По экрану заснувшего монитора хаотично порхала маленькая зеленая точка.
Ригальдо следил за ней, завороженный, а когда с другой стороны стола раздался какой-то звук, медленно перевел взгляд на Кроноса.
Кронос ухмылялся. Узел его галстука был неформально ослаблен и в вырезе рубашки виднелась волосатая шея; он заложил ногу на ногу и вертел в пальцах блестящую ручку – слишком дорогую для руководителя продаж в филиале. Видно было, что он еле сдерживается, дожидаясь окончания официальной части беседы, потому что очень хочет спросить чего-нибудь провокационное. Например, хорошо ли Ригальдо на новой должности. Или откуда у него неотцветшие синяки.
Ригальдо так явно читал у него на лице это желание, что было странно, почему все звуки, которые Кронос произносил ртом, воспринимались им сейчас как неразборчивый радиошум. Ригальдо пришлось сделать над собой усилие, чтобы вспомнить: Кронос здесь, потому что сегодня понедельник. Они договаривались об этой планерке. Но это было еще до Рождества. Сейчас Ригальдо просто смотрел на него и молчал.
Кронос пошевелился, поменял положение в кресле, пощелкал ручкой. Выгнул шею, демонстративно таращась сквозь стеклянную перегородку вслед Октавии. Обернулся, снова пощелкал ручкой. И вдруг сел нормально и раскрыл блокнот на коленях.
Кроносу стало скучно.
– Еще будут какие-то распоряжения? – чинно спросил он.
– Выставишь план продаж на следующий месяц, – тихо сказал Ригальдо. – Проведешь обучение торговых представителей и анкетирование по методике преодоления возражений. Проведешь собеседование кандидата на офис-менеджера в Вудпойнт. Предоставишь расписание семинаров. Проверишь, как выполняется регламент CRM… Проработаешь тесты для оценки регламента…
– И это все?
– И бороду сбрей. Она тебя старит, – бездумно ответил Ригальдо.
Кронос несколько секунд смотрел на него, не ухмыляясь, потом захлопнул блокнот и вышел вон.
Ригальдо вернулся к созерцанию зеленой точки. Щелкнул мышью и уставился в сброшенные Кроносом графики. Столбы диаграммы налезали друг на друга, как башни небоскребов в Даунтауне.
Дверь тихо приоткрылась, и кто-то проскользнул в кабинет. До ноздрей Ригальдо донесся запах кофе. Кто-то поставил прямо перед ним кружку.
– О мой бог, – с восторгом произнесла Люсиэла. – Какие синяки. Какой кошмар.
Разноцветные столбы Даунтауна подпирали собой изогнутую колею линейного графика, похожего на рельсы железной дороги. Однажды Ригальдо видел, как по путям везли куски нового самолета.
– Мне сказали в отделе кадров, что шеф услал вас в командировку, – Люсиэла подошла к столу, низко наклонилась. Ее тяжелая грудь в низком вырезе обтягивающей бордовой кофты оказалась у Ригальдо перед глазами. Ригальдо смотрел – и почему-то думал о том, какие в «Эскаладе» подушки безопасности. – И я сразу смекнула, что что-то не так.
Она опустилась в кресло, вероятно, еще нагретое задом Кроноса, и хищно схватила Ригальдо за запястье.
– Я смотрела «Новости Молодого Сиэтла», – сказала она заговорщицким шепотом. И откинулась назад, наслаждаясь произведенным эффектом.
Ригальдо взял со стола карандаш и принялся его точить. Люсиэла немного подождала ответа и недоуменно пошевелилась.
– Мне кажется, из всего офиса только я одна и смотрела. По крайней мере, никто ничего не обсуждает, – она со значением округлила глаза. А потом наклонилась и быстро добавила: – И я никому ничего не рассказала.
Карандашная стружка падала на стол длинными витками.
Люсиэла смотрела на нее, нахмурив брови.
– Вы меня слышите? – вдруг спросила она. – Я была просто в шоке. Учтите, я болею за вас.
– Скидочная политика, – произнес Ригальдо, смахивая стружку прямо на пол. – Я забыл обсудить с Кроносом. Его последние предложения просто говно.
Люсиэла уставилась на него широко открытыми глазами.
– Что?
– И еще алгоритм продавливания активных продаж по телефону… – пробормотал Ригальдо и открыл ворд.
Люсиэла поднялась на ноги.
– Мистер Сегундо, вы уверены, что у вас нет сотрясения мозга?.. Пейте свой кофе, – обиженно сказала она и ушла.
Ригальдо заглянул в кружку. Черный ободок кофе был похож на черный круглый зрак нефтяного колодца. Ригальдо взглянул в него – и продолжал смотреть еще три часа.
Когда в дверь заглянул охранник и нерешительно спросил, когда можно будет все обесточить, Ригальдо встал, выключил компьютер, надел пальто и пошел к выходу. В холле уже никого не было.
Около вертящихся стеклянных дверей он присел завязать шнурки и поднял голову, только когда рядом остановились ноги в начищенных ботинках.
– Какого хуя? – поприветствовал его Исли. – Я неделю не могу до тебя дозвониться. Что с твоим телефоном? И почему о том, что ты в городе, я случайно узнаю от секретарши?
Выпрямившись, Ригальдо пожал плечами. Он понятия не имел, что там с его телефоном.
Он уже целую неделю не брал его в руки. Не проверял звонки. Не заряжал.
Он будто во сне рассматривал новое светлое пальто Исли, думая, что это так странно и выпендрежно – светлое пальто.
– Что ты здесь делаешь так поздно?
– Я работаю, – исчерпывающе сказал Ригальдо.
Кажется, глядя на него, Исли изменился в лице. Ригальдо почувствовал, как его твердо берут под руку и выводят через вертушку, словно он ребенок, способный набить себе шишку в дверях.
– Что-то случилось, – тихо спросил Исли. – Что-то с твоей тетей?
Ригальдо поднял голову и посмотрел на логотип их компании на небоскребе.
Почему Исли не мог помолчать? Он мешал сосредоточиться.
Ему было нужно куда-то, предстояло какое-то глупое, неприятное, тягостное дело, но он не мог вспомнить, какое. Про анализ эффективности заполнения клиентской базы помнил, а про это нет.
– Пойдем-ка, – Исли железной рукой потащил его на парковку. – Прокатимся на «Эскаладе». Поедем ко мне…
– Нет, ко мне, – Ригальдо резко остановился. Он вспомнил. – И на моем «Фокусе». Я должен покормить кота. У меня дома кот.
В машине Исли не лез с вопросами, только посматривал искоса и вслух отметил, что непрогретый двигатель постукивает, а трансмиссия издает легкие скрипы при переключении. Ригальдо ничего не ответил. Он вел «Форд Фокус», как автомат; ему достаточно было того, что у машины были на месте все колеса.
Тоскливый протяжный ор был слышен уже из-за двери. Потом что-то тяжелое прокатилось и стукнуло в стену. Исли позади чертыхнулся.
– Это Симба, – вяло предупредил Ригальдо. Он отпер дверь, и кот прянул в сторону – огромный, мощный, песочного цвета зверь с хвостом толщиной в руку и яйцами, как у страуса.
– И он невоспитанный мудак, – подытожил Исли, едва ступив в лофт. Откуда-то пахло кошачьей мочой.
– Я ему не нравлюсь, – сказал Ригальдо. – И он мне не очень.
– Тогда зачем?.. – Исли включил свет и замолчал.
Ригальдо знал, как сейчас выглядит его дом – неразобранная дорожная сумка на проходе, расстеленная и смятая кровать, брошенная в углу перевозка для животных, немытая кастрюля и забитая окурками консервная банка рядом с постелью. А еще – вываленный из кладовки хлам, куча дисков со старыми фильмами: прилетев вечером в субботу, Ригальдо рухнул в кровать и проспал до середины воскресения, потом встал, чтобы сварить спагетти для себя и кота и открыть консервы, а всю вторую половину дня провел в каком-то полусне под старое кино, замотавшись в одеяло и поедая консервы. Кот везде лазал, орал, бил себя по бокам хвостом, изодрал «гостевое» кресло и обоссал в лофте два угла; потом он нашел туалет, напился из унитаза воды и замолчал.
– Дай угадаю, – в полной тишине сказал Исли. – Это кот твоей тети?
Ригальдо переступил через поваленную котом вешалку и прямо в пальто и ботинках прошел к столу.
Достал разделочную доску и вывалил из пакета пригоршню сырой рыбы, которую оптом купил на общественном рынке. Было слышно, как Исли разулся у входа и босиком прошел в комнату. Развернул стул и сел на него верхом.
– Врач сказал, ее нашла соседка, – Ригальдо сложил рыбы головами в одну сторону и принялся пилить их ножом. – Это было в десять часов утра. Путь до Эймса, города моего детства, занял у меня восемь часов. А все потому, что Де-Мойн, столица штата, не впускает большие самолеты. Надо пересаживаться в Денвере на маленький самолет, потом брать такси до Эймса. А еще меня задержали в аэропорту Сиэтла. Рожа им моя не понравилась.
Мороженое мясо едва поддавалось. Рыбы изумленно таращили круглые рты.
– Она выпила бокал шампанского вместе с подругами, а инсулина ввела больше обычного, потому что еще ела сладкое. Гипогликемия, обморок, отек мозга. Начались судороги… – он чертыхнулся: слишком сильно дернул ножом и порезал палец. Сунул его, пахнущий кровью и рыбой, в рот.
– Ригальдо.
– Когда я приехал, ее уже не было.
– Мне очень жаль.
Ригальдо поискал взглядом пластиковый контейнер, который определил коту под миску. Кот из мстительности загнал ее под компьютерный стол.
– Почему ты не позвонил мне? – спросил в тишине Исли. – Когда были похороны?
– Через день, – сказал Ригальдо, сжимая миску. – Или на следующий день. Я не помню.
Он не врал – последнее, что он хорошо помнил, были раскрашенный длинными зелеными полосами больничный коридор и дежурный врач, которого Ригальдо ждал очень долго. А потом мир как-то обрушился, как осыпавшееся стекло, и в осколках косо-криво отражались холодное солнечное утро, и зимнее кладбище, и какие-то смутно знакомые лица: соседи, учителя местной школы, бывшие одноклассники и родители новых учеников. Кто-то говорил положенные в таких случаях речи, кто-то хлопал его по плечам и пожимал руку. Потом были еще дом и кот. Ригальдо перебирал бумаги, коротко отвечал на какие-то вопросы, оплатил счета за прошлый месяц и прилежно принимал соболезнования по домашнему теткиному телефону. Про свой телефон он забыл. Потом было завещание и квест по оформлению кота в самолет. На нужный Ригальдо рейс от Денвера ему отказались продать билеты – в багажном отсеке уже был забронирован провоз двух собак.
– Они говорят, она даже не успела почувствовать, что ей плохо. Не успела поднять сахар или вызвать скорую.
– Я понимаю.
– Нет, ты не понимаешь, – Ригальдо наконец поднял голову, посмотрел в лицо Исли. – Я мог бы успеть, если бы улетел накануне, в Сочельник, но я даже не позвонил ей. Отложил на утро. Мне было некогда. Я кутил на благотворительном вечере.
Исли молчал, положив скрещенные руки на спинку стула.