В 1931 году немецкий дирижабль «Граф Цепеллин» по согласованию с советским правительством пролетел с научными целями над всей советской Арктикой, производя в пути подробную аэросъемку. На его борту находились и советские специалисты, но когда пришло время обработки материалов, немцы с прискорбием заявили, что весь фотоматериал пошел в брак, так как пленка оказалась засвеченной. Зная педантичность немцев и тщательность их подготовки к исследованиям, в это было крайне трудно поверить. Было ясно, что немцы вели поиск среди льдов. Но вот что именно они искали? Только ли картографические цели преследовали?
В навигацию 1940 года немецкий вспомогательный крейсер «Комет» прошел по Северному морскому пути с запада на восток. О переходе крейсера говорили, как о случайности: крейсер не решился прорываться через Датский пролив в Атлантику и решил пройти Северным морским путем в Тихий океан. Об этом переходе даже не проинформировали наркома Военно-морского флота Н.Г. Кузнецова. В пути моряки парохода и имевшиеся на борту «Комета» научные специалисты провели разведку Арктики. НКГБ СССР пыталось выяснить, что именно немцы искали среди льдов, однако проникнуть в тайну им так и не удалось. Одно не вызывало сомнения: это была хорошо спланированная акция. Командир «Комета» капитан первого ранга Р. Эйссен оказался на рейдере не случайно, он хорошо знал Север по Первой мировой войне. Кроме того, в тридцатые годы Эйссен занимался гидрологическими работами в Северной Атлантике близ границ СССР. Судя по всему, экспедиция «Комета» или лишь начала выполнение загадочной немецкой программы, или не выполнила поставленной перед ним задачи. Оказавшись в Тихом океане вспомогательный крейсер «Комет» занялся обычным пиратством, потопил 9 английских судов и в ноябре 1941 года возвратился в Германию. Еще через год он был потоплен в Ла-Манше английскими торпедными катерами.
В июне 1942 года немцами были начата загадочная операция «Вундерланд». В операции был задействован тяжелый немецкий крейсер «Адмирал Шпеер» под командованием капитана первого ранга Меендена-Болькена. Официально, как это явствует из материалов, полученных по линии разведки, тяжелый крейсер был направлен в Арктику для перехвата группы советский кораблей Экспедиции особого назначения в составе лидера и трех эсминцев, о предстоящем переходе которых в Мурманск и Североморск немцев предупредили японцы.
В августе 1942 года в обозначенные японцами районы вышли на боевое дежурство немецкие подводные лодки, а 16 августа того же года из Нарвика вышел немецкий крейсер.
Но странное дело, вместо того, пробы быть незамеченными и дождаться советских кораблей, немцы начали активно вести себя на северных советских коммуникациях.
17 августа немецкая подводная лодка U-209 обстреляла буксиры «Норд», «Комсомолец» и «Комлес» в проливе Югорский Шар.
18 августа – две немецкие подводные лодки вели надводный бой с советскими тральщиками.
19 августа – советские тральщики обстреляли немецкую подводную лодку U-209.
20 августа – немецкие подводные лодки вели артиллерийский бой с советскими тральщиками в районе губы Белушья.
Подобные схватки продолжались до конца августа, но крейсер «Адмирал Шпеер» себя не показывал до 25 августа, когда он обстрелял радиостанцию на мысе Желания. 25 августа тяжелый крейсер вел бой с ледокольным пароходом «Александр Сибиряков» и потопил его.
26 августа 1942 года командующий военно-морскими силами Германии адмирал Редер доложил Гитлеру о завершении операции «Вундерланд». Немецкий крейсер «Адмирал Шпеер» обстрелял порт Диксон, а 30 августа уже возвратился в Нарвик.
А как же Экспедиция особого назначения? Во время боя крейсера с ледоколом они находились совсем рядом и даже видели орудийные вспышки на горизонте. Но приказа вступать в бой не было, а дымка надежно скрывала конвой от немцев. 13 октября лидер «Баку» и эсминцы «Разумный» и «Разъяренный» вошли в Кольский залив (один из эсминцев в самом начале плавания получил повреждения и возвратился во Владивосток).
Вам не кажется, что охота на конвой выглядела очень странно?
Сразу вызывает сомнение, что группа подлодок и тяжелый крейсер отправлялись в Арктику пошалить, так как причиненный ими ущерб большим не назовешь, что, впрочем, не умаляет героизма и мужества погибших советских моряков. Но согласитесь – посылать такие силы, чтобы потопить два буксира и старенький ледокол было просто неразумно. Следовательно, операция «Вундерланд», спланированная и проведенная немцами, имела иное назначение.
Документы, найденные в личном архиве Л. Берия раскрывают эту загадку. Судя по всему, сбор документов был начат с начала немецкой экспедиции и продолжен уже после войны, когда немецкие архивы стали попадать в руки русских и их союзников.
Сергей Синякин. Тайные трагедии ушедшего века.
ДОСЬЕ ВТОРОЕ Часть 2:«ОПЕРАЦИЯ «ВУНДЕРЛАНД»
Тяжелый крейсер германского флота «Адмирал Шпеер» вышел в Арктику не для перехвата советских кораблей. Он был отправлен на поиски Земли Санникова. Агент «Старшина» докладывал из Германии: «В «Аненэрбе» сформирована научная экспедиция в Арктику под руководством фон Виттена. Экспедиция ставит целью обнаружить так называемую Землю Санникова, которая представляется германскому командованию как весьма удобный плацдарм для контроля над Северным морским путем и советскими районами Крайнего Севера. Кроме того, экспедиция ставит целью создать несколько метеорологических станций в труднодоступных районах Арктики для контроля над погодой в районе Севера, что является крайне важным для действующих в Арктике рейдеров и подводных лодок немецкого флота». На сообщении имеется виза Л. Берия: «т.т. Меркулов и Абакумов, прошу доложить свои соображения по пресечению разведки противника в нашем глубоком тылу».
И тут надо кое-что объяснить современному читателю.
Впервые Землю Санникова наблюдал русский геолог Санников в конце Х1Х века. Он даже определил координаты острова, но когда была сформирована экспедиция для открытой им земли, острова на месте не оказалось. Затем еще несколько человек наблюдали встающие на горизонте горные пики, но на деле оказывалось, что на месте таинственной земли расстилается лед с торосами и нервно гавкающими лисичками. Наконец, пред первой мировой войной группе ученых, возглавляемых В.Н. Матасовым, сумели обнаружить остров, провести его детальное исследование и даже войти в контакт с аборигенами, населяющими остров. К сожалению, при эвакуации с острова пароход, на котором плыли участники экспедиции, был захвачен немецким вспомогательным крейсером, все коллекции были немцами конфискованы, а самим исследователям с трудом удалось остаться в живых. Именно по этой причине результаты экспедиции замалчивались в СССР – ничего нельзя было пощупать и увидеть, а рассказам грубые материалисты, пришедшие к власти, не особо верили. Тем не менее, рассказ об экспедиции в живой и увлекательной форме поданный читателю известным геологом В. Обручевым, на долгие годы стал одним из любимых у советской молодежи.
Любопытна имеющаяся в досье справка на фон Виттена. Офицер царской армии. Друг А.В. Колчака. Участник двух приполярных экспедиций – на полуостров Ямал и в устье реки Обь. Перед первой мировой войной эмигрировал в Германию. Добровольно поступил на службу в германский флот, получил под командование пароход, переоборудованный во вспомогательный крейсер «Магдебург», вел боевые операции в Тихоокеанской акватории, потопил четыре английских парохода и французский эсминец. Именно фон Виттену довелось захватить пароход «Сарпа», на котором спаслась русская экспедиция, побывавшая на загадочном острове. В руки немцев попали фотоснимки, уникальные коллекции, но воспользоваться этим бесценным сокровищем немцы не успели, спустя две недели после этого судно, которым командовал фон Виттен, было потоплено английской подводной лодкой. Однако кое-что Георг фон Виттен успел изучить. С тех пор его не оставляла мысль найти Землю Санникова и побывать на ней. Однако этому всячески мешали политические обстоятельство. Бесславный конец первой мировой войны фон Виттен встретил в английском концентрационном лагере для военнопленных близ Калькутты. Вернувшись в измученную войной Германию, бывший моряк сразу попал в водоворот революционных событий. Об этом периоде у него остались самые неприятные воспоминания. Унижения, которые претерпел потомственный военный в период Веймарской республики, только ожесточили его. Приход к власти Адольфа Гитлера он воспринял с тайной надеждой на возрождение рейха. В 1933 году фон Виттен вступил в НДСАП, а в 1935 году начал службу в отделе внешней разведки СД, т.к. ранее жил в России, прекрасно владел русским языком и имел широкие связи среди российских эмигрантов.
Именно фон Виттену принадлежит идея найти Землю Санникова и использовать этот блуждающий остров для военно-морской базы рейха. Политическое руководство Германии обожало различные нестандартные проекты – на задумку Георга фон Виттена были выделены немалые финансовые средства.
Судя по имеющимся в досье Л.Берии документам, немцы достигли своей цели. Тяжелый крейсер «Адмирал Шпеер» совершил плавание среди льдов и высадил экспедицию на загадочный остров. Первое, что сделали представители рейха, — водрузили на острове красное знамя с черной свастикой в белом круге. Проявляя внешнее дружелюбие, немцы сумели подружиться с местным племенем онкилонов и даже уговорили их принять участие в строительстве базы. Пока входившие в экспедицию представители ТОДТа осуществляли съемку местности и составление кроков, необходимых для строительства, фон Виттен предпринял вылазку в глубины острова. Надо отдать должное его научному энтузиазму: преследовались исключительно научные цели.
В период 1942-43 г.г. фон Виттен предпринял несколько исследовательских экспедиций по Земле Санникова. Судя по его дневнику, участникам ее доводилось наблюдать живых мамонтов и даже сразиться с саблезубым тигром – махайродусом. Интересно упоминание фон Виттена о Золотом ручье.
«Около полудня, — пишет фон Виттен, — мы обогнули сопку, и вышли к большому стремительному ручью, который бежал среди льдов. По справедливости его следовало назвать малой речкой. Вода в ручье достигала пятидесяти градусов Цельсия, однако иногда мы наблюдали в прозрачных глубинах его стремительные тени загадочных рыб. Но не это привлекло наше внимание. Весь берег был усеян желтоватыми камешками, некоторые из них сверкали на солнце и слепили глаза, иные были благородно тусклы.
Геолог экспедиции Курт Визель поднял один из камней. Лицо его выразило удивление – камень оказался не по размеру тяжелым.
Визель некоторое время разглядывал камень, потом решительно провел по его поверхности эсэсовским кинжалом.
— Да ведь это золото, камрады! — его длинное лошадиное лицо стало восторженным. – Все это золото! Мы идем по самородкам!
Ликование Визеля передалось и остальным участникам экспедиции. Люди разбрелись по берегу, собирая золотые самородки. Некоторые даже выбрасывали продукты из сумок, место продуктов занимало золото. На таких условиях о продолжении экспедиции не могло быть и речи. Пришлось потратить много времени на уговоры и объяснения, что все это наше и никуда не денется от нас. С большим трудом мне удалось навести порядок, и все-таки от Золотого ручья люди уходили с видимым сожалением. Многие оборачивались, и я видел на их глазах выступившие слезы обиды».
И еще одна загадка: в последующих экспедициях люди фон Виттена Золотого ручья не обнаружили. Возможно, он был скрыт толщей льда, так как горячий источник по каким-то причинам перестал бить, а возможно… Но это уже из области мистики.
Немцы хозяйничали на острове Земля Санникова до мая 1943 года. Осложнившаяся оперативная обстановка на фронтах привела к тому, что экспедиция была свернута и эвакуирована с острова уже знакомой нам подводной лодкой U-209. На острове еще некоторое время вела работу метеорологическая станция, но затем эвакуировали и ее.
По мнению фон Виттена остров представлял собой огромный кусок вулканической породы, полый внутри. На это указывает то, что в штормовую погоду остров значительно изменял координаты своего местонахождения. С течением времени на это невероятное геологическое образование ветрами нанесло почву, что позволило разрастись скудной растительности. Животные пришли на остров в поисках кормов. Вслед за ними прикочевал народ онкилонов. Георг фон Виттен остроумно подмечает сходности языка онкилонов с языками других северных народов. Впрочем, это единственно возможная гипотеза, нельзя же считать, что онкилоны населяли остров со дня его образования!
В дальнейшем высадки немцев на Землю Санникова были прекращены. Перестал работать радиомаяк. Тому могли быть самые разнообразные причины, вплоть до самых банальных – антенну могло сорвать штормом, могло сесть питание или передатчик оказался поврежденным в результате непогоды.
Собранные фон Виттеном коллекции были переданы в институты «Аненэрбе». Возможно, что частично они попали в руки союзников, которые даже не догадывались, какие уникальные предметы попали им в руки. Но велика вероятность, что в настоящее время эти коллекции, как и многое другое, замурованы в пещерах горной Германии и навсегда стали недоступными для исследователей. По крайней мере, поиски, предпринятые после войны «СМЕРШЕМ» по настоянию Л. Берия успеха не принесли. Да они и не могли быть активными – все внимание военной контрразведки и других служб были направлены на поиски технических секретов рейха и ученых, которые во время войны были заняты разработкой ядерного и ракетного оружия.
Поиски Земли Санникова, предпринятые после войны соответствующими ведомствами СССР, оказались безуспешными. Дальнейшая судьба странного кусочка суши теряется во льдах полярных морей и Северного Ледовитого океана. Возможно, что остров до сих пор плавает среди льдов под водруженным экспедицией фон Виттена нацистским стягом. Но, скорее всего, в какой-то период Земля Санникова потеряла свою плавучесть и в настоящее время покоится на дне одного из холодных полярных морей. Могло случиться и так, что плавающий остров прибило к материку или одному из многочисленных северных островов, сделав его естественным продолжением твердой суши. Так или иначе, но загадочная земля прекратила свое существование и напрасно будоражит пытливые умы современных романтиков.
Ранняя пташка всегда получает самого жирного червячка и самые мягкие чувяки — это знают даже уличные артисты, привыкшие босыми ногами месить грязь и обивать булыжники мостовых. Кюджюкбиркус всегда была ранней пташкой, привыкла чуть ли не с самого младенчества вставать затемно — лучше убраться с общей циновки первой, до того, как проснутся старшие или начнет ворочаться пробуждающийся папа-Рит. Тем более что старшие всегда норовили пробудить слишком много о себе возомнивших засонь-младших болезненными пинками или щипками, от которых потом оставались долго не сходившие синяки. Да и папа-Рит просыпался как правило не в духе и попасть ему под горячую руку было легче легкого. А вот рука у него как раз-таки вовсе не легкая, очень тяжелая у него рука, под такую лучше не попадаться. И ротанговый посох, опять же.
Но если не попалась ни на глаза, ни под руку, ни под посох, или попалась — но убежала вовремя, догонять он не станет, найдет другого, на ком можно сорвать утреннее раздражение. Главное — успеть удрать вовремя, а еще лучше проснуться первой. Ну или во всяком случае раньше папы-Ритабана.
Все танцоры и акробаты маленькой труппы это отлично знали, только вот проснуться раньше хозяина удавалось не всем. Кюджюкбиркус удавалось — не иначе, богиня помогала, каждый раз посылая то куснувшего за ухо москита, но впившийся в бок камешек. Легко просыпаться, если спишь на тонкой протертой до дыр циновке, сквозь которую отлично чувствуется каждая земляная кочка и каждый не убранный с вечера камешек.
В Дар-ас-Саадет тюфяки мягкие, обтянутые ласкающим кожу хлопком, и нет ни москитов, ни кусачих мошек, которые еще противнее и вечно лезут в нос и глаза — их отгоняет дым из ароматных курильниц, расставленных по всем углам. Да еще и простыни дают. Огромные! Целиком завернуться можно, только и спать, казалось бы! Но глаза у Кюджюкбиркус все равно открывались задолго до утреннего крика муэдзина, призывающего правоверных к рассветной молитве. Мягкие тюфяки и нежнейшие простыни не смогли перебить устоявшуюся привычку.
Казалось бы, ну проснулась, ну открыла глаза, когда все вокруг видят девятый сон, а небо только-только подернулось на востоке розовым перламутром, — так порадуйся, что день еще не настал, закрой глаза снова, перевернись на другой бок и спи себе дальше в свое удовольствие! Пройдет несколько дней — и самым распрекрасным образом перестанешь просыпаться до света, будешь вкушать сладкий нектар предутреннего сна до самой молитвы, как все остальные…
Но в том-то и дело, что Кюджюкбиркус — не все. Она избранная Аллахом перчатка великой богини, а перчатке богини не следует валяться где ни попадя, теряя форму и привлекательность. Перчатка должна следить за собой. А где взять на это время, если весь день наставницы-калфу гоняют бедных гедиклис, не давая им ни минутки свободной?
Им, наставницам, хорошо, их много, одна устанет — ей тут же на смену спешит другая, урок гимнастики сменяется каллиграфией или фарси, осваивание тонкостей росписи лица для наибольшей привлекательности или изучение способов шлифовки лучных колец — занятиями по стихосложению или истории Великой Порты. И так до самой ночи, пока протяжный вопль муэдзина не возвестит о том, что дневные труды пора заканчивать или хотя бы отложить до следующего утра.
Вот тут-то вроде как можно и собою заняться, да только никаких сил уже нет ни на что, тело болит, словно весь день на канате плясала, а перед глазами разноцветные мушки кружатся, и путаются слова пяти языков — хинди и бенгали, с детства знакомые, мешаются с фарси и приобретают вдруг турецкое звучание или арабскую цветистость. Уже и не вспомнить, что и как на каком называется, уже и рукой не шевельнуть — только бы до тюфяка добрести и в сон провалиться.
Нет. как ни крутись. а раннее утро — единственное время, когда ты полна сил и на что-то годишься. Потому и не видела Кюджюкбиркус причин менять сложившуюся привычку вставать до света. Вот и сегодня глаза ее распахнулись сами собой, словно кто за пятку дернул.
В спальной комнате гедиклис было не так уж и темно — во всяком случае, пробираясь к выходу, Кюджюкбиркус ни разу не споткнулась ни о чье разметавшееся во сне тело. Жидкого предрассветного сумрака, что сочился сквозь ажурную деревянную решетку выходящих во дворик окон, вполне хватало. И Кюджюкбиркус в который раз порадовалась тому, что ничтожным гедиклис по статусу не положено всю ночь наслаждаться ароматом цветущих лиан, чьими побегами заплетены окна общих спален более привилегированных наложниц, отдельных, пусть и крохотных, комнатушек икбал и куда более роскошных покоев высокостатусных кадине. У ничтожности есть свои преимущества, и умная перчатка умеет ценить их и быть благодарной богине. Ведь густые лианы дарили не только аромат, но и тень, и ночью в покоях старших наложниц было хоть глаз выколи.
Ловко балансируя на цыпочках и удерживая на голове сверток с одеждой, Кюджюкбиркус протанцевала к выходу между посапывающих или громко храпящих гедиклис, бесшумная и никем не замеченная, где перешагивая, а где и перепрыгивая смутно, но все-таки различимые в предрассветном полумраке препятствия. Это вовсе не трудно было для той, кого папа-Рит почти год гонял по «лабиринту со змеями». Там, пожалуй что, было и потемнее, под затянутой на глазах кожаной-то повязкой!
И что с того, что роли змей исполняли джутовые веревки, в беспорядке разбросанные по полу? Только и радости, что они не могли тебя укусить, если случайно наступишь на какую или заденешь ненароком. Зато сколько раз наступила или задела — столько раз и получишь после тренировки хлестких ударов пониже спины. Той же самой джутовой веревкой и получишь! Быстро научишься ходить осторожно и тем самым нахлестанным местом чувствовать, куда не следует ставить ногу.
Во дворике было почти светло — во всяком случае, так Кюджюкбиркус показалось после темного коридора. По нему каждое утро пробираться приходилось буквально на ощупь, хорошо хоть там можно было не опасаться на кого-нибудь наступить. Как и большая часть гедиклис, Кюджюкбиркус спала голышом и не находила в этом ничего необычного — кто же спит одетым? Но вот танцевать голышом, без стесняющего движения верхнего платья, без путающего ноги чурибара, даже без набедренной повязки-лангота, — это поначалу действительно казалось ей хотя и восхитительно-удобным, однако же странным и непривычным.
Но тут так принято. Такие правила, ни у одной из наложниц и ни у единого евнуха Кюджюкбиркус не видела ничего, хотя бы отдаленно напоминающего лангот, по слухам их во дворце султана не носят даже мужчины, а кто такая Кюджюкбиркус, чтобы приходить в чужой храм со своими статуями?
Поеживаясь от утренней прохлады и зевая, Кюджюкбиркус сложила одежду на каменной скамье у входа, не удержалась, погладила рукой тонкий хлопок. Ах, какая ткань! Не шелк, конечно, шелк не положен гедиклис, не доросли и не заслужили, но и хлопок здешний ничуть не хуже — нежный и мягкий, словно шкурка новорожденного барашка. Да и сама одежда красоты несказанной, Шветстри о такой и мечтать не смела! Не детская юбка-лонга из двух полосок ткани, лишь на бедрах и скрепленных, — настоящие взрослые сальвари! Да еще такие роскошные, тончайшие, с изящным орнаментом и бисерной вышивкой по поясу! Верхняя рубашка, правда, на полноценный камиз походила мало, скорее на детскую чоли, оставляющую открытым весь живот, но так здесь многие ходят, даже и из старших наложниц, ничего в том зазорного, и их чоли разве что изукрашены гуще да нитями золотыми прошиты так, что богатого алого шелка почти и не видать. И не бисером на них узоры выложены, а настоящими перлами да смарагдами. Красота несказанная, но танцевать в таком будет сложно, это Кюджюкбиркус уже заранее огорчает.
Но танцевать придется. Потому что скоро, очень скоро и у Кюджюкбиркус будет алый халат с жемчугами да золотыми вышивками. А пока лучше поберечь то, что уже имеешь — кто его знает, когда гедиклис получит следующую обновку, да еще такую красивую!
Все еще позевывая, Кюджюкбиркус подошла к фонтану — в дворике младшего гарема фонтан был небольшим и не бил вверх, как, по слухам, в Запретном Саду, где имели право гулять и наслаждаться роскошью прохладной тени под густой сенью фруктовых деревьев только любимые жены султана. В дворике младшего гарема все было намного проще, и фонтан тоже. Полукруглая чаша, выдающаяся из стены на полшага, не более, и струйка воды, что в нее стекает, не толще стебелька нарцисса. Но чаша глубокая, а вода в ней достаточно холодная, чтобы прогнать остатки сонной одури.
Вытираться Кюджюкбиркус не стала, знала по опыту, что кожа высохнет мигом, стоит только начать танцевать.
ПРИМЕЧАНИЯ
Лонга — юбка из двух прямоугольных кусков ткани, скрепляемая только пояском на бедрах. Как правило, относилась к детской одежде.
Сальвари — свободные штаны с приспущенным поясом на жесткой кокетке, широкие в бедрах. присборенные на икрах и идущие в обтяжку на голенях до щиколоток.
Камиз — верхняя рубаха типа туники, до середины бедра.
Чоли — детская укороченная рубашечка, напоминающая топик, оставляет открытым живот.
Лангот — набедренная повязка, в Индии носили как мужчины, так и женщины.
Чурибара — широкие сверху и сособоренные у щиколоток штаны.
Кюджюкбиркус — маленькая птичка.
Шветстри — белая женщина.
Валиде — мать правящего султана.
Шахзаде — сын султана.
Хасеки — любимая жена или наложница султана, мать наследника.
Гедзе — та, на которую султан или шахзаде бросил благосклонный взгляд, выделив из прочих, но пока не пригласил переступить порога своей спальни.
Икбал — наложница, которую султан один раз почтил своим вниманием и позволил переступить порог своей спальни.
Кадине — мать сына султана.
Кёсем — единственная, самая любимая жена или наложница султана.
Гедиклис — младшие ученицы в школе наложниц.
Калфу — наставницы в школе наложниц.
Бас-гедиклис — любимая ученица одной из калфу.
Хазинедар — ближайшая прислужница-хранительница при одной из валиде, кадине или хасеки.
Кызляр-агасы — старший евнух.
Дар-ас-Саадет — Сад Наслаждений и Цветов, женская часть дворца Великого Султана.
Илыклык — первый, “холодный” зал банного отделения, с фонтаном и скамейками для отдыха.
Харарет — горячий банный зал со специальным нагретым массажным столом из цельного камня.
Хола — детская одежда, что-то вроде открытой короткой туники.
— Ну так как, ты решил, что будешь делать после контракта?
Луис на секунду замер. Потом продолжил теми же размеренными движениями вычесывать хвост Фиаско. Зверек распластался по его груди и животу, тихо жужжа, нежно сопел в ухо и только иногда ласково когтил сквозь свитер. Связавший их недавно нейроинтерфейс передавал эмоции, которые Луис с некоторым сомнением определял как любовь и удовольствие.
После концерта на годовщину Стейднер подкупил дока обещанием пролоббировать на совете расширение больницы, и звереныш обзавелся урезанным вариантом импланта, какие ставят себе любители виртуальной жизни. Годился он в итоге только на такую вот передачу эмоций, хотя интеллектуально Фиаско и его родичи оказались сильнее, скажем, собак. Также теперь всегда можно было мысленно приказать зверю вернуться домой или перестать делать ЭТО. Сожранных вещей, которые потом находили непереваренными в аккуратных капсулах помета, стало меньше. Почему зверя надо было привинтить именно к его голове, тогда как собственный штурманский имплант напарника, например, позволил бы заставить Фиаско хоть маршировать, хоть играть на банджо — на это Стейднер выдал сокрушительно дикий аргумент: тебя он больше любит. Хотя, конечно, все дело было в Хаис и ее дурацких «крепких контактах». В чем же еще…
В совете поселка до сих пор шли дискуссии, этично ли совершать такие операции над животным (да, такие связки «хозяин-питомец» популярны на сотнях планет, но речь-то о НАШЕМ обществе) и о том, как назвать этот новый вид-комменсал.
Фиаско с урчанием потерся пушистым лобиком о подбородок Арранхо, потоптался на колене и, гордо задрав хвост, удалился ко входной двери. Дверь среагировала на чип на ошейнике и выпустила зверя на прогулку.
Луис повернулся к напарнику.
— Изумительный, нахрен, вопрос. Предполагающий, что у меня есть свобода воли.
Стейднер приподнял брови.
— Она у тебя есть, и ты об этом знаешь не хуже меня. Не заводи по новой.
Арранхо нарочито беспечно улыбнулся.
— Сюда меня ты притащил, я просто… согласился с твоим выбором. И с условиями. И на тормозную кнопку в голове тоже. И вот я здесь, работаю шерифом по контракту в независимом поселении. Разве я не лапонька?
На слове «лапонька» Стейднер ожидаемо фыркнул.
— Я все еще не понимаю, почему ты согласился. Возможностей и ресурсов отказаться у тебя было предостаточно.
Взгляд светлых глаз, как всегда, был непроницаем. Впрочем, Луис и по человечьим-то глазам гадать особо не умел, хотя чуйкой людей просекал всегда без промаха. Почти всегда.
Гадает он. Синоптик хренов.
Луис смотрел сквозь полуприкрытые веки на окно. Солнце давно село. В прозрачный пластик отчаянно долбилось какое-то бледное насекомое, стремясь прорваться к свету.
Если бы он знал, что ответить.
Сам он в глубине души винил во всем Хаис и ее чертову машину. Должно быть, перемонтируя связи, чтобы убрать галлюцинации и провалы в памяти, она задела что-то более глубокое. Что-то, заставившее его сначала согласиться на эксперимент с воспоминаниями и, в конечном итоге, загнавшее его сюда.
Что-то. Чье присутствие перестало глушить бухло.
Расширяющуюся Вселенную любят сравнивать с воздушным шариком, который надувают. Вся материя находится на тонкой растягивающейся стенке. А что внутри?
Что же, сука, внутри…
— Это ты меня уболтал, — насмешливо ответил Луис напарнику, не отводя взгляда от темного окна. — Ты же воплощенная сентенция про «добрым словом и пистолетом». Зря ты ушел из проповедников, это прям твое было.
На руке у Стейднера замигал шерифский браслет. Вызов от кого-то из поселка. К связи он, конечно же, подключил и Луиса, и их разговор на этом, к счастью, закончился.
Папаша Мюссе выглядел смущенным и встревоженным.
— Шериф, доброй ночи. Нам бы камеры посмотреть. Кейлин нет дома, а вот браслет-то под подушкой.
Луис покачал головой. Мюссе были из тех, кто принципиально не держал дома ничего, следящего за обитателями, а на браслет для дочери, подключенный к поселковой системе безопасности, они согласились, скрепя сердце, только после несчастья с Ликой.
— Заходите. — Стейднер уже ушел в большую комнату, служившую шерифским офисом. Одну стену занимал гибкий экран, на который можно было вывести каналы всех камер наблюдения. Нужен он был преимущественно для того, чтобы не слишком афишировать, что все эти каналы одна половина шерифского тандема может преспокойно смотреть внутри собственной головы, причем одновременно. Либертарианцы вроде папы Мюссе потолок бы головой пробили. И это они еще не знают о камерах на ошейниках домашних животных.
— А ваши пусть поищут дома, что еще пропало.
К тому моменту как встревоженный отец Офелии появился в шерифской, весь ее путь от дома до границы наблюдений с точным поминутным таймлайном был уже на экране. А Луис вызывал родителей того, с кем Офелия встретилась.
— Нет, Тойнде дома нет. Он сегодня должен дежурить на воротах, я и не беспокоилась.
— Его браслет тоже дома. А на воротах Шушь, — коротко сообщил Стейднер. Елену в увеличившемся кадре Луис видел и сам.
На экранах светловолосая легкая Кэйлин в теплом белом комбинезоне покидала поселок через широко открытые ворота. Днем не запирали — за пределами поселка полно дел было у всех. Она махнула рукой будке наблюдателя. В которой, как видно было камере, в тот момент никого не было. Кейлин этого не заметила.
— Я попросила Тоя поменяться. — Шушонок отозвалась мигом. — Хотела сегодня позаниматься, а в мой день вообще назначили танцы. Он согласился.
— Мы ничего не знаем про своих детей! — вздохнул Мюссе.
— Я предлагал поставить каждому сигналку под ребро, — сказал Стейднер. — Ее дома не оставишь. А торс чаще всего сохраняется. Сами отказались.
Мюссе икнул.
— Простите, папаша, — сочувствующе сказал Луис. — Он, когда работает, несет полную хрень. Все будет хорошо.
Мюссе закивал, не сводя глаз с движущихся на экране фигурок дочери.
С Тоем она встретилась у развилки трех дорог. Оттуда они вместе пошли в сторону лесопилки, но рядом с ней так и не появились.
— Давно Тойнде с Кейлин встречаются? — спросил Луис.
— Я не знал об этом, — пробормотал папа Офелии. Шушь ответила одновременно с ним:
— С праздника. Ну как — он встречается, а она — сами знаете.
И выразительно посмотрела с экрана на Арранхо.
Луис знал. Последней затеей ясноглазой Офелии, очень огорчившейся его решительным отказом играть в спектакле, были курсы самообороны для девушек. Кажется, его ответ, что самооборона — это к Стейднеру, а лично он мог бы вести курсы карвинга, нисколько ее не разочаровал.
На экране всплыли окна с трех поднявшихся в воздух дронов, до этого изображавших горгулий на крыше шерифского дома. Из жилых кварталов стягивались люди — похоже, новость пошла гулять между семьями. Хорошо. Если понадобится помощь, не нужно будет терять время, а если два балбеса объявятся сами, то прилюдно выписанный гормон звездюлин усваивается куда лучше.
— И куда же наш Гамлет мог пригласить Офелию на свидание?
Шушь потупилась.
— В Драконий глаз, конечно. Сейчас все туда ходят.
— Дерьмо, — мрачно сказал Стейднер. Дроны, сделав вираж, дружно рванули на юго-восток.
Драконьим глазом называли карстовый провал в горах неподалеку. Когда-то это была довольно глубокая пещера, но тысячи лет назад своды провалились, открыв ее лучам животворящего солнца. Теперь она представляла собой со всех сторон окольцованный отвесными скалами оазис с холодным горным озером посередине, поросший цветами и невысокими деревьями. Попасть туда можно было по запутанной пещерной тропе, начинающейся в лесу неподалеку от лесопилки. Конечно же, ходить туда было строжайше запрещено — в пещере частенько случались обвалы.
На экране замерцала инфограмма сейсмостанции.
— Можно предполагать небольшой обвал в районе Глаза. По времени подходит, чтобы запереть их там. В зависимости от того, что они там делали.
— Ох, боги мои, — прошептал Мюссе.
— Нужно выдвигаться. Человек десять для начала. Горно-спасательное оборудование, теплая одежда, фонари. Телси, слышите меня?
— Уже бегу к вертушке, шериф. — Голос пилота неожиданно прогрохотал с каждой стены.
— Док? Готовьте двойную люльку, Телси заберет вас. Нужны два водителя. Плавательные маски. Шушь, вруби чирикалки и прожектор. Если они заблудились — выйдут на звук и свет. Потом дуй сюда, будешь на связи. Кто-нибудь встаньте на ворота и не выпускайте никого моложе восемнадцати.
На экране будто бы сами собой формировались списки. Арранхо видел, как зажегся свет в окнах кафе — Мюта тоже жила там, где работала. От ворот протяжно завыла сирена. Ко входу в кафе подкатил первый грузовик.
Наблюдать идеально работающий механизм было приятно.
Отец Кейлин будто бы завис у вереницы окон, отметивших путь его дочери.
Дроны между тем уже передавали картинку из Глаза дракона. Ни тепловизор, ни ночное видение и следа детей не находили.
— Вижу. — Пилот мрачно подтвердила, что картинка поступает и к ней.
Стейднер отпер сенсорный замок на сейфе и выпустил рой. Один из дронов над Глазом спикировал вниз и влетел в трещину — выход из пещеры. Остальные два пошли над горами к другому входу.
Угнездившийся на плечах рой мелких дронов превратил Стейднера в мрачного демона — повелителя мух. Блестящие разведчики-многоножки защелкнулись на запястьях, как браслеты.
— Сейчас буду у вас. Заберем дока и на лесопилку. Шахта, вы на связи?
Элизари с шахты подтвердила связь и сообщила, что уже готовят на всякий случай малый проходчик и оборудование для укрепления сводов. Будут в течение полутора-двух часов.
Белесые глаза остановились на Луисе.
— Расчехляй пижаму. Может понадобиться. Не тормозите.
Договаривал он уже на крыльце.
— Не бывает бывших солдат, — смятенно пробормотал Мюссе, глядя Стейднеру вслед. Луис похлопал его по плечу.
— Он не солдат. Он генерал. Вы с нами?
— Конечно! Естественно!
— Тогда вам лучше пойти одеться и прихватить фонарь.
Проводив взглядом торопливо бегущего Мюссе и встретив Шушь, Арранхо пошел вокруг дома к ангару, в котором хранилась законсервированная броня. В душе смешивались тревога и азарт. Хотя он не поручился бы, что это не отголосок эмоций Фиаско, как раз нацелившегося поймать пару-другую местных птиц.
Деревенька стояла на побережье. Ни ограды, ни башни, ни мало-мальски заметного укрепления. Заходи и режь, кого вздумается. Совсем страх потеряли…
Впрочем, Орда ещё далеко — может, жители и успели бы уйти, даже со всем скарбом: лодками, сетями и бестолковой детворой, самозабвенно возящейся сейчас в прибрежной жиже. Может и успели бы, но уже не успеют.
Перед тем, как отдать приказ, Торгар ещё раз напоследок обозрел глупую деревню. Его внимание привлекла одна лодка, чуть побольше остальных — тоже вынесенная на берег, но отличавшаяся от прочих, как шаман от пастуха. Привлекла, но не насторожила: у рыбаков богатый гость? Тем хуже для него. Богатство мы любим…
— Хурд, иди дальше вдоль воды. Я тут посмотрю, что за диковинного карася принес Отец-ветер. Ты, ты… ты и вы двое — со мной. Степь в помощь, мы вас нагоним.
Хурд, равнодушно и безмолвно кивнув, замысловато махнул рукой, и разведчики, большей частью ждущие вдали, устремились к холмам. Выбеленный солнцем до рези в глазах песок непривычно приглушал топот, но поднявшаяся пыль, как две песчинки, походила на степную — Торгару даже на миг взгрустнулось. Тут он увидел, что детвора с отмели пропала: не иначе, услышала незваных гостей или как-то учуяла — и помчалась предупреждать взрослых. Раздраженно скрипнув зубами, Торгар мельком глянул на своё воинство:
— Пресную воду, вяленную рыбу и малышню — с собой. С остальным — как хотите. Вперёд!
Скатившись с холма, всадники привычно начали рассыпаться по селению. Сзади тренькнула тетива. Крик, вой, а особенно ужас, повисший над убогими крышами, несколько улучшили настроение Торгара, но досада все равно грызла нутро: ай, как неаккуратно… как дитё малое уши развесил, потосковать решил, баба. Хан узнает — на постромки исполосует. Но прежде будет хохотать до рассвета… Повизгивая, небось, да подрыгивая ногами. Тьфу. Ну, ничего: на рыбачьем госте-то он сейчас оторвётся, душу отведёт. Из-за него он сюда сунулся, вот пусть карась с диковинной лодки сам их и посмешит. Если сможет. Вытаскивая саблю и мимоходом высматривая подходящий дом, под стать гостю — а что тут скакать-то, доплюнуть можно, — Торгар не сразу понял, что происходит. Решек, летящий слева — балагур и богохульник — вдруг кувыркнулся со своего чалого. Краем глаза Торгар успел заметить, как бедолага загривком ткнулся в изрытый песок, из горла торчало что-то короткое и массивное. Тут же скакавший справа — кто это был-то?! — тоже с воплем вылетел из седла. Ужас вмиг вытеснил из Торгара все мысли: что тут творится?! На кого они напоролись?
Вжавшись в гнедого так, что хрустнули позвонки, воин по-особому ткнул пяткой в конское брюхо и сам еле удержался в седле, разворачиваясь на полном скаку. Нет, не зря вошь-тоска грызла нутро: уже не видать ему, похоже, ни степи, ни её вольных ветров. Не по зубам карась попался, самим бы ноги унести.
Сильный рывок едва не вышиб из него дух. Но упал Торгар удачно — видимо, Отцу-ветру он ещё зачем-то понадобился.
Башка трещала невыносимо. Еще невыносимей саднили рёбра — те, что слева. Пелена в глазах не проходила, левая рука напрочь не чувствовалась. Хорошо погулял.
Торгар понял, что лежит ничком и перевернулся на спину. При этом будто копытом ударили — что в бочину, что по лбу. На зубах скрипнуло — то ли песок, то ли крошки от зубов. Язык-то на месте? Глаза? С глазами пока непонятно… И самое поганое, ему совершенно не вздохнуть: больно. Больно… Отец вездесущий, когда его это волновало? Ай, как плохо упал, зачем не умер? Аккуратно сопя, Торгар пробовал снова начать дышать, но у него плохо получалось. А где сабля? Выронил он саблю, ай, позор… Послышались чужие голоса, особый посвист, мягкий шелест копыт. Торгар почувствовал, как у него на щиколотке затянули петлю и потащили. От ритмичной болтанки в голове прояснилось, и он разглядел маячивший впереди конский зад чалого. Ну да, Решеку конь уже не понадобится, а где его гнедой? Судя по рывку, валяется там же, со стреноженными ногами. Если не с переломанными.
Хороший конь, но в Орде у него был лучше. В Орде всё было лучше, даже он сам.
Его дотащили до домов и поставили на ноги. Попытались поставить. Но на ногах он стал держаться только тогда, когда в больные ребра упёрлось твёрдое остриё. Мельком взглянув на врагов — узких, гибких, в чёрных, ладных балахонах — Торгар оглянулся на тот взгорок, с которого они неслись на беззащитную деревню. И больше не оборачивался.
Из дома, судя по почтительной суете, сейчас должен был выйти виновник позора. Торгар надеялся, что сможет до него доплюнуть — за плевок голову наверняка снимут, а более тут уповать не на что.
Из дома вышла женщина. Богатая, роскошная. Что она забыла в рыбацкой деревне?
— О-хо! — восхитилась женщина на чистейшем языке Орды, — ну и буйвол! Мичман, вы превзошли мои ожидания!
Одна из чёрных фигур чуть поклонилась:
—Если вы позволите… вряд ли он потомственный кочевник, мистрис.
От этих слов — не так чисто произнесенных, но вполне понятных — лицо Торгара пошло пятнами. Это не укрылось от цепкого женского взгляда:
— Вы его огорчили, сударь, — усмехнулась женщина и вдруг посерьёзнела: — Скольких они убили?
— Двоих, мистрис. Виноват.
— Виноваты. Расплачиваться придётся дикарю, а вы проследите, чтобы о смертях я больше не слышала. Мне дорога эта деревня.
— Смертей больше не будет, мистрис. Мы всех ушлём в море, караван эскадры курсирует недалеко от берега и им помогут. Что делать, начнём исход раньше срока. И я опять настоятельно прошу вас покинуть сей негостеприимный берег: дикари пятёрками не бегают, Орда близко.
— Орда далеко. Впрочем, это уже ваша головная боль, сударь. Где конь и оружие этого вояки?
— Момент, мистрис.
При этих словах Торгар, вроде как безмятежно смотревший снова вдаль, не выдержал и повернул голову, изменившись в лице. Если у воина Орды и есть чего ценного, так это конь и оружие. И смазливая змея, похоже, это прекрасно знает.
Но прыгнуть ему не дали. Что за демоны обрядились в чёрные тряпки, Торгар не ведал, но стреножили его, как младенца. Ткнули под коленки, заломили руки. А из дома, между тем, вынесли стул. Она его с собой, что ли, привезла?
— Приблудный дикарь, возомнивший себя воином, — с расстановкой просмаковала женщина, не без грации усаживаясь на стул и оправляя платье. При этом странная мистрис не отводила издевательски насмешливых глаз от багровеющего лица Торгара. — Невезучий дикарь, глупый. Ай, какой глупый… Отец-ветер отвернулся от него, вот досада… Коня не уберёг, саблю выронил, попал в плен к женщине. То-то хан повеселится…
Каждое слово разило без промаха. Торгар стиснул зубы и снова устремил взгляд туда, где вода сливалась с небесами. Пусть мелет, что хочет — его она не сломит.
«Уже сломила, — билось в мозгу, — змеюка, тварь, ведьма. Ведьма! Впрочем, сломила-то не она» …
Отец-ветер отвернулся от него, иного объясненья нет.
Отец. Отвернулся.
Давным-давно, в Священной роще, их с Решеком и ещё десятком сопливых юнцов посвящали в воины. Отец-ветер тоже был там: он гулял по роще, и та пела с ним на разные голоса. Тысячи поющих стволов, принесённых сюда со всего света, каждая со своим голосом, а порой и с характером принесшего воина. Торгар тогда тоже держал в руках хитро выдолбленную, прямую длинную палку. Он воткнул её среди остальных — хорошо воткнул, не вдруг откопаешь, — и Отец-ветер запел ему песню славы. Торгар слушал отцовские наставления, прыгал, изворачивался, убивал, а Отец пел на разные голоса о том, что они теперь всегда будут вместе.
Всю ночь Торгар вспоминал своё посвящение. Он висел растянутым на верёвках в одном из домов. Ни один воин по своей воле никогда не останется на ночь под крышей — Отец не любит жилища людей. Каждый раз, приходя в сознание, Торгар умирал, растянутый под скособоченной крышей. А у ног его умирала изувеченная сабля, сунутая в бурдюк с морской водой. Вода ощутимо пованивала, и Торгару казалось, что клинок тускнеет на глазах. А ещё они чистили им рыбу — делали вид, что чистят, — рубили камни, царапали на клинке непристойности, и вообще — делали много такого, что во сне не привидится.
Оберег Отца — невзрачная свистулька, с которой Торгар не расставался со дня посвящения — тоже лежал под водой вместе с униженным клинком.
Одной единственной встречи с не умеющей себя контролировать сумрачной малолеткой оказалось достаточно, чтобы показать, чего на самом деле стоят все его ментальные блоки, служившие надежной защитой еще со времен пресловутого ученичества у Паука. Одного единственного ее: “Хочу!” оказалось вполне достаточно.
Стоила ли одна ночь (пусть даже и настолько восхитительная) последующих проблем? Ладно, не проблем, просто некоторых трудностей. А шис его знает. Наверное, стоила. Во всяком случае, сладко и сыто ноющее каждой клеточкой тело в этом точно уверено, и удовлетворенно искрящая первым уровнем аура тоже, а что там себе по этому поводу думают мозг и гордость, на это им плевать.
Да и выбора, в общем-то, не было.
И теперь выбора тоже нет: придется выбивать из Дайма дурь, долго и нудно. Все эти дурацкие заморочки по поводу приколоченных раскладок, лидерства и иерархии. Потому что оказавшись сверху ночью, светлый автоматически и днем будет считать себя победителем, а Роне… в лучшем случае — побежденным, должником, низшим по рангу и статусу. Но скорее — просто подстилкой. Сучкой, которая должна знать свое место. И обращаться будет соответственно, исходя из этого нового статуса. Во всяком случае — попытается.
Не понимая, что это полная дурь.
И вот эту-то дурь и придется из него долго и болезненно выбивать. Доказывая собственную крутость всеми возможными способами, чтобы и памяти не осталось, и мыслей даже. Унижая в свою очередь. Опять-таки — всеми доступными. Понятно же, что после такого ни о каких более или менее нормальных взаимоотношениях (ладно, пусть даже не дружеских, это было бы слишком, но хотя бы просто нормальных рабочих) и речи быть не может.
Впрочем, все это лирика и никому не интересное слюнтяйство. Рассмотрим по пунктам: выбора не было? Не было. Удовольствие получено? Получено. Причем намного больше, чем рассчитывал. Ну и чего тогда ныть?
Ману одноглазый был прав: секс со светлым способен продуть чердак любому темному, и не только остротой удовольствия, но и потрясающим скачком сил. Какая там вторая, Роне себя на четкую первую ощущал! Да и сейчас ощущение это не то чтобы совсем пропало, сил по-прежнему столько, что можно горы свернуть… ну или хотя бы починить разрушенную в порыве страсти крышу и мебель несчастной таверны.
Нет. Пусть этим занимается светлый, когда проснется.
И даже не потому, что глупо темному заботиться о каких-то бездарных селянах, когда под боком есть светлый (в самом прямом смысле слова под боком — сопит, носом в подмышку уткнувшись!), которому такие глупости по статусу положены. Просто это дает отсрочку. Еще одну. Пусть и небольшую, но все-таки. Очень уж не хочется заканчивать этот почти что сон и возвращаться в реальность. Лежать в теплых объятьях полковника Магбезопасности и самому обнимать его поперек живота намного приятнее.
И давить, давить, давить глухую тоску о том, что подобной восхитительной ночи больше никогда не повторится…
Надо быть реалистом: это у сна (ну или почти сна) особые законы, да и Аномалия поспособствовала. А как только сон окончательно перестанет быть сном — все неминуемо вернется к той самой реальности, которую Роне знает намного лучше, чем ему бы хотелось.
Нос щекотал упругий каштановый завиток. Потянувшись, Роне тронул его губами, сам толком не понимая — зачем это делает. Может быть, просто чтобы убрать? Щекотно ведь.
— Ну что, мой темный шер, будем вставать? — сказал вдруг Дайм абсолютно не сонным голосом. Завозился, выдохнул резко, рассыпав по коже стайку мурашек. Фыркнул: — Или тебе так понравилось изображать дохлого… э-э-э… ястреба?
Роне помедлил с ответом, судорожно пытаясь вычислить, что из только что сказанного полковником МБ можно счесть щипком сверху и утверждением новой иерархии, чтобы не пропустить, ответить сразу же адекватно и хлестко. И пропустил саму возможность ответа — Дайм заговорил снова:
— Надо отнести Аномалию к Медному, пока он сам не приперся сюда со своим взводом солдат, — сказал Дайм просто и буднично.
— Надо, — ответил Роне осторожно. Поскольку обнаружить подвоха опять не сумел.
— Тебе Аномалию, мне переговоры. Пойдем, мой темный шер?
Голос Дайма звучал по-прежнему буднично и нейтрально, словно он говорил о чем-то, не имеющем особого значения. Несмотря на призыв, сам он не стал вставать немедленно, даже объятий не разомкнул. Только чуть шевельнулся, потеревшись щекой о нос Роне. Очень захотелось чихнуть.
— Доверишь мне свое сокровище? — спросил Роне с осторожной насмешкой, тщательно пряча панику куда подальше и поглубже.
— Только сегодня, Ястреб. — Дайм вздохнул и опять потерся щекой о нос Роне, настойчивее. Добавил почти извиняющимся тоном: — Ты же помнишь, мы с тобою по-прежнему враги.
— Вспомню. — Роне постарался, чтобы его голос звучал так же нейтрально и буднично, как у Дайма. — Утром. Когда закончится гроза.
Утром, когда проснусь. Потому что это сон, наверняка все еще сон, наяву не может быть так хорошо. А раз сон, то… У сна свои правила.
И Роне уже вполне сознательно поцеловал Дайма в висок, куда полковник МБ так явно, настырно и беззастенчиво напрашивался.
Атриум в главном корпусе Асцеллского университета имени Рейнолдса был не очень большим, но он казался очень большим из-за почти полного отсутствия предметов интерьера. В самом дальнем углу атриума дизайнеры разместили небольшую зону с настенными зеркалами. Такое решение они объяснили тем, что представители некоторых видов разумных существ не настолько любят зеркала, насколько их любят представители других видов разумных существ, и им, дизайнерам, надо учитывать такие детали. Что именно учли дизайнеры, поставив рояль лимонно-желтого цвета, осталось загадкой даже для работников административно-хозяйственной части университета. Впрочем, те же самые хозяйственники почти единогласно одобрили отсутствие цветов в горшках и кадках. Пусть уж лучше по стенам вниз свисают имитации некоего усредненного вида лиан. Только имитации и ничего больше, потому что никогда не знаешь, какая аллергическая реакция может захватить врасплох ранее не встречавшиеся друг с другом биологические объекты.
Короче, во всем здесь наблюдалось стремление к открытости пространства и к толерантности. Даже лестниц, ведущих из атриума в конференц-зал, было две: собственно лестница и широкий желоб. А вот выходов из атриума было четыре. Те, что вели к галереям во второй корпус и в спортивный комплекс, находились, увы, далековато от того места, где в данный момент стоял Ото. Тот, что давал доступ к лифтам, исключался в принципе, слишком много времени уйдет на ожидание. Путь к главному выходу был предусмотрительно отрезан двумя очередными неприятными визитерами. Ото вздохнул.
Он не собирался бежать. Отчасти потому, что это было бессмысленно. Отчасти потому, что неприлично исчезать вот так, не выслушав людей.
Первые неприятные визитеры встретили его уже в космопорте Асцеллы, куда он прилетел около полутора суток назад. Те двое, что тогда ненавязчиво подсели к нему за столик в портовом кафе, явно были присланы для проведения исключительно профилактической беседы. Они и выглядели примерно так, как обычно выглядят мужчины, чьим основным видом деятельности является проведение профилактических бесед. Общее впечатление слегка портили почти одинаковые темного цвета костюмы больших размеров, но со стороны в целом разговор протекал весьма конструктивно и доброжелательно. Двое, сдержанно улыбаясь, поинтересовались, с какой целью Ото пожаловал на Асцеллу, а также посоветовали ему воздержаться от каких-либо неосторожных действий, отрицательно сказывающихся на имидже компании «Полярная Звезда». От неожиданности поперхнувшийся чаем Ото несколько раз клятвенно заверил посланцев, что ничего такого он делать и не собирался, после чего те удалились, напоследок по-дружески мягко похлопав перепуганного парня по спине.
Глядя вслед удаляющимся темным костюмам, Ото просчитывал варианты. Если эта сказка и дальше будет разворачиваться по своим сказочным законам, у него остается примерно два дня на то, чтобы подготовить и провернуть акцию по информированию научной общественности об истинном положении дел на планете Ню. Причем готовиться ему предстояло максимально скрытно и тихо, а вот информировать максимально шумно и, по возможности, эффектно.
Сегодняшние посланцы опять пришли вдвоем и выглядели они как… пожалуй, как аспиранты или соискатели, похожие на сотни таких же молодых людей, ежедневно находящихся в десятках корпусов университета. Такие мгновенно смешаются с окружением и поминай, как звали, только поминать, возможно, придется не их. Ото как-то сразу подумалось, что специализация этих вежливых ребят предполагает не столько ведение профилактических бесед, сколько принятие решений, и он не ошибся. Свои намерения гости обозначили сразу, предельно вежливо и очень решительно.
— Ото, поскольку вы не прислушались к предупреждению наших друзей и продолжаете своими действиями наносить ущерб компании «Полярная Звезда», мы вынуждены забрать вас отсюда.
— Какой ущерб? — громко возмутился Ото. — Геологоразведка и добыча на планете исключены, это компании, надеюсь, понятно? Любой, кто попытается забрать камни-аккумуляторы, сойдет с ума!
Один из визитеров нервно осмотрелся вокруг, но в огромном зале не было никого кроме них. Его напарник усмехнулся.
— Наивно предполагать, что проблемы с людьми станут препятствием для компании. Камни могут добывать андроиды, и вывозить их они будут на беспилотниках. Люди на Ню только мешают. И вы нам мешаете. Поэтому всего одна инъекция, доктор, и вы, безмятежно улыбаясь, отправитесь с нами, — Он подошел почти вплотную к Ото.
— Но это же похищение человека! — Ото инстинктивно отшатнулся.
— Да какое похищение, бросьте, — мягко возразил ему собеседник. — Два приятеля, слегка поддерживая под руку третьего, неспешно прогуливаются по университетскому городку, а потом тихо исчезают. И все.
— Тогда я вам все расскажу, — затараторил Ото. — Это очень важно, пожалуйста, послушайте меня и вы услышите…
На лицах похитителей отразилось легкое непонимание и замешательство. Ото пристально вглядывался в нечто очень далекое, находящееся за их спинами, но оглянувшись, они увидели в той стороне только ряд зеркал.
— Вы услышите сказанье,
Как в лесной глуши постился
И молился Гайавата:
Не о ловкости в охоте,
Не о славе и победах,
Но о счастии, о благе
Всех племен и всех народов…*
Ото осторожно поднял правую руку:
— А теперь с вашего позволенья я отойду на шаг назад, потому что он грядет.
— Кто? — спросил один из похитителей, снова оглядываясь на зеркала.
— Условный модификатор номер номер двадцать семь.
Огромный серый фрисс, оставляя за собой слизистый след, на большой скорости спускался по желобу.
Спустя примерно минуту Ото с опаской наблюдал, как тело ксеноса потихоньку сползает с распростершихся на мозаичном полу атриума «аспирантов». Фрисс отодвинулся еще немного в сторону и выпустил откуда-то снизу из-под себя несколько предметов, которые его чрезвычайно заинтересовали.
— Парализатор, заряд батареи 96 процентов, количеством один, — его комментарий был добросовестно переведен транслятором. — Центаврианский маячок. Несертифицированный. Безобразие. Инъектор с неустановленным веществом, количеством один. Бластеров нет. Переговорные устройства повреждены. Ото, все, что здесь происходило, транслировалось на экран в конференц-зале, где сейчас полно народа. Прекрасное превью получилось для твоего сообщения.
Один из двух глаз ксеноса уставился на доктора, машинально поглаживающего неприметную вышивку на нагрудном кармане своей рубашки.
— А все потому, что фрисские скрытые камеры лучшие в Галактике.
— Да кто бы спорил, — благодарно подтвердил Ото.
Фрисс поглядел обоими глазами на вещественные доказательства и на дышащих, но не шевелящихся бывших владельцев этих вещественных доказательств, а затем перевел два взгляда на Ото.
— А что ты такое говорил, перед тем, как я на них наехал?
«Да просто время тянул», — чуть было не ляпнул Ото, но во время спохватился.
— Я вызывал свою внешнюю генетическую память, — с достоинством ответил он.
Фрисс подполз к другу почти вплотную.
— Ото, — в механический звук транслятора неведомым образом закрались нотки беспокойства и участия, — у тебя есть внешняя генетическая память, но ты сам… такой хрупкий.
Ото обнял фрисса. На мгновение возникла ассоциация с огромной мягкой игрушкой из детства, дающей чувство защищенности от всех опасностей на свете. Фрисс одним глазом внимательно смотрел на Ото, а другим — на лестницу, ведущую в конференц-зал. По ней уже спускались сотрудники службы безопасности. Ото выпрямился.
— Я уже сказал тебе спасибо?
— Теперь уже сказал.
— Ну что, идем, а то самое интересное пропустим?
— А что, будет что-то еще интереснее?
— Не сомневаюсь, — усмехнулся Ото, — что самое интересное еще впереди.
Девятнадцатого марта после полудня Нине позвонила Инга с вопросом о перспективах развития колхоза, так как в деканате профессора не уверены, что у такого хозяйства есть будущее. Нина позвала к монитору Платона, и он начал объяснять Инге свои идеи, но затем просто сказал:
— Давай, я тебе скину мой проект?
Инга не успела ответить, как в кадре возникла Джуна:
— Не надо, у тебя ведь своя учёба и это твой проект. Нам нужно… понимаешь, надо доказать, что ваш колхоз сможет жить и не только обеспечивать себя всем необходимым, но и даст товарную продукцию. Только в этом случае мы сможем вернуться к вам на работу… мы обе учимся на бюджетных местах, и обязаны отработать после учёбы… или вернуть деньги за обучение.
— Я поняла, — ответила Нина. — Ты ведь знаешь, чем отличается крестьянин от фермера? Крестьянин работает на себя, а продает излишки. А фермер прежде всего выполняет договорные заказы, а себе оставляет дополнительные доходы. А есть КФХ, то есть – крестьянско-фермерское хозяйство, когда часть продукции производится по договорам, а часть – для себя. У нас именно крестьянское хозяйство! Хотя название полностью звучит как СПК(к). Сельскохозяйственный производственный кооператив, в скобках – колхоз. Но, если точнее, мы — семья, и прежде всего обеспечиваем себя. А продаём излишки. Как ты думаешь, семья имеет перспективы?
— Если только никто не захочет уйти из неё… а от вас вряд ли кто-то захочет уйти… у вас все помогают друг другу, и никто не в обиде. И правда – семья… и вы делаете всё так, чтобы никто не захотел от вас уйти… всё, я поняла. Знаю, что сказать в деканате. Спасибо!
— Надеюсь, вы четверо вернётесь… и станете частью нашей семьи. Кстати… нет ли у вас знакомых среди будущих агрономов и ветеринаров? Нам очень нужны специалисты на теплицу в Звёздном, нужен садовод для работы с фруктовыми деревьями, нужен овощевод… и очень нужны хотя бы два ветеринара с правом подписи на документах… чтобы не приглашать из соседних сёл. Поспрашивайте, пожалуйста, жильём обеспечим… пока в общежитии, но со временем и квартиры будут.
— Всенепременно! Пока!
Сеанс связи закончился, а Нина, задумавшись, тихо спросила у мужа:
— Ты уверен, что мы сможем прокормиться сами? Без выпрашивания денег у Федерации, как другие ОЗК, без сдачи киборгов в аренду и без дотации от планетарного правительства. Ведь нас всё больше и больше…
— Так и планы у нас не маленькие. В посёлке будет школа и библиотека, будут столовая и медпункт, стадион и спортзал, будет даже кафе… почему бы и нет? Вернётся Май, ведь он бариста, с ним вернётся Майя, гениальная кружевница… пока официанткой, а там видно будет. Нас уже много, будет больше… значит, арендуем участок леса и болото для сбора ягод-грибов. И на строительство и охрану Звёздного отправим киборгов… город планируется на пять тысяч населения, всем места хватит.
— Хорошо… будем жить и работать. И строить планы. Спасибо тебе за помощь и поддержку! Ты у меня самый лучший!
— Без тебя ничего бы не было. Это ты у нас самая лучшая… и только моя любимая!
Платон поцеловал жену и побежал на овчарню, а Нина в сопровождении Дамира пошла на медпункт и к волхву.
***
Двадцать первого марта почти в полдень опустился на бетон космопорта вернувшийся с Кассандры транспортник.
Нина, ещё в десять утра прилетевшая с Дамиром в космопорт встречать своих ребят, успела и поссориться, и помириться с прилетевшей встречать киборгов Элиной — но и Нина, и Элина остались каждая при своём мнении, а Нина с досадой поняла, насколько проще работать с Леонидом. Первым сошёл с трапа капитан и поздоровался с встречающими. После него стали выходить Иван Сергеевич, Люси и Лиля.
— Наконец, дождались! – воскликнул он, сходя по трапу, — здравствуйте! Наконец-то долетели!
— Добрый день! Мы вас уже заждались, — ответила Нина, — успешно слетали?
— Всё в порядке, Эва будит ребят, скоро все выйдут. Люси стала живее, но ей пока сложно справиться с возможностью думать. Подождите немного.
Примерно через четверть часа мучительного ожидания вышли Змей с Хельги и Самсоном. Нина обняла своих ребят и повела к флайеру:
— Здравствуйте, родные мои! Теперь полетим домой. Только сначала зайдём в городской дом, там во дворе флайер Змея. Пообедаем в кафе и полетим на остров.
Тем временем Эва разбудила и вывела остальных киборгов — и Карина под наблюдением Элины повела их в свой флайер. Поведение чипированных «семёрок» ОЗК ничем не отличалось от машинного, но Карина, как психолог, понимала, что её проблемы только начинаются, так как теперь с этими киборгами надо будет заниматься вдвое больше и втрое осторожнее.
***
В городском доме были только Эстер, Радж и Фред, но в гостиной был приготовлен шикарный праздничный стол, пахло булочками с корицей, так что поход в кафе был отменён, а вместо этого Нина заказала с доставкой большой торт-мороженое для Самсона и жареную курицу для Хельги.
Снова все сидели за одним столом и радовались, что вернулись без происшествий и что всё благополучно. Змей много говорил, что на него было совсем непохоже – но Нина поняла, что он просто хотел успокоить ребят и окончательно объяснить им, что они дома. В какой-то момент Змей вспомнил историю с арбузом, которая случилась на второй или третий день его нахождения в доме Нины, и она тут же позвонила Эке с вопросом, есть ли в их магазинчике фрукты и сказала, что отправит Фреда.
— Да я сама сейчас Вам всё принесу, — ответила Эка, — что нужно ещё?
Нина всё же отправила в магазин Змея со своей карточкой, попросив загрузить багажники обоих флайеров фруктами, макаронами и крупами – и Змей вышел. Через четверть часа он вошёл с огромным арбузом в руках, совершенно по-машинному отчитался: «Приказ выполнен успешно!», подал удивлённой Нине карточку и весело рассмеялся:
— Просто вспомнил свой первый выход из дома. Тоже в магазин ходил, страшно было до жути… но справился.
— Вот и хорошо! – успокоилась Нина, — не забыл, как арбуз резать надо? Тогда вымой его сначала и нарезай.
Когда арбуз был съеден, Змей привычно собрал все семена в пакетик и взял с собой для Ворона, который до сих пор пытался выращивать в доме различные растения (в трёх десятках горшков в доме зеленели двадцатисантиметровые ростки мандариновых и лимонных деревьев, а летом в теплице он пытался из семян выращивать арбузы и дыни). Вылетели на Славный остров почти в половину шестого вечера. И снова отпраздновали возвращение Самсона и Хельги – Платон тоже заказал с доставкой фрукты и встретил Нину с киборгами салютом.
***
С двадцать второго по двадцать пятое марта в деревнях снова праздновали Масленицу, делали и потом брали снежные городки, жгли чучело Зимы и встречали Ярилу.
На островах тоже делали снежную крепость и ледяную горку, девушки шили костюмы для чучела Зимы и молодого Ярилы. Нина снова пригласила гостей — и на этот раз Златко сам вызвался быть Ярилой, а Светлана — Зимой, которую Ярило должен был прогонять. Поскольку двадцать пятое марта выпало на субботу, то праздник в городе, в деревнях, на турбазе для туристов и на её островах был именно в этот день, и Нина, хотевшая посмотреть все мероприятия, думала, отправить ли Арнольда с видеокамерой куда-нибудь или оставить его на островах.
Платон решил вопрос быстро, сказав, что можно отправить Пламену одну из трёх имеющихся видеокамер на дронах, и он вполне сможет управлять ей и отснять праздник в посёлке, вторую камеру-дрон дать Змею или Владу, чтобы кто-то из них поснимал праздник в деревне, а третью камеру-дрон оставить Арнольду – и таким образом Нина сможет посмотреть все праздники… кроме городского.
И тогда Платон на всякий случай позвонил Василию с просьбой взять видеокамеру в музее и поснимать, а также прислать сценарий праздника, но волхв заявил, что ему для праздника сценарий не надобен. Василий с предложением Платона согласился – для музея тоже надо вести видеосъёмку – и сообщил о проведении Масленицы всем, кого встретил, в том числе и Райво.
И утром двадцать четвёртого марта Нине неожиданно позвонила Линда, с которой она очень давно не виделась. Подруга пополнела, сменила причёску и очень сильно смущалась, когда просилась прилететь к Нине в гости.
— Просто… — Линда сделала паузу, покраснела и всё же сказала, — хочется увидеть Авеля… Авиэля… как он там?
— Он вполне прижился на Домашнем острове, — рассмеялась Нина, — он теперь озерной эльф… как ты ему прислала костюм, так он в нём и ходит. Прилетай, привози ещё что-нибудь эльфийское, он будет счастлив… я приглашу и его тоже, встретишься и поговоришь сама. Вместе с Райво прилетай… ему тоже будет интересно посмотреть на наш колхоз.
— Райво в музее на празднике задействован, он киборгами руководит. Я с Валерой прилечу тогда… и привезу Авиэлю подарок.
— Отлично! Как справишься, так и прилетай. Платон скинет Валере наши координаты, предупредит охрану и пришлёт электронный пропуск. Пока.
***
Двадцать пятое марта началось именно с появления Линды в половину девятого утра. Её флайер опустился перед домом, Нина встретила подругу и её Mary на крыльце, показала дом и проводила в гостиную своей квартиры. Валера прекрасно выглядел, был одет тепло и стильно и если не знать, что он киборг, то вполне мог бы сойти за брата хозяйки. Он достал с заднего сиденья флайера большую сумку и понёс её в дом.
В гостиной, угощая гостей чаем с булочками, Нина обратила внимание на фигуру Линды – и та, покраснев, сказала:
— Через полтора месяца… будет мальчик! Я не бесплодна! Райво уже имя придумал… но пока не скажу. Потом. А… где Авиэль?
— Летит, — с усмешкой ответил ей Платон, — он обязательно будет здесь… только ненадолго, там тоже праздник.
Авиэль прилетел в десять часов, сразу прошёл в гостиную квартиры Нины – и замер в дверях. Платон его вызвал на полчаса, но не сообщил причину, и Irien просто не знал, что сказать. Линда и киборг, проживший пять лет в её доме, долго смотрели друг на друга, и первой не выдержала Линда:
— Какой же ты стал… взрослый! Я всегда знала, что ты не такой, как все… не совсем машина, но не хотела тебя напугать… да и мама… не хотела напугать тоже. Она ведь и волосы красить тебя заставляла, чтобы прежние хозяева тебя не нашли. Это тебе… подарок от нас.
Валера подал Авиэлю сумку – и он открыл её. В ней оказался ещё один костюм эльфа, белый костюм-тройка и зимняя куртка с капюшоном. Глядя на его изумлённое лицо, Линда сказала:
— Бери, это всё тебе. А мне пора обратно. Потом посмотрю праздник в записи. До свидания.
— Не забывай нас, — Нина осторожно обняла бывшую соседку, — прилетай иногда. А Валера может связываться с Платоном в любое время. Пока.
Линда с Валерой улетели, Авиэль улетел через четверть часа – и Нина, проводив гостей, стала собираться на праздник.
***
В одиннадцать часов утра на площади перед большим домом собрались гости и местные киборги. Вышедшая из дома Нина заметила среди прилетевших Светлану в костюме Зимы, Златко в длинной тёплой куртке поверх костюма Ярилы и Эстер в бежевом пальто, из-под которого виден был подол огненно-красного платья. Сама Нина по просьбе Платона надела светло-коричневый сарафан поверх белой вышитой рубахи, меховую душегрею и платок, на плечах была наброшена длинная куртка. Сам Платон был одет как зажиточный крестьянин – просто, но дорого – вышитая рубаха, жилет мехом внутрь, шерстяные брюки, тёплые сапоги, распахнутый тулуп и шапка.
Волхв объявил начало праздника, сказал славословие Яриле и дал отмашку штурму снежной крепости. Так как с двух сторон крепости были киборги, то волхв сразу предупредил их, чтобы никого никто не повредил, и чтобы штурм продолжался хотя бы полчаса. Но нападающая команда Весны стремилась к победе, а защитники из команды Зимы не очень-то в крепости держались – и потому крепость уже через двадцать две минуты была полностью разрушена и чучело Зимы было вынесено на берег и установлено для сжигания.
Свен вывел на площадку Ливня с сидящим на нём Златко в образе Ярилы и совершенно счастливый киборг поздравил всех с приходом весны – и в костюме Весны вышла Забава. Трое киборгов и Светлана показали небольшой спектакль, как Весна прогоняет Зиму, появляется солнечный бог Ярило, и Зима сгорает в Огне. Эстер танцевала фламенко под гитару, на которой играл Златко-Ярило – и Нина вдруг поняла, как не хватает своих музыкантов и своих инструментов. И тихо сказала об этом Платону.
— Не волнуйся, купим инструменты, будет своя музыка… Клима просить бесполезно, он настрадался от бывшей хозяйки, а с остальными поговорю… будет свой ансамбль, — так же тихо ответил он.
После выступления артисты убежали в дом греться (Златко и Эстер танцевали босиком и в лёгкой одежде). В это же время Агат и Клара начали поить всех желающих чаем с блинами, а на Жемчужном острове начались игры и пляски под гармонь с прилетевшими из деревень гостями.
Когда начало темнеть, на лёд озера вынесли и установили чучело Зимы и подожгли. Арнольд с двумя камерами старался успеть везде – и сожжение снимал и ручной камерой, и камерой на дроне.