— Как же достал фонарь этот! — Сорренж, с видом оскорбленного господина, которого заставили полоть редиску, смотрел в секстант. Его правая рука немного подергивалась, небрежно держа прибор, а левой он помешивал свой напиток. Смешав жидкое варенье, довольно средненький ром и воду, он, перемазанный от ожогов детским молоком, пытался доказать команде, что не годен ни к чему полезному и должен тихо нежиться в каюте.
Редвел страдал от солнца больше остальных, его густой подшерсток совершенно не давал телу дышать. Шерсть полумокрыми сосульками свисала и мешала чертить на карте пересечение трех прямых, добавляя влажные пятна и рискуя оставить друзей без карты.
— Давай, мы тебя искупаем? — жизнерадостно предложил профессор, возвращая прибор рычащему от недовольства инспектору. Себастьян представил, как покрасневшую от температуры кожу будет щипать соленая вода, а затем она засохнет и сделает шерсть липкой и противной, и морда подернулась, оскалив зубы.
— Да, ладно-ладно! Я же пошутил. — Сорренж, подняв обе ладони в оправдательном жесте, все-таки добавил, — но воняешь ты здорово! Пожалел бы нас!
Вампир дернул кистью в полубреду и застонал.
— Вот, даже этот согласен. — Петушился демон и ковырнул острым носком туфель тело, спрятанное от солнца под тентом.
— Дервид! Ну, вот почему ты так делаешь?! — Амандаринулась на сородича с кулаками, в то время, как лис спокойно и медленно обходил мужчину по кругу. Хаскивнул и приготовил черно-серебристую полосатую веревку. — Почему нельзя уважать окружающих, хоть немного? Почему нельзя проявлять сострадание? Почему нельзя играть в команде? Ты, черт возьми, сейчас также зависим от нас, как и мы от тебя! — демоница не утихала и, чуть не плача от обиды, била своими кулачками в грудь профессора. Удары были скорее признаком расстройства, чем действительно желанием покалечить и травмировать. Инспектор параполиции могла сделать и это. Но она вцепилась в воротник камзола и пару раз потрясла, практически уверенная, что ее не слушают даже сейчас.
— Девочка моя, ты просто еще очень мало прожила среди людей, — ответил грустным голосом демон, не стремясь отвечать ударом на такую агрессию, но убирая и задерживая ее руки внизу. — Нас считают чудовищами, даже твои друзья, они никогда не забудут, что ты — тоже чудовище. Они никогда не поверят в искренность твоих эмоций и в свои чувства к тебе, вдруг ты их навязала им? Ты очень красивая, хоть тебе и далеко до суккубов Рьярда. Ты миленькая и смешная, полукровка, которая считает себя человеком и не знает своей истинной сути. Но они знают! И всегда всадят нож в спину первыми.
— О чем ты говоришь?! Мы — команда! Просто перестань вести себя по-свински! Нам нужна твоя помощь,и тебя попросили выполнить важное поручение, зачем всегда делать вид, что мы тебе не ровня и имеем право только вылизывать сапоги?! У тебя всегда будут друзья, если ты сам будешь хорошим другом.
— И любимые? — спросил Сорренж, смотря в ее совершенно зеленые глаза.
— И любимые! — категорично воскликнула девушка. — Вполне можно полюбить человека, когда есть за что его уважать!
— Тогда уважай. — Ответил демон и сделал шаг назад. — И Редвела своего уважай! — сказал профессор, резко перевернувшись вверх ногами и зависнув в воздухе.
— Что это?! — Аманда схватила рукава камзола и наткнулась на невидимые тонкие веревки.
— Ловушка, — ответил Хас, утаскивая практически невесомый, летающий на высоте полуметра комок злобно рычащего и бьющегося в путах демона. Редвел накинул сверху полосатую веревку, и движения прекратились. Сорренж хотел еще что-то сказать, но на нет сошло даже его невнятное мычание. Параличис сработал прекрасно.
— Себастьян? — Аманда опешила и не могла понять, что происходит.
— Мы решили его в каюте запереть. — Ответил стравиец, смущаясь, и, пряча глаза. Он мелкими семенящими шагами пытался обойти девушку по безопасному радиусу и толкать свой комок.
— Но каюты в другой части, а там… двигательный… — вслух начала понимать ученица.
— Мы не можем доплыть ни до одного приличного порта, по этому курсу нет ничего живого за два-три дня! —лис подошел, готовый к сцене очередной истерики.
— Значит, вы решили развоплотить его и пустить, как ресурс?! Значит, вы действительно считаете его существом, меньше меня или самих себя достойным жизни?! —прокричала Аманда, задохнувшись от подступившей к горлу обиды. Воздуха не хватало. — Кто вам дал право так распоряжаться жизнью и смертью!
Лис тяжело вздохнул, явно готовый к этому разговору заранее, и заранее уверенный в поражении своей точки зрения.
— Я не гожусь, как «ресурс», Хас тоже — его минут на пять хватит. Тебя мы в топку кинуть не можем — ты нужна нам, Норну, брату своему, твоя кровь в случае необходимости сможет вылечить критические повреждения. Вампира кидать — смысла нет. А профессор твой, увязавшийся за нами, и, совершенно бесполезный, может, наконец, послужить на благо нас всех.
— Себастьян! Ты понимаешь, что такое двигательный отсек и топка? Ты представляешь, когда с тебя на живую сдирают кожу, мы это чувствуем примерно так, и лишают жизни, оставляя лишь субстанцию, отдаленно похожую на душу. Она чувствует эту боль, ее бьют током и заклинаниями, ее выпивают, высасывают постепенно, меняя на кабельтовые морских путей! Это нестерпимо, Себастьян! Дух, сошедший с ума от боли, которому ее даже ощущать нечем. Дух, высосанный по кускам, забывающий, кто он, что он, и желающий только убивать все живое и вернуться к своей обители — Рьярду! Ты считаешь, что имеешь право подвергать Сорренжа такой пытке?!
— Мы все умрем, если не сделаем так. Вы — демоны настолько боитесь вашей топки и плена, что у вас паника начинается на ровном месте! Думаю, профессор бы со мной согласился и решил бы пожертвовать своей благородной жизнью, просто его страх возобладал над чувством долга и элементарной логикой.
— Я не позволю! — Вскричала Аманда и со всей дуритолкнула всех троих волной силы: Сорренжа в леветирующем мешке и остальных двух, этот мешок держащих, — Не позволю!
Компания, не ожидавшая такого хода, сделала два резких шага назад, защищаясь, а затем выпала с палубы в открытое море. Магические веревки перестали действовать, отдав свою силу воде, проводящей магию.
— Себастьян, ты с ума сошел? Чем тебе так Сорренжнавредил, что ты решил его убивать так долго и мучительно?!
— Хас начал брыкаться и тонуть, крича, что не все бессмертные умеют плавать. Выходило только невнятноебулькание. Веревки, размокшие и размочаленные, плохо поддавались, но Сорренж, ругаясь, на чем свет, все-таки помог слишком легкому для такого подвига лису спасти стравийца.
Сзади послышался тихий шорох. Аманда стояла у бортика, придерживая канат, готовая вытаскивать провинившихся обратно на палубу, когда фиолетово-синие руки принялись душить ее саму.
— Ты не имеешь права носить это кольцо, тварь! —прохрипел Лекан, вкладывая последние силы в попытку задушить девушку.
Аманда испугалась, но сработали инстинкты, и она со всей силой стукнулась спиной о центральную мачту. Послышался очень тихий щелчок ломаемых костей. Вампир потерял сознание, даже после этого сжимая маленькую шею.
Мокрый и хмурый Редвел стукнул доходягу по лбу веслом и, молча, прошел в сторону своей каюты — больше не нужно было спасать всем жизни без их на то согласия и перспектив в целом.
— Я видел скалистый островок, пока тонул. —Признался карлик и показал направление, — и сейчас думаю, что за тучками слева по курсу прячется не такая мелкая суша, чтобы нам не пригодилась.
Нина два раза перечитала письмо от Бориса – а мог бы и позвонить вообще-то! Или не решился будить? «…сторговался за сорок тысяч плюс пару тысяч за мебель… если согласна, ответь сразу…» в квартире, кроме антикварной мебели, ещё коллекция хрусталя… или он забыл об этом? Или… уже продал? Но… боги с ним, с хрусталём… деньги нужнее. Ответила согласием на цену квартиры, но не удержалась и за мебель «с содержимым» (хотя содержимого… то есть, посуды, наверняка уже нет) запросила вдвое. Отправила.
И тут же спохватилась – не продешевить бы! Но… письмо отправлено. Что будет, то и будет.
Позвонила на острова – всё нормально и всё в порядке, выловлены и обработаны почти три центнера рыбы, проданы ещё два кресла из морёного дерева, сделана из глины и частично продана посуда, собраны первые огурцы и все отправлены в столовую при турбазе в обмен на муку и сливочное масло… жизнь продолжается. Похвалила и отключилась.
Полседьмого ушёл Валера, Василий снова поставил чайник и заказал две пиццы – с ветчиной для себя и с курицей для Нины. Проснувшаяся Карина только сурово посмотрела на хозяйничающего на кухне DEX’а, но ничего не сказала и прошла в ванную. Ей на работу к девяти, и ещё Леона надо дома оставить… и в магазин зайти – и после быстрого завтрака гостья со своим киборгом ушла.
Леона, провожающего взглядом каждый съедаемый Василием кусок пиццы, Нине было явно жалко – но раз он решил играть в правильную машину, то и она будет изображать правильную хозяйку. Только кормосмесь! – пока сам не признается в разумности!
Но при этом Нина понимала, что Вася сразу бы уговорил Леона признаться, если бы Леон принадлежал ей. Но у Леона своя хозяйка – и совершенно непонятно, как она отреагирует на наличие разума у её машины. И торопить нельзя – Карине самой надо свыкнуться с мыслью о разумности живой техники. Так что… пусть всё идёт как идёт… и всё будет так, как надо.
Но… перед тем, как выйти из дома, положила перед идолами подношение – ломоть хлеба и чашку молока.
И отправилась на работу.
***
Прошло три дня – тринадцатое марта прошло на удивление спокойно, несмотря на то, что была пятница.
Но ближе к вечеру, уже в пятом часу, позвонила взволнованная Света и сходу выпалила:
— Ты знаешь, что на озере четыре мужика утонули? На рыбалку поехали… к кому-то из местных… на какой-то мотособаке выехали на озеро… и утонули… знать бы ещё, что у местных называется… мотособакой! Мне Вика позвонила, а она от сестры мужа узнала…
— Вот ничего себе новость! Не знаю такого… позвоню своим на острова, спрошу. Фамилии известны?
— Вроде главврач с сыном и зятем, и журналист какой-то… не здешний… узнаю, перезвоню… мне Вика сказала, а она узнала от…
— Ладно, не перечисляй… сейчас узнаю.
Нина замерла на минуту в раздумье – мужиков жалко! — но… если подумать… то ведь по собственной глупости и дурости… и мужики все не бедные, обеспеченные… и, скорее всего, не за пропитанием на озеро поехали, а приключений ради… вот оно и случилось, это приключение! В середине марта кто же на лёд выходит? Местные даже рыбачить не ходят, а тут ещё… мотособака какая-то…
Стала позвонить Змею:
— Какие там мужики утонули? И где?
— На Белом озере, у дальней протоки. Живы… вытащили, к егерю в дом доставили… Игорь Андреевич помогал перетаскивать… это егерь с берега, помните, наверно… там они… вроде люди не бедные, комбезы крутые, утеплённые… но тяжёлые… Злата ныряла за ними, Ворон откачивал… они за глиной полетели. А вот их машинка… техника устаревшая… реально называется… мотособака! Небольшой моторчик на полозьях и прицепленная волокуша… в полынью попали. Только не говорите никому пока… в городе. Сообщил Степану Ивановичу, он уже там должен быть, и врач из поселка тоже… с Саней.
— Почему не говорить? Что ещё случилось? И почему не сообщил сразу? Почему я от посторонних людей узнаю такое?
— Их транспортное средство утонуло… эта мотособака… со всеми вещами. Достать не смогли, очень глубоко, нырять было некогда, а аквалангов нет. Ругаться будут… приехали бы Вы… нам бы спокойнее было.
— Буду непременно! Сейчас вызову Васю, мне с ним спокойнее.
***
Через полчаса Нина с Васей были в домике егеря на берегу Белого озера. В доме было включено отопление на полную мощность, а на расстеленных на полу большой комнаты одеялах лежали четверо мужиков и оказалось, что они уже спали – Саня под присмотром Ираиды всем дал снотворное и успокоительное.
Сам егерь бродил по кухне, то ставя чайник, то доставая что-то из буфета или из холодильника, и был жутко недоволен происходящим. Крепкий здоровый мужик предпенсионного возраста не жаловал гостей, а незваных – особенно. Раз уж спасли – могли бы и в свой дом отвезти! А то корми тут всех, одежду суши… и никто их не заставлял нырять… сами в воду полезли!.. или не сами? Приказ был? А теперь в доме толпа народа и чаю на всех не напасёшься!.. Надь только успевает воду греть!
В доме уже находились Степан с Лазарем, местный участковый со своим DEX’ом и ещё не улетевшая Ираида с Саней – сидя у стола и на лавках люди пытались выяснить, насколько законно находились в заповеднике эти рыбаки и что с ними теперь делать. Лазарь и DEX участкового стояли у входа.
Нина поздоровалась со всеми по отдельности, и обратилась уже к полицейскому:
— Как я понимаю, меня зря вызвали… вы тут уже всё оформили… не так ли? И где мои ребята?
— Не зря… вечер добрый… всё-таки, наверное. Ребята? Какие ребята? Я участковый… с турбазы… капитан Жохов Сергей Петрович. А это Ваши киборги вытащили этих… орлов… и когда только Вы успели им приказать?
Уставший мужчина лет сорока включил планшет и приготовился записывать. Нина молча наблюдала за этим процессом – сдавать ребят не хотелось. Но и выхода другого не было – и ничто не приходило в голову.
Помог Василий, одетый в «гражданское» и привычно изображавший студента, спросив у недовольного егеря:
— Игорь Андреевич, Вы ведь давно здесь егерем… скажите пожалуйста… а кто именно из киборгов спасал рыбаков? И… как их опознали? Ну… что они киборги? А ведь приказ вытаскивать всех из воды не отменён… они были обязаны его выполнить.
— Чернявый парень… — нехотя ответил тот, — чисто ворон… и девушка золотоволосая. Кличек не помню. Они должны на острове жить и не лезть не на свою территорию! У того егеря свой участок… вот пусть там и сидят! Нечего на чужом участке шастать!.. за глиной они полетели… ага! Кто же за глиной зимой летает? Только киберы… с приказом.
Нина обратилась уже у полицейскому:
— Ворон и Злата, значит. Где они?
— В кладовке. Заперты. Думал, местные… а мой идиот, – и он показал на своего киборга в явно лёгком для начала весны комбинезоне, — сказал, что DEX и Irien… пришлось жетон доставать… они действительно оказались киборгами! Переподчинил, заставил раздеться… до белья… и запер… утром сдам, дексиста уже вызвал… на утро.
— То есть… — медленно, почти по слогам, стала проговаривать Нина, — они вдвоём… спасли четырёх человек… вытащили из воды, откачали… принесли в дом… вызвали врача… а вы их отвели в кладовку… раздели… и заперли? И это после купания в ледяной воде? За что? За спасение? У них есть приказ спасать людей и к тому же это прописано в программе! У обоих! У нас договор с местными МЧС-никами! И… вообще-то мороз на дворе!
— Логично… договор с МЧС есть. Сам помогал составлять… и приказ есть, — согласился Степан и обратился к участковому: — Петрович, их надо выпустить… хозяйка их здесь, да и не сбегут они от тебя… и одежду их вернуть надо.
Петрович усмехнулся:
— Да мне что? Подтвердите право на имущество и забирайте… но… на киборга DEX женской модификации была заявка… именно с этим серийным номером… она опасна… и она срочно нужна одному аспиранту… для завершения научного опыта какого-то… О, наконец-то! Это я Вас вызвал!
Вошедший Лёня смотрел на собравшихся людей и киборгов, ничего не понимая:
— Что тут произошло? Здравствуйте… Нина Павловна, Вам помочь?
— Здравствуй, Лёня… если не трудно, приведи сюда Ворона и Злату… они в кладовке под полицейским жетоном… ты сможешь их переподчинить мне… А эта DEX… моя! И я не намерена её кому-либо отдавать. И… этот аспирант мог бы вообще-то сначала у меня спросить… Вася, покажи Леониду, куда идти.
— Не проблема… — уже спокойнее ответил Леонид, — сейчас приведу… я со своим Дексом схожу… а что случилось?
— Сходи сначала… — сначала Нина ответила Лёне и снова обратилась к участковому: — Не надо так смотреть, а то аж страшно! Леонид официальный куратор моей коллекции киборгов от местного филиала DEX-компани… все зарегистрированы и на всех есть документы… а разве Вы не знаете об этом?
Вошли Ворон и Злата – и Нина попросила егеря накормить их и дать возможность одеться в сухое, егерь приказал Надю снова согреть чайник и дать киборгам по куску вяленого мяса и хлеба. Степан попытался успокоить участкового, который возмущённо уставился на DEX’а егеря, доставая жетон, но тут один из спасённых проснулся и сел на полу:
— Где мы?
— В доме лесника! – раздраженно и зло ответила Нина. – Мои киборги вытащили вас из воды и принесли сюда. За это наша доблестная полиция в лице местного участкового собирается сдать их на исследование с последующей утилизацией.
— Чего? Какое исследование? – непонимающе спросил один из мужиков. — Какая утилизация? А я Вас помню… это ведь Вы купили того киборга… санитара… я главврач… не узнали? Здравствуйте… а это мой сын… и мой зять. И мой одноклассник… он в гостях у нас… известный человек… неужели не узнали?
— И узнавать нет желания! Из-за вашей дурости я могу лишиться своих киборгов! Которые, между прочим, вам жизнь спасли… но без приказа спасать именно вас! Но по программе! За это их… Саня! Иди сюда… один очнулся… приказ был доставать из воды всё, что будет брошено… и утопающих тоже… вот они и вытащили вас…
Саня подошёл и тупо уставился на прежнего хозяина – от хозяек приказов не было. Игорь Валерьевич встал и шагнул к Сане:
— Ты? Здесь? Как? Откуда?
— Я выкупила его у Илоны, – ответила Нина. — А теперь он спас вас… и за это его хотят забрать… для какого-то опыта!
— Никто никого никуда не заберёт! Под мою ответственность! – врач, чуть пошатываясь, подошёл к полицейскому. – У нас нет претензий к киборгам… они только выполняли приказ. У нас есть благодарность к хозяйке киборгов… если кому-то нужны эти киберы… то только через нас…
Начали вставать остальные уже отогревшиеся спасённые. Полицейский, видя это, пропустил сказанное мимо ушей и ответил совершенно канцелярски:
— Заявление на утраченное имущество писать будем? Рюкзаки, транспорт… что у вас было и где ваш флайер?
— Не будем… флайер на берегу… в паре километров отсюда. Киберы найдут… кстати, всё, что найдёте в воде… все ваше… но мотособаку верните. Под запись! Саня… блин, у меня уже нет прав управления… он всё ещё Саня? Вы не сменили кличку?
— Ничего, у меня есть… права управления на моего киборга. Саня, сделай запись и сразу скинь мне… и копию Степану.
Саня ответил:
— Приказ принят, – и включил запись.
— Хорошо. При свидетелях и в присутствии участкового полицейского… — Игорь Валерьевич обратился к полицейскому: — Кстати, Вы не местный? Что-то не припомню в наших местах участкового в звании капитана… обычно лейтенанты служат… ну, да ладно… заявляю. Всё наше имущество, которое достанут из воды эти киборги… четыре рюкзака с едой, там выловленная рыба… и коврики с подогревом… не обеднеем от этого убытка… киборги Сомовой Нины Павловны… я правильно назвал?
— Да.
— Все будет принадлежать Сомовой Нине Павловне. Или её киборгам… это ведь у Вас коллекция? Наслышан… так что… пусть этот… исследователь заткнется подальше. А вот машинку попрошу достать… и вернуть.
— Это очень солидный ученый! – возмутился участковый.
— Настолько солидный, – усмехнулась Нина, – что не счёл нужным даже сообщить мне о проводимых им «исследованиях» с моим киборгом? Злата была им изнасилована… и неоднократно. Это, по-Вашему, исследование? А о машинке… Ворон попытается достать, но только летом. Сейчас холодно.
Степан и Ираида вскочили вместе – обвинение по местным обычаям было более, чем серьёзным. Нина подозвала уже пришедшую Злату:
— Злата, у тебя сохранились отчёты о состоянии на момент вывоза с прошлой планеты и на момент привоза на эту планету?
— Информация сохранена.
— Озвучь первый отчет.
И Злата начала перечислять переломы и ожоги, порезы и рубцы, разрывы и растяжения… полицейский, откуда бы он ни приехал, слушал молча.
Ссориться с местными не хотелось – а об отношении местных крестьян к насильникам он был наслышан. Ему сообщали, что некоторые местные даже киборгам своим поправку в программы вносили – насильник для них не считается человеком. Это особо опасное животное и подлежит уничтожению. И доказать, что ты не верблюд, практически невозможно.
Она взяла его за руку и еще ближе подвела к окну. Чтобы полюбоваться. Что же с ним случилось? Он не бывает таким даже после свиданий с дочерью. Эти свидания его, скорее, истощают и наполняют тревогой. Он, подобно мифическому пеликану, что кормит своих птенцов собственной плотью, отдает за эти свидания часы своей молодости, растрачивает корпускулы жизни, нанося видимые раны, все эти тонкие, пока едва заметные складочки меж бровей и в уголках глаз. Но случилось обратное. Ему ничего не понадобилось отдавать. Он не расплачивался, напротив, получил в дар. Таинственный подарок от безымянного благодетеля. Кто-то жестом или заклинанием смахнул с этого юного лица землистую, продавленную синевой бледность, смел ее, как паутину с узорной поверхности, нацедил волшебного нектара и поднес к губам, обновил кровь, пустив ее, как талую горную воду в подмерзшие листья. Что же это? Анастази была права? Этот шарлатан в пестром одеянии – гений?
***
К неволе, отчаянию и мигрени еще и это. Тоска. День сменяется ночью, а я все не могу избавиться от видений. Рыжеволосая всадница на пустой дороге. Оглядывается и смотрит.
Я был мертв, а теперь жив. Был слеп – и вижу солнце. Это она заставила меня прозреть. Я так долго прятался, так долго скрывался от света. Стал подобен тем призрачным существам, что тлеют и дымятся от самой небрежной авроровой ласки. Я привык и утратил надежду. А что же она? Вынудила меня вернуться. Приговоренного вывели из подземелья, расслабленному даровали движение. «Встань, возьми постель свою и иди…». И я иду. Кожа саднит и покрывается волдырями. Ноги ступают по острым лезвиям. За что? Я так долго трудился над этой спасительной стеной бесчувствия. Я обрек свою душу на изгнание, я запер воспоминания в самые дальние уголки сознания, я истребил и разбавил все краски, я твердил, что у меня ничего нет. Нет будущего. Нет настоящего. Остался лишь счет, который необходимо закрыть. Достаточно сохранять некоторую часть рассудка, чтобы сделать это. Нести как потайной фонарь, чтобы освещал путь. Прозрачное белое пламя в закопченной колбе – долг и любовь к дочери. Более никаких дозволенных фейерверков. Свечи, факелы, жаровни – все залиты водой. Зачем же она вновь разводит огонь? Зачем украшает звездной гирляндой свод? Я могу двигаться на ощупь, мне не нужен свет. Это мое подземелье, я сам его вырыл. Я только обожгусь… Уже обжегся. И ожог меня мучит. Он невидим, но я чувствую вспухшее, пульсирующее пятно. Я чувствовал то же самое, когда в плечо мне впилось железо. Тот же раскаленный поцелуй. Но на этот раз это сама жизнь коснулась меня, сама жизнь обожгла пылающим солнечным осколком. Одна отметина есть, теперь будет другая. Герцогиня еще не знает, что у нее есть соперница. Такая же ревнивая и могущественная, как и она сама. Не бледный призрак умершей жены, а сама праматерь Ева в первозданной нежности. Та самая изначальная женщина, что ступила под сень райского сада.
Я снова хочу жить. Я терзаем мечтами, и мне тесно, душно в этой клетке. Я беру с полки сочинение венецианца Марко Поло и торопливо листаю. Еще не уверен, что именно пытаюсь найти. Ах, вот карта! Из Генуи к далекой Колхиде, подобно аргонавтам, в Понт Эвксинский. А затем дальше, по Великому шелковому пути, ко двору Великого Могола. Вот что мне нужно – простор, действие, опасность. Ощущение себя живым. Возвращаюсь к ло- госам Геродота. За историей Дельф, Персии и Лакедемона скрывается неуемная жажда странствий, мука познания. Он желал знать и видеть. Я читал прежде записки Гильома де Рубрука и фантастическое путешествие Джона Мандевиля. Но меня не трогали их удивительные истории, я не знал этого зуда и нетерпения. Я не верил в разумных киноцефалов и не восхищался девицей с острова Ланго. Это были сведения, которые воспринимались мной как некая отвлеченная игра воображения. Теперь я испытываю зависть и жгучее сожаление. Мир так огромен, так прекрасен, а я ничего о нем не знаю. Я заперт в этой башне и обречен на невеже- ство. Я не познаю сладости ошибок и поиска. Я не увижу далеких стран. Вот он, смертный грех. Выхолостить, истончить свой разум, дабы стал он прикладным инструментом плоти. Но разум дан нам для созерцания и восхищения тем, что сотворил Господь во славе Своей. Мы пришли сюда, дабы познавать. Тайна движения звезд, магия цифр, геометрическая гармония.
Вот что сотворила Жанет, самозваная принцесса д’Анжу. Она угостила меня волшебным яблоком. Сорвала плод с дерева познания и заставила надкусить. Я распробовал сок, и он проник в мою кровь. Я проснулся. Она разрушила мой покой точно так же, как это сделала Ева, поддавшись на уговоры змея. Рай с его непререкаемым сводом правил стал мне тесен, и я готов нарушить божественную заповедь. Да, да, это все от нее, рыжеволосой незнакомки, – и мечта, и страсть, и желание. Я мечтаю не только о далеких странах и великих свершениях, ко мне приходят призраки женщин. Очень далеких, загадочных. Я вижу их улыбки, их полуобнаженные руки, их плечи. У некоторых кожа бледная и прохладная, у других она золотистая и теплая, одни прячут темные глаза за расшитым покрывалом, а другие бестрепетно, дерзко сбрасывают одежду. Двигаются медленно, покачивают бедрами… Стыдливые нимфы, разыгравшиеся вакханки. Они манят в свой звенящий завораживающий круг, улыбаются, танцуют. Я чувствую себя Парисом в окружении богинь, с золотым яблоком на перекрестке. Или Одиссеем, захмелевшим от напитка Цирцеи. Я вижу их лица, такие разные, обиженные, с надутыми губками, с приподнятыми бровями, мечтательные, сосредоточенные, хмурые, томные. А затем они сливаются в одно, лукавое, с острым подбородком, с ямочками и веснушками. Зеленые глаза с танцующими огоньками. Скользящая, мерцающая улыбка, дрожащая, будто капля росы, готовая сорваться в хохот. Ее обладательница будет смеяться, закинув голову, а я – вновь теряться в догадках.
О нет, это не влюбленность, не плотская мука. Это гораздо хуже. Это ожидание чуда. Явившаяся на следующий день герцогиня не преминула воспользоваться переменой.
– Смотри-ка, этот итальянец хорошо тебя подлатал. Глаза горят, на щеках румянец.
И мое тело, уже зараженное, в лихорадке, сразу же откликнулось на призыв. Герцогиня обошлась со мной, как безжалостный сборщик налогов, обнаружив у вечных должников внезапную прибыль – обобрала меня до нитки. Но мне все же удалось припрятать монету.
Я все еще мечтаю, все еще дразню себя видениями дальних стран, касаюсь струн и смычком вывожу сыгранную когда-то мелодию. Вот только терзает вина. Я осознал ее не сразу, она была бесцветна, как умирающая звезда на рассвете, но по прошествии нескольких дней расцвела и повисла, как Венера, над горизонтом. Я снова предал Мадлен. В моих мыслях поселилась другая женщина, а бедная жена моя обратилась в безрадостную тень. Я больше не взывал к ней, не искал ее помощи. Я думал о другой, и в этой другой я находил ласку и утешение. Я преступник. И поделом наказан забвением и пренебрежением. Мое новое солнце более не сместит небесную сферу.
Осень кончилась. По ночам идет снег, ветер завывает в трубах, а у меня с наступлением холодов вновь возобновились боли. Приступы следуют один за другим, но они не такие сильные, чтобы бояться света и прятаться, поэтому свое недомогание мне удается скрывать. Не хочу, чтобы Оливье резал мне вены. И жалости не хочу. Причина тут, скорее, не холод. Я истосковался. И ласки герцогини – настоящая пытка. К счастью, она скучает и намерена отбыть в Париж, оставив меня на попечение Любена и месье Ле Пине, мажордома. Анастази и Оливье она также берет с собой. Обещает вернуться к Рождеству и тогда же позволит мне свидание с Марией. С меня она берет клятву меньше поститься и не терзаться угрызениями совести. Я сказал ей как-то, что мне кусок в горло не лезет, если вижу бредущих вдоль дороги нищих или голодных крестьянских детей, цепляющихся за материнские юбки. С тех пор она не упускает случая, чтобы не отпустить пару шпилек по поводу моей щепетильности.
– Тебе не в чем себя винить, – повторяет она с усмешкой. – Ты тяжко трудишься, чтобы получить в награду все эти лакомства. Вот, к примеру, сегодняшняя ночь. Как не пожаловать тебя за труды жареным каплуном или фазаном? Тебе нужно восстановить силы.
И щиплет меня за подбородок.
Перед отъездом она приказывает мне больше гулять и не отказывать себе в гастрономических шалостях. Замок и прислуга в моем полном распоряжении. Забавно. Узник становится комендантом собственного острога.
Я убеждаюсь, что причина не в холоде. Экипаж герцогини скрывается за поворотом, и через пару часов головные боли стихают. Я блаженно вытягиваюсь поверх покрывала. Господи, несколько дней без притворства и насилия. Побыть самим собой, позволить себе гримасу недовольства и даже пренебречь свежей сорочкой.
Невыносимо день и ночь угождать. Играть по чужим правилам, деланно улыбаться. Быть затянутым в железный корсет чужой воли и не сметь даже пошевелиться. Изнутри этот корсет оснащен длинными шипами, и малейшая неловкость тут же отзывается болью. Всегда прислушиваться, ловить взгляд, склонять голову и вовремя проявлять нетерпение и страстность. Тяжкая ноша. Мое отчаяние бывает столь велико, что я опасаюсь собственного безрассудства. Могу позабыть о страхе и даже о дочери. Шея ее высочества по-прежнему так соблазнительна. Я иногда касаюсь ее по собственному почину, без понуканий, нежно охватываю пальцами и поглаживаю горло. Будто примериваюсь. И делаю это тем чаще, чем тоньше становится преграда благоразумия, отделяющая преступника от жертвы. Я даже нахожу в этом странное удовольствие, будто мое отчаяние, изнемогшее под тиранической властью, изменив качества, обращается в нектар. Я строю планы мести и наслаждаюсь. Это утешение, которое дарует природа в миг самой невыносимой муки. Я обращаю свое притворство в тайное оружие. Моя покорность – это ловушка. Пусть только мой палач ступит в нее, я раскрою ему свои объятия и задушу. У ее высочества такая хрупкая шея. Я прижимаюсь к ней губами под самым подбородком и слышу биение сердца. Тонкая прерывистая ниточка. Скоро, скоро я порву эту нить. Эти мысли сродни разбавленному conium maculatum, который в малых дозах утоляет боль, а в больших – изгоняет жизнь. Я принимаю болеутоляющее, день ото дня повышая дозу, но отравления не наступает. Ее высочество угадывает миг обращения, как опытный экзорцист угадывает болезнь одержимости, и сразу сбегает. Ее отлучки в Париж неизменно совпадают с надвигающимся «полнолунием», когда я уже не смогу сдерживать зверя, и за выпавшие мне две недели я восстанавливаю истончившиеся прутья. Мое отчаяние вновь в надежном узилище. Мне даже удается успокоить его верховой ездой и музыкой, опоить вином и погрузить в спасительную спячку. Пусть зализывает раны.
Земля, Канберра, 4839 г.
Исмо Азмитель нервничал. Ему с самого начала казалось дурацкой идеей отправляться на эту встречу — наверняка там ждет ловушка, и сепаратисты схватят его прямо на месте, тепленьким. Человек, который произнес кодовую фразу, настаивал, чтобы Азмитель явился на встречу без охраны и не пользуясь трансматом. Попросту говоря, пришел ногами — по крайней мере, почти. Это было утомительно и рискованно, слишком рискованно. И глупо.
Но именно поэтому Азмитель решил пойти на риск. Перехватить сигнал трансмата достаточно просто, а вот отследить антигравитационный пояс гораздо труднее, да и не подумает никто, что руководитель Всемирного агентства по контролю за временем будет пользоваться игрушкой для детей. Хотя и трансмат-браслет Азмитель взял с собой тоже. Лишним не будет.
Человек, которого он ждал, не торопился, ветер в этих трущобах поднимал тучи пыли, дергал за обрывки проводов, завывал с безнадежностью старого голодного привидения, забытого в фамильном замке несколько сотен лет назад. Азмитель поднял модный, но чертовски неудобный высокий воротник и повернулся к ветру спиной, но в этот момент кто-то дотронулся до его плеча.
Высокий и совершенно незнакомый тип, одетый в какую-то туземную одежду, неприятно улыбнулся ему — хитро и криво. Черты его лица казались размытыми и бесцветными, как у хорошего агента — наверняка голографическая маска. Рационально.
— Ну? — спросил Азмитель, с трудом сдерживая раздражение. — У вас для меня информация, и вы сказали кодовую фразу. Почему нельзя было прибыть в управление?
На всякий случай он сжал в кармане миниатюрный звуковой бластер: можно выстрелить немедленно, если незнакомец выкинет какой-нибудь фокус.
— В управлении слишком много ушей, — сказал тот, не прекращая кривить губы в гаденькой даже под маской усмешке. Полы его хламиды трепыхались на ветру. — А здесь мы можем поговорить нормально… вы ведь знаете о жучках в вашем кабинете? Их поставил ваш заместитель. Ждет не дождется, когда вы уйдете в отставку, а вы все никак, бедняга весь извелся. Вам его не жаль?
Азмитель вздрогнул бы, но у него был слишком большой опыт, и он только молча кивнул. Все логично. И на сепаратиста этот тип не похож.
— Нет, — ответил он. — Ближе к делу.
— У вашего агентства проблемы, — сказал незнакомец, глядя Азмителю под ноги, как будто там лежало что-то очень интересное и маленькое. — Корпорация отказывается финансировать вас, правительство обеспокоено внутренними проблемами… о, и правильно обеспокоено! Вместо того, чтобы исполнять свои непосредственные обязанности, ваши сотрудники вынуждены заниматься контрразведкой — банальной экономической контрразведкой, добавлю, а лучшие уже уволились. И дальше будет только хуже.
— И вы вызвали меня сюда, чтобы сообщить эту новость? — фыркнул Азмитель.
— Нет-нет, мой друг, выслушайте до конца. Через пару лет здесь начнется война — о, еще какая война, такой Земля уже почти три тысячи лет не видела! И вы со своими связанными руками, без финансов, без всяких возможностей попадаете в самый эпицентр — а как вас ненавидят! Все считают, что вы изменяете прошлое в угоду правительству, все, кроме корпорации — а той стало не по карману вас содержать. Правительство боится вашей влиятельности. Если вы останетесь, агентство ликвидируют или сепаратисты, которые захватят столицу, или ваше номинальное руководство. Вместе с вами, имейте в виду.
Азмитель вынул руки из карманов и стал разминать пальцы, щелкая костяшками. Над головой тревожно задребезжал давно сломанный рекламный голограф.
— Вы или провокатор, подосланный какими-то идиотами, или просто идиот, сами по себе, — сказал Азмитель. — Не вижу смысла в дальнейшей беседе. Прощайте.
Он уже собирался активировать браслет трансмата, но незнакомый провокатор спокойно кивнул и протянул ему кристалл платежного чипа.
— Это мой благотворительный взнос, — сказал он. — На первое время. Вы, мой друг, закономерно мне не доверяете. Правильно делаете. Доверяйте не мне, доверяйте моим финансам. Тратьте их без оглядки: скоро эти деньги не будут стоить и гроша. И купите парочку картин поизвестнее — отличная инвестиция, знаете ли, просто великолепная. Особенно в свете того, что грядет.
Он разжал пальцы: кристалл упал в пыль и покатился, оставляя за собой неровную дорожку.
— Меня зовут Риддл, Мортон А.Т. Риддл. Проверьте все, что найдете. Я хочу, чтобы вы работали на меня — и сам хочу работать на вас. Взаимовыгодное сотрудничество. Первым делом я порекомендовал бы вам перенести штаб-квартиру на другую планету и перестать ограничиваться Землей. Вы так мелочитесь, право слово!
Незнакомец рассмеялся, сделал несколько шагов назад и исчез: сработал его собственный трансмат. Кристалл поблескивал под ногами. Просил, чтобы его подобрали.
Потому что по сути этот провокатор — или кто он там — был абсолютно прав. Война надвигалась неотвратимо, правительство переругалось со всеми, включая корпорацию, корпорация копила ресурсы и собирала армию. И связывала ему руки, не давая заниматься ничем достойным. Азмитель улыбнулся. Как будто ему снова стукнуло тридцать, и вся жизнь впереди, и можно рисковать без оглядки.
Конечно, это было невозможно. Но все равно надо проверить. Он поднял кристалл и покрутил в пальцах, в любой момент готовый выпустить его и активировать трансмат. Но кристалл не был бомбой: еще один плюс в копилку этому… загадочному Риддлу. Все, включая этот кристалл, необходимо проверить как можно тщательнее. Вот этим он и займется с завтрашнего дня. Он и его самые доверенные люди.
Ему невероятно повезло, что Юрий в самом деле плохо разбирался в программировании и киборгах. Посчитал, что раз программа имитации личности установлена с нуля, это означает, имеется пустая база данных, которую хозяин должен заполнить. Что это не готовые сценарии, а свободное место.
И активно принялся за обучение.
Для начала приказал раздеться, полностью. Принес из другой комнаты черный тряпичный треугольник со шнурками на краях.
— Надевай.
Рикки недоуменно смотрел на вещь в руке.
— Необходимые знания и навыки отсутствуют.
Юрий закатил глаза.
— За что мне это?!
Он позвал еще одного киборга из соседнего помещения. Светловолосого достаточно высокого Irien’а. и приказал научить пользоваться реквизитом. Сначала треугольник со шнурками, потом майку и те самые штаны на липучках.
Рикки решил, что догадался, для чего веревочки. Видимо, чтобы снимать одновременно с теми странными брюками, с липучками вместо швов. Чтобы оборудование было быстрее готово к работе. Опять же, с его точки зрения, такое нижнее белье удобнее в использовании. Даже снимать не нужно при необходимости.
— Начнем с основного, — — заявил хозяин
Рикки послушно встал за правым плечом человека.
— Итак. Ты на сцене. Перед тобой тысячи женщин! Ты перед ними должен раздеться.
— Зачем? – искренне недоумевал Рикки.
— Они хотят этого. Они ждут этого. Они любят смотреть на то, чего у них нет, но они хотя это видеть. А у тебя это есть. И ты знаешь это. Ты идешь, не спеша, пока все еще скрытый одеждой. Один шаг, два. Ближе к ним, ближе. Дразнишь, обещаешь.
— Как женщина поймет, что это становится ближе? И что у меня это есть, если не производится звуковой обмен данными?
— Тьфу! — — в сердцах воскликнул Юрий, уже успевший сделать два шага в направлении зеркала. Он шел, чуть покачивая плечами и бедрами, а перед тем, как Рикки сбил его настрой вопросом, успел встать, чуть расставив ноги и провести всей пятерней от паха к груди. – Да чего, по-твоему, у женщины нет, а у тебя есть?!
— Имплантатов, — ответил Рикки.
— За что мне это?! Чем мужчина от женщины отличается?
— Внешними половыми признаками, строением скелета, — начал перечислять Рикки.
— Стоп! Вот! Внешними половыми признаками. И женщины любят на них смотреть! Все любят!
Рикки ничего подобного за прежними хозяевами не замечал. Все старались одеться, насколько он понял, у людей не принято друг другу демонстрировать наготу. Но почему — он так и не понял.
— Все? – уточнил он.
— Да!
— Утверждение не подтверждено имеющимися данными.
— Все. Хватит. Я сказал, что любят, значит любят. Я хозяин, я лучше знаю. Так вот, на чем мы остановились?
Рикки повторил его последнюю фразу и встал, расставив ноги.
Юрий, не ожидавший ничего подобного, отшатнулся от неожиданности.
— Это я так выгляжу?!
— Информация подтверждена.
— Так, не отвлекаемся. Продолжаем.
Он встал рядом в той же стойке, потом чуть согнул колени, разводя в стороны, и стал медленно переносить вес с одной ноги на другую.
— Руки чуть сгибаешь в локтях, двигаешь плечами, — продолжал он инструктаж, — и смотришь прямо в глаза. Не отрываясь. Двигаешь бедрами вправо, влево, немного вперед, руки поворачиваешь ладонями вверх и резко выбрасываешь вперед бедра! Потом руки.
— Как смотреть одновременно в глаза тысяче объектов? — — снова задал уточняющий вопрос Рикки.
— Р-р-р-р! – Юрий выпрямился, прерывая соблазнительное и откровенное покачивание бедрами. — Смотри по очереди на несколько. Глаза должны блестеть, сиять. Они должны чувствовать тайну, силу. Страх. Трепетание. Давай попробуем.
Рикки честно повторил последовательность движений. Стойка на ширине плеч, упор в полуприседе с разведенными в стороны коленями, смена точки равновесия, смена положения рук, согнуть в локтях, прижать к туловищу, медленный разворот кистей вверх и резкий выброс вперед. С подсветкой глаз на три секунды.
Юрий увидев ринувшегося на него киборга в боевом режиме шарахнулся, упал на пятую точку и инстинктивно отполз к зеркалу.
— О, господи! Стой!!!!!
Рикки моментально замер.
Юрий вытер лоб.
— Теперь я знаю, почему Irien не рекомендуют устанавливать DEX’у. Да так и инфаркт недолго получить!!
Рикки выпрямился.
— Была полностью воспроизведена последовательность движений и выполнены команды.
— Что?! Я велел тебе броситься на тетку с пылающим взглядом?!
— Глаза должны сиять. Из доступных возможностей инфракрасная подсветка…
— Молчи! Ради всего святого молчи! Ты должен быть для каждой женщины ее любимым мужем. Парнем, за которым она гонялась несколько месяцев и заполучила, актером с обложки, о котором она грезила ночами! Ты можешь все. У тебя нет запретов. Ты – их самая сокровенная фантазия. Ты делаешь то, о чем они не могут попросить, но мечтают, чтобы с ними это сделали! Но речь о сексе с DEX’ом, а не том, чтобы им DEX голову оторвал!
Юрий никак не мог взять в толк, почему не получается. Четыре Irien’а прекрасно двигались, воплощая собой чувственность и соблазн. Каждый легко имитировал движения секса в танце, небрежным жестом отбрасывал волосы назад, словно в этот миг они мешают ему видеть женщину, он опускал руки ладонями вниз, словно опирался о постель, приподнимался над партнершей, наклонялся к партнерше. Он двигает бедра вперед, словно делает первое движение. А этот!! Этот то ли отжимается, то ли из окопа рывком выпрыгивает. Бедром вперед! Что за Irien-XXL такой?!
— Рикки!! Ты должен не пугать, а соблазнять! Пошевели мозгами!
— Операция анатомически невозможна.
— А-а-а! Программами пошевели!!!
— Уточните исходное задание, — попросил Рикки, совершенно не понимая, что от него хочет человек. Переставить компоненты программы?
Юрий отошел столу около встроенной кухни. Достал бутылку, плеснул немного в стакан, подумал, долил столько же и залпом выпил.
— Начнем еще раз. Я забыл, что у тебя база данных пустая. Черт, надо было полностью прошивку сменить, но тогда подсветка исчезнет. А она нужна. Итак. Стриптиз — это имитация секса. Прелюдия. Обещание. Соблазнение.
Он посмотрел на лицо Рикки и вздохнул.
— Ясно. Значит так. Упор лежа. Руки на ширине плеч. Представь, что ты должен начать соитие.
Рикки послушно принял упор лежа, на незнакомом слове поднял голову вопросительно глядя на хозяина.
Юрий закатил глаза.
— Вставить. Партнер внизу. Простая программа.
— Информация сохранена.
— Прекрасно. Вставляй. Ну да. Как-то так. Теперь встаешь. Колени в стороны, и то же движение. Вперед. Да не на полметра! И прыгать не надо!
— Уточните расстояние.
— А-а-а! Да что же ты такой тугой?! Только что же все повторял, почему на таком простом движении тебя заклинило?! Вот! – Юрий встал за киборгом, прижал его бедра к своим. — Вот. Строго за мной повторяй. Расслабь мышцы. Свободнее. Раскачивайся. Вот, так. И рывок! Ну, вот! Можешь, когда хочешь.
Теперь, когда хозяин точно сопоставил, какое движение танца соответствует какому движению основной программы Irien, обучение пошло быстрее. Оставалось осилить самую сложную часть работы – имитация эмоций.
Уже наученный опытом Юрий провел титаническую для себя работу и составил письменный план обучения. Наученный опытом Рикки скачал часть базы данных у других киборгов хозяина и перед этим много часов тренировал мимические мышцы, изображая улыбку, усмешку, лукавый прищур, ленивый прищур и еще три десятка расположений мышц. Трудно было с выражением глаз. Но и тут справились.
Положение уголков глаз, положение век, количество слезной жидкости, размер зрачка.
Легче всего Рикки далось обучение искусства поддержания беседы. Он буквально просиял, увидев схему, которую хозяин ночь рисовал на вирт экране. Неужели нормальный правильный способ загрузки данных?! Многослойная схема ответов, выбор обусловлен ответной репликой объекта. Каких-то тридцать две итерации и сорок три параллельные ветки!
— Хозяин, это единственная версия?
— Что? Тебе что-то непонятно?
— Все понятно. По имеющимся данным сценарии поведения описаны в компьютерных играх категории «романтическая новелла». Допустимо использование в качестве учебного материала данные этих игр?
— Так их проходить надо, — ответил хозяин.
— Это не обязательно. Структурный код доступен сразу.
— Правда? А ну, покажи!
Рикки активировал на терминале хозяина один из значков, что-то ввел, замелькали окна, после чего развернулось окно компиляции.
— Это что ж… ты игрушку вскрыл?! – ахнул Юрий, который из кожи вон вылез и прошел три игры, чтобы составить текст «обучающего материала». — Так зачем я тут ночь мучился?!
— Информация отсутствует.
— Тьфу на тебя! Ладно. Давай вот… вот эту. Сможешь? – Юрий не признавался никому, но питал слабость к этим играм, будучи натурой романтичной и чувствительной. И ему ужасно хотелось пройти эту игру, получив в итоге самый красивый финал. Его прежние тринадцать попыток заканчивались или разрывом или скандалом. Так почему бы не воспользоваться подвернувшейся возможностью?
— О, да, Рикки. Ты чудо. Так, иди пока потренируйся, завтра у нас просмотр, а я пока почитаю. Иди-иди.
Рикки послушно отошел, в сотый раз повторил отработанный и скоординированный номер, делая вид, что не видит, с каким азартом хозяин углубился в игру, то и дело посматривая на висящий рядом вирт экран с ответами.
Рикки почти не запомнил то, что хозяин называл отборочным просмотром. Он и остальные четыре киборга отработали пять заранее разученных танцев. С зонтиками, с барабанами, шляпами, галстуками и просто танец без концентрации на каком-то предмете реквизита. Юрий назвал его «общий».
На место работы в элитных клубы Юрий не претендовал. Зато место в средненьком нашлось быстро. Ведь стоили они дешево, платить надо только одному хозяину, а работает труппа каждый вечер по восемь часов. Плюс в перерывах развлекает гостей танцами.
И, так как на следующий день они приехали в это место снова и вышли на сцену уже не перед тремя мужчинами, а перед шумящей толпой женщин, Рикки понял, что хозяин получил работу.
Следующий привал сделали около полудня, Ящер снова вырубился. Когда проснулся, Джеса рядом не было, только его оружие, рюкзак, и остывающая, судя по индикатору, плазменная горелка. Или пошел охотиться, или что-то случилось. Мутант осторожно выглянул из укрытия. Метрах в двухстах от стоянки припарковался какой-то гусеничный транспорт с тремя пассажирами. Из кабины торчал ствол, время от времени просверкивал лазерный прицел. Ящеру все это очень не понравилось. Он активировал бластер и медленно вышел из укрытия, держа транспорт в поле зрения. Все четыре головы тут же повернулись в его сторону.
— Мы как раз тебя ждем, — махнул рукой Джес. — Они поговорить хотят.
— А чего с тобой не поговорят? — пробурчал сонный Ящер. Он так рассчитывал на чашку кофе, даже с этим обломали. Ладно хоть стрельбой не разбудили, гады.
В машине находилось трое человек. Рыжий бугай сидел за пультом управления, второй, такой же здоровенный, только лысый – целился. Сидящая рядом с ними крепкая старушка, вдумчиво курила длинную деревянную трубку. Заметив Ящера, она ткнула острым локтем лысого под ребра и скомандовала:
— Ствол в пол, Сеф. Раф, помоги подняться! Говорить будем. И ты, сынок, — это Ящеру, — опустил бы бластер. У нас же мирные переговоры.
Сказала так, будто речь шла не о серьезном оружии, а о детских пистолетиках, а парни целились друг в друга, просто играя в войнушку. Лысый Сеф, поморщился как от зубной боли, даже попытался возразить, тут же получил еще один тычок под ребра, и убрал дуло. Рыжий Раф тут же вскочил, чтобы помочь бабуле выбраться из транспорта. Судя по тому, как бережно с ней обращался бугай, было сразу понятно, кто тут главный. При ближайшем рассмотрении она оказалась скорее не бабулей, а пожилой женщиной, осанистой и крепкой. Говорить она тоже начала первой, тыча в Ящера трубкой.
— Еле нашли, хорошо прячешься! Всю округу исколесили. Меня зовут Мама Ратт. Решила с тобой немного поболтать, по-дружески. А это, выходит, твой кибер?
Взгляд у Ящера сразу стал тяжелым. Ему очень не понравилось, как начался разговор, и как прозвучало это «твой кибер». Ссориться тоже не хотелось. Он попытался дружелюбно улыбнуться, улыбка спросонья чуть не превратилась в зевок, который был стоически подавлен.
— Здравствуйте, Мама Ратт. Пожалуйста, научите своих людей манерам. Джес не «мой кибер», а вполне себе самостоятельная личность. А меня зовите Ящером.
Женщина просто расцвела.
— Вот, мальчики, учитесь, как надо с дамой обращаться! — бросила она через плечо, — Личность, говоришь, самостоятельная.
Теперь черные буравчики внимательно изучали Джеса, который все это время старательно мимикрировал под нейтральный объект.
— Насколько я знаю, эти ребята сами думать не умеют. Видела во время войны, болваны — болванами. Это ты ему отдал приказ убить Деда и его семью?
— Так он и не убивал, его самого чуть не убили. Приказов я ему вообще не отдаю, действует сам. Это мой друг и напарник, поэтому попрошу все-таки отнестись к нему, как к личности. То, что вы видели на войне, и правда тупая техника, Джес — отдельный случай.
— Вот, значит, как. Ну ладно, мир большой, в нем бывает много всякого. И земляне, которые не земляне, и киберы, которые не киберы… Деда вы, получается, не убивали. Если и да — он все равно не из наших.
— Да никто никого не убивал! — начал вскипать Ящер.
И тут, у немалому удивлению всех присутствующих, голос подал Джес:
— Подожди, я сам объясню.
Затем он коротко и внятно изложил историю с топливом и землянами, умолчал только о содержании файлов. В качестве доказательства расстегнул комбез, продемонстрировал уже заживший шрам, оставшийся после извлечения батареи и блока памяти. Ратт внимательно слушала.
— Понятно… — сказала она, наконец, крутя в сухих пальцах трубку, — Думаю, тебе можно верить. Очень похоже на правду. Дед последние несколько лет совсем спятил. Нельзя, нельзя землянам верить! Про награду слышала, да и не только я… пообещать-то они могут и топливо, и оружие, и мутанта горбатого, а получишь ты разве что из бластера в спину. Шаю жалко, умная была девочка, жаль, с нами не пошла, жива бы осталась. Значит, это ты им ветряки починил, так?
— Только два из трех, третий восстановлению не подлежал.
— Хорошо… очень хорошо. Что еще умеете, кроме как… — Ратт хихикнула, — милосердию учить?
— Джес специалист по технике, я по софту, — ответил Ящер. — А откуда вы знаете про милосердие? Этот Волк облезлый из ваших что ли?
Услышав знакомое прозвище, Ратт презрительно скривилась.
— Итан-то? Тоже мне волк! Дурак он недоразвитый! Второй год уже здоровых крепких ребят на грабеж сманивает. Из-за него нашего единственного нормального техника Дикие хлопнули. Лучше б Волка этого пристрелили, толку было бы больше. У нас рука не поднимается, все-таки свой. Может, и надо бы, одни неприятности от него. Ладно бы, что-то дельное приносил, так больше дрянь всякую. Что получше, они между собой делят и народ баламутят. Сегодня вот карту вашу принес, хоть какая-то от него польза. За карту вам отдельное спасибо, вы же всю нашу общину выручили! Мы и приехали спросить, может, вам чего нужно? Отблагодарить-то надо, а то не по-людски выходит.
— С картой была его идея, — Ящер кивнул в сторону Джеса. — Я только милосердию учил.
— Серьезно, его? Ну ладно, пусть так. У Деда карта тоже была, только он делиться не хотел, конкуренции боялся. С чего, спрашивается? Этих землянских схронов натыкано столько, что всем хватит. Не-ет, надо было начать дурить. Вот и додурился, всегда знала, что плохо кончит. На землянские подачки охотники всегда есть, и еще найдутся. Так что вы бы поосторожнее тут гуляли, мало ли что. Может, с нами поедете? Нам техники нужны, для вас работа найдется, мы в долгу не останемся. А до землян нам дела нет, чем они от нас дальше — тем лучше. Что скажете?
— Подумать надо.
— Подумайте, подумайте.
Стрелять в них уже не собирались, долго уговаривать, видимо, тоже. Ящер поманил Джеса в сторону.
— Что скажешь? У меня что-то паранойя разыгралась… В некоторых общинах, вроде той, в который я вырос, мутантов принято убивать. И награда эта покоя не дает. Сказать можно, что угодно, а вдруг землянам сдадут?
Киборг тоже, видимо, слегка растерялся. Решение было непростое.
— Если бы они хотели нас убить, то уже попытались бы. Оружие у них качественное, хоть и самодельное. Банда Волка наверняка рассказала, что нас всего двое. Времени, чтобы спланировать план захвата, было достаточно. Разумнее было бы ловить нас быстро и с большим количеством народа, бластеры у них точно есть, батареи тоже. Я, конечно, «Джет», но против отряда больше десяти человек малоэффективен. Брали бы прямо здесь, на относительно открытой местности. Позиция удобная, есть, где спрятаться, видно далеко.
— Может, и имеет смысл пойти, они говорили, что им техники нужны, отблагодарить обещали.
— Дед тоже обещал, ты сам видел, что получилось. С другой стороны, откуда им было знать, что я живой? Они испугались. Это закономерно.
— Ты мог бы там на людей посмотреть, узнать что-то новое.
— Я не настолько нуждаюсь в обществе людей. У меня есть ты.
— Одного меня мало. А эти стремные какие-то. Представляю, чего этот Волк про нас наговорил! — усмехнулся Ящер.
— Чего бы он не наговорил, на переговоры приехали всего трое. Если Ратт действительно глава общины, собой рисковать во время облавы она бы не стала. Она там вроде главнокомандующего, от нее слишком много зависит. Зато переговоры взяла на себя, как ответственную миссию, на правах командира.
— Ну да… Им нужны не мы и не землянская награда, а наши возможности. Давай попробуем? Помнишь, мы говорили про страх? Не проверим — не узнаем. Поедем с ними, а там посмотрим, как пойдет. Хоть пожрем нормально, помоемся и выспимся.
— В случае чего, включу полную активацию. Долго поддерживать не смогу, но отбиться хватит.
— Давай постараемся сделать так, чтобы не пришлось. Но будь начеку, ладно? Если узнаешь что-то подозрительное, скажи мне, я тоже буду поглядывать.
— Договорились. Режим мониторинга.
Ратт все еще терпеливо курила, а вот ее охрана уже начала беспокойно ерзать.
— Мы согласны! — объявил Ящер во всеуслышание.
— Во-от это уже деловой разговор! — обрадовалась женщина. — С провиантом у нас туговато, ну это ничего, наскребем.
— Разберемся на месте. А куда нам идти-то?
— Зачем идти? Раф, прогрей движок!
Джес ушел за вещами, Ящер остался присматривать за чужаками. Переговоры-переговорами, а бдительность терять не надо.
— Что, и железку в кабину? Пусть пешком топает…— снова забухтел Сеф.
Ящер смерил его долгим взглядом.
— Еще раз назовешь железкой…
— Мальчики, не ссорьтесь! — тут же вмешалась Ратт. — Сеф, освободи задние кресла, перекинь лишнее в багажник. Поедем все!
Особенно она выделила слово «все». Возражать никто не посмел. Верзила так же внимательно посмотрел на Ящера и примирительно проворчал:
— Да иди ты…
— Уже в пути! — усмехнулся мутант, поняв, что конфликт исчерпан без урона для достоинства обеих сторон.
— Я бы мог передвигаться бегом, мне не сложно, киберсистему это не перегрузит, — прозвучал за спиной голос Джеса. — На планетарных маневрах мы всегда бегали рядом с наземным транспортом.
Ящер опять не услышал, как тот подошел. На каждом плече киборг нес по рюкзаку, в руках держал трофейный бластер. Ящер выразительно посмотрел уже на него:
— Ты чего? Всех же пригласили!
— Так, ты, личность, давай-ка запрыгивай, нечего задерживать! — сердито пыхнула трубкой глава общины.
Джес пожал плечами, закинул рюкзаки в прикрученный сзади железный ящик, проследил, чтобы Сеф его закрыл, и только после этого полез в кабину.
Машина, не смотря на кажущуюся неповоротливость, оказалась довольно шустрой. Пока ехали, Ящер разглядывал новых знакомых. Раф и Сеф при ближайшем рассмотрении оказались очень похожи, почти близнецы, только прически разные. Скорее всего, братья. Возможно даже сыновья или племянники Ратт, с которой тоже прослеживалось определенное сходство. Ехать было скучно. Вокруг тянулись бесконечные руины и поля колючих кустарников. Ящер достал из-под брони планшет. Джес все правильно понял и вставил в разъем дистанционник.
<Ты зачем так тупо подставился? — быстро напечатал Ящер, подкрепив свои слова еще одним выразительным взглядом.
< Когда?
У Джеса взгляд был не менее выразительным, только недоумевающим.
< Ты правда собрался за машиной бежать?
< Не за машиной, а рядом с ней. За машиной было бы сложно дышать. Пыли много.
< И нафига?
< Это было рациональное предложение. В маскировке нет необходимости, все уже знают, кто я.
< На месте поговорим.
Раздосадованный Ящер отключил планшет. Джес вытащил из затылка дистанционник и откинулся на спинку кресла. Похоже, задремал. На переднем сиденье, слегка похрапывая, прикорнула Мама Ратт. И снова развалины, кустарники, плеши серо-коричневого грунта и выцветшее небо до горизонта, с разбросанными тут и там островами тяжелых сизых туч. Ящер уже подумывал воспользоваться случаем и тоже вздремнуть, но тут транспорт начал притормаживать у группы заброшенных зданий, ничем не отличающихся от остальных. Настолько разрушенных, что жилыми быть они ну никак не могли.
— Мам, приехали! – лысый слегка потрепал Ратт по плечу.
— Что, уже? Аааа… Хорошо. Выгружаемся!
Джес тут же открыл глаза, и сразу вперился неподвижным взглядом в руины.
— Я пойду первым.
— Мы же в гостях! Думаешь, тут опасно? — тихим шепотом поинтересовался мутант.
Джес кивнул в сторону одной из развалин. Теперь и Ящер это заметил в оконном проеме на уровне второго этажа короткие проблески оптики. Тем временем Ратт, не дожидаясь помощи, степенно вылезла из машины, и привычно принялась командовать. Повинуясь ее указаниям, Раф пошел в сторону развалин, а Сеф полез в багажник. Джес тут же возник рядом с ним, чтобы выгрузить вещи. Лысый вздрогнул от неожиданности, открыл рот, чтобы высказаться, да передумал.
Навстречу Рафу из развалин стали выходить люди, среди них Ящер заметил немало мутантов и почти успокоился. На шее у рыжего с криком «папка плиехал!» повисла девочка лет пяти, с торчащими в разные стороны золотистыми косичками. А люди все прибывали, у некоторых было оружие, но наставлять его на пришельцев никто пока не собирался. Сказывалось присутствие Мамы Ратт.
Тем временем возле багажника произошла небольшая перебранка. Ругался Сеф, обвешанный вещами так, что его было почти не видно. Рядом стоял Джес с двумя рюкзаками и бластером. В руке он держал какой-то тюк, обвязанный веревкой, этот-то тюк и послужил яблоком раздора.
— А я сказал, отдай! Сам донесу! — рычал Сеф.
Джес поразмыслил и все-таки протянул поклажу. Лысый попытался ее взять, одновременно с плеча сползла лямка здоровенного квадратного ящика, который тяжело грохнулся на землю, подняв облако пыли. Киборг отстраненно взглянул на последствия человеческой недальновидности.
— Я предупреждал.
Поправил на плече бластер и спокойно направился в сторону развалин. Верзила проводил его грустным взглядом, досадливо сплюнув на бурый грунт. В это же время от толпы отделился рыжий с девочкой на руках.
— Раф, скотина! Иди помогай!
— Не могу, у меня руки заняты! — Раф продемонстрировал ехидный оскал и свою вертлявую ношу, все время норовящую сползти на землю.
— Вот гад…
Лысый с досады пнул ящик носком сапога, да так и оставил. Теперь поднять его, не уронив еще чего-нибудь, не вышло бы при всем желании. Ящер, у которого уже возникла мысль помочь, решил не вмешиваться. Судя по тому, как невозмутимо взирала на все это безобразие Мама Ратт, подобные сцены у братьев были в порядке вещей.
— Пливет! — послышалось откуда-то снизу.
Мутант опустил глаза и увидел две торчащие в стороны косички, платье, перешитое из военного комбеза, щербатую улыбку и огромные зеленые глазища. Все-таки вывернулась из крепких папашиных объятий.
— Ну, привет…
— Меня зовут Малта, а тебя?
— А меня Ящер.
— Оой, а ты лобот? — девочка осторожно потрогала коленный сустав экзоскелета.
— Нет, я не робот, я человек.
— Вот же, жеезный! — маленький кулачок постучал по бронированному наколеннику.
— Это называется экзоскелет. У вас тоже такие есть. Ну, почти такие.
— Клутоо! Папааа!!! А ты мне сделаешь блоню, как у дяди?
— Марта, не приставай!
Раф подобрал одной рукой злополучный ящик, другой подхватил дочь. Парочка удалилась под громкое «Ну папа-а-а!». Только тогда Ящер спохватился. Он-то никакого груза не взял, так увлекся созерцанием братских разборок и общением с мелкой егозой. Неловко вышло. К счастью, Джес ждал у развалин, можно было со спокойной совестью отобрать свой законный рюкзак.
Ну, вот опять я к вам как на допрос. Ой простите, на исповедь… Что ж… на сегодня о расе все — общий принцип этой гадости вы поняли. И осознали, что за гадость я. Ага. Вот такая вредная, сильная пакость, способная померяться силовыми пиписьками со средним богом (а бывают еще и посильнее). Теперь подробнее про себя любимую…
Возраст… точно не помню, но в свете последних событий и беспамятства будем считать 2500 лет по условному календарю. Когда смогу разобраться — тогда сразу и скажу.
Появилась на свет я благодаря метеориту. М-да, в мою дражайшую мамочку попал метеорит, когда она занималась расчленением одного субъекта, — и так появилась я. Мамочке это нисколько не помешало — и она закончила начатое. Больше я ее не видела, да и не стремилась. У синериан нет материнского инстинкта, только естественный отбор. Если потомство не способно прожить несколько минут без родителя, то нафига такому поколению вообще жить?
Короче, свинтила я оттуда куда подальше, попав из огня да в полымя… Теперь могут быть неточности: я слишком плохо помню все, да и доступ к генетической памяти перекрыт, чтоб не перегружать… А впрочем… ладно, считайте у меня склероз.
Насколько я помню, то первые годы жизни я провела, изучая окружающий мир. Память памятью, но собственные впечатления лучше. Но вот потом умудрилась попасть к одному ублюдку из старых сородичей и получила сполна. Старые с молодняком не церемонились: считая, чем больше испытаний перенес – тем лучше, устойчивее и сильнее получится особь. Это, конечно, хорошо, но одно дело добровольно мучить себя, и совершенно другое — не имея никакого опыта подвергнуться насилию. Может так и полезно для тела, но плохо для психики. Вот с тех пор психика и расшаталась, шаг за шагом убивая крохи всего доброго, что было во мне…
Я не помню, как выбралась и спаслась от него. Помню, что не убила и убить не смогла. Не буду описывать всех тех мучений и зверств, которые может придумать взрослый, безумно скучающий мужик для неопытной молодой девочки. У кого фантазия богатая, тот додумает сам. Я ушла и стала жить дальше, перебираясь из угла в угол. Умереть я уже не могла, а занятия, подходящего для души, не находилось. И таким образом попала я в плохую компанию…
Точно уже не помню, как оказалась с ними. Кажется, меня подобрали на каком-то астероиде. Там было три девушки и два парня. Надо сказать, мои сородичи и я в том числе, можем менять облик по своему вкусу, а потому выглядели они колоритно. Простите, имен тоже не помню. Точно помню девушку с синей кожей и золотистыми с розовыми прядями волосами. Парни… нет, простите, не смогу сказать. Слишком давно это было, слишком многое произошло.
Там я впервые выбрала себе облик – зеленая кожа (действительно зеленая, как забор вашего соседа по даче), оранжевые волосы и огромные на пол-лица фиолетовые глаза. Ни носа, ни рта у меня не было тогда, и я не считала нужным их делать. Да, мы же не дышим — легких тоже нет. Зачем нос? Общаться можно и телепатией.
Там же научилась создавать предметы: в основном еду, а позже и наркоту. Проблема нашего организма в том, что после двух-трех употреблений он банально перестает воспринимать отравляющее его вещество как наркотик и просто поглощает его как обычную пищу. Поэтому наша раса, в погоне за удовольствиями, изобретала все новые и новые вещества, способные убить слона одной каплей на шкуру, но для нас абсолютно безвредные. Если кто-то и умрет — то и фиг с ним: слабые должны отсеиваться.
И там я научилась убивать… не помню уже своей первой жертвы — наверное, это был кто-то слабый, не способный дать отпор такому ничтожеству как я. Только чувство власти и силы, чувство превосходства — вот что я помню. Так я стала мразью.
Убивать мне нравилось все больше: ощущение силы и власти над чужой жизнью пьянило крепче, чем вино и наркотики. Оно убило все, что осталось во мне доброго. Кажется, я монстр…
Нет пределов совершенству. Я училась убивать всем: руками, ногами, щупальцами, когтями. Вскоре взяла в руки оружие. Сперва ножи и скальпели, затем более существенное: лазеры, пушки, лучевые ножи, огнеметы… Вскоре научилась убивать и силой мысли. Убийство одиночек и загнанных жертв меня уже не прельщало, и я летала от планеты к планете, уничтожая как воинов, так и мирных существ, упивалась своей властью, силой и могуществом. Особенно мне стало нравиться соединять некоторые наркотики и принимать дозу именно в момент убийства. С тех пор на «дело» я шла употребив новенькую разработку нашего главного химика…
Шли не годы, шли столетия. Я-мразь заполонила собой всю мою сущность. Я, не терзаясь сомнениями и угрызениями совести, могла вспороть горло младенцу и вытащить наружу его внутренности. Могла долго и со вкусом истязать мужчин. Легко издевалась над совсем маленькими и юными дарованиями, случайно попавшимися мне под руку. Я стала в тысячи раз хуже того, кто встретился мне в начале моего пути — хуже того жестокого наставника.
Простите, вы устали, наверное. Пойду посплю, что-то мне не хорошо от воспоминаний…
Ты всемогущ и вездесущ,
Горяч и прям, как солнца луч,
Нет для тебя проблем, сомнений и преград.
Ты — супермен, герой и бог
И, в целом, в общем-то, неплох.
Для всех неплох. А для меня — нахал и гад.
У всех любовь, как у людей,
В меня ж влюбился чародей.
Вот чудеса, другие скажут, повезло!
Да чтобы вам таких чудес, —
Любой на стенку бы полез,
Мой маг ведь все как будто делает назло.
Он не букет душистых роз —
Метеорит с луны принес,
Он вместо оперы водил меня в астрал.
Любовным зельем опоил, —
Нет, чтоб хоть раз коньяк налил!
За что господь меня так люто покарал?
Святой водою из окна
Я поливаю колдуна:
От серенады сна лишился весь квартал.
Хоть кол теши на голове,
Он будет вновь входить сквозь дверь,
Когда его сюда никто не приглашал.
Ну, сколько можно повторять,
Что надо ноги вытирать!
Покрыт следами мой несчастный потолок.
Утюг по воздуху летит…
Кончай кудесничать, бандит!
Ни разу, сволочь, по хозяйству не помог.
Пускай ты крут, пускай ты маг, —
Я не люблю тебя, дурак!
Давай, бери утюг под мышку и вали!
Когда ж услышал он отказ,
Аж искры брызнули из глаз.
Каков мерзавец, чуть квартиру не спалил!
А ну-ка сматывай канал
И хватит пачкать мой ментал,
А то сама тебя прирежу без ножа!
И хоть ты лопни, мой колдун,
Я не с тобой в кино пойду,
А с экстрасенсом со второго этажа.
И хоть ты тресни, мой колдун,
Я не с тобой в кино пойду,
А с йогом Петькой со второго этажа.
И хоть ты сдохни, мой колдун,
Я не с тобой в астрал уйду,
А с шарлатаном со второго этажа!
Чуть позже, когда вызверился серпом в окошке тонкий месяц, Ленка обняла его и сказала:
— Сегодня два года, как… но я почему-то знала. Позвонила ребятам. Мы никогда не говорили, что ты погиб. Ушел. Значит, должен вернуться. Год назад собирались, решили, что если придешь, никто ни о чем тебя не спросит. Но ты мне расскажешь? Не сейчас, потом?..– она заглянула в глаза.
Значит я погиб, думал Никита. А Чиж остался. Стоп. Я? Вот он я. Дом? Мой же дом! Только дурацкие ставни. И Нева под окнами.
Тут его ждали. Вот только где это — тут?..
— Я даже к колдунье ходила, — сказала Лена, — две недели назад…
Облако волос под его рукой было невесомым. Светлые пряди, чуть светлей, чем у… его Ленки? Эта — другая. Бедная девчонка, подумал он. Ленка же… почти. Наверно, так сестрами-близнецами бывает: как две капли похожи, но нужна-то — одна. И точно знаешь, кто именно.
Она смотрела на него. Внимательно и грустно.
— Ты не расскажешь мне? Ты что… не рад? — спросила она.
— Рррад, — сказал он с запинкой.
И что рассказывать? Жил дома, с тобой, долго и счастливо. До этого вечера. А она два года ждала его здесь. Да не его! Другого Кита, которого нет на этом свете, наверное. Смелого, бедового… потому и остался там, в провале. А выкарабкался — другой…
А может… а если это наркотик, и он грезит? конечно! Подмешали что-то в питье, вот и сглючило. Мозг обрадовался, стал услужливо толкать по этому пути: ты спишь, это сон…
— Хочешь, завтра съездим к доктору, — вдруг предложила Ленка. — Он очень известный: гипноз там, тренинги… восстановление памяти. Я посмотрела, на всякий случай…
— На какой случай? — спросил Никита.
Приехали. Где ты, где ты, белая карета? А ведь ее тоже что-то смущает. Он другой. Похож, да не тот. Как воскресший кот с кладбища домашних животных. А тот неплохой, похоже, чувак был. Как все обрадовались! Вот уж свезло увидеть собственные поминки.
И что теперь делать? До четырех, сказал ему Рик. А потом что? Он превратится в тыкву? Или просто не сможет вернуться?
— На какой случай? — повторил он. Она не ответила.
Бедная девочка. Бедная, ага, сказал внутри кто-то злой. А кто кричал его Ленке: отдай? Кто его сюда затащил?
— Лена, как звали колдунью? — спросил он.
— Зачем тебе? Глупости же…
— Такая маленькая, смуглая, с седыми волосами?
— Толстая, огромная, с рыжей крашеной копной, — засмеялась она и обхватила его за шею.
Ну врет же! тоже чувствует, что все не так.
— Лена, — спросил он, — ты что, знала? что я — не он? Другой Никита?.. ты знала?
Вспугнутые птицы в ее глазах поднялись. Взгляд потемнел, и стало яснее несходство. С мягкой, молчаливой Ленкой. Его Ленкой.
— Что ты говоришь, — ровно сказала она. — Разве есть на свете другой? Давай спать. А завтра будет новый день.
И ты поведешь меня к доктору, подумал Никита, на лоботомию, угу… Бредовый день, бредовый город. Как сказал Чиж? Кроме солнца, мостов и котов? Неожиданно для себя спросил:
— Солнце, мосты и коты… почему коты?
— Спроси сам, — она отвернулась, кусая губы. — На лестнице Ватсон дежурит.
На лестнице. Ватсон. Дежурит. Нормально?
— Так я… пойду? — спросил он чужую женщину с лицом Ленки.
— Ты вернешься, — ответила она. — Чуток подумаешь и вернешься. Я проснусь, а ты уже будешь здесь.
Никита вышел, не ответив. На лестнице закурил.
— Я же сто раз просил дымить пролетом выше, — раздался голос. Никита оглянулся в поисках собеседника. На подоконнике сидел крупный рыжий кот.
— Здрастьте, — сказал он — Ватсон?
— Ага, — откликнулся кот, — и тебе не хворать. Предвижу вопрос. Отвечаю: говорю тут, действительно, я.
Никита затушил сигарету.
— Мне нужно на Лиговку, — сказал он.
— К Марго собрался, — Ватсон прищурился. Его голос ровным мурчащим дискантом звучал прямо у Никиты в голове. — Она мне кило парной телятины обещала. Ты ей напомни при случае…
— Ты знаешь Марго? Ты понимаешь, что тут происходит?..
— Вообще или в частности? — осведомился кот.
Никита взглянул на часы.
— Некоторым жаль потратить пять минут на разговор, который может сберечь им сутки, — заметил Ватсон.
— Я слушаю, дружище, — вздохнул он.
— Теория котоцентризма, — начал кот.
Издевается, подумал Никита.
— Теория котоцентризма, — продолжил собеседник с нажимом, — уходит своими когтями в тот период, когда зарождался этот город. Петербургский пра-кот, любимец Петра…
— Разве у Петра был кот? — спросил Никита.
— Петр построил город, — был веский ответ, — разве можно сделать что-то стоящее, не имея поддержки кота?
— Да, в самом деле…
Кот застыл, словно проверяя, нет ли в ответе иронии, и продолжил:
— Мы не любим перемен. Поэтому все, что можно было сделать постоянным, стало таким: дождь идет строго по расписанию, мосты растут по схемам. Пра-коту пришлось повозиться, намурлыкивая архитекторам чертежи. Весь город, развод которого — произведение искусства, подчинен ритмам котогармонии. И только вода переменчива.
Никто не знал, где возникнет Нева в следующий раз. Годы наблюдений позволили обезопасить котов и горожан. Установить порядок, в котором никто не рискует проснуться в одно ужасное утро в своем доме, в своей постели, но на дне речном…
— Круто, — восхитился Никита. — А как вообще тут передвигаются, когда город разведут?
— Никак, — припечатал кот, — на развод города нельзя смотреть. — Он словно цитировал по памяти: — Его необходимо переждать за ставнями, или — прижавшись к любой вертикальной тверди, исключая гранит…
— Почему гранит?
— По кочану! — отрезал он. — Гранит — это набережные. Самая нестабильная структура после воды.
— Тэкс, — он задумался. — На Лиговке тебе делать нечего, нет там Марго. Метро запечатано до пяти… вот бедолаги, кто застрял — так и катаются по кругу. Значит, сейчас выйдешь на набережную. Дороги — час с небольшим, только в три тридцать опять город разводят. В обрез.
— А… завтра? — спросил Никита.
— Если тебе сказали сегодня, значит, сегодня. Завтра тебе откроют, только вот куда ты от них попадешь? Твердо решил?
— Н-не знаю, — сказал Никита с запинкой. — Но не нравится мне. Как я понял, Лена, — он покосился на дверь, — что-то сделала, чтобы вызвать сюда… Черт, вызвать — как духа, прям! Меня из… оттуда, короче. И думает, что я останусь. Она похожа, но — другая.
— Интересно, какой бы стала твоя, если б ты пропал? — заметил кот.
— А она понимает, что я — не тот?
— А тебе что за дело, если решил?
— Ну, надо же ей объяснить…
— Что? Что она украла тебя у другой? Что ты — не тот, которого она любила, а тот пропал насовсем? И ты готов на все, чтоб удрать, потому что она — такая же, да не та? А ты думал, горе женщину делает мягче и красивей?.. — прозвучало в голове скороговоркой.
— Ты что? — крикнул Никита, — да какое тебе дело?!
— Эти твои мысли, как рыбки в аквариуме. Плавают так близко, что зацепить их — пара пустяков… — он растопырил когти и деликатно погрыз между ними, — опять собаки блох натащили, чтоб их…
— Но это же не мой мир, — заорал Никита, — я привык мосты разводить, понимаешь? Мосты! Я не умею тут жить!
— А хочешь? — спросил кот.
— Интересно было бы… посмотреть. И живы все тут. Кроме меня…
Кот смотрел, не мигая. Словно ждал, когда до Никиты дойдет.
— Живы… все? — прозревая, спросил он, — мама… батя?..
— Я тебе что, горсправка? — огрызнулся тот. — Мне-то откуда знать?
— Понятно, — кивнул Никита, — я пойду, наверное. Только попрощаться надо бы?..
— Иди уже, — ответил Ватсон, — поняла она все. Засунь свои прощалки знаешь куда!
— Ты чего, рыжий? — опешил Никита.
— Думаешь, легко? — прошипел кот, — я дежурный. Весь подъезд: головные, сердечные боли, живот или артрит — все на мне. Боль душевная — туда же! Слава богу, нормальные люди спят. Только на первом этаже у мальца зубки режутся. И вы оба на мою голову. Иди!
Никита кивнул и пошел по ступенькам. Бросив взгляд вверх, увидел, как исчезла светлая полоска под дверью.
— Про телятину не забудь, — прозвучало вслед.
Та же Нева. Привычный запах — огуречный с воды и бензиновый с улиц. Нормальный Питер, а не город Рубика, где в смотрящих — коты. За полдороги он не встретил ни одного прохожего. Как они, вообще, тут живут? Сидят за ставнями, бедолаги. А самая козырная питерская отмазка — мосты развели, не успел? у них, наверное, так: город развели… светлая память!
Клочками потянулся туман. Никита шел, потом бежал, понимая, что не успевает. Двадцать семь минут четвертого. Сейчас ему надо быть где угодно, но не на улице. Увидел мост, бросился к нему и понял вдруг, что уже не один.
Появились люди. Первый, второй, потом еще, и вот уже вокруг полно народу: наряженные кокетки с зонтами и в шляпках, бритоголовый амбал, старуха с лицом пресным, как ржаная горбушка… Брели бесшумно, поодиночке и группами. Совсем близко прошмыгнула стайка хорошеньких девчонок в мини-юбках, с глазами большими и пустенькими.
Никита стоял на мосту. Крепко вцепившись в перила, смотрел, как тает, съедается туманом гранит, исчезают деревья, а дома, ворочаясь неуклюже, начинают распадаться, как кубики, разбросанные в досаде малышом-великаном.
Простоволосые и в париках, бедняки и франты, чиновники в камзолах и каторжане в цепях, с язвами на мосластых лодыжках, люди шли и шли — из тумана в туман, такие же зыбкие, двигались из расщелин домов в плотную мглу, окутавшую город.
И звучал в голове голос, мягкий, мурчащий:
— Их всех, как ты понимаешь, нет. Но — красиво, согласись. Завораживает. Все возвращаются в город, — кот говорил торжественно.
Интересно, на каком расстоянии он может за ним наблюдать? Тоном гида Ватсон продолжал:
— Пока не изобрели автоставни, некоторые выходили искать своих. Не возвращались, конечно. А если возвращались — совершенно невменяемые, да… — голос убаюкивал.
Люди шли, дробились дома, под рукой дрожали перила. Никита плыл. Конечно, ничего этого нет. Как нет отсюда исхода, и лежит он сейчас, босой и голый, под свайной набережной, а верткие лихие людишки делят его нехитрый скарб: торбу с краюхой хлеба, да горсть медяков, честно сработанных подмастерьем в лудильной лавке. А через пару минут булькнут незадачливым телом в воду мутную да стылую, и поминай как звали Никитку, мамкиного с батькой сынка. Бежать надо. Бежать…
Он тряхнул головой. Под руками по-прежнему дрожали перила. Вот бесовщина. Будто в прошлую жизнь заглянул. Он огляделся. Города больше не было. Было марево, и зыбкий воздух, и твердь моста под ногами; да еще — сумасшедшая баржа с песком, которая вдруг оказалась внизу.
— Что ты стоишь, болван? — прозвучало в голове. Мост сейчас тоже… того! — быстрей, — прошипел кот, — дурень! Сигай вниз, пока мост…
Он перегнулся через перила. Метров восемь. Если правильно сгруппироваться… да нет, бред!
— Быстрей, — беззвучно проорали в голове.
Он набрал воздуха в грудь и прыгнул. Казалось, время застыло — так четко он ощутил свой полет. Сухой песок выбил остатки дыхания.
…Крошево во рту. Нечем дышать. Открывать глаза нельзя, проходили. Насыплет пыли, защиплет, а пошевелить рукой, протереть — невозможно. Под веками картинка: медленно и торжественно, как в кино, оседают перекрытия, рассыпаются балки, встает пыльное облако. И тихо. Грохот, и вдруг тишина. Сдавлена грудь. Не хватает воздуха. Где-то тут же, наверное, Чиж. И бесполезно орать, никто не услышит в этом чертовом городе под злющими звездами. От бессилия он зарычал, заворочался. И все-таки открыл глаза.
Баржа мирно ползла по реке. Он лежал, закопавшись, уйдя в в песок чуть не по пояс, как богатырь Святогор в землю. Но, кажется, жив. Слава богам. Или котам? Халявщики. Котоцентристы. Сами бы сигали с моста головой.
Не сразу, но поднялся. Мимо плыли заброшенные гаражи. Сама река казалась заросшей и неопрятной. От гранитных мостовых не было следа. Где он? Конец Фонтанки? Обводный?
Сидел, глазея по сторонам, пока не увидел огни. Баржа неторопливо приближалась, и он смог прочесть аляповатую вывеску: «Трактир…» — крупными буквами, дальше мельче, и он прищурился «…на Млечном пути»?!
Должен успеть. Когда баржа поравнялась со зданием, прыгнул, стараясь как можно дальше отлететь от страшного смоленого борта. Греб что есть силы, одежда мешала, но вода, к счастью, была не холодной.
— Это потому что у нас всегда стабильная, солнечная погода, — раздалось в голове.
— Скажи лучше, чтоб дверь подержали, — прохрипел он.
— Уже, — сказал голос обижено, — я свои обязанности блюду.
Ноги почувствовали дно. С мостков кто-то тянул руку.
— Вот и ладушки, — сказал Рик. — Вернулся — и хорошо.
Ввалились в таверну. Мокрый, как Ной, Никита вызвал у постояльцев интерес.
— Пари, определенно пари, — предположил интеллигентного вида очкарик. — Коллега, бальзаму не желаете?
— Рому ему, — откликнулся здоровяк в сувенирной бескозырке.
— Лучше пуншу горячего, — сказало существо с нежным румянцем, не разберешь, юноша или барышня.
— Кофе, — отрезал Рик, — пей и пошли!
И посетители мгновенно утратили к нему интерес.
— Вот ведь, — сказал Рик, — как сердцем чувствовал неприятности!
— И зачем вы меня сюда запихали? — спросил Никита.
— А я — знаю? — огрызнулся Рик. — Марго вот была уверена, что ты останешься.
— А ничего, что я — не тот, кого ждали?
Рик вздохнул.
— Да не знала Марго! Не знала. Она меня вконец доконает. Вот ответь мне, почему так? Есть человек, например, повар… Золотые руки. А его, понимаешь, тянет петь. Блеет, как козел, фальшивит, а ростбиф готовит — очередь на месяц вперед в ресторан. А эта скотина в хоре поет. Вместо того чтоб готовить.
— Ну, нравится человеку, — отозвался Никита.
— Нравится, — повторил Рик. — Марго вот, к примеру, поставь перед ней толпу оборванцев — укоротит! Темперамент! — он потряс сжатым кулаком. — Администратор от бога. Но ей хочется волшебства. Опыты, пробы. Годами! при полном отсутствии дара и интуиции. Голая физика, сплошь гаджеты, интернет, фармацевтика… и при этом хочет называться колдуньей. А тут — ты. Даты рожденья совпали. Лицо — одно. Она обрадовалась! Решила, что притянулся тот, кого искали. Думала, сам пришел, потому что с той девчонкой они ритуал провели. Ладно бы из местных травок она ей пойло сварила. Нет. Контрабанда… — Рик вздохнул. — Ведь в самой дальней дыре, самого захолустного мира она умудрится найти контрабандный канал. Эту бы ее энергию, да в мирные цели. Вечерок у нас был сегодня… Таможня… Санинспекция. Я бармена рассчитал. Какой был бармен…
Рик покачал головой. Вошла Марго, положила руку мужу на плечо.
— Меня подвел поставщик, — сказала она Никите, — вот ты и влип.
— А я-то тут при чем? — спросил Никита.
— Ну, как бы попроще… давай так. В одном месте, довольно странном, есть, гм, минерал. Местные растирают его и заваривают, на манер кофе. Я цапанула пару унций, когда мы удирали из Мюнхена.
Бедный Рик, подумал Никита. Он с ней не соскучится.
— Понимаешь, я всегда знала, что этот тип — халявщик. Зато дешево. А тут он мне, то ли сдуру, то ли горело у него, товар толканул качественный…
— И ты этот кофе заварила девушке, которая пришла сюда две недели назад, — продолжил Никита, — и что?
— Те туземцы вообще очень странные ребята, — продолжала Марго, — раздумчивые такие. Сутками на месте сидят. А мир у них райский. Идиллия. Минимум затрат при максимуме результата. Как-то так этот напиток действует, что, когда ты понимаешь, чтотебе надо, события выстраиваются оптимально для как. Вектор он дает, вот что. Вектор. Той женщине нужен был ты.
— Но тот… я — погиб?
— Откуда я знаю? Наверное. Будь сырье похуже, действие послабей, она нашла бы в своем мире кого-то похожего. А так контрафактное пойло выдернуло тебя. Передозировка вышла. Бывает, — Марго смотрела чуть виновато.
— Я зайду к вам еще? Просто так? — спросил Никита.
— Съехали мы, дружок. Пока, видишь, здесь. А у вас — совсем закрылись… иди, — сказала Марго.
Знакомая дверь. Он открыл и шагнул в утро. Раннее августовское утро где-то в новостройках. Услышал, как захлопнулась за спиной дверь, и что-то тяжелое немедленно придвинулось к выходу.
– Будь здоров, — донеслось за спиной.
Брел долго, мокрый и злой. В метро, конечно, его не пустили. Лишь около девяти оказался в родных местах. В знакомой лавке зубастый продавец зазывал:
— Свежее мясо! Купи, дарагой! Скидка первому покупателю!..
В парадную он входил с пакетом в руке.
– А ты уверен, что это именно телячья вырезка? — раздался голос. Рыжий котище сидел на окне. — Где брал?
— Ты? — Никита почти не удивился. Слишком много событий за одну ночь. — Ты что, за мной всю дорогу бежал, что ли?
— Это тебе бегать надо, — самодовольно ответил Ватсон. — У нас другие средства передвижения.
— Как Ленка? — спросил Никита.
— Которая? — насмешливо уточнил кот, — но ответил: — Та — выкарабкается. Ставен уже не ломает, — он осторожно засунул морду в пакет, — понимаешь, тот, другой, за два года стал у нее бронзовым. Идеальным. А тут — ты. Обычный. Посмотрела она, посмотрела… И с пьедестала сняла. Отойдет потихоньку. Отболеет.
Никита кивнул и пошел вверх по лестнице. Порылся в кармане, ища ключи. Дверь распахнулась.
Его ждали.
Юлия Бекенская
Юлия Бекенская родилась в Ленинграде. Живет в Санкт-Петербурге. Окончила Ленинградский политехнический институт. По образованию инженер-эколог, в недавнем прошлом — главбух, в настоящем — редактор петербургского литературного журнала «Вокзал».
Рассказы для детей публиковались в журналах «Кукумбер» и «Санкт-Петербургская Искорка». Проза для взрослых вышла в журналах «The Chief», «Зарубежные задворки», «Наша улица», «Вокзал», «Другие люди».
Он кинулся на Илью с разводным ключом, но его опередил водитель трейлера с монтировкой. Илья крутанул пилой перед собой, и смелости у них поубавилось.
— Ну? Что встали? — захохотал Илья. — Давайте!
— Давайте, — кивнул бригадир и махнул своим тяжелым оружием, но Илья легко ушел от удара. Водитель трейлера поднял руку с монтировкой и попытался обрушить ее на шину[5], в ту же секунду вверх взлетела монтировка бульдозериста. Илья отпрыгнул назад и в сторону. Разводной ключ снова мелькнул в воздухе, Илья прикрылся рукояткой пилы. Удар оказался тяжелым, даже пальцы занемели, а он ведь всего лишь держал ими рукоятку. Нет, защищаясь, он не простоит и минуты.
Илья шагнул вперед, под поднятую монтировку водителя трейлера, парируя удар плоскостью вращающейся цепи и наступая дальше. Он скорей почувствовал, чем увидел, что пила наткнулась на нечто мягкое. В стороны и вниз из-под цепи брызнула кровь и полетели куски плоти, водитель со страшным криком отлетел назад и повалился на спину. Остальные нападавшие отпрыгнули в стороны, как по команде.
Илья отступил к стене, чтобы никто не смог зайти со спины. Водитель корчился на щебенке — пила порвала ему грудь под ключицей. По сравнению с тем, что «Штиль» мог сотворить с человеческим телом, это было не самое серьезное ранение, но Илья почувствовал, что кровь отливает у него от лица, — он испугался.
— Не подходите, — Илья покачал головой. — Не заставляйте меня сделать это еще раз.
Работяги замерли, с ужасом глядя то на товарища, то на пилу в руках у Ильи. Похоже, до них стало доходить, что Илья всего лишь коснулся его цепью. Двое отступили на шаг, а бульдозерист, отбросив монтировку, догадался присесть рядом с раненым:
— Ну что встали? Скорую вызывайте!
— Какую скорую? Офонарел? — бригадир постучал себе по лбу. — Через десять минут тут вся милиция поселка будет! Девушка, у вас аптечка есть в машине?
Вероника, побелевшая и онемевшая от испуга, шагнула назад, но через секунду взяла себя в руки:
— Оставьте вашего раненого, потом разберетесь! Неужели вы не можете справиться с одним человеком? Впятером?
— Милая моя, уже вчетвером, — бригадир оперся на разводной ключ. — И что-то мне не очень это нравится. Я без руки или без ноги остаться не хочу, а без головы и подавно. Вы только что говорили, что он не посмеет!
— Я вас предупреждала!
— Нет, вы предупреждали меня не о чокнутом маньяке с бензопилой, а о мирном, но упрямом плотнике, которого надо несколько минут подержать за руки!
— Так и подержите его за руки, что вам мешает?
— Бензопила, моя красавица! Все лишь его бензопила. Я здоровьем рисковать не буду.
— Тогда заводите бульдозер, — Вероника вскинула голову, — увидите, что он своей бензопилой сможет сделать против вашего «инструмента».
Бригадир подумал секунду, оглядел товарищей, посмотрел на раненого, глухо стонущего водителя и кивнул.
— Паша, залезай в кабину. А вы займитесь Сашкой. Уберите его с дороги хотя бы.
— Ты чё, Стас? — бульдозерист посмотрел на него широко открытыми глазами.
— Пошел! Я знаю, что говорю.
— Не, иди ты к черту. Сам лезь в кабину, я на такое не подписываюсь.
Бригадир пожал плечами и направился к бульдозеру.
— Дурак ты, Паша, — крикнул он, оглянувшись.
— Может, и дурак, — пожал плечами бульдозерист, нисколько не сомневаясь в своей правоте.
Илья сузил глаза и посмотрел на Веронику. Нет, давить его бригадир не будет. Не будет однозначно. Он не наемный убийца.
Вероника глянула на него с вызовом и отошла в сторону. Интересно, сколько прошло времени?
Мотор бульдозера взревел, и машина начала тяжело сползать с асфальта, словно неуклюжее насекомое. Бригадир повел его не на Илью, а на избушку, с угла, как они и собирались, когда обсуждали под окном процесс сноса. Илья перешел на угол, но глушить пилу на всякий случай не стал, хотя и понимал всю ее бесполезность. Сережка перебежал к другому дереву, чтобы лучше видеть, — его, в отличие от остальных, не шокировало ранение водителя, он смотрел на происходящее с азартом и интересом.
Стас остановил бульдозер метрах в пяти от избушки, высунулся из окошка кабины и прокричал:
— Уйди! Уйди, перееду ведь!
Илья не столько услышал, сколько угадал по губам, что тот говорит, улыбнулся и кивнул.
— Я тебя предупредил! — бригадир скрылся в кабине.
Мотор взревел, и бульдозер тронулся с места. Приподнятый над землей отвал доставал Илье почти до подбородка. Нет, бригадир не посмеет. Ревущая махина подъехала так близко, что Илья мог легко разглядеть царапинки на чистой матовой поверхности отвала. А вдруг не успеет остановиться? Холодок прошел по спине, дрогнули колени, а руки чуть не выпустили пилу. Гусеницы стрекотали, под ними зловеще хрустела и шипела щебенка — даже рев мотора не заглушал тяжелую поступь машины. Мощные траки с высокими прямоугольными гребнями цеплялись за камни, и Илье казалось, что щебень крошится под ними. До него долетел Сережкин крик. Только бы мальчишка не подбежал поближе! Главное — не шевелиться. Два-три шага в сторону — и игра проиграна, путь к избушке свободен. Шаг назад — и бригадиру станет ясно, что Илья боится, до дрожи боится скрежещущей многотонной махины, которая прет на него своей железной грудью. Он судорожно глотнул и опустил пилу — отвал приблизился на расстояние вытянутой руки.
— Ты что, больной? — бригадир остановил бульдозер, заглушил мотор и высунулся из кабины.
Илья попробовал растянуть губы в ухмылке.
— Не, он еще и улыбается! — бригадир плюнул на гусеницу. — Отойди!
Илья покачал головой.
— Знаете, дамочка, — бригадир спрыгнул на дорожку и повернулся к Веронике, — разбирайтесь сами. Мне надоело. Вызывайте группу захвата или братков — что хотите делайте. Я отказываюсь. Пока этого чокнутого не уберут, я снести дом не могу.
Вероника вспыхнула, ее глаза метнули молнию сперва в Илью, а потом в бригадира.
— Вы что, хотите все бросить? Вы знаете, сколько стоило вызвать трейлер?
— А мне без разницы, — парировал бригадир, — я подряжался снести дом.
— Ну так сносите! — Вероника стиснула кулаки и топнула ногой. — Раз подряжались!
— Нет уж, увольте! Убирайте своего мирного и упрямого плотника, а потом поговорим!
Ее глаза заметались по сторонам, Илья видел, как злость ее вытесняется отчаяньем, а на смену отчаянью приходит безрассудная жажда действия.
Бригадир снова влез в кабину, завел мотор, бульдозер качнулся и пополз назад.
— Стойте! — Вероника замахала руками и подбежала к машине, — да остановитесь же! Стойте!
Но бригадир не смотрел на нее и, очевидно, не слышал ее криков, пока не отъехал метров на пятнадцать назад.
— Ну что еще? — он высунулся из кабины, но мотор не заглушил.
— Погодите! Вы не можете так просто уехать!
— Почему это не могу?
Лицо Вероники исказилось от злобы, и на секунду Илье показалось, что перед ним ведьма, в самом прямом смысле этого слова — злая колдунья, вставать на пути у которой опасно для жизни.
— Вылезайте! — рявкнула она бригадиру.
Похоже, бригадир тоже заметил, что шутки с этой женщиной плохи, поскольку незамедлительно повиновался, спрыгнув на землю, но так и не заглушил мотор.
— Убирайтесь прочь! — зашипела Вероника ему в лицо. — Вы ничего не можете сделать! Ничего!
Бригадир попятился.
— Откуда только берется эта беспомощность! Вы же мужчины! — рычала Вероника. Ее злость хлестала через край, казалось, она сейчас выпустит когти и вцепится в горло тому, кто первым подвернется ей под руку, будто разъяренная большая кошка.
— Уйдите с дороги! Я разберусь сама, если вы не в состоянии справиться!
Она повернулась к бульдозеру и легко запрыгнула на гусеницу, осмотрелась и открыла дверь кабины.
Бригадир подумал несколько секунд, а потом с криком кинулся за ней. Но она уже уселась на сиденье, а когда он взобрался на гусеницу, Вероника ударила его дверью кабины, и Стас навзничь повалился назад.
— Куда? Дура! Машину угробишь! — заорал он, пытаясь подняться с земли. — Сама убьешься — так и хрен с тобой! Я же за бульдозер в жизни не расплачусь!
Илья видел, как Вероника судорожно перебирает рычаги и пытается давить на педали. Бульдозер рыкнул, выпустив из трубы струйку густого дыма, — что ж, педаль газа она нашла.
— Рычажком! Рычажком! — заорал бригадир.
Вероника посмотрела на Илью — лицо ее, минуту назад искаженное злобой, закаменело, как у мраморной статуи, в глазах светилась холодная, спокойная уверенность, и вот тогда Илья испугался по-настоящему. Она не остановится. Не только потому, что не умеет остановить бульдозер. Она одержима, ее бесстрастность — это ступор, оцепенение, отключение мозгов.
Никой овладела спокойная, расчетливая решимость. Будь что будет, но ее ничто не остановит. Она слишком долго полагалась на мужчин: на Алексея, который сбежал, но так и не взглянул правде в глаза, на священников, которые оказались бессильны перед Долиной, на этих пятерых беспринципных работяг, которые побоялись бензопилы и не отважились пойти до конца. Она пойдет до конца. Если мужчины не могут ничего сделать, она обойдется без них. Их не пугали до обмороков, их не прогоняли из собственного дома, их детей не пускали по миру, их не убивали в каменной комнате при свечах.
Она прыгнула в кабину бульдозера только для того, чтобы показать им, насколько они беспомощны, надеясь, что в голове у них прояснится. Но когда Стас устремился за ней, внезапно поняла: до конца они не пойдут. И Стас догоняет ее только для того, чтобы вытащить из кабины, а не для того, чтобы занять ее место. Злость оглушила ее, она что есть силы ударила его дверцей и с раздражением обнаружила, что все равно сама ничего не сможет сделать: она не умеет водить бульдозер. От обилия рычажков и ручек разбежались глаза.
Ничего. Если нажимать и дергать каждый из них последовательно, рано или поздно она поймет, что нужно делать. Ей нужно совсем немного: развернуть его отвалом к избушке и ехать вперед. Не так уж это трудно.
Где-то должна быть педаль газа. Ника попробовала наугад и попала: мотор взревел громче. Хорошо. Злость отступила, сменяясь спокойной уверенностью. Она сдвинет эту гору металла с места, и та никуда не денется. Ника подняла глаза и осмотрелась. Перед избушкой, сжимая побелевшими кулаками бензопилу, стоял плотник, и лицо его было удивленным и испуганным. Губы сами собой расползлись в усмешке: она сильней. Она сильней, потому что не будет рассуждать о морали, не станет никого жалеть, ее не заботят правила игры. Как просто прикрыть неспособность победить красивыми словами, вроде принципов, честности и прочей ерунды. Она не станет этого делать. Она ничего не испугается.
Ника сдвинула рычаг под правой рукой и снова надавила на газ: бульдозер дернулся и медленно поехал назад. Ника непроизвольно схватилась руками за сиденье: в машине держатся за руль, а здесь? Если она его не остановит, то въедет в канаву. Интересно, что будет, если бульдозер перевернется? Он же едет очень медленно, наверное, ничего страшного не произойдет. Ника представила, как многотонная махина поворачивается брюхом вверх, и с ужасом поняла, что это не «рено». Если бульдозер перевернется, то ее расплющит в лепешку, даже мокрого места не останется… Эта жалкая жестянка, изображающая кабину, попросту сомнется.
Ника хладнокровно дернула один из двух больших рычагов перед собой и увидела, что бульдозер поворачивает, но продолжает пятиться назад. Значит, это руль. А маленький рычаг — переключение передач. Неужели у бульдозера их так много? Она подвинула его вперед, и машина встала. Значит, еще немного дальше. Она толкнула рычаг, и бульдозер рванул с места. Отлично. Чуть-чуть к себе. Нервозный страх отступил — все гораздо проще, чем показалось вначале. Все как в машине без коробки-автомата. Только скоростей больше. А это что за ручка? Ника дернула ее вниз. Ага, это поворот на месте. Прекрасно, ей как раз надо повернуться отвалом к избушке. Конечно, ей придется поворачиваться больше чем на двести семьдесят градусов, но это не страшно. Ника вернула ручку в исходное положение, когда нос машины оказался напротив плотника. Все. Теперь можно двигаться вперед. А это что за штучка? Ника потянула за рычаг, и, пока удерживала его, отвал поднимался вверх. Нет, так он закрыл ей весь обзор, надо опустить его ниже. Наверное, надо дернуть рычаг в другую сторону.
Все замечательно. Больше ей ничего не надо.
Она выбрала какую-то среднюю переднюю передачу и нажала на газ. Машина, качнувшись, оттолкнулась от земли и довольно скоро пошла вперед. Ну? Плотник так и будет там стоять?
Боковым зрением Ника уловила какое-то движение справа, скосила глаза и увидела, что на нее падает толстое дерево. Как? Почему? Кто успел его свалить? Ничего, кроме рева мотора, она не слышала. Выдержит кабина или нет? Ведь бульдозер работал на лесоповале… Выдержит или нет? Ника приподняла голову — она ничего не может сделать. Будь что будет. Если ее раздавит стволом, значит, так сложилась судьба. Значит, Долина победила ее. Но она не остановится, она не будет бояться.
Грохот упавшей сосны перекрыл шум мотора, с правой стороны кабины со звоном лопнувшего стакана в пыль рассыпалось стекло, а по левому стеклу во все стороны побежали трещины. С потолка что-то упало, Ника вскинула глаза и увидела широкую вмятину и согнувшийся уголок, защищающий кабину. Ствол переломился, как щепка, и теперь отползал назад, скрежеща по крыше и бокам кабины.
Ника выдохнула и почувствовала себя всесильной. Машина устояла! Теперь ей ничего не страшно!
В ответ на ее радостную мысль бульдозер задрожал и плавно качнулся, как будто под ним прошла волна. Земля выскользнула из-под гусениц и ухнула вниз — на том месте, где только что лежала ровная дорожка, из ниоткуда появился глубокий ров, словно земля разверзлась перед машиной, надеясь ее проглотить. Отвал уперся в дальний край канавы, а гусеницы продолжали толкать бульдозер вперед. Зад машины пошел вверх, сиденье под Никой накренилось, и она поняла, что если немедленно не остановится, то перевернется. Она отдернула ногу с педали газа, рванула рычаг переключения скоростей к себе и снова нажала на педаль. Бульдозер слегка выровнялся. Ника привстала и посмотрела вперед. Она бы переползла через этот ров, если бы отвал не уперся в землю. Надо поднять отвал и попробовать еще раз.
А если она перевернется? Если у этой ямы чересчур крутые склоны?
Ника потянула рычаг, управляющий отвалом. Выше. Еще выше. Вот так. Будь что будет.
Земля снова качнулась под ней, но она включила самую низкую скорость и осторожно нажала на газ. Вперед. Бульдозер нырнул вниз, и она чуть не сползла с сиденья. Ниже. Еще немного, и машина потеряет равновесие. Ну же! Бульдозер притормозил, гусеницы зацепились за противоположный склон и потащили его вверх. Под машиной прошла судорожная волна, земля не просто дрожала — она раскачивалась, ходила ходуном, как будто пыталась сбросить с себя чужеродный груз. Что это? Землетрясение? Землетрясений здесь не бывает. Это чешуйчатый птеродактиль, засевший под избушкой, проснулся и сопротивляется. Вот сейчас Ника наконец увидит его коричневые пальцы с длинными когтями, загнутыми крючком.
Бульдозер качался из стороны в сторону, каждую секунду рискуя опрокинуться, его лихорадочно трясло и подбрасывало вверх на ухабах, то и дело всплывавших прямо под гусеницами. Нет, птеродактилю ее не остановить. Ника видела столько чудовищ, что, если к ним прибавить еще одно, страшней не станет. Плотник, бледный как мел, увяз по щиколотку в расползавшейся земле и смотрел на Нику горящими, безумными глазами. Если он не отойдет, бульдозер его раздавит, неужели ему это непонятно? До него осталось не больше трех метров. Он что, еще не догадался, что Ника не остановится? В таком случае, это его проблемы.
Плотник тяжело замахнулся и метко швырнул пилу Нике в лицо. Она только усмехнулась — лобовое стекло покрылось сетью трещин, но пила не смогла его пробить. Теперь она ничего не видела впереди себя. Может, это к лучшему? Смотреть в сумасшедшие глаза плотника ей не нравилось. Если ей суждено попасть в лапы птеродактиля, она его, по крайней мере, не увидит. Если она умрет, то умрет не во сне на каменном полу, в объятьях холодной змеи. Она умрет, защищая свой дом и своих детей.
Слепая машина медленно, ощупью шла вперед, раскачиваясь, судорожно дрожа и спотыкаясь.