Риза Божией Матери – уникальный непонятный артефакт, разодранный на куски условно верующими. Его небольшая часть находится в Успенском соборе в Москве, фрагмент приблизительно такого же размера – в Латеранском соборе в Риме, и основное полотно, (по официальной версии), – в Шартре собора Божией Матери, величественный силуэт которого гордо возвышается над пшеничными полями Франции. Поздней осенью 1943 года его посетил автор самых монументальных строительных проектов Третьего рейха Альберт Шпеер. На осмотр уникального объекта он затратил меньше времени, чем на полотно Девы Марии…
После его отъезда Собор был временно закрыт, и, когда произвели некие «реставрационные работы», Святой Покров вновь предстал перед верующими. По отзывам многих, после реставрации «он стал значительно чище и белее»…
Работа Сергея Трофимова, посвящённая артефекторике, вышла холодной зимой 1996 года – в високосный год. В этом году появился новый герб у Москвы, а Борис Ельцин заложил капсулу в основание Храма Христа Спасителя. В капсулу, по рассказам свидетелей, был положен кусочек святого покрова. Откуда он?
***
Мысль о самоубийстве была невыносима. Но, просидев в полном одиночестве каменного каземата всего неделю, Бернагард отчётливо понял – это единственный выход.
Продуктовых наборов ему бы хватило на месяц. При экономном расходовании, возможно, даже на два. Воды и света было в достатке. Охотиться за крысами, как за средством пропитания было и смешно, и глупо. Во-первых, здесь не было крыс. Почувствовав что-то опасное для себя, умные животные давно ушли из обжитых людьми склепов; а во-вторых, он был заперт. Наглухо. Навсегда. Его замуровали по его же собственному согласию и с большим удовлетворением. Как сказал, с плохо скрываемым чувством облегчения, Роде: «Будете вечным библиотекарем, гауптштурмфюрер»…
Его оставили охранять.
Там, за свинцовой крепостью раздвижной тяжёлой перегородки, хранилась древняя святыня человечества, несмотря на все предосторожности, предпринятые потомками Соломона, найденная, спустя тысячу лет, рыцарями-тамплиерами. Найденная, чтобы исчезнуть вновь.
– Я твоя очередная жертва, – громко произнёс Бернагард, глядя в серую стену. – Ненасытный Элогим, взявший в жертву самого Иисуса. Зачем тебе я?
Ему отвечала тишина. Тишина отчаяния.
Бернагард осознал, что сходит с ума.
Дневник был заброшен, узник потерял сон и почти не ел, только жадно пил и гладил серое полотно. Только оно не давало ему зайти за раздвижные двери и, открыв проклятый ларец, свести счёты с этим миром.
***
Место присутствия Элогима, трехголового Цербера, хранителя мёртвых душ; сила зла, запечатанная в золотом ящике. Не этой ли силой клялись конкистадоры, уничтожая жителей целого континента? Не Яхве ли простёр руку, вместе с огромным чёрным орлом истинных арийцев? Где бы он ни находился: в Азоте, в Гефе, в Аскалоне, везде в его присутствии умирали люди, их тела покрывались язвами и наростами, они серели лицами, у них выпадали волосы и зубы…
А может, машина для производства манны небесной и хранения скрижалей не что иное, как врата в тот недоступный параллельный мир?
Суммируя все легенды, гипотезы и, разобрав сотню разрозненных документов в книге «Прусский след Ковчега Завета», историк Анатолий Бахтин с уверённостью доказывает – оставшиеся в живых тамплиеры, напоследок прокляв Филиппа IV Красивого, бежали в самый дремучий угол Европы. Унося с собой тайну серебряных рудников Центральной Америки и Ковчег Завета. А. Бахтин считает, что рыцари доставили находку в известный своими колдунами Мариенбург, затем его переправили в продуваемый ветрами замок Балога и, наконец, в подземелья Кёнигсберга. Подальше и поглубже от людских глаз.
***
Ксения в этот раз бежала замыкающей. Она не возражала, с внутренним злорадством наблюдая, как осторожно бойцы огибают её, стараясь не коснуться в узких изгибах коридоров. Впереди маячила фигура Ильи, такого понятного и близкого для всех командира.
«Атлет, – подумала она как-то отстранённо, словно сидя в театре на балете. – Высокий рост, широкие плечи, узкие бёдра. Жилы, мускулы… Балерун! – раздражение, наконец, нашло свой выход. – Бежит-то как! Будто всю жизнь по подземельям солдат водил».
На неё плавно опустилось серое облако летящего Олеария. Старый дух благодарил и в то же время успокаивал перенасытившееся тёмной энергией девичье тело.
Внезапно Ксения услышала: «Привал». Удивлённо подняв брови, она осознала, что «Муромец», вывел их на точку и теперь ждёт от нее приказа.
Девушка криво улыбнулась, наблюдая, как, стянув с себя мокрую от пота гимнастёрку, капитан начал умываться в бегущем по желобу ручейке. Вода была прозрачной и ледяной. От Ильи шёл пар. Сморщив чуткий нос, она фыркнула и хотела, было, сказать колкость, но фонарь ярким пятном света остановился на спине богатыря. И злость её измученной души словно смыло текучей водой. Она рассмотрела спину…
Командир разогнулся, растёр ладонями лицо. Глубоко вздохнул.
– Солью пахнет…
– Море рядом, – тихо прошептала она в ответ. Затем вынула из планшета новенькую хрустящую карту и отметила на ней точку. – Мы здесь. Второй отряд подходит с запада. Через триста метров мы должны увидеть тринадцатый и четырнадцатый блоки. Крепим взрывчатку. Взрыв назначен на 17.00. Начало операции с двух сторон. Одновременное. После проникновения каждый берёт максимально возможное количество ящиков из хранилища и ждёт приказа. Движение внутри по моей команде. Вопросы есть?
Вопрос нашёлся только у Ильи. Он усмехнулся:
– Почему ты уверена, что нас там никто не ждёт?
– Здесь больше нет жизни, а мертвец, охранявший подход был недавно съеден мной…
Слова упали на каменную кладку, и наступила тишина.
***
Ян, прислушиваясь к далёкой, заглушённой метровой толщины стенами, перестрелке, быстро преодолел оставшееся расстояние. Спустя десять минут, его смогли нагнать люди, ведомые чёрной огромной собакой.
На площадке перед отметкой BLOK 14 они увидели человеческие тела. Это были почти разложившиеся трупы немцев в чёрных кителях СС. Тут же, у стены, находились ящики с боеприпасами, полные консервов, солдатские ранцы и даже бутылка с марочным коньяком.
– Надо же, как быстро разлагаются, – отметил Ян. – Недельный труп, а весь в мыле…
– А запаха-то нет, – шептались одними губами бойцы, боясь нарушить эту мрачную тишину и тем самым привлечь к себе незнаемое.
За кривым низким сводом арочного изгиба, за поворотом коридора, что-то прошуршало. Взрыкнула собака. Ян метнулся туда и пропал. Спустя бесконечно долгую, напряжённую минуту его лицо выглянуло из-за камня:
– Василий Иванович, глянь-ка.
Там в тупике на Непершина пялил пустые костяные глазницы труп с обрывком белой верёвки вокруг шеи.
– Этот последний. Сначала всех расстрелял, потом сам.— Пояснил командир. В провалах черепа явственно светился зелёный огонь. Изо рта торчал кусок газеты, на нём готическим шрифтом было напечатано «Мы, немцы, боимся Бога и ничего больше».
– Бисмарка-то нам не цитируй! – зло сообщил черепу Ян и, размахнувшись, ударил по полусгнившей голове прикладом. Голова отделилась от туловища и покатилась как с горы по покатым плитам в сторону сгрудившегося отряда.
Их командир хмыкнул и громко приказал:
– Растоптать в пыль, ногами…
Киборг Bond X4-17
Дата: 10 апреля 2191 года
Оказавшись в медблоке тридцать третьего участка, Bond испытал удивление. И не однажды.
Для начала его, как обычного человека, осмотрели, спросили о самочувствии и попросили подождать немного, потому что ему перевязку сделали, а трое DEX’ов из группы захвата обходились только собственными имплантами, а повреждений у них было даже побольше. А пока велели раздеться, вручили большой флакон с антисептиком и велели протереться, где дотянется без риска вызвать отслоение перевязочного геля или кровотечение. Что он и сделал, а потом его отправили в палату, где он лежал на кровати, дожидаясь своей очереди. А когда им занимались, доктор дал ему наркоз, общий! Это было настолько невероятно, не чувствовать, как у тебя внутри ковыряются, удаляя поврежденные ткани. Раньше с ним не особо церемонились, перевязали — уже хорошо, сам справишься, у тебя регенерация повышенная. А здесь операцию сделали, лекарства, как человеку, назначили, велели лежать, отдыхать и пустить основные восстановительные резервы на самую тяжелую травму, остальное потихоньку потом подлечится.
Доктор Шелдон не обошел вниманием и многочисленные следы побоев. Как же он ругался! Мол, не думал, что Ларт и его парни такие садисты, что кулаки о бессловесную куклу чешут. Bond’у было до ужаса обидно, что нельзя было вступиться за своих — да, он уже считал их своими, — оперов, сказать, что они совсем не такие, что они никогда не били его, даже позаботились о месте отдыха для него, киборга, и частенько угощали чем-нибудь, словно он был одним из них. С ними он начал чувствовать себя как с той своей командой, с которой работал под прикрытием, с которой прошел очень и очень многое, с которой он впервые осознал себя.
Три дня, что он валялся в медблоке, парни не приходили, проведать, как он тут. С одной стороны, это немножко царапало, с другой, осторожно подсоединившись к системе наблюдения участка, Bond смог убедиться, что пока что им не до него — опера были загружены выше крыши и там, где они частенько прибегали к его помощи, теперь им приходилось справляться самим. Куда уж до посещений киборга. Поэтому визит Ларта оказался сюрпризом.
Услышав голос командира в медблоке, Bond очень обрадовался, так что пришлось принудительно выравнивать гормональный фон. Но Рэнтона не пустили, он услышал о запрете, наложенном доктором Шелдоном. Пришлось гасить еще и возмущение, и разочарование.
«Что за ерунда? Почему Ларта не пускают? Они же друзья с доком. В конце концов, я не при смерти в реанимации лежу», — расстроенно думал киборг. Инспектор ушел, попросив передать, что зайдет позжа. «Что ж, хоть какая-то надежда», — вздохнул Bond и снова уставился в окно, стараясь, впрочем, не палиться. Он был рад, что ему досталась койка у окна, все-таки смотреть в него было интереснее, чем пялиться в потолок. Правда, так тоже не особо много видно было, в основном небо. Но там пролетали птицы, мелькали дроны, проносились флайеры и катера. А еще там были облака. Низкие, свинцовые, когда накануне шел дождь, причудливых форм кучевые днем и невероятных оттенков вечером, на закате.
Неожиданно в приемной медблока послышались шаги, дверь скользнула в сторону и в палату вошли доктор Шелдон и инспектор Рэнтон.
«Ух, ты! Даже раньше пришел», — обрадовался Bond.
Мужчины явно повздорили, о чем свидетельствовали и хмурые лица, и резкие скачки гормонов. Киборг встал, позволив одеялу соскользнуть на кровать, и отметил, как сбился с шага Ларт, ошарашенно уставившись на него. Ну да, рану он видел, сам первую помощь оказывал, а вот многочисленные гематомы после «тренировки» Поллока — нет. На обвинение Шелдона в том, что он и опера из отдела избивали Bond’а, Рэнтон отреагировал с таким искренним возмущением, что киборг с трудом удержался, чтобы не присоединиться к нему. Как вообще можно было ТАК подумать о его парнях?!
Но вот Рэнтон принялся осматривать и ощупывать повреждения на теле Bond’а, четко определив, когда и чем наносились удары а также кто мог их нанести таким оружием. Киборг внутренне ликовал — наконец-то о «тренировках» Поллока узнали и, хотя прямых доказательств, что именно он избивал Bond’а, опера, наверняка, раскопают. К тому же похожие повреждения были и у всех троих DEX’ов группы захвата. Приказ Ларта прекратить запись и скинуть ему все данные за предыдущие три дня, а также стереть записи за последние полчаса, тоже порадовали Bond’а. Значит, Поллок не узнает, что его делишки из тайных стали явными. А уж о том, чтобы майор этого и в дальнейшем не узнал, он сам позаботится.
Ларт внимательно смотрел в глаза своего киборга, а на его скулах ходили желваки. Ноздри инспектора раздувались. А потом он заговорил, явно обращаясь к Bond’у:
— Я приложу все усилия, чтобы добыть необходимые доказательства и раз и навсегда отбить у Поллока охоту избивать киборгов. Тем более — нашего. Bond, строжайший запрет покидать территорию медблока с кем бы то ни было, за исключением меня, офицеров нашего отдела и капитана Пола Шелдона.
— Приказ принят, отчеканил киборг.
Рэнтон удовлетворенно кивнул и, резко развернувшись, пошел на выход, окликнув доктора:
— Пошли, Пол, мне надо еще кое-что тебе сказать.
— Отдыхать, — коротко бросил Шелдон и вышел вслед за инспектором.
Bond улегся на свою койку, натянул до подбородка и занялся данными, переданными ему DEX’ами. «Что ж, подождем, посмотрим, что придумают Ларри и парни, — размышлял он. — Уж они точно просто так это не оставят. Таким злым я Ларри еще не видел».
Тут дверь скользнула в сторону и в палату влетел немного смущенный Рэнтон, положил на койку объемистый пакет, выпалил: «Вот, чуть не забыл. Это тебе. Ешь. Восстанавливайся», и снова убежал.
От пакета умопомрачительно пахло конфетами. Bond сел, подтянул его к себе, открыл и вытащил пару наугад. Ему же сказали есть, вот он и будет выполнять приказ. Пакет он положил в тумбочку, развернул одну конфету и сунул в рот. «М-м-м-м… манговый джем. Как же давно я их не пробовал», — подумал он и улегся, мечтательно закрыв глаза.
Ларт о чем-то еще разговаривал с Шелдоном за закрытой дверью. Bond усилил направленные микрофоны, прислушиваясь. То, что он смог разобрать, очень ему понравилось, он едва не расплылся в пакостной ухмылке, но вовремя вспомнил о камерах наблюдения. С ними надо будет что-то сделать. Мешают. Для него это пустяки, но пока отложит это развлечение до вечера.
В конце рабочего дня в медблок заявились все оперативники в полном составе, даже Сэнди, который вернулся из отпуска и попал на ночное дежурство. Шелдон тщетно пытался воззвать к совести парней, напоминая о санитарных требованиях. Кто бы его слушал! Зато от души у дока окончательно отлегло, когда он увидел, как опера дружески хлопают вскочившего по стойке «смирно» Bond’а по плечам, как заставляют его лечь обратно и выгружают на тумбочку саморазогревающиеся банки с горячим шоколадом. В итоге док махнул на них рукой и пошел проверять других киборгов.
— Ларт нам все рассказал, — тихо произнес лейтенант Селд, покосившись на лежащих на соседних койках DEX’ов.
— Я их контролирую, — успокоил его Bond.
— Правда? — удивился Ник. — Молодчина!
— В общем, мы тебе обещаем, что достанем эту суку, которая тебя избила, — горячо заверил Мэш, поправляя подушку под его головой.
— Да, мы тут кое-что все вместе придумали, — включился в разговор сержант Дживс.
— Тебе понравится, — ухмыльнулся Ларт.
— Ты давай, чинись, то есть, лечись как следует, — Сээди неловко погладил киборга по растрепанным русым волосам.
— Конфеты ешь, они вкусные, — строго напомнил Селд.
Шелдон, слушавший вполуха разговор оперов с киборгом, даже головой помотал. Bond совсем по-человечески улыбался, говорил «спасибо», «хорошо», «обязательно», «да, вкусные, я пробовал», что у доктора возникло навязчивое ощущение, что парни просто зашли навестить своего раненого боевого товарища, а вовсе не биомашину. Вопрос об избиении отпал окончательно и бесповоротно.
Еще несколько минут опера вкратце рассказывали Bond’у, что у них завал с расследованием, что они без него совсем как без рук, затем снова похлопали по плечам, пожали по очереди руку и, распрощавшись и наказав восстанавливаться побыстрее, а главное как следует, ушли.
Если бы кто-то вечером, после того, как доктор Шелдон ушел домой, а дежуривший в ночную смену фельдшер засел за киберматч в ординаторской, забрав с собой и кибер-медбрата, заглянул в палату медблока, то застал бы весьма идиллическую картину. Киборг, удобно устроившись на койке, вытряхнул на одеяло содержимое пакетов и умиротворенно перебирал конфеты, различавшиеся не только оберткой, но и, самое главное, начинкой. Прикрыв глаза, Bond втягивал чуткими ноздрями шоколадный, ванильный, фруктовый, кремовый аромат, затем надкусывал и медленно смаковал, растягивая удовольствие. Самыми вкусными оказались те, что были с орешками и мармеладом, который оставлял странное, незнакомое ощущение на языке. А конфеты с манговым джемом навевали приправленные легкой горчинкой воспоминания. Именно их покупала его напарница Маша во время их последней миссии. Он полностью погрузился в них, вспоминая время, когда он был почти человеком.
Только Bond был слишком осторожен, чтобы позволить кому бы ни было застукать себя за подобным занятием. Дверь медблока была предусмотрительно заблокирована изнутри, а взломанная камера транслировала на общий пульт фрагмент закольцованной видеозаписи, на котором биомашина, как и положено правильной технике, неподвижно лежал на кровати в стандартной, предписанной программой, позе.