27 апреля 427 года от н.э.с. Вечер. Продолжение
– Но оставь чудотворам разбираться с ними, и, уверяю, мы разберемся, – продолжил Инда, поморщившись. – Давай лучше поговорим о тебе. Твои письма…
– Ах, Инда! – неожиданно перебила она. – Если бы все было так просто, как в моих письмах! Ты же понимаешь, не все можно доверить бумаге, и Йера… Он не желает меня слушать, он считает, что всему виной нервное расстройство… Инда, ты должен выслушать меня, ты должен мне поверить!
– Ну рассказывай, – снисходительно кивнул Хладан. Трудно было не заметить, что в письмах она о чем-то недоговаривает. Он догадывался, о чем. Он приехал, чтобы убедиться в этом. – Тебя беспокоит Йока? Но я ответил в письмах и отвечу сейчас: все, что ты пишешь, нормально для четырнадцатилетнего мальчика. Это переходный возраст, Ясна, с этим сталкиваются родители большинства подростков. Даже мои когда-то через это прошли.
– Все это было бы так, как ты говоришь, если бы я не могла сравнивать его с другими мальчиками. – Лицо ее стало строгим: она вошла в образ матери, отягощенной бременем ответственности.
– Может быть, он развивается чуть раньше своих ровесников? Может быть, другие мальчики до него просто не доросли?
– Инда, да его со дня на день выгонят из школы! Не думаю, что всех его ровесников ждет та же участь!
– Он плохо учится?
– В том-то и дело! Он учится очень хорошо. Почти отлично. И это тоже меня настораживает!
– Тогда за что его можно отчислить из школы? Неужели за те шалости, о которых ты мне писала?
– Инда, это не просто шалости.
– Мне кажется, ты драматизируешь. Где он учится? Надеюсь, не в статском корпусе?
– Нет, конечно нет! Я была против закрытых учебных заведений, они плохо влияют на детей. Мы с Йерой выбрали Классическую академическую школу при университете. Там очень высокий уровень преподавания и при этом ограничены телесные наказания. Йера же никогда не наказывал Йоку, он считает, что человек должен понимать человеческий язык. Он считает, только так можно вырастить уважающего себя человека. Я всегда с ним соглашалась, но теперь мне кажется, что мы перегнули палку в другую сторону…
– Брось, перегнуть палку в другую сторону очень трудно! – улыбнулся Инда. – Нельзя уважать себя слишком сильно.
– Но он не уважает никого! Он ни во что не ставит учителей и нас с Йерой, он никого не боится и никого не слушает!
Ах, какая чушь! Неужели Инда ошибся в своих предчувствиях? Неужели беда только в том, что Йока Йелен имеет плохие отметки по поведению?
– По-моему, это прекрасно. Ты, наверное, плохо представляешь себе школу для мальчиков. Если бы я никого не боялся и ни во что не ставил учителей, я бы обязательно стал верховодом. В школе для девочек, полагаю, в цене другие добродетели?
– Йера твердит мне то же самое, – смешалась Ясна.
– Вот видишь, значит, в моих словах есть доля истины.
– Но почему тогда учителя не разделяют вашего восторга? Почему нам все время угрожают отчислением?
– Я думаю, учителя сильно преувеличивают свое желание выгнать мальчика. Меня, помнится, тоже пугали отчислением. А кого не пугали? Если в Славлене есть хоть один человек, которому не угрожало отчисление из школы, то это самый ничтожный из неудачников.
Инда не стал пояснять, что элитные школы с их жесткой дисциплиной – привилегия, которую аристократия может вот-вот потерять, и в Афранской Тайничной башне уже давно ведутся споры о начале кампании за демократизацию элитного образования: полную отмену телесных наказаний, школьной формы, армейской муштры, изнуряющей физической подготовки, сокращение учебных часов на общеобразовательные дисциплины. Потому что это не только опыт ума, система знаний, позволяющая смотреть на мир с высоты птичьего полета, но и бесценный опыт выживания, отстаивания своего мнения, умения не ломаться и противостоять противнику, многократно превосходящему тебя и силой, и служебным положением. Аристократия до сих пор составляет чудотворам серьезную оппозицию во многом благодаря традиционному школьному воспитанию, и недаром чудотворы когда-то переняли эту систему для воспитания своих детей. Демократичные школы простолюдинов выпускают в жизнь толпу самоуверенных болванов, которые не видят дальше собственного носа, не умеют ни рассуждать, ни бороться и исповедуют принцип «моя хата с краю». И в Афранской Тайничной башне многие считают, что аристократам давно пора приобрести похожие качества. Среди чудотворов довольно образованных людей, чтобы двигать прогресс без привлечения умов со стороны.
– Я вспоминаю институт как самый страшный кошмар в своей жизни… – Ясна потрясла головой.
– Этот кошмар научил тебя владеть собой, контролировать каждый свой жест и каждое слово. И – случись что – ты выживешь в любой ситуации, в которой сломается видавшая виды простолюдинка.
– Я всегда считала, что это наследственность. Меня учили, что это наследственность.
– А чему бы еще аристократ стал учить аристократа? Это кастовость: чудотворы чураются аристократов, аристократы чураются простолюдинов… А Йока, между прочим, убедительно доказывает, что наследственность тут ни при чем.
– Инда… Вот об этом я и хочу поговорить. О наследственности. И пожалуйста, не рассказывай об этом Йере. Он… никогда не простит мне…
Хладан навострил уши. Может быть, он не ошибся?
– Инда, с тех пор как родилась Мила, я… Ты только пойми меня правильно… Я поняла, в чем разница между своим и чужим ребенком… Я чувствую себя чудовищем, но я ничего не могу сделать. Мне нужен совет. Нет, неправильно… Не совет… Мне нужно, чтобы кто-нибудь помог мне. Чтобы кто-нибудь…
– Простил тебя и сказал, что ты ни в чем не виновата? – перебил ее Хладан.
– Я не знаю, – она замотала головой и опустила лицо. – Я действительно чудовище, Инда! Если бы ты знал, какие оправдания я себе придумываю! Мне кажется, я сойду с ума!
– Если мальчик ищет авторитета в кругу сверстников и делает это так, что для всех остальных превращается в persona non grata, хороший педагог сделает вывод, что ребенку не хватает любви и внимания. – Инда невесело усмехнулся. – Я понимаю тебя, Ясна. Я увидел это в твоих письмах, но не стал доверять бумаге столь тонкие материи.
– Выслушай меня! Погоди обвинять меня! – она вскочила с места и театрально приподняла сцепленные замком руки. – Сначала выслушай! Я и сама могу обвинить себя! Ты принимал в этом ничуть не меньшее участие, чем мы с Йерой! Да, это наше решение, и я несу за него полную ответственность. Но и ты, ты тоже должен отвечать! Хотя бы передо мной! Перед Йерой!
– Погоди, погоди, – Инда поднялся и взял ее за плечи, – кто тебе сказал, что я обвиняю тебя? Кто тебе сказал, что я не несу ответственности за судьбу этого ребенка? Сядь, моя девочка. Сядь и расскажи мне, что ты напридумывала в свое оправдание.
– Инда! Я боюсь его! Иногда мне кажется, я не просто его не люблю, я ненавижу его! Я хочу избавиться от него! Я никогда не смогу простить, никогда… Ради Предвечного, только никому не говори об этом!
– Сядь, моя хорошая. Чего же ты не сможешь ему простить?
– Ты помнишь, что случилось восемь лет назад? Я писала тебе. Я… я потеряла ребенка.
– Да, конечно. И в чем же виноват Йока?
– Я подняла его на руки. Я подняла его на руки, но он оказался слишком тяжелым…
– Любой бы на моем месте сказал тебе, что вины ребенка в этом нет. Но я хорошо тебя понимаю. Родное дитя оказалось принесенным в жертву чужому. Расскажи мне поподробней, как это случилось, и мы разберемся.
– Мы были в гостях у Сва́танов, – Ясна вздохнула, – отмечали день рождения его дочери. Ей исполнилось то ли десять, то ли одиннадцать, я не помню точно, но Йока был еще мал, чтобы играть с девочками такого возраста, они пытались избавиться от него и гнали из детской. Мы с Йерой сидели в это время в гостиной, вместе со всеми взрослыми. Понимаешь, я в последнее время вспоминаю этот день все чаще и чаще, я перебираю подробности и ищу, где мне следовало поступить по-другому. Не подумай, я не снимаю с себя вины. Не стоило оставлять его со старшими детьми, но нам не пришло в голову, что с ребенком что-нибудь случится в доме доктора.
– Продолжай, продолжай. Я внимательно слушаю. – Хладан опустил голову. Он действительно внимательно слушал, гораздо внимательней, чем могло бы показаться Ясне.
Четырнадцать лет назад он принес в дом Йеленов крошечного недоношенного младенца. При рождении мальчик весил чуть больше гекта, был покрыт первородным пушком и по всем законам природы должен был умереть. Но он не умер. Хладан ни о чем не просил их, он лишь рассказал, что мать ребенка – сирота и сама совсем еще ребенок – умерла родами, а дитя чудом осталось жить.
Инда лгал. Он не знал, кто мать этого ребенка, и десяток чудотворов искали ее (или ее тело) по деревням, стоявшим вокруг Беспросветного леса. Этот младенец словно упал с неба. Сумасшедшая старуха-мрачунья, у которой забрали дитя, рассказывала такие сказки, что в них не поверили бы и ее малолетние правнуки, если бы они у нее были. Старуха умерла на виселице, продолжая рассказывать сказки и выкрикивать пророчества, сулившие чудотворам скорую гибель. Мальчик мог оказаться кем угодно (и, судя по дате рождения, даже плодом чудовищных опытов профессора Ва́жана), но скорей всего просто наследовал способности мрачуна, и Инда посчитал, что стоит держать ребенка на глазах чудотворов, поближе к себе. Мрачун, воспитанный в лояльности к чудотворам, мог им пригодиться. А Йелены так легко попались на удочку…
– Они вытолкали Йоку из детской, а он старался попасть обратно, для него это была игра. Он приоткрывал двери, прятался и подслушивал. Пока кто-то из девочек с силой не захлопнул дверь. А Йока держал руку на косяке с другой стороны, и эта тяжелая дубовая дверь прищемила ему пальцы. Когда я прибежала наверх, в детскую, он уже не кричал, только плакал. Инда, он был так несчастен! Ты помнишь, каким букой он всегда был, с самого младенчества? А тут… Он обхватил меня за шею, и плакал, и просил взять его на руки.
– Он сам просил тебя об этом?
– Да. В последний раз он просил взять его на руки года в два. Он всегда стремился к самостоятельности, ему нравилось ходить самому. Только Йера иногда носил его на шее. А тут… Он плакал, Инда, он прижимался ко мне, он дрожал. Я взяла его на руки и отнесла на кухню. Ему было почти шесть лет. Инда, с каждым годом я все сильней убеждаю себя в том, что он сделал это нарочно. Я не должна так думать, это нечестно по отношению к нему, но я вспоминаю тот миг, и мне кажется, он злорадно улыбается, когда говорит: «Мамочка, отнеси меня, пожалуйста! Я не могу идти!»
– А девочка?
– Какая девочка? – Ясна посмотрела на Хладана, словно проснувшись.
– Девочка, которая захлопнула дверь?
– Доктор Сватан хотел учинить им разнос, но девочки и без этого испугались сильней Йоки, у одной была настоящая истерика, ей давали нюхать соль и увезли домой всю в слезах. Она даже не могла говорить. Мы тоже поехали домой, и по дороге у меня началось кровотечение… Инда, я не должна так думать, но он убил моего ребенка! Он… он избавился от конкурента, понимаешь? Он усыновлен по всем правилам, он наследует за Йерой титул и деньги как единственный сын!
– Погоди, погоди… Много ли шестилетний мальчик знает о титулах и законах наследования? И потом, Мила благополучно появилась на свет, или мне это только показалось?
Начитавшись беллетристики о детях-убийцах (а Инда не сомневался, что Ясна нарочно выбирала для чтения бульварные романы подобного рода), нетрудно прийти к подобным выводам, однако Инду больше заинтересовала истерика девочки. Если это не совпадение, если мальчик в шесть лет был способен вызвать у обидчицы столь бурную реакцию, то на что же он способен теперь?
– Мила – девочка! А мой нерожденный малыш был мальчиком…
– Хорошо, хорошо. Скажи мне, ты начала ненавидеть Йоку сразу же после этого? Или прошло какое-то время?
– Я… не знаю. Но, если говорить честно, все это началось со мной после рождения Милы, через два года. Я ничего от тебя не скрываю, Инда! Мне надо быть честной хотя бы с кем-нибудь! Я устала обманывать себя! Йока ненавидит Милу, он возненавидел ее с первого дня! Мне иногда кажется, что он хочет ее убить! Возможно, я выдумываю это, чтобы как-то оправдаться перед собой. Возможно. Когда ему было восемь лет, он заболел воспалением легких. Он болел очень тяжело, несколько дней пролежал в горячке, без сознания. Доктор Сватан собрал вокруг него целый консилиум, среди врачей были и чудотворы. Он боялся, что Йока не выдержит кризиса и умрет.
– Скажи, ты хотела, чтобы он умер?
– Нет! – вскрикнула Ясна. – Нет, не хотела! Я не лгу, я хочу избавиться от него, но не такой ценой! Я не желаю ему смерти, неправда! Я не смогу жить, если он умрет, понимаешь? Я не смогу после этого жить! Такого чувства вины мне не вынести!
– Я просто спросил. Не кричи.
Чем громче она кричит, тем понятней становится: она мечтает о его смерти, потому что не знает другого способа отказаться от него.
– Извини, – она всхлипнула и достала из рукава тонкий батистовый платок. – Все это очень болезненно для меня, я не вижу никакого выхода.
– Продолжай. Что случилось во время его болезни?
– Мне было страшно заходить в его спальню. Там… мне казалось, она переполнена ужасом. И этот ужас сочился сквозь стены. Мила не спала ни одной ночи за время болезни Йоки.
– А что сказали чудотворы, которых вызвал доктор Сватан?
– Ничего! Они не сказали ничего! Но я же видела, они вошли и долго осматривались, как будто принюхивались! Они что-то заметили, но мне не сказали!
– Это вовсе не доказывает, что Йока хочет убить свою сестру, как ты понимаешь. Я думаю, речь идет об обычной детской ревности. Старшие часто ревнуют родителей к младшим, а ты еще и усугубила эту ревность. Я думаю, никакой опасности для Милы нет.
– Мне… не рассказать, как он на нее смотрит… – Ясна дрожала. Хладан прижал ее к своему плечу и покачал, успокаивая, словно ребенка.
– Конечно. Но это вовсе не значит, что он ее убьет. Или причинит ей какой-нибудь вред.
Шаги на аллее за спиной прервали их разговор: к беседке шел дворецкий.
– Доктор Хладан, стало свежо. Сегодня будет холодная ночь.
– Спасибо, Жита, я знаю, – откликнулся Инда.
– Сидите тут в темноте… – проворчал тот. – Как будто трудно в беседке повесить солнечный камень.
Хладан посмотрел вокруг: действительно, почти совсем стемнело, а он за разговором и не заметил – северные сумерки, даже очень густые, не шли в сравнение с чернотой южных ночей.
– Жита, чудотворам не нужны солнечные камни. Солнечные камни они делают для людей. А я могу заставить светиться любой булыжник, я же волшебник, я умею творить чудеса… – Он окинул беседку взглядом, и мраморные колонны осветились изнутри янтарным светом, сначала робким, как неясное мерцание светляка в ночи, а потом ровным и ярким, гораздо ровней неверного пламени огня.
Дворецкий раскрыл рот и продолжил не сразу:
– Я принес вам плед, доктор Хладан. Принести плед и для госпожи Йеленки тоже?
– Нет, Жита, не нужно. Мы обойдемся одним на двоих. И приготовь нам горячего вина, мы скоро вернемся в дом.
– Слушаю, доктор Хладан, – дворецкий кивнул.
Инда нанял его по телеграфу, через агентство, всего две недели назад, и дворецкий очень гордился, что его приняли в дом чудотвора. Нехитрые фокусы забавляли Инду: на самом деле колонны беседки были покрыты тонкими пластинками солнечного камня – заставить светиться мрамор не удалось бы ни одному чудотвору.
Жита ушел по аллее в темноту, а Хладан набросил плед на плечи Ясны.
– Спасибо, Инда, но мне не холодно, – она покачала головой.
– Ты просто не замечаешь.
– Мне не холодно. Мне страшно, Инда.
– Даже рядом со мной?
– Ты рано или поздно уедешь, снова на десять лет, а я останусь. – Она помолчала, кутаясь в плед. – Послушай, а может быть, Йока мрачун? Если его мать не была мрачуньей, может быть, мрачуном был его отец?
– Это ровным счетом ничего не значит. Чтобы стать мрачуном, мало им родиться. Нужна инициация и долгое обучение. Множество людей, окружающих нас, – латентные мрачуны. Но мы об этом не подозреваем. Они рождаются и умирают, так и не узнав о своих способностях. Я бы не стал называть мрачунами всех, в чьи гены заложена способность к мрачению. Мрачуны – это секта, образ мыслей, убеждения. Но не способности. Многих представителей партии консерваторов я бы скорей причислил к мрачунам, чем потомков мрачунов, не прошедших инициацию.
– Инда, что мне делать? – перебила она его размышления.
– А как Йера относится к сыну?
– Он… я не знаю. Он с ним всегда корректен. Он… У мужчин все это не так, как у женщин. И потом, Йера не проводит с детьми столько времени, сколько я.
Она не врала, но кривила душой – это было видно по глазам. Очевидно, судья относился к приемному сыну лучше, чем ей хотелось представить.
– А твое отношение он замечает?
– Мне кажется, да. Он не говорит об этом прямо, но время от времени делает мне… не замечания даже, что-то вроде намеков. И я очень тебя прошу, не говори об этом с Йерой, он никогда меня не простит!
– Я не собираюсь говорить об этом с Йерой, не бойся, – успокоил ее Хладан. – Обещаю тебе, я что-нибудь придумаю. И не уеду, пока не решу эту задачу. Может быть, достаточно будет отправить его в закрытую школу. И не в столице, а где-нибудь в провинции, на свежем воздухе. Чтобы он приезжал только на каникулы.
– Йера не согласится на это. Никогда. Жизнь мальчика в закрытой школе ужасна! Тем более далеко от дома!
– И тем не менее две трети мальчиков его положения учатся именно в закрытых школах. И никто от этого еще не умирал. Если же у Йоки есть проблемы с дисциплиной, это станет хорошим поводом для его перевода. Он заканчивает среднюю ступень?
– Инда, я в этом вопросе полностью разделяю мнение Йеры. Мальчику не место там, где дисциплины добиваются унизительными наказаниями, где старшие помыкают младшими. Я могу относиться к Йоке как угодно, но я отвечаю за него. Вполне достаточно того, что в Академической школе учителям разрешено бить детей указками по пальцам, я и это считаю жестокостью.
– Я найду школу, где не используют розги. Однако старшие помыкали и будут помыкать младшими, от этого никуда не денешься. Но сначала я должен познакомиться с ним, посмотреть на него. Мне небезразлична судьба мальчика, и, возможно, я сам займусь его дальнейшим воспитанием. Ему исполнилось четырнадцать?
– Да. Тринадцатого числа, – кивнула Ясна. – Ты же сам сказал, что он родился тринадцатого, мы так и записали в его метрике. Разве ты не помнишь?
Инда не обратил внимания на ее слова, думая о своем.
– Это время инициации чудотворов. А тебе не пришло в голову, что он может быть чудотвором, а не мрачуном?
– Инда, – лицо ее потеплело и разгладилось, – чудотворы – светлые люди, рядом с ними я чувствую себя в безопасности. А Йока вызывает у меня страх. Он не может быть чудотвором.
– Девочка моя, не надо придумывать то, чего нет. Ты не любишь этого ребенка, потому что он чужой тебе, и только. Не надо искать оправданий своей нелюбви, из этого ничего хорошего не выйдет. Посмотри правде в глаза, признайся самой себе в том, что ты взвалила на себя ношу, которую не смогла унести, и тебе сразу станет легче. Вместо поисков оправданий ты начнешь искать пути решения задачи, только и всего.
– Инда, но он же живой человек! Он ребенок! Я отвечаю за него! Он считает меня матерью, у него никого больше нет! Я не могу выбросить его на улицу, как щенка!
– Никто не заставляет тебя выбрасывать его на улицу. Тебе самой станет легче, вот увидишь. И отношение к мальчику изменится в лучшую сторону, как только ты избавишься от самообвинений. Честность с самим собой – очень удобная штука. Я давно ею пользуюсь. Кстати, я помню, когда-то у него была няня, милая старушка, куда она подевалась? Она теперь нянчит Милу?
– Нет, мы уволили ее, когда Йока закончил начальную школу. Он же стал совсем взрослым, няня для мальчика в десять лет – это как-то несерьезно.
– Напрасно. Мне казалось, она искренне привязана к Йоке. Мне казалось, она любит его сильней, чем родная бабка.
– Она была совсем старенькая. И Милу почему-то недолюбливала.
– Я думаю, на долю Милы выпадает довольно любви. Признайся, ты избавилась от няни только потому, что тебе невыносимо было видеть, как она пытается заменить мальчику мать?
– Да, Инда, да, ты прав! Я все делала неправильно! Я знала: когда ты приедешь, все изменится! Все сразу изменится! Инда, мне так не хватало тебя! Зачем, почему ты уехал?
После ужина с горячим вином, проводив успокоенную Ясну домой, Инда Хладан не сразу вернулся к себе – он направился в Тайничную башню, в архивы, несмотря на то, что была глубокая ночь. Он искал отчет тех чудотворов, которые выезжали лечить восьмилетнего мальчика в дом судьи Йелена шесть лет назад.
Роман
Перевод с сербского: Ольга Денисова
Только дети верят, будто днем зло спит.
Из второго Откровения Танграуса
27 апреля 427 года от н.э.с. Вечер
Тепло уходящего апрельского дня легким ветром летело с разогретых солнцем полей, а из тени парка тонкими нитками сочился холод. Солнце клонилось к Беспросветному лесу, последние лучи рассекали прозрачность мраморной беседки и падали на белые ее колонны оранжевыми бликами.
Инда Хла́дан втянул в себя воздух – восковой запах первых листьев, липких и сморщенных, словно только что народившийся младенец. Как прекрасен апрель здесь, на севере! Эта ускользающая зеленая дымка, окутавшая парк. Этот прозрачный воздух, это бледное небо, нити холода и почерневший снег в темных закоулках аллей. Бурное цветение южных садов напоминало Хладану продажных женщин, влекущих к себе яркими, бесстыжими нарядами.
Скромность северных пейзажей манила его не меньше, чем недоступность целомудренных северянок, прохладных, как эти свежие апрельские вечера.
Он провел на юге почти десять лет: у теплого моря, в прекрасных садах на склонах пологих зеленых гор Элании, среди белых храмов прошлого – лучших образцов архитектуры, созданных в Обитаемом мире. Жена Хладана не понимала его стремления вернуться на север, а его душил воздух юга, как ее – северная сырость. Его дети унаследовали астму от матери. Его дети считали родиной страну на берегу теплого моря…
Стоило уехать от них хотя бы ради одного такого вечера, ради зеленой дымки вокруг тонких и черных березовых ветвей. И ради Ясны Йе́ленки, так похожей на этот апрельский вечер: тихой, прохладной и прекрасной. Прекрасней всех садов и храмов юга?
Да, за десять лет Хладан постарел, приобрел залысины, глубокие морщины на лбу и вокруг глаз, но считал себя прежним. Наверное, и Ясна Йеленка не стала моложе. Когда ему было слегка за тридцать, разница в двенадцать лет не казалась ему огромной, лишь поднимала его на пьедестал еще выше, хотя выше, казалось, подниматься было некуда. Дело в том, что Инда Хладан был… богом.
Он часто задумывался, что было бы с ним, не родись он чудотвором – принадлежащим клану богов. В отличие от многих, он не ставил свои врожденные способности себе в заслугу и понимал, что тут гордиться особо нечем. Да, он, как и тысячи других чудотворов, «нес этому миру свет». Да, его энергия зажигала солнечные камни и двигала магнитные. Его – и еще тысяч таких же, как он, провозгласивших себя богами. Неужели, если бы он не обладал этим природным даром, его ум, его интуиция, его организаторские способности не нашли бы себе применения? Эта мысль пугала. И имела оборотную – и очень неприятную – сторону: Инда, добравшись едва ли не до самой вершины власти, сомневался в том, что заслужил право летать так высоко. Что он не один из самых выдающихся людей в Обитаемом мире, а всего лишь оказавшийся в нужное время в нужном месте. Перешагнув сорокалетний рубеж десять лет назад, Инда так и не перестал оглядываться на пройденный путь, хотя давно пора было оставить бесплодные попытки найти смысл своему существованию. Или потешить тщеславие?
Он уехал в Афран неслучайно и вовсе не из-за болезни жены – центумвират включил его в свой состав как перспективного аналитика, а вскоре Инда стал и консультантом тригинтумвирата, взобравшись на вторую ступень посвящения. И пока никого не разочаровал, более того – занял в совете ста одно из ведущих мест. Его нынешнее возвращение в Северские земли было чем-то вроде служебной командировки. Кого еще Гроссмейстер мог послать в Славле́нскую Тайничную башню, как не Инду? Он не только хорошо знал ее капитул, не только владел языком, но и имел здесь собственный дом (пусть и заброшенный на десять лет), и друзей, и связи… Опять же, Гроссмейстер понимал, как Инде хочется этой поездки. За десять лет у него не было возможности побывать на родине: жена предпочитала отдых на курортах Натании, горный воздух был полезен детям.
Формально Инда ехал в Славленскую Тайничную башню временным куратором службы управления погодой и имел весьма широкие полномочия. Введение этой должности в основном предполагало контроль за состоянием свода и наблюдение за ростом активности Внерубежья. Инда – доктор прикладного мистицизма – мог без труда делать необходимые расчеты и строить прогнозы. Однако было и еще одно, негласное, поручение: Инда ехал взглянуть на Йоку Йе́лена.
Ирония ли судьбы свела его когда-то с этим ребенком, или существовал какой-то высший закон, управляющий случайностями? Как получилось, что именно этот ребенок попал в поле зрения Инды?
Инда верил в свое чутье – и чутье его не подводило. Он не мог объяснить, представить доказательств, обосновать свое мнение, но к нему прислушивался сам Гроссмейстер. И, конечно, Йока Йелен был не единственным мальчиком, которого чудотворы держали на заметке.
Однако – Инда подумал об этом не без улыбки – Ясна Йеленка была одной из очень немногих женщин, которые интересовали лично его. И, опираясь на свою интуицию, он доверял и ее чутью тоже. Женщины думают сердцем.
Он не сомневался, что она придет. Придет, как только он даст знать, что приехал.
Ясна не была его любовницей – если не считать мимолетной связи больше пятнадцати лет назад, когда он еще не женился, а она еще не вышла замуж за красавца Йелена. Инда был ее другом, наставником, ее советчиком и помощником. И его это вполне устраивало: богам не к лицу состоять в связях с женщинами другой касты. Похоже, это устраивало и ее: она хранила верность своему Йелену, исполняя долг матери и супруги, как того требовало ее воспитание и положение в обществе. То, что Хладан и Ясна испытывали друг к другу, более напоминало теплый апрельский вечер в дымке первой зелени – невнятной, прозрачной и оттого восхитительной.
Он скорей почувствовал ее появление на аллее, ведущей в беседку, чем услышал ее легкие шаги. И нарочно не оборачивался, пытаясь представить, какой должен ее увидеть. И лишь когда окончательно уверился в том, что она не изменилась, повернулся, положив руку на спинку скамьи, и взглянул назад.
Ясна не изменилась. Она, пожалуй, даже похорошела: лицо ее приобрело строгость и завершенность – так от времени крепнет вино. В юности она напоминала ребенка, уязвимого и немного нескладного, теперь же мягкость ее черт сменилась красиво и четко прорисованными линиями. Хрупкость стала утонченностью, беззащитность – осознанным требованием защиты. На ней было темно-синее строгое платье, напоминавшее форму институток, но даже форменное платье подчеркивало ее прелести – целомудрие ее прелестей.
Инда поднялся со скамейки и вышел из беседки ей навстречу, протягивая руки.
– Девочка моя, я знал, ты захочешь повидать старого Хладана сегодня же!
Он обнял ее и легко поцеловал в губы – по-товарищески, как подобает другу семьи.
– Инда, как я рада! – Ее голос, бархатный от природы, стал немного ниже и оттого показался еще более вкрадчивым, женственным. – Мне не хватало тебя! Мне так тебя не хватало!
– Я читал твои письма, – он взял ее под руку и повел в беседку. Когда-то они проводили здесь много часов, особенно на закате. Инде показалось, будто этих десяти лет не было и в помине. А ведь он приехал и для того, чтобы этот разговор состоялся, иначе он еще лет десять прожил бы у моря, предаваясь ностальгии и задыхаясь от жары. Кто знал тогда, четырнадцать лет назад, что ему придется уехать? Что ему придется бросить ее без присмотра?
– Как Йелен? Я слышал, он теперь заседает в Думе? – спросил он, чтобы как-то начать, усаживая Ясну на скамейку.
– Да, он прошел в Верхнюю палату от партии социал-демократов. У него теперь совсем нет времени. Надеюсь лишь на каникулы: может быть, тогда он начнет появляться дома не только по ночам. В суде он тоже очень загружен, но не хочет отдавать своих дел никому.
– Тяжело, наверное, социал-демократу в Верхней палате, а? – Хладан подмигнул ей. Судья Йера Йелен – родовитый аристократ и весьма состоятельный человек – считал своим долгом служить простому народу и выглядел белой вороной среди других аристократов. Зато пользовался уважением в обществе.
– Йера не боится трудностей, – Ясна сказала это высокопарно и с гордостью, – ради справедливости он готов жертвовать чем угодно.
Идеальная жена! Йелену сказочно повезло! Инда отвел смеющиеся глаза, чтобы Ясна не увидела издевки.
– Посмотри, какой закат, – сказал он, помолчав. – Я так давно не видел северного заката…
– Ты надолго приехал?
– Еще не знаю. Как сложатся дела. Ты, наверное, каждый день смотришь на закаты, поэтому не замечаешь. А я десять лет вижу, как солнце уходит за горы: раз – и его нет. А потом тянется бесконечный темный вечер. Там такие темные вечера!
– Ты нисколько не изменился. – Ясна улыбнулась. – Я так и не научилась понимать, когда ты шутишь, а когда говоришь всерьез!
– Я всегда шучу. И всегда говорю всерьез. Ты же знаешь, я легкомысленный. Бог может позволить себе быть легкомысленным, сентиментальным, безответственным. Все же солнце, которое опускается за лес, выглядит гораздо романтичней, чем солнце, уходящее за горы.
– Я боюсь леса. – Ясна легко тряхнула головой, отчего ее локоны коснулись щек. – Я столько раз просила Йеру переехать в город, но он каждый раз находит тысячу причин, чтобы отказаться. Он не любит город, считает, что там шумно и пыльно. Он считает, детям лучше жить здесь. А я думаю, от такого соседства ничего хорошего не будет. Лучше шум и пыль, чем Беспросветный лес под боком.
– Пора бы тебе избавиться от этих глупых суеверий, моя девочка. Бояться леса можно в двадцать лет, это придает девушке ореол беззащитности. Но матери семейства не пристало учить детей подобным глупостям. – Инда обнял ее за плечо и притянул к себе.
– Вон, смотри, видишь? – она протянула руку вперед. – Видишь, воро́ны вьются над деревьями?
– Ну и что? Вороны – лесные птицы, отчего бы им не виться над лесом?
– Птицы на закате должны спать. Разве тебе не кажется странным, что они не прячутся в гнездах?
– Не на закате, а после заката. – Инда улыбнулся, зная, о чем она заговорит. И не ошибся.
– Вороны зовут росомаху, – тихо сказала она, словно сама испугалась своих слов.
– Страшная косолапая росомаха, – он прикинулся зверем и поднял руки над ее головой, – уже поднимается в твою комнату.
Она засмеялась и замахала на него руками.
– Росомаху боятся только маленькие дети. Между тем это безобидный зверь, размером с собаку. Ты когда-нибудь видела росомах?
– Нет, только на картинках.
– Могу себе представить, что это были за картинки, – он снова обнял Ясну, успокаивая ее легкую дрожь. – А вороны действительно зовут росомаху. Только ничего страшного в этом нет. Росомаха частенько питается падалью, а вороны, бывает, находят падаль быстрей нее. Она идет на их голоса не потому, что они ее зовут, а потому что указывают место, где можно поживиться. Видишь, как все просто?
– Почему же тогда мрачуны поклоняются росомахе? Почему считают ее своей помощницей?
– Мрачуны – горстка суеверных фанатиков, – Хладан назидательно надавил ей пальцем на нос, – отсталые люди. Чему тебя учили в школе?
– Инда, ты же сам знаешь, что в это давно никто не верит. Я понимаю, что говорю с чудотвором и тебе положено убеждать меня в этом, но ты же говоришь неправду. Разве нет?
– Уверяю тебя, росомаха не придет, – он рассмеялся, – даже если мрачуны не такие отсталые, как мне кажется. Кроме того, я действительно считаю, что они суеверные фанатики, и их знание – плод фантазий, а не научных изысканий. Кстати, мрачуны называют росомаху «вечный бродяга». Красиво, правда?
Инда вовсе не считал мрачунов суеверными фанатиками, а оккультизм и смежные с ним герметичные науки – плодом фантазий, но Ясне знать об этом было необязательно.
– А почему?
– Росомахи – редкие животные от природы. Участки, на которых они охотятся, огромны. В день они проходят большие расстояния, бывает, до шести лиг.
– Росомаха приводит с собой призраков… – задумчиво сказала Ясна, всматриваясь в закат.
– И это тоже полная чушь. Я не отрицаю существования призраков в Беспросветном лесу, но к росомахе они не имеют ни малейшего отношения.
До чего же хороша была легенда о призраках в Беспросветном лесу, не хотелось ее развенчивать в глазах Ясны.
– А к мрачунам? К мрачунам они имеют отношение?
– Ты как ребенок, – Хладан сжал рукой ее плечо, мягкое и маленькое. – Оставим в покое мрачунов. Ты ведь хотела поговорить не о росомахах и призраках.
– Вот видишь, ты ушел от ответа. Ты не хочешь мне лгать, но и правды сказать не можешь, да?
– Кто сказал, что я не хочу тебе лгать? – он рассмеялся. – Просто мне кажется, эти разговоры тебя пугают, а я не хочу тебя пугать и засорять твою голову тем, что понять довольно трудно. Призраков стоит опасаться, но это не повод для ночных страхов или паники. Тем более рядом со мной. Вон там стоит Тайничная башня. Пока она там стоит, тебе нечего бояться.
Он показал рукой на черный каменный силуэт в лучах заката. Жест этот, как и последние слова, был столь избитым и затасканным, что Инду едва не перекосило.
– Это лозунги, Инда. – Ясна тоже поморщилась. – Я читаю это в передовицах газет, которые выписывает Йера. Серьезные журналы пишут совсем другое.
Инда не смог сдержать улыбку: «серьезные журналы» – это те же желтые листки, только в красивых дорогих обложках, созданные специально для того, чтобы щекотать нервы богатых бездельниц. Впрочем, для менее состоятельных женщин издаются желтые листки подешевле. Люди должны бояться призраков и мрачунов, но иррациональным страхом: им не следует осознавать опасность. Химера, имеющая под собой некое основание.
Страх – один из лучших рычагов управления миром.
– Не стоит доверять всему, что пишут в журналах, – снисходительно ответил Инда. Еще люди должны верить в силу чудотворов. В незыблемость и спокойствие, которое те обеспечили Обитаемому миру.
И они действительно его обеспечили! Спокойствие, богатство, процветание! Ну что ж сделаешь, если этого иногда бывает мало? На одном достатке далеко не уедешь, он приедается, становится обыденным, люди принимают его как должное – и перестают ценить. Если нет опасности, как дорожить спокойствием? Если нет бедности, с чем сравнить богатство?
– Инда, скажи честно, ты приехал потому, что призраков с каждым днем становится все больше и они угрожают нам все сильней? – Ясна спросила это робко, вполголоса.
– Нет, я приехал вовсе не из-за этого, – слишком резко ответил он, она смутилась и отстранилась. Не стоило выпячивать грань, которую нельзя переступать в разговорах с чудотвором, это не только неэтично, это как-то не по-человечески. Они ведь друзья и должны оставаться друзьями. Но некоторые вопросы она не имеет права задавать, а он не имеет права на них отвечать. И Инда попытался загладить резкость:
– Людям нечего бояться. Кто-то нарочно сеет сплетни о наступлении на нас Исподнего мира, и я даже знаю, кто это делает.
От упоминания Исподнего мира ей передернуло плечи – будто Инда сказал непристойность. Впрочем, среди аристократов эти слова в последнее время считались моветоном – ничего удивительного, воспитанным людям полагалось краснеть и от слова «носки».
Июль 2191
Следующие два дня прошли довольно спокойно. Происшествий на участке зафиксировано не было. После встряски с наркоторговцами притихли даже обычные мелкие хулиганы. Жизнь в городке шла своим чередом.
Внутри необычного транспортника — правда, о его необычности никто не знал, — тоже все было тихо и мирно.
Сэнди принимал пациентов, которых с каждым днем становилось все больше — многие оценили близость медпункта и не всегда обращались с мелкими болячками в амбулаторию.
Мэрк с часу дня и до шести вечера выступал в кафе у Элен Ренье. Послушать ставшего мега-популярным в городке певца со всего Пайнвилля собирались девушки и женщины, которые по каким-либо причинам не посещали бар «Кривая сосна», где он выступал с семи вечера до полуночи. Рассел на всякий случай не оставлял Irien’а без защиты — неподалеку, не мозоля глаза зрителям, находился Арни.
С прической кибер-девушки вопрос решился самым неожиданным образом. Утром на следующий день к ним заглянула в гости Элен Ренье, решившая угостить друзей свежей выпечкой. Удивленная девушка застала Рассела с машинкой для стрижки волос в руках рядом с сидящей на табурете укутанной в простыню Глэйс.
— Ой, а что это ты делаешь? — спросила Элен, поздоровавшись.
— Собираюсь подстричь Глэйс, — сообщил шериф, — а то у нее с волосами проблема. Они частично выпали и…
— Ты собрался оболванить ее налысо?! — широко распахнула глаза Элен. — Ну, ты варвар, Расс! Это же девушка! Нельзя так. Ну-ка, дай сюда эту адскую машинку и принеси мне ножницы и расческу.
Расческу Рассел принес свою, а где лежат ножницы, ему подсказала Глэйс, с любопытством наблюдавшая за хозяином и гостьей, явно симпатизирующей ему.
— Сейчас будем делать из тебя красавицу! — Элен улыбнулась Глэйс. — Я, конечно, по профессии кондитер, но при случае и подстричь могу.
Глэйс неподвижно застыла на своем табурете, а Элен принялась кружить вокруг нее с ножницами и расческой, словно пчелка вокруг цветка. Срезаемые ею волосы осыпались на пол, щекотали нос кибер-девушки, норовили просочиться под простыню. Через полчаса Элен удовлетворенно посмотрела на дело рук своих. Вместо неопрятных неровно остриженных лохм у Глэйс теперь был аккуратный боб. За счет чередования длины прядей Элен удалось придать больший объем печально поредевшим из-за лучевой болезни волосам. Так что Глэйс была поражена, увидев себя в зеркале, — она действительно выглядела красиво.
— Элен, ты просто волшебница! — сказал Рассел, целуя девушке руку. — Наша Глэйс теперь точно самый красивый киборг в Пайнвилле!
— А она киборг? — удивилась Элен. — Вот сюрприз!
— Да, Глэйс — DEX-6, — подтвердил шериф.
— Все равно она хорошенькая, — улыбнулась Элен. — А у тебя
талант подбирать необычных киборгов.
— На том стоим! — ухмыльнулся он, про себя подумав, что она как
никогда права.
— Давайте я заварю чай, — решившись, предложила Глэйс, которой
захотелось сделать приятное этой девушке, сотворившей такую красоту с ее волосами.
— Ух, ты! Она у тебя еще и хозяюшка! — улыбнулась Элен.
— А то! — рассмеялся Рассел. — Но я думаю, что Глэйс лучше сходить в душ, смыть с тела мельчайшие состриженные волоски, чтобы они не лезли везде. А я пока сварю кофе.
— М-м-м! Твой кофе… — Элен мечтательно закатила глаза, а потом повернулась к Глэйс: — Не обижайся, ладно? Я к вам еще как-нибудь зайду на чай. С пирожными.
Глэйс кивнула, удивленная тем, что подруга хозяина заботится о том, чтобы она, киборг, не обиделась, и пошла в душ.
Когда она вернулась в кубрик, переодетая в камуфляжный комбинезон, там витал насыщенный кофейный аромат. Рассел и Элен уже пили кофе, о чем-то беседуя, но шериф тут же велел Глэйс сесть за стол, а сам принялся варить кофе для нее. DEX’очка постаралась скрыть изумление — еще бы, хозяин варит кофе для киборга. Элен пододвинула ей плетенку, в которой возвышалась горка румяных круассанов с различными начинками. Когда Рассел разливал в две чашечки кофе, в кубрик вошел Сэнди, привлеченный замечательным ароматом.
— Добавляйте в кофе сливки и сахар по вкусу, — посоветовал Рассел Сэнди и Глэйс. — Вам так больше понравится.
Они так и сделали и Глэйс с удивлением поняла, что так кофе гораздо вкуснее. По крайней мере для нее. Сэнди взглянул на Глэйс и кивнул, разделяя ее мнение.
Когда кофе был выпит, Элен ушла к себе в кафе, пригласив всех обязательно заглядывать к ней.
Шериф отправился совершать облет участка и взял с собой Глэйс. Нужно сказать, Рассел не стал скрывать ни от кого, что у него появился второй киборг, личный. Сколько у него денег, никто не знал, кроме Харальда, снабдившего его ими, а там было вполне достаточно для приобретения нового DEX’а, а не то что бэушки. А уж признать в пепельноволосой красавице списанную куклу из СОС не смогли бы и ее бывшие владельцы. Ну, а когда у Глэйс появятся документы, тогда уж жителям Пайнвилля придется привыкать, что в городе появился разумный киборг. Если, конечно, кого-то заинтересует сей вопрос. И то, что этот киборг далеко не первый и не единственный.
Выступление Мэрка в «Кривой сосне» прошло успешно и без неприятных инцидентов. Хотя Irien и побаивался, но сидящий неподалеку Арни остужал пыл подвыпивших завсегдатаев бара.
На следующий день, в воскресенье, когда Мэрк засобирался в кафе Элен Ренье, с ним пошли все. Сэнди давно хотел послушать, как Irien поет, у Рассела был выходной — если у шерифа вообще может быть таковой, — который он хотел провести в приятной компании. Он решил взять с собой Глэйс вместо Арни, потому что посчитал, что кибер-девушке следует постепенно привыкать находиться среди людей.
Глэйс сменила камуфляжный комбинезон на удобные эластичные леггинсы, футболку и кроссовки. Рассел и Сэнди тоже переоделись в джинсы и яркие рубашки. Со стороны они смотрелись, словно решившая потусить компания.
В кафе Элен по просьбе Рассела разместила их за свободным столиком сбоку от импровизированной сцены Мэрка, так чтобы им был виден не только артист, но и весь зал. Они сидели, потягивая сок и угощаясь пирожными, а Irien играл на гитаре — такие программы у него имелись, а инструмент остался от его предшественника.
Зал был полон. Хозяйка кафе была довольна — посетительницы охотно покупали всякие вкусняшки и напитки, которые неспешно поглощали под перезвон гитарных струн и бархатный голос Мэрка.
Внезапно дверь кафе распахнулась от сильного толчка и в зал вошел изрядно выпивший мужчина лет сорока. Окинув собравшуюся публику мутным взглядом, он пробасил:
— А-а-а! Собрались тут, курицы! Слушаете залетного соловья. А где моя стерва? — Он снова стал вертеть головой, выискивая кого-то.
Невысокая худенькая женщина, сидевшая за одним из столиков с девочкой-подростком, вздрогнула и вся сжалась, словно стараясь стать незаметной. Глаза девочки испуганно расширились.
— Ага-а-а! Вот ты где, сучка! — прорычал пьяный. — Что, тоже пришла попялиться на этого красавчика? И Ленку с собой притащила, учить хвостом вертеть! Ну ничего, ты у меня дома свое отхватишь. Распишу морду — никакого макияжа не надо будет! А этому хлыщу я щас рожу его смазливую подрихтую!
Мужчина ринулся по проходу к сцене. Мэрк прижал ладонью струны и покосился на Рассела. Тот скинул ему сообщение: «Спокойно! Все будет хорошо». Но не успел шериф даже приподняться со стула, как перед озверевшим мужиком возникла высокая пепельная блондинка в розовой футболке и светло-серых леггинсах.
— Сэр, вы находитесь в общественном месте. Ваше поведение является неподобающим. Я вынуждена вас просить покинуть помещение, — прозвучал мелодичный голос.
— Чего? Ты кто такая, пигалица? Пошла вон с дороги! — и он попытался оттолкнуть девушку в сторону.
Мгновение и пьяный дебошир застыл, наклонившись в нелепой позе с неестественно вывернутой рукой, за которую его удерживала блондинка.
— Вы представляете угрозу для охраняемого мной объекта, сэр! — спокойным голосом сообщила она. — Командир, какие будут распоряжения относительно задержанного?
Рассел вздохнул — в кои-то веки собрался отдохнуть, а тут этот козел. Он поднялся, вытащил из кармана жетон, продемонстрировал его пьянчуге и сказал:
— Гражданин Грымовский, вы задержаны за нарушение общественного порядка, за сорванное выступление, угрозу физической расправы над артистом и над своей женой и дочерью. По фактам
домашнего насилия будет проведено расследование, а пока вы будете помещены под арест в участке. Дамы, господа, приношу извинения за беспокойство. Мэрк, можешь продолжать.
Irien кивнул и заиграл прерванную песню с начала.
Глэйс вывела Грымовского из кафе, шериф вызвал по рации Арни. Когда DEX прилетел, пьянчугу усадили в отсек для задержанных. Рассел поблагодарил Глэйс за помощь и велел ей возвращаться к Мэрку и Сэнди, а сам доставил дебошира в участок. Там его заперли в одной из клетушек. Грымовский попытался было качать права и даже требовать адвоката, но шериф быстро поставил его на место, напомнив, что свидетелей инцидента у него больше, чем достаточно. Да к тому же девушка-киборг записала каждое его слово. Адвокат ему, конечно, потребуется, в суде, а пока пусть сперва проспится.
Больше никаких происшествий в этот день не было. А поздно вечером, когда закончилось выступление Мэрка в «Кривой сосне» и вся кибер-компания пила чай в кубрике, послышался шум двигателей снижающегося флайера.
Шериф в сопровождении Арни — мало ли кого принесло на ночь глядя — вышел на трап. Из таксофлайера вышли Эйден Блэк и Эбигейл. Последним показался высокий парень в помятом темном костюме, в котором Рассел признал «шестерку» Лоры Свон.
Блэк, обменявшись с шерифом рукопожатиями, сообщил, что им удалось уладить все дела за один день и домой они добирались на попутной курьерской шхуне. С собой супруги привезли киборга, принадлежавшего Лоре Свон, который все это время находился в хранилище в состоянии гибернации. Время от времени его поднимали, кормили, давали выполнить физиологические и гигиенические процедуры и снова отключали.
Рассел окинул DEX’а внимательным взглядом. Худощавый, что было вполне понятно после длительной гибернации, светловолосый, с серыми глазами идеальной машины. Впрочем, искать разум у киборга, которому не исполнилось и полугода со дня выпуска, практически не имело смысла. Если верить информации от ОЗК, обычно сознание у DEX’ов пробуждалось в возрасте около трех лет. Впрочем, проверить у Чивингтона и его ничто не мешает.
DEX’а, вручив банку кормосмеси, отправили в каюту к Арни.
— Ну, как там дела с твоей кибер-девочкой? — поинтересовалась Эбигейл, пока они еще находились на первом уровне.
— Сначала было очень плохо, чуть не умерла. Лучевая болезнь плюс сильнейшая интоксикация. Но мы с Сэнди справились. — Рассел посмотрел в выжидающие лица друзей и ответил на незаданный вопрос: — Да, она сорванная, сбежала из СОС. Зовут Глэйс. Нам удалось наладить с ней контакт. Думаю, проблем с ней не будет. — Он помолчал и, вздохнув, добавил: — У нас в участке находится еще один киборг, Irien. Зовут Мэрк. Он тоже разумный, поет в кафе у Элен и в «Кривой сосне». Неплохой парень с тяжелой историей. И еще…
— Что, еще не все? — кривовато ухмыльнулся Блэк. — Сэнди тоже киборг.
Эта история началась гораздо раньше, чем ее собственные герои поняли, что они не просто случайные встречные, а части одной мозаики. В дождливый серый день, когда в королевском замке умирал старый придворный маг.
Этот момент не был пугающим или торжественным – уход старого всегда означает приход нового. И пока седовласый старик проживал последние минуты на помятой постели – в соседних комнатах замка ежился от страха и холода юноша лет 17, его сын. Именно он сегодня должен будет продолжить бесконечное колесо – и получив магию и силу отца, стать следующим советником, правой рукой, и придворным магом самого короля.
Так было всегда – и должно было быть и впредь.
Замок продолжал жить своей жизнью – суета не покидала его ни на мгновение, слуги сновали по коридорам, служанки убирали и подметали, местный гробовщик готовился к пышным похоронам, мальчишки на побегушках обставляли склеп цветами, повара готовили ужин королю, а конюхи чесали и лелеяли лошадей.
Заканчивал работу и старый портной. Сегодня он шил последний свой заказ – поминальный костюм умирающему магу. Все мерки были сделаны за неделю, ткань добыта самая лучшая, и оставалось всего пара стежков.
Мужчина с сединой в волосах и усах возился с позолоченной лентой, которая никак не хотела ложиться ровно на подол камзола.
— Ничего не пойму… Словно не хватает пару сантиметров! – ворчал он, хмурясь.
— Не это ищешь, папа? – снизу его окликнула дочка, дитя лет шести, протягивая сверкающую ленту. Это был второй, более длинный отрезок.
— Точно! – мужчина схватил его и тут же приладил на место. – Спасибо, Эрса.
Девочка улыбнулась и снова устремила свое внимание на обрезки красивых тканей, которые валялись на полу повсюду. Она выбирала те, что казались ей красивее, и складывала в кучку.
— Папа, мне позволят забрать пару штук домой? Хочу сшить платье моей Эльзе. – девочка покосилась на куклу в старых лохмотьях и с надеждой посмотрела на отца.
— да… может быть… — одними губами пошевелил портной, потому что в зубах у него были иглы для крепления. – забирай все, что хочешь, все равно завтра прибудет новый портной.
— Спасибо, папа!
Девочка подорвалась с места, и смешно подпрыгивая, побежала к сумке, сгребая туда кусочки, отрезки и отрывки. Новый наряд для куклы точно будет прекрасным. Пусть, и сшит из тканей для похорон.
— Грегори, ты закончил? – в комнату размашистыми шагами вошел еще один мужчина.
Девочка вздрогнула от испуга, и тут же исправившись, сделала кривой реверанс.
— О, ты привел дочурку, — отметил вошедший.
— Да… Марко, я уже заканчиваю. – портной сделал последний стежок и отошел, любуясь безупречной работой. Пусть ему самому никогда не удавалось носить такие богатые ткани, но как сделать из них великолепное одеяние – он знал наверняка.
— Отлично. – Марко кивнул, оценив работу. – Значит, твой последний день?
— Верно. – Грегори начал складывать в маленький деревянный ящичек свои инструменты. – Последний день, и костюм в последний путь, это ли не символично, друг мой?
Марко рассмеялся, подмигивая Эрсе.
— Показал тут все своей малышке? Она выглядит как принцесса, даже в таком простом платье.
— Не льсти ей, а то навыдумывает себе лишнего, — портной махнул рукой – Навестил поваров, заглянули в конюшню. Кажется, попрощался со всеми, с кем хотел.
— Какие планы на остаток жизни? – Марко помог другу собрать некоторые инструменты и жестом пригласил на выход.
— Дочка, идем. – Грегори подтолкнул Эрсу к выходу.
Девочка схватила сумку с обрезками и куклу, и вышла следом за отцом в коридор.
— Ну какие там планы, Марко. – Портной остановился, оглядывая знакомые стены и покачал головой. – Получил жалованье, хочу сделать немного ремонт в доме, буду с семьей. Моя то второй беременна. Бабка говорит снова девочка.
— Опять? – Марко рассмеялся. – Ты будешь весь в этих бабах скоро! Как назвать решили-то?
— В этот раз я имя выбирал. Адалиной назову. Ну, а если мальчик – то всяко Даниэл.
— В честь отца, — кивнул Марко. – Удачи тебе с ними. – Он тоже выдохнул, глядя куда-то в никуда – Без тебя тут все будет иначе.
— Да уж конечно, больно ценный пассажир, — усмехнулся Грегори и расправил усы.
Мужчины продолжали мягко препираться и болтать о своем, стоя в пустых коридорах замка. Эрса некоторое время стояла рядом с отцом, но видя, что тот беседует со своим другом и пока не собирается идти, отпустила его руку и оставив сумку и куклу на полу, прошлась вокруг.
Отец давно обещал взять ее на работу, в замок, и сколько себя помнила – девочка слушала его рассказы о замке. О золотых стенах, витиеватых узорах, красивых картинах и изысканных вазах. О вкуснейших блюдах, чей запах ему доводилось слышать, и прекрасных придворных дамах. В свой последний рабочий день отец все-таки выполнил обещание, и Эрса до сих пор не верила, что смогла побывать тут.
Она прохаживалась вдоль стен туда-сюда, не рискуя далеко отходить от беседующих мужчин, и старалась запомнить как можно больше. Вот портрет полной дамы в кружевной шали, а вот картина с беленьким щенком. Видимо, он был чьим-то любимцем. Вот столик, такой изогнутый и отполированный, не то что мебель в доме портного. Эрса не рисковала ничего трогать, хотя иной раз пальчики так и тянулись к позолоте. Ступая неспешно, она проходила мимо разных закрытых комнат. Изогнутые ручки, похожие на лапы львов и птиц, как раз были напротив ее носа, и заманчиво блестели. Что было там, за дверьми? Кабинеты? Залы? Может быть, даже королевский зал для пышных балов?
Иногда девочка, оглянувшись вокруг, все-таки подходила поближе и прислонялась глазком к замочной скважине. Было трудно что-то там разглядеть, только легкий блеск в темноте и сияние луны из окна. Но каждый раз сердечко Эрсы стучало очень громко от страха и восторга.
Она замечталась и совсем не заметила, как подошла к новой двери. Она чуть не врезалась в нее лбом – дело в том, что дверь была приоткрыта. Это была первая не запертая дверь, и девочка замерла, остановившись в проеме.
Перед ней была комната. Не большая, обставленная шкафами с книжками и странными склянками. Посредине, перед окном, стоял стол – а на нем лежала куча всяких вещей. Шкатулки, книги, мешочки, листы бумаги… Эрса вытянула шейку, разглядывая вещицы издалека. Ей очень хотелось зайти – но она точно знала, нельзя.
Луна на мгновение закрылась тучами, и в комнате стало темнее, но тут же выглянула обратно. Что-то блеснуло на столе, и Эрса, не в силах удержаться, сделала маленький шажок. Она тут же зажмурилась, ожидая оклика отца – но он слишком был занят беседой и не заметил отсутствие дочери. Девочка хитро улыбнулась, и в несколько маленьких, но быстрых шажочков оказалась у стола.
Теперь все эти богатства были прямо перед ней, на расстоянии вытянутой руки. Глазки девочки забегали по столу, рассматривая все. Вот какие-то цветные камушки рассыпались из мешка, вот стоит красивая чернильница в виде головы ворона, перо в нем, должно быть, тоже воронье? Открытая книга с непонятными письменами, которые, в прочем, могли быть обычными, просто девочка не умела читать. Сложенный шелковый платок с вышивкой, в красных пятнах. Это кровь?
Взгляд Эрсы скользнул на предмет, отбрасывающий от лунного света манящий блеск. Старинный изогнутый кинжал стоял на каменной подставке, устрашающий и таинственный. Девочка даже сделала шажок назад, вздрогнув. Он был такой острый, что казалось, порезаться можно только стоя рядом. Но что-то притягательное было в этом холодном блеске металла, и присмотревшись, Эрса увидела свое отражение. Она замялась, нерешительно покачиваясь на пятках. Кинжал был таким… таким…
— Ай!
Девочка отпрянула, держа руку вытянутой. С пальчика капнула капелька крови. Острое лезвие от одного касания ранила хрупкую кожу.
— Эрса? Девчонка, ты куда запропастилась опять? – в коридоре послышался голос портного, и Эрса развернулась и крикнула в сторону двери:
— Я тут, папа!
В проеме тут же показалось лицо Грегори.
— Чего ты тут забыла? Разве я не говорил никуда не ходить?
— Говорил, папа. – девочка чуть виновато склонила голову.
— Идем, мне пора. Скоро в замке важная церемония. Нам тут явно не место. Да и мать ждет, волнуется небось уже. Ничего не трогала тут?
— Я только смотрела, папа. – Эрса улыбнулась и поспешила к отцу, пряча за спиной руку с уколотым пальцем.
Выскользнув из комнаты, она взяла свою сумку и прижала куклу к груди. Отец взял ее маленькую руку в свою и повел прочь.
Уже подходя к повороту, Эрса оглянулась – ей казалось, что она видит сияние кинжала даже сквозь закрытые двери и стены.
А кинжал и правда сиял. Его блеск разыгрался ярче, и уже не был похож на заигрывание луны, выглядывающей из-за облака. Острый металл несколько минут еще светился голубоватым светом, и потом постепенно угас.
Тяжело звонить бывшему другу и сопернику, а ныне политическому противнику и не дай Бог неприятелю в будущем бою. Хотя чего греха таить, легче сразу затопить флагманский корабль «Гетман Сагайдачный», символически сломать кортик, как Колчак, и перейти воевать на сушу, где шансов, конечно, тоже немного, но все же больше, чем на водных акваториях.
— Соедините, пожалуйста, с Александром Викторовичем. Скажите, контр-адмирал Гайдук звонит!
Шорох эфира в трубке, хрипы, словно душа стонет от предстоящего разговора, и — знакомый уверенный голос:
— Витко на проводе!
Нет на руках козырей – ходи с шохи!
— Сань, не будь сволочью, верни лодку!
— Так это ты своих террористов за лодкой присылал? – забулькал смехом в трубке командующий Черноморским флотом России.
— Так уж и террористов! – возразил Гайдук. — Два придурка из меджлиса с большим самомнением! И не я их посылал, у нас руководство есть. Говорят, местные, условия знают! Вот и послали. Хотел бы пакость сотворить, своих мужиков из диверсионного отряда отправил бы. Сработали бы не хуже пловцов князя Боргезе. Про «Новороссийск» помнишь?
— С угроз начинаешь? – в голосе Витко послышалось плохо скрываемое раздражение. – Только нет у тебя таких пловцов, почти весь отряд у меня в подчинении!
— Бог с тобой, Саня, зачем угрожать, память освежаю… Не все перешли, не все, а мне и десятка хватит… Ну, и что? Вы этих татар и не наказали даже, просто выслали из Крыма. А они, между прочим, вовсю мутят – канал собираются перекрыть, провода в Крым обрывают, машины с товарами начали тормозить. Идиоты, думают, что после всего этого население Крыма к ним любовью проникнется! В Советском Союзе их бы давно отправили в дурдом или мордовские лагеря! Кстати, а как наш зрадник поживает?
Контр-адмирал Денис Березовский во время мятежа перешел на сторону Крымской республики, а с присоединением к России вошел в офицерский состав ВМФ России.
— Денис? Нормально. Квартиру новую получил. В замах у меня.
— Растет…
— Не держался бы ты в девяносто втором за украинскую присягу, может сейчас в Севастополе сидел, флотом командовал, да по субботам на рыбалку выезжал!
— Присягу два раза не принимают… — вздохнул Гайдук, рассеянно наблюдая, как слабый апрельский ветер колышет листву на платанах.
— А чего ж ты ее три раза принимал? – хмыкнул Витко. — Ты же еще советскую присягу принимал, русскую, украинскую уже потом, когда флот делили. И что значит два раза, не принимают? Вон, Данила тоже третью присягу уже принимает и только в званиях и должностях растет.
— Ладно, замнем… На камни с самодуром выезжал? Как там, ставридка клюет?
Обычно по субботам они выходили в море на рыбалку. Самодуры, адмиральский кейс на две бутылки коньяка, сырокопченая колбаска, сыр, хамон, грузинские мандаринчики и прочие прелести, положенные высокому чину. Были времена!
— Килограмм пять наловил прошлую субботу, — весело отозвался русский флотоводец.
— Завидую… Гад ты все-таки, Саня. Меня в Одессу выгнал, флот к рукам прибрал, а сам рыбку ловишь! На рыбалку-то, небось, на «Быстром» ходил?
— Нет, на «Стремительном». «Быстрый» еще два года назад списали. Да-а! А коньячок был хороший, правда?
— Да уж… Слушай, ну отдай човен… Лучше по-хорошему отдай!
— Какой еще на хрен човен, Сережа?
— Тьфу ты, блин, скоро нормально говорить разучусь. Да подводную лодку «Запорожье»! Отдай!
— А на хрена подводная лодка в степях Украины?
— Ну, хватит издеваться, Саня. Отдай.
— Не могу, дружище. Я бы со всей душой, мне говна не жалко, но в ней наш штаб ВМФ музей хочет организовать. Сам понимаешь, на указания штаба не наплюешь! Так что извини, Сережа, ничем не могу помочь.
— А Шойгу звонить не стоит, он же нашего училища не кончал. Ладно! Как там еще один наш зрадник? Ну, из подводников, Роберт который?
— Шагиев? Ничего. Команду на тренажерах готовит, скоро новую «Варшавянку» получаем, командиром на ней будет, я уже назначение подписал.
— Добился-таки своего. Стал настоящим моряком. Ну, теперь он у вас среди льдов поплавает!
— Почему же – среди льдов? Женился пацан, чего ж его от молодой жены отрывать? Здесь он, в Крыму продолжает службу нести.
— Ты же сам знаешь, предателей нигде не любят!
— Так какой же он предатель? Домой вернулся. Это ты, Сережа, непонятно чем попахиваешь и неизвестно где болтаешься. Ну и как тебе командуется легендарным украинским флотом?
— Хватит язвить! Вернешь лодку?
— Да зачем она тебе?
— Честно?
— Конечно!
— У меня шесть контр-адмиралов за подводные силы отвечает, — признался Гайдук. — А лодка была одна. Что мне их теперь на пенсию раньше выслуги провожать?
— Переведи на другие участки работы, — предложил Витко. – Я бы так и сделал!
— Там своих дармоедов хватает. У меня на флоте четырнадцать адмиралов и генералов на три корабля. И все есть хотят!
— Ну, тут уж точно – проблемы индейцев шерифа не волнуют. Извини, Сережа, я бы с тобой век разговаривал, так не получится — мне надо «Бастионы» для береговой охраны проинспектировать. Рад был тебя услышать, дружище!
— Погоди! А что насчет остальных кораблей? Ведь обещали вернуть.
— А вот это уже интересный разговор, — ухмыльнулся в трубку Витко. — Обещали – я не отказываюсь. Давай, присылай комиссию, все как полагается – список кораблей, с какого года у вас во флоте, где находились во время захвата. Да что я тебе рассказываю? Ты сам все знаешь. Ну, будь!
— Будь… Привет Татьяне передавай. Скажи, что помню ее мясо по-французски.
— Аналогично, мои поцелуи твоей хозяюшке. Бросал бы ты это дело, да к нам на службу переходил. У нас и платят больше и рост в карьере… Да и командуешь настоящими кораблями, а не «Гетманом Сагайдачным», прости за откровенность!
— Не трави душу! Я бы и перешел, да Украина не отпускает. Значит, за подлодку можно забыть?
— Забудь, забудь! Ну, что тебе молодому и красивому пятидесятилетняя старушка с пустыми торпедными аппаратами? Спиши ее на хрен, и все дела!
— Легко тебе рассуждать, Саня!- вздохнул Гайдук. – Спиши! Списалка не работает. Это тебе просто – судно сюда, судно – туда. А тут за каждую боевую единицу спрашивают, с вами воевать собираются.
— Так вам, говорят, американцы резиновые катера подогнали! Целых пять резиновых «Виллардов»! Гоняй, не хочу!
— На этих «Виллардах» в море только рыбачить выходить…
— Вот и выходи! Ладно, будь! У меня дела. О войне даже и не мечтай. Эх, Сережа, мне бы твои проблемы!
Вот и поговорили!
Гайдук опустил трубку на рычаг, прошелся по кабинету, рассеянно разглядывая расставленную в кабинете мебель, поправил стулья, стоящие вдоль стола, и неожиданно весело подумал:
— А что? Вот сейчас прикажу подготовить «Виллард» и махну на рыбалку! А с собой возьму Тарасова, он анекдотов много знает, скучать не придется!
Вызвал адъютанта, отдал необходимые распоряжения, и на душе стало немного спокойнее. В конце концов, предвкушение отдыха всегда слаще даже самого отдыха.
А човен…
Ну, что ж, човен не подводная лодка, придется и в самом деле списать!
Солнце пригревало. Альбина была в белом беретике и вишневом весеннем пальто. Нарядная и красивая. Они стояли возле ограды нежно зазеленевшего Таврического сада. Но на душе было слякотно и противно. А горло ощутимо сжимали непонятно откуда взявшиеся тиски.
– Все-таки недаром говорят – первое впечатление о человеке самое верное, – сказала она сухо и оглядела его неприязненно с ног до головы. – И ведь все так и есть… А я, как тебя увидела в первом классе, так сразу и поняла, что ты ничтожество, хлюпик.
Она отвернулась от него, глядя на проходящих мимо людей. Говорила, как будто просто рассуждала вслух. Спокойно и скучно. И это ранило его больше всего. Если бы она требовала от него ответа, возмущалась и ненавидела, он, может быть, был бы даже польщен. Но она была равнодушна и презрительна. И этим его уничтожала.
– А я думала, ты особенный… – Сердце у него болезненно сжалось. Значит, все-таки думала. – Гореть умеешь… А тебе ничего в этой жизни не нужно, потому что ты ничего не можешь. Книжный червь. Слабак! На маменькину пенсию всю жизнь жить будешь и глазом не моргнешь. Корочку хлебную грызть будешь в уголочке за книжечкой. – И добавила полушепотом, теребя носком туфли одинокий одуванчик: – Так перед отцом за тебя стыдно!
Правду о подсобке он не смог бы сказать ей даже под страхом пыток. Значит, оставался только один вариант. Что он позорно испугался трудностей. Спасовал. Но все это, во всяком случае, еще можно было обсуждать и не провалиться от стыда сквозь землю. Страдать молча.
– Ну все. Мне пора. Знаешь, не жди меня больше никогда. Я теперь другой дорогой к дому хожу.
И она повернулась и пошла. А он даже не стал оборачиваться ей вслед. Потому что ему сейчас хотелось одного – снять с горла озверевшие тиски. Только он не знал как. И чтобы как-то отвлечься, сосредоточенно затаптывал ботинком новенькую зелененькую травку.
А вечером, когда с работы вернулась Флора, он спросил ее без всяких предисловий:
– Скажи мне, ты сильно любила моего отца?
Эзотерически ориентированная Анна Яковлевна поселила в ее душе беспокойство. А ведь Флора ей так доверяла… Когда она узнала, что Флориного сына зовут так же, как и погибшего отца, она поджимала губы и долго собиралась, прежде чем откровенно высказаться по этому поводу.
– Видите ли, Флора Алексеевна, я не навязываю вам свою точку зрения, но… – она еще секунду колебалась, – считается, что называть детей в честь погибших родственников, по меньшей мере, неразумно. У них есть большой риск повторить несчастную судьбу того, чьим именем они названы.
– Но ведь тогда, наверно, у них есть шанс повторить и то хорошее, что в человеке было. – Видно было, что Флора отвоевывает для сына счастливую судьбу. Как будто от решения какой-то Анны Яковлевны зависела его участь.
Увидев же, как Флора поникла, Анна Яковлевна попыталась ее утешить. Чем дольше она жила, тем яснее понимала, что почти ничего в жизни не бывает абсолютно фатальным. А для Флоры у нее был заготовлен козырный туз. Из задушевной беседы с ней она знала, что сын появился после единственной в жизни Флоры связи с мужчиной. Поэтому она поспешила ее заверить, что дитя, зачатое одновременно с потерей невинности – это дитя бога, которому уготована особая судьба.
Во всяком случае так считалось в древней Греции.
Флора об этом не знала. Хотя уж про древних греков в свое время наслушалась…
А насчет имени… Она действительно назвала его «в честь». И не только имя ему дала такое же: Женя. Но и фамилию: Невский. И у нее было на это право.
…Он таскал ее за собой целый день. На другом конце города, в какой-то конторе, они получали командировочные бумаги и билет на поезд. Он был геологом и уезжал на шесть месяцев в поле, на Таймыр, где от предстоящего лета ему должны были достаться только огрызки. Вместе они отстояли громадную очередь в гастрономе, где он покупал себе в дорогу еду. И все это время он ни на секунду не выпускал ее руки. И от этого ей больно сдавливало пальцы кольцо. Потому что даже тогда, когда ему нужно было где-то поставить свою подпись, он просто перекладывал ее лапку в свою левую руку, как перекладывают сумку. Она семенила за ним, как ребенок. Потому что он шел так, как ходят только бывалые.
Она ни о чем не думала. Ее мысли занимало только одно – то, что она ужасно натерла ногу. Пока они мчались по городу, он говорил мало, только сообщал ей, куда они идут и зачем. Но большего и не нужно было. Все происходило в таком ускоренном темпе, что на разговоры у нее не было никаких сил.
Часа в четыре она попросилась посидеть на скамейке в ближайшем дворике. Был уже конец марта. Пахло весной. А оставшиеся во дворе островки пористого, как шоколад, грязного снега таяли и ярко сверкали на солнце. Она сняла свой новый, впервые надетый сегодня весенний ботинок. На пятке чулок противно приклеился к ноге.
– Больно? – спросил он.
– Больно, – ответила она, предвкушая, что сейчас он будет ее сладостно жалеть. Но он внимательно на нее посмотрел и подмигнул:
– Значит, ты жива, Хлорка. И это здорово…
Как только она сказала ему, как ее зовут, еще там, в комнате со страшной петлей, он тут же с радостью исковеркал ее имя и позже ни разу к оригиналу не возвращался. Хлорка, и все тут. Именно поэтому ей и казалось сейчас, что все происходит не с ней. Флора сегодня умерла, повесившись на люстре. А беззаботная Хлорка носилась по городу и ощущала весну.
– Ты шить, Хлорка, умеешь? – спросил он ее весело.
– Да. Немного, – ответила она очень неуверенно, потому что никогда никому, кроме себя, не шила. – А что?
– Сейчас ко мне поедем. Зашьешь мне кое-что и собраться поможешь. – Он озабоченно взглянул на часы. – Время поджимает. Помчались.
Мчаться пришлось прилично. До остановки трамвая. Народу на ней было полно. Час пик в самом разгаре. Она не очень понимала, почему на ее долю выпал сегодня такой утомительный день. И почему она должна ехать куда-то и что-то шить. Но спрашивать об этом после всего, что было, казалось ей верхом идиотизма. Все равно, что задавать дурацкие вопросы во сне. И потом, во сне от этого всегда просыпаешься. А вот просыпаться ей сейчас совершенно не хотелось.
Округлый, желтый с красным, трамвай 17 пришлось брать силой. Не ее, конечно. Он затолкнул ее на подножку, на которой уже висели гроздья людей, а потом припечатал собой. Ей показалось, что кости у нее хрустнули, и она вдруг, с неведомой доселе заботой, обеспокоенно подумала о том, кто, доверчиво поджав лапки, прижился у нее внутри. Раньше ей такие мысли в голову не приходили. Раньше ей эгоистично казалось, что она неизлечимо больна.
Она ехала в этом трамвае, уткнувшись носом в прелое пальто какого-то затхлого гражданина, сдавленная, как цыпленок-табака, и впервые в жизни остро чувствовала, что счастлива.
Когда они, наконец, притащились к нему на Дегтярный, темп снизить он ей так и не позволил. Но радость пришла уже оттого, что она сняла, наконец, ботинки. Надев какие-то громадные тапки, прошаркала на кухню ставить чайник и варить картошку.
Квартирка была маленькая и очень чистая. В коридоре и на кухне блестели на полу покрашенные в терракотовый цвет доски. Обворожительно пахло свежей краской, хоть ложись на пол и катайся, как мартовская кошка. Запах этот Флоре ужасно нравился.
Она впервые оказалась в квартире, где нет никаких соседей. После войны рухнувший дом отремонтировали, и по какому-то странному недочету на двух этажах оказались аппендиксы, которые так и оставили самостоятельными.
И когда он, наконец, усадил ее на деревянную табуретку и стал ставить на стол чашки, она позволила себе внимательно его рассмотреть. Нет, даже если бы он был хромой и кривой на один глаз, она бы смотрела на него с точно таким же чувством. Она одобрила бы любое его обличие. Она уже не понимала, какой он, потому что привыкла, что он тащит ее за руку. Рядом с ним было уютно. Потому что веяло от него такой мощной теплотой, что какая-то там внешность не имела ровным счетом никакого значения.
Да и не было в нем ничего особенного. Был он крупный, мужикастый, русоволосый. Самый что ни на есть обычный. Вот только Флора таких в своей библиотеке никогда не видала.
– Ну, как настроение? – спросил он, делая ей бутерброд и на мгновение цепко впившись в ее зрачки. И улыбнулся. – Выглядишь прекрасно. Для смертника. – И, заметив ее неловкость, с воодушевлением предложил: – А поехали, Хлорка, со мной? Посмотришь на бескрайние просторы Родины. Пристроим тебя куда-нибудь. Поварихой, например. Я тебя с моей Таней познакомлю. Такая жизнь начнется! Нам люди всегда нужны.
(через две недели после убийства Альенде)
Квартиру эту Риан никогда особенно не любил. А в последнее время и вовсе в ней не появлялся, предпочитая ночевать каждый раз в новом месте. Так что договор продлевать не стал, а вещей и было всего-ничего. Одной коробки хватило.
Еще три дня хата числилась за ним. Так что можно было и перекантоваться разок. Может, даже поспать наконец…
Толковых людей среди братишек, способных грамотно перетереть и раскидать, было — считай, не было. Собственно, все такие люди благополучно легли в тот день в «Гроте». Приходилось справляться самому. Наносить, так сказать, светские визиты.
Оставшись без верхушки, организация Альенде все еще грозила развалиться на части, чего ему совсем не хотелось. Нескольких авторитетов, объявивших общий сходняк, они грамотно прессанули сразу, выцепив поодиночке. Заценив соотношение возможного вреда и выгоды, почти все поменяли мнение. Кто не поменял — теперь далече. Что, конечно, укрепило поменявших в мысли о правильности своего решения. Чуть было не ушел Бренсонвилль — местный капитан бойцов решил, что он вполне потянет самостоятельность. Пришлось прокатиться в Би-Джи. И это было куда интереснее дружеских бесед с официальными власть имущими.
Нет, поначалу-то было смешно. Как эти ребятки удивлялись, что крючки, которыми их держали Альенде, не исчезли вместе с ними. Cвязи, основанные на дружбе и взаимопомощи, конечно, были потеряны. Правда, многое из той взаимопомощи было Альенде так же тщательно задокументировано. Не верил старый хрен никому. Очень этим Риану помог, спасибо ему. Выборы, конечно, выборами, но в среднем человечки занимали посты лет по десять, а это вполне реальный срок для установления взаимовыгодного сотрудничества. Не говоря уж о назначаемых должностях.
Дел хоть отбавляй.
Впору заскучать по безбедной жизни скромного владельца скромной транспортной компании.
Риан не скучал.
Риккерт развалился поверх серого в черное пятно покрывала. Оно досталось Риану вместе с квартирой и мебелью и обычно валялось где-то под кроватью. Перед сменой хозяина робот-уборщик расстарался.
Вся квартира состояла из одной комнаты, чулана с толчком и душем и закутка для робота. Панелью для готовки Риан, кажется, не воспользовался ни разу, а робота чуть не раздолбал, когда тот однажды вылез из своей норы в его присутствии. Может, пинки ногами и были официальным способом программирования — во всяком случае, больше уборщик такой ошибки не совершал.
Одежка Риккерта уже почти слилась цветом с покрывалом. А Риан все смотрел на него. В рассеянном свете ламп за спинкой кровати разноглазый выглядел вырубленным из камня. Лежал лицом вверх, раскинув руки во всю ширь. Светились только ремешки на перчатках.
После дома Альенде разговора так и не было.
— На мне сейчас загорится что-нибудь от твоего взгляда, — негромко проговорил Риккерт. Надо же, а ведь можно было подумать, что спит.
Риан усмехнулся.
— Забыл сказать. Будь как дома.
Риккерт шевельнул одним пальцем.
Риан облокотился на стойку. Обходить ее не стал — оставил между собой и кроватью.
— Сколько ты хочешь за свою работу?
Он понимал, что стоило, вообще-то, спросить: «Что ты хочешь»? Но не был уверен, что готов услышать ответ. Каким бы он ни был.
— Еще не знаю, — отозвался Риккерт. — Что предлагаешь?
Риан припомнил сумму, которую платил Альенде по высшему разряду, добавил лишний ноль и назвал цифру. Риккерт открыл один глаз.
— Неплохо. Это в день или в час?
— В минуту, блядь, — фыркнул Риан. Веселая злость оторвала его от стойки и понесла к кровати. Которой он и отвесил заметного пинка.
— Охуели все тут вообще. За такие бабки иди пожрать приготовь.
К его удивлению, Риккерт сел и свесил ноги на пол. Посмотрел на Риана долгим взглядом и отчаянно, с хрустом, зевнул. Риан немедленно сунул палец ему в пасть. Челюсти с лязгом захлопнулись.
Риан расширившимися глазами смотрел, как на губах разноглазого пузырится его собственная кровь. Ее было столько, что он уже мысленно попрощался с пальцем и теперь замер, опасаясь сделать неверное движение. Риккерт же, не отрывая от его лица насмешливого взгляда, снял с него кобуру со стволом и нож и откинул подальше, себе за спину. Потом расстегнул и вытащил ремень. Вслед за ремнем отправились и метательные ножи из-за голенищ сапог. Прищурившись, расстегнул магнитный замок на штанах.
Риан сглотнул.
Риккерт разжал зубы и теперь мягко посасывал его палец. Во всяком случае, Риан тихо надеялся, что палец там еще есть. Дышал он неровно, и приходилось напрягать все силы, чтобы не пошатнуться. Все чувства обострились, но сконцентрировались, похоже, всего в двух частях тела.
Лапы в перчатках легли на его голые бедра. Риккерт медленно выпустил палец изо рта. Глубокая рваная рана между фалангами тут же начала наполняться алым. Сверкнув длинными окровавленными зубами, разноглазый медленно взял в рот его уже изрядно привставший член. Риан всхлипнул, не отрывая взгляда от крови, текущей из полуотгрызенного пальца. Он дышал все тяжелее и одновременно боялся лишний раз дернуться. И если поначалу в голове мелькали обрывки анекдотов про пять минут позора и обеспеченную старость, то очень скоро места там не осталось даже для паники.
Похуй, пляшем.
Он закрыл глаза, положил ладони Риккерту на голову, направляя его движения, и понял, что вот-вот кончит.
Эх, Лусиана… Дура ты была бесталанная.
Риккерт поднялся на ноги, облизываясь. Так же медленно, со вкусом поцеловал Риана в губы. Потом обошел его, загремел чем-то в другой части квартиры. А Риан все стоял с задумчивым лицом и спущенными штанами. Стоял, пока в руку ему не легла замороженная куриная нога.
— На, пожри.
Риан посмотрел на убогий окорочок. Потянулся за штанами.
— Лишу премиальных.
И тут же получил пинка.
Двадцать третье июня для Нины началось в половине седьмого утра с сообщения Алёны по сети с отчётом по установлению контакта с Дроботом. Троюродный брат Миры жил с семьёй в самой дальней от Орлова деревне того же Песоцкого сельсовета и учился с ней в одной школе, но старше классом на год. После окончания школы в прошлом году он подавал документы в Госуниверситет на Новой Москве, но, не имея межпланетной паспортной карточки и достаточной суммы на счёте, улететь не смог. Восемнадцать лет ему исполнилось в феврале, тогда же он получил долгожданный документ, и на заработанные на отцовской пилораме деньги сразу после Купальских праздников он собирался лететь рейсовым лайнером на Новую Москву для участия в экзаменах. Учитывая разницу во временах года на разных планетах, в Н-МГУ проводили приёмные экзамены для инопланетных абитуриентов два раза в год, и потому у парня был шанс поступить на учёбу. Но это всё говорили о нём Нине его сёстры, а сам он случайно проговорился Алёне, что надумал попробовать поступить в театральное училище, так как это, по его словам, и проще, и круче («А как же запись на странице про физмат?» — «Ну… Алёна, мало ли что я там написал… а теперь передумал. Дорого мне в Н-МГУ… а в театральном есть бюджетные места для инопланетных…»).
Через минуту пришёл файл с перепиской Алёны и Дробота – и Платон, просмотревший несколько страниц текста намного быстрее, чем Нина, тихо сказал:
— Она гениально не только поддерживает его желание учиться на Новой Москве… но и уговаривает начать подрабатывать моделью в одном из ведущих салонов мод. Смотри, тут она пишет: «Актёру это необходимо… и заработок неплохой… и там жить дорого… а ты ну очень крутой парень…» Вряд ли он представляет себе все сложности и той, и этой профессии… это не просто хождение по сцене и позирование голографам… это уметь надо.
— Талантливая девочка… — так же тихо ответила Нина, — а вот что у неё на уме на самом деле? А не хочет ли она сама улететь с ним? Он теперь вполне взрослый, хоть и не знающий городской жизни… а с её талантами он сможет добиться многого. Он умный парень… но вот не нравится он мне, и всё тут… просто предчувствие и ничего более… именно поэтому я просила её присмотреться к нему.
— Тогда… пусть она действует дальше. У неё программы по психологии круче моих… но узнаю, нужна ли ей наша помощь и какая именно.
— Хорошо, спроси прямо сейчас.
***
В восемь часов прилетела Зося с палаткой. Торговка заняла уже привычное ей место и с помощью Беаты очень быстро разложила товары. Предупреждённая Моржом Нина вышла из дома вместе с Хельги и Авиэлем и представила его как своего секретаря. Зося открыла планшет и дала ему скопировать несколько файлов, приказала Беате дать доступ Авиэлю и быть с ним на связи – и Нина отправила Авиэля помогать Моржу с размещением гостей из деревень, велев всех запоминать и всё записывать.
В девять утра прилетели Эва, Эстер и Бернард от местного ОЗК — и перед установкой палатки Эва спросила у Нины, где будет проходить основные действия праздника.
— Это надо у волхва узнавать, — ответила она, — но в прошлом году всё было на Жемчужном острове, на берегу, между дамбами на Славный и Козий острова. Вероятно, и в этом году будет там же…
— Хорошо, сейчас узнаю. Спасибо. И ещё вопрос…
И тут позвонила Алёна — и Нина, извинившись, вместе с Хельги отошла на середину дамбы, чтобы поговорить с ней без лишних свидетелей. Рядом с Алёной, одетой в тот же джинсовый комбинезон, стоял подозрительно знакомый высокий светловолосый парень, непривычно красивый, модно, но для местных обычаев слишком коротко стриженный, а чуть в стороне видны были Мира и Лютый. Пока Нина думала, что сказать, Алёна заговорила за двоих:
— Тётя Нина, здрасьте… смотрите, с кем я познакомилась! Это Дробот Кротов, троюродный брат Миры. Блин, какой же он классный! Мы неделю переписывались и наконец встретились. У него и флайер есть, отцовский, права вчера получил и прилетел к нам. Кататься зовёт… но я сказала, что только вместе с Мирой. А она не хочет без своего DEX’а…
— Здравствуй, Дробот… еле узнала тебя… а тебе идёт этот образ. Родители в курсе? – парень широко улыбнулся и кивнул:
— Так я улетаю послезавтра, а там все так одеваются… Алёна классная! Обещала планету показать… — и парень начал рассказывать, что ему наговорила Алёна и как здорово она разбирается в моде. Нина усилием воли успокоилась и договорила:
— Покатайтесь… если только недалеко и недолго, в полдень начнётся праздник, сначала славление, потом смотрины и Мире надо быть. То есть… девушки ходить начнут сразу, а славить их начнут после полудня. Не опаздывайте.
— Непременно будем! — и Алёна отключилась, а Нина пошла к дому.
К одиннадцати часам прилетели гости из большинства окрестных деревень, почти в каждой семье были девушки на выданье, и предупреждений Морж всем сообщил, что гостиная первого этажа большого дома подготовлена для смены костюмов и в ней есть девушки Mary и Irien для помощи в переодевании. Нина заметила, что не все девушки были одеты в традиционные длинные сарафаны, были и в обычных платьях, и были в джинсах – и решила, что некоторые приглашённые пригласили и своих городских родичей.
В одиннадцать прилетел Змей на своём драконистом скутере, поставил его у галереи между домом и зимним садом и вошёл в открытую для него Вальтером зеркальную дверь, чтобы поговорить с Ниной. На её вопрос о Сэме ответил:
— Он уже на острове. Я и Платон с ним на связи. Кобайк хорошо спрятан в кустах за модулем волхва и при необходимости Сэм может управлять им дистанционно. Он наблюдает за Алёной. Всё в порядке, не нервничай так уж сильно. Кстати, твой приказ идти в паре с Волчком за Джуной в силе?
— Да, если она сама не передумает идти. И это не приказ, а просьба, и ты вправе отказаться. Пойми, она с восьми лет осталась без родителей и у неё нет родных, кроме нас. Если она решится идти на смотрины, то надо всем показать, что у неё есть братья, способные её защитить. Но… рубашки она должна вам дать… теоретически.
— Хорошо, я понял. Найду Волчка и Джуну и поговорю с ними сам. Если что, я на связи, — и, оставив рюкзак на диванчике, пошёл к модулю, где жили Джуна и Инга.
В половину двенадцатого прилетевшие девушки уже направились от дома Нины до модулей на Жемчужном острове через дамбу, а Миры с Алёной и Дроботом всё не было. Прилетели её старшие братья с женами, и Нина вся извелась, ожидая Миру и Алёну.
Вскоре позвонил Лютый и сообщил, что вместе с киборгами (Вард, Зима, Майя и Май) на двух флайерах летит следом за флайером Дробота и спросил, где лучше всего опуститься. Она ответила, что места для них оставлены на площадке перед домом и, когда они вышли, первой поздоровалась с ними:
— День добрый! Ну, наконец-то! Я уже заждались вас… проходите. Мира, прекрасно выглядишь… Морж подготовил для тебя комнату, Майя поможет тебе с переодеваниями, идите в дом. Алёна, нам надо поговорить… пойдём в дом. Вард, Зима, день добрый! Не отходить от Миры… без очень крайней необходимости, — и Нина повернулась в сторону дома. Алёна, махнув рукой Дроботу, поплелась за ней следом.
На втором этаже Нина попросила Хельги поохранять вход в квартиру и не впускать никого, кроме Платона. В гостиной она сначала отослала Алю вниз, чтобы помогать Мире переодеваться, а затем тихо сказала Алёне:
— Ты снова в этом комбинезоне! Но… это уже не критично. Не хочешь носить платье – ходи в этом. Так действительно удобнее, хоть и очень непривычно, здесь это не принято. Но сними хотя бы половину заколок и смени футболку… всё-таки слишком много розового! Как в детском саду. Надо немного взрослее выглядеть, тебе по паспорту скоро семнадцать… и… я просила тебя только присмотреться к Дроботу, а не подначивать его на побег с планеты… может быть, он тогда просто пошутил. Пожалуйста, не провоцируй Дробота… без очень крайней необходимости. Может быть, я зря его подозреваю… просто предчувствие. Он неплохой парень, но очень уж рвётся уехать отсюда.
— Я всё понимаю… но… он реально классный, и нам хорошо вместе… и я ему нравлюсь именно такая, — Алёна кивнула вошедшему Платону, скидывая ему последние записи, и снова посмотрела на Нину: — Но… можно вопрос? Что со мной будет после этих праздников?
— А что ты сама хочешь? Подумай. В любом случае к дексистам ты не попадёшь, если не станешь вредить людям. Но будет честнее сообщить всем, что ты киборг. И в этом случае тебе не придётся более никого изображать и будет возможность быть собой. Если я зря подозреваю Дробота и он не имеет намерений навредить Мире, то через три года вы сможете пожениться… парни в деревнях получают право на женитьбу в двадцать один год. И в армии он не отслужил ещё… тебе где-то придётся его ждать, и лучше это время пожить в моём доме. Но это всё потом. А сначала помоги нам уберечь Миру.
Алёна совершенно серьёзно выслушала её, молча кивнула – и вышла из квартиры Нины.
После её ухода Платон помог Нине переодеться из домашнего льняного сарафана в праздничный парчовый, сам подал душегрею и, несмотря на её возражения, что летом в ней будет жарковато, надел на неё. Затем подал кокошник и огромный красно-золотой шёлковый платок.
— В этом году мы будем зрителями… — выдохнула Нина, когда Платон скрепил большой жемчужной булавкой платок под её подбородком.
— Но кто нам может запретить уединиться на ночь на нашем острове? — с улыбкой спросил он, — я уже распорядился поставить для нас палатку на прежнем месте и собрал сумку с купальником и полотенцами. Утренний остров будет ждать нас.
— А Мира? А… Алёна? А Змей? А Сэм? Как же они!
— Мира под присмотром Сэма, Варда и Зимы, Алёна постоянно на связи, Змей уже достаточно взрослый… всё будет хорошо. А теперь пора идти, принимать гостей.
***
Переодевшись, Нина и Платон вышли из дома, чтобы приветствовать гостей. Чем больше их прилетало, тем сильнее она нервничала — и тем ближе к ней держался Платон, оставив на Моржа и Авиэля размещение гостей. Она тихо попросила мужа перечислить тех, кто уже прилетел, и он так же тихо начал называть: семья Орловых (Доброхот и Некрас с жёнами, Стожар и Дар), семья Кротовых (пока только мать, сын и три старшие дочери), Светлана с Златко, Зарина Баженовна с двумя киборгами, Василий и Зоя, Триша и Лиза, Фома и Илона с детьми и киборгами… всего явились около полутора сотен человек и киборгов, большинство из которых привезли палатки для размещения с собой, оставили в них вещи и теперь группами переходили с острова на остров.
Григорий проводил экскурсии для тех, кто прилетел на острова впервые, Волчок усилил охрану животных в левадах и на пастбищах Самсоном, чтобы гости даже не пытались покататься на пасущихся лошадях, Ян в леваде показывал, чему обучил Рыжика и купленных жеребят, Клара и Агат угощали прилетевших чаем с блинами на открытой кухне перед большим домом. Волхв так спокойно и уверенно руководил передвижениями людей и киборгов между островами, что Нина поверила, наконец, что всё будет хорошо и ничего эдакого не произойдёт – и в сопровождении Хельги медленно пошла к дамбе, высматривая Миру с её киборгами.
Девушки в самых лучших своих костюмах в сопровождении братьев неспешно шли от большого дома через дамбу на Жемчужный остров, там так же неспешно проходили мимо модулей и групп взрослых женщин, затем медленно разворачивались и так же медленно шли обратно. Вокруг них летали три дрона с камерами, снимая всё подряд, а Арнольд с ручной камерой пытался быть везде и отснять всё.
Успокоенная мужем Нина пошла с Хельги в парк посмотреть на лебедей, присела на скамью у пруда – и Хельги тут же показал на парочку на другой стороне этого же пруда. Алёна просто висела на руке Дробота и так весело болтала с ним о чём-то, что Нину от этого зрелища передёрнуло: «Уж не решила ли эта девчонка действительно сбежать с ним? Если не знать, что она — киборг… то… и не подумаешь, что она сильнее и умнее его… так что она вполне сможет управлять им и дальше. А под её ведением он может таких дел натворить, что потом не один год расхлебывать придётся… ведь опыта жизни в большом городе у него нет совершенно!..».
Наверное, как только я начала работать над этим комиксом, мне хотелось «нарисовать» эту песню, которая как ничто подходит этой паре. И если в самом начале года рисунок планировался совсем другим, более ярким и дерзким, ну, как же, адски горячий тореро и его прекрасная дама! Сейчас он получился таким…
Говорят, что мы — сумасшедшие от любви,
Что мы живем вне реальности,
Стремясь добиться от людей одного —
Чтобы они оставили нас в покое.
Они завидуют, видя, как мы
Обнимаемся, радуемся, кружим по городу
Они хотели бы вырвать с корнем эту любовь,
Которой им самим испытать не удалось.
Я без твоих губ умру от тоски,
Без моих ты тоже не сможешь жить,
Мы хотим вместе идти по жизни,
Раз уж она нас соединила.
Мои глаза так наполнены тобою,
Что в моем теле, любимая, не осталось ни уголка,
Где не повелевала бы любовь, которую дарю тебе
С ударами моего сердца.
Только в твоих руках я чувствую счастье,
И я засыпаю в нежной тишине,
Слушая, как ты улыбаешься рядом со мной в такт
С дыханием твоей молодости.
История (в работе) по ссылке https://vk.com/album-123772110_269396198
#GoodOmens #благиезнамения #Crowley #Кроули #Aziraphale #Азирафаэль #art #fanart #angel #demon #comics #goodomensfanart #ineffablehusband #corrida #occultetherealcorrida
Следующие дни превратились в сплошную передачу «Жди меня» онлайн формата. Со всех сторон присылались фотографии и съемка на кристаллы и коммы различных разумных, разбросанных по нашим мирам. Искали детей, мужей, жен, родителей, братьев и сестер и всех остальных родственников по возможности. Очень сильно помогли искины, сверяя лица и находя одинаковые черты, лаборатории, взявшие анализы ДНК, и маги крови, способные установить родство.
Найденных детей отправляли родителям, а все остальные взрослые уже сами решали, где хотят жить. Потерянную связь восстановили, а дальше сами. В основном семьи в духе «родители и дети» объединялись, а вот все остальные родственники уже решали жилищный вопрос в частном порядке. Общаться можно и с помощью технической или магической связи, а вот жить постоянно с родственниками очень тяжело. Так что там решались жилищные вопросы и происходила сплошная санта-барбара во время встреч.
Были и неучтенные потеряшки, прибившиеся в пустоту без семей или из параллелей. Несколько драконят, один из которых оказался совсем уж из дальней грозди, пришлось отправить в наши драконьи детсады, поскольку их нельзя было вернуть родителям при всем желании. Оставшихся сирот распределили по приютам и в приемные семьи, одинокие взрослые сами распределились по домам. Появилась практика взять к себе в большой дом кого-то бездомного, пока мы еще строили новые дома и города для такого большого количества народа. В основном такое практиковалось теми, у кого были большие частные дома, где нужно много рабочих рук, зачастую фермерами и жителями больших поселков. Места у них много, свободную комнату выделят, а дальше уже как пойдет. Что-то мне подсказывало, что такие приемные семьи для взрослых вскоре превратятся в подобия драконьих гнезд — будут брать и детей, и подростков, и взрослых, которым некуда податься, и пусть себе живут и работают, сколько захотят. Законы наших миров позволяют создавать большие семьи с большим количеством народа любого пола и возраста.
На счет семей — я не знаю, откуда это пошло, что обязательно в семье должен быть один мужчина и одна женщина, а с детьми уже как повезет. Не понимаю этого ограничения. Если мужчина способен прокормить и оплатить жизнь двух-трех женщин (или же они сами способны себя прокормить и за себя заплатить), то почему бы им не жить семьей в свое удовольствие? И то же самое касается женщин, желающих взять к себе нескольких мужчин. Что тут плохого? Определить, чьи именно родились дети можно банальными анализами или с помощью магии. Домашние обязанности распределить между всеми участниками семьи, в том числе детьми, родственниками и прочими, кто там с ними живет. Собственно, ничего ужасного в таких семьях нет. Наследство делить им тоже не надо — дома государственные, так что если кто желает собственный дом или квартиру, то может спокойно об этом известить администрацию своего города и решить, что именно ему нужно. Впрочем, это уже лирика…
В общем, «Жди меня» потихоньку продолжалось, народ расселялся, я маялась на стройках, стараясь стахановскими темпами сделать как можно больше и быстрее, поскольку тут уже не до жиру. Жить им всем где-то нужно же было. Ко всем прочим удовольствиям пустота продолжала подкидывать дохлый народ, правда, уже не в таких количествах, но все же. Это пока было не катастрофично, мы справлялись, но вот то, кого она нам подкидывала, вгоняло меня в ступор.
Сначала были драконы, эльфы и прочие привычные нам граждане, в том числе и гномы, и некоторые вампиры. Тут все божески. Но в последнее время стали попадаться высшие змеи — василиски, карбункулы и прочие граждане не из нашей реальности, а из каких-то дальних гроздей. То ли пустота решила, что мы и так справимся, то ли еще что, но факт на лицо — у нас уже было четыре высших василиска и еще тот, который не вылупился… Отправить их на родину уже никак не получится, поэтому нам ничего не оставалось, как пристраивать их где-нибудь. Один из таких высших — взрослый василиск — даже помогал вытаскивать всю ту ораву погибших, поскольку я его вывела где-то за неделю до катастрофы, и он вполне так пришел в себя за этот период.
Что нас не слишком-то радовало, так это то, что такой же армагеддец случился и у Макаронника. Ему повезло, что наши его предупредили, и он успел напугать своих вершителей, чтобы не расслабляли булки. Вот только если у нас оторвалась мелкая и, в принципе, незначительная гроздь, то у них там оторвало самую крупную… Короче, Макароннику досталось больше всех. Они там стали бегать, как и мы, с горящей жопой в попытках спасти хоть что-то и хоть кого-то. Надо отдать должное — справлялись и старались. Мы-то туда не пошли помогать им, все-таки не наша вселенная, да и Макаронник нам как бы не друг вовсе, но все-таки ни в чем не повинный народ жалко. Самое смешное, что этот либрис умудрился даже синерианскую братию припрячь справляться с катастрофой, вытаскивать из пустоты погибших и лечить раненных. В общем, все греблись, как могли и пытались спасти то, что еще не развалилось.
Макаронник таки пришел к нам отсыпаться, а то его заколебали и вершители, и синериане, и вообще все. Сначала он у нас бродил в теле какого-то погибшего вершителя, если точнее, то в теле впавшего в кому, поскольку душа ушла на питание древу, а тушка осталась лежать бесхозной. Но так как у нас творился такой же бедлам, как и у них, только на пару уровней слабее, то он свалил гостить к Студенту, чему наш либрис был совершенно не рад. Но и послать не мог, все-таки родной враг уже, куда ж без него.
Скажи нам кто-то год назад, что мы будем как-то пытаться помогать Макароннику, вся наша братия покрутила бы пальцем у виска. А тут куда деваться… о чем они там договорились, я не знаю, но нескольких мелких вершителей переправили в Академию то ли на обучение, то ли на передержку, чтоб не путались под ногами. А может, и все сразу. Мне лично от них ни холодно, ни жарко, пусть себе живут и нам не мешают.
Меня вот больше волнует вопрос — кому ж это так неймется разрушить наши вселенные. То неизвестный желал своровать вселенские артефакты и порушить все, теперь вот грозди отрывает, как виноградины, когда захочет. Дальше что?
Когда уже можно будет пожить спокойно? А хотя о чем это я… Лично моя паранойя говорит, что это все дело рук одной сволочи, которой дома не сидится. Вот только какой именно и какие цели она преследует, пока неясно. Мотивы у либрисов довольно странные, а настолько пошатнуть равновесие могут только сущности не ниже либрисов. Даже сверхи не сколупнут вселенские грозди при всем желании. На паразитов я пока не грешила — они так притихли на время армагеддона, что стало даже не подозрительно, не сдохли ли они там. А так оставалось только сидеть и гадать, что будет дальше.