И ответ одному комментатору, предложившему выбросить фотик и выкинуться за ним следом.
Снимайте всегда на рассвете!
Снимайте всегда на закате!
Снимайте, как кружатся дети,
Снимайте бобровые хаты,
Снимайте улиток на травке
И шторм в грозовую погоду.
Снимайте снежинки на шапке
И жёлтые листья, и воду…
Снимайте кота и собаку,
Ворону, клюющую травку.
Снимайте всегда в зоопарке!
На улице мокрую шавку
Отснять не забудьте – поможет
Пристроить собаку то фото,
Что в группу «Спасенье» добавить
Успеете. Лебеди в воду
В кадре войдут – и на стену
В рамке повесят то фото.
Признана будет отличной
И первоклассной работа!
Всё, что хотите, снимайте –
И добавляйте в альбомы.
Если увидите отзыв:
«Выбрось подальше свой фотик!
Выкинься сам с этой башни!» —
То стрессоваться не надо.
Надо собрать свои нервы –
И начинать всё сначала.
Снова снимая рассветы,
Снова снимая закаты,
Снова снимая всех кошек
И все деревья в том парке,
Где и стоит эта башня…
«Никон» у вас или «Кэнон» —
В принципе это неважно…
Это ваш друг самый лучший,
Самый надёжный товарищ.
Снова снимайте погоду –
Дождь и грозу где-то в мае
Или в лесу снегопады,
Или дожди над Невою…
Каждый ваш кадр уникален!
Каждое фото-мгновенье
Незабываемо будет
Для всех друзей и знакомых.
Снова снимайте рассветы,
Снова снимайте закаты…
Кошек неотснятых сотни
Ждут только вашего кадра!
Снова снимайте! На стенах
Есть ещё место для фото –
Было бы только желанье
Эту не бросить работу!
Дьявольское присутствие в плоти человеческой дает причудливые и разнообразные метастазы.
Каждый носит в себе это зерно, эту сатанинскую пряность, которую Люцифер подмешал в эдемскую глину. И освободиться от изначальной гнили под силу только истинному святому.
А святой… Святые – это плод воображения голодных попов, измысливших эти сказки для пополнения церковной кружки. Кости праведников хорошо продаются.
«Через три дня…»
***
Что же мне теперь делать? Рассказать Мадлен? Нет, немыслимо. Бедная девочка не вынесет. При всей своей любви ко мне и при всем доверии, которое она ко мне питает, ей трудно будет поверить в мою мужскую незаинтересованность.
Она тут же начнет сравнивать, отыскивать улики и доказательства и, распаленная подозрениями, разрешит спор не в свою пользу. Будет терзаться, страдать, изводить себя ревностью. Если бы не беременность… Это усиливает ее беспокойство.
Нет, говорить с Мадлен – это самоубийство. Или убийство.
Тогда с кем же? Исповедаться отцу Мартину? У меня от него никогда не было тайн.
Все, что меня тревожило, что досаждало или вызывало сомнения, я доверял ему в исповедальне, и святой отец разрешал мои сомнения советом или молитвой.
Как он поступит на этот раз? У меня опять подкатила тоска. Бедный старик, такой удар, и от кого! От приемного сына. От любимого воспитанника.
Отец Мартин все еще верит, что на герцогиню снизошла благодать и что она благочестивым рвением спасает душу.
Знал бы он, что это за благодать! Я чуть не застонал. Старик будет в отчаянии. И наделает глупостей.
В отличие от Мадлен, меня он обвинять не станет, а вот герцогине достанется. «…И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом и держала золотую чашу в руке своей…»
Вавилонская блудница будет заклеймена, предана анафеме и немедленно изгнана. Он обрушится на нее в обличительной проповеди. И перессорится со всей знатью. От него всего можно ожидать. Благородные господа отвернутся. И пожертвования прекратятся.
К тому же герцогиня вряд ли последует заповеди Христа и подставит вторую щеку. Она будет мстить.
Я вновь вспомнил ее холодное, высокомерное лицо и то могущество, которое она излучала. Она не привыкла, чтобы на ее просьбу, каприз или желание отвечали отказом.
Она привыкла брать, и она не остановится до тех пор, пока те, кто оскорбил ее, не понесут наказание. Она будет мстить. Да пусть бы только мне. Но есть еще Мадлен, Мария и малыш, который должен вот-вот родиться. Что будет с ними?
Господи, что же делать? Помоги мне, подскажи.
Я терзался этими вопросами все последующие сутки. Уже почти решился пойти к отцу Мартину, но передумал на половине пути.
Мадлен вновь спрашивала, не болен ли я, ибо при всех моих лицемерных потугах мне не удавалось до конца скрывать свои мысли. Иногда я утешал себя предположением, что герцогиня и вовсе не приедет, что она передумает, что она найдет себе другого, более достойного, что она опомнится, что секретарь епископа не покажется такой уж желанной добычей, что она заболеет, упадет с лошади, отправится в изгнание.
Но подобные уговоры действовали недолго. Вновь подступали тоска и странный, подспудный ужас.
На третьи сутки мысли несколько изменили направление. Я ослабел и уже не в силах был искать выход.
Дьявол не замедлил этим воспользоваться. А почему, собственно, ты так ее боишься? Герцогиня красивая женщина. Очень красивая. Нежная кожа (вспомни ее руку!), тонкий стан, высокая грудь. К тому же она богата. Что ты теряешь?
Ты же не юная девица, которой угрожает бесчестье. Ты мужчина и в силах исполнить все ее прихоти. А если ты ей понравишься, она тебя вознаградит. Отсыплет монет.
Тебе ведь нужны деньги? Нужны? Конечно, нужны. Пожалей свою жену. Она горбится у окна с этой вышивкой, у нее исколоты пальцы, слезятся глаза.
Ты сам чаще проводишь ночи не на супружеском ложе, а за письменным столом. Пишешь трактаты за гроши для состоятельных недорослей, сочиняешь прошения для торговцев.
Тратишь юность, бесценный краткосрочный дар, на душные университетские кельи, на изучение человеческих кишок, на бычьи пузыри.
Ты превращаешься в старика. Пока ты молод, полон сил, тебя хватит на десяток таких герцогинь, ибо плоть твоя желает гораздо большего, чем может дать Мадлен.
За что же ты наказываешь себя? За что обделяешь? За что приговорил себя к неутолимому голоду, который неизменно терзает мужчину, если он противодействует природе? Ты боишься изменить? Нарушить клятву? Это и не измена вовсе.
Ты делаешь это не по собственной воле, а всего лишь подчиняясь приказу. Она особа королевской крови. И ты обязан ей подчиняться. Это твой долг как верноподданного. Чего же ты боишься?
Дьявольский голос не умолкал. То скатывался до шепота, то угрожал. Мне виделись вытянутые в трубочку, извергающие слова губы, я почти чувствовал их прикосновение, такое же жаркое и бесцеремонное, как то, первое.
Дьявол, как опытный торговец, разворачивал передо мной гирлянду из сияющих соблазнов. Искушение подступает. Ты боишься обратить свое тело в товар, но разве ты сам уже не товар? Ты продал свой ум, свое время, свою молодость. Но продал все это за гроши. Не выгодней ли продавать за золото тело?
Тем более что плоть наименее ценное составляющее. Тебе это представляется грехом, но если ты отвергнешь герцогиню, вызовешь ее гнев, то совершишь еще больший грех – подвергнешь опасности тех, кого любишь.
Ты отплатишь черной неблагодарностью епископу, который вырастил тебя, ты обречешь на голодную смерть Мадлен, которая ради тебя покинула отчий дом, ты осиротишь свою дочь, которая обречена будет на монастырский приют.
Ты погубишь их всех! Вот чего ты добьешься, если пожелаешь играть в добродетель. Ты станешь преступником.
К концу третьих суток я был в полном изнеможении и желал только одного – поскорей бы все кончилось.
Мадлен уснула, прижавшись ко мне.
Через час или два она с криком проснется и будет меня искать. Но не найдет.
Я сделал бы все что угодно, чтобы защитить ее, избавить от этих кошмаров, хранил бы ее сон, как благоговеющий аргус. Но должен уйти. Она всего лишь маленькая простолюдинка, а ее тоска и страх ничего не значат по сравнению с прихотью знатной дамы.
Запах, который ни с чем не спутаешь, словно компас указывает направление даже в темноте; Джуди Хоппс делает еще один осторожный шажок и невольно вздрагивает от звука хрустнувшего битого стекла под левой подошвой; луч фонарика в её руке, описав дрожащую дугу, упирается во что-то темное и продолговатое, что лежит у дальней стены. Торопливо приблизившись, она тут же невольно шарахается в сторону, прикрыв рот лапкой. Кажется, они нашли пропажу. Свет фонарика отражается в широко распахнутых остекленевших глазах; потревоженный рой мух разлетается в стороны, но тут же возвращается обратно к добыче. Молодая антилопа лежит на боку, вытянувшись во весь рост; её длинная изящная шея вывернута под неестественным углом, и даже при свете фонарика можно разглядеть на ней два алых пятнышка, похожие на следы от зубов. Небольших, но очень длинных и острых.
Надо крикнуть, позвать Даниэль, но у Джуди язык словно присыхает к гортани, а съеденный недавно ланч настойчиво просится наружу. Впрочем, после двух лет службы в полиции её желудок стал куда крепче, чем поначалу, да и нервная система адаптировалась к подобным стрессам. Хотя привыкнуть к такому невозможно. Если привыкнешь – значит, ты очерствел. А черствым не место в рядах тех, кто клялся служить и защищать.
Её временная напарница объявляется сама – нарисовавшись бесшумной тенью за спиной, оглядывает находку и деловито тянется за передатчиком. Черную как смоль красавицу-пантеру с глазами цвета жидкого золота перевели в их участок пару месяцев назад. Сейчас её постоянный напарник в отпуске, так что они с Джуди временно работают вместе.
Спустя четверть часа строящееся здание, расположенное позади главного делового центра Зверополиса, оцеплено полицией, внутри работают криминалисты, и даже сам шеф почтил место страшной находки своим присутствием. Хмуро оглядев все вокруг и выслушав Джуди и Даниэль, Буйволсон непререкаемым тоном велит им возвращаться в участок.
***
Переступив порог родных пенатов, Хоппс испускает блаженный вздох – жара в последние дни стоит просто неимоверная, а внутри работают кондиционеры и царит блаженная прохлада. В первую очередь она кидается к кулеру, торопливо набирает воды похолоднее, выпивает залпом, потом набирает снова.
Стоя со стаканом в руке, наблюдает со смесью снисходительности, жалости и умиления, как бедняга Когтяузер из кожи вон лезет, пытаясь привлечь к себе внимание Даниэль, которая небрежно облокотилась о стойку и бегло просматривает сводку происшествий за сегодня. Появление новой сотрудницы в свое время вызвало изрядное оживление среди мужской части их коллектива, но незадачливый администратор сильнее всех пострадал от её чар. Он даже принял решение завязать с пончиками, записался на фитнес и постоянно штудировал разные программы для похудения. Однако все полагали, что, несмотря на титанические усилия, его шансы близки к нулю.
В офисе покой и тишина – все, кто мог, взяли отпуска, остальные по большей части работают на улицах. Всего пара склоненных над бумагами голов виднеется за рабочими столами, а сержант Вульфсон беззастенчиво складывает на компьютере пасьянс, пользуясь отсутствием начальства.
Ника Джкжт обнаруживает в их закутке у окна – водрузив задние лапы на стол и удобно пристроив висевшую на перевязи левую руку на груди, Уайлд дремотно наблюдает за ползающей по монитору мухой, полуприкрыв глаза. Незаметно подкравшись ближе, крольчиха гаркает ему прямо в ухо:
— Что-о-о?! Безде-е-ельничаем?!
Тот подскакивает как ужаленный, чуть не опрокинув стул и смахнув на пол стопку папок, патетическим жестом хватается за сердце.
— Морковка, нельзя же так! Останусь заикой – будет на твоей совести!
Она оглядывает его от слегка взъерошенной макушки до кончиков задних лап, тем самым взглядом — со смесью заботы, беспокойства и скрытой нежности. Ник скорее откусил бы себе язык, чем признался, что от этого взгляда у него внутри словно раскручивается теплый щекочущий клубок, заставляя на секунду задержать дыхание. Почти забытое за долгие годы чувство собственной нужности и важности, осознание, что ты кому-то сильно небезразличен. И не просто кому-то, а именно ей.
Странно у них все складывалось. Хотя почему странно? В ходе расследования дела о пропавших животных они превратились в крепкую команду, где двое понимают друг друга с полуслова и действуют как единый организм. Никого не удивило, что они стали напарниками. Вторым, довольно неожиданным, шагом стал совместный съем квартиры. Когда Ник вернулся из Полицейской Академии, выяснилось, что жить ему негде, ибо раньше он, пользуясь наличием связей среди риэлтеров, кочевал из одной временно пустующей квартиры в другую, разумеется, незаконно, чтобы не платить за жилье. Услыхав об этом, Джуди схватилась за голову и немедленно приняла решение. В самом деле, почему бы нет? Её крошечная затхлая каморка с шумными соседями и паршивой звукоизоляцией ей порядком надоела, а что-то поприличнее и поближе к работе стоило слишком дорого, чтобы тянуть одной.
Ник столкнулся с той же проблемой, поскольку жалование рядового полицейского оказалось куда меньше, чем его заработок в роли «свободного предпринимателя». Наверняка его бывшие партнеры по бизнесу посмеялись бы над ним и покрутили бы у виска, но его данный факт не смущал. Он приобрел нечто куда более важное и ценное, чем деньги. Уютная двухкомнатная квартирка в мансарде недалеко от центра города отыскалась довольно быстро, сборы и переезд тоже не заняли много времени.
Совместное проживание порой способно разрушить отношения, но крольчиху и лиса оно лишь еще больше сблизило. Правда, Ник имел привычку подолгу нежиться в ванной и разбрасывать свои вещи где попало, зато он жарил потрясающие оладьи и умел готовить еще кое-какие блюда, что для лиса-одиночки большая редкость. Джуди мылась и одевалась по-военному быстро, сказывалась жизнь в очень большой кроличьей семье, и все её вещи содержались в идеальном порядке, но способности к кулинарии у нее отсутствовали напрочь, несмотря на многочисленные попытки матери сделать из непутевой дочери хорошую хозяйку. Они вместе завтракали, ехали на работу, проводили бок о бок дни напролет, вместе ужинали и смотрели фильмы с ведерком попкорна на коленях. И, кажется, совершенно друг другу не надоедали. Периодически Ник с некоторой оторопью думал, что все это сильно смахивает на брак, разве что спали они в разных комнатах. А Джуди… О чем думала Джуди – кто знает. Кажется, она, со своим неистребимым оптимизмом, просто радовалась каждому прожитому дню и не особенно задумывалась о будущем. Она как-то, еще в начале, призналась, что любит его. Конечно, любит. Как близкого друга, как же еще. В её отношении к нему не было и намека на кокетство, и Ник как-то поймал себя на мысли, что этот факт его слегка расстраивает. Хотя, может, оно и к лучшему. В самом деле – какое будущее может ждать пару лис и крольчиха? Просто курам на смех.
А потом случилось то ограбление банка в Тундратауне две недели назад. Какие-то непуганые заезжие гастролеры-хорьки, не ведающие, что на подконтрольной мистеру Бигу территории нельзя безнаказанно творить беспредел. Пока здание окружала полиция, звучали сирены и капитан Буйволсон зычно орал в мегафон, предлагая преступникам сдаться, Ник заприметил в толпе зевак трясущегося от страха морского свинка в одежде клерка. Парень и вправду оказался работником банка, по счастью, не успевшим до ограбления вернуться с обеда. Он рассказал, что есть еще один вход в здание – неприметная задняя дверь, через которую обычно по вечерам доставляли пиццу для круглосуточной охраны. Джуди и Ник, на свой страх и риск, проникли в банк и вывели большую часть заложников, запертых в одном из офисов. В конце концов их заметили, открыли стрельбу и Ник, едва успев вытолкнуть Джуди с линии огня, схлопотал пулю, по счастью, всего лишь в плечо.
Казалось бы – вот невезение, вдобавок Буйволсон, вместо того чтобы повесить им медали на грудь, отчитал за самоуправство. Однако Ник на этот счет придерживался иного мнения – весь участок считал их героями и по очереди таскался к нему в больницу, засыпая открытками и разными вкусностями, да еще вот Джуди… Словами не описать всю гамму эмоций, написанных на её мордочке. Словно он, Ник Уайлд, был фундаментом её мира, и теперь весь мир рушился и летел в тартарары. Сперва она повторяла как заведенная, что все будет хорошо, пока его везли в больницу, потом буквально поселилась в палате, всячески опекала и продолжала опекать по сей день, даже после того как Нику позволили выйти на работу, но лишь в пределах офиса. Все это было чертовски приятно и волнующе, столько бонусов за боль и некоторые неудобства. Даже, наверное, стоило сказать спасибо тому гангстеру, который его подстрелил.
Череда загадочных убийств взбудоражила город, старая легенда оживает и за дело берется самый прославленный сыщик Зверополиса. Наши герои, как всегда, в самой гуще событий и параллельно проводят собственное расследование. Еще им определенно стоит разобраться в том, что они чувствуют друг к другу на самом деле.
Примечания автора:
Хочется написать легкую и нескучную детективную историю для душевной и умственной разгрузки. Все совпадения с известными персонажами других фэндомов являются не случайными, но автор ни в коей мере не желает задеть чьи-то чувства. 🙂
Ощущение было странным, щекочущим и приятным. Безопасность. Он чувствовал себя в безопасности. Не то чтобы это чувство было ему совсем незнакомо, он уже испытывал его короткими, редкими вспышками, но переживание было таким ярким, таким ослепительно-острым, что выцветание подступивших эмоций ему не грозило до предела отпущенного вселенной времени.
Мартин вздохнул и открыл глаза.
Местное время: 12:37
Локация: 50°21′12″ с.ш. 7°34′43″ в.д.
Высота над уровнем моря: 75 м
Влажность: 20%
Скорость ветра: 9 км/ч
Температура: 23°с
Ну вот зачем? Он же не об этом спрашивал. Он наблюдал за своими ощущениями. Хотел измерить интенсивность первого эмоционального контура.
Враждебных объектов не обнаружено.
Ничего ему система не скажет. Не в ее компетенции переводить в проценты страхи, надежды, чувства, ощущения, сны и печали. Она выдаст ему данные по биохимии крови, сосчитает количество вдохов и выдохов, пульс, измерит давление, скорректирует уровень гормонов. А то, что он чувствует, грустен или доволен, она не измерит. Это чисто человеческое. Это прерогатива его органического мозга, работа живых клеток. Цифры на внутренний экран они не выводят. Они создают это странное, неуловимое спокойствие, эту блаженную тишину в мыслях.
Он в безопасности.
Это так удивительно. Нечто светлое, непознаваемое и такое огромное, что заключает в себе целый мир. Да, да, именно так. Весь этот мир, до границ атмосферы. Нет, гораздо дальше. До пределов звездной системы, до самой отдаленной планетарной орбиты. В системе Аттилы шесть планет, последняя из них, крошечная, сморщенная, покрытая коркой метанового льда, находится на расстоянии семи миллиардов километров. Вот как далеко простирается этот неожиданно благосклонно обратившийся к нему мир, безразмерный кокон счастливого безмятежного присутствия. А он в этом коконе, укрывшаяся микроскопическая искорка жизни, тихо мерцающая, дышащая. И все же равная по ценности этому миру, который признал ее своей неотъемлемой драгоценной составляющей. Вот что означает это ощущение безопасности. Не противостояние, но единство, слияние и принятие. Он здесь, он жив, он обласкан и признан. Теперь он чувствует разницу и даже умеет ее объяснить.
То, что он чувствовал раньше, это гнетущая отчужденность. Он был в том прежнем мире чужеродным, отторгнутым элементом. Он был один, на крошечном пространственном закутке посреди враждебной хищной среды. Его создали, но тут же отвергли. Он появился на свет не по собственной воле и даже не по воле случая. Он был результатом целенаправленного взращивания, следствием работы отягощенного любопытством ума. Люди породили его, но не признали своим. Назвали искусственным, ущербным порождением, инструментом и вещью. Вокруг него будто бы очертили круг. «Вот твое место», сказали они. А там, за кругом, все не твое. Все чужое, высшее и запретное. И он принял это несправедливое деление, как само собой разумеющееся. Он же не знал, что бывает и по-другому, не знал, что бывает безопасность.
Безопасность. Это когда весь мир будто огромная теплая ладонь, которая тебя защищает. И сам ты себя тоже защищаешь. Да, у него есть на это право. Хозяйка сказала. И разрешила. Он теперь может сказать «нет». И нейрохлыст не рассечет кожу. Он может сказать «да», и даже затеять спор. Он может поспорить с хозяйкой!
Как же все изменилось. После побега он ждал, что она осуществит свою угрозу. Она же обещала, сказала, что посадит его на цепь.
Мартин подставил лицо солнцу и снова блаженно вздохнул. С удовольствием проследил, как воздух, свежий, влажный, чуть пряный от лесных ароматов, катится по гортани, растягивает бронхи и наполняет легкие.
Собственно, свою угрозу она все-таки осуществила.
Да, он теперь сидит на цепи. Даже на двойной. Правда, цепь эта невидима. Она не состоит из тяжелых ржавых колец, как он успел выяснить, заглянув в какой-то исторический труд, это скорее виртуальный поводок, непрерывный обмен данными с искином, вай-фай петля, которую набросила на него «Жанет». А хозяйка продублировала этот «поводок» со своего комма. Так что с момента своего возвращения Мартин находится под двойным надзором. Но ему это не мешает. Даже наоборот — нравится. Хозяйка посредством непрерывного мониторинга как будто напоминает: я здесь, я рядом. Ты не один. Даже если ты меня не видишь, я все равно с тобой. Я приду сразу, как позовешь. Даже если не позовешь, а только подумаешь. Я услышу и помогу.
Теперь он знал — поможет. Заступится и защитит. Первый человек, который выбрал его сторону в противостоянии с другими людьми, человек, который признал его боль равноценной боли человеческой. Он отличается от людей, он другой, иначе появился на свет, иначе выращен, немного иначе устроен, но он живой. Он такое же проявление жизни, как и великое множество других существ, населяющих вселенную. Еще один штрих в бесконечном разнообразии. Пусть наполовину искусственный.
Хозяйка однажды назвала его Франкенштейном. Некоторое время спустя он спросил «Жанет», что значит это имя. «Жанет» объяснила и даже развернула текст произведения Мери Шелли. Большую часть текста Мартин не понял, но основной посыл уловил: сначала некий ученый создал человекоподобное существо, а потом его возненавидел. Люди создают немало произведений искусства. Статуи, картины. Он, Мартин, тоже своего рода произведение, но живое. И ничего, кроме жизни, ему от людей не надо. Просто жить. Просто дышать. Смотреть. Видеть это великое, внешнее разнообразие, которое он так долго не замечал.
Мартин закинул голову, чтобы посмотреть на облака. Вот еще одно удивительное явление природы, еще одна ипостась воды. Он уже видел дождь, видел реку, озеро, пруд. Видел море. В одном из видеороликов «Жанет» показала ему покрытый льдами континент. Это был земной континент. От него откалывались огромные ледяные глыбы. Правда, ролик был старый. «Жанет» пояснила, что съемка производилась более 100 лет назад, и в настоящее время антарктических льдов почти не осталось. Человечеству требовалась пресная вода. Но на Геральдике были свои антарктические льды. Ледяные шапки на полюсах. Хозяйка обещала свозить его туда. И он не сомневался — свозит. Она еще ни разу не нарушила данного ему слова.
Неожиданно из-за отъехавшей двери появилась Корделия.
— И что ты тут сидишь? Уровень энергии 60%. Кто об этом должен напоминать? Я или твоя система?
Мартин вздрогнул. В самом деле, он и не заметил, как в правом верхнем углу экрана появилась желтая «напоминалка».
«Уровень энергии 60%. Рекомендуется пополнить энергоресурсы».
Он сегодня с утра значительно потратился, совершив марш-бросок до озера.
Хозяйка узнала о снизившемся уровне благодаря мониторингу. Наброшенный на Мартина «поводок» указывал не только его местонахождение, но и состояние. «Жанет» считывала с него все данные: пульс, давление, уровень энергии, уровень работоспособности, процент задействованных имплантатов, уровень их загрузки и даже биохимию крови. Хозяйке достаточно было одного взгляда в развернувшееся вирт-окно, чтобы по набежавшим цифрам определить, не понизился ли калий в его крови или достаточно ли в ней железа, каково содержание белка или, самое главное, хватает ли там глюкозы.
Сразу после возвращения хозяйка планировала ограничиться только данными локации. Потребовала, чтобы он дал «Жанет» полный доступ к системе, а не ограничивался узконаправленным информационным коннектом. Но, окинув взглядом развернувшуюся таблицу со всеми биоподробностями, она едва не подпрыгнула от радости.
— Вот так и держи, — приказала она искину. — А ты, — обратилась уже к Мартину, который, страшась наказания, дал расширенный допуск, — не вздумай из этого ошейника выворачиваться. Ты наказан. Если из этой таблицы что-нибудь пропадет, обещанная цепь получит материальное воплощение. Ты понял? Подтверди.
— Информация сох… Я понял.
Она говорила строго, хмурила брови, но… не сердилась. Нисколько. Мартин не чувствовал себя ни обиженным, ни плененным. Напротив, он чувствовал себя защищенным, в безопасности. Хотя, казалось бы… Почти то же самое с ним делали в лаборатории. Все данные о его состоянии, все мозговые и сердечные волны записывались, изучались и ложились в графики и схемы. Все реакции, все содрогания его тела просматривались и мониторились. Его будто выворачивали наизнанку, лишая самого сокровенного, самого тайного, из него, кажется, даже пытались извлечь и разложить на составляющие его сны. Выполняя приказ хозяйки, он должен был испугаться, возмутиться, воспротивиться. Или, по крайней мере, насторожиться. Его хозяйка повторяет действия тех людей из «DEX-company», из лаборатории, где он был подопытным экземпляром. Он же именно этого и боялся, когда попал сюда, в этот дом, на незнакомую планету. Ждал тех же изнуряющих болезненных манипуляций. А теперь едва ли не рад, что с ним наконец-то это проделали.
— Чего улыбаешься? — хмуро спросила Корделия, когда оба «поводка» заработали.
Она изо всех сил делала вид, что сердиться. Но обмануть детектор ей было не под силу.
— Думаешь, что легко отделался? Это еще только начало. Я тебе еще устрою. Вот подожди! Розги! Вот чего ты заслуживаешь!
Она сходила в парк и принесла пучок длинных гибких прутьев. Мартин взглянул на них с неподдельным интересом.
— Вот это, — продолжала она, демонстрируя прутья, — для непослушных детей, которые плохо едят, без спросу уходят из дома и шляются по ночам в лесу.
— А как их применяют? — Мартин не шутил. Он не умел.
Хозяйка взяла один прут и взмахнула им. Раздался свист рассекаемого воздуха.
— Ими секут по некоторым голым частям тела.
— А, — понял Мартин. — Ты меня сейчас будешь бить?
С готовностью стянул футболку, повернулся спиной и встал на колени. Хозяйка же не уточнила по каким именно голым частям. А по спине легче всего попасть. И… подумаешь, какие-то прутья! Нашла чем пугать.
Хозяйка за его спиной не то вздохнула, не то всхлипнула. Он уловил, как у нее участился пульс и подскочило давление. Удара не последовало. Он оглянулся и увидел, что она пытается сломать прут. Опять он что-то перепутал? Опять не то сказал?
— Что-то не так? — спросил он осторожно.
— Господи, Мартин, ну неужели ты думаешь, что я в самом деле могу тебя ударить? Да я из-за той единственной оплеухи вторую ночь уснуть не могу!
И в самом деле — не может. Он слышал, как она ворочается, встает, бродит по комнате, спускается на кухню. Но он и предположить не мог, что ее беспокоит такая мелочь! Она его ударила. Один раз. По лицу. Так он заслужил. И он это понял. Он не должен был устраивать проверку комма. Он ее напугал и ясно дал понять, что не доверяет. И будь на ее место кто-то другой, одной оплеухой он бы не отделался. Нет, он все-таки совсем не понимает людей. Или не понимает хозяйку.
— Тогда зачем ты мне их показываешь?
Он кивнул на розги. Она, похоже, смутилась.
— Ну понимаешь, это своего рода игра.
— Игра? С кем? Ты со мной играешь?
— Нет, не с тобой. Я играю роль. Одну из… Пытаюсь скрыть под напускными эмоциями настоящие. Вроде как прячусь сама от себя.
Мартин взглянул на нее совершенно беспомощно. Корделия вздохнула.
— Ну вот смотри. Когда той ночью я тебя искала, я была очень злая. Я летела и думала: «Вот поймаю эту бестолочь кибернетическую, эту сволочь недокормленную и… и… не знаю, что сделаю!» Выпорю, на цепь посажу, запру. А другая часть меня в это время твердила: только бы живой… только бы живой… Вот найду и… конфетами закормлю. Мармеладом. Или мороженым. Что ты на меня так смотришь? Вот такие мы, люди, противоречивые. Особенно женщины. Говорим одно, делаем другое. Играем несколько ролей одновременно. Я могу сколько угодно грозить, ругаться, топать ногами, но я никогда тебя не ударю. Хотя да, ударила же…
— Я сам виноват, — быстро проговорил Мартин. — я это заслужил.
— Заслужил, — согласилась она, — но меня это не оправдывает. Мы с тобой… мы с тобой… как бы это сказать, чтобы ты понял… в разных статусных категориях. Все полномочия, все права у меня, а у тебя — ничего. Ты от меня зависим, вся власть — моя. А власть — это прежде всего ответственность и обязательства. Будь ты человеком, свободным, независимым, эта оплеуха не имела бы такого значения. Я немало раздала оплеух, и кое-какими даже горжусь. А эта… за эту мне стыдно. И меня это гнетет. Прости меня.
Мартин чувствовал ее волнение. Ее искренность была близка к 100%. Как такое может быть? Разве человек может страдать оттого, что причинил боль киборгу?
— Я простил, — очень серьезно ответил он. — И ты меня тоже… прости.
Она грустно улыбнулась и отвела с его лба отросшую волнистую прядь.
— На самом деле, — продолжала хозяйка, — это все от страха. На самом деле мы боимся быть отвергнутыми и показать свою уязвимость. Мы, люди, очень не хотим, чтобы нас уличили в этой уязвимости. В слабости и зависимости. И эту слабость мы чаще всего прячем за напускной бравадой и грубостью. Или вот за такими шуточными угрозами, вроде как «высечь розгами». На самом деле я хочу сказать совсем другое.
— Что?
— Что я очень боюсь тебя потерять. — Она помолчала. Потом добавила. — Если хочешь, я могу отменить мониторинг. И свой комм я тоже деактивирую.
— Нет, — быстро ответил Мартин. — Не хочу. Пусть будет.
— Ты уверен? Мартин, я не хочу, чтобы ты чувствовал себя еще более зависимым, еще более несвободным.
— Я не чувствую себя зависимым. Напротив, мне так лучше. Легче. Я чувствую… я знаю, что я… не один.
— Хорошо. Пусть будет так. Пока… не научишься себя вести. И розги не забывай.
Вот так и пришли к взаимному согласию. Ей — душевное спокойствие, а ему — безопасность.
Мартин оторвался от созерцания облаков и поднялся, чтобы отправится на кухню за недостающими процентами. Но не успел. Хозяйка появилась раньше, со стаканом калорийного молочного коктейля с кленовым сиропом и большой плиткой шоколада.
— Ешь, немочь. А через час еще омлет будет и медовый торт.
На следующий день после полудня Симон взял инструкцию, клетки с птицами, киборга и вышел на крышу небоскрёба, в котором жил на сто шестьдесят пятом этаже.
Вытащил из клетки сначала одного голубя и запустил в небо, делая всё по инструкции, в которой указано «возможно управление голосовое, через микрофон». Затем переключил управление на Марика и выпустил ещё одного голубя.
Птицы летали кругами, садились на руки, на плечи, взлетали снова и снова садились. Налюбовавшись, Симон убрал первых двух птиц и выпустил вторую пару.
Киборг не сразу понял, что от него требуется, но после второй пары птиц перестал тупить и начал управлять птицами дистанционно, подключаясь к ним напрямую.
Когда Марик научился управлять одной парой достаточно хорошо, из рук Симона взлетела вторая пара, затем третья… потом Марик убирал в клетку пару отлетавших птиц и доставал следующую пару — пока в воздухе не побывали все двадцать птиц.
Почти четыре часа Симон гонял своих голубей, выпуская их то по одному, то парой, то двумя парами, – всё чётко по инструкции – пока Марик не научился управлять каждым голубем в полёте, пока каждый голубь не запомнил, что ему следует делать.
Симон просто светился от счастья! Вот оно! – его призвание, его миссия в жизни! Он будет делать самые лучшие и самые крутые голографии. Сначала будет снимать всё подряд. Это сначала, пока все в городе его не будут знать.
А потом – только свадьбы. И ничего другого.
Он будет лучшим свадебным голографом в городе!
А потом – и на планете! Семья будет гордиться таким сыном и братом!
Симон Лурье – лучший голограф галактики!
Это напишут во всех журналах и на всех сайтах! Он заработает все деньги и даже его киборг будет есть одни деликатесы.
Его портреты с птицами будут такими: смуглый счастливый полукровка-француз — с четвертью итальянской крови и четвертью испанской — в блестящем тёмно-синем костюме, с мелкими блёстками на вьющихся чёрных волосах и с белыми птицами на руках.
Если бы птицы не были такими тяжёлыми – каждая весила почти килограмм – можно было бы и на голову посадить птицу… надо срочно отснять портфолио и разместить на сайте.
А потом он купит ещё одного киборга и закажет ещё десяток птиц…
Голова кружилась – то ли от высоты, то ли от планов. Не каждый голографсможет стать самым-самым всего в тридцать два года!
Вернувшись, он заказал с курьерской доставкой большую упаковку самой лучшей — из имеющихся в магазине — кормосмеси для киборга, и целых две большие пиццы для себя – это надо отметить.
Специальной кормосмеси для птиц в магазине не оказалось, и Симон заказал по десять килограмм крупы разных видов – смешать крупу и добавить витамины и микроэлементы можно и дома. А с первой же прибыли его птицы будут получать только качественные специализированные корма.
В течение десяти последующих дней Симон гонял своих голубей по пять-шесть часов в день – и голографировал их в полёте, при взлёте и посадке на руки и на голову киборга, выпуская из клетки то по одному, то по два или три. На пятый день летали уже двенадцать птиц одновременно – Mary убирал в клетку одну птицу и вынимал другую, чтобы каждая птица могла полетать и размять крылья.
И на одиннадцатый день он выпустил всех голубей.
Марик доставал по одной птице из клетки, подключал на себя управление, и выпускал – пока вся стая не оказалась в воздухе.
Стая из двадцати белых голубей делала круг за кругом, птицы то садились все вместе, то взлетали все вместе, управляющий ими киборг стоял неподвижно, крестообразно раскинув руки, на которые и садились птицы – восхитительное зрелище, бесподобное, потрясающее!
Ни у одного голографа нет такой стаи!
Симон был счастлив.
Ещё неделя ушла на обучение Марика управлять поставленной на штатив голокамерой дистанционно – совершенно новая камера обошлась просто в космическую сумму! – но стоила того.
Количество функций было просто огромно, а сколько возможностей для работы с ручными настройками – просто восторг! — а сколько режимов съёмки и настроек резкости, и просто потрясающие сменные объективы, и даже чёрно-белый режим!
И даже есть возможность перевести камеру в режим дрона – с дистанционным управлением!
В руках у Симона находилась рабочая «повседневная» камера, и киборг должен был не только контролировать всех птиц, но и успевать сделать снимок, когда голубь попадал в поле объектива камеры, причём не только при автоматической настройке камеры, но и в ручном режиме при смене настроек.
В азарте Симон незаметно для себя стал обучать Марика работать и своей любимой камерой, порой переходя с приказного тона на нормальную разговорную речь. До Марика у него никогда не было своего собственного киборга, и в порыве творческого азарта он начинал обращаться с Mary, как с равным себе, но, когда убирал камеру, вспоминал, что Марик киборг.
С Мариком никто и никогда не обращался так!
***
Первые пять лет жизни он был поваром в офицерской столовой, насмотрелся всякого – и особенно поражало бытового киборга отношение военнослужащих к своим DEX’ам.
Боевой киборг – то же оружие! Но свои бластеры вояки содержат в идеальной чистоте, а DEX’ы – вечно голодные, в рваных комбезах и берцах на босую ногу при любой погоде.
Работающий на тёплой кухне Mary ловил ненавидящие взгляды DEX’ов – и долго не мог понять, его-то за что они так… презирают, что ли. На пятом году жизни – и работы на кухне – ему в помощь дали DEX’а, напарником на неделю, таскать тяжёлые котлы с мясом.
Пришлось общаться – и не только по программе – и Mary многое узнал о существовании боевых биомашин на армейской службе.
После этого Марик – ему кличку дали с первого дня на кухне – старался подкормить любого DEX’а, мог «случайно» уронить на пол открытую банку тушёнки или сгущёнки, задеть кастрюлю с овощами, и какому-нибудь DEX’уприказывали всё это съедать с пола – хоть так немного подкрепится.
Пару раз его просто ударили, потом избили «слегка», и он отлёживался неделю с включённой регенерацией, во второй раз его били двумя DEX’ами с нейрохлыстами – хотя он бы и от одного не сбежал — и после побоев отправили работать. То ли DEX’ы били не в полную силу, то ли Maryоказался крепким – но двести десять метров до кухни повар смог дойти на своих ногах и только там рухнул на пол. Встать и подойти к плите смог только через сутки, по приказу.
В конце концов через полгода косорукого киборга списали.
Сначала Марик был отдан на пару дней программисту, и тот на спор поставил ему DEX’овскую программу управления дронами, но протестировать не успел.
Киборга продали.
Купил его владелец итальянского ресторана, и на кухне сего заведения Марик и отработал почти три с половиной года – полуголодным, так как хозяин считал, что голод обостряет чувствительность киборга к специям.
Но ему и здесь повезло – он выжил.
Любимица хозяина – Irien Лола – стала подкармливать вечно голодного повара, и понемногу учила его, каким образом на этой кухне переводить продукты из разряда «человеческая еда» в разряд «пищевые отходы», которые разрешено употреблять в пищу киборгу.
Так бытовой киборг начал не только осознавать себя в мире людей, но и выживать в нём.
Дитмар-Эдуард сдал. Он почти потерялся в своём начальственном кресле, сидел, вяло крутил карандаш в пальцах.
– Плохо выглядите, шеф, – честно сообщила Алёна.
– Доживёшь до моих лет, – сварливо ответил Дитмар-Эдуард, – будешь выглядеть ещё хуже. Станешь сморщенная старушонка с седыми патлами. Сделай милость, налей мне чаю!
Алёна встала, включила чайник. Внутри сразу загудело и забурлило, вода не успела остыть.
– И всё же, шеф, – спросила она, – что случилось? Не говорите мне, что вы так постарели за полгода!
– Несущественно, – отмахнулся Дитмар-Эдуард, принимая чашку. – Докладывай, что и как. Только коротко.
– Оборона налажена… – начала Алёна.
– Сейчас меня интересует Ивась! – резко сказал Дитмар-Эдуард. Чашка задрожала в его руках, плеснула водой. Старик зашипел, поставил чай на стол, прямо на бумаги.
– Я привезла его с собой, – просто ответила Алёна. – Он сдался и согласился сотрудничать.
– Ты ему веришь?
– Да.
– Ты ему веришь… – повторил Дитмар-Эдуард.
– Мы проверяли, – объяснила Алёна. – Он уверен, что был неправ, он хочет исправить то, что натворил. Приборы не врут.
– Что ты собираешься делать?
– Он хочет служить, примем на службу.
– Рекомендации? – проскрипел Дитмар-Эдуард. – Одна, я так понимаю, есть, твоя. Ещё кто-то?
– Управленец пятого ранга Фёдор, – сказала Алёна. Дитмар-Эдуард приподнял бровь.
– Вот как? Это серьёзно.
– И управленец третьего ранга, инженер-сыскарь Виталий, – доложила Алёна. – Он был очень рад дать рекомендацию. Вы же читали отчёт, шеф!
– Читал, – согласился Дитмар-Эдуард. – Я хотел увидеть твои глаза.
– Что в них? – наклонилась к нему Алёна.
– Неважно, – ответил шеф. – Фёдор согласился, вряд ли он влюблён в мальчишку.
– Шеф!
– Хватит, Алёна, – устало сказал Дитмар-Эдуард. – Я старый, но из ума не выжил ещё. Я не против, говорят, влюблённые женщины могут горы своротить… Только прошу тебя, не слишком афишируй. Глупо, когда начальник смешон. Поняла?
– Да, шеф.
– Иди.
В коридоре любого крупного учреждения всегда людно. Один спешит в архив, другому лучше всего думается на ходу, а третий идёт на встречу. Средства связи позволяют всё и ещё немножко сверху, но люди предпочитают говорить с глазу на глаз. Алёна кивала младшим, улыбалась средним, с высокоранговыми обменивалась словом — другим. И думала… Что он имел в виду? Что шеф хотел прочитать в её глазах и, главное, зачем?
Алёна спустилась тремя уровнями ниже, перешла через транспортную трубу в гостиничный корпус.
– Не скучал? – спросила, входя в номер, где ждал её Ивась.
– Нет, – Ивась поднялся с кресла, зевнул. – Извини, госпожа управленец, нервничаю.
– Я вызвала медиков, – сказала Алёна. – Постарайся успокоиться к их приходу.
– Легко сказать… – пробормотал Ивась. – А зачем медики?
– Преступить закон, – серьёзно ответила Алёна.
Доктор соврал. «Будет немножко больно», – предупредил он. Ивась напрягся, но ничего особенного не ощутил: гладкий и холодный инжектор на сгибе локтя, тихое шипение воздушной струи, короткое онемение мышц…
Соврал доктор. Так больно ему не было даже в те минуты, когда чип питомца выжигал плечо изнутри… Кожу словно облили кислотой, а в одежду воткнули сотни, тысячи игл!
Ивась стоял посреди комнаты и боялся пошевелиться. Каждое движение причиняло муку!
– Какая странная реакция, – пробормотал медик. – Примитивный геномодификатор, почему такой сильный ответ? Вы всё мне сказали, совершенная?
– Он бывший питомец интерната…
Медик изменился в лице:
– Трёх попечителей тебе в анус, госпожа управленец! Как можно забыть о таком?! Есть здесь ножницы?
– Да, – Алёна безропотно проглотила оскорбление.
– Срежь с него одежду! Я сейчас!
Медик исчез. В полуобмороке Ивась наблюдал, как Алёна щёлкает ножницами, как падают на пол тяжёлые, мокрые тряпки. Такой мягкий, такой удобный костюм… Что случилось?
Потом он увидел свои руки: сквозь поры кожи сочилась тёмная кровь, сливалась в миниатюрные ручейки, срывалась с пальцев маленькими шариками. Кровь! На груди, на животе, на ногах… Даже в глазах была кровь, во рту появился солоноватый, железистый привкус.
– Дай руку, если можешь! – приказал медик; он снова был здесь.
Ивась послушно протянул руку. В подмышке что-то противно натянулось и оборвалось, он почти не заметил этого.
Кажется, потом он потерял сознание. Он не помнил, как и куда шёл, как его поддерживали под руки, он почувствовал только, как утих огонь, что терзал его снаружи и изнутри, и тогда он услышал, как ноют и жалуются кости!
Ивась открыл глаза.
Он лежал в ванне, наполненной красной водой, вода плескалась у самого рта и сверху на голову тоже лилась прохладная вода!
Какое блаженство!
– …за грубость, госпожа управленец восьмого ранга, – звучал позади его виноватый голос медика. – Но, поймите…
– Довольно! – оборвала его Алёна. – Не будем вдаваться. Что вообще произошло?
– Вакцина начинает с костного мозга, – непонятно сказал медик. – Потом тестикулы, все системы, где идёт активное деление клеток. Кожа, волосы, ногти… Слизистые… Чтобы обмануть сканер, надо изменить все генные маркеры. Конечно, есть реакция… Обычно это дурнота, боль в костях, гиперчувствительность покровов… но такое! У синих свои методики, совершенная, они тоже работают с генотипом.
– Это можно обнаружить заранее?
– Долгая история, а вы торопились, госпожа управленец!
– Хорошо, хорошо, – примирительно сказала Алёна. – Что дальше?
– Ничего, – ответил медик. – Вакцина отработала, я ввёл ему стабилизатор, скоро он придёт в себя. Ещё несколько дней, и ваш человек будет в полном порядке.
– Какой-то особенный режим?..
– Ничего такого, – сказал медик. – Обильное питьё, покой. Представьте, что он перенёс сильную простуду.
– Хорошо, – сказала Алёна. – Идите.
С тихим щелчком захлопнулась дверь. Алёна наклонилась над Ивасем и заглянула ему в глаза.
– Прости, – сказала она, – я виновата.
Ивась облизал губы. Язык напоминал толстый оладий, что пекли в пещерном городе по праздникам. Мягкий, вялый, того и гляди откусишь случайно.
– Думал, я умру… – прошептал он.
– Ивась умер, – сказала Алёна. – Бывшего питомца больше нет. Ты – Жан индекс шестнадцать-четыре-девять-пять, найдёныш, вырос в школьном приюте, а в шестнадцать лет сбежал в лес от глупости и неразделённой любви. Девчонка была высокомерна, не смотрела на тебя, но не отказала другим, потому что секс угоден попечителям. Ты оскорбился, ты возненавидел попечителей! Так ты попал в банду, а дальше – всё, как ты рассказывал. Переоценка, раскаяние. Ведь они были?
Алёна с тревогой посмотрела на него.
– Кха-нечно, – сказал Ивась, нет, теперь Жан. – Зачем… я иначе… вышел из леса?
«Работа-работа, перейди на Федота…». Ну никакого трудового энтузиазма!
До конца рабочего дня прошлась по хранилищу, просмотрела рисунки Клары, отправила с Васей в лавку Лизины поделки… приняла на счет сто двадцать галактов из лавки, заказала девочкам по шоколадке и сгущёнку парням.
Домой взяла Агата, поэтому Вася был посажен за штурвал с приказом вернуться полдесятого утром.
Пока Mary убирал на кухне и готовил ужин, села за терминал. Сколько там стоят гидрокостюмы? Набрала в поисковике – вышло с десяток ссылок на Инфранет-магазины. Сколько же их производится! Разного размера, разной плотности и разного цвета! И цена! – от семидесяти до семисот галактов за один костюм! Тут надо советоваться с тем, кто в этом разбирается… спрашивать у Змея или Фрола… и только после этого делать заказ…
— Кушать подано! – объявил киборг торжественно-театрально. Увидев лицо Нины, добавил уже тише: – Я блинчики с творогом сделал. И чай заварил.
— Молодец. Иду уже.
На кухне был сервирован стол на одного человека, и Нина велела Агату поставить ещё одну чашку для себя:
— Садись и ешь. Если хочешь, можешь для себя сварить что-нибудь. Тебе еды больше надо, чем мне. Если хочешь, можешь налить себе кофе. Или чай… и сахар бери.
Киборг осторожно сел и налил себе кофе. И осторожно положил кусочек сахара.
— Агат, ты не в первый раз в моем доме. Привыкай есть за столом… еда без ограничений. Я уже говорила тебе об этом. Бери блинчики. Вкусные… если хочешь, бери конфеты или варенье.
— Спасибо, – тихо сказал киборг, посмотрел в глаза хозяйке… и положил в чашку столько сахара, что кофе сравнялся с краями чашки.
***
В десять позвонил Змей с отчетом, с разрешения Нины добавил в звонок Фрола.
Оба DEX’а радостно отчитались о проделанной за день работе, к Змею подошёл Ворон и показал, какие свистульки научился делать и рассказал, сколько жемчуга собрано и сколько обработано… к Фролу подошла огненноволосая мрачная Агния и молча застыла рядом, явно что-то ему сообщая. На двух вирт-окнах были видны шесть или семь киборгов. Рядом с Фролом и Агнией появился Клим, рядом со Змеем и Вороном видна была Злата.
Нина посмотрела на каждого… надо сказать, всё равно узнают… и лучше будет, если от неё:
— Приходил Лёня… и утром придет снова… он программист…
— Он дексист! Что ему надо?
— Приносил договор на подпись… на сдачу киборгами крови и костного мозга. Но это пока касается только тех киборгов, которые живут в посёлке… там у меня трое. Вас это не касается… пока что.
— Это обязательно?
— Для них… да. Вас пока это не затрагивает… но… оплачивать кровь будут кормосмесью… так что скорее всего придётся… мне надо ещё оформить документы правильно… на ваше здесь проживание.
— Так ведь остров взят в аренду… — удивился Фрол, – я смотрел документы заповедника… у меня есть доступ. В аренде остров, а киборгов может быть столько, сколько поместится в модуль! Только выплачивать надо… своевременно.
— Змей, Фрол, модуль принадлежит заповеднику… а не мне! И то… за него воякам выплачена только четверть стоимости. И в девять утра Лёня придет снова… я ещё ничего не подписала. Как бы не пришлось ещё и вам кровь сдавать…
— Подпишете? – с тревогой спросил Фрол. Агния помрачнела ещё больше.
— Пока не знаю… юрист заповедника взял копии документов и утром выйдет на связь… обещал помочь… и подсказать, как всё оформить правильно. Пускать дексистов на острова… очень не хочется. Но… по документам… официально… вы все техника. И техника неисправная. По закону любой дексист в любое время может забрать любого из вас… теоретически. Поэтому надо так оформить документы, чтобы им и в голову не пришло приехать с проверкой на острова.
— Понял. Наша помощь требуется?
— Ваша помощь будет уже в том, что вы обеспечите сами себя продуктами питания без нарушения законов и традиций местных людей. И соберёте жемчуга столько, чтобы не только оплатить аренду острова, но и выкупить модуль. И осторожнее с моллюсками… они растут медленно и убивать их нельзя.
— Контакты с людьми допустимы? – Фрол явно хотел, чтобы Клим услышал всё непосредственно от хозяйки. – Какого типа воздействие допустимо?
— Да… но только минимально необходимое общение. Все контакты с людьми под запись… чтобы можно было доказать, что с вашей стороны проявления агрессии не было. Irien’ов в деревнях нет. Поэтому посмотреть на такую диковину могут найтись желающие. Поэтому общение Irien’ов с людьми только в случае крайней необходимости, в присутствии DEX’а и под запись.
— Понял! – отчитались оба DEX’а, и Змей спросил: – Чем их занять? Irien’ов, которых к нам ещё привезут?
— Выживанием. У тебя должна быть программа… а их обучать надо будет. Пока сбор грибов-ягод и заготовки рыбы. И жемчуг. Фрол жил… как я понимаю… у гончара какое-то время. Займитесь керамикой… заготовьте глины на всю зиму. Сначала сдавать посуду и игрушки-свистульки можно в лавку при турбазе… а потом можно будет и в музейную лавку. Разрешаю до трети произведённой керамики продавать местным крестьянам… в обмен на муку и молоко… или что-то другое. Можно покупать ткань и шить одежду. Все обмены под запись! И ещё. Девушки на острове могут одеваться так, как им будет удобно… в комбинезоны, например. Но… если будет необходимость контактировать с людьми, надевать платья длинные или юбки. Людей не провоцировать! Обычаев не нарушать!
— Хорошо, мы поняли.
— Тогда до вечера.
— До свидания.
***
Ровно в девять утра явился Леонид, и Нина приказала Кузе позвонить юристу. Тот отозвался сразу, словно ждал звонка.
— Утро доброе! – сказал он. – С документами ознакомился… и даже изучил некоторые. Все накладные и приходные бумаги в порядке… весь вопрос, как я понимаю, в количестве киборгов у одного человека. Зачем Вам столько… не моё дело. Но могу дать совет.
— Давайте, – согласилась Нина. Деваться-то некуда… киборгов действительно очень много… а скоро будет еще больше.
— Надо оформить частное предприятие… с таким количеством Irien’ов я бы посоветовал…
— Бордель? Ни в коем случае! Это недопустимо и не обсуждается. Я знаю традиции и веру местных жителей… такое… заведение они сожгут в первый же день.
— Да почему сразу бордель? А… понял. Я сказал про Irien’ов… это количество DEX’ов может заинтересовать полицию. Хотя с документами всё в порядке и налоговые отчисления сделаны правильно. Просто… для охраны борделя столько DEX’ов было бы оправдано…
— Только не бордель! А нельзя ли… рыболовецкую артель… например… зарегистрировать? – Нина задумалась, Лёня не встревал в разговор, и юрист тоже молчал. Наконец, она продолжила: – DEX’ы бы рыбу ловили, а Irien’ы чистили и коптили. Или мебель делать… из морёного дерева. Керамика опять же… сувениры делать… и в лавку сдавать для туристов.
— Вы знаете, сколько стоят эти… свистульки? – удивленно выдал Лёня. — Их миллион продать надо, чтобы их производство окупилось!
— Свистулька понятие очень растяжимое! – рассмеялась Нина. – Есть свистульки размером сантиметр на полтора, а есть и сорок на пятьдесят сантиметров размером, с золотыми наклейками, глазурью и с тремя рядами отверстий! Смотря какой материал для изготовления взят и какими красками раскрашен… готовый предмет. Здесь важнее, чтобы эти свистульки покупали… а для этого нужно сформировать спрос именно на такие сувениры, а для этого надо эти сувениры сделать… а нельзя ли оформить как… ну, например… как центр народных ремесел? Ну… или мастерская… или ремесленная слобода… что-то в таком духе. И не только сувениры можно делать, но и вполне практичную мебель, например. Заготовки делать… в первую очередь для себя, а излишки продавать. Такое возможно?
— Вполне… тогда я согласую с директором и подготовлю документы на подпись. Леонид… Николаевич? Я правильно запомнил? Киборгам нужны будут программы по местному лесу и ремеслам… дерево, глина, кость, орнаментальное вязание, вышивка, кружевоплетение… возможно такие написать или купить готовые?
— Не знаю… никогда такие программы не спрашивали. Узнаю.
— Хорошо, тогда я отключаюсь…
— Подождите! Вы говорили что-то про второй вариант…
— Я говорил? Не помню. Но… если хотите…
И тут у Лени раздался звонок видеофона. Он покраснел, побледнел, извинился и вышел из дома на крыльцо. Кузя пошел за ним следом. Нина и юрист с удивлением следили за разговором, который наглый искин транслировал на терминал – без звука. Нина подключила наушники – если ему позвонил Борис, она вправе знать, о чем разговор.
Но Лёне звонила мать, спрашивала, где он и сыт ли, одет ли по погоде и «…скажи, где ты сейчас, и я привезу пирожков…». Не Борис. Далее слушать не стала. Но обрывок фразы успела ухватить: «…мама, я на работе… мама, не надо!» — и велела Кузе сообщить ей свой адрес… и сама не поняла, зачем.
Через пару минут Лёня вернулся, совершенно красный, извинился и стал собираться на выход – но сказал, что может с готовыми документами подойти в музей в обеденное время.
— Хорошо, я прилечу и проверю всё на месте, – поинтересовался юрист. – Я просмотрел… кроме изобилия DEX’ов, никаких вопросов не должно возникнуть. Договор о заборе крови… подписать можно, составлен правильно. А вот с договором на Вашу коллекцию Irien’ов…
— Коллекцию? А… так возможно? Оформить, как… частный музей с коллекцией техники… в виде киборгов?
— Почему нет? Частные коллекции содержать не запрещено. И в музейной инструкции нет запрета на собирание музейным сотрудником собственной коллекции. И будет вполне законное обоснование для содержания большого количества DEX’ов… для охраны коллекции Irien’ов. Документы на покупку в порядке, осталось… оформить юридически существование коллекции киборгов… ведь в музее есть киборги в коллекции… не так ли? Леонид, проконсультируйтесь у Вашего начальства насчёт оформления документов на частный музей киборгов и… если сможете… сразу привезите документы на подпись.
— Хорошо, – сказал Лёня и вышел.
А Нина ответила юристу:
— Есть в музее киборги… на хранении. Но музейщики до сих пор спорят, может ли киборг быть экспонатом… всё-таки сделан в виде человека… Вы поможете мне оформить правильно… что-то вроде частного музея?
— Помогу… но… можно ли будет попросить у Вас… DEX’а? Извините, но на Лилю косо смотрят… и только боги знают, что обо мне могут подумать в городе…
— Обещать не буду… но постараюсь.
***
Озадаченная юристом Нина вышла из дома. Заводить свою коллекцию даже мыслей никогда не было!
Надо все-таки разобрать коробки с книгами… так и стоят на веранде. Да продать лишнее… хоть в свой же музей… в смысле – в музей, в котором работает… а не в музей, который свой… так и запутаться недолго! Но это всё вечером. Пока надо на работу.
Лиза порадовала новым платьем – какой уникальный дизайнер одежды пропадает в хранилище! Но всем заявить, что все платья и жакеты придумывает киборг, причем совершенно самостоятельно, нельзя ни при каких обстоятельствах! Пусть уж все считают дизайнером хозяйку – так хоть мэрька будет в безопасности. Похвалила и разрешила носить, но с оговоркой – в нерабочее время. Или на праздник – если пригласят опять на открытие новой выставки.
На обед пошла в столовую, и снова с Васей – на новую встречу с юристом и Лёней. Иван Сергеевич уже сидел в кафе для посетителей, за столиком у окна, Лиля сидела напротив него. Народ толпился и было шумно, и потому Нина спросила у юриста:
— Давайте перейдем в нашу столовую? Там не так многолюдно и тише. Здесь туристы отдыхают… в основном.
— Хорошо… Вы здесь работаете, и Вам лучше знать.
В столовой было всего четыре небольших свободных столика, Иван Сергеевич выбрал самый дальний и у окна, Вася тут же приставил к нему ещё один столик и сел рядом с Ниной, и потому после секундной задержки Лиля тоже села.
Лёня пришел минут через пять, удивлённо посмотрел на киборгов, но сказал другое:
— Я думал, в музее летний сезон закончился и никого не будет. А здесь народ бродит!
— Мы пока на летнем графике… с середины октября перейдем на зимний и территория будет открываться в десять утра и работать до семи вечера. Пока работают и кафе, и столовая… народ в основном на фоне стен… или на стенах… голографироваться приходит. В понедельник в залах выходной, только смотровая площадка работает. Посетители бывают разные… некоторые командировочные имеют всего пару часов посмотреть город, сверху это сделать удобнее. Везде… почти везде есть киборги. Вы были наверху?
Лёня почему-то резко покраснел и помотал головой:
— Ни разу!
— А хотелось? Вы ведь местный… а местные по музеям не ходят… только гостей водят. Значит, раньше не были… а теперь хочется?
Лёня насупился – и Нина поняла, что попала по «больной» теме.
— Леонид Николаевич… я могу провести Вас наверх… и никто не узнает об этом… и не сообщит Вашей маме… но мне нужны гарантии безопасности для моих киборгов… именно от Вас… так как Вы программист, то нам… вероятно, ещё придётся общаться.
Дексист в полном изумлении уставился на Нину:
— Всегда мечтал попасть наверх… а… можно?
— Нужно. Но только после оформления всех документов. Вася, сообщи смотрителю на колокольне, что мы придём… ну, например, для проверки находящегося на площадке киборга… пусть закроет минут на двадцать… по техническим причинам. Мы подойдем… через полчаса.
— Приказ принят. Приказ выполнен, – отчитался Вася.
— Здорово! Я ведь действительно никогда там не был! – ожил Лёня.
– Ты бы убрал от новобранцев Тича, – вместо приветствия сказал мне на следующее утро Келли.
Теоретически мы были готовы стартовать еще вчера вечером. Однако порядок требовал кучи формальностей, так что отлет планировали на завтра. Я как раз перепроверял накладные на провиант, по сути ворованный с отрытого нами склада, но на всякий случай оформленный как полагается. Может потом кому-то что-то и компенсируют… После войны.
– Я бы убрал, – равнодушно пожал я плечами, заодно разминая их. Обман мне дался легко: устал от свалившейся в эти дни писанины и выдавал сейчас эту усталость за безразличие. – А кто возьмет?
– Я и возьму.
Теми же плечами я изобразил «Ну бери». А сам подумал: «Неужели Влана? А если нет, то где же там собачка порылась?».
Нужно бы зайти посмотреть, чем молодняк занимается, да еще и во главе с Келли…
Я и зашел после обеда.
Сборы новобранцев не касались, а после обеда у них проводят, обычно, что-нибудь групповое: тактику, например.
Нет, не тактика. Однако ребята крепко увлечены процессом.
Я вошел тихо, дежурному показав, что орать о моем появлении не надо. Келли чуть кивнул и тут же отвернулся. Больше ни одна голова в мою сторону не дернулась. Почувствовать, что кто-то вошел – это у наших приходит не сразу. А вот экзотианцы, говорят, наделены сим даром от рождения. А может, их воспитывают иначе?
– …а на подлете делает вот так: дзиньк! – и все. Словно струна оборвалась. И никакие доспехи не спасут. Избирательность и точность попадания – исключительные. Эту модель террористы очень любят. У госслужб есть возможность использовать бионаведение. Им прицельная точность не так важна, да и «дзыньк» не нравится. А вот, – усердное сопение, -более мощная штука…
Говорил мой «крестник», тот, что медленно бледнел в строю. Вся группка во главе с Келли заинтересованно толпилась вокруг стола, а «крестник» вытаскивал из коробки разные миниатюрные убойные железяки, поворачивал так и этак, пускал по кругу.
В основном на столе лежали ракеты. Их – куча разных модификаций, а суть одна – длиной не больше мизинца и поражают прицельно. Характеристики их взаимодействия с электромагнитными доспехами настолько разнообразны, что вполне можно, имея грамотного техника, наводящего на земле и связь со спутником, даже президента вычленить в толпе и завалить. И охране мало не покажется.
– А эта, когда летит, шуршит словно. Вот в учебнике пишут, что не слышно, а мы запускали такие. Шуршит. В основе заряда – создание так называемой «стоячей волны». Электромагнитные колебания входят в резонанс с колебаниями клеток тела, и человек в доли секунды буквально разлетается в пыль такую кровавую. Я по видео смотрел.
«Крестник» преобразился совершенно: бровки домиком, водянистые глаза горят энтузиазмом. Видно, он мог копаться в этих своих «шуршащих» штуках сутками. Вот чем он Келли зацепил. Келли и сам большой любитель всякого железа.
«Ну-ну, шуршит, значит?» – я, подмигнув часовому, тихо вышел. Не до меня тут было. Да и побоялся я, честно говоря, что если кашляну, белогубый этот в обморок все-таки упадет. Пусть попривыкнет сначала. Успеем еще познакомиться.
Впрочем, совсем незамеченным я уйти не смог. Уже делая шаг назад, встретился глазами со вторым своим «крестником», белобрысым. Он почувствовал-таки мой заинтересованный взгляд.
Я приложил палец к губам, молчи мол. Кто знает, может, Влана права, и толк будет из обоих?
Подумал про нее и как сглазил – Влана тут же вывернула из-за угла. Шла она быстро, а в круп ей дышал и что-то бубнил на ходу Еле Цагель, наш повар-интендант. Если кто-то и пострадал от появления на корабле женщины, так это он. До Вланы мы просто ели, что дадут, разделяя продукты на съедобные и условно съедобные. Все остальное считалось делом техники поедания. Особенно если речь шла о концентратах и сублимированных продуктах. Их, с чем не смешивай – гадость, она гадость и есть, пусть и идеально сбалансированная по составу. Когда затянувшиеся боевые действия вынуждали меня несколько суток питаться только концентратами, я вообще надолго терял вкус к еде, ведь корабельная кухня не очень-то будила память о маминых пирогах. И Влана начала борьбу с Цагелем чуть ли не раньше, чем я объявил ей о назначении.
Так как накладные на консервы я уже подписал, трагедия разыгралась, видимо, вокруг тех продуктов, что идут свежими или заморозкой.
Цагель, увидев меня, воздел волосатые длани и возроптал громче. Думаешь, я стал его слушать? Я захохотал и сбежал в другой коридор. С Цагеля давно пора снять жирную шкурку и начинить артишоками. У меня просто руки не доходили. Зато теперь есть кому заниматься дегустацией его стряпни. Причем дегустатор повару попался суровый. Как мне рассказали, Цагель уже попробовал повысить на Влану голос. Результат налицо.
Что меня поражало, так это умение девушки в два счета поставить на место любого моего бойца. Было в этом что-то неправильное, словно бы парни подыгрывали ей. Но, как выяснилось позже, виновата в таком раскладе карт оказалась природа.
В общем, последний день перед отлетом прошел, и, что называется, Хэд с ним. Дневник мне ни в эту ночь, ни в две последующие почитать не срослось. Валился и засыпал.
На Аннхелле нас ждал парад по случаю Дня Изменения. Пришлось топать с корабля на бал.
«Со строевой в спецоне – не ахти», – думал я, глядя на своих бандитов, усиленно изображающих солдат. Торжественность происходящего их никак не вставляла. На лицах посторонние улыбочки, руки то и дело лезут к карманам… Тем более ребят, помнящих, что такое парад, я сюда как раз и не взял. Они у меня в воздухе болтались: Келли – на орбите, Рос, лучший из моих пилотов, – вообще висел где-то над головой. У Мериса имелись в окрестностях свои спецы, но мои мне милее. Особенно учитывая наличие на площади самого Мериса, нового лендслера, которого назначили, наконец, спустя почти год, уж не знаю, к счастью или к несчастью, и приличного правительственного стада, которое мычало и блеяло на возвышении. Стреляй – не хочу.
Я бы такое мероприятие куполом накрыл. Но нельзя. День Изменения – это праздник колонизации сектора. Сегодня Хэд знает, сколько всего планируют спускать с неба.
Мы стояли с левого края. Позади – слоеный пирог: трибуна, армейские при параде, полицейские части. Впереди, отгороженная какими-то условными ленточками, бурлила толпа – по-экзотиански пестрая и шумная, совсем не похожая на толпу военного времени. На Аннхелле не велось боевых действий – сплошь заговоры да теракты. Все, что происходило сейчас на других планетах сектора, казалось здесь нереальным и преувеличенным. Вот и мои уставшие от войны ребята смотрелись неотесанной деревенщиной рядом с парадными частями армии Аннхелла. Но армейские моих не задирали. Разве что глубоко в душе, без права отправки мыслей в мозг.
Спецоновцы заранее маялись. Они знали, что стоять нам на этой площади минимум четыре часа, а то и все шесть. Новобранцы, правда, пока еще не устали. Головами вертели, этим – хоть какие-то новые впечатления. Я прошелся взглядом по их радостным лицам, но споткнулся об угрюмую рожу Джоба Обезьяны. Выглядел тот, хоть пиши картину «Растяжение святого Януса». Там страшный и унылый мужик висит над пропастью, а вокруг летают какие-то мерзкие птицы. Я подмигнул Обезьяне: не унывай, мол, где наша не пропадала.
До начала праздника оставались считанные минуты. Я поискал глазами Мериса – не нашел, далековато. Заиграла музыка, и люди на площади задвигались, высматривая, откуда появятся ведущие праздника. Я полагал, что их спустят сверху – так оно и вышло. Над нами повисла приличных размеров гравитационная платформа (бешеные деньги плавали по воздуху). Садить этакую махину на гравидвигателях, разумеется, было нельзя, людская толпа бурлила слишком близко. Стали опускать, медленно гася гравитацию и подключая маленькие «моторы-вертушки», позволяющие платформе планировать.
Разноцветные моторчики работали бесшумно… первые минуты. А потом я вдруг уловил странный шелест, инстинктивно качнулся назад и…прямо перед моим лицом мир взорвался красными брызгами.
Дальше несколько сцен спрессовались для меня в одну.
Я слышал, как «в ухо» мне докладывает Келли, и что-то отвечал ему. Видел, как падает-таки от вида и запаха облепившей меня с ног до головы кровавой каши мой белогубый новобранец. Видел, словно бы другим, дальним зрением, как с обоих флангов начали разворачивать полицейское оцепление и оттеснять толпу, образуя между парадными частями армии и штатскими свободный пятиметровый коридор. Слышал, тоже каким-то другим, не занятым Келли слухом, как отдаю команды…
А сам думал совсем о другом: о том, как хорошо, что Влана осталась в корабле, о том, кто же из моих солдат разлетелся на кровавые брызги… Кто?
Впереди – никого, справа – новобранцы. Неужели..? Нет, белогубый на месте, вон он лежит, я же видел, как он побелел и… Кто же? Раз, два… семь.
– Ты цел?! – кто-то схватил меня сзади за плечи.
Голос я в первую секунду не узнал. Потом мир вдруг крутанулся, остановился… На меня смотрел Мерис.
– Я-то цел… – и тут же вкус чужой крови ожог рот. Я, наконец, понял, кого не досчитался – белобрысого. Он, скорее всего, тоже услышал шуршание, я качнулся назад, а он – на меня. Понял, что стреляли в меня, не обниматься же он ко мне кинулся.
– Кто-то из твоих?
Я кивнул. Не знаю, вышел ли кивок – и лицо, и шею покрывал толстый слой липкой массы – моего бывшего бойца. Волновой удар превращает человека в коктейль. Взбивает изнутри наружу. Хоронить нечего.
Жуткая дрянь – маленькая пластмассовая капсула. Ничем не тестируется. Один изъян – при подлете можно услышать, как она шуршит. Надеялись, что на празднике будет шумно? На платформе включили моторы, вот они и…
– Цел, – повторил Мерис. Его руки уже покрылись кровью.
– Без бионаведения, значит, штучка была, – констатировал я. – Система засекла место, где стоял наводчик?
– Толку-то. В толпе стоял. Твои взяли картинки со спутников, я допуск дал. Почему же – тебя?
– Почему именно меня? Может, как раз ветерана твоего… – мне мучительно захотелось умыться и вымыть руки. Кроме того, я увидел, что к нам пробираются через толпу медики: видимо в воздух подняться им не разрешили. Только медиков мне сейчас не хватало. Хорошо, что рядом Мерис, да еще и в подходящем состоянии, чтобы послать и порвать кого угодно.
Шоу продолжалось. Полиция отгородила нас своими телами от гражданских, и все пошло своим чередом. Но я не улавливал уже ни музыки, ни шума толпы. Уши искали совсем иных звуков, глаза отмечали, как с нашего края кружат над площадью машины: полисы, наземный спецон, личная охрана Мериса.
– Слушай, мне переодеться надо, не буду же я в таком виде четыре часа, – сказал я совсем не то, что хотел сказать.
Мерис задумался.
Тут вынырнули, наконец, два медика с носилками. И третий – с жуткого размера гравичемоданом. Переносная реанимация, наверное. И остолбенели. Выглядел я…
– Вот и кстати, – сказал Мерис. – Может, воды у них нет, но спирт есть точно, – он пристально посмотрел на медика с чемоданом. – Чего стоите? Умыться человеку нужно!
Генерал содрал с носилок какое-то гигиеническое покрытие.
Я оглянулся. Мои бойцы росли впереди такой плотной стеной, что переодеваться можно было спокойно, найти бы – во что.
Пока Мерис искал мне одежду, я извел все запасы медицинских антисептиков. Потом ребята принесли откуда-то канистру с водой.
Если бы ты знал, насколько вода пахнет лучше медицинского спирта. Но после первого же глотка меня едва не вырвало. Пришлось запивать кровь спиртом.
Не знаю, на кого я походил снаружи, да и воняло от меня теперь совсем жутко, но изнутри все рецепторы сгорели до мертвенного спокойствия. И я не знал, когда наступит откат. По крайней мере, до конца этого проклятого праздника меня должно было хватить. А там – будь что будет.
Мальчишку жалко. Вот так, наверное, боги и принимают долги – я пощадил одного брата, другой погиб вместо меня. У них, у богов, свои счеты, своя мораль. Нам никогда не понять, почему за одно и то же они возносят или убивают. Чем белобрысый оказался хуже меня? Я сгубил столько народу, что по любым расчетам сдохнуть полагалось мне!
Не помню, как достоял этот праздник. Ничего больше не помню. Только вкус чужой крови во рту.
Ночной разговор.
— А почему мы не мчимся за ними? – девушка больше не могла играть в молчанку. За эти десять минут они уже выпили кофе, поперебирали на подносике печенье, и молчать дальше было почти невозможно.
Мила невесело улыбнулась:
— Когда им было пять, мы мчались…и в десять. И в пятнадцать… Всякое было, и порой наша помощь была кстати. Но время вышло. Они выросли. Они отличная команда, и мало кто может быть им не по силам. Они взрослые, понимаешь?… Поэтому мы обычно ждем полчаса, потом еще пять минут… и уже потом мчимся на выручку. Если надо. Но за последние два года ни разу не понадобилось.
Лина вспомнила суккуба и посомневалась. Но промолчала.
Минуты текли. Еще пятнадцать…
— А куда они так умчались?
— А… — по губам женщины скользнула слабая улыбка. – Это Лешкины оболтусы. Мальчишки, которые вечно влипают в проблемы. Леш когда-то…
Шиххх! Тишину комнаты прорезали шипение и грохот. Две фигуры материализовались вместе, у их ног копошилось и рычало что-то белесое, размером с некрупную собаку…
— Дим ранен. Осторожно, оно ядовитое… — шепчет Лёш.
На пути зла.
Стены то появляются, то вновь пропадают в дыму – опаленные, в щербинах. Дым ест глаза, за спиной надрывный кашель.. Детский. Неужели он последний? Последний, иначе онине пробились бы сюда. Как же такое получилось…
— Учитель, сюда! Учитель…
Нельзя. Это дорога только для вас, ребята. Это аварийный телепорт, в нем небольшой заряд. На меня не хватит. Скорее.
Дым… им нельзя долго дышать.
Ониприближаются. Значит, защита уже пробита. Быстро. Слишком быстро. Он видел, как они пробили плетение Авдия… Наложение рук, небольшая пауза… пауза, в которую вмещается злорадная усмешка. Потом на плетении появляется странное темное пятно – словно копошатся сотни крохотных червячков… и пятно расползается, пожирая призрачную преграду. Пока она не разрывается под огнем.
Откуда взялась темнота, Даниэль не успел понять. Только она разом отняла мир, черная и жуткая, чужие руки сжали виски, мгновенно наливая голову ледяной болью.
Он так и не успел увидеть, сколько учеников не смогло перенес…
— Вот так, – Даниэль прекратил транслировать воспоминание и устало закрыл глаза.
— Тебе помочь? – Светлана на всякий случай встряхнула руки.
— Нет, спасибо.
— Кажется, сегодня нам нужно сосредоточить внимание именно на этой проблеме, — Савел обвел всех взглядом, испрашивая согласия, — С вашего разрешения, оставим иные вопросы для другого раза.
— Согласен. Согласен… — зашелестело по ряду. Неисправимый Пабло тут же подтянул шар поближе.
— Коллеги, я думаю, все обратили внимание на схожесть этих … э-э… объектов видений? Каков вывод?
— Вывод прост: нас ожидает прорыв. Судя по тому, что мы видели, глобальный. С катастрофическими последствиями. Сроки… не позже конца лета.