Луиза каждый день ждала известий. От мужа или от брата. От Генри пришло всего одно сообщение, от Оддбэлла они поступали с завидной регулярностью, но все гласили одно и то же: «Эмили не обнаружена, идем по следу». Это и огорчало неизвестностью, где там дочь, в каком состоянии, зима на дворе, на пути полно незнакомцев; и одновременно радовало, домашняя девочка оказалась упорной путешественницей, стремящейся к своей цели. Последнее не могло не радовать Луизу, которая, как всякая мать желала своему ребенку только счастья.
К тому же сильно горевать было некогда – управление поместьем, ранее делившееся на двоих, теперь свалилось на одну нее, отнимая изрядно сил и времени. Осмотр уходящих в зиму полей, размещение запасов в хранилищах, нанять семейство крысоловов, утеплить окна, прочистить дождевые стоки…
И тем неожиданней было появление в воротах Тома, уезжавшего вместе с Генри. И вернувшегося в одиночестве.
Острое ощущение случившейся беды прошило женщину, она на подгибающихся ногах добрела до дверного проема и выпала в него, хрипло каркнув, как будто голосовые связки уже перевратились отдельно от остального тела:
— Генри… Где?
Тома мгновенно снесло с лошади, и он подхватил падающую хозяйку:
— Дальше едет, я сам вернулся, — егерь вычленил главное и торопился объяснить, что ничего не случилось, что все в порядке.
Луиза облегченно опустила веки. Когда она подняла их вновь, над ней маячили два встревоженных лица – Тома и незнакомой молодой женщины, уставшей и изможденной.
— Я вернулся Корнелию привезти, мы поженимся, ее изгнали, она белошвейка при дворе была… — зачастил Том, помогая Луизе устоять на ногах. Она вымученно улыбнулась:
— Напугал, паршивец, иди уже, веди милую домой. Зиму так перекантуетесь, с весной расширяться планируй. И через час зайди с докладом.
Том увел невесту, а Луиза вернулась в дом, выпить успокоительных капель и привести себя в порядок.
Через час Том мялся на пороге гостиной. Он переоделся, сменив дорожный костюм на домашние сюртук и бриджи.
— У девушки есть что надеть?
Том отрицательно помотал головой:
— Нет, мы ее из землянки забрали, там только глиняный горшок оставался и одеяло драное.
— Пойдешь к горничной, пусть она ей выделит что нужно из моей старой одежды. И давайте чтоб без глупостей.
— Корнелия белошвейка, может шить всякие такие кружевные вещи, — Том покраснел, — на продажу или так.
— Хорошо. Пусть напишет список, что ей нужно для работы. Но не раньше, чем отдохнет и подлечится. А теперь рассказывай о ваших поисках, мне не терпится все-все узнать.
***
Утром Корнелия сама пришла к Луизе. Чисто вымытая, отдохнувшая, она оказалась прехорошенькой блондинкой редкого песочно-золотого цвета, Луиза прямо залюбовалась ее гладко уложенными волосами. Белошвейка присела в книксене:
— Я благодарю вас за участи в моей судьбе, хозяйка. Вы не пожалеете.
— Буду рада, если тебе здесь понравится. Не стесняйся, обращайся, если надо будет, первое время всегда трудное. Только надо будет сходить в мэрию зарегистрировать брак. Ты осилишь поездку или денек подождете?
— Мы как бы уже… мимо мэрии проезжали, — Корнелия густо покраснела и охраняющим жестом сцепила руки поверх живота.
***
Распрощавшись с Гертрихом, троица попутчиков, объединенных одной целью, продолжала свои поиски. Довольно резво они продвигались к перевалу. Немного пришлось понервничать, пережидая бурю прячась от хлещущих ледяных струй за спинами коней, потому что не успели поставить палатки, настолько неожиданно все началось. Но буран стих, палатки были разбиты, ночь спокойна, а утро встретило сиянием солнца на безоблачном небе.
Генри на ходу с удовольствием крутил головой, разминая затекшую и похрустывающую шею, как вдруг на фоне голубущего неба мелькнул темный знакомый силуэт.
— Это же дирижабль Оддбэлла, моего шурина, — воскликнул обрадованный Генри и замахал руками, привлекая внимание воздухоплавателей, — Эге-гей!!!
— Чего ты так кричишь, они тебя все равно не услышат, — поморщился Марк.
— Ты им посвети, – Людвиг, порывшись в переметной суме, вытащил компас, оснащенный небольшим зеркальцем, и сам направил луч света на дирижабль.
Несколько минут спустя летательный аппарат нырнул вниз и стал постепенно снижаться.
**
К полудню распогодилось. Оно и не удивительно: в этих местах климат суровый, но погода меняется стремительно. Несколько часов назад бушевал шторм, и вот уже на небе ни единого облачка, и ослепительное северное солнце равнодушно являет всему живому свой холодный сияющий лик. Вечером ледобородый норд-ост буйствовал, выкорчёвывая мачты из степсов, словно стебли высохшего рогоза из обезвоженного под осень илистого прибрежья, а утром зябкая бодрящая прохлада в застывшем неподвижном воздухе вероломно уверяет изумлённого путника, что если где-нибудь и когда-нибудь дорога способна окончиться прямо у райских врат, то это произойдёт именно здесь и именно сейчас…
Обо всём этом размышлял мистер Блэст, вальяжно развалившись в пилотском кресле и наблюдая в окно, как дирижабль, казалось, уже входит в ледяное сияние Вечности — да что там «входит», уже вошёл в него как минимум наполовину.
От столь романтических грёз воздухоплавателя отвлёк голос напарника.
Весьма заинтересованным голосом Оберон призывал друга в переносном смысле «спуститься с небес на землю», то есть обратить долу взгляд, вооружённый подзорной трубой. Навигатор указывал рукою в левое окно, утверждая, что там есть на что взглянуть.
Оддбэлл суставчато выпрямился, с видимой неохотой покидая уютный пилотский закуток, зябко поёжился («Оберон, да запусти ты уже этот грешный обогреватель!») и взял предлагаемую другом подзорную трубу.
Внизу, на змеящемся по побережью между горными отрогами тракте обнаружилась пятёрка лошадей. Две шли в поводу под вьюками, три других несли всадников, облачённых в одеяния, подобающие для дальних путешествий.
— Ну и что? Кони, груз, наездники… Эмилии среди них явно нет, это видно даже безо всяких окуляров. В таком случае — на что же там глазеть с таким интересом?
— Сэм, да что с тобой? Смотри же внимательнее, — рассудительно возразил Оберон. Правее, вон там, у правого всадника… Вот опять! Смотри, смотри!
На этот раз Оддбэлл и сам заметил, что крайний справа всадник держит в руках отражательное стекло. Направляя его так, чтобы солнечный луч по касательной уходил к дирижаблю, путешественник методично закрывал и открывал стекло свободной рукой.
Стёклышко с короткой периодичностью сверкало солнечным зайчиком, подавая летательному аппарату привлекающие сигналы.
— Оберон, а ты молодец, что заметил! Ну-ка давай- ка сбавим скорость и снизимся.
Оддбэлл снова шагнул к пилотскому месту и длинноногим пауком-травокосом боком вскарабкался в кресло.
Усевшись, мистер Блэст перевёл реостат оборотов на минимальный ток и плавно тронул вперёд рычаг тангажа. Чугунный шар внутри оболочки медленно перекатился по своим рельсам к носу, и воздушное судно плавно нырнуло на один эшелон вниз.
Отсюда можно было уже разглядеть, что средний путник, подняв руки к голове, не пытается сделать что-то со своим головным убором, а самым натуральным образом призывно машет дирижаблю.
Зафиксировав трубу вертикальным винтом штатива, Оддбэлл осторожно повернул ребристую рукоятку ЗУМа. Перспектива сузилась и приблизилась, и мистер Блэст наконец-то разглядел всадника. Приподнимаясь на стременах для пущей заметности, воздухоплавателей энергично приветствовал Генри Эддлкайнд.
— Это отважный мистер Генри зовёт нас, чтобы поделиться если не утешительными, то, как минимум, важными новостями! Если бы это был кто-то другой, то я бы сказал, что он просто машет нам руками из пущего зевачьего любопытства, но это не кто-то другой, а наш педантичный, скрупулёзный мистер Генри, для которого любая самая сомнительная алхимическая доктрина звучит понятнее, чем такое простое казалось бы слово «Шутка»! Наша разудалая студенческая беспечность просто обязана быть разбавлена убийственной серьёзностью этого в высшей степени благопристойного джентльмена! На посадку, друг мой! На посадку!
Корделия подошла к самому краю, сбросила мягкие туфли и села, одну ногу поджав под себя, а другую, выставив пяткой вниз, будто намеренно и неосторожно кого-то поддразнивая, свесила над мерцающей бездной. Ей и в самом деле показалось, что в ее голую ступню ткнулось бесформенная, рыхлая морда, ощупала безразмерными губами, языком и с молчаливым равнодушием отвернулась. В действительности никакой морды, безглазой, живущей из всех органов чувств только осязанием, там не водилось. Это был густой, теплый, зеленовато синий туман, клубящийся над Бирюзовым озером. Само озеро, лежавшее на несколько футов ниже, было как забытое в незапамятные времена гигантское зеркало; как огромный, на размах вселенной, кусок полужидкого стекла; как неудачная заготовка стеклодува, не рассчитавшего густоты красителя и плотность выпекаемой стекловидной массы; как гигантский щит инопланетного Персея, отразивший некогда лик Медузы, и навеки брошенный здесь, под сине-зеленой удушливой вуалью, чтобы лик этот больше никто не увидел и не окаменел. Туман клубился, двигался, редел, густел, расползался в некие узнаваемые мозгом ассоциации, потом обретал комковатое единство, дыбился, опадал, как живое, дышащее в тысячу трахей и легких существо, равнодушное, дремлющее, неизлечимо голодное и тайно разумное. Корделия взяла подобранный на аллее с тем же родственным бирюзовым проблеском камешек и бросила его вниз. На мгновение ей представилось, что туман вниу, под ее повлажневшей пяткой, сожмется, спружинит и швырнет ей камешек обратно. Но ничего не произошло. Камешек беспрепятственно провалился и долей секунды позже послышался всплеск. Поверхность озера тоже ее обманула. Никакое это не текучее, стекловидное образование, не потерянное зеркало и невыкованный в кузне Гефеста артефакт. А всего лишь вода, прозаический тандем водорода с кислородом, только бирюзовый оттенок от местных одноклеточных. Совершенно безобидных.
Корделия бросила второй камешек.
На Асцелле ей делать больше нечего. Единственный, выпавший ей шанс она уже использовала. Сыграет ли ее ставка, или крупье сгребет ее фишки с игрального стола, она пока не знала. Колесо еще вращалось. Она была игроком, поставившим на красное и запущенный по кругу шарик еще мог перескочить в желаемую ячейку. Теперь шансы 50 на 50, но ставка последняя. Не потому что она все проиграла, а потому что требуемые ей фишки потрачены. Других нет. Есть иной расцветки, иного номинала. Есть более дорогие, более дешевые. Но нет тех, которые нужны именно ей. Даже та, последняя, на которую она поставила всю сумму, сохранилась и нашлась каким-то чудом. Конечно, она могла прибегнуть к варианту читерства. Обыграть природное казино через современные технологии. Но любая попытка воспользоваться хакерским приемом для взлома судьбы всегда чревата последствиями. Так делать нельзя. Возможно, ей придется воспользоваться и программой взлома, но не сейчас. Она еще не проиграла.
Корделия могла бы улететь с Асцеллы первым же пассажирским рейсом, но Вадим настоял, чтоба она оставалась в клинике Гриффита. Потому что Бирюзовая долина, будучи своеобразной ВИП-зоной, хорошо охраняется. Публика там известная и состоятельная. Местные власти дорожат своим имиджем и доходами от оздоровительного туризма. И проявляют неусыпную бдительность. По мнению Вадима Корделии лучше оставаться там и дожидаться «Подругу смерти», тем более, что ее присутствие на Новой Москве и даже на «Сагане» ситуации не изменит и новых сведений не добавит. Инцидент не имеел трагических последствий. Пусть местонахождение Мартина в данный момент неизвестно, не оставляет сомнений то, с кем он в этом «неизвестно» находится. Мартин на борту «Космического мозгоеда», а этот наилучший исход, какой только можно пожелать. Мартин нигде не был бы в большей безопасности, чем на борту армейского транспортника. А потому причин для волнений и вмешательства у Корделии нет. И поводов нестись на первом попавшемся межзвездном челноке на Новую Москву у нее тоже нет. Расследование идет и без нее. Вадим работает в тесном контакте со следственной бригадой. Его участие одобрено без проволочек межпланетным консорциумом, так как доля вложений в строительство квантового радиотелескопа «МедиаТраста» достигает 30%, и кто, как ни руководство холдинга, кровно заинтересовано в идентификации и поимке преступников. А Корделии… Корделии остается думать и ждать. Ждать и думать. А ждать, как известно, один из самых мучительных видов деятельности. Тогда надо думать. У нее это всегда неплохо получалось – анализировать, исследовать, рассуждать. Выводить условие задачи и находить к ней решение. Это полезно и помогает скоротать время. Как лечебная гимнастика.
Корделия следила за меняющим свою форму, иллюзорно живым и подвижным, почти логично обоснованно дрейфующим туманным сгустком нежного сине-зеленого оттенка.
Итак, что мы имеем? Мы имеем попытку похищения Мартина. Попытку давно ожидаемую и предполагаемую. В конце концов, кто-то должен был на это решиться. Уж слишком лакомый кусочек. Единственный в своем роде, уникальный, сверхценный. И не сидит запертый в бункере, а вполне себе свободно перемещается… Глаза мозолит. Грех не попробовать. Продать, конечно, будет проблематично. К скупщику краденого такой улов не притащишь. Следовательно, только выкуп. Не следует без необходимости множить сущности. Самое простое решение есть самое верное. Не искать безумного покупателя, а вернуть за вознаграждение хозяйке. Как сбежавшего породистого пса. И хозяйка заплатит. Потому что она безумней любого другого покупателя. Учитывая, сколько эта хозяйка в него вложила. Беспроигрышный вариант. Если акт передачи денег завершится удачно. Но в наше время не обязательно пользоваться наличными. Деньги переводятся на анонимный счет где-нибудь на Шоарре.
Похитители так бы и поступили. А затем переслали бы координаты астероида или заброшенной станции или автономного челнока, где находился бы похищенный или… не переслали бы. Для похитителей оставлять разумного киборга в живых, если он видел – пусть мимолетно, пусть в гелевых масках – очень рискованно. Кибернетический разум восстановит их внешность по самой незначительной детали, по форме черепа, по овалу лица. А уж если он внесет в базу данных их голоса… Следовательно, у похитителей есть два варианта либо держать киборга в гибернации либо… убить. Чащего всего именно это и происходит. Жертвы похищений редко возвращаются домой. А если чудо и случается, то не по доброй воле преступников, соблюдающих условия сделки, а благодаря оперативности полицейских или службы безопасности, на что рассчитывать так же особо не приходится. Возвращение похищенных это скорее счастливое исключение, чем правило.
Она всегда знала, что Мартину грозит опасность. За ним всегда будут охотиться. Но как его уберечь? Посадить под замок? Сослать на Геральдику? Это снова клетка, тюрьма. Пусть и более комфортабельная. Мартин, правда, убеждал ее, что уединенная жизнь в их доме его нисколько не тяготит, а уж если она купит ему телескоп, то он и вовсе будет счастлив провести там всю жизнь, она ему не верила. Несколько месяцев он несомненно провел бы в их поместье с пользой и радостью. Там еще много неизученных мест, диких лесных озер, пещер, оврагов, но очень скоро ему захочется перемен. Захочется новых впечатлений, новых дорог, новых приключений. Он освоится, повзрослеет, осознает живущую в нем силу, почувствует неутолимую жажду нового. И тогда его не удержишь. Хотя ради нее, ради своей спасительницы, своей благодетельницы, он может и притвориться, что никакой жажды у него нет, что он всем доволен, а путешествовать по Галактике он может с помощью головизора. И на все распросы будет отвечать полным недоумения взглядом, изображать придурковатую преданность и хлопать ресницами. А она будет делать вид, что верит и тайно терзается угрызениями совести, оправдывая себя тем, что он сам так решил и силком его взаперти никто не держит.
Держит, еще как держит. Потому что благодарность – страшное бремя. Как и чувство вины. Потому что Мартин знает, что причинит ей боль, если захочет уйти. Он знает, что он первое живое существо, к которому она позволила к себе привязаться, которое допустила в свою омертвевшую душу, что покинуть ее это все равно, что оставить ее на погибающем «Посейдоне». Как же все это сложно, запутанно. А может быть, она все и усложняет? Может быть, то гипотетическое будущее, в котором она отводит себе роль препятствия, роль тормозящего фактора и навязчивого кредитора, требующего возврата по векселям благодеяний, существует исключительно в ее воображении, а Мартин – ни сном, ни духом? Может быть, это она, оправдывая себя заботой о его будущем, на самом деле лишает его выбора? Не выступает ли она в данном случае вариацей Умной Эльзы из старой сказки, которая сидит в погребе с кувшином пива и плачет? Ее сватать пришли, а она уже вообразила, как ее ребенку на голову свалилась кирка. Вот и она, Корделия, ничем не лучше. Еще и сговор не состоялся, а она уже ребенка похоронила. И себя терзает и Мартина. И все уже за него решила. И время ему обозначила. И киркой по голове стукнула. Молодец, что тут скажешь? И это вместо того, чтобы наслаждаться свалившемся на них обоих счастьем, извлекать нектар радости из каждой выпавшей им минуты взаимного согласия.
Она расписывала жизнь Мартина едва ли не на десятилетия вперед, рассказывала, как плодотворно он воспользуется этой самой своей «свободой». Мартин выслушал ее и, помолчав, спросил:
— А ты уверена, что у меня есть эти десятилетия?
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, что симбиоз мозга и процессора, помимо неоспоримых преимуществ и возможностей, имеет и обратный эффект.
Корделия похолодела.
— Мартин…
— Гибульский еще там, на станции, постоянно замерял ритмическую активность моего мозга. Ты же знаешь, что это значит? Частотные характеристики.
— Да, конечно, альфа, бета, дельта, тета.
— Есть еще гамма. Редко наблюдаемая у людей величина. Только при определенных психоэмоциональных состояних, при глубоком сосредоточении, решении сложных задач, при необходимости освоения больших блоков информации. Волновые колебания человеческого мозга обычно не превышают 40, редко достигают 100. У людей это кратковременные вспышки. Мгновения восторга и озарения. И потому скорее полезны, чем вредны.
— Ты хочешь сказать, что…
— Я хочу сказать, что амплитуда частотных колебаний моего мозга находится между 50 Гц и 150 Гц.
— Но почему?
— Это из-за процессора. Он вынуждает мозг работать на самых высоких частотах. Иначе случится разбалансировка. Процессор работает быстрее. Намного быстрее. Мозг, при всей своей сложности, за ним не успевает.
— А когда ты спишь?
— Частота падает до 50. Но это недолго.
— Но это же… это же значит, что твой мозг… Он так долго не выдержит!
— Да, есть такая вероятность. Но это… неточно. Нужны длительные наблюдения, эксперименты, контрольная группа, а их нет. Потому что я такой один. И каков мой запас прочности, тоже неизвестно. Там, в исследовательском центре, делались предположения, что я, при такой нагрузке протяну еще лет пять, а при эксплуатации более щадящей, семь или восемь. Они говорили, что больше собственно и не требуется. Что будущие заказчики киборгов моего типа все равно будут время от времени их менять на более новые. Как выразился один техник, будь у него деньги, он бы каждые три года менял жену. Избавлялся бы от изношенной и постаревшей. И обзаводился бы новой. Молоденькой… Свежим телом. То есть, не своим телом, а…
— Я поняла, — тихо сказала Корделия. – Не объясняй.
Все правильно, все логично. Вещь устаривает, выходит из моды. Ее меняют на более новую, современную. Киборг – такая же вещь. Средняя продолжительность жизни DEX’а – 18 месяцев, Irien’a – 5 лет, Mary – 10. По Bond’ам статистики нет. Их выпускали слишком малыми партиями. Никто не озаботился установить естественную продолжительность жизни киборга. Зачем? Кому это интересно? Даже если эта продолжительность будет сравнима с человеческой.
Любая, даже самая совершенная система не свободна от энтропии. У киборгов никто и не пытался ее уменьшить. Они расходный материал. Совершенные запчасти. Высочайший уровень энтропии. Интересно, сколько лет жизни отмерил Гибульский своему последнему «изделию»? А родителей он предупредил? Или знаменитый нейрокибернетик так увлекся доказательствами своей теории, что о таких мелочах не задумывался?
Корделия примерно представляла технологический процесс выращивания заготовок и имплантации, но не стремилась знакомится в подробностях. А тут ей вдруг все это представилось в красках. Мартин был скорей всего не первым, а единственно выжившим клоном молодого Каленберга. Сколько их было, тех, кто не выжил? Тех, едва сформировавшихся в репликаторе человеческих эмбрионов, чей мягкий и подвижный череп позволял произвести нейросварку с процессором? Пять? Шесть? Десять? Гибульский экспериментировал. Стимулировал развитие мозга, наблюдал, а затем подселял кибернетического двойника. Пока, в конце концов, своего не добился. У бракованных киборгов пробуждение сознания стало результатом случайности. Случайности ли? Возможно, Гибульский на это и рассчитывал. Это было продолжением эксперимента. Заложить в новый тип процессора опицию стимуляции органического двойника. Оставить канал проводимости и посмотреть, что будет. И смотрел, изучал, собирал данные, чтобы затем воспользоваться ими при изготовлении идеальной «игрушки». И то, что человеческий мозг будет подвергаться невероятным нагрузкам, тоже им предусмотрено. А как же иначе? Органический мозг со всеми его миллиардами нейронов, синапсами, дендритами конструкция довольно громоздкая и медлительная насмотря на то, что реакции возбуждения и торможения длится 1-2 миллисекунды. В скорости обработки информации мозг значительно проигрывает процессору, частота которого измеряется тысячами мегагерц, тогда как мозг на пике активности дает не более 150 Гц. Этот дисбаланс не может не иметь последствий. Мозг все равно, что марафонец, пытающийся угнаться за гравискутером. И бежать этому марафонцу приходится без отдыха. Не снижая темпа, час за часом, день за днем, сгорая в бесконечной гонке. Гибульский, конечно, предусмотрел переходник, который сглаживает эту разницу скоростей, иначе мозг сгорит за несколько суток. Этот переходник как буферная зона, как преобразователь и предохранитель. Но и самый лучший предохранитель когда-нибудь разрушается.
Именно эта бесконечная гонка марафонца с несокрушимым процессором происходит прямо сейчас в голове Мартина. Корделия осторожно, будто могла ненароком повредить, обхватила эту голову руками. Мартин сразу что-то почувствовал.
— У меня ничего не болит, — быстро сказал он.
Она не ответила.
После того разговора Корделия тайком, приняв все меры предосторожности, звонила Кире, чтобы узнать, что думают по поводу гамма-ритма работающие в ОЗК киберспециалисты. Кора не подтвердила, но и не опровергла слова Мартина о возможном выгорании мозга. Она произнесла те же слова:
— Есть вероятность, но нет данных, потому что никто этим вопросом серьезно не занимался. Достаточно было указать гарантийный срок.
О том, что произойдет, если мозг Мартина не выдержит разницы частот, Корделия старалась не думать. Мартина – человека больше не будет. Останется Мартин – киборг, правильный, послушный киборг, кукла с потухшими глазами. Это даже хуже, чем смерть. Видеть его, знать, что он несколько минут назад был здесь, живой, доверчивый, любознательный, диковатый, порывистый, и вдруг – его нет. Есть только бесчувственная оболочка, механическая копия. А вместо улыбки – устрашающая пародия.
Корделия потрясла головой, чтобы отогнать видение. Да что ж она снова его хоронит! Еще ничего не случилось. Есть только непросчитанная вероятность. Да вся ее жизнь – одна сплошная непросчитанная вероятность. Чего ей бояться? Судьба в очередной раз подтвердила свое дружеское расположение. Мартин в безопасности. Скоро все выяснится, и он вернется домой.
Корделия снова посмотрела на мерцающий туман. Становится прохладно. Ей лучше вернуться. Она подтянула беспечно погруженную в туман ногу и собралась было подняться, когда услышала шаги. Кто-то шел вдоль набережной в ее сторону. Она настороженно покосилась, но не испугалась. Набережная была излюбленным местом проживающих в долине псевдо спортсменов.
— Вам помочь? – произнес приятный мужской голос.
Корделия подняла голову. К ней склонился, протягивая руку, мужчина лет тридцати. Его голос показался ей знакомым. Что, собственно, неудивительно.
— Помогите, — согласилась она и без смущения оперлась на протянутую руку.
Выпрямившись, она взглянула на любезного помощника пристальней.
— Да, мы знакомы, — произнес он в ответ на незаданный вопрос. – Всегалактический бизнес-форум на Альтаире. Открытие дома высокой моды Карлы Брионелли.
Корделия кивнула. У нее была хорошая память на лица.
— Если не ошибаюсь, Александр… Александр ван дер Велле?
Он шутливо поклонился.
— К вашим услугам. Заметил вас еще днем, но сразу подойти не решился.
— В тумане действовать сподручней?
Он засмеялся.
— Но вы же знаете нас, финансистов.
— Увы…
Родион с Кариной за прошедшую неделю трижды сходили в администрацию города и трижды осмотрели особняк. В пятницу двадцать восьмого апреля Нина предложила им взять с собой Варю и Дамира – всё-таки их доклубный хозяин был архитектором, так что Варя хорошо разбиралась в дизайне интерьеров и могла подсчитать реальную сумму, необходимую для ремонта здания с последующим выкупом.
***
При планировании строительства города, вытянутого вдоль реки, с музейным замком на одном конце и с кварталом высоток на другом, первым архитектором было задумано деление города на четыре зоны, плавно перетекающие одна в другую и символизирующие течение времени от ХIХ века до эры освоения космоса по летоисчислению Старой Земли. В результате на противоположных концах города были две высоты – замок-музей на насыпном холме и единственный тридцатиэтажный жилой дом.
Сразу за парком замка-музея начиналась так называемая «историческая» часть города, застроенная точными копиями исторических двух- и трехэтажных особняков провинциальных городов северо-запада Российской империи середины ХIХ – начала ХХ веков. Некоторые особняки имели в ограде небольшой парк, один или два небольших фонтана, флигель и беседки.
Далее был построен административный центр города, выстроенный в смешанном архитектурном стиле провинции середины и конца ХХ века, но здания были не выше пяти этажей. Он занимал довольно большую часть города от набережной до линий пригородных поселков, состоящих из частных коттеджей. Именно в этой части города находились Центральный универмаг, на третьем этаже которого находился офис ОЗРК, пединститут, ДШИ, спорткомплекс, две гостиницы, несколько школ и детсадов.
Следующим был микрорайон высоток, который начинался домами в шесть-восемь этажей и заканчивался линией двадцатипятиэтажек и одним тридцатиэтажным зданием со стоянками для флайеров на крышах. На первых этажах почти всех зданий были магазины или кафе.
Основные восемь улиц были проложены вдоль реки и пересекались поперечными улицами, деля город на равные прямоугольники. Нумерация зданий на поперечных улицах начиналась от реки и заканчивалась у кромки леса, а у продольных – от замка к высоткам. Каждая третья поперечная улица продолжалась коротким «посёлком» — линией частных коттеджей по обе стороны дороги.
За рекой был выстроен посёлок из частных домов, постепенно превратившийся в полноценный современный микрорайон, но жители города по привычке называли его посёлком.
Большая часть зданий «исторической» части города находилась в муниципальной собственности и использовалась в основном под магазины, офисы, салоны красоты, кафе и даже два частных кинотеатра. Некоторые здания были перестроены под жилые, в самом большом из особняков была детская библиотека и народный театр.
***
Облюбованный Родионом особняк был выставлен на продажу по причине невыгодности его содержания для города. Дом плюс совершенно запущенный парк с беседкой и флигель — раньше в здании располагались обанкротившийся магазин цветов, кафе, салон видеоигр и две адвокатские конторы. Здание нуждалось в косметическом ремонте не только внутри, но и снаружи – изначально дом был задуман желтого цвета с белыми колоннами по фасаду, но несколько обитавших в здании хозяев перекрасили первый этаж в салатный цвет, а второй в розовый, а колонны раскрасили цветочками.
Варя медленно прошла по всем этажам и по всем комнатам, сканируя стены и считая, сколько и каких материалов надо закупить для ремонта и во сколько это может обойтись – и после возвращения домой скинула Нине подробную смету с указанием примерной стоимости материалов.
Получилось намного больше той суммы, которая была запрошена за здание. И без того плохое настроение Нины стало никаким, и она еле сдержалась, чтобы не расплакаться – надо было лететь в ОЗРК и сообщить результат всем. И решать, что делать дальше.
***
В восьмом часу в офис ОЗРК пришла Зия Олеговна для знакомства и разговора о приобретении здания хотя бы в аренду на два-три месяца. Карине не хотелось лишать её надежды, но стоимость здания и предстоящих работ по ремонту отпугивала настолько, что хотелось всё бросить и отступиться.
Но Нина была согласна с Зией — впереди лето и туристический сезон, изготовленной керамики достаточно для оплаты аренды за первый месяц, а там ребята начнут добывать жемчуг и, может быть, ещё одного сома. Деньги будут… должны быть.
— А ещё можно выиграть в лотерею! – внезапно заявил Платон, — я уже выигрывал.
— Ты понимаешь или нет? Та лотерея была новогодней! — не выдержав, почти закричала Нина. Такая назойливая уверенность Платона в выигрыше стала раздражать, и она еле сдерживалась, чтобы не отругать его принародно, попыталась успокоиться и уже в который раз начала ему объяснять:
— А новогодняя лотерея всегда имеет призовой фонд намного больше, чем обычная… сейчас шанс выиграть никакой… или мизерный. Покупка этих билетов – пустая трата денег! Их и так почти нет, а ты снова…
— Но он есть! Этот шанс. Если верить, то выиграть возможно! Я же выиграл! – уверенно возразил Платон, и Нине вдруг пришло в голову: «Насколько же он изменился за последнее время! Стал слишком… наглым, что ли… слишком… каким-то… дерзким, самостоятельным. Спорит, настаивает на своём… возражает… и это при гостье. А дальше что будет? Командовать начнёт? Пора его отпускать… пора… пока он не захватил весь дом…».
— Если ты считаешь себя настолько правым и имеешь свои деньги, покупай, что хочешь, ты свободен, — неожиданно даже для себя взорвалась она, но сдержала слёзы и стала быстро собираться домой, пока её состояния никто не заметил. Но, уже в пальто, сочла нужным сказать ему:
— Я тебя отпускаю. Можешь идти на все четыре стороны. Ты когда-то хотел сбежать, но я тогда не дала это сделать. Сейчас я тебя отпускаю. Родион, убери меня из его головы, будь столь любезен… и выдай ему паспортную карточку. Платон, ты свободен. Живи как знаешь, и не мешай жить другим…
И под изумлёнными взглядами людей и киборгов Нина нервно и быстро развернулась и вышла. Хотелось кого-нибудь растерзать в мелкие-мелкие клочья – такая накатила обида. Она для него делает всё, что он захочет, всё покупает, кормит-поит-одевает… ему позволено больше, чем даже Змею… а он… только о себе и думает. Только тратит, а толку никакого! Одни убытки от него! Ничего… поживёт один, одумается… может быть, и сам прибежит прощения просить… или не прибежит. Тоже возможно…
С такими мыслями хлопнув дверью, Нина выбежала на стоянку флайеров. Дамир бесшумно последовал за ней.
Падал крупными хлопьями снег, покрывая растущую травку и оставляя лужицы воды на асфальте. Настроение было испорчено – и казалось, что навсегда. Она долго смотрела на хлопья снега, траву и спешащих куда-то людей, затем села на место рядом с пилотским, на котором сидел Дамир и уже прогревал двигатель, достала таблетку, запила водой из бутылки — и задумалась.
И чего психанула? Пусть бы он купил уже эти билеты… сам и зарабатывает на них. Ведь действительно можно выиграть. Если не полмиллиона, то пару тысяч — тоже деньги хорошие… и если бы он не купил те тридцать два билета, то не было бы и договора на строительство дома на острове… Но… он действительно сильно изменился. Стал другим. У него явно кто-то есть!
Мысль вспыхнула мгновенно и обожгла волной ревности. Вот уж никогда такого не испытывала! Он сейчас там! — в компании трёх женщин! Зия, военный пенсионер сорока шести лет, поставленная центром занятости руководить «Ладой», не только моложе Карины и Светланы, но ещё и активнее. А там ещё Лариса и Варя… она осталась, чтобы сделать более точную смету на ремонт… и он среди них… с кем из них?.. но возвращаться глупо.
Кивнула Дамиру, он включил двигатель — и вместе полетели домой.
***
У калитки стоял Платон — без куртки, без шапки и в тапочках — в чём был в кабинете, в том и стоял, засыпанный снегом и замёрзший.
Он совершенно не понимал, что произошло. Что он сделал не так? Что не то сказал? Хозяйка обращалась с ним, как с равным, позволяя то, что не позволил бы ни один из знакомых ему людей, не говоря о бывших хозяевах. Она уже позволяла обращаться к ней на «ты» и по имени… никакому другому киборгу это не было разрешено… кроме Змея. Может быть, в этом проблема? И он должен знать своё место? Или хотя бы просто соблюдать дистанцию в общении? Скорее всего – именно так… учитывая её негативный опыт общения с мужчинами… и с мужем. Не стоило так настаивать – особенно при посторонних.
Но ведь он прав! В лотерею реально возможно выиграть! Новогодняя лотерея имеет громадный призовой фонд — это да. Но и в обычную еженедельную можно выиграть. Даже полторы тысячи лишними не будут… и, если бы он не купил тогда эти билеты, не было бы нанятой и оплаченной бригады для строительства дома… и не было бы Люси, отданной юристу заповедника… не было бы планов переезда в новый дом…
Свободен… — никогда раньше не был. Мечтал о свободе… но о том, что это будет вот так, даже в голову не приходило! Уйти? Куда? Деньги есть… немного, но есть. Паспортная карточка… осталась в офисе. Не нужна была до этого, а, убегая, не взял. Не нужна ему свобода… без неё. И вот теперь он стоит у калитки и смотрит, как его единственная и неповторимая хозяйка… первая женщина, разглядевшая в нём человека и позволившая ему быть собой… женщина, научившая любить, ни разу не прикоснувшись… выходит из флайера, подходит к дому, открывает дверь… как к ней наклоняется Дамир и что-то шепчет, показывая на него…
Платон не стал усиливать слух. Захочет что-то сказать – скажет. Впустит в дом? Вряд ли. Он приготовился стоять у калитки всю ночь и замёрзнуть под этим забором… но услышал её усталый голос:
— Входи… пока не околел. Переночуешь… и утром уйдёшь.
— Благодарю… — ответил Платон, и очень тихо вошел сначала в калитку, а потом и в дом.
***
Платон осторожно вошел в дом и замер в прихожей – с него капала талая вода, и он не смел запачкать пол. Никаких приказов не было — но он чувствовал себя гадко. Аккуратно снял мокрую одежду, надел принесённый Раджем халат из ванной, и, собрав в пакет мокрую одежду, тенью проскользнул в одну из киборгских комнат, по пути закинув одежду в стиралку.
Хозяйка словно не видела его, зато все остальные в доме закидали вопросами по внутренней связи: «Что случилось?». Когда она прошла в кухню, он метнулся в шкаф и спрятался… но через несколько секунд вылез. Если будет приказ, система его приведёт к ней… прятаться бессмысленно и бесполезно. Забрался на верхнюю полку и прервал связь с киборгами, настроившись на эмоциональный фон хозяйки… которую он успел полюбить за её доброту… и очень сожалел, что она не воспринимает его как мужчину.
***
Нина на кухне включила чайник и открыла холодильник – хотелось есть, но готовить не хотелось. Уже привыкла, что готовит для неё Платон. Вернее — только Платон для неё и готовит… а ведь не приказывала, сам так решил однажды… а она не стала мешать… неужели ему это нравится?
Киборги словно спрятались… так тихо, что слышно, как из мастерской вышел кот и направился к двери – Дамир и то бесшумнее его выпустил. Что вообще происходит?
А ведь не из-за лотерейных билетов она вспылила. Из-за того, что он стал возражать ей при всех? Скорее всего, да… он стал спорить… а если бы не было посторонних… Зия бы не сидела за столом… такой ли была бы её реакция? Вряд ли.
Нина задумалась. За полгода она настолько привыкла к присутствию Платона, что сейчас его явно не хватало… самой пришлось доставать чашку и тарелку, самой пришлось греть чайник, доставать из холодильника творог и сметану… и нарезать хлеб… это не трудно, но уже привыкла, что все это делает он. Можно, конечно, приказать сделать всё это другому киборгу – в мансарде пять Irien’ов, и все умеют готовить… но провоцировать их на срыв не хотелось. Неизвестно, какие приказы у прежних хозяев были совмещены с приказом готовить еду. Да и… вряд ли кто-то из них умеет готовить не по программе, а так, как он… радостно и с душой.
Более полугода Платон живет в её доме — и ни разу не проявил своей Irien’овской сущности. Не пытался приставать. Не ходил раздетым. Спал в пижаме… даже переодевался в пижаму в ванной. Он стал частью этого дома, частью её жизни. Даже не так. Он стал её тенью, был рядом – готовил завтраки, содержал в порядке её гардероб, уговорил на ремонт в спальне… и даже переселился в её спальню, так как он мог ночью при необходимости подать таблетку и принести воды, даже не намекая на что-то большее.
Он смог уговорить её купить новые платья и туфли, смог убедить в необходимости утренних прогулок, помогал со сверкой в музее, успокаивал… зачем ему всё это? Только ли для того, чтобы не отправила в деревню?
Не сразу он стал незаменимым советчиком и другом — медленно и постепенно… так, что она уже воспринимала как норму его «ты» и «Нина»… Словно не было этого полугода… не полгода, больше.
Нина попыталась вспомнить, когда летала за выставкой? В сентябре? Или в октябре? А сейчас — конец апреля… восемь месяцев. Много это или мало? Он успел стать нужным… настолько, что Нина впервые задумалась – а ему самому это надо? Нравится ли ему здесь рядом с ней? Хочет ли он и дальше так жить? А хочется ли ей, чтобы он был рядом? Да, хочется… и ещё как.
И если бы Змей его не стал искать… если бы не нашёл… что было бы сейчас? А если бы тогда Платон не спас Змея, то и Змей не спас бы Платона… не смог бы… Змею не понравится изгнание Платона. Что же делать? Посидеть подольше на кухне… и в гостиной и дать ему шанс прийти и поговорить… и извиниться?
Надо попробовать… или самой попробовать поговорить с ним? Но он первый начал – значит, первым и должен просить прощения.