— В принципе, я рад, что нас с тобой ждёт не только море, — резюмировал Марк.
— Знаешь, это большой плюс, потому что я и Катрин — люди несовместимые. Мы с тобой поедем смотреть могилу Ноя, а они пусть сами на пляже, — Марк хищно улыбнулся своим мыслям. Вчера сестра интересовалась взглядами матери на тему загара топлесс…
Хенрик, бегущий рядом по дорожке, притормозил и с плохо скрытым страхом поинтересовался у сына:
— А ты хочешь ездить со мной?
— Конечно, — пришёл уверенный ответ, — что мне одному на море-то сидеть!
***
Самолёт должен был улететь из Домодедово в шесть утра. Соответственно, регистрация начиналась за два с половиной часа.
С вечера был собран чемодан с нарядами матери и плавками отца да два рюкзачка. Иван всех успешно зарегистрировал онлайн на седьмой счастливый ряд, и оставалось только напялить на себя джинсы и дотащиться, зевая, из такси до стойки аэропорта.
Накануне — в вечерних сумерках, под «сиреневый туман» и «золотые купола» — тёща с котом Бегемотом успешно были транспортированы на дачу, и вернувшийся без родственницы счастливый отец, употребив за ужином «пивасик», долго распространялся о красоте природных ландшафтов ближнего Подмосковья.
Ребята вяло поддерживали блюстителя закона.
Правда Иван при этом, горестно вздыхая, думал о несостоявшемся счастье похода с мужиками на Ай-Петри. А Диме было просто страшно. Ему меняли привычную дислокацию, погружая в новый неисследованный и непонятный мир под названием Турция.
Он вообще с трудом понимал «словоразлив» старшего хозяина. Ба всегда ругала областной ландшафт, называя отвратительными пейзажи серых гаражных крыш, линий электропередач и придорожных свалок. Неоднократно провожая её, киборг внутренне соглашался с негативной оценкой негармоничных видов, мысленно не одобряя еще и зрелище несущихся обшарпанных фур, с неразумной смелостью подрезавших малолитражки.
— Ты чего грустишь-то? — прервал его размышления Иван — его «как бы родственник». — Ехать неохота? Мне тоже. Ребята вон, на Ай-Петри идут, а мы на «всё включено», тоска.
***
Последний раз вот так, своей семьёй, но без тёщи, они отдыхали лет пятнадцать назад в санатории «Россия» в Сочи. Тогда маленький Ванька, только переступивший порог большого, слегка запылённого номера, громко спрашивал обалдевших от поездной грязи родителей:
— А теперь можно орать и визжать?
— Конечно! — тогда ответила его мать, — только с папой на улице, а я пока приму душ!
Ощущение дежавю появилось задолго до подъезда к отелю…В самолёте, пытаясь перекричать предвкушающих турецкое застолье пышных мамаш, верещали их многочисленные отпрыски. Пахло лёгким перегаром, а один из двух имевшихся туалетов засорился, и излучающие на лицах счастье стюардессы, все три полётных часа пытались слить его содержимое. Ощущение той плацкартно — поездной грязи накрывало волнами.
Наконец, они прибыли и их сопроводили в главный аркадный зал, с помпезными колоннами и почти натуральной мраморной облицовкой. В нём преобладал цвет свежепосоленного лосося. Тёща любила рыбу, считая, что она идеально подходит для её возраста, и умела ее солить. «Ешь омегу-три, жирные кислоты, и кожа не будет стареть», — поясняла она дочери. Прокурор ещё раз посмотрел на стены отеля—дворца и содрогнулся.
Он не понимал: ну почему его душит золотая отделка мебели, хрусталь люстр, секьюрити…
В этот момент руки коснулся Дмитрий.
— Посмотрите направо, — лаконично сообщил приблудный ребенок.
Прокурор резко развернул корпус.
На него с неподдельным ужасом смотрели немцы. Те самые, два года назад счастливо отправленные в Мюнхен.
Со звуком театрального выстрела упал чей-то чемодан.
— П-приехали, — сказал Иван.
— Du lieber Himmel! (Господи ты, Боже мой!), — прошептала Ирен.
— Das kann doch nicht wahr sein! (Этого не может быть!), — сообщил пространству Хенрик.
— Бля, — вымолвил прокурор…
***
За ужином обе семьи сидели за укутанным в белоснежную скатерть большим столом турецкого ресторана. Их состояние на данный момент с трудом поддавалось описанию. Некоторое представление о владеющем ими смятении может дать, например, эпизод со сборами.
За полчаса до обговорённой встречи Ирен, надевая любимый красный сарафан, сообщила отражению в зеркале:
— Хоть без шляпы и перчаток, но иду на великосветский воскресный бранч. Хенрик, надеюсь, ты в смокинге?
Дети переглядывались и недоумённо оценивали пребывающую в явном помешательстве мать.
Только после третьего стакана джина с тоником у неё немного отлегло от сердца и появилась маленькая толика бесшабашности.
«В конце концов, это не чудо, просто наш мир совсем не такой огромный, как рассказывает ВВС», — успокаивала она себя.
Уже за столом, оглядев молчащую кампанию взглядом агента «Моссад», она вздохнула и, повернувшись к мужу, изрекла:
— Дорогой, а принеси-ка мне ещё один стаканчик этого заменителя Dom Pérignon!
Потом, обратив свой взор на молчаливую публику, извиняясь, сообщила:
— Если не создать атмосферу любви, то придется срочно разбегаться. Моя maman…
— Вот про маманов мы говорить и не станем, — перебил её российский правоохранитель. — У меня три вопроса…
Он повернулся корпусом к Диме и, взмахнув вилкой зажатой в руке над тарелкой, как дирижёр над пюпитром, приказал:
— Димон, переводи!
***
Ближе к ночи, переехав из ресторана в лобби, как из Виндзора в Букингемский дворец, старшие представители московской и мюнхенской ячеек общества, выпив ещё «по чуть-чуть», окончательно расслабились.
Хенрик по большому секрету (громким шепотом) сообщил другу из России, что должен погрузиться в таинственные воды озера Ван и поискать там очередной портал. В ответ россиянин выразил уверенность в необходимости совместных поисков.
— С целью оптимизации поставленной задачи предлагаю тост! — завершил он вечер и мирно задремал в уютном кресле бара.
***
Утром у поборников интернационала вполне закономерно болела голова. Постучавший было в дверь Иван был встречен перекошенной физиономией отца и словами матери:
— Ещё раз стукнешь в дверь, убью!
Парень понимающе кивнул и, прихватив второй возможный источник шума (Диму), запустившего режим бесшумного передвижения, отбыл на завтрак.
Когда дети убрались в сторону омлета и пляжа, русская жена, выпив пенталгин, горестно посмотрела на излучающий счастье пейзаж за окном и сказала:
— Вот жопой чую, добром это не закончится.
Через два номера, напротив, в такой же двухкомнатной семейке, Хенрик вскипятил чайник и, разбавив водой суррогатный порошок чёрного цвета с гордой надписью «Нескафе», подал жене.
Ирен с трудом сфокусировала взгляд на чашке. Глотнула. Выдохнула. И посмотрев за окно, в котором отражались воды сверкающего сапфиром моря, предрекла:
— Поверь, это подстроенная акция. Хорошего я не жду. Не будь я еврейка!
***
Идол не спал никогда. Он был её окном в мир. Тысячелетний прибой не смог разрушить гранитного основания вулканического острова, и фигура нехарактерного маленького роста веками смотрела на быстро меняющий настроение океан. Она же дышала его глазами.
Неторопливость и покой — вот что всегда присутствовало в ней. Медленные правильные мысли не давали этой чудесной живой структуре самостоятельно изменять мир. Но они же позволяли сохранять его. Однажды, ещё в самом начале пути, она чуть не потеряла себя и свою цель. Страх отчаяния остался. Тогда совсем ещё юная память записала его и больше не повторяла ошибок.
Сегодня, открыв свод, она листала страницы-мысли начала пути.
Енош, сын Шета и Азуры, любимые дети её. Пизнай, сумевшая спасти в Потопе своих дочерей. Как странно изменился мир! Чёрную красавицу объявили демоницей. Смешной, всем интересующийся, глупо погибший с разбитой головой мальчик отражен в человечьей памяти землепашцем, а проклявший сам себя брат — охотником-детоубийцей.
…Их было так мало; первый эксперимент, увенчавшийся грандиозной удачей.
«В настоящее время половина обитаемой Ойкумены Млечного пути — мои дети», — думала она.
Она открыла три портала, дав жизнь трём новым мирам.
Первый, процветающий мир планет Азиатского союза: Шиар, Янода, Кхимет — вывел выращенный ей Цинь Ши Хуанди, который собрал армию и сумел провести её через отражения. Её великий сын. Она оставила память о нём.
Второй портал оказался плохо подготовленным. Змеелюды пытались поработить праматерь планет, она торопилась, уводя от разящих виман своих избранников сквозь врата Мохенджо Даро. В памяти чёрной земли они остались неандертальцами. А легенды про войну Царя Обезьян записаны в Рамаяне. Она берегла и эту память.
Впрочем, вторая волна оказалась не менее удачливой, и торговый флот авшуров с планеты Никсия давно преодолел границы галактики.
Третий — о, тот она готовила тысячелетие. И, разумно не дав объединиться двум таким близким и совсем разным цивилизациям восточного и западного полушарий, увела через портал Мачу-Пикчу обоеруких амбидикстеров, заселивших часть Млечного пути и систему Альфа Центавра. Её невероятный успех — её альфиане.
Пора было открыть и этот мир. Пришло время.
Разумеется, мне, как слабосильной женщине достались жалкие крохи, но даже тех жалких крох хватило на то, чтобы урезонить наглеца Монтрезора.
Сегодня досталось бедняге Перлу. Совершенно незаслуженно. Я на мгновение лишилась рассудка. Я будто распалась на несколько суверенных частей, каждая из которых обладала собственным разумом.
Перл, не ожидавший удара, сгибается, но руки моей не отпускает. Я дергаюсь, как заарканенная акула.
— Угомонись! – сипит Перл – Ну пни меня еще раз, если тебе станет легче! Давай! Не смущайся! Врежь мне! Отвесь оплеуху. Только так ты ему не поможешь.
Перл будто жернов, вросший в землю. Я делаю вокруг него безвольный круг и, ослабев, падаю на скамью. Слышны всхлипы Наннет. Перл со стоном хватается за правый бок.
— Она еще и дерется! Здесь же печень!
После вспышки ярости я цепенею. Перл садится рядом.
— Ты давай отдышись и возьми себя в руки. План, конечно, хорош, я и сам нечто подобное уже с утра лелею, но заговор Гая Фокса нам скорей всего навредит.
— Эти люди… Нет, Перл, это не люди… Это… добрые христиане. К исповеди ходят, причащаются, вкушают тело Христово, подают милостыню… Они ведь ходят в церковь, да? – Я обращаюсь к Наннет.
Она робко кивает. Вид у нее испуганный, жалкий.
– Вот видишь – Я вновь оборачиваюсь к Перлу – Вот те люди… нет, не люди, они не люди… а кто они? Существа? Они называют себя христианами, они молятся Спасителю, Он пошел за них на крест… Но они не ведают, что творят, не понимают. Им в голову не приходит, что содеянное хуже убийства. Они верят в собственную праведность! Они добродетельны! Они соблюдают законы. Но они пойдут в ад! Я сама устрою им ад, клянусь!
— Успокойся, ангел смерти — одергивает меня Перл – Тут радоваться надо, а она – ад! Ад! Успеешь еще в Немезиду поиграть.
— Да чему радоваться? Чему?
— Как это чему? Девочка жива!
С моих губ срывается стон.
— О Господи, Перл! Неужели ты не понимаешь? Ты, такой умный, такой проницательный, не видишь то, что у тебя под носом. Да лучше б она умерла, эта несчастная девочка!
— Что это ты мелешь? Почему?
— Да потому что с мертвыми уже все случилось! Она мертва, все, конец пути. Ни страданий, ни боли. Покинула сей бренный мир с его злобной изобретательностью. Ей больше ничего не грозит. Смерть великая избавительница, защитница. Там, в ее обители, невинным душам ничего не грозит. Геро свыкнется с ее смертью, переживет, оплачет, похоронит, и сможет жить дальше. Он не будет больше тревожиться за нее, не будет бояться. Но теперь мы знаем, что девочка не умерла. Да, она жива, но… пропала. Что с ней? Где она? А если узнает он? Вот вообрази теперь картину. Он узнает, что его дочь пропала! Не умерла, а пропала! Маленькая, беззащитная девочка, одна в этом адском городе, в этом логове, в котле порока, в этой римской Субуре, полной воров, убийц и распутников. Как ты думаешь, что он при этом почувствует? Радость? Восторг? Да он же с ума сойдет! Он потеряет покой и всякую надежду этот покой обрести. Его жизнь обратится в безумие поиска. Он не сможет жить, не сможет дышать, он будет ее искать. Потому что будет воображать ее живой, в страданиях, в муках, во власти злодеев. Да по сравнению с этим смерть покажется благословением Господним.
Перл угрюмо молчит.
— Тогда… тогда мы ему не скажем.
— Само собой!
Я уже спокойна. Собрана и холодна.
— И вы, Наннет, вы тоже ничего не скажете. Я вам запрещаю.
— Но как же… — лопочет она.
— Мы сами будем ее искать. Без него. Клянусь, что с этой минуты мне не будет покоя, пока наши поиски не увенчаются успехом. Я приложу к этому все доступные мне средства, все возможности, все мое время и деньги. Буду искать ее или доказательства ее смерти.
Я оборачиваюсь к распятию и поднимаю руку.
— Да поможет мне Господь и да будет Он моим свидетелем!
— Тут не Господа просить надо — немедленно добавляет Перл – Преисподняя, а Париж это преисподняя, вотчина дьявола.
— Тогда еще проще. До Господа не докричишься, а дьявол, он всегда рядом.
Я открываю дверь ключом, который обнаружила в кармане плаща. Лючия хлопотлива и рассеянна. По ее настоянию Липпо заказал у кузнеца несколько ключей. И Лючия рассовала их по карманам всех плащей и передников.
Один, на счастье, оказался в том, что я набросила на плечи. Истинная милость Господа! Я могу неслышно отворить дверь, войти и сколько угодно прятаться в тени. Забиться в самый пыльный и темный угол.
Мне нужна тень. Это моя маска, мое убежище, моя вторая колдовская кожа, что скроет личину. Ибо с этой минуты я буду лгать. Говорят, природа женщины подобна луне, изменчива и непостоянна. Женщине привычно лгать, ибо она сама обман, призрак, текучая влага.
Как существо зависимое и слабое, она вынуждена притворяться и строить козни. Каждое ее слово будто сундучок с двойным дном. Ложь в устах женщины неотличима от правды, а лгать вовсе труда не составляет.
Кто это придумал? Какой невежда пустил эту байку в мир? Возможно, тот, кто препарировал собственную душу, обратив ее в химеру, создание из частей несовместимых, но все же сопряженных воедино силой могущественного волхва.
Этот мифотворец сам давно не отличает правду от лжи. Место правды в сердце он залил воском, чтобы тот по знаку хозяина принимал желаемую форму.
Лгать — это тяжкий труд, это бесконечная мука, пытка сдавливанием или растягиванием.
Это все равно, что поместить свое тело в гипсовый сосуд, меньший по размеру, и до конца жизни в нем оставаться.
Так варвары поступали с похищенными детьми, обращая их в карликов.
Так поступают с деревьями изобретательные садовники, подпорками искажая древесный стебель.
Искривление души в тисках притворства происходит незаметно, ибо тело, оставаясь в изначальных пропорциях, остается неизменным, однако последствия разрушительны и мука нестерпима.
Мне предстоит соорудить такие тиски для собственной души, втиснуть ноги в невидимый «испанский сапог» и носить это украшение если не до скончания дней, то до срока очень к нему близкого.
Собственно, лгать привычно нам всем. Редко кто из смертных всегда говорит правду.
Порой это опасно. Чревато трагедией. Тогда с помощью лжи мы ищем выгоды или награды. Ложью или притворством мы добиваемся своей цели. Ложь становится привычной и почти безобидной, временами даже полезной.
Будто гнилая нить пересекает она полотно нашей жизни. В этом полотне достаточно крепких, здоровых волокон, чтобы пренебречь одной, изменившей качество. Но как быть, если приходится лгать тому, кого любишь? Тому, кто безмерно дорог? Чье доверие и чья любовь бесценный дар?
Я сижу в углу, у двери, рядом с плетеным ларем, где Лючия держит старую обувь. Мне нужно время. Я должна приучить, приспособить свое лицо.
Я мнила себя сведущей в подобном искусстве, а на деле убедилась в собственной несостоятельности. Я должна так же настроить свой голос, чтобы не было дрожи, подозрительных модуляций. Не стоит рассчитывать на сердечную глуховатость мужчины.
Истинный музыкант слышит фальшивую ноту даже в грохоте оркестра.
Точно так же и Геро. Для него музыка слов складывается из нот нежности или вражды. Он услышит фальшь. А если это случится, я его потеряю.
Я закрываю глаза и делаю несколько глубоких вдохов. В моем теле все еще тлеет ярость. Я не сразу вернулась в дом Липпо. Мы с Перлом раза два прошли всю улицу из конца в конец.
Я должна была охладить, выдохнуть изнуряющее пламя. Перекинуть его жар из сердца в заледеневший разум, дабы растопить замершую мысль. Мне почти это удалось.
Я начала думать, выбирать направление, в котором сделаю первый шаг. Мысль движется нелепо, боком, и потому не имеет смысла. Но я уже в действии, я мыслю.
Я выбираюсь из чувственной разбитости, из женской слабости, чтобы бросить вызов судьбе. Я справлюсь. Кто я? Дочь Генриетты д’Антраг, великой интриганки и притворщицы. Её талант помножен на королевское честолюбие и беарнскую удаль.
Неужели с таким богатством я не сыграю роль? К тому же, цель у меня благая. Я не нарушаю клятв, не изменяю, я всего лишь пытаюсь уберечь Геро от лишней боли.
Я не смогла уберечь его от потерь, от страданий и неволи, но от этой боли я могу его защитить.
Мои глаза все еще закрыты. Я не слышу ни шагов, ни скрипа ступеней под этими шагами, но знаю, что уже не одна. Я знаю, кто это. Геро сидит на четвертой ступеньке, опираясь локтем о колено, и смотрит на меня.
Из мутного окошка над дверью падает свет, выхватывая фигуру сидящего человека из темного, полустертого пространства. «Сюжет для Караваджо или Лоренцо Гарбьери» — мелькает у меня в голове. Игра света и тени. Их единство и смертная вражда.
Часть лица – яркое золотистое пятно. Приподнятая горделивая бровь, уголок глаза с мазком ресниц, линия высокой скулы, уходящая к подбородку, полуизгиб рта.
Выпукло, объёмно. Все прочее размазано или вовсе тонет во мраке. Причуда кьяроскуро. Манера вспыльчивого живописца из миланского предместья.
Этим цветовым накалом он будто вырывал из тьмы небытия человеческую душу и помещал ее в свет божественного присутствия. В Неаполе я не раз любовалась полотном этого драчуна и мятежника.
«Семь дел милосердия». В этой картине, вздыбленной над алтарем церкви Мизерикордия, бедной на цветовое разнообразие, тень играет со светом, отступая и обнажая руки и лица, деяния и грехи.
Как бы Микеланджело да Караваджо назвал ту картину, что я вижу перед собой? «Юноша на лестнице»? Или «Утративший веру»? Сколько времени он здесь?
И как долго наблюдает за мной? Мое лицо в тени, он не мог заметить перемен. Надеюсь, и мыслей подслушать не может.
Поднявшись, я пересекаю прихожую и сажусь рядом с ним на ступеньку. Геро бросает на меня полувопросительный взгляд, но не произносит ни слова. Я тоже молчу.
Потому что в голосе своем пока не уверена. Вместо слов Геро раскрывает правую ладонь, будто я должна вручить ему записку или еще какой-то тайный знак. Но вместо записки я кладу свою ладонь поверх его, так, чтобы наши пальцы совпали. Указательный к указательному, безымянный к безымянному. И мизинец к мизинцу.
Моя кисть ỳже, чем его, и мне приходится топорщить мизинец, чтобы дотянуться. Вероятно, он играл в эту игру со своей дочерью. Она вот так же тянула свои маленькие пальчики, чтобы охватить отцовскую ладонь. Чтобы изгнать это тягостное сходство, я переплетаю свои пальцы с его.
— Тебе нужно уйти?
Он не то спрашивает, не то утверждает.
— Да — отвечаю тихо, чтобы голос не дрогнул.
Он уже что-то понял, но вопросов не задает. Потому что не считает себя в праве их задавать.
— Надолго?
Спрашивает ровно, почти небрежно, как бы между делом. Тоже притворяется.
— Нет. Я уйду и скоро вернусь. Я всегда так делаю. Ты же знаешь! Исчезаю. Потом возвращаюсь.
— Я знаю — подтверждает он.
Но голос его мне не нравится. Он что-то чувствует, что-то подозревает. Это шепот бездны, что лежит между нами.
Геро безропотно принимает всё, что нас разделяет, потому и не задает вопросов.
Я бы хотела провести так целую жизнь, здесь, рядом с ним, в благодатном безмолвии, держа его за руку. И в то же время я хочу бежать от него, бежать, как можно дальше. Чтобы не солгать. Не ранить.
— Геро…
Он смотрит на меня чуть искоса. Теперь свет падает с другой стороны, луч скользит по его щеке, будто ласковая, теплая рука.
— Геро, я люблю тебя. И хочу, чтобы ты это знал.
Чуть помедлив, он отвечает:
— Я знаю.
— И еще я хочу, чтобы ты об этом помнил.
— Как же я могу забыть?
— Тогда не сомневайся во мне. Никогда не сомневайся. Даже если… даже если тебе покажется, что со мной что-то не так, что-то происходит… Я тебе всё расскажу, но не сейчас, позже. Пожалуйста, верь мне, дай мне время.
Геро всё так же, чуть искоса, смотрит на меня, затем накрывает второй рукой наши переплетенные пальцы.
— Я верю вам, ваше высочество. И времени у нас целая вечность.
На улице Тампль, в двух кварталах от моего собственного особняка, есть гостиница под названием «Меч архангела Михаила». Имя грозное, но вид самой гостиницы вполне мирный. Тенистый дворик, башенка, увитая плющом, цветущая на подоконниках герань.
Но справа от гостиницы, огромная, древняя, возвышается цитадель тамплиеров, каменная твердыня, в самом деле напоминающая воздетый к небесам меч.
Когда-то за этими стенами хранилась королевская казна, прежде чем ее перенесли в Арсенал. Магистр ордена рыцарей-храмовников изучал карты безлюдных палестинских земель и наносил маршруты будущих походов.
Рыцари-монахи собирались под этими сводами и творили древние, порой пугающие, ритуалы.
Но это было давно, почти три века тому назад. Никто уже не помнит про эти безумства, что высокопарно именовались крестовым походом. Теперь башня Тампля служит тюрьмой.
Видно ее издалека, и, подобно Бастилии, она служит весомым предостережением всем смутьянам и честолюбцам. Сами ее создатели пали жертвой собственной гордыни. Не следовало гроссмейстеру ордена раздражать Филиппа Красивого своим богатством и высокомерием. Короли этого не любят. Ох, как не любят…
Я размышляю над нетерпимостью королей, глядя из игрушечной, гостиничной башенки на молчаливую соседку. Владелец гостиницы, вероятно, движимый зачатками той же недоброй страсти, пристроил крошечный донжон, с военной точки зрения бесполезный, но привлекательный для влюбленных и заговорщиков.
Я, в данном случае, и то и другое. Несомненно влюбленная и участвую в заговоре. У меня встреча с врагом. С дьяволом, чье имя Анастази де Санталь.
Свадебная церемония заняла три минуты: невесты прямо на крылечке решительно притянули к себе почивающие безвольные тела и наспех чмокнули в губы (без особого вдохновения) Спустя пару секунд на крыльце сгустилась из воздуха темная фигура.
Отец Грегори!
Дин напрягся. Призрак беззвучно прошептал что-то и вдруг посмотрел прямо на Дина…
Секунда… Две… Три…
Замершая Тиффани. Сверкающие очки Мильды.
Ну что ж ты, су… святой отец?!
Шериф всхрапнул во сне.
Голубые глаза отца Грегори чуть сузились и (Дин был готов поклясться, что этот ненормальный призрак ему подмигнул!!!) в следующую секунду Тиффани всхлипнула, а Мильда удовлетворенно рыкнула – на их пальцах заблестели золотые полоски…
— Объявляю вас мужем и женой, — усмехнулся святой призрак, — Живите в радости, дети мои, и… ведите себя хорошо.
Хорошо?
Какая наивность!
Тиффани еще куда ни шло, но гарпии-то себя хорошо не ведут! Дин усмехнулся… и улыбка тут же застыла на его губах – светлые очи отца Грегори обратились на него.
— Мне кажется, что мы еще встретимся, Дин Винчестер… – прошелестел негромкий голос…
Мильда вступила в права супружества немедленно. Когда Тиффани со вздохом сказала, что в ее Хаммер все не поместятся, новоявленная миссис Эриксон недрогнувшей рукой затолкала супруга в багажник и хмыкнула:
— А тяжелый, как две мои штанги! Килограмм семь лишних. Придется тебе посидеть на диете, муженек!
«Начинается!» — скривился Дин. Диета… Все, Пит, ты влип. Будешь сидеть на той траве, которую так обожает младший братишка, давиться «полезными» отрубями и витаминизированным йогуртом. Жуть! Но так тебе и надо! При мысли о Сэме тревога снова задышала в лицо горячей пастью, и даже злорадствовать не хотелось… Если Сэм поправится, лично накормлю их сырой рыбой без соли и зеленым сыром с капустой…
— Надеюсь, он любит брокколи… – сказал в пространство Дин, поудобнее устраивая одеяло на плечах Сэма…
— А кто его спрашивает? – пожала плечами гарпия. И захлопнула крышку багажника.
По закону подлости больничка миссис гарпии находилась на другом конце города. Пациент из Сэма был тот еще!
Всю дорогу парень рвался из ремня безопасности, и Тиффани, что вела машину, узнала много интересного – Сэм принимал ее то за шерифа, то за Пита ( от совета почистить зубы бедная девушка сравнялась цветом со своим платьем, а следующий совет… ну, за него Сэм наверняка схлопотал бы по физиономии от любого не-дебила), то за своего учителя по какому-то римскому праву (вцепившись в несчастную розовую оборочку, Сэм клятвенно обещал ей принести к вечеру какой-то автореферат по прецеденту, причем на двух языках…), то за Дина…
— Слушай… ты же понимаешь, что нам все равно надо поговорить… – хрипловатый голос Сэма был тих и настойчив, — Мы же братья, семья… а столько друг от друга прячем… Эти секреты… Дин, не знаю… это тебя сожжет…
— Сэм… Тиффани, долго еще?
— Минут пять.
— Сэм, не сейчас, хорошо? Отдохни.
— Сожжет…- выдохнули искусанные губы… – Не надо, Дин, осторож…
Черт! Это видение или бред?! Зрачки Сэма расширились и потемнели, глаза странно блестели, а в голосе было столько тревоги и тоски, что мороз по коже. О чем он? Что ему мерещится? Убью эту скотину-шерифа!
— Сэм, успокойся! – он наклонился, мягко сжав плечо брата. – Успокойся… Держись, приятель…
— Но ты этого не сделаешь? Дин? Не сделаешь? Ответь!… Я твой брат, черт возьми! Не сделаешь?
— Нет. – интересно, чего это я не должен делать, проклятье, ведь и не спросишь! Сэм…
Машина резко повернула, и Дин невнятно зашипел, приложившись многострадальным лбом о переднее сиденье.
— Ты б поаккуратней, — Мильда вдруг перегнулась через сидящего между ней и Дином шерифа и попыталась ухватить Винчестера за подбородок, — Не дергайся, у тебя, кажется сотрясение. Лучше скажи сколько пальцев?
— Плевать!
Дин сердито отдернул голову и пожалел – зеленые круги поплыли чертовски знакомой стайкой…
— Дин? – потемневшие глаза притихшего брата вдруг расширились… – Слушай, Дин…
Опять! Старший Винчестер обреченно сцепил зубы. Когда она кончится, эта дорога? Никогда в жизни Дин так не стремился в больницу…
— Что?
— Тут зомби!
— Что?! Нет!
— Вон же… вон, рядом с тобой… – Сэм всматривался-вглядывался в отражение Мильды и зеленел на глазах, — Ты не видишь? Где соль?!
Так, дело плохо. Ремень вдруг перестал казаться надежным фиксатором. Абсолютно.
— Сэм… Тиффани, останови, поменяемся местами, я должен быть ря…
Поздно! Горевший желанием истребить нечисть, покушавшую… не, покушавшу-ю-ся на брата, Винчестер-младший сцапал неосторожно оставленную рядом с ним полупустую охотничью сумку и мигом распотрошил пакет с солью… Тиффани вскрикнула, Дин рванулся наперехват, шериф негодующе всхрапнул, но руки Сэма уже сделали свое черное… то есть белое дело. На заднее сиденье обвалилось целое облачко колкой соленой пыли, и салон погрузился в чиханье, кашель и невнятные угрозы, что дайте кое-кому только добраться до больницы.
— ****! – выразилась Мильда, отплевавшись от белого порошка, — Флоррррррренс Найтингейл вас побери! Успокойте его, в конце концов!
— Тиффани, быстрей! Сэм… слушай, старик, не соли нас, ну мы ж тебе не жареная картошка! — глаза он успел прикрыть, но чертова соль налипла на ресницы, и запорошила нос… – Сэмми… С… Ап-чхи!
— Очень информативно! – съязвила несносная гарпия, — Надеюсь, перца и табака у вас там не завалялось? Мужчины… Низшая ступень эволюции!
Но Сэм уже отвлекся на тот самый противогаз и пристально глядя в стеклянные кружочки, строго втолковывал армейской принадлежности, что лично он не имеет ничего против зеленых слоников, но призраков положено упокоивать, даже если это призрак такого симпатичного малыша с хоботом… Нечисть есть нечисть, понимаешь? Такая работа…
— Аааааааааааа!!! – по больничке разнесся дикий вопль…
Дин невольно дернулся – как похоже на демона под святой водой, проклятье!
Но это был всего лишь шериф, которому добрая врач сначала прижала к лицу салфетку, пропитанную нашатырным спиртом, а когда страж правопорядка продрал слезящиеся глаза и задыхаясь, прохрюкал требование освободить его немедленно, многозначительно подняла руку и стащила перчатку, демонстрируя новенькое обручальное кольцо. Шериф сделал неправильный вывод…Нет, в нормальном виде шериф поумнее и с контролем, помнится, у него проблем не было, но после двух порций газа он тоже был не совсем, как говорит Сэм, в адеквате. Так ему и надо.
Попробуй собственное лекарство – не захочешь лечить других!
— Аааааааааааа!!!!
Тоже мне, крепкие нервы! Поори, тебе полезно, су***! Нахмурившись, Дин сдвинулся с места.
Увидев недавнего пленника, шериф заткнулся как по волшебству. Взгляд серых газ заметался по их лицам… и по рукам. Ничего утешительного эти руки ему не предъявили. Длинные пальцы мисс гарпии нежно поглаживали какой-то шприц… а жесткие ладони охотника уверенно-ласково держали отточенный нож жутковатого вида. Шериф спешно перевел взгляд на лица. Ничуть не лучше. Мильда (боже, неужели она его жена!) смотрит брезгливо, как священник на презерватив или повар на таракана в салате… а парень – так, словно выбирает, что сначала отрезать.
— Ну как, шериф, — выделил голосом Дин, — Как вам колечко? Каково ощущать себя счастливым мужем?
— Ты… вы… ты за это поплатишься, парень!
— Само собой, — согласился Дин с нехорошей улыбкой. Мильда, на счастье, молчала как одно знакомое пугало, только улыбалась так, что мороз по коже… Заступаться за полицейского, который силой накачал ее пациента алкоголем и наркотиками, она не собиралась. Наоборот, Дину пришлось отговаривать воинственную медичку от того, чтоб немедленно растолковать шерифу всю глубину его прегрешений… путем рукоприкладства. Не то чтоб Дин был против рукоприкладства – просто ему хотелось посчитаться с шерифом самому. Нет, дамы, конечно, вперед, но это егобрат!
— Вы не посмеете… Отец Грегори…
— Я не женат, – ответил его же словами Винчестер-старший, зло улыбнувшись, — А теперь выкладывай про Сэма, скотина!
Подготовка к свадьбе шла полным ходом. Замок Повелителя украшали слуги и наемные работники, кое-что ремонтировалось, кое-что заменялось, на северной башне маги обновляли защитные заклинания. Большинство демонов мотались как угорелые, таская краску, инструменты, клей, магические книги, зачарованные на неувядание цветы и прочую атрибутику.
Больше всего досталось Главному Церемониальному Залу, где и будет происходить представление невесты знати и богатым гражданам. А так же были загнаны все повара, поварята, кухарки и все те, кто был способен суметь хотя бы нажарить блинов.
Повелитель Аркал довольно потер руки — все идет по плану. Сама церемония пройдет в Храме, так положено, так было с его первыми женами. Все они были соединены в Храме. Кому молились храмовники, не помнили уже, наверное, и они сами. Но судя по обычаям всех демонов — какой-то богине плодородия, не иначе. Разврат здесь приветствовался. Повелитель довольно ухмыльнулся, вспоминая, как отодрал свою первую супругу прямо в Храмовом зале, около алтаря и то только потому не тронул удобный алтарь, что там было активировано нужное храмовникам заклинание. А уж как придворные были рады… Произошедшее подтолкнуло и их устроить знатную оргию с юными послушницами и послушниками.
Он предвкушающе улыбался. Нет, эту мелочь он оставит на закуску. Публичное сношение с нею будет выглядеть некрасиво. Слишком она выглядит стремно. Впрочем, девица получит свой браслет, исполнит функцию спасительницы его темнейшества от проклятия и на этом все. Дальше ее можно хоть обратно в ее мир возвращать, хоть на помойку выбросить. Она более не нужна будет.
Инспекция дворца продолжалась. Позади Повелителя тихо семенил Крезет, записывая распоряжения своего господина в магический свиток и подгоняя самых нерасторопных слуг. Для него с момента назначения дня свадьбы воцарился персональный ад — Повелитель стал капризен, как беременная барышня. Вредничал из-за цвета салфеток на праздничном столе и придирался абсолютно ко всему. То шторы не так перетянуты, то картина криво висит, то мясо пересолено…
— Эй, ты, куда это тащишь? — Повелитель тормознул какого-то демона с малиновыми волосами, тащившего целый рулон объемных обоев.
— Для оборудования покоев новой Повелительницы, — поклонившись, демон поправил рулон на плече и уже собирался уйти дальше, но повелителю что-то не понравилось в его интонациях.
— Она не Повелительница! — рыкнул он так, что задрожали стекла с магическими плетениями против проникновения насекомых во дворец. — Она жалкая паршивая человечка! Не забывайся!
Резкое движение когтистой руки — и на щеке ни в чем не повинного парня заалела длинная глубокая царапина. Слуга склонился в поклоне и поспешил убраться, пока голова осталась на месте. Злой Повелитель — кошмар в замке.
Аркал психовал и придирался, Крезет записывал и все больше чувствовал себя не в своей тарелке. Впервые покорному личному слуге захотелось сбежать прочь из душного замка, далеко-далеко от провонявшего духами и злостью Повелителя, от его ненависти, капризов и тараканов. А еще слуга вспомнил, что давненько не навещал сестру в Долине Снов и подумал, что хорошо бы после свадьбы взять несколько выходных и уехать вон отсюда. На свежий воздух, к заботливой и любящей сестре и ее жениху, к красивым грудастым демоницам из окрестных селений…
Его мысли прервал окрик Повелителя:
— Ты уснул что ли? Ану живо дегустируй этот торт!
Под нос Крезету был сунут кусок пышного торта с целой шапкой крема. Бедному парню пришлось давиться этой приторной дрянью, с трудом удерживаясь от того, чтобы не выплюнуть все обратно. Он терпеть не мог настолько сладкие блюда, особенно с излишками крема.
— Ну что?
— Не отравлен, Ваше Темнейшество, — наконец Крезет смог проглотить эту дрянь. Ну вот скажите, зачем это все, если есть новейшие амулеты для поиска ядов и вредных примесей? Нет, Аркал предпочитает по старинке проверять все на слуге… Изверг проклятый!
— Ладно, — Повелитель брезгливо отер руку от остатков торта салфеткой и швырнул ее в мимо проходящую синеволосую демоницу с большой кошелкой настенных украшений. — Будем считать, такой торт подойдет.
Крезет мысленно застонал, когда они потащились проверять убранство Храма. Мало того, что неугомонный Повелитель обошел почти весь дворец, так он хочет еще и Храм инспектировать!
Демон вытащил новый свиток и поплелся за активным господином, пока тот еще чего не придумал. У выхода из дворца Аркал расправил крылья и резко взмыл вверх, а слуге ничего не оставалось, как подобрать брошенный наземь плащ и последовать за Повелителем. Бесит, скотина, но другой может быть еще хуже. Привычное зло лучше неизвестного добра… Парень скомкал плащ и сунул в магический карман, попутно махая коричневыми с вкраплениями золота крыльями. Ну и как это все называется? Храм он инспектирует, ага. Сейчас начнет приставать к послушницам и тискать девиц, как и всегда…
Но Аркал на девиц даже не взглянул, чем несказанно удивил Крезета. Осмотрел Храм снаружи, велел покрасить ступени, поколупал когтем кладку под окном, что-то нашептал главной Хранительнице, прошелся по извилистым и длинным коридорам Храма. Совсем сбрендил — показала жестом Хранительница Храма и пошла позади Повелителя, привычно виляя бедрами. Личный слуга не обратил на это внимания — для жрицы искусство соблазнения — это уже больше дань привычке и традиции, чем личное желание. А уж в таком праздничном наряде это не сложно.
Демон невольно залюбовался на струящееся золотое платье в драгоценных камнях, настолько крохотных, что невозможно различить их вид. Зато при движении жрицы полосы платья струились и камни переливались, особенно ярко сверкая на бедрах и ягодицах почтенной… Крезет сглотнул слюну и поспешил отвести взгляд — все-таки пронимает, зараза такая!
В школе.
Феликс пытается поговорить с Плаксой Мирпл, восхищается тем, как ловко она собирает кубик. Та сначала злится, потом тает. Показывает, как умеет вслепую, за спиной. С закрытыми глазами. За пять секунд, всегда. Вздыхает.
Плакса Мирпл:
— Все равно сейчас это уже никому не интересно.
Феликс:
— А ты пробовала собирать еще что-нибудь, кроме кубика? Вдруг получится.
Во время разговора Феликс несколько раз не понимает о чем она говорит (мемы из мультиков и песен)
***
смена кадра
***
Дом Лягушкиной.
Феликс идет домой грузить информацию по попсе — надоело постоянно попадать впросак. Черный Кот сидит за ноутом.
Феликс:
— Брысь!
ЧК:
— Сам брысь!
Феликс (споткнувшись):
— Че?!
ЧК (невозмутимо):
— Мур.
Феликс тихо фигеет, видя, что комп, за которым сидел кот, работает от картофелины.
***
смена кадра
***
Улица рядом со школой.
Латышев ловит черного щенка на шмат колбасы.
Латышев (виновато, убеждая скорее сам себя):
— Ты все равно зимой сдохнешь!.
Но не смог убить. Щенок вырывается, попадает под машину Физика. Физик едет дальше, не заметив, Латышев забирает труп собаки, кладет в пакет.
***
смена кадра
***
Пригород.
Ритка бежит в лес, где у нее есть база (что-то вроде времянки, обустроенной в заброшенном корпусе автобуса), натыкается на Ксена. Тот сидит прямо на тропинке, с первого взгляда видно, что инопланетянин. Ноги поперек тропинки.
Ритка нависает над ним, руки в боки.
Ритка:
— Ноги убрал!
Подумав, ксен поджимает ноги. Ритка гордо уходит в свое убежище, ревет на диване. Ксен сидит на дорожке. Смотрит на риткин дом.
Начинает накрапывать дождь.
***
смена кадра
***
В школе.
Латышев и Аллочка остаются в школе, когда все ушли, прячутся. Последней уходит АС — предварительно наложив заклятье чистоты. Но они не видели, прятались в туалете в шкафу. Латышев рисует на зеркале перед гардеробом дверь. Темнота, ритуал вызова — приди!
Вдруг наверху скрипит дверь, шаркающие шаги. Тишина. Снова шаги, по лестнице. из темноты выдвигается Хельга, падает. В спине три кинжала и сувенирная авторучка из директорского кабинета.
Аллочка (понимающе):
— Сегодня косплеим Юлия Цезаря.
Нервно смеются. Включают свет, разочарование — не получилось.
Голос:
— А почему вы так думаете?
У зеркала стоит Физик. Аллочка с Латышевым сбегают в панике, потом ржут — чего испугались? Но в школу не возвращаются, уходят, держась за руки.
Физик подходит к пакету с собакой. Достает из кармана белые перчатки и мешок для трупов, пакует собаку, бросает в багажник машины (той самой, что ее и сбила).
***
смена кадра
***
Улица. Илья. Яна
Илья радостный, идет по аллее с букетиком к скамейке, на которой сидит Яна. Ослепительно сияет солнце. Чем ближе подходит, тем медленнее идет, погода постепенно портится, улыбка исчезает. Яна смотрит на него очень пристально. Подойдя, он плюхается на скамейку рядом с ней, сует букетик, не глядя.
Илья:
— Опять ты… Яне передай.
Погода окончательно испортилась.
Над Фатьяново локальные тучи и проливной дождь, дикторша прогноза погоды осторожно удивляется подобному феномену.
***
смена кадра
***
Риткина времянка.
Ритка выглядывает в окно своего фургона — Ксен сидит под дождем, подставив лицо струям. Ритка начинает страшно ругаться, натягивает сапоги и плащ, выходит под дождь и, продолжая ругаться, затаскивает Ксена в фургон. Сажает у печки, дает драное одеяло.
Ритка:
— Чай будешь? Ты вообще кто и откуда?
***
смена кадра
***
Улицы Фатьянова. Пригород.
Физик ведет машину сквозь дождь, подъезжает к загородной даче Мэра. Передает пакет Референтше.
Нагнетания пафоса и жути, потом такое обыденное
Физик:
— Расчетец бы.
Референтша отсчитывает деньги.
Референтша:
— Вы это взяли точно у одного из того самого класса?
Физик:
— Да.
Референтша:
— У кого?
Показывает фотографию класса.
Физик:
— Вот у этих двоих.
Референтша:
— Хм, девочка перспективнее, но с мальчиками проще работать. Надеюсь, удастся заполучить обоих.
Физик уходит. Референтша спускается в подвал и начинает ритуал подчинения.
Отговаривать ведьму от достаточно безумного решения Велена не стала. А что говорить-то в таком случае?
— Хорошо, отправляемся сегодня. Правда, такими темпами до темноты остаётся всего пять-шесть делений времени, — девушка принялась ожесточенно расчёсывать свою светлую гриву деревянным гребнем. И косу на этот раз получилось сделать тугую, без единой торчащей волосинки, полностью открывающую заострённые, покрытые редкими белыми волосками уши. — Первую порцию стимулирующих зелий нужно выпить уже сейчас.
— Пей, ты лучше знаешь, что тебе надо, — Марья зашуршала по полкам, собирая свой скарб. Кой-какие амулеты, несколько редких зелий на всякий случай… Она сгребла в большую тряпичную сумку горшочки с зельями, сваренными сегодня, попутно проверила целость притертых крышек. Вроде бы не должны вытечь… Потому что, если вытекут… ну, задачей некроманта останется только потушить лес и унять магические безобразия.
Оделась ведьма тоже просто, как для длительного похода. На голову повязала свою любимую косынку, чтобы волосы не мешались. Надо бы подрезать… попросит какую-нибудь русалку, те не кикиморы, уши не сковырнут шутки ради. Походя отметила отсутствие волкодлака и решила, что зверь, полностью выздоровев, сбежал в лес. Еще бы не сбежать от оголтелой бабы, мало готовящей и постоянно бродящей по лесу.
Стимуляторы на вкус были ужасными. Это легко читалось на лице следовательницы, когда она опрокинула в себя один за другим содержимое двух пузырьков. Затем она вновь вооружилась, на этот раз пристегнув к куртке специально искривлённые наплечники, нанеся на нагрудник и всю свою стальную амуницию маслянистое зелье, и задумчиво подошла к ведьме.
— Зелья — это хорошо, но покажи мне, как ты держишь кинжал, — может от этого и не будет толку, но стоило хотя бы проверить, сможет ли Марья что-либо сделать, если ее схватят, как Ярку тогда.
— Вот так, — женщина спокойно сжала рукоять кинжала, как будто собиралась резать курицу. — Увы, времени научиться у меня не было, а ты была в отключке… И вообще, у меня еще спицы где-то есть… Толку мало, но если засадить в глаз — будет больно.
Ведьма промолчала о том, что в этот глаз еще нужно попасть. И чтобы попасть, надо подобраться слишком близко…
— Хм, да так ты можешь кого-то ранить только со спины и только, если он будет очень занят, — прокомментировала Велена, извлекая из своей сумки… спицу. Длинную, с толстой шляпкой на одной стороне и опасно острую с другой. — Жаль, что у тебя волосы короткие, можно было бы спрятать в причёске. Но, по сути, это легко спрятать в рукаве, — Велена с намеком кивнула на льняную рубаху ведьмы. Манжеты спокойно удержат спицу от выпадения, она же ничего не весит. — Опасно не только для глаза. Если на человеке легкая одежда, можно всадить в руку, в бок… Без разницы какой — будет больно, — глаза воительницы бликнули желтыми отсветами, словно рядом горел костер.
— Что поделать, длинные волосы — слишком сложно для меня, — Марья почесала макушку под платком. Да и обнаружить в каком-нибудь зелье или отваре собственную волосину — приятного мало. О еде лучше вообще молчать. Говорят, королевских поваров могут казнить, если обнаружат волос в еде, подаваемой королю на стол… — Ладно, попробую что-то сделать, в конце концов мое дело маленькое — пульнуть зельем куда-нибудь, а что дальше — уже не мои проблемы.
Марья спрятала поданную спицу в рукав и удивленно отметила, что ей как-будто там и место. Задумчиво одернула свои шаровары, сшитые на коленке — никто не желал шить мужские штаны для бабы — а потом внезапно спросила:
— Знаешь, если что… ну… ты же не бросишь этот дом? Хоть кота забери, Вовчик уже, похоже, смылся. А кот… никому не нужен.
Поначалу Велена искренне не поняла этих слов, хотела даже переспросить. А потом до нее дошло. Жёлтые глаза округлились.
— Судя по тому, что ты так говоришь — тебе страшно. Хороший знак, будешь осторожной, — голос зазвучал четко и безэмоционально. Начинали действовать стимуляторы. — А если так получится, что выживу только я, то Машку с кошаком точно в обиду никому не дам, — решительно сказала следовательница, говорить о таких вещах становилось неловко. — А если чего со мной, то сохранишь мой меч? Я же с могилы восстану, если к нему коснется этот ушастый ублюдок!
— Всенепременно! — усмехнулась Марья. — Даже если он утопнет в трясине, русалки достанут. А эльф… у вас там кроме него нормальных представителей дивного народа нет? Я бы не отказалась пообщаться… — протянула она и вышла во двор. Вроде бы все накормлены, напоены и ничего не хотят… Что ж, в таком случае, можно спокойно уходить. И Марья, дождавшись, пока Велена выйдет за дверь, легко защелкнула в дужке замок. Как и в прошлый раз.
— Среди тех эльфов, что живут в городах, нормальные встречаются редко. Если хочешь, могу познакомить с полуэльфом. Колоритный, весёлый… Чокнутый, правда, но в разы лучше этих городских паскудин, — слегка шало улыбнулась Велена, хлопая себя напоследок по карманам, и внезапно тоненько, по-девчоночьи хихикнула. — Две бабы, не являющиеся ни могущественными магичками, ни ещё чем-то особо жутким, идут уничтожать угнездившееся зло. Мне кажется, или это выглядит странновато?
— А злу-то какая разница? — удивленный взгляд Марьи остановился на чудившей Велене. Кажется, зелья стимулировали что-то не совсем то, что нужно было стимулировать… — А эльф нам бы не помешал любой, хоть завалящий… После сегодняшнего в лесу будет полный трындец… И нужен хоть кто-то, кумекающий в магии жизни получше моего. Жаль, мне нечем заплатить ни эльфу, ни полуэльфу, а за неприличное предложение я его сама закопаю…
— С магией жизни у нас туговато, прости. На меня некоторые травки действуют странно, но никто никогда не варил боевые стимуляторы для таких, как я! — Велена развела руками в стороны и подумала, что ни капли не удивится, если Фаригор сюда заявится со своим топором и вопросом, какого хрена здесь завелись тарак… некроманты.
— Вот для того эльф и нужен. Для магии жизни. Только… бракованный. Настоящий нормальный эльф слишком спесивый, надуется, как мышь на крупу и посмотрит на нас, как на коровью лепешку, — пробурчала ведьма, сворачивая на знакомую лесную тропинку. Еще совсем чуть-чуть и можно будет упросить лешего скостить им путь… а там, быть может, и уговорить помочь в драке. — А если припрется Фаригор… ну что ж, с меня ему бутылка, — слегка улыбнулась ведьма, умолчав красноречивое «если доживу».
Мысленно же она сделала себе галочку — записать, какие зелья выпила Велена и какой странный результат получился. По идее, человек должен был стать быстрее, сильнее и легче переносить боль. Но именно человек. Сама Марья все это пить не стала — что толку от быстроты и силы, если не умеешь ими пользоваться? Только еще больше бед можно наделать.
А на уже известной полянке их ждала сгнившая, покрытая толстым слоем плесени трава и очень злой леший…
Марья окинула взглядом погром и тихо вздохнула. Вот для этого им и был нужен эльф. Хоть косорукий черт, не способный даже косу заплести, лишь бы заклинание знал. Но увы… мечтать не вредно…
Пожухлая трава уже вряд ли восстановится. Нужно все будет выкорчевать, перекопать и потом засеять семенами трав… Деревья тоже пострадали, но меньше, только самые слабые и молодые обреченно поникли, роняя на землю серые, как будто пепельные листья.
Велена опять истерично хихикнула — да, зелье оказалось забористым, все вокруг было таким медленным и четким. Острее, чем обычно. Рядом с лешим сидела однорукая кикимора, и до воительницы только сейчас дошло, что она её даже не отблагодарила тогда за помощь…
— Кажется, он совсем опух от безнаказанности, — грустно констатировала ведьма и опустилась на корточки рядом с лешим. — Спасибо тебе, леший, что помогаешь нам…
Рука Марьи чуть коснулась встрепанных и сломанных веток. Стихия, чуждость, непонятность… и такая глухая тоска и отчаяние в огромных, нереально зеленых глазах… Женщина потупилась, не выдержав взгляда лесного хранителя. А потом достала заветную фляжку и протянула пню, будто закрепляя молчаливый ритуал приветствия. Словно говоря: «Ничего не изменилось, я все равно прихожу с угощением… Даже не смотря на буйного некроманта.»
Пенек качнулся и, приняв бутыль, осушил в два глотка.
— Девоньки… Сгноить этих гадов в землице! — проскрипел леший. Другим голосом. Не добрым старческим, как раньше, а достаточно злобным и слегка надорванным.
Велена шокировано оглядывалась по сторонам. А вдруг в том, что некроманты устроили такое бедствие, виновата именно она, когда вчера спасала ту мелкую хиврю?! Но это не помешало ей извлечь из-за ворота простенькие, но красивые бусы из речного жемчуга. Разной формы и корявые, но отблагодарить ей лесных жителей было попросту и нечего.
— Идем, дружище… как раз за этим и идем, — слабо улыбнулась Марья и ласково погладила ветки лешего. А потом склонилась над кикиморой, читая свое выученное заклинание на пробу.
Кикимора в ответ благодарно защелкала, принимая дар от Велены и довольно жмурясь от заклинания.
— Они все станут пищей для вашего леса, — тихо пообещала воительница и, не выдержав, вздохнула. — Простите меня, пожалуйста, я вчера сильно их разозлила. И они отыгрались на вас.
— Да эти уроды его громили и без тебя, деточка, — прогудел леший, поглядывая на вылеченную кикимору. На месте сгоревшей руки у той отрастала новая, только более насыщенно-зеленая, будто свежая листва после дождя. — Сожрем всех. Пойдемте, я уж чем смогу, тем подсоблю.
Леший дождался, пока Марья закончит лечение своей вертихвостки, и открыл тропинку, ведущую вглубь леса. Махнул рукой-веткой, указывая на дорожку:
— Пожалуйте, девоньки… Кстати, — он возбужденно зашуршал и едва не подпрыгнул. — Я благодаря вчерашнему переполоху смог с водяным связаться. Он пока маленько прикумаренный, но кажись, уже не пропадет. Девчонки его выходят…
— Жив? Это действительно радует! — задумчиво протянула Велена, шагая по тропе и размышляя о том, что как раз именно что пока им действительно везёт.
— А ведь наш враг — закомплексованное чмо. Вчера, когда он пытался подчинить меня, как ту мелкую хиврю, мне удалось кое-что о нем узнать, — уже вслух проговорила она, решив поделиться своими мыслями с ведьмой и лешим. — Он был изгнан из ордена некромантов за запрещённые и безумные эксперименты. Он хотел воскресить старые традиции. Он был избалованным говнарем, которого все любили и были готовы носить на руках…
— Долюбились… — буркнула Марья. — Жаль, что не залюбили до смерти… — есть у нее там, в загашнике, способ вызова инкуба… лежит до совсем уж тяжких времен… Ведьма подумала, что неплохо было бы вызвать это счастье и натравить на некроманта… И силу выпьет, и удовольствие получит… Потом подумала, что сблюет, как только увидит сие действо, а потому решила не озвучивать столь радикальный способ борьбы со злом. — Лучше б ему пару-тройку двоек поставили, авось соображал бы…
Лес темнел на глазах. Не смотря на то, что солнце было еще достаточно высоко и до заката оставалось много времени, в лесу царил полумрак. Видимо, леший решил использовать свои эффекты. Где-то послышался далекий, но впечатляющий гул.
— Девоньки, не бойтесь, я тут пчелок призвал, — чуть смущенно пояснил леший, указывая на быстро подлетающий рой. — Ну и еще кое-кого, по малости… Все же не на прогулку идем…
— Спасибо тебе, — Марья сдержала порыв чмокнуть старый пенек в подобие лба. Пчелки, заползшие куда не надо и жалящие, вполне могли отвлечь хотя бы адептов от сотворения заклинаний. Поди тут сконцентрируйся, когда у тебя в ухе или в носу пчела.
— Да, этот глупец похоже действительно вас достал, — спокойно констатировала факт Велена. — Так понимаю, они пока поселились в той захваченной уже части леса, которая за болотом? Вы знаете, как нам туда пройти? — на самом деле вопросы вовсе не были глупыми. Нужно было понять, как крутиться в сложившейся ситуации. И понимать это стоило поскорее.
— Да легко, проведу через болото, вражина этот туда не лезет, понимает, что утопнет, — леший слегка усмехнулся щербатым ртом с торчащим в нем одиноким зубом-щепкой. Откуда взялось сие диво, видимо, потом расскажет. — А вот там… ну, раньше был бор, достаточно светлый и просторный. Так что места вам хватит… Поселился некр ваш, скорее всего, в заброшенном доме одного колдуна. Жил там лет… сто, вроде бы, назад один чудак, всякую хрень записывал да за русалками подглядывал. Безобидный был, что мотылек. Его и не гоняли, сам умер, от старости. С тех пор избушка пустовала… А теперь оттуда эта черная сила так и прет, уже дышать мерзко…
Велена мрачно кивнула, мысленно нотируя слова лесного хранителя. Все это стоило запомнить. За свою жизнь следовательница успела понять — иногда спасение этой самой жизни может зависеть от любой мелочи.
Леший ловко обогнул кусты, не зашелестев ни одной веточкой, и вышел на открытую полянку, рядом с которой начиналось болото. Его тропинка бежала вперед, перепрыгивая через кочки и огибая болотистые озерца с мутной водой.
— Девочки, идите строго по тропинке, — леший указал на проход, — я за вами, если что — прикрою.
Да, в такие загадочные моменты Велена как никогда понимала, почему выбрала столь не женскую работу.
Идти по следу опасного врага было… Будоражаще.
Ей было пять, может, месяцем-другим больше, и запекшиеся от зноя губы, и курносый веснушчатый нос, и огромные синие глаза в опушке густейших лисьего цвета ресниц, — удивительно шли ей, как и протершиеся на больших пальцах ног сандалики, и прилепленный слюной к коленке подорожник.
Кажется, у нее все же был день рождения не так давно: по крайней мере, в левой руке девочка держала веревочку с запылившимся желтым воздушным шаром. Белой краской был намалеван бравый астронавт, протягивающий звезду. «…ем Рожд…» — виднелись слова с того места, на котором я стоял, дурак дураком в полной броне, то ли слишком везучий, то ли заслуживающий доброй трепки от паскуды-судьбы. Но, может быть, это был и не ее шарик — в городе творился сущий бедлам, от бесполых было не протолкнуться, в небе черным-черно сделалось из-за всех этих агиток: «пол — ложь», «разделенные суть измышление извне», «единство бесполого мироздания»… и в весь этот котел — полк десантуры, причем миролюбивое меньшинство сбило нам сразу два антигравка… Нитка от шарика была намотана на заклеенный позеленевшим пластырем пальчик.
Рыжая, как огонек. Я уже говорил? Да, да, золотистого, яркого цвета, который не слишком портила давно не мытая головенка. Две косички топорщились выбившимися волосками. Девочка удивленно смотрела на меня; ей явно до этого не доводилось разглядывать бравую десантуру Союза Планет столь близко.
В правой руке она держала гранату — не привычную плазменную, или там доисторический осколочный раритет, нет — пресловутую «миротворицу» бесполых, якобы «телепортирующую мишень прямиком в безопасное для всех заинтересованных сторон место». Граната была слегка помята, но выглядела слишком опасно, чтобы…
Ну да, я открыл шлем. Иначе как можно было объяснить ребенку, что находочку следует аккуратно положить на место и предоставить взрослому? Сказал тихонько: брось, деточка; она только смотрела, недоуменно задрав лохматые бровки. Пришлось повторить громче, молясь, чтобы никто из бесполых — или наших добровольцев-содействующих — не услышал и не открыл огня по этому закутку.
Да. Кричал.
Лицо — кажется, перекосилось.
Бросила! Выронила. Потянулась другой рукой к шарику, а на пальчике… было кольцо от гранаты.
Я только надеюсь, что когда-нибудь увижу ее, увижу, что она жива, что хотя бы в этом они не лгали…
Да. Я осознаю, что у меня больше нет глаз.
Поимка дракона произошла днем. Я недоверчиво всмотрелась в сигнал комма и тихо матюгнулась. Значит сон не совсем сон. Что ж… нужно идти посмотреть на иного Шеата.
Он стоял посреди коридора, потерянно озираясь, а на его ногах висели мелкие драконята. Два черных, зеленый и беленький. Силой отдирать от себя детей дракон не стал, ведь по их законам нельзя причинять детям какой бы то ни было вред, даже если твоим ребенком оказался твой заклятый враг-перерожденец или твоя занудная бабка из позапрошлой жизни.
Такой же, как и во сне. Потертая салатовая рубашка, черные штаны в зацепках от когтей малышни, слегка припорошенные пылью легкие сапожки. И потерянный рассеянный взгляд карих глаз, будто дракон плохо соображал, где он находится.
— Шеврин, не бойся, мы не враги. Ребята, отпустите его, пожалуйста.
Малышня неохотно расступилась, выпускать большую теплую игрушку не хотелось. Я подала дракону бутылку с водой.
— Пей, ты сейчас не в форме после перехода.
— Значит вот оно как… — дракон открутил крышку, опрокинул бутылку и вода практически беспрепятственно втекла ему в рот. Даже не заметно было, чтоб глотал. – Как у тебя все легко получается…
— Тоже самое говорил и Шеат. Пойдем, тебе надо поесть, а потом я вас познакомлю.
Он уныло плетется за мной в столовку, но чем дальше идет, тем больше удивляется. Да, сейчас корабль уже больше напоминает космический город со своей жизнью, правилами, системой взаимоотношений и даже торговли. Те, кому лень тащиться до самого Приюта (а он таки далеко расположен от привычных космических трасс), взяли моду состыковываться с кораблем и продавать свои товары. Все равно рано или поздно долетим до Приюта, сгрузим их и свое добро.
Длинные коридоры, множество комнат-кают, большие удобные залы для отдыха, торговли, переговоров и всего прочего. Стилизация стен под природу и даже кадки с цветами. И просто толпы народу. Снуют туда-сюда бионики, люди, ксеносы; персонал, гости и посетители всех цветов, мастей, рас и разновидностей.
Дракон ошалело оглядывается по сторонам. Видимо у него там такого бардака не было. А может был, но не такой. Да и какая теперь разница, ведь если он здесь и настоящий (в чем я убедилась, тайком пощупав его рукав) то там уже никого не осталось. Там, в его реальности, уже нет ничего, что могло его удержать.
В столовой всегда шумно, всегда много народу и это еще столовая для персонала. Поскольку в одну все просто физически не влезали, то в разных частях корабля были организованы четыре столовых, три из которых для гостей и торговцев. Всех важных персон обычно мы приводили сюда, в столовую для персонала. Да и сами тоже не брезгуем здесь есть, периодически сами готовим для себя и всех, кто захочет попробовать нашу еду. Особенно Син обожает столовки, кухни и возможность побаловать народ своей стряпней. Его хлебом не корми, дай приготовить какое-то сложное блюдо в огромном количестве. И, надо признать, готовит он великолепно.
Заказ принесли быстро и я воочию могла наблюдать, что такое НАСТОЯЩИЙ драконий аппетит. Это тебе не Шеат, которого скоро буду машинками и самолетиками развлекать, чтоб впихнуть ему в рот ложку хоть чего-то, что отличается от ананаса. Шеврин ел все, что дали и в таком количестве… Официантки зашептались в уголке, я чтоб их лишний раз не гонять, наладила доставку блюд по воздуху. Мясо шелестело только так, запивалось вишневым компотом и снова шелестело. Кажется, он еще и кости разгрызал…
Завершилось пиршество большим фруктовым пирогом-ассорти, в который намешали всего, что нашлось на складе. Вишни без косточек, кусочки яблок, абрикос, слой киви, слой бананов, опять вишни… Повара расстарались на славу!
Шеврин сыто отвалился от стола и, кажется, подобрел. Иначе объяснить столь разительные перемены в довольно резких чертах его лица я не смогла.
— Ну рассказывай… — он помялся немного, будто подбирая слова, — что тут у вас?
— Да все как всегда. Живем, работаем, таскаем потеряшек. Налаживаем быт в мирах. Сейчас поведу тебя знакомиться с остальными и твоим основой, — пожимаю плечами.
— Значит никаких конфликтов со сверхами нет? – недоверчиво спросил дракон, допивая свой компот.
— Пока нет. Кстати, спасибо, что напомнил.
Создаю бумагу и пишу кое-куда письмо-прошение. Нужно узаконить Шеврина и чем быстрее, тем лучше. Иначе нам могут хорошенько попить крови за предоставление жительства столь сильной сущности. Пока он выложился, пробивая проход между реальностями, но пройдет пара дней и пожалуют недовольные гости и ревизоры… А потому чтоб не писать объяснительную, нужно сразу писать докладную.
Я свернула письмо и мысленно представила адресатов. Какой-нибудь сверх, занимающийся делами переселений и вообще госконтролем. Думаю, дойдет куда надо. Я ж их лично не знаю, чтоб персонально письмо отправлять. Бумага слегка сверкнула и исчезла со стола, ручка отправилась в карман штанов. Хоть бы не потекла…
— Вот теперь вообще проблем не будет. Я отправила запрос с просьбой разрешить тебе у нас жить. Извини конечно, но ты слишком силен для нас. Могут быть проблемы.
— Вот так просто?! – Шеврин излучал картину «изумление».
— Ну да. Ты здесь новый, пока что ничего не законного не сделал и, надеюсь, не сделаешь, а им все равно, лишь бы не бузил и не ломал мироздание и равновесие.
Мы покидаем гостеприимную столовую, оставляя официантов перешептываться, а поваров уважительно коситься в сторону дракона. В данный момент так лопать мог только Ирм, но и то он не сравнится с Шеврином по причине юного возраста и меньшего желудка.
***
Встреча двух драконов была… странной. Я толкнула слегка заклинившую дверь комнаты сборов ногой и обрадовала ребят:
— Знакомьтесь, это Шеврин, дракон смерти и параллель Шеата.
Тэвлин подавился чаем, выплеснув через нос часть жидкости на свои бумаги. Шеат вскочил из кресла.
— Как? – только и смог выдавить он.
— Вот как-то так получилось, — пожимаю плечами. Ну откуда мне знать, как это все происходит и кто подсунул нам столь жирненького джокера. Может сейчас где-нибудь Либрис ухохатывается, глядя на эти обалделые рожи.
Блондин и брюнет замирают друг против друга. Именно сейчас можно разглядеть всю разницу между ними. Тощий Шеат а-ля жертва нацистского концлагеря и вполне фигуристый, мускулистый Шеврин. Ни разу не толстый, не перекачанный как бодибилдер, но все мышцы находятся где надо. Юное скуластое лицо Шеата и суровое, сугубо мужское со слегка грубоватой челюстью лицо Шеврина. Удивленный взгляд блондина и чуть презрительный взгляд брюнета.
Конечно, вряд ли он ожидал увидеть свою основу в столь плачевной физической форме. И вообще в столь печальном состоянии. Но я ж не виновата, что эта пакость за семь месяцев выросла на десять лет. Из шестилетнего мальчонки превратился в шестнадцатилетнего юношу. Естественно, ни на что большее силенок организма уже не осталось. Вон клон и тот умнее, растет быстро, но с умом, выглядит всего на девять лет, но как порядочный ребенок. Ест нормально, не выделывается, крылья тоже нормально растут. И перевязки дважды в день, а не как у этого ходячего скелета было по сто раз на дню с морем кровищи…
Оба дракона одновременно подняли руки и положили друг другу на плечи. Смотрелась картинка несколько символично. Я зажмурилась ожидая всего, вплоть до аннигиляции обеих парней. Все таки не зря реальности разделены почти непреодолимой преградой, ведь не должен же ты встречать самого себя, в какой-то момент совершившего иной выбор…
Но нет. Все тихо. Ни взрыва, ни уничтожения драконов, ни искажений реальности. Значит, это судьба. Так должно было быть и теперь уже поздно что-то менять. Я присела в свободное кресло и вгрызлась в только что созданное яблоко. Драконы с Тэвлином ушли обсудить столь странный выверт фортуны в другую комнату.
Сбоку появился Син, сунул мне шоколадный напиток и заговорщецки подмигнул:
— А он хорош!
— Да ну тебя в баню! Мало мне двух Шеатов на голову, так еще и третий. Они мне своим занудством мозги вырастят, а потом медленно выедят…
— Не скажи, — синерианин ухмыльнулся, показывая акульи зубы. – Зато теперь тебе некогда будет скучать. Чао!
Он бросил на пол недошитую скатерть и исчез. Я подняла ткань, разгладила ленточные цветы и отнесла ее в персональную тумбочку Сина. Обидится же, если потеряет свое творчество.
Вопрос с драконами оставался открытым. Нет, я не против еще одного дракона, будь он просто «еще одним драконом». Живи себе, работай, заводи семью, если хочешь. Путешествуй, исследуй, пиши диссертацию и жри от пуза. Но… что-то я сильно сомневаюсь, что он будет заниматься именно этим. Это все-таки Шеат, пусть из другого клана, другого цвета и с другой судьбой. А значит вскоре он начнет свою бурную деятельность по сбору потеряшек, по созданию своих миров и натягиванию новых проблем на наши головы.
Если собственно сам Шеат был еще слабым и особо не заморачивался, периодически доставая из порталов или экранов кошек, щенков, выдр и прочую ерунду, а вместе со мной был способен вытащить и разумных существ из черной и серой пустот, то Шеврин… Это просто ходячая бомба. У него достанет сил делать все по своему и дай-то боги, чтоб его «по-своему» шло рядом с нашими целями.
Что ж, будет интересно посмотреть, на что станет похожим мир с появлением Шеврина. Надеюсь, я не пожалею о своем приглашении и о дальнейших событиях…
На миг показалось, что она ошиблась с телепортом — когда в лицо ударил дикий, какой-то бешеный ветер. Ад и пламя, ведь ее не было всего пять минут! Что…
Темный ветер.
Холодный.
Лина, ложись! — Крик хлестнул по ушам, рванул сердце тревогой. — Падай! Падай!
Феникс рухнула на пол, в последнюю секунду успев перекатиться. На то место, где она только что стояла, прицельно грохнулся тяжелый обломок.
Ад и демоны, что творится?
Дико скрежетали о стекло и железо обломки бетона — их вышатывало, вырывало из гнезд, било о стены. Электрические разряды, потрескивая, постепенно перерастали в полноценные молнии. Зал трясло от напряжения, воздух кипел… и кричали люди.
В зале бушевал ураган. Чертовски странный ураган, который не трепал волосы и не гудел, но ворочал глыбы и рушил то, что еще не доломалось.
В чем де… Преисподняя! Взгляд выхватил из темного хаоса два алых огонька, и феникс похолодела, уяснив, что это такое.
Глаза Вадима. Он пришел в себя! Или… не он?
«Холодок» проснулся? «Холодок»…
— Дим, очнись! Дим!.. А-а! — Короткий вскрик, изломленное болью тело, оседающее на неровную плиту. Не успели, не успела…
Лёш, Лёшенька! Эмпат несчастный, что ты делаешь?.. Не подходи…
С потолка снова что-то сыплется, мелкое, пыльное, как песок в часах. Время, время…
В том существе, находящемся в кристаллической клетке, осталось ли еще что-то от Вадима? Есть ли кого спасать?
Или… Нож возникает в ладони сам собой. Последнее горькое лекарство.
— Вадим! Тир бран эсгри! Милорд! Нун а-дорки! Уртуа… Хир… вар — вирхи! ( Вспомните радужный замок, милорд- первого подданного… Уровни… дом… милорд, вы должны вернуться!)— Это Ян. Он тоже пытается дозваться, дотянуться, разбудить. Хоть когото — друга, сюзерена, Стража — кого-то, кто заключен вместе с «холодком» в это тело с нечеловечески вспыхивающими глазами.
— Дим!
Невероятно, но грохот стихает. Гаснут молнии. Только холод остается, холод, холод… негодующе шипит Феникс. Ему это не нравится.
— Милорд, — все мягче звучит голос Яна. — Милорд, эсгри бри даорро, Ирина эсгри! Айн де — винта. Ано айн де — этэр! Этэрите! Орвей, Дим! Орвей… ( Милорд, вспомните свою семью, Ирину вспомните! Вашу невесту… Она ждет вас! Вы обещали… Тебя ждет мать! Мама! Очнись, Дим! Очнись…)
— Ох… — раздается и тут же замолкает чей-то придушенный вскрик, будто кричавший задохнулся. В чем де… И горло перехватывает. Нет….
Точно в кошмарном сне, точно в обманной иллюзии Лина видит, как, пошатываясь, движется к цепочке черных кристаллов юношески тонкая фигура…
Гадалка проснулась ночью. Несколько секунд лежала неподвижно, напряженно вглядываясь в черноту. Что-то происходило.
Что-то менялось, сейчас, в эту минуту, она чувствовала!
Менялась линия реальности. Три ключевые фигуры собрались в один центр, на глазах свивая новую нить, еще слабую, неясную, но без черной тени многих смертей. А вот отсюда вплетается еще одна нить, нить-основа. И если они переплетутся…
Гадалка, несмотря на почтенный возраст и строгий самозапрет на чародейство после полуночи, соскочила с постели и, прихватив шар, пошла на крышу.
Она должна это видеть!
«Лина, поможешь?»
«Да, но…»
«Сейчас…»
Сейчас? Преисподняя!
— Нет! — Она уже поняла, что он хочет сделать, поняла…
Поздно.
Быстрое движение, белый кристалл неслышно сталкивается с черным, и оба сливаются, поглотив полярные энергии, тают, открывая в цепочке кристаллов проем. Не такой, чтобы выпустить заключенного (кристаллы уже настроены и синхронизированы и будут удерживать добычу даже в половинном составе). А такой, чтобы пройти.
И пока Ян отвлекает Дима, черная завеса вздрагивает, раздается, пропускает Лёша.
— Нет…
У Лины холодеют руки. Этот голос, хриплый, почти неживой — это Дим. Это же Дим! И он пытается отодвинуться.
— Не под… не подходи… Лё-ша…
Он словно несет что-то, неподъемно тяжелое, и слова не говорит, а выдыхает, с паузами.
Еще шаг.
— Нет же… я и так… еле держу… стой… выпьет…
Еще.
И поднимается, поднимается, осыпая пыль, обнаженное тело. Навстречу…
Брату или врагу? Лина стискивает нож так, что кажется, сейчас хрустнут кости. Но не двигается. То, что происходит сейчас — в это нельзя вмешиваться.
Еще шаг.
— Лёша, нет! — Это уже крик. — Нет! Стой!
Еще шаг. И бледное лицо, на котором медленно расцветает улыбка.
— Все будет хорошо, Дим. Я тебе верю…
— Стой… — Мучительно запрокидывается светловолосая голова, и просящий голос обрывается стоном, яростным рыком. — Не смей, тварь! Не сме-ей-й-й! Его — не получишь! Никого больше не получишь…
И снова кипит-переливается грозовым напряжением воздух. И каждый миг — как песчинки на чаше весов. И что-то решается сейчас с этим яростным стоном, будто от непосильной тяжести, и шагом навстречу.
Через боль и страх. Через ложь «холодка». Через оковы чужой, лишней, ненужной в данный момент памяти.
Один шаг.
— Лё… ша…
И что-то все-таки хрупнуло в ладони, когда братья Соловьевы разом преодолели последний разделяющий их шаг.
И обнялись.
Лина бессильно прислоняется к первой попавшейся глыбе. Руку саднит… порезалась, надо же… С пяти лет не было такого.
До чего ты меня довел, эмпат несчастный!..
Мысли текут вяло, будто после тяжелого боя, и радостные вопли спасательного отряда останавливает не она, а Ян — потише, мол, орать не рекомендуется. И особо дергаться тоже. Плавненько выходим, осторожненько. Тут такая просадка, что в любой момент…
Лине неинтересны просадки грунта. Она смотрит только на братьев Соловьевых. Видит, как постепенно стихает дрожь в руках Вадима. Как он, пытаясь улыбнуться, набрасывает припасенную кем-то накидку. Как спасатели — демоны и Стражи вперемежку — осторожно нейтрализуют черные кристаллы. Как Ян и Лёш торопливо копаются в «аптечке».
Все нормально. Все живы. И один сумасшедший Страж тоже.
Перехватив ее взгляд, «несчастный эмпат» (и «сумасшедший Страж» по совместительству) смущенно улыбается.
«Все хорошо».
«Вижу. Ты с ума сошел — так рисковать?»
Снова улыбка и легкое пожатие плеч — без малейших признаков раскаяния.
«Все ведь получилось?»
«Убью».
«Только попозже, ладно? — умоляюще смотрят зеленые глаза. — Я сейчас и сам упаду…»
— Лина… — Вадим поворачивает голову. — Иди сюда. — И как выдох: — Спасибо…
Дети столпились в том углу двора, где было меньше всего обломков. Они молчали, время от времени поглядывая на пролом в стене. Собственно, там должна была быть дверь, но именно что должна была. Сейчас ее обломки валялись на земле. Что там происходит? Что с Димом? Радость — нашли же все-таки! — смешивалась с тревогой за Дима и досадой на себя самих. Ну не успели помочь, взрослые все сделали без них. Обидно, но что поделаешь?
Маринка про себя злилась на собственную глупость. Привыкла водить людей за нос, привыкла к тому, что они доверчивые и ни о чем не подозревают. А оказывается, некоторые очень даже в курсе. Хорошо, что Лёш вовремя успел, а то что бы с ними стало? Да ничего хорошего. А теперь вот стой в ожидании, надейся, что все пройдет хорошо, что брата вытащат живым и невредимым. Хотя какое там невредимым… Девочка покосилась на трупы и нахмурилась. Что же здесь такое было…
Игорек хмуро рассматривал землю под ногами. Ян ушел помогать спасателям, а сидеть без дела он не привык. Чем бы заняться? Внимание мальчика обратилось на невольного (или нет?) виновника Димовых бед. Незнакомый демон, по виду почти ровесник Яна, неподвижно стоял в стороне с таким видом, будто имеет право. Лицо застывшее, как на фотографии. Нельзя сказать, чтобы после знакомства с Яном Игорь изменил свое отношение к демонам. Скорее, он просто сделал исключение для некоторых из них, но неприязнь к обитателям Уровней осталась. И сейчас кипела с новой силой.
— Эй! Как там тебя зовут? Вторник? — насмешливо окликнул он замершего демона.
Быстрый взгляд исподлобья. И пальцы — сжались на миг и снова расслабились.
— Меня зовут Чейттверк, — ровным голосом представился демон.
Четту было неуютно. Даже больше чем неуютно. Вот сейчас эти вытащат пленника, а потом займутся «виноватыми». Особенно Стражи. Четта, скорее всего, накажут за выход на поверхность. И ангел с этим. Все лучше, чем встретиться с отцом.
«Бестолочь! До каких пор ты будешь позорить наш род?! — как наяву слышался гневный отцовский голос, в котором проскальзывали нотки язвительности и презрения. — Найти «ступеньку»! И, не сказав ни слова семье, удрать по ней в одиночку! Да еще и попасться в руки людям! Людям! Позор, позо-ор… посмешище! Не слишком ли дорого ты обошелся для чести рода, щенок? Человечий прислужник!» Четт с трудом удержался, чтобы не почесать пониже спины. Впрочем, не исключено, что в этот раз пострадает как раз спина. Четт уже взрослый демон и должен отвечать за свои поступки. «Твои проблемы — тебе и решать», — любил поговаривать отец. Ну что ж, он не будет бегать от ответственности.
«Ступенька», участок земли без печати Стражей, была заветной мечтой каждого второго демона. Они попадались не так уж редко. Землетрясения, осыпи, вмешательство человека — и незримая печать слабеет или гаснет. Именно через такие незапечатанные выходы можно было выбраться на поверхность. Обычно они быстро запечатывались обратно, но изредка темным магам удавалось замаскировать такие местечки, чтобы использовать по-своему. Сами они, как и Стражи, могли запросто мотаться туда-сюда, а вот демоны могли только через «ступеньки» или под рукой кого-то из Верхних. Несправедливо…
Четт нашел «ступеньку» почти случайно. Захотел исследовать. И с ходу вляпался по уши. Кто мог знать, что пока он готовился, выход нашли другие и уже устроили целый обменный торг? Кто мог знать, что один из Ложи Уровней, патриар Иккорг, не просто будет продавать людям демонов своего рода за фрукты и консервы, а еще и покажет способ их подчинять? Кто знал, что его, Чейттверка, отловят и поменяют на два ящика апельсинов? Ничтожная цена, как он теперь знал…
— Эй, Пятница! — окликнул демона Игорь. — Что стоим-молчим? За хозяина волнуешься?
— Нет, — почти равнодушно ответил тот.
Пятница, Робинзон — эти странные прозвища ничего не говорили неопытному демону. Да и на хозяина пленник не рассчитывал. Ему достался не самый плохой — от того же Микора, к примеру, его хозяин требовал куда побольше, чем простые телепорты, — но раб есть раб, а хозяин есть хозяин.
— А зря, — злорадно сообщил Игорек. — Уровни сейчас уже не те, там сейчас будет порядок, как в аптеке. И со всеми нарушителями разберутся. Знаешь про нового Владыку?
Четт отрицательно мотнул головой. Как тут узнаешь, если тебе запрещено разговаривать? Да и не видел он никого с Уровней.
И какая разница, в конце концов. Прикончат тут или выпнут домой, где старшие рода с неудачника шкуру сдерут.
Он смотрел на Верхних — молодь совсем — и горько завидовал. Они вели себя свободно и совсем без страха. Он так никогда не мог.
А демон, который с ними, без ошейника…
— Эй, вылетай из астрала! Ошейник снять?
Демон вынырнул из отстраненных размышлений о двух невеселых вариантах своей судьбы.