Бурное выяснение отношений в курилке распугало всех штатных курильщиков. Валька из третьего цеха орал на Люську из упаковочного так, что сигаретный дым рвался в клочья и прилипал к стенам. На бедную Люську было больно смотреть. Косметика у неё потекла, волосы растрепались.
Руслан сунулся было в дверь, но сразу дал задний ход. Как бы и ему не прилетело за компанию.
Перерыв заканчивался. Руслан вернулся в цех, но работа не ладилась. Кололо в правом глазу. Основательно так кололо, с прострелом в мозг.
Руслан пожаловался мастеру.
— В курилке был? — сурово поинтересовался Ген Геныч.
— Д-да. Там Валька бушует. Его эта мышь довела. Аж лицом посерел.
— А до того?
— Румяный был, — задумчиво сказал Руслан. — Всегда улыбался. Рост. И фактура. Всё при нём. Задница такая подтянутая, спортивная…
Ген Геныч быстро достал телефон и стал звонить Доку.
Док появился почти мгновенно — как чёртик из коробочки. Усадил Руслана на стул, велел запрокинуть голову. Из саквояжа вынул похожий на огромную подкову «улавливатель» и жестяную кюветку. Кюветку положил на верстак, а «улавливателем» стал крутить у Руслана перед одним глазом, затем перед другим.
Ребята побросали свои рабочие места, сгрудились полукольцом. Не каждый день такое представление.
Док хмыкнул. Пошевелил крохотное колёсико. Коснулся холодными пальцами надбровья пациента. И тут же бросил в кюветку металлически звякнувший осколок.
— Легко отделался, — сказал он Руслану. — Вас что, в школе не учат ничему? Под стрелой не стоять. В осколочную зону только в очках. Это ж азы!
Ген Геныч отслюнил Доку старшую купюру. Сказал с сожалением:
— Вот с такими пеньками приходится бок о бок! Попробуй ему донести, что основы ТБ нужно как «Отче наш»… Или уж если в очках не хочешь, сначала собственное чувство вырасти, а потом лезь туда, где чужие бьются. Спасибо, Док!
Док стал собирать саквояж. В кюветке неожиданно оказалось пусто.
— Эй! — сказал он. — А где трофей? Кто попятил?
Ген Геныч всем туловищем повернулся к коллективу, упёр руки в боки.
— Охренели? Это ж Люськина любовь. Вам она на кой? Верните сей же час! Пидарасов в цеху не потерплю!
— Может, завалилась куда? — робко предположил спасённый Руслан.
Док молча обозначил ладонь, и Ген Геныч вложил в неё ещё одну купюру.
— Не занимайтесь глупостями, молодёжь, — сказал Док, уходя. — Разбитую чашку не склеишь. Придётся вашей Люське какое-то время пожить без любви.
Вера оглянулась. Улица была пустынна: лишь ветер гонял вдоль брошенных машин обрывки старых газет. Фасады зданий щерились торчащими в окнах осколками, но темнота за кривыми стеклянными «клыками» оставалась по-прежнему неподвижной. Даже вездесущий запах гари, прибитый недавним дождем, почти не ощущался.
Но зверь шел следом. Она знала это, как бы тщательно тот ни скрывался и ни держал дистанцию. Теперь он тоже был осторожен. С того самого дня, когда подобрался настолько близко, что Вере пришлось потратить последний патрон. И, хотя пуля ушла мимо, с тех пор вид даже пустого револьвера надежно держал его на расстоянии.
Вера нашла глазами покосившуюся табличку с названием улицы, потом скинула рюкзак и достала карту. После полуминутного изучения она отыскала ее в паутине прочих переулков, но радости это не прибавило.
Небо на востоке уже подернулось сумерками, предвестниками скоротечного осеннего вечера. А это означало, что сегодня Вере уже никак не удастся покинуть город или хотя бы достичь его границы.
Еще раз сверившись с картой, Вера запихнула ее обратно и быстро зашагала вперед. И метров через пятьсот она действительно нашла отмеченный на потертом глянце магазин.
Хрустя стеклянной крошкой, Вера аккуратно переступила через разбитую витрину и огляделась. Магазин уже давно был разграблен, и на поломанных и покосившихся полках валялись лишь пустые банки да ошметки упаковок. Единственное, чем можно было поживиться, это целехонький кассовый аппарат, из которого торчали, словно насмешка, никому уже не нужные купюры.
Но Вера и не рассчитывала найти здесь что-либо ценное. Пройдя за прилавок, она достала фонарик и юркнула вслед за его лучом в служебное помещение.
Неуверенный свет уткнулся в облако всколыхнувшейся пыли, за которой проступали опрокинутая мебель и разбросанный хлам. Но вот в желтом круге тускло блеснула дверь холодильной камеры, и Вера тут же направилась к ней.
Холод ушел отсюда вместе с электричеством. Тогда же, наверное, растащили и мясо, висевшее когда-то на потемневших крюках. Оно и хорошо, а то запах бы сейчас стоял такой, что пришлось бы срочно делать ноги. Самое же главное, что дверь исправно закрывалась, а с помощью длинного куска трубы ее можно было вполне надежно заблокировать изнутри.
Если днем зараженных еще как-то отпугивало присутствие зверя, то с наступлением ночи этих тварей вылезало столько, что даже он не мог с ними конкурировать.
На улице уже заметно смеркалось, и Вера не стала мешкать. Еще раз оглядев местность вокруг магазина и убрав следы своего проникновения, она заперлась в убежище.
После нехитрого ужина из тушенки и галет Вера расстелила походный коврик и улеглась, поджав ноги и накинув сверху куртку.
Какое-то время она бездумно смотрела в темноту, одновременно прислушиваясь к звукам извне. Толстая стальная дверь старательно берегла тишину, но иногда отдельные шорохи и шумы все же проникали. Мертвый город оживал — пускай и той извращенной вирусом жизнью, которой он был еще интересен.
Сегодня ей опять не удалось выбраться из его каменных объятий. А значит, завтра придется начинать все сначала.
Она не успела даже огорчиться. Усталость свинцом надавила на веки, и Вера стала проваливаться в сон. Но уже сквозь дрему она успела услышать тихий скреб и скулеж, доносившиеся из-за двери.
Зверь был рядом. И, похоже, даже ему ночью становилось не по себе.
* * *
Каждую ночь она видела один и тот же сон. Мятый и рваный, как старая видеозапись, он, тем не менее, обладал яркостью и реалистичностью, от которых поутру непременно захватывало дух. И Вера понимала, что это неспроста. Сон был осколком ее прежней жизни, кусочком памяти, которая бросила ее на произвол судьбы в погибшем городе. И каждый раз она тщетно пыталась разглядеть в этом осколке еще не увиденные грани прошлого.
В комнате светло. В высокие окна бьет солнечный свет, и каждый уголок словно пропитывается его теплом. Нехитрая обстановка совершенно не смущает, а дешевая мебель кажется даже какой-то родной. Как и затылок с каштановой шевелюрой, возвышающийся над спинкой дивана.
Вера аккуратно снимает балетки и мягко ступает по светлому линолеуму. Он ее не слышит, хотя его плечи и напряжены. Она понимает, что его внимание приковано к старому телевизору, с выпуклого экрана которого вещает о чем-то седой военный с крупными звездами на плечах. Звук включен негромко, потому лишь обрывки фраз долетают до ее уха: «не допустим», «риск минимален», «государственная необходимость»… Да Вера и не прислушивается, больше внимая его тихому дыханию.
Подкравшись, она кладет руку ему на плечо. Он вздрагивает, но, обернувшись, расплывается в улыбке и нежно опускает свою ладонь на ее пальцы. Вера видит его лицо… и не видит одновременно — то странное ощущение, доступное только во сне. И чем сильнее она пытается разглядеть его черты, тем более плотная пелена их накрывает.
— Здравствуй, милый, — говорит Вера. Затем нагибается и целует его в губы. По лицу и шее прокатывается сладкая волна. — Что смотришь?
— Привет, солнышко. Да новости, — он кивает на телевизор. — Вояки решили производство в городе запустить. Какую-то химию варить будут. Вот люди и возмущаются.
Словно в подтверждение его слов, на экране сменяется картинка, и появляется размахивающая транспарантами толпа.
— Ну не станут же они мутить что-то опасное? — вздыхает Вера. — Не деревня же. Да и населения за миллион.
— Вот и вояки так говорят. Я тоже думаю, что ничего страшного, — он махает рукой и встает, притягивая ее к себе за кончики пальцев. — Пойдем-ка лучше. У меня есть для тебя сюрприз…