За десять дней лежания в госпитале Бристон не просто в полной мере ощутил себя никому не нужным одиночкой, он почувствовал себя отверженным. Только работа всегда окрашивала его жизнь в отличные от серого цвета. На какой-то миг, призвав Феликса, его лёгкие сделали живительный глоток и вернули Джордана в окружающую действительность, но исчезновение опытного полевого агента, единственного друга, вновь ввергло его в пучину смертельной пустоты.
Врач настаивал на шунтировании сердечных артерий, но он принял другое решение.
— Я, как один из самолетов, стоящих на взлётно-посадочной полосе, уже готов к немедленному взлёту, — с улыбкой, но весьма категорично заявил пациент.
Ухоженный красивый турок только пожал плечами и, пошутив:
— Я порекомендовал бы Вам не взлетать самому, а зафрахтовать чартер, — отпустил, дав рекомендации.
И вот, Бристон вновь стоит в холле отеля дворца, безуспешно пытаясь получить информацию у молчаливого портье.
— Вы говорите, что Феликс Хассель взял машину на прокат и уехал следом за русскими?
— Нет, сэр. Я Вам лишь сообщил, что Ваш друг взял машину напрокат и уехал. Его вещи находятся у нас в камере хранения. По истечении 21 дня мы перешлём их в Соединённые Штаты Америки. Заявка об исчезновении человека подана в полицию. Обратитесь туда, пожалуйста.
Дживс кивнул.
Портье был предельно вежлив. Небольшой, но уже наметившийся животик выпирал из-под нижней пуговицы белоснежной рубашки. Он был черноволос и кудряв, этот типичный турецкий «мачо», дороживший своей работой и не позволяющий лишнего.
Агент тяжело вздохнул и подвинул ладонь по гладкой мраморной стойке.
— Может быть, Вы что-то вспомните? Я был бы Вам благодарен.— Максимально искренне произнёс Дживс.
Портье ловко сдвинул протянутую к нему ладонь с купюрой и, интимно склонившись к стойке, сообщил:
— У меня сложилось впечатление, что русский и немец были друзьями…
Неудачливый агент смог только тяжело вздохнуть.
***
Учитывая несвоевременный приезд совершенно некошерных родственников и приближающееся время многочисленных праздников, всей семье хотелось отдохнуть, но не накладно. Поэтому, собрав всю живущую по соседству родню, было решено вывезти немцев куда-нибудь, в историческое познавательное израильское место.
Ирочка приехала с детьми и, как мать, обязана была ознакомить их с традициями своего народа.
Так-таки пляжи уже не являлись экзотикой, в зоопарке дурно пахло, а цирк в еврейских семьях присутствует всегда, семья решила освежить тела и души однодневным выездом к переполненному чёрной лечебной грязью Мёртвому морю.
Но, регулярно открывавший краник объёмного трёхлитрового пакета с красным терпким вином, и, с аппетитом вкусивший привезённого им самим с Кармеля подарка, Хенрик, расправив спину, громко сообщил, что желает преклонить колени к Стене Плача и поклониться Голгофе.
Тётя Рива, как хранитель психического здоровья семьи, несколько раз пыталась отговорить глуповатого гоя от похода к Стене Плача в субботу, но, то ли вино, из винограда, выросшего по берегам Иордана, то ли яркое солнце, нагревшее светлую макушку арийца, профессор был неумолим.
В результате, призвав на помощь детей, и, убедив зануду в необходимости сна перед долгой дорогой, Ирен препроводила его спать.
***
Отец храпел. Марк, с раздражением, морщил потомственный нос и стремительно писал послание далёкому другу. Через полчаса пришёл лаконичный ответ, и, окрылённый сообщением, брат неслышной тенью отправился пообщаться с сестрой.
Дверь скрипнула, и кулак, высунутый из-под клетчатого пледа производства ГДР, бережно сохраняемого семьей со времён СССР, поприветствовал вошедшего.
— Всё знаю, — услышал он.
— Есть и вход, и выход, представляешь, — зашептал Марк.— Всё-таки, все дороги ведут в Землю Обетованную. Люблю я её.
В классе Марк демонстративно вкушал мацу и даже надевал кипу на блондинистый всклокоченный затылок в день рождения Гитлера.
Сестра кивнула ещё раз и скрепила договор воздушным поцелуем.
Ирен, заглянувшая в комнату где то через час, увидела только сопящие носы мужа и сына, а на мечтательные улыбки обнявшегося с фолиантом мужа и с мобильным телефоном сына, почему то не обратила внимания. Впрочем, она тоже наливала себе вино только из соседнего пакета, предпочитая сухое белое, полусладкому красному…
***
— Если верить карте, то найдя вход в районе Яхромы, мы окажемся в самой нижней части Храма Гроба Господня. В настоящее время там расположена часовня Адама, — менторским голосом вещал Димон. — Христианские источники сообщают, что в этом месте раскололась скала, и через щель кровь распятого Христа попала на череп Адама, очистив его от скверны.
— А кровь откуда? — сонно интересовался Ванька.
— Могила Адама оказалась как раз под Голгофой, — пояснил Дима и, резко повернувшись на диване, сообщил:
— А в Подмосковье-то всё непросто. Нам надо в Дмитровский район, там есть проход к Израилю. Но есть ещё восемь возможных переходов: два в Америку, один в Австралию, какой-то странный прерывчатый в Антарктиду, два в юго-восточную Азию. Немецкий путешественник по России еще в 17 веке Адам Олеарий, указывал на эти древние мегалиты, объединив их под общим названием Алатырь. Вокруг Москвы в городах Коломна, Серпухов, Дмитров, Тула, Волоколамск, Верея, Наро-Фоминск все они и расположены. А вот вернуться проблематичнее… Но нам повезло, обратно тож недалеко приземлимся!
— Да, повезло, что мать с отцом едут на дачу огурцы собирать.
— Молодец, Ба, урожай-то в самый раз поспел.
— Угу, молодец. Только ты в следующий раз, когда они ругаться будут, с дурацкими вопросами не лезь. Вообще, повезло, что нас не замели.
— Мне дядя Андрей любые вопросы задавать разрешил.
— Слух, спать давай! Завтра день тяжёлый. Ты-то у нас киборг, а я не высплюсь.
На какое-то время в комнате воцарилась тишина. Потом Дима опять заворочался и спросил:
— Вань, а можно последний вопрос задать на сегодня?
— Ну?
— А почему дядя Андрей обиделся, когда тётя Наташа сказала, что если он ещё раз женщин курицами назовёт, то она ему яйца снесёт?
— Потому, что это самый главный орган. Надо тебя с бабами знакомить. Умный, умный, а дурра-а-ак… Лан. Спать пора, я тебе не Царевна-лягушка, чтобы ещё и по ночам из кожи вон лезть, про физиологию поясняя.
***
По коридору, уходящему в тёмную пустоту бесконечности, украшенному, подобно индийскому свадебному платью, золотом и блистающими в сумраке драгоценными камнями, медленно перемещалась девушка. В каждом её шаге, в невероятной гибкости стройной фигуры, любой рассмотрел бы волшебное торжество Природы, создавшей классическую женскую красоту. Нежный шёлк сари бирюзового цвета струился прохладной волной от плеча к обнажённым ступням, словно высыхая морской пеной на отполированном веками полу. Единожды увидевший, сразу признавал Богиню, потому что ни одна человеческая жена не могла бы произвести на свет такое совершенство.
Впереди из сумрака показались массивные резные колонны. Подойдя к крайней, девушка села рядом и, дотронувшись до сияющего ослепительной белизной мрамора, улыбнувшись, спросила тишину:
— Ты понял? Я опять похоронила мечту…
Тусклый свет, сам по себе осветивший колонну, отметил на ней резные изгибы, и сквозь тени появилась каменная туника, надетая на мощное тело воина, держащего в одной руке лиру, а в другой занесённый в незавершённом ударе короткий меч. Голову мужчины венчал лавровый венок.
Девушка посмотрела вверх и захохотала. Сумрак недовольно заворочался. Не дождавшись ответа, она встала и медленно пошла в темноту вдоль каменных фигур…
Пробиваясь через зелёную солнцезащитную шторку, лучи рассыпались по салону малахитовыми солнечными зайцами. Ровно и низко гудели четыре электрических двигателя, толкающие дирижабль вперёд со скоростью около сорока миль в час. Оддбэлл сидел в пилотском кресле, придерживая левой рукой штурвал горизонтальных рулей, и потягивал свой любимый кофе. Литровый термос стоял в сетчатой ячейке, закреплённой на борту справа от кресла. Почти на уровне гондолы лениво проплывали не по-осеннему легкомысленные облачка, и если бы не обнажившийся лес внизу да пронзительное холодное небо вокруг — можно было бы запросто перепутать время года.
Судя по облачности, никаких осадков на сегодня в помине не намечалось. Не смотря на приличную высоту, солнце настолько основательно разогревало оболочку, что несколько раз уже приходилось открывать вентили резервных баллонов и стравливать туда расширяющийся от нагрева газ. Это было очень кстати, поскольку дозаправляться было негде до самой портовой зоны. Там ещё где-то как-то можно было отыскать газовую станцию, одну на пять портов. Но до морских берегов придётся добираться на собственных запасах.
Оберон возился со штурманской установкой, то мурлыча себе под нос «»И в белом платье тень приходит в воздухоплавательный парк…», то восклицая в пространство: «Вам не нравится, сударь мой, триангуляционная сеть? А мы тогда по визирным ориентирам!»
— Что насчёт кофе? Держу пари на коллекционный квадрант, что за прошедшие два часа он остыл не больше чем на полградуса! — повернув голову, подал голос мистер Блэст.
— Чуть позже, друг мой, чуть позже… «Расползся до последней нитки тёмно-зелёный дирижабль…» — не отрывая глаза от монокуляра, промурлыкал штурман. Оддбэлл понял, что если Оберон и слышит его, то лишь самым краешком сознания отражает смысл услышанного. Он там, в своей стихии. В своём детище. Его сейчас нельзя трогать, это глупо, опасно, бессмысленно, наконец. Даже если притащить его силой, усадить в соседнее кресло, пристегнуть ремнями и сунуть в руку чашку горячего кофе — он тут же приспособит её в качестве репера и начнёт брать азимуты, вычислять поправки и строить триангуляционные треугольники.
Оддбэлл усмехнулся, мысленно махнул рукой и подкорректировал триммер тангажа. Двухсоткилограммовый чугунный шар, управляемый электролебёдкой, громоздко и плавно перекатился в сторону кормы по рельсам , проложенным вдоль хребтовой балки корпуса. Цеппелин едва заметно приподнял нос.
Предварительно прикинув, что чисто теоретически из Блэкгроузвилладж в столицу можно попасть четырьмя путями, идущими практически параллельно и сходящимися лишь в предместьях Вазериона, Оддбэлл иногда делал большие зигзаги между этими дорогами. Для очистки совести. Вдруг Эмилия всё же задержалась по какой-либо причине и сейчас как раз тоже продвигается к столице. Ведь нельзя исключать такой вариант? Нельзя. Вот дирижабль и рыскал на небольшой высоте от дороги к дороге, а его пилот и командир, перекинувшись в сыча, рассматривал бинокулярным совиным зрением каждую телегу и лошадь, каждого всадника или возницу. Но, к сожалению, единственной знакомой деталью дорожных пейзажей оказался здоровенный ездовой ящер, вроде того, которого Оддбэлл встретил по пути домой с вечеринки в Тёрнерхаузе. Ящер неторопливо переваливался по крайней левой дороге, за ним бодренько рысила лошадка со всадником. Это определённо не могла быть Дэвгри хотя бы по той причине, что избалованная кобылка Эмилии не то что ящеров — лягушек-то боялась до одури. При виде этакой страховидлы Дэвгри бежала бы до самой конюшни, взрыхляя копытами почву и тут же периодически обильно удобряя её.
Оддбэлл ещё раз подивился — на чём только не ездит народ, особенно кто побогаче! Перекинулся, натянул специально припасённый махровый халат, вернулся в кресло, снял штурвал со стопора и заложил правый вираж, решив не тратить время на приближение к крайней дороге и более детальное рассматривание наездников.
Высокие башни и золочёные шпили Вазериона уже надменно взирали на мир с горизонта. Вне всяких сомнений это выглядело бы величественно, если бы Оддбэлл сам не смотрел на эту кажущуюся надменность свысока.
Усмехнувшись забавной метафоре, мистер Блэст подозвал отвлёкшегося наконец от штурманской машины Оберона, чтобы обсудить дальнейшие действия. Заодно рассказал о ездовых ящерах, уже второго из которых только что видел издалека на Западном Залесском тракте. Посмеялись. Оберон сказал, что по «З-З» ездят те, кто не хочет платить дорожный сбор за проезд по Столбовому, в основном это ушлые торговцы и всякий сомнительный сброд, а так же рыцари без страха и упрёка, ищущие славы и приключений на подолы своих доспехов. Вернувшись к цели своего путешествия, здраво рассудили, что вполне имеет смысл осмотреть столицу, задержавшись там на день или два. Посадку наметили в восточном предместье, где у Оберона имелся дальний родственник — то-ли кум, то-ли сват, Оддбэлл быстро позволил этой подробности уйти в дальний пыльный угол памяти, где она наверняка не будет мешать мыслям насущным, но откуда в случае крайней необходимости её тем не менее можно будет извлечь.
Нагнетая газ в резервные баллоны под давлением в 10 атмосфер, Оддбэлл максимально снизил дирижабль, и, когда внизу поплыли околицы Восточного предместья, Оберон метко «выстрелил» верпом в купу кряжистых низкорослых деревьев. Якорь надёжно зацепился за ветви. Подтянув дирижабль лебёдкой к самой кроне, друзья выбросили трап и через минуту уже стояли на разъезженной каменистой окружной дороге. Сразу за ней, где-то парой-тройкой улочек правее, должен был находиться дом дальнего обероновского родича.
— Слушай, — обратился Оберон к другу, придирчиво оглядывая дирижабль, — Сэм, а ведь имя-то мы ему так и не дали! Забегались, всё наскоро, всё впопыхах. А назвать его надо. Не годится кораблю без имени ходить, примета — дурнее некуда.
Оддбэлл остановился, зависнув на половине движения, затем по-козлиному подскочил, смешно перебрав в воздухе ногами, приземлился и звонко хлопнул себя ладонью по лбу.
— О-оот ведь я дырявый бублик! Оддбэлл — он и есть Оддбэлл! Пока готовились — и думать забыл про название, а когда летели над всем этим осенним великолепием — тем более не вспомнил…
И тут же встрепенулся, расширив глаза и улыбаясь во весь рот:
— Слушай… А пусть будет — «Летящий над…»? А? Как тебе?
Оберон подумал, глядя на висящий над деревом цеппелин. А ведь точно. Даже вот сейчас: никуда не летит — а всё равно «Над!»
— Вот и отлично! «Летящий над…» — тут тебе и романтика, и интрига, и символ! Так и напишем. Вот сейчас до Филеаса доберёмся, краски у него попросим белой, у него должна быть, вернёмся и сразу напишем. Чтобы за ночь краска схватилась.
На том порешили, и радостно отправились разыскивать обиталище Филеаса.
Филеас Пэйн, оказавшийся старым садовником, встретил гостей радушно. Его жена Мириэл живо сообразила ужин и накрыла большой стол в уютной светлой горнице. Во время ужина сдержанно посудачили о том-о сём, немного о ценах на саженцы роз, немного о рановатых осенних заморозках, а в основном, конечно, о будущей Первой Леди государства.
Воздав должное незатейливой, но сытной кухне миссис Пэйн, сходили в кладовую, где Филеас раскопал среди грабелек, секаторов, рыхлителей и опрыскивателей банку белил с плоской кистью-флейцем, и отправились вместе на вечернюю прогулку до дирижабля, который был в диковинку даже для столичных жителей.
Добрались. Филеас получил свою порцию удивления, а Оддбэлл с Обероном — восхищений и похвал, после чего мистер Блэст забрался по лесенке и ловко устроился на ветках прямо напротив борта гондолы. Пристроив банку в развилке, чудак обмакнул кисточку в белила и начал старательно выводить буквы готического шрифта. Внизу за ним неотрывно наблюдали друзья и стайка местных сорванцов, которые, побросав игры и разинув рты, глазели на летающее чудо с самого момента посадки. Увидев, что написали на кабине «пупыря» заезжие воздухоплаватели, мальчишки возбуждённо зашептались, а один из них, задира и хулиган Олмер, хитро осклабился и тихонько исчез в стремительно надвигающихся сумерках.
Закончив работу, друзья ещё немножко постояли, любуясь радикально-белой вязью на тёмно-зелёном борту, и отправились обратно к дому. Постепенно
рассосалась и компания мальчишек. Когда сумерки стали чернильно-синими и начали превращаться в непроглядную осеннюю ночь, из придорожных кустов мазком почти невидимой тени на смоляном ночном холсте выскользнула маленькая фигурка. Стремглав вскарабкавшись на дерево — экая задача для мальчишки! — Олмер устроился на той же ветке, где час назад сидел приезжий летун, и вытащил из-за пазухи тряпицу и ополовиненную бутылку скипидара.
Через десять минут в названии не стало последней буквы, а маленького негодника след простыл.
Путешествие проходило вполне успешно. На горизонте уже вздымались заснеженные пики Серебряных гор. Кхараны шустро бежали по пескам, показывая себя отменными скакунами. На привалах Лантирель и Марида извлекали из бездонной сумки с припасами мешок с кархосами, которые в изобилии росли по берегам озера Инчи, и высыпали каждому ящеру по половине. Кхараны смачно хрустели мясистыми толстыми листьями, похожими на большие лепешки.
Лантирель с любопытством наблюдал за беззлобными пикировками Мариды и Тиора. Ему было более, чем очевидно, что сын дракона нравится рэйсе. Что же касалось самого Тиора, то эльф пока не мог с уверенностью сказать, как тот относился к девушке. Подтрунивал, подкалывал, но не обидно. Впрочем, и сама Марида не оставалась в долгу, а язычок у нее был острый. Впрочем, в пути это не мешало, скорее скрашивало однообразие ночной скачки по сменяющим друг друга одинаковым барханам.
На третий день, точнее ночь, пути перед рассветом поднялся ветер, который все усиливался. Марида вдруг начала принюхиваться, частично преобразившись и навострив чуткие уши.
— Надвигается песчаная буря! — воскликнула она, натягивая поводья. — Нужно укрыться.
— Что мы должны делать? — спросил Лантирель, соскакивая со своего кхарана.
— Надо обмотать головы и лица тканью, а потом укрыться пологом, — ответила девушка.
Она вытащила из своей через седельной сумки два покрывала — одно тонкое, полупрозрачное, другое плотное. Она разорвала его на три части и протянула две парням. — Смочите водой и сделайте как я.
Тонкой тканью девушка закрыла лицо, чтобы она защищала глаза, а сверху еще обернула куском плотной, как платком. Лантирель повторил ее действия, Марида помогла ему получше закрепить повязку, которая и дыхание защищала, и видеть не особо мешала. Тиор покрутил тряпки в руках и спросил:
— А сами мы куда прятаться будем?
— Накроемся палаткой, — ответила Марида. — Края прижмем и…
— А кхараны?
— Они сами укроются. Они в песок закапываются в случае опасности.
Тиор повернул лицо навстречу ветру, уже несущему изрядное количество пыли и песка.
— У меня другое предложение. Палатку мы можем и не удержать. Так? — Марида неуверенно пожала плечами. — Поэтому я обращусь в дракона и прикрою вас и ящеров крыльями.
— А что, это идея, — поддержал друга Лантирель. — Давайте поторопимся. — Он указал на темную клубящуюся массу, закрывающую весь южный край неба и приближающуюся к ним.
Сказано, сделано. С кхаранов сняли волшебные сумки и все-таки достали палатку и плащи. Затем Марида отдала кхаранам команду прятаться. Ящеры, уже начавшие проявлять беспокойство, развернулись хвостами к ветру, легли и стали активно дрожать всем телом, при этом погружаясь в песок. Когда над поверхностью остались торчать только ноздри кхаранов и седла с притороченной к ним поклажей, Тиор превратился в дракона и улегся поперек направления ветра. Его огромное тело создавало отличное укрытие от ветра. Получилось так, что левым крылом он прикрыл кхаранов, а под правым крылом укрылись Лантирель и Марида.
Ветер выл все сильнее и сильнее, туча песка, влекомая им, надвигалась с неотвратимостью морского вала. Тиор согнул длинную шею и засунул голову себе под крыло, где укрылись его спутники. Марида обернула его морду плащом, чтобы он не дышал пылью, а потом они с Лантирелем натянули на его голову палатку. По крайней мере там, где не мешали его рога и шипы. Сами они тоже забрались под полотнище, которое с одной стороны Тиор придавил своей головой, а другой край они подпихнули под его бок. Сверху их укрывало огромное крыло дракона, которое он прижал так, чтобы как можно лучше защитить их от несущегося песка.
Буря накрыла путешественников. Ветер ревел, норовя порвать перепонки крыльев, свистел между зубцов гребня дракона. Песок яростно сек драконью шкуру, но безуспешно — он не мог причинить ни малейшего вреда серебряной чешуе и прочной шкуре.
Марида и Лантирель сидели, прижавшись друг к другу, надежно укрытые от буйства стихии массивной тушей дракона и его крылом. Тиор приоткрыл глаза и слегка подсвечивал ими в импровизированной палатке. Марида осторожно поглаживала кончиками пальцев серебряную чешую, любовалась ее блеском и сиянием золотых глаз.
Буря бушевала почти четыре часа. Лантирель и Марида задремали, улегшись прямо на песке под крылом у дракона. Когда ветер стал стихать, путешественники решили так и переждать оставшуюся часть дня до вечера, когда начнет спадать зной. Тиор поворчал, что сами-то они могут поесть, благо сумки с собой прихватили, а ему придется терпеть до вечера. А то, если он решит перекусить в драконьем обличии, они рискуют остаться без припасов. В конце концов и он предпочел уснуть. Кхараны выбрались из песка, но вылезать из укрытия не спешили.
На закате дракон поднялся, расправил крылья, стряхивая с них песок, и сменил ипостась. Лантирель и Марида скатали и убрали палатку, накормили и напоили ящеров. Затем друзья плотно подкрепились сами и, наконец, тронулись в путь.
К концу ночи стали появляться каменистые участки. Поющая пустыня уступала место предгорьям. Здесь зной уже был не таким испепеляющим, поэтому начали попадаться пятачки осоки и заросли колючек. Путешественники решили остановится на большой привал. Теперь уже можно было ехать днем, а не ночью.
В полдень они снова продолжили свой путь и вечером выехали к реке, берущей начало в Серебряных горах и текущей на Юг. Если бы не обрывистые берега, они вполне могли бы переправиться на кхаранах, а так пришлось искать более удобное место, которое вскоре и нашлось за поворотом, скрытым густым ивняком. Там находилась паромная переправа, которую держал горный тролль — здоровенный, клыкастый, серокожий, как и положено.
— Эй! Паромщик! — громко крикнул Тиор. — Давай сюда, нам на тот берег надо.
Тролль помахал лапой и заскочил на плот, оттолкнулся шестом размером с молодую сосну и двинул поперек течения. Река была быстрая, но паромщик прекрасно справлялся и вскоре уже причалил к мостками.
— Ба! Кого я вижу! — прогудел он, швартуя плот к толстому столбу. — Скиталец! Ты ли это?
— Я, Брок. Я, — улыбнулся Тиор протягивая руку троллю.
Тот осторожно пожал ее своей лапищей, внимательно рассматривая Рандира.
— А куда ж твои волосья-то девались? — вопросил он, похлопав его по макушке. — У тебя ж они, помнится, мало не до задницы были. А теперь ты лысый, как я. Да и глаза почему-то белые? Ты еще и ослеп что ли? Что ж с тобой приключилось за те двадцать лет, что ты не объявлялся в наших краях?
— Долгая история, Брок, — вздохнул Тиор. — Давай я ее тебе лучше на той стороне расскажу. Идет?
— Идет. — Тролль хлопнул Рандира по спине так, что тот едва не упал, и пришвартовал второй угол парома. — Давайте, загоняйте своих ящериц. Они у вас воды не боятся? А то будете потом ругаться на старого Брока, что из-за него вся поклажа потонула.
— Не боятся, — ответила Марида и, взяв под уздцы своего кхарана, повела его на плот.
Там она велела ящеру лечь и вернулась на берег помочь Лантирелю.
Когда все погрузились, тролль отшвартовал паром и мощным толчком шеста выгнал его едва ли не на середину реки. Вода бурлила вокруг плота, норовя опрокинуть его, но Брок правил уверенно и вскоре они причалили к другому берегу.
Сойдя на берег, путники посовещались и решили остановится на ночевку у реки. Здесь и вода была рядом, и рядом с жилищем тролля было безопасно. Брок не возражал, наоборот, он был даже рад неожиданно объявившейся компании, потому как по своей натуре был довольно общительным, а вот поболтать с кем-нибудь удавалось не часто.
Кхаранов расседлали и привязали к большой иве, окруженной густым тальником. Ящеры с аппетитом принялись объедать горькую листву. Вещи занесли в под навес перед хижиной тролля.
Брок приволок из садка три здоровенные, буквально час назад пойманные рыбины, обмазал их глиной и положил рядом с костром, который развел Лантирель. Марида повесила над огнем котел и принялась варить в нем похлебку из грибов, которые ей вручил тролль. Когда дрова прогорели, рыбу зарыли в углях и стали ждать, пока она пропечется, а пока с удовольствием хлебали Маридин суп.
Тиор, не вдаваясь в подробности, поведал любопытному Броку, что же с ним приключилось:
— Повстречал прекрасную эльфийскую принцессу. Вот из-за ее несравненной красоты я и ослеп, и волос лишился, — сказал он.
— Хорошо еще, что не головы, — хмыкнул тролль. — Видать, та еще ведьма! Куда ж ты теперь путь держишь?
— Зрение восстанавливать, — коротко ответил Рандир, отдавая рэйсе пустую миску и ложку. — А Марида и Лантирель, — он кивнул в сторону отошедших ополоснуть посуду спутников, — подались со мной, чтобы мне скучно не было.
— А ты все такой же шутник, я погляжу, — хохотнул Брок. — Это хорошо. Значит, нос не повесил. Значит, у тебя все получится.
А потом они ели запеченную рыбу, запивая ее пивом, травили байки и обсуждали последние новости Предгорий.
На ночь разбили палатку, потому что тролль честно предупредил, что не приглашает их спать в его хижине из-за того, что он громко храпит.
— Вот он подтвердит, что я не вру, — ткнул он пальцем в Тиора.
— Чистая правда, — приложив руку к груди, покивал тот. — Да вы и сами еще убедитесь.
Он оказался прав — мощный раскатистый храп тролля сотрясал ветви деревьев и кустов. Если бы Лантирель не наложил на хижину Брока полог тишины, поспать им не удалось бы и в палатке.
Ночью Марида выбралась из палатки, перекинулась в пустынную кошку и отправилась погулять по ближайшим окрестностям. По пути она поймала косулю, с которой пришлось повозиться, и приволокла ее палатке. Тщательно вылизав шерсть, она попыталась прокрасться на свою лежанку, но когда проходила мимо Тиора, была поймана за хвост.
— Ты где болталась, красавица моя? — тихим свистящим шепотом спросил он.
— Не переживай, — так же тихо ответила она, — не к Броку на свидание бегала.
Эльф хмыкнул и, приподнявшись, подтянул ее к себе и цапнул ее и второй рукой — за ухо.
— Да охотилась я, — прошипела рэйса, крутя головой в попытке вырвать ухо из цепких пальцев. — Косулю поймала. Неужели не слышал, как я ее тащила?
— Может быть и слышал, — фыркнул Тиор и, обхватив ее поперек туловища, заставил лечь рядом. — А теперь спи, полуночница, — проворал он, притянул кошку к себе и заставил завалиться на бок. — М-м-м, ты такая пушистая… — пробормотал он, уткнувшись носом в ее затылок.
Марида минут пять удивленно таращилась в темноту, не зная, что и ответить, потом муркнула и закрыла глаза.
Лантирель на своей лежанке беззвучно ухмыльнулся и спокойно заснул.
Декабрь начался спокойно, снег выпал вовремя, и погода была довольно тёплой для этого времени года – всего минус восемь днём.
***
Первого декабря Нина закупила почти сотню катушек ниток для Майи, а Василий в обеденный перерыв отправил посылку с дроном в деревню. Вернулся дрон к концу рабочего дня с прикреплённой коробкой – в ней оказались две кружевные овальные скатерти и десять салфеток, и Нина успела сдать их в лавку до её закрытия.
Тося первым делом развернула одну за другой обе скатерти – на одной был изображён зимний лес в снегу, на другой были птицы на ветках – и снова приняла их на продажу по сто сорок галактов. Салфетки были оценены в сумму от тридцати галактов и выше.
***
Первую неделю месяца снег летел почти постоянно, и Платон ежедневно чистил двор и дорожку перед домом, иногда по два-три раза в день. Работа ему нравилась – на свежем воздухе и не тяжело – и потому он брал лопату, а не снегоуборщик. Выходить за пределы забора одному ему по-прежнему было запрещено, и расчистка участка от снега была возможностью дополнительно погулять.
Но ежедневные прогулки у него были и без этого – каждое утро с полвосьмого до четверти девятого он сопровождал хозяйку в парк, вместе шли до Набережной (он включал режим телохранителя и двигался чуть сзади и чуть сбоку от Нины), минут десять неспешной пробежки вдоль реки хозяйке хватало – и потом шли обратно. Он старался уговаривать её ходить не только на берег, но и в город – и два раза у него получилось. Но недалеко, так как время прогулки было ограничено — хозяйке надо было лететь на работу.
В субботу Нине поставили три экскурсии, и потому на острова она не полетела, и Платон сопровождал её в музей и обратно. Ворон, не дождавшись её, позвонил и после этого прилетел сам вместе с Златой – привезли полный багажник керамики и меховых тапочек.
Нина пригласила в кабинет Раджа, чтобы познакомить с ребятами, и после приветствия Ворон и ему вынес «подарок» — десять обработанных и завернутых во влажных холст блоков глины для лепки по десять килограмм каждый.
Радж лепил только свистульки, но с каждым днём они становились больше размером и разнообразнее по сюжету – уже появились свистульки собачки и кошечки (а не только традиционные утушки).
После уже традиционного чаепития в кабинете Нина вместе с ними отправилась в лавку и сдала всё привезённое на продажу. И киборги спокойно полетели обратно.
Все киборги на островах уже знали, что Нина Павловна практически все накопленные деньги перевела Веселине для оплаты за инкубацию её детей, и по этой причине увеличили производство сувениров (игрушек глиняных и деревянных), мебели (Фрол взял заказ ещё на два шкафа-перегородки с росписью – на филёнках уже готовых шкафов Клара рисовала цветы и птиц) и кружев (уже не только салфетки и панно плели Irien’ки под руководством Фриды, но и воротнички и пелерины). Сама Фрида успешно вязала пуховые платки и шарфики.
И когда Нина не смогла прилететь и в воскресенье – простудилась при проведении обзорной экскурсии – Фрида выпросила у Ратмира на день Хельги для сопровождения и охраны, и уже в десять часов утра сама прилетела в город с полным багажником произведённой продукции. Пока Хельги вместе с Кузей осматривал дом и участок, Фрида занесла в дом банки с мёдом и сушёными ягодами и стала готовить горячее питьё для Нины.
Разбирая привезенные вещи, Платон обнаружил пуховые платки, достал один из них и сразу же накинул Нине на плечи – и заметил про себя, что это его действие ей понравилось.
Остальное разгружать Нина не разрешила, а отправила Фриду саму в музейную лавку отвезти и сдать. Но сначала позвонила Василию, чтобы он встретил флайер Фриды у ворот и показал, куда везти и где разгрузить. Через полчаса позвонила Тося и сообщила:
— …довезли целым, ничего не разбито, так что всё в порядке, подпиши только акт приёма на реализацию… деньги сразу, как только продам.
Вернувшаяся Фрида, обеспокоенная не прекращающимся кашлем Нины и подскочившим давлением, сама позвонила на скорую и попросила совета в лечении хозяйки. Дежурный терапевт, появившийся на мониторе, спросил у Нины:
— У Вас есть киборг? Пусть он измерит Вам давление и температуру и скинет результат мне. И… анализ крови, если это возможно.
Фрида взяла двумя пальцами запястье хозяйки, потом осторожно иголкой кольнула её палец и слизала каплю крови. Через пару секунд информация появилась у врача, и он выписал Нине электронный больничный на три дня и электронный рецепт на кучу лекарств.
Пришлось отправить Платона в аптеку в сопровождении Хельги, а Фрида тем временем приготовила блинчики с вишнёвым джемом и мёдом.
В обратный путь Фрида повезла купленные в магазине Прохора Петровича пять десятикилограммовых мешков сахарного песка и десять трёхлитровых банок персикового компота.
***
Три дня Нина не выходила из дома, принимая лекарства. Платон был так заботлив и так внимателен, так вкусно готовил завтраки-обеды-ужины, так вовремя подавал таблетки, что в голову Нины пришла крамольная мысль: «Вот он – идеальный мужчина! Просто мечта! Жаль, что киборг… и жаль, что не встретился лет двадцать назад… всё… всё могло бы быть иначе…»
И Нина перестала бояться своего Irien’а. И он это заметил – и поставил себе ещё один мысленный плюсик.
***
В музее началась сверка коллекций – ежегодное и малоприятное для хранителей занятие – но из-за больничного Нина начала сверять свою коллекцию ровно на три дня позже, чем остальные хранители.
Надо было сверить наличие предметов с описями и записями в Книгах Поступлений – и не только в хранилище, но и в выставочных залах – и сверить все акты выдачи и возврата предметов.
Десятого декабря, первый раз после больничного спускаясь в хранилище, Нина начала сожалеть, что отпустила Лизу на хутор – вторую такую помощницу найти не представлялось возможным. Лида, переведённая из уборщиц в лаборантки, вроде неплохо справлялась с работой… но это было не то. Не то, что с Лизой.
Лизонька знала о планируемых выставках и мероприятиях, и сама могла подсказать, когда ожидать взятие предметов на выставки и возврат предметов с выставок, могла сама расставить вновь поступившие предметы на нужную полку нужного стеллажа нужного этажа хранилища, знала, где какие предметы находятся, знала, какие предметы уже выданы на выставки и какие возвращены на места — и указывать это уже не было необходимости.
Лида в указаниях нуждалась – и это очень сильно раздражало и тормозило работу.
О причине Нина догадывалась – но раз за разом отбрасывала эту мысль в сторону. Не хотелось понимать, что Лида тоже может быть разумна – и потому обращалась с ней, как с туповатой машиной. Но сама Лида прекрасно помнила, как несколько лет назад Нина Павловна сдала её на проверку, но через час вернула обратно – её не успели поставить в стенд, но страху она натерпелась на всю оставшуюся жизнь. И потому вела себя как машина, стараясь не выдать свою разумность.
В первый день сверили только один стеллаж – и Нина поняла, что такими темпами сверка может затянуться на пару месяцев вместо трёх недель по плану.
Трудно было обеим – и DEX’ы не знали, как помочь им наладить контакт.
Лиде неожиданно для себя стал помогать Пётр, сопровождавший Нину при посещении хранилища – когда надо было что-то достать с верхней полки, без него было не обойтись. К тому же – именно у него были коды открытия входных дверей каждого этажа (от минус-первого до минус-четвёртого – хранилище было подземным и четырёхуровневым).
Василий на мучения Лиды не реагировал никак, так как он знал, что хозяйка её в любом случае бить не будет, и на проверку не сдаст тоже. Но Василий в армии не был — в отличие от Петра.
А Петя отлично знал, на что способны даже самые хорошие люди, и прекрасно помнил, как Лида выхаживала его, когда он еле живой отлёживался на диване в кабинете. Завхоз купил его случайно – из-за дешевизны – и в таком состоянии, что никто не хотел его брать. Только Нина Павловна сказала: «Я возьму, несите в кабинет…»
К тому же в разумности Петра Нина уже не сомневалась, и потому принимала его помощь, чтобы не разораться на «бестолковую» Лиду.
***
Пятнадцатого декабря мужики в деревне собрались на охоту на лосей. Пошли двумя артелями – в первой были Доброхот, Лучезар, Некрас и Лютый. Во второй – Ратмир, Невзор, Декабрь и Змей.
Остальных DEX’ов из бригады Ратмира (Самсона и Хельги) оставили охранять деревню.
Продуктов взяли на три дня, взяли и палатку на случай, если не будет возможности дойти до избушки-зимовки и придётся ночевать на снегу. Погода наладилась и заметно потеплело – всего минус двенадцать и небольшой снегопад, засыпающий следы лыж. До первой избушки-зимовки, находящейся всего в тридцати километрах от деревни, ехали на снегоходах, потом разделились и пошли на лыжах в разные стороны.
Шли цепочкой, один за другим, время от времени меняясь местами – первый отставал и шёл последним, а последний становился первым. По заснеженному лесу прокладывать путь тяжело, и потому два DEX’а каждые четверть часа менялись местами, а Ратмир и Невзор шли между ними, только давая направление.
Группу самок с молодняком шедший впереди Змей заметил уже через сорок минут после выхода из избушки – животные спокойно двигались по лесу, по пути объедая оставшиеся листья на ветках. Среди них не было ни одного разрешенного к добыче животного и потому охотники с сожалением прошли мимо стада. Змей поменялся местами с Декабрём и задержался на пару минут, чтобы считать чипы и сделать видеозапись для передачи главному лесничему – с некоторых пор за эти записи платили.
Лоси были видны – но стрелять нужно было только в конкретных животных, список чипов которых был дан вместе с лицензиями. Много производителей стаду не нужно – лоси ходят группами по шесть или десять самок (коров) и одного быка. Лишних бычков выгоняют из стада старые быки, они сбиваются в группы по три-пять голов и бродят отдельно от стада, время от времени пробуя силы в стычках с более взрослыми быками. И когда один из молодых быков побеждает старого и принимает его гарем, старый бык тоже становится изгоем.
Вот эти две категории животных и разрешены для добычи – охота на крупных животных является традиционным промыслом местного населения и потому не может быть под запретом. Но ограничить право на охоту возможность есть – высокой стоимостью и малым количеством лицензий и запретом на использование на территории заповедника плазменного оружия.
Ратмир заметил, что Змей остановился, и вернулся к нему. Чтобы не шуметь, спросил знаками: «Что случилось?» — Змей не может не знать, какими сигналами общаются спецназовцы на задании. DEX так же молча показал рукой в сторону стада, и Ратмир беззвучно, одними губами, сказал: «Поснимай меня на фоне, Зое пошлю. Она на Новый год обещалась в гости».
Змей сделал несколько снимков и видеозапись и тут же скинул Ратмиру на видеофон. Зою он помнил – это одна из студенток, прилетавших летом на конференцию.
Ещё через два часа движения Змей заметил лося, чип которого был указан в списке разрешённых к отстрелу, и остановил группу. Так как огнестрельное и плазменное оружие в заповеднике было запрещено – из-за опасности пожаров – то охотники вооружены были арбалетами. Змей смог убить лося с первого же выстрела. Оставшиеся полдня охотники разделывали тушу и переправляли к зимовке.
К ночи уставшие люди забрались в избушку, Декабрь остался их охранять, а Змей и Лютый продолжили охоту – трёх часов сна перед рассветом было достаточно. И два боевых киборга за ночь добыли ещё трёх лосей – тем самым реализовав все четыре купленные лицензии. В деревню вернулись к вечеру следующего дня – с чипами, с мясом, шкурами и рогами, уставшие, но довольные.
***
Через три дня мучений Нина, придя домой с работы, в раздражении высказала всё по этому поводу (и какая Лида тупая, и почему Петя всё время молчит…) и выслушивающий её Платон предложил свою помощь:
— Я уже немного разбираюсь в керамике и сверять смогу быстрее Вас…
— Посторонним в хранилище нельзя, – зло ответила она. — И записывать там нельзя тоже. Но… — глядя, с каким уверенным спокойствием он садится на стул напротив её, успокоилась сама:
— А… с тобой, наверно, действительно быстрее будет… ладно, попробуем. Но сразу запиши и запомни. В хранилище запрещено вести видео и аудиозаписи. И ещё… может прийти Райво и проверить твои файлы. Лишнее удали сам… или убери в облако. Или скинь Кузе.
И уже на следующий день Нина взяла с собой Платона. С ним работа пошла заметно быстрее и качественнее.
Несмотря на отсутствие специальных музейных программ (подключиться в пару к Лиде было несложно) Irien быстро понял, что нужно делать.
Сначала прошли по всем выставкам – при этом Нина даже приказала Платону вести запись («…это в хранилище нельзя записывать видео, а в выставках даже нужно…») и сверили наличие предметов с актами выдачи и возврата. Сделанные видеозаписи Платон скидывал в облако и на планшет Нины.
На обход всех залов со сверкой коллекции ушло полных четыре дня, но в залы Нина брала Васю, а не Петю – бывший армейский DEX до сих пор шарахался больших скоплений людей.
В хранилище спускались вчетвером – Нина и три киборга. Пётр открывал вход в комнатки-сейфы, Лида открывала стеллажи, одновременно входя в программу КАМИС (Комплексная автоматизированная музейная информационная система) и отмечая наличие и сохранность предметов в электронной описи, Нина держала опись в бумажном варианте (а вдруг в электронной описи будет найден вирус? Бумага надёжнее.) и отмечала наличие предметов в ней, а Платон доставал предмет и показывал, называя не только номер, но и страницу описи, чтобы быстрее можно было отметить.
Киборги управлялись так хорошо, что внезапно Нина почувствовала себя лишней. Но – по инструкции не положено доверять сверку полностью киборгам, и потому по хранилищу так и передвигались — вчетвером.
С Платоном сверка пошла почти вдвое быстрее – и уже к восемнадцатому декабря была сверена почти половина коллекции.