На исходе пятого дождевого периода Туум изменила мужу с его же симбионтом. А после никак не могла поверить, что такое действительно могло произойти, но факт оставался фактом — тихое вялое существо в то утро словно подменили! Шокированная необычным поведением симбионта, Туум поспешила за советом к матери, но та, много пожившая и опытная, вдруг растерялась.
— Что?! — выкрикнула она, в смятении топорща складку на шее, — Да как такое вообще возможно! И почему мой зять оставил сожителя дома? Он же должен носить его на себе!
— Откуда я знаю! Симбионт ещё с вечера здорово объелся и отвалился, но лежал вместе с нами в постели, они ведь это очень любят. Утром я проснулась, ощутив повышенное внимание мужа… — Туум на мгновенье замолчала и горестно раздула заушные пузыри, — оказывается — Ааара уже нет, а этот взял и воспользовался-я-а… Нет, мама, я не могла прекратить, было уже поздно! Что же теперь делать? Говорить об измене или не говорить?
— Похоже, сожитель твоего Ааара заражён паразитом! Надо бы посоветоваться с бабушкой, в своё время у неё было совершенно неприличное количество мужей.
Бабушка гостей не ждала, поэтому занималась консервацией. Она была большая модница, очень за собой следила и регулярно консервировалась, вот только зрители во время омолаживающей процедуры были ни к чему. Агрессивная слизь, пузырясь и хлюпая, разъедала старую шкурку до состояния неприглядных ошмётков, поэтому вид у старушки был ужасный — краше запечатывают в посмертную ячейку. Мать, совсем не пользующаяся косметикой, вынести такого зрелища не смогла и выскочила вон. Ну а Туум осталась, надо же довести дело до конца.
Бабушка, выслушав проблему внучки, вдруг пришла в игривое настроение.
— Не-е-ет, то не паразит! — объявила старушка, причём все глаза её, и основные, и крошечные боковые, азартно переливались. — В дни моей молодости некоторые симбионты проявляли активность в отсутствии мужей, но самой испытать не довелось! С удовольствием бы поглядела на твоего шалунишку, да только как высунешься в таком виде? Может, поймаешь нахала да сама сюда и принесёшь?
— Что ты, я теперь и близко не подойду! Вдруг он опять!
— Ясно, — почему-то оскорбилась молодящаяся старушка. — Тоже меня о чём-нибудь попросишь…
Когда Туум вернулась домой, её уже поджидали две Распорядительницы из Материнского Садка. Обе синхронно подняли свои жезлы, и удручённая Туум поняла — день не задался. Сейчас примутся нудить, что давно пора обзавестись потомством, тем более что Материнский Садок заполнен лишь на треть. А потом предложат стандартную коррекцию организма. Многие, очень многие, в том числе мать Туум, смогли пополнить Садок только после коррекции, вот только насильственное вмешательство весьма болезненно. Оттого Туум никак не могла решиться, но скоро, а возможно — уже сегодня, — на коррекцию её отправят насильно.
Ходили упорные слухи, что так было не всегда. Когда-то, давным-давно, потомство зарождалось без всякого вмешательства. Материнские Садки планеты кишели молодняком, из-за надвигающегося перенаселения рождаемость пытались даже ограничить. Нам бы их проблемы!
Тем временем одна из Распорядительниц заговорила:
— Моя дорогая, мы к вам с очередным осмотром. Давайте-ка проверим репродуктивные органы и назначим повторные лечебные процедуры. Напоминаю — семья, так и не выполнившая свой долг перед обществом…
— Считается семьёй мятежников! — перебила вторая Распорядительница, буравя отшатнувшуюся Туум злобными глазками.
— Моя соратница чуть погорячилась, хотя и абсолютно права, — мило раздуваясь, опять вступила в разговор первая. — Но не бойтесь, если всё дело в муже, мы его заменим.
— Как замените? — растерялась Туум. — Зачем? У нас всё хорошо.
— Тогда где потомство? И можно ли, наконец, войти?! — рявкнула вторая.
— П-пожалуйста… Только мужа сейчас нет, один только симбионт.
Обе Распорядительницы застыли и покрылись неряшливыми пятнами, переживая сильнейшее потрясение.
— Брошен собственным сожителем? Вы пытаетесь его уморить?! — придя в себя, развопилась сердитая. — Немедленно предъявите бедняжку!
Туум торопливо провела их в сумрак и сырость спальни, очень надеясь, что за время её отсутствия симбионт никуда не исчез. Это раньше она считала, что маленький бездельник лишний раз не пошевелится, но после утреннего нападения приходилось ожидать чего угодно. Однако переживания оказались напрасны.
Разворошив упругую пену тёплой и влажной постели, Туум с облегчением продемонстрировала недовольное существо, съёжившееся от перепада температуры.
— Какой упитанный! — восхитилась доброжелательная Распорядительница. — Может, когда подберём вам нового мужа, этого бодрячка пожелаете сохранить?
Конечно, она сильно преувеличивала, создание было донельзя вялым и пассивным. Любой симбионт большую часть своей жизни либо дремал, присосавшись к телу партнёра, либо им же питался, делая довольно болезненный прокус. И партнёр терпел — обязан был терпеть! — из-за нескольких дней, когда сожитель становился по-настоящему ценен. В эти считанные дни несуразное и даже вредное существо работало органом для продвижения семенной жидкости от мужской особи в женскую, будучи промежуточным посредником. Без такого посредничества потомство на планете Таоса не появлялось.
— Так за вами оставить нынешнего? — опять переспросила доброжелательная, в то время как сердитая уже начала раздражаться.
— А-а? Нет-нет, можете передать его следующей семье. По правде говоря, я уже… — зачем-то соврала Туум, не желавшая больше делить постель с обнаглевшим симбионтом.
— Ах, вы оплодотворены! Почему же не сказали сразу! — возликовали обе Распорядительницы, и принялись выкрикивать наперебой:
— Поздравляем!
— Напоминаем, что забота о молодняке — первейшая задача общества, но вы также можете поучаствовать…
— Закрепив за собой особо понравившийся участок Садка!
— Или произвести личный отбор нянек!
— Ещё раз поздравляем!
Туум, совершенно точно знавшая, что оплодотворённая особь жуткая капризница, решительно потеснила их на выход, и всесильные Распорядительницы безропотно подчинились. После их ухода она одумалась, испугавшись последствий глупого вранья, выбежала следом и собралась догонять, но в это время вдруг послышались звучные шлепки.
Старый иач, ездовое животное её бабушки, целеустремлённо полз по полужидкому грунту, используя всё ещё мощные мышцы живота и помогая на разворотах ластами. Бабуля восседала на его шее почему-то в паланкине, хотя обычно пользовалась открытым седлом.
«Ах да, она же после консервации! Не хочет показываться в неприглядном виде» — подумала Туум, наблюдая, как наездница лихо обрушивается вниз.
Сняв с головы целую конструкцию из модных в том сезоне щитков, старушка молча скакнула мимо внучки, показывая, как же она на неё сердится. Но когда оказалась в жилище, не выдержала и заговорила первая.
— Специально приехала из-за твоего живчика.
— Какого живчика? — не поняла Туум.
— Да симбионта же! Так кто тут у нас неприлично себя ведёт?
— Уже никто. Забрали Распорядительницы, — мрачно сообщила внучка, косясь на отвалившийся от бабушки лоскут лиловой кожи. — Я зачем-то насочиняла, будто ожидаю потомство. Когда всё раскроется, объявят мятежницей и накажут. За то, что подрываю устои.
— Значит, моя внучка — лгунья и мятежница? — задумчиво пробулькала старушка и тряхнула головой, с которой моментально отвалился ещё один лоскут старой кожи.
— Вот именно, — согласилась убитая горем Туум.
— Ну и отлично, а то я уж думала — уродилась в тихоню мать! Та не только соврать или завести себе нового мужа, обычной косметики боится. Погляди, как буду выглядеть, когда полностью облезу! — расхвасталась бабуля, задирая мускулистую ногу к самым внучкиным глазам.
Участки новой кожи на ноге были яркими и переливчатыми, к тому же почти не имели возрастных бугорков.
— Очень красиво, — вынуждена была согласиться Туум. — Но, извини, о косметике сейчас думать не получается. Вот что, что мне теперь делать!
— Ты уже сообщила муженьку?
— Ах, да! Ведь пострадает ещё и Ааар!
— Ничего и не пострадает, если официально от тебя откажется. А вот если не откажется и захочет помочь, то проводит этой ночью к Дикому Садку.
— К запрещённому? Ой, нет! Нельзя!
— Не вопи, а слушай! — жёстко оборвала бабушка. — Кому очень надо — туда давным-давно потихоньку бегают.
— Зачем! — ахнула Туум.
— Чтобы избежать коррекции. Больно надо мучиться! Думаешь, я четыре раза пополняла Садок, потому что ходила на коррекцию или часто меняла мужей?
— Не знаю… запуталась…
— Глупышка, да не нужно всего этого! Только молодой бодрый сожитель, добытый в Диком Садке.
— Но ведь симбионтов специально выращивают Распорядительницы! Это долгий и трудный процесс, поэтому семейных сожителей мало и каждый так ценен!
— Враки! Распорядительницы сами таскаются к Садку за живчиками. Только зря их используют многократно — симбионты, попавшие в семьи надолго, нагло приспосабливаются! Хороший уход и обильное питание становятся предпочтительней, чем здоровые природные инстинкты. На месте Распорядительниц я бы делала так: не можешь выполнять своё предназначение — пошёл вон обратно в лужу!
Туум верила и не верила. Всё так просто?
— Бабушка, почему ты так не любишь Распорядительниц?
— Потому что эти лживые иачки ради власти и привилегий устроили заговор с якобы недостаточным количеством симбионтов! Потому что их волнует не пустой Материнский Садок, а как бы передать свои должности исключительно собственному потомству! Потому что они выдумали коррекцию! Потому… слушай, мы долго будем сидеть и болтать? Я так вообще правнуков не дождусь!
— А как подманить нового бодрого сожителя? — отчего-то стыдясь, тихо пробулькала Туум.
— Как только войдёшь в Садок, сами приплывут и налипнут. Ещё замучаешься лишних отдирать! Ох, только смотри не польстись на пёстрого! Опозоришься, потомство будет не в масть…
Тьма накрыла истекающий влагой, хлюпающий лес. Туум и её верному мужу Ааару пришлось пробираться почти на ощупь, поэтому мятежная семейная пара в конце концов заблудилась.
Утро они встретили в зарослях низкорослой, но шипастой суульки, еле из неё выбрались и долго кружили, пока не наткнулись на важный ориентир. Огромный камень, походивший на вставшего на дыбы иача, словно дрожал, искажаясь в обильных утренних испарениях.
Дикий Садок нашёлся рядом — небольшой водоём, полускрытый разросшейся по берегам вездесущей суулькой. Над поверхностью торчало множество любопытных хоботков с активно принюхивающимися ноздрями. Выбирай любого и неси поскорее домой — налаживать личное счастье!
Мы ехали весь день, минуя и спускаясь к пустыням второстепенными, рокадными, а иногда проселочными дорогами, которые здесь, в Казахстане, чаще напоминали веер примятой чьими-то шинами травы, чем привычный русскому сознанию проселок. Короткая санитарная остановка, наскоро приготовленный обед из тех же макарон, но расцвеченных пережаренными морковью и луком на жире из банки говяжьей тушёнки, оставалось только смешать и посыпать мелко нарезанной зеленью.
Я готовила, как и вчера около задних колес грузовика с подветренной стороны. Недалеко от меня устроились Ира и Павел Петрович. Они разбирали образцы из небольшой коробки, готовя их для камералки. Неожиданно рядом с нами возник Сашка.
— Когда обед?
— Можно миски доставать.
— У меня с собой. Зелени не надо! Зачем!
— Руку не успела отдернуть. Это — витамины!
— У меня эти витамины в зубах застревают!
Встрепенулся Павел Петрович:
— Саша, у Вас болят зубы? Собираемся, едем больницу. Здесь недалеко, километров 40, городок есть.
Вот так мы попали в городок с русским населением, по сути крестьянским. Сюда в 1954 году приехали осваивать целину люди из европейской части Союза. Кто ткнул пальцем в эту точку Казахстана и повелел заложить совхоз, мне неведомо. За давностью лет я не могу вспомнить имя первого директора, но думаю по национальности он был украинец. Целину снабжали очень хорошо. На её освоение затратили миллиардные средства. И директор тащил к себе все, что мог, технику, стройматериалы, домашний скот и … людей. Местные казахи мало интересовались целиной. Кочевали и кочевали от открытых источников воды до колодцев с отарами и семьями, как это делали их предки.
Первое здание, которое начал строить директор совхоза была больница. Существует предание, что здание исполкома было построено значительно позже и пару лет размещалось в юрте.
Мы подъехали к забору, ограждавшему довольно большой участок. За ним возвышался пятиэтажный кирпичный корпус и рядом, соединенный крытым переходом с большим, двухэтажный дом. Вывески гласили — Больница и Поликлиника. На широких двустворчатых воротах висело строгое предупреждение. Только для спецмашин и людей. Под надписью расположились большие жестяные круги с изображением грузовых, легковых машин, верблюда и лошади. Желтый фон, красный обод, тоненький косой крест. Верблюдов и лошадей привязывать за забором! Не привязанных отбираем, владельца штрафуем. Ветлечебница находится по адресу и стрелка. Стена объявлений для слабовидящих.
Павел Петрович крепко ухватив Сашку за плечо повел через калитку, мы следом группой поддержки Начальнику. Герасимович остался скучать у Газона.
Историй о том, как люди боятся зубоврачебного кресла много, не буду добавлять к ним еще одну.
Павел Петрович вышел от стоматолога без Сашки. Перешел на лапидарный стиль общения.
— Александр пробудет у врача не меньше часа. Здесь хорошая баня, с парилкой. Берите сменное белье, полотенца и мыло и туда. Елена, нам хватит воды из трех фляг? Следующая водокачка будет через два дня?
— Если посуду мыть технической, то да.
— Александра мы заберем, встречаемся у бани через три часа.
Газон уехал. Мы стояли у ворот больницы. Вокруг никого не было. Вздохнув, я начала неприятный разговор.
— Ира, начну без обиняков. Мы с тобой знакомы два дня. Я согласилась тебе помогать, скрыть от начальника информацию не только из женской солидарности. Этот удар может в будущем привести к очень неприятным последствиям. Очень серьезной угрозой твоему здоровью. Сейчас мы пойдем к гинекологу на осмотр. Не спорь. Пусть эти последствия озвучит для тебя врач. И последнее, самое неприятное. Ты вчера позволила влезть в мое личное пространство, никого не касается, и тебя в том числе, зачем я поехала в поле. Ты дала совет, который для меня неприемлем. Не потому ли, что примериваешь его на себя?
— Я замуж… Я Лёшеньку люблю.
— Люби! А сейчас к гинекологу…
— Лена, ты сильно обиделась? Помогать …
— Я уже помогаю. Если врач одобрит, буду продолжать обрабатывать гематому и научу тебя. Но защищаться от козла ты будешь сама. Пошли, времени мало.
Врач ожидаемо подтвердила мои тревоги. Фиброматоз молочной железы даже на ранней стадии грозит образованием кист, а это уже онкология. Одобрила процедуру, которую я проделывала каждый вечер. Дала ряд дельных советов. И вдруг потребовала:
— Давайте я Вас тоже осмотрю. Стресс, под которым Вы постоянно находитесь, может привести к такому же результату. Пока все ровно. Вам нужно в нашей аптеке приобрести настойку пиона. Казахстанские лекарственные травы сильнее европейских.
Вымытые до хруста, разомлевшие после парилки, мы сидели на скамейках в небольшом холле бани и ждали наших мужчин. Молчали. Потом Ира попросила:
— Прости меня.
— Простила.
И подумала про себя — прощение не отменяет деяния.
Иногда мне кажется, что я всю жизнь выпадала и выпадаю из своего времени. Зачем я помогла этой девочке? Она не просила … Прости меня, бабушка!
«Терпение — добродетель, утраченная вместе с безмысленным бытием примитивного фелиноида», — думала Киттикет в сотый раз за мучительно долгий час, пока Грау Добберман добирался до их находки.
Киттикет не находила себе места. В такие моменты она отчаянно завидовала легендарной выдержке своих неразумных предков.
— Я на месте, — сказал Грау. — Закрепился, занят соносканированием.
Киттикет сиганула через рубку к пульту. Цапнула микрофон, нажала тангенту.
— И как? Есть? — жадно спросила Киттикет. — Ну, хоть что-нибудь?
— Нет, — ответил Грау.
Его дыхание (частое «пх-пх-пх-пх») было отчётливо слышно через шлемофон. Грау принюхивался — принюхивался атавистично, рефлекторно. Киттикет активировала телескопы, поймала пыхтуна в перекрестье. И точно! Филейная часть красно-белого саркофандра явственно подрагивала в такт круговым эволюциям жалкого обрубка, который давно утратил право именоваться хвостом.
Поведение было явно недостойным суперканида, но над некоторыми своими привычками постсингуляры пока ещё были не властны. Киттикет свято верила, что, унаследовав Небеса и Землю после исхода Хозяев, они рано или поздно сбросят оковы инстинктов и сделаются равными богам.
— Так видно? — спросил Грау.
Он завис у южного полюса о-ниловского орбиталища, десятикилометровая туша которого медленно вращалась вокруг продольной оси в тени Луны. Панорамные окна были закрыты лепестками броневых плит. Броню покрывала частая рябь от столкновений с фрагментами космического мусора и метеоритных дождей. Картинка с камеры была скверной, но стилизованный солнцеврат на внешнем створе огромного портала всё ещё был различим.
— Годится, — сказала Киттикет. — Открывай.
Грау ввёл коды доступа. Плиты шлюзовых ворот поплыли в стороны, открывая нутро шлюзовой палубы.
— Иду внутрь, — сообщил Грау.
Красно-белое пятнышко замерло на границе мрака и кануло в него без следа.
— Ого, — сказал Грау немного позже. За это время Киттикет изгрызла до основания когти и исполосовала в ленты обивку командорского ложемента.
— Что, что, что там? — Киттикет описала несколько кругов по рубке, пробежав по условному потолку.
— Лес. Поляна. Идолы.
Глаз камеры смотрел в лицо свирепого громовержца, едва намеченное в огромном замшелом пне. Лицо было неприятным, злым. Но это было лицо досингулярного человека.
— А… Хозяева? — спросила Киттикет.
— Продолжаю поиск, кибернет-командор! — отозвался Грау.
Он сорвался с места и, азартно взлаивая, помчался сквозь лес. Среди стволов блестело озеро. На берегу тепло сияли оконца архаичных бревенчатых домишек.
Грау, позорно утратив навык владения Высокой Речью, радостно залаял у крыльца крайнего дома. Дверь приоткрылась. Очень небольшой человечек в расшитой веннским орнаментом рубахе присел рядом с Грау. Потянулся к нему.
— Мама, смотри, здесь собачка! — закричал малыш.
Глядя на него, Киттикет ощутила недостойную суперфелла потребность замурлыкать.
Что и сделала — с удовольствием и не медля.
Как показали следующие события, мои догадки на счет опасений драконов были верны. Меня планомерно отстраняли от всего, связанного с паразитами. Когда нашли еще одну лабораторию, всеми выжившими занялся Шеврин и просто выжег у них из вен черную заразу. Меня пустили гораздо позже и позволили повынимать паразитов из шей.
Возможно, пустили лишь потому, что это были неистинные драконы, обыкновенные закатные. И потому, что тонкие черви-паразиты в их шеях были настолько вросшими, что достать их, не разворотив драконам головы, было невозможно.
А через пару дней Шеврин просто запер меня в детской перед уходом в Академию. Сказал, что так будет лучше для всех. Я настолько обалдела, что не стала спорить. Ушлый дракон смерти накинул на обе детские комнаты какой-то полог, не дающий нам выйти. Что-то вроде тонкого и пружинящего силового поля, невидимого, но ощутимого. Зайти тоже могли лишь избранные — собственно семейство, наши деды, бабушка и Студент. Ну и разумеется Хэль, куда ж без этого прыгающего пингвина…
Отсидев положенное время заточения, я поняла две вещи: с маленькими детьми порой бывает скучно. Особенно, когда укокошиться на месте они не могут, хоть и пытаются. Старшие дракошки благополучно отправились учиться в Академию вместе со сверстниками, а мне достались братцы белые сверхи, Алета в шарике, Лима, Тарис и Край с Атаром. Итого: четыре няньки на троих детей, и я сбоку-припеку.
В целом уследить за тремя детьми казалось занятием попроще, чем уследить за десятком. Но иногда и эти чудики доставляли проблемы. Я несколько раз едва на убилась об Алету, попросту не заметив ее шара. Хорошо, что драконенку в таком шаре ничего не грозит, а при кормежке за нею наблюдала куча народа.
Когда на второй день Шеврин все так же засунул меня в детскую, я начала возмущаться. Но дракон разбираться не стал, просто набросил свой полог и оставил меня взбешенно долбить кулаком в дверь. Лет десять назад я бы всеми силами старалась расковырять полог — и таки расковыряла бы его непомерной ценой, а потом пошла бы доказывать всем встречным и поперечным, что я, дескать, могу много чего и нефиг меня запирать.
Сейчас же я попыталась разобраться в мотивах Шеврина. Никакого зла он мне не причинял, наоборот, запирал в самом защищенном и надежном месте — в детской. И накидывал полог, запрещающий не только выход, но и вход посторонних. Значит, дракон смерти знает что-то такое, чем не хочет делиться со мной. Или же подозревает, что на корабль могут напасть и сделать с нами всеми что-то очень нехорошее. Как один из вариантов — та самая чокнутая паразитка напала на своего брата, парня, создавшего клонов Шэля и Дэвиса, и заразила его какой-то гадостью, похожей на плазму. Хорошо, что эту заразу удалось извлечь из него.
Догадка подтвердилась, когда я мельком через экран увидела, как наш Студент мочалит какого-то мужика. Увы, рассмотреть подробности я просто не успела — либрис отмахнулся, и экран померк. Повторно настроиться на него не получилось, пришлось смотреть веселое видео про котиков вместе с малышней. Позже выяснилось, что это был один из подельников той самой больной ученой. Больной на всю голову…
В принципе, работать можно и взаперти, что я не раз доказывала. Пока было время, я еще немного пошерстила Приют, напоминая, кто в доме хозяин. Мои звонки некоторых граждан не обрадовали, но работу они выполнили в срок. Связалась с Апельсинкой — посмотреть, как там дела, проконтролировала своих фанатиков, усиленного готовящихся к какому-то очередному празднику…
Помнится, они знатно отметили тот день равноденствия на Шаале. Не зря мы беспокоились — энергетический выброс был что надо, впрочем, все прошло без особых эксцессов, я опасалась худшего. Вот теперь опять что-то собирались праздновать, эдак мне их скоро от цирроза печени лечить придется. На вино мои паладины не скупятся…
Вообще-то сидеть на месте скучно. И как бы я ни старалась занять себя, все равно над душой висит вот это вот «я заперта, моя свобода ограничена». Не спасал даже рассказ пришедшей Шиэс о том, как Лэт нарвался на паразитов, хотя Лэт у нас самый спокойный и относительно адекватный.
Куковали до вечера всей кучей. Делали иллюзии малышне, чтобы им было не так скучно — их свободу передвижения тоже ведь ограничили. Я читала какую-то книжку с банальными сказками а-ля добро всегда побеждает зло. А пришедшая в голову мысль меня откровенно поразила: кто такое вообще сказал о добре и зле? Нет ни добра, ни зла. Есть просто живые существа, действующие по самым разным причинам. Вот чтобы никого не ущемлять, беру себя. Я и зло, и добро в одном флаконе. Все зависит от того, с какой точки зрения посмотреть.
Я уничтожила не одну планету и много сотен тысяч жизней. С этой точки зрения я зло. Убила Шеата — тоже зло. Вела себя, как последний утырок — зло. И опять же — спасаю сотни жизней — добро. Лечу пострадавших — добро. Реанимирую засраные миры — добро. Заставляю жителей этих миров жить по моим правилам, игнорируя их желание засраться по уши, погрязнуть в дерьме, войнах и голоде, значит, нарушаю их права и свободы, значит я зло.
Живу с кучей супругов, но не исполняю супружеский долг. С этой стороны я зло — издеваюсь над бедными мужчинами, у которых есть свои «потребности». Но в то же время отношусь к ним всем нормально, стараюсь учитывать особенности и психические травмы каждого, забочусь о них в меру своих сил. Добро? Добро.
Получается нет ни абсолютного добра, ни абсолютного зла. Один и тот же человек может быть как добрым, переводя старушку через дорогу, так и злым. Не обязательно именно злым в полном понимании этого слова. Человек может быть больным, невыспавшимся, усталым, голодным, раздраженным. Любой человек, начиная именно от людей и заканчивая либрисами. И если такого человека попросить сделать что-то, когда он будет в плохом настроении или раздраженным, то он откажет или даже наорет. Злой ли он на самом деле? А если человек поможет, сцепив зубы и испортив свои планы, лицемерно поохает над чужой проблемой и выдаст бесполезный совет — так ли он добр, как хочет казаться?
Да и те же паразиты — фактически всю кашу заварила одна больная на голову тетка вместе с теперь уже покойным подельником (сомневаюсь, что после крепкой руки либриса кто-то выживет). Все остальные паразиты живут себе тихонечко в своих общинах, занимаются своими делами, интригуют потихоньку, как наши вампиры на Тьяре, но без членовредительства. Так, для разминки ума и сообразительности. Собственно, самих паразитов не так много, как много проблем, возникающих из-за некоторых. Даже адекватные попадаются. Вон вчера вечером мне разрешили одного покормить кристаллами. Конечно, Шеврин с Шеатом стояли у него над душой и считали каждый кристалл, но ведь все обошлось. Получается и паразиты нормальные? Получается, они тоже не абсолютное зло, как может показаться со стороны?
Столько всего приходит в дурную голову, когда сидишь без дела…
С Шеврином я все же поговорила. Он честно обещал прекратить меня запирать, как только «это закончится». Что «это» и когда оно закончится, можно только догадываться. Возможно, он опасается мести той придурковатой бабы, чьи лаборатории громили драконы. Возможно, чего-то еще, о чем не хочет рассказывать… Кто его знает.