Сил уже не хватало даже на то, чтобы сделать шаг, но продолжали бежать. Преследователей было много, у них с собой были сменные лошади, вода, сушеное мясо. Они собирались на охоту вдумчиво и продумали все мелочи. Они менялись: кто-то отдыхал, пока напарник вел его лошадь в поводу. Охотникам и ловцам гнать не было нужды — в человечьем облике скорость их добычи человеческая.
Подняться в небо она не могла: когда драконица носит во чреве зародыш драконыша, она теряет способность летать и не может даже оторваться от земли. Если попробует — умрет. Легенды иногда не врут. А он не хотел улетать без нее. Без них. Но бежать больше невозможно. Семь дней в человеческом обличье. Семь дней бега, и ни мгновения отдыха. Семь ночей без сна. Два тела, две сущности — но даже для дракона семь дней гона почти смертельно.
Она снова упала, в последний миг успела чуть повернуться, чтобы свалиться боком, а не на живот. А он уже не смог ее поймать, поддержать. Рухнул рядом. В человеческом облике нет силы и выносливости дракона. А он и так нес ее на руках с самого утра. Если бы обернулся — их бы заметили. Дракон в лесу слишком приметен, а так был мизерный шанс укрыться и затаиться.
— Улетай… — губы плохо слушались, пересохли и потрескались. Ноги болели, а перед глазами все плыло. — Улетай один…
— Нет.
Она предлагала это не в первый раз, и он неизменно отказывался. Плохо, что и выдать себя за людей не выйдет — охотники знали, за кем идут и как выглядит их добыча. А людям без разницы в каком облике убивать, в человечьем так даже проще, — все равно умирая дракон примет свой истинный вид, и тогда уже его можно будет выпотрошить на ингредиенты.
Она с усилием протянула руку и почувствовала, как теплая ладонь сжала ее ледяные пальцы, поддерживая и согревая.
— Поднимайся, я помогу…
Он встал с усилием, снова поднял ее на руки и пошел так быстро как только мог. Может если удастся найти укрытие, хоть немного отдохнуть… Она чувствовала преследователей — не чутким слухом, а словно ловила волны азарта и жажды поживиться. Для людей они были складом полезных и дорогих вещей: кровь дракона использовалась в эликсирах и продавалась по пять золотых за средних размеров бурдюк. Клыки служили амулетами в охранных заклинаниях, когти заговаривали на воинскую удачу. Из шкуры шили одеяла, которыми гордились даже кнессы. Люди придумали применение каждой части драконьего тела — и за это она готова была возненавидеть их в ответ. И убить. Потому что она была живой, ей было всего лишь триста лет, и это у нее был первый зародыш дракона в ее теле, и рядом с ней первый для нее дракон, который подарил ей белую хризантему как велят традиции рода. Причем не побоялся отправиться в горы, когда наступила пора вьюг и вернулся измученный, но с заветным цветком — знак вечной любви и верности, пока небо закрывает земную твердь, и пока солнце и звезды следует своему пути. Она сохранила этот цветок — согретый драконьей кровью, он был вплетен в ее волосы. Пока будет жить цветок — будет жить их любовь…
— Улетай…
— Нет, — он только сильнее стиснул зубы. Несмотря на холод, глаза заливал пот, но он продолжал упрямо идти вперед, бережно прижимая к себе подругу. — Мы выберемся…
Она обнимала его за шею. И кивала, но не верила. Женскую интуицию не обманешь. Она никогда не сможет взять на руки своего малыша, не поднимется с ним в небо, не будет рассказывать сказки про золотого дракона — прародителя рода. И ее малыш никогда не полетит на Вечную скалу за белой хризантемой для своей партнерши. Она это почувствовала так ясно, что от боли на миг даже перехватило дыхание.
— Я попробую спрятаться, а ты улетай…
— Нет…
Лес окутали сумерки плотным покрывалом, ночь трудолюбиво ткала свое черное одеяло. Высыпали звезды, отражаясь искорками в горящих белым огнем золотых глазах. Они больше не могли идти, просто есть предел даже силы воли. Он обнял ее, пытаясь закрыть своим телом и от холода, и от настигает их смерти. А она также руками обняла живот — зародыш шевельнулся, потом еще раз — и она почувствовала волну тепла, исходящую из чрева.
Стало еще холоднее, а потом мороз будто чуть отступил, унял свой норов — и из черного бездонного неба полетели на осиротевшую без травяного убранства землю первые снежинки. Они робко кружились в воздухе, и мягко оседали на два неподвижных тела.
Их нашли под утро — очевидно охотники шли даже ночью по манку, изготовленному магом. Люди сомкнули кольцо, и стягивались к центру, даже не думаю скрываться, наоборото нарочно громко смеялись и бряцали оружием.
— Улетай… — если он обернется и поднимется в небо, то есть шанс что уйдет. Если быстро наберет высоту, то даже из арбалета его не подстрелят. Слишком много если.
— Нет. — Он зарылся лицом в ее волосы, сдувая снежинки.
Они поднялись, когда люди подошли на бросок ножа. Перед боем лучше собрать оставшиеся силы — вот и лежали, обнимая друг друга. Говорить что-то не было нужды — все и так сказали взгляды. Белая хризантема в серых волосах продолжала цвести. Жаль, что любовь всегда проигрывает в схватке со смертью.
— Ну, подходите, чего застыли? — Он выступил вперед, закрываю драконицу собой. Меча у него не было, но если кто бросится — сумеет отобрать. Хуже, если станут расстреливать стрелами.
— Чаво? Вязать вас будем, — хрипло бросил хмурый мужик. — Ако злодеев.
Он рассмеялся — люди найдут оправдание любому своему худому поступку. Убить безоружных — мерзко, а вот наказать злодеев — благое дело. Раззадорить людей оказалось не просто — они знали кто перед ними и каждый боялся напасть первым. А потом кто-то метнул нож. Перехватить оружие за лезвие и послать в горло хмурому мужику для дракона оказалось легко. И тогда люди кинулись мстить за смерть сотоварища. Он быстро обзавелся одним мечом, потом вторым. Он был отличным бойцом и умело рубился двумя руками, но врагов было слишком много. Вскоре тонкий снежный покров на несколько саженей окрасился в алый цвет от пролитой крови. Но людей было слишком много… А превратиться он не мог — за его спиной стояла драконица в человеческом облике, и было слишком мало места для превращения. Да и ему бы не дали времени превратиться…
Когда он упал израненный и окровавленный, то чуть повернул голову, прощаясь взглядом с подругой и золотые глаза застыли неподвижно, — она выхватила меч из его руки. Пусть он всегда говорил, что она слабый поединщик, но сейчас она постарается не драться, не спасаться, не отомстить, а умереть, чтобы не даться в руки людей живой. И постарается, чтобы зародыш в ее животе умер раньше. Может быть потом, когда настанет ночь великого суда и на небесном ристалище она повстречает своих убий, то тогда будет и мщение. А сейчас главное умереть… и, возможно, забрать с собой в вечный полет как можно больше врагов.
Упала она рядом со своим драконом. И даже не успела коснуться его рукой, хотя и потянулась. Зато золотая кровь двух драконов смешалась и красиво окрасила залитый красной кровью снег. Словно на белой глади расцвели алые и золотые хризантемы, а белая хризантема, вплетенная в кожу драконицы, медленно осыпалась белыми лепестками. Любовь не живет дольше жизни…
Звезды… небесные огни, маяки для блуждающих душ. Где-то там Мадлен, на звездных дорогах. Я найду ее.
Меня кутают в плащ и до подбородка натягивают капюшон. К чему такие предосторожности? Экипаж слишком роскошен для осужденного. Куда меня везут?
По звукам я определяю, что мы выехали из города. Следовательно, меня прикончат где-то в лесу. Веет свежестью. Каким сладким бывает воздух… Я прислушиваюсь, в любую минуту ожидая окрика кучера и стука опустившейся подножки. Но лошади продолжают идти рысью.
Вскоре я слышу, как подковы грохочут по мостовой. Но недолго. Экипаж замедляет ход. Меня выталкивают наружу и затем снова ведут куда-то вниз. Другая тюрьма? Зачем? Вновь надевают цепи.
Этот каземат суше и теплее. А вместо соломы – старый тюфяк. И плащ мне оставили. И даже маленький светильник. Я сажусь на тюфяк, обхватываю колени руками.
Странно все это. Я жив. Почему? Я для чего-то нужен? Для чего? Выдать меня за кого-то другого? Обвинить в заговоре? Господи, ну какой из меня заговорщик! Заговор – привилегия благородной крови. А если… если это то, о чем я подумал? Нет… Нет! Лучше в заговорщики. В еретики. Не хочу думать об этом…
Мне приносят поесть.
Меню изменилось к лучшему. Вместо воды легкое вино, на медном подносе ломоть холодной телятины, хлеб и немного овощей.
Надо бы отказаться. Проявить твердость. Но я голоден. За все это время я съел только пару кусков черствого хлеба, и мой желудок взывает к благоразумию.
Я вновь поддаюсь слабости. Она убила мою жену, а я ем ее хлеб. Мадлен, прости меня… Я даже не знаю, где ее могила и где похоронен мой сын. Вряд ли ее родители взяли на себя эту заботу.
Они отреклись от нее, едва узнав, что их дочь беременна. Я помню, как Мадлен, стоя на коленях перед матерью, простирала к ней руки.
Отец даже не пожелал взглянуть на согрешившую дочь. Старая служанка вынесла узел с вещами.
Я взял Мадлен за руку, и мы вместе вышли на улицу, под дождь. Мы брели под ледяными струями от улицы Сен-Дени до церкви Св. Стефана, долго стояли там, прежде чем я решился войти и во всем признаться епископу.
У меня не было ни семьи, ни дома. Только маленькая каморка в особняке моего благодетеля. А теперь со мной была Мадлен, и скоро должен был появиться ребенок.
Отец Мартин только качал головой, слушая мой рассказ, сурово косился на продрогшую девушку. Потом отвел нас в часовню и обвенчал.
Мадлен стала моей женой. Нам отвели две комнаты под самой крышей. Отец Мартин назначил мне жалование. Мы научились обходиться малым. Родилась Мария.
Проклятия желчной мадам Аджани не сбылись. Все как-то уладилось, утряслось, и мы могли бы назвать себя счастливыми. Так, по крайней мере, казалось.
От вина меня тянет в сон, я засыпаю. Но и во сне продолжаю думать, перебирать, перебрасывать события. Продолжаю обвинять и молить о прощении.
По щекам текут слезы. Я просыпаюсь, вновь засыпаю.
Прежде я будто окаменел от скорби, ничего не чувствовал, теперь скорбь исходит слезами. Мне становится легче. Я могу оплакивать их.
Пытаюсь молиться, но не получается. В Бога я больше не верю. Потому что Бог, которого святые отцы прочат нам в Спасители, и Бог, кто посулил нам вечное блаженство, не мог этого допустить.
Разве мало Он слышал молитв? Разве я один такой? Его день и ночь молят о помощи. Разве не молилась Мадлен, корчась в родовых муках? Разве не просила Его за сына?
А мой приемный отец? Разве он не отдал жизнь свою во имя Его?
Как же тогда милостивый Господь мог допустить, чтобы они, безвинные, умерли такой страшной смертью? В чем был их грех?
Бог не вмешивается. Наши страдания Ему безразличны. Он глух и слеп. Или Его вовсе не существует.
«И обратился я и увидел всякие угнетения, какие делаются под солнцем: и вот слезы угнетенных, а утешителя у них нет; и в руке угнетающих их – сила, а утешителя у них нет»
Богохульство! Вот до чего я дошел.
Пусть Он создал этот мир, но от наших забот Он устранился. Кукольник, вырезающий из дерева кукол, не следит за судьбой каждой из них. Он продает их на рынке и забывает о своих поделках.
Также и Бог.
Можно сколько угодно молить Его о свободе или о помощи, Ему нет до этого дела. Для Него это слишком мелко. Или неинтересно. Им с самого начала все так было задумано. Одни радуются, другие страдают. Одни господа, другие рабы. Надеяться не на что. Никто не услышит.
Я опять теряю счет дням. Да и не тревожусь об этом. Если герцогиня обрекла меня на смерть в этом узилище, то какой смысл беспокоиться. Лучше и вовсе не знать. Я все равно скоро умру. Несмотря на этот тюфяк, теплый плащ и кусок жирного мяса.
По прошествии четырех обедов мне приносят воды. Не для того, чтобы я мог утолить жажду, а чтобы умыться. В большой лохани.
Еще одна уступка слабостям плоти. Какое наслаждение! Я погружаю в воду руки и смываю с лица пот и давно засохшую кровь. Это все еще кровь Мадлен… Я пытался умываться остатками той воды, что мне приносили, но ее было слишком мало. К тому же меня постоянно мучила жажда.
Похоже на лихорадку. Озноб и жар. А сейчас воды было много. Хватило, чтобы смыть всю грязь. Окунуться бы с головой…
Полотенце мне подает та самая придворная дама, чье лицо мне показалось знакомым. У нее темные миндалевидные глаза. Волосы туго стянуты на затылке. Я знал ее прежде, в той прошлой жизни, но вспомнить не могу. Но если она здесь, это предвещает перемены.
Приговор вынесен?
Меня ведут наверх. Но предварительно связывают руки за спиной. Избавление близко.
Я снова ошибся. Ожидал, что меня выведут во двор. Или отведут на конюшню. Там сподручней перекинуть веревку через поперечную балку. А вместо лестницы водрузить приговоренного на лошадь, а потом ее увести. Опора исчезнет, и петля затянется.
Но меня ведут наверх. Предсмертная исповедь? Мне позволят священника?
Но меня ждет не священник, меня ждет она.
Стоит спиной к окну. Руки смиренно сложены. На лице грустное соучастие. Что это? Сожалеет, что вынуждена подписать приговор?
Dura lex, sed lex?
Меня ставят посреди комнаты на колени, и она взмахом руки отпускает слуг. Разговор затянется. Но зачем? Краем глаза я вижу разноцветные шпалеры со сценами охоты, под ногами восточный узор. Позолоченные многорукие светильники. Тяжелые портьеры. Чего она добивается? Извлекла из ада, чтобы показать рай?
Поздно, ваше высочество, поздно. Меня уже не ранить.
Водка в ресторане льет рекою,
И хрипит полублатной шансон.
Душно мне… Безудержной волною
Моя страсть взрывает горизонт.
Мне бы вольный ветер, степь да небо,
Шелест ковыля и комариный писк,
Мне бы те дороги, где я не был,
Да асфальта горячего свист.
Мне бы грохот трамваев на старой брусчатке,
Желтый свет фонарей, и в ладони ладонь,
Мне бы дюжину струн, два листочка в тетрадке,
Еще карандаш бы для писем домой.
Мне бы — мир под ногами! От края до края!
От бездны до бездны, от зари до зари,
Мне бы — все!.. Почему же я здесь пропадаю,
Где шансон по-прежнему хрипит?
Июль 2003
Альбомные страницы были плотные, слегка шероховатые. Сейчас уже почти никто не рисовал на бумаге, при имеющемся количестве графических примочек. Стив рисовал на всех поверхностях, сколько себя помнил: на салфетках, бумажных обрывках, пальцем на пыльной мебели, краской на стенах. Сперва рисунки выглядели схематичными набросками, но со временем стали объемнее, четче, богаче деталями. Его мастерство росло, при иных обстоятельствах он мог бы стать неплохим художником. Но при теперешнем положении вещей свое увлечение было благоразумнее скрывать.
Он машинально листал альбом, сидя в своем кабинете рядом с приемной главнокомандующего. Рисование зачастую помогало ему успокоиться и привести мысли в порядок, вот и сейчас руки чесались взять карандаш, но сюда в любую минуту мог кто-то войти. Страницы пестрели изображениями шаттлов и прочей техники вперемешку с зарисовками зданий и элементов интерьера, портретами людей — в основном, сослуживцев, но периодически мелькали два детских лица: темноволосый мальчишка с упрямым подбородком и девочка с растрепанными волосами, похожими на птичье гнездо.
Последний рисунок заставил его невольно вздрогнуть — он полагал, что сделанные им после вечеринки на Калсиде наброски он полностью уничтожил. Стив прерывисто вздохнул, вспомнив, почему сохранил этот — лица человека, спавшего, уткнувшись лбом в сгиб локтя, видно не было. Рельеф плечевых мышц, часть щеки, левое ухо, взъерошенные, торчащие на затылке темные волосы. Тони вырубился под утро, когда мгла за панорамным окном сменилась серой туманной мутью, в которой медленно таяли городские огни. Стив думал, что очередному случайному любовнику знаменитого своими похождениями Энтони Старка пора бы уже собрать вещи и исчезнуть с горизонта, но отчего-то продолжал лежать и смотреть на спящего, ощущая внутри теплоту, умиротворение и, внезапно, желание защитить. Последнее было самым удивительным. До этого он испытывал нечто подобное лишь к Баки и Наташе. А Тони Старк — гений, миллиардер, плейбой, филантроп — уж точно не нуждался в его защите.
В голове всплыл недавний диалог с Фьюри, вызвав приступ гнева и пульсацию крови в висках.
«…поймите, капитан, попытка спрятать Старка на одной из наших баз могла здорово нас скомпрометировать. Его бы искали повсюду, а так — они получили желаемое, и на время о нас забыли».
«То есть вы просто сдали его. Как разменную монету за собственную безопасность».
«Никто его не сдавал. У мистера Старка была возможность скрыться, но он предпочел геройствовать в одиночку. Кстати, уже после его ареста нам удалось вытащить из лап Гидры мисс Поттс. Похоже, она его слабое место, и теперь они не смогут его шантажировать, угрожая её жизни».
«Есть множество способов воздействия на человека, и вам это прекрасно известно!»
«Прошу прощения, капитан, но, кажется, вы чересчур сильно обеспокоены судьбой мистера Старка».
После этой фразы Стив ощутил вспышку ярости такой силы, что едва не оборвал связь.
«Это вы должны быть обеспокоены судьбой мистера Старка в первую очередь! Если он начнет работать на Гидру, то войну мы уже не остановим! Никто не остановит!»
«Уверяю вас… Мы этого не допустим».
У последней фразы Фьюри могло быть несколько смыслов. Ведь правда же — человека легче убить, чем спасти.
Стив закрыл альбом, спрятал в ящик стола, тщательно запер его. Поднявшись, оправил мундир и решительно шагнул к двери.
В просторном и светлом кабинете командующего царил легкий беспорядок, свидетельствующий о крайней занятости хозяина, и едва слышно играла на заднем плане музыка, похожая на шум дождя и ветра. Герцог поднял голову от бумаг, приветливо улыбнулся.
— А, Стивен. Проходи, присаживайся. Ты ведь не по официальному вопросу, верно?
Роджерс не последовал любезному приглашению, а остался стоять — напряженный, будто струна.
— Вы правы, Ваша Светлость. Я к вам по личному делу. После того, как я спас вам жизнь, вы сказали, что я могу просить у вас что угодно, в пределах ваших возможностей. Я никогда вас ни о чем не просил, ни разу. Я и не собирался. А теперь у меня есть просьба. Но высказать я её могу лишь там, где нас гарантированно никто не прослушает.
***
Отключившись, Тони на сей раз очутился у озера с удочкой в руках, а рядом был отец. Отец взял его на рыбалку — ничего глупее не придумаешь. Говард Старк никогда не интересовался рыбалкой и нечасто вспоминал о существовании сына. Но картинка была приятной: плеск воды, щебет птиц, блики солнца на гладкой водяной поверхности, мерное покачивание плавников. Тони с удовольствием окунулся в сон, пока ослепительно яркий свет и резкий, бьющий по ушам шум не вырвали его из приятного забытья. Он почти привык к постоянным агрессивным пробудкам — уже не вскакивал как подорванный, судорожно прикрывая слезящиеся глаза, и не метался спросонья, не понимая, где находится, а просто продолжал лежать лицом вниз, экономил силы. Дождавшись, пока его грубо встряхнут, ухватив за плечи, неохотно поднялся, сунул ноги в туфли и позволил вытолкнуть себя в коридор. Шел вперед за охранниками, прикрыв глаза, дремал на ходу. Когда к тебе применяют тактику лишения сна, учишься использовать для отдыха любую возможность.
Они достигли конечного пункта назначения, и Тони плюхнулся на стул, не оглянувшись по сторонам — интерьер допросной не отличался разнообразием и не менялся в процессе его посещений. То же самое можно было сказать про доктора Арнима Золу: неизменный серый мешковатый костюм, дурацкая бабочка, бульдожья физиономия с отвисшими щеками и непропорционально широким лбом. Дожидаясь начала очередной беседы, Тони жадно втягивал ноздрями запах кофе из кружки дока. Как ни странно, обходиться без привычных лошадиных доз кофеина оказалось сложнее всего. Сколько времени он здесь, кстати? Машинально огладив рукой короткую жесткую растительность на своей голове, он отметил про себя степень её густоты. Примерно месяц. Да, он всегда довольно быстро обрастал волосами. Месяц, плюс-минус.
Когда Старк оказался здесь впервые, ему приказали раздеться, посадили на железный стул и обрили наголо. Потом тщательно осмотрели, заглянули в рот, будто животному. У всех этих действий была четко определенная практическая цель — одежда и прическа являются признаками статуса, лишенный этих признаков превращается в безликую человеческую единицу. Следующим этапом стало лишение его воли и человеческого достоинства, а на эти факторы влияют здоровый сон, еда, элементарные удобства и комфортная зона личного пространства. И этот этап явно затянулся, что временами вызывало у Золы вспышки раздражения. Старк оказался крепким орешком — он никогда не вел образ жизни изнеженного миллиардера, бывало, сутками пропадал в своей мастерской, забывая про сон и еду, не стеснялся собственной наготы и был на редкость устойчив к наркотическим веществам. Вдобавок его оказалось нелегко запугать. Он отдавал себе отчет в том, что если бы его хотели сломать, то сделали бы это очень быстро. Но физический и психический инвалид был им не нужен, так что к нему редко применяли грубые меры воздействия. Разве что когда он доводил Золу до белого каления. Сломанное предплечье и ребра срастались медленно и постоянно ныли, ожоги от электродов под ключицами никак не хотели заживать, но это были сущие пустяки, а на синяки и ссадины вообще не стоило обращать внимания. Доктор Зола постоянно задавал ему один и тот же вопрос: кто вы? Ответы варьировались от неизменного «гений, миллиардер, плейбой, филантроп» и «тот, кто надрал ваши задницы» до различных вариаций, живописующих интимные отношения Тони с матерью дока. Под наркотиками он обычно нес несусветную ахинею, перемежая ее то смехом, то слезами. Словом — доктору Золе достался сложный пациент.
— Как нынче спалось, мистер Старк?
Тони ухмыльнулся.
— Знаете, я уже почти привык. Маловато у вас удобств, жратва оставляет желать лучшего, но, в целом, не самое плохое местечко для отдыха.
Зола едва заметно поджал губы, поставил недопитую кружку с кофе на стол.
— Если бы нам не были так нужны ваши мозги, я с удовольствием бы их поджарил и скормил бы подопытным животным в своей лаборатории. Но чтобы у вас не возникало иллюзий, что вы находитесь в отпуске, а это место модный курорт, я хочу показать вам кое-что.
Стена за спиной Золы внезапно сделалась прозрачной, открыв внутренность еще одного помещения — ярко освещенного, с белыми стенами, похожего на медицинский кабинет. Посередине, в кресле, наподобие зубоврачебного, сидела девушка в легком нижнем пеньюаре, а за её спиной маячила мужская фигура, облаченная в медицинский костюм. При взгляде на копну светлых волос у Тони что-то судорожно трепыхнулось внутри — ему показалось, он видит Пеппер. Это было крайне странно, что ее ни разу не приволокли на допрос и не попытались на него таким образом надавить, он лелеял надежду, что Фьюри сдержал свое обещание обезопасить дорогих ему людей. Нет, та девушка в кресле была не Пеппер. Чуть моложе, более круглолицая, другой оттенок волос. Лицо казалось смутно знакомым, хотя заплывший левый глаз, опухшая скула и разбитые губы сильно затрудняли узнавание. Поймав взгляд Старка, она шевельнула губами, словно пытаясь что-то сказать; кисти её рук с несколькими пальцами, вывернутыми под неестественным углом, мелко тряслись, зрачки были величиной почти с радужку.
— Не узнаете? Впрочем, вы не можете знать в лицо всех своих сотрудников. Это мисс Кристин Шелли из вашего IT-отдела. Она совершила очень дурной поступок — попыталась стереть важные файлы со своего компьютера. За это она наказана.
У Старка внезапно резко пересохло во рту и зашумело в ушах. Стены вокруг сомкнулись, будто челюсти капкана, грозя его раздавить, предметы расплылись, потеряв контуры. Словно со стороны он услышал собственный голос:
— Зачем всё это? Пытаетесь вызвать у меня ужас? Жалость? Про меня говорят, что я бессердечная скотина. Не хочу вас огорчать, но это правда.
Тони буквально физически ощущал, как взгляд Золы впивается в его лицо, ловя малейшие оттенки эмоций. Он умел управлять эмоциями, как и полагалось хорошему игроку в покер. Но всё, что здесь происходило, всё это было… слишком. Бульдожья физиономия дока потихоньку исполнялась оттенком торжества. Судя по всему, он всё-таки нашел ключ к своему пациенту.
— Что ж, тогда мы продолжим, а вы побудете с нами в качестве зрителя. У мисс Шелли осталось еще шесть пальцев из десяти.
Человек в медицинском костюме взял со столика слева клещи и потянулся к руке пленницы. Она шарахнулась с придушенным всхлипом, содрав кожу с запястья в попытке выдраться из наручников, приковавших её к поручням кресла; тонкая прозрачная струйка потекла по внутренней стороне её оголенного бедра, покрытого ссадинами и кровоподтеками.
— Хватит…
— Что вы сказали?.. — Склонившись ниже, Зола демонстративно приложил ладонь к уху. — Я не расслышал, простите.
— Я сказал — хватит! — Тони сглотнул тошнотворный комок в горле; отчего-то вдруг стало трудно дышать и тупо заныло в груди. — Я… я готов. Не надо больше. Не надо…
— Хорошо. — Сделав знак палачу остановиться, док шагнул ближе к Старку, приподнял его голову за подбородок, заставив смотреть в глаза. То, что он увидел, его явно удовлетворило.
— Видите, как всё просто. Человек словно механизм — нужно всего лишь найти правильные кнопки и нажать на них в нужной последовательности. И механизм заработает. Ну что, мистер Старк, теперь вы готовы ответить на мой вопрос. Скажите, кто вы такой?
Шевелить губами стало так сложно, словно лицо залили гипсом, боль в груди сделалась горячей и острой.
— Я… я никто. Я тот, кем вы захотите меня видеть.
— Отлично! Просто великолепно.
Распрямившись, Зола вновь обернулся назад и едва заметно кивнул головой. Человек в медицинской форме вынул из-за пояса дисраптор и выстрелил девушке в голову.
— Вот так вот, — назидательным тоном произнес док. — Вы это запомните. До конца ваших дней. Вы будете делать то, что вам говорят, а если вздумаете хитрить или противиться, наказание последует незамедлительно.
Тони молчал. Кристин Шелли сломанной куклой обвисла в сковывающих её наручниках; верхняя часть её головы напоминала месиво, а цветочный рисунок на пеньюаре причудливо сливался с медленно расплывающимися на ткани алыми пятнами. Старк неотрывно, будто загипнотизированный, глядел в остекленевшие глаза девушки, пока они не заполнили собой всё пространство. Его дыхание сделалось рваным и прерывистым, боль за грудиной расцветала, будто огненный цветок, отдаваясь в левую лопатку. А потом внезапно наступила темнота и тишина.
86 часов спустя.
— Ну и напугали вы нас, мистер Старк. — Человек в кресле напротив, другой, не Зола, представившийся как «Шмидт, Иоганн Шмидт» — затянутый в кожу, моложе и выше ростом, растянул губы в приветливой улыбке, но бледно-серые, с голубоватым налетом глаза оставались цепкими и неподвижными, без тени теплоты. — Сердечный приступ в вашем возрасте… — Он покачал головой с сокрушенным видом. — Не бережете вы себя, мистер Старк, совсем не бережете. Прошу простить моего коллегу — он слишком любит свою работу и недооценил степень вашей… восприимчивости.
Тони, сидящий в кресле-каталке с катетером под ключицей и подвешенной сбоку системой для внутривенных вливаний, не торопясь оглядел комнату. После месяца созерцания собственной камеры и допросной обстановка обычного кабинета с диваном, креслами, шторами и несколькими картинами на стенах казалась ему верхом комфорта. Мысли ворочались в голове медленно, будто замороженные, а все чувства притупились. Он сейчас слишком слаб и надломлен, чтобы играть в игры. Остается говорить правду, вернее, ту часть правды, которая обеспечит ему прикрытие и выживание. По крайней мере, на ближайшее время. Кашлянув, он произнес:
— Поймите меня правильно, мистер… Шмидт. Я — патриот Калсиды, но в первую очередь я ученый и бизнесмен. Вместо того, чтобы обращаться со мной… как с врагом и преступником, вы могли бы попытаться меня заинтересовать в нашем сотрудничестве.
Блеск в глазах собеседника дал Старку понять, что он выбрал верную тактику.
— Я всегда считал вас умным человеком. Да, вы совершенно правы — у нас были планы заинтересовать вас. Но сперва нам необходимо было узнать, что вы за человек и из какого теста сделаны.
Тони дернул уголком рта.
— И что? Узнали?
— Более-менее, да. Доктор Зола отличный специалист в своей области. Надо признать, он слегка… переусердствовал. Но вы ведь не станете таить обиду за это небольшое недоразумение? Мы взрослые люди, впереди нас ждут великие свершения, к чему быть мелочными?
Прищурившись, Тони склонил голову набок.
— Возможно… Возможно, я забуду этот… инцидент. Зависит от того, что вы мне предложите.
Улыбнувшись широко и искренне, Шмидт развел руками.
— Ну, вы игрок, мистер Старк. Карты на стол, как говорится. Признаюсь честно, нам нечем заинтересовать вас как бизнесмена. Даже если вы сейчас потеряете все свое состояние и начнете с нуля, вскоре вы вновь будете богаты без нашей помощи. А вот как ученого… Знаете, я не собирался сегодня говорить об этом, хотел приберечь на потом. Вы знакомы с историей нашей планеты?
— Более-менее.
— Ну, я напомню. Восемь веков назад, в период гонений на нашу расу, называемый в земной истории «охотой на ведьм», тот, кого мы чтим как Пророка, привел нас на Аристотель сквозь звездный портал. Его звали Август Ульпий. Мы зовемся «августинами», дабы подчеркнуть свое отличие от расы людей.
— Угу, слыхал эту легенду.
— Это не легенда, мистер Старк, уверяю вас. — В глаза Шмидта явственно зажегся огонек фанатизма. — Это часть нашей реальности.
— Не хочу вас разочаровывать, но если бы это было правдой, ваша раса сейчас вовсю пользовалась бы порталами для межзвездных путешествий. Вы бы начали колонизировать планеты гораздо раньше землян и добились бы невероятных, невиданных результатов.
— Вы абсолютно правы. Добились бы. Но есть одно «но». — Шмидт щелкнул кнопкой, и над его столом зажглось изображение восьмигранника, испещренного символами и словно выгравированного на гладкой каменной поверхности. — Это тот самый портал. Он находится в столице, прямо под главным храмом святого Ульпия. Уже несколько столетий наши ученые бьются над загадкой — как заставить его работать. Секрет портала был утерян в смутные времена.
— И вы хотите, чтобы я… Бросьте! — Тони фыркнул. — Вы считаете себя высшей расой и при этом допускаете, что всего лишь человек может разгадать загадку, скрытую от ваших ученых мужей.
Шмидт поморщился.
— Ну вот, опять. Люди всегда неверно трактовали наши слова насчет «высшей расы». Не путайте нас с земными диктаторами прошлого. Для нас не имеет значение ни цвет кожи, ни форма черепа, ни то, на каком языке вы говорите. Всего лишь крошечная хромосома, отличающая Избранного от всех иных прочих. Разумеется, Пророк не мог забрать с собой всех представителей нашей расы, разбросанных по странам и континентам. Часть из них осталась на Земле. Именно они двигали вперед земную цивилизацию, именно благодаря им человечество достигло высот, коих совершенно не заслуживает.
— Хм… Смелое утверждение.
— Вы, возможно, удивитесь, мистер Старк, но в вашей ДНК есть эта самая хромосома. Вы один из нас.
— Любопытно… — пробормотал Тони, не в силах скрыть тот факт, что сказанное собеседником его по-настоящему зацепило и разбудило угасшее любопытство.
— Разумеется, а как иначе. Не будь этого, вы не были бы тем, кто вы есть. И я бы не разговаривал с вами сейчас настолько откровенно.
— Что ж… Даже если предположить, что я вам поверил. Вы… покажете мне портал?
Шмидт удовлетворенно ухмыльнулся.
— Да, я вижу, ученый в вас чертовски заинтересован, как и ожидалось. Но всему свое время. Сперва вы должны заслужить наше доверие. Поработаете некоторое время с теми из нас, кто в данный момент изучает ваши технологии, к примеру, «Скайфилд».
— Вы… Вы выпустите меня отсюда?
— Разумеется. Вам даже будет позволено вернуться домой. Но мы будем присматривать за вами и контролировать вас, вам следует это уяснить. Вдобавок жители Калсиды должны поверить, что вы добровольно сотрудничаете. Учитывая ваш авторитет, это пресечет возможные попытки бунта, хотя вас, безусловно, будут ненавидеть. Поймите, мы не варвары. Карательные отряды не ходят по улицам в данный момент и не расстреливают мирных граждан. Все, кто согласен жить по нашим законам, в безопасности. Но любые нарушения будут жестоко пресекаться, это необходимо для поддержания порядка.
— Приставите ко мне надзирателя?
— Не совсем. Издревле лучшим способом примирения между враждующими знатными семействами были брачные договоры. В случае с вами, учитывая ваше высокое положение, это сработает.
Брови Тони стремительно поползли кверху. Ситуация выглядела в каком-то смысле гротескной, и он бы от души посмеялся, но не в этот раз.
— Вы, надеюсь, не всерьез? Должность в управлении «Старк Индастриз» и контрольный пакет акций вас никак не устроят?
— Брак — это абсолютное доверие и наивысшая близость, мистер Старк. Супруг на законных основаниях будет принимать участие во всех делах корпорации, появляться с вами на публике и вместе с вами владеть контрольным пакетом акций, а еще акциями «Таурон Инжиниринг», которые вы так предусмотрительно приобрели накануне войны. И, разумеется, он станет вашим прямым наследником.
— Ну… я уловил вашу логику. Но в вашем плане есть изъян. Если кто-то вроде вас будет всё время ошиваться рядом со мной в качестве супруга, никто не поверит, что я пошел на это добровольно, напротив — ни у кого сомнений не возникнет, что меня держат под колпаком.
— Мы подумали об этом. Да, для этой роли требуется особенный человек. Тот, с кем вы будете органично смотреться на публике, это важно. Человек, далекий от деятельности спецслужб, с почти кристальной биографией. И мы нашли такого.
Шмидт вновь коснулся пульта, и изображение портала сменилось трехмерным портретным фото. Тони замер, не мигая и не дыша. Капитан Роджерс, глядевший на него со статичной голограммы идеального качества, казалось, вот-вот улыбнется, блики света играли на аккуратно подстриженной пшеничной шевелюре, а глаза глядели всё также ясно и открыто.
_______________________________________________________________
Опубликован в «Полдне» № 9, 2018 г
Проходя мимо кафе с открытой верандой, Семеныч скосил взгляд на посетителей — и сердце у него екнуло.
«Не может быть», — подумал он. Прошел еще немного и, не вытерпев, обернулся. Точно!
За столиком у края веранды возвышался широкоплечий красавец с короткой спортивной стрижкой. Он ловко орудовал вилкой и что-то рассказывал сидящей напротив симпатичной девушке.
«Вот, значит, как», — подумал Семеныч, кривясь от боли, вгрызающейся в печень. Он твердо знал: подходить к этому столику ему не следует ни в коем случае. И все-таки подошел.
— Извините. — Он замешкался, не зная, с чего начать. — Не подскажете, который час?
Широкоплечий нехотя повернул голову, и Семеныча прожег мучительный стыд за свою внешность. Маленький, тщедушный, с красным одутловатым лицом и трясущимися руками…
— Я тебе что — справочное бюро? — презрительно ответил красавец вопросом на вопрос. — Вон там, на гостинице, табло с часами. Увидел? Молодец, свободен.
Семеныч, как оплеванный, поплелся прочь. Печень болела все сильнее.
Он дошел до перекрестка. Минут пять, не реагируя на раздраженные реплики прохожих, простоял столбом у пешеходного перехода — и решил вернуться. Но не затем, чтобы бросить в лицо обидчику пару-тройку резких слов. Просто подумалось, что больше он широкоплечего никогда не встретит, и мысль об этом была нестерпимой.
Увидев его, красавец со стуком швырнул вилку на стол.
— Да ты что, пьянь подзаборная, шпионить за мной вздумал? Пошел вон!
И Семеныч пошел…
— Зря ты с ним так, — вздохнула девушка, провожая взглядом удаляющуюся сгорбленную спину.
— А эти попрошайки по-другому не понимают, — закуривая, отозвался ее спутник. — Ладно, забудь. Проехали!
Семенычу тоже хотелось обо всем забыть, но не получалось. Да и у кого бы получилось вычеркнуть из памяти лицо, которое когда-то каждый день возникало в зеркале?
Встреча только разбередила рану. Что он мог сказать этому самодовольному типу? Что год назад попал в сети финансовых аферистов и по уши залез в долги? Что в поисках денег пришлось продать единственную ценность — молодое здоровое тело? Что сам он был вынужден переселиться в шкуру умершего с перепою бомжа — другие варианты оказались не по карману? Что все деньги ушли на оплату долгов, и это убивало надежду когда-нибудь вернуть утраченное?
На душе было мерзко и слякотно, глаза от обиды набухли влагой. Вдруг унизительно, не по-мужски захотелось, чтобы брызнули слезы — может, хоть тогда полегчает. Но они, проклятые, все не шли и не шли…
Или уходит сам Бай. Вот как сегодня, например. Наверняка сидит у одного их смотровых окон, уставившись на свои любимые звезды, думает о чем-то своем, зараза доставучая и обидчивая. Близко сидит, почти носом уткнувшись, он так любит, и стекло перед ним туманится от дыхания.
Интересно, а он рисует пальцем буквы на этом стекле?.. Теперь-то ведь можно, и не надо оглядываться в панике: не идет ли кто, не заметили ли, не обратили ли внимания.
Теперь можно…
Черт. А ведь в этом, похоже, все и дело.
Бай впервые получил возможность открыто называть его по имени, так часто и таким тоном, как ему хочется, никого и ничего не стесняясь, не боясь проговориться, выдать, подвести. Айвену дома было проще, он волновался лишь за себя, да и то не так чтобы очень, а Бай переживал за репутацию того, кто дорог, это куда страшнее. Он же в жутком напряжении пребывал постоянно, под этими своими вечными полуулыбочками и ехидными замечаниями.
Теперь напряжение ушло, теперь — можно. Никто не осудит, не посмотрит косо. Кроме разве что самого Айвена. Вот Бай и не может не проверять, что на самом деле имеет такое право, такую возможность — снова и снова, хотя и понимает, что уже достал и скоро, возможно, право это как раз-таки потеряет, и именно из-за проверок. Но не проверять — не может. Замкнутый круг.
И впору то ли умилиться, то ли пойти и придушить придурка на месте, вот на той самой смотровой палубе и придушить, куда он постоянно удирает, он и сейчас наверняка удрал именно туда после… нет, не ссоры еще, но уже на грани.
Ну так и есть. Сидит в темноте на подоконнике, уткнувшись лбом в смотровое окно, весь такой несчастный. Вот же балбес! Объясняй теперь ему, балбесу, что все понимаешь и никогда его не бросишь, как бы противно он себя ни вел…
— Бай…
Бай вздрагивает и оборачивается на оклик, весь еще такой неостывший от… нет, не ссоры, ершистый и настороженный:
— Что?..
Хм… А кто сказал, что обязательно надо что-то объяснять? Можно иначе.
Например, вот так:
— Да так, ничего… Ба-а-ай…
Уже не скрывая улыбки и видя, как у Бая идет трещинами привычная маска, как вспыхивают недоверчивой радостью глаза.
Есть игры, в которые лучше играть вдвоем.
А на второй день, рано утром, в полукилометре от коттеджа, в лесочке голуби обнаружили еле живого DEX’а.
Через несколько минут Марик подошёл к DEX’у сам, послал стандартный запрос, получил стандартный ответ, отдал принесённую банку кормосмеси, и уже собрался уходить, но тут DEX открыл глаза и попросил помочь.
Домашний Mary не представлял опасности для DEX’а, а помочь мог. Марик вправил вывих плеча и помог зафиксировать переломы ног DEX’а, передал ему управление на двух кибер-птиц, но только на дневное время, на ночь птицы должны возвращаться в коттедж, – хозяин в таком состоянии всё равно не сможет сосчитать голубей, но лучше не нарываться, – и наломал веток с листьями для укрытия собрата.
Уже собрался уходить, хозяин мог про него вспомнить и пойти искать – но всё же спросил:
— Ты чей, откуда? Кто тебя так отделал?
— Хозяин развлекался. А после дал приказ найти и убить вот этого – и скинул Марику голо – и потом сдохнуть самому. А мне жить не надоело, поэтому лежу здесь, время поиска не ограничено. И фоновый приказ есть, поиск съедобных растений для изготовления приправ. Чтобы местная охрана не трогала.
Марик узнал на голо нынешнего хозяина.
— А кто твой хозяин?
И на полученном голо был тоже хозяин. Только бывший.
Тот самый сеньор Лино, на которого Mary работал – и который держал повара-Mary на голодном пайке, давая половинную норму кормосмеси через день и запрещая человеческую еду. Именно у него Марик научился выживать, воруя очистки и обрезки продуктов, выводя их из разряда человеческой еды в разряд пищевых отходов.
Как ни странно, но Марик стал понимать, что именно бывший хозяин способствовал его развитию и осознанию себя. Но благодарности за это киборг не испытал.
— Отлёживайся пока, постараюсь завтра прийти.
И пошёл в коттедж.
Симон исчезновение кибера заметил, но решил, что Марик где-то в парке гоняет птиц, и успокоился. Сам же и разрешил ходить по парку, намного хуже будет, если DEX’ы охраны сочтут летающих птиц особо опасными и начнут стрелять в них.
Но на всякий случай – и к чему бы ещё придраться? — снова запретил подошедшему киберу есть деликатесы, которые привозили ему из ресторана гостиницы.
В ресторане и при людях киборги ели то же, что хозяин – ему было приятно наблюдать, с каким выражением лица официант-человек обслуживает его имущество, иногда Симон специально заказывал для них самое дорогое блюдо и смотрел на процесс обслуживания человеком киборгов.
Официант бесился – и это было заметно – а Симон кайфовал.
Но дома, когда нет посторонних, киборги получали только кормосмесь. Иногда разрешалось доедать с тарелок. Но всё реже и реже. Это же машины! – зачем на них переводить продукты дома?
А здесь – река рядом, можно взять удочку и выйти на заре, половить… местная рыба вполне съедобна, а повар у него свой… да он опять где-то бродит, и зачем только разрешил ходить одному? – этот Mary борзеет прямо на глазах!
Он разумен? Но ведь никто ещё не видел разумного Mary! Нет их! Нету! Или уже есть?
Надо, надо всё-таки хоть раз зайти на сайт этого самого… как его… ОЗК. Прямо сейчас, вот только ещё стопку… и с клубничкой… и сливки свежие… о, и мёд есть…
Пусть Лола рыбу ловит, она тоже киборг, пусть её комары едят и трава колет, а он пойдёт в домик… а там… где-то есть она… и она его ждёт… такая родная… такая любимая… бутылочка настойки.
И местная рыба после приготовления Лолой – крупная и колючая, но такая вкусная! – тоже была отнесена Симоном в разряд человеческой еды.
Но местные крысоящерки в категорию человеческой еды не входили, а любая из кибер-птиц без проблем могла бы с одним зверьком справиться. Теоретически.
Потому что настоящие живые голуби не охотятся.
Но это же киберы! – и почему они не могут ловить зверьков так, как другие птицы? Надо просто попробовать с парой голубей, а вдруг получится?
Местное зверьё удивляло разнообразием форм и расцветок, но на территории лесопарка крупных и опасных хищников не было – кроме нескольких домашних кошек, а большинство видов местных птиц были намного мельче кибер-голубей.
Каждая крысоящерка была размером с мужской кулак — плюс отпадающий при любой опасности хвост (и вырастающий потом снова), к тому же шустрые зверюшки были всеядны, выглядели они как покрытые короткой буроватой шерстью толстенькие ящерицы и бегали в траве так же быстро, но — теоретически — кибермодифицированная птица без проблем могла бы пробить зверьку череп ударом клюва, и взлететь с добычей в клюве.
Марик без проблем видел зверьков в траве, и на закате, когда хозяин уже уснул с бутылкой в руке, вышел из коттеджа с парой птиц.
Сначала направил одного голубя попробовать ухватить зверька сверху – мимо, шустрая зверюшка слишком быстро бегает, да и зубки такие, что живую птицу укусила бы с ходу, но кибер-голубя ухватить не смогла.
А если двух птиц направить – один голубь будет атаковать сверху сзади, а второй сверху спереди? Надо попробовать и так. Опять мимо, зверюшка шустрее.
Голуби не бесшумно летают, шум крыльев слышно издалека – ну не хищник голубь! – а не поохотиться ли самому?
Тоже не выход. Хозяин может заметить. А не заметит сам, так доброжелатели донесут. Кто-нибудь из туристов – радостно и от всей души – может спросить у Симона: «А что Ваш кибер в траве ищет?» — и что отвечать? Палиться нельзя, признаваться – рано, да и не следует этого делать.
А это значит – надо пробовать. Находить способ охотиться – DEX’а кормить надо. Он тоже киборг, и без помощи пропадёт – Марик знает, на что способен сеньор Лино.
Может быть, с земли попытаться, и не с одной птицей, а с двумя или тремя?
Выпустил трёх голубей, показал им зверька – две птицы погнали крысоящерку вперёд, двигаясь с двух сторон, а третья бросилась наперерез и резким ударом клюва в основание черепа убила жертву.
Получилось!
Теперь надо научить птицу подбирать и приносить добычу. Это уже проще – кибер-птицы намного сильнее живых.
Темнеет, а DEX’у еды надо много, а что будет, если выпустить всех голубей на охоту? Терять нечего, кибер-птицы хорошо видят и в темноте, коттедж от гостиницы далеко, да и лесок расположен вдоль берега, и охрана проверяет его только в дневное время – и Марик отправил на охоту всех птиц.
Через полчаса у него на руках было почти полтора десятка тушек мелких зверьков и тушка ушастого зверька покрупнее – система подсказала, что это «кролик». С ним было справиться труднее всего, но того стоило, загнать и забить клювами всей стаей смогли без труда, но принести из лесочка к коттеджу было уже сложнее.
Первая добыча! Теперь лишь бы хозяин не проснулся и не начал командовать. Всё надо быстро разделать, вычистить и приготовить, а на рассвете отнести Ренато* — так Марик назвал для себя найденного DEX’а, почему-то ему очень подошло это имя.
Ночь прошла относительно спокойно, Симон ночью вставал, снова пил и снова давал Лоле увести себя в спальню, но всё молча.
На рассвете Марик бесшумно встал, кинул Лоле сообщение, и вынес обе клетки, выпустил птиц, взял на кухне корзинку с едой, и побежал к DEX’у. Вся стая летела за ним следом.
Ренато его уже ждал, данное ему имя принял спокойно – Ренато так Ренато, лишь бы не «уродом» и не «придурком», а то — кто знает, что на уме у этого Mary? А принесённой еде обрадовался – энергии надо много при включенной регенерации.
*Renato — От римского когномена (личного или родового прозвища) Renatus — «рожденный заново, возрожденный»
Источник: http://kurufin.ru/html/Italian_names/ital_r.html
Ура! Мы спасены! Минуточку… а что тут делают драконы? Помогите! Они ж могут не понять, что я тоже дракон…
Ё! И правда… Я поумерила прыжки, пока пассажиров не укачало. Береникка переживет, а вот насчет Рика еще неизвестно.
— Что у вас происходит? — встревожилась «помощь»
— Почему обвалился потолок?
— Погибшие есть?
Мой ковен переглянулся:
— Пока нет.
Наверху облегченно завздыхали.
— Хвала Покровителям! Отойдите в стороны, мы сейчас попробуем спуститься!
— Осторожней! — предупредил Рик. — Здесь колдовать опасно! Рядом с местом нарушенного сопряжения заклинания…
— Знаем, искажаются, — крикнули сверху. — Ничего, мы попробуем по минимуму…
Сверху что-то зашуршало. Я на всякий случай отошла.
— Рик, а что значит — искажаются?
Шаман вздохнул и вроде как попытался лечь поудобнее. Отвечать, что ли, не хочет? Эх… какая удобная была шейка у дракончика — в любой момент как хочешь повернешь и куда хочешь сунешься. А тут… С досады у меня и тон стал… ну, вредным:
— Рик!
— О духи… Ну портятся они, заклинания! Как я понял, сопряжение с нижней сферой дает заклятьям большую силу и существенно ослабляет составляющую света в защитных чарах и амулетах…
— Чего-чего?
Дед что-то проворчал. Шаман что-то пробурчал… Ковен пододвинулся поближе и тоже слушал. Ну вот, всем интересно и непонятно. Чего ругаться-то?
— Ну?
— Сейчас! Санни, представь, что ты покупаешь заклинание на… ну скажем, на поддержание одежды в чистоте. Или чтоб все шнурочки сами завязывались, помнишь, ты мечтала? Представила?
— Ну, — надо же, запомнил…
— А если в плетение вмешается постороннее темное влияние, то получается не это, а что-то другое. Например, одежда может от тебя уйти… или стать отравленной… или начнет душить тебя этими шнурками.
— Офонареть…
— Вот и здесь то же самое! И нам лучше убраться отсюда, пока эта сила не сожрала нас вместе с частью замка.
— Замок хорошо бы сохранить, — вмешался Кристаннеке, кашляя так, словно собрался доломать коридор, — Понять… кха-кха-кха… как, во имя духов, изгнать эту пакость навсегда…
— Золотые слова! — встрял новый голос, и на пол слетел невысокий мэн в кожаной одежде. — Перекрыть бы очень хотелось.
Он живенько осмотрел нас, кивнул… и принялся всех строить с места в карьер:
— Саввите, спускайте веревку! Трое на страховку, остальным — увеличить периметр площадки! Всем тихо. Мастер Тоннирэ… пока там, наверху, готовятся нас вытащить… вы не откажетесь объяснить нам, откуда такие познания в магии черных сопряжений?
Стало почему-то тихо.
И не по себе. Таким голосом обычно не говорят «Джон, я рад, что с тобой все о»кэй». Таким голосом в темном переулке спрашивают, который час.
— Мастер Хванне, что вы хотите сказать? — немного напряженно проговорил лягух. — Я ручаюсь за моего ученика.
— Я ничего не хочу сказать. Я только спрашиваю. Пока.
— Мастер Хванне…
Но тут снова грохнуло. О-о… Ой… Тьфу… Твою ж косметичку и банковский кризис! Да что ж здесь, все потолки такие… хрупкие? Везде падают!
— Что случилось?
— Не знаю, мастер! — ответили сверху…
— Да весь этот каменный мешок держится только на чарах! — добавил женский голос, — Вот и ползет теперь!
— Все в порядке?
— Скоро будет! Хурмыс, хоть бы еще кто-то левитацией владел…
— Саша, — Рик наклонился к моему уху. — Хочешь помочь?
— Ну… В общем, да. А че делать?
Мы вылетели из пролома в крыше. Ох ты… а тут уже утро, оказывается. Солнышко розовое, небо розовое… воздух свежий, холодный такой… и эти хихикающие маги, чтоб их!
Нет, мы предупредили спасательную команду, что вылетаем, и постарались никого не зацепить. Но маги все равно полегли — когда увидали, как я лечу. Во придурки… Сами б попробовали летать так, когда задняя часть перешивает, шеи почти нет, глазки еле видят, что внизу, а на спине груз молится. В натуре молится! Береникка очень жалела, что не может с меня слезть — слишком хорошо ее прикрепили. А на мыши она летала первый раз в жизни — и переживала так, словно с тарзанки прыгала.
А эти еще и ржут!
Я на них чуть не плюнула, еле вспомнила, что нельзя…
Плюнула на крышу. Крыша та еще была — вся какая-то липко-колючая. Так что мне в момент стало легче, когда на этой пакости появилась чистенькая такая клякса. Нормальная, только горелая малость. Маги заорали… а потом вежливо попросили плюнуть еще. Яд выжигать, чтоб площадку расчистить. Только осторожненько.
Да ладно, мне что, жалко?
Я так помогла, что скоро спасатели попросили прекратить — мол, они хотят, чтоб от замка хоть что-то осталось для исследования. Хе… Тоже мне, юморист. А, ладно, это мелочи… Главное, ковен мой — вот он. Выбирается потихоньку — бледный, помятый, несчастный…
Ниче, все ж обошлось? Все жи…
— Смотрите, что там?! — вдруг заорала Синикка, тыкая пальцем в небо.
А что там?
О-о…
…На этот раз их было четверо.
Огромные, сверкающие на солнце, суперски красивые, они в момент оказались рядом, закружили над нами, и вспышки огня стали бить по крыше и стенам…
Все. Замку каюк.
Первая башня стала валиться, когда мы уже достали всех из того коридора и быстренько прикидывали, как нам всем унести отсюда ноги, лапки и крылья. В смысле, кого кому нести. Я Рика отдавать не хотела, а драконы кружили все ближе… Башня рухнула.
Ну вот. А они говорили — все из-за меня. Да все драконы такие, видите?
Наверно, видели… Смотрели на драконью работу, как мышки на кошку. Или как мальчишки на секс черных пауков. Ну, знаете, таких, где после этого дела жена своему паукастому мужу голову отгрызает?
И интересно, и страшно.
— О деянья предков-покровителей, — выдохнул молодой маг. — Вы только посмотрите!
Драконы долбали уже вторую угловую башню и что-то орали…
— Замку конец, — выдохнул Раэнки. Из трескающейся прямо на глазах башни валил фиолетовый пар вперемешку с дымом, откуда-то взялись тучи воронья и летучих мышей (настоящих!), башня таяла и рассыпалась в столбах огня, а эти персы из ролевой не унимались. Все ближе…
— Конец, — согласился второй, быстро притягивая к себе молодого колдуна какой-то цепочкой. — И наверное, все-таки к лучшему. Не надо нам связываться с черным наследством.
— Да нам не наследство нужно было! — еще один спасатель разбивает всех по группам для переноса — пока недалеко, «во-он туда, на ту горку». — Просто хотелось бы удостовериться, что здесь все действительно уничтожат. Еще один Ставинне нам ни к чему.
— Нам и первый-то — как раскаленный гвоздь в сапоге! Но думаю, драконье пламя тут все снесет к… — темноволосый мэн-спасатель глянул на работавшую рядом девушку и замолк.
— Далеко, в общем, — хихикнула та, вешая на шею дедушки-лягуха какую-то прозрачную штуковину.
— Туда же, куда Александра отправила нашего негостеприимного хозяина?
— Хорошо бы.
— Главное, чтоб Стая не отправила туда же нас! Жахнут ведь и не заметят… — заволновался дедушка.
Один дракон пролетел совсем рядом. На этом, как его… на бреющем. И глянул… ух, как глянул.
— Не должны… У драконов с ковеном соглашение. Должны узнать…
— Этот молодой совсем, без метки, — занервничал еще один спасатель. — Может и не узнать.
— Ох, грыб… Кто-нибудь видит метки на остальных?
Интересно, как они вообще что-то видят в этом бардаке и дыме?
Драконы уже кружили над центром… Там, внизу, под волнами огня, стал рушиться купол. Людей видно не было — видать, все успели смыться. Теперь все, похоже, встревожились всерьез — просто глаз от драконов не отрывали. И переговаривались:
— Совсем близко…
— Что они вообще здесь делают?
— Может быть, у них счеты с хозяином? Ставинне вряд ли был добрым соседом…
— В этих горах никто не жил. Кажется.
— Ну что, выбираемся?
— Нельзя всем сразу. Импульсы срезонируют и… Надо группами.
— Разбиться по группам!
— Дистанция — три минуты, приготовили-ись! Первая группа, вперед!
— Но…
— Марш!
И первая тройка испарилась. Ух ты! Я и заметить не успела. Я напрягла глазки — всегда интересно, как они это делают — но следующие застыли статуями, за драконами следили.
Маг, чем-то похожий на Кристаннеке, считал:
— Тринадцать… Двенадцать… Одиннадцать.
— Они совсем рядом!
Крыша дрогнула.
— Леди Александра, уймите их!
— Здрасьте! А почему я?
— Они ваши сородичи!
— А кто им об этом скажет? — обозлилась я. — У меня вид малость неподходящий для тусовки с драконами!
— Я могу попробовать вернуть тебе нормальный вид, — заикнулась Береникка, — Есть у кого-нибудь амулет-усилитель?
Что-о? — я вдруг очень ярко представила себя мышкой с шестеркой крылышков. А че? С Ники этой станется!
— Вот не надо пробовать! Вот только пробовать не надо!
— Но я постараюсь!
— Уже настаралась, спасибо!
— Вторая тройка — марш! — рявкнул над ухом несимпатичный голос.
Шшшшиххххх — и все! Опять пропустила! Чтоб этих драконьих переговорщиков! И не полезу я приставать к этим крылатым огнеметам, отстаньте! Что я вам, дура? Отвяжитесь, говорю! Не полезу! У меня на спине, между прочим, два пассажира сидят, и если драконы меня неправильно поймут, то будет им жареный обед как раз на троих! Я, Рик, и на закуску — Береникка!
— А так — поляжет пол-отряда!
— Рик, ну хоть ты им скажи!
Но шаман почему-то молчал, зато встревожилась Береникка. Она что-то вскрикнула, и на мою спину шустро вспрыгнул зелено-голубой дедушка. И закопошился…
— Что там такое?
— Все нормально.
— Тридцать два… тридцать один… — бормотал темноволосый.
— Щит? — спросила девушка.
— На один вдох им наш щит. Да с чего ж они так злы, интересно…
— Может, все-таки попробовать вернуть девушке ее вторую ипостась? — пробормотал невысокий крепыш — вылитый Костя Цзю, — Если втроем возьмемся — пересилим.
— Здесь? Тут такие помехи-искажения — девушка рискует превратиться во что-то невообразимое.
— Драконы невообразимое за родственницу не примут! — отрезал Кристаннеке.
— Пусть попробует так…
Не, вы видали? А меня-мышь, значит, примут за драконью родственницу?! Я пожалела, что мышкины пальчики даже в фигу не сложишь! Показала бы этому умнику!
— Они совсем близко… Третья группа, вперед.
Теперь на крыше осталось всего несколько человек. Темноволосый маг отсчитывал секунды. Все смотрели вверх, где кружили в огненных облаках четыре крылатых тени.
И даже мне было понятно, что следующая группа не успеет. Близко. Очень близко… Как у них до сих пор огонь не кончился? У меня столько пламени никогда не получалось.
Вот! По соседней крыше ударил огненный сгусток! Целый вихрь из огня закружился на темной черепице, растекся темно-желтым озером, и глаза заболели от вспышки! Крыша сразу протаяла… перекосилась… и ухнула внутрь. Искры так и полетели — целыми тучами, потом нас окутал дым, черный и горький… А сверху уже налетает новый вихрь. И еще один…
Ух ты… Теперь я видела, как они работают — драконы менялись местами, и пока один налетал на крышу и обдавал все злым оранжевым пламенем, остальные кружили сверху — прикрывали и готовились сами поработать поджигателями. Драконья карусель… Как красиво…
Совсем близко. У меня защипало в горле…
Чтоб они все провалились, эти зажигалки чешуйчатые! Вместе с местным хозяином. Блин… из-за них все.
Огонь уже полыхал совсем недалеко. Горячий воздух дрожал над громадным костром… и словно кипел от жара… Твою ж магию… блин… безнадега полная…
— Снимите Рика.
— Что?
— Полечу я к этим придуркам. Попробую. Рика снимите. И Нику…
— Зачем? — а в шерсть уже вцепились чьи-то лапки и принялись распутывать магические узелки. — Александра, почему?
Ну… Потому. Ну… просто потому что. Вот смотрят же…
Нет, я не поняла, они еще и думают!
— Летать мешают!
— Александра…
— Отойди и не мешайся под ру… под крыльями!
— Александра, вы, главное, скажите им про Горный клан. Южный…
— Что?
— Скажите про клан! Если успеете! Тогда вас не тронут…
— Да ну тебя!
Я глянула на Рикке (эх, что нам так не везет, а?) и расправила крылья.
— Берегись!
Что может быть…
.. выдающийся памятник архитектуры. Построен в 1555—60 зодчими Бармой и Постником (по некоторым предположениям, одно и то же лицо) Согласно заданию, собор должен был состоять из восьми церквей, символизирующих дни решающих боев за Казань. Строители храма творчески истолковали задание, создав оригинальную и сложную композицию: между четырьмя осевыми столпообразными церквами расположены меньшие по высоте…
Ян поймал себя на том, что четвертый раз перечитывает текст, не понимая ни слова.
И картинка-иллюстрация с разноцветными узорными куполами тоже прошла мимо сознания. Собор Василия Блаженного. Красивое, очень красивое здание, уникальное.
Еще месяц назад он бы радовался, наслаждался каждой иллюстрацией, каждой деталью. А теперь этого мало.
Мало! Он хочет оказаться там.
Своими глазами увидеть это, потрогать руками, постоять в их тени… Хочется увидеть солнце и облака – по-настоящему, не на картинках! Хочется вдохнуть запах зелени… растертый ладонях лист деревца пах удивительно – свежо и нежно. А там, Наверху? Там много деревьев… И настоящие цветы.
Хоть раз увидеть бы.
С тех пор, как в его пещерке вдруг возник человек с серыми глазами, Ян не находил покоя.
В первую секунду он подумал, что заснул, и незнакомец, возникший в его пещере, ему просто чудится. Ведь в реальности этого не могло быть? Синяя рубашка (не серая, не черная!), светлые волосы без привычной повязки Верхний? Это сон…
Или нет? Серые глаза смотрят пристально, испытующе, но в них нет чего-то… чего-то привычного. Нет злости. Верхний опускает руку:
— Не бойся, не трону. Только скажи мне, где эта пещера Лягвы.
Зачем ему нужно было туда? Дождавшись прихода братьев (впервые – именно дождавшись!), он как-то смог исхитриться и вытянуть весть о вторжении на территорию семьи Долински. Но братья знали даже меньше, чем он – ни примет, ни цели «нападавших». Свидетели путались даже в количестве – кто-то видел одного, кто-то двух, кто-то вообще трех. И Ян понял, что по таким путаным приметам Верхнего не найдут… И пусть. Было хорошо знать, что мир – не только Уровни. Что в этом мире живут другие демоны… или люди… И живут иначе, чем тут. Совсем иначе…
И он снова прокручивал в памяти их единственный разговор.
— Нужно. Спасибо, парень. – незнакомец изучил Кристалл. — Ты тут не в плену?
— Что? Нет…
Пристальный взгляд.
— Тогда прощай. Хотя подожди. Как тебя зовут?
— Ян.
Почему он спросил это, про плен? Ему правда не все равно? Почему Ян сказал, что нет…
Ведь такое чудо бывает раз в жизни.
Братцы прекратили свои насмешки – поняли, что Ян их даже не слышит. И приходить перестали… Охрана, наоборот, стала смотреть внимательней. Отец даже приходил. Смотрел, проверял здоровье, спрашивал, почему сын так плохо ест. Боится потерять жертвенную овечку?
Да что он может? Что?
Ян прижался горящим лбом к прохладной подушке… и замер. А если все-таки может?
Кристиан прожил на белом свете около шестидесяти лет. И примерно тридцать из них он был костью в горле и светлого совета, и Ложи Уровней. Совет все никак не мог простить, что крупный магический талант не захотел вступать в Стражи… Ложа, со своей стороны, горячо одобряла сей выбор, но имела аналогичные претензии – мол, чего это талант не пожелал встать на их сторону и пойти резать глотки Стражам и их сторонникам?
А Кристиану, честно говоря, вовсе не хотелось драться. Ни с кем. Он вырос в послевоенной Европе, сменил местожительства с благополучной Дании на не менее благополучную Швецию, прекрасно зарабатывал, завел крепкий дом и виллу с садом, обзавелся хобби… Практичный сын второй половины двадцатого века, гурман и красавец, он жил в свое удовольствие – на услуги хороших магов спрос держался всегда, и этот спрос обеспечивал Кристиану отличный уровень жизни. Он даже сменил хобби на теннис и старинные вина. И он не понимал, почему он должен жертвовать временем, личным комфортом и средствами, чтобы поддерживать ту или иную сторону в бесконечном противостоянии?
Какая, собственно, разница, господа, кто покупает у тебя зелья и смеси – темный чародей или светлый Страж? Деньги у всех одинаковые. Светлые Стражи в некоторых отношениях даже хуже – с них не возьмешь надбавки и запретного они ничего не просят. Нет-нет, Кристиан не позволял себе никаких игр с Соглашением, ничего по-настоящему запретного он не изготовлял. Но пройти по краешку, зачаровав амулет не на любовь, а всего лишь на горячую привязанность… или, скажем, на вспышку яркой симпатии. При современных нравах результат будет тот же, господа. И никаких «рабских колечек» или «уз покорности», что вы. Можно более тонко и менее интенсивно воздействовать… и вполне законно, кстати.
Вот так, аккуратно лавируя в тонкостях магического права, Кристиан даже стал чем-то вроде примера для подражания – и не один подрастающий маг, насмотревшись на его благополучную жизнь, объявлял себя нейтральным…
В самом деле, господа – вам угодно драться, так извольте. А нас не впутывайте. Нам безразличны и Свет, и Тьма. Если вам понадобится оружие или помощь – извольте, за умеренную плату мы готовы. Что? Конечно, за плату. Бескорыстная помощь свойственна лишь святым, а мы живем в весьма грешном мире. Так что готовьте денежки. А понятия долга, совести, нравственного выбора и морали… помилуйте, это ведь такие эфемерные вещи!
Так что когда в телепорт-уголке Кристианова «офиса» возник молоденький Страж с приглашением от Свода, маг, обаятельно улыбнувшись, мило указал юноше, что без ордера его никто не имеет права никуда сопровождать, и посему он, Кристиан, останется здесь. Юнец попробовал настоять – судя по всему, мальчик никак не мог уложить в своей голове, что Стражей далеко не все слушают с первого раза. Ну добро потому и добро, что немедленная молния за непослушание тебе не угрожает…
Расстроенный юнец убрался несолоно хлебавши (за ордером), а весьма довольный собой Кристиан прикинул, зачем это он мог понадобиться в Своде.