Корделия вышла из медотсека и прислонилась к двери. Пот заливал глаза, колени подгибались. Держась рукой за стену, она прошла несколько шагов, затем все-таки прислонилась к переборке и медленно сползла вниз. Команда настороженно наблюдала за ней, сгрудившись у входа в пультогостиную. Кто-то, кажется Лена, подался было вперед, но Корделия предостерегающе вытянула руку ладонью вперед. Все послушно застыли. Корделия растопырила пальцы, показывая, что ей требуется пять минут. И закрыла глаза.
— «Все мерзостно, что вижу я вокруг…»* — проговорила она одними губами.
Слабость при выходе из медотсека настигала ее уже не в первый раз. Пожалуй, это становилось почти традицией. Она осторожно, но уверенно задвигала за собой дверь, вполне непринужденно, с прямой спиной и безмятежным выражением лица делала несколько шагов, а затем сползала по стенке. Ее накрывало отдачей. Нет, ни страха. Страха она не испытывала, как не испытывала подлинной ярости или восторга. Накрывало ее другое, чему она затруднилась бы дать определение. Что-то непонятное, тягостное и тревожное. Это необъяснимое не выдавало своей природы симптомами, не учащало пульс, не поднимало давление. Оно подкрадывалось в абсолютном безмолвии, поселялось внутри и за короткое пребывание в пустующей сфере эмоций поглощало все душевные и физические силы. Это был какой-то энергетический паразит, погружавший щупальца в самое сердце и опустошавший его с аппетитом шебского кровососа. Она бы предпочла, чтобы это был страх. Страх, по крайней мере, преодолим и понятен. Но как бороться с тем, чему нет названия? Может быть, она все же боится, но называет это по-другому? Не смеет признаться ни команде, ни самой себе, что Мартин ее все-таки пугает? Неуправляемая машина-убийца. Она сколько угодно может твердить Ордынцеву, что успеет остановить его прямым приказом, но сомнения остаются. Реакция киборга превосходит человеческую, даже реакция умирающего киборга. Ей приходилось это видеть на Шебе. Бывает, киборг, исполняя приказ уничтожить врага, совершает немыслимое. Даже с развороченной грудной клеткой, с оторванными конечностями, он способен сокрушить противника, молниеносно свернуть шею, вырвать лицо, перебить позвоночник. Что уж говорить о Мартине, который за двое суток на «Подруге смерти» восстановил работоспособность до 20%? У него хватит энергии двумя пальцами вырвать хозяйке горловой хрящ. Или ударить в висок так, что она уже не очнется. И не успеет она отдать спасительный приказ, не успеет даже набрать воздуха в легкие.
Она понимала, но не боялась. Не боялась, невзирая на все параноидальные реплики майора, который при каждом ее возвращении в медотсек хватался за бластер. Тогда что же ее гложет? Вина? Совершенно безличная и беспричинная? В чем, собственно, состоит эта вина? В экспериментах над ним она не участвовала, не стояла у истоков его создания, не тешила свою ученую гордыню игрой в бога, не лгала и не предавала… За что ей себя винить?
Самым невыносимым был этот его генетически аномальный взгляд. Взгляд подопытной собаки, которая терпит удары током. Взгляд существа, которое не верит, что дверь клетки уже открыта… Что эта дверь вообще может быть открыта… Он наблюдал за ней, за ее действиями, за ее руками. Наблюдал пристально и тревожно, с безысходным ожиданием. Его темные, странные, фиолетовые зрачки то сужались, то расширялись. Он к чему-то внутренне готовился. В этом взгляде не было ненависти. Было только ожидание — ожидание боли. «Что же вам надо от меня, люди?» — казалось, спрашивали эти глаза. А у нее не было ответа. Корделия выходила в коридор и долго сидела, пытаясь найти этот ответ.
Огромная планета, в полтора раза массивней Земли, заполняла обзорные экраны буро-зеленой поверхностью с прожилками рек, зеркалами озер, синими пустошами морей и гладью океана.
— Ты уверена? — спросил шеф отдела безопасности, когда «Подруга смерти», зависнув на стационарной орбите, ожидала запрос от планетарной таможни.
На голоплатформе сидел огромный черный кот. В одной лапе кот держал вилку с нанизанным на нее грибом, а в другой — что-то среднее между песочными часами и копией прыжкового двигателя. Когда развернулось вирт-окно с официальными геральдическими ромбами, кот насупился и буркнул:
— Никого не трогаю, починяю примус.
Посадка на Геральдику осуществлялась только после тщательного досмотра корабля, сканирования и процедуры идентификации всех новоприбывших. Впрочем, для резидентов планеты этот ритуал сводился к минимуму. Красивая породистая женщина-офицер таможенной службы любезно улыбнулась с экрана:
— Госпожа Трастамара, приветствую вас на родной планете. Ваш пропуск сейчас будет готов.
— Здравствуйте, Элис, — ответила Корделия, подобно Александру Македонскому знавшая в лицо и по именам всех служащих таможни и космопорта Геральдики.
Женщина-офицер польщенно смутилась и взглянула на сканограмму.
— У вас на борту киборг? — Голос офицера выдал удивление.
Киборги на Геральдике были редкостью. Держать их в качестве обслуги, телохранителей или любовников считалось недостойным истинного аристократа. Для этого существовали люди.
— Да, — спокойно ответила Корделия, — DEX-6. Вас что-то смущает? У меня есть разрешение и договор купли-продажи. Желаете взглянуть?
— О нет, нет! В этом нет необходимости, — порозовела служащая таможни, торопливо выводя на экран голографическую копию пропуска. — Посадка разрешается. Вы воспользуетесь личной площадкой?
— Разумеется, — ответила Корделия, кивая капитану, чтобы тот занял свое место, узурпированное ею на время общения с таможней.
Ордынцев повторил вопрос.
— Ты уверена?
— А что ты предлагаешь, Сергей? Привезти его на Новую Москву? Или, может быть, на Землю? На Геральдике у него будет, по крайней мере, то, чего он был лишен с рождения, покой и безопасность. И ни одного хомо сапиенс на сотни миль вокруг.
— Кроме тебя.
— Да, кроме меня. Но я все же не толпа дипломированных садистов.
— Вот это меня и пугает. Ты останешься одна в компании безумного киборга.
— Сергей, мы летели неделю, и этот безумный киборг никого не убил. Даже не попытался.
— Правильно. Какой смысл убивать нас в открытом космосе? Кто поведет корабль?
— Зато на планете он свернет мне шею! А в этом какой смысл? Убить единственного человека, который способен его защитить, и превратиться в загнанного зверя? Сергей, он не идиот. Он разумен. У него логика совершеннее нашей. Зачем ему меня убивать? Он даже еды себе добыть не сможет. До полного восстановления ему потребуются недели, а то и месяцы. И не смотри на меня так! Я все равно поступлю так, как считаю нужным, и останусь с Мартином на Геральдике, а вы возвращайтесь на Новую Москву, в распоряжение Конрада.
— Что мне ему сказать? А совету директоров? — хмуро поинтересовался Ордынцев, нисколько не убежденный ее решимостью.
Корделия потерла лоб тыльной стороной ладони.
— Скажи, что я взяла декретный отпуск.
— Так и сказать?
— Так и скажи. Тем более что это недалеко от истины.
Комментарий к Глава 4. Декретный отпуск
* У. Шекспир. Сонет 66.
Жил-был киборг по имени Вася и работал охранником на складе. Каждый день одно и то же и никакого разнообразия. И был у него друг и по совместительству начальник и человек Стёпа.
Через каждые пять дней Стёпа исчезал на два дня, потом появлялся довольный и с новой силой принимался за охрану склада стройматериалов, находящегося на самой окраине города.
И спросил однажды киборг Вася:
— Куда ты деваешься каждые пять дней?
И ответил ему Стёпа:
— У меня выходные! Я отдыхаю в деревне.
Задумался Вася и спросил:
— А у меня… когда будет выходной?
— А киборгам не положено иметь выходной! Ни у одного киборга нет выходного!
— А ты положи! Ты же мне друг! Тоже два дня через пять дней. Тоже хочу в деревню!
И отпустил Стёпа Васю сначала на сутки – выходной отгуливать.
***
Пошёл Вася по дороге, долго идёт, песни поёт, весело ему – первый в жизни выходной получил!
Лето – тепло, светло, птички поют! Красота!
Пришёл в деревню – а там праздник начала сенокоса. Смотрел Вася на работающих селян и так ему радостно стало – не только он трудится целыми днями, но и другие тоже.
В хоровод его позвали, венок на голову надели, рубаху красивую подарили, молоком свежим напоили, гуляшом накормили, на лошадке покатали – и дали в руки косу, а потом посадили на трактор.
«Кто лучше всех траву косит? У кого венок красивее? У кого песня звонче?» — так говорили селянки – и сами отвечали:
— Конечно, Вася!
И сам не заметил Вася, как отработал весь день на сенокосе вместе с селянами – радостно и с песнями. Его хвалили и славили – и ему это понравилось. И ещё раз накормили вечером досыта и с собой пирогов дали.
***
Вернулся рано утром на работу на склад уставший, но довольный.
Понял киборг Вася, что значат слова «Отдых – есть смена вида деятельности».
Каждые пять дней стал брать выходные и в деревню ездить – работать с селянами. Там его ждали и радовались. И даже песню про него сложили.
Вот так киборг узнал, что такое выходной.
Примечание: Сказка написана в группе ТЫЖЧЕЛОВЕК в рамках обсуждения вопроса «Нужен ли киборгу выходной?»
Он спустился по лестнице быстро, перескакивая через ступеньку — ему хотелось убежать как можно скорей. Избавится от холодка, гулявшего между лопаток. Может, этот страх и был необъяснимым, но вовсе не иррациональным. Что-то свербело внутри, неясное еще чувство вины… И, конечно, надо было рассказать Олегу о том, что «Геннадий Иванович» знает о сумке. Можно не приплетать никаких сказок — Наташка рассказала, и все тут… И, конечно, Латышев был ни в чем не виноват — почему это он должен отвечать за Наташкину глупость? Да и Олег тоже хорош: нашел, где говорить о делах — при всем честном народе. Но прийти к Олегу и прямо все рассказать? Нет, это представлялось Латышеву совершенно невозможным. Особенно если он вспоминал взгляд Олега на пляже, когда Наташка заявила о сумке во всеуслышание.
Он хотел бежать еще быстрей, но вдруг остановился между двух зеркал в вестибюле: ему почудилось, что нарисованная и смытая со стекла дверь приоткрывается бесшумно и…
Убитая девственница! Если такое простое поручение стоит столько же, сколько мама получает в месяц, то что в ней, в этой сумке? За такую удачу мало черной собаки… Кто позволит Наташке кричать об этом на каждом углу?
Латышев обмер и медленно, на не гнувшихся ногах добрался до выхода из корпуса. Все предопределено? Так же, как была предопределена смерть черной собаки? Он ведь думал, думал Наташку придушить! Пусть несерьезно… Собаку он тоже собирался задушить, и то, что он передумал, ее от смерти не спасло.
Но Олег? Он же не бандит. Он совершенно не похож на бандита. Не может быть, чтобы… Нет, не может, не может! Все это полная ерунда!
А друг Олега ушел с пляжа через несколько минут после Наташкиных слов… Зачем?
Входная дверь показалась неимоверно тяжелой, Латышев вышел на улицу и остановился — дыхание перехватило, не хватало воздуха, будто он только что вынырнул из-под воды.
В голове мелькнула спасительная мысль: а зачем Наташку убивать, если она обо всем уже рассказала? Ведь это теперь бессмысленно… Но пресловутый внутренний голос ехидно заметил: «А кто, интересно, знает о том, что она все рассказала? У нее на лбу это не написано».
Люди гибнут за металл?
Наверное, Олег далеко не главный в этом деле… А начальник «Геннадия Ивановича» приехал чуть ли не одновременно с появлением Олега. И, понятно, не для того, чтобы подслушивать политические анекдоты на вечеринках подростков…
Надо сообщить Олегу. Это по-честному, и Наташке ничто угрожать не будет. Латышев попытался подобрать слова, которые скажет Олегу, но запнулся тут же: а как Наташка догадалась рассказать об этом именно Гене? «Меня всегда находят, если я этого хочу» — неубедительно. Глупо. Не рассказывать же о черной собаке и толстяке с разными глазами. Глупо. И вообще… Это невозможно! Невозможно посмотреть в глаза Олегу! Зачем нужно было переться к этому Гене? Зачем откровенничать? Понятно, что с Латышевым после этого Олег работать не захочет, никогда…
Латышев опустился на ступеньки у входа, обхватив голову руками. Да и шут бы с ней, с этой работой у Олега… Дураку ясно, что за сумкой после этого ехать нельзя. Не этого Латышев боялся — он боялся глупо выглядеть в глазах Олега. В глазах Кристинки. Черт его понес с этому Гене!
Вот уж точно, черт понес… «Меня всегда находят, если я этого хочу». Все предопределено. Латышеву захотелось вернуться, спросить у Гены, что делать, как изменить предопределенность… Не может быть, чтобы ничего нельзя было изменить!
Он уже собирался встать и подняться обратно на второй этаж, но тут в глаза ему ударил свет фар: к корпусу подъезжала та самая черная «Волга», Латышев узнал водителя… И одновременно с этим распахнулась дверь и по ступенькам вниз сбежал «Геннадий Иванович» в неизменном сером костюме.
Латышев думал, он пройдет мимо, но Гена оглянулся и сказал укоризненно:
— Я же сказал тебе идти домой. Чего ты тут сидишь?
— Погоди, — Латышев поднялся. — Не может быть, чтобы все было предопределено. Что-то же можно сделать?
Гена вздохнул, нарочито приподняв и опустив плечи:
— Иди домой немедленно. Я пошутил. Я тебя разыгрывал. Неужели непонятно?
Врет. Однозначно врет!
— А зачем тогда ты сбил черную собаку? — спросил Латышев, уверенный, что его вопрос выведет «Геннадия Ивановича» на чистую воду.
— Я не сбивал никакой черной собаки. Мне некогда. Мы бы тебя подвезли, но едем в другую сторону, уж извини.
— А куда ты ее дел?
— Кого?
— Дохлую собаку! Ты ее своему начальнику отдал, я видел, видел!
— Слушай, Саня Латышев… Вряд ли товарищ полковник оценил бы такую тонкую шутку, как презент в виде вонючего дохлого пса. Ха-ха три раза…
Конечно, глупо это. И, конечно, он теперь будет все отрицать!
— Ладно. Я понял, — Латышев прокатил по скулам желваки. — Только два слова: что делать?
— Извечный вопрос русской интеллигенции… Я отвечу: идти домой. Но на твоем месте я бы подумал над другим извечным вопросом: кто виноват?
— Да пошел ты! — сквозь зубы прошипел Латышев.
— Пошел, — усмехнулся Гена и направился к черной «Волге».
Латышев от отчаянья сжал кулаки и бросился назад, в корпус.
Пусть это будет глупо. Пусть Олег посчитает его дураком. Пусть. Но промолчать подло и по отношению к Олегу, и… Вдруг это изменит предопределенность?
Кристинкин номер был на пятом этаже, но воспользоваться лифтом Латышев не догадался. Взлетел по лестнице через ступеньку, запыхался, вспотел — боялся растерять решимость. И только перед дверью в номер замер с поднятым кулаком — испугался постучать.
«Тварь ли я дрожащая?» — снова мелькнуло в голове. Постучать в дверь было значительно трудней, чем задушить шелудивую собаку. Он перебирал в голове слова, которые скажет Олегу, и не мог найти нужных, правильных. Которые не выставят его дураком и предателем…
Наверное, не было таких слов. Латышев постоял перед дверью с минуту, и, повернувшись спиной к стене, опустился на корточки, сжимая руками виски. Все предопределено! Даже то, что он не постучит в дверь…
И надо же было такому случиться, чтобы в именно в эту минуту в коридор вышел Дэнис! Да не один, а с тремя товарищами! Похоже, они были выпивши.
— Ты опять здесь? — осклабился Дэнис — и снова он смотрел на Латышева сверху вниз!
— Давай, зови охрану, — проворчал Латышев равнодушно.
— А зачем нам охрана? Мы и сами тебя отсюда вышвырнем. Правда, ребята?
Его товарищи нашли затею забавной — это всегда весело, если четверо на одного… Знали бы они, насколько Латышеву было не до них! Может, поэтому он так и разозлился — драка вышла шумной и короткой: в коридор тут же повыскочили отдыхающие из соседних номеров, и одним из них был отец Кристинки. Дэнис не стал дожидаться обещанной милиции и быстро ретировался, посулив Латышеву встречу внизу.
— Саня? — с улыбкой спросил Кристинкин отец, — А ты что тут делаешь?
Латышев еще толком не отдышался, еще сжимал кулаки, и думать над ответом было некогда. Сказать, что пришел к Олегу? Но тогда у его отца снова возникнут подозрения насчет сумки…
— Я… так. Думал Кристину встретить…
Он бы ничего подобного никогда не выдумал, если бы не боялся выдать Олега. И, конечно, ни за что бы сюда не потащился ради случайной встречи с Кристинкой…
— А этим что от тебя надо?
— Они считают, что я посторонний и в «Айвазовском» мне не место, — честно признался Латышев.
— Если хочешь, я тебя потом провожу до ворот, — предложил отец Кристинки.
— Чего? — не понял Латышев. — Зачем?
— Ну, их четверо, а ты один. И Олега позовем, если он еще не спит.
— Вот еще, — хмыкнул Латышев. — С этим козлом я и сам разберусь.
Кристинка вышла из номера, сильно удивившись появлению Латышева.
— Как это романтично, — игриво протянула она, когда ее отец вежливо прикрыл дверь, оставив их одних в коридоре. — Бродить под моей дверью в надежде на встречу… Почти как петь серенады под окнами.
— Да иди ты… Мне Олег срочно нужен, — оборвал Латышев. — Можешь его позвать? Только незаметно как-нибудь.
— У Олега номер на четвертом этаже, вместе с Максом. Четыреста шестой, — Кристинка надула губы, развернулась и хотела уйти, но, догадавшись, что Латышев ее держать не станет, оглянулась: — Ты что, с Дэнисом подрался?
— А тебе-то что?
— Мне показалось, или мы с тобой встречаемся?
— Встречаемся, встречаемся. Но про Дэниса — не твое дело, ясно?
Она снова надулась и на этот раз ушла не оглядываясь. Латышеву было не до нее — он вдруг снова подумал, что опаздывает… И на этот раз знал: он опаздывает изменить предопределенность. Может быть, поэтому и постучал в дверь четыреста шестого номера без лишних раздумий.
Дверь оказалась запертой, но Олег открыл почти сразу: он был в халате, с мокрой головой — наверное, только что из душа, — и с широкой рюмкой между пальцев.
— Тебе чего? — спросил он, зевнув и поставив рюмку на тумбочку у входа. И когда он нагибался, Латышев увидел у него на груди обыкновенный железный рубль, даже не юбилейный, просверленный и повешенный на простую серебряную цепочку. И подумалось вдруг, что такому человеку ничего не стоит убить черную собаку… Не похож Олег на «тварь дрожащую», которая будет распускать нюни над невинной жертвой.
Слова, которые Латышев безуспешно пытался подобрать на пятом этаже, вдруг нашлись сами собой:
— Послушай, я тут подумал. Про Наташку.
— Про какую еще Наташку? — Олег поморщился.
— Ну, вдруг она расскажет кому-нибудь о сумке…
— А, про эту… — Олег снова зевнул. — И что?
— Я поговорю с ней, она не расскажет.
— Поговори, — кивнул Олег — верней, уронил голову на грудь, потому что был изрядно пьян.
— Она правда никому не расскажет, я тебе слово даю.
— Да и хрен с ней. Слушай, я спать хочу, всю ночь в дороге…
Латышев набрал в грудь побольше воздуха, прежде чем спросить:
— Скажи мне честно: ее не убьют?
С Олега слетела сонливость и он рассмеялся — но как-то натянуто, неестественно.
— Да ты чего, пацан? Я чего, по-твоему, мафиозо? Кому нужна эта идиотка…
Он врал! К бабке не ходи.
— Точно? — переспросил Латышев.
— Не выдумывай ерунду, — вздохнул Олег и пьяно осклабился.
Он врал… Латышев секунду раздумывал, говорить про Гену или не говорить, а Олег смотрел на него пьяными глазами на добром и жалостливом лице.
Но как только Латышев собрался развернуться и уйти, на его плечо с другой стороны легла чья-то рука.
— Стучишь помаленьку?
Он оглянулся: позади стоял друг Олега, Макс, — его взгляд был совершенно трезвым и вовсе не добрым.
— Не понял, — пробормотал Латышев, а Макс резким движением втолкнул его в номер, вошел сам и запер дверь.
— Ты о чем с конторским базланил, дятел? — спросил он, остановившись у входа.
— Чего? — на этот раз Латышев в самом деле не понял ни слова.
— Макс, я тебя предупреждал: оставь свои блатные замашки, — рявкнул Олег. — Мне проблемы не нужны.
Он подхватил свою рюмку и плюхнулся в кресло.
— Сорвалось, — безо всякого раскаяния ответил Макс. — Я его у входа с конторским видал. Минут двадцать назад. Так о чем ты ему стучал?
— На кого мне стучать? — пробормотал Латышев, постепенно догадываясь, что «конторский» — это Гена. Если Олег на бандита не похож, то этот Макс — настоящий уголовник.
— То есть ты просто с приятелем поболтал? Так, что ли? — Макс не угрожал, даже криво улыбался, но захотелось отступить на шаг. И глаза его были пустыми, как у манекена. Страшные глаза.
В этот миг Латышев отчетливо понял: пропащему бесу не нужна черная собака. Без разницы, есть на ней белые пятна или нет — он забирает душу не в обмен на неразменный рубль. У тебя, считай, уже нет души, если ты можешь убить собаку… И вовсе не пропащему бесу нужна убитая девственница — она нужна Олегу и Максу. А душ у них уже давно нет, зато есть удача и богатство. И цена их завтрашней удачи — убитая девственница.
Сказать, что он все расскажет Гене, если Наташку убьют? Глупо. Тогда его самого убьют, прямо здесь. Глядя в пустые глаза Макса, Латышев в этом ни на секунду не усомнился. А может, Гена с ними заодно? Если он все знает о сумке и о Наташке, то почему толкует о предопределенности? Милиции, что ли, во Фрунзенском мало, одну девчонку защитить не могут? И зачем он отправил ее искать черную собаку? Вместо того чтобы отвести домой, к физруку?
— Твоего «конторского» я послал. Разве ты не слышал? — пробормотал Латышев сквозь зубы.
Если начальник Гены приехал одновременно с Олегом, если он все знает о сумке, об Олеге и Максе, то почему их не арестуют? Латышев смотрел немало детективов и догадался, что бандитов берут с поличным. С сумкой. Для того Олегу и потребовался дурачок, готовый за сто рублей тащить эту сумку из Симферополя в Ялту. Если сумку он довезет — честь ему и хвала, а нет — значит, судьба его такая. Но если милиция не даст убить Наташку, то никакой сумки из Ялты никто не повезет и никакого взятия с поличным не будет! Неужели? Да нет, такого просто не может быть! Получается, и Гене, и его начальнику, и милиции тоже нужна убитая девственница? Все предопределено?
Найти Наташку. Предупредить. Отвести домой. Это же самое очевидное! Самое простое! И незачем было тратить столько времени, расспрашивать Гену, пытаться в чем-то убедить Олега… Знать бы только, где ее искать!
— Мне идти надо, — Латышев взглянул на Макса у запертой двери.
— Да ну? Куда это?
— Оставь его, Макс, — скривился Олег. — Я спать хочу.
— Уверен? — Макс смерил Олега взглядом.
Олег не ответил.
Выйти отсюда любой ценой и как можно быстрей!
— На самом деле, они все про вас знают, — Латышев кашлянул — голос почему-то осип. — Эти конторские. И толстяк вчера ночью приехал ради этого. И Наташку они охраняют, и что я сюда пошел, тоже видели. Я им ничего не говорил, и Наташка ничего не говорила. Они сами все знали.
Макс шагнул вперед слишком быстро, Латышев не успел и дернуться, как жесткая рука сжала ему горло.
— А ну-ка быстро повтори, что ты сказал… — Макс развернул его одним движением и от души жахнул затылком о стенку. Воздуха уже не хватало, а от удара по голове лицо Макса поплыло перед глазами. Ничего сказать, очевидно, Латышев не мог — да и не пытался.
— Ну? — Макс разжал хватку, и, не услышав ответа, коротко и больно ударил Латышева по лицу. Затылок снова приложился о стенку, Латышев судорожно вдохнул и понял, что сползает на пол, закрыв лицо руками. Упасть ему не дали — Макс сгреб его за волосы пятерней и, развернув, припечатал лицом о стену. Удар пришелся по пальцам, и Латышев завыл от боли.
— Обалдел? — вскрикнул Олег. — Нашел место!
— Пусть по порядку все расскажет, — Макс шумно перевел дух и толкнул Латышева в кресло напротив Олега.
Пожалуй, Латышев слегка растерял уверенность в себе… Если не сказать грубей и конкретней. Хотелось подтянуть колени к животу и прикрыть голову руками. Помешала этому, разве что, злость, потому он только зажмурился. И сказать ничего не мог, даже если бы и хотел, — губы разъезжались. Впрочем, он боялся не только разреветься, но и плохо соврать.
— Макс! — нервно рявкнул Олег. — Хватит. Пацан честно предупредил. Чего тебе еще надо?
— Честно? Честности я пока не вижу.
— В соседних номерах все слышно. И папаша, чего доброго, припрется.
— Тебя кроме папаши еще что-нибудь волнует, ты, мажор хренов?
— У них на нас ничего нет. А если пацан что-то ляпнет, я ему в лицо плюну и скажу, что он врет.
— Это на тебя у них ничего нет, — проворчал Макс и выдернул Латышева из кресла за воротник. — Если ты только одно слово скажешь, недоносок, я тебя на куски порежу. Ты понял?
Латышев не только понял, но и поверил. И когда вылетел в коридор, хлопнувшись на четвереньки, все еще продолжал верить.
Тошнило. Глотать было неудобно. И почему-то сильней всего болели пальцы, а не голова. А еще мерзенько тряслись коленки и губы. Латышев нетвердо встал на ноги, утешая себя мыслью, что пока легко отделался. А еще радовался, что из носа не пошла кровь и не испортила пусер — но, скорей, по привычке.
Двери в холл перед лифтом были открыты с обеих сторон коридора, освещенного странно тускло — Латышев не сразу сообразил, что по режиму в одиннадцать часов в «Айвазовском» отбой и пора гасить свет. Противоположный конец коридора терялся в сумеречном свете, как вдруг в темном окне на секунду мелькнул язык пламени. И на его фоне Латышев отчетливо увидел грузную фигуру в махровом халате… Он сделал несколько неуверенных шагов к холлу, всматриваясь вперед — не было сомнений, у окна, неотрывно глядя на Латышева, кто-то стоял. И Латышев мог поклясться, что это начальник «Геннадия Ивановича», толстяк с разными глазами!
А из-за двери четыреста второго номера доносились зловещие звуки неизвестной Латышеву песни: он разобрал только «ave, ave versus Christus» — наверное, что-то вроде «Иисус Христос — суперзвезда»…
Окно снова осветилось огнем, и показалось, что снаружи его освещают горящие факелы — и черный их чад поднимается вверх вместе со сполохами пламени. Человек в конце коридора не двигался и — Латышев был уверен! — не моргал.
Нет, не в махровом халате… На толстяке была надета черная хламида с широким капюшоном, а когда новый язык пламени мелькнул за стеклом, на его бедре блеснуло что-то длинное и тонкое. Шпага… Не хватало только чаши из человеческого черепа, наполненной кровью.
Он ни во что не вмешивается. Он лишь наблюдает. Как «людская кровь рекой по клинку течет булата»… Да ему и не нужно вмешиваться — Макс и Олег действуют без его подсказки. И Латышев без его подсказки соглашался везти в Ялту эту чертову сумку! И чертову ли?
Не чувствуя боли в разбитых пальцах, Латышев сжал кулаки и бросился вперед: если кто-то может изменить предопределенность, то только этот надменный, неподвижный наблюдатель. Он же всесилен! Всесилен! Наташка же ни в чем не виновата! Она просто глупая и честная!
Споткнувшись о порог в холле, Латышев растянулся на ковре, а когда поднял голову, не увидел ничего, кроме темного окна в конце коридора… Никаких горящих факелов, никакого толстяка в черной хламиде со шпагой… А внутренний голос насмешливо произнес: «Здорово же тебя головой о стенку приложили — чертики мерещатся».
Вместо зловещей музыки из-за двери четыреста второго номера полилась английская речь — там просто смотрели какой-то западный фильм. Люди в «Айвазовском» отдыхают не бедные, наверное и видеомагнитофоны имеют…
Спуститься на второй этаж? Упасть толстяку в ноги, потребовать, чтобы он изменил предопределенность? Или хотя бы приказал милиционерам защитить Наташку? Как-то не сочетается: упасть в ноги и потребовать…
Латышев представил себе, как врывается в номер к серьезному человеку, большому начальнику, и понял, что тот ему ответит. «Иди домой, мальчик». Или резонно спросит: «Кто виноват?»
Он ни во что не вмешивается. Он только наблюдает. И глупо его о чем-то просить, если сам виноват в том, что происходит.
Кап…
С потолка пещеры противно капала вода.
DEХ зажмурился и поморгал, отгоняя сонливость. Они сидели в засаде уже почти сутки, люди валились с ног после долгого горного и подгорного перехода, киборги выглядели ненамного лучше.
Кап…
С огромного сталактита медленно, по капле стекала вода. Под ним образовалась небольшая лужица в ямке, годами вытачиваемой водой.
Киборг рассматривал это чудо природы, дабы убить время. Взгляд медленно скользил по наслоениям минералов. Если лизнуть их, то можно будет узнать состав. А еще попить. Вот только приказа не ослушаться – сказано сидеть в засаде и ждать повстанцев.
Сталактиты, обильно свисающие над головой, не радовали.
Мысль о том, что данная штука в случае неосторожных действий может свалиться на голову, доводила паранойю киборга до потолка.
— Эй, жестянка, на пожри! – один из солдат, Евгений — бледный, усталый, с вихром непокорных светло-каштановых волос, протянул DEX’у банку кормосмеси.
Чернявый киборг взял её, отметил слегка дрогнувшие пальцы. Система спишет на непроизвольный мышечный спазм, она всё спишет. А ещё на холод…
Холод был в пещере поистине нечеловеческий. Как здесь выживали повстанцы и выживали ли вообще, было неясно. Без постоянных пополнений питательных веществ естественный подогрев тела был минимальным, и парень мёрз вместе со всеми.
Кап…
Ещё одна капля растворилась в лужице из своих сестёр.
DEX раскупорил банку и жадно припал к кормосмеси. Если не поспать — так поесть хоть дали. Сутки бездействия и напряженного ожидания неизвестности выматывали больше, чем самый жестокий бой.
Правдиво выражение – ожидание смерти гораздо хуже самой смерти. А смерть здесь была.
Несколько недель непрерывных изматывающих боев, постоянные засады, нападения ночью втихую, ожидание удара в спину и нападки усталых замученных солдат. Мужчины срывались на безропотном оборудовании, поскольку срываться друг на друге было бы совсем не по-людски.
DEX засунул банку в лужицу.
Кап!
Звонко отозвалась капля, попав на железную кромку.
Кап… подумал киборг, рассматривая испещренную трещинами и размывами стену. Здесь из прохода должны выйти повстанцы. Должны, но не идут.
Мысли текли вяло. Эта операция заняла намного больше времени чем планировало командование. Расчет был на быстрый ввод войск, выбивание неприятеля и получение заслуженных наград для начальства, денег для солдат и пайки для киборгов.
Но увы, повстанцы нарушили все планы, нагло спрятавшись в пещерах одного из самых крупных горных массивов планеты Алейзия, которая славилась своими горами и шахтами, так как здесь добывали множество полезных ископаемых, но — увы и ах, местные жители внезапно захотели самостоятельности и свободы.
И подняли восстание.
Армия планеты присоединилась к ним и вот теперь армия Федерации пыталась повстанцев выбить. К сожалению, повстанцы превратились в духов гор или гномов, каждый раз выскакивая из новых, неизвестных ходов, проскакивали мимо постов и всячески вредили как могли, подрывая иногда целые пещеры вместе с солдатами Федерации, оружием и техникой.
Затруднялись военные действия ещё и тем, что в горах и особенно внутри гор запрещалось использовать тяжелое оружие и взрывчатку.
Любой неосторожный выстрел, подорванная мина или граната могли вызвать сход лавины снаружи и капитальный обвал внутри. И если снаружи еще был шанс на спасение, хоть и призрачный, то внутри горного массива, под боги знают сколькими тоннами камня, вряд ли кто уцелеет.
После нескольких не самых приятных случаев с обвалами пещер и ходов, командование приняло решение обходиться только бластерами, холодным оружием да своими силами. Увы, повстанцы не церемонились и уходя из жизни с помощью взрывов, старались забрать с собой как можно больше солдат Федерации…
Кап!
Звонкий звук раздражал даже больше чем тихий. Напарник Евгения, рыжий и покрытый веснушками Влад, поднял банку и спрятал под камнем.
Киборг сидел не шевелясь, и в который уже раз сканировал местность. Ничего, только стены пещеры, только сталактиты над головой, только те же самые солдаты, и усталый командир, дремлющий с бластером под рукой. Готовый в любой момент сорваться и начать стрелять.
Да ещё один новенький боец, Лёха, несмело прикрывший глаза, дремал немного в стороне, накрывшись маскировочной сетью.
Система напомнила о необходимости отдыха.
Если бы, подумал DEX, смахивая окошко. Отдыхом и не пахло. Спать нельзя. Сон — это смерть. Повстанцы могут появиться в любой момент.
Или… Не появиться вовсе. Пройти другим ходом, отменить переправу боеприпасов, перенести на другое время. Да мало ли что может изменить их планы! Лежать за камнем под маскировочной сетью и не уснуть было практически невозможно. Бездействие утомляло, постоянно напряженные нервы требовали отдыха. Капающая вода раздражала.
Кап…
Внезапно система окрасила красным едва ощутимый силуэт. Значит там за пещерными стенами есть…
— Обнаружен враждебный объект. – DEX медленно достал бластер и приготовился. Повстанцы не спешили, медлили, видимо что-то подозревали.
Первым из-за поворота показался дрон. Неспешно сканируя небольшую пещеру, он медленно летел по замысловатой траектории, осматривая все до мельчайших камушков. Люди и киборг застыли.
DEX передавал собранные данные о повстанцах своему собрату, Тринадцатому номеру. Он находился с второй группой военных в трех поворотах от их засады, на случай если… Если они не справятся.
Наконец дрон закончил свой осмотр и вернулся к хозяевам. Влад едва слышно выдохнул.
— Тихо. – Одними губами прошептал Женька, закрывая более молодому товарищу рот мозолистой рукой. Тот кивнул, соглашаясь. DEX под номером Пятый, который сидел рядом с ними, вспомнил как дышать. Хотелось, чтобы все закончилось так или иначе.
Кап!
Наконец за поворотом началось движение и показался первый повстанец. Он был нагружен большим тюком, двигался медленно, но уверенно, был готов отразить нападение в любой момент.
— Рано – прошелестел командир, едва заметно кивая. Да, они будут ждать, пока выйдут другие.
Если начать палить по первому, остальные спрячутся в ходах и ищи потом ветра в поле.
Система окрасила повстанца в красный, киборг следил как человек с оружием в правой руке и тюком на плече, дошел почти до середины пещеры. За ним, так же медленно вышли еще двое практически идентичных бойцов.
Он медленно сжал и разжал пальцы на рукояти бластера. Импланты послушно разогрели затекшие мышцы.
Когда вышел последний, шестой, горец, а первый уже приблизился к выходу из пещеры, засада открылась. Стреляли все. Внезапность нападения сыграла свою роль. Четыре человека и киборг устроили хаос.
Интенсивность пальбы нарастала, солдаты и повстанцы с перебежками прятались за камнями, лазерные лучи выбивали каменное крошево из стен.
DEX сменил дислокацию и выстрелил в открывшегося темноволосого мужчину. Тот завалился, с хрустом подминая под себя ношу. Интересно, что у них в допотопных тюках? Не похоже на боеприпасы.
Звук капели потерялся на фоне выстрелов и ругани.
Вторая группа засады спешила на помощь. Враждебный дрон дополнял картину хаоса, поливая огнем солдат. Кто неудачно выстрелил, понять в суматохе не удалось, но прорезанный лучом бластера сталактит, до этого видимо державшийся на честном слове, решил внести свою лепту в бой.
DEX, до этого старавшийся выцепить особо ретивого повстанца, первым заметил угрозу и, наплевав на всё, рванул закрыть своих людей.
В тот момент он не думал, только высчитал скорость и угол падения сталактита и смог стать так, чтобы закрыть двух своих парней.
Евгений и Влад, те, которые заботились о нём больше других, сейчас могли пострадать и возможно умереть.
Все заняло доли секунды и вот уже огромная махина падает оземь, разбиваясь на сотни осколков. Киборг прикрыл руками лицо и стал так, чтобы закрыть собой людей. Острые куски камня пробивали старенький комбез и оставляли раны и царапины по всему телу. Он ощутил сильный удар тяжелым по макушке и внезапно мир померк…
-Эй, смотри-ка, Пятый живой! – Воскликнул Евгений, плеская водой из фляги на отрубившееся оборудование. – Вставай, герой болезный.
Киборг с усилием поднялся. Голова была чугунной, во рту солоноватый привкус крови, руки в кровоточащих царапинах. Он оглянулся, сквозь муть в глазах отмечая расстановку сил. Повстанцы были повержены, двое крепко связаны, остальные убиты.
Его люди отделались небольшими ранениями-царапинами да самый младший солдат баюкал раненую руку.
— Лёха, Пятый! на базу в медпункт! – приказал сержант, цепким взглядом окидывая страдальцев.
— Есть, командир. – Солдат подхватил здоровой рукой киборга. Тот с видимым усилием ответил:
— Приказ принят.
Пятый не был разговорчивым. Отвечал только когда была необходимость, чаще кивая или моргая. Он не считал нужным тратить силы на ненужные фразы или слова, отнимающие драгоценное время отдыха или боя.
Оба бойца поковыляли к транспортнику за аптечками. До медпункта нужно было еще добраться.
Сам же сержант вместе с двумя бойцами принялись потрошить тюки повстанцев.
Уже за поворотом киборг услышал возбужденные голоса:
— Да ни фига это не боеприпасы, Владь! Лекарства это! И шприцы.
— Дай сюда, надо все сголографировать и опись составить. Не мог же наш Штирлиц так лохануться…
Но киборга их проблемы волновали меньше всего. Живы? Живы. Задание выполнили? Выполнили.
Значит можно немного отдохнуть. Он с трудом заполз в транспортник и уселся в углу, закрывая глаза. Алексей попытался наложить ему повязку, но не преуспел и теперь огрызок бинта закрывал правый глаз. Убирать его Пятый не стал и покорно сидел так как есть.
Когда наконец вся группа вернулась на базу, он таки смог попасть в медпункт. Резкий запах лекарств ударил в нос. Стерильные белые стены наводили уныние.
Усатый усталый врач лет за сорок с гаком осматривал зашедшего первым Лёху, попутно комментируя нелестными отзывами о его умственных способностях.
Киборг сел в сторонке на табурет ожидая своей участи.
— Это ж надо было так подставиться. Вот пожалуйста, сухожилие перебито. Что прикажешь с тобой таким делать? – Приговаривал доктор, обрабатывая обожженные края раны.
— Виноват, док…
— Варь, принеси еще тампонов, тут работы непочатый край.
— Иду — где-то глухо звякнуло и из соседнего кабинетика вышла пышнотелая русая девица в обтягивающем халате с лотком.
Пятый раньше её не видел, потому уставился на нового человека во все глаза. Девушка была ядреной как любил выразиться Сан Саныч. Высокая, пухленькая, но не безобразно толстая. Скорее мощная. Такая и коня на скаку остановит, и избу потушит, и люлей даст тому, кто поджег.
— Да тут еще один боец ранен! – воскликнула девушка, замечая Пятого.
— Это кибер. Осмотри его пока! – врач забрал лоток со стерильными ватными тампонами и от души ругнулся. – Ты боец уже никакой, поедешь на гражданку лечиться. Я в этих кустарных условиях только руку испорчу тебе. Позвоню одному товарищу, он хирург хороший, надеюсь сможет помочь.
Тем временем Варя обрабатывала ранки и вытаскивала каменные осколки из рук и шеи Пятого. Он не сопротивлялся, позволяя вертеть себя и поворачивать куда надо. Голова еще потихоньку кружилась, но регенерация худо-бедно справлялась. Вот только поесть бы…
— Андреич, у него рана на макушке. Сбрить? – девушка ткнула пальцем в перчатке в вихрь черных кудрей. Доктор на несколько минут оторвался от Лехи, уже обработанного, заштопанного и уколотого обезболивающим.
Оценил густоту шевелюры киборга и решительно отрубил:
— Сбривай нафиг все, что вокруг раны.
Через пару часов умытый, зашитый и забинтованный Пятый вышел из медпункта.
После лекарств стало заметно лучше, головокружение прошло, зато голод усилился неимоверно. Пришлось топать к командиру и просить выделить пайку.
Сан Саныч, человек доброй души, не глядя махнул.
— Да иди на кухню, авось чего сообразят тебе. Поешь и марш в свою ячейку, до завтрашнего утра не отсвечивай.
Уже лежа в ячейке, Пятый вдруг отметил странность своего восприятия.
Он как будто стал… думать?
Вот девушку оценил, хотя раньше он не обращал внимания на медсестер и врачей. Ну лечат, ну колют чего-то лечебного, система не видит угрозы — значит надо.
Он немного поразмышлял над этим, но усталость взяла свое и парень уснул, вытянувшись в ячейке.
А с утра начались не самые лучшие изменения. Взамен погибшего Тринадцатого выделили другого киборга. Худенький русый паренёк, забитый донельзя, старался обходить людей дугой, ел в сторонке от всех и нычковался в ячейке.
Отвечал по связи стандартными пакетами, на контакт не шёл. Как с ним работать в паре — Пятый не знал.
Погибший Тринадцатый почти всегда поддерживал с ним связь — и они неплохо сработались.
Ещё одной плохой новостью было то, что его, нового Тринадцатого, Седьмого и Девятого переводят в другой отряд. Явление сие было частое.
Киборгов перекидывали туда, где в них нуждались больше всего, зачастую в горячие точки, где люди самостоятельно не справлялись. Но новый отряд означал новых людей, которые вряд ли будут к нему так добры, как эти.
Нет, они не возились с киборгами как с детьми, но по крайней мере пайку не отбирали, спать в спокойные часы не мешали, да и не мучили особо. Так, потешиться могли, соревнуясь с киборгом в стрельбе по мишеням да в борьбе на кулаках.
Внезапно Пятый сделал открытие века.
Он осознал, что ему не хотелось! — не хотелось покидать этих людей, лететь неизвестно куда и к кому, терпеть заново насмешки и издевательства солдат. А ведь они могли не только похохмить и пострелять в оборудование. Могли и…
Вадим приметил Пятого, сидящего на скамейке рядом с кухней. Киборг меланхолично хлебал кормосмесь, всем видом показывая, что ушел в себя, вернусь не скоро.
Такая задумчивость прежде их оборудованию не была характерна. Внезапно одна странная идея посетила его голову.
— Эй, Пятый, а пошли с нами? – Он кивнул на Женьку и Сан Саныча, стоящих чуть в стороне. – Одну штуку покажу!
Пятый молча допил банку и покорно поплелся за людьми.
Мысль прервалась и находиться заново не желала. А вспоминать прошлые издевки совсем не хотелось. Процессор-то чистили и форматировали, а вот все же запоминалось где –то там в глубине мозга не самое приятное. Или просто сильно эмоциональные события.
В казарме было шумно и многолюдно. Один из умельцев решил сделать ребятам тату перед прощанием. На память. Многие парни из-за травм были отправлены на гражданку и не сегодня-завтра покинут роту.
Невысокий крепкий мужичок, реликт их роты, так ни до чего и не дослужившийся, раскладывал инструменты на столике. Вокруг толпились и гомонили солдаты.
Парни таскали карточки-голограммы с различными рисунками, лепили их друг другу чуть ли не на лоб и беззлобно ржали.
— Вот, значит, тигра хочу! На спине!
— А я хочу дракона зеленого, вот на руку прямо. Рукав будет.
— Мне вот тут написать «Люблю Машу»!
— Волка мне на груди сделай, пожалуйста.
Гомон и необычное занятие слегка выбило из колеи Пятого. Он покрутил головой, оценивая эмоциональное и гормональное состояние солдат, но ничего страшного не нашел. Парни были возбуждены, некоторые радостные, некоторые грустные.
Вадим подтолкнул замешкавшегося киборга вперед.
— Михей, сделай и ему. Он с нами такое прошёл, считай свой брат. Пусть на память останется. Ему ж всё потрут, может хоть с татушкой будет какое воспоминание.
Седеющий мастер осмотрел киборга, приметил свежие царапины и забинтованную голову. Рана подживала, но Пятый задумался и не зашел в медпункт снять повязку.
— Черный, что твой цыган. На вот, выбирай рисунок. – Он протянул кучку голограмм.
Вадим придирчиво осмотрел сердца, драконов, змей, полуголых девиц… нет, для киборга и боевого товарища такие рисунки не годились.
Наконец, помявшись и пересмотрев внушительную стопочку картинок он остановил свой выбор на простом черном пауке. Этот рисунок как нельзя подходил Пятому, и особенно — к загорелой коже.
Он приказал киборгу вытянуть правую руку и не двигаться. Пятый покорно выполнил приказ, ничего ужасного пока не происходило и опасности он не видел. Мастер принялся за работу.
Через час на его предплечье, опускаясь ближе к запястью красовался великолепный черный паук.
Пятый не чувствовал боли, только неприятное покалывание в коже. Он осмотрел руку. Рисунок на теле был необычным для киборга явлением.
После него парни принялись набивать своих драконов и барышень, а DEX вышел на улицу, подальше от шумной компании. Его никто не держал и не трогал, все были заняты либо у мастера, либо сборами на гражданку.
А как это на гражданке? Нет войны? Но разве так бывает, чтобы не было войны?
Всю свою короткую жизнь Пятый провел на войне, среди смерти, крови и криков. Среди опасности, среди боли. И вдруг оказывается, что где-то там далеко на мифической гражданке все этого нет.
Там живут люди. Как?
Наверняка они не боятся мин, не прячутся в лесах, не ползают по грязным мокрым пещерам. Не мёрзнут в снегах и не жарятся в адских пустынях. Но что же они там делают? Без информации мозг и процессор буксовали.
Сделанное открытие было настолько потрясающим, что DEX не заметил, как остановился посреди дороги и смотрел в небо. Он бы так стоял и смотрел, если бы его грубо не окрикнули.
— А ну с дороги, глючная жестянка! – пнутый под колено киборг растерянно отошел в сторонку. Человек презрительно сплюнул ему под ноги и удалился, таща какие-то баулы. Вслед раздалось приглушенное бормотание:
— И угораздило же попасть в эту глушь…
Всё понятно. На смену отбывающим солдатам прибывают новые. Откуда они берутся? Пятый не знал ответа на свой вопрос. Наверное, с той же гражданки, бегут от спокойной жизни.
Он поплелся в казарму, в корпус для киборгов и покорно лег в свою ячейку. Приказов нет, что хотели то сделали, значит оборудование может отдохнуть.
Запихнутый в капсулу перед отлетом, Пятый грустно смотрел на своих парней. Женя и Влад пришли посмотреть на отлёт своих машинок.
Киборги покорно укладывались в капсулы, только Пятый не торопился закрыть крышку и погрузиться в сон. Его ждет новая жизнь, стертая память, чужие люди, которых нужно будет так же прикрывать от врагов, воевать за их странные идеалы и интересы… Только покалывание татуировки в руке напомнит ему о этих парнях.
— Я вас не забуду… — тихий шепот на грани звука.
Человек не услышит. Система не одобрит.
Новая планета. Новый мир. Новая рота. Новые солдаты.
И старые издевательства.
DEX вздохнул — и поплелся в выделенную здесь казарму с ячейками.
Он всматривался в лица солдат изо всех сил, но не мог вспомнить лиц тех, кто был ему дорог. Увы, программисты в армии постарались на славу и сейчас он был никем и ничем. Еще один безымянный киборг, будущее мясо на убой.
Только татуировка на руке осталась на память. По пути его дважды пнули, несколько раз обозвали глючным уродом, один из парней кинул в него банку из-под пива. Киборг поймал ее на лету и опустил на землю.
Что делать с пустой банкой — он не знал.
В голове были обрывки каких-то мыслей и данные о новом задании — захватить базу боевиков. Как всё просто и банально. Еще одна галочка в документах, еще одна звездочка на погоны генералу, еще одна чья-то смерть, чья-то потерянная жизнь, возможно и его…
Задание они провалили.
В самый ответственный момент DEX всмотрелся в лицо рыжего боевика и на миг вспомнил Владьку. Такого же рыжего, бесшабашного, шебутного Владьку. И затормозил.
Боевику хватило этих секунд зависа киборга, чтобы подорвать базу. А DEX остался стоять, глядя на бегущую по бедру струйку крови, пачкающую комбез. Опять ранен…
На базе солдаты ругались на чертовы жестянки. Зависают, тупят, глючат.
Глючил не один DEX, теперь под номером 20, глючили почти все. Может от того как с ними обращаются?
Кормили тут из рук вон плохо, кормосмесь была праздничным подарком. Обычно предпочитали давать оборудованию объедки после солдат. Плюс все были биты, ранены, замучены.
Девочку-DEX замучили до потери работоспособности.
Несмотря на количество киборгов, эта рота частенько проигрывала бои, предпочитая пьянствовать и играть на спор, чем улучшать свои навыки.
Он нашел бывшего Тринадцатого, того самого забитого. В такой роте его забитость считалась нормой. Сейчас русый киборг был еще более худ и избит.
Да и сам чернявый выглядел не лучше. Нужно было пережить ночь — самое страшное время, когда пьяная солдатня уже не находит должного развлечения и их неумолимо тянет на подвиги против киборгов.
Мучить бессловесное оборудование намного легче, чем завоевывать просторы планет.
После одной такой ночи нынешний командир решил, что киборги как бойцы не годятся абсолютно и поручил списать негодное оборудование. Все равно пришлют новых, свежих, более выносливых. Так чего заморачиваться?
Но его подчинённые решили иначе. Зачем уничтожать ценное пусть и полудохлое оборудование, если его можно продать?
Кто-то продавал своим родственникам и знакомым, кто-то просто переправлял через всевозможных связных на продажу в простые салоны. Кто-то так отсылал родне, мол в хозяйстве машинка пригодится.
Двадцатому и Шестнадцатому в чем-то повезло. Из продавали родственнику в деревню.
Мысль о новых хозяевах и издевательствах сводила с ума. И одновременно душу будоражил вопрос – он сможет увидеть пресловутую гражданку. Посмотрит можно ли жить там, а потом… Потом возможно и убьет того, кто будет его мучить.
Наверняка там не так много оружия, как на базе. А физически киборг сильней человека. Вот восстановится, регенерирует все свои раны и разрывы и сможет отомстить за боль и унижение. Жаль, что не этим, но хоть их родственникам.
Но вместо привычных молодых парней и мужчин среднего возраста, DEX увидел… старика и девушку, как оказалось – тоже киборга.
— Мизгирь! Чисто Мизгирь*! Беру обоих! … – и старик протянул киборгу ломоть хлеба с солью – погостили, домой пошли…
/Домой! – это как? – запрос девушке.
И видеозапись в ответ:
/Смотри!..
Домой!..
Примечание:
•Мизгирь – устар. то же, что паук
Соавтор – Олла.
Продолжение моего миди «Снегурочка (кибер-версия)». И первая совместная работа с Оллой, которой понравилась «Снегурочка».
Олла написала первые две главы, следующие главы и эпилог мои.
Главы различаются манерой написания – но мы обе работали с энтузиазмом, желая, чтобы у наших героев было всё хорошо.
От мира Космоолухов Ольги Громыко – только киборги. Желательно знать первоисточник — но можно читать и как самостоятельный текст.
Фото первое – с сайта музея Малые Корелы.
Нет, пересекаться-то они, конечно, пересекались, мир тесный, прослойка тонкая: то один общий знакомый или родственник прием забацает по случаю совершеннолетия любимой кошки или какому иному не менее важному поводу, то другой. И не почтить нельзя, ибо это может быть расценено как публичный жест и проявление неуважения. Ну а Бай на таких сборищах, можно сказать, прописался давно и надежно, так что пересекались, да, как не пересекаться. И даже здоровались, любезно и вежливо, они же цивилизованные люди, а не дикие форы периода Изоляции. Обменивались улыбками и ничего не значащими фразами. Только вот поговорить — нормально поговорить, не в толпе и не о незначимых пустяках — за все полгода так и не получилось. Ни разу.
А это не дело, в конце-то концов. Раздражает. Чего бы себе там этот зараза ни думал, Айвен не готов бегать от него всю оставшуюся жизнь, как полный придурок. И самому Баю тоже не намерен позволить продолжать в том же духе до бесконечности. Его, Айвена, терпение имеет предел. У него тоже есть гордость и нервы, и нечего его выставлять перед всеми каким-то маньяком и шарахаться, как… Короче, шарахаться.
Ну то есть со стороны вроде бы как не особо и заметно, Бай все-таки хоть и зараза и гаденыш тот еще, но гаденыш умный и изворотливый. Его поведение выглядит вызывающим только тогда, когда ему самому это зачем-то надо, но ведь Айвен-то, вопреки расхожему убеждению, тоже не так чтоб совсем уж дурак. И не мог не заметить, что стоит ему появиться в той компании, где уже был до этого Бай, — и через некоторое время у Бая вдруг обнаруживаются срочные дела где-нибудь совершенно в другом месте. Или же он просто исчезает по-бетански, незаметно и безо всяких объяснений. Ну это же Бай, все давно привыкли к подобному его поведению — наверное, подошла его очередь платить за выпивку, вот он и свалил, он же всегда так и делает.
При этом он вежлив, улыбчив и невозмутим и ехиден не более, чем со всеми прочими (а может быть, даже и менее, и это почему-то бесит еще больше). «О, Айвен, какие люди, привет, как дела…» Рассеянная улыбка, взгляд мимо, и тон такой, что любому понятно — плевать он хотел на твои дела с самой высокой башни, он и ответа не ждет, уже отвернулся другого знакомого приветствовать. Приличия соблюдены, ты ведь вроде бы этого и хотел…
Вот ведь мерзкий гаденыш!
Мерзкий, наглый, ехидный. Привыкший вваливаться без звонка: «Какие звонки, Айвен? Зачем? Чтобы ты смог вовремя удрать?» — и устраиваться на айвеновском диване как у себя дома: «Да-да. Айвен, и еще подушечку, пожалуйста, будь так добр». Если бы Айвену кто год назад сказал, что он будет скучать по всем этим хамским, чисто баевским штучкам — он бы пальцем у виска покрутил. Как может не хватать того, кто вечно с тобой спорит да к тому же еще постоянно втягивает тебя в свои сомнительные авантюры и отбирает твой кофе?!
Больше не отбирает. За полгода — ни разу.
<i>Может быть — все-таки слышал?</i>
Да нет, не мог он тогда ничего слышать!
Мерзко тогда получилось, самому противно, мерзко и глупо. И хотелось бы вернуть и переиграть, да только вот, как говорят на Бете, «съесть свои слова невозможно».
— Я помогу! – горячая ладонь ухватила Сэма за руку, — Тир, скажи ему, чтоб он не усыплял! Я помогу!
— Ему можно верить? – Дин был серьезен, — Сэм?
— Не знаю, — честно ответил Сэм. Как можно кому-то здесь верить? Как Дин ему самому верит? – Не знаю. Что-то он слишком рвется помочь.
Темные глаза рыжика вспыхнули, и он отдернул руку:
— Конечно! Ты ж у нас из неприкосновенных! Один из лучших учеников, любимчиков! Ты в одном домике с Коброй не живешь, вас не вызывают, когда гости приезжают! Тебе от Наставника одиннадцатый номер сколько раз выпал? Два? Три? Вы… Ты не поймешь… – его голос погас, — Делайте, что хотите, мне все равно.
— Ладно, — Дин с полминуты помолчал. – План меняется…
Золотые знаки на черном дереве двери хищно перемигнулись.
— Тирекс к Наставнику, — выдохнул Сэм.
— Тир? – чуть удивленно проговорил знакомый голос, — Проходи, мальчик. Почему так поздно?
В комнате было полутемно. Пахло кровью и… (ну, теперь знаешь, Тир, правда?) сексом… Болью.
Сэм сосредоточился. Не думать о посторонних вещах…
Спокойное выражение. Нотка гордости.
— Я докладываю о выполнении задания, Наставник.
Темные, без блеска, глаза медленно сощурились…
— Так быстро? Хотя… — он глубоко вдохнул воздух… и неожиданно уголки тонких губ поползли вверх в улыбке… в злой пародии на улыбку. – Последовал моему совету, а? Молодец, Тир…
Совету? Попробовал бы кто-нибудь не последовать твоему «совету», быстро оказался бы в кандалах у столба…
— Вы так здорово все понимаете, наставник… — Сэму казалось, что он смотрит на этот разговор со стороны: видит жадный взгляд темных глаз, хищную улыбку, слышит собственный голос, гордый, расслабленно-довольный, несмотря на напряжение. И тот, говорящий его губами, Тирекс, его маска, его защита – живет сейчас собственной жизнью… Изделие Наставника, — А кто-нибудь справлялся быстрее меня?
Ох и смотрит…
Тир нацепил выражение «это-я-лучший-из-волчат» — почувствовал, что так будет лучше… Смотрите, наставник, смотрите, я чист… а то, что волнуюсь, так я просто выпросить кое-что хочу. Все нормально. ВСЕ НОРМАЛЬНО… Ну?…
— Нет, мой мальчик, — наконец соизволил ответить Наставник, — Пока никто.
— И такого упрямца заломать было нелегко.
— Я помню.
— И…
Наставник неожиданно шагнул ближе. Сэм замолк.
— Я помню, Тир. Вопрос в том, зачем об этом напоминаешь ты?
— Я… э… можно мне оставить его у себя, Наставник? Хоть до конца срока.
Молчание.
Пристальный цепкий взгляд…
— Я… еще не все таблетки израсходовал… – Сэм с ужасом ощутил, как охрип его голос, но демон неожиданно понимающе кивнул:
— Что, так хорош? Что ж, пойдем поглядим. И если он и впрямь… словом, если ты выдрессировал его достаточно, то… я оставлю его тебе… на пару дней.
Наставник шел очень быстро – похоже, Хорька ему показалось мало, чтоб спустить пар… Теперь он нацелился на пленного охотника…
Держи себя в руках, С… Тир. Пока – Тир.
Сэм шел за ним по спящему городу… Поселку. Какой теперь город – больше половины домиков опустело. Осталось тридцать семь… Всего тридцать семь.
Вообще-то сорок шесть, если верить Дину про снотворные пули. Да нет, верить… верить. Дину он будет верить. Полностью. И подчиняться будет, как раньше Наставнику – во всем. Что бы тот не приказал, о чем ни попросил…
Они уже рядом.
Держись…
Тусклый свет единственной лампочки… Пустые кандалы на стене.
Стол посреди комнаты, полуприкрытый пятнистой простыней.
Тело на столе.
Обнаженные руки, заведенные за голову и закованные, открыта грудь, часть бедра – Сэм коротко вздохнул, вспомнив, как он помогал Дину разложить простыню, чтоб и прикрывала, и помогала притягивать взгляд… Еще как притягивала…
Он сглотнул – Наставник услышал.
— Что, правда так хорош?
— Он это… ну… умеет… – проговорил Сэм хрипловато и, спохватившись, добавил, — Наставник.
— А-а… – протянул тот, — Это… интересно. Посмотрим. Сними с него это.
Черт… Сэм шагнул вперед. Неужели не получится?…
Рискованный план, он был против… Слишком ненадежно. Но времени было мало. Слишком мало для другого. Тихо. Тихо. Еще не все потеряно. Спокойней…
И тут Дин шевельнулся и тихонько простонал. Словно просыпаясь или приходя в сознание. Повернул голову, неловко дернулся – так, что простыня наполовину сползла.
Зеленые глаза смотрели на Наставника – полные страха…
Дальше все случилось очень быстро – отпихнув Сэма в сторону, Наставник быстро двинулся вперед, и проговорив что-то типа «Я сам», оказывается рядом со столом… Страх жертвы притягивает его, как кровь комаров и мух-кровососов…
Наклоняется вперед… ниже… ниже… к самому лицу Дина:
— Ну, малыш, как тебе это?…. – в голосе демона отчетливая издевательская нотка, он с удовольствием наблюдает, как пленник пытается отдернуться, избежать его прикосновения… Как отклоняет голову, как тяжело дышит, как вздрагивает от прикосновения – пока невинного… – Как тебе тут, а?
— Отлично, – вдруг шепчет тот в ответ, и зеленые глаза суживаются в злом прищуре… и «закованная» рука резко опускается на затылок Наставника.
Тот упал.
Что должна делать девушка, когда у нее пропадает парень? Вариантов много. Но если парень шаман, а девушка — дракон, тогда варианты экзотичнее… Ну, например, штурм городской стены в этих действиях определенно есть… А ковен сам виноват, честное слово, сам! Я не хотела…
— Александра!
— Что?!
— Прекратите сейчас же!
— Отвяжись!
— Вам нельзя летать! Од…
— Пошел к черту! — рявкнула я, раскрывая крылья…
Старикан сменил цвет и схватился за сердце. Я притормозила. Ну вот же зараза, а? Стоит на пути, как этот… эти… триста кого-то там. Спортсменов? Спартапков? Спартанцев, вот! И еще за сердце хватается…
Ну чего пристал, видишь ведь, что у меня все шарики на роликах поехали от злости, чего суешься? Тоже мне, крепкий орешек!
— Вам нельзя летать в одиночку!
Я зубы сжала, чтоб не плюнуть… Еле удержалась. Еще одно «нельзя» услышу — точно что-нибудь подпалю!
— Я не буду далеко летать, — кое-как сдерживаясь, объяснила я лягуху свои планы на жизнь, — Я только найду эту белобрысую заразу… Вы ж сами сказали, что далеко он не мог уйти? Я его быстренько найду! — зубы скрежетнули сами собой…
— И что? Найдете — и что?
— И… объясню ему, как он… неправ!
Неправ… Да сволочь он, сволочь! Скотина! Пиявка шаманская! Бортануть решил, да? Ну я тебе устрою Варфоломеевскую ночь, зараза неблагодарная! Знаю я про эту ночь, знаю, я в Париже училась! И этот кидала блондинистый тоже скоро узнает!
— Леди Александра….
— Отстань…
Если я сейчас не взлечу, я… я наверно, разревусь… Ну как он мог, а?
Так хорошо вечером поговорили, планы все расписали, колечко покупать собрались (тьфу ты, прям как про жениха-невесту говорю), так уснули рядышком… ну поругались, подумаешь, с кем не бывает… я утром мириться хотела…
А он смылся.
Просыпаюсь утром — ни Рика, ни его одеяла. Я сначала даже не просекла весь облом, подумала, он просто встал раньше — всегда ж вскакивает ни свет ни заря, прям как будто будильником работает. А одеяло свернул и спрятал, аккуратист же. Потом солдаты про него стали спрашивать — он же по утрам вечно с охраной треплется, про какие-то контуры-защиты перетирает… Мол, а господина мага в лагере нету, не изволит ли госпожа Александра намекнуть, куда это он отлучился?
А госпожа и сама в непонятках. Я туда, я сюда, а его нет! Велиса говорит, его и перед рассветом не было, я одна спала (опять, видать, глазки пялила куда не надо!). Я чуть не плюнула. Говорю: я тебя не спрашиваю, с кем я спала. Ты лучше скажи, что еще видела, раз тебе по ночам не спится!
Она и сказанула.
Вора видела, говорит.
Охрана прям полегла. Какого вора? Через защитную цепочку?! А эта красотуля… нашлась мне тоже, неспящая красавица… говорит, кто-то ночью в лес шел. С мешком. Наверное, вор. Она, мол, все свои тюки потом проверила — а вдруг на ее приданое нацелился? Я хихикнула, но на свое барахло таки глянула… и офонарела.
Мешка нет! Не моего, шаманского…
Тут только до меня дошло, что шаман-то… того… смотал удочки…
Че дальше было — не помню…
Помню только дерево, которое я свалила. Как-как… Не знаю как! Стояло-стояло, и вдруг лежит… Ну да, кричала… кажется… про эту белобрысую заразу с такими честными глазами… Может и громко, не помню… Помню жуткую злость и обиду… и как ногти становятся когтями, и под ними наша постель в ленточки рвется… И как все с полянки разбегаются…
И теперь мне даже не разрешают его… хм, поискать!
— Отвянь, дед, а? Я только пар сброшу и все. Не сделаю я с ним ничего, ясно? Хочет — пусть катится, не держу! Подумаешь!
-Вам нельзя одной. Вы же должны метку получить, для этого надо правила выполнять… Ну леди Александра…
— На фига мне теперь ваши метки? Пошли они на х… на ф….на физалию!
— Куда?
— На кактус! Слушай, дед, отстань, а? И так тошно. Пошел он, этот врун паршивый, полечу прямиком в ту Маврикию, пристану к тому колдуну из Москвы… и домой. Пусть как хочет, так и отправляет… Надоело все, домой хочу…
Как же я хочу домой…
Ну его, этот мир придурочный. Со всеми его закваками… с баранами! С малявками этими языкатыми… с порядками их идиотскими… Плакать и то нельзя. Пожара мне только… не хватало… черт… глаза печет. И превратиться обратно тоже… нельзя… всхлип… Так нечестно.
Видно, у деда тоже совесть была. Припрыгал он поближе, голос виноватый такой:
— Леди Александра… Девочка, ну успокойся. Нельзя летать драконам без метки — собьют баллистами, понимаешь? Дикие и те, из Стаи, они очень опасны. Поэтому в каждом городе баллисты есть… Ну успокойся. Поставишь метку, зарегистрируешься в Горном клане — и лети куда хочешь, на жизнь по дороге заработаешь… Ну, тише…
Старикан бормотал и бормотал, приговаривая что-то валерьяночное…и я потихоньку затихла… Да что я, в самом деле? Расстроилась из-за мужика, как лузерша последняя. Ничего-ничего… я еще тут найду… красавица я или нет? Я тут наведу шороху. Еще посмотрим! Я вздохнула… и крылья сложила. Ну его, этого шамана…
— Ладно. Не полечу я никуда, утихни. Все равно он поганец…
— Как сказать, — вдруг проговорил мастер. Странным таким голосом…
— Что?
Гаэли повертел в лапках какой-то пузырек.
— Узнаете?
Нет, ну он совсем. Я че, каждый флакончик должна в лицо узнавать?
— Это я нашел вон там. В траве рядом с вами… Лекарство Рикке. Он бы не ушел без него. Сам — не ушел бы…
Стоп-стоп…
— Дед… Ты на что намекаешь, а? Подожди-подожди… Ты че, хочешь сказать… что его кто-то уволок?
— У меня есть все основания для подобного предположения…
— Чего?
— Я так думаю! — наверно, до него таки дошло, что лучше говорить попроще — когда я его чуть не сбила нечаянно. А я говорю — нечаянно. Нечаянно, я сказала! А кто сомневается, тому я покажу разницу между нечаянно и нарочно! Ну вот, давно б так… — Спокойней, леди Алексан…
— Спокойней? — не, он издевается! — Дед, ты с пальмы не падал?
— С чего?
— Да хоть с жирафа! Я должна быть на тормозе, а в это время какая-то **** УВЕЛА У МЕНЯ ПАРНЯ?!
На этот раз старикан не стал кидаться лес защищать, хотя бедняге-дубу от меня досталось. Хвостом приложила. Ну как приложила… в щепочки. Только присел. Лягух, не дуб… И бороду теребит… И в глаза не смотрит.
— Э-э…
Э? Так, мне это начало уже не нравится.
— Э — что?
Лягух затоптался.
— Э-э… Я не должен был это говорить, но Рикке не совсем здоров. Выплески, понимаете ли… Опасная это вещь. Раньше, бывало, от них сгорали…
Я вдруг перестала злиться. Абсолютно.
— А ну-ка, с этого места поподробней!
Дедуля с досадой махнул голубой лапкой:
— О чем подробней? Нельзя ему без лекарства! Сутки еще протянет, может двое-трое, если повезет. А там…
У меня чешуя волнами пошла…
— Что — там?..
— А там — неизвестно что. Если сил осталось мало, то есть шанс, что обойдется приступом. Если не повезет, то…ну… вероятен смертельный исход.
Ой, мать… Лучше б он сбежал.
Вот честно!
— А у него одно лекарство было? В мешке запасного не завалялось?
— К сожалению, нет. Он рассчитал порции до прибытия в город, с запасом в три-четыре дня. И запасного не варил.
***!
Я занервничала:
— Так давайте поищем!
— Это не так просто…
Бли-и-ин, тут ни папиной службы безопасности, ни милиции, ни конторы детективной. Ну как его искать, а? Ведь найти надо быстро! Сутки-двое… Где ты Рик, а?..
В голове зашевелились какие-то смутные воспоминания… Ну, как пропавших искать. А что? В сериале каком-то видела! Значит, так, сперва надо следы искать… Я глянула на нашу постель — одеяло на сене. Бывшее одеяло. Все как после бомбежки… выпотрошено и потоптано, словно там стадо вешалок промчалось. А-а, это я еще хвостом прошлась нечаянно. Е! Ну кто ж знал… Ладно, тогда по-другому.
— Слышь, дед, а кто у нас на подозрении? Кто мог Рика утащить? Шаман все же, не кто-нибудь.
Спрашивала я Гаэли, но оживились все. Вылезли из кустов, подтянулись из-за камушков у речки… и полезли со своими центами… В смысле, ответами:
— Я думаю, это другая девушка! — вякнула Велиса, поправляя свои юбки, — Какая-нибудь загадочная красавица, за которой он пошел, не глядя…
Ой дура ж…
Солдаты тоже не поверили:
— Красотуля, ха! Руселя, что ль? Та заведет, ага… Не выберешься потом.
— Али оборотниха из этих… Ну, манков… Которые мужиков в лес сманывают, а потом того… — солдат глянул на меня и попритих, — Этого…Я не про том, госпожа, вовсе! Я про…
— Да ну, шаман на такое не ведется. — перебил первый, — Маг ить все же. Разве что он за чудищем каким погнался…
— А оно потом за ним… — вставил третий, будто назло. Нет, они меня начинают доставать.
— Разбойники утащили, — сказал рыжий солдатик, — Как пить дать, разбойники. Поживиться схотели, а он их не иначе как застукал, когда проверял защиту.
— Ясное дело! Они его и…
— Не, они б прикопали где-нигде рядышком, далеко б не уволокли. А мы все обыскали.
— А маг какой на нашего зуб не держит? Кто через защиту пройти мог? Только чаровник не слабже нашего.
Кажись, мысль была в тему. Все как-то… попритихли. И запереглядывались, как охранники, когда папа у них выяснял, как к дочке попал первый журнал с эротикой…
— То их шаманские дела… Не нам встревать.
— Дак а может…
Так, все, хватит. Мне надоело. Я тут с ума схожу… ну, в смысле, волнуюсь о пропавшем френде, а они тут развели бодягу! Депутаты хреновы! Я спустила к закваку крыло:
— А ну садись!
— Но…
— Бревно! Садись! Сам сказал, одной мне летать нельзя — а с тобой полетаем!
Через часа три мы снова сели на знакомую полянку — усталые, измотанные (беднягу-заквака малость тошнило), и злые, как напиток «протыкайка» из спирта, тоника и еще какой-то муры…
И было с чего.
Мы облетели лес на три дня пути.
Напугали какой-то караван, схлопотали панику в каком-то замке (привет барону де Витте), зашугали пипл в поселках…. Осмотрели все! А Рика не было…
Значит и правда — его уволок колдун. Сам-то он и правда далеко б не ушел, а маги могут перелетать или переноситься как-то сразу и далеко. Гаэли сказал, что это может быть…
Колдун…
Кто?
Куда?
И что с ним будет?
Деда трясла-расспрашивала (пока он не засобирался с меня прыгать на полном ходу), но толком ничего не вызнала. Мол, дикие колдуны тут тоже водятся… Как ни старается ковен таланты засекать-выискивать — рабов даже выкупают в одном отсталом королевстве — но кое-кто все ж таки проскальзывает мимо…
Кто не знает о своих талантах и потом удивляется, когда у куриц вдруг золотые яйца появляются, а на крыше начинает колоситься пшеница в два метра высотой, кто-то учится у деда или отца по старинке… а кто-то не желает принимать Клятвы и специально скрывается. Вы спросите, что такое Клятвы? Я спросила. Оказывается, это такие специальные ограничители… Вы спросите, что такое ограничители? Я спросила. Это такие клятвы, которые маг не может нарушить — или помрет, или без сил насовсем останется. Не убивать людей, например, не добиваться власти, не употреблять нарру…. Вы спросите, что такое нарра? Да катитесь вы со своими вопросами! Я про Рика знать хочу. Если его сцапал дикий колдун, то что с ним будет? С Риком, не с колдуном… С колдуном я сама разберусь.
Дед только вздыхает — не знает он, не знает!
Ну блин…
Секьюрити Велисы тут же доложили, что за время моего полета шаман в лагерь не возвращался. А я и не думала, что он вернется, совсем одурели, что ли? И… и вы гляньте, они уже шмотки уложили! Нас, значит, ждать не будут… Ну и *** с вами!
— Леди Александра… Перестаньте. Не могут они нас ждать, они и так опаздывают. И нам тоже надо…
— Что?! — я ушам не поверила. Уйти, сейчас?! А Рик?
— Нам тоже нужно в го…
— Не нам, а тебе! Вот сам туда прыгай!
Лягух порозовел.
— Вы совершенно невозможны!
— Только счас заметил?
— Вы… вы… — дед, похоже, уже закипал, но взял себя в… лапки и постарался говорить сладко, как шоколадка, — Леди Александра… Ну вы же хотите метку?
— Нет! Я Рика хочу!
Гаэли с чего-то раскашлялся. И смотрел как на тех заквак, которые ему в подруги набивались… Странный какой-то. А, ну его, мне надо перекусить поплотней и снова на крыло. Надо найти эту заразу белобрысую, паршивца этого… И выдать ему сразу и за все! Как это за что? За все! Сначала морочит девушке голову, потом влезает в мысли, так что не отвяжешься… а потом пропадает направо и налево! Гад.
— …вам понятно? — влез в мои уши настырный дедулин голос, и я очнулась… Ой блин. Опять отвлеклась…
— Что?
С полминуты заквак таращился на меня такими глазами… ну, знаете, как в мультиках у быков или там монстров каких-нить… А потом его прорвало.
— Р-р-р…
— Вы чего? Эй?
— Р-р-р….
— Эй-эй!
— Рррракрюга! — простонал наконец бедняга-лягух, — Замурдыха чешуйчатая! Бабанда имлодиум хыхынгопостум!
Эй, это он про чего? Я ведь и обидеться могу.
— Слышь, ты… мудыха… ты с языком поаккуратней. На всякий случай.
Дальше дед меня потряс. Солдат тоже. И Велису. Да и вас, наверное, тоже проберет… Этот… этот ходячий чемоданчик плюхнулся на свои лапки и… запричитал! В натуре запричитал, как Велиса над своим сломанным ногтем.
— Духи, ну чем я вас прогневал? Я вредных зелий не делал, я лечил всех, кто обратился, никого без помощи не бросил! Я за всю жизнь никаких беспризорных заклятий не бросал, ни единого! Я никому не повредил при сборе ингредиентов! Ну за что вы послали мне эту дочь махага, скажите!
И так лапками по земле шлепнул, что из травки суслики побежали.
Мне дедулю даже жалко стало. Честно. Докатился уже — с сусликами общается. Еще чуть-чуть, и придется ему или антидепрессанты пить в больничке, или примерять белые тапочки. Тоже из-за Рика нервничает… и чего я набросилась на пенсионера…
— Ну я не хотела… слышь… не парься, дед, а… найдем мы его… а?
Дед молчал.
— Ну устаканится все… брось. Пусть они себе топают, а мы полетим-поищем… я вон замки теперь штурмовать умею, мало тому колдуну не покажется…
Молчит…
— Эй…
— Сначала в город надо, — наконец вздохнул мастер Гаэли, — Тебе надо, не мне. Ковен тоже должен помочь с поиском. И метку тебе поставят, сможешь летать спокойно… А если все нормально будет, то родичи тебе еще и амулет дадут… а то и два. У них хорошие амулеты, сильные. Пригодятся.
— В смысле?
— Может, выкупим Рикке, может драконы помогут… Смотря где он сей…
— И вас заодно вылечат! — утешила эта ду… губернаторша. Будущая. — Бородавки снимут.
Дед глянул на нее… Потом на меня. Потом снова на нее. И руками голову зажал, точно она вот-вот отвалится. Борода у него быстро-быстро задергалась, словно там мышка бегала. Ой, кажется, с лечением Гаэли что-то не так.
— Вас же вылечат?
Лягух снова посмотрел на небо. Помолчал. И вздохнул:
— Не вылечат. Рикке нет, и просто так, без слепка ауры истока или хоть без привязки перебить заклятие на выплеске силы нельзя.
— Как?!
— Так… Вообще-то можно, но при полном ковене. Или хоть большом… Так что… — он посмотрел на меня.
— Ищем Рикке, — выдала я голосом послушной ученицы.
— Точнее, идем в город, быстро-быстро просим о метке, проходим регистрацию и просим какого-нибудь колдуна на поиск пропавшего или на «живой огонек». Тогда ты его сама почуешь…
Лёш.
Экран зажегся немедленно, после первого же гудка. Словно… ну, словно телефон держали в руках и с надеждой вглядывались в экран..
— Да? – с надеждой спросил такой знакомый голос, от которого сердце немедленно подпрыгнуло и затрепыхалось пойманной птицей.
Лина перевела невесть с чего сбившееся дыхание.. и нажала кнопку изображения.
— Ты! — просветлел юноша, — Наконец-то! Привет!
— Привет… — начала Лина, но им помешали:
— Кто это? – прозвучал в трубке еще один голос, незнакомый. Женский…
— Все нормально, мам, это девушка Лёша, — охотно наябедничал голос номер три, опознанный Линой как Вадим.
— О!
— Девушка? – возрадовался голос номер четыре, — Вадим, ты ее видел? Это не приворот?
— Маргарита!
— А когда он нам ее покажет?
— Минутку, — Лёш чуть покраснел, и изображение сместилось. Хаотично проплыли какие-то зеленые растения, послышался хлопок закрывшейся двери.. и наконец в поле зрения вновь показалось лицо Лёша.
— Э-э.. Извини. Моя семья… э… Я так рад тебя видеть!
«рад тебя видеть… рад… рад…» Ой… Сердце, кажется, превратилось в мороженое… воздушное и светлое… и растаяло… Мысль о чарах и привороте показалась немыслимой глупостью!
— Привет. Я тоже… рада. Как… здоровье?
Лёш непроизвольно тряхнул головой, точно проверял, как оно там на самом деле, здоровье.. на миг коснулся горла. В глазах промелькнула растерянность.
— Спасибо. Все нормально.
Нормально. Ага.
Это нормально, значит, днем петь, вечером сводить с ума девушку… а ночью драться с помешанными инкубами. Все нормально. Ох, Лёш…
— Значит, ты не очень пострадал в той драке?
— Какой драке?
— С другой музыкальной группой, — хмыкнула феникс, понимая, что Вадим явно рассказал брату не все подробности ночного разговора, — А ты, оказывается, драчун!
— Нет!
— Задира? – поддразнила она. Приятно было видеть такое живое лицо – без хладнокровной деловитой маски, а ясное, со смущенной улыбкой… На таком все мысли отражаются… И что за глупость она подумала про чары? Такой просто не сможет это скрыть.
— Нет-нет!
— Ангел? – улыбнулась она.
— Лина!
Невзначай сказанное слово слегка отрезвило. Ангел? Ведь это правда… И перестань нести глупости, а сосредоточься и сворачивай разговор. Или ты собралась у него еще что-нибудь спросить?
Например, почему ты мне снишься…
Очень смешно! Ты еще спроси, как он относится темным ведьмам?
— Ну раз ты здоров, то все хорошо?
— Отлично! – немного растерянно, но с большим энтузиазмом ответил ее собеседник. И нерешительной с надеждой предложил, — Может… погуляем вечером?
— Хорошо, — ответили ее губы, прежде чем она осознала, как следует реагировать… Э… А как же правила безопасности? А как же…
Может, я сошла с ума?
Наверное… А то с чего б ей соглашаться на прогулку… на яхте(!) и на пляж… и… точно, рехнулась.
Что интересно, и внутренний голос молчал. Наверное, чувствовал, что лучше заткнуться… И правильно.
А интересно, что же мне надеть?
Полоз второй день сидел в общей камере Кобручевской тюрьмы. Наивно было бы надеяться, что за вооруженное сопротивление представителям власти его немедленно отпустят на все четыре стороны. Вообще-то, за такое обычно отправляли на каторгу, но Полоз надеялся, что сможет «убедить» того, кто станет разбирать его дело, в своей невиновности. Такую штуку он проделывал не раз. Но для этого нужно, чтоб его дело хоть кто-нибудь начал рассматривать!
В камере находилось не менее сотни человек, а в день разбирали примерно десяток дел, так что ждать очереди Полозу пришлось бы дней десять-двенадцать.
Потолкавшись среди кобручевской шантрапы, он выяснил, что оболеховских досматривают уже с месяц и ищут медальон в форме сердца. Говорили, власти Олехова пообещали за эту штучку огромный выкуп властям Кобруча; в свою очередь, те установили награду стражникам, потому они так ретивы в поисках.
Конечно, Ворошила был в чем-то прав: опасно ввязывать в такое дело мальчишку, да еще столь легкомысленного и безалаберного. И… Полоз не имел права принимать такое решение в одиночку, тут Ворошила тоже был прав.
Малый сход собирался в последний раз пять лет назад. Большой сход, на который приходили все верховоды, случался чаще. Там обсуждали бытовые вопросы, делились новостями, ничего серьезного в нем не было. О малом же сходе знали далеко не все разбойники.
Их было пять человек, включая Жидяту. Они хранили традиции и тайны, они одни помнили, для чего несколько поколений назад вольные люди ушли в леса. Полоз попал в их число благодаря образованию: каждый член малого схода готовил себе преемника. Жидята, заговоренный от ареста еще в младенчестве, стал продолжателем дела своего отца: он не только унаследовал оружейную лавку, но и вошел в совет как бессменный связник. Удивительное свойство их семьи, передающееся по женской линии — заговор против ареста, — не раз выручало вольных людей. Жидята один мог жить в городе и ничего не опасаться. Впрочем, каждый член схода имел необычные качества, и это было скорей следствием, а не причиной вхождения в их тесный круг.
Полоз не хотел, чтобы решение принимал малый сход. Жидята не зря привел мальчишку именно к нему, он тоже не доверял малому сходу. И — снова прав был Ворошила — Полоз не любил менять своих решений, даже если в них разочаровывался. Кое-кто считал это упрямством, Полоз же называл это твердостью. Разбойники не станут слушать того, кто сам не знает, чего хочет, и вечно колеблется — именно поэтому верховодом стал Полоз, а не Ворошила. Именно поэтому Полоз вошел в малый сход.
Кормили в тюрьме плохо — овощной похлебкой и хлебом пополам с опилками, топили в Кобруче отвратительно везде, даже на постоялых дворах, про тюрьму и говорить не приходится, но Полоз был неприхотлив. Куда больше его тревожило, что теперь будет со Жмуренком, который остался в незнакомом городе без единого медяка в кармане. Что он будет есть, где спать? Да стоит ему только открыть рот в присутствии стражи, и его тут же обыщут! Может, ему хватит ума продать шапку и сапоги, и тогда кров и стол будет ему обеспечен. А если не хватит?
Даже весточки Полоз не мог передать мальчишке! Где его искать в большом городе? Кобруч в своей нищете безжалостен к тем, у кого нет денег. В Олехове нашлись бы добрые люди, которые пожалели бы парня. Да в Олехове можно пойти на базар, помочь какой-нибудь торговке довезти тачку до ворот и получить за это медяк или кусок хлеба. В Кобруче и такое невозможно.
Полоз ненавидел Кобруч — живое свидетельство того, что случилось бы с Олеховым, если бы не медальон. Он презирал «вольных людей», разжиревших на чужой бедности, он с ужасом смотрел на толпы людей, продающих труд за жалкие медяки, такие жалкие, что тюремная кормежка некоторым из них казалась изысканной и сытной. Ему было страшно смотреть на детей, которые рылись в отбросах, потому что родители не могли накормить их досыта.
Золоченые кареты, три собольи шубы на плечах, драгоценные камни, которые столь обильно украшали их владельцев, что казались дешевой мишурой… Когда золота слишком много, оно теряет благородство. Даже Жмуренок это понял, едва взглянув на одного из «вольных людей». Так почему же это непонятно тем, кто натягивает на пальцы по два десятка перстней?
Потому что они ничем не отличаются от нищих, которые каждое утро идут работать на них. Потому что вся их «вольность» состоит только в том, чтобы без зазрения совести отбирать, отбирать и отбирать. По праву сильного. У кого на пальцах больше золота, тот и сильней. Они думают, что умней тех, кого обобрали, они считают, что чем-то лучше, и доказательства вешают на шею, на пояс, на плечи.
Да любой разбойник Оболешья в тысячу раз честнее! Он, по крайней мере, не обманывает себя и других. Он не тащит в свой шалаш несметные сокровища, хотя, при желании, мог бы грабить не сборщиков налогов, а урдийские обозы с золотом и драгоценностями. Но зачем? Зачем рисковать жизнью ради побрякушек, которые нельзя есть, которые не дают ни тепла, ни света? Жизнь в лесу прекрасна именно этим — пониманием того, что на самом деле является ценностью. А в трех шубах на плечах жарко и неудобно двигаться.
Интересно, что стало бы со Жмуренком, получи он возможность варить булат и продавать его за те деньги, которых тот действительно стоит? Повесил бы Балуй на плечи три шубы и украсил бы пальцы двадцатью перстнями? Наверное, нет. Да и Жмур, тот Жмур, которого знал Полоз, этого бы не сделал. Тот Жмур был удивительным человеком — веселым, бесшабашным и до глупости добрым. Такой огромный и в то же время ловкий, он всегда жалел слабых, жалел до слез иногда. Однажды недалеко от лагеря он нашел гнездо полевой мыши, полное мышат. Их мать стала жертвой то ли совы, то ли змеи, и бедные детки остались сиротками! Весь лагерь потешался над Жмуром, когда тот разжевывал мышатам крупу и пытался толстым пальцем запихнуть ее в ротики крошечных зверьков. Потешаться-то потешались, но когда ливень грозил смыть гнездо, Рубец вскочил среди ночи и перетащил мышат в безопасное дупло дерева. Жмура не было в лагере, и когда он вернулся, Рубец сказал ему, с отвращением глядя на дело своих рук:
— Если ты думаешь, что я пожалел этих отвратительных тварей с голыми хвостами, ты ошибаешься. Я пожалел тебя.
Жмура к вольным людям отправил отец, отправил лет в четырнадцать. Для деревенского парня тот был чересчур сведущ в доменном деле. То, чему мастера учились годами, Жмуру далось как наитие — он словно видел сквозь кирпич, что происходит с металлом, ему достаточно было приложить ухо к стенке домницы, чтобы сказать, пора ли прибавить воздуха или закончить процесс. И когда отец благородного Мудрослова заметил мальчика, отец отправил его в лес, не дожидаясь, чем это закончится. Что ж, он дал сыну еще восемь лет нормальной жизни.
Жидята говорил, что Жмур потерял способность жалеть. Он потерял многое из того, что составляло его личность. Полоз виделся с ним раза два. Встречи с ущербными всегда были мучительны для Полоза. Он сам обладал даром внушения и знал, как выглядит человек, попавший в воронку его взгляда. Жмур выглядел примерно так же. За одним маленьким, но серьезным исключением: Полоз не мог внушить человеку того, чему тот сам подсознательно противился. Жмуру же внушили именно то, что было противно его природе. Полоз пробовал — не раз пробовал! — вернуть ущербным утраченное. Но каждый раз понимал: это утраченное навсегда вынуто у них из груди, а не спрятано под коркой чужеродного внушения. Да, годы были милосердны к ущербным, и за много лет человек как будто восстанавливал что-то. Во всяком случае, на сомнамбул они уже не походили. Но когда Полоз заглядывал им внутрь, то видел нечто, похожее на культю отрубленной конечности, — неестественное, а оттого отвратительное. И эта культя имела способность шевелиться, и чувствовать боль, и выполнять какие-то примитивные функции. Но от этого здоровой конечностью не становилась. Безногий инвалид вызывал у людей сострадание, а ущербный, с шевелящейся культей вместо отрубленной части души, жалости не вызывал. Только страх и отвращение. Наверное, потому что сам себя считал умным и проницательным, сам не осознавал, чем отличается от остальных.
А ведь со стороны казалось, что ничего страшного не происходит. Был человек веселым и добрым, отважным до глупости и желающим переделать мир, чтобы в нем всем стало хорошо. А потом стал отцом благополучного семейства, отрастил брюшко, работает не покладая рук. Идиллия! Действительно, что еще нужно? И его способность видеть сквозь кирпич, что происходит внутри домницы, никуда не исчезла. Только теперь сквозь стенки домницы видит благородный Мудрослов. И непонятно, почему отец Жмура так боялся этого исхода, зачем отправил ребенка в лес? Какой судьбы он хотел сыну?
А сам Жмур? Почему не отвел Жмуренка к стражникам? Почему согласился поставить семью вне закона? Только для того, чтобы его мальчика не сделали таким, как он. Даже в его дремучих мозгах сидит понимание того, что с ним не все в порядке. И сыну своей судьбы Жмур не желает.
Жидята рассказывал, что любовь ущербных — очень странная штука. Какая-то ненормальная, нечеловеческая, мучительная и эгоистичная одновременно. Любовь без жалости, и страх потери любимых, и желание обладать безраздельно. Говорят, они страшно ревнивы. Каково это — любить обрубком души? И на что способна эта любовь, любовь без жалости? Один урдийский мудрец говорил Полозу, будто любовь обладает такой силой, что способна на пепелище вырастить прекрасный цветок. И с годами именно любовь возвращает ущербным часть утраченного.
Нет, ни Жмур, ни его Жмуренок никогда бы не стали кичиться богатством. Впрочем, вопрос этот чересчур умозрительный, потому что ни Жмур, ни Жмуренок никогда бы богатыми не стали. Ни в том, ни в другом не было желания отбирать — только делиться. Да Жмуренок, дай ему возможность варить булат, раздавал бы свои великолепные кинжалы друзьям и знакомым, да его бы обвели вокруг пальца хитрые купцы, и он бы никогда не догадался, что его обманывают. Нет, такие, как он, не богатеют.
Интересно, догадается он продать шапку и сапоги? У Полоза не было детей, как и у большинства вольных людей, разве что те, о которых он никогда не слышал. И Жмуренок, в чем-то удивительно похожий на своего отца, вызывал в нем странные чувства. Да, иногда парень бывал невыносим — своей безалаберностью и легкомыслием, нежеланием продумать поступки хотя бы на два шага вперед. Но как Полоз забавлялся, наблюдая за ним, с самой первой встречи! Еще не взрослый, но уже и не ребенок, ощетинившийся, как ежик, и веселый, как щенок. Хороший парень, по-настоящему хороший парень. Честный и чистый. И Гожа так привязалась к нему — женщине тяжело без детей, а тут появилась возможность тетешкать птенчика, только что выпавшего из гнезда, привыкшего к материнской ласке. Да что говорить, и разбойники к Жмуренку привязались. Словно всю жизнь мечтали о сыновьях.
Что будет с мальчишкой в Кобруче? Как Полоз не подумал о такой переделке? Раз десять повторил парню, что тот должен бежать в случае опасности, а сам ни разу не представил, что будет после того, как Жмуренок убежит! Даже если бы не этот досадный арест, где бы они стали искать друг друга?