— Эй, Клешня, плесни-ка мне на два пальца. И лед не забудь.
Мина прилетела с другой стороны — Корделия не устроила скандальную пресс-конференцию с разоблачением. Она украла киборга. Подкупила Лобина. Интересно, сколько она ему заплатила? Сто тысяч? Двести? Сумма должна быть впечатляющей, чтобы этот слизняк одолел свой страх. Когда-нибудь он, Скуратов, его найдет, этого перебежчика, этого забившегося в щель скунса и в полной мере оправдает данное ему прозвище «Лаврентий».
Незнакомец усмехнулся.
Незнакомец, как видно, ждал подобной реакции. Он не смутился.
«Глупцов глупей, слепцов слепей
Те, кто не воспитал детей».
С. Брант
Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
Год 1203 от заключения Договора.
Провинция Ренге, магическая башня на острове Гартин.
2 день.
– Ай, клята зверюга! Да что б тебя волкодлаки в лесу сожрали!
– Голову береги, голову!
– Дюже лягается! – раздавалось в сером предутреннем небе.
Крики доносились от конюшни, где суетились два молоденьких конюха. Во дворе возле коновязи стоял крепкий осанистый главный конюх, рядом зевали и почёсывались другие слуги, разбуженные шумом.
На рассвете хозяин острова, облачённый магистр Фабиус Ренгский, член Магического совета и Исполнительной ложи Магистериума, должен был куда-то отправиться по своим тайным делам.
Вроде как, ворон принёс ему весточку от самого высшего начальства, а может, опять взбрело в голову магу что-то своё, или заныло от долгого бдения в колдовской башне его неуёмное седалище. Отец Сатана, и как его одного отпускать-то? Второй век доживает, а дитя дитём!
Такие выводы можно было сделать, послушав разговоры слуг, ожидающих, чем кончится незаладка со злобным магистерским конём: боевым, породистым. Вот, говорили же – зачем магу боевой конь?
Сейчас зверюга бесновалась, хотя вчера вполне поддавалась на уговоры двух младших конюхов.
Будь день обычный, можно было бы вывести из соседнего денника рыжего мерина, или чубарую кобылу, а чёрному болвану дать перебеситься. Но вот беда, именно сегодня без жеребца было никак не обойтись. Магистр Фабиус только на нём и ездил в свои дальние походы.
Звали коня по-благородному – Фенрир ап Грей, был он огромный, в полтора раза крупнее рабочей коняги, чёрный, как стоящие против солнца, учёный и злой.
Слуг пугало и странное имя его, взятое из древних летописей, и родословная, что была длиннее, чем у самых остепенённых магов.
Малых детей жеребец, однако, любил и баловал вниманием, но вот конюхи, хоть и не обзавелись ещё реденькими бородками, на детей были уже никак не похожи.
Главный конюх, сложив могучие руки на аккуратное пузцо, с усмешкой наблюдал за суетой и прыжками дуралеев, не сумевших даже недоуздок надеть и вывести коня в проход на развязку, чтобы почистить и оседлать.
Жеребец метался в деннике, бил, куда попало, копытами, а особенно норовил попасть по самому молодому конюху, франтоватому рыжему парню в новеньком жилете, украшенном медными начищенными бляхами, здорово блестевшими в свете двух факелов. Второй младший конюх, широкоплечий, чернявый, не понимая, чего дурит зажравшаяся скотина, бросил испытывать судьбу и встал у стеночки.
– А ну не ленись, Петря! – гаркнул главный конюх, напугав сонных прачек. – Вот превратит тебя маг в лягушу!
И, понимая, что не проймёт парня угроза, ведь маг у них был строг и заумен, но вполне справедлив по местным понятиям, добавил:
– А то и я кнутом вздрючу!
Парнишка кинулся к деннику. Жеребец воспринял такой оборот как нападение, взбрыкнул, ударил копытами в двери…
Двери слетели с петель, и жеребец, козля и лягаясь, выскочил во двор.
Тут невесело стало и глазеющим слугам.
– Дарёнка где?
– Дарёнку будите! – закричали, прячась за главного конюха, прачки.
– А-а Лебезьку ужо и посла-ал! – откликнулся шорник и махнул в сторону флигеля, где жила молочница с подкидышем Дарёнкой, которую Фенрир особенно баловал вниманием.
Лишь главный конюх спокойно стоял, похлопывая себя по пузу. Он знал, что конь магистра прирождённой злобностью не отличался, но учили его как боевого. Слуги, одетые в шитые бляхами кожаны, дразнили жеребца, приучая топтать военных и разбойников, вот и взбесили его медяшки на новом жилете рыжего Мялко – сунулся парень в денник и едва не был бит копытами.
Тем временем Фенрир, не видя ненавистного жилета, немного успокоился. Раздувая ноздри, он застыл посреди двора, чуть что – принимаясь грозно рыть копытом землю. Но только чубарая сочувственно подавала голос из своего денника, люди же стояли недвижно, даже не пытаясь усмирить бунтаря.
Да и немного их было – конюх, шорник да прачки. Остров Гартин ещё дремал, таращась в зенит круглым глазом колдовской башни.
Наконец из флигеля длинного «господского» дома, что был выстроен изначально для магистра, но заселен, в основном, слугами, выбежал тощий мальчишка, а следом вышла крошечная девочка – на вид лет пяти, а на самом деле на две весны старше, – и босиком прошлёпала к чёрному чудовищу. Подол она держала обеими руками: там полно было маленьких, с её кулачок, крепких осенних яблок.
Фенрир зашевелил ноздрями, всхрапнул, ткнулся мордой девочке в шею, потом в подол… и благодарно захрупал яблоками.
– Эй, бездельники! – позвал конюх. – Ты-то сними свой кожан, чудила, да неси щётку и седло!
Вся эта суета совершенно не мешала магистру Фабиусу собираться в дальнюю дорогу. Ещё до рождения сына маг наложил на колдовскую башню заклятие, чтобы шум во дворе и в доме не отвлекал его от работы. И сейчас он в полной тишине откладывал книгу за книгой, понимая, что бесценные колдовские фолианты слишком тяжелы для дальнего пути.
С особенным сожалением Фабиус взвесил в руках недочитанное философское исследование «Геенна лжи», заложенное в первой трети полоской змеиной кожи. Магистр-исследователь Гаргиго Бесноватый рассуждал в нём о нравах, царящих в адских глубинах.
Тема эта с прошлой зимы будоражила магическое сообщество. Переписчики не успевали рассылать копии. У Фабиуса же был почти оригинал – официальный список из библиотеки Магистериума, что в столичной Вирне.
Он вздохнул и упаковал в седельную сумку одну только тонкую походную книжицу заклинаний, да и ту выронил, прежде чем уложил как надо.
Магистр плюнул через плечо, прогоняя дурное помрачение ума, но это не помогло. Поворачиваясь к шкафу с зельями и амулетами, он запнулся о свой же сапог, покачнулся и едва устоял ногах, едва не рухнув аккурат в пентаграмму!
Что за напасть? Одурел с недосыпу или?..
Чья-то едва приметная тень скользнула под ноги…
– Lux! – звонко воскликнул Фабиус.
Колдовской свет залил круглый зал башни.
Никого. Но злое предчувствие уже камнем легло на сердце. Ладно бы – в дороге, но здесь, в башне?..
Магистр орудовал сейчас в святая святых – в пентерном зале. Здесь он проводил самые сложные обряды, требующие особого сосредоточения. Тут же хранились редкие книги, зелья и ценные амулеты.
Это была круглая комната на самом верху башни. Её украшали шесть стрельчатых окон, забранных красноватым енским стеклом.
По центру, как и положено – пентаграмма, чьи линии были выдолблены в мраморе пола и залиты агис фарии – самовозгорающейся субстанцией, похожей на воск. Весьма дорогой субстанцией. Добывали её из жира потусторонних тварей Верхнего Ада, что выбирались иногда на свет в местах пограничных, где тонки были земные своды.
В остальном же ничего необычного в пентерном зале не было. Буковые полки в двух дубовых шкафах гнулись от тяжёлых фолиантов – маг считал, что в сундуках книги покрываются плесенью. Рядом с окном, выходившим на единственный балкончик, стояли шкафчики и сундуки с зельями, амулетами, минералами… С собой лучше всего было взять готовые. Но травы проще упаковать, они не разольются и не просочатся каким-нибудь колдовским образом из самых хитрых пузырьков.
Скоро и травы были упакованы в холщёвые мешочки. Руки потянулись к минералам и амулетам…
Ноша, однако, всё тяжелела. Магистр приподнял седельные сумки, крякнул, поморщился. Был он крепок и моложав. Кожаный походный колет ладно сидел на нём, короткая тёмно-русая борода завивалась задорными колечками. Раз сумки показались ему тяжёлыми, не понравятся они и Фенриру.
Фабиус вздохнул и начал доставать из сумок минералы, возвращая их на полки.
Звякнул пентакль-напоминалка. Рассвет близился. Пора было будить Дамиена. Уже понятно было, что сын сам не встанет – проспал.
Чего только ни делал Фабиус, чтобы приучить мальчика к дисциплине. Но парень пошёл в мать, любившую понежиться под одеялом. Это и сердило магистра, и будило в нём болезненную сосущую тоску. Да и не стоило начинать прощание с воспитательных бесед, не тот сегодня был день.
Комната сына располагалась в среднем ярусе.
Башня была спланирована как три больших рабочих этажа-зала, а между ними притулилось несколько комнат. На верхнем этаже магистр проводил самые сложные и запретные эксперименты, на среднем работал и иногда спал. Вход на нижний был надёжно заперт – туда из подвала поднимались иногда «языки бездны» – разрушающие душу отголоски тёмных заклятий.
Дамиену рано было знать о них. Фабиус иногда разрешал ему бывать в пентерном зале, но никогда не допускал на нижний и подвальный этажи, где творил когда-то не самые лучшие обряды.
Средний же ярус башни казался магистру довольно тихим местом. Там, в комнатах между нижним и средним залом, хранился всякий магический хлам, дожидались переделки результаты не очень удачных экспериментов. В каком-то смысле средний ярус башни олицетворял мир людей, что демоны называют Серединными землями – разноликий и быстро ветшающий.
В комнате Дамиена было немного душно, но утренняя свежесть уже сочилась сквозь плохо стеклённые окна.
Фабиус распахнул витражную створку в беспорядочных узорах рыжих и синих потёков, вдохнул обновлённый рассветом воздух, но услыхал теперь и крики внизу, и злое конское ржание.
Открытое окно ломало заклинание неслышимости. Пришлось створку притворить, довольствуясь для проветривания щелями между плохо подогнанными стёклами.
Башня была выстроена на совесть, и в ней не гуляло обычных для каменных зданий ветерков-троллей. Когда-то Фабиус дневал и ночевал на этой стройке, не давая работникам халтурить. А вот хорошего стекольщика в провинции Ренге не сыскать было и сейчас.
Маг повернулся к широкой сосновой кровати. Дамиен спал, разметавшись: русые волосы прилипли к высокому лбу, одеяло спустило на пол хвост…
Но дышал он ровно. Видно, дурной сон, посетив его ночью, отправился восвояси, и парень заснул под утро крепко и сладко, как и положено в его юные годы.
В головах кровати, на резной спинке кривилась сильно оплавленная свеча. Книга в простеньком деревянном переплёте лежала рядом с постелью. Магистр поднял её, полистал и, тяжело вздохнув, засунул подальше под кровать.
– Дамиен! – позвал он негромко.
Юноша не проснулся. Ум его продолжал блуждать в заоблачных далях.
Сын был трепетно, мучительно похож сейчас на мать. Вот так же лежала она, разметавшись, когда в крови её бродил ядовитый отвар сонницы…
Магистр судорожно вздохнул, шагнул к письменному столу, где стоял кувшин с водой. Взял, встряхнул, проверяя, много ли там содержимого, отпил глотка два, потом набрал воду в горсть и тонкой струйкой вылил на шею спящему.
Юноша распахнул глаза, сразу потемневшие от гнева, подскочил, было, в постели, чтобы дать отпор неведомому шутнику. Но увидел отца, сник, испуганно оглянулся на погасшую свечу… На лбу его выступила испарина.
– Ты снова читал ночью? – строго спросил магистр. – Что ты читал?
Дамиен скользнул глазами по одеялу и, не найдя там книгу, выдохнул с облегчением:
– Мне не спалось. Я читал кодекс Магистериума, как вы мне и посоветовали, отец.
Магистр Фабиус знал, что сын обманывает его. Это нужно было как-то решать. «Сразу же по приезду», – пообещал он себе. А вслух сказал:
– Оденься, как подобает. Тебе положено проводить меня в дорогу.
Юноша выбрался из постели. Ростом и шириной плеч он почти догнал отца, но поступки его всё ещё оставались поступками мальчика, не достигшего положенных для первой ступени совершеннолетия мага восемнадцати мерных зим.
В его годы Фабиус распоряжался уже всем немалым хозяйством своих родителей, вёл погодовые записи, мог нанять на уборку сезонных рабочих, не гнушался выйти вместе с ними в поле, когда свободных рук не хватало. Сын же…
Дамиен был способен замечтаться и забыть самое простое – проследить за подготовкой к встрече гостей или записать количество мешков ячменя, удачно проданных на рынке в Лимсе.
Фабиус сдвинул брови, наблюдая, как одевается ладный и крепкий, но такой ещё, в сущности, несамостоятельный парень.
Ну что ж. Долгое отсутствие отца будет Дамиену уроком. Осеннее время даёт много забот. Плюс – нужно будет найти время и на учёбу, и на чтение серьёзных магических книг, а не пустых романов о рыцарях.
Фабиусу очень хотелось поговорить с сыном неспешно, наедине, но час расставания близился. Слуги собрались у моста через Неясыть, и магистру пора было обратиться к Дамиену с наставлениями.
– Я вверяю тебе остров и прилежащий ему город Лимс! Управляй же до моего возвращения достойно! – громко провозгласил он.
Маг помедлил, взглянул в серые глаза сына и добавил чуть тише:
– Ты должен пообещать мне пять вещей, Дамиен. Первая: держать в порядке погодовую книгу и книгу сезонную. Вторая: оберегать имущество и души вверенных тебе слуг. Третья: каждый день учиться по книгам и проходить положенный урок, который мы с тобою наметили. Четвёртая: блюсти собственные душу и тело, уделяя время гигиене, созерцанию и ежедневным прогулкам. Помни, что сила души связана с силою тела крепко. Нетренированная душа слабостью своей подведёт и тело, а слабое тело не даст правильно провести нужные для души бдения. И пятая…
Фабиус запнулся. Он хотел дать какое-то живое напутствие, чтобы сын не забывал, что отец помнит о нём, надеется на него, любит. Но подходящих слов, чтобы не были они слишком мягкими, магистр так и не подобрал. И он завершил:
– Помни же, что я вернусь не позже конца осени, и хочу увидеть, что ты здоров и выполнил всё, что я тебе наказал!
Застоявшийся жеребец нетерпеливо ударил копытом.
– Помни, что ты теперь – хозяин башни и всех людей здесь и в долине! – громко резюмировал магистр. – Будь же достоин этого!
Фенрир припустил через мост галопом – аж брёвна загудели под копытами! Холодный ветер с реки ударил мага в лицо и вышиб слёзы. Колдовской остров, прощаясь с хозяином, замерцал, обозначая паутину охраняющих его заклятий. Фабиус знал, что защита Гартина крепка, но крепка ли защита сердца Дамиена?
Дамиен же, как только отец миновал мост и выехал на дорогу к Лимсу, быстро вернулся в колдовскую башню. Слугам он бросил что-то малоразборчивое, чтобы не беспокоили. Внутри у него всё зудело от нетерпения, а это допекает сильнее боли ожогов. Ведь даже магический огонь причиняет муки, но не томление страсти. И страсть – больнее.
Поднявшись в свою комнату на среднем этаже башни, юноша открыл сундук с личными вещами и нашарил на самом дне свёрток.
Свёрток этот постоянно кочевал из сундука под кровать, из-под кровати – в тайник в саду. Дамиен боялся, что отец сумеет почуять в башне чужеродный предмет.
Но магистр плохо смотрел за сыном. И сейчас свёрток был раскрыт, как раскрывался он только во время родительских отъездов, и из него были извлечены короткая кольчуга и настоящий воинский плащ, купленные в городе на деньги, сэкономленные на хозяйственных расходах. Дамиен совсем не был так рассеян в делах с ячменем и пенькой, как полагал отец.
Кольчуга, лёгкая, плетёная «четыре в один», когда одно кольцо связывает две пары соседних, была ещё великовата весной, а теперь стала, наверное, впору.
Дамиен с наслаждением вдохнул тяжёлый запах слежавшегося железа и каменного масла. Взял тряпицу и мел, натёр кольца, сразу заблестевшие. Снял обычную одежду и облачился с умелостью, достойной бродячего рыцаря: надел сначала простёганную на плечах и груди рубаху, потом кольчугу, следом – пояс, а сверху накинул плащ. Он торопился, хоть и уверен был, что слуги не посмеют войти в башню.
Короткая кольчуга с рукавами, не достающими до локтей, носилась обычно не в бою, а в городской сутолоке для защиты от случайного ножа. Её прикрывали кафтаном и плащом. Но Дамиен очень нравился себе в кольчуге и кафтан надевать не стал. Настоящего меча у него пока не было, и он прицепил на пояс кинжал.
Дыхание юноши то и дело сбивалось – он был больше не в состоянии медлить.
Под тихий скрип колец Дамиен поднялся на самый верхний, запретный для него этаж башни, успокоил на пороге зачастившее сердце. Отец уехал, он воротится нескоро, но всё-таки хотелось поторопиться с задуманным.
Едва перешагнув порог чернёного дерева, Дамиен нашёл глазами пентаграмму и увидел её вычищенной, наполненной горючей субстанцией и готовой к работе.
Юноша улыбнулся, он счёл это хорошим предзнаменованием.
– Lux! – произнёс он, зажигая разом и свечи, и огонь в пентаграмме.
А после сотворил охранные знаки и начал нараспев читать давно вызубренное заклинание.
____________________
Свет (лат)
Рейиккен. Макс.
Ну а на третий день драконоверы опомнились… или, наоборот, рехнулись?
Короче, они вдруг осознали, что драконы вот-вот уйдут (вон, уже про дороги выспрашивают!), а они им устроили только один день празднеств!!!
Мы честно отбивались. Мы говорили, что праздник уже был. Мы благодарили хозяев за уже оказанное гостеприимство и говорили, что нам надо в дорогу. Мы говорили, что дело не ждет. Славка что-то там говорил про чувство долга и других драконов, которые нас ждут…
Сектантам было пофиг.
Драконоверы возражали, что дела зимой — это дела, которые легко могут подождать. И дорога тоже (а если что, то нам дадут и провожатых, и бычков порезвей). Нас укоряли, нашим словам ужасались и заявляли, что если тот несчастный ужин мы считаем праздником, то настоящего гостеприимства мы еще не видели! И обещали нам его показать в подробностях…
Подробности, если честно, были такие, что стало понятно: раньше чем через три дня нам отсюда не вырваться. Ну помните Россию с 31 декабря по 7 января? Что? По 14-е? А, ну да, с такими воззрениями вы точно нашли бы с местными сектантами общий язык.
Может, они тоже русские? Или их потомки?
Кто знает, когда хрень впервые попала к нам?
Простите, ребята, кажется, я тоже слегка того… не совсем трезвый. Или совсем не трезвый? А, пофиг. Местные сдержали слово и показали нам настоящий праздник по своим традициям. С едой по принципу «завались» и алкоголем по принципу «залейся». С кострами, песнями, битвой на снежках, спортивными соревнованиями в нашу честь и катанием на драконах. Ага, именно с катанием. Это у них призы такие были для победителей соревнований.
Остаться трезвым было невозможно в принципе. Именно что невозможно. Иначе с чего бы меня растащило на песни? Помню, как Славка меня застал за распеванием со здешними девицами… еще репертуару моему удивлялся. А что, норм такая песня… русская… Да ладно, что я. Маг наш при таких градусах живо забыл сектантов бояться и принялся им магией все чинить, что чинится. А сам Славка на пятнадцатом катании впилился в снежный холмик. Без жертв, и то хорошо.
Но недаром говорят, что все к лучшему. Может, на трезвую голову нам бы эта мысль в голову и не пришла.
Началось все с поп-корна. Ну, не то чтоб по классическому рецепту…. Попалась просто нашему правильному местная кукуруза. Она тут прикольная, красненькая и с легкими колючками на концах каждого зернышка. Он посмотрел, головой потряс, а когда «глюки не ушли», взял да и дохнул на нее огоньком вполнакала. Сотворил местным ребятишкам американскую радость. Те, ясное дело, слопали и запросили еще. Ну а Славка обрадовался…
В общем, на следующее утро (ну, если это было утро, в чем я не уверен) мы втроем рассматривали получившуюся горку. Несмотря на поедательные усилия населения, она оставалась впечатляющей. И высказывались про разницу между зернами в состояниях «до» и «после». С едой, мол, так нечасто бывает… С консервами еще, например, с некоторыми колбасами. Про колбасы высказался Терхо, а мы со Славкой, вспомнив про некоторые родные мясопродукты без участия мяса, его поддержали…
— Местные так еще не научились.
— Это да… если б мы, к примеру, где-то в горах сделали заводик и клепали там какую-то модную колбаску, никто бы не заметил разницы…
— Стоп.
Мы замолкли. Славка весь подобрался:
— Повтори, что сказал.
Я повторил.
— Никто бы не заметил разницы между объемом сырья и готового продукта.
— А разницу — драконам! И никто не заподозрит!!!
Ну, Славка! Красивая идея! Хотя…
— Все равно заподозрят, если близко будем.
Славкины глаза сверкнули сумасшедшим огнем:
— Не близко! Там есть подземная речка…
Размеренное постукивание серебряной чайной ложки по бокам фарфоровой чашки — единственное, что нарушало идиллию прекрасного августовского утра. Жара постепенно выпускала из своих душных объятий измученный город, небеса изредка поливали землю прохладными дождями. На асфальте расползались лужи, с деревьев капало прямо людям за шиворот, прямо на спину. Листья постепенно начали отрываться от веток деревьев, пока только хилые и маленькие, но даже у самых зеленых и сочных — постепенно краснели и желтели самые краешки. Усталая природа будто потягивалась после тяжелого труда, готовилась переодеть зеленую форму во что-то более нарядное и тёплое. Самая прекрасная и вдохновляющая пора для многих людей. Будто бы на американских горках, мир на секунду зависает в самой верхней точке, балансирует, а потом срывается вниз, в холод и темноту.
Солнце отражалось в окнах домов и витринах, разбегаясь солнечными зайчиками по тротуарам, дразнило прохожих, ослепляя их на несколько секунд. По сравнению с предыдущим месяцем, когда весь город шумел и пыхтел, бубнил что-то себе под нос, сейчас — он медленно дышал, наслаждаясь тонким привкусом осени в ласковом ветре. Август — словно запечённая золотая корочка на пироге, самая сладкая и самая желанная, которую ешь в самый последний момент. И этот вкус остаётся на языке ещё долго, такой терпкий и такой манящий. Люди вдруг огляделись по сторонам, замечая уходящее лето. Они останавливались в сквере, чтобы посидеть немного на выгоревшей на солнце скамейке, острожно касались руками нижних веток деревьев, любуясь яркими цветами. Город баловал своих жителей, и они, наконец, это заметили.
Азирафаэль сидел на большом цветастом покрывале и помешивал сахар в своей чашке. Мелкие чаинки плавали на самой поверхности, а солнечные лучи тонули в янтарной глубине, закручиваясь с ними в танце. На коленях ангела лежала раскрытая книга, по строчкам которой он скользил взглядом. Закрытая бутылка вина валялась рядом, вместе с двумя сверкающими бокалами. Из корзины чем-то пахло, манящим и соблазнительно вкусным. Внимание ангела то и дело соскальзывало с интересных исторических фактов на то, что было спрятано в недрах корзины, но возвращалось обратно. Кроули стоял неподалеку. Модельные ботинки очень странно смотрелись на зеленом газоне. Демон сдвинул на самый кончик носа чёрные очки и потер руки, разминая длинные пальцы. После чего достал из внутреннего кармана пиджака чёрный небольшой баллончик, встряхнул его и нажал на кнопку. Длинная струя вырвалась вперёд, смешиваясь с воздухом. Кроули поспешно сделал несколько шагов назад и поднял голову наверх.
Небеса дрогнули, по ним будто бы прошла рябь. Серые набухшие тучи задрожали, словно собирались обрушить на наглого демона поток ледяной воды, но вместо этого облачную вату прорезал длинный солнечный луч, и на землю что-то рухнуло, поднимая клубы пыли. Земля мелко задрожала, принимая на себя удар. Кроули закашлялся, размахивая рукой из стороны в сторону, и подошёл ближе. В земле образовалось небольшое углубление, выдранные куски газона валялись вокруг. В самой середине, сложив над собой крылья, лежал ангел. Он был совершенно дезориентирован, моргал ошарашено и крутил головой. Белые одежды были покрыты грязными пятнами, крылья немного подрагивали, а перья топорщились в разные стороны.
— Михаил, — подытожил Кроули, всмотревшись в чужое лицо. — Не подходит.
Отойдя на несколько шагов от первой ямы, он снова нажал на кнопку, выпуская ещё одну струю в небо. Все повторилось точно так же, как и несколько минут назад. Небеса вздрогнули, и сквозь образовавшуюся прореху вниз рухнул ещё один ангел. Он попытался было уцепиться за что-то, но сильные руки прошли сквозь облака, и тело тяжело врезалось в землю. Только-только поднявшийся на ноги Михаил снова оступился, не удержавшись. Пыль рассеивалась чуть дольше, но Кроули умудрился заметить один важный момент, который снова не подходил ему. Зарычав сквозь сжатые зубы, он отступил на несколько шагов.
— Уриэль, — приветственно улыбнулся Азирафаэль, немного приподнимая перед собой красивую чашку ручной работы. — Может быть, налить чаю?
Михаил неотрывно смотрел на демона широко распахнутыми глазами. Он почти не дышал и не двигался, только следил за каждым движением. Уриэль пока ещё не пришла в себя, с тихим стоном поднимаясь на ноги. Но Кроули на них уже не отвлекался, он наблюдал за очередным падением крылатого существа сверху. На этот раз удар был сокрушительным. Азирафаэль ошпарил пальцы чаем, который выплеснулся наружу, Уриэль снова клюнула носом в землю, едва успев подставить руки, а Михаил устоял чудом, просто из чистого ангельского упрямства. Архангел он в конце концов или нет? Большие золотые крылья было видно даже сквозь образовавшуюся завесу пыли. Демон издал победный вскрик и надел очки обратно.
Габриэль не особенно пострадал, ну разве что его модельная прическа немного растрепалась. В остальном архангел выглядел прекрасно, даже не завалился на бок, а приземлился на одно колено. Пижон лохматый. Кроули едва сдержался, чтобы не плюнуть в него. Яд так и сочился с острых клыков. Но вместо этого он шагнул ближе и указал на Габриэля пальцем.
— Я понятия не имею, что ты натворил! — громко сказал Кроули. — И знать не хочу!
— Азирафаэль? — сурово начал Габриэль, отряхивая испачканную штанину. — Мне хотелось бы знать…
— А мне хотелось бы жить в своей квартире спокойно! — змей начал срываться на злое шипение, а по губам то и дело скользил раздвоенный влажный язык.
— И при чем здесь мы? — хрипло поинтересовался Михаил, не рискуя подходить ближе; Уриэль же, почти ползком добравшись до рябившего в глазах пледа, приняла из рук Азирафаэля чашку с горячим чаем.
— Вы мне даром не сдались, — отмахнулся демон. — Валите, откуда пришли.
— Мы упали, — поправила его Уриэль, рассматривая чашку.
— Это одно из новых изобретений смертных, — поделился с ней Азирафаэль с легкой улыбкой. — Не знаю, откуда они взяли такую формулу, но ангелов косит только так.
— Почему, — снова обратился к архангелу Кроули. — Вельзевул третий день жрет второсортные гамбургеры с заправки, смотрит реслинг и рыдает?!
— Это тебя не касается, — с угрозой шагнул к нему Габриэль.
— Да я бы век вас видел! Но почему, пернатую мать твою тебе же в душу, она делает это в моей квартире?! — желание плюнуть в наглую физиономию архангела с каждой секундой становилось все сильнее, а причин этого не делать — меньше.
— Дорогой мой, — спокойный и ласковый голос едва коснувшись ушей, успокоил кипящую кровь.
Кроули выдохнул, морщась при этом, и снова указал на Габриэля, но теперь уже почти в лоб.
— Забери. Ее, — прошипел он, щуря желтые ядовитые глаза, после чего развернулся и пошёл вглубь парка, а на любопытный взгляд ангела только отмахнулся. — Слишком много благодати тут, у меня першит в горле.
Азирафаэль проводил демона глазами и медленно поднялся на ноги, прижимая к груди книгу.
— Демоны такие чувствительные, да? — почти трепетно спросил он, скорее в пустоту, чем у кого-то, и улыбнулся сам себе, но не удержался. — Габриэль, так что же ты сделал?
— Я… — раздражение требовало закрыть рот, но архангел и правда не знал, что ему делать. — Она разозлила меня, и я ударил ее крыльями.
— Ты что?! — спросили трое остальных ангелов на поляне.
— О, босс… — Михаил звучно ударил себя ладонью по лбу.
Азирафаэль указал куда-то в траву на спрей, где секундой назад стоял Кроули.
— Подари ей это и сдайся уже, — мягко посоветовал ангел и вытащил из носа две маленькие ватные затычки, после чего направился в ту же сторону, куда уполз древний злой змей.
По велению руки непочатая бутылка вина запрыгнула в корзинку вместе с бокалами, а сама она поковыляла следом, виляя квадратными толстыми боками. Перед тем, как подхватить ее, Азирафаэль обернулся и спокойно произнёс:
— Только, пожалуйста, не трогайте его кровать, — глаза Азирафаэля на мгновение потемнели, приобретая оттенок грозовых туч. — Это было бы неловко.
И если кто-нибудь скажет Кроули, что тот пытался помирить свою суровую начальницу и ангельскую пернатую задницу потому, что переживал за Вельзевул, то обнаружит на своём лице след от ядовитого плевка. Прямо между глаз. Но не переживайте, улыбчивый кудрявый ангел Вас быстро подлатает.
Наверное.
Забираю первую партию — двадцать штук — и иду в химический цех. Противоядие от сонного газа, прозрачная жидкость, как и было заказано, упакована в маленькие пластиковые капсулы. Берешь в рот, надкусываешь, и целые сутки газ не страшен. Беру одну капсулу, испытываю на себе. Горечь страшная! И рот жжёт. Смесь хинина с перцем.
— Главный компьютер, на связь!
— Главный компьютер слушает.
— Ты знаешь, какой вкус у твоей отравы?!
— Должен быть горький. Угол между активным радикалом и атомом углерода составляет…
— Я тебе покажу угол! Я из тебя самого пассивного радикала сделаю! Можешь изменить вкус?
— Нет.
— Засранец! Конец связи.
Придется терпеть. Аля гер ком аля гер. Как же доставить капсулы Лире? Придумал, пусть ёжики несут. Во рту. Объясняю задачу главному компьютеру. Тот берет управление ёжиками на себя. Ёжики разбирают капсулы и семенят за мной на балкон. Загружаю их в подъёмник и опускаю вниз.
Потом спешу в экранный зал смотреть гонки ежей по пересечённой местности. Черт, надо было в них ещё говорилку вставить. Вызываю компьютер и даю задание доработать вторую партию.
В экранном зале Тит наблюдает за сборами церкачей. Видимо, в монастырь прибыло подкрепление из других мест. Первый отряд в четыреста пятьдесят всадников строится и выезжает за ворота. В монастыре остается человек пятьсот, занятых сборкой осадных машин из заранее приготовленных деталей.
Вызываю компьютер инженерной базы и заказываю партию ёжиков с одноразовыми огнеметами. Тит сообщает новости Лире. Потом я рассказываю ей о ёжиках. Лира, впервые за все дни, проведенные в замке, радостная, строит солдат и объявляет, что на них идут церкачи. Только не знают, воевать, или сразу сдаваться. Церкачей немного — всего полтысячи.
Эта новость вызывает в рядах лёгкое оживление. Лира поднимает руку, шум смолкает. Отдает приказ лейтенанту выставить наблюдателей на главной башне, распределить участки обороны, проверить оружие и распускает строй.
Часа через два к Лире прибегает обалделый связной, и сообщает, что стадо ёжиков пасётся у подъёмного моста.
— Впусти их немедленно, — командует Лира, выходя на крыльцо. – Это мои друзья.
Ёжики деловито спешат к ней и складывают капсулы в кучку. Разгрузившись, все, кроме трёх, убегают из замка. Лира пересчитывает капсулы, подзывает лейтенанта. Тот отбирает девятнадцать человек. Лира раздаёт капсулы, объясняет, что с ними делать. Потом кладет одну себе в рот, надкусывает. Глаза у неё лезут на лоб, она машет руками и бежит к колодцу. Через пять минут, выпив пол ведра, со слезами на глазах возвращается к строю.
— Отставить разговоры! — без всякой необходимости командует лейтенант. — Тяжело в лечении, легко в раю!
— Бочонок вина! — сипло командует Лира. — Быстро!
Дело пошло. Лира отмеряет в кружку черпак, разрезает над ней капсулу ножом, и очередная жертва выпивает.
— Ну как? — спрашивают из очереди.
— Ты никогда голой задницей на горячую плиту не садился? Так вот, это — ещё хуже! — гордо отвечает выпивший.
После обеда с башни сообщают, что на горизонте появились церкачи. Лира надевает доспехи. Вскоре с башни поступает вторая новость: церкачей не пятьсот, а всего четыреста пятьдесят. Почему-то это вызывает бурный энтузиазм. Тит обсуждает что-то с Лирой насчет ёжиков.
Обязанности давно поделены. Как только будет готов вертолёт, я отправляюсь на помощь, а Тит с главным компьютером и ёжиками помогает держать оборону.
Церкачи разбиваются на два отряда, один обходит замок справа, другой слева. Впрочем, не приближаются ближе полутора километров. Обойдя замок, оба отряда соединяются и разбивают лагерь. В центре поднимается белый шатёр. Через час к замку направляется процессия из пятнадцати человек.
Лира выходит навстречу. За воротами замка остается «команда быстрого реагирования» — девятнадцать человек на лошадях, в полном вооружении плюс Бычок. Лира идет не торопясь, срывая цветочки.
Однако, фокус не удаётся: пройдя половину расстояния церкачи останавливаются и ждут. Лира садится среди цветов, сплетает себе венок, надевает на голову и только после этого подходит к церкачам, неся шлем как корзинку, на сгибе локтя. Три ёжика шуршат в траве позади неё, ещё три — за спиной церкачей.
— Вы — леди Елирания Тэрибл? — спрашивает толстый церкач, тот самый, который вёл мозговой штурм.
— Я, я, — рассеянно отвечает Лира, прогуливаясь мимо строя церкачей и внимательно их рассматривая. — А ты — тот самый толстяк, которому Дракон зуб подарил? Можешь не отвечать, я вижу.
Вдруг Лира остановилась перед невзрачным церкачом, нахмурилась.
— Ты, собачий сын, чего здесь делаешь? Я же тебе приказала ров чистить!
— Леди Тэрибл, у нас есть более важные темы для разговора, — вмешался на правах знакомого толстяк-ведущий.
— У тебя, может и есть, а ему работать надо! Ему двадцать девять дней осталось, а там и конь не валялся. Если не справится, я же ему руки по локоть отрублю, как ты не понимаешь! Думаешь, мне приятно человеку руки отрубать?
— Вот об этом мы и хотим поговорить. Ради чего вы укрепляете замки?
— Не бери в голову, толстяк, может и обойдётся. А если что, мне Дракон поможет. А ты чего такой тощий? — спрашивает она у другого церкача. — Вот поешь, — достает из шлема бутерброд, завернутый в лист салата, и сует церкачу в руку.
— Леди Тэрибл — не выдерживает ведущий, — вы можете уделить мне минуту внимания?
— Куда ты так торопишься? Дай человеку поесть. Видишь, он чуть не подавился. А где магистр? Я его не вижу.
— Вы хотите с ним говорить?
— Нет, я его скоро убью. Он меня хотел на костре сжечь. Показать следы от волдырей? Я обещала его из арбалета застрелить. И Дракон говорит: «Не надо сдерживать души прекрасные порывы». Это не о магистре, но к нему тоже подходит, правда?
— Боюсь, он будет другого мнения. Кстати, что произошло тогда на костре? Люди говорят разное, но я хотел бы узнать из первых рук.
— Тогда спроси у Дракона, — захихикала Лира. — Я, как бы это сказать, так испугалась, что совсем потеряла голову. Мы что, так и будем стоять? Я сейчас распоряжусь подать скамейки.
Лира оборачивается и голосом домохозяйки командует:
— Лейтенант, пришлите, пожалуйста, сюда две скамейки из большого зала. И стул для меня не забудьте!
Беру с пульта рацию, передаю приказ Сэму. Сэм — лейтенанту.
— Думаете, ваш приказ услышат? До замка почти миля, — вежливо удивляется один из церкачей.
— Вас, кажется, Амадей зовут? Так вот, господин Амадей, может, вы не обратили внимания, но я сказала: «Пожалуйста»! Это не приказ, а просьба, вы понимаете разницу? Он в лепёшку расшибется, но просьбу выполнит.
— Извините, но как вы узнали моё имя?
— Так ведь только что этот любитель бабьих сплетен у колодца сказал вам: «Мне кажется, Амадей, она морочит нам голову». По-моему, это не очень вежливо, как вы считаете?
— Я думаю, это не очень вежливо, но соответствует действительности.
Лира задумывается. Тем временем пять всадников из группы быстрого реагирования привозят две длинных скамьи и стул.
— Присаживайтесь, — говорит Лира и садится на стул верхом. – Я подумала над вашими словами, и пришла к выводу, что в чём-то вы правы. Но вы сами виноваты. Во-первых, сегодня воскресение, у меня день отдыха, а во-вторых, я ведь вас не звала, так?
— Только крайняя озабоченность заставила нас…
— Ни слова больше, — сказала Лира, — или вы начнете врать, и я вынуждена буду вас наказать. Если хотите, я скажу вам, что вы должны будете делать. Но учтите, мое слово равносильно приказу. Никаких отговорок я не приму. Скажу съесть гадюку — съедите гадюку, скажу отрубить руку — отрубите руку. Сейчас посовещайтесь и скажете мне, готовы принять мой план к исполнению, или нет.
— Мы предпочли бы сначала услышать ваш план, обсудить…
— Ты не понял, толстяк, как только вы услышите, вы должны будете беспрекословно его выполнять. Меня все должны слушаться. И камни, и животные.
Лира отводит руку в сторону, растопыренными пальцами как бы ощупывает воздух.
— Ёжик, ко мне!
Тит отдает команду главному компьютеру, и к Лириной руке спешит ёжик.
— Как стоишь перед человеком?
Ёжик встает на задние лапки и пытается отдать честь лапкой.
— Молодец, свободен.
Ёжик убегает.
— Девочка, ты не много на себя берешь? Хочешь напугать нас парой дешевых трюков? Чего ты добиваешься?
— Посмотри мне в глаза, недоумок. Здесь моя земля, и вопросы задаю я! Что?! Вспоминай утро, монастырский двор. Вы садитесь на коней, вспоминай. Всё, можешь расслабиться. Осадные машины, тысяча человек, это что, всё против меня? Против моей сотни? Десять на одного, вы с ума сошли!
— Теперь ты поняла, против какой силы выступаешь?
— Теперь я буду командовать, а вы будете выполнять! Если нет, я вас накажу. — Лира поворачивается к замку и командует: — Лейтенант! Коня! Приказ на сегодня — снова обращается она к церкачам. – Вы снимаетесь, и до ночи убираетесь назад, в монастырь. Приказ на завтра: вы выбираете нового магистра, так как этого я скоро убью. Приказ на месяц: вы отменяете патенты на грамотность. Приказ на зиму: вы открываете в каждой крупной деревне гимнасии и обучаете грамоте всех желающих. Бесплатно. Пока всё. Все свободны.
Лира оборачивается к ним спиной, и смотрит на всадника, который ведёт в поводу Бычка.
— Решительно сказано — замечает толстый ведущий. — А если мы всё же будем действовать в соответствии со своими планами?
— Если дети шалят, их наказывают, — говорит Лира, садясь на коня. — В первый раз я накажу вас несильно. Во второй раз… Второго, надеюсь, не будет.
Всадник нагибается, подхватывает стул, и они вместе с Лирой удаляются в замок.
Немного помолчав, он повёл рукой, и одна из стен вдруг загорелась светом, на ней появился практически полностью разрушенный город. Степан Осипович поёжился — никогда не видел таких страшных разрушений, город просто стерли с лица земли. Это какова же артиллерия, способная на такое?
— Нам пришлось обратиться за помощью к предкам, — голос Его величества стал хриплым, — поскольку не осталось другого выхода. Простите, господин адмирал, но я расскажу коротко — нет времени. Буквально через час нам всем идти в бой, в последний бой. И если не удержимся, то…
Император покачал головой.
— То нас просто съедят. Мы для ранхов даже не враг, мы для них всего лишь мясной скот… Да-да, не удивляйтесь, они едят людей, они едят вообще всё, что шевелится. Смотрите, что мы обнаружили, отбив одну из захваченных ранее ими колоний…
Перед глазами Степана Осиповича появилось белоснежное куполообразное здание, сбоку он увидел одетых в подобие лат солдат в шлемах с прозрачными забралами. Те с осторожностью проникли в это здание, видимо, построенное захватчиками. От обнаруженного внутри вице-адмирала едва не вывернуло — бойня, на которой разделывали людей. Обоего пола и всех возрастов, от младенцев до древних стариков. Причем умерщвлением разделываемых захватчики явно не утруждались, поскольку некоторые жертвы ещё были, как ни странно, живы. Разделкой занимались чудовищные машины, в которые людей просто сталкивали, на выходе получая разные виды «мясной продукции».
Степан Осипович смотрел на этот кошмар, не веря своим глазам — да и как можно было поверить, что кто-то способен скатиться до подобного зверства? Даже японцы, невзирая на всю их жестокость, до людоедства не доходили. Но умом прекрасно понимал, что не стал бы император из будущего лгать ему в таких вещах.
— Но кто они?! — не выдержал вице-адмирал.
— Разумная раса, — криво усмехнулся император. — Достигшая довольно больших успехов в развитии. До недавнего времени их корабли значительно превосходили наши по классу и возможностям. Сейчас, слава Богу, это уже не так. Мы столкнулись с этим народом около десяти лет назад. Согласно их философии, право на жизнь имеют только они сами, а все остальные — просто еда. Захваченные в плен ранхи не раз высказывали ярое возмущение тем, что эта самая еда осмеливается защищаться и убивает их, мешая святой миссии освоения Ойкумены, вместо того, чтобы покорно принимать свою участь… Добиться от них важной информации удалось только при помощи жесточайших пыток, которые мы стали применяться после того, как поняли, что договориться с этими существами невозможно в принципе. С мясным скотом, понимаете ли, не договариваются…
Слова императора били наотмашь, вице-адмирал постепенно приходил в холодную ярость. Мясной скот, значит?! Зря они это, очень зря. Никогда русские не сдавались на милость врага, все желавшие поживиться чужим всегда получали по заслугам. Тем более, когда враг столь страшен и омерзителен. Людоеды! Это как же возможно? И что за народ такой — ранхи? Никогда не слышал о таком, хотя весь мир как будто уже разведан.
— На них натолкнулась небольшая эскадра в составе трех крейсеров, эсминца и двух фрегатов разведки, — понял недоумение собеседника Михаил IX. — Поначалу командующий экспедицией полковник Сент-Джонс обрадовался новому народу — торговля и культурный обмен за последние столетия немало нам дали. Но ранхи атаковали сразу же. Удалось уйти за счет преимущества в скорости только одному фрегату, но его упорно преследовали. Фрегат вывел эскадру врага прямо под орудия одной из цитаделей Бетельгейзе-5. Ещё тогда нас поразило тупое упорство врага, нагло лезущего прямо под выстрелы и явно не ожидающего сопротивления. Позже мы выяснили, что они действительно были уверены в том, что перед ними тут же покорно встанут на колени, а они уже будет решать, жить нам или нет…
— Какова наглость! — изумился Степан Осипович. — Но простите, вы сказали, что экспедицией командовал полковник Сент-Джонс. Это же английская фамилия, а англичане нам друзьями никогда не были…
— Ах да, вы же не в курсе, наверное, — улыбнулся император. — В начале двадцать четвертого столетия последние еще не сделавшие этого страны мира, Англия и США, вошли в состав Империи. Причем добровольно. Английский язык ныне является забытым, его знают только историки и лингвисты.
— Забытым… — широко улыбнулся вице-адмирал, смакуя приятную новость. — Благодарю за это великолепное известие! Очень приятно, знаете ли, слышать, такое…
— Понимаю, — кивнул Михаил IX. — Ваши современники, которым пришлось немало повоевать со Штатами и их сателлитами, англосаксов ненавидят люто, истово, не вы первый на моей памяти. Но прошу учитывать, что сейчас бывшие англосаксы такие же граждане империи и говорят по-русски! И за дела предков ответственности не несут, многие из них сложили головы за Империю, как тот же полковник Сент-Джонс, посмертно получивший героя. И вам с многими из них предстоит вместе служить.
Что подразумевал император под «героем» Степан Осипович не понял, вероятно, какой-то орден. Но раз англичане нынче русскими считаются и во славу России воюют, то можно будет их и потерпеть. С ним служили немало потомков русских немцев, да и англичан с шотландцами тоже, так что ничего страшного. Главное, чтобы честно служили.
— Поначалу мы не особо обеспокоились нападением неизвестного народа — не знали ещё, насколько их много и каким флотом они обладают. Когда на границах внезапно вынырнули около двадцати тысяч только линкоров, не считая кораблей классом ниже — это оказалось очень неприятным сюрпризом. Наш флот по численности составлял менее четверти флота ранхов. И мало того, как я уже говорил, их корабли обладали более мощным оружием и скоростными характеристиками.
Сколько?! Двадцать тысяч только линкоров?! Ужас! Они же в море не поместятся! И при этом собственный флот вчетверо меньше? Степан Осипович представил себя на месте командующего обороной адмирала, и ему стало нехорошо. После такого поражения, если выживешь, только застрелиться…
— Они дорого заплатили за победу… — глаза императора горели гневом. — Больше половины их кораблей приказали долго жить. Но наш боевой флот мы потеряли полностью. И колонии остались абсолютно беззащитны…
Он ненадолго замолчал, катая по щекам желваки. Затем глухим голосом продолжил:
— Все наши миры начали лихорадочно готовиться к обороне, все гражданские верфи перепрофилированы для постройки боевых кораблей. Часть населения, к счастью, успела эвакуироваться. Но мы надеялись отбить захваченные колонии, освободить наших людей, не зная, что их пустили на мясо…
— Сочувствую, Ваше величество…
— Благодарю. Новый флот мы построили, призвали всех флотских из запаса, и освободили несколько колоний, где обнаружили то, что вы видели. По всем мирам Империи прокатилась волна ужаса. И гнева. До нас дошло, особенно после допросов захваченных в плен ранхов, что пощады ждать нечего, что договориться невозможно, нужно воевать до последнего. Но мы тогда ещё не подозревали, что ранхи далеко не все свои возможности продемонстрировали. Мы разбили их флот и двинулись вперёд. Все обнаруженные колонии врага просто уничтожали, забрасывали кварковыми бомбами, понимая, что с этими тварями нам в одной вселенной не ужиться. Тогда до них, видимо, дошла серьёзность положения, и вскоре ранхи тоже выстроили новый флот, снова много большего нашего. Но сражение окончилось ничьей, оба флота оказались почти полностью уничтоженными. Самым страшным оказалось то, что тогда погибли почти все обладающие боевым опытом офицеры…
В этот момент до Степана Осиповича дошло, зачем его перенесли сюда. Да, если опытные офицеры погибли, то недавние выпускники училищ не потянут, их просто некому будет обучить. Его царапнуло упоминание о «мирах» Империи, очень хотелось бы понять, что это значит, но было не до того, это вице-адмирал прекрасно понимал. Потом выяснит.
— Мы выстроили огромное число кораблей, почти втрое больше, чем имели раньше. Рядовой состав восполнен и кое-как обучен — сейчас практически всё население империи от пятнадцати до сорока лет находится на кораблях, ожидая последнего сражения — ранхи подошли совсем близко. И всё решится здесь, у границ нашей системы. Ни мы, ни они нового флота не создадим, на постройку этих обе цивилизации отдали всё, что имели. От предстоящего сражения зависит, господин адмирал, жить нам или нет. И начнется оно не больше, чем через час. Но у нас заняты не все должности командующих флотами…
— И вы призвали адмиралов из прошлого? — догадался Степан Осипович.
— Именно так. Учёные предложили этот выход, и было принято решение воспользоваться им. Естественно, мы брали только тех адмиралов, которые погибли, не оставив по себе могилы, чтобы не изменить прошлого. Причём в момент гибели. Современная медицина многое может, поэтому всех перенесённых вылечили и омолодили. Дополнительно прямо в память каждого из вас вложена информация о тактике ранхов, а также о возможностях и тактических данных кораблей, которыми вам предстояло командовать. Ни один из адмиралов не отказался — например, сейчас два наших флота возглавляют Джозеф Ричардсон, американец, и Анатолий Соменко, русский, командовавшие сражавшимися в 2347 году друг с другом подразделениями и погибшие в том бою. Да-да, те самые признанные гении тактики эскадренных сражений, чьи кампании изучались во всех военных академиях мира даже через триста лет после их смерти. И сейчас я обращаюсь к вам с просьбой еще раз послужить Родине!
Император тяжело встал. Степан Осипович тоже подхватился на ноги.
— Принимайте под командование двадцать седьмой флот, господин адмирал!
— Есть принять под командование двадцать седьмой флот, Ваше величество!
Перед Михаилом IX развернулось уже знакомое световое полотнище, на котором появились какие-то надписи.
— Ваше полное имя и звание?
— Вице-адмирал российского флота Макаров Степан Осипович!
Император кивнул и пробежался пальцами по надписям, затем перстень на среднем пальце его правой руки вспыхнул призрачным светом, и его величество приложил этот перстень к полотнищу.
— Приказ о вашем назначении подписан и утвержден, господин вице-адмирал. Сейчас подойдет ваш адъютант и отведет к катеру. Простите, но я вынужден откланяться — следующий ваш коллега через две минуты будет готов к беседе. Нам необходимо заполнить ещё три вакансии.
— Конечно, Ваше величество. Только… Вы не скажете, к какой династии вы принадлежите? Романовых?
— Вороновых, — император удивился этому вопросу, судя по его виду. — Мы на престоле со второй половины двадцать первого столетия, после восстановления монархии в России. Романовы были свергнуты в 1917 году.
Он некоторое время смотрел на Степана Осиповича, пытаясь что-то вспомнить, но в конце концов встряхнул головой, словно избавляясь от наваждения, и быстрым шагом вышел.
Степан Осипович опустился в кресло и поёжился — он, конечно, не имел выбора, но сомневался в своих способностях командовать кораблями этого времени. Хоть бы знать каковы они. Император говорил, что прямо в память ему записали данные о них, но вице-адмирал так ничего и не вспомнил. Ему очень не хотелось подвести доверие монарха.
Вороновы? Что это за род, интересно? Фамилия довольно распространённая, он сам знал многих, так что понять чей именно потомок взошел на престол трудно. Но со временем, наверное, узнает, если выживет в предстоящем сражении.
Степан Осипович так глубоко задумался, что не обратил внимания на появление в гостиной нового персонажа — курносого молодого человека с тёмными волосами и голубыми глазами, на нём была чёрная форма с лейтенантскими погонами. Тот щелкнул каблуками и рявкнул:
— Здравия желаю, господин вице-адмирал! Лейтенант Арефьев прибыл для дальнейшего несения службы! Назначен вашим личным адъютантом!
— Тише… — поморщился Степан Осипович, голосом лейтенант обладал выдающимся, что на корабле, впрочем, совсем нелишне, особенно во время боя.
— Извините! — вспыхнул тот. — Господин вице-адмирал, нам нужно спешить! Флот готов к старту, ждут только вас. Данные от командования о нашем расположении в общем построении получены и обработаны навигационной службой.
— Раз надо, идёмте.
Лейтенант как-то странно пошевелил пальцами перед лицом, словно нажимая комбинацию кнопок, и впереди возникло туманное зеркало.
— Этот портал приведёт нас на крышу, катер ожидает там, — пояснил он.
Катер? На крыше?! Мальчишка что, издевается?! Или крыша находится на уровне моря, и это здание подземное? Решив не скандалить и не спорить, а поглядеть, что будет дальше, Степан Осипович следом за адъютантом шагнул в туманное зеркало.
Первое, что он увидел, оказавшись под голубым небом—гигантский город, раскинувшегося вокруг. Они находились на невероятной высоте, люди внизу походили на мелких насекомых. Здания города были огромны и выглядели дико для взгляда вице-адмирала. Впрочем, а чего он ждал, что через девятьсот лет всё будет таким же, как в его время? Это невозможно. В данный момент они находились на окруженной цепочкой огней круглой площадке.
Повернув голову налево, Степан Осипович увидел странное металлическое чудовище размером с эскадренный миноносец, оно было украшено пучками игл, разноцветными шарами и непонятными вращающимися штуками.
— Что это? — указал пальцем на это нечто Степан Осипович.
— Проверяете? — обиженно сверкнул глазами Арефьев. — Я хоть и заканчивал сокращённый курс, но окончил его с отличием. Это малый орбитальный катер класса «Буран», модель «13СТ-Омега», разработан семь лет назад Костромским институтом космических исследований.
Малый катер?! Это — малый катер?! Но ладно, пусть так, нельзя показывать своего удивления. Но скажите на милость, что катер делает на крыше?! С трудом заставив себя успокоиться и не задавать лишних вопросов, чтобы не выдать степень своей неосведомленности, вице-адмирал проследовал вслед за лейтенантом под днище катера. Тот стоял на странных опорах, похожих на лапы насекомого. Степан Осипович с адьютантом встали в очерченный синей светящейся краской круг, тот два раза мигнул, после чего сверху опустился широкий желтый луч. В глазах Степана Осиповича на мгновение потемнело, и они оказались в помещении изломанной формы, захламленном бесчисленными световыми полотнищами, на которых что-то изображалось, проскакивали цепочки символов и бесконечные надписи. Вице-адмирал только вздохнул и сел в указанное ему кресло.
Стены катера сделались полностью прозрачными, после чего крыша гигантского здания вдруг провалилась вниз. Степан Осипович вздрогнул — до него только в этот момент дошло, что катер-то — летающий.
Земля внизу превращалась в нарисованную карту с пугающей скоростью, горизонт загибался всё сильнее, небо темнело. Вице-адмирал сидел, изо всей силы ухватившись за подлокотники кресла, и боялся выдохнуть, одновременно испытывая какой-то детский восторг, хотелось кричать и смеяться. А затем он впервые увидел, как выглядит родной мир извне — Земля на глазах становилась всё больше похожей на глобус, разве что плывущие то тут, то там облака портили картину, закрывая поверхность.
Товарищ Шеат влип. Он и раньше влипал во всякие приключения и неприятности, неизменно доказывая, что он уже большой, взрослый и чертовски самостоятельный дракон. В этот раз ему просто чуть больше не повезло.
Все снова случилось из-за мировых паразитов. Чтобы было понятнее — вот те неаппетитные медузы, которые кушали магические миры, накушавшись до отвала (примерно несколько сотен миров), превращаются… во вполне так разумных существ, аналогов сверхов. Только создавать они ничего не могут, лишь разрушают. И жрут. Жрут все, что попадается на пути, чаще всего разумное.
В этот раз Шеат услышал зов о помощи (вполне так технический, через передатчик) и не спросясь отправился спасать. Надо сказать, что мы уже давно разработали систему — все говорят друг другу кто куда идет. А еще лучше, если идем группой. Так спокойнее и безопаснее. Да, выглядит совсем не круто, но своя шкура дороже. А тут Шеату приспичило, и он прямиком из черной пустоты в одиночку кинулся спасать неизвестного страждущего.
И пролетел. Там, куда он вломился, связь уже не работала, а времени, чтобы настраивать передатчик уже не было. Зато был хорошо так потрепанный белый сверх совсем юного вида и паразиты, желающие оным сверхом перекусить. Пришедшей в виде серебряного дракона закуске они обрадовались еще больше.
Шеат, конечно, молодец, сообразил, что вляпался, прихватил сверха, бахнул первое пришедшее на ум заклинание и драконью ярость, и свалил уже почти в отрубе. Кое-как транспортировал сверха в медотсек и свалился к нам на кровать через экран.
Эту веселую историю я узнала уже потом. А тогда проснулась, как обычно, стискивая что-то живое и шевелящееся в руках. Чужеродным объект не казался, значит все в порядке. Зато открыв глаза, увидела непривычные взгляду серые с металлическим отливом пряди волос, щекочущие мне лицо. И втихаря обалдела, представляя, как все остальные обрадуются новому дракону…
Лицо и аура были вполне похожи, но чуток отличались все же от привычного Шеата, и я заподозрила, что сама того не желая, притащила новую параллель. Ну, а что? Может там есть какие-нибудь железные драконы… хрен его знает.
Тихонько выползаю из-под одеяла, стараясь не тревожить спящего и одновременно пытаюсь вспомнить, что же такое снилось, раз я притащила параллель? Сон как на зло ускользает из памяти, помахивая хвостиком чего-то вполне обыденного, никак не приключенческого. Ну какого лешего?
За столом обнаружились Шеврин и Хэль, играющие в подобие шахмат на пятиугольной доске. Я осторожно потянула дракона смерти за плечо.
— Доброе утро… слушай, ты случайно не знаешь, кто это? — Указываю на скрученный рулончик из одеяла, из которого торчит только бледный нос.
Шеврин повернулся, давая знак мелкому обезьяну временно прекратить игру, и внимательно на меня посмотрел.
— Доброе… тебе что, память отшибло? Или ты… — он окинул меня просто-таки сканирующим взглядом. — Да нет еще, вроде. Это вообще-то Шеат спит, муж твой, если совсем склероз напал.
— Неет, вроде, — зеваю я и кошусь на кровать. Похож, конечно, только все параллели слегка похожи. — А чего это он перекрасился?
— А это он подвиг совершил и теперь будет щеголять таким цветом, пока не восстановится, — буркнул Шеврин, возвращаясь к прерванной игре. — Вот я б ему этот подвиг да запихал куда поглубже, мелочь серебряная! Кинь его в песочницу к Энари и не дай боги выкопается оттуда, я его лично в том серебре утоплю!
— И нас не позвал, — пожаловался Хэль, ловко отбирая у задумчивого черного фигуру. — Бяка!
— Ага, бяка-бука… — поднимаю рулончик с драконом и несу в детскую. Попутно разрешаю малышне закопать папу Шеата только чтобы нос был виден, и оставляю еду для насильной кормежки. Вот ему и наказание, чтоб не ходил без нас. Пусть детишки развлекаются.
Потом уже очухавшийся и слегка посветлевший Шеат рассказал всю подноготную истории. А не позвал он нас потому, что Шеврин, Лэт, Дэвис с Шэлем и остальные его бы оставили дома, запретив соваться к паразитам. Что его, естественно, сильно удручает. Позвал бы Хэля — он-то с радостью побежит на встречу приключениям, так за Хэлем пойдет Ольт, за Ольтом — Шеврин и Шеата опять оставят дома, как маленького. Позвал бы меня, так я ж его щитами закутаю, чтоб по нему ничего не прилетело. А его мои щиты бесят, ага. Зато слабость и пустой резерв прямо вдохновляют. И сон в песочнице, как будто он новорожденный крохотный дракон — тоже прямо признак взросления.
Вот чего не понимаю, так это того, почему моя забота бесит. Вот Шеврина не бесит — мешает мой щит? Всегда можно сказать, чтоб убрала. «Котикам» лишний щит и вовсе в радость, целее будут. Лэтшен тоже вполне спокойно переносит мои щиты, взамен накидывая на меня свои. И ничего, зато все целы и здоровы. А тут прямо катастрофа — щит поставили! Лучше сдохну, чем позволю женщине меня защищать! Так, что ли?
Вот побила бы, да жалко болезного… Что-то мне кажется, что Теаш, который вроде как не обладает опытом прошлых жизней и вообще чистый лист бумаги, и тот разумнее, чем проживший кучу жизней Шеат. Вроде уже и я на него не влияю, балуясь своими «котиками» и не влезая в чужой мозг без приглашения. Вроде уже и поле для деятельности огромное — куча миров, куда можно приложить свои ручки и потратить море времени. Вроде его уже и дома не держат на привязи. Не пускают в опасные места? А чем поход за короной был безопасным? Но ведь взяли и его, пошли всем скопом и справились же.
Не понимаю я, короче. Может постарела уже? Хотя, кажется, это и есть взросление. Не воспринимать заботу в штыки, позвонить, сообщить, куда ты идешь, предложить пойти с собой, а не орать: «Я сам справлюсь, я уже большой!» Может так оно и проявляется?