На следующее утро у повети дозорные увидели огромного черного коня. Сначала они подняли тревогу, но, разобравшись, поняли: конь пришел без всадника, искал людей и еду. И нашел.
Запрячь его в сани так и не вышло: он не привык ходить в упряжи. Верхом на зверя, скалящего зубы, никто сесть не решился, но конь позволил вести себя в поводу. Псковичи собирались подарить коня князю Тальгерту, а новгородцы – князю Волоту. Спор о том, чей князь больше достоин такого дара, продолжался часа два, скрашивая однообразную дорогу.
На Завеличье вышли после заката, в темноте, издали разглядев зарево пожара: псковичи жгли посад. Метель утихала, снегопад прекратился, и сквозь тучи время от времени проглядывала луна.
– Куда прете? – не очень любезно спросил дозорный дружинник, увидев ватагу, шедшую по дороге к реке.
– Мы из ополчения, отступали от Изборска. С нами раненые, – ответил ему Млад.
– Небось, лазутчики ландмаршала Волдхара… – проворчал дружинник.
– Ага, все сорок человек, – сунулся Ширяй.
– В обход вам надо идти. Снега все равно там не осталось, – дружинник кивнул на дорогу к Великой, – грязь сплошная, с волокушами не пройдете.
Он кликнул товарища и велел проводить ополченцев мимо Завеличья – крюк получился версты на три. На реке их снова встретили конные дозорные.
– Кто такие? Что вам тут надо?
– Это наши, – ответил сопровождавший их дружинник, – раненых тащат.
– Наши все давно за стенами, вместе с ранеными, – фыркнул дозорный, но особенно не препятствовал.
Над крепостью стучали топоры – сносили деревянные крыши с башен и стен, готовились к осаде.
– Ну куда идете, куда? – заорали сверху, когда ватага подошла к проездной башне Окольного города. – Не видите?
Под ноги Младу, шедшему впереди, со стуком упала широкая доска толщиной в полтора вершка.
– Чего делаешь-то? – крикнул кто-то из новгородцев из-за спины Млада.
– Закрыты ворота! – огрызнулись сверху. – Не видите – закрыты!
– А ты их открой! – посоветовал новгородец.
– Я плотник, а не привратник.
– А ну кончай стучать! – гаркнул сопровождавший их дружинник. – Куда торопитесь-то? Людей пропустите!
– Ребята, годи стучать! – тут же крикнул своим несговорчивый плотник. – Ватагу пропустим.
Вскоре распахнулась низкая дверь с правого бока башни, открывая проход через узкий лаз в крепостной стене, – волокуши с ранеными пришлось переносить на руках. Дружинник забрал черного коня и поскакал в объезд, к неудовольствию новгородцев, уверенных, что теперь конь точно достанется псковскому князю.
Псковская крепость, в отличие от новгородского детинца, обходила весь город четырьмя каменными поясами, и кром занимал в ней только небольшой уголок. Млад смотрел по сторонам: крыши домов в опасной близости от крепостных стен поливали водой, и постепенно они обрастали льдом – чтобы ни раскаленные ядра, ни горящие стрелы не смогли поджечь дерева. Никто не знал, с какой стороны ландмаршал нанесет основной удар, и по дороге к расположению новгородцев Млад разглядел строительство трех захабов.
Новгородцев разместили в Окольном городе, между Полевой и Лужской башнями; студентам достался недостроенный терем напротив невысокой Сокольей башни и четыре избы вокруг него. Раненым выделили каменные палаты: псковский посадник вместе с семьей перебрался в кром и отдал свое богатое жилище ополчению – в знак признательности.
Со времен своего бесславного похода на татар Млад избегал появляться в лечебницах: слишком крепко отпечаталась в памяти помощь отцу и ночные мо́роки, полные крови и чужих страданий. Но на этот раз ему пришлось самому отправиться в палаты посадника – двадцать семь раненых студентов надо было передать на руки врачам.
Богатство псковского посадника не шло ни в какое сравнение с нарочитой роскошью новгородских бояр: за толстыми, почти крепостными стенами Млад насчитал всего шесть палат. Челядь жила в трех маленьких деревянных избах; во дворе, огороженном белой стеной, стояли кузница, конюшня и амбар.
В палатах было тепло, даже жарко, и довольно светло: под сводами потолка висели светильники с множеством свеч, чад от которых потихоньку сползал к окнам. Стены украшал тонкий светлый рисунок, и наскоро сколоченные нары с соломенными тюфяками, расставленные в несколько рядов, не вязались с его изысканностью. Пахло кровью, потом, рвотой и нечистотами, и слабый запах лекарств не мог перебить душного зловония.
Раненые оглянулись, когда Млад перешел через порог шириной в добрую сажень.
– Кто тут главный? – спросил он, замявшись и стараясь не глядеть по сторонам.
– Дальше иди, – кивнул ему пожилой ополченец без руки, сидевший на нарах.
Млад с трудом протиснулся через узкий проход, но и там врача не было. Только в третьей палате он увидел его – в самом дальнем углу. Врач на вид был его ровесником, высоким и широкоплечим, больше напоминавшим опытного воина, чем целителя.
– Мы раненых привезли… – сказал Млад в ответ на его вопросительный взгляд.
– Еще? Похоже, кузницу тоже под лечебницу переделывать придется… Много?
– Двадцать семь. Почти все – студенты.
– Тяжелые?
– Те, кто сам идти не может.
– Сейчас. Погодите немного. Посмотрим.
– Зыба, что там? – раздался сонный голос из-за деревянной загородки, по-видимому, сколоченной вместе с нарами.
– Раненых привезли. Посмотришь?
– Посмотрю. Пусть подождут немного, – голос показался Младу удивительно знакомым.
– Бать, это ты, что ли? – не удержавшись, спросил он громко и тут же в испуге прикрыл рот рукой: врач вскинул на него удивленный и недовольный взгляд.
Отец вышел из-за загородки сразу – в исподнем, протирая глаза.
– Лютик… – лицо его на миг исказилось. – Живой… А мне сказали, ты под Изборском остался…
– Здорово, бать… – словно извиняясь, сказал Млад. – Я не остался… Мы раненых тащили, отстали просто.
– Ну иди сюда, я хоть обниму тебя, – отец закусил губу. – Я чувствовал. Я знал, что с тобой все хорошо… Эх, Лютик… Знакомься, Зыба: Млад Мстиславич Ветров, знаменитый на весь Новгород волхв. Жив-здоров, как видишь.
Тихомиров встретил Млада не так радостно, как отец.
– Не знаю я, Мстиславич, что с тобой делать. Мало того, что сотня твоя ни во что твои приказы не ставит, ты и сам им под стать.
– Мы вынесли двадцать семь раненых, – ответил Млад угрюмо.
– А толку? Что в этом толку? Теперь на двадцать семь бесполезных ртов в осажденном городе будет больше. Только и всего.
– Их бы затоптали, – Млад опустил голову.
– Да. Но мы не в салки тут играем. И неважно, кто из нас больше прав, – ты или я. Я тоже не чудовище, я тоже согласен, что бросать раненых стыдно. Но я приказал отступать, а ты что сделал?
– А почему ты не приказал подобрать раненых? – вскинул глаза Млад. – Если считаешь, что бросать их стыдно?
– Потому что я думал о живых и здоровых, о тех, кто дойдет до Пскова и встанет на его стены, а не ляжет в посадничьих палатах. Если бы я приказал подобрать раненых, ты бы сейчас отвечал, почему подобрал не всех! Если бы было кому отвечать, конечно. А скорей всего, ты бы сейчас с прадедами ручкался, как и три четверти твоей сотни! Иди. Доложишь о потерях.
– Погоди, – вздохнул Млад. – Мне надо отправить письмо в Новгород.
– Всем надо отправить письма в Новгород, – проворчал Тихомиров, – ко мне уже раз пятьдесят подходили.
Млад сжал губы – неужели у него ничего не получится?
– Понимаешь, мне не просто так надо… Мне надо отправить письмо главному дознавателю, Родомилу Вернигоре. Это важно.
Тихомиров озадаченно цыкнул зубом:
– Попробуем. Если это действительно важно. Я думал с обозом письма отправить, но тебе, наверное, надо быстрей… Завтра на рассвете обоз с ранеными выйдет в Новгород, но, я думаю, доберется туда только через семь дней. Так что надо с князем поговорить, его гонцы каждый день туда-сюда отправляются.
– Пусть будет с обозом, – кивнул Млад, – не надо тревожить князя. Главное, чтобы точно дошло по назначению.
Войско ландмаршала Волдхара вон Золингена подошло к стенам Пскова через четверо суток – к его появлению на Великой реке взорвали аршинный слой льда, отсрочив подход врага к стенам не меньше чем на день. Из соседних деревень за стены шли и шли люди, забирая с собой скот и запасы продовольствия, сжигая свои дома, чтобы они не достались врагам: ландмаршал пришел на пустую, выжженную и промерзшую землю. Ему дорого обошлось строительство укреплений – он намеревался штурмовать Псков с юга, там, где размещалась самая низкая и самая длинная стена, где башни стояли реже, чем в Запсковье и со стороны Великой: численное превосходство давало ему такую возможность. Но пушки с этой стены били не хуже, чем с любой другой.
Из сотни Млада в строю осталось пятьдесят пять человек, двенадцать раненых отправились в Новгород с обозом, трое собирались поправиться и вернуться в строй, еще двое были так плохи, что их побоялись отправлять в семидневное путешествие по Шелони. Двадцать восемь навсегда остались под Изборском…