В супермаркете за углом целый отдел посвящался приличному, дорогому и коллекционному алкоголю. Бутылки изящно переливались выпуклыми и вогнутыми боками, стильно отражали специальную алую и сапфировую подсветку и издевательски скалились на единственного перспективного покупателя четырехзначными ценниками. Гоша озадаченно покрутился между полками, но даже самая дешевая бутылочка стоило больше, чем его трехмесячная зарплата на новом месте. Или пятимесячная на старом.
— Может, пива взять? — задумчиво пробормотал Гоша.
— А смысл? — философски отозвался хриплый голос. — Тут оно тоже нахимиченное.
Гоша оглянулся по сторонам и, убедившись что охранники на него не смотрят и, вроде бы, камеры работают на другие ракурсы, быстро улегся на пол и заглянул в микроскопическую щель между стеллажом и плитками пола.
— Покажись! — сурово потребовал Гоша, старательно прижмуривая то правый глаз, то левый. Но все равно разглядеть ничего не удавалось. — Заклинаю словом и силой!
— А еще чем? — полюбопытствовали из-под стеллажа.
— Пактом двести тридцать четвертого года второго тысячелетия, — закипая рявкнул Гоша.
— Хе, мне до него нет никакого дела, — донеслось в ответ. — Мой вид это… грамотку не подписывал.
— Выкурю, — зло пообещал Гоша, лихорадочно припоминая занятия с дядькой Лешаком. Кого он там перечислял? Домовые были, водяные, полевые, лесная нежить… Но сколько Лешак не ругался и не потрясал сучковатыми кулачищами, но запомнить 157 видов нечисти, что своей кровью или дыханием заверила пакт Гоше тогда было не под силу. Теперь вот и расхлебывай свою собственную оплошность — знал бы ночами зубрил.
— Попробуй, — обиженно фыркнули из-под стеллажа, выдув в лицо Гоше облачко древней пыли.
— Пчхи-и-и! — Чихнул Гоша знатно, с каким-то вибрирующим рычанием, сделавшим честь брачному рыку льва.
— Молодой человек, вам плохо? — Гошу вежливо потыкали носком ботинка в бок. — Эй, парень, поднимайся! Вставай… кому говорю.
— Чха-чах-чах! — попробовал объяснить так некстати появившемуся охраннику свое положение Гоша. — Чхуй!!!
— Кого ты послал?! — прифигел от подобной наглости охранник, и уже без лишних церемоний попытался вздернуть Гошу на ноги за воротник.
Не то чтобы Гоша сопротивлялся — просто никак не мог перестать чихать, выдавая вслух какие-то совсем уж неприличные и неблагозвучные сочетания звуков. И при этом еще пытался обложить матом несговорчивую нечисть из алкогольного отдела. Но то ли шиш что-то напутал на своих инструктажах, то ли Гоша не те слова использовал, но нахальный винный дух на контакт упорно не шел и даже бранился в ответ, выдавая прямо в гошины уши лексикон многоопытного грузчика.
Охранник устав от обчихавшегося нарушителя порядка позвал напарника на подмогу и вдвоем они уже быстро доволокли парня в дежурку.
— Кто такой? Зачем на полу валялся? И вообще документы покажи! — Гошу шваркнули на обычный офисный стул и принялись обыскивать.
— Чмо-о-ох! — Прочистить нос от дряной пыли так до сих пор не удалось, и единственное, что Гоша мог сделать — это стараться чихать потише.
— Сам ты чмо! — бурно отреагировал охранник на очередной гошин чих и от души залепил задержанному в живот.
Пресс Гоша напрячь успел, а с учетом утепленной куртки от удара вреда почти и не было. Да и бил охранник как-то вяло — скорее ткнул больше для острастки, чем ради избиения.
— Милицию вызывать? — второй охранник любезно придержал Гошу за плечи, чтобы тот не слетел со стула. — Или куда его? Начальника звать?
— Зови, — первый охранник провел рукой по лбу, будто с чувством исполненного долга стирал с лица трудовой пот. — Пускай сам разбирается. Мы свою работу выполнили.
— Чнах! — выразился Гоша. — Чху-и-ий!
Начальника пришлось ждать долго — минут двадцать. То ли кофе пил, то ли по дороге к дежурке другие вопросы разруливал, но ввалился он в двери с видом и пафосом тореадора, которого по арене изрядно погонял бык. Хотя пыхтел и краснел начальник изрядно, но дело свое знал — по крайней мере потайной карман, куда Гоша совал раньше жетон, обнаружил всего лишь со второго раза.
— Опачки! Коллега! — обрадовался начальник, изучив свежее гошино удостоверение.
— Чнах! — согласился Гоша.
— А чего у нас валялся? Что своего помещения мало? — издевательски протянул начальник.
Гоша мысленно застонал, затем сосредоточился и быстро зашевелил губами — нечисть и так призыв свой услышит. С первого раза досказать формулу зова до конца не вышло — мешал проклятый чих, но на призыв все же явились: за экраном, демонстрирующим камеры торгового зала, заструилась прозрачная дымка.
— Я сотрудник Нежотдела, — мысленно заорал Гоша, обращаясь к явившейся нечисти. — Помоги!
— Без жетона недействительно, — прозвучал в гошиной голове высокий женский голос.
— Крикса! — Гоша задержал дыхание и выдохнул между чиханием: — Помоги за ради живой воды.
— А мне то что? — дымка шевельнулась, уплотнилась, превращаясь в невысокую худенькую девушку. — Мое болото давно осушили, лишь капля его в земляной норе осталась.
— Выручи, — Гоша почти умолял. — Словом верным клянусь, что и сам тебе помогу.
— Силы у меня мало, — сокрушенно покачала маленькой головой крикса. — Супротив Жихарки не выстоять. Да и не буду я с ним биться. У него вон владений пол-лавки, а у меня только пригоршня капель болотных.
— Жихарко значит, — Гоша от радости даже хлопнул себя по колену. — Ну, сейчас ты у меня попляшешь.
Припорошенная снегом равнина с виднеющейся на горизонте горной грядой будто тянется навстречу, а снежные завихрения из-под днища спидера швыряют в лобовое стекло белое крошево. Все как в тех странных снах. Надо по возвращению на Кассандру рассказать об этом Збышеку, пусть разбирается в феномене.
Данди с доном Чезаре перебрали несколько похожих планет, но Север-11 оказалась наиболее подходящей. Людей, переправляемых по «каналу D» лишали имен, присваивая кодовые номера, их не фотографировали, указывая лишь косвенные персональные данные. Именно по ним Данди вычислил Стэна с вероятностью около девяноста процентов.
Север-11 оказалась крепким орешком – на секретном руднике добывали минералы, имеющие на рынке наивысшую ценность. «Свободные предприниматели», затеявшие этот проект, своевременно подкупили нескольких крупных чиновников долей от добычи, получив полную бесконтрольность и безнаказанность.
Охрана здесь была почище, чем на некоторых военных базах — Данди вел непрерывную запись, отмечая скрытые в нагромождении скал орудийные бойницы, радары новейших разработок, стационарную маскировочную сеть, количество людей и киборгов в охране. Роджеру и Вадиму эти данные будут более чем интересны.
Брута ему пришлось оставить на корабле – киборг причислялся к оружию, а правило насчет оружия для посетителей рудника являлось безоговорочным и не предусматривало исключений. На непредвиденный случай они продумали несколько вариантов отхода, но Данди очень рассчитывал обойтись без действий силового характера – двух киборгов здесь было явно недостаточно, здесь требовался как минимум взвод тяжело вооруженных космодесантников с пятеркой DEX-ов и линейный патрульный крейсер галаполиции.
«А я думал Контора схлопнулась, — с небрежным удивлением проронил начальник секьюрити в ответ на названный Данди условленный пароль. – Давненько к нам никто не наведывался».
Данди с многозначительным видом дал понять, что подобные структуры так просто не тонут, а временные трудности улажены, и ему поверили. Тем более, что он не требовал ничего важного и ценного – просто один из заключенных понадобился шефу, всего-навсего.
Выпрыгнув из припаркованного на полукруглой каменной площадке спидера, Данди послушно следует за своим угрюмым и молчаливым провожатым звероподобного вида, стараясь безукоризненно выполнять все требования безопасности – по сторонам не глядеть, ни с кем в разговоры не вступать, ни к чему не прикасаться.
Терпеливо дожидается, когда надзиратели сгонят всех рабов в одну кучу и с помощью грубых окриков и тычков выстроят их в колонну; прохаживается вдоль ряда изможденных людей, одетых в одинаковые потрепанные термокомбезы с капюшонами, заложив руки за спину и выпятив вперед подбородок с видом важной шишки, вглядывается в лица время от времени брезгливо морщась.
В какой-то момент замирает, словно наткнувшись на взгляд знакомых глаз, глядящих на него с веселым изумлением, читает по беззвучно шевелящимся губам:
«А ты не особенно торопился».
Данди думает, что он и вправду довольно сильно задержался, слишком много было накладок. Но главное, что он успел вовремя.
Герцогиня взирала на зрелище увядания со странным смирением. Эти оборванные лепестки, попираемые детской ножкой, представлялись ей частью жертвы, которую она принесла, медной мелочью, рассыпанной по мостовой. Эта девочка одержала над ней победу, одержала без армии и осады. Она вступила в пределы замка, откуда некогда была изгнана, совладелицей этой покорившейся крепости. Она уже не оглядывается со страхом, а выступает, как полномочная наследница. Герцогиня коротко вздохнула. Теперь ее участь, как свергнутого императора, чья власть обратилась в формальность, наблюдать, как удачливый узурпатор прибирает к рукам утерянное могущество и слушать, как эта девчонка, дочь умершей соперницы, звонко, торжествующе смеется.
***
Мария хнычет и выпячивает губку. Смотрит на меня с требовательной обидой. Ну что ты стоишь? Почему бездействуешь? – будто спрашивает она. Ты же видишь, у меня не получается. Где оно, твое взрослое могущество, твое всесилие бога? Пришло время явить его.
– Давай вместе попробуем, – говорю я, опускаясь у ее кукольного столика на колени. – Возьми новый лист и будем снова рисовать. Кто тебе больше нравится? Фея или королева?
– Кололева, – решительно говорит девочка. – У нее платье класивое. И колона. Мы налисуем колону? А свесдочки?
– Корона, – мимоходом поправляю я.
Но Мария пропускает мимо ушей. Делает она это уже из упрямства. Но причина упрямства не я, а те, кто слишком настойчиво учит ее говорить правильно. Вероятно, за ошибки ее даже наказывают. Но Мария уже обнаружила эту маленькую лазейку, свое крошечное оружие, и вовсю им пользуется. Надо всего лишь притвориться глухой. Но я не настаиваю на исправлении ошибок, просто стараюсь произносить многострадальное слово как можно чаще, меняя интонацию и окраску, то растягивая гласные, то укорачивая до звуковой точки, как сделал бы на моем месте опытный торговец, желая всучить покупателю товар, и Мария, очарованная фонетическим рядом, повторяет за мной надоевший «р». «La reine», «la couronne».
Она не стремится мне угодить, ей всего лишь нравится подражать. Она подсматривает и повторяет. Пытается пробраться в мой мир. Она и рисует только потому, что видела с карандашом меня. Сначала, высунув язык, наблюдала, как я вожу тонким стержнем по бумаге, изумляясь тому, как из беспорядочных на первый взгляд линий возникает рисунок, проступает силуэт бегущей собаки или слетающей с гнезда птицы, а затем, потеснив меня в сторону, взялась за дело сама.
Живности земной и подводной я нарисовал ей достаточно, чтобы перенести ее в день шестой – к сотворению человека. Маленькая, но все же женщина, Мария уже обращает внимание на фасон рукава и гармонию складок. Дамские наряды, пусть даже нарисованные, завораживают ее. Ее мало тревожит любовная драма, погубившая легендарного короля бриттов и его королевство, она любуется платьем и драгоценностями. Особенно ей нравится та картинка, где королева Гвиневера посвящает коленопреклоненного Ланселота в рыцари.
Сам рыцарь обращен к зрителю спиной и не представляет интереса, а вот королева – зрелище величественное. В пурпурной мантии, с короной на голове, королева гордо возвышается у священного алтаря, держа в вытянутой руке меч. Смелое и прекрасное лицо, сияющие глаза. Женственная и грозная одновременно. Богиня любящая и богиня карающая. Меч и хрупкая женская фигурка. Может быть, именно это сочетание притягивает Марию?
Девочка нетерпеливо дергает ножкой. Ее кулачок скрывается в моей руке. Карандаш касается чистого листа и оставляет след. Я направляю ее ручку едва заметным, вкрадчивым давлением, чтобы не лишить ее собственного участия. Я даже следую за ней, пока карандаш не начинает дрожать и не нарушает уже созданную симметрию. Тогда легким нажатием я возвращаю карандаш назад. Мария от усердия сопит. Она будто переступает ножками по бревну над лесным ручьем. Руки ее раскинуты, она сосредоточенно смотрит под ноги, а я стою рядом в готовности ее подхватить. Время от времени она чувствует мою спасительную ладонь,
но оторвавшись от нее, делает следующий шаг. Она знает, что я не дам ей упасть, знает, что избавлю от промокших ног и ушибов, но этот путь она совершает сама. На бумаге уже проступил гордый профиль, затем прямая спина, полусогнутая рука и замерший в ножнах меч. Когда остается дорисовать складки на платье и волнистые волосы, я разжимаю пальцы. С этим она справится без меня.
После обеда к малому крыльцу подают экипаж. Обратно в Париж Мария едет с Наннет, которая также весь день провела в замке. Это я настоял. Хотел на время избавить добрую женщину от забот, от душных городских улиц и хозяйской кухни. Наннет уже не в первый раз оставалась за городом и после третьего визита она как будто даже пополнела. Она не занимает себя мыслями об истинных причинах, изменивших мою судьбу, а благословляет милость герцогини. Для нее эта милость – дар небес. O sancta simplicitas! Готов поклясться, что Наннет украдкой отвешивает поклоны конюхам и даже двум каменным сатирам, что охраняют въезд на подъемный мост. А я для нее – поистине избранник судьбы.
Я не пытаюсь ее разубеждать. Пусть верит. Даже злоупотребляю. Мария более не живет в той ужасной мансарде под крышей, с подслеповатым окном и голыми стенами. Ради нее освободили комнату, которую мэтр Аджани прежде называл своим кабинетом. Кабинет и мастерскую перенесли в цокольный этаж и частично в подвал. Сам мэтр редко оставался там дольше часа. Работали в мастерской два юных подмастерья. А сам почтенный мастер купил на деньги ее высочества два соседних дома и сдавал квартиры внаем. Также он присмотрел загородный павильон в Сен- Манде с крошечным виноградником. Узнав об этом от Наннет, я усмехнулся. Надеюсь, любезный тесть более не считает партию своей дочери столь уж безнадежной. Ее брак стал в конце концов приносить значительные дивиденды. Для Марии я добился светлой мебели из ясеня, пестрой обивки и кружевной отделки на платьицах. Наннет радостно шпионила за хозяйкой и доносила мне о малейшем нарушении предписаний. И хозяйка вынуждена была с этим считаться. Моя немилость грозила сокращением выплат. Мне это не нравилось, но другого выхода я не видел.
У моей дочери не было другого дома, влиять на условия в этом прибежище, на людей, кто исполнял свой родственный долг, я мог только вот таким неуклюжим способом. Возможно, когда-нибудь мне не придется прибегать ко всем этим ухищрениям, подкупу и запугиваниям и я смогу растить свою дочь сам. Но будет ли этот день очевиден? День без долгов, хитрости и насилий?
Мария уже не кричит и не плачет. Она бодро взбирается в экипаж вслед за своей нянькой и, обернувшись, машет мне ручкой. Она поняла это год назад – плакать нельзя. Получилось как-то неожиданно, без уговоров и просьб с моей стороны. Однажды, когда в очередной раз пришло время расстаться, в самый разгар новой игры, – я бросал ей разноцветные мячи, одновременно называя их цвет; если цвет мяча совпадал с мною названным, она должна была мяч поймать; если же нет, оттолкнуть мяч ко мне, – Мария, заметив на пороге бабку, тут же приготовилась удариться в плач, набрала воздух, сморщилась.
Я, бессильный это предотвратить, сам в полном отчаянии, заговорщицки прижал палец к губам, сделал страшные глаза и покачал головой. Видимо, в тот миг на моем лице было что-то такое завораживающе-ужасное, что она поперхнулась и смолкла.
Услышала мою немую просьбу? Или, подобно маленькому зверьку, поняла, что надо затаиться, ибо излишний шум выдаст ее? Из глаз ее катились слезы, но она молчала. Она усвоила правила. Прощание было кратким – одно объятие, наспех. Я вздохнул. Вот и первая ложь. Я научил ее скрывать свои чувства. Я научил ее лгать.
Вскочив на подножку, я проезжаю несколько туазов. Карета выкатывается со двора через мост. Мария в восторге от моей выходки. Я нарушаю кодекс взрослого и веду себя непозволительно, как ребенок, подаю ей знак сопричастности. Я – это она, а она – это я. И в том наша великая тайна. Мы улыбаемся на прощание.
И все же, когда стою посреди дороги и провожаю экипаж глазами, я испытываю всю ту же саднящую горечь. С утратой невозможно смириться. Это всегда боль, разрыв едва сросшихся тканей. Плоть если не отомрет, то кровоточит и пылает.
На мою краткую отлучку из замка никто не обращает внимания. Мой побег давно перестал быть угрозой. Не потому, что утратил свой спасительный смысл, а потому, что я изменился. Во мне что-то сломалось. Умер зверь, мечтающий о свободе, перестал грызть решетку. Я смирился, уподобился той собаке, что, повизгивая от ударов, принимает их как неизбежное, не ищет выхода и не бежит. Окажись передо мной открытая дверь, я бы шага не сделал, чтобы проверить, так ли это. Это превращение случилось в тот день, когда я получил свою метку. Я не мог избавиться от нее, не мог стереть, и это решило все дело. Она стала частью меня, я был заражен, моя природа стала иной, вернуться к прежней беззаботной дерзости я не мог. Я стал вещью, уже без иносказаний и метафор, перешел от эйдоса Платона к форме Аристотеля, обрел все признаки, качества и категории. Могу назвать место, время, положение, действие. Могу измерить страдание. Чем не идеальная вещь? Я в ряду таких значимых и необходимых в нашем онтологическом окружении предметов, как бронзовые подсвечники, столовое серебро, кухонная утварь, носовые платки и даже подседельный чепрак, на котором, как на вышеупомяну- тых формах, красуется имя владельца. Нам всем оказана честь из двух переплетенных букв. Мы все этим гордимся. Более мы не разрозненные осколки материи, разбросанные по вселенной, а горделивое целое, армия под развевающимся штандартом. Я солдат в этой армии, унижен, но и вознесен. Да, да, в том и состоит парадокс. Она низвела меня до уровня вещи, но одновременно с этим поделилась со мной своим могуществом. Я стал ее частью, она дала мне свое имя. Это походило на алхимический брак, когда вещества, соединившись друг с другом, делятся своими свойствами. Она лишила меня моих, но заменила своими. Я перестал быть безымянным, гонимым обрывком, но стал частью великой цитадели. Она сделала нашу связь нерасторжимой, как если бы произнесла клятву в храме. Лакеи тоже носили ее цвета и гербовое имя, но, лишившись службы, они теряли эту привилегию, оставались без покровительства, хотя и обретали свободу. Но кому нужна свобода без жалованья? Я же был неразделим со своей кожей, я не могу снять ее и вывернуть, я не могу вывести с нее пятна, не могу расстаться с ней. Не только вопреки собственной воле, но и по воле ее высочества. Она слишком поздно осознала, что натворила, и хотела бы исправить содеянное, да не могла, ошибка была фатальной.
Поэтому я прохожу через двор между конюхами, лакеями, камердинерами, кастелянами и поварами без тревожного осмотра.
На меня обращают взгляды с почтительным спокойствием. Даже приветствуют. Я давно уже не их сословия, ибо подчиняюсь власти верховной. Знаю, что за глаза меня именуют «серым герцогом» по аналогии с отцом Жозефом, который из-за серой сутаны прозван «серым кардиналом».
Я бы мог без зазрения совести пользоваться этим титулом более масштабно, а не только ради приобретения светлой мебели и кружев. Но зачем? Власть – тяжкая ноша. Если такое эфемерное противостояние с мадам Аджани доставляет мне столько хлопот, во что бы обратилась моя жизнь, пожелай я обратить формальные права в истинные? Нет, для такой ноши надо иметь крепкую спину. Или, по крайней мере, вескую цель. А какая цель может быть у меня? У вещей нет цели. Как нет прошлого и нет будущего. Есть неподвижная точка в пространстве. Вещи не знают движения, ибо у них нет души. Их двигает приходящая извне сила, толчок или удар. Тогда они катятся или сторонятся. А потом вновь замирают. Ждут следующего удара. Я точно так же неподвижен и безразличен. Единственное, что я себя позволяю, что присутствует в моей природе как rudimentum, – это созерцательное удовольствие прогулки.
Душа моя, спеленутая, погребенная в склепе, слабо выстукивает в стену, и я сворачиваю в парк, чтобы побродить под кленами по узкой, петляющей аллее. Листья, обрывки траурного платья, еще влажные, полуживые, устилают землю красно-желтым ковром. Они еще блестят и отражают заходящее солнце, тянутся к нему, как умоляющие ладони. Возможно, они еще не знают, что принесены в жертву будущему, еще пребывают в величавом неведении, как свергнутые монархи, которым оставляют в утешение линялый пурпур.
Скоро цвета поблекнут, пятипалая ладонь сожмется в сухонький кулак, одряхлеет и будет сожжена равнодушным садовником, который явится сгребать трупы. Я подбираю несколько листьев, любуясь торжествующим багрянцем. Триумф агонии.
Солнце уже скрылось за деревьями. Огромный золотой шар пронизывает листву широкими огненными мечами, обращая лиственный узор в пылающий уголь. На западе огромное бездымное кострище, в пекле которого должен сгинуть весь мир, лежащий за невидимой гранью. Взобравшись на поросший травой холмик, жалкий последыш некогда грозного крепостного вала, я смотрю на пылающие деревья. Это странное, величественное зрелище. Ветер стих. Воздух прозрачен и полон влажной горечи. Минута прощания, тихая поднебесная скорбь.
Этот день, будто последний дар осени. Лиственное золото потускнеет, покроется ржавчиной, небо утратит свою бездонную чистоту и ляжет серым брюхом на крыши.
Как тихо! Короткая пауза между вдохом и выдохом. Бог затаил дыхание, и время остановилось. А если останавливается время, то прекращается движение звезд. Замерли меж берегов реки, затаились моря. Прервали свой полет птицы. Это редкая короткая тишина безвременья, когда одно время года сменяется другим. Тихий краткий сумеречный час. Его очень трудно застать, за шумом и суетой мы не замечаем его великого присутствия. А он есть, этот час, тонкая ничейная полоска бытия. Сегодня это час уходящей осени, а завтра, может быть, – час двух великих солнечных эр, одной сгоревшей и второй народившейся. Только бы услышать этот час и не спугнуть.
Вдруг я слышу звук. Звук мерный и дробный. Очень похоже на барабанный бой или стук всполошенного сердца. Это сердце бегуна или вестника. Звук ближе, громче, идет со стороны леса. Стучат копыта, упруго и дерзко ударяют в землю. Конь идет галопом. Скакун полон сил, под его копытами дорога пружинит, возвращая удар. Прыжок, толчок, взлет. Я не вижу всадника. Вероятно, гонец. Какая у него весть? Приговор или милость? Промчится дальше по Венсеннской дороге, в этом пылающем древесном мареве. Не от того ли он так гонит коня, что кожа лопается от жара? Сейчас он в самом пекле. Солнце уже окончательно скрылось за лесом, и он горит изнутри. Стук копыт все ближе. Последние лучи падают на дорогу.
Из леса выкатывается клубок пламени. Он попадает в самое скрещение лучей, в апогей бушующих пятен. Он путается в них, отражает, разбрасывает искры. Конь огненно-рыжий, и плащ всадника – алое с золотым. И волосы – будто факел. Когда всадник приближается, я вижу, что это женщина. Солнце гонится за ней по пятам, путается в волосах. Шляпы у нее нет, вероятно, потеряна где-то в лесу. Лицо напряженное, но отнюдь не испуганное. Она скачет слишком быстро. Если конь оступится, споткнется, она погибнет. У меня мелькает предположение, что конь ею не управляем, что он взбесился, и потому она бессильна что-либо сделать. Тогда ей действительно нет спасения. Сейчас конь ступит на мост, затем он окажется во дворе, встанет на дыбы и… Дорога сворачивается под копытами, конь пожирает оставшиеся туазы, будто жухлые листья, с молниеносным хрустом. Он уже пересекает ров, взлетает на пологую насыпь. Его всадница, почти бесплотная, невесомая, мечется на ветру, как обрывок ткани, как лепесток огня. Она не в силах совладать с этой вспененной животной мощью. Она погибнет! Я невольно делаю шаг вперед. Но на мосту конь внезапно переходит с галопа на рысь. И делает это без малейших усилий со стороны наездницы. Я вижу, как женщина одной рукой натягивает повод, а другой машет кому-то вдали. От леса отделяется еще один всадник. Он отчаянно подгоняет своего скакуна, но женщину ему уже не догнать. Она останавливает взмыленного коня посреди двора и спокойно наблюдает за преследователем. Появляются еще всадники. Мужчины, женщины. Мелькают шляпы, плащи. Среди них я узнаю герцогиню на гнедой андалузской кобыле.
А солнца уже нет. Оно закатилось, пока я наблюдал за пылающей всадницей. Волосы ее больше не горят. И конь утратил устрашающую огненную окраску. Он оказывается светло-гнедым. Она подносит руку к волосам и обнаруживает, что голова ее не покрыта. Тогда она растерянно оглядывается, а тот, кто скакал за ней следом, что-то говорит ей. Сумерки быстро сгущаются, и я уже не различаю лиц. Во дворе суетятся слуги, звучат приказы, сорванные голоса, смех. Гостей на этот раз больше, чем обычно. Они все налегке, багаж прибудет позже, на гремящих повозках, а с ними еще лакеи, камердинеры, горничные. У месье Ла Пине, эконома, будет много забот. Но меня это не касается. Я вхожу через боковую дверь на кухню и поднимаюсь к себе.
Лекция про первичный код спровоцировала массу новых вопросов. Помимо контрольных записей, есть система. Она тоже содержит немало полезной информации. Массив данных, который всегда «под рукой». Можно анализировать в любое время, по крайне мере, ту часть, что доступна для понимания.
Вопиющее несоответствие, обнаруженное почти случайно, никак не хотело решаться доступными и понятными методами. В логово программиста Джей пришел сам. Эд немного удивился такой инициативе и, как обычно, предложил чаю.
— Я, конечно, польщен таким доверием… но с чего тебе вообще такое в голову пришло? Зачем тебе логи с блоков памяти, что это даст?
— Есть… информация. Не могу ее идентифицировать. В контрольных записях есть данные об участии в четырех военных конфликтах. После военных действий на Терра-Центавра-77 начинаются контрольные записи с «Атланты». Их немного, меня там часто отключали. Эти записи идут с другим временным статусом, промежуток получается около двух лет.
— И ты хочешь узнать, стирал ли кто-то информацию с резервного блока памяти в течение этих двух лет.
— Да, верно. Это могло быть и время дезактивации. Если так, в логах это должно быть отражено. Если стирали контрольные записи, то почему-то выборочно.
— Ну, приземляйся тогда… — Эд кивнул на ближайший табурет, протянул тонкий кабель с разъемом. — Сейчас и приступим, чего тянуть? Ты готов?
— Готов.
Интровизор просигналил о наличии внешнего подключения. Джей закрыл глаза, расслабился и постарался ни о чем не думать. В личной каюте Эда, под его неразборчивое бормотание, это было очень легко сделать. Шпировски настолько погрузился в работу, что, похоже, забыл обо всем на свете, что-то бубнил, щелкал языком, иногда ругался. Особенно громкое ругательство прозвучало одновременно с возникновением сообщения «активирован протокол-4». Джей что-то осознал только на второй секунде, когда процессор уже разогнался и раскалились нейротрассы. Тело дернулось, как от разряда, пошли сигналы о пока еще незначительных повреждениях. На четвертой секунде появилась надпись «Протокол-4 отменен», процессор сбавил обороты и вошел в штатный режим.
— Ты как? — хрипло спросил мгновенно взмокший Шпировски.
— В пределах нормы… — немного севшим голосом отозвался Джей.
— Тут понимаешь… так, подожди, сушняк, — Эд трясущимися руками налил воды из накопителя, выпил залпом. — Ебаный насос, я ж чуть тебя не угробил!
Программист потер виски, еще раз выругался и продолжил.
— Дело такое. У тебя на резервном блоке есть зашифрованный файл, который при сканировании не обнаруживается. Для этого надо лезть в систему напрямую, поэтому и техники его не нашли, и наши ученые-кипяченые продолбали. При попытке открыть, эта хрень выдает запрос на четвертый протокол. Файл был заложен в тот самый промежуток, в котором отсутствуют контрольные записи. Все, что я успел понять, что зашифровано это дело методом двойного кодирования. Ты что-нибудь понимаешь вообще?
— Пока нет.
— Не смогу это взломать. Я программист, а нужен хакер, причем, крутой. И то не факт, что ты после взлома уцелеешь. Говорю уж, как есть.
— В любом случае спасибо, — Джей уже успел выровнять биоритмы и успокоиться. — Пока больше ничего не нужно. Я пойду, нужно пройти цикл регенерации.
— Ну бывай… и, это, заходи, если что еще нужно будет. Если не стремно.
— Ты не знал, что так получится. Никто не знал, даже я сам. Теперь знаю. Это ценная информация.
Джей направился к выходу, но у самой двери остановился.
— Эд? Как ты думаешь, стоит ли кому-то об этом рассказывать?
— Понятия не имею. Давай ты подумаешь, я подумаю, и потом решим, идет?
— Идет.
* * *
Ирен пересматривала записи недавней диагностики в своей каюте, когда раздался стук в дверь. Это точно Джош, кроме него и Майка никто не стучит, все пользуются оповещающим сенсором. Вояки бывшими не бывают. Вид у техника был слегка угрюмый, док тут же заподозрила недобрые вести.
— Что-то стрялось?
— Да кэп просил зайти, у него к тебе какой-то важный разговор. Такой озабоченный был. Вроде как это Джея касается.
— Ох, как же мне это не нравится!
— Нравится-не нравится, а сходи, кэп ждать не любит.
— А чего он на мой терминал сообщение не прислал?
— Говорит, что прислал. Коммуникатор у тебя отрублен, вот сколько раз просил не вырубать! Не по громкой же связи…
Только сейчас Ирен заметила, что на мониторе мигает непрочитанное сообщение, стушевалась.
— Вот блин! Ну ладно, чего уж. Пойду.
— Ни пуха, док!
— К черту!
Предчувствия были самые поганые. На мостике находились только пилоты и первый навигатор, в очередной раз производящие коррекцию курса. Что поделать, когда корабль идет своим ходом, это насущная необходимость. Значит, надо топать в личную каюту, скорее всего, ждет там. Надежда на то, что капитан занят, испарилась, как подогретый спирт. Световой индикатор на двери горел зеленым, внешняя камера тоже была включена — как только Ирен подошла поближе, дверь тут же отъехала в сторону.
— Заходите, док!
«Обращается на «вы», плохой знак».
Капитан и правда выглядел озабоченным. Сидел, ссутулившись, нервно вертел в руках какую-то мелкую деталь.
— Садитесь, разговор будет серьезный.
Усилием воли Ирен заставила колени согнуться, чтобы сесть на предложенный стул. Надо сперва выслушать, а потом уже бояться, если будет, чего.
— Джош сказал, что вы меня звали. Вот, пришла. Только давайте сразу к делу.
— К делу — так к делу. Джеем заинтересовались военные. Сегодня подтверждение запроса прислали.
— Какие военные? Он же списан!
— Сперва я тоже подумал, что речь идет про нашу аварию, но нет. Военных интересует только информация из блоков памяти, больше ничего. Завис и все остальное уже ответственность нашего непосредственного начальства, а уж с ним договориться куда проще. Нашим-то, по большому счету, наср… плевать, что тут у нас происходит. Мы можем хоть по потолку скакать, лишь бы научкомовские задницы не дымились.
«Что-то кэп разговорчивый сегодня. Совсем плохо дело. Не за Джея же он так переживает…», подумала Ирен. Естественно, вслух сказала совсем другое:
— Ничего не понимаю. Зачем все-таки Джей сдался военным? Он несколько лет как небоеспособен.
— Мне не объяснили всех подробностей, только в общих чертах. Оказывается, до списания он пару лет числился на секретном объекте прямо под боком у Центавры. Там вскрылась какая-то хреновая история, связанная то ли со шпионажем, то ли еще с чем. Майка вот тоже приплели… этот Чертов квадрат все еще аукается всем, кто там побывал.
— Вы сейчас про ту самую Терру-Центавра? — ахнула Ирен.
— Про нее, будь она неладна.
— Почему все-таки «кадрат»? Давно хотела спросить.
— Весь центаврианский кластер на картах в ровный квадрат ложится, если с Земли смотреть. Только уже не «Терра», там теперь автономия. Эту войну Земля начисто проср… продула, во всех смыслах. Там после окончания боев пошли какие-то политические дрязги. Вот и последствия вылезли.
— Я не знала…
— А откуда тебе знать? Майк, и тот не знал! Хотя к нам попал, считай, прямой наводкой оттуда. Даже не представляю, как его это все… обрадовало. Мы ж по несколько лет болтаемся в открытом космосе, исследуем, что скажут, и до поры не имеем никакого отношения ни к политике, ни к другому дерь… кхм. Короче, как только мы прибудем на Тетру, «Скаута» приказано сдать. Если он никак не замешан в этом деле, вернут обратно, и мы продолжим полет в полном составе. Будут они мозги ему просвечивать или нет, пока не понятно, так что шанс есть. Когда сканируют систему, киберов отключают. В отключке Джей активности проявлять не будет. Вот сами и отключим, так и сдадим, вояки его отгрузят, проверят, если повезет — отключенным и вернут. И изучайте себе, что и как хотите, до самой границы Конфедерации. Там придумаем что-нибудь.
Ирен молчала. Новость оказалась очень уж неожиданной. Ничего не предвещало неприятностей, о халатности земного командования в рядах личного состава слагают легенды. Историю с зависом можно легко спустить на тормозах, «Дискавер» так и эдак последнюю экспедицию гуляет. И вдруг какие-то военные, секретные объекты…
Капитан расценил ее молчание по-своему.
— Я ведь вижу, как ты с ним носишься. Если хочешь, чтобы вернули, постарайся сделать так, чтобы никто ни о какой разумности не догадался. К моменту прибытия на Тетру у нас должен быть самый обычный «Джет», без единого лишнего файла, со штатными показателями. Пока что ничего о нем не говорил ни Земле, ни воякам. Но если обнаружится, что он развился, я уже ничего не сделаю. Это на «Дискавере» я первое лицо, а стоит посадить корабль, тут же находятся шишки покруче и повыше. Ты все поняла?
— Можно мне с Макалистером посоветоваться? И с Эдом.
— Что, и его втянули?
— Да он как-то сам… втянулся. Да уже весь экипаж, считай, знает.
— Допустим, не знает, а предполагает. Не суть. Советуйся хоть с Джошем, хоть с Эдом, да хоть с Ахмедом из машинного. Но чтобы вопрос утрясли. Исполнять!
— Так точно!
Когда капитан отдавал команды, все вытягивались в струнку. Вот и у Ирен непроизвольно выпрямилась спина, даже в сидячем положении.
— Разрешите идти?
— Идите, док…
* * *
— У нас тут прямо целый невроткосмический заговор получается!
Макалистер безуспешно попытался разрядить обстановку. Ирен еще больше нахмурилась, Шпировски нервно хохотнул. Когда к нему ввалились доктор и старший техник, да еще и слегка подшофе, он сперва разозлился. Когда они выложили историю про военных – испугался.
Заначка у техника была с собой. Вот так, под фирменный чай со спиртом, Эд и выложил все, что знал. До этого разговора Ирен еще на что-то надеялась, после него поняла, что надеяться уже не на что.
— Если вояки не будут знать, что файл активирует самоликвидацию, то при попытке его запустить, они и Джея угробят, и данные не получат!
В состоянии подпития у Макалистера всегда развязывался язык, это знали все, кто хоть раз с ним выпивал, то есть все члены команды.
— Всех собак в итоге спустят на нас, на кэпа в первую очередь. Расследовать будут по-взрослому, у военных всегда в допросах псионики участвуют. Вот тут-то нас всех пачкой и раскусят! Если рассказать, как есть, то это выходит уже сотрудничество. Возьмут подписку о неразглашении, да и все. Война закончилась, какие вопросы?
— Ну а что? — поддержал программист. — Отформатируют и вернут, зачем он им нужен без файлов? Да, Джош? С активностью придумаем что-нибудь, на крайняк разгоним сопроцессоры на максимум, чтобы ее притормозить, может и пронесет.
В «пронесет» Ирен так и не поверила, на данный момент больше всего ее волновал только один вопрос:
— А что мы Джею скажем?
— Как есть, так и скажем. Если думать умеет, то все поймет, — высказался Макалистер. И добавил, уже тише: — Надеюсь, обойдется без психозов.
Без психозов обошлось. Джей все время разговора сидел прямо и неподвижно, как будто не дышал вовсе. Выслушал все аргументы, попросил пятнадцать минут на анализ, сел у стены и сложился в позу эмбриона, как в ячейке. Люди так и не решились нарушить тишину.
Десять минут ушло только на то, чтобы собраться и успокоиться. Когда таймер отсчитал последние секунды, Джей открыл глаза, поднял голову и обвел взглядом присутствующих.
— Я все обдумал. Капитану нужно рассказать. Члены экипажа обязаны сообщать командованию обо всех нештатных ситуациях. Файлы нужно отдать, это единственный выход, других вариантов нет. Если не отдадим сами, их все равно заберут.
На него смотрели три пары глаз. На лице Макалистера читалось одобрение, Эд выглядел виноватым, Ирен — решительной.
— Я тоже кое-что придумала. Не знаю, поможет ли это… Тебе нужно научиться контролировать психоматрицу не только с помощью системы. Наверняка у военных есть псионики, ты, скорее всего, знаешь, кто это.
— Знаю.
— Любой из них, у кого пси-индекс хоть немного выше среднего, сможет почувствовать твои импульсы без всякой диагностики. Даже я смогла, только догадалась не сразу. Поэтому тебе нужно научиться контролю. Есть несколько техник, позволяющих снизить нейронную активность, я тебя научу, время у нас еще есть. Тренироваться будем в техничке, там никто не помешает. Если увидят, скажем, что проводим очередные тесты.
— Я тогда поговорю с капитаном! — храбро вызвался Шпировски.
— А я? — вполголоса поинтересовался Макалистер.
— А ты, Джош, будешь следить за показаниями датчиков. Вот теперь они нам очень пригодятся.
До прибытия на Тетру оставалось одиннадцать суток по корабельному времени.
* * *
Сели без проволочек, вояки прислали приказ в местный космопорт. «Дискаверу» дали временной коридор и стыковочный модуль, как судну, содержащему стратегический груз. Сам «груз» к тому времени был уже дезактивирован по второму протоколу и упакован в контейнер.
Ирен успокаивала себя тем, что нейронная кривая на мониторах, уже третий день подряд была идеально прямой. Такой результат удалось получить далеко не сразу. В ходе тренировок выяснилась одна подробность: Джей все время безуспешно пытался управлять психоматрицей по тому же принципу, что и киберсистемой, считая ее чем-то вроде второй программы. Не известно, когда он успел наделать таких выводов, и вроде даже понимал разницу, но сходств упорно видел больше, чем различий. В итоге Ирен предложила воспользоваться ее командным допуском и отключить большую часть кибернетики, оставить только центральный процессор. Джей неожиданно согласился, контрольных записей он уже не вел, все равно потом стирать. После этого дело пошло куда лучше, чем предполагалось. Почистить память и подправить внутренние логи взялся Шпировски, в процессе клялся всем, чем только можно, что это просто обязано проканать. Все прекрасно понимали, что убедить он пытается скорее себя, чем кого-то еще.
Капитан Рерис сам задал второй протокол, избавив Ирен от необходимости наблюдать за отгрузкой. Док была очень за это благодарна, иначе разревелась бы прямо там, на глазах у всей команды. Она прекрасно отдавала себе отчет в происходящем, понимала, что никто ни в чем не виноват, даже слово капитана мало что значит. И, не смотря на все это понимание, почему-то чувствовала себя предательницей. Проходя мимо медицинского блока, она отчетливо слышала, как рыдает Кейт. Зайти не решилась, очевидно же, что оказать профессиональную помощь сейчас попросту не вывезет. Вместо психологической поддержки получатся уже две зареванных тетки вместо одной.
Следующие несколько дней на корабле царила атмосфера ожидания. Шпировски не вылезал из своей каюты, в пищеблоке не появлялся, чем он там питался, остальные могли только догадываться. Макалистер по поводу и без пинками гонял младших техников, у которых и так было дел невпроворот, устраняли оставшиеся неполадки, попутно покрывая бодрым матом неповоротливого «Босса». Капитан, и тот ходил мрачный, распоряжения отдавал коротко, в промежутках постоянно грозился сразу же после экспедиции подать в отставку.
Через трое суток вернулся старпом, про которого Ирен за своими переживаниями и рефлексиями чуть не забыла. Майк был бледный и неразговорчивый. И очень-очень злой. Перемежая речь большим количеством непечатной лексики, от которой даже у видавшего виды Макалистера краснели уши, старпом огорошил всех новостью, что ни о каком возвращении киборга на судно речи уже не идет. Если опустить забористый мат, выходило примерно следующее: взломать файл без риска потери данных местные военные хакеры так и не смогли, да и какие тут могут быть хакеры, в такой-то дыре, пусть даже и военные. Поэтому Джея даже активировать не стали, а отправили срочным грузом на «Семерку», в Чертов квадрат.
— Вы поймите, кэп теперь гражданский. Впрочем, как и я… а дело серьезное, судя по тому, как меня там мурыжили. Психа крутого подогнали. Всю душу вынули, с-суки!
Все двери на «Дискавере» были выдвижными, но когда за Майком задвинулась створка, все присутствующие едва ли не физически услышали очень характерный грохот.
— Таак… — капитан первым оценил обстановку, и тут же метнулся на мостик к заветному сейфу.
Ирен на негнущихся ногах отправилась в свою каюту. Джош проводил ее долгим взглядом, и, поразмыслив, решил последовать примеру капитана. В его заначке тоже кое-что осталось, и с этом «кое-чем» стоило чуть позже проведать дока. Ей сейчас надо. Очень надо. Можно сказать, необходимо. И даже без чая.
Карина удивлённо и молча наблюдала за Ниной и её DEX’ами – такого обращения с техникой наблюдать ей еще не приходилось. Так говорить с чужим киборгом может только… не совсем нормальный человек?
Но… Нина нормальна! Как же так? Она давно в музее, пишет диссертацию, выпустила книгу, пишет статьи… куда-то… надо бы найти и почитать… о ней говорят её коллеги… но настолько по-разному, словно это два или три разных человека! Но и люди, у которых Карина спрашивала, очень разные! Светлана от идей Нины в восторге – а Тамара Елизаровна эту же Нину удавить готова!
Тамара говорит, что продала ей полудохлого кибера, а он жемчуг нашёл на большую сумму… обманула! Так она сама и довела этого кибера до полудохлого состояния… и сама купить предложила!
А Светлана, наоборот, очень рада, что Клара и Агат мероприятия проводят – посетителей стало больше, и прибыль есть… и Алекс говорит, что Нина обращается с киборгами не как с техникой, а пытается разговаривать и договариваться… значит, действительно дело в отношении к киборгам.
Но… глупо же спрашивать DEX’а, хочет он на бои или не хочет! Но… если действительно… попробовать поговорить с Леоном…
— Карина Ашотовна, Вам плохо? Вызвать Илону?
Фома встревоженно уставился за задумавшуюся Карину, она подняла голову:
— Все в порядке… мне… то есть, нам пора идти. Спасибо за чай… и за беседу.
— Я провожу… лучше будет, но… могу отвезти домой… к Вам.
— Отвези, – ответила Нина, – а то слишком много впечатлений за одно утро. Мне пора, скоро группа подойдет. Леон, будь на связи с Васей… если нужна будет помощь, сообщи, постараюсь помочь. До свидания.
Гости ушли. Встреча Фомы и Карины состоялась – но надо ли было их знакомить именно здесь? И именно при киборгах?
Но дело сделано, кулаками махать поздно. Леон… если и разумен, то признаваться по своей воле вряд ли станет. А вот поставленный перед выбором – может. Ни один городской прошедший армию DEX не захочет участвовать в показухе – если он вдруг случайно ненароком кого-то зашибет, то именно его будут обвинять и проверять… и что будет после проверки, неизвестно. Показательные кулачные бои в музее до сих пор не проводились. И как это будет – никто толком не знает. Киборги тем более не знают.
***
Группа пришла через полчаса после ухода гостей, Нина встретила восьмерых туристов у входа в зал на третьем этаже – и Василий сразу указал на двух киборгов, парня DEX и девушку Irien. На запрос они ответили стандартными пакетами – и Василий спокойно провёл экскурсию под присмотром Нины.
Туристы ушли довольные, и Нина уже собиралась домой, но вернулся Фома и «обрадовал» новостью:
— Ведь на островах есть ещё DEX’ы? А… может, Змея вызвать? Он достаточно разумен, чтобы никого не повредить…
— Могу дать совет… если хочешь… такой же, какой дала Лёне. Посмотри в И-нете, наверняка есть клубы… этой самой килы или бузы… пригласи их выступить… или сам съезди к ним и познакомься. Спроси у тренера, он вполне может знать, кто и где изучает или практикует эти виды боя. Или… есть другой вариант. Возьми пару выходных… или командировку… поезди по деревням. Напротив острова Змея деревня есть… и рядом Песоцкий сельсовет. Там в школе два DEX’а есть… парень и девушка. В деревнях точно кулачные бои проводятся… и программиста местного узнаешь. Если в боях важнее процесс… то программу DEX’ам поправлять придется. Подумай.
— Мысль стоящая! Спасибо! – и умчался.
***
Вот теперь пора домой. Обедать – и лететь к Змею. Кстати…
— Клара, хочешь слетать в гости к Ворону? Я после обеда собираюсь на острова, могу тебя свозить… вечером привезу обратно.
Irien’ка на миг застыла от изумления, но мгновенно пришла в себя:
— Да!
— Тогда собирайся. Если Вася себе такую куртку купил, то и у вас должны быть куртки не хуже. Работаете все вместе, и одежда должна быть хорошая у всех. Сначала домой зайдем, а после обеда полетим.
Клара заметно погрустнела, присела на стул и печально уставилась на Василия. Тот застыл, но всё же сказал:
— У нее нет куртки для выхода в город. Только музейная униформа… и утеплённый комбез с музейным логотипом. Денег хватило только на две куртки, а ещё на платья и на кофты… и на обувь для всех… но мы же больше ходим по двору и в город… нам куртки нужнее… чем им… Клара в город вообще не выходит.
— Васенька! Одежда нужна всем. Можно было для себя купить куртку подешевле, и купить куртки для девочек. Для всех. Деньги у тебя ещё остались?
— Да. Девять с половиной галактов. На тёплую куртку не хватит… но будет приход… как только, так сразу.
— Хорошо, с первых же поступлений купишь. Клара, натяни пока свитер потолще… можешь мой взять в шкафу, он широкий, крылья закроет полностью, а дома я подберу тебе куртку. Или пальто. Вася, не только музейная униформа должна быть… но и обычная нормальная одежда… причём у всех. Пойдём. Всем до свидания.
— Хорошо, сделаю… как только будут деньги.
Пришлось вызвать таксофлайер, так как пешком Клара на морозе не дошла бы. Пока летели, Нина позвонила Зосе и попросила принести женской одежды: «…разной и побольше… да, неси, что есть, она сама выберет… остальное тоже пригодится…». А потом позвонила Валере с приказом помочь Зосе притащить сумки с вещами.
***
Первым в дом вошёл Барсик, где-то пропадавший двое суток, потом Нина впустила Клару, Зосю и Валеру, и только после них вошла сама. Mary сразу ушёл в дом Линды, а Зося открыла оба баула:
— Выбирай! Всё, что было из женского твоего размера…
— Не мне… Кларе. Знакомься… это Клара. Irien. Сколько за оба баула? Беру всё.
— …куртка, шапка с шарфом… бельё-носки-чулки… коробка с заколками для волос, не всё же лентами волосы повязывать… а это серия «Дикая роза»… этот вот шампунь принесла, попробуй… четыре флакона положила. Запах резкий, но мылится хорошо… таможенный конфискат… с Яноды…
Переведя Зосе сотню галактов со словами: «Спасибо! Пригодится обязательно! Приноси ещё, возьму всё!», Нина проводила её до дверей и вернулась в дом. Сотня – очень много для куртки и дюжины уценённых рубашек и сорочек… но уже то, что Зося сама всё подобрала и принесла на дом, стоило того.
***
Тем временем Клара самостоятельно прошла на кухню и осмотрелась – Валера успел скинуть ей файл с информацией об имеющихся продуктах. Рядом возник Кузя – на этот раз без попонки, но с крылышками – и стал показывать, что где находится, и Клара быстро сварила макароны и пожарила куриные котлеты. Собрала на стол и встала в сторонке. Её старания были замечены:
— Вот молодец! Садись тоже, вместе пообедаем… сахар бери сколько надо. Отдохнём немного и в путь.
Клара отобрала одежду для себя, Лиды и Лизы, оставшееся прямо в баулах запихали в багажник. И только собрались лететь, примчался Василий:
— Я с вами… так надёжнее будет, – и сел на место пилота.
На острове гостей уже встречали, площадка перед домом была расчищена, Змей помог Нине и Кларе выйти, Вася вытащил оба баула, и все пошли в дом. Погостили недолго, около часа всего, Василий не сводил глаз со Златы и даже за стол не сел, пока она не встала, вскоре начало темнеть – и Нина засобиралась обратно. За этот час Ворон успел показать Кларе и дом, и крылья, ставшие белыми, и Клара тоже расправила крылья – совершенно чёрные. Вся её одежда была сшита Лизой так, что она могла расправить крылья, не раздеваясь – только сняла свитер.
Вернулись затемно, Вася сразу повёз Клару в музей, пообещал вернуть флайер утром – и Нина опять осталась одна в доме.
***
После ужина включила терминал, сначала проверила почту – просто по привычке. Писем нет… и самой писать некому. Но… возникло официальное сообщение из DEX-компани. Странно! Борис мог и просто позвонить, Лёня – тем более.
«Сим сообщаем, что сроки проверки Ваших киборгов модели DEX закончились и это уже пятое посылаемое Вам уведомление. Если Вы в трехдневный срок не предоставите киборгов представителю DEX-компани, то продукция будет изыматься с применением силы…». Подписи нет. Даты нет.
На эмоциях ответила предельно резко и сухо. Потом остыла – и отправила копии сообщения и своего ответа Борису и Леониду.
Лёня отозвался сразу звонком:
— Здравствуйте! Это отправил Костя… ему тестировать некого, видимо. Борис Арсенович после случая в школе запретил ему самовольно изымать киборгов… а у Вас коллекция официально зарегистрирована и проверяется. И я куратор коллекции! Беспокоиться не о чем!
— Ты можешь завтра с утра зайти? Ко мне домой… часам к девяти… или в десять. Нужны программы по лоскутному шитью на Irien’ок… слетали бы на остров.
— Я могу и к восьми!
— Хорошо, жду.
Через четверть часа пришел ответ от Бориса: «Разберусь. Не волнуйся». Коротко и ясно.
Но Нина всё же позвонила Змею, добавила в звонок Степана, Лину, Фрола и Рика, и предупредила всех о вероятности проверки со стороны местного филиала:
— …Сразу сообщать мне! И без меня никого не отдавать! Степан, пожалуйста, предупреди программистов и егерей! Не удивлюсь, если изымать киборгов будут и на турбазе, и по деревням. Лина, если что… звони мне немедленно!..
— Это уже перебор! За каждого изъятого киборга DEX-компани обязана выплачивать компенсацию! Не забывай об этом!
— Даже если изымут одного из сотни… будет лучше, если хозяин этого одного будет предупрежден. И будет встречать дексиста… ну, например, с участковым… если это Костя, то он может киборга до офиса и не довезти. Добьёт по пути и скажет, что DEX сам сорвался!
— Понял. Будем знать. Благодарю. Змей, в деревни ни ногой без крайней необходимости! При необходимости сначала вызывай меня… а потом уже иди в гости. Лина, Стефана одного не отпускай… и не отправляй никуда!
— Понял.
— Ясно… — отозвалась Лина.
Фрол и Рик тоже отозвались:
— Так и сделаем… всё будет нормально!
Все отчёты Нина получила в виде файлов. Успокоилась.
***
В воскресенье Лёня позвонил полдевятого:
— Раньше не смог… и, наверно, прямо с утра полететь на остров не смогу… надо к Фоме зайти, мэрьку его изымать будем… пакостит… летим к нему.
— Зачем? Это новый исправный киборг! Она уже проверена и протестирована. Борис не стал бы дарить неисправную вещь. Он, может, и садист, но уж точно не дурак. Репутация для него не пустой звук! Кто вызвал тебя на изъятие?
— Костя… а ему сообщила соседка Ваша… пожилая такая. Теперь у неё другой киборг, но тоже ходит по посёлку и следит за всеми. Илона подтвердила… вот с утра к ним…
— Валера… следит за посёлком? Я же ему запретила! Приду к Фоме тоже… кстати, ты сказал «будем изымать». Во множественном числе. С кем ты будешь изымать?
— Вера… наш стажер. Только что закончила филиал вуза при филиале DEX-компани. Она в флайере.
— Давай-ка я с вами полечу к Фоме, остановись у меня… я твердо верю, что Борис Фоме не враг и неисправную вещь дарить бы не стал. Она исправна. А вот после тестирования в стенде… особенно если Костя ей будет заниматься… заглючить сможет.
Дом Фомы был в полукилометре от дома Нины, но она села в флайер Лени, поздоровалась с девушкой. Вера оказалась невысокой брюнеткой лет двадцати трех, общительной и сияюще-радостной:
— Это мое первое изъятие киборга!
— И ты этому рада? А теперь представь, что чувствует при этом киборг. Да, это машина. И очеловечивать её нельзя. Но… вот представь. Ты купила новый видеофон и, не читая инструкцию, решила проверить его сама и случайно… опустила в воду. Есть в этом вина видеофона? Нет вины.
Вера задумалась. И молчала, пока не вошли в дом.
***
Илона вышла на встречу гостям:
— Забирайте! Не могу больше!
— Давай поговорим сначала, – попыталась успокоить её Нина, – дай права управления… может быть, сможем наладить всё здесь. В крайнем случае увезу в музей… просветителям… дам другую на обмен.
— Попробуйте… мы не справляемся, – выдохнула Илона, – но… если она исправна, то почему так ведет себя? Как… домомучительница! Я в больнице работаю с Mary, и всё нормально…
— Ты о Мраке? У тебя с самого начала было с ним нормально? Или после моего разговора с тобой и с ним? Это киборг… и это программа… независимо от того, как киборг выглядит.
— Ладно… фрекен Бок, третий уровень Нине Павловне… Лёня, подожди немного. А вдруг получится договориться?
Лёня присел за стол:
— Сначала поговорите… а я потом подключусь…
Киборг стояла посреди кухни с роботом-пылесосом в одной руке и плюшкой в другой.
Нина осмотрела её сверху донизу – физиологический возраст лет сорок пять… до пятидесяти, чуть выше среднего роста, белый фартук поверх синего с крупными цветками платья, рыжеватые волосы собраны на затылке в высокий пучок. На ногах тапочки с помпонами. Точная копия мультяшной фрекен Бок…
— Фома где? Он знает, что ты вызвала Лёню?
— На репетиции… скоро вернётся. Вы посмотрите, что она натворила!
— Тогда… — Нина задумалась. Киборг, созданный, по словам Бориса, «только для молодых семей», и почему-то ограниченный тираж… модель «фрекен Фрида Бок»… и что в ней такого особенного, что именно она была выбрана Борисом для подарка молодой семье?.. надо будет спросить. А пока обратилась к дексисту: — Лёня, посади её на стул… и давай посмотрим последнюю запись. Кстати, у неё программа с мультфильма написана или с книги?
— А есть разница?
— Есть. Вот если подумать… в книге фрекен Бок какая? Она не замужем… «фрекен» обращение к девушке… соответственно детей нет. Может быть, она устраивается нянькой к детям, чтобы жизнь свою наладить… например, встретить вдовца и выйти замуж, наконец. А вместо этого остается одна в квартире с восьмилетним мальчиком, который придумал себе друга… который учит пакостить…
Тем временем Лёня скачал последние записи и показал Нине – то ли приказ, то ли просьба Илоны: «А можно плюшечку?» и реакция киборга: «Нельзя! Только после обеда к чаю!» и легкий, почти невесомый шлепок по руке.
Все началось с того самого срыва в галамаркете. Инцидент произошел не на их участке, но уже месяц все работали в режиме повышенной внимательности.
В их тройке они друг другу доверяли. Не потому, что были знакомы или работали вместе, скорее потому, что не было никакого смысла подставлять коллегу или что-то утаивать внутри их крепко спаянной тройки. Поэтому у них формально не было старшего и работу друг друга они не проверяли. Возможно, если бы «заработок» собирали, а потом делили на троих, то следили, но в чужой карман никто не заглядывал.
Все трое не любили отчетность. Заполнять уйму бланков, форм, потом все это отправлять, ждать подтверждающего сохранение данных сигнала. Иногда кто-то из них спешил и просил коллегу дотыкать отправку отчетов за него.
Ларри спешил, как на пожар, таинственно намекнул, что у него сегодня удивительная встреча, а ему еще надо домой забежать и успеть добраться. Майкл и Влад были абсолютно уверены, что речь идет о женщине. Они лениво перебрасывались фразами, обсуждая знакомых и строя фривольные предположения о том, как Ларри проводит время.
Несостыковка попалась на глаза Майклу совершенно случайно. Отчеты Ларри он отправлял с его планшета, а на собственном шел поиск по базам, и так вышло, что первая строка из найденных результатов… совпала с данными Ларри.
Майкл несколько раз перевел взгляд с одного вирт-окна на другое.
— Ларри от гормонов башку переклинило, — недовольно буркнул он, — я за него теперь еще и отчеты должен поправлять?
— Чего там?
— Да вот. Стоит отметка об утилизации, а документ с процедурой не связан. Система не пускает.
— Так привяжи.
— Ларри мне сотню будет должен, — — буркнул Майкл, раскрывая документ для редактирования. Но нужная ссылка не находилась.
Майкл проверил данные внимательнее.
— Не понял, — задумчиво произнес он. – Что за махинация? По всем документам киборг ликвидирован, а физической ликвидации нет. Куда же кукла делась?
— Может, сбой?
— В нашей системе?
Влад пожал плечами.
— Позвони Ларри. Или просто отложи отправку, пусть завтра сам возится.
— Точно. Хотя тут дата позавчерашняя. Нет, так дело не пойдет. Завтра с ним надо поговорить. Подставит он своим разгильдяйством. Ты чего завис? – он обернулся к замолчавшему Владу.
— Говоришь, у тебя ликвидированный киборг не ликвидирован? Смотри, только что скинули запрос. Не могут оформить перепродажу, киборг значится ликвидированным три недели назад. И угадай по чьему рапорту.
— Ларри?
— В точку.
— Перепутал данные что ли? Быть не может.
— Блокируй продажу, отправь сообщение, пусть готовят кибера для тестирования. Не нравится мне все это. И поехали к Ларри.
***
Ларри они застали дома, тот судорожно собирал вещи.
— Куда собрался?
Ликвидатор замер. Глаза красные, галстук сбился на бок, бледный. Майкл впервые видел коллегу в таком состоянии.
— Ларри, в чем дело?
— Мужики, мне нужно уехать.
— Отлично. Только расскажешь про вот эти два рапорта и вали. — Влад кинул на стол распечатки.
Ларри облизнул губы, затравленно глядя на них. Потом обхватил голову и с размаху сел на диван.
— Попал я. Проигрался.
— Ты опять играл? Шеф же предупредил, чтобы ты завязывал.
— Я держался! Почти полтора года. А тут… так получилось. Думал, пару партий. Пару заходов. И карта шла, и остановился вовремя. И тут… дернул меня черт сесть к автомату! – Ларри вцепился в волосы. — Тоже думал разок-другой. А просидел два часа.
— Так, ты лирические отступления потом выскажешь. Что вот это за липовые рапорты?! Где кибер?
Ларри медленно раскачивался из стороны в сторону.
— Продал.
— Куда? – не сразу понял Влад.
— По объявлению. Они без брака, хозяева согласны были на утилизацию. И я их продавал.
— Их? И сколько их?
— Тридцать три.
— Сколько?!
— Мне срочно нужны были деньги!! Все равно в утиль, а машины рабочие.
— И почем ты их загонял?
— По три штуки. Я почти расплатился. Мне бы еще десяток и все.
—
Так, погоди. Тридцать три на три, это сотня кусков. Тебе сотни кусков не хватило? Ты что, звездолет купил?
— Если бы. Я в кредит влез. Там система такая, вносишь залог, если хочешь, при входе оформляешь лимит, ну, на который можешь задолжать. Я так и сделал. Но кто же знал, что там дополнительные условия?! Лимит увеличивается на сумму максимального выигрыша клиента. И мой кредит ушел за сорок кусков!
— Сколько?! – ахнул Влад. – Ты продул сорок кусков на автоматах?!
— Нет… в карты. Потом. Кредит хотел закрыть. В общем… сто двадцать семь. Сто я выплатил. Мне чуть-чуть надо еще!
Майкл выругался, Влад тоже.
— Угораздило связаться с таким идиотом! Игроман, мать твою!
— Мужики, больше никогда в жизни! Клянусь! Помогите, а? Я отдам! Мне немного осталось. Я верну.
— Ты сдурел? Одолжить игроку бабки — это все равно что их выкинуть! На меня не рассчитывай!
— На меня тоже.
— Сволочи.
— Заткнись. Флайер твой где?
— Продал. В первый же день. Я три недели на работу своим ходом уже.
— Песец. Что еще есть? Встряхнись! – Майкл дернул Ларри за шиворот. — Живо вспоминай, что еще есть ценного?
— Ничего. Уже все продал. Остался участок в колонии, немного акций.
— Продавай!
— Сам продавай! Это несгораемый запас. С чем я останусь?
— Живой, — прорычал Майкл, — ты в той колонии жить собрался? Нафига оно тебе?!
— Это участок на Аркадии!!
— Тебе участок метр на три бесплатно выделят, придурок! А ну, поехали!!
Влад и Майкл почти волоком оттащили упирающегося коллегу к риэлтору, честно рассказали в чем дело. Стоимости участка почти хватило закрыть остаток долга, к следующему утру Ларри лишился и своего небогатого запаса акций. Зато к вечеру его долг в казино был закрыт.
***
Они втроем сидели на квартире Ларри, переводя дух.
Мало что могло внушить страх бывшим киллерам, в числе немногих была сила игорных домов. Неизвестно что опаснее – подставить заказчика или задолжать земной мафии. Последнее, на взгляд Майкла, куда хуже. Чтобы вернуть долг, могли взять в оборот не только семью, а и знакомых, друзей, а потом и коллег. Так что Майкл, в большей степени, заботился о себе.
Им предстояло разгрести еще одну засаду.
— Теперь берем список и рассказывай мне о каждом кибере.
Ларри вяло отругнулся, но Майкл от души врезал ему в челюсть.
— Давай. Надо зачистить это все. И, Ларри, после этого больше я с тобой дел иметь не хочу. Делай — или я, нафиг, сдаю тебя шефу. Случись что с этими левыми продажами, нас же живьем прикопают!
— Майкл, — Ларри понемногу начал выбираться из своего приступа игромании (и способность здраво соображать тоже стала возвращаться) и осознавать масштаб катастрофы. — Майкл, я клянусь. Больше никогда. Я сегодня же запишусь на лечение. Слушай, не надо до шефа доводить. Я… попробую вспомнить. Найти контакты. Ты понимаешь, я же их без документов продавал, за наличные. Номер телефона если сохранился — и то хорошо.
— Плевать мне на то, как ты их будешь искать! Я просмотрел все эти тридцать три рапорта. Там три кибера из партий с красной отметкой. Три!! Один из той же, что покрошил народ в галамаркете! Понимаешь, что это значит?! Сейчас я отозвал все рапорты. Все они, якобы, у нас в списке и мы их не сегодня так завтра отправляемся проверять. И их надо проверить! И ликвидировать! Усек?!
Подробности поиска уже были не так важны. Хуже было то, что найти они смогли только две дюжины из всех перепроданных киборгов. А спустя две недели компанию потряс новый скандал. Киборг сорвался и убил пятерых людей.
Ларри был белее снега от ужаса. Шеф затребовал отчеты, потом вызвал всех троих, потребовал объяснений. Конечно, это не полтора десятка в галамаркете и не гора трупов в общежитии гастарбайтеров, но хорошего все равно мало.
— Мы не успели, шеф, — с трудом оправдывался Ларри, — должны были на следующей неделе проверять.
Левицкий внимательно изучил дело, другие документы, потом проверил последние полгода работы. Что-то ему не нравилось во всем этом.
Компания заминала уже не первый десяток таких дел. Почти год удавалось все скрывать. Благо, смерть трех-пяти людей скрыть легче, чем десятка. Опять же, теперь была отработанная схема платы за молчание. Официально считалось, что за прошедшие десять месяцев не погиб ни один человек. Это считанные единицы знали, что погибло больше пяти десятков. И вот, снова. Причем второй случай за месяц. Сначала в районе Старого Шанхая, теперь почти рядом. И одна и та же партия. Уже третья проклятая партия!
— Приказываю изъять полностью эту партию, — приказал он. — Информация не должна распространиться. У вас сутки на нейтрализацию или ликвидацию всех потенциальных источников информации. Идите и работайте. Я сейчас уезжаю с боссом, когда вернусь не могу сказать, но я подумаю как с вами поступить. Убирайтесь!
Троица вышла. Ларри готов был провалиться сквозь землю. Все трое попали на огромный штраф, ведь часть компенсации компания бесцеремонно вычитала из зарплаты проворонивших бракованного киборга ликвидаторов.
Надо ли говорить, что подобная практика совсем не способствовала развитию хоть какого-то сочувствия?
Они почти не спали, изо всех сил пытаясь выйти на след. Ларри в самом деле отправился в клинику, и его там заперли как минимум на три недели. Оттого, что его не придушили Майкл и Влад, горе-игрока спасло только то, что в заведение на период лечения не пускали посетителей.
Прошло пять дней, неделя, десять.
Восемь киборгов словно растворились в воздухе.
И сколько их еще таких? Нелегально проданных, не проверяемых мин замедленного действия? Майкл то и дело подумывал о том, чтобы под пенсию перебраться в мир, где киборгов нет. Хоть вон на Новую Землю-7. Туда ввоз киборгов запрещен.
Прошло еще две недели и… Найджел Бозгурд, как сообщили во всех СМИ, погиб в результате несчастного случая.
***
Сначала никто в это не поверил. И не верили даже, когда в центральный офис компании вошла полиция, начались аресты и блокировка терминалов.
Майкл, недолго думая, потратил несколько минут, пока полиция поднималась на их этаж, и активировал мощный магнит, стирая полностью данные работы отдела ликвидации за последние полгода. Конечно, надо было бы за пару лет, но это уже лучше, чем ничего. Пока разберутся в перемешанной базе данных, пока найдут исчезнувших, пока сопоставят с реальными именами, пока выследят… Несмотря на мирную жизнь, бывший киллер никогда не забывал расставлять ловушки и обманки на случай отхода. Последнее, что он сделал – отправил сообщение Владу и Ларри, что компанию накрыла полиция, и чтобы сами они поторопились скрыться, пока полиция до них не добралась.
Земля, побережье Нортумбрии
август 1066 г.
Как только двери ТАРДИС закрылись за ними, временной ротор зашумел — почти обрадованно. Мортимус и сам с облегчением выдохнул: Малая Интера ему и раньше никогда не нравилась, а уж сейчас… Трудно представить, что ее обитатели могли похитить планету из другого времени — ни разумная раса, ни тем более функционеры. Какая-то аномалия — возможно, открывшаяся брешь в пространстве и времени — и притянула ТАРДИС к Малой Интере. Судя по тем обрывкам воспоминаний, которые он смог найти в головах у функционеров — даже без «возможно».
ТАРДИС наконец дематериализовалась и уверенно полетела по следу, ориентируясь по невидимой звезде, темпоральным искажениям и гиперкубу; тот продолжал мирно светиться на журнальном столике. Мортимус подошел к консоли: все работало нормально, даже заемный стабилизатор. Стоило бы, наверное, заменить, кроме прочего, старые зевсовы пробки — те могли не выдержать усилившейся нагрузки на систему, но не сейчас. Он слишком увлекся, конечно; по-хорошему не стоило бросаться очертя голову в эту авантюру. Даже ради… Мортимус покосился на Сека. Тот сидел в кресле, запрокинув голову, и смотрел в потолок. Сквозь голообраз проступало его настоящее лицо, сосредоточенное, слишком серьезное, с упрямо торчащим вперед острым подбородком.
— Нет, я не хочу спать, — заявил Сек. Мортимус вздохнул. Он собирался спросить и об этом, хоть и не сразу. Зачем же так в лоб?
— Думаю, следующая остановка нас тоже ничем не порадует. По крайней мере, на твоем месте я бы не надеялся. — Мортимус замолчал и посмотрел на датчики субъективного потока. Если прикинуть, то… — Мы сейчас, как металлический шарик, который тянет к далекому магниту. А на пути лежат магниты поменьше. То один, то второй — вот и останавливаемся.
Сек бросил на него усталый взгляд.
— Я так и понял. Но все равно собираюсь проверять каждое место. Не пытайся отговорить меня!
— Ну хорошо, хорошо, — примирительно ответил Мортимус. — Выйдем вместе, раз уж ты так хочешь. Но на твоем месте я бы…
— Не надеялся, — закончил за него Сек и заворочался в кресле. — Но ты должен понимать, что надежда — это природное чувство. Для меня.
Он подпер голову рукой и немигающим взглядом уставился на центральную колонну.
— Их планета погибнет? — спросил он, и Мортимус понял, к чему был этот вопрос.
— Скорее всего, — нехотя ответил он после недолгой паузы. Еще не хватало, чтобы Сек потом отправился спасать их! Хотя это, конечно, тоже можно сделать, никто не остановит их — некому. Это не фиксированная во времени точка, просто случайность, которой можно было бы избежать. Но Малая Интера — это слишком… Слишком скучно.
Сек медленно кивнул.
— А что это за существа? Паразиты? Я слышал о них, но никогда не интересовался.
Мортимус хмыкнул. В голове вихрем пронеслась череда образов, каждый сменялся новым в доли секунды. Стимфалийские птицы, лангольеры… Тысячи тысяч мифов и легенд по всей вселенной. Рассказать о них, наверное, стоило. В крайнем случае, тогда Сек не станет искать сам и не найдет кое-чего еще, чего бы ему знать не стоило.
— Это анзуд, — ответил Мортимус равнодушно. — Они открывают порталы в пространстве и времени, поближе к обитаемой планете, и все на ней съедают. Превращают в песок. Особенно, надо сказать, любят рукотворные сооружения. И от органики не отказываются, разумеется.
Сек не отводил взгляда.
— Их можно уничтожить? Изгнать? — спросил он после недолгой, но до странного тяжелой паузы. — Ты говорил — теоретически. Значит, можно, но как?
Мортимус пожал плечами. О, ну конечно. Изгнать. Когда-то давно анзуд пожирали несостоявшиеся реальности, не давая им разрастаться в полноценные вселенные, но потом Рассилон создал Око Гармонии, реальность стала единой и неделимой, время сплелось в многомерную паутину — и, как всегда бывало, существа, у которых исчезала кормовая база, были вынуждены измениться или вымереть.
Если ТАРДИС провалилась в такую несостоявшуюся реальность, то им срочно надо выбираться отсюда. Око Гармонии исчезло вместе с Галлифреем, и анзуд с удовольствием набросятся на давно исчезнувшее угощение. С одной стороны, можно было все-таки задержаться на Малой Интере и посмотреть, что и как, но…
— Само собой, можно. Они не выносят звуковых колебаний определенного резонанса. Другое дело, что проще закрыть их портал.
— Мне жаль, что я никогда не интересовался мифическими существами, — мрачно проговорил Сек и зевнул, но тут же как-то подобрался и сел ровно. — А планета? Они могут целиком… А, нет. Нет. — Он поморщился, дернул щупальцами и опустил голову. — Глупая идея.
Да уж, сегодня явно не его день. Хотя бы догадался, что анзуд не способны стабилизировать гравитацию — и то хорошо. Мортимус вздохнул, покачал головой и спросил:
— У вас что, не было никаких средств безопасности?
— В том и дело, что были, — ответил Сек. Он сел поудобнее, вытянул ноги и, упрямо скривив губы, продолжил: — Ты сам понимаешь, мы не могли оставить все без защиты. Бета даже считала, что мы переусердствовали с силовыми полями и энергопоглотителями. Но защита не сработала. Это не вторжение, не похищение в примитивном понимании.
Мортимус затаил дыхание. Если это не таймлорды и не, избави Бог, какие-нибудь высшие силы, то… Во вселенной существовала только одна разумная раса, технически способная на такое. Он посмотрел на Сека: тот молча сидел, ссутулившись, и следил за центральной колонной. Не может быть, чтобы он не догадался. Это же очевидно.
Если бы Мортимус мог остановить ТАРДИС и отправиться обратно, то сделал бы это тут же — он даже рефлекторно шагнул к консоли, но сейчас бессмысленно будет пытаться отменить погоню, даже опасно.
— Все-таки ты боишься, — сказал Сек, криво улыбнувшись. И добавил: — Наверное, я тебя понимаю.
Мортимус выдохнул. В консольной почему-то стало слишком холодно, словно зимним ветром подуло — не иначе, субъективное ощущение. Сек, который постоянно мерз, сидел как ни в чем не бывало.
Временной ротор замолчал, громко застонав напоследок, и ТАРДИС материализовалась — неизвестно где. Сканер слепо мигал, демонстрируя белый шум, датчики безбожно врали.
Что ж, еще одна причина для беспокойства.
Сек встал и подошел к консоли.
— Сейчас выйдем и посмотрим, что там снаружи. И кто.
Казалось, он старательно избегает не только говорить, но и думать о возможных — и наиболее вероятных! — похитителях, потому что тогда у него не останется надежды. Мортимус вздрогнул. Он и сам старался не думать об этом варианте. Конечно, неприкосновенный запас ампул с культурами всегда был при нем, но так наивно думать, что они подействуют на…
— Ох, ну хорошо, — ответил Мортимус. — Если ты так настаиваешь…
За дверью шумел прибой и дул прохладный, приятный бриз. ТАРДИС приземлилась в перелеске у самого берега; буквально в паре метров, за обрывом, синело море — не теплое, бирюзовое, а скорее сероватое, тусклое северное. Солнце пряталось за тучами. Мортимус глубоко вдохнул и улыбнулся: этот запах и ощущения ни с чем невозможно было спутать. Земля. И какое-то удивительно знакомое место, он бывал здесь раньше?
Сек отошел к краю обрыва и посмотрел вниз, потом завертел головой. И, на секунду замерев, медленно отступил назад.
— Там на скале кто-то есть, — пробормотал Сек вполголоса, обернувшись.
Мортимус, пожав плечами, подошел ближе. Кто бы там ни скрывался, не стоило устраивать такую секретность…
Оба сердца, екнув, провалились куда-то в живот.
— Господь всемилостивый, — выдохнул Мортимус, схватив Сека за рукав.
— Кажется, я знаю, кто это, — сказал тот и раздвинул губы в не слишком приятной улыбке.
— Давай вернемся в ТАРДИС, — пробормотал Мортимус, едва сдерживаясь, чтобы не прикрыть горящее лицо ладонью. Хорошо хоть, на темной коже не заметно. — Если ты знаешь, то и объяснять тебе незачем.
— Нет. — Сек, не прекращая улыбаться, покачал головой. Его щупальца радостно зашевелились и свернулись в калачики. — Мне любопытно.
На скале, возвышавшейся над берегом и отлично видной из редких зарослей, подступавших к обрыву, скрестив ноги сидел кое-кто действительно очень, очень знакомый — и нюхал табак.
— Тебе и раньше были свойственны вредные привычки, — констатировал Сек. — Это какой-то наркотик?
— Ты идиот! — прошипел Мортимус. — Нельзя, чтобы я… он меня увидел, ты что, не понимаешь?! Эффект Блиновича!
Сек, улыбаясь, хмыкнул, но ничего не ответил.
— И ты не смотри! — Мортимус дернул его за рукав еще раз. — Откуда вообще ты можешь знать, как он… я раньше выглядел?
Он потянул его назад, и Сек все-таки отошел от края обрыва, но все еще оставался в опасной близости от молодой версии Мортимуса. О, всемилостивый Боже! Это была та самая ужасная, постыдная ошибка и просчет, а еще тут где-то должен быть Доктор с двумя юными и до отвращения настырными спутниками. И, кажется, целая толпа местных, не считая викингов. Еще лучше!
— У меня хорошая память, — ответил Сек. — И база данных.
— О, мне так не хватало твоего сарказма! Можешь повторить на бис?
— Если тебе так хочется — конечно, — издевательски вежливым тоном отозвался Сек, но все-таки соизволил отойти подальше. Он остановился в нескольких шагах от ТАРДИС, замаскировавшейся под толстое и больше похожее на баобаб дерево, и скрестил руки на груди.
— А, перестань! — огрызнулся Мортимус. — Нельзя здесь оставаться. Мы нарушаем этим бог знает сколько законов времени!
— Я думаю, ты это делаешь не впервые, — сказал Сек и пошевелил щупальцами.
Что-то зашумело внизу, на берегу — кажется, как раз должны были высадиться викинги, — и Мортимус вдруг вспомнил про одну очень интересную вещь. То, что ему хотелось узнать еще тогда, а сейчас выпала оказия, упускать которую будет глупо. Он подошел вплотную к Секу и торопливо зашептал:
— Помнится, ты хотел поговорить с Доктором? Вот тебе и возможность. Идем!
Он потянул Сека за собой в заросли, и как раз вовремя: как только они успели спрятаться, мимо них, негромко переговариваясь, прошли вооруженные до зубов викинги.
— Я хотел поговорить с другим Доктором, — прошептал Сек и вытащил из кобуры дезинтегратор — видимо, по чистой инерции. — Это кто такие? Субкультура?
Мортимус едва не рассмеялся. В некоторых вещах Сек оставался до удивления невежественным.
— Нет, это этническая группа. И стиль жизни, если можно так выразиться… Тише! Иди за мной. Хочу кое-что проверить.
— Так ты передумал возвращаться в ТАРДИС? А как же закон Блиновича? — спросил Сек.
Они пробирались по тропе, и под ноги то и дело попадали сухие трескучие ветки. Сек, к сожалению, не умел красться, и им пару раз приходилось нырять в окружавшие тропу заросли.
— Плевал я на закон Блиновича… Эффект, а не закон! — прошипел Мортимус едва слышно, когда викинги, которые вроде бы их не заметили, двинулись дальше. Сек расплылся в глупой ухмылке — о, так это была попытка пошутить? Идиотская, надо сказать! — Кажется, я говорил, что у тебя полностью отсутствует чувство юмора? И я не собираюсь встречаться с ранним собой. Не нервничай!
— Я не нервничаю, — возразил Сек. — А задаю вопрос. И чувство юмора у меня есть, я это точно знаю.
— Ш-ш-ш! — Мортимус приложил палец к губам. Дурацкий, ненужный спор, в котором Сек был однозначно не прав. И, кажется, они близко к нужному месту, а солнце уже поднялось достаточно высоко. Еще немного, и… Теперь налево. Выход из подземного хода был там, в неглубокой лощине, скрывавшейся в зарослях. Викинги свернули в сторону селения, и Мортимус облегченно вздохнул.
— Тебе любопытно, и мне тоже любопытно, — сказал он. — Теперь нужно спрятаться. Вон в тех кустах тебя не будет видно ни с тропы, ни от монастыря, а я залезу на дерево.
— Я так и не понял, что или кого ты хочешь увидеть, — недовольно ответил Сек. — Доктора? Этого тем более не стоит делать. Ты можешь все испортить…
— Ты меня считаешь полным идиотом? — отрезал Мортимус и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Я знаю, что делаю! Прячься и молчи.
Сек пожал плечами, но спорить не стал и забрался в кусты. Он, конечно, нашумел, устраиваясь удобнее, но, к счастью, им повезло. Викинги ушли, а местные, по-видимому, еще не знали об их высадке. А вот спутники Доктора как раз должны были обретаться где-то здесь… Мортимус едва не застонал от обиды на самого себя. Каким надо было быть идиотом, чтобы попасться на такую элементарную удочку? Этот парень, который выманил у него приметы Доктора… Так глупо попасться! Нет, все дело в том, что эта уловка была слишком проста для него. Да, именно так. Потому и попался. Будь она хоть немного элегантнее… С другой стороны, он ему, по сути, уже отомстил. Сколько головной боли будет у этого нахального Стивена со спасшимися с рейса девяносто три пассажирами! Хотя тоже неубедительно…
Мортимус тяжело вздохнул, не слишком довольный ни этой версией, ни расплатой, и заворочался. Развилку дерева, на которое он забрался, было трудно назвать удобной, зато темный провал подземного хода, больше похожий отсюда на лисью нору, было видно великолепно.
Кто же выпустил Доктора? Мортимус прекрасно помнил, что ход был заперт снаружи; из камеры его никак не открыть, он сам проверял. Тогда он решил, что это сделали спутники, у которых нашлась отмычка для хорошего, надежного, хоть и слегка старомодного английского замка.
Он сунул руку в карман, нашарил давно лежавший там театральный бинокль и поднес к глазам.
Времени еще оставалось достаточно. До темноты ТАРДИС как раз перенастроится на маршрут.
Время шло, солнце неспешно переползало с востока на запад — вернее, это Земля вращалась с запада на восток, против часовой стрелки, если смотреть сверху, медленно и неостановимо для технологий этого времени, — но ни спутники Доктора, ни кто-либо другой не появились. За полдень перевалило давным-давно, день катился к вечеру, и Мортимус начал беспокоиться.
А что, если Доктора так никто и не выпустит?
Нет, невозможно. Он же выбрался из тюрьмы, значит, его кто-то выпустил. Сам он — без звуковой отвертки, которой тогда у него не было, — освободиться не мог.
Но ведь если Доктор останется сидеть взаперти, то… Мортимус замер. Конечно, его спутники могли успеть, но слишком много всего Доктор успел подготовить и осуществить, а так…
Нет, раньше он был бы счастлив, но сейчас? Ну уж нет! Если не выпустить Доктора, то его собственная дурацкая затея, идея безмозглой юности может удаться, история отправится по совершенно другой развилке, и его хобби, его вклад в жизнь этой планеты, да что там, его личное будущее! — окажется под угрозой. Нет, попросту исчезнет, без всяких угроз.
И, кажется, никто не собирался освобождать этого идиота!
Начинало вечереть. Солнце клонилось к далеким лесам, темневшим на горизонте, птицы оживились — жара спадала. Мортимус, вздохнув, подкрутил настройки бинокля. Он сидел достаточно высоко, но все равно никого не видел. Да, там, возле селения, сейчас викинги дерутся с местными людьми, а Доктор все еще продолжает сидеть за решеткой. И будет так сидеть, если…
О Господи!
Если он сам его не выпустит!
Мортимус посмотрел вниз. Сек спрятался, как ни странно, удачно — кусты не шевелились. Уснул он, что ли? А, впрочем, не важно. Пробормотав под нос ругательство, Мортимус осторожно спустился и, крадучись, направился к выходу из подземного хода.
В темном коридоре, скрытом под землей, царила приятная прохлада, и Мортимус с облегчением выдохнул. Август на Земле в северном полушарии и так слишком жаркий месяц, а в одиннадцатом веке — тем более. То ли дело девятнадцатый и двадцатый! Никаких климатических оптимумов. И никаких спутников Доктора в ближайшей видимости. Мортимус вытащил импульсную отвертку и прислушался. Какой дурацкий парадокс, о Боже! И ведь придется открывать эту дверь, как ни крути.
Потайная дверь, ведущая в камеру, была, как он и думал, заперта. Просто открывать замок не стоило: тот бы щелкнул — и пришлось бы объясняться с юным как черт, ужасно дотошным и скучным Доктором. Впрочем, скучным и дотошным он оставался до сих пор. Мортимус спрятал отвертку и покопался в карманах. Кажется, деталек, которые всегда валялись там без дела, должно хватить на простейший часовой механизм. Он сел на пол, скрестив ноги, и достал фонарик. Надежды, что это делать придется не ему, таяли на глазах.
Когда все было готово, Мортимус осторожно вставил отмычку с механизмом в замочную скважину. Очень хотелось развернуться и быстро сбежать, но не стоило: и унизительно, и шумно. Нужно было стратегически отступить, а не сбегать. Он выглянул наружу: никого. Слава Богу! До укрытия была всего пара-тройка метров.
Таймер как раз должен был сработать.
— Эй, — вполголоса позвал Мортимус, вернувшись в густые заросли. Все получилось отлично! Кто бы мог подумать… — Ты где?
Никто не ответил. Неужели опять придется искать, бегать и изображать героя? Как неудачно! Мортимус закусил губу и, стараясь не создавать лишнего шума, раздвинул ветки.
Сек, натянув на голову пиджак, спал на небольшой, около метра, полянке посреди кустов, в густой траве, свернувшись в клубок почти как кошка. Неудивительно, что он молчал и не шумел, пока Мортимус занимался спасением мира, человечества и их самих впридачу.
— Эй, — повторил Мортимус. Сек вскинулся, навел на него дезинтегратор и ошалело заморгал.
— А, это ты. — Он опустил оружие и, раздраженно скривив губы, почесал локоть. — Кажется, меня покусали какие-то насекомые. Что произошло, пока я спал?
Мортимус хмыкнул. Это был сложный, почти риторический вопрос, и ответ должен быть таким же.
— Ну, я спас наше будущее, а заодно и всей вселенной, — прошептал он и пригнулся. Кажется, Доктор все-таки догадался подергать потайную дверь еще раз и наконец выбрался из тюрьмы. Замечательно!
Сек недоверчиво покачал головой и открыл рот, готовясь что-то сказать, но Мортимус приложил палец к губам. Доктор прошел мимо них, недовольно бормоча — как всегда. Вечно ему что-то не нравилось: то история менялась неправильно, а то дверь открыли не вовремя. Когда Доктор ушел, Сек глубоко вздохнул и произнес:
— Ты ему как-то помог. — Он помолчал и сухо добавил: — Придурок.
— На себя посмотри, — огрызнулся Мортимус.
Он подумал, что надо поскорее возвращаться в ТАРДИС, и впервые за многие сотни лет эта мысль не радовала. Сек поднялся на ноги, отряхнул с костюма налипшие травинки и пристально посмотрел на него. Потом улыбнулся.
— У тебя все теперь? Удовлетворил любопытство, если не считать спасения вселенной? — спросил он.
Мортимус презрительно фыркнул, но все-таки кивнул. Стемнело, с моря веяло приятной прохладой.
— Пора возвращаться, ТАРДИС, должно быть, уже настроила маршрут, — сказал он. — Только старайся идти потише. Топаешь, как сливин в брачный сезон.
Когда ваш локатор парсеков за тридцать
Увидит, что кто-то вам целится в зад,
Не падайте духом, ведь это убийцы,
Космических файтеров славный отряд.
Сначала вам всадят по полной программе
Ионным тараном в подставленный тыл,
А после пойдут автогеном поганым
Обшивку уделывать эти скоты.
И это зверье сковырнет, как болячку,
Неделю назад лишь починенный люк.
И ваша совсем еще новая тачка
Толпою маньяков наполнится вдруг.
Осклабятся члены разнузданной банды
И, следуя знаку, что даст им главарь,
О светлые головы вашей команды
Начнут корабельный ломать инвентарь.
На камбузе кока посадят в кастрюлю,
И будет он булькать в подливке мясной.
А робот-уборщик нарвется на пулю
И будет гоняться за вами с метлой.
Размазан по стенке бедняга механик,
На кучке зубов прикорнул капитан.
А в рубке командной сидит атаман их
Веганским ликером блюя на экран.
Главарь от ликера совсем косоглазый
Велит с колымаги валить до поры.
И ухнет она, как на дно унитаза,
В разверстую варежку черной дыры.
А где-то стадами проносится мимо
В своих суперкрейсерах славный патруль…
Но все же по-прежнему недостижимы
Маньяки-убийцы, как кельвинский нуль.
Когда ваш локатор парсеков за тридцать
Увидит, что кто-то вам целится в зад,
Не падайте духом, ведь это убийцы,
Космических файтеров славный отряд.
Сначала вам всадят по полной программе
Ионным тараном в подставленный тыл,
А после пойдут автогеном поганым
Обшивку уделывать эти скоты.
И это зверье сковырнет, как болячку,
Неделю назад лишь починенный люк.
И ваша совсем еще новая тачка
Толпою маньяков наполнится вдруг.
Осклабятся члены разнузданной банды
И, следуя знаку, что даст им главарь,
О светлые головы вашей команды
Начнут корабельный ломать инвентарь.
На камбузе кока посадят в кастрюлю,
И будет он булькать в подливке мясной.
А робот-уборщик нарвется на пулю
И будет гоняться за вами с метлой.
Размазан по стенке бедняга механик,
На кучке зубов прикорнул капитан.
А в рубке командной сидит атаман их
Веганским ликером блюя на экран.
Главарь от ликера совсем косоглазый
Велит с колымаги валить до поры.
И ухнет она, как на дно унитаза,
В разверстую варежку черной дыры.
А где-то стадами проносится мимо
В своих суперкрейсерах славный патруль…
Но все же по-прежнему недостижимы
Маньяки-убийцы, как кельвинский нуль.
Еще два дня Илья провалялся в кровати и встал только к вечеру. Он выспался на месяц вперед, и лежать ему надоело. Голова немного успокоилась, почки болеть перестали. Сильно досаждали ссадины, и все время ныли сломанные ребра.
После ужина он вышел на улицу, чтобы слегка пройтись, а может и искупаться. Жары в избушке не чувствовалось, но купаться все равно хотелось. Илья подхватил полотенце, но это не ускользнуло от бдительного Мишки.
— Ты чего, с ума сошел? Утонуть хочешь?
— Иди ты, — беззлобно ответил Илья.
— Даже не думай, — Мишка строго покачал головой.
Илья подумал немного и послушно повесил полотенце на место. Придется просто прогуляться. Остановила его не столько мысль о том, что он может утонуть, сколько запертая калитка и забор, через который надо перелезать.
Он направился в лес, но не прошел по нему и пятнадцати минут, когда почувствовал, что не может больше ступить ни шагу. Пришлось сесть под деревом и любоваться пейзажем.
Солнце село, но стволы на верхушках сосен еще светились оранжевым. Кажущаяся тишина обернулась множеством ночных звуков — скрипов, вздохов, щелчков. Илья откинулся на ствол сосны, под которой сидел, и запрокинул голову. От сладкой тоски щемило сердце — что может быть лучше ночного леса в июне? Вокруг зудели комары, и Илья вдруг подумал, что за два года жизни здесь его не укусил ни один комар. И в избушке они никогда не появлялись.
Солнце уходило все дальше, вот и сосны попрощались с ним и превратились в четкие темные силуэты на фоне светлого неба. Небо так и останется светлым и прозрачным: пройдет всего несколько часов, и первые лучи снова окрасят их в янтарный цвет.
Определенно, в белых ночах таится какое-то волшебство, в их неуловимой быстротечности прячутся загадки, вроде цветущего папоротника. Илья вспомнил обещание Мары и усмехнулся. В то, что папоротник, размножающийся спорами, может вдруг зацвести, он не очень-то верил. Но, вглядываясь в сумеречную прохладу ночного леса, неожиданно понял, что и это возможно. Раз в году, на летнее солнцестояние, когда день идет рука об руку с ночью, распускается красный цветок и освещает лес робким, мерцающим светом. Всего на несколько секунд.
Ему вдруг невыносимо захотелось увидеть это. Не сорвать цветок, не завладеть им и его колдовской силой, а лишь посмотреть. Наверное, для того чтобы окончательно поверить в сказочное предание, убедиться в том, что это не самообман и не иллюзия. И жить дальше с мыслью: «Я видел цветок папоротника». Илье показалось, что жизнь его после этого станет какой-то другой — не такой, как сейчас. Тот, кто видел цветок папоротника, не сможет жить так, как жил до этого.
Что ж, осталось дождаться купальской ночи.
Илья просидел в лесу больше часа и вернулся в избушку, когда все давно спали. Удивительно, но назад он шел, не чувствуя ни боли, ни усталости. Как будто лес отдал ему толику своей живительной силы, и этой толики хватило, чтобы успокоить ноющие раны. Не то чтобы он окончательно поправился, нет, просто стало намного легче. Во всяком случае забор, через который надо перелезть, чтобы искупаться, его больше не пугал.
Он взял полотенце и отправился на реку — волшебство белой ночи не хотело его отпускать.
Над водой поднимался еле заметный легкий пар, неслышный ветерок шевелил его потихоньку, светлое небо отражалось в гладкой воде, и казалось, что перед ним течет не вода, а молоко, целая река теплого молока.
Илья разделся и вошел в молочно-теплую воду. Не хотелось тревожить ее покой, поэтому он поплыл медленным и плавным брассом, изредка опуская лицо вниз, чтобы почувствовать ее прикосновение горячим лбом.
Колыбель. Так спокойно можно чувствовать себя только в колыбели. Илья перевернулся на спину и раскинул руки. Небо покачивалось над ним, не голубое и не черное, без луны и звезд, — Космос глянул ему в лицо своим бесконечным, непроницаемым ликом. Центр Вселенной, точка отсчета — и безбрежное пространство, уходящее во все стороны, вверх и вниз. Вода и небо.
Илья потерял счет времени и пришел в себя, когда почувствовал непреодолимое желание вернуться домой. Домой, к печке, к дощатому столу, к синей тетради.
Я стою на краешке пространства,
Где земля берет свое начало,
Где сплелось живое с неживущим,
Неживущее проникло в неживое.
Здесь, в едином выдохе Вселенной,
Смотрят камни, чувствуют деревья,
Слышат травы, и воды дыханье
Согревает мыслящие звезды.
Здесь, в неверном и манящем свете,
За чертою видимого мира,
Обнажились мертвенные тени
И в молчанье тянут руки к небу.
Осторожно! Разве ты не видишь?
Чуть качни — и все сорвется в пропасть,
Чуть толкни — рассыплется со звоном,
Погребая жизнь в своих обломках.
Илья оторвал глаза от синей тетради и осмотрелся. На столе, на расстоянии вытянутой руки от него, сидел маленький сморщенный человечек с взъерошенными черными волосами. Человечек был одет в подпоясанный бечевкой полотняный мешок с прорезями для головы и рук. Его босые скрещенные ноги свешивались со столешницы и слегка покачивались, как будто он веселился. Милая мордашка улыбалась озорной улыбкой. Размером он едва ли мог сравняться с годовалым ребенком, только худоба и темная морщинистая кожа говорили о том, что перед Ильей старичок.
— Ты Печник? — улыбнулся Илья.
Человечек кивнул:
— Здорово, хозяин.
Голос у него был тихий и воркующий.
— Привет, — снова улыбнулся Илья, — наконец-то и я тебя увидел.
— Да, для того, чтобы встретиться со мной, необязательно напиваться до белой горячки, — усмехнулся Печник. — Я прошу прощения, но я подглядывал тебе через плечо.
— Через левое? — хмыкнул Илья.
— Нет. Впрочем, все равно. Мне нравится то, что ты там пишешь.
— Спасибо, — смутился Илья.
— Я подумал, сегодня как раз самое подходящее настроение, чтобы поговорить с тобой. Хочешь, я расскажу тебе о том, как появилась избушка?
— Хочу, — не задумываясь ответил Илья.
— Ты помнишь легенду, которую леший рассказывал на поляне у Каменного лика?
— Конечно помню.
— Я расскажу ее продолжение. О плотнике по имени Людота. Это был красивый и сильный человек, он пришел из Новгорода, в котором в те далекие времена уже установилась власть греческих жрецов, поклонявшихся темному богу из далекой пустыни. Он был слишком горд для того, чтобы славить богов украдкой, по ночам, поэтому отправился искать лучшей доли на север. Он и несколько его товарищей поселились недалеко от Долины, там, где река изгибается к западу. Рыба в реке водилась в изобилии, зверя в лесах хватало на всех, а «чудной народ», живший на реке, с радостью признал новгородцев добрыми соседями. Новгородцы передали им умение добывать железо, а в ответ местные жители показали пристальцам Долину и Каменный лик. Только в сердцах новгородцев не было той спокойной уверенности, с какой «чудной народ» поклонялся Каменному лику. Может быть, Людота дул на воду, обжегшись на молоке. Но, увидев очаг, который топили под открытым небом, он поклялся, что до конца жизни останется стражем этого места и укроет очаг от чужих недобрых глаз. Он срубил избушку один и сложил над очагом печь. С тех пор у избушки сменилось много хозяев, и все они, как и ты, как и Людота, однажды увидев это место, не могли его покинуть.
Печник замолчал и пошамкал губами.
— Ты хочешь сказать, что избушке так много лет? — спросил Илья. — Если речь идет о греческих жрецах, так это не меньше восьмисот!
— Больше восьмисот, — улыбнулся Печник, — но я не считал. Не обольщайся, в ней не осталось ни единого бревна, положенного Людотой. Избушку перестраивали, несколько раз перекладывали печь. В последний раз — около сотни лет назад, а может и раньше. Не менялась только ее сущность — она закрывает очаг, служащий воротами между мирами. И стоит этот очаг разрушить, ворота захлопнутся. Сила, таящаяся в этом месте, уйдет отсюда. Не пройдет и нескольких лет, как рухнут высокие берега реки. Болото поползет от Долины в разные стороны на десятки верст. Поселок вымрет, дома уйдут в землю, лес упадет, утонет в болотной жиже. Здесь не останется ничего.
Илью передернуло — мрачная картина сама собой встала перед глазами. Нет, не слова Печника были тому причиной. Он и сам знал, оказывается, зачем он здесь. И мертвый холод болота виделся ему не раз и не два.
Печник между тем продолжал:
— Таких мест, как Долина, много. И мир не рухнет, если одно из них потеряет силу. Но мы, неживущие, как ты нас называешь, не сможем выйти на землю. Мы снова окажемся запертыми внизу, словно в могиле. И кто знает, кем мы выйдем оттуда, когда попробуем вырваться наверх. Болото не ледник, рано или поздно мы пробьемся сквозь него, только, думаю я, это будем не совсем мы. Или совсем не мы.
Илья не слушал его. Долина может исчезнуть… Что нового он услышал от Печника? Ничего. Он всегда об этом догадывался. Но никогда об этом не задумывался, не хотел. И все же… молочная река, качавшая его на руках, перестанет быть рекой. Лес, исцеляющий раны и уносящий тоску, перестанет быть лесом. Что с того? Илья прожил сорок лет и никогда бы не узнал о Долине, если бы судьба случайно не занесла его сюда. Почему ее гибель колет сердце? Почему для него это кажется похожим на собственную смерть?
— Потому что это место завладело тобой, как владело всеми своими стражами, — ответил Печник на его немой вопрос, — потому что ты его часть. Часть не сможет жить без целого. Твоя жизнь связана с нашей в единый узелок. Мы окажемся внизу, ты останешься здесь, но я не знаю, кому из нас будет хуже. У нас останется надежда вырваться оттуда, а что останется у тебя?
— Может быть, я?
— Нет, — Печник помотал головой, — ты собой уже не будешь. Это не под силу человеку, если он остается один. Можешь на это не рассчитывать. У тебя есть только одно преимущество перед нами: ты смертен. Может быть, за порогом могилы тебя ожидает освобождение.
Илья пожал плечами — сомнительное утешение.
— Не больно ли мрачный разговор у нас получается? — улыбнулся Печник. — Мы нисколько не сомневаемся в тебе и в силе Долины.
— Наверное, не стоит переоценивать мои силы?
— Ты сделаешь все, что сможешь, а этого будет достаточно. — Печник снова улыбнулся. — Теперь ты понимаешь, страж Долины, что ты для нас? Эти люди, которые пришли сюда, конечно, способны на все, но у них осталось не так много времени. Купалу им не пережить.
Илья опустил голову:
— Вы хотите убить их?
— Мы слишком хорошо знаем, какой ценой заплатим за убийство. Мы, неживущие, редко убиваем, мы обычно забираем к себе, а это не совсем то. Только этих людей мы к себе забирать не станем. Похоже, и водяной отказался от этой мысли.
— Чем же Вероника вам так не угодила? — усмехнулся Илья.
— Она не понимает, что такое Гармония и Справедливость. А без этого приходить в нижний мир нельзя.
Илья недоверчиво глянул на сморщенное личико Печника:
— Не чересчур ли это сложно для людей вообще? Не так уж много я знаю тех, кто всерьез задумывался над этим.
— А об этом не надо задумываться, это или есть, или нет, — немедленно ответил Печник. — Наверное, поэтому мы так боимся этих людей и ненавидим их.
— Но ведь вы едва не убили тех четверых юнцов, которые имели неосторожность всего лишь помять мне пару ребер. Не чрезмерно ли они заплатили за свою глупую жестокость?
— Сила Долины слепа. Она только отвечает ударом на удар. А мы, кстати, не имеем к этому ни малейшего отношения. Ты ее часть, она всего лишь защищается. В самую короткую ночь она прозреет. И тогда вся ее сила обрушится на непрошеных гостей. Мы не жаждем ничьей смерти, мы хотим, чтобы гости ушли. Мы даем им время, рискуя собой и Долиной. Но Купалу им не пережить, потому что Долина, в отличие от нас, не боится испачкать руки. Главное, чтобы они не успели нанести удара первыми. До Купалы еще одиннадцать дней.
— Это не так уж много, — Илья пожал плечами. — И потом, что они могут сделать?
— Убеди их уйти, мы не хотим их смерти, мы не хотим войны, мы хотим только покоя. Я знаю, что тебе против них не устоять. Не ссорься с ними по пустякам, попробуй их убедить.
Илья покачал головой:
— Они не станут меня слушать. Они мне не верят. Они вложили сюда деньги, и эти деньги держат их крепче, чем желание жить.
— Тогда они умрут, — пожал плечами Печник.
Алексей примчался на следующее утро, услышав от Ники рассказ о разрушениях в столовой. Жучки за ночь расползлись или разлетелись, во всяком случае, Ника не встретила ни одного. Вместо паркета пол покрывала сырая труха, а посредине зияла огромная дыра, в которую провалился стол. Алексей осмотрел безобразие с порога, но побоялся войти внутрь и немедленно вызвал бригаду, чтобы настелить хотя бы черный пол. Хорошо, что в кухню можно было пройти не только через столовую, но и с улицы и из прихожей.
Он, разумеется, не поверил в мохнатого монстра — спасибо, что на этот раз не стал смеяться. Ника рассказала ему о произошедшем с мальчишками, которые пытались поучить плотника уму-разуму, но и к этому Алексей отнесся равнодушно, объяснив ей, что образ жизни молодых людей располагал к подобному исходу. На мосту висит табличка, нырять с него запрещено.
Ника не ждала от него другой реакции, она полночи думала о словах чудовища: «Вас обоих предупреждали о том, что нельзя трогать хозяина избушки». Обоих! Значит, Алексей знал, что плотник опасен, знал! И боялся. Поэтому и избушку толком не смогли сжечь, и проучить плотника он послал подростков, а не тех, кто раз и навсегда объяснит этому упрямцу, как себя надо вести. Наверное, Алексей и сам не ожидал от мальчишек такого усердия.
Что теперь будет с ней и с детьми, если муж и отец не в состоянии их защитить?
— Алеша, я думаю, нам с девочками надо уехать отсюда, — сказала она, когда он уже собирался садиться в машину, — здесь оставаться опасно. Я не боюсь за свою жизнь, но рисковать здоровьем детей я не намерена.
— Никуся, ну что ты говоришь? Через три дня приезжает Петухов, это наш последний шанс, как ты не понимаешь? Как я объясню ему ваш отъезд? Не хочешь же ты, чтобы я показал ему прогнивший пол в столовой и рассказал, что вам по ночам мерещатся привидения?
— Мы могли бы поехать отдыхать на море, кто может нас в этом обвинить?
— Не говори ерунду. Я заказал восемь рекламных статей, и во всех написано, что в Долине можно отдыхать не хуже, чем на курорте. Подожди немного, все уладится, и после этого ты сможешь ехать куда хочешь!
— Что уладится? Как это оно вдруг уладится?
— Я обещаю тебе, что сам справлюсь с ситуацией, тебе нужно всего лишь изобразить счастливую жизнь на лоне природы, неужели ты и этого не можешь сделать? — Алексей начал раздражаться.
— Алеша, надо увезти хотя бы детей. Ты что, не понимаешь? Вчера Марта чуть не провалилась вместе со столом. Да она могла бы сломать шею, там высота больше двух метров! Я не могу рисковать детьми!
— Не говори глупостей. У тебя разыгралось воображение.
— Воображение? — вскрикнула Ника. — Ты мне можешь вразумительно объяснить, что случилось с полом в столовой?
— Прогнил, наверняка во время пожара туда натекла вода, а мы не заметили.
— Это полная чушь! Никакой воды там не было! И чтобы пол прогнил, нужно несколько месяцев, а не дней!
— Значит, там лежали гнилые балки. Этого ты не допускаешь?
— И гнилой паркет? Они сговорились, паркетчики и плотники?
— Ника, это бесполезный разговор. Я очень прошу вас, оставайтесь тут до приезда Петухова. Если он купит участок, сразу же все изменится!
— А если не купит?
— А если не купит, тогда и поговорим.
Алексей сел в машину и зло хлопнул дверцей.
Ника топнула ногой: если бы он хотел их защитить, если бы он представлял себе, какая опасность им угрожает, он бы не поступал так жестоко! Она и сама понимала: уехать сейчас — это провалить проект окончательно. Пустить имущество с молотка, что может быть хуже? И остаться только с этим ужасным домом, который рушится на глазах. А то и его придется разобрать и продать. На что хватит денег от ее переводов? Разве что на бензин, если у них останется хоть одна машина. Алексей по-своему прав, уезжать действительно нельзя. Но почему он как страус прячет голову в песок и не хочет посмотреть правде в глаза? Боится брать на себя ответственность? Как удобно: он занимается делами, спасает семью от банкротства, а ей и детям всего-то и надо, что месяц-другой пожить на лоне природы! Конечно, так думать проще и приятней, чем отдавать себе отчет в том, что жена и дети рискуют жизнью, спасая его проект!
Ника вышла на террасу и села в шезлонг. Как она устала! Никто, никто не может ей помочь! Любящий отец, он предпочитает не думать об опасности, грозящей его детям. Она одна, только она одна в состоянии их защитить! Но как? Что она может противопоставить нечистой силе и хитрому, опасному плотнику? А ведь с виду — сущий валенок, так умело прикидывается невинным безобидным простачком! Ника запрокинула голову, чувствуя, как от безысходности на глаза наворачиваются слезы. Что она сделает одна против сонмища чудовищ? Как обычно борются с нечистой силой, раз уж она убедилась в ее существовании? Крестным знамением? В кино герои обычно так и поступают — тычут в монстра распятием. Но она пока не сошла с ума. А собственно, почему нет? Если она поверила в нечистую силу, то почему бы ей не поверить в то, что с ней должны расправляться священнослужители? В конце концов, борьба с нечистой силой — их прямая обязанность!
Ника бывала в церкви раза два, когда это только входило в моду, но ей это быстро наскучило: слишком утомительно и непродуктивно.
Среди ее знакомых не было по-настоящему верующих людей — не тот круг. Надежда Васильевна не в счет. Она, конечно, постоянно трещала о необходимости молиться и поститься, но сама не больно-то выполняла громоздкие требования церкви. Церковные праздники и обычаи, однако, домработница знала назубок, а уж бога поминала к месту и не к месту. Сама же Ника, и ее подруги, и приятели мужа были определенной породы люди: они полагались прежде всего на собственные силы. Даже не так — все они рассчитывали единственно и исключительно на себя, о боге не думая вовсе. Первая часть пословицы «На бога надейся, а сам не плошай» не касалась их совершенно. И надеяться следовало только на себя, и «не плошать» тоже самому. Кредо сильных. Ника всегда гордилась тем, что могла с уверенностью отнести себя к сильным людям. И до поры до времени это кредо себя оправдывало полностью.
Ну что ж, настало время, когда придется обратиться за помощью к церкви, раз не хватает собственных сил. Надежда Васильевна, кажется, говорила, что надо освятить дом? Прекрасно. Рассказывать священнику о том, как к ней каждую ночь является нечисть, Нике не очень-то хотелось: чего доброго, он тоже примет ее за ненормальную. Но дома освящают и те люди, к которым нечистая сила не приходит, так что она ничем не рискует. Интересно, как это делается? Может быть, можно позвонить туда и вызвать священника для совершения обряда?
Ника подумала и решила, что лучше будет, если она сама поедет в местную церковь и договорится непосредственно, это будет надежней. Придется взять с собой детей, теперь она и мысли не допускала, что можно оставить их в Долине одних. Как всегда, действовать она собралась немедленно и уже хотела позвать девчонок, но вовремя спохватилась — время обеда, детей надо покормить. Да, без Надежды Васильевны она могла и забыть об этом. После вчерашних событий ей кусок не лез в горло, и Ника удовлетворенно думала о том, что нет худа без добра — от волнений последних дней она похудела на два с половиной килограмма, чего не могла добиться с февраля, как ни старалась.
Ника наскоро приготовила поесть (Алексей привез замороженных обедов, которые надо только разогреть в микроволновке) и позвала девочек мыть руки.
В отличие от нее самой, близняшки очень быстро оправились от шока, их волновали теперь совсем другие проблемы — только что возле собачьего вольера они обнаружили мертвого крота, перенесли его в угол сада и закопали. А после обеда, не откладывая, решили приступить к сооружению памятника. Проект памятника шумно обсуждался сейчас за столом.
— Памятник кроту, какую ерунду вы выдумали! — покачала головой Ника. — Надеюсь, вы не трогали его руками, когда закапывали?
— Нет, мы испугались, — ответили они хором.
— После обеда переоденьтесь, поедем в церковь, — категорично объявила Ника, — вечером памятник сделаете.
— Ну мама, ну почему сегодня? Давай ты одна поедешь, а мы здесь тебя подождем! Или завтра в церковь поедем…
— Нет, мои хорошие, мы поедем сегодня.
— А зачем в церковь? Чтобы приехал батюшка и прогнал привидений? — догадалась Марта.
И откуда дети знают, как называют православных священников? И тут Ника вспомнила, что в школе интересовались их вероисповеданием и, вроде как, регулярно возили в храм.
— Да, именно для этого.
— Тогда крот точно подождет, — махнула рукой Майя.
— Конечно, — согласилась Марта, — батюшка приедет, и они сразу испугаются!
— Мамочка, как ты здорово придумала! — восхитилась Майя.
— Да, и этот волосатый больше не придет! А я вчера совсем не испугалась, когда он меня схватил! Правда же, мама?
— Правда, правда, — вздохнула Ника. Как быстро они забыли об ужасной истерике, в которой бились вчера до полуночи…
— И синяя тетка тоже испугается! — обрадовалась Майя.
— Только котика пусть не прогоняет, котик хороший.
— Что, еще и котик? — переспросила Ника и вспомнила, как поливала кота из газового баллончика. Она, кстати, так и не поняла, куда он после этого исчез, ей было не до него.
— Да, котик. Полосатый, пушистый такой. Он говорит человеческим голосом. Пусть котика оставит.
— Нет, никаких котиков батюшка вам оставлять не будет, — поморщилась Ника.