Поселок Рейиккен. Макс.
Я встал рядом с окном — так, чтоб не увидали с улицы… выглянул…
— Ну что? — нетерпеливо спросили рядом.
— Есть. Вон он, показался из-за нашей крепости…
— Куда идет?
— Вроде сюда.
— И не прячется?
— Э-э…
Почтенный главарь сектантов действительно не прятался. Даже странно. С тех пор как Славка в несчастливый для драконовера момент выяснил, что в общине хранятся материалы о Временах Безумия и даже кое-какие «предметы, по которым в старину разговаривали на расстоянии», тому не стало ни сна, ни покоя. Славка желал знать, а стоять между ним и знаниями… да даже драконы на такое не решались. Драконовер мог работать, разговаривать, заниматься своими таинственными сектантскими делами — Славка терпеливо выжидал паузы и пикировал ему на голову с неизбежностью самонаводящейся ракеты и с упорством пенсионерки, пробивающейся в поликлинику. Вчера драконовер даже прятаться пробовал…
И сегодня с утра. Помогло слабо — Славка тут же привлек меня, вельхо и поселковую ребятню. Нашли вмиг. А счас сам идет…
— Остай Макс! О-о… остай Слав… Вам письмо. От ваших родственников…
Письмо пришлось читать вслух — Славка у нас, конечно, вежливый и не стал бы выдирать его прямо из рук… ну, наверное, не стал бы… Но рисковать не стоило.
Так что раскатывал я свернутое тонкой трубочкой послание уже на вершине скалы — на всякий случай. А читать, как уже сказал, вслух. Пока Славка не забыл про свою вежливость и не сдернул меня с этой скалы за ногу.
Скала, естественно, при этом не догадалась по-быстрому забежать в чей-нибудь дом или переместиться за речку — так что в курсе бабулиного письма оказалась не только мы с напарником, но и наш непутевый маг, и глава драконоверов.
Реакция, конечно, у всех была разная:
— Живы, здоровы, в порядке… уфф… камень с души… но значит, магией их тогда все-таки зацепило… Славка, представляешь Янку — магом, а?
— Очень даже. Я Ирину Архиповну магом не представляю, — этак раздумчиво роняет мой напарничек. — Хотя… Кстати, Макс, насчет паранойи — бабушка наша ее, как видишь, одобряет и разделяет. Так что поаккуратней.
— Письмо пришло по «нити» драконоверов. Ваша бабушка имеет какое-то отношение к нашим? — заинтересовался матерый сектант.
— Если и да, то она про это ничего не пишет.
— Как сказать… — Славка таки выцепил у меня письмо и пробегал глазами аккуратные ровные строчки — бабушка явно писала не второпях, обдумывая слова. — К вашим, к нашим… намеки тут интересные.
— Чегоооо? — я тут же выхватил листок обратно.
«Хотелось бы мне знать, в свете новой информации, насколько возможен ли ваш новый статус для кого-то еще из нашей семьи? Недавно произошло событие, которое дает основание задуматься о чем-то таком для нашей младшенькой. Впрочем, об этом при встрече, надеюсь — скорой…»
Ваш новый статус… ваш новый статус для нашей новой семьи… событие, которое позволяет задуматься о чем-то таком для нашей младшенькой…
Новый статус?!
Статус — это… Славка ей тогда написал — не прямо, конечно, намеком — что мы драконы…
Это что, это Янка?
Черт, как это?
Я попытался представить нашу мелкую в виде дракончика, и мои мозги немедленно переклинило.
Ее-то кто укусил? Или «дохнул»? Но бабушка говорит предположительно, значит, она не уверена? Ох, что-то я ничего не понимаю… Ладно, если бы стряслось что-то серьезное, думаю, нам об этом написали бы.
Славкины глаза встретились с моими.
«Об этом лучше поговорить позже»
«Согласен»
— А пока пора собираться!
— И быстро! Э-э… Терхо?
Не сговариваясь, мы обернулись к непривычно молчаливому четвертому слушателю и подняли брови: вельхо занервничал.
— Вы сейчас в тот город? К вашей… родственнице?
— Ага!
— А-а… а как вы думаете — она это серьезно? Насчет ушей?
Утром субботы, шестого августа 2039 года, их работа стала в буквальном смысле полевой. Гвен лежала в траве, поминутно издавая страшные, но очень тихие хрипы: старалась не чихнуть. Поле просматривалось отлично, их кусты почти ничего не скрывали. С юга, там, где поднимались чахлые деревца, сидели Коннор и Хэнк.
Правее лежал Ричард, с интересом изучающий колонну муравьев, растаскивающих мертвую мышь. На голове у него сидела бабочка с переливчато-синими крыльями.
«Наблюдаю движение», — сообщил Коннор по связи в самое ухо. Ричард мгновенно поднял голову. Бабочка взлетела и снова села ему на макушку.
Руки приклеились к пистолету. Гвен прошипела хрипло и тихо:
— Надеюсь, наши уебки едут.
Хэнк тоже придушенно шипел:
«Кто тут еще может ездить!»
Вмешался Коннор:
«Три машины вместо двух. Еще раз, три вместо двух».
Андерсоны следили за шоссе. Гвен и Ричард — за бывшим полигоном бытовых отходов, на который вчера пришла отличная наводка. Судя по ней, планировалась передача крупной партии красного льда, засветка лиц кого-то покруче обычной курьерской швали.
Теоретически, барыги понятия не имели, что их вот-вот накроют. Практически — приехала лишняя машина. Коннор сообщил, что стекла затемнены, количество дополнительных бойцов неизвестно.
Если информация утекла, подкрепление могло потребоваться быстрее, чем было в плане. Аллен с командой находились на расстоянии двух километров к северу, чтобы не привлекать внимания. Надо было их ночью закопать на поле, Гвен же говорила!
Сейчас же оставались всего четверо: они с Ричардом и Хэнк с Коннором. Бронежилет показался очень хлипкой защитой. Она хотела бы робо-броню. Андерсоны, трансформируемся.
Машины появились в поле зрения. Первым шел ожидаемый серый джип выпуска эдак двадцатых, прокачанный и прочный. За ним еле полз, надрываясь, допотопный фургончик с плохо закрашенным бургером на борту. Нагружен был так, что аж брюхом по дороге скреб. И следом — совершенно незапланированный пижонский форд. Грязнючий, весь в пыли, но дорогущий, от колпаков на колесах до каких-то проапгрейженных крутых антенн. Через лобовое стекло джипа Гвен разглядела минимум четверых.
— Запросить Аллена? — Ричард тоже занервничал, аж диодом сверкнул.
— Нет. Справимся.
Две предыдущие операции сорвались на этапе вызова подмоги, канал мог прослушиваться. Третий раз не прокатит.
— Подкрепление раньше времени не трогать. Все камеры на передачу денег! — приказал Хэнк.
Ричард вытянулся весь, начиная снимать. Главное зафиксировать факт, а потом пусть хоть уходят, решила Гвен; найдут. Гнаться не нужно — хрен знает, сколько там рыл на них четверых.
— Слышь, Рич, скинуть Кону не забудь, — шикнула Гвен и хихикнула. — Вдруг тебе башку снесет.
— Я заливаю данные на сервер.
Машины остановились. Гвен переползла чуть правее: чтобы удобнее опереть руки для стрельбы.
Из первой машины вышли двое и сразу повернулись спиной к их точке — вот засранцы! Как назло — все загородили! Коннор тоже записывал видео, но с его позиции было видно еще хуже — машина загораживала.
Стало очень тихо. Поскрипывали цикады. Время текло — минута, две… вечность. Гвен глянула на часы — всего-то пять минут прошло. Шесть. Восемь. Двенадцать.
Раздался приглушенный голос от одного из вышедших:
— Да где эти сраные копы!
— Да хуй с ними, проспали, может. Давайте к делу.
— Сказано ждать, мудень!
Гвен зашипела в микрофон так тихо, как могла: «про засаду знают! Повторяю, нас слили!»
«Отступаем?» — уточнил Коннор.
«Сидим!»
Гвен аж губу прикусила до боли, судорожно размышляя, что делать. Из неучтенной машины вышел третий, они чуть-чуть передислоцировались, а она сама перекатилась чуть правее, рискуя засветиться. Зато отсюда было видно лица, и двух она узнала: известные крупные дилеры, Линд и Нэйлз. Второго пытались месяц назад посадить, не вышло — не собрали улик.
Третьего она не знала: белый, средних лет, неприметный мужичок в костюме. Интересно, кто это у них покупает?
Костюмчик начал бродить туда-сюда, разглядывая окрестности, и Гвен буквально вросла в траву, прищурилась, чтобы даже блеском глаз себя не выдать.
— Видимо, копов не позвали, — заявил костюмчик. — Вы прихватили что-то серьезнее муляжей?
— Надеюсь, это вы прихватили что-то серьезнее крашеного стекла. За деньги-то не сажают, — парировал Нэйлз.
Ого. Гвен была уверена, что они продают, а не покупают!
Костюмчик буркнул тише, не разобрать: мол, сделка бы все равно состоялась, с трупами копов или без них. Вот же мудак. Он реально собирался вынести засаду! Интересно, слышал ли Хэнк?
Но Гвен боялась сейчас даже дышать громче — в любой момент барыги могли присмотреться к странной кочке.
Линд прошел к фургону, раскрыл двери и громко присвистнул:
— Ого! Да тут полная партия! Сколько?
— Сколько обычно, что за тупой вопрос! — рявкнул костюмчик.
Гвен перекатилась обратно к Ричарду и снова замерла, дыша чуть громче. Все, пошло, пошло, пошло!
— Да-да, конечно. Половину на половину, все по плану.
Найлз тоже заглянул в фургон так, что только жопа торчала. Очень захотелось пнуть.
— Эти какие-то подозрительные. Что за ебло, а? Они не девиантные?
— Нормальные, — отрезал костюмчик. — Ты, выйди и сделай круг, потом внутрь.
Из фургона показалась очень полная женщина. Андроид без диода, сильно модифицированная, поняла Гвен. Она прошлась, слегка косолапя, осмотрелась по сторонам. Взглянула как будто прямо в глаза, но пошла дальше и вернулась в фургон.
Заметила или нет?
Линд постучал по борту.
— Ладно. Назад, сиди тихо, ни звука, — он проводил андроида взглядом и обернулся к костюмчику. — Хорошо. Если что-то не в порядке…
Он кивнул Нэйлзу. Тот вытащил спортивную сумку и протянул костюмчику.
— Настоящие. Макулатура остается у нас.
— Я проверю, — сказал костюмчик. — Если что-то не в порядке, знаете ли.
Он сунул пачку купюр в сканер, внимательно изучил и кинул обратно. Отдал ключи Линду — прямо под камеру, Гвен видела как в замедленной съемке. По-па-лись. Идеально.
— Зафиксировано, — одними губами сложил Ричард. — Я бы хотел освободить андроидов.
«Слишком опасно», — оспорил Коннор. Его голос в наушнике казался слишком громким.
Хэнк прошуршал по микрофону бородой:
«Задержим их. Гвен?»
— Хорошо. Задержание.
Она расслабилась, позволяя себе последнюю передышку перед рывком. Три главных фигуры, два лысых черепа в машине — охранники, вероятно. Андроиды, считать некомбатантами. В форде может быть подкрепление. Уже расходятся, костюмчик закинул сумку в форд. Может, его отдельно взять?
Ричард показал схему атаки, Гвен подтвердила. Ну к черту, вдруг уйдет!
Коннор со снайперкой прикроет, остальные в ближнем контакте, запрос Аллену на подкрепление улетел — главное, чтобы машины остались на месте.
Три. Два. Один!
— Руки за голову! Полиция Детройта! — заорала Гвен, вылетая из укрытия. — Бросить оружие!
— Отставить! — рявкнул костюмчик в ответ. — Я Николас Фриз, это спецоперация отдела по борьбе с наркотиками, вашу ж мать!
Он сунул руку в нагрудный карман, и Гвен его чуть не пристрелила, но наружу появился только значок. Найлз и Линд пятились к фургону, явно намыливались съебаться.
Охранник выскочил с пистолетом и Гвен выстрелила ему под ноги.
— Стоять, блядь, кому сказано! Вы оба, замереть! Сэр, значит, мы объединяем операции! Рич, наручники.
Они все пришли в движение: Ричард успел чуть быстрее, крутя главных фигурантов, Хэнк въебал по черепу второму охраннику. Гвен на секунду перевела взгляд на первую машину, оценивая расстановку сил, как грохнул еще один выстрел.
Между костюмчиком и Хэнком оказался Ричард. Гвен видела как в слоу-мо: вот он летит вперед, вот темнеет небольшая дырочка у него над бровью. Как левый глаз, голубой, заливает тириумом. Как забрызгивает синим Хэнка.
Гвен прострелила костюмчику руку и обе ноги, но Ричард все равно осел на сухую траву манекеном и так замер с широко открытыми глазами. На бровь потек тириум.
Коннор перехватил Гвен руку, не дал выстрелить еще раз — в лоб.
— Помощь уже в пути, детектив. Вероятность, что его починят — шестьдесят девять процентов.
Он занялся перевязкой.
Гвен опустилась на колени, пытаясь понять, что можно сделать, как помочь напарнику продержаться. Хэнк за спиной зачитывал формулу Миранды.
Она подтолкнула Ричарда, опустила его на землю, подложив руку под висок. Из фургона раздавались голоса, Хэнк выводил андроидов, арестованные выстроились по линейке с руками за головой.
Гвен подсунула Ричарду под голову куртку, закрыла ему глаза и поднялась. Он не зря поймал пулю. Все еще не зря. Не просто так. Он же андроид. Коннор всегда возвращался — Ричард тоже вернется.
Прилетел спецназ, скорая, костюмчика забрали, остальных тоже упаковали. На погасший диод Ричарду села синекрылая бабочка.
Внутри спасенных андроидов был красный лед. Килограммы красного льда.
***
Нужно было допрашивать задержанных и снимать показания жертв. Нужно было вводить в курс дела стажерок. Эхо и Рипл пытались разобраться сами, но помощь бы им не помешала. Нужно было выковыривать наркоту из андроидов.
Гвен чувствовала себя так, будто сама зависала, как старый глючный комп, и бессмысленно ждала приказов. Сил хватило только вызвать спецов из Киберлайф. Они забрали Ричарда — и все. Никаких комментариев. Никаких обещаний, только «мы сообщим, когда закончим диагностику».
«Он в реанимации».
Опознать костюмчика: значок не подделка, реально Фриз, полевой агент из отдела по борьбе с наркотиками, который их, блядь, продавал.
Получить информацию: восемьдесят шесть килограмм льда извлечено из андроидов. Живые, девиантные, перепуганные до истерики, ничего толком не знают.
Документы заполнял, тихо ругаясь, Хэнк: Коннор с девчонками был занят, допрашивая андроидов, к людям они не шли.
Память у всех, похоже, была то ли подчищена, то ли просто отсутствовала за указанный период — большинство андроидов едва могли назвать себя и выглядели откровенно паршиво. Иерихон будет, блядь, в восторге, решила Гвен, откладывая терминал с кое-как заполненными файлами — перечень вещдоков и отчет по операции. У Ричарда получалось лучше и быстрее.
«Он в реанимации. С ним будет все в порядке».
Ладно, что там с копом. Работал в отделе уже несколько лет, никаких нареканий, отличный спец, бла-бла… И попадается на продаже чертова красного льда в промышленных масштабах!
— Рид! — крикнул Хэнк. — Иди сюда!
Он вручил терминал. Там был не отчет, а запутанная схема потенциальных связей, на которую, откровенно говоря, всегда хватало нервов только самому Хэнку.
— И?
— Глянь свежим взглядом, я пойду помогу Коннору.
— Не веришь в свои мозги, алкаш старый?
Хэнк раздраженно грохнул планшетом и ушел. Ричард бы отругал ее за глупые доебки.
«Он в реанимации».
Нужно будет извиниться. Потом.
Гвен задумчиво изучала схему, то приближая, то отдаляя. Хэнк внес кучу имен, но подсветил только двоих: зафиксированного уже Фриза и какого-то хрена Калтера. Остальные были только предполагаемыми участниками.
Логично: без магии такое в одиночку не провернуть. Значит, кто-то был в доле, кто-то прикрывал, и кто-то наверняка был выше. Когда копы торговали наркотой в таких объемах, всегда был кто-то «выше». Она покосилась на жестикулирующего Хэнка в дальнем углу и снова вернула взгляд на список. Непосредственный начальник Фриза? Сослуживцы?
Коннор сообщил, что наркота была зарегистрирована как вещдок и списана, но вместо уничтожения попала на продажу.
Мимо кого эти вещдоки точно не пройдут ни при каких обстоятельствах?.. Гвен приблизила второе имя. Заведующий отделом улик. Нед Калтер: лейтенант, выслуга лет, подпись на каждом акте о списании вещдоков отдела по борьбе с наркотиками, включая подозрительные. Если даже этот кадр ни при чем, он обязан знать, чья это лапа шарила у него в архиве, как у себя в трусах.
Возможно, мысли шли неправильно, но для начала стоило взять Калтера. Хуле он прохлаждается, пока остальные носятся! Или умирают.
«Он в реанимации».
— Эй, Андерсон! Хэнк! — Гвен махнула ему рукой, — Тебя прикрыть? Хорошая наводка.
— Если это то, что я думаю… хмпф! — лейтенант взъерошил волосы, затем кивнул. — Поехали. Кон, если будут спрашивать, мы на Шерп-стрит.
Домашний адрес. Конечно. Суббота же у всех нормальных людей. Мастерство не пропьешь, думала Гвен, выводя машину из гаража. Сама она как-то не предположила, что не все в полиции пашут без выходных, пока кое-кто ловит в голову пули от ублюдков…
«Он в реанимации».
Хороший район, приличная улица, брызгалки на газоне. Гвен прошла и первой грохнула в дверь, перебирая в голове доказательства. Косвенные, но судье должно хватить. Списано девяносто восемь килограмм, в продаже найдено девяносто шесть, пересыпать в новый пакет несложно.
И это только за последний сезон! Нед Калтер сидел на жопе ровно уже четыре года, речь могла идти о тоннах.
Дверь открылась, и сначала Гвен не поняла, почему за ней никого нет. Вместо ожидаемого дядьки на них смотрела девочка на инвалидной коляске: лет четырнадцать, не больше.
— Вы к папе или из школы? — уточнила она. — Что-то случилось?
Хэнк выступил вперед.
— Да, Мелани — тебя ведь Мелани зовут, верно? Нам очень важно прямо сейчас поговорить с твоим отцом. Где он?
— Папа сейчас выгуливает Джека, нашего щенка. Только вы его надолго не задерживайте, ладно? Доктор просил не опаздывать.
— Попроси кого-нибудь еще тебя отвезти… позвони маме. Разговор будет долгим.
Хэнк покачал головой, а Гвен стиснула зубы почти до боли и отвернулась, чтобы не смотреть в глаза девчонке. Только поэтому и заметила, как на противоположной стороне улицы внезапно начал ускорять шаг мужчина в шляпе. Вокруг него игриво прыгал щенок на поводке.
Та же самая рожа, что и в досье. Гвен рванула поперек шоссе, прокатилась по капоту тормознувшей тачки и сбила мужика с ног, пакуя в болевой захват.
— Нед Калтер? Вы, блядь, арестованы за участие в преступной схеме!
Гвен едва не вышибла ему зубы, но Хэнк поймал за руку:
— Все, ууух, все, пакуй в наручники.
Мужика трясло. Гвен злобно фыркнула, затем и впрямь нацепила наручники на запястья Калтера. Кол-лега, сукин сын… Честный коп от своих же бегать не будет.
Хэнк торчал рядом, упёршись руками в колени и перехватив щенячий поводок. Пес радостно тяфкал и тыкался во всех носом. Гвен поднялась, одернула порванные на коленях джинсы и обернулась. Девчонка так и осталась на пороге дома, держась рукой за дверь. Кажется, шок.
Гвен аж затошнило: дом, дочь, собака, мирная жизнь, как у нормальных людей, так какого ж черта ублюдок Калтер полез в аферу со льдом? Какого черта Ричард из-за него словил пулю и, может, прямо сейчас умирает?..
«Он в реанимации».
— Медленно вставай без резких движений. Ты знаешь правила.
Трусливый взгляд, сбивчивое «пожалуйста, я все объясню, поймите»…
Гвен подумала, что он не может быть главным. А если главный — то уедет за решетку до конца дней.
— Двигай, мразь.
Гвен толкнула его к машине, Хэнк снова схватил ее за плечо:
— Достаточно. Рид, без резких телодвижений. Я поговорю с ребенком, ты сиди так, чтобы я тебя видел.
Пришлось кивнуть. Отстранения ей только не хватало посреди проклятого дела!
Ричарда вылечат, починят, починят. Гвен катала эту мысль, как стеклянный шарик, и слегка успокаивалась. Мог ли вот этот дядька — немолод, есть чем рисковать, не полевой агент — задумать и реализовать такую масштабную схему по перепродаже списанной наркоты? Теоретически — мог, на практике — очень сомнительно. Мозгов бы хватило не лезть. Струсил бы в последний момент. Вон, сидит, мямлит что-то про обстоятельства… Гвен была уверена: надавить на такого, и сдаст всех, кого помнит, подозревает и просто видел поблизости, лишь бы спасти жопу.
Но если в деле кто-то повыше, подмахивать документы могло быть наименее рискованным делом. Гвен изучила его долгим взглядом. Надо вытягивать всю схему. Всю, до последнего человека, как бы высоко ни тянулись хвосты.
В прошлый раз за такую разборку она потеряла звание, на этот раз могут пристрелить.
«Он в реанимации».
Гвен дождалась Хэнка и завела мотор, направляясь в участок.
***
Сообщений от Ричарда так и не было, так что Гвен закончила с работой и отправилась проверять лично. Ладно, Хэнк ее выпнул, чтобы не мешалась под ногами со своими нервяками. Окей, это было справедливо.
«Я в норме».
Гвен стукнулась головой в руль и прикрыла глаза. Потом завелась и двинула наружу.
«Я не истерю из-за моего чертова напарника».
«Он андроид».
«Он в реанимации».
Пластиковый сукин сын Коннор ведь возвращался. Солнце шло к закату, и в первых синеватых сумерках мерещились проклятые пузырьки, как в очень, очень глубокой холодной воде.
Ремонтный отдел Киберлайф даже размещался недалеко от участка, в центре, так что Гвен не успела слишком сильно загнаться. Сейчас будут нести всякую чушь: «трудоёмкие манипуляции, необходимо время и дополнительная оплата деталей, в противном случае качество работы не гарантировано»… Или что там еще придумают. Почему-то же он пока не написал!
Когда она вошла, Ричарда паковали в прозрачный синий мешок. Рыжий пацан в униформе Киберлайф старательно пытался застегнуть молнию, но мешок был слишком узкий, у него никак не получалось.
— Эй! Это что за процедура?
— Детектив Рид, верно? Вы с ним работали? Ваш судмедэксперт, Марша, уже вернулась в участок.
— Я ее не видела. Его что, в новое тело уже переписали?
Гвен старалась не смотреть на это чудовищно мертвое тело. Просто сброшенная оболочка. Сейчас придет.
Техник нахмурился и пожевал губы. Фред, родинка на правой щеке, зубы кривые. Удобно для опознания. Какого хрена Марша не написала?! Ведь уехала, значит все уже решили! Могла бы и успокоить!
— Н-не совсем… — техник опустил взгляд на упрямую застежку. — Понимаете, это, как бы вам так объяснить попроще… Короче, невозможно. Ну, то есть, технически, я имею ввиду, потенциально можно попробовать перезапись, но практически это все равно что дублить с битой флешки, знаете, такие старые штуки. Мы скопировали память, но там только несколько дней. А вот личностная имитация — тут все намного сложнее… В общем, никак. Заполняйте форму, все равно проще и дешевле нового завести, чем этого пытаться восстановить.
Застёжка наконец поддалась, и техник со вздохом разогнулся.
— Вы же из полиции, так что вам должны бесплатно нового выделить.
Гвен молчала. Если бы она шевельнулась, пиздец был бы ебучему Фреду. Он что-то понял и заткнулся, смотрел, как котенок на пылесос.
— Ты его восстановишь, Фред.
— Я бы хотел, но это долго и дорого, не покрывается контрактом…
— Меня не ебет!
Фред отпрыгнул и прижался к стене.
Он пару раз начинал что-то говорить, тут же затыкался, глотал воздух ртом, как рыба… Гвен сделала шаг вперед и расстегнула мешок, хотя Ричарду не нужно было дышать.
— Мэм, я вообще не уверен, что полное восстановление возможно! На нашем оборудовании, по крайней мере, даже если все будут работать, не только я… Пуля задела ему мозговой модуль, сбила с места и покорежила питание, все структуры повреждены! Ну, то есть, я могу попробовать их заменить, но информация просто пропала уже и продолжает пропадать, он останется парализованным, глухим, я не знаю! Я же не волшебник и не Элайджа Камски! Понимаете, мэм? Ну, я попробую, но я не могу ничего обещать, это просто не мой уровень!
Гвен закрыла глаза, открыла, чтобы не пристрелить его на месте. Ричу не поможет, если она сядет. Ему нужно перестать терять память.
— Ты можешь стабилизировать его состояние? Чтобы больше ничего не разрушалось и перенесло дорогу.
— Н-ну да, наверное…
— Вперед.
Гвен выдернула телефон из кармана, как пистолет. Чувак аж подпрыгнул. Ей просто нужно было позвонить. Напарник в ее смену не умрет.
Фред откинул полу мешка и начал вскрывать голову. Ричу не шло лежать в мешке для трупов.
Гвен слушала монотонные гудки. Еще не так уж поздно, но кое-кто вечно жил поперек любых расписаний. Тихо шипела изоляционная пена, которая лилась в башку Ричарду. Полилось из ушей. Когда-нибудь Гвен будет его этим подкалывать.
Звонок должен был уже слететь, когда знакомый голос сонно промычал в трубку «аугхздесь».
— Мне нужна твоя помощь. Срочно. Приеду через двадцать минут.
— Восьмой час, медвежонок… Какое плохое зло я тебе сделал, что ты звонишь в такую рань?
— Восемь вечера! И мне нужна твоя помощь, прямо сейчас, я не шучу.
Сейчас пошлет к черту. И так странно, что ответил так мирно… Но после самой короткой паузы в мире собеседник абсолютно проснувшимся голосом выдал:
— Приезжай. Ты знаешь, куда.
Гвен повернулась к технику. Тот показал большой палец:
— Я закончил! Помочь с перевозкой?
— Справлюсь.
— Его нельзя сильно трясти!
Гвен подняла тяжеленный корпус прямо в пакете, крякнула — как штангу тягать. Голову она осторожно пристроила на плече. Нет уж, друг, еще сильнее разбиваться не нужно. Техник смотрел квадратными глазами и молчал, потом спохватился, помчался открывать перед Гвен двери.
Тяжеленный, холодный корпус походил одновременно и на манекен, и на труп. Никакого дыхания, конечно, ничего живого, тириум больше не циркулирует, даже иллюзия жизни пропала…
Гвен опустила его на заднее сидение и уложила поудобнее. Чтоб шея не затекла, конечно.
Дорога к дому на краю Детройта заняла чертовски много времени — гнать было нельзя. Ничего. Торопиться некуда. Гвен кусала губы и старалась держаться.
Небольшой дом, в котором она еще не бывала. Навстречу машине вышли Хлои. Гвен обрадовалась им, как родным. А вот еще и каталка с фиксаторами, как на скорой!
Но Ричарда она вытащила сама, без помощи Хлой, им позволила только пристегнуть ремнями тело. Спина уже болела от таких нагрузок без разминки, но Гвен только выпрямилась и последовала за ними.
Никакой тряски.
Одна Хлоя толкала, вторая подключила Ричарду на голову светящееся кольцо поперек лба и внимательно его изучала. Гвен все никак не могла продышаться, как будто бежала марафон.
Элайджа Камски помахал ей от ремонтной панели с пыточными какими-то захватами и широко улыбнулся. Первым делом он махнул над головой Ричарда сканером, вторым — указал, как крепить. Хлои занялись этим, одна мягко отстранила Гвен, кинувшуюся помогать.
— Привет, Гвен. Я уже отсканировал произошедшее, лучше давай про этого типа — откуда взялся. Это нетипичная модель, планировали под серию, но не запустили. Уникум. Рассказывай.
Гвен смотрела, как он лепит датчики к безвольно обвисшему телу. Одна Хлоя продолжала что-то делать с головой, пока не пропал скин, вторая срезала одежду. Бесполая белая кукла теперь почти не напоминала Ричарда.
Потертости, содранный и заплавленный пластик, следы от ударов. Рука оказалась совсем холодная. Мягкие подушечки на пальцах и ладони прожались и вернулись к форме.
Он ничего не чувствует. Сейчас Эл посоветует принять неизбежное и привыкать к новому. «Что, уже смирилась?» — мысль была как пощечина.
Но все-таки что-то попискивало, работало. Хлоя начала вытаскивать из головы начинку, потом туда полез Эл, вытянулся весь. Подкачался, отощал, бороду сбрил. Гвен действительно давно его не видела. Да, вопрос же…
— Я не знаю, откуда он взялся. Говорил, что экспериментальный, сбежал из Киберлайф и пришел к нам.
«А еще он Коннор. Он помнит меня, поэтому так сразу показал характер. Еще он самый фееричный раздолбай в мире и влюблен в Хэнка по уши, а еще он мой лучший друг».
Элайджа заговорил на своем инженерном, Гвен сразу пропустила все мимо ушей. Но пока еще не отключил. Пока еще…
Что-то про настройку электропитания, подавление сбоев, охлаждение…
Схемы повисали в воздухе, он их крутил, переставлял, что-то включал. Потом повернулся к Гвен.
— Итого: чинить будем долго. Куча нудной работы, потом восстановление, может занять пару месяцев. Кофе будешь?
— Это значит, ты его починишь? Он выживет? Я буду должна!
— Он и не умирал. Будешь должна, конечно. Жизнь! И услугу, — Элайджа хлопнул ее по плечу.
Гвен отстранилась. Она все еще была как будто под толстым слоем холодной воды. Хлоя заговорила про шок, про запредельную нагрузку. Кто-то схватил под локоть, уронил на стул, в руки сунули стакан. Гвен отпила, звякая зубами по кромке. Холодное, горькое. Потом дали что-то теплое и горькое. Кофе.
Она смотрела на распятое белое тело, совершенно мертвое на вид. Это его нормальный вид. Просто он такой под скином, ты тоже под кожей не красотка. Он не умер. Он просто…
В реанимации.
Сердце колотилось в ушах. Хлоя что-то ворковала над ухом, пыталась успокоить, но Гвен не волновалась, просто ничего не чувствовала, кроме чудовищного облегчения. А потом стало темно.
***
В голове было как после вечеринки — темно, пусто и звонко. Гвен подняла голову, с трудом разлепила глаза. Чужое место. Диван. Плед. Хлоя рядом.
Ах да, точно. Она помирилась с Элайджей. Или не помирилась, но он взялся решать ее проблемы. Чинить ее Ричарда.
Судя по часам, было шесть часов утра, она спала охренительно долго. Что-то в том стакане наверняка было.
Сегодня воскресенье. Не нужно идти на работу.
— Привет, — Гвен махнула Хлое. — Чего как?
Та застенчиво улыбнулась — совсем как человек.
— Доброе утро, детектив. Вам нужна какая-нибудь помощь, еда, напитки, информация, включая хорошие новости?
— Давай хорошие новости.
Хлои ее бесили меньше всего. Они были милыми, да, а еще Эл ими невероятно гордился, просто каждую бы расцеловал.
— Элайджа утвердил прогноз для Ричарда как «положительный». Кроме того, вам приходили сообщения, рекомендую проверить.
«Марша рассказала, что с Ричардом», — писал ей Хэнк. — «Оставайся дома до вторника как минимум, и чтобы я тебя не видел! Фаулер одобрил».
Это не была очень крутая новость, но Хэнк был прав. Она сейчас бы точно кому-нибудь шею свернула. Ладно. Есть другие дела, а Хэнк справится, пока она не оклемается. У него там Коннор, Рипл, Эхо — есть, на кого скинуть работу.
— Охренительно. Эл все еще в мастерской?
— Нет, но скоро спустится. Я могу сервировать завтрак прямо там.
— Окей. И знаешь, Хлоя… — Гвен помедлила. — Спасибо. Я ценю.
Диод поморгал желтым и вернулся в мирный синий. Она только улыбнулась.
***
Ричард висел на ремонтном стенде, голый, белый и беспомощный. Даже неловко было на него такого смотреть — с проводами в голове и кабелем, идущим под тириумный регулятор на груди.
Графики выглядели пологими. Что-то попискивало, равномерно и раздражающе.
— Держись. Сдохнешь — выволоку, понял?
График дал небольшой пик.
Все-таки пришлось усилием воли перевести на него взгляд. Гвен тронула скулу, на которой оставалась ссадина еще после… черт знает. Она не могла вспомнить точно.
— Я тебя вытащу и посажу перед Хэнком. Будешь слушать лекцию, как вредно ловить пули, понял? Особенно башкой.
Пулевое отверстие сливалось с белизной пластика, залепленное чем-то изнутри. Гвен замолчала — и график перестал дергаться, стал пологим и мирным.
Дверь зашипела, пропуская Хлою с подносом. Чашка кофе, большой круассан с сыром. Прямо-таки еда из детства.
— Вы можете видеть графики активности биокомпонентов. Они интегрируются в системы взамен поврежденных, параллельно идет процесс переиндексации воспоминаний. Это блокирует мыслительный процесс.
— Он что-то помнит?
— Воспоминания существуют в системе, но они переносятся на донорские носители и переиндексируются. Это может занять некоторое время.
— Некоторое — это сколько? И где Эл, спать пошел?
— Элайджа наверху, работает над алгоритмом ускоренной интеграции. Часть информации будет потеряна, пока неизвестно, какая именно.
Сколько, сколько! Гвен подавила желание рявкнуть на Хлою. Она точно не виновата и так уже сжалась вся, как котенок. Вечно Эл отмазывался этим вот «когда-нибудь».
Отхлебнуть кофе резко было плохой идеей, пролилось на майку, Гвен выругалась и снова увидела этот пик.
Хлоя тоже увидела и просияла.
— Детектив Рид, вы ведь значимый субъект для него, не правда ли?
Она смотрела и накручивала прядь волос на палец. Анимация покоя, вспомнилось вдруг из далекого прошлого. Эл это говорил лет пятнадцать назад.
— Ну вроде того. Мы работаем вместе.
«А еще он у меня живет. За вкусный завтрак и общие тренировки».
— Возможно, он будет эффективнее индексировать по-настоящему значимые воспоминания и стараться активировать мыслительный процесс, если будет слышать ваш голос… Да, Элайджа подтверждает: общение с Ричардом может ускорить восстановление. Можете остаться на весь период или просто приезжать. Это даст положительный эффект для вашего напарника и для Элайджи. Он очень по вам скучал.
— Я тоже.
Гвен запихнула круассан за щеку и неловко поежилась. Чего сболтнула-то… Черт знает, что это Хлоя — она вообще ему кто сейчас, питомица? Поделка? Помощница?
Дочь?
Да черт разберет Эла!
Хлоя поставила поближе кресло.
— Я слышала, что вы поругались из-за меня.
— Нет, — Гвен хмыкнула. — Нет. Он не понял, когда надо затормозить, а я тогда злая была и нарычала. Вот и… Ладно, ты тут ни при чем.
График снова дал небольшой пик. Гвен дождалась, пока Хлоя выйдет, и тихо сказала на пробу:
— Хочешь, я расскажу, почему мы на самом деле поругались с Элом?
Снова пик, уже побольше. Окей, так-то лучше. Она переставила кресло поближе и взяла его за руку. Пальцы не сжались в ответ, и от этого аж что-то кололо в груди.
***
Все-таки Гвен поднялась наверх. Элайджа был в рабочем модусе, реагировал на реальность фрагментарно и, кажется, не понял, что она вообще говорит — весь был в экране. Азартно писал какой-то код. Приятно было видеть его таким бодрым.
— Ты же просматриваешь свою лабораторию? — Гвен потрясла его за плечо. Эл повернулся, фыркнул, поморгал, как будто вынырнул из воды.
— Что?
— Лабораторию, где Ричард висит — ты на нее смотришь?
— Сканирую данные с биокомпонентов. Без звука. Можешь признаваться в чувствах, я не спалю.
Гвен фыркнула.
— Да какие там чувства. Он мой напарник, поймал пулю из-за того, что я тормознула, вот и все.
Элайджа кивнул.
— Я должна извиниться, да?
— Забудь. Просто заходи иногда.
Он улыбнулся, немного криво, и снова пропал в экране. Ладно. Успеют еще поговорить.
Гвен мысленно объявила операцию «вытащить рядового Ричарда», возвращаясь вниз. Никакие картины и красоты ее не волновали — была только цель.
Заставить его реагировать. Реанимировать воспоминания, вернуть интерес, подцепить крючком, чтобы не смел больше умирать.
В целом, это напоминало немного допрос, только совсем наоборот: на этот раз говорить придется самой Гвен, говорить много и убедительно, чтобы ее молчаливый слушатель заинтересовался и все-таки сумел собрать в кучу кейс… очень большой кейс — целую недлинную жизнь.
— Так. По некоторым признакам, ты меня сейчас слышишь и, возможно, даже запоминаешь, так что давай имей в виду — Эл тебя вытащит.
Снова приподнялись пики. Ричард слушал — или она хотела в это верить. Гвен осторожно тронула его живот — и снова пики. Он даже защититься не сможет…
— Когда-то я ударила тебя сюда. И я была неправа, слышишь? Просто ты был охуительный, профессиональный, красивый, и я пересрала, что меня заменят. Знаешь, очень страшно, когда ты учишься столько лет, а потом пинок под зад. Детектив же, неуязвимая профессия, как ее автоматизировать… А потом приходишь ты, весь правильный, в галстучке, без шрамов и выговоров. Идеальный коп с идеальным характером. Помнишь, как ты на того девианта-убийцу орал? Двадцать восемь ударов ножом! Я вот помню, — она усмехнулась. Добавила тихо: — Коннор?
Реагировали только мониторы. Диод оставался синим. Гвен помолчала. Снова взяла руку, нажимая на подушечки на пальцах, как коту — только когтей не было. Мягкие. Она вспомнила все те десятки прикосновений — с чашкой кофе, с курткой, с мазью на очередной ушиб.
Заботливый. Дозаботился до того, что умер.
Гвен прокашлялась и снова заговорила — на этот раз про их первую встречу, тогда, на допросе андроида Ортиза.
К вечеру она охрипла. Пики стали чуть-чуть выше — и все, больше она ничего не добилась.
Утром она снова пришла и начала говорить. Да, если б не Хлои, которые выгнали ее спать на постели, она бы не ушла, но теперь планировала потратить день максимально эффективно.
Гвен запретила себе думать, что будет, если все так и останется — пики на мониторе, неподвижный белый манекен на стенде, и ее бестолковый монолог. Рано или поздно они все исправят, сомневаться в этом было нельзя. Элайджа — гений, Рич чертовски живуч, у них все получится.
— Что тебе еще рассказать, жестянка? Такого, чтоб пробрало всерьез, чтоб ты пришел в себя, а? Хочешь, про театральный клуб в школе расскажу, в который я полсезона ходила? Я маме обещала и даже не предполагала, какая там грызня за право быть главной героиней на типа сцене… У нас в отделе по сравнению с этим фигня, а не интриги. Давай. Однажды я записалась в театральный клуб…
Время шло, внятных признаков улучшения не наблюдалось. К вечеру третьего дня ее уже конкретно колотило. Элайджа ничего толком не обещал, горло опухло от такого количества пиздежа. Пики, кажется, стали слабее. Она уже надоела? Перегрузила? Может, Ричарду больно там, со всеми этими проводами?
Гвен провела по ладони и прижалась лбом к холодному гладкому пластику.
— Ты мне нужен, слышишь? Как я одна работать буду, Рич? Кто меня за шиворот оттащит?
Если бы кроме этих графиков, непонятно на что и как реагирующих, было бы хоть что-то! Хоть какой-то признак улучшения! Хоть полоска загрузки!
— Слушай, жест… Рич… Коннор. Я тебе расскажу секрет, который больше никто не знает. Даже Элайджа. Надеюсь, он не подслушивает… Эл, если ты подслушиваешь — отключись немедленно! Слышишь, Кон? Рич? В общем, это для тебя. Может, ты там разозлишься и будешь выплывать активнее. Только выплывай уже, ну?
Гвен помолчала. Ноль реакции. Ладно. Пластик ладони потеплел под ее пальцами. Гвен снова ткнулась, задерживая дыхание, как в детстве — чтобы не расплакаться.
Никто не знал. Даже Элу она не говорила, хотя тот подозревал. Ни маме, ни копам, ни психологу — всем она рассказывала одну и ту же версию, которую Рич наверняка раскопал в досье. Что на ее отца напал неизвестный, ворвавшись в дом, пока она, девчонка двенадцати лет, пряталась на кухне под столом.
Ворвался, выхватил его наградной пистолет и произвел четыре выстрела: два в корпус, два в лицо, но одна пуля только оцарапала ухо. Судя по баллистике, стрелял человек не меньше двух метров ростом с близкого расстояния. Отпечатков ног не осталось, Гвен вытащили из-под этого стола полицейские.
Иногда Гвен сама каким-то краем сознания верила, что действительно, кто-то вломился в дом, застрелил отца, пока сама она пряталась под столом… Кого-то, кого она не видела и не смогла опознать ни на одном из допросов.
Да, ей было двенадцать. Гвен к тому времени уже перехотела быть космонавткой и запоем читала про убийства. «Тру Крайм» был намного интереснее придуманных приключений. Хотя еще к мечте о космосе Гвен подошла серьезно: начала регулярно бегать, отжиматься и приседать. На вид ей давали лет четырнадцать, она была длинная, тощая, в школе у нее не было конкурентов в армрестлинге — даже пацаны на два года старше часто проигрывали, а уж своя же мелочь тем более.
А чтобы ловить преступников, надо быть еще более сильной! С Элом они изучали схемы, мама пускала в тир пострелять, Гвен наизусть могла назвать все почвы в округе и проследить, куда пропал соседский кот. Она даже нашла потерявшегося ребенка, забившегося в подвал.
А потом в жизни снова появился отец. Нашел их дом, вычислил как-то и пришел, огромный, пьяный и злой. Мама просила не лезть, дать им поговорить, Гвен не лезла, хотя они не говорили — отец кричал, мама плакала.
А потом он ударил маму по лицу и ушел.
«Это ничего», врала мама. И такое бывает. И это не значит, что папа плохой, он просто очень, очень обозлился, и очень скучал по Гвен, и любит ее, просто вот такой вот он стал, что поделать. И тетя Джеральдина их любит своей особенной любовью, поэтому и сказала, куда они уехали…
«Все будет хорошо», врала в ответ Гвен, чтобы ее успокоить.
Она почти поверила сама — одной половинкой себя. Второй она готовилась к тому, что хорошо не будет, и даже заранее собрала вещи. Вдруг снова придется бежать через окно!
Отец пришел с пистолетом и заявил, что дочь будет жить с ним следующие семь лет, раз уж Амелия — мама Гвен — украла ее. Чтобы никакой полиции, чтобы вечером дочь была готова — он придет и заберет.
Гвен упрашивала его дать ей доучиться хотя бы до рождественских каникул. Тогда отец наотмашь хлестнул и ее по лицу — Гвен помнила это чувство полета. Как щенка отбросил.
Почему мама не пошла в полицию? Ни раньше, ни потом? Гвен спрашивала позже, но та не смогла внятно ответить. Может, от ужаса взыграла память предков, нелегальных мигрантов. До сих пор бывало так обидно. Доберись мама до копов еще в первый раз — и всего этого можно было избежать.
Но она не добралась и вечером покорно сдала Гвен со спортивной сумкой, шепотом пообещав, что обязательно за ней вернется, вот только что-нибудь придумает.
«Это моя дочь, слышишь, ты, шлюха?» — прорычал отец. — «Моя! Только посмей сунуться — никакой суд тебе не поможет, никакие копы, я вас раньше порешу! Я в аду был уже, ясно, шалава?!»
Гвен помнила его почему-то обрывками. Высокий, сильный, почти не располневший, хотя его списали со службы много лет назад. За что? Она не помнила. Но помнила его споротый с формы нарукавный знак: семиконечную алую звезду с бело-синей VII поверх — военный, ветеранский. Почему-то она так и не поинтересовалась, где служил отец, когда сама пошла в армию. Может, чтобы не ограничивать себя выбором рода войск. Мог ли он быть морским котиком? Мог. Да, мог. Гвен была на него похожа намного больше, чем на маму.
На дороге в неизвестность, в пригород Детройта, который она уже забыла, Гвен осторожно перебирала дела. Элайдже сказала, что уедет ненадолго. Вроде бы он так ничего и не заметил, он не спускался на первый этаж квартиры в своей инвалидной коляске. Во время ухудшения его нельзя было волновать.
Маме сказала, что справится и даже шепнула, чтобы та шла в полицию. Может быть, та бы наконец справилась с парализующим ужасом и дошла бы сама. Родительских прав можно и лишить, это Гвен помнила, трогая языком ссадину на щеке от зубов. Бить детей нельзя. Так говорили в школе.
Значит, все сделано, разве что оружие придется найти на месте. Она в боевой разведке, а не едет в гости к папе. У нее нет папы. Есть враг, захвативший ее в плен шантажом.
Он все равно был в ярости. Может, чувствовал, что все пошло не так, как в плане. Он злобно выплевывал слова:
«Твоя мать шлюха». «Я выбью из тебя ту дурь, которой она тебя пичкала, слышишь?» «Девку я не заказывал, но сойдет и так. Сойдет!» «Я ей не позволю тебя шлюхой делать, поняла?!»
Гвен не слушала, глядя в окно. Запоминала маршрут, изучала в отражении, как висит кобура и где могут быть спрятаны запасные ключи зажигания.
Она получила еще один удар по затылку, но отнеслась к этому философски. Она в плену, преступники любят пытать жертв. Это просто Говард Рид, ее враг. Не отец и не папа. Но вслух этого лучше не говорить.
— Ты что, немая, что ли?
— Нет, папа.
От затрещины она аж носом ткнулась в окно. Она повернулась и изобразила улыбку:
— Прости, папа, я не хотела.
Она читала про то, как вести себя, если взяли в плен, и как проводились операции по спасению заложников. Только вот мама могла не успеть.
Пригород Детройта был куда хуже, чем центр. Конечно же. Ходить одной тут было рискованно: Гвен заметила двух бродяг, гревшихся у баков с горящим мусором, зловещие тени в переулках. Даже когда у мамы совсем не было денег и она еще не нашла новую работу, они с ней все равно держались подальше от таких мест.
Соседи на лестнице рассмотрели Гвен от макушки до пяток, прямо облизнули. Говард поздоровался с ними, фыркнул:
— Забрал вот пиздюшку свою. Руками не трогать, поняли?
— Разве что ты разрешишь.
Он ткнул правого мужчину в грудь, но не зло, они рассмеялись. Соседи не помогут, поняла Гвен.
Это была долгая неделя. Запах перегара и разлитого виски, грязного белья и китайской еды, от которой уже болел желудок. Зудение комаров, летящих из подвала ордами. Гвен пыталась отчистить комнаты хоть немного, она даже нашла свои старые вещи, старые фотографии счастливых времен, которые почти не помнила — ей было тогда года три. А потом Говард вернулся из армии насовсем, и мирная жизнь кончилась.
Сейчас он стал хуже. Страшнее. Он расхаживал по комнатам, смотрел телевизор, ругал правительство, шлюх и почему-то евреев. Он пугал, а Гвен ненавидела бояться.
К вечеру шестого дня Гвен была уже покрыта синяками как леопард пятнами — Говард не упускал момента толкнуть, дать подзатыльник, больно схватить за плечо.
Она и так знала планировку: одна комната жилая, вторая — спальная, где стояла ее старая кроватка, куда теперь трудно было поместиться. Пистолет с патронами хранился в вечно открытом сейфе у родительской постели. Из соседних квартир часто раздавались крики.
Пока все воспитание заключалось в том, что Говард рассуждал, как плохо быть шлюхой и ее матерью, бросать честного мужика без поддержки в тяжелый период только потому что он, видите ли, немного пьет, чтобы расслабиться.
Только тренировки успокаивали. Она качалась как бешеная, до забитых мышц и тошноты.
Говард застал ее в то время, когда Гвен качала пресс, и впервые за все время одобрительно улыбнулся.
— Не ленишься, молодец. Помочь?
Гвен продолжила мысленно считать повторы, не показывая страха.
— Если хочешь, папа. Я почти закончила.
Он сел и сначала сжал ей лодыжки, а потом зачем-то провел по ним пальцами. Майка задралась немного, показывая живот, хотелось поправить, но Гвен опасалась привлекать внимание. Говарду хватало одной руки, чтобы удерживать обе щиколотки, а второй он медленно гладил ногу, задирая домашние штаны до середины голени.
В школе рассказывали, какие прикосновения можно считать нежелательными. Но ведь это вроде бы все-таки отец. Отцам можно? Или это не отец?
Она запуталась и попыталась отдернуть ногу — и ее тут же облили помоями: упражнение делает неправильно, дергается как припадочная, не дышит, как надо.
Тогда Гвен совершила ошибку — выкрутилась из захвата и отползла. Нельзя показывать страх! Нельзя!
Говард как с цепи сорвался — подтащил ее обратно, снова стиснул ноги, толкнул на пол, требуя продолжать! Немедленно! Он орал, что сделает из нее человека, что уже видит шлюшьи черты, сиськами так махать перед родным-то отцом!
Оставалось только послушно качать пресс, хотя живот уже страшно болел, и только повторять «да, папа, конечно, папа» на все вопросы.
Наконец, он оттолкнул ее ноги и ушел, весь багровый. Гвен свернулась калачиком, прикусила губу так, что больно стало.
Нужно бежать, поняла она окончательно. В ближайшие дни она сбежит — или будет что-то по-настоящему плохое. Что-то очень страшное.
Дверь Говард не закрывал, но снаружи постоянно тусовались его приятели. Тянуло каким-то противным сладким запахом. Нет, просто так уходить слишком опасно.
Субботним утром раздались выстрелы где-то совсем близко. Гвен вздрогнула, Говард расхохотался:
— Да это Фред тренируется, по стене палит. Не ссы, шмакозявка.
Он хлопнул ее по груди, а не по плечу. Они встретились взглядом, и Гвен шарахнулась. Это был плохой взгляд. Очень плохой.
Говард оскалился, погладил ее по щеке, но убрал руку. Но он повторит, поняла Гвен. Снова и снова.
Конечно, драться с отцом она не собиралась. Он ее просто убьет, или, что хуже — покалечит и сделает беспомощной. Среди потоков гневных ругательств он часто упоминал какой-то «залив» и что они там неплохо повеселились.
Да, мама тоже порой отвешивала затрещины, когда Гвен приносила из школы (как сама оправдывалась) грязные словечки или забивала на учебу, но это было не так обидно. В конце концов, мама всегда потом извинялась и обнимала, и говорила, что Гвен ее лучшая девочка. С мамой даже в голову бы не пришло драться всерьез.
Но тут — бежать некуда. Дверь открыта, но за ней хуже, чем космос. Из окна не вылезти, высоко. Соседи на крики не придут. Мама могла не успеть, если вообще пошла в полицию, а не лежит и плачет целыми днями, как было после того, как они сбежали. Значит, оставалось одно: пойти по стопам отца и начать делать Плохие Вещи.
Гвен тщательно продумала все варианты. Позвонить в полицию: нет смысла, это отец, ее вернут. В школе была девочка, которая хотела сбежать, но ее забрали только после того, как ей сломали два ребра. Этого Гвен позволить не могла. Если с Говардом что-то случится… Ее поймают, конечно же. Но ей двенадцать. В двенадцать в тюрьму не сажают. А если замести следы хорошенько — тем более.
Яд? Ненадежно, она не знала точный вес Говарда и еще не начала читать книжки Эла по химии. Нож — ненадежно. В книгах говорилось, что нож скорее использует более сильный противник, к тому же она не училась технике боя.
Значит, оставался пистолет. Безопаснее было застрелить его ночью, пока спит, но Гвен не была уверена, что до вечера ничего не случится — раз, что поверят, что застрелился — два. Баллистика проверяет угол выстрела, на этом многие преступники попадались.
Угол… Гвен выпрямилась и прикинула: ее рост выдавал с головой. Значит, надо его замаскировать.
В квартире был отличный угол — на кухне, за холодильником, на мойке. Как раз можно выпрямиться и получить плюс полметра. Гвен нацепила спортивные перчатки без пальцев, нескользящие кроссовки и сразу подготовила пути отступления: за кроватью в очень неудобном месте была дыра, которую прикрывали обои. Как раз влезет пистолет и что еще понадобится спрятать. Вдруг испачкается в крови. А потом вытащить и утопить в реке. Главное, не трусить, не пытаться с ним вести переговоры.
Это враг. Он не будет говорить. Он просто ее убьет.
Главное — скорость.
Она тщательно обдумала алиби: давить на то, что она всего лишь маленькая испуганная девочка. Мотивы есть, но не такие, чтобы убивать. Значит, вопрос будет лишь в том, найдут ли пистолет и сможет ли она застрелить человека в три раза себя больше. Запомнить первый рассказ и потом его повторять всем. Знают двое — знает и свинья, так говорил мальчишка в классе, приехавший из Германии.
Что-то внутри вопило, что надо подождать, надо договориться, объяснить, пригрозить, но не стрелять… Нет. Гвен задавила эту трясущуюся трусливую часть. Лучше она будет убийцей, чем жертвой убийства. Если Говард в последний момент одумается, она выстрелит все равно.
До вечера она получила еще два омерзительных прикосновения: за попу и за грудь. На этот раз она не шарахалась, вела себя как обычно, улыбалась в ответ на жуткую ухмылку. Потом Говард схватил ее за руку и посадил на колени, пока смотрел телевизор, но, к счастью, захотел виски.
Гвен крикнула, что лед кончился, сейчас сделает, и пошла прямо в спальню. На секунду показалось, что сейф заперт, но она потянула дверцу посильнее, и он открылася. Замок сломан. Нужно будет стереть отпечатки.
Револьвер тридцать пятого калибра оказался огромным, намного тяжелее спортивных в тире. Гвен проверила, что он заряжен на все шесть патронов.
Контрольный в голову, помнила она. Всегда нужно делать контрольный в голову. Не промазать.
— Да где ты, блядь мелкая?
— Иду, папа!
Он заворчал, но не вышел. Гвен спрятала пистолет под свитером и прошла в кухню максимально размеренным шагом. Он смотрит телевизор. Ему неважно, зачем она зашла в комнату. Ничего странного не происходит. Неважно, что она не включила свет на кухне, правда? Тогда она будет его видеть, а он ее — нет.
Гвен залезла на мойку и скорчилась за холодильником так, чтобы только глаза торчали. За спиной было окно, но она пристроила голову так, чтобы не выделяться мишенью. Пистолет она сжала в руках, похвалила себя за перчатки — ладони страшно потели.
Никаких разговоров. Будет на дистанции — стрелять.
Говард вдруг показался в проеме двери, огромная тень, подсвеченная со спины.
— Ты хуле там шаришься?
Гвен промолчала, не выдавая положение. Говард стоял на месте. Потом щелкнул выключателем, на секунду ослепил.
— Играешь там, — сказал он странным тоном. — Играешь? Давай поиграешь с папочкой. Я тоже хочу поиграть.
Гвен не стала ждать, пока потеряет мишень: выпрямилась, прицелилась, выстрелила. Отдача швырнула ее на стекло, ушибла руки, Гвен торопливо выпрямилась, прицелилась и выстрелила еще раз.
Говард непонимающе прикоснулся к двум дыркам на груди. Оттуда текла кровь, но его только шатнуло. Почему он не падает?
Гвен запомнила его недоуменный взгляд, целясь снова. Пуля только оцарапала ухо — руки устали. Тогда она оперлась на холодильник локтями и выпустила четвертую пулю — прямо в левый глаз.
Стену за ним забрызгало красным и наконец-то он начал падать. Не закричал. И Гвен не закричала, только сползла в угол, прижимая к себе пистолет.
Получилось. Она успела. Успела.
Она сама тащила себя за шиворот, чтобы не раскиснуть. В дверь пока не колотили, время еще было: вымыть и спрятать пистолет и перчатки, поправить обои, оттереть отпечатки на сейфе, кроссовки — обратно в сумку, на них не осталось крови. Проверить, чтобы на столе не было следов. Она закипятила чайник, чтобы пар показал возможные отпечатки, а в голове снова и снова проигрывала сюжет: они с отцом смотрели телевизор, кто-то вошел, отец взял пистолет, чтобы проверить, она услышала выстрелы и спряталась под столом. Никого не видела, ничего не знает.
Внутри что-то умерло и лежало тихо, как положено мертвецам.
Главное, верить и не прокалываться в мелочах.
Она очень тщательно вымыла руки от пороха, стараясь включить воду потише. Подумав, плеснула на правую кипяток из чайника, смогла не завопить, только выдохнула. Скажет, что обварилась чуть раньше, поэтому Говард и пошел на кухню — чтобы ей не пришлось нести чай, она, мол, теперь боится кипятка.
Перебинтовав руку, она взяла с собой смартфон Говарда и позвонила в 911, а потом так под столом и ждала. Полиция приехала через семнадцать минут после выстрелов. Соседи так и не появились.
Она рассказывала эту историю сотни раз. Она повторяла офицерам, детективам, врачам, психологам, учителям, маме, Элу: услышала выстрелы, струсила, спряталась, позвонила в полицию. Ее хвалили за благоразумие. Кожа на руке слезла волдырями, но потом выросла новая.
Мама сказала: «как повезло!» — и обняла крепко-крепко.
«Храни бог этого парня, хоть это и грешно».
Они больше никогда это не обсуждали, но мама стала спокойнее и увереннее. Она продала квартиру Говарда, которая досталась ей в наследство, и купила другую, поближе к дому Эла. Гвен вытащила пистолет только через три недели после выстрелов и выбросила его в Сейнт-Клер. Никто не заподозрил, что у девочки в веселом рюкзачке с котятами прячется револьвер.
Говарда похоронили на муниципальном кладбище, и Гвен никогда не навещала его могилу. Государство оплатило короткий курс реабилитации, который ей не помог. На этом все кончилось.
Она так и не стала подозреваемой. Слишком высокая точка стрельбы, слишком уверенно легли пули. Арестовали нескольких сослуживцев отца, но всех отпустили — Гвен отказалась опознавать, стояла на своем: ничего не видела, пряталась под столом.
Иногда ей снился тот вечер. Что пистолет заклинило, что она промазала все шесть раз, что руки становятся тяжелые, как из свинца, пистолет не поднять, а Говард все идет и идет.
Стало так тихо. Гвен поняла, что щеки все мокрые. Она совсем осипла и звучала как простуженная. Руки тряслись. Ричард оставался неподвижным, бессловесным… Но его диод сверкал красным, а графики щерились пиками, как горный хребет.
— Мы квиты, да? Ты рассказал свой секрет, я — свой, — Гвен выпрямилась. — Я начала убивать еще до войны. Придешь в себя и сам решай, что думать, хорошо? Вдруг не захочешь быть моим напарником.
«Дочь шлюхи и сама шлюха», — сказал над ухом призрачный Говард.
«Нет, папа. Я дочь убийцы и сама убийца».
Гвен вышвырнула его из памяти, поднялась на цыпочки и поцеловала Ричарда в холодную белую щеку. Диод сначала замигал из красного в желтый, потом посинел.
— Я на работу. Завтра вернусь и расскажу, как там расследование. Не кисни.
Глаза не открылись, даже веки не шевельнулись.
Она ушла, больше не оглядываясь, попрощалась с Элом и уехала в пустой дом, пустая внутри.
Читай на упаковке: вставлять в свои глаза чужие контактные линзы негигиенично. Даже если это линзы твоей жены.
В совместной жизни случается всякое: спросонья доводилось путать зубные щётки, второпях вытираться её полотенцем. Но линзы… Всегда уважал чужие укромности, ребёнком стеснялся входить и в родительскую спальню, и в комнату сестры.
Ладно, ладно… Я ещё выращу новые волосы и новые зубы.
Зубы, начну с зубов. Дорого, кстати, один новый зуб — мой двухнедельный заработок. Или дюжина упаковок контактных линз. Кстати, о линзах: лет десять назад кто о таком мечтал? Отдохните, фантасты-фантазёры, умойтесь, Маниловы-Циолковские: оптронный визуальный преобразователь мощностью в тысячи и тысячи тогдашних компьютеров умещается в контактной линзе. Сотни программ интерактивного стереотиви, библиотеки, городские облачные сети, выход в инет на приличной скорости. Дешёвыми линзами управляют взглядом: не очень удобно, зато цена — пятачок. Пятачок? Ха! Одна поездка в сабвэе. Или пять одноразовых зажигалок, или два стакана ситро в автомате, или пирожок с повидлом. Пирожок… А вырастить зубы столь же кучеряво, как и десять лет назад. Резонный вопрос: что для человечества важнее — иллюзии или здоровые зубы? Вопрос. Риторический? Про сладкое и мучное пора забыть: зубы — не линзы, зубы надо беречь. А линзы…
Домашние линзы жена оставила на моей полочке возле умывальника. Свои линзы. На моей полочке. Понятно, почему не на своей: в хаосе женских парфюмерных изысков попробуй что-то отыскать. Оставила. Забыла. Она. Я спросонья не заметил, умылся, нащупал на полочке, да и вставил. Вместо своих. Сослепу. По ошибке. Я.
Вставил, несколько раз моргнул, помассировал веки суставами указательных пальцев, открыл глаза и увидел себя в зеркале. Себя? С перепугу отшатнулся… А кто не всполошится, если неожиданно увидит вместо своего лица чужое?.. Не так просто принять, что этот здоровенный смуглый блондин в отражении — как бы я. Моя дин-авка, моя динамическая аватарка в линзах жены. Такой, каким жена хотела бы меня видеть. Меня? Своего мужа. Моя жена. Моя? Моя авка… Точнее авка, которой линзы жены заменяют мою физиономию. И не только физиономию.
Качественная авка, спецзаказ, профессиональная работа. Дорогая. Идеально адаптирована к моей мимике и динамике. Хоть голый, хоть в тулупе, хоть в ластах, хоть на лыжах — умная программа всё учтёт и подгонит иллюзию — не отличить от реала.
Сразу сообразил, с кого эта авка срисована. Дёма-Дёмочка-Демьяша, лапа-лапочка ты наша! Вот сейчас вдруг осознал: ведь ещё при первом знакомстве подавил ничем не оправданное желание начистить холёную рожицу. Блондинчик ты наш крашеный, гитарист, программист, идеалист и идеал… Молодец, что не дал повода. Как бы я тебя уделал: ботинком по голени, лоу-кик слева, правым крюком в солнечное, локтем в челюсть. Пока падает — коленом в лицо. Но как объяснить подобное желание клуням, воркующим вкруг красавчика? Прости, Демчик, мою нелюбовь. Ведь и не упрекнуть за дело: милостиво позволил мне, нескладному пузанчику, увести одну из курочек своего гаремчика. Больше того: всемерно способствовал, чуть ли не наперстничал. О спасибо, спасибо, спасибо, добрый господин! Твои инстинкты верны: если прекратят размножаться такие вот, как я, то кто обеспечит безоблачность таким вот, как ты?
В минутном бое с тенью я выпустил пар и успокоился. Поиграл завидной рисованной мускулатурой. Правильно Демьянёночек кушинькал, в крутые качалки хаживал. Семью кормить не надо, да, бережёт себя Дёмушка. Что греха таить: далеконько мне до Демуленьки, даже в молодости таких бицепсов не имел. А теперь-то… Скорчил рожу, оскалился. И зубки у Демусюсеньки ровненькие, не доводилось Демупусеньке коленопреклоненно ловить челюстью маваши. Ага, маваши, на срочной, сапогом: пара старослужащих выкручивают руки, а третий — вшивый щенок, замкомвзводовский прихвостень! — куражится над беспомощным салабоном. И татушечка на груди… Любопытно, Демьянчик действительно щеголяет якорем, аль жена дофантазировала?
Ладно, я ещё выращу себе новые зубы. Денег накоплю и выращу. И мускулы накачаю, там поглядим, демонические вы наши…
Я окинул чужим взглядом нашу ванную комнату. Тесный и обшарпанный в реале, в линзах стандартный совмещённый санузел выглядел домашними термами римского патриция. Мрамор, золото, пальмы, две могучих амазонки с кинжалами охраняют вход, чернокожие атлеты с амфорами в руках выстроились вдоль бассейна. Взгляд на рисованное благосостояние потревожил давно утомленную совесть. Пожалуй, не стоило экономить и столько тянуть с приобретением горничной, давно могли приглядеть на распродаже контрафактную китаянку или индуску. Даже без ипотеки. Или в «секонд-хэнде» — вполне приличную, здоровую негритянку, а то и белую.
Я вытащил из глаз чужие линзы. Чужие. Глаза слезились. Врёт реклама? Вылупившееся желание посмотреть, какими жена видит остальные каморки нашей вшивой полуторки, не дожило до окукливания и издохло в стадии личинки. Качаться, качаться начну прямо сейчас. К лешему нетсерфинг! Никаких булочек, брошу курить, накоплю на новые зубы.
Читай на упаковке: примерять на себя чужие мечты опасно для здоровья. Даже? Особенно! Особенно, если это мечты твоей жены.
Фаррам встречает нас, спустившись со ступеней парадного входа Дворца. О чем это говорит? Хочет перекинуться парой слов в неформальной обстановке. Видимо, день начнется с прогулки по саду.
После пышных приветствий перехватываю инициативу.
— Прости мою неопытность, но могу ли я приводить на наши встречи рабыню? Не будет ли это нарушением правил?
— Если ты доверяешь ей, если не опасаешься, что ее уши услышат то, что не должны слушать уши рабыни, то я не возражаю, если с тобой будет приходить одна юная рыжая непоседа. Не доставляет ли она тебе хлопот?
— Еще сколько доставляет. Но это не те хлопоты, которые огорчают.
Линда говорит, через три дня ей исполнится пятнадцать. Отмечают ли у вас дни рождения рабынь? Дарят ли им подарки?
С интересом наблюдаю за игрой эмоций на лице Владыки. Легкая тревога, спокойствие, вновь тревога, облегчение, удовольствие.
— Все в воле хозяина. Но не балуй ее сверх меры. Рабынь вредно
баловать. Посмотри на этот цветок в тени дерева. Немного внимания и заботы, и он наполнит твой сад дивным ароматом. Но не сажай его в центре клумбы. Не пройдет и месяца, как под солнечными лучами превратится в безобразный сорняк. Да-да, его придется выполоть. Лактыса должна знать свое место. Ее место — в тени. Так и рабыня — должна знать свое место. Но я перебил тебя, друг. Что еще ты хотел поведать?
Похоже, Фаррам намерен выяснить мое отношение к подарку. Подарок — это тест на ксенофобию? Как я отнесусь к самой презираемой расе? Умно. За исключением мелочи. Рыжие — презираемая раса только для котов. Впрочем, накануне он выспрашивал, как люди относятся к рыжим.
— Проблемы возникают совсем не там, где их ждешь. Кто мог подумать, что Миу не подойдет наша одежда? Под ней шерсть скатывается и потом выглядит неопрятно. Ну, Линда с Миу что-нибудь придумают.
Некоторое время идем молча. Думаю, рассказать или нет, как Миу попыталась сервировать мне завтрак на полу каюты на четырех подносах из столовой. Мое стандартное утреннее меню (два стакана молока с черным хлебом) было дополнено самыми вкусными кусками мяса из ее запасов. Но мясо пролежало ночь в холодильнике лаборатории и слегка затвердело. А ничего
похожего на печку Миу не нашла. Догадалась разогреть мясо под струей горячей воды из-под крана. Но вода смыла соус и специи, а белая, под фарфор, раковина приобрела ржаво-рыжий налет. Короче, ушки Миу были плотно прижаты, и весь вид говорил о том, что провинилась и ждет наказания.
Подивившись, как рано встают коты, я объяснил, что такое будильник, перенес подносы с едой в столовую, объяснил Миу, что есть она будет вместе со всеми, ЗА СТОЛОМ, а не под столом. Да, привыкнет. Да, вместе со всеми. Да, ложками и вилками! (А кому сейчас легко? Линда предупреждала, что будет трудно!) Показал, как моющими средствами отмыть раковину, показал, где на кухне аэрогриль и где СВЧ-печка, но пользоваться запретил, пока Линда не научит. (Готовить — женское дело, поэтому Линда, а не я.) Пожурил Мухтара, который подсказал, что я ем на завтрак, как на пульте кока набрать меню моего завтрака, что такое подносы и где на кухне они лежат. Мухтар посмеялся, что не вправе гасить инициативы нового члена экипажа, но проследил, чтоб ничего ядовитого или опасного в шаловливые лапки не попало. Задумался над тем, как Миу сумела объясниться с Мухтаром, если он не знает языка прраттов, а Миу — русского. В общем, утро прошло
интересно и познавательно.
В сухом остатке после размышлений, что говорить, а что нет, осталось только удивление, как рано встают коты. Что и озвучил. После чего беседа плавно перетекла на людей-жаворонков и людей-сов. У котов выявились те же закономерности, но к жаворонкам относились главным образом слуги и рабы.
А воины в мирное время — к совам. Поговорка «Солдат спит, служба идет» Фарраму очень понравилась. Идея недели с двумя выходными — тоже. Но кошачий аналог недели состоит из восьми дней. Посетовали на столь серьезное несовпадение. Но тут же выяснилось, что и у нас, и у котов сегодня последний день недели. Я предложил объявить его выходным и посвятить отдыху, а дела отложить на завтра, если нет срочных. Фаррам поддержал,
но выразил сожаление, что на охоту отправляться уже поздно. Может, организовать состязание борцов? Хотя, опять же, поздно. Чтоб собрать лучших, надо три дня. А воины — не борцы. Только убивать умеют. Осторожно спросил, как у нас относятся к поединкам вождей?
С тяжелым вздохом я ответил, что плохо относятся. Мелкие радости жизни — не для вождей. Только если тайком, чтоб никто не видел, без когтей и членовредительства. Ведь если один вождь поставит синяк под глазом другому, это может вызвать дипломатический скандал и даже войну. И тут же предложил обучить Фаррама игре в крестики-нолики.
Развернувшись, мы направились во Дворец.
— Скажи, а как ваши вожди относятся к подглядыванию и подслушиванию? — спросил вдруг Фаррам.
— На словах не одобряют. А на деле… Если никто не видит…
— До чего похожи наши народы, — Фаррам за локоть стащил меня с дорожки в кусты. Бесшумно пройдя метров двадцать, мы подкрались к беседке и наткнулись на стражника. Стражник так увлеченно следил за тем, что происходит в беседке, что даже не заметил нас. Фаррам тихонько дважды хлопнул в ладоши. Стражник резко обернулся и вытянулся по стойке «смирно».
От земной стойка слегка отличалась — ноги на ширине плеч, ладони на бедрах, хвост вокруг правой ноги, уши торчком, глаза обожают начальство.
— Так-то ты охраняешь наших уважаемых гостей, — с обманчивой
мягкостью начал Фаррам. — Рыжим верность продал? Гости без оружия пришли, тебе свои жизни доверили, а ты…
— Виноват, Владыка. Готов понести любое наказание, — шепотом, но четко отрапортовал стражник.
— Передашь командиру, на месяц по колокольчику в каждое ухо, и туалеты вылизывать.
— Сделаю.
— Свободен.
И все это шепотом. Фаррам выглянул из-за куста и сделал приглашающий жест мне. Чувствую себя героем какой-то комедии.
Беседка красива. Вся из резного дерева. В беседке Линда и Шурртх — это тот самый, на которого у Линды зуб. Линда занимается выпендриванием. То есть, гимнастикой на стропилах беседки. И при этом допрашивает Шурртха о семейном положении. Подъем переворотом у нее очень красиво получается.
Беседка скрипит и раскачивается.
— Кажется мне, тот стражник был совсем не виноват, — шепчу я Фарраму.
— Такое не каждый день увидишь.
— Друг мой, а кто мне сказал: «подсматривать можно только если никто не видит», — ехидно улыбается Фаррам.
Через минуту мы узнаем, что старший брат устроился охранником каравана и где-то далеко. Родители и младший брат Шурртха живут и служат во Дворце. А сам он почти год живет в городе, в получасе езды от Дворца,с двумя бабушками и двумя рабынями. Они же — наложницы. Обе попали в рабство за долги. Семья очень дружная, и Шурртх помогает семьям обеих рабынь. После войны с рыжими так многие делают. Поэтому в бедных семьях часто продают девушек в богатые.
— А если у рабынь от тебя будут дети, они кем будут? Рабами или
свободными? — ставит Линда вопрос ребром.
— Конечно, свободными! — даже возмущается Шурртх. — Это же мои дети!
И мать ребенка станет женой мне. До войны можно было брать только одну жену, но теперь — сколько прокормить сможешь. Старики ругаются, говорят, страна погрязла в разврате, а молодым нравится.
В следующую секунду раздается треск, короткий визг, и Линда падает откуда-то из-под крыши беседки. В воздухе по-кошачьи изворачивается и приземляется почти нормально, на четвереньки. Вслед за ней сверху падают обломки двух или трех балок. Шурртх бросается на помощь, поймать падающую тушку не успевает, но получает по спине самым длинным обломком.
— Кажется, молодежь нашла общий язык, — улыбается Фаррам, наблюдая, как Линда изучает боевые царапины на спине Шурртха.
— Одной проблемой меньше, — поддакиваю я. Но молодежь нашего спокойствия не разделяет.
— Ой, бли-и-ин! Я поломала произведение искусства. Шеф мне теперь дырку в ауре прогрызет, — огорчается Линда, собирая в кучку обломки покрытых резьбой балок.
— А мы починим, — предлагает Шурртх и выдергивает из куртки какие-то шнурки и ремешки. Линда хихикает, хлопает себя по карманам, достает небольшую катушку лески. В четыре руки связывают поломанные балки. Потом Линда вновь лезет на стропила, привязывает балки леской, а Шурртх помогает
ей снизу.
— Ну вот, как будто так и было, — довольная Линда спускается и
отряхивает ладони.
— Не упадут?
— Сами — нет. Гарантия три года. Разве что кто поможет.
— Когда Владыка поедет на охоту, с охраной будет попроще, приведу знакомого плотника. Он или склеит, или по образцу такую же выточит. А если меня назначат помощником римма охраны — вообще никаких проблем не будет.
— Римм это кто?
— Римм это самый главный. Ну, командир, начальник.
Тихо, скрываясь за кустами, отходим назад возвращаемся на дорожку и неторопливо идем к беседке. Молодежь смущается.
— А слышали у вас про игру в крестики-нолики? — задаю я Шурртху провокационный вопрос. — Простая, но занятная игра. Все, что требуется — лист бумаги и палочка для письма.
Фаррам нагибается, поднимает с пола щепочку, внимательно ее изучает, прикладывает к перилам и сиденьям беседки, откуда она могла бы отколоться. Молодежь за его спиной приходит в тихую панику.
— Не пояснишь ли ты правила этой игры?
— Правила очень просты. Поле расчерчивается клетками. Ходы делаются по очереди. Цель игрока — нарисовать в ряд без пропусков пять крестиков или ноликов. И не дать это сделать сопернику. Кто первый выстроит в ряд пять фигур — тот и победил. Но легче показать, чем описать словами. У нас есть поговорка: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать».
— Занятно. У нас есть похожая поговорка.
Под тихое ликование молодых покидаем беседку и направляемся во Дворец за листом бумаги.
До конца приема играем в крестики-нолики на неограниченном поле. В первых партиях я объяснял и комментировал ходы, и Фаррам быстро ухватил идею. До обеда старался, чтоб выигрышей и проигрышей было приблизительно поровну, после обеда играл уже в полную силу. Линда тем временем обучала игре всех желающих. Писца дважды гоняли за листами пергамента. На третий раз он принес пять листков и несколько ученических досок для письма мелом. За что был обруган, что не сделал этого с самого начала.
Расстались после обеда очень довольные друг другом. Чувствую, в ближайшую неделю эта игра станет модной новинкой во всех салонах знати.
Прощаясь, обещал познакомить при случае еще с одной настольной игрой — калах.
— С нетерпением жду завтрашней встречи, друг мой, — сказал на
прощанье Фаррам.
— Зачем ты в беседке мартышку изображала? — спрашиваю я Линду, когда грав поднимается в воздух. Девушка мило смущается и краснеет.
— Чтоб за попу не лапал.
Первая встреча Линды и Шурртха прошла очень драматично. Накануне прратты вежливо но твердо заявили, что не желают присутствия на переговорах Марты. Ее мягкий, покладистый характер, а также основные профессии — детский воспитатель и врач — совпали с шаблоном поведения рабыни-няньки. Такие нюансы коты кожей чуют. И мне деликатно объяснили, что рабыне, пусть бывшей, не место в высоком собрании.
Для Линды был выбран образ девушки-воина. Пацанки и сорви-головы. Хулиганки, но воспитанной и признающей авторитет старших. Разумеется, она была не в восторге. А на процедуру подселения в желудок кибер-симбиота согласилась только под общим наркозом.
В первый же день она обогнала почетный кортеж и заблудилась в переходах Дворца. Повстречала Шурртха и попросила его показать дорогу.
Разумеется, кокетничала и, разумеется, получила знак внимания — шлепок по попе лапой с выпущенными кончиками когтей. В следующую секунду провела бросок через плечо. Шурртх, будучи опытным бойцом, извернулся в воздухе, приземлился на четвереньки и зашипел. Это что-то вроде вызова на бой в уличной драке.
По какому-то наитию Линда сдублировала его позу. Но шипеть посчитала ниже своего достоинства.
— Я-уу-и-уу-я-уу-и-уу! — этому визгу позавидовала бы сирена на
машинах скорой помощи. Каменные стены многократно отразили эхо. Стражники, на ходу обнажая сабли и лязгая доспехами, побежали на звук.
— Это Линда, — сообщил мне через имплант Петр.
— Узнаю голос Линды, — крикнул я Владыке и побежал вслед за
стражниками. Надо отдать должное Владыке, он не отстал от меня ни на полшага. Но раз бежит Владыка, бегут все.
И что мы видим за поворотом? На полу, на четвереньках, друг против друга — Шурртх с отведенной в сторону рукой с хищно выпущенными когтями и Линда с отведенным в замахе сжатым кулаком.
— Линда, печаль моего сердца, разве можно в гостях так шуметь? — громко и с выражением произнес я. Девушка вскочила, пятясь, уперлась спиной в стену и пискнула:
— Мы ничего, мы просто так, мы знакомимся.
И спрятала ладошки за спину.
— Шурртх, сын моего друга, что скажешь ты? — в свою очередь
поинтересовался Фаррам.
— Владыка, я понял, любовь окрыляет. Но я совсем не умею летать.
Это так грустно, так больно… И каменный пол такой жесткий…
— Шурртх, я должен тебя спросить. Не обидел ли ты гостью?
— Нет-нет! Совсем нет! — пискнула Линда.
Через пару дней выражение «Мы просто так, мы знакомимся» облетело Столицу и стало крылатым.
— Стоять! — рявкает Уайт — Ни шагу дальше!
— Твою мать! Парень! У тебя шифер потёк, что ли? — рычит Иисус. — Ты нас всех убьёшь!
— Стоять, я сказал!
— Уайт, сука…
Боль раскалённым винтом вкручивается в простреленный бок. Поднимается вверх, проникает сквозь пульсирующие виски прямо в мозг. И тогда… выстрел! Ещё один, ещё!
Иисус, хрипя, сползает с Уайта. Он пытается сделать несколько шагов назад, но спотыкается и валится прямо на пол. Я перевожу взгляд на Уайта: армейский нож, вогнанный по самую рукоять, торчит прямо из его груди.
— Он хотел сбежать, хотел освободиться. Уайт устал. Он хотел попасть на Кубу, нежиться под солнцем и попивать мохито… жаль, но этому было не суждено случиться.
— Найлз, заткнись,—прошу я.
Боль проникает всё глубже и глубже.
Уайт роняет телефон. Его огромные расширенные до пределов зрачки уставились в пустоту. Он отступает назад, пока не упирается в стол.
— Чёрт… я же… — хрипит он. — Я не могу… не хочу…
— Он был мёртв…
— Заткнись, Найлз!
Он был мёртв, я знаю, задолго до того, как взял в руки телефон. Задолго до того, как был убит Найлз. Он умер, когда подписал контракт с армией США. Ему следовало и дальше работать механиком в Миннесоте, жениться, завести детей…
— Господи, нет, — хрипит Уайт. — Папа Джон обещал… Телефон…
Мобильник лежит на полу. Допотопная Nokia.
Всего один звонок.
— Тебе придётся сделать это, Кайл.
— Кайл, нужен врач… Нужна эвакуация, — хрипит Иисус.
Найлз прав. Я не знаю, почему, но он прав. Я должен закончить то, что не сделал Уайт. И вовсе не из-за Папы Джона, который затеял эту идиотскую игру. Нет, нет… Я должен закончить эту историю, потому что…
— Это не конец, Кайл.
Звонок на указанный номер сдетонирует взрывчатку на первом этаже мечети. Взрыв снесёт стены, обрушит минареты и купола, выворотит всё, что вырыто внизу, в земле… А ещё он вскроет баллоны с VR-3, выпустив в воздух Багдада самого беспощадного убийцу из всех, что создавались человеком. А ещё взрыв вскроет меня, распахивая двери всему тому, что сдерживает мой рассудок. Орды мертвецов, ждущие внутри, хлынут наружу. Они затопят улицы города, проникнут в дома, отели, офисы…
Они будут всюду.
Я буду всюду.
— Это только начало, Кайл.
Начало чего?
Я беру телефон.
Уайт успел набрать нужный номер — не успел только нажать «вызов». Эту оплошность легко исправить. Достаточно вдавить палец в кнопку. Одно-единственное мышечное сокращение изменит историю этого города, этой войны…
— …этой планеты, Кайл.
Я нажимаю на кнопку и подношу телефон к уху.
Гудок… второй… трет…
Идея проверить Лимму на предмет, действительно ли она талисман, зрела в моей башке довольно давно. И вызрела, как ни странно, в полную глупость. Поскольку издеваться над собственными супругами было выше моих сил, то пришлось проверять драконидку в полевых условиях.
Да, я потащила ее в бордель. Какой-то достаточно приличный в далеком мире, чтобы в случае чего не опозориться абсолютно. Хотя… куда мне уж дальше-то? И так шизичка шизичкой…
Выбранное нами заведение было в меру занятным, давно уже проверенным и известным в определенных кругах данного города среди тех людей, у которых есть деньги. В нашем случае деньги были, создать их проще простого. А потому размениваться на дешевый ширпотреб мы не стали.
И я не пожалела. Уже одна скромная, но хорошо подсвеченная заклинанием вывеска говорила за выбор этого места.
— Миленько, — Лимма рассматривала разрисованный зеленый лист, напоминающий липовый, светящийся в темноте. Здесь уже был глубокий вечер, плавно переходящий в ночь. Самое время для посещений такого рода заведений…
— Угу, — я только кивнула, собираясь с духом, и медленно толкнула дверь. За которой нас сразу встретили пара охранников-орков и миловидная девица в очень откровенном платье.
— У вас заказ? Чего изволите? — поинтересовалась дама, и я мысленно отметила, что у нее в роду, не смотря на темно-каштановые волосы, затесались эльфы. Больно уж ушки длинные.
— Нам бы это… — слегка кашлянула я.
— Стриптиз! — вклинилась драконидка. — Мужской, желательно.
— Ну да… — добавить больше было нечего.
И дама отправила нас выбирать, сильно удивившись нежеланию в компанию к мальчику выбрать еще и алкоголь. Увы, мне нельзя, а моему созданию тоже не рекомендуется. О чем местную мамочку мы и предупредили. Она ж не хотела разрухи в своем заведении? Вот-вот.
Выбирали мы по каталогу, что тоже было новшеством. Зато качество иллюзий порадовало… И немного поспорив, мы сошлись на чернявом парнишке непонятного роду-племени. То ли эльф с чересчур развитой мускулатурой, то ли слишком худой демон… Да нам как бы без разницы вообще, просто любопытно.
И заплатив, прошли в отдельно выделенную нам комнату. Что мне понравилось — тут не было кровати, а то знаю я некоторых граждан. Что не понравилось — окон не было тоже. А значит, свалить некуда. И чтобы перестраховаться, я открыла экран прямо в саркофаг.
— Так, если меня накроет, сразу запихивай меня туда, — указала я на экран, расположенный между моей спиной и спинкой кресла. Таким образом достаточно хорошего пинка, и я уже буду заперта в саркофаге. Ненадолго, но хоть до тех пор, пока не успокоюсь и не перестану шарахаться от всех окружающих.
Драконидка похихикала, но согласилась. Она была еще не настолько в теме моих проблем, чтобы понимать, что это все серьезно. Я действительно не желала никому причинять вреда, даже будучи в невменяемом состоянии. А тут сорвать крышу — раз плюнуть.
Вошедший в комнату парень действительно оказался полукровкой демона и эльфа. Судя по зеленоватому отблеску в волосах, одним из родителей был именно лесной демон. Впрочем, это делу не помеха. Улыбаясь белозубой улыбкой, он осведомился, желаем мы только «танец» или еще чего изволим, и напомнил, что за «еще чего» доплату можно внести сразу сейчас или позже.
Я пожала плечами — тут хоть бы голову не сорвало сразу, куда там уже интим. Но мало ли, вдруг Лимме нужно… Посмотрев на драконидку, уточнила:
— Точно только танец?
И та согласно закивала:
— Пока что да.
На этом и сошлись. Музыка здесь, видимо, активировалась магически. Поскольку зазвучала сразу, как только мы закончили обсуждения и выяснения. И полукровка задвигался. Я иногда поражаюсь пластике всех этих иномирных народов. Одно дело знать, что у тебя нет костей, и ты можешь вывернуть руку-ногу-спину так, как тебе захочется… И совершенно другое — сделать это, имея кости, суставы и мышцы.
Он действительно был красив. Черно-зеленоватые волосы мерцали в отблесках желтоватых светильников. На светло-коричневой коже проступили блики. Полудемон двигался мягко, не приближаясь к нам слишком близко, как будто знал, что пока этого не стоит делать. Парень казался каким-то… вот точно не чужим, но точно определить, что это за ощущение, я не смогла.
Что мне понравилось, так это пластика и легкость движений. Он не был резким. Нет, этот чудной полукровка буквально перетекал из одного положения в другое, порой настолько грациозно, что я не успевала отследить эти движения.
И лишь когда он заметил заинтересованно-восхищенные взгляды, приступил к раздеванию. И опять же медленно, не спеша и как-то… не опошляя сам процесс. Смешно звучит от дамы, сидящей в борделе, но выглядело это, скорее, как красивая театральная постановка, чем пошлое соблазнение. Происходящее не казалось мерзким и не отталкивало. И паники не было, вот что самое главное.
Нет, я не чувствовала к этому парню ничего. Ни возбуждения, ни вожделения, ни каких-либо извращенных желаний. Я просто смотрела красивое эротическое шоу и этого было достаточно. Кажется, ему непривычно было танцевать для таких странных клиенток.
Что мне понравилось еще в этом парне — он не делал традиционных движений, имитирующих собственно сам акт. Обычно этим грешат многие. Не спорю, может кого-то оно и заводит, а вот меня дико раздражает. Особенно вкупе с бесячим превосходящим взглядом самца, уже получившего свое. Терпеть не могу, когда на меня смотрят так, как будто уже мысленно поимели во всех позах. А этот еще ни разу не сделал ничего подобного, за что я тоже решила доплатить. Кажется, он если не телепат, то, по крайней мере, обладает хорошей интуицией и эмпатией.
Демон под участившиеся удары музыки приближался. Я напряженно сжала подлокотники кресла, готовая в любую минуту провалиться в экран. Слишком близко. Это чересчур даже для меня… Но взгляд черных, с едва заметным сероватым отблеском глаз как-то странно гипнотизировал. Он приблизился настолько, что даже в полумраке комнаты стало четко видно все — оставшиеся на тонких завязках облегающие штаны, хорошо очерченные, но не перекачанные мускулы, гладкую, безволосую грудь…
Специально перестраивать зрение, чтобы увидеть полудемона без всех магических дополнений я не стала. Не нужно портить антураж и постановку. Хватит и того, что я знаю, что эти заколки в волосах иллюзорны, а вся прическа держится исключительно на магии… И словно в подтверждение моих мыслей парень тряхнул головой, от чего волосы рассыпались длинной густой волной по обнаженной спине.
Так все же телепат или эмпат? Но спрашивать вслух я не решилась. Не хотелось перебивать своим идиотизмом всю магию этого представления. Это ведь все равно, что прямо во время фокусов выйти к фокуснику на сцену, отобрать шляпу и попытаться вытрясти оттуда всех кроликов. Убивает магию и настрой на чудеса наповал.
Тем временем полудемон легко и изящно, единым слитным движением избавился от штанов, демонстрируя вполне себе так смотрящиеся на нем светлые, чуть с серебринкой шорты. И медленно поклонился, собирая свою долю аплодисментов.
Не перегнул. И не переборщил. Я отлепилась от кресла и вручила парню дополнительную плату.
— За полное угадывание желаний, — пояснила в ответ на совершенно ошалелый взгляд. Лимма позади восхищенно выдохнула. Бедняга, похоже, так увлеклась, что забыла, как дышать.
— Благодарю, — коротко кивнул полудемон и склонился в легком поклоне, скрывая радость на лице. Неужели мы с драконидкой были такими страшными для него? Я же даже блокираторы надела, чтобы ничего не вычудить в шоке…
Я закрыла так и не пригодившийся экран, подцепила под руку Лимму и вывела ее из комнаты. Полудемон остался пересчитывать деньги и приводить себя в порядок.
А в голове билась одна мысль — что же здесь сыграло свою роль? Действительно Лимма мой талисман, или же этот полудемон настоящий волшебник и телепат, точно понявший, что именно от него требовалось?