– Вернёмся к моей проблеме, – сказала Глина, – я бы хотела, чтобы вы дали мне рецепт или применили ко мне метод, называйте, как хотите… Я устала мыслить столь прямолинейно. Скажем, сделайте так, чтобы в голову мне приходили другие варианты разрешения спорных ситуаций.
– Я полагаю, это возможно, – вздохнула Софья, – для начала вам следует осознать и принять, что не каждая проблема требует радикального решения. Есть такие проблемы, которые вообще невозможно разрешить, но можно научиться их не замечать или смириться с ними, и даже извлекать выгоду.
Взгляд психолога вдруг упал на цветок. Он почернел, съёжился, словно высох. Алые бутоны опали и превращались в пепел буквально на глазах. Софья подавила в себе желание вскочить и рассмотреть «декабриста» поближе. Это была точно не техника гипноза! Софья поняла, кто перед ней.
– О, я ошиблась, – посетительница широко улыбнулась, – двадцати минут не потребовалось. Теперь вам удалось проникнуться моей проблемой в полной мере?
Софья откашлялась, постучала ручкой по столу и поправила волосы.
Глина подошла к столу Максимовой, оперлась руками в чёрных перчатках и наклонилась прямо к лицу Софьи. Пахнуло безобидной клубничной жвачкой.
– Мой монолог можно было бы назвать «Безнаказанность». Кто свяжет мои действия с гибелью цветка? Вы его просто давно не поливали, Софья.
– Зачем вы пришли ко мне? – спросила она.
– У меня было несколько причин для этого, – девушка отошла от стола и встала у подоконника, скрестив руки на груди, – во-первых, я хотела посмотреть, что из себя представляет бывшая жена Оржицкого. Я увидела. Обычная курица эта Софья Максимова. Во-вторых, я хотела застать вас в одиночестве и хорошенько напугать. Думаю, мне это удалось. В-третьих, я убедилась, что специалист вы – нулевой. Но это нынче норма – выдавать пустышку за продукт.
– Вы напрасно считаете меня пустышкой, я могла бы помочь вам реализовать ваш дар? – неожиданно сказала Софья, – даже монетизировать его. Я знаю людей, которым очень нужны такие как вы. Вернее, ваш продукт.
– Тимофей Оржицкий уже через вас реализовал свой дар? Это вы его опустошили? – Глина неприятно засмеялась, – со мной этот номер не выйдет.
Глина сняла очки и с торжеством увидела, что лицо Софьи побелело от страха.
— Я вижу, что вы меня узнали. Передайте привет Пасечнику. Я его найду так же, как и вас. И просто убью. Вас я не убиваю только потому, что некому будет передать мой привет старому козлу.
Через неделю Глина встретила Оржицкого на лестничной клетке. Он был так пьян, что едва держался на ногах. Тащивший его под мышки Олег бросил Глине через плечо:
– Тим с похорон вернулся, Софья умерла.
***
Здесь, на пустыре, где ветер носил обрывки газет и мусорные пакеты, где вороны перелетали с места на место, оглушительно каркая, где безжизненная земля была покрыта сухими клочками травы, эти слова прозвучали уместно. Тимофей выбрал это место не случайно.
– Ты ничего не поняла, Глина! Ничего из того, что я тебе говорил! – сказал Тим, глядя в упор на Глину, – ко мне уже приходили неприятные гости, которые искали тебя. Я сказал им, что ты съехала, но вряд ли мне поверили. За твоей квартирой следят. Софья рассказала о тебе «Божьей пчеле», у них есть видеозапись, на которой ты угрожаешь Софье. Круги сужаются, Глина.
– Я не убивала Софью. С ней расправились свои же. Ей простили сделку, которую она заключила с тобой, чтобы забеременеть. Но то, что она упустила меня — не простили. Это же из-за неё меня выгнали из приюта. Она сказала, что я бездарна. Сколько бусин на сторону ушло! К тому же Пасечник узнал, что Софья крысит за его спиной. Завела свой улей.
— Ты нашла способ рассказать о Софье Пасечнику? — Тим недоверчиво смотрел на неё, — понимаешь, это же все равно, что убить…
Глина засмеялась.
– Дура, – выругался Тим.
– А ещё я узнала твою историю. Вещи многое рассказывают. Правда, мне пришлось потратить много времени, чтобы найти нужную мне вещь. У Софьи дома такая барахолка… Зачем-то она хранит свои старые платья, — Глина задыхалась от волнения и боялась, что Тим развернется и уйдёт, — и вот одно, серебристое, такое блестящее, как у ресторанной певички… Дешёвое платье дешёвой стервы. Очень болтливое платье, Тим. Оно мне рассказало, как ты трудился над бусиной, как ты целый месяц без отдыха трудился… Как Софья привела к тебе Пасечника, ведь она не только хотела поиметь тебя, но и продать тебя выгодно. Но ты уже был пуст, как барабан. Пасечник очень расстроился, всей клиникой тебя восстановить пытались, да только ещё хуже стало.
Тим её остановил жестом.
– Я не хочу это слушать. Всё это дело прошлое. И я ни о чем не жалею. Я начал другую жизнь, и мне она нравится.
– А мне моя жизнь нравится! И я не хочу, чтобы какие-то «Ищейки» шли по моему следу. И чтобы какой-то упырь мою жизнь высасывал! Почему ты не на моей стороне?
– Как же ты не понимаешь! Э то не дар, это одержимость. Эта гниль выест тебя изнутри. Ничего хорошего и светлого нет в твоём даре! Это противоестественно! Ты живёшь на свалке чужой памяти и роешься в ней, как крыса!
Тим стоял напротив неё, сжав кулаки, набычившись, тяжело дыша.
— Хочешь меня ударить? — Глина подошла к нему ближе, — я напрасно думала, что ты любишь меня. Ты все ещё любишь ищейку. Но её больше нет! Хозяину от ищейки служба нужна, а не брехливый язык. А я сдохну, как ты сказал, на свалке чужой памяти, а служить никому не буду. Вот тебе моя правда.
– Живи, как знаешь, – Тим круто развернулся и пошел прочь. Вскоре его фигура скрылась между стволами деревьев редкой посадки, высаженной на краю свалки. Глина опустилась на бетонную плиту, вросшую в землю, криво торчавшую вверх, как указующий перст, и, обхватив колени, долго смотрела вслед Тиму, пока на пустырь не опустились ночные сумерки. Она очнулась точно от спячки, почувствовав, что совсем продрогла. На пустыре взошла холодная и плоская луна, осветив коряги, бетонные плиты и груды мусора.
Глина побрела обратно в город. Уже неделю она не жила в квартире на Бассейной и напрасно надеялась, что в Тиме обретёт защиту и поддержку. Она снова оказалась одна. Всё, что ей было дорого, она всегда теряла. Ей хотелось быть сильной и не зависеть от таких потерь, но быть и казаться – разные агрегатные состояния. Поймав такси, она добралась до дешёвой гостиницы, которая приютила её неделю назад, кивнула парню на стойке регистрации. Зашла в одноместный номер, сбросила всю одежду.
Стоя под душем, Глина плакала. Здесь её никто не видел. Наедине с собой она снова была сиротой, приютской бродяжкой. Без денег, без семьи, без круга нормальных интересов и друзей. Люди собирают марки, ходят на рыбалку, сажают флоксы, разводят щенков. А что она делает? Слушает истории и катает бусины. Потом лежит полумёртвая от навалившейся на неё усталости, «ловит отходняк», и продаёт эти бусины отчаявшимся людям. А за копейки, что ей платят, она покупает хлеб и вино, джинсы и проезд на метро. Она не училась в техникуме, не говоря об институте. Она не ходит в музеи, на концерты и в кинотеатры. Она шарахается от каждого куста, потому что за ним может прятаться ищейка. У неё даже никогда не было настоящей подружки, с которой они могли бы обсуждать парней, красить волосы, бегать на дискотеки. Может, Тим и прав, говоря, что у неё не дар, а одержимость, что она уродина. Неизлечимая, неприкаянная, проклятая людьми.
Выплакавшись, Глина завалилась в постель, проспав всю ночь, всё утро и полдня, потом с трудом встала, умылась, чувствуя дурноту и ломоту во всём теле от начинавшейся простуды. Глина съела два тоста с вареньем – стандартный завтрак подобных заведений, оставленный у двери с утра. Рухнув на койку, она снова уснула до вечера и проснулась от ощущения жара в собственном теле. Пошарив в общей тумбочке, Глина нашла градусник, сунула подмышку и задремала с ним, а когда спросонья посмотрела на шкалу, то вздрогнула. Шкала кончилась, а ртутный шарик всё ещё пытался ползти вверх. Глина вытащила из кармана свинцовую коробочку, положила её на тумбочку, перед глазами всё плыло, воздух она вдыхала и выдыхала со свистом. Глину шатало, но она испытала приступ веселья от внезапно принятого решения покончить со всеми проблемами разом, не дожидаясь особенных мучений и боли, тем более, что от воспаления лёгких или что там у неё, так сразу не скопытишься.
Не чувствуя холода, голышом она прошлась по гостинице, проверив все холодильники в коридоре. Спиртного не нашлось, поэтому Глина, не подумав о последствиях, налила воды из–под крана и высыпала все чёрные бисеринки из свинцовой коробочки в стакан. Выпить раствор она не успела: в потолок ударил яростный фонтан жирного чёрного огня. Взрывной волной Глину отбросило в сторону, она ударилась головой о дверной косяк и погрузилась в темноту. Последняя её мысль была о том, что надо было положить бисеринки под язык, как глицерин.
0
0