Удивительное время — ожидание.
Мы рождаемся — и начинаем ждать.
Ждем, когда пойдём с цветами к знаниям,
Ждем, когда уйдём… чтоб больше знать…
Ожидаем в магазине очередь,
Отпуска, как, «манны» с неба, ждем,
Свадьбу и рождение Наследника,
Как домой с восторгом принесём.
Ждем всегда, все время —
Ждем, надеемся;
Дни считаем — Новый год идёт!
А потом, остановив мгновение,
Принимаем — пенсии расчет!
Пробегают дни, как капли дождика,
С быстротою вьюги и грозы,
И, уже давно, дождались юности.
След от зрелости — в травинках без росы.
Начинаем ждать талоны старости:
Поликлиник, санаториев, больниц.
Ждем опять…
Чтоб снова, кто-то маленький
Начинал отсчёт своих страниц…
Под утро Оддбэлла разбудил мелодичный перезвон колокольчика. Кто-то упрямо хотел видеть его в такую рань, и непременно в тот день, который он сам себе назначил выходным. Нет, каков нахал! Оборотень нехотя выкарабкался из постели. Датчики, вшитые в одеяло, с небольшим промедлением отреагировали на отсутствие живого тепла и привели в действие биотермический механизм, разгладивший ткань и свернувший одеяло в плотную скатку. Что-то негромко прогудело, скрипнуло. Кровать медленно, изредка слегка подёргиваясь, поднялась вертикально и вдвинулась в нишу, полностью слившись с поверхностью стены. Оддбэлл накинул длинный тёмно-зелёный бархатный халат и отправился открывать дверь.
У порога, переминаясь с лапы на лапу, маялся страус, некрупный и такой лохматый, словно его только что протащили за хвост сквозь ржавую трубу. Судя по всему, перекидываться птица не собиралась. Да Оддбэлл и так прекрасно узнал Сент-Джерри, курьера семьи Тёрнеров, известных по всей округе своей экстравагантностью, а также любовью к празднествам и вечеринкам. Зачем им понадобилось отправлять посыльного к Оддбэллу-чудаку, да ещё ранним утром, оставалось только гадать. Оддбэлл удивлённо уставился на него, ожидая пояснений. При виде оборотня курьер шагнул навстречу, гордо и высоко подняв голову. На длинной клочкастой шее страуса висела короткая бронзовая туба. Ясно. Письменное послание. Оддбэлл протянул руку, отвинтил крышечку и вытащил из тубы трубочку плотной рыжеватой бумаги. Развернул. Свиток расправился, оттягиваемый толстой сургучной печатью с вензелем Тёрнеров. На тронутом следами огня и дыма листе змеились вычурные строчки староязычной вязи. Позёры, нельзя вот было нормальным языком написать! Разбирай теперь этот лингвистический ребус…
Пока Оддбэлл рассматривал тщательно задекорированный под старину свиток, страуса след простыл. О его недавнем визите могло напомнить лишь маленькое облачко пыли над дорогой, да и оно вскоре улеглось, осев на траву обочины.
Даже не позавтракав, Оддбэлл отправился в книгохранилище. Разложив свиток на столике из чёрного дерева, оборотень вытащил с полки на ближнем правом стеллаже толстый фолиант, устроил его в подставке рядом со столиком, полистал, отыскивая нужную страницу, и принялся за перевод. Кое-что он помнил и так, кое-что подсказала книга, и через полчаса оборотень прочитал следующее: «Сэру Сэмюэлю Вудду , учёному. («Ишь, ты! То просто серьёзного обращения не дождёшься, всё хи-хи да ха-ха, а тут вдруг -«Сэмюэлю», «Учёному»! Ну-ну…») Довожу до Вашего сведения, что ** числа ** месяца сего года в Тёрнерхаузе будет иметь место популярно-схоластическое собрание, кое продлится с полудня до самого вечера. На собрании будут обсуждены темы превращения высоких энергий при метаморфозе, а также вопрос теоретической возможности сохранения квинтэссенции полёта при переходе из птицеформы в форму человеческую. О теории механики, эмпирики, энергетики и этики таковой возможности выскажутся магистр теософии лорд Джарред Кингстрем, алхимик сэр Джонатан Дитрих, парафизик сэр Тобиас Гриввс и философ сэр Эффроим Гройзман. («Ну ка-ааанешно, вот уж без этой затычки ни одна самая худая бочка не обойдётся!»). Ввиду собрания столь блистательного круга нетривиальных умов и светлейших талантов, («Пф-фф! Бездари, недоучки и неудачники!!!»), я, лорд Гриффин Тёрнер, («О как! Он уже себя в лорды произвёл! Помнится, три года назад именоваться кем-то выше сэра наглости ещё не хватало!»), имею честь пригласить Вас, сэр Оддбэлл, украсить своим присутствием наше скромное общество, блеснуть эрудицией и продемонстрировать собравшимся остроту своего ума в дружеских схоластических турнирах. В программе вечера Вас также ожидают выступления известных труворов, сценическая миниатюра бродячей труппы Зосима Киммерфельда и потрясающий иллюзион Сэймура Шер-Тхакура. В перерывах будут предложены обильные угощения и экзотические напитки. Милости просим в Тёрнерхауз. Уверен: Вам не придётся скучать.»
«САМОуверен! Позёр. Ладно… Киммерфельд, Сэймур — по крайней мере, хоть знакомые лица будут», — подумал Оддбэлл, закрыл фолиант, поставил его на место, подхватил свиток и покинул книгохранилище, намереваясь всё же позавтракать и приступать к сборам: ведь означенная в свитке дата наступала не далее как завтра.
**
По дороге к бальным залам Эмилия с риском измять платье крутилась в ландо, выглядывая в окошко, занавешенное шторкой полупрозрачного серебристого газа, до тех пор, пока Луиза не шикнула на нее, призвав к сдержанности. Только тогда девушка приняла чинную позу, сложив руки на коленях, хотя не перестала ждать прибытия. И вот огни Ринс-холла россыпью топазов показались из-за поворота, Эмилия ахнула и, сразу забыв про мнущиеся юбки, приникла к окну. Высоченные липы у ворот переливались сотнями крошечных фонариков, в широко распахнутые створки ежеминутно въезжали кареты и фаэтоны, влекомые холеными лошадьми. Их силуэты скрадывались по краям янтарным светом, и от этого рысаки приобретали особую тонконогость и воздушность. Высокие окна длинного, тонущего в темноте здания призывно светились, и в них мелькали таинственные силуэты. Эмилия как завороженная смотрела на приближающийся почти дворец, ландо плыло по грунтовой дороге на мягких рессорах и копыта серого коня беззвучно ступали в пыли.
Мимо проплыли створки ворот.
Все навалилось сразу: цокот подков по брусчатке, стук колес, восторженные приветственные возгласы множества здоровающихся людей, обрывки музыкальных фраз, разных с разных сторон, пофыркивание лошадей… Ландо остановилось у крыльца, открылась дверь, и сильные руки отца извлекли замешкавшуюся Эмилию из укрытия, на миг показавшегося очень и очень желанным.
— Не робей, красавица, ты очаровательна. И эта ночь твоя, — Генри подмигнул дочери и под локоть повел ее в зал.
Эмилия с замирающим сердцем последовала за ним. Ей казалось, что все люди, находящиеся в большом зале, залитым светом новомодных газовых фонарей, уставятся на нее, будут обсуждать ее манеры, ее внешность, ее платье, которое минуту назад было таким красивым, а сейчас показалось линялой бесформенной тряпкой. Но окружающие продолжали здороваться друг с другом, прохаживаться с бокалами и разговаривать, не обращая внимания на вошедших.
Впрочем, нет. К Луизе семенящим шагом подлетела дама в алом платье с изумрудными вставками. Разноцветные пряди ее прически топорщились во все стороны. Дама взволнованно произнесла:
— Как вы вовремя! Дебютанток уже скоро будут представлять! Какая же она у вас хорошенькая! – дама потрепала Эмилию по щечке и вцепилась Луизе в руку, — Пойдем, дорогая, пошуршим о женском!
Луиза только и успела помахать мужу и дочери, как была утащена куда-то вглубь толпы, к столам и креслам. Генри повел Эмилию дальше, к подиуму. Там уже скучились полудюжина девушек, одногодок Эмилии. Почти всех она знала, из знакомых не дружила только с одной – противной задавакой Ребеккой Харнетт, которая то ли росомаха, то ли куница, разное говорили. Эмилию тут же затянули в тесный кружок и защебетали на ухо что-то о тот милом мальчике, который тааак посмотрел. Ну конечно, это Мишель, ей, зайчихе, не надо ограничивать себя выбором между двумя женихами, парней ее клана и возраста полным полно, и она бесспорно, выберет самого лучшего.
Дебютанток стали приглашать к знакомству. По одной они выходили в центр сцены, конферансье представлял их, девушки делали реверанс и, сопровождаемые аплодисментами, спархивали в зал. Так же поступила и расхрабрившаяся Эмилия. Действительно, страшного ничего не происходило, никто не шушукался за спиной, а если и шушукался, то где-то далеко и не слышно.
Объявили первый танец. К Эмилии подошел высокий молодой человек в завитом буклями парике и представился:
— Майлз Олтервилль, один из предназначенных вам судьбой, голубоногая олуша. Позвольте пригласить на танец, — он кончиками пальцев, затянутых в белоснежные перчатки, взял ее за кисти и повел в модном котильоне.
Одна за другой пары выстраивались в линию танца, кавалер-кондуктор громко объявлял фигуры, пары кружились, скользили легкими чайками надо льдом зеркально натертого дубового паркета, Майлз с легкой улыбкой вел Эмилию, все так же придерживая ее за пальцы, не делая ни малейших попыток обнять за талию или сделать полшага ближе. После танца молодой человек подвел девушку к ряду кресел, усадил, подал веер и осведомился:
— Позвольте принести Вам лимонада?
Впрочем, исчез, не дожидаясь ответа и через минуту появился, неся высокий бокал с прохладным питьем. Вложил ножку бокала в руку Эмилии, придержал другую:
— Благодарю за танец, Вы несравненны, — он приложился своей улыбкой к воздуху над перчаткой Эмилии и покинул ее.
Неслышно в общем шуме подошел Генри:
— Как тебе?
Эмилия пожала плечами:
— Очень вежливый джентльмен. Улыбка красивая. Как будто художник нарисовал. Пока больше ничего сказать не могу.
— Ладно, еще на второго посмотри. Он ангажировал тебя на третий танец. Второй у тебя занят Дином, рысью. Просто потанцуй, для удовольствия.
С первыми тактами вальса рядом с девушкой возник Дин, гибкий, со сверкающими янтарными глазами, он сдернул Эмилию с кресла и закружил в танце. Пара быстро скрылась с глаз Генри среди танцующих, тот только усмехнулся и отхлебнул из оставленного Эмилией бокала.
По окончанию танца Дин вернул раскрасневшуюся и запыхавшуюся дочь отцу, прижал ее руку к своей груди, осыпал комплиментами и стремительно исчез.
Эмилия подняла сияющие глаза на отца:
— Как он танцует! – воскликнула восхищенно.
— Какой он мартовский котяра! – в тон ей ответил Генри, — И как хорошо, что нам такое счастье не светит. Пожалуй, я тебя оставлю, вон второй твой идет.
Освальд неспешно подошел и без обиняков плюхнулся в соседнее кресло:
— Освальд, для тебя, дорогуша, просто Освальд. Баклан. Ты не против, если мы посидим? Запарился я что-то. Погода зверская стоит, ячмень как на дрожжах вверх прет, овцы по три ягненка поприносили, ты пробовала здешние тарталетки с креветочным паштетом? Я уже штук десять съел…
Звуки фокстрота не заставили баклана подняться с места. Вместо этого он поймал за фартучек проходящую мимо разносчицу:
— Дорогуша, а нету ли у вас тут сырой рыбки? Очень хочется.
Белка, очевидно привыкшая к чудачествам посетителей, вежливо кивнула:
— Да сэр, сейчас принесу.
Освальд отпустил фартучек и снова повернулся всем корпусом к Эмилии:
— Видишь, принесет. Для всех нету, а для меня есть, вот что значит быть Освальдом Перри. И рыбку несут, и очередь уступают. Вот пятого дня, например…
Он пустился в пространный рассказ о том, как покупал билет на дилижанс, а стоящий впереди хорек пропустил его в очереди. От риска вывихнуть челюсть в попытке зевнуть незаметно Эмилию спасла та же белка, принесшая фарфоровую тарелочку с сардиной. Освальд тарелочку сграбастал, брезгливо сковырнул лежащий сверху ребристый кружочек лимона и подцепил рыбку двумя пальцами за хвост. Поднял над собой, запрокинул голову и медленно сжевал рыбу, начиная с головы. С чешуей и кишками. Эмилия во все глаза смотрела, как от крупных глотков ходит кадык на жилистой шее. Освальд доел рыбу, метким щелчком выбросил хвостик в ближайший вазон и облизал пальцы. Стремясь побороть внезапный приступ тошноты, Эмилия подскочила:
— Прошу прощения, мне надо попудрить носик.
Освальд поймал ее за руку:
— Конечно дорогая, возвращайся, у нас с тобой еще пятый танец, — он смачно облобызал перчатку Эмилии и, наконец, отпустил ее.
Эмилия пулей вылетела во внутренний двор, пронеслась между столиками, невежливо расталкивая пустующие стулья, и по ступеням спустилась с террасы в сад. Забралась в гущу каких-то цветущих кустов и остановилась перевести дух. От кружевной перчатки нестерпимо воняло сырой рыбой, Эмилия стянула ее и помотала ею в воздухе, проветривая. Потом подумала, что надо бы прополоскать и ни минуты не медля, полезла вперед в надежде обнаружить фонтан.
Но вместо журчания водяных струй услышала вроде бы знакомый голос. Только вместо предельной вежливости голос Майлза подрагивал от несдерживаемых чувств:
— Ты представить себе не сможешь – у нее есть грудь!
Эмилия осторожно отвела в сторону цветущую ветку и увидела своего жениха, обнимающего… Эмилия аж глаза протерла, но зрение ее не подводило: Майлз обнимал мужчину. Впрочем, тот тоже не оставался в долгу и целовал размашисто жестикулирующего парня в шею.
— Как я буду с ней, вот как?
Эмилия предпочла не давать ответа на этот вопрос и тихонько опустила ветку на место. Запах жасмина перекрыл даже вонь от перчатки. Девушка сердито посмотрела на нее и, скомкав, забросила в кусты.
Вернувшись в бальный зал, Эмилия нашла отца:
— Па, мне все ясно, увези меня отсюда, пожалуйста. Дома все расскажу. Здесь оставаться больше невозможно, да и незачем.
— Хорошо. Все в порядке, на тебе лица нет? – Генри встревожился, — Тебя никто не обидел?
— Нет. Поехали, а? – Эмилия рвалась к выходу.
Генри глазами отыскал танцующую Луизу и бесцеремонно выдернул ее из фигуры:
— Так надо, прости, друг, — он развел руками партнером Луизы и наскоро на ухо разъяснил ей ситуацию. Луиза округлила глаза и тоже поспешила на выход.
Возвращение домой прошло в молчании. Мама и папа, конечно, пытались разговорить дочь, но Эмилия отвечала, что все дома и только нервно тискала вторую перчатку, которую тоже стащила с руки.
У дома, первой выскочив из ландо, Эмилия вбежала в двери и остановилась посередине холла, обернувшись к родителям:
— Я не выйду за них замуж! – заявила она.
— Почему это? – Луиза напряглась.
— Баклан – он… он баклан! Он рыбу жрет, сырую, с головой, костями и кишками! У него глисты! – почти выкрикнула девушка.
— Милая, у рыбоядных глисты перевариваются, не переживай так, — примиряюще протянул Генри.
— Это мерзко!
— Аргумент. А второй?
— Этот олуша… олуш, не только ногий! Он… — и Эмилия выдала несколько слов, которые слышала как-то в деревне и которые порядочным девушкам не только произносить, но и знать не полагается.
Генри посуровел:
— Иди к себе, и пока не найдешь приличных слов, чтобы выразить свою мысль, из комнаты не появляйся!
Стоило наемнице подойти к своей княжне, змейки бросились в рассыпную и исчезли в траве, в том числе и та беленькая, которая залезла девушке на руки. Лиэль смущенно улыбнулась, складывая руки на коленках, как нашкодившая девочка.
Тиль присела на бревнышко рядом.
— Я так поняла, что та змейка в полях неслучайно на нас выползла, не шикни я, их бы еще с десяток наползло, — сделала вывод южанка.
— Не знаю, ползут ко мне почему-то. – усталость вдруг навалилась на Лиэль, и она почувствовала, что с трудом соображает, а глаза слипаются. – Интересно им, но мне, кажется, они не хотят укусить.
— Хотели бы уже укусили, наверное, — задумчиво произнесла Тиль и бросив взгляд на засыпающую подругу тут же скомандовала – Так, а ну ка спать! Я лежанку из веток уже соорудила, твой плед достала, сейчас костер разведу, а ты ложись. Завтра еще ехать!
— А ты? – не сильно сопротивляясь, Лиэль прошла за своей подругой к указанному месту стоянки.
— Я погреюсь и тоже лягу, — закивала Тиль.
Уточнять подробности, что она собиралась прокараулить княжну всю ночь, как и положено, она не стала, чтобы не отбить у подруги желание спать.
Под деревом получилось целое гнедышко из валежника и травы. Лиэль прилегла, запах листвы ударил ей в нос и окончательно заморил ее в сон.
Рядом суетилась Тиль, сооружая костерок, чтобы ночью не было холодно, и чтобы если что от зверей обороняться. Княжна чувствовала себя как в детстве, когда родители обсуждали что-то важное при ней, маленькой, а она засыпала от их голосов, или когда сон морил на важном приеме, и шум вокруг складывался в колыбельную. Как-то особенно уютно засыпать, когда вокруг кипит жизнь и что-то происходит – словно ты совсем малыш, и все вокруг не может тебя потревожить.
Единственное, что крутилось в голове у сонной, но все же озадаченной княжны, это настойчивая мысль о проклятии. Змеи сползались к ней со всех сторон, а ее собственная чешуйчатая кожа впервые как будто немного зудела сквозь сон. Беспокойство закралось в душе княжны, устроилось там клубочком и уснуло вместе с ней.
Тиль вздыхала, глядя на свою проклятую подругу, и ворочала ветви в разгоравшемся костре. Она удобно устроилась на бревнышке подле, прислонившись к другому дереву, так чтобы видеть и спящую княжну, и болотце, и сидела. Слух наемницы улавливал лесные шорохи, охраняя безопасность их маленькой путешествующей компании.
Первая ночь прошла спокойно, единственное, что коротать ее Тиль пришлось в компании собравшихся неподалеку змеек, которые изо всех сил таращились на посапывающую Лиэль, но ближе подползать не решались. Так и провели ночку – безмятежно спящая княжна, хмурая наемница и белые змейки.
Когда Лиэль проснулась, было уже позднее утро. Тиль ее будить не стала – чтобы княжна полностью прочувствовала свободу от правил и порядков замка. Это было действительно удивительно – просыпаться от дуновения ветра, а не потому, что слуги зовут спускаться к завтраку, а уж выспалась девушка вовсе чудесно. Никакие беспокойные сны не смогли пробиться через одурманивающий запах трав и листвы.
Девушка мягко потянулась на своей лежанке, и несколько минут просто смотрела вверх, на колышущуюся от ветра листву дерева. Лес вокруг давно уже проснулся – все жужжало, шелестело, пищало и ворочалось. Лиэль вскинула к солнечному свету левую руку – и на солнце блеснула новая чешуйка, появившаяся за ночь. Просыпаясь, она всегда чувствовала, где искать новую часть змеиной шкурки на своем теле. Она не зудела и не чесалась, просто была. На этот раз новая чешуйка переползла с запястья на кисть, выглядывая из-под одежды.
Пока девушка рассматривала прибавление, рядом послышалось довольное шипение.
Лиэль повернула голову и увидела вчерашнюю беленькую змейку, с любопытством таращащуюся на девушку из-за дерева.
— Что глядишь? – Лиэль села на лежанке и потянулась, немного хмуро глядя на гостью. – Гляди-гляди, скоро я сама одна из вас стану, и пошипишь тогда.
Змейка высунула язык и юркнула в траву.
— Эй, проснулась! – сзади раздался бодрый, несмотря на почти бессонную ночь, голос наемницы – Иди завтракать, я уже сообразила нам мяса!
Тиль успела разжиться дичью, и завтракали девушки как настоящие путешественницы, у костра, жареным мясом, хлебом и сыром, слушая как поют птицы и булькает болото.
Было безумно вкусно несмотря на то, что мясо чуть подгорело и было совсем без специй.
Тиль тем временем выложила княжне все свои мысли, которые она надумала за ночь, и развернула карту с небольшими пометками.
— Подойдем к горному хребту со стороны моря, значит идти будем по лесистой местности, еще немного возьмем крен влево. Здесь через каждый день пути озера или поселения. Будет проще корректировать нашу дорогу, мы точно не собьемся с пути, и сможем пополнять запасы еды и воды. Лошадей нужно напоить уже сегодня, потому что вода кончилась, осталось только нам. Сегодня вечером должна быть первая деревушка. Она уже не во владениях твоего отца, так что скорее всего, о тебе там не слышали.
Лиэль жевала мясо и кивала, глядя на карту и сосредоточенную Тиль.
— К вечеру уже на месте будем, а там речка пролегает маленькая как раз возле деревеньки, и до озера большого рукой подать. Не то что это болото.
Княжна рассматривала знакомую карту, и в глаза ей бросилось маленькое изображение змейки как раз возле того большого озера.
— А это что? Здесь много змей?
— Ну, не мало, это точно. – Тиль покосилась вбок, глядя, не приползли ли чешуйчатые к ним снова – Вишь, к тебе так и липнут. А вообще не знаю, приедем – увидим! – оптимистично закончила она.
Завтрак тоже подошел к концу, они собрали пожитки, затушили и засыпали костер. Тиль подготовила лошадок в путь, и девушки отправились по лесной тропе к маленькой деревушке.
Лесная дорога – всегда как путешествие по сказочным страницам. Лиэль забывала дышать, когда они проезжали мимо какого-нибудь дерева, полностью покрытого узорами мха, или слышали дятла. Несколько раз в листве мелькнули беличьи рыжие хвосты, и княжне даже казалось, что она видела в кустах зайца. Что может быть интереснее такой прогулки! За час она увидела больше интересного, чем, наверное, за всю свою жизнь.
Тиль смотрела на свою подругу и улыбалась. В свое время наемница явно повидала больше, чем заключенная в замок заколдованная княжна, поэтому сейчас по-детски удивленные глаза Лиэль ее веселили. Пока та вертелась в седле, и иногда старалась ухватить какую-нибудь свисающую низко ветку с шишками прямо на ходу, Тиль следила, чтобы Лиэль случайно не увела Тучу с тропы или не направила ее в какую-нибудь колдобину.
Путешествие продолжалось.