было спросить кибера, с чего вдруг тот решил довериться, но потом сообразил, что если задать такой вопрос, можно доверия и лишиться. — Как меня дядя не убил, не знаю! По шее-то не раз доставалось.!
— От этого не умирают, если он не киборг, — ответил Рон серьезно. — Что бы ты сделал, на моем месте, как человек?
— Поговорил бы с Эриком. Мне кажется, он воспримет твою разумность нормально. Если хочешь, я побуду рядом, подстрахую.
— Хорошо, — согласился сэй, — я с ним поговорю. Но ты будь рядом, как обещал, а то вдруг он захочет позвонить в компанию? Мне иногда кажется, что хозяин знает, что я из неправильных, но упорно говорит про программу.
— Да, Эрик ведет себя странно, хотя ты у него на глазах постоянно и почти не прячешься. Но он упорно отрицает очевидное.
— Мне было страшно в части. Я думал, если он узнает — то отдаст шалтеру. — Киборг передернул плечами. — И даже когда он меня выкупил и привез в гостиницу, я скрывался. И только когда оставил на базе, а потом забрал, не выдержал, повел себя неосторожно. Говорил то, что думал. Провоцировал.
— Рон, ты очень умный парень, — признал Асато прикинув, что для боевой машины тот на редкость деликатен, — ты сумел скрыть свою разумность, и тебя не обнаружили за эти годы. Может быть, только последний хозяин, не совсем же он идиот. А вот мне так не повезло. Меня спалили уже вторые хозяева. Так что ты хотел рассказать про ошибку сканирования?
— Я не хотел. Это ты хотел, чтоб я рассказал. — Рон замолк, но потом, видимо, сочтя уровень доверия между собой и человеком достаточным, продолжил. — Если очень достанут, можно ошибиться в сканировании местности и не заметить мину, ловушку или например, трясину. И тогда вернуться на базу одному.
— И часто ты так… ошибался?
— Я не говорил, что ошибся я. Возможно, у тебя недостаточно данных для анализа? — Киборг наградил его косым взглядом и посадил катер, подняв облако пыли: — Мы прилетели. Вот шахта.
— Где? — Перед ними расстилалась бурая равнина, без малейших признаков каких-либо строений. Ветер гнал сплошные потоки песка и мелких камней. Безжизненная, мертвая планета: ни животных, ни растений, и даже вездесущий человек предпочитал в это время года держаться от нее подальше…
— Я забыл, что у тебя нет сканеров. Сейчас покажу. Пока оставайся здесь, внизу опасно. — Сэй напялил респиратор и выскочил из катера. Покрутился на месте, потом присел на корточки, отгребая землю с участка, ничем от прочих не отличающегося. Асато без колебаний присоединился, наплевав на предупреждение. Под слоем грунта обнаружился люк с механическим запором, который Рон сорвал одним движением. А потом без всяких просьб сбегал к катеру и принес респираторы.
— Там внизу — люди, я через внутреннюю связь шахты дал сигнал всем на выход, — сообщил он, — скоро они подойдут. Мне тут не нравится.
— Мне кажется или ветер усиливается?
— Это не ветер. — Киборг поднял голову, прислушиваясь. — То есть не такой ветер. Это очередной вулкан. Надеюсь, они нам поверят. Люди часто делают глупости. Я видел, как киборги не смогли спасти человека. Он остался в горящем доме, потому что не хотел, чтоб его спасал киборг. Требовал человека-спасателя.
— Ну, не все люди идиоты. Поверь, я бы хоть к черту в такой ситуации выскочил!
— Понятно. Там много людей, они идут медленно. Тридцать один человек. Взлетать будем с перегрузкой. — Тон киборга стал озабоченным. Видимо, опять свое, военное, подумал. Асато похлопал его по плечу, не обращая внимания на короткий косой взгляд, которым наградил его Рон.
— Взлетим. Катер рассчитан на двадцать два человека. Но это мужчины со снаряжением. А у нас истощенные люди в респираторах и почти без одежды. Так что не придумывай глупостей, у нас только один пилот, и это ты.
Рон пожал плечами. Он знал, что человек соврал насчет пилота. Асато, хоть и с проблемами, но мог взлететь. Недаром всю дорогу смотрел, как управлять катером. Но пусть лучше врет… Как бросают из-за перегрузки киборгов, он тоже знал. Видел и участвовал. Пусть человек врет.
Первый человек осторожно выглянул, щурясь на малиновый свет местного солнца. Неуверенно посмотрел на двоих людей, и только когда Асато выдохнул «космополиция», протянул руку, которую тут же, помогая ему выбраться, перехватил Рон. Сунул в руки незнакомцу респиратор. Спасенный оказался плотным невысоким мужчиной с наметившейся лысиной. На нем были остатки штанов, военные ботинки и какая-то длинная одежда, которую Рон интерпретировать не смог и взглядом попросил помощи у японца.
— Вы священник? — опознал рясу Асато.
— Да, мой друг, а вы?
— Офицер Фукуда, космополиция. Мы пролетали мимо и случайно наткнулись на пиратов. Сумели узнать у них координаты шахты и пытаемся вам помочь. Вы не в курсе, если тут еще шахты с людьми?
— До последнего времени была, но ее засыпало полтора месяца назад,— сказал святой отец печально,— спаслись только я и еще один человек. Мы оказались близко к выходу и, когда пираты открыли шахту, сумели выбраться. Они сюда прилетают каждый день, на катере. Привозят еду и забирают камни.
— Больше не прилетят. Мой товарищ ими занимается.
— Он тоже полицейский?— заинтересовался священник, пока киборг добывал из узкого лаза еще одну жертву чужой предпринимательской деятельности. — Меня Диего зовут. У вас только этот транспорт?
— Эрик помогает нашей миссии на добровольных началах, — уклонился от конкретизации Асато. — Катер, к сожалению только этот, но, надеюсь, он вытянет.
— Сейчас попробую облегчить его, я, знаете ли, не всегда был священником.
Диего тронул за локоть второго спасенного, тот надел респиратор, кивнул, и они полезли в пассажирский отдел катера, откуда довольно быстро,— Рон успел извлечь только двух женщин,— выбрались вместе с сиденьем, которое выбросили на землю. Женщины ушли им помогать, и куча вещей стала расти на глазах. Японец даже не подозревал, как много всего можно выбросить из пустого катера.
Они все вытаскивали людей. Те вели себя по разному. Кто-то сразу включался в работу, кто-то садился на землю и плакал, а кто-то кидался помогать — принимал следующего спасенного и отводил в сторону. Совсем юная девушка с трудом выбралась из шахты, Асато отвел ее в сторону, но она поползла назад, шепча, что там ее мать… Крупный мужчина, который мог бы помочь остальным, сел и заявил, что нельзя спасать людей вот так, без еды и чая. И даже попытался воззвать к окружающим. Товарищ, который помогал Диего, высунулся и заткнул мужика тремя волшебными словами «сейчас обратно засуну», после чего мужик обиделся и замолчал. Видимо, опыт взаимных конфликтов у этих двоих уже был.
Сэй тревожно вглядывался вдаль, но ничего не говорил. За матерью девушки он вынужден был спуститься в шахту. У пожилой женщины отказали ноги. Вылез оттуда киборг очень задумчивый, и первой же его фразой, донесшейся до Асато, было «как же у людей все сложно». Полицейский удержался от экскурсии внутрь, решив, что потом стрясет с кибера запись. Последним оказался тощий длинный старик, которого ошалевший от происходящего японец мысленно обозвал Профессором. Он молча поклонился спасателям и тихо сел возле шахты, кутаясь в лохмотья. В катер его пришлось нести на руках. Спасенных затолкали в десантное отделение прямо на пол. К счастью, на этот раз никто не возмущался. Люди расположились, прижимаясь друг к другу даже без особой утрамбовки.
Киборг сел за штурвал, коснулся рычагов, и двигатель загудел. Стрелка на панели поползла на красные деления, машина дрогнула и осталась на земле. Рон подумал долю секунды, бросил короткий взгляд на полицейского, а потом решительно открыл дверь и, похлопав приглашающе по покинутому сиденью, выпрыгнул в ревущий ветер.
Асато глубоко вздохнул, перебрал несколько вариантов, что можно сделать с упрямой биомашиной. Большинство из них требовали как минимум подручных средств и уединения, и проникся безумным состраданием к дяде Кеншину, которому пришлось воспитывать двух довольно упрямых сыновей плюс его самого— впавшего в шок от гибели отца, которого бандиты убили у него на глазах. Не желающего идти на контакт.. ладно, хорошо, он полгода не разговаривал с дядей, подспудно, хоть и безосновательно, обвиняя его в случившемся. Но это лирика. А вот с данным конкретным кибером надо было срочно что-то делать. Здесь не армия, и киборгами, особенно разумными, никто не бросается.
Рон обнаружился возле шахты, он спокойно стоял с видом куклы, стеклянно глядя перед собой. На подошедшего японца никак не среагировал. Асато сильно встряхнул его за плечи, окликнул, но пустые глаза по-прежнему смотрели мимо. Ветер усилился настолько, что даже киборгу приходилось не сладко, песок и мелкие камни неслись сплошным потоком, врезаясь и раня. Асато спасал легкий скафандр, но сэй из защитных средств ограничился респиратором, считая себя намного менее уязвимым, чем человек. Впрочем, он не обращал на местные осадки никакого внимания. Даже когда крупный камень рассадил ему кожу на лбу, не поднял руку, чтоб стереть кровь.
— Рон, ты мне нужен, понимаешь? Пожалуйста, вернись! — Слова были не те, Асато это чувствовал, отклика не было.
Несколько секунд он всерьез рассматривал вариант поднять мерзавца и запихать на пассажирское сиденье. Но как только попробовал, киборг вывернулся, как кошка, и отскочил назад, разорвав дистанцию. Хотя из состояния куклы так и не вышел.
— Понятно. Ушел в себя, вернусь не скоро! — Японец задумался. — Эй, Рон, мне нужна сводка погоды, что за дрянь тут происходит!
— Землетрясение. На нас идет местный аналог цунами, только состоит из ветра и твердых частиц пород с поверхности планеты, — механическим голосом отозвался кибер. — До основной ударной волны времени крайне мало. По предварительной оценке пылевые облака достигают 25 километров высоты. Также возможны сдвиги планетарной поверхности. Рекомендуется ускорить эвакуацию.
— Рон, не дури, вернись в катер! Я не смогу взлететь один!
— Правда — 30 процентов, — равнодушно доложил сэй. — Твой долг спасать людей, спасением жизни киборга в таких случаях рекомендуется пренебречь.
Японец обрадовался, значит, его хотя бы слышат. Но что делать с этим упрямцем? Попробовать право управления?
— Я приказываю.
— Сбой настроек, у вас нет прав отдавать приказы!
— Ладно, давай поговорим, как люди! Ты можешь на минуту забыть, что ты киборг? Ну пожалуйста, Рон!
Кукла ожила. Взгляд стал насмешливым и упрямым.
— Не получится меня заставить, Асато. Кто-то должен остаться здесь! Нет другого выхода. Жертвуют в таких случаях машинами, так что можешь считать, я избавил тебя от необходимости отдать этот приказ самому. А себя от дальнейших неприятностей с KAIS-MI.
— Ну, это мы еще посмотрим. Ты точно не сможешь поднять катер?
— Шанс менее одного процента, остальные — что двигатель сгорит. Будь он в хорошем состоянии, еще можно было бы попытаться, но он не держит перегрузку. За ним последние несколько месяцев очень плохо следили.
— Понятно, — Асато тяжело вздохнул, прикусил губу, растерянность постепенно сменялась яростью, он протянул руку, взял киборга за волосы задрав голову и четко произнес: — Когда мы вернемся на корабль, знаешь, что я сделаю? Перегну тебя через стул, спущу штаны и так ремнем всыплю, что ты месяц сесть на задницу не сможешь!
— Правда 75 процентов, — киборг даже удивился, но голову освободить не пытался, — но это невозможно, физическое истощение у тебя наступит раньше, чем я приду в необходимое состояние.
— Выдеру все равно, — пообещал японец, оглядываясь на катер.
Где-то на небесах, разбуженные затруднениями потомка, древние самураи внезапно подкинули ему целый набор физических наказаний для упрямой куклы. В тоне Асато уже не было ни страха, ни растерянности. Он просто констатировал факт:
— Рон, мы теряем время!
— Вот и лети! Через несколько минут будет поздно!
Он уловил в голосе киборга едва заметную паузу. Незримая броня, которой окружила себя биомашина, дала трещину.
Потом Асато часто думал, что за древний полководец взял на себя руководство потомком. На него снизошло полное спокойствие. И рука сама, без какого либо участия сознания достала бластер…
Сэй протащил свою жертву, раздетую и мокрую, мимо сидящего на полу копа. Из медотсека донесся испуганный вопль, оборвавшийся так, словно мужику заткнули рот. Поразмыслив, полицейский решил, что если уж быть соучастником, то по-полной, приняв на себя часть ответственности. Он взял серьги уже мертвой, по словам Эрика, девушки. Сел, развернул вирт-окно и стал наблюдать за допросом. Киборг бесшумно вырос у него за спиной и тоже уставился на неприятное зрелище. Азиат старательно убеждал себя, что просто смотрит фильм ужасов. Да еще любопытный арран свесился на паутине с потолка большой люстрой и, похоже, давал советы. Во всяком случае, Эрик пару раз принимался его раскачивать. Несколько раз японцу очень хотелось вмешаться. Тем более что у жертвы действительно был заткнут рот и орать, а тем более говорить, он не мог. Но каждый раз Асато смотрел на серьги и останавливал себя. Про пытки бесчестных людей в самурайском кодексе тоже было, и там такое не запрещалось. Вдруг Рон заговорил.
— Пленного можно допрашивать. Теперь он скажет все.
— Откуда ты знаешь? — Асато подавил тошноту, а ведь Эрик еще только начал!
— Он подал сигнал. Уронил скальпель. Значит, можно заходить.
— Ага, я понял. У вас система сигналов.
— Нет. — Рон удивился непониманию человеком простых и понятных любой биокукле вещей, — просто хозяин не роняет скальпель. Я знаю.
Подозрения всколыхнулись по новой, и Асато задал возникший вопрос, даже не особо надеясь на ответ:
— А с тобой он тоже такое делал?
— Нет. — Киборг, сделал паузу, размышляя, и пояснил: — Он никогда не резал меня. Даже когда он тренируется, отсутствует неприятная информация и необходимость регенерации.
— Значит, своих он не трогает, это хорошо.
С этой жизнеутверждающей мыслью Асато зашел в медотсек и отогнал Эрика от жертвы, пригрозив ему двойной дозой транквилизаторов. Действующая модель маньяка отступила в угол и там успешно закосила под мумию, прикрыв глаза и сложив на груди руки.
Результат допроса пирата Асато не обрадовал. Нет, бородатый искренне сотрудничал и выложил все, о чем спрашивали, и даже то, о чем полицейский спросить не догадался. Но вот с пленными он помочь не мог. Они только доставляли рабов. А шахтами занимались другие. Которые и пригласили их в дело. И только их капитан знал, какая именно шахта сейчас разрабатывается.
— Спроси его про склад готовой продукции,— попросил Эрик, не шевелясь,— он наверняка что-то знает.
Пират знал. Не все, но кое-что засек, а кое-что сообразил. И даже сумел объяснить, где в центре управления эту самую продукцию искать. Вот только, выяснив ее объем и место хранения, Эрик начал шепотом материться сразу на трех языках.
Жертву допроса С-маур подлатал, после чего мужик был заброшен к остальным пленникам — с целью запугивания. Судя по тому, что пленные от обсуждения «как сбежать» перешли к вопросу «как бы тут забаррикадироваться, ну или на худой конец дверь сломать, чтоб этот гад не вошёл», запугивание удалось.
Менять корабль на пиратский Эрик отказался наотрез — под предлогом того, что он ту систему знает еще хуже, чем свой, и ему не улыбается промахнуться пару раз при посадке. А если с пленниками летать опасно, то почему бы не выкинуть всех бандитов в открытый космос, после чего спокойно лететь к управляющему шахтами центру. Тем более что замена корабля шутка детская и обычно срабатывает только в фильмах. И даже если их окликнут, то киборг голосом одного из пиратов сообщит о захвате корабля. Спорить со впавшим в занудство капитаном было себе дороже, поэтому Асато согласился со всеми аргументами. Только попросил никого в открытый космос не выкидывать. Пока, во всяком случае.
Часть астероида занимала темная масса управляющего центра. Ангары, склады, жилой комплекс и непосредственно сам центр управления. Эрик направил корабль к ангарам, заявив, что там есть все, включая посадочную площадку. Надо только активировать коды. А коды там стандартные, на дурака, даже Рон подберет. Киборг сверкнул глазами, но что он думает об этом «даже», не сказал. Уже перед самой посадкой Эрик внезапно устроил совещание, загрузив план станции со всеми отсеками.
— Знаешь, что такое этот центр, Асато? Большая стеклянная фигня, в которой только часть помещений, для отдыха, из матовых стекол. Там даже яйца нельзя почесать так, чтоб об этом не узнали все! Единственное, что не прозрачное — это жилой комплекс, но эта паскуда устроила сокровищницу в рабочей части, чтоб все видели, какой он честный! А рабы там! Внизу! — Эрик сел на диван, с неизменной чашкой кофе. Выглядело так, словно он за ней прятался от полиции, точнее от одного ее представителя, которого слегка подташнивало от предстоящего разрешения проблемы.
— Ты и их будешь пытать?
— Морально. Хотя я думаю, эти парни предпочли бы физически! Атаковать здание бесполезно. У нас мощность кончится раньше, чем даже у местного силового поля. Про броню я молчу. Но можно пойти старым, проверенным путем диверсии. Сейчас шахты законсервированы, в центре управления примитивный искин, Рон должен его переключить на себя и мой коммуникатор. А потом он сбегает и принесет камни и наркоту. Вот в это место. — Эрик ткнул чайной ложкой в план. Киборг присел рядом, глядя хозяину в лицо, а не в схему. — Тут объем не такой большой, утащишь. И никакой самодеятельности. Прошел — взял — сбежал. Потом дашь видео на экраны, я буду с ними говорить. По обычной схеме идешь, туда тихо, обратно как получится, но капитан должен выжить.
— Я могу их заблокировать в соседнем секторе. И поменять коды доступа к дверям, — предложил Рон. — Стекла даже внутри рассчитаны на попадание метеорита, их не разбить, любой отсек герметизируется до прихода помощи.
— Хорошо. Подойдет. Дальше ты вернешься к Асато, и вы вдвоем слетаете на катере за рабами, если они живы. Не рискуйте. Рон, никаких ошибок сканирования, я тебя знаю. Людей желательно вытащить.
— А ты что будешь делать? — Асато посмотрел на план станции и ничего не понял.
— Я тоже не собираюсь рисковать, у меня будет самый крутой заложник, который возможен, и, главное, я буду управлять искином со своего места. Так что дойти до меня они вроде бы не должны. Остальное зависит от вас. Одному мне будет выбраться сложно.
— Вероятность твоей гибели 86 процентов, вероятность гибели пленников 99 процентов, — согласился киборг.
— Ну вот видишь, значит, вы должны вернуться!
— А я,— спросил С-маур обиженно, — я тоже хочу с вами!
— А ты будешь готовить медотсек к приему клиентов, — хором сказали люди и переглянулись, восхищенные таким единодушием.
Шлюз центра, получив код, послушно распахнулся и «Кельпи» зашла на посадку, найдя место между двух кораблей, очевидно, принадлежавших пиратам, и какой-то странной техникой, назначение которой Асато не знал. Эрик среди всего этого машинного царства чувствовал себя как рыба в воде, он сразу указал на два катера: легкий, всего на двух человек, и десантный. Сэй уже успел слазить внутрь, но ничего опасного не нашел. Киборг вскрывал местную технику, как свою, видимо, и правда коды были примитивные, а японец размышлял о преступном использовании биомашин на отсталых планетах, где нет возможности отслеживать их передвижения.
— Рон, в каком состоянии катера? Скорее всего, на них и возили товар и рабов. Вы полетите на десантном. Им может управлять и один человек, он верткий, устойчивый. Короче, надежная старая техника. Знаю я эту модель! Эх, жаль, я с вами не могу отправиться!
— Там внутри пахнет кровью, рабов точно возили в нем. Все будет в порядке, хозяин. — прошуршал киборг, перемещаясь к темному прямоугольнику входа во внутренние помещения. — Асато, тебе надо дождаться меня тут.
— Может, и правда, ты полетишь, а я останусь, с бандитами поговорю? — Предложил японец, которому транспорт не понравился совершенно. Киборг, конечно, хорошо, но неплохо бы еще понимать, как пользоваться машиной самому, а таким в академии управлять не учили.
— А что ты им скажешь? — отмахнулся Ларсен: — «Именем закона, вы имеете право хранить молчание?» Да плевали они на твой закон! Извини, Асато, займись приятным и понятным для тебя делом — спасай людей. А подонков оставь подонку.
— Ну, конечно! Героический подвиг хорошего копа! — в тон ответил Асато: — И что же я, по-твоему, должен делать?
— Жди Рона возле катера, а я на место. Только не потеряй его, он мне дорог! В смысле, очень много нервов стоил! — Чиркнув ладонью по горлу, бывший наемник повернулся и исчез в темном проходе быстрее, чем коп успел ему сказать хоть что-то.
Пришлось вернуться к катеру, сесть и ждать долго и терпеливо— больше часа. Наконец словно из ниоткуда возникла гибкая фигура киборга. Рон замер, слегка наклонив голову, уставясь на человека неподвижным взглядом — оборудование ожидает команды. Японец рассердился:
— Хватит прикидываться, я тебе еще когда сказал, что все про тебя давно понял и принял! Давай, оживай и полетели! Знаешь куда?
— Нет,— чуть помедлив, отозвался Рон. — Но сейчас узнаем. Хозяин на месте. Запускаем катер и смотрим видео. У нас пятнадцать минут, чтоб взлететь, на всякий случай.
— Он странно себя вел, когда ты ушел.
— Знаю, — кибер повернул голову, к чему-то прислушиваясь. — Он нервничал. Всегда до начала операции и после. Во время операции он будет в порядке. Надо лететь. Я не знаю, что будет потом. Он не сказал.
Искин катера послушно подключился к станции, и, немного поперебирав отсеки, им удалось загрузить и пиратов, и Эрика на вирт-экран. Ларсен стоял возле местного утилизатора, помеченного большим красным кругом. Пираты, сгрудившись у заклиненной двери, шумно обсуждали насущный вопрос: «что это за мудило и как оно тут оказалось». Выждав паузу и решив, что привлек достаточно внимания, Эрик заговорил. Искин транслировал его слова на требуемый сектор.
— Господа, вы совершенно правы. Я — редкостный мудак, и пользуясь этим фактом, собираюсь кое-что вам показать!
Эрик указал на лежащие в его ногах десятка полтора пакетов с наркотиком и пять пластиковых контейнеров, из которых он высыпал все содержимое на пол. Камни, пока больше похожие на комки грязи, но каждый из них стоил намного дороже его собственного киборга, а некоторые и корабля… Выбрав один из них, наемник подкинул его в воздух, поймал, а потом равнодушно отправил в утилизатор. Дружный матерный крик терзаемых пиратских душ был ему наградой. Вспоров пакет с наркотиком, Ларсен открыл утилизатор пошире и принялся пересыпать туда содержимое, внимательно следя за тонкой струйкой бурой пыли.
— Ты что делаешь, козел?! — наконец обрел членораздельную речь один из запертых бандитов.
— Заложников убиваю, — сообщил Эрик, разводя руками, мол что взять с непонятливых собеседников,— и буду убивать дальше, если вы не примете мои условия. Но если примите, я их отпущу. Ой! То есть верну эту дрянь вам. Мне это ненужно и неинтересно.
Второй камень отправился вслед за первым.
— Ты вообще понимаешь, сколько ты сейчас денег уничтожил? — Голос пирата прозвучал тихо, словно он говорил с сумасшедшим. — Это наш товар, оставь его в покое! Что ты хочешь?
— Понимаю. — Эрик подкинул еще один камень в воздух, не поймал и, понаблюдав, как он катится по полу, повернулся к экрану, где матерились собеседники. Взял в руки очередной пакет с наркотиками и провел по нему ножом, примериваясь. — Так вот, мне нужны координаты шахты, где сейчас находятся захваченные вами люди. Как только я получаю этих людей, я оставляю уцелевшую часть товара и…
— И вот ради этого ты… Да я тебя убью, сука!!!
— Убивай!
— Да подожди, может, договоримся! — пираты зашумели, но главарь их успокоил. — Допустим, тебе 10%.
— Мне это не интересно!
— 20!
— Координаты!
— 30! Последнее слово!
Нож вспорол пакет, подняв облачко бурой пыли. Этого хватило.
— Так, куда тебе координаты сбросить! Оставь товар в покое, хорошо?
— Да, конечно! Давай вот на этот номер — цифры возникли на экране, — не ошибешься. Только поторопитесь. А то мне так скучно!
— Мы тебе чего тут, клоуны? — возмутился главарь. — Как тебя хоть зовут-то, придурок?
— Циркач.
— Час от часу не легче! Какой-то ты не смешной для циркача, — бандит решил, что можно попытаться наладить со странным противником контакт, а заодно узнать, кто же за ним стоит. Что такое чудо могло действовать само по себе — маловероятно. — А меня Александр.
Эрик поднял голову так, чтобы его остановившийся взгляд запечатлелся на видео. Зрители представление оценили и задали следующий вопрос:
— А ты там под чем, а?
— В смысле?
— Ну… ты какую наркоту принимаешь? — Александр слегка замялся и покосился на одного из своих, который, не отвлекаясь на разговоры, терзал планшет.
Вместо ответа второй мешок устремился в утилизатор, и тут же координаты пришли на коммуникатор катера. Пират решил, что спорить по пустякам чревато потерей заложников, то есть товара. А рабов они еще наловят. Введя полученные данные в программу-навигатор, киборг развернул катер к планете.
— Как думаешь, — Асато никак не мог отвлечься от застывшего лица на экране и понимания, что пират в чем-то прав, — он… не под наркотой какой-нибудь?
— Нет. Он часто такую рожу делает, — Рон бросил на японца виноватый взгляд и пояснил: — Это он у меня научился, говорит, так даже страшнее. Думает, что на киборга похож.
— На психа конченого он похож! Или наркошу. Ты не знаешь, сколько эти камни стоили, что бандиты так всполошились?!
— Думаю, очень много. — Пожал сэй плечами. — Точную стоимость я сказать не могу, но реакция людей указывает на очень высокую цену для них. Полагаю, хозяин знает. Поэтому он и составил такой план.
— Да, мне бы такое в голову не пришло! Взять в заложники наркотик.
— Хозяин так уже делал, — ответил киборг.
— Расскажи! — Хотя пилот выжимал из машины все, что только можно, лететь предстояло долго и полицейский решил рискнуть. — Что он там про ошибку сканирования говорил?
Киборг покосился на полицейского и снова уставился на приборы, не желая продолжать разговор, Асато поспешно объяснил:
— Просто лететь скучно, а так мы немного друг друга развлечем! Хочешь, про себя расскажу? А ты про себя?
Рон корпусом повернулся к нему, оставив на штурвале одну руку, осторожно уточнил:
— А потом что? .
— Потом мы прилетим и будем искать шахту!
— Логично. Рассказывай! — киборг смухлевал, но довольный налаженным контактом Асато решил, что на эту хитрость можно не обращать внимания.
— Станет вам! Не много чести мальчишку забивать! — Этот голос Трошка хорошо знал, через силу раскрыл глаза, голову поднял. Растолкав любопытствующих, к воротам вышел тот, кто мальца премудрости шишевой учил. Остановился подле мужиков торговых, что с кнутами да палками стояли, очереди своей дожидаясь. — Я мальца надоумил в кошель ваш полезть. А люди зовут меня Крив. — От откровения его толпа всколыхнулась, зашепталась. И смолкла вмиг, разглядывая татя, об умении которого небылицы уж складывать принялись. Сколько грамот на его поимку правитель разослал, сколько золотых за живого али мертвого, а то и за весть о нем обещался, — двор можно было новый поставить, да и на хозяйство доброе еще хватило бы. Все сыскать никак не могли. Говаривали, уж на что легче ветер в поле споймать, чем Крива. Ан он сам объявился, и за кого жизнью платить вздумал? За щенка прибитого? А Крив будто мысли проведал и досказал: – Сам пришел, и в руки дамся, коль мальчишку отпустите. Слово даю. Но и вы обещайтесь, что малец целым уйдет, что никто ему препятствие чинить не станет.
Загорелись алчным огнем глаза мужиков торговых, подсчитали, сколько выручить смогут, ежели шиша того правителю доставить. Да и потешиться можно с него вдосталь, не то что с мальчишки. К тому же мертвого везти всяк спокойнее будет. Переглянулись мужики, один вперед выступил, на пояс руки упер для пущей важности.
— Согласны мы, отпустим мальца.
— Развяжите его, да порты с рубахой дайте, — приказал Крив. Засуетились мужики, одежонку сыскали, веревки перерезали. Свалился мальчишка под поперечиной, тотчас подняли его, обрядили кое-как. Шагнул Крив вперед, сжал плечо мальца, сказал тихо, так, чтоб больше никто не слышал: «Живи!», и отшвырнул в сторону, мол, тикай. Сам встал под воротами, скинул свиту и рубаху, руки протянул, чтоб вязали. Прикрутили его на совесть, отошли мужики, бить изготовились. Усмехнулся Крив презрительно, обвел людей взглядом, попятился каждый, в сторону отворотился. До костей взор тот пробирал, наизнанку душу выворачивал. Углядел Трошку, стоял тот, о забор рукой опираясь, согнувшись едва ли не до земли, крикнул зло:
— Прочь пошел! — И с места мальчишка не тронулся, застыл, будто окаменел.
Чтоб спровадить человека к Марене достанет меньше семерика крепких ударов. Коротка тогда забава получится, и оттого били мужики вполсилы, но с оттягом, пусть подергается поболе. И тут поняли все, в кого мальчишка удался. Щенок, как в воротах висел, ни крикнул, ни застонал, молчал, будто воды в рот набравши. И парень этот на каждый удар ухмыляется, да еще мужиков подначивает стегать покрепче, насмехается с неумения ихнего с кнутом обходиться да примечает зорким глазом у кого недостаток какой и сходу потешку про него складывает. Заливается хохотом народ над мужиками торговыми, кто со страхом, кто с почтением на шиша поглядывает – не много найдется смельчаков отчаянных, что под кнутом шутки шутить станет. А мужики те обокраденные злее становятся, рвет кнут шиша, что собака бешеная, руда во все стороны брызжет. Обмяк Крив, повис на веревках, уж и мочи нет слово насмешливое молвить, голова склонилась, кровь горлом пошла. Вдруг мальчишка шишевой, откуда только силы взялись, вывернулся из толпы, застыл перед татем, заслонил того собой от кнута жгучего. Сшибли его на землю, а он поднимается да вновь перед воротами становится. Разделились мужики, одни мальца на дол сбивают да полосуют, чтоб не встал, а другие по вору метят.
— Кончился! — крикнул вдруг кто-то, увидав, что не взнимается грудь у Крива больше. Остановились люди торговые, подошли ближе.
— Отмучился! — всхлипнула бабка, слезу рукой смахнула.
— А каков был! — вымолвила негромко девка, зарумянилась от дум своих, глаза потупила.
— Да уж не этим чета! — пренебрежительно махнул в сторону торговых темноволосый наемник с серебристыми прядями.
— Испокон веку ведется так — даже врага лютого по смерти жалеть принимаются, а до этого всем мучениям виданным предать готовы, — вполголоса ответствовал стоящий подле.
Уверившись, что Марена действительно взяла Крива за руку и увела за собой, мужики стали собираться везти тело шиша к правителю. А, посовещавшись, решили прихватить с собой и мальчишку, съежившегося близ ворот. Только собрались торговые схватить мальца, как заступил им дорогу наемник. Выжидательно прищуренные глаза, за поясом пара длинных ножей, на лезвии меча переливается солнце. Он не пытался выглядеть страшным, как многие его собратья по ремеслу, что привязывали к одежде небольшие, хорошо высушенные и выбеленные ветром человечьи кости, и обозначали деревянными бусинами на руке количество забраных жизней. В наемнике ощущалась сила, не ведающая удержу мощь зверя, который не нападает первым, но уж если почуял хоть малейшую угрозу для себя, то враз дух вышибет. По росту да широте плеч торговые мужики ничем наемнику не уступали, а некоторые даже помогуче казались, да и привычны они были к потасовкам разным, то товар отстоять, то наглеца какого проучить. Но связываться ныне поостереглись.
— Ступай себе, куда шел, наемник! — вроде мирно начал один.
— Не про тебя здесь дело, — поддержал и другой, став поплеч. Шагнули разом, думали оттеснить наемника в сторону, да только самим пятиться пришлось.
— Не про вас мальчишка этот, он волен идти, куда вздумается! — в тон торговым ответствовал наемник. Видно было: не соступит. И чего ему вздумалось за шиша сопливого вступаться? Однако и торговые уступать не обвыкли, коли дело выгоду сулило. А тут ежели за Крива правитель столько золотых посулил, то неужто за ученика его горсти простых монет пожалеет? А может, наемник этот свою выгоду чует?
— А хочешь, вместе сведем его правителю?! А?! Четверть от доли каждого тебе?! — Торговый с надеждой взглянул на наемника: неужели не прельстится ни за что ни про что с десяток серебрушек получить?
— Малый волен идти куда ему вздумается, — веско повторил наемник. Подобрались мужики торговые, как никак шестеро их было, разве одного не одолеют.
— Богов побойтесь! — Рядом с наемником будто из-под земли вырос другой мимохожий в серо-зеленом мятле с низко надвинутым капюшоном. Ни повадкой, ни оружием он на наемника не походил, уж скорее на воя. — За мальчишку жизнью плачено! Вы же ему обещанье дали. — Чуть повернувшись, он махнул рукой на ворота, где до сих пор лежал, распластавшись, исхлестанный до смерти Крив. Торговые замерли нерешительно: слово, данное мертвому, нерушимо. Ох, и хочется лишнюю монету в кошель кинуть, да не стоит она того, чтобы мертвый шиш ночами в гости захаживал. Он и при жизни страх немалый нагнать сумел.
— Пусть его идет, — выдохнул торговый. Видно, прочие его за старшего признавали, отступились. Наемник тут же подхватил мальчишку, легко себе на плечо забросил, вой, чуть помедлив, следом двинулся.
Как будто сквозь воду услышал Трошка:
— И зачем мальчишка этот тебе сдался?
— За него жизнью плачено…
Не было и малейшего сомнения, что эта сеча станет последней — не выстоять одному человеку противу толпы. Пьянящее ощущение близкой битвы охватило его, подчинило всю волю лишь одному желанию — драться, если не выжить, то хотя бы отправить к праотцам как можно больше врагов.
Руда ярилась и билась в висках так дюже, что Орген не сразу услышал, как чей-то тихий голос окликнул его. Несколько капель колодезной воды упало на чело, наемник опомнился, повел вкруг помутневшим взором. Завидел светлую полосу приоткрытой двери и притаившийся подле темный силуэт.
— Сюда, наемник! — донесся полушепот-полукрик.
Зыбкая надежда на избавление придала резвости, подхватив раненого, Орген в несколько шагов подбег к дому. В тени входа стояла девка, рубаха до пят, через рамо коса переброшена.
— Сюда! — шепнула снова.
Орген заколебался: отворенная дверь сулила спасение и ему, и исходящему кровью напарнику, но поблизу шумела на тьму голосов погоня, а кровавая дорожка вела прямо к дому. Ведал наемник: в таких делах расправа коротка будет, или факел на кровлю, или похватают всех не разбираясь на потеху злую.
— Нет! — проговорил, стиснув зубы. – Прознают, не пощадят…
Вместо ответа девка повела руками, повеяло свежестью озерной, и будто волна плеснула по мостовой, руду смывая. Не поспев надивиться на чудо этакое, Орген втиснулся с сени, торопко затянул раненого, девка взмахнула дланью, капли рудные с порога убирая, вскочила за ним. Наемник дверь тут же захлопнул, привалился к доскам дубовым, пока девка засов нашарила да на место приладила. Замерли, дыхание сдерживая, чутко звук каждый ловили. Да уберегли боги – прошли охотники мимо, не смекнули сразу дома обыскивать.
…До зари утренней хлопотали девки над раненым, то повязку наново делали — метался Дред, как в лихоманке какой, все норовил тряпицы холстовые, что рану прикрыли, сорвать, — то отвар травяной в рот влить пытались, то уговаривали ласково. А Орген то к оконцу узкому подходил, то в сени – поглядеть, послушать не идет ли кто, то сестрицам помогал – держал приятеля своего, когда тот вскочить с лавы порывался, да уста дланью зажимал, чтобы тот ненароком стоном али криком не выдал. Лишь ко вторым петухам забылся Дред сном беспокойным, а Орген и девки к столу присели. На одну поглядел наемник, на другую очи перевел и так и не разобрал, которая его у входа переняла.
Одна из девок вскочила, поправила половик тканый, что оконце закрывал, достала с полавочника хлеба кусок, зачерпнула корцом воды из бадейки, пред наемником поставила.
— Винник я ваш. До конца живота расплачиваться стану. А вот кому жизнью обязан — не ведаю.
— Меня Дезерой (Озерная дева) звать, а ее – Дериной (Речная дева). – голос у девки чистый и напевный как звон криничной воды, но тоска в нем была великая…
Сейчас чёрный страж в саду отсутствовал, и Конан испытал чувство, близкое к облегчению. Нет, не то чтобы он терзался угрызениями совести по поводу своей грубой, пусть и ненамеренной, шутки, но лишний раз встречаться с покалеченным охранником желания у него как-то больше не возникало. Впрочем, Конан об этом не задумывался. Для размышлений у него была гораздо более важная тема.
— Ты молодец! – так сказал ему сегодня утром Нрагон. И даже протянул руку, словно хотел то ли погладить по голове, то ли по плечу потрепать, но в последний миг передумал.
Конан как раз таскал воду для большого котла – таскал по два ведра сразу, зацепив их концами положенной на плечи длинной палки, в полуприсяде, чуть ли не бегом. Он не собирался объяснять юным глупцам, тащившим, скособочась и поминутно охая, по одному ведру, что так – легче. Сами когда-нибудь догадаются. А не догадаются – им же хуже. Рано или поздно сорвут спину и уже не смогут разогнуться вообще.
Нрагон наблюдал за ним какое-то время – одобрительно и издалека. Потом подошёл к колодцу и заговорил – впервые с того памятного разговора на площади у рынка.
— Ты – молодец, – сказал он, — справляешься куда успешнее многих. На подначки не поддаёшься. И старший тебя хвалил. Да и то сказать – ты ведь парень вполне серьёзный, не мальчишка. Так что я подумал и решил, что мы вполне можем обойтись и без длительного испытательного срока. С завтрашнего дня можешь приступать к тренировкам, я распорядился, от работ тебя освободят. И шмотки свои, кстати, в казарму перекинь, а то непорядок получится.
И ушёл, улыбающийся и довольный собой. Парнишка-то, вроде, действительно оказался вполне ничего, а нехватка людей в отряде толкала остро заточенным шилом пониже спины, вынуждая торопиться.
Так что сегодня Конан ворочал бадью в последний раз. И последний же раз имел вполне законный повод находиться на заднем дворе, откуда до вожделенного сада можно в буквальном смысле дотянуться рукой. С завтрашнего дня все усложнится. Путь к саду будет лежать или через вечно полную народом кухню, находиться на которой более у Конана вряд ли будет слишком много поводов, или же через личные купеческие покои, находиться в которых поводов у него будет, пожалуй, ещё меньше.
А, значит, что?
Правильно.
Катя пустую бадью обратно на кухню, Конан не оглядывался. Зачем? Он уже принял решение.
***
Ночью серы не только кошки.
Конан провёл ладонь по стволу, для пущей уверенности даже ковырнул слегка ногтем, но ничего так и не произошло. Похоже на то, что это дерево тоже никакой особой магией не обладало. Как и все, ему предшествовавшие. Конан уже и со счёта сбился, сколько он их за эти два ночных колокола перещупал, с каждым последующим деревом чувствуя себя всё более глупо. Хорошо, что темно и некому подсмотреть, чем это тёмной ночкой занимается в саду славный варвар из Кимерии. Скажи кому из знакомых – потом проходу не будет он насмешек. Конан – и вдруг с деревьями обнимается, словно ополоумевший друид-извращенец грязный древощуп. Впору любому обхихикаться. А что делать прикажете, если темнота в этом саду такая, что можешь сколько угодно вытаращивать зенки – всё равно ничего путного не разглядишь?! Разве что получишь сучком прямо в широко раззявленный глаз – вот тогда, пожалуй, увидишь кучу всего очень яркого и красочного. Напоследок. Может быть, даже свою окровавленную физиономию с пустой глазницей успеешь увидеть этим самым глазом – уже с сучка.
Луна появится не скоро, а звёзды – они только выглядят ярко, света от них с птичкин хрен.
Впрочем, то, что луны нет, имеет и положительную сторону. Конечно, Конану приходится пробираться от дерева к дереву почти что наощупь, ничего не видя, но и самого Конана при этом увидеть невозможно уже с двух шагов. Бдительный страж вот уже дважды совершал обход сада, заставляя Конана замирать, сливаясь с новоощупанным стволом в ещё более тесном, чем обычно, объятии. Особой опасности он не представлял, потому как ходил с фонарём, а в результате видел за пределами жалкого освещённого пятачка ещё меньше, чем Конан. К тому же ходил он шумно, сопел, чесался, наступал на сучки и даже порой бормотал что-то себе под нос. Короче, вёл себя так, как ведут себя все стражники на внутренней охране – спокойной и никому по большому счёту не нужной обязаловке. Он явно ничего не опасался и никакого вторжения в охраняемый сад не ожидал.
Правда, несколько раз он останавливался, ставил фонарь на землю, закрывал глаза и начинал принюхиваться. Конан в такие мгновения старался не дышать и ещё плотнее слиться с деревом – он был наслышан об остром, почти зверином нюхе некоторых охотников из чёрных королевств. Но пока всё обходилось — то ли рассказчики преувеличивали, то ли звероподобный евнух не был охотником, а принюхивался просто так, для порядка. Понюхав ночной воздух некоторое время, он подбирал фонарь и, успокоенный, шёл себе дальше, продолжая что-то удовлетворённо бормотать в спутанную бороду. А Конан, переведя дух и выждав на всякий случай с десяток вдохов и после того, как шаги стража затихали окончательно, осторожно перемещался к следующему дереву. Деревьев в саду было много…
Конан осторожно отвёл тяжёлую ветку – ароматный персик ткнулся прямо в лицо шершавым бочком, тёплым и мягким, словно щёчка девушки. Времени после ужина прошло уже порядочно и Конан, не долго думая, проверил на вкус так вовремя подвернувшийся фрукт. Вкус оказался вполне удовлетворительным.
И – никакого волшебства.
Даже на вкус. Обычный персик. Сладкий и терпкий, и даже с небольшой горчинкой. Может быть – сорт такой, а, может быть, какому-то червяку несколько ранее этот плод тоже пришёлся по вкусу. Вот он и горчит, слегка похрустывая на зубах в предсмертной червячной агонии.
Осторожно вытянув руку вперёд, Конан сделал ещё один беззвучный шаг. Показалось или нет, что непроглядная тьма словно бы стала ещё непрогляднее?
Кончики пальцев вдруг на что-то наткнулись. И это что-то не было ни стволом, ни ветками, ни листвой – их легкие невесомые ускользающие прикосновения Конан уже определял с полукасания. То же, что сейчас подвернулось Конану под руку, было горячим живым и твёрдым, и даже на первое ощущение веяло от него какой-то враждебной незыблемой мощью.
Конан замер с бешено колотящимся сердцем, готовый к нападению неведомого врага. Огромного и непонятного, а от того ещё более страшного. Если такой нападёт – мало не покажется. В нынешних обстоятельствах не могло быть и речи о сражении с подобным противником на равных. Какое там сражение! Удрать бы по хорошему, оставив сопернику в качестве трофеев не слишком большие клочки собственной шкуры и сохранив в относительной целости руки и ноги – вот, пожалуй, самый удачный расклад, на который можно расчитывать. Одна надежда, что противник, такой огромный и горячий, не понял, насколько слаб и одинок ночной нарушитель. Тогда он может и не рискнуть напасть в одиночку, начнёт кричать, подымая тревогу и сзывая охранников. Вот тогда-то и может появиться возможность незаметненько смыться в поднявшейся суматохе. Маленькая, правда, и в меру дохленькая, но другой-то и вообще не предвидится…
Конан замер на полусогнутых, готовый рвануться по первому же намёку на вопль тревоги или призыв о помощи. Враг тоже замер, прислушиваясь. Наверняка прислушиваясь, зачем же ещё? Даже дышать перестал. Ему явно не хотелось поднимать ложную тревогу и беспокоить охранников по пустякам. Похоже, он не был твёрдо уверен, действительно ли его только что потрогал кто-то живой, или же это были просто шутки заблудившегося среди листвы ночного ветра.
Не дышал и Конан. Он вообще боялся открыть рот, сердце так оглушительно билось о рёбра, что его наверняка было слышно за десять шагов. Вот сейчас стражник услышит этот предательский набат, вот сейчас удостоверится, что поднятая им тревога не будет ложной и никто не поднимет его на смех за излишнюю мнительность, вот сейчас наберет он в свои мощные лёгкие побольше воздуха и заорёт…
Но враг почему-то медлил.
У Конана перед глазами поплыли жёлтые круги, грудь жгло огнём. Сердце колотилось уже не о рёбра, а о стиснутые зубы – изнутри, бешеной барабанной дробью. Поняв, что терять всё равно нечего, так и так он себя выдаст, если свалится в задушенном обмороке прямо под ноги ужасного врага, Конан со свистом втянул в горящие лёгкие сладкий и безумно вкусный ночной воздух. Подавился. Закашлялся, понимая уже, что упускает последнюю возможность удрать.
Враг никак себя не проявил. Отдышавшись, Конан ещё раз протянул вперёд руку и уже спокойно ощупал горячее и твёрдое, показавшееся с перепугу живым.
Камень.
Гладко отполированный умелыми мастерами и нагретый дневным солнцем. Он даже не был горячим – так, тёплым скорее. Просто у этого тельца, несмотря на весь его преувеличенно юный вид, по стариковскому обычаю постоянно мёрзли его жалкие ручонки. Вот и показалось в первый миг ледяным пальцам, что камень этот горячий, а перепуганная фантазия услужливо дополнило картинку – горячий, значит живой.
Просто тёплый отполированный камень.
Странно.
Откуда взялся посреди купеческого сада этот камень? Конан вроде бы не видел днём никаких больших камней, хотя постарался изучить видимые через ажурную ограду кусочки как можно подробнее…
Конан провёл рукою по камню вверх. Наткнулся на узкий желобок шва. Ощупал второй камень – такой же гладко отшлифованный и тёплый. Развёл руки в стороны, пытаясь нащупать границу этих странных камней и понять, что же они собою представляют. И ощутил резной край подоконного наличника. Это была вовсе не груда отполированных камней, непонятно как возникшая ночью посреди купеческого сада.
Это была стена дома.
В темноте он не заметил, что прошёл уже весь сад, перещупав в нём каждое дерево, до самой задней стены купеческого сераля. Больше в этой части сада деревьев не было.
***
Вообще-то он с самого начала подозревал, что не всё с этим простым не первый взгляд заданием окажется так уж просто. С простыми заданиями всегда так. Очевидно, имеется на это какой-то поганенький и непреложный закон природы. Ну, что-то типа того, из-за которого реки не могут течь вверх, а мочиться против ветра всегда тоже как-то не чтобы очень.
Говорят тебе, допустим, с милой улыбочкой: «Ничего сложного! Просто сходи и принеси! А я тебе за это простое дельце очень хорошо заплачу». А потом оказывается, что сходить надо не куда-нибудь, а в затерянный городишко на другом краю пустыни, за двумя перевалами и одним ну очень большим болотом. Причём болотом и так-то пакостным, а в это время года так и вообще практически непроходимым. А принести необходимо не какой-нибудь всеми забытый и никому не интересный пустячок, а невероятно ценный и весь из себя ужасно магический малахитовый трон местного то ли мага, то ли шамана, кто их там разберёт, этих пустынных дикарей. Причём принести в целости и сохранности, не поцарапав полировки и не повредив зачарованной самим Али-как-бишьеготамом резьбы подлокотников за время длительного и трудного обратного путешествия. Ну и всяческие там попутные мелочи, о которых даже не стоит упоминать в деловом разговоре. Типа того, что с трона этого самого предварительно необходимо ещё и стряхнуть тощую задницу его прежнего обладателя. Вместе со всеми прочими активно сопротивляющимися частями тела этого обладателя, разумеется. Каковой обладатель, кстати, являясь верховным местным правителем, властью в тех местах обладает нешуточной. И стражи у него вокруг трона малахитового рассыпано – что блох вокруг активно чешущейся собаки. Да и сам он, как уже упоминалось, то ли маг, то ли шаман, причём то ли в шестом, то ли в восьмом поколении, и, несмотря на преклонный возраст, незваного гостя припечатать от души вполне способен.
И вот, допустим, прошёл ты пустыню и горы. Надавал по мордасам дюжине-другой наиболее шустрых болотных тварей, перейдя самые топкие места по их спинам, как по живому мосту. Допустим. Подумаешь – какие-то болотные тварюшки?! Не слишком-то и крупные, надо отметить, тварюшки, мост из них получился довольно хлипкий. Но ладно, какие уж есть. Допустим, местный столичный городишко, больше похожий на вымершую деревню, ты тоже нашёл. И дворец отыскал, если эти развалины – действительно дворец.
И вот, допустим, раскидал ты в живописных позах по всему дворцу вооружённую до зубов охрану – пусть отдохнут в тенёчке от трудов праведных и о жизни подумают. Их, конечно, было довольно-таки много, но – ДОПУСТИМ! И даже магу-шаману местному, старичку весьма понятливому, объяснил ты уже на доступном его пониманию уровне, в чём же именно он не прав. Доходчиво так объяснил. На пальцах, можно сказать. И допустим даже, что он тебя вроде бы как даже и понял.
И вот стоишь ты напротив вожделенного трона и начинаешь потихоньку понимать, что не всё в этом мире так уж просто, как казалось тебе всю дорогу вплоть до этого времени. И что всё, тобою до этого проделанное – это так, семечки. Забавка детская. Потому что вот он трон. Прямо перед тобою. И вовсе ничем он не напоминает складную походную табуреточку, которую сунул в заплечный мешок – и гуляй себе. Можно даже бегом.
Хороший такой трон.
Основательный.
Из цельной малахитовой глыбы любовно выпиленный и явно рассчитанный на магическую задницу повышенной упитанности. Кто бы мог заподозрить предков сухонького старичка-шамана в таком пристрастии к гигантизму?! Или, может, они по молодости куда жирнее бывают, усыхая лишь под старость?..
И вот стоишь ты напротив трона, мрачнея с каждым мгновением всё более. Потому что трон этот не то чтобы совсем уж неподъёмный… будь он совсем неподъёмным – всё оказалось бы куда проще. Никто не вправе требовать выполнения невыполнимого задания. Окажись трон весом с взрослого водяного жеребца – плюнул бы ты с досады, недобрым словом помянув шутничка-заказчика, и пошёл себе с миром, более серьёзные заказы искать. Вполне возможно, с тем же магом-шаманом об чём тут же на месте и сговорился бы, он, вроде, мужик понятливый. Или вернулся бы через пустыню, два перевала и болото и стребовал с шутника плату за юмор в тройном размере. Пусть знает, что варвары тоже шутить умеют…
Но в том-то и дело, что трон этот не был совсем уж неподъёмным!
Весом с крепкого и рослого кулачного бойца, ну или двух простых горожан отсилы, поднять вполне можно. И даже какое-то время и количество шагов пронести – тоже вполне возможная вещь. Только вот в том-то и штука, что нести его тебе предстоит вовсе не до ближайшего ломбарда, на соседней улице расположенного. И даже не до городского базарного центра.
Пустыня.
Два перевала.
И болото, раздосадованные обитатели которого ждут не дождутся твоего возвращения.
А самое скверное, что нести всё-таки придётся. Потому что заказ – это дело святое. Это городские богачи и забывшие корни аристократы могут со спокойной совестью нарушать чуть ли не каждый день писаные на пергаменте и заверенные печатями договора. А ты – варвар. Дикий варвар из диких гор. Ты не можешь взять обратно раз уже данное слово. Потому что, кроме этого слова, нет у тебя более ничего. И если оно потеряет ценность – жить тебе станет не на что. Да и не зачем, наверное, если сам про себя будешь ты знать, что, дав однажды слово, не сдержал его, потому что это оказалось слишком трудно.
Конечно, не все данные слова можно сдержать. Бывают обстоятельства. Причины. Ситуации.
Только вот имя у всех этих причин, обстоятельств и ситуаций одно. Короткое такое имя. Имя, с обладателем которого не поспоришь.
Смерть.
Ты можешь не сдержать данного слова, если мёртв. Только это может быть оправданием. Все остальные причины, обстоятельства и ситуации являются неуважительными. А потому придётся, кряхтя, взваливать это малахитовое дерьмо на плечи и переть туда, куда заказчик приказать изволил. Через пустыню, два перевала и болото. И, кстати, пора бы тебе с этим делом поторапливаться, потому что понятливый старичок понятливым и всё осознавшим, похоже, только притворялся. Оставленный в уголке без присмотра, он уже дожёвывает свой кляп не по-стариковски острыми и крепкими зубами и вот-вот начнёт плеваться всякими нехорошими заклинаниями, а где-то под гулкими сводами огромных дворцовых залов уже начинают потихоньку шевелиться наиболее крепкие стражники…
Вот и сейчас Конан ощупывал деревья в этом саду, почти не надеясь на столь простое решение. Так, для порядка и очистки совести. И с крохотной надеждой на самом краю сознания — а вдруг на этот раз всё-таки повезёт?!..
Не повезло.
Что ж, этого и следовало ожидать. Сами подумайте – с какой стати далёкому от старческого идиотизма купцу помещать драгоценное дерево чуть ли не на хозяйственных задворках своего сада? Почти что на заднем дворе, хоть и отделённом от него ажурной оградкой. Там, где любоваться уникальной диковинкой смогут разве что кухонные мальчишки и прочая прислужная шелупонь. Правильно – незачем ему это делать. Тем более, когда имеется у него прекрасный маленький садик во внутреннем дворике – буквально в трёх шагах, всего лишь с противоположной стороны сераля. Отличный такой садик с фонтанами, беседками и непременными павлинами, без которых купец, похоже, не мог обойтись не только за обедами и ужинами. Именно в том саду отдыхал он со своими жёнами и принимал наиболее ценных гостей.
Во внутренний садик из сада хозяйственного вёл узкий проход. Этакий коридор между внешней стеной, огораживающей все купеческие владения, и боковой стеной дома. Обе стены были глухие, а проход настолько узок, что два человека вряд ли смогли бы разойтись. Узкий и тёмный, как прямая кишка. И такой же непривлекательный. Этот проход даже днём напоминал пещеру, а пещеры Конан не любил почти что так же сильно и искренне, как не любил он магов и змей. Может быть, потому, что пещеры очень часто служили обиталищем и тем и другим.
Конан вдруг обратил внимание, что уже некоторое время вполне отчётливо видит перед собой тёмный провал ведущего во внутренний сад прохода. Он чернел мрачной дырой в преисподнюю и казался ещё темнее на фоне белых камней внешней стены, высеребренных лунным светом. Конан поднял голову.
Ну да.
Луна, словно беременная жаба, потихоньку вылезала над забором круглым раздутым пузом. Предутренний ветерок шелестел листвой – ночь давно перевалила через свою середину.
Следовало поторопиться. Конан поморщился и осторожно шагнул в проход. На полшага, не более. Потом с неменьшей осторожностью развернулся боком и упёрся плечами в гладкие камни стены дома. Кладка внешней стены была грубее, камни не подвергались особой шлифовке, пальцы ног легко находили мелкие неровности. Упираясь плечами и ступнями ног в противоположные стены прохода, Конан легко вскарабкался вверх роста на полтора-два, почти под самую балку, ограничивающую плоскую крышу. И лишь тогда стал осторожно перемещаться вдоль дома и вглубь прохода, помогая себе широко раскинутыми по стене руками. Пожалуй, мелкость его нынешнего тела тут оборачивалась существенным преимуществом. В своём прежнем обличии ему бы пришлось тут передвигаться, скорчившись в три погибели и упираясь носом в колени. А так – ничего, свободно даже. Знай перебирай себе ногами да руками.
Вечер спустился на лес незаметно — укутал покрывалом теней домишко, заставляя утомившуюся Арлис зевать. В этот раз они не стали чаевничать допоздна — поужинали запеченным мясом и немного погрелись у камина. Луна еще едва выглянула из-за облаков, когда девушка пожелала Волку спокойной ночи, улыбнувшись, и пошла к себе наверх.
Зверь был на удивление рад остаться в тишине со своими собственными мыслями. Он проверил камин и тихо просеменив в сени, толкнул лапами прикрытую дверь и вышел на крыльцо.
Прохладный воздух ущипнул его за нос. Снег лежал на земле косыми полосами и почти отсутствовал у Дома. На крылечке стояла забытая Арлис кружка — в обед она здесь пила чай, немного ежась от прохлады.
С неба на Волка глядела безупречно-прекрасная луна. Он сидел здесь, посреди леса, в котором годами прокладывали тропы его верные лапы, в котором где-то там, выла на небосвод его родная стая, по волчьи трепетно вдыхая ночной воздух, так, как может вдыхать его только зверь.
Только вот сколько можно жить полумерами? Ни секунды.
Волк задрал голову к небу, щуря глаза. Нельзя желать одного и оберегать другое — останешься ни с чем. Даже если кажется, что спешить некуда — это всего лишь обман. Всегда есть что-то, что утекает от тебя шумящей рекой, пока ты пытаешься сохранить все.
Что-то нужно потерять, но что бы выбрал потерять зверь?
Сможет ли он жить, если его лапы больше никогда не побегут по этой земле, загоняя добычу? Если его чуткий не учует больше где спрятались грибы и как близко бродит рядом брат-волк? Никогда не уходить весной, ни этой, ни следующей, как бы ветер не звал его?
Ослепнуть, отдать силу, пожертвовать нюхом, свободой — но возможно, получить взамен что-то большее?
“Глупец!” — шепчет ветер и ерошит шерсть зверя, — “Разве есть что-то большее?”
Волк скалится, улыбаясь в темноту и жмуря глаза. Он был почти уверен, что есть. Такое мимолетное, по сравнении с вековыми деревьями, но такое вечное рядом с его быстрой волчьей жизнью.
Перед глазами у него смеющаяся Арлис, босиком прыгающая в тающий снег. Визжащая, довольная и живая. Волк до сих пор почти не знал ее — до конца ее характер и вкусы, ее любимые книги или фантазии, словно она была призраком в его зимних снах. Он умел читать, но книги проще людей — человеческую обложку порой не удается раскрыть много лет. Он хотел бы узнавать ее — бегать наперегонки и ловить ее в свои объятия, болтать вечерами без умолку обо всем, что можно придумать или увидеть, порадовать ее утром горячим чаем, не нароняв в миску линяющей шерсти.
Но и малого было достаточно. Волк видел самое важное — он видел ее, а разве это не достаточно?
Он видел, как она жмурит голубые глаза, глядя на весеннее солнце, как ворча, расчесывает волосы поутру, как сбегает по лестнице, немного неуклюже, топоча по всему дому и возвещая новый день всему лесу. Видел, как ее брови сходятся к переносице, когда она, сидя в снежном сугробе, целиться из ружья в глухаря, видел, как радуется первым снежинкам, словно видит их впервые.
Что делает человека живым, настоящим? Что делает его родным для другого? Волк точно знал, что это не внешность, ни предпочтения в жизни, ни прожитые годы. Что-то гораздо более сильное, глубокое, спрятанное внутри — порой чтобы разглядеть это, уходят годы, а иногда достаточно взгляда.
Ветерок щекотал Волку морду, окутывая его запахами. Среди аромата хвои ему чудился запах волос Арлис, смешиваясь с запахом просыпающейся земли.
На мгновение зверю показалось, что он засыпает — ленивое тепло разлилось по его телу, от холки к лапам, и замерло. В лесу внезапно стало холоднее — ветер уже не просто щипал его, а мурашками прокатился по коже, кусаясь.
В темноте последний раз дернулся и взметнулся серый хвост, сбивая стоявшую рядом кружку с крыльца. Волк распахнул глаза, подаваясь вперед и подхватывая полетевшую на землю посудину и замирая с ней.
Только через пару секунд до него вдруг дошло, посреди абсолютной лесной тишины, что на кружке сомкнулись, нервно сжатые, пять длинных человеческих пальца.
Утром солнышко снова деловито выкатилось на небосвод, собираясь закончить начатое растопить своим теплом оставшийся снег. Лучи его юркнули в окна Дома, заглянуло в комнату Арлис и найдя ее закутавшуюся в одеяло по самый нос, щекотнуло по нему. Девушка чихнула, просыпаясь — во сне ей чудился запах чая и пирога.
Пылинки уже танцевали весенний танец в свете, который лился из окна прямо на пол комнаты. Арлис потянулась, сбрасывая одеяло — дразнящий запах выпечки так и оставался, но помимо него прибавились чьи-то шаги на кухне и неосторожный грохот посуды.
Девушка вскочила, быстро натягивая брюки и блузку. В этот раз она не бежала по лестнице вприпрыжку, а скользила так тихо как могла, ругаясь на скрипящие ступени.
Дверь в кухню была приоткрыта, запах пирога достиг такой силы, словно перед девушкой распахнули духовку. Кажется, это был один из пирогов с мясом, что очень понравились Волку.
На кухне кто-то суетился. Переставлял тарелки, гремел сковородкой, иногда шептал и ругался — явно не по-волчьи, вместо четырех мягких лап переставляя две тяжелые.
Под рукой у Арлис была только швабра, она сжала ее и ворвалась в кухню, распахивая дверь с налета и замирая.
На ее кухне к ней спиной у тумбочки стоял высокий парень, он обернулся сразу же, расплескав завариваемый чай, и растерялся, улыбаясь.
— Я готовил по памяти, надеюсь, получилось вкусно, зачем тебе швабра?
Арлис заморгала, пытаясь отогнать уже наконец от себя этот странный сон, и взмахнув рукой, попыталась что-то спросить не роняя в воздух ни слова из сомкнутых от испуга губ.
Парень поставил чайник, вытер руки об ее передник, и почему-то недоверчиво посмотрел на свои собственные руки, качая головой. Он стоял на полу кухни прямо босиком, одетый в какие-то найденные в Доме же штаны и рубашку, которые ему были явно велики. Он вскинул на Арлис взгляд. Золотистые волчьи глаза ни с чьими еще перепутать невозможно.
— Можешь звать меня Фелан, я вспомнил, что ты говорила как-то, что это имя мне подойдет, — улыбнулся бывший Волк, вздрагивая от грохота упавшей из девичьих рук швабры.
Разве так бывает? — недоверчиво сощурилась Арлис, делая шаг вперед и вглядываясь в черты человека, который был ей знаком и незнаком одновременно.
Для Волка, который умел читать, вряд ли есть что-то невозможное, — Фелан взъерошил свои волосы, все еще привыкая. — Чаю?
В этот день разговоры не смолкали в Доме ни на мгновение.
Начались, вместе с аккуратно налитым по чашкам чаем, который Фелан сварил впервые в жизни, и с вкуснейшим пирогом, продолжились, когда они оба сидели на крыльце и разглядывали друг-друга, и закончились, кажется, только к утру, в слабом свете камина.
Арлис разглядывала своего Волка. Он остался черноволос и темноглаз, волосы его были жестковатые, как шерсть, и приятные на ощупь. Он еще терялся по ту сторону от своего привычного мира — с головой нырнув в человеческий, пока спотыкался, ронял предметы, и сам смеялся своей неуклюжести. Девушка нашла ему рубашку по размеру, а потом десять минут учила его завязывать шнурки, пряча улыбку.
Фелан немного скучал по своему хвосту и понял, что некоторые двери низки для него, когда первый раз врезался в дверную арку лбом. Дом, который казался ему большим, словно усох в размерах, а Арлис оказалось хрупкой и маленькой, даже не смотря на то, что таковой не была. Она учила его колоть дрова и смеялась, когда он после неудачной первой попытки непроизвольно недовольно рычал.
А вечером на небо выползла луна, знакомая и подмигивающая, завыли радующиеся весне волки, в то время как Арлис и Фелан ужинали сидя на полу у камина.
Девушка распрашивала его о волчьей жизни, о Доме, о лесе, расказывала о детстве, шутила о том, что всегда любила мультфильм “Красавица и Чудовище”, и смеялась, когда Фелан наигранно обижался на такое сравнение.
Он рассказал ей о любимых книгах и том, как раздражала и пугала его давно покинувшая дом кабанья голова, о том вечере, когда встретил ее с ружьем и когда обнаружил ее, спящей, в кресле перед камином.
В этот вечер уже девушка лежала на его коленях, жмурилась глядя на огонь в камине, и засыпая, спросила —
— Трудно было стать человеком?
Фелан погладил ее волосы ладонью, прислоняясь спиной к дивану.
— Нет, не сложно. Просто между лесом и тобой я выбрал тебя.
Арлис улыбнулась и смешно поморщила нос, как мышка. Фелан откинул голову на подлокотник. Лес снаружи уже давно заснул, едва роняя какие-то звуки шелестящей листвы.
А завтра, в первый день человеческого календаря, начнется их общая весна — первая, не последняя, и самая долгожданная.
Место, обозначенное, как возможное обиталище пиратов, выглядело негостеприимно. Малопригодная для жизни планета и куча больших камней вокруг — астероидный пояс во всей красе.
— Это тут,— сказал Эрик, указывая на пейзаж за окном, — осталось выяснить, где именно. Нам нужны шахты драгоценных камней, одна из них.
— Откуда ты знаешь? — Азиат недоверчиво посмотрел на Эрика.
Капитан высыпал на стол горсть довольно невзрачных камешков и пачку какой-то бурой дряни, ядовитой даже на вид.
— Это всё отсюда. Пока технику убрали на орбиту, кто-то пасется в шахтах. Скорее всего, выскребает остатки вручную. Главное, воду успевать вычерпывать. Ну и следить, чтоб не накрыло обвалом. В зимний период тут землетрясения каждый день. Хотя, когда используешь рабский труд, можно на это внимания не обращать. А вот это, — Эрик показал на пачку,— наркотик, тоже местный. Уникальнейший мох, растёт в шахтах. Хочешь попробовать? Не бойся. Правда, он не очищенный…
— Нет, спасибо! Воздержусь. — Асато визуально изучил буро-серую планету без единой голубой прожилки и уточнил: — А там есть вода?
— На поверхности нет, а вот под землёй есть. И довольно близко к поверхности, то есть к шахтам. Сейчас на планете должно быть пусто, по идее, нет даже роботов.
— Откуда ты всё это узнал?
— Сходил, выбил из торгашей про нового поставщика товара. И наркотика, и камней. Это бывшая вотчина моего отца, я там всех знаю. Так что особых проблем не возникло. Пара переломов, немного угроз — и все блудные овцы вернулись к своим кормушкам, под руку моего хозяина и господина.
— У тебя есть хозяин? — открытие неприятно удивило полицейского.
— Ну конечно, нет. Но что я должен был им сказать: извините, мужики, мы ищем бандитов? А так все нормально и понятно: новый хозяин и наследник берет бизнес под свою руку, а его верный пёс бегает и проверяет, не отбился ли кто от стада. Стейн переживёт, а мне всё равно, что там болтают. Даже, наоборот, в нашем бизнесе, чем хуже о тебе думают, тем лучше! Осталось только узнать, кто же на чужом пастбище пасётся.
— И как ты думаешь этого кого-то найти? — Асато еще раз посмотрел на необитаемый шар в окне.
— Очень просто, они сами нас найдут. — Эрик проследил за его взглядом и пожал плечами. — Хейзер, включай сигнал СОС и направь его к планете.
В вирт-окне опять возникла милая белая пони, топнула ножкой.
— Я погасила часть двигателей. Сигнал включён. Произвожу сканирование,— доложила она. — Проекция готова.
— И подготовь грузовой шлюз для приема гостей! Ждать придётся недолго.
— Тебе не кажется, что сигнал СОС… это как-то слишком? — спросил Асато, совесть неприятно кольнула под ребрами, что-то такое было в этом неправильное, паскудное. Но и спорить было глупо, скорее всего Ларсен прав.
— Нормально, а то как иначе они нас найдут? Такие подранки — их хлеб с маслом, мой друг. Да и «Кельпи» выглядит получше, чем их переделанный грузовик. — Эрик принимал данную подлость, как само собой разумеющуюся. — И вообще, уже минут десять прошло, а их все нет! Заснули, что ли! Пираты называется! Я не понимаю, кому из нас рабы нужны?!
— Нас уже засекли, — кокетливо сообщила пони. — Летят сюда, с минуты на минуту выйдут на связь!
— Отлично! — В россыпи метеоритов не было ни малейшего движения, но Эрик кивнул и приказал киборгу. — Рон, с тебя голос госпожи Личански, и, главное, не забудь про диапазон.
— Какой диапазон? — спросил Асато, спеша просветиться насчет киборгов и засад.
— Люди не говорят ровно, — Эрик указал на кресло, где пристроилась госпожа Личански, вернее её голозапись. — Собственно, киборг всегда срисует другого киборга именно по этому: они выдают один показатель на весь монолог. У человека эмоции будут скакать, иногда любое слово может вызвать целую кучу ненужных мыслей. Вот задача Рона сейчас имитировать полный эмоциональный хаос.
— А не отличат?
— Да этой технологии уже двести лет! Надежная, как все старье! — Эрик рассмеялся. — До штурма и не заподозрят! И не забудь респиратор, есть шанс, что первым они пустят усыпляющий газ. Я бы пустил. Давай отойдем из видимой зоны, сейчас будет интересно!
— У меня такое ощущение, что ты это делаешь не в первый раз,— осторожно заметил Асато, прячась в коридоре.— Много ты так наловил?
— Не особо,— капитану явно было не до него.— Я никогда не интересовался живым товаром: с ним очень много проблем! Проще нелегалов купить, чем грабить корабли, тех, по крайней мере, никто не считает!
Некоторое время они прятались, слушая, как высоким женским голосом Рон объясняет, что у них что-то случилось и экипаж сейчас в медотсеке, а она, как владелец судна, взяла командование в свои руки. Пират в вирт-окне старательно изображал на лице заботу, но пару раз откровенно посмотрел в сторону, видимо, там кто-то давал советы. Первые «проблемы» возникли, едва пираты предложили помощь. Искин отчитался о повреждениях корабля, и радостные «спасатели» пристыковались к грузовому шлюзу.
— А если это не пираты?
— Извинимся, — философски заявил Эрик, надевая респиратор. И удовлетворенно констатировал, когда через минуту появился первый гость с баллончиком в руках. . — Ну, видишь, а ты боялся!
В этот момент Рон без предупреждения выстрелил в голову незнакомца и одним прыжком исчез в шлюзе. Эрик железной рукой схватил рванувшегося следом копа и прошипел:
— Стоять! У них тоже был киборг! Наверное, нашли на той же свалке, что и корабль. Видел хоть раз, как боевые киберы работают? Нет? Тогда не лезь под ноги, пусть мальчик порезвится. — Отсутствие реакции собеседника совершенно не мешало Эрику моноложить.
Наконец он заткнулся, и Асато сумел вставить вопрос:
— Но это не опасно?
— Опасно, конечно, не дай бог под горячую руку сэю угодишь. Но вряд ли у них много людей, сейчас он вернется.
— Всего пятеро, хозяин! — доложил Рон, входя. — Все обезврежены. Их в карцер?
— Давай, тащи.
Эрик распахнул дверь одной из кают, до этого момента все время запертой. Там не было ничего, кроме небольшой дырки в полу, не было даже крана с водой и какого-либо подобия кровати. Зато стены сделаны из необычного материала, мягко спружинившего, когда Асато по нему постучал.
— Это что? — с тихим ужасом спросил он, все позабытые было мысли о маньяках резко всплыли в памяти.
— Это, мой друг, тюрьма. Способная, если что, удержать даже киборга. — Эрик ухитрился в коридоре встать так, чтоб свет падал ему ровно на половину лица, оставив вторую в тени, сделав тон его слов еще более неприятным. — И советую тебе оттуда выйти, если, конечно, ты не хочешь разделить её с нашими гостями!
Рон приволок пленных и просто свалил их кучей, демонстрируя или уверенность в человеческой живучести, или пофигизм, или просто поганое отношение к пиратам. Мертвого собрата Рон оттащил на вражеский корабль. После чего, позвав с собой С-маура, отправился помогать хозяину «потрошить трофей». Немного подумав, Асато последовал за ними.
Захваченное судно именно потрошили. С-маур с интересом ползал по «настоящему пиратскому кораблю», периодически появляясь где-то на потолке и задавая кучу вопросов. Эрик планомерно ощупывал места, где могли быть тайники, а Рон уселся за пульт и что-то делал с искином. Асато покосился на труп несчастного киборга, брошенный рядом с креслом, и приступил к обыску в каютах. Часть из них была обитаема, одна даже чистая, а вот в остальных царила грязь. Постельное белье было, но такое серое, что несчастный коп всерьез побоялся подхватить вшей или еще какую-нибудь гадость. Зато с ним вместе в каюты забрался жизнерадостный С-маур и предложил свою помощь в обыске. Паук к грязи относился ровно, видимо, сказывалась память предков, обитающих в самых грязных и мерзких углах, но вот с угадыванием тайников у него были проблемы. Зато полицейский оказался на высоте. Отогнав мысли о том, сойдет ли один арран за двух понятых, он взял на себя руководство С-мауром. Ничего нового пираты не придумали — ему удалось найти несколько тайников в полу, внутри койки и в вентиляции. В основном это были такие же странные камни, как те, что показал Эрик, но попадались и женские украшения, и просто пачки денег. Над парой дорогих сережек с пятнами крови Асато завис: было ощущение, что он их где-то видел. С этим вопросом он вернулся к Эрику, который, оценив кучку добычи на столе, просто подозвал Рона.
— Ориентировка двадцать семь дней назад, — ответил киборг, — эти серьги были на одной из пропавших. Корабль так и не нашли. Я видел передачу, когда ждал хозяина в холле гостиницы.
— Двадцать семь? Ее уже нет в живых. Планета уже несколько раз пережевала и выплюнула все, что осталось в шахтах. Срок жизни раба зимой дней десять в лучшем случае, а вот летом почти тихо. Ну что, тут все понятно, возвращаемся на корабль. Думаю, Хейзер уже закончила с пленниками воспитательную беседу.
— Они прослушали какие-то инструкции? — уточнил Асато опасливо.
— Нет, просто за каждую попытку как-то выбраться им откачивали воздух. Сперва на тридцать секунд, потом на сорок. Тебя это сильно возмущает?
Полицейский посмотрел на серьги с потемневшими от крови дужками, перевел взгляд на собеседника. И твердо ответил:
— Нет. Ты совершенно прав.
Хейзер, судя по всему, действительно уже закончила. Милую пони на экране сменила тощая костлявая тварь с торчащими из пасти клыками. Кельпи бродила по настолько натуральному болоту, что отчетливо слышался звон комаров.
— Хейзер, или отключи эту проклятую озвучку, или пусть ко мне не подлетают!— возмутился Эрик, хлопая себя по плечу, а потом указал вниз, на планету, где на темной поверхности словно невидимая рука собрала, а затем разгладила складки, исчезающие в облаке пыли. Землетрясение. — Все, если там кто-то и был, то теперь уже нет.
Асато тоже посмотрел в окно и перевел взгляд на капитана. Тот готов улетать. Просто уйти, не проверив…
— Мы должны убедиться, что там нет людей, — настойчиво сказал полицейский. — Надо узнать, где их база.
— А потом я сяду в тюрьму за издевательства над бедными беззащитными пиратами, — Эрик по-кошачьи потянулся, в тоне мелькнула издевка. — Давай, излагай дальше! Ты не сможешь узнать ничего! Тебе они не скажут, а если узнаю я, ты ведь меня посадишь, когда вернемся на планету?!
— Нет. Не посажу.
Пылевое облако все расширялось, укрывая землю пуховым одеялом… Что важнее для полицейского: долг или возможные жизни? Чужие жизни. Что важнее для самурая? Одни жизни против других. Асато наконец подобрал слова:
— Считай, что у тебя есть карманный полицейский. На эту операцию.
— Хорошо, считаю. Хейзер, найди ближайший к нам центр управления и лети туда. С-маур, мне нужен медотсек, а сам спрячься в каюту. Рон, будь другом, подготовь капитана или ближайшего к нему человека.
— Не буду я прятаться! — проворчал паук. — Чего я там не видел-то?
— Как хочешь, малыш, просто именно там сейчас будет самое интересное — я буду чокнутым на всю голову маньяком-садистом.
Только вот на маньяка Эрик в эту минуту не был похож совсем, скорее, на озабоченного проектом менеджера. Хотя, наверное, между хорошим менеджером и маньяком не такая и большая разница?
Киборг выволок довольно крупного мужика, черноволосого и с черной бородой, которую сам пират считал зловещей. Эрик посмотрел на него брезгливо и спросил киборга, нет ли чего-нибудь бритого.
— Это помощник капитана! И у этого самый низкий болевой порог, — обиделся за свой выбор Рон,— тебе будет приятно с ним работать, хозяин! Думаю, сексуально он тоже сможет тебя удовлетворить. Я практически уверен, что он девственник с той стороны.
— Хорошо, ладно, подготовь его, — распорядился Эрик, внимательно изучив свою будущую жертву. Брезгливое выражение с лица псевдо-маньяка не ушло, но добавилась заинтересованность и неприятный оценивающий взгляд темных глаз.
Кибер вздернул мужика на ноги и поволок в сторону санузла. Тот глянул на всех троих и неожиданно заорал:
— Да вы что?! Вы… Вы с ума сошли! Да я в полицию пожалуюсь! Вас посадят!
И тут Асато ощутил, что настал его звездный час — он вытащил жетон, показал его несчастной жертве и гордо произнес:
— Не волнуйтесь, полиция уже здесь, и засвидетельствует гибель всей вашей группы от несчастного случая!
— Какой еще несчастный случай?! — вопил мужик, безуспешно выворачиваясь из рук киборга.
— Вот этот! — Асато ткнул пальцем в Эрика. — Он у нас сегодня «несчастным случаем» работает. Специально из спецтюрьмы для маньяков выпустили и сюда доставили. Особые условия для особых пиратов! А ты, — он жестко обратился к притихшему Эрику, который, не скрывая восхищения, смотрел на него,— ступай в медотсек, а то обратно в клетку отправишься!
— Да, господин, — счастливо отозвалась жертва полицейского произвола, приложив руку к груди.
— Да вы тут все чокнутые извращенцы! — пират удвоил усилия по возвращению себя в камеру.
Эрик сделал к нему шаг и потрепал по бедру.
— Ты теперь тоже! Заканчивай, сэй!
Как только киборг закрыл за собой дверь, Эрик сполз по стене, сотрясаясь от беззвучного смеха:
— Знаешь, Асато, а с тобой можно работать! Я до сих пор думал, что анекдот про двух полицейских — это выдумка, но я его только что увидел!
— Что за анекдот?
— Ну, поймала космополиция пирата, посадили в кабинете. Влетает коп и начинает без слов его избивать, ломать пальцы и так далее… ну, в общем, замучил мужика. Сел, закурил. Тот тоже сидит на полу, в себя приходит и говорит: «Я понял, это такой допрос, два полицейских — злой и добрый. Ты злой». Коп выдыхает дым ему в лицо и отвечает: «Ты понял совершенно правильно, приятель. Только у меня плохая новость — я добрый!».
— Ну, я, правда, не курю, — Асато сел на пол рядом с ним. — Как думаешь, долго он будет молчать?
— После твоей помощи? От десяти минут до двух часов, если он тебе нужен относительно целый. Действительно, не выглядит таким уж крепким. Зато, когда он заговорит, остальные будут петь, как птички! Ладно, я пошел, буду ждать клиента на рабочем месте.