В деканат я вернулась одна. Оставить ребенка с чужим мужиком — это было сумасбродством! Но сын решил уже сегодня ехать в развивающий центр, а Сергей его повез. Я в растерянности стояла в распахнутом пальто на ветру и глядела вслед уезжающей машине, не имея возможности даже позвонить им, и в который раз за день, чувствуя себя отвратной мамашей.
В конце дня меня забрали. Приехали вдвоем, довольные, и с какими-то значками. Витька щебетал, выплескивая радостные впечатления бурным фонтаном, от нервного потрясения не осталось и следа.
Заехали в магазин, продукты выбирали чуть не хором, смешно морщась то на одно, то на другое. Еду готовили вместе. Так странно.
Когда дома гости, то приходится бегом бросаться из одного угла кухни в другой, быстро соображая, кого чем кормить, попутно развлекая разговором, а потом, поздно вечером, прибираться уставшей и вымотанной и зарекаться звать в дом кого-либо в будущем. А тут… Оказалось, что мальчишки сами могут картошку чистить, салат крошить… Посуду мыть… И теперь мы втроем сидим и ужинаем.
С удивлением узнаю, что этот «студент» имеет уже два высших. Второе получал параллельно, да еще и экстерном. Старший секретарь мне поручала иногда звонить его преподавателям, уточняя время зачетов. Но, по сути, я не знала практически ничего.
Витьку заинтересовало таинственное слово «экономика», и в конце вечера он уже намного больше меня знал о том, что такое «девальвация», «авшоры», «лизинг» и «оферта»… Кажется, новый Витькин кумир подал ему идею, кем стать, когда вырастет… Если биологом уже передумал…
Потом, неожиданно, на домашний позвонили родители — я забыла сказать, что внука им не надо вечером забирать из садика, а они пришли и наслушались воспитательских историй, перенервничали и позвонили уже на взводе. Я готова была разреветься, но трубку пальцем поманил Сергей и в пять минут все объяснил…
То ли мужчин слушают лучше… То ли чужих… То ли мои родители именно меня слушать отказываются. Но, в целом, ситуация улучшилась. Я не поняла, почему развивающий центр не будет стоить мне ничего, причем здесь баллы, характеристика из садика и рейтинги. Но если все так сложилось, то это прекрасно. И ездить ближе.
Когда сынишка ушел спать, мы все еще были на кухне. Пили чай с шиповником. И я просто сидела и рассказывала о себе. Рассказывала, почему у Витьки нет отца, рассказывала про то, какой сынишка особенный, и как я боюсь быть слабой.
— То есть, сегодня, когда я тебе помог, ты меня боялась? — спросил Сергей, внимательно и серьезно меня рассматривая, — Или ты боялась себя слабой? Или все-таки ситуаций, с которыми не можешь разобраться?
Говорить о том, что у меня на душе, так прямо, было совсем странно. Будто я выпила пару бокалов вина, и глазки стали по-особенному светиться, а язык почувствовал волю чуть задремавших мозговых тормозов.
— Ситуация меня напугала, это да. Но мы ведь справимся. Себя я и сейчас боюсь. И тебя тоже… — Я с трудом подбирала слова. Хотелось сказать так много, но это было, как ведро воды на хрупкую бабочку —сказать слишком много, значит убить все волшебство зарождающегося чего-то невероятного. Но и сухими фразами отвечать было совсем нельзя. И я чувствовала себя музыкальным инструментом, который пытался выразить что-то неуловимое, не словом, так интонацией.
— Вот так логика! Почему ты меня боишься? Потому, что я мужчина?— Прямой испытующий взгляд мне в глаза. Чуть ниже? Нет. Все же в глаза. Слово «мужчина» сказано чуть иначе. На еле заметном подъеме. Конечно, ты мужчина… И я доиграюсь! Но я точно понимаю, что нравлюсь.
— Конечно. А ты сомневался? — как это у меня получается? Я просто женщина. Просто теплый маленький котенок. Случайно упал край кофты с плеча. Не смущайся, там еще целая футболка! Во фразе еле заметная смелость, неуловимый вызов поиграть.
— А как ты вообще живешь без мужчины, позволь спросить? — Мдя. Очарование развеялось. Игру не поддержал — разговаривать о других парнях, о статусности, о жизненных трудностях — это совсем было не к месту.
— Как будто это от меня только зависит! У меня был вот на примете…— воспоминания нахлынули помимо воли, меня пробрало неожиданным ознобом, плюшевая домашняя кофта была застегнута на молнию. Я вдруг ощутила собеседника врагом. Вежливым, помогающим врагом, который, помнится, хотел мне сообщить что-то плохое про Вадима, разрушить мои песочные замки, рухнувшие сами по себе еще раньше этой попытки. Ощущение симпатии улетучилось молниеносно. Какая симпатия к девице, встречавшейся с его знакомым, напившейся до потери сознания, проснувшейся в его постели, имеющей ребенка, устроенного им же в развивающий центр… Сочувствие и презрение — вот все его эмоции.
— Ольга, а что ты знаешь о Вадиме? — спросил каким-то безэмоциональным голосом Сергей. Его сильно интересовал кубик сахара, который он перекатывал по столу и рассматривал, не поднимая глаз.
— Да ничего я о нем не знаю! — Вспылила я. — В отделении у него лежала. Им на дороге сбитая. Замуж звал, видимо, сотрясение это заразно. Потом прошло. — Я отчаянно пыталась говорить гордо, но эффект смазался тихим шмыганьем в конце.
— А ты бы хотела замуж? — вопрос, видимо, относился не ко мне, а ковсе еще мучаемому куску сахара, который совсем не желал вертеться по столу, запинаясь о свои маленькие крошки.
— За кого?! — я откровенно злилась. За испорченный вечер, за дрянные вопросы, как будто у меня есть выбор! За нелепость фразы.
— За него… — собеседник посмотрел на меня снизу вверх, видимо,потому, что я, резко вскочившая, была не безопасна и могла начать кидаться посудой. Мне вспомнился утренний звонок, который я должна была не услышать, или проигнорировать, вспомнился нелепый скандал. Как я должна была с ним общаться? Он любит другую. Любит. Сильно. И я никогда не стану заменой. Хотя бы потому, что я — это я. И мне это не нужно.
— Мне это не нужно. — Сказала я окончание своей мысли. Гордая. Острая, как кусок скалы высоко в поднебесье. Злая, потому, что… Потому. И стала громко убирать чашки со стола. По моему мнению, говорить было больше не о чем.
Собеседник, сиротливо оставшись без кружки, взял свой кусок сахара и закинул в рот. Я поежилась, слыша хруст. Интересно, кто победил: сахар или зубы? Половина чашки чая была водружена на старое место.
— Совсем сладкое не люблю. — Посетовал Сергей. Я пожала плечами. Вид хозяйки, со скрещенными руками подпирающей плиту, был нелепым.
— Я не хочу, чтобы ты о нем говорил. Что бы ты ни знал. — Сказала я, с трудом подбирая слова. — Просто, не из тех, кто смакует чужую жизнь. Я не хочу замуж. Совсем. Ни за кого.
— Почему? Это глупо — ставить на своей жизни крест. Ты же не сбежавшая монашка. — Недалеким воловьим взглядом поглядела на сморозившего эту глупость парня. Ничего хорошего ответить не хотелось. Стукнуть — может быть. Но женщины мужчин не бьют — тем более тех, кто помог. Хотя это сейчас и не учитывается. Надо было вернуть разговор в русло доверительного, расслабленного и спокойного, но было сложно перешагнуть через бушующие эмоции. В конце концов, Сергей же не виноват, что меня обижали и обидели еще раз. Я вздохнула и начала уже совсем другим усталым тоном.
— Знаешь, глупые слова, сумасшедшие обязательства… Я просто не верю в это все. Не хочу больше привязываться. Не хочу и не могу любить. Не могу никому доверять. — Тишина затянулась, я пожалела, что под рукой нет сигарет и, натянуто улыбнувшись, закончила монолог шуткой, — утонул у Тани мячик. Был с песочком из качалки…
— Как же с вами, с девками, слоооожно, — сказал задумчиво Сергей. Я улыбнулась, его смешному выражению лица и милому причислению меня, мамашки, к юным «девкам», — хоть убей, не понимаю, чего у вас там, в голове творится!
А потом просто встал и поцеловал. И я ответила. Руки сами собой потянулись к нему, поползли по груди, дальше по шее и забрались на затылке в густые черные волосы. И в этот момент я не думала ни о чем…
Поцелуй закончился так же резко, как и начался. Секундой позже раздался звонок в дверь.
Ё…
«Ты» — это был дракон. Крупный такой дракон. И… другой. До сих пор мы видели драконов более-менее однотипных — Ритха, Славка, да и я сам были довольно похожими, даже размером не очень-то различались. А этот…
Массивный, с мощными, очень мускулистыми крыльями, он моментом наводил на мысль о культуристах, боксерах и прочих фанатов спорта и здорового образа жизни. Да у него одного шея была толще, чем у Ритхи и Славке, вместе взятых! А при взгляде на хвост собой материализовалась мысль о стенобитных орудиях и почему-то о боях без правил. На эту же мысль наводила и шкура. По шее и по боку тянулись полосы из более светлой и более грубой чешуи — это вроде как драконьи шрамы. Со всех сторон, получается, боевой дракон, способный при случае раскатать любого на тонкие пластиночки.
И сейчас он смотрел на нас. По-нехорошему. И поэтому любоваться им не очень хотелось. Хотелось оказаться подальше. С чутьем на неприятности у меня вообще иногда бывали проблемы, оттого и прилетало чаще, чем хотелось бы, но сейчас это мое чутье настойчиво копошилось в животе и пинало по желудку, намекая, что стоит свалить от этого новоприбывшего как минимум на край полянки. А как максимум вообще нафиг.
Охренеть! И как он подобрался так, что мы не слы…
— Ты как тут оказался? — начала Ритха.
Новенький дракон отвечать не торопился. Вместо этого он неторопливо, как-то напоказ, осмотрел меня и Славку с короны до кончика хвоста — да так, что у меня чуть чешуя дыбом не встала. Знаете такое ощущение, когда вот глянет на тебя кто-то, и ты разом ощущаешь, что этому типу ты активно не нравишься?
Вот и этот… взгляд — рентген, прямо просветил обоих до печенок (интересно, у драконов есть печенка?) и сразу стало ясно, что конкретно этому представителю семейства драконих мы по нраву примерно так, как байкеру — эмо и готы.
— Архат… Как ты меня нашел? — Ритха поторопилась вернуть себе внимание этого… драконобайкера. И зря, между прочим. На ее месте я бы, наоборот, радовался, что докапываются не до меня, а до кого-то другого.
На этот раз дракон все-таки среагировал на вопрос. Глянул напоследок на мага, явственно скривился и, наконец, соизволил включиться в разговор.
— На твоем месте, — хмуро объявил он, — я бы подумал о другом. Например, как ты будешь объясняться дома. Потому что я тут не один…
Наверное, что-то это да значило, потому что языкатая наша дракодевочка этим своим языком воспользоваться не спешила. Только крылом дернула, как непримерная тинейджерка, пропалившаяся на чем-то нехорошем и морально готовая к скандалу. Интересно, это что, воспитатель по ее душу явился? Или как?
— Семья вынуждена нарушить закон, — неумолимо продолжал гнуть свое драконобайкер. — Наставники вынуждены нарушить закон! Треть Огненных вторглись в земли людей в поисках пропавшей молоди! А тебе, значит, просто захотелось порезвиться в компании таких же безответственных юнцов? Ты хоть представляешь, к каким последствиям могут привести твои развлечения?
Безответственные юнцы, между прочим, могли бы и обозлиться в ответ, но злиться не хотелось. Наоборот, интересно было.
Родственник, что ли? Такие наезды вполне в стиле мамуль, которые в поисках пропавшего ребенка ставят на уши милицию, больницы и морги, а когда непутевое чадо является домой, то между словами «Слава-богу-ты-живой» и «Где-тебя-носило-паршивец-придушу-на-месте» пауза почти не просматривается.
— Сам больно взрослый…- буркнула Ритха. — Старше всего-то на два года…
Байкер потемнел. Точно родственник. На чешуйной морде просматривалось непреодолимое желание сесть младшей родственнице на хвост и как следует взгреть ее за все хорошее, но он сцепил челюсти и только по короне разряды пошли…
— Рррррритха.
— Ну что?
Вот характерец. Ну знает же, что виновата, сама каялась в дурости, но упертая. Прям как я…
— Действительно — что? — как-то придушенно высказался дракон. — Какие, правда, мелочи: твои соплеменники, твоя семья, подставились под человечью охоту, чтобы спасти свою девушку… а девушке, оказывается, до этого нет никакого дела. Девушка желает и дальше шататься по человечьим землям в компании двух самцов таких же бестолковых, как и она сама. Где ты их отыскала только, таких вот?!
Секуууундочку! А что с нами не так? Нет, ну это уже вообще…
— Эй, а в чем дело?
— Потом, — рыкнул дракон. — Я сначала с сестрой разберусь.
— С сестрой? — вмешался Славка.
— Я сказал — потом!
Я бы не отстал так запросто, но тут Ритха наконец дотроллилась. Что она там сказала, я на этот раз не уловил, но, видно, терпение дракона и до этого висело на тоненькой ниточке, а сейчас правдивая наша по ней пнула с размаху. И дракон сорвался.
Как он орал…помню, как-то в одну фирму, где я подрабатывал, заявился один чел, у которого штаны дымились в буквальном и переносном смысле — оказывается, его сынуля купленные у нас петарды и фейерверк сунул папе в джинсы… хотел так с днем рождения поздравить. Нет, петарды, конечно, относились к условно безопасным, и пораниться ими было достаточно сложно… да кто ж знал, что ребеночек запустит именно такой сценарий?! Он-то, оказывается, петарды до этого только в мультике про Тома и Джерри видел, где даже если кота распилят, тот через три секунды снова живой и бегучий. Он же не знал, что папа по-другому устроен? Крик тогда стоял до небес, мужика уже «Скорая» выносила, а он все еще вопил, где он нас увидит и куда запихнет нам эти условно-безопасные…
Видать, этот дракон нанервничался не меньше. За горы не поручусь, но у деревьев были все шансы не дожить до завтрашнего дня. Ритха пробовала возражать, но скоро ее голос просто перестал доноситься — драконобрат желал донести до непутевой сестры все, что накопилось у него на душе за время поисков, и смог бы, наверное, переорать рев стадиона во время футбольного чемпионата. Понять все было, к сожалению, невозможно, драконий язык, наверное, имел не одно «идиоматическое выражение», поэтому суть претензий иногда совершенно терялась, но звучало здорово.
Из снежного облака, окружившего обоих любящих родственников, то и дело гремело: » У мамы гребень из-за тебя скоро выпадет» и «А врать? Врать было зачем?» и, наконец, бессмертное: «Как не стыдно?!». Словом, если у Ритхи и были какие-то проблемы с нехваткой воспитания, то сейчас ей выдали порцию разом на несколько месяцев вперед.
Я бы залюбовался, да не получалось — громадный хвост с оттяжкой лупил по земле, крылья пошли в размах так, что поляну мгновенно заволокло снежной пеленой. В трех шагах ничего не разглядишь. Я на всякий случай нащупал крыло Славки и почувствовал ответное прикосновение. А потом еще одно — это доблестный маг, ярый сторонник борьбы с драконами храбро лез этому самому дракону (мне) под крыло — переждать бурю.
Заступаться ни он, ни я не собирались. Во-первых, если б все было паршиво, Ритха с братиком не ругалась бы, а драпала от него, во-вторых, непрошеным доброжелателям — помните? — обычно прилетает с двух сторон. Так что на этой встрече любящих родственников мы лучше побудем зрителями.
— И друзья у тебя такие! — потихоньку затихал Архат. — Или вы и сошлись на почве любви пренебрежения правилами? Если они даже не соизволили при встрече… — дракон замолк в самый интересный момент. В смысле, не знаю, как Славка, но мне точно было интересно, что именно мы такое нарушили. На будущее. — И почему они… — дракон прищурился, и голос его стал растерянным… — Не может быть…
Ритха снова царапнула лапой снег. Огрызаться она на этот раз не стала.
— Ритха.. — очень серьезно сказал дракон. — Пожалуйста, скажи мне, что это не то, чем кажется.
— Откуда я знаю, что тебе кажется, — судя по голосу, драконка отпиралась уже на чистом автомате, напрочь растеряв все свои бойцовские качества.
— Пожалуйста, скажи мне, что это не инициированные люди. Тобой инициированные. На них твой отпечаток. На обоих. Ритха… скажи…
Молчание.
— Рит… как ты могла? — почти обреченно сказал Архат. — Что ты… ты же с детства слышала, как проводить оборот. О проводниках знаешь, о времени равновесия… об опасности. Это же тончайшие операции по преобразовании массы в энергию и обратно, это без страховки нельзя делать! Ритха!
Драконка старательно смотрела в сторону. Понятно… Влипла, похоже, наша девушка по полной. Нет, она, конечно, говорила, что с нашим превращением чего-то нарушила, но то, что в ее изложении звучало как «расколотила окошко в кабинете завуча, виновата, больше не буду», в речи ее родича звучало как обвинение в подозрении на… черт, да практически в убийстве. Это что, так серьезно?
Может, все-таки вступиться? Во-первых, она мне будет должна, во-вторых, драконья семейка, а в-третьих, мне почему-то не понравилось, что нашу красотулю ругают. Но тут прозвучало такое, что охота заступаться пропала напрочь:
— Ты понимаешь, что сделала? Ты же нахрен покалечила обоих, и если ноги одного еще можно починить, то со вторым я не представляю, что делать, как можно исправить отклонения.
Че-го?
Я задохнулся от неожиданности. Этот… он что сказал?
— Подождите… А что не так с Максимом?
Отвечать Славке никто не спешил. Ритха зыркнула на меня и снова уставилась куда-то в сторону гор, а ее родичу, похоже, было не до того. Он пытался поймать взгляд Ритхи. Без толку.
— Ты им не рассказала, — снова обреченно кивнул дракон. — Наверняка и не предупредила ни о чем.. Боюсь даже спрашивать, потому что почти уверен в ответе: сестренка… а ты вообще у них согласие на оборот просила?
— Понимаешь…
Дракон шумно вздохнул.
— Понимаю. И это моя сестра… Нашей семье придется немало постараться, чтобы исправить причиненный вред. Вы полетите с нами, сам я помочь не могу.
Это он нам? Что-то мне это уже не очень нравится. Ритха, конечно, получила не так чтобы незаслуженно, но при чем тут мы?
— Нет уж, нам там делать нечего.
Дракон повел крыльями.
— Я прошу извинения… но у нас нет выбора
— Чего?
Байкер перестал нравиться в абсолюте. Терпеть не могу, когда мне ездят по мозгам, особенно те, кто на это права не имеет! Тоже мне, МЧС нашелся… с крылышками… психотерапевт хвостатый. Пусть оторву свою воспитывает!
— Слушай, как тебя… Архат… Все, хватит. Ты искал свою сестричку? Ты ее получил. Вот и восполняй недостаток воспитания. Славка, валим.
— Стойте! Вы не можете уйти!
— Можем и должны, — о, и терпение Славки может показать край.
— Я за вас отвечаю!
— Мы тоже. Поэтому вынуждены уйти. А вы лучше позаботьтесь о Ритхе. Ей серьезно досталось.
Нет, Славка своей правильностью меня когда-нибудь в гроб вгонит. Вот нашел же время проявлять внимание! Валить надо. Байкер не производит впечатление парня, который легко отступается…
— Я за вас отвечаю, — упрямо повторил братец Ритхи. — Как за молодь…
— Слав, видал? Похоже, нам набиваются в родственники. Спасибо, не надо. Последний раз я мечтал о старшем брате лет этак пять назад, тогда и надо было прилетать. Все, по… ох…
Это пришло как холод — от короны к шее, а оттуда в грудь и живот… холодная волна, разлившаяся по телу, мигом ослабившая крылья… Стая искр мелькнула в зимнем воздухе и пропала, будто впитавшись в корону дракона. Тихо вскрикнула Ритха. Сдавленно охнул Славка, удивленно взглянув на свои ноги… а потом он исчез, поляна тоже… и я тяжело бухнулся в удивительно мягкий снег.
— Простите, — виновато пробормотал дракон, — Только я все равно не могу отпустить вас без помощи. Вам придется остаться.
То, что драконы могут в случае чего отобрать энергию не только у магов, но и у своих, а Ритха почему-то в свое время нам не сообщила. А заодно забыла рассказать и о том, что контроль за магией-энергией более старший или сильный может попросту перехватить. Такое вот выпадение памяти. Избирательное. Ох, жаль не я ее старший брат. Отлупил бы за милую душу!
Нет, драконы этим не пользуются. Обычно.
Но сейчас правильный и заботливый старший брат, как хороший и положительный член Стаи, просто не мог позволить неопытной молоди сорваться с места и тем самым подвергнуть риску свои юные жизни. Ага, так и сказал. Я его послал в ответ, конечно… только толку! Сначала ему пришлось долго растолковывать, что некоторые слова значат (автоперевод не всегда работает, помните?), а потом еще и разжевывать, как именно туда можно попасть и зачем. И по-моему, он все равно не понял. Посмотрел, как заботливая мамуся на двухлетку сына, явившегося с классическим вопросом «Откуда берутся дети» и ласково так посоветовал пока полежать и отдохнуть. Выглядело это малость пугающе. Тем более, основная волна злобы схлынула, и в голове закопошились нехорошие мысли…
Нет, я все еще кипел, но против лома, как известно, нет приема… по крайней мере, напрямую. А так способы всегда найдутся. Никто не мешает удрать от ломовладельца, верно? Или нанять против него типа с топором. Или сговориться с кем надо и отобрать опасный инструмент по закону. За долги, например, за нарушение общественного порядка, за несоответствие каким-нибудь стандартам.
Уловили? Вот-вот…
И тут разберемся.
На первый взгляд, опасения мои казались немного того… бредовыми. Выпустив пар, дракон стал куда дружелюбнее. Попросил нас посидеть и отдохнуть, мол, он сам все сделает, потом разжег костерок, нырнул куда-то за деревья и притащил какой-то темный тюк, при виде которого Ритха восторженно пискнула и вцепилась в него обеими лапами. Оказалось, это особая высококалорийная драконья еда, что-то вроде концентратов. Делается она из сушеного и размолотого мяса, каких-то зерен, замешанных на ягодном соке. Храниться она может лет тридцать, если в прохладе или под чарами, причем не теряет ни вкуса, ни пользы. Так, кстати, и хранится. В общем складе, под землей, выдается экономно — если, к примеру, лететь куда-то далеко. Или в голодные годы помогает переждать тяжелые времена. Если обычно дракону в день требуется около пяти-десяти килограммов мяса, то этой смеси можно слопать лепешку (это примерно кило-полтора) — и все, уже не голодный.
Сухпайка досталось всем, начиная со Славки и заканчивая магом. На маге дракон, правда, завис — постоял, посверкал короной (бедный маг вжался в снег и дышал через раз), но лепешку все-таки выдал, посоветовав есть не больше четвертушки, а то, мол, лопнуть можно.
— Отвлечешь его? — шепот в ухо был совершенно неожиданным. Славка, только что мирно жевавший свою лепешку, сейчас смотрел в сторону заботливого драконобратца, и взгляд у него был таким… как бы это выразиться? Прицельным.
— Ты что задумал?
— Отвлеки…
Э нет, работать с завязанными глазами я не нанимался! Хуже нет, когда тебя разыгрывают втемную. Нет, Славка, конечно, не Ленька-Дым, который меня когда-то кинул так, что пришлось два месяца забесплатно работать. Да еще сказать спасибо, что дело кончилось синяками, а не моргом или больничкой. От Славки такого ждать не приходится… Но подставить он может — не со зла, а так, по незнанию. А после истории с Эркки… да будь я проклят, если еще за кем-то пойду еще вот так по-телячьи доверчиво. Хватит, пока не все не разобъяснят, крылом не шевельну!
— Дудки! Объясняй, или… или я решу, что ты влюбился в Ритху и собираешься сбежать с ней куда-нибудь в драконью Гретну-Грин. Подальше от злого брата…
Это вообще-то шутка была. И я совсем не ожидал, что мой сосед замрет, как пыльный мешком стукнутый.
— Что? — удивился я, когда пауза затянулась.
Славка посмотрел на меня как-то странно.
— Придурок, — припечатал он наконец и явно усилием воли вернул на место вздыбившуюся было чешую. В короне проскочили искры. — Ладно, слушай. Ты сбежать хочешь?
Следующие пару минут я активно боролся с почти непреодолимым желанием врезать своему напарнику по бронированному хвосту. Твою ж материнскую плату!
А Славка-то общался с Ритхой больше моего. Насколько точно — не знаю, я свечку не держал, но ситуация с «перехватом контроля» для него особым сюрпризом не была. Именно поэтому он так старательно вертел головой по сторонам, надеясь завидеть драконов раньше, чем те увидят нас, и сделать ноги. То есть крылья.
— То есть ты знал, что любой взрослый дракон заломает нас одной левой?
— Догадывался…
Догадывался он!
— А сказать?
— У меня не было уверенности. Только подозрения.
Вот же…
— А я тебе кто — прокурор?
— В смысле?
— В прямом! Это ему доказательства нужны, а мы вроде… блиииин, — от злости хотелось кого-то придушить. Или — дракон я или нет? — разнести что-то ударом хвоста. — Вот же подставились! Мы тут, значит, сейчас будем играть в драконьих питомцев, а бабка с Янкой теперь пусть выживают как хотят?
— Ты за них переживаешь? — остро посмотрел драконистый сосед.
— Нет, блин, за мир во всем мире! В следующий раз будь добр, выкладывай свои подозрения сразу!
— В следующий раз? — в короне Славки снова просверкнул огонек, красноватый, будто ему смешно было. — Договорились.
— Договорился один такой! Раньше бы сказал… Теперь-то что? — но мозг уже потихоньку заработал, начиная перебор вариантов…
— Молодь, вы там не ссоритесь? — грохотнул Архат. Я мстительно наступил Славке на хвост — тот зашипел — и обернулся:
— Все в порядке! Мы… мы просто о добавке мечтаем.
Лучше б не говорил! Дракон подхватился с места, и все разговоры и отвлечения объекта пришлось отложить до лучших времен — по крайней мере, до тех пор, пока наши пасти не прожуют то, что в них впихнули.
— Уходить надо до того, как прилетят взрослые, — шепнул Славка.
— Ясен пень, от них отвязаться вообще невозможно будет. И как ты это сделать думаешь? Долбануть его чем-то и драпануть одновременно в разные стороны? Так ведь придавит…
— Есть вариант.
Больше, больше гламура, — бормотал я, глядя на творящееся безобразие.
И макияжа, и маникюра…
Ни в наличии слуха, ни в наличии какого-то особого голоса я никогда замечен не был, и честно говоря, песенка в моем исполнении звучала с красотой и душевностью танкового рева. Но в настоящий момент это было моим единственным способом высказать протест. Правда, толку с него… Безобразию было фиолетово. Безобразие творилось с благими целями, а значит, возражения жертв благотворительности в расчет не принимались.
Отвлечь дракона с налета не получилось — после еды он продолжил заботу о новообретенных соплеменниках и принялся за нашу социализацию в драконье сообщество. Заботился он о сестре, которая притащила в племя такой подарочек, или в самом деле, как порядочный дракон, выполнял долг перед новичками? Черт его знает. Я склонялся к первому, Славка подумывал о втором, но оба мы сходились на том, что хлопоты эти совершенно некстати. До прибытия старших оставалось всего ничего (если верить тому же Архату), а мы… а мы вынуждены сидеть смирно и терпеть (страшно сказать!) косметические процедуры! Самому не верится! Как любой парень, доживший до восемнадцати лет, я, конечно, сталкивался с понятием «уход за телом» и в принципе его одобрял… и не только из-за того, что аккуратному юноше в приличной одежде люди доверяют больше. Просто… ну, сауна это такая классная вещь, да в комплекте с банкой пива, и душ тоже, особенно когда принимаешь его сам, по своему желанию, один, а не по расписанию в общей душевой вместе с кучей парней. И когда сам выбираешь шампунь… и когда полотенце не казенное, а твое собственное, хрусткое от чистоты, свежее, теплое, оно так ложится на плечи…
Словом, какое-то уважение к себе иметь надо… но е-мое, в разумных пределах!
И когда я недавно размышлял о том, как это — быть приличным драконом, мне и в голову не могло прийти, что моя вливание в новое общество начнется так!
Мы втроем (то есть Славка, я и Ритха) сидели на снегу у костерка, а новоявленный драконобратец со вкусом мылил нам шеи. Спины тоже, но не о них речь. Пока мы, потеряв бдительность, жевали принесенный Архатом хавчик (маг грыз лепешку так, словно участвовал в конкурсе на скоростное пожирание продуктов), коварный «правильный дракон» успел достать из своего тюка какой-то мешочек с синим порошком, перемешал со снегом и получившаяся густая паста в момент оказалась у нас на спинах, крыльях и остальных доступных частях тела. Завидев вместо серебристых драконов трех синих пугал, маг чуть лепешку не выронил. А может, ожидал, что ему тоже попадет?
Но если так, то его ждал облом. Кем бы не считал драконородич двуногий сюрприз, который зачем-то тащила с собой его сестра (домашним зверьком, заложником, попутчиком, продзапасом — да-да, сам слышал, как он у Ритхи допытывался), тратить пасту на него Архат не собирался. Вместо этого он насел на сестричку — нет, не в прямом смысле, шкуру растирать начал. Сложил передние сегменты крыльев в аккуратные валики — гармошки и вперед. Ритха злобно мяукнула, что Архат зараза и мог бы дать доесть спокойно, но обруганный брат быть записанным в заразы не пожелал, а закатил ответную речь про достойный вид и приличное поведение. Мы было обрадовались, что отвлекать парня ни к чему — сам успешно отвлекся — но тот, не меняя ни тона, ни выражения морды, отпустил взмыленную Ритху и вцепился в Славку.
Мой сосед дернулся – и ни фига. Помешавшийся на приличиях дракон невозмутимо натирал ему шкуру до блеска, в перерывах между тезисами лекции обследуя когти, корону и длину хвоста. Когти, между прочим, заострять надо, мы об этом слышали? Сейчас, у него в переноске где-то была точилка…
Я попробовал подступить с другой стороны и посомневаться насчет нужности достойного вида (отвлекать так отвлекать, верно?). Не помогло. Я покосился на Славку и предпринял попытку отвлечь дракона сначала вопросами, потом неприкрытым хамством насчет его собственной внешности. А потом — гори все синим пламенем — насчет тех, кто чересчур зациклен на внешности. Дракон не отреагировал. Да что он, непробиваемый, что ли? Или тупица? Дома мне уже за второй намек взялись физиономию рихтовать, а тут… коса нашла на камень. Здоровенный такой камень, флегматичный до предела.
Флегматичный?! Цепкий, как наряд полиции при исполнении! Я глазом моргнуть не успел, а когтистая лапища подмяла мой хвост, чтоб не рыпался, и по спине тяжело хлестнуло…
Я сжался. На массаж, которым дракон наградил Ритху и Славу, этот хлесткий удар был совсем не похож. Даже зубы лязгнули.
Голова дракона вдруг оказалась совсем рядом, и черный зрачок — окно в бурю — посмотрел, казалось, прямо в мозг…
«Довыпендривался? — спросил внутри кто-то злой и холодный. — Вот сейчас и поймешь, кто именно тут тупица. А заодно — как тут выбивают пыль из доставучих типов вроде тебя… мало тебе было прописки в детдоме? Лицея? Стычек с двумя развеселыми компашками?»
Видно, мало…
Теперь еще и дракон добавит. Правильный дракон… бить тоже будет по правилам… наверное…
Рыпнуться я все-таки попробовал. Да, в сравнении с этой тушей я котенок, и про перехват контроля помню! И что? Лежать, задрав лапки, в свое время не выучился, а теперь и вовсе поздно. Попробовал… пожалел, конечно. Придавило в ответ так, что в глазах поплыли фиолетовые круги.
— Пусти!
Куда там! Дракон, казалось, придавил еще сильней… и смотрел, смотрел, смотрел не отрываясь. Черная щель зрачка то расширялась, то опять прорезала янтарную радужку, будто сжимаясь. Да уж, отвлек я дракона… по полной программе отвлек, переживу — гордиться буду… как там Славка, управился? Или еще поотвлекать? На поляне его нет…
— Слышишь, ты… — выдавил я сквозь сжатые зубы, — ты или лупи, или слезай с меня. Замерз уже…
Тяжесть отвалилась. Присобранные крылья все так же надежно фиксировали спину, а лапа блокировала хвост, но вес убрался, оставив меня жадно хватать воздух. После паузы дракон вздохнул:
— Ритха все-таки удивительно… кхм… бестолковая. Я понимаю, почему ты их пожалела, сестренка, но неужели нельзя было просто забрать их с собой? Зачем было спешить с оборотом? Что в телах, что в мозгах — полная путаница… как тебя зовут, молодь?
— Сам такой!
— А все-таки?
— Макс…
— Так вот, Макс, бить тебя сейчас — неправильно. И очень долго еще будет неправильно, поверь. Не стоит бояться меня… или ненавидеть… и переносить на драконов человечьи обычаи и привычки. Понимаешь? Я перехватил контроль не для того, чтобы навредить… я помочь хочу. Ты в состоянии это понять?
— Помочь…
— Не веришь.
— Почему, верю…
Дракон помолчал. Понял, что я соврал?
— Послушай, — сказал он удивительно мягко. — У тебя есть человечья семья?
— Ну.
— Ну вот подумай, может кто-то из них сделать тебе плохое?
Может ли семья сделать что-то нехорошее? Дайте подумать. Отец, который сдал меня в детдом? Бабуся, давшая ему мудрый совет, как это правильно сделать? Тетка, усиленно бившая на жалость и в итоге выжившая из квартиры?
Может ли семья сделать что-то плохое? Да запросто!
— Допустим. — про мою семью посторонним точно знать необязательно. — И?
— Ведь нет же? — продолжил Архат, не меняя этой странно-мягкой интонации. — Потому что они родные. А мы теперь тоже родичи. Правда, по закону только на три года, но обычно это на всю жизнь… Не надо меня бояться, понимаешь? Я просто помогу. Постарайся поверить.
Сердце все еще глухо бухало, то и дело сбиваясь с ритма. Снег таял на разгоряченной коже. Поверить? Поверить?! Ничего себе у него запросы!
— Постараешься?
— Попробую, — я судорожно соображал, в чем тут подвох, а по спине уже легонько прошлись теплые валики свернутых крыльев, растирая пасту… Мысли в панике заметались и наконец выдавили на первый план одну. Крайнюю. Всегда кто-то бывает крайним, даже у мыслей… — Стоп. Родственники?! Мы?! Что это значит?!
Драконобратец, видно, был неплохо закален выходками Ритхи, поэтому мои наезды воспринял совершенно спокойно. Как закаленный психиатр — истерику невесты перед свадьбой. Мол, пустяки, дело житейское, в сравнении с буйными психами, дорогуша, это полная ерунда, мелочи жизни. А давайте выпьем таблеточку… а какая на вас красивая смирительная рубаш… тьфу-тьфу, свадебное платье! Представили?
Вот и тут. Конечно, мы родственники. Раз уж Ритха поспособствовала нашему превращению, то она и ее семья по закону становится для новообращенного папой, мамой, родным домом, опорой, надеждой и всем остальным, в том числе жилеткой для рыданий. За поведение и проступки новообращенного отвечает семья. За здоровье тоже, поэтому Архат и начал его исследовать с места в карьер — а чего время терять? Словом, семья целиком берет новенького на свое попечение и несет за него ответственность. Как за несовершеннолетнего. И его действительно нельзя бить — как минимум в течение законных трех лет, пока он официально всему учится. Социализируется, так сказать. И вообще, не мог бы я немного расслабиться и дать спокойно себя посмотреть, а то от моего вибрирования у него уже в глазах мельтешит и картинка не рисуется?!
Ну вот что тут скажешь? Дракон желал причинять добро, и все тут!
За какие-то полчаса мы были отловлены, растерты загадочной синькой с ног до головы (паста при этом шипела, как стая потревоженных гадюк), отчищены-отполированы до блеска, отдраены снежком, а на закуску нас еще пламенем окатило! Дракон старался, будто косметолог на конкурсе красоты и был настойчив, как циркулярная пила по отношению к березе. Трем березам…
Березы шипели и ругались, но это им — нам — не особо помогло. Самозваный врач-родич-косметолог исполнил даже ту свою угрозу насчет когтей — точить, правда, не точил, но осмотрел внимательно…
Если честно, бесило это не по-детски. И то, что нами опять кто-то командует — у меня уже года три как на это аллергия в острой форме! — и то, нас скрутили вот так, походя, как мелочь. И то, что мы вынуждены сидеть сложа крылья, и выслушивать, как правильному дракону-молоди себя правильно вести! И еще за одно. За то что мне на какое-то время захотелось поверить. В чужую доброжелательность, в безопасность…
— В первую очередь — приветствовать старших добрым пожеланием и бликом, — ввинчивался в уши неумолимо доброжелательный голос.
— Чем?
О, вернулся… Интересно, Славка закончил или просто решил переиграть план и взять отвлечение объекта на себя?
— Бликом… — дракон, остановленный на разгоне своей воспитательной речи, вздохнул и кончиком крыла указал на свою голову. — Уровнем световой насыщенности короны. Легкий блик — и все, больше никто с вас ничего не требует. Вот так, смотрите.
Зубцы короны мягко блеснули голубоватым светом, будто на голове дракона зажглась неяркая неоновая лампа. И медленно погасла.
Я торопливо отвел глаза. Стало почему-то… жаль. Жаль, что этот огонек угас. Мне почему-то хотелось, чтобы он еще посветил. Как-то от него будто теплее стало. Чуток, самую капельку, но без него снег будто стал холодней. Бред какой-то. Хм… интересно, что такого было в этих концентратах? Что драконы ловят глюки не хуже людей, мы уже поняли, когда обнимались с башней. Но с чего на этот раз? Что, концентрат — это одновременно и градусы, и закуска? Что за чушь в голову лезет? Давно лезет. О чем угодно думается, о чем угодно — только не о том, что я…
— Именно такого оттенка?
— По отношению к незнакомым — такого. К дальним тоже. А с близкими как получится.
— Это типа здрасте?
Архат помрачнел. И что я сказал-то? Или его уже от одного моего вида передергивает?
— Это просто вежливость, — наконец неохотно пояснил дракон. — Доступная даже тебе. Полежи спокойно, пожалуйста. Почти готово, только снежком обдать…
— Почему даже?
И кстати, почему так долго? Со Славкой он меньше занимался…
— А… — Архат покосился на сестру. — Аррр…
И опять этот виноватый вид — видеть его уже не могу! Доживу — спрошу у Славки, как он до своих лет не рехнулся под этими жалостливыми взглядами?!
— Почему даже, Архат? Или у тебя есть какие-то секреты от новых… родственников?
— Арр… Если Ритха не сказала, то это, конечно, мой долг… но… лучше, если объяснит кто-нибудь постарше.
Не все. Достал.
— Хватит, Архат! Хорош кидаться намеками, говори прямо. Что со мной не так?
— Видишь ли, я не хранитель равновесия…
— Не кто? Хотя неважно. Ближе к делу!
— Я могу ошибаться…
— Архат!
Шумный вздох взметнул снег. Дракон ошпарил сестрицу взглядом (огненный, ага) и попытался положить крыло мне на спину. Утешающим таким жестом. Я тут же отодвинулся.
— Не тяни.
— Хорошо, — корона Архата беспокойно замерцала. — У дракона — у любого дракона — всегда трудности с равновесием его… как бы сказать… энергослоев? Аур? Плетений.. Про то, что по мере взросления на центральном ядре нарастает слой за слоем, Ритха говорила? Или на это тоже времени не нашлось?
— Говорила я!
— Так вот… основная проблема это удержать баланс этих слоев…
— И это говорила!
— А с людьми еще труднее. Если даже у них есть способность к обороту, то получается, все эти слои им надо освоить практически одновременно. Люди не выдерживают, это очень тяжело без опытного проводника, ты не виноват, что…
— Что?
— У тебя неправильная центровка. То есть ядро. Оно… в нем совсем нет аимро. То есть… прости… нет пламени. Твоему другу легче, у него нарушение внутрикостное, ему можно помочь. Тебе — не знаю. Ты никогда не сможешь ни работать с огнем, ни разбудить золото. Если честно, я не уверен, что у тебя получится продолжить линию своей семьи… получится ли вообще что-то из наших умений. Прости.
Добило меня это «прости». Виноватое такое, сочувственное.
Меня не должно было так зацепить. Я не собирался оставаться драконом. Я не хотел оставаться здесь, это не мой мир, я здесь случайно. Это вообще бред. Будто я и впрямь рвался немедленно продолжить линию семьи! И будить золото. Будить! Еще не хватало! Зачем мне его будить, я и сонное с удовольствием приватизирую, если случай выпадет… Меня не должно было так вынести от его слов.
Но это «прости» и этот виноватый взгляд — дракон и правда считал сестру виноватой, а меня инвалидом! Так, как я когда-то на Славку смотрел. Не зло, не презрительно, а так — парень, мне тебя жаль. А где-то в глубине: да, жаль, но мы-то здоровые, так что катил бы ты отсюда, не портил народу настроение!
Так ведь будет….
Инвалид. Калека. Инвалид… вот уж радость для новой семьи, а?
Ин-ва-лид…
— Ты не виноват…
— Конечно.
— И я не хранитель равновесия, я еще не все умею. Может, это можно вылечить!
— Я понял.
— Послушай… — Ритха не была бы Ритхой, если бы не влезла. — Ты зря ты думаешь, что тебе… что у нас кто-то будет… словом, все относятся с пониманием… помнишь, я говорила насчет девушек? Подумаешь, не продолжится линия…
Ох, зря она. Я сам себе сейчас напоминал раскаленную электроплитку — не видно жара, не видно напряжения — пока водой не плеснешь. А плеснешь — не обрадуешься.
— Слушай, красивая, — я говорил и буквально видел, как моя корона полыхает нехорошим белым огнем, — ты уже кого-то утешать пробовала?
— Конечно… — она не понимала.
— И много после твоих утешений самоубийств было? Не умеешь — не берись!
— Макс… — о, теперь еще и Славка подключился! Ну да, он специалист.
— Хватит. Слушай, я не виноват, я понял! Можно теперь оставить меня в покое? Просто… оставь, ладно?
Если у Славки и были какие-то утешения, он мудро приберег их на потом. И новых родственников заткнул — вежливо так, как он умеет. Стал про племя расспрашивать, про житье-бытье, про традиции всякие. Про то, как они к магам относятся… про то, скоро ли прилетят родственники… про то, почему купались таким странным способом, а не в горячей воде.
— Откуда горячая? — рассмеялась Ритха. — Откуда вообще-вода? Зима же! Видел, сколько приходится снег топить, чтобы просто напиться.
— А озерцо? То, неподалеку? Оно же маленькое, растопить и согреть легко, и остальные погреются.
— Какое озеро?
Я озеро смотреть не хотел. Мне вообще ничего смотреть не хотелось — я так и сказал. Но новоявленный братец, естественно, поволок за собой и меня — мол, не может он нас из поля зрения выпускать, он за нас отвечает. В наскоро обустроенном лагере осталась только Ритха.
Ну-ну.
— А Славка у нас оптимист. В это озеро разом от силы два дракона разом поместятся, не больше.
Архат повернул ко мне сияющую физиономию.
— Ты не понимаешь. Купаться — это ерунда, в горах есть горячие источники! Нам трудно зимой напиться! Вроде и снег есть, везде, но он не вода! И напиться трудно, и растопить… а тут целое озерцо! Славка, спасибо тебе!
— Долго топить, — сдавленно проговорил Славка. — Лед толстый…
— Ничего, я сейчас!
Нам ничего не пришлось делать. Серебристые крылья хлопнули несколько раз, чешуя блеснула на солнце — и Архат опустился на припорошенный снегом лед. Сам. Так просто…
— Это не озеро, это пруд! — крикнул он. — Но вода чистая.
— Чистая…
— Архат… извини.
— За что?
Мы молчали.
— Что?
Что-то сообразив, дракон рванулся со льда… и вскрикнув, бессильно распластал крылья.
— Что это? Макс…
По темноватой, слабо поблескивающей поверхности озерца медленно поползли, проявляясь, золотые линии, неровные завитки… постепенно складываясь в четкий симметричный узор. Больше всего он напоминал крылья бабочки.
Так вот он какой…
— Ловушка? — дракон недоверчиво смотрел то на меня, то на Славку. — Но как вы…
Час назад:
— Какой вариант? Думаешь долбануть его по голове и сбежать? Или найти какую-нибудь драконью ловушку и впихнуть его туда… стоп. Ты и в самом деле так думаешь…
Наступило молчание. Я оценивал план и размышлял, что мне в нем так не нравится, а мой сосед тихонько переступал с ноги на ногу.
— Ловушка? Однако…
— Это ненадолго, — попытался оправдаться Славка. — С ним останется Ритха, она поможет выбраться. Нам надо выиграть всего десять-двадцать минут. Макс! Что-то не так?
Да нет. Все так… только поворачиваться к тебе спиной я теперь буду поосторожнее. На всякий случай.
— И где тут ловушку возьмешь? Тут полно, но все погасшие. Погасшие…
— Маг!
Дракон тяжело дышал. Он больше не рвался из ловушки, но крылья крупно дрожали, словно… черт, там больно? Мы не хотели…
— Ритха скоро прилетит… — смотреть на Архата было тяжело. Перед клиентами мне редко было стыдно — в конце концов, почти каждый из них, покупая очередную дрянь, думал, что это он надувает меня. А здесь… — Поможет освободиться. Или сам протопишь лед.
— Как вы это сделали?
— Попросили вельхо.
Точней, поторговались… Удобно, когда у тебя и партнера совпадают цели.
— Но я не почуял…
— Водные Знаки вообще практически не уловимы, — довольно мурлыкнул маг.
Архат глянул на него, вскользь, точно не услышал, и тут же снова посмотрел на нас. Сейчас он не выглядел грозным или крупным, скорей, наоборот…
— Зачем? Макс, зачем? Мы же просто хотим помочь.
— Мы тоже должны кое-кому помочь, — виновато проговорил Славка. — Прости.
— Мы пролетим мимо Ритхи. Чтобы она увидела и забеспокоилась. Прости, Архат. И в следующий раз… смотри, кого приглашаешь в семью.
Близ города Тахко. Янка с компанией.
Раньше этот лес именовался Ратниково урочище — летом там устраивались показательные бои и тренировались солдаты. Но теперь, похоже, ему светило новое имя: чаща Снежной бабы.
Вдохновленные Янкиным примером (и энтузиазмом), ребячья стая во время вылазки за город схватилась за снег — и вскоре проходящие и проезжающие дружно шарахались от всевозможных снежных баб, щедро украсивших обочины дороги. Разных размеров и форм, кривобокие и прямые, крупные и мелкие, в головных уборах из корзин, дырявых ведер и битых горшков, бабы мрачно таращили на несчастных путников угольные глаза и ехидно хихикали, растянув в ухмылках нарисованные губы. Особо впечатляли бедолаг-путешественников руки чудовищ — сотворенные из веток, они злобно тянулись, казалось, вот-вот готовые схватить неосторожного одиночку (а то и группу).
Особо впечатлительные после десятой снежной бабы ехали с зажмуренными глазами. Увы, точность движения от этого заметно страдала, и несчастные нередко попадали при этом в сугроб, канаву или натыкались друг на друга. Что только добавляло лесу мрачной славы…
— Папа сказал, что еще одна разоренная телега — и он вышлет солдат развалить тут все на… короче, все.
— Нет!
— Чего-о?
— Да кто их трогал, телеги? — на разные голоса загомонила ребячья компания. Штуша, которые уже начал лепить свою снежную бабу (маааааленькую такую, симпатишную), возмущенно свистнул.
— Тихо-тихо, народ! Отец не приказывает их громить. Он просто хочет, чтоб они были того… повеселее. А то некоторые тут уже драконов начинают видеть.
— Э-э… вон тех?
Ошеломленное молчание, накрывшее обочину дороги, продлилось примерно секунд сорок. Как раз столько времени хватило ребячьей стайке, чтобы разглядеть внезапно материализовавшийся в лесочке кошмар из страшноватых легенд. Два дракона. Мощные лапы, неподвижные крылья, рогатые головы на изогнутых шеях.
Серебряная чешуя, припорошенная снежком.
И ком тряпья на лапе переднего дракона… странный… вытянутый и в… ой, нет…
КОМ ТРЯПЬЯ БЫЛ В САПОГАХ.
О боги… дракон уже кем-то пообедал?
— Мертвые? — прошелестел чей-то голосок едва слышным шепотом… — Они мертвые?
В голоске звучала явная надежда.
— Ти…
Закончить мальчишка не успел — сорок секунд истекли. А в сорок первую случилось одновременно несколько вещей: воздух у одной драконьей головы на миг помутнел, из пасти вырвалось облачко пара, и в серебре чешуи вдруг прорезалось горячее, черное — дракон открыл глаза.
Наверное, в этот момент они все были похожи на снежные бабы — замершие кто как придется, и не в состоянии двинуться с места. Может, они бы так и не двинулись, пока дракон мутно смотрел на них, явно выбирая добычу…
Но тут воздух прорезал пронзительный писк, с плеча Яны сорвалось темное, верещащее, маленькое, и метнулось в сторону драконов.
Тишина лопнула.
— Штуша! — тут же завопила Янка.
— Бежим! — отмер наконец старший. — Бежи-им!
И ребятня рванула с места, обгоняя собственный визг.
— Драконы!!!
— Спасите!
— Хватай Янку!
— Штуша!
— Тащи ее, тащи…
Снег под ногами то стелился, то коварно проваливался, деревья и снеговики метались перед глазами, выворачиваясь в самый неожиданный момент, старший вопил и пинался, подгоняя малышей в правильном направлении. Лес голосил на разные лады, на руках отчаянно брыкалась девчонка, вопя что-то о своей зверюге, а двадцатая снежная баба злорадно таращилась своими кривыми глазами, пятый бог ее расплавь!
Двадцать вторая оказывается на пути в самый неподходящий момент и щедро делится своим снегом с теми, кто на нее налетел, двадцать пятая на этом не останавливается и добавляет к снегу собственный головной убор из дырявой корзины с одной ручкой, а тридцатая (боги, ну зачем их налепили в таком количестве), злобно ухмыляясь, ветками стаскивает с пробегающего мальчишки шарф и царапает шею. А дыхания уже не хва… не хватает! Даже выругаться.
Но тут сзади слышится недовольный рык (кажется, до дракона дошло, что добавка к обеду сбежала в полном составе), и силы тут же откуда-то берутся. Как по волшебству…
Близ города Тахко. Славка
До города добирались не по прямой. Скорее, зигзагами.
Макс предложил. А я против не был. После Эркки максова паранойя уже не казалась такой уж… паранойей. Наверное, жить, всегда рассчитывая на наихудший сценарий развития событий, имеет смысл — при определенных условиях.
Наши с Максом миры — точнее, слои мира — были все-таки очень разными. Пусть мы родились в одном и том же городе, но у меня было то, на что ему рассчитывать не приходилось. Безопасность. Ощущение собственной необходимости для кого-то. Даже тогда, в больнице, когда я думал, что виноват в папиной смерти, когда только лекарства не давали срываться в истерику, даже когда я узнал, что сидеть мне в инвалидном кресле до смерти… ну что ж. У меня была мама, и я точно знал, что нужен ей в любом виде. Были девчонки из класса, которые таскали букеты и показывали их через окно палаты, потому что «нельзя нарушать стерильность». Были папины друзья, предложившие мне работу прямо там, в реанимации. Мол, какая разница, что там с ногами — голова-то есть? А я мужик, значит, должен зарабатывать. И «пофиг, сколько там лет, раньше в такие годы уже женились!» Учителя были, соседи… «Охотники» мои приходили, на новенький ноут сложились. Старший наш, Яр, сначала наорал на меня за дурь, потом при мне взломал пару баз — с папиной историей болезни, с записями о вскрытии. Чтобы «кончал загоняться! Никто не виноват, понятно?! Карма, старик». И надо было стискивать зубы и как-то разговаривать: соглашаться, говорить спасибо, обещать, что все нормально будет. И постепенно все и правда стало… нормально. Стерпелось… «Когда тебе плохо, найди того, кому еще хуже, и помоги» — это очень правильно сказано. Когда ты нужен, ты забываешь про осточертевшую боль и про эти процедуры, к которым невозможно привыкнуть.
Просто — если нужен.
А Максу не повезло. Был у нас с «охотниками» похожий паренек, попался во время охоты на очередного «дядюшку». Тринадцать лет, а весь — сплошные колючки и глаза, как у тигренка в клетке. Совсем не верил, никому, абсолютно, год приручали. А ведь у него и семья была, и вроде бы даже благополучная на первый взгляд. Только у них на первом месте всегда были карьера и успех в жизни, и в результате с «дядюшкой» ему пришлось справляться один на один. Он и привык рассчитывать только на себя…
Макс на него здорово похож. Когда не молчит, то огрызается, когда не огрызается, то шипит, и чуть что — сразу ощетинивается. Первый раз по-человечески заговорил, когда мы валялись в том подвале и он думал, что умирает.
А одежду тогда на всех купил… Оттаивает?
И последние дни мы нормально разговаривали. До позавчерашнего дня, когда мы сбежали, заманив Архата в ловушку.
Весь путь потом Макс отмалчивался. После выбора пути — видел бы кто-нибудь, как два дракона, споря до хрипоты, чертят крыльями на снегу предполагаемое местонахождение города — он как-то притих и только время от времени головой встряхивал, будто мысли какие-то отгонял. После третьего «отгоняния» наш вельхо попросился на спину ко мне — во избежание, как он сказал.
Интересно, во избежание чего. Нести на спине автора ловушки не хотелось. Брать его с собой тоже не хотелось, но пришлось — так договорились. Макс, узнав про договор, скривился и бросил: «И нести тяжело, и бросить жалко». Вообще-то, откровенно говоря, так оно и есть. Оставить мага драконам — нельзя, обещали, отпустить к людям — он слишком много слышал и услышал. Придется пока носить его с собой, отпустим потом, когда уже что-то наладится.
Много ли он выиграл, не знаю — мне ведь тоже было порядком не по себе. И раньше случалось ощущать себя сволочью, но на этот раз… Архат не виноват, что нам надо к Яне и Ирине Архиповне. Не виноват, что хотел позаботиться о своих. А мы с ним поступили по-скотски. Маг обещал, что ловушка не калечит — просто замыкает энергетические контуры, и это ощущается как боль, иногда довольно сильная, но безвредная — потом, когда ловушку снимут. Но все равно — боль. А за что? За то, что он нас накормил и полечить пробовал.
Как ни крути, а подлость. И не первая… и придумал ее ты.
Если переживем визит в город и отыщем своих… если устроим их как надо, если… прежде чем попробовать вернуться домой, надо будет слетать в те горы, о которых рассказывала Ритха. Извиниться.
Кстати, я обогатился еще одним крайне интересным опытом. Вчера мы с Максом занялись грабежом.
Когда мы улетали от Архата с Ритхой, ни мне, ни Максу не пришло в голову вдобавок к драконоловле еще и обворовать брата с сестрой, я имею в виду, взять немного концентратов на дорогу. Не то чтобы я об этом жалел… ну, по крайней мере, в тот момент. А вот вчера, когда уже крылом было не шевельнуть… У драконов большая масса и энергии такому телу, естественно, требуется много. Меньше, чем если бы на нашем месте был динозавр наших размеров, но все-таки нужно.
Макс снова наладился в ближайшую деревню, но одного я его не пустил, а на двоих одежды не было, да и брать с собой мага… я вообще-то не разделяю паранойю, но после Эркки с доверием есть определенные сложности.
Так что мы с Максом просто сидели и обменивались любезностями, когда…
— Один не пойдешь!
— Правильно, пойдем оба, полуголые! Совсем рехнулся?
— Вообще-то трое… голых… почти… — уточнил маг. Видимо, уже представлял, как мы будем делить его одежду на троих.
— Заткнись! — рявкнули мы на два голоса.
— Сам не пойдешь! Если на то пошло, то сейчас моя очередь рисковать!
— Ты — в деревню? Врать сначала научись!
— И научусь!
Макс прищурился:
— А ходить в человечьем облике — тоже научишься? Ты уверен, что в человечьем сможешь?
Я скрипнул зубами. Да что ж у него за манера такая вечно по больному бить? Пока самого не стукнули…
— Я попробую.
— Ну зачем?!
— Не хочу быть захребетником!
— Тьфу ты. Придурок…
— Да хоть…
— Телега! — снова влез маг.
— Зат… — начали мы… и замолчали. Два хищных взгляда сошлись на вырулившей из-за поворота телеге, на которой с обалдевшим видом сидели двое закутанных в шубы мужчин лет сорока. Позади первой тихо катила еще одна телега. На ней возницы не было, и ездовой бычок то и дело непонимающе оглядывался назад — а потом снова плелась вслед за первой…
Телеги приблизились на расстояние крыла… И тут же нас буквально окатило волной замечательного, сумасшедше-прекрасного, самого прекрасного на свете запаха, от которого закружилась голова, а пасть щедро выделила слюну — авансом.
В телеге везли еду. Судя по запаху — копченую рыбу.
Рыбу! Живот примерился, буркнул на пробу короткой трелью и после короткой паузы перешел на массированное урчание — по-видимому, у него на эту копченость планы уже созрели. На всю. Сразу.
Хозяева рыбы нас заметили не сразу. Причина такого пренебрежения к перегородившим дорогу двум драконам и одному магу была понятна с первого взгляда — один возчик протягивал другому бледно-коричневую тыкву. В таких, специально выращенных с узкими верхушками-горлышками тут держат алкоголь.
Рты мужиков стали приоткрываться для вопля, краем глаза я заметил, что Макс тоже шевельнул челюстью, собираясь что-то сказать, но маг нас опередил.
— Отдайте груз и останетесь живы! — скомандовал он. — А иначе мои драконы пообедают вами!
Я ошалел. Макс, судя по отвалившейся таки челюсти и вставшему гребню — тоже.
— Во дает… — пробормотал он.
До возниц сообщение дошло не сразу.
— Чего? — после паузы спросил один.
Второй сказал: «Ик» и полез в бутылку — то есть посмотрел внутрь тыквы, как бы спрашивая, не оттуда ли взялось неожиданное препятствие. Видимо, в говорящих драконов оказалось поверить труднее, чем в грабеж. Но тут Макс закашлялся (тоже слюной захлебнулся, что ли?) и этот кашель, который, кажется, показался им рыком, дивно прояснил способность соображать и скорость реакции. С телеги мужики скатились горохом.
— Забирай!
— Все бери! И рыбу, и остальное!
— А… а… а мы пойдем, ага?
— Нет! — вельхо, уже вцепившийся в борт телеги, рывком поднял голову, — А ну раздевайтесь!
— Э-э… в каком смысле? — на редкость дружно поинтересовались жертвы ограбления.
— Во всех!
Макс поперхнулся. Я непонимающе уставился на спятившего вельхо.
— Зачем?
— А чтобы меня больше не грабили! — выдал тот. — Город скоро, помните?
— Мысль… — фыркнул Макс. — А ты ничего… подаешь надежды.
Мужики это мыслью явно не считали. Они шумно сглотнули.
— Да нешно вам рыбы мало? — довольно хрипло выдавил один. — Вона гляньте какая… крупная, солененькая… а духовитая какая!
Так, Славка. Докатился. Тебя уже не только за грабителя — тебя за людоеда принимают. Я инстинктивно глянул на Макса, но помощи от того сейчас не было никакой — он сунулся мордой под крыло и судя по хриплым кашляющим звукам, не то ржал сейчас, не то рыдал. Думаю, все-таки первое. Нашел время! А животу, видимо, надоело ждать, когда его покормят. Или он воспринял нахваливающего рыбу мужчину как конкурента? Так или иначе, он выдал такую трель, что бедные жертвы бухнулись где стояли.
— Не надо!!!
— Мы это… тощие! И жесткие. И костлявые. И неаппетитные. И… и…
— И вы не одежда, — подсказал Макс, на миг высовываясь из-под крыла. — А нам нужна одежда.
— А?
Новость о том, что драконам нужны их штаны и шубы, возницы восприняли уже без особого удивления. Действительно, какие мелочи после говорящих драконов и предполагаемого съедения. Один и правда принялся раздеваться, причем попытался снять штаны, не вылезая из тулупа и сапог, второй робко поинтересовался, почему бы нуждающимся в одежде драконам не глянуть во вторую телегу?
— А что на второй телеге? — придвинулся Макс.
— Дык бабы наши шьют зимой… для городской лавки… одежку-то… Только господин… а куды ж вы ее оденете?
— И мы не зеленые! — осенило в этот момент второго мужика дополнительным аргументом. — Вот! Чего?
Макс снова сунул голову под крыло. Не знаю, что его так развеселило, но легенда о злых драконах готовилась дать трещину. «Не зеленый мужик» озадаченный реакцией на свое заявление, топтался на месте, поглядывая то на меня, то на подозрительно кривившегося вельхо… мда… Вельхо тем временем щелкнул чем-то, и груда рыбы высыпалась в снег. Еще чуть-чуть, еще немножечко…
— Мужики, а выпить у вас еще есть?
— Э?
— Пара тыквочек… — под моим взглядом жертвы приуныли… — Ну, пяток.
— А ну живо по тыкве за наше здоровье!
— Э? Эге ж!
Этот приказ они восприняли с гораздо большим воодушевлением. Выудив по тыкве из складок тулупов, несчастные жертвы ограбления единодушно выглотали содержимое, крякнули и пожелали «здоровья всем присутствующим». Макс сдавленно (из-под крыла) поинтересовался, входят ли драконы в число присутствующих, получил утвердительный ответ и снова закатился в припадке нервного смеха. Это уже прямо истерика какая-то. Мужики тем временем целеустремленно вскрыли по второй, жалуясь, что после такого с одной не заберет… Лошади философски смотрели на быстро пьянеющих хозяев и, кажется, готовились заменить собой пресловутый автопилот.
Я покопался крылом в связках, заполняющих вторую телегу. И правда одежда. Больше женская, но и мужские штаны есть. И рубашки вон… я выкинул пару кип подходящих вещичек.
— Слышь, ты дай им чего-то… — простонал Макс. — Ну чего там положено… ну не жмись, отдам…
К чему он это сказал, я не понял, зато понял вельхо — и, покопавшись за пазухой, сунул сельчанам по монете. Те, икнув от неожиданности, тут же предложили выпить за здоровье щедрого мага и добрых драконов.
Ограбление быстро превращалось в фарс.
— Идите уже, — сквозь зубы процедил наш «главарь», пробиваясь через поток благодарностей. — Драконам обедать пора.
— Доброго аппетиту, — пятясь задом и сжимая в руках снятую шапку, пожелал один мужик.
— До свиданьица! — поддержал второй.
Это Макса добило.
Дракон рядом… нет, он не зарычал, он хрюкнул, явно пытаясь сдержать хохот, и ткнулся мордой в прикрывающий груз тент. Его трясло, крылья ходили ходуном, и хвост судорожно дергался
— Макс, ты что?
— Доб… доброго аппетита! — буквально провыл Макс, орошая тент выступившими от хохота слезами. — Слышь, грабитель, тебе груз отдали, пожелали здоровья и аппетит нагуливать! Ой, не могууууу….
К городу мы подлетели ночью. Крылья отваливались, тела бурно протестовали, так что в ворота решили стучаться утром. Когда отдохнем. Так что мы сели (скорей обвалились) куда-то в лес неподалеку от дороги и отрубились.
Пробуждение вышло своеобразным. Вопли, брыкающийся на моей лапе маг (нашел где спать!) и верещащее непонятно что у самых глаз.
Огромным усилием я сосредоточился на крохотном темном пятнышке, вьющемся у морды. Спросонья глаза никак не желали фокусироваться.
— Штуша… — вдруг тихо и очень мягко проговорил Макс. — Штуша… маленький… нашел нас? Хозяйку покажешь?
Небо слегка посерело. Самый сонный предутренний час. Лотта растолкала клюющую носом Варю, отряхнула ее от пыли, отхлопала ладонью свою одежду, вывела художницу на перекресток, прокралась во двор, где стоял мотоцикл. Ему везло – его никто не заметил и не тронул. Выкатила его к перекрестку, села, усадила Варю, убедилась, что та крепко держится и стартовала ракетой. Варя только взвизгнула.
Вихрем промчавшись по пустым еще улицам, Лотта подкатила к круглосуточному рынку. У щебечущих вьетнамцев купила теплую куртку, брючки, сапоги, свитер, белье, Варя только успевала ошарашено хлопать глазами. Сунула ей в руки пачку влажных салфеток и затолкала в щель между гаражами:
— Переодевайся.
Варя стала неловко стягивать с себя обноски.
— Быстрее, я сильно тороплюсь, — эггрегор начинал угрожающе расплываться, а еще надо было отвезти художницу на вокзал.
Торопливость Лотты передалась Варе, та быстро-быстро переоделась, Лотта подхватывала снимаемые шмотки и запихивала в пакет.
Когда Варя уже усаживалась на Дэвида, Лотту осенило:
— Стой! Паспорт твой где?
— В кармане. В старом… — художница ощутимо побледнела. Оттертая салфетками, в неярком свете зарождающегося утра она имела вид девочки-эльфа, бесплотного эфемерного существа.
Пришлось возвращаться, вытаскивать пакет из урны и потрошить, добывая документ.
Вот и Казанский вокзал.
Быстро куплен билет на Тюменский поезд, но до него еще три часа.
— Все, теперь ты сама. Мне надо быть в другом месте. Справишься?
— Справлюсь. Спасибо. Я все верну, как тебя найти?
— Проехали. Только нарисуй свой глобус, обязательно. На вот еще на дорогу – в руки Варе легли несколько купюр, и Лотта, не оглядываясь, поспешила на улицу.
И погнала обратно.
Почти на самой границе устойчивости мимо дома Ирины проходила ветка железной дороги, по которой ходили электрички. Лотта заправила в садящийся телефон новую сим-карту, присела возле полотна рядом с бетонным столбиком, чтобы не затянуло под состав, дождалась, пока покажется зеленая змея и набрала Иринин номер.
— Да, да! Слушаю! – не человек, а сгусток нервов. Эггрегор медленно стал сползаться обратно.
Лотта ничего не говорила, только тяжело, шумно дышала в трубку. Электричка приближалась, нарастал стук колес.
— Это кто? Ответьте! Это ты, Глеб? Глеееб!! – перекрывая звук приближающегося состава, закричала Ирина.
В момент, когда тупоносая туша электрички с грохотом налетела, поднимая вокруг себя весь придорожный мусор, Лотта сильно хлопнула по микрофону ладонью и выключила телефон. Сразу выдрала и выкинула сим-карту. Сердце колотилось, руки тряслись, как будто она сама только что услышала в трубке непонятно что, но что-то непоправимое.
«Вдох-выдох, вдоох-выыдох. Тише, как говорил один очень умный зверь, спокойствие, только спокойствие. Или не зверь. Я не Ирина, от моих нервов эггрегор не зависит. Точно, не зверь, Карлсон. То бишь сын Карла. Интересно, это у него врожденная мутация, механизм или биоимплант? Какую я чушь несу?» — выплеск адреналина прошел, навалилась усталость, организм потребовал немедленно положить его куда-нибудь в теплое место и оставить там часиков на двадцать. Пришлось подопнуть его смесью из бутылки, отвезти к метро и накормить сырной лепешкой.
Отогревая пальцы о горячий пластиковый стаканчик с чаем, Лотта смотрела на экран следящего устройства. Ирина вышла из дома и направилась прямо к Лотте.
«Она же садится на этой станции!» — дернулась было Лотта уехать, но не стала суетиться и привлекать лишнее внимание, просто отвернулась к серому бетонному забору, закурила. Естественно, если Ирина и увидела неприметную фигуру, то не обратила на нее внимания. Лотта хорошо представляла, в каком внутреннем раздрае находится сейчас ее подопечная.
Снова улицы вокруг бюро «Артемида», снова неторопливое кружение. Лотта прошлась пешком, прокатилась на мотоцикле, смоталась на заправку, залила полный бак… Пока следящее устройство в кармане не пискнуло, оповещая, что объект вышел из зафиксированной точки пространства.
«Куда это она? Метро. А дальше? В тоннеле сигнал же не проходит. Ага, на север!» — тронула Дэвида с места Лотта.
Ирина вышла на поверхность в Сокольниках, углубилась в парк. Лотта за ней не последовала, припарковалась возле какого-то полуразваленного строения, то ли подсобного помещения, то ли старого видеотеатра.
Ирина бродила по дорожкам парка долго, Лотта ждала ее, как хищный зверь терпеливо ждет жертву в засаде, расстояние позволяло не сдвигаться с места. Погрелась на весеннем солнышке, понаблюдала, как снуют мелкие бескрылые насекомые на коре дерева, достала из-под сиденья защиту, застегнула ее ремнями на себе, прикрыла все это дело косухой, посетовала, что нижняя куртка длиннее и высовывается, отстегнула замотанный в ветошь шлем с багажника, протерла его… В общем, занимала себя как могла. Мимо ходили немногочисленные прохожие, не обращая на нее особого внимания Ну тусит себе мотоциклист возле своего агрегата, и тусит себе. Мало ли чудаков на свете.
Небо заволокло тучами, начал накрапывать мелкий дождик. Ирина покинула парк и начала быстро удаляться. Слишком быстро. Лотта надвинула на голову шлем и кинулась вслед за ней в объезд парка. И попала в пробку.
Плотный поток двигался из центра по проспекту Мира.. В массе машин преобладали раздолбанные «Жигули» и «Москвичи», старенькие иномарки, изредка встречались автомобили новые, попавшие сюда случайно. Все это стадо короткими перебежками двигалось в сторону МКАДа, газовало, заливая асфальт чадными выхлопами, ревело клаксонами и заполняло все щели, не давая втиснуть даже мотоцикл. Выезд на тротуар был закрыт отбойником. Вот небольшой просвет, часть секции отбойника отломана. Лотта вырулила туда, подпрыгнув на бордюре и чесанув бедром о ствол растущего клена, пропетляла по дворам на улицу пересечения. Выезд был закрыт стеклянной витриной маленького магазинчика с дамским бельем, по бокам от витрины протягивались железные поручни, оставляя узкий проход. Конечно, можно было спешиться, провести мотоцикл в тесном пространстве, но Лотта, сжав зубы, бросила Дэвида в стекло. Стекло лопнуло водопадом осколков; раскидав стойки с вещами и разворотив заднюю стенку из гипсокартона, Лотта вырвалась на простор, рассеивая предметы дамского туалета. Ей было не до сожалений о разрушенном магазине. Все равно меньше, чем через полсуток эта реальность исчезнет, и все вместе с ней. Она не боялась милиции – неповоротливую махину так просто не сдвинуть. Помешать ей мог бы только патруль ДПС, но документы в порядке, а что скорость превышена, так покажите байкера, который ездит 60 километров в час. Пара купюр послужит отличным антирадаром. Если остановят. Если успеют остановить.
Левой рукой на ходу Лотта достала следящее устройство, экран сообщил, что Ирина находится в полутора километрах. Нормально, теперь пристроиться в хвост и следовать. Только бы не свернула, а то ищи ее потом. В какой машине – неизвестно, да и не важно пока что. Вряд ли в сверхскоростной, а остальное – пустяки.
«Куда же она едет по Ярославке? Не знаю куда, но дальше Сергиева Посада я ее не пущу. Хотя нет, надо бы, чтоб свернула, будет меньше машин – будет легче вычислить».
В ровном плотном потоке машин они двигались на северо-восток. Сразу за МКАДом поток начал редеть, рассасываясь по дачам и полянам.
«Суббота же, вот все и покатили. Ддачники!» — фыркнула Лотта себе под нос. На пару минут притормозила, открыла в смартфоне карту. Просмотрела, но выбор Ириной места назначения так и не поняла. Просто продолжала следовать за ней – на ровной дороге в потоке аварию устраивать как-то несподручно. Проехали развилку на Сергиев Посад, забрав вправо. «Что там у нас впереди? Переславль-Залесский? И что мы там забыли?» — Лотта слегка злилась на себя, неспособную предсказать, куда едет преследуемая. Дождь начал потихоньку усиливаться, капли поползли по шлему за воротник. Следящее устройство пришлось спрятать, настроив его на предполагаемый маршрут, чтобы при отклонении с маршрута дало сигнал. Не успела застегнуть косуху, как раздался писк – точка на экране ушла вправо. Снова карта. «Что там у нас? Птицевод, от него развилка. Влево вряд ли, это снова на федералку, вправо. Лоза, Зеленая Роща, Здравница… Зеленая Роща, там горнолыжка, не сейчас, не то состояние, Здравница! Пансионат, природа. Прекрасный поворот, вот тут я ее и поверну. Лишь бы поняла правильно и пешком в эту Здравницу не пошла. Она может».
Прибавила газу и пошла на обгон всех машин, свернувших в ту же сторону, попутно рассматривая их пассажиров. В белой «Ауди» мелькнул знакомый профиль. Порадовалась, что именно «Ауди», при всей хрупкости корпуса, который при любых столкновениях сминался в гармошку, салон с пассажирами оставался в целости.
Обогнала, доехала до поворота. Он, почти восьмидесятиградусный, совершенно скрывал проезжую часть за деревьями. Развернулась. Проверила, плотно ли затянута защита и хорошо ли лежит на затылке ее верхняя часть. Пригнулась к рулю, пряча треккер от дождя под собой. Красная точка на экране приближалась. Три километра. Два километра. Организм, неожиданно принявший наклонное положение корпуса за сигнал себе любимому, обрадовался и оповестил о том, что с ним плохо обходятся резкой слабостью, головокружением и темнотой в глазах. Шарить по карманам в поисках тоника было уже некогда – меньше чем через минуту машина с Ириной войдет в поворот. Под шлемом Лотта цапнула себя за нижнюю губу. Организм, не ожидающий подлости, взвыл и ответил таким выплеском адреналина, что зазвенело в ушах. Впереди уже слышался шум мотора приближающегося автомобиля.
Лотта спрятала свой девайс, еще пригодится, стронулась с места, мысленно обращаясь к мотоциклу: «Ну, милый, давай, не подведи». Пять секунд – и скорость уже под сотку. Вывернула из поворота как раз перед носом нужной машины. Доля секунды – и двести с лишним килограмм отечественного железа вломились в капот «Ауди», а три слоя японского углепластика в лобовое стекло. Качественный триплекс не брызнул осколками, тяжело провис. Визг тормозов, машину занесло, Лотта едва не скатилась под колеса, удержалась, уцепившись за дворники. Когда машина остановилась полностью, подобралась, крутнулась на капоте, встала на одно колено. Ударом кулака в кожаной митенке выбила остатки стекла со стороны водителя, ухватила его за ворот, подтащила к себе и прошипела в лицо: «Козел!», в это время пристально наблюдая за лицом Ирины. Страх, почти паника, обреченность. Левую руку прижимает к себе. Травма? Черт с ней, вылечим. То, что надо. «Возвращайся домой, девочка, а я за тобой. Все будет хорошо». Спрыгнула с капота, с усилием, упираясь в мокрый асфальт, подняла мотоцикл: «Ронять его – это плохая идея», развернула мордой в сторону Здравницы и уехала, выдав на прощанье неприличный жест.
Ненависть — обременительное чувство.
Она или клокочет внутри,
требуя выхода,
или выплескивается в самый неподходящий миг;
она учащает дыхание и пульс,
от нее болит левая сторона груди.
Она противоречит инстинкту самосохранения,
не знает притворства,
не понимает игры,
не ценит шуток.
Попытки вылить ее тогда,
когда тебя никто не видит,
не приводят ни к чему:
она от этого разгорается только сильней.
Из записной книжки Моргота. По всей видимости, принадлежит самому Морготу
Мы проснулись от грохота перед дверью и ругани Моргота: он был настолько пьян, что, скатившись с лестницы, не мог встать и перемежал матерную брань с жалобными стонами. Бублик поспешил зажечь свет.
— Моргот, тебе помочь? — спросил он почему-то шепотом.
Похоже, дверь Моргот открыл лбом, потому что она была распахнута настежь, а Моргот валялся на пороге.
— Идите вы все к чертовой матери! Навязались на мою шею… — проворчал он и снова жалобно застонал.
— Ты ушибся? — спросил Бублик тихо.
— Мля, а ты как думаешь?
— Давай я тебе помогу…
— Пошел к черту.
Моргот по-пластунски перелез через порог и начал подниматься. Это ему не удалось, и он сел на полу, покачиваясь из стороны в сторону.
— Ну? Что разлеглись? — угрюмо начал он. — А ну быстро всем встать!
Силя поднялся и потащил за собой одеяло, стараясь в него завернуться, — из открытой двери тянуло холодом.
— А? А остальных это не касается? — рявкнул Моргот, после чего и мы с Первуней вылезли из кроватей — ну что же сделаешь с пьяным Морготом? Не спорить же с ним, в самом деле.
— А Бублик? Куда Бублик свинтил? — Моргот пристально посмотрел на его кровать.
— Я здесь, — Бублик тщетно старался закрыть дверь, но ему мешала нога Моргота.
— Вот и иди сюда, чтоб я тебя видел. Значит, в школу вы не ходите, так?
— Не ходим, — вздохнул Первуня.
— И не собираетесь ходить, я правильно понимаю?
— Моргот, нас из школы сразу в интернат заберут, — сказал Силя. — Ты что, хочешь нас в интернат отдать?
— Я хочу, чтоб ты помолчал. Ты когда в последний раз книжку читал, а?
— Какую книжку? — удивился Силя.
— Обычную книжку. Которую читают.
— А я не умею читать, — Первуня снова вздохнул.
— Так ты еще и читать не умеешь? Бублик! Почему он читать до сих пор не умеет, а?
— Я не знаю…
— Вот чтоб завтра купил ему букварь, понял?
— Моргот, так денег же нету…
— Деньги — это грязные бумажки, тебе ясно?
— Да.
— Что тебе ясно?
— Что деньги — это грязные бумажки, — невозмутимо ответил Бублик. Мы довольно спокойно относились к пьяным выходкам Моргота.
— Молодец. Первуня, ты хотя бы буквы знаешь?
Первуня замотал головой.
— И чего ты тогда тут стоишь? А?
— Моргот, можно мы спать пойдем? — спросил Силя. — Ночь ведь…
— Не ной. Так я не понял, чего ты тут стоишь?
— Так ты же сам сказал… — Первуня распахнул глаза.
— Да? Я сам сказал? А ну-ка марш по кроватям! Быстро! И чтоб ни одного звука! Ни днем, ни ночью покоя нет!
Мы быстренько ретировались, пока Морготу не пришло в голову что-нибудь еще. Силя делал знаки Бублику, чтобы тот скорей погасил свет, но Бублик покачал головой и приложил палец к губам. Моргот снова попытался встать, но тут же опять растянулся на полу и долго лежал не шевелясь, сквозь зубы втягивая в себя воздух.
— Моргот, давай, — Бублик присел рядом с ним на корточки, — за меня хватайся.
— Больше мне делать нечего, — фыркнул тот, приподнимая голову. — А хавка есть какая-нибудь?
Бублик все же довел Моргота до кровати, снял с него кеды и притащил ему кусок хлеба с маслом, но Моргот уснул, так и не сумев его прожевать.
На следующее утро шел дождь, и мы остались дома — играть в настольный хоккей, который где-то раздобыл и починил Салех. Моргот проснулся поздно и, прежде чем встать, слабым голосом позвал:
— Бублик… Бублик, твою мать…
Бублик вскочил, махнул нам рукой, чтоб мы его подождали, и кинулся к двери в каморку.
— Чего? — спросил он, просовывая голову в щелку.
— Во-первых, прекратите орать… — Моргот вздохнул, прежде чем продолжить. — И сбегай за пивом.
— Так денег же нету, Моргот…
— В штанах у меня возьми сотню. И это… пожрать есть что-нибудь?
— Только булка осталась. Принести?
— Не надо. Возьми еще сотню, купи селедки, что ли… И картошки…
— Ты вчера еще сказал букварь Первуне купить, — язвительно вставил Бублик.
— Чего? Какой букварь?
— Ну букварь, чтоб он буквы учил.
— Бублик… — устало вздохнул Моргот. — Иди за пивом, а? Жрать нечего, какой букварь, на…
Когда Моргот в начале восьмого явился в «Оазис», Стася Серпенка уже ждала его за столиком возле стойки. Она была одета точно так же, как накануне, словно не ночевала дома. Ей не хватило ума даже на то, чтобы не смотреть пристально на вход, — каждому становилось ясно: она кого-то с нетерпением ждет. Моргот сделал невинное лицо — в конце концов, она сама сказала, что не успеет к семи. Его еще мучило похмелье, зато брюхо он набил перед выходом под завязку. Меньше всего ему хотелось водки — он не любил пить два дня подряд, но имидж требовал…
В кафе никого, кроме Стаси, не было: народ собирался попозже. Официантки скучали за соседним столом, уставившись в телевизор, висящий над стойкой, а бармен куда-то исчез.
— Я рад, что ты пришла, — Моргот подмигнул ей, усаживаясь напротив. — Взять тебе чего-нибудь?
Она улыбнулась смущенно:
— Можно. Я бы выпила сок.
Моргот щелкнул пальцами, когда увидел, что одна из официанток недовольно и нервно оглядывается в ожидании заказа, — та тут же поднялась, с грохотом отодвигая стул, и неторопливо направилась в их сторону.
— Девушке мартини с соком, без водки, — сказал ей Моргот, — и… пирожное какое-нибудь…
— У нас нет пирожных, — официантка зевнула.
— Не надо, не надо… Здесь все так дорого, — тихонько запротестовала Стася.
Моргот сдал в ломбард золотое кольцо, припрятанное в чемодане на черный день, и чувствовал себя зажиточным человеком.
— А что есть из сладкого? — спросил он у официантки.
— Мороженое и фруктовый десерт, — ответила та.
Моргот прикинул: кролики должны любить фрукты.
— Тогда фруктовый десерт. Мне — триста водки, бутылку воды, только не минеральной, обычной воды… Без газа.
Официантка скрылась за стойкой, Стася с напряженным и оттого еще более несимпатичным лицом выжидающе смотрела на Моргота; он не торопясь закурил и повторил:
— Я рад, что ты пришла.
— Вы… Ты… так просили меня об этом. Как же я могла отказать?
— Я вчера был пьян, поэтому не хотел задерживаться. А мне очень хотелось с тобой поговорить.
— Я даже не знаю, о чем со мной можно поговорить… Я вчера оказалась тут случайно, я вообще не хотела сюда идти. Это все Виталис, ему же невозможно отказать! Заехал к отцу в управление на ночь глядя и потащил меня сюда… Шеф не хотел меня отпускать, но Виталис и слушать его не стал. Я вчера прокляла тот день, когда сказала ему о том, что рисую.
— А ты рисуешь? — Моргот поднял брови.
— Я закончила художественное училище, — вздохнула она, приподняв и опустив покатые плечики, — но ведь сейчас работу не найти… И раньше-то было тяжело, а сейчас художники совсем никому не нужны. Мой отец был другом семьи Кошевых, и дядя Лео взял меня к себе.
— Как-как ты его назвала? — Моргот прыснул. — Дядя Лео? Это превосходно!
Она засмеялась вместе с ним — натянуто и скованно. Ее нужно было напоить, чтобы она перестала смущаться, и Моргот шепнул официантке, что в мартини пора добавлять водку. После четвертого бокала Стася смеялась непринужденно и болтала без умолку. Впрочем, болтала она очень мило — Моргота нисколько не раздражало.
— Послушай, так ты будешь говорить со мной или нет? — спросила она, когда в кафе потянулся народ.
— А я что делаю? — Моргот поднял брови.
— Ну, я думала — у тебя ко мне какое-то дело, — она улыбнулась, и на лице ее появилось что-то таинственное.
Моргот, конечно, всем своим видом старался убедить ее в том, что она ему всего лишь понравилась, но говорить об этом вслух не входило в его планы. Он неопределенно повел бровями и тоже напустил на себя таинственность. Как будто бы предлагал ей угадать, какое дело привело его сюда.
— Это, конечно, смешно… — она игриво прикусила нижнюю губу, — но вчера мне показалось, что ты… Ты не бойся, я никому об этом не скажу… Мне показалось, что ты из Сопротивления…
Моргот и в этом не стал ее разубеждать.
— А что, тебе так хотелось встретиться с кем-нибудь из Сопротивления?
Он представил ее с калашниковым наперевес и едва не рассмеялся.
— Я не знаю… Мне кажется, в Сопротивлении очень много по-настоящему честных людей. Чистых… Которые не думают о том, как разбогатеть. Разве это не благородно —рисковать жизнью за свои убеждения?
— Наверное, — Моргот пожал плечами.
— Мне кажется… они, конечно, заблуждаются… и, конечно, приносят много вреда людям, но они, по крайней мере, думают не о себе.
— Ты не разделяешь их убеждений?
— Я не знаю. Я ничего не понимаю. С одной стороны, режим Лунича был чудовищным. Если вспомнить, сколько людей он отправил за решетку, сколько расстрелял…
— Ты присутствовала при расстрелах?
— Нет, конечно, но цифры, которые обнародовали… Это ужасно, я и представить себе не могла, что творилось здесь на самом деле! Я хотела убить его собственными руками, когда нам все о нем рассказали!
— Во здорово, — хмыкнул Моргот.
— Тебе смешно?
— Нисколько. Я не собираюсь никого убеждать в том, что Лунич — ангел во плоти. Но к официальным цифрам советую относиться с осторожностью. Кто стоит у руля, тот их и диктует. Если им верить, во время бомбежек погибло девятьсот человек…
— А ты думаешь, больше? — глаза ее испуганно распахнулись.
— Я не считал.
— Все, что происходит, — это что-то невероятное, что-то, чего я не хочу понимать. Я уже никому не верю. С одной стороны, что мешало Луничу остановить бомбежки? А с другой — неужели у миротворческих сил не нашлось другого способа добиться его отставки?
— Послушай, — Моргот усмехнулся, — все это — ерунда. Миротворческим силам надо было посадить в президентское кресло Плещука, и они его туда посадили. Вот и все. Ты думаешь, их сильно заботили жертвы? Нисколько! И тратить на это лишнее время и деньги они не собирались.
— Ты рассуждаешь так, как будто они не желали нашей стране добра и не добивались справедливости…
— Чего? Какой справедливости? Какого добра? Они вложили в правительство Плещука деньги, теперь отбивают их и хотят отбить как можно больше и быстрей. Им нужны были открытые границы для ввоза и вывоза капитала и свободное предпринимательство — чем свободней, тем лучше. Им нужна безработица, чтобы снизить цену на рабочую силу, им нужно давать нам в долг валюту, чтобы получать проценты — это тоже вложение капитала. Им нужна приватизация, чтобы на законных основаниях скупать здесь все, что может приносить прибыль. В особенности — землю и недра.
— То, что ты говоришь, — это так цинично… — Стася снова прикусила губу, только теперь от горечи. — Я думаю, если бы чиновники не рвали страну на куски, у нас все пошло бы по-другому. Ведь живут же люди в развитых странах по-человечески!
— Они живут по-человечески, потому что на них работают три континента. Теперь и мы на них работаем тоже.
— Да нет же! Мы просто не умеем работать. Мы отстали от мира, от прогресса, у нас нет своих технологий, поэтому, конечно, мы и плетемся в хвосте… Если все начнут работать так, как работают люди на Западе, и у нас все получится!
— Чтоб мы начали работать, как работают люди на Западе, нас сначала надо убедить в том, что другого выхода нет: или пахать на дядю до седьмого пота, или подыхать с голоду. Многие уже поверили, но что-то я не вижу от этого никакого толку: работая на дядю, никто еще не разбогател, разве что пока от голода не умер.
— Браво, Громин! — вдруг раздалось от входа: Кошев поднялся со стула и три раза хлопнул в ладоши. Моргот не заметил его прихода и не ожидал, что тот может войти тихо, без обычной помпы. — Ты, я смотрю, изрядно покраснел за последние годы. Может, повторишь все это в саду, на широкую, так сказать, публику? Там найдется много людей, готовых с тобой поспорить. И даже постоять за свои убеждения с оружием в руках. Тут красных не любят особенно, Громин.
— У меня нет убеждений, Кошев, — Моргот едва повернул голову в его сторону, — я в своих рассуждениях использую здравый смысл, не более.
— Твой здравый смысл словно сошел со страниц пропагандистских газет Лунича, —Кошев подошел и уселся за их столик.
— Возможно, Луничу здравый смысл отказывал не всегда.
— Запомни, Громин: Лунич — полусумасшедший фанатик, поставивший страну на грань разорения. Диктатор, угрожавший миру ядерным оружием и обвиняемый в геноциде собственного народа. Сейчас это знает каждый ребенок, а ты до сих пор этого не понял? — Кошев рассмеялся.
— Отчего же? — Моргот осклабился. — Я это очень хорошо понимаю. Бомбы и танки — убедительный аргумент в споре, они не оставляют оппонентам выбора, кроме как согласиться с точкой зрения противной стороны.
— Вот об этом я и говорю, — Кошев поднял указательный палец. — А ты рассуждаешь так, как будто до сих пор с ней не согласился. Не угостишь меня сигареткой?
— Я пользуюсь своим конституционным правом на свободу слова, — ответил Моргот, машинально протягивая Кошеву пачку.
— Громин, я же не собираюсь сдавать тебя властям! Я всего лишь предлагаю повторить сказанное во всеуслышание.
— Сдавать меня властям ты уже пробовал, у тебя это неплохо получается, — Моргот хмыкнул. — Не могу взять в толк, почему в общении со мной тебе непременно требуются заступники? Тебе что, не хватает аргументов?
— Я не люблю красных, Громин. От идейных борцов за дело коммунизма у меня оскомина осталась на всю жизнь, — он сунул сигарету в рот. — Может, у тебя и прикурить есть?
— А ты не иначе как идейный борец за дело капитализма? — Моргот протянул ему зажигалку, которой в некотором роде гордился.
— Нет, конечно. Я не борец, к тому же — безыдейный. Но мне не нравится, когда милым барышням пудрят мозги красной пропагандой, заставляя их думать о том, о чем барышням думать не положено. Это ты — эдакий здравомыслящий созерцатель сущего, а Стасенька… — Кошев обнял девушку за плечо и притянул к себе. — Стасенька —существо трепетное, ранимое, которое не может созерцать несправедливости мира и не страдать при этом.
— Это очень трогательно, Кошев. Я уже проникся жалостью и оценил собственную неотесанность. А теперь — свали отсюда. Кто девушку ужинает, тот ее и танцует.
— Стасенька, может быть, ты хочешь, чтоб тебя поужинал я? — Кошев со смехом нагнулся и чмокнул ее в щеку. — Честное слово, я не ограничусь фруктовым десертом!
— Виталис… — она сложила губы бантиком. — Ты все время ставишь меня в неловкое положение. И вчера, и сегодня. Я вовсе не хочу есть!
— Бедняжка такая скромная, — Кошев подмигнул Морготу и наконец прикурил, —никогда ничего не попросит для себя.
— И я сама могу решить, о чем мне положено думать, а о чем — нет… — добавила Стася, смешавшись.
— Она мне как младшая сестренка, — Кошев снова чмокнул ее, не сводя глаз с Моргота, и сунул зажигалку Моргота в карман, — ее отец, царство ему небесное, был моим крестным. Моя маман относилась к нему словно к родному брату. Знаешь эти взрослые дни рождения — когда детей всех возрастов запирают в самой дальней комнате, чтоб они не мешали взрослым напиваться? А, Громин? Ты помнишь? Твой папа-полковник наверняка таскал тебя на такие праздники. Кстати, как он себя чувствует?
— Благодарю, превосходно. Думаю, лучше всех нас, — коротко кивнул Моргот.
— Очень рад. Наверное, разбогател во время конверсии? Самые ярые последователи Лунича почему-то отказывались от своих коммунистических взглядов быстрей остальных.
— Это интересное наблюдение, Кошев. Я попробую собрать статистику. У тебя ко мне все?
— Еще одно замечание: обрати внимание, красные разговоры обычно заводят те, кому не хватило ни ума, ни ловкости выбиться в люди. Те, кто еще надеется приподняться, напротив, превозносят свободное предпринимательство, а те, кому ничего не светит, вроде тебя, — вот они-то и вспоминают Лунича со слезами на глазах… Привет семье, Громин! — Кошев поднялся, шумно вздохнув. — Я, может, еще загляну.
— Надеюсь, этого не случится… — проворчал Моргот и только потом вспомнил о зажигалке: — Эй, верни вещь!
— А! Точно! — Кошев сунул руку в карман и вытащил зажигалку. — Все время забываю их возвращать!
Стася проводила Кошева взглядом и посмотрела на Моргота.
— Вы так сильно друг друга ненавидите?
— Мы друг друга недолюбливаем… — улыбнулся Моргот.
— Виталис, конечно, развязный и избалованный, как говорит моя мама, но он не так уж плох. Он добрый, его все любят. И денег он никогда на друзей не жалеет, и помочь всегда может.
— У него есть свои деньги? — удивился Моргот.
— Нет, конечно: он же нигде не работает. Дядя Лео ему ни в чем не отказывает. Ты видел его новую машину?
— Пока нет. Но обязательно взгляну, — Моргот отвел глаза — мысль показалась ему интересной.
— Но он все время говорит, что рано или поздно заткнет своего отца за пояс. И, знаешь, мне кажется, он решил взяться за ум. Он часто приезжает к нам на завод, в управление.
— А что, завод еще жив? Я считал, дядя Лео, — Моргот сделал ударение на этих словах, — давно все продал.
— Нет, ну что ты! — она тихо засмеялась. — Да, центральная площадка почти вся сдана в аренду. Кое-что, конечно, продано. Но у завода восемь площадок, и три еще работают. У дяди Лео сорок процентов акций, и больше крупных собственников нет, только мелкие акционеры. Рабочие в основном. А то бы завод давно распродали.
— Интересно, а откуда дядя Лео взял деньги на открытие двадцати супермаркетов? —осклабился Моргот.
— Завод приносит прибыль, — Стася пожала плечами, — это же гигант…
— Верится с трудом… — сказал Моргот вполголоса.
— Виталис говорит, что весь завод стоит в десять раз дороже, чем все эти супермаркеты.
— Да ну? Прогнившее оборудование? Или панельные стены? Если что-то там и стоит денег, так это центральная площадка. И только из-за стоимости земли в центре города.
— Я не знаю. Я ничего в этом не понимаю. Я ведь только секретарь. Но Виталис в этом разбирается, и он в последнее время загорелся работой на заводе. Дядя Лео так радуется, он так надеется, что Виталис будет работать вместе с ним! Мне даже страшно иногда: Виталис — натура увлекающаяся, сегодня ему интересно на заводе, а завтра — в ресторане. Мне будет жалко, если он разочарует отца.
— Не бойся. Дядя Лео переживет, — серьезно кивнул Моргот, нисколько не сомневаясь, что младший Кошев непременно разочарует отца. И не станет он шататься по заводу, если у него нет в этом прямого интереса. Наверняка задумал оттяпать у папаши кусок пожирней!
— Почему ты так плохо думаешь о них обоих?
— Разве плохо? — Моргот пожал плечами. — Я попросту не обольщаюсь. А про старшего Кошева я и вовсе ничего не знаю, кроме того, что он ни в чем не отказывает своему сыну и имеет сеть супермаркетов.
— Дядя Лео очень его любит, поэтому переживает. Понимаешь, разочарование после надежды — это всегда очень больно.
— Наверное, — Моргот подумывал о том, что пока разговоров достаточно, надо как-то сворачивать беседу на личное и расставаться до следующего раза. И организовать этот следующий раз где-нибудь в другом месте — подешевле и там, где не появится Кошев. —Давай лучше закажем еще выпить и поесть чего-нибудь.
— Я и так, по-моему, слишком много выпила… Голова кру́гом.
— Тем более надо закусить, — кивнул Моргот.
— Ты это предлагаешь нарочно. Потому что Виталис тебя поддел, — она улыбнулась. — Так вот, я на самом деле ничего не хочу. И я прекрасно понимаю, что это место тебе не по карману.
— Мне?
— И мне, между прочим, тоже. Только я не вижу в этом ничего постыдного. Сейчас такое время. Если хочешь, пойдем лучше просто погуляем. Сегодня прекрасный вечер.
Моргот плохо представлял себе прогулки по городу с девушкой: такие приключения остались в далеком школьном прошлом. Он хотел возразить, но тут в кафе вломилась толпа человек из двадцати — во главе с Кошевым, понятно.
— Громин, я обещал тебе вернуться, и я вернулся! — со смехом воскликнул тот, хлопнул Моргота по спине и плюхнулся рядом, пытаясь обнять его за плечо. Моргот брезгливо освободился от объятий, но их уже окружили со всех сторон. Четверо вчерашних молодчиков как-то незаметно встали у него за спиной, за столик набились молодые люди, чем-то неуловимо на них похожие, девушка с длинным мундштуком встала напротив, прислонившись к стене, и, сделав равнодушное лицо, внимательно разглядывала происходящее. Стася оглядывалась по сторонам и, как рыба, открывала и закрывала рот, ничего не говоря.
— Громин, расскажи нам о Луниче! — Кошев хихикнул и толкнул Моргота локтем в бок.
— Право, даже не знаю, с чего начать, — Моргот стиснул зубы: ситуация вовсе не показалась ему невинной шалостью Кошева.
— Начни с конца. О том, как Лунич учинил геноцид! Я хочу проверить, хорошо ли ты понял, что я тебе говорил.
Моргот не мог жить без риска. Он понял это еще в детстве. Сначала он ощущал свою потребность смутно, не отдавая себе отчета, зачем иногда выкидывает опасные и глупые шутки — например, пройти по краю крыши или прыгнуть в бассейн с десятиметровой вышки. Пережитый страх несколько дней питал его головокружительным восторгом. Это каким-то причудливым образом уживалось в нем с обычной человеческой трусостью, но потребность в головокружительном восторге рано или поздно сносила барьеры. Заниматься картингом он пошел, отлично осознавая, чего ему хочется. И очень жалел, что родители отдали его в секцию легкой атлетики, а не горных лыж или чего-нибудь подобного. Картинг оказался скучнейшим делом: время уходило на закручивание гаек, в ладони въедалась черная смазка, ковыряться в моторах Моргот так и не полюбил, хотя неплохо в этом разбирался. Карты собирали практически своими руками, изучая каждую деталь мотора, каждый винтик, каждый проводок. Моргот до сих пор удивлялся, как ему удалось пройти через все эти барьеры — ему, белоручке и эстету! Все окупалось скоростью — бешеной скоростью, и поворотами, когда широкие колеса низкой машинки отрываются от земли, и визгом тормозов. Он рисковал гораздо сильней и чаще, чем это было позволено, и много раз его собирались выгнать из секции.
А кроме всего прочего, Моргот утер нос Максу, который научился водить машину только через десять лет. Картинг был настоящим мужским делом, не то что легкая атлетика. Лет в девять-десять Макс дразнил Моргота «принц-принцесса», и тот не раз кидался на него с кулаками, потому что более обидной клички и представить себе не мог. Надо отдать Максу должное: он никогда не делал этого при свидетелях. Макс действительно считал Моргота трусом, белоручкой и неженкой, но не старался доказать это остальным — он был верным другом. Моргот же не замечал благородства Макса и при любых обстоятельствах стремился опровергнуть его мнение, попадая при этом в еще более нелепые ситуации.
Моргот не переносил дискомфорта, даже в детстве. Может быть, этому послужило желание отца воспитать его как спартанского мальчика, и сработал дух противоречия: вместо привычки появилось отвращение к жестким кроватям и водным процедурам. Он ненавидел походы и ночевки в палатках, плохо переносил холод и жару, не умел терпеть боль и не мог отказать себе ни в одной слабости. От голода у него кружилась голова и тряслись руки, и тогда он не выдерживал и нескольких минут, не положив чего-нибудь в рот. Макс потешался над ним иногда, отбирая булочку, купленную на перемене, и наслаждался его бешенством. Мама объяснила, что это такая болезнь и с этим ничего нельзя поделать, но примириться с этим Моргот не мог — впрочем, и справиться тоже. С возрастом это пропало, но на смену пришли сигареты, из дурной привычки быстро превратившиеся в необходимость, как он сам себе объяснял.
Макс имел слоновью шкуру, бегал босиком по снегу, всю зиму ходил без шапки, мог сунуть руку в костер и не обжечься, обожал всяческие трудности и занимался боксом. Моргот тоже хотел заниматься боксом, но после первой же тренировки получив в нос, больше никогда в этой секции не появлялся. Став постарше, он где-то услышал про низкий болевой порог — и заявил о нем как о своей особенности, о признаке демонической сущности. Макс назвал это «низким волевым порогом» и оправданий не принимал. Впрочем, в драках Моргот не чувствовал ни боли, ни страха — одно бешенство, —уступая Максу только в технике. И, тщательно скрывая от остальных свои слабости, искренне считал, что о них известно только лучшему другу.
Но драка драке рознь, и, сидя в «Оазисе» в окружении товарищей Кошева, Моргот бешенства почему-то не ощущал: образ не предполагал столь сильных чувств. Страха образ не предполагал тоже, но, пожалуй, Моргот испугался, потому что больше всего он боялся унижения и сорванной маски. И за образ пришлось цепляться, натягивая маску сильней, прижимая ее к себе, сращивая с кожей, превращая в собственное лицо.
— Что-то я не понял, Кошев… Ты не читал газет? Или мое авторитетное мнение призвано выбить клин у тебя из мозгов?
Девица с мундштуком еле заметно усмехнулась, и глаза ее посмотрели на Моргота одобрительно.
— Нет, Громин, — Кошев широко улыбнулся, — твое авторитетное мнение послужит индикатором твоей лояльности демократическому правительству.
— Ты работаешь на правительство? — Моргот с нарочитым удивлением нагнул голову.
— Да! Я тайный агент военной полиции! — захохотал Кошев. — Похож?
Он привстал, повернулся в разные стороны, выпятив грудь, а потом резким кивком поклонился благодарной публике.
— Чрезвычайно, — фыркнул Моргот. — Я надеюсь, в военной полиции все сотрудники столь же искренне болеют за дело демократических перемен. И нет им покоя ни в светлый день, ни в темную ночь…
— Громин, ты тянешь время, — покачал головой Кошев, — по-моему, ты боишься высказать свою точку зрения на эти перемены.
— Я? Да что ты! Свою точку зрения я всегда высказываю с удовольствием, особенно если ее записывают на пленку. Значит, ты хотел услышать историю о том, как Лунич учинил геноцид собственного народа? Я тебе расскажу. Потрясенная его бесчинствами мировая общественность потребовала от него добровольно покинуть пост президента страны, а он, подлец, не внял голосу разума, доносившемуся со стороны всего прогрессивного человечества. И тогда прогрессивное человечество, вооруженное демократическим пафосом и тяжелыми бомбардировщиками, подкрепило свои требования налетами на наше недемократическое государство. Но Лунич слишком дорожил президентским креслом, чтобы уступить, и принес в жертву девятьсот невинных граждан, погибших под бомбами, и примерно столько же солдат, когда мировая общественность, отчаявшись попасть бомбой в президентский дворец, ввела на нашу, опять же еще недемократическую, территорию миротворческие силы. Дальше рассказывать? — Моргот осклабился. — О победном шествии миротворческих сил и освобождении народа от коммунистической диктатуры?
— Громин, мне кажется, за твоим сарказмом кроется несогласие с обвинением Лунича в геноциде, — Кошев сбвинул брови.
— Я, право, не выражал согласия или несогласия с обвинением. Обвиняемый не считается виновным, пока его вина не будет доказана в установленном законом порядке. Вот когда суд установит его вину, я всецело соглашусь с мнением суда. А соглашаться с обвинением или нет — разве я могу один взять на себя труд это решить? Поднять материалы дела, с которым и международный суд еще не справился? Нет, Кошев, просто так взять и согласиться — это было бы нарушением презумпции невиновности.
— Может быть, ты тогда расскажешь нам о целях миротворческих сил, пришедших сюда для установления свободы и демократии? Ты еще час назад рассказывал об этом так увлекательно, я слушал с большим удовольствием!
— И об этом расскажу, Кошев, — Моргот едва удержался, чтобы не хлопнуть его по плечу. — Как ты только что отметил, установление свободы и демократии, ради которого миротворческие силы так самоотверженно сражались с нашей недемократической армией, одурманенной идеями Лунича и запуганной его кровавым режимом, потребовало от мировой общественности существенных затрат. И это неудивительно: война —дорогостоящая штука. Но для чего это было сделано? Не для личного же обогащения мировой общественности, правда? Наша страна в настоящий момент являет из себя площадку для инвестиций, наша неокрепшая рыночная экономика требует капиталовложений, нового строительства. Кроме этого, мы — рынок сбыта продукции народного потребления. Наша экономика не в состоянии производить эту продукцию на уровне мировых стандартов, но чем же наши люди хуже остальных? Ну, а поскольку мы не располагаем квалифицированной рабочей силой и не владеем высокими технологиями, то и вложения в нашу экономику пока делаются осторожно, только в добывающую промышленность и торговлю. В то, что может быстро окупиться. Ведь ни для кого не секрет, что у нас пока неспокойно, и иностранные предприниматели боятся рисковать, избегая долгосрочных и крупных капиталовложений. Вот когда правительство Плещука с помощью миротворческой армии окончательно наведет тут порядок, тогда, вне всяких сомнений, инвестиции потекут к нам рекой. Я так и представляю себе вложения в фундаментальную науку, подготовку специалистов для высокоточных производств, строительство заводов, на которых мы будем сами производить микропроцессоры для электронно-вычислительных машин. Я представляю, как высшее образование и платная медицина становятся доступными для всех граждан страны без ограничений, как приобретение жилья превращается в необременительную сделку, как пенсионеры, когда-то по уму обратившиеся к частным пенсионным фондам, путешествуют по миру, а не прозябают на грошовые подачки государственных учреждений. Все это будет, как только иностранный капитал почувствует себя спокойно на нашей территории и посчитает, что наши граждане достойны того, чтобы делиться с ними прибылью. Я, правда, не припоминаю ни одного аналогичного случая в мировой истории, но мы — особенные. Мы, в отличие от третьих стран, сумеем доказать миру свою состоятельность. Мы же не третья страна, правильно?
— Громин, ты меня утомил… — Кошев махнул рукой. — Ты, наверное, читаешь по утрам газеты…
— Да что ты — газеты! Нет, я иногда смотрю телевизор.
«Я сегодня занят. Я — художник, я рисую город
В непогоду…» (В. Харлов).
Странная это штука — приход Осени. Удивительное, волшебное действо. Оно стремительно и незаметно. Осень всегда приходит внезапно, ненавязчиво, исподволь. Ещё вчера было лето. Безудержное и бескрайнее, беспечное и бушующее, с зеленью, солнцем и зноем, зыбко дрожащим над дорогами и полями и лениво теряющимся где-то в клеверно-медовой бесконечности. Ещё накануне по лазури небосклона открыточно
расплывались тающие облачка. Ещё вот не далее, как вечером, горизонт был пурпурен и светел, и лёгкий сказочный ветерок игриво подталкивал к складкам этого закатного пурпура разнеженное, загорелое Солнце… А утро уныло глянуло из-под низких серо-свинцовых облаков глазами, полными слёз. Нахохлившаяся ворона хрипло прокаркала что-то, мечтая о лаврах эдгаровского Ворона, но так и не выучив его жутковато-эпического «Никогда!». Печальный Художник, в промокшем сером плаще с вечно поднятым воротником, мазнул своей кисточкой по оконному стеклу. И вот тебя уже теребят на озябшей аллее корявые чёрные пальцы ветвей за помпон вязаной шапки. Эта шапка — откуда она взялась? Ведь только вчера ты нахлобучивал на голову широкую соломенную шляпу, оставляя цветастую рубашку с коротким рукавом навыпуск поверх широких хлопчатобумажных бриджей… Но этой ночью, пока ты, как и большинство других, спал, отдыхая от дневных забот и путешествуя по миру грёз, являющему ночное продолжение бесконечного лета, свершалось древнее тайное волшебство. Печальный Художник привычно перекрасил мир в сто оттенков коричневого. Вещи ненадолго ожили. Выползли из почти забытой стопки в шкафу утеплённые Джинсы. С вешалки, на манер старого нетопыря, тяжело слетела флисовая Куртка, по пути неловко зацепив рукавом вязаную Шапку. Волшебной силы хватило им ровно настолько, чтобы Джинсы небрежно улеглись поверх бриджей, полностью спрятав их под собой, словно всегда лежали на их месте, Куртка тяжело повисла на вешалке, укутав жизнерадостную летнюю рубашку, а Шапка, чем-то напоминая ту взлохмаченную ворону, плюхнулась на полку в прихожей, столкнув лёгкую соломенную шляпу в дальний угол. Змеёй подполз Шарф, взобрался по Куртке, и, чуть свесившись, пристроился рядом с Шапкой. Растолкав нижние створки, вышагнули наружу важные кожаные Башмаки, пафосно протопали, на манер стареющего бюрократа, и расположились в коридоре, одним движением оттеснив за вешалку вчерашние легкомысленные сандалии. И всё стихло. Только Художник, понуро втянув голову в воротник, до утра бродил по аллеям и паркам, рассыпая на дорожках ворохи жухлых листьев, щедро поливая их коричнево-бурой смесью из своих волшебных тюбиков, да заботливо натягивая не небо старое клочкастое ватное покрывало, поправляя и подтыкая с боков, чтобы не осталось ни одного бирюзового проблеска. Повсюду следом за ним, словно на параде, шествовал целый отряд дворников. Дворники в такт шагам шаркали мётлами, распихивая ржавые листья по самым узким подворотням, по самым неприметным уголкам. Все они — и куртки, и шапки с шарфами, и дворники, и Художник — ждали прихода Королевы-Осени. А утром, с первыми тенями бледного рассвета, Осень шагнула в Мир, подготовленный верными подданными к её явлению.
— Вы вернулись! – Алишер бросился ко мне и остановился, будто собираясь обнять, но остановился. Посмотрел блестящими глазами, — Вернулись… С тобой все хорошо? А с Джано?
— Ага… ох! – сторожки вопросом обнять-не-обнять не заморачивались и теперь всем скопом шустро взбирались по платью, карабкаясь на руки. — Шер, какого черта творится? С вами все в порядке? Что тут делают эти?…
— Они час назад заявились. Заявили, что у них есть право тут ждать Джано и стали вот… ждать.
— Они вам ничего не сделали?
— Нет. Только поспрашивали. Кто мы да что тут как… да кто на задний двор заполз…
— В смысле?!
— Ну ползал там кто-то. Еду сторожков пытался стащить. Потом к соседу на помойку убрался. А что? Ты о нем уже что-то знаешь?
— Ничего! Давно говорила, что соседу там надо хоть изредка прибираться. А то вон уже заводится невесть что.
— Ну да… — недоверчиво протянул Шер.
Сторожки ластились и шелестели, то ли выпрашивая еду, то ли жалуясь на незваного гостя, который посягнул на святое, то есть на обед. Надо их покормить. И ребят, кстати…
— Да мы не голодные! Все поели эти… оладушки.
— А где все?
— Санни сортирует краски, — усмехнулся Шер. – А Рад успокаивает Тагира. Тот испугался всей этой шумихи и к тебе под кровать забился.
Интернат. Пока мы вытащили малыша, да пока утешили, да пока отбрыкались от Санни, который пожелал немедленно упихать меня в бассейн и покрыть какой-то мазью для нежности кожи, голодное пузо, подстегнутое стрессом уже озверело. Настолько, что Левчик заходил кругами, вслушиваясь в бурчание-рычание и даже в ответ заворчал – соперника учуял, что ли?
— Урррлллл?
— Арррр?
Шикарный диалог! Да когда ж ты уже уймешься, ненасытное?
Я уже смастерила себе по-настоящему роскошный бутерброд из лепешки с мясом, зеленью и острой приправой, когда…
— Дарья! – грянуло со двора.
И начался кошмарик…
Сперва, правда, показалось, что не такой уж кошмарик. Совершенствование, чем бы оно там ни было, началось предсказуемо, как реакция от передозировки кефира. Проще говоря, меня запихнули в бассейн.
В принципе, я б была не против – ну кто не любит воду? – но это если б не два момента. Во-первых, я все время прислушивалась к шуму на улице, ждала, пока в вампирской башне сработают мои мины. Пока было тихо. А во-вторых, купание в бассейне хорошо в одиночестве. А не тогда, когда на берегу тебя едят глазами четыре вампира разного пола.
И уж конечно не тогда, когда вода в бассейне стала подниматься вверх и собираться вокруг меня.
Как будто я не я, а запаянная в стеклянный куб сувенирная фигурка диких размеров.
— Эй, вы что? Вы что делаете? Как я дышать бу… Бульк.
Вспышка света ударила по глазам, мгновенно высеребрила воду…
Дыхание перехватило.
Сквозь полупрозрачную, светящуюся, как лунный камень, пелену воды я видела замершие черные силуэты. Их руки светились… светились тем же серебряным светом, каким сияла вода. И глаза…
А мне уже дышать было нечем.
Отпустите!
Без толку. Вода клокочет у лица. Пытаюсь вырваться – без толку: вода, такая послушная, сейчас держала, как резиновый костюм или загустевший клей.
Я же утону! Пустите!
Кому сказала!
Я рванулась изо всех сил. Руками, ногами… хвостом! Еще, еще… есть! Натянувшаяся резина вдруг лопается, как бумажный шар с водой, сброшенный с восьмого этажа. С шумом. С брызгами. И с проклятьями. Нет, ругалась, конечно, не вода, а те, кто под нее попал.
Когда я встала, отдышалась, проморгалась и смогла увидеть окружающий мир… кхм, мне резко захотелось обратно под воду.
Они были мокрые. Сплошь. Ну, Джано еще ничего, да и остальные двое мужчин тоже – стоят, от водички отплевываются. Ну, а что вы хотели, зайки мои вампирские? Меня топить – это вам не кактус вместо елочки наряжать!
А при взгляде на Мелисс вообще оторопь брала. Ледяная красавица исчезла, оставив… ой-ой. Волосы сосульками, краска на лице жутенькой маской (готы, не надо бросаться с балконов, завидуйте тихо!), и откуда-то из этой дикой мешанины на меня смотрят черные глаза. Очень черные. И та-акие многообещающие!
Оп-па. Похоже, я влипла? Джано говорил, что Мелисс из тех, кто выше всего ценит безупречность и самоконтроль, и старается быть образцом того и другого. Поэтому (а еще из-за мстительности и злопамятности) в хмале некоторые побаивались ее больше, чем аргентумов. А тут это то и другое пошло ко дну, сметенное моим рукотворным мини-цунами. Или хвостотворным?
— Кровь пейвых пьедков, — наконец отмер один из вампиров – тот, чье имя я уже третий раз не могла запомнить. Помедлил, выплюнул кусок мочалки, покосился изумленно и продолжил более уверенно, — Кровь первых предков, это немыслимо. Я первый раз что-то такое вижу.
— Я тоже, — подозрительно серьезно нахмурился второй. — Джано, ты уверен, что стоит начинать? Еще не поздно все отменить.
Что отменить? Чего не поздно?
— Нет, — качнул головой вампир.
— Рискуешь.
— Есть ради чего.
— Сгоришь ведь…
— Дарья, подойди, — вместо ответа попросил Джано. И осторожно коснулся моей шеи. – Видите?
Вампиры уставились на мое горло, как наш ояката на запрещенную пиццу – недоверчиво так…
— Да, заметно… Связь пошла на активность. Хвост поэтому отрос? Она способна на изменение форм? Но это ничего не значит.
— Значит, — голос моего вампира зазвучал слегка напряженно, словно он соврать готовился. — Не могу я упустить такой уникальный опыт!
Опыт. Ну-ну.
И тут же, не дав мне рта раскрыть, над городом что-то гулко бумкнуло…
— Это… в башне! – изумился Микеле.
— Что там могло случиться?
— Кто, — на автомате поправил мой вампир, не сводя глаз с серебряного шпиля в вечернем небе. Шпиль выписал малопонятную загогулину и ухнул куда-то вниз. – Кто с ними мог случиться…