Борис вызвал к себе своего заместителя и молча показал ему записи. И только после этого спросил:
— Что всё это значит? Когда ты в последний раз был в этих офисах? Кто принял на работу вот этих… и что они делают с техникой? Это же… прямой ущерб компании! А репутация филиала? Или ты забыл, что всё это началось после выложенного в сеть видео Ржавого Волка и фактической пытки кибера в стенде? Тебе напомнить, что «DEX-company» и так на волоске от закрытия? Мы с таким трудом собрали осколки былой империи и восстановили производство… пришлось согласиться на присутствие ОЗКашников и приходы их с проверками… ты понимаешь, что теперь каждый киборг при открытии инкубатора автоматически регистрируется в ОЗК и регистрируются все его перемещения и продажи? И потому… не надо превышать полномочия, не надо делать ненужных исследований и уж тем более, выкладывать это в сеть… Практиканты! Вот в наше время и в голову бы не пришло так сделать… Ты понимаешь, ведь сейчас ОЗК может обвинить не только их, но и нас тоже, как их руководителей, в вивисекциях, в издевательствах над разумными существами, ну и так далее… представь только, в какую сумму компенсации нам это обойдётся! Если эти записи кто-то увидит… ты заметил, как названа папка? «в сеть?»… словно спрашивают: «А не закинуть ли нам это в Инфранет?». Шантажисты хреновы…
— Но… я рассчитывал получать записи из офисов ОЗК… мы же договорились кибера подарить ОЗКашникам на открытие нового офиса? Это… с того кибера записи…
— Значит, они не просто так там штаны просиживают, — мрачно прервал его Борис, — заподозрили неладное и проверили кибера… и что-то нашли… ты хоть списанного отдал?
— Почему сразу списанного? Нового, как договаривались… мы всегда дарим новых…
— Но только не им, — выдохнул Борис и мрачно уставился на зама, — только не им. Пойми ты наконец… не всем мы дарим новых, но всем — целых и исправных. Пятилетнюю армейскую «шестёрку» они бы не сочли взяткой… или засланцем… и не стали бы проверять. А нового «семёрку» заподозрили. А если эти записи реально попадут в сеть? И вот что мне теперь с этим делать?
— Увольнять? Так это же студенты, только из Академии… им весело и прикольно… ничего же страшного не произошло… это всего лишь киберы.
— Произошло. То, что им это понравилось. Сейчас им прикольно делать селфи у разрезанного кибера, а завтра они попадутся на издевательстве над человеком… и нашей компании конец… нашему филиалу конец точно. Весело им! Так, Денис. Всех, кто на этих записях, немедленно ко мне без объяснений. Всех этих киберов заштопать, накормить, одеть и отдать ОЗКашникам бесплатно при условии, что эти их записи не попадут в сеть. И немедленно! Выполняй! И… если есть там ещё киберы… прикажи отремонтировать и отдай тоже. И отправь всех киберов на остров. Нам скандал не нужен.
Заместитель кивнул — и вылетел из кабинета словно оплёванный, постоял минуту в коридоре и помчался в свой кабинет выполнять приказ.
***
На следующий день, восьмого августа, в половине восьмого утра Нине позвонил странно-взволнованный Леонид и сообщил, что Борис Арсенович неожиданно для всех решил сделать ОЗК подарок: отдать всех киборгов, находившихся в тот момент в лабораториях на исследованиях, совершенно бесплатно, но с условием, что записи никто не увидит.
— Какие записи? Ничего не понимаю! — воскликнула Нина. И Лёня прислал ей скопированные с терминала начальника видеозаписи из всех трёх пришедших папок, тут же комментируя:
— Борис Арсенович разрешил показать Вам… и никому более. Это наши офисы снаружи… папка так и названа. Всё чисто и культурно, все вежливые и обходительные… как и должно быть. Вторая папка… то, что внутри офисов, в кабинетах и лабораториях. Работа у нас такая… тестировать технику необходимо время от времени. А вот эта папка… и есть причина подарка. Название просто убивает… «в сеть?». Вот для того, чтобы это не попало в И-нет, Борис Арсенович и отдаёт Вам всех киборгов, бывших на тот момент в лабораториях, совершенно безвозмездно. Практиканты уволены из филиала… и из НИИ при головном офисе «DEX-company» уволены будут тоже, хоть они и пообещали ничего не публиковать в сети… и вы должны соблюдать это условие. Все киберы вчера заштопаны, накормлены и доставлены в наш офис в городе… хотели отвезти в ОЗК, но… везём к вам…
— Он так уверен, что записи ещё не попали в И-нет? — съязвил Платон, — сколько прошло времени с момента съёмки? Уверен, что все эти голографии уже в И-нете! Наверняка снимали и выкладывали тут же. Ведь эти… практиканты… именно для соцсетей и делали эти голо… и эти селфи тоже для И-нета. И могу предположить, что многое из отснятого ими самими уже опубликовано. Поверь, их обещания не стоят и ломаного гроша! Шумиха, если и не началась, то будет стопроцентно… и она совершенно не будет зависеть от того, опубликует ОЗК что-то из этого или нет.
— Как же так? — до Лёни словно только что дошло, что сначала надо было по сети всё проверить, а потом ставить условия… если в И-нете эти снимки уже есть, то поставленное ОЗК условие бессмысленно.
Лёня помолчал пару секунд и обречённо выдохнул:
— Через пару часов привезу первых… дам ещё по банке кормосмеси перед вылетом… и проверю по сети, успели выложить или ещё нет. Так что… встречайте. А… вы где-то не дома? А кто тогда примет?
— Пропиши третий уровень Велимыслу и Сане до нашего приезда. Если смогу — встречу сам. Пока.
— Пока, — дексист отключился, а Платон начал собираться на остров.
— Возьми Хельги, пригодится, — встревожилась Нина, — Хельги! Полетишь с Платоном…
Её телохранитель подошёл, но Платон остановил его:
— Я уже вызвал Самсона, тебе не следует оставаться без охраны. И без флайера. Не беспокойся, я вернусь к ночи.
Действительно, через полчаса на берегу опустился двухместный спортивный флайер, Платон сел рядом с Самсоном — и они вместе взлетели.
Привычно уже Самсон и Хельги каждые четверть часа отправляли друг другу короткие видео о своих охраняемых объектах, чтобы они не беспокоились, и потому Нина знала, как Платон долетел, в каком состоянии привезенные киборги, когда прилетели срочно вызванные Эва, Бернард и Родион, и как укоризненно смотрел на новых пациентов Саня… — и ждала мужа в коттедже, не выходя даже на берег, занимаясь своим сборником.
***
Платон с Самсоном прилетели на Жемчужный остров в половине одиннадцатого, чуть раньше Лёни и, не зная, сколько он привезёт киборгов, Платон выявленных из прошлого привоза четырёх разумных передал в модуль под командование Фриде для долечивания, а за остальными вызвал флайеробус из Звёздного и уже в присутствии Леонида отправил восьмерых неразумных DEX’ов на строительство города.
В первый рейс Леонид привёз шестерых еле живых парней DEX’ов и двух девушек Mary, медики предельно осторожно выгрузили их — и одного отправили сразу в операционную, где уже ждали Эва и Бернард. Лёня передал Платону документы и сразу спросил, когда можно привезти остальных.
— Сколько всего будет киборгов? — холодно поинтересовался Платон.
— Ну… — замялся дексист, — этих я привёз со спутника от лаборантов, ещё в двух офисах по одному… или по два… и ещё те, которых люди сами сдали… и те, что сдали на утилизацию в космопорте… сколько есть, всех велено отдать. Через час буду, жди, если не лень…
— Не лень. Жду, — остановил его Платон, — и кормосмесь не забудь для них. Я пока лекарства закажу.
Лёня вторым рейсом прилетел не через час, как обещал, а почти в два часа пополудни и привёз восемнадцать киборгов, причём DEX’ов было только пятеро, а остальные были Irien’ами разных модификаций.
Пока их осторожно перемещали в медпункт, Лёня передал Платону документы, а в черно-белый флайер загрузили почти два центнера копчёной рыбы, от которой Лёня начал отказываться:
— Весь флайер пропахнет, проветривай его потом!
— А давай позвоним Нине, — предложил Платон, — она тебе всё объяснит, если мне не веришь.
Нина словно ждала звонка и ответила сразу. Выслушав Платона, сказала:
— В сети эти снимки наверняка уже есть, а это значит — поставленное условие не имеет смысла. То, что это закинуто в И-нет не нами, вряд ли успокоит Бориса. За киборгов заплатим… если не за всех, то за половину. Бери рыбу… киборгов кормить в городском офисе будешь. Кстати… вы тоже могли бы открыть лавочку и торговать сделанными киборгами изделиями. И программы на эти ремесла продавать… подумай. И нам удобнее оплачивать изделиями, и вам не хуже.
— Сообщу Борису Арсеновичу, что он скажет… он в отпуск собирается… блин, у всех лето, и Вероника в отпуске на две недели, а я на работе…
— Хочешь вредный совет? Зайди на сайт Интер-музей и посмотри, в каких музеях какие фестивали пройдут в ближайшие два-три недели…
— Гениально! — воскликнул дексист, — я так уже летал однажды. И командировка будет, и отдых, и с Вероникой вместе побыть можно… но… как же мама?
— У неё теперь муж есть, — усмехнулся Платон, — теперь она вряд ли даже заметит твоё отсутствие… но предупреди её мужа, чтобы присмотрел за ней. И ещё один вредный совет дам. Попроси транспортник у заповедника, за это нескольких привезенных киборгов отдашь им… остальных через ОЗК вези сюда. Мы возьмём всех. А по оплате… лето ещё не кончилось и ещё не все малые речки обследованы… будет жемчуг.
— Ну… тогда я полетел. Спасибо… позвоню Веронике, может быть, уговорю.
Лёня улетел, а Платон сначала проверил состояние новичков в палатах, потом в столовой забрал заранее заказанный торт, сделал видеозапись тренировки Яна, Рыжика и Дивана — и после этого полетел в тропики к жене.
Платон вернулся в коттедж почти в семь вечера, и в качестве компенсации своего отсутствия рядом с Ниной, от чего она вынуждена была провести день в доме, уговорил её на романтический ужин на катере.
Арендованный катер без проблем вмещал четверых, Хельги был за рулём, через четверть часа катания вокруг островка с коттеджем Хельги остановил катер, Платон разрезал торт и налил всем по чашке чая, а потом подал Нине удочку со светящимся поплавком, уверяя, что так морская рыба клевать будет даже без наживки, потом сам забросил две удочки, но с обычными поплавками. Аля чуть слышно начала говорить, что здесь рыбы нет, но Платон по внутренней связи сказал ей: «Рыба будет, готовься чистить!».
Рыба действительно была — но попадалась исключительно на удочку Нины. Ловить было интересно и весело, рыба попадалась только крупная, до полуметра длиной, и Хельги помогал вытягивать из воды рыбину за рыбиной… но Нина вдруг заметила в воде голову вынырнувшего подышать Самсона и поняла, почему на светящийся поплавок рыба клюёт и без наживки.
— Ты ведь не будешь сердиться? — с улыбкой спросил Платон, — мы хотели как лучше… Самсон не улетел, он…
— Рыбу ловит и на мой крючок надевает? — рассмеялась Нина, — спасибо вам обоим… это было весело. Но пора возвращаться, да и Самсону пора лететь.
По возвращении в коттедж Хельги занялся чисткой катера, а Нина с Платоном проводили Самсона до его спрятанного в кустах флайера, отдали ему кусок торта и всю пойманную рыбу, чтобы он по возвращении на Славный остров отдал её в столовую — и Самсон полетел обратно.
Прошла неделя с покупки коня. Ян, согласившийся научить Хельги ездить верхом, каждое утро и вечер гонял Дивана на корде по часу в леваде, пока тот не понял, что от него требуется: идти ровной рысью по кругу, по голосовой команде ускоряться или останавливаться, менять направление движения. Вечерами после работы на корде Ян проезжал коня верхом, передавая Хельги информацию о допустимой силе натяжения поводьев и допустимом воздействии ногами на каждом аллюре.
И наконец, вечером тридцатого июля Ян разрешил Хельги сесть в седло самому. К этому дню Платон купил для «семёрки» облегченный бронежилет, который должен изображать доспехи, и стилизованный под богатырский шлём, а с конефермы привезли специально сшитое для Дивана стилизованное под рыцарское седло, которое было намного крупнее и глубже купленного спортивного. Хельги был совершенно счастлив: у него теперь есть настоящий боевой конь и доспехи.
Первое занятие по верховой езде для Хельги Ян провел внутри бегового круга почти построенного ипподрома на огороженной площадке для конкура, объясняя выбор места тем, что коня будет легче ловить, если он вдруг сорвётся и убежит.
В этот день для Нины Свен запряг Ливня, на коляске Нина доехала до ипподрома, на Диване ехал Ян, Рыжик шёл за ним на недоуздке, а Хельги шёл пешком. Уже на конкурном поле Ян спешился и в седло сел Хельги. Оба киборга без проблем могли бы общаться по внутренней связи, но для Нины и особенно для лошадей — чтобы те слышали голоса и не боялись — они говорили голосом.
Сначала Хельги ездил только шагом вдоль забора, потом Ян начал выкрикивать команды: «Рысью марш!» — и Хельги заметно сник.
— Ты обиделся? — догадалась Нина, — но… я думаю, что он не тебе приказывает, а коню. Диван же тоже должен знать, что делать нужно. Он всё видит и слышит… а сказать словами не может. Он учится вместе с тобой.
Хельги успокоился — и первая его самостоятельная тренировка, состоящая только из трогания с места, движения шагом, поворотов на шагу и остановок, прошла успешно. После того, как все вернулись к ангару, Ян выпустил Рыжика и Дивана в леваду и остался с ними, а Хельги проводил Нину до дома и отправился на рыбалку.
***
Второго августа в деревнях отмечали день Перуна: славили его на капищах и приносили требы. В этот день богу-защитнику давали баранов, быстро и почти бескровно убивая их на алтарном камне, а потом мясо этих баранов варили в котлах с крупами и овощами.
В Орлово принесли на капище трёх баранов от семьи и выделили по барану бригаде Змея и ребятам на Домашнем острове. Поскольку идол Перуна был на капище Каменного острова, то и обряд проводился там же. Жертвенных животных от семьи Орловых забивал Лютый, после этого Змей безболезненно и быстро умертвил выданного ему барана, а последним принёс в жертву барана Влад — от семьи Сомовых-Лебедевых.
Души жертвенных животных, умерщвлённых на капище, отправились на радугу в сады Ирия, чтобы получить новое воплощение, а мясо — в котлы для празднования.
Змей унёс мясо сначала в данную ему квартиру, где всё ещё жил Миро, и тот разделал тушу на куски помельче и оставил кусочек для себя — а потом Змей отнёс оставшееся мясо к избушке, где жил летом с бригадой. Влад сразу отдал тушу Ворону для приготовления, а в деревне стали готовить мясо всех трёх баранов на кострах на берегу.
На островах под руководством волхва на капище забили двенадцать полугодовалых барашков, чтобы по кусочку мяса хватило не только живущим на островах киборгам, но и строителям посёлка на Жемчужном острове. Пока мэрьки готовили в пяти котлах мясо, местные киборги и пришедшие на праздник строители и прилетевшие к ним семьи весело проводили время: играли в городки и килу, бузили, девушки качались на качелях и скакали на досках, кто-то плясал, кто-то пел… прилетевшие из деревень гости с местными киборгами осматривали поля и животных, Ян показывал в леваде уже двух обучаемых им коней, а Аскольд снимал всё на три дрона и ручную камеру.
Потом гордый собой Хельги ездил верхом на Диване в бронежилете и шлеме — и с высоты коня внимательно наблюдал за гостями.
К половине четвертого часа пополудни все уже наелись и каши, и мяса — и понемногу стали расходиться и разлетаться. Праздник удался, все были сыты и довольны, и Нина совершенно не думая ответила согласием на предложение Платона улететь на медовую неделю на курорт в тропической зоне планеты.
Когда в половине шестого все гости разлетелись, всё было убрано и Нина попала в свою квартиру, она с удивлением обнаружила четыре собранных чемодана и одетую в дорожную одежду Алю.
— Но ты же сама согласилась лететь на курорт, — рассмеялся Платон, — у нас на медовый месяц нет времени, но десять дней в тропиках я оплатил… я же обещал тебе море и солнце! Так что… переодевайся и летим. Наш остров ждёт нас!
— Прямо сейчас? — растерялась она, — но… начинается уборка озимых…
— Аглая справится и без тебя, она отличный агроном… Григорий поможет. Или ты сама хочешь выйти на поле? С серпом?
— А обряды?
— А волхв на что? Проведёт без тебя. Дорогая, тебе нужен отдых. И мы летим уже через… тридцать минут. Этого времени хватит, чтобы переодеться и тебе, и твоему телохранителю. И… да, мы летим все четверо. За колхозом и домом присмотрят. Давай помогу переодеться…
***
Ровно через полчаса флайер Нины взлетел и направился на юг — и через полтора часа опустился на берегу того же островка, на котором Нина с Платоном отдыхали в прошлом году… но тогда было всего восемь дней, а в этом году будет целых десять!
Десять дней ничегонеделания! Непривычно и странно было от того, что не надо утром никуда спешить и что можно будет спать… аж до девяти часов! И не спеша пить кофе и купаться… ловить рыбу и собирать ракушки… и танцевать вечерами. Десять дней купания в море, танцев, прогулок по ближайшему городу, мороженого и фруктов, осмотров достопримечательностей и голографирования… десять дней настоящего отпуска, которого у Нины давно уже не было — и о котором она тихо мечтала… — не прошли так гладко, как хотелось бы.
В первый же вечер в гости прилетели Левон с киборгом. Раздосадованная Нина пригласила обоих за столик на террасе. Хельги, увидев «семёрку», остался стоять в режиме телохранителя, а Аля, подав гостям кофе и мороженое, спряталась за его спиной. Ара молчал, Левон говорил за двоих, много и долго:
— …все офисы дексистов посетил. В центральном только не был и в лабораториях на спутнике… да и в офисах тоже в лабораториях не был.
— Очень хочешь побывать? — с усмешкой спросил Платон
— У тебя есть идея? — оживился Левон.
— Кажется мне, Вероника давно в отпуске не была, — с самым загадочным видом заявил Платон, — а ты мог бы временно заменить её на посту нашего представителя в филиале дексистов. И на этом посту вполне мог бы пройти по всем салонам наших… скажем так, оппонентов… с инспекцией от ОЗК. И с «семёркой»… но сначала поставь ему чип и попроси Родиона так подкорректировать ему программу, чтобы Ара мог принимать записи у находящихся в лабораториях киборгов. На это уйдёт дня два или три… до пяти… а ты тем временем оформишь отпуск для Вероники. Чтобы её не подставлять. И допуск для себя.
— И пусть Борис Арсенович посмотрит на работу своих сотрудников глазами киборга? Платон, ты гений! Сейчас же лечу к матери… и всё сделаем.
В шесть часов вечера гости улетели, а Платон устроил романтический ужин при свечах на двоих — только он и она — на террасе дома. В это же время Хельги и Аля в гостиной коттеджа тоже ужинали — не настолько романтически, но совсем как взрослые. Потом они на берегу танцевали сальсу при свете четырёх искусственных костров… потом в спальне Платон танцевал только для неё… а когда она заснула, он по сети собрал отчёты с островов.
Хельги был постоянно на связи с Яном и смотрел присланные им записи обучения его коня.
***
Через день, четвёртого августа, Нине в полдень позвонила удивлённо-взволнованная Мира и сообщила, что она с Алёной, Лютым и Сэмом прилетела в город и хотела зайти в гости к Дроботу и бабушке, а Радж их не впустил в дом, а Алёна запретила Сэму вредить киборгу тёти Нины! Нина попросила её показать Раджа, чтобы спросить, в чём дело, и заметила ещё двух девушек примерно пятнадцати и шестнадцати лет.
— Мира, а кто это? Я их не знаю… но явно где-то видела, — спросила Нина. Но вместо девушки ответил Платон:
— Младшие сёстры Дробота, прилетели проведать брата. Мира, предупредить надо было… Фред бы комнату подготовил. Радж их не знает, и потому не впустил.
— Радж, этих гостей впустить можно, — разрешила Нина, — но в следующий раз звони сам и сразу. Для тебя обе девушки только охраняемые объекты и только на территории дома и участка.
DEX ответил:
— Приказ принят, — впустил гостей и спокойно пошёл обратно в дом.
Пока девушки с двумя DEX’ами гостили в её доме, Платон наблюдал за ними через Кузю, а Нина каждые полчаса получала до полусотни голографий от Лютого. Алёна, понимая, что Нина желает только обеспечить их безопасность, сама стала отправлять по сети каждые четверть часа десятисекундные видео на планшет Нины. Но, так как её саму на этих записях видно не было, то и Сэм стал отправлять короткие видео Нине.
Нина успокоилась, зная, что всё в порядке, и просто каждые четверть часа смотрела, как четыре девушки и четыре парня (к прилетевшей компании добавились Дробот в гравиклесле и его киборг Дар) гуляют по городу, едят мороженое, голографируются у фонтана в парке, проходят по рынку, заходят в ОЗК и после знакомства с сотрудниками возвращаются в дом.
Уже в доме одна из сестёр Дробота — пятнадцатилетняя Беляна — без спроса вошла в мастерскую Раджа и начала спрашивать:
— А что ты тут делаешь? Что это и для чего?
Радж подключился к Платону, чтобы спросить, что отвечать, но вслед за девочкой в мастерскую вошёл Лютый и ответил ей вместо Раджа:
— Он лепит на продажу свистульки. Ему разрешено жениться только когда он сделает миллионную свистульку.
— А сколько он уже сделал? — спросила Беляна.
— Двести шестьдесят две тысячи триста сорок одну! — объявил Радж.
— Давай я тебе помогу… вместе мы сделаем их быстрее, — предложила Беляна, — я дома буду делать и присылать тебе. А ты считай все вместе.
Радж явно завис — никто ранее ничего подобного ему не предлагал. И Лютый, заметив это, просто позвонил Нине и спросил, можно ли так сделать.
— Не только можно, но и нужно, — ответила она, — так хоть Радж будет общаться с людьми, а то он дальше дома никуда не ходит. Его свистульки в музейную лавку Василий отвозит, а глину ему то я привожу, то Змей или Влад. Беляна, тебе до совершеннолетия три года осталось? Можешь и других сестёр привлечь в помощь… и если ты поможешь Раджу, через три года жди сватов от него.
Гости из дома Нины улетели почти в восемь вечера — и она почти полтора часа напряжённо ждала звонка от Лютого с отчётом, что они все нормально добрались до Орлова,и только после этого пошла в спальню.
***
В субботу, седьмого августа, Борис вошёл в свой кабинет и первым делом включил терминал, так как получил сообщение о приходе новых файлов на его адрес.
На рабочем столе компьютера появилась незнакомая папка с надписью «От ОЗК», в которой были ещё три папки: с надписями «снаружи», «внутри» и «в сеть?».
Сначала он открыл папку «снаружи» — и, обнаружив почти две сотни коротких (по десять-двадцать секунд) видеозаписей, начал смотреть. Снято было явно на киборга, датировка — последние три-четыре дня, место съёмки — офисы на планете и обе лаборатории на спутнике. На видео было видны сотрудники салонов, идеально одетые продавцы, предельно вежливые менеджеры и сытые здоровые киборги в витринах — всё то, что было на виду, было в идеальном порядке.
Просмотренным видео Борис порадовался: всё в порядке и все на местах, продажи идут и никто не мешает. И стало любопытно: кто и для чего и какому киборга приказал снимать всё это и зачем это скинуть именно на его терминал?
Открыл вторую папку, с надписью «внутри». Там содержащиеся видеозаписи были прямо противоположными записям в первой папке: тестирования киборгов, предпродажная подготовка, сидящие за столами программисты, пьющие чай продавцы… — и тоже всё в рамках нормы. Киборги — техника, и проверять их перед продажей сотрудники обязаны. Это нормально… но, кажется, не для проверяющего из ОЗК. Борис пожал плечами — экая невидаль! — и открыл последнюю папку. В ней было всего пять видеозаписей: по одной из двух салонов в Серебрянке и три из лаборатории на спутнике.
И вот тут Борис напрягся: были чётко видны окровавленные тела, жёстко зафиксированные в стендах и на лабораторных столах, весело смеющиеся над ними лаборанты и практиканты, делающие селфи рядом с киборгами в стендах… — на записях был весь тот ужас, от которого пытаются спасти киборгов в ОЗК.
Как же так! Он же никогда не принимал на работу людей с уголовным прошлым или склонных к садизму! Как же так вышло, что снаружи всех салонов идеальный порядок, а внутри… так вот почему папки так названы… и кто же всё-таки это снимал?
Кошка не сильно обрадовалась. Она весь вечер вылизывала эту непонятную и, наверное, забытую штуку, а утром хвост исчез и Элиса беспокойно бегала всюду, ища, как ищут котёнка, оглядывалась сама на себя. Мне стало стыдно. Жестокая шутка. Из-за чувства вины настроение испортилось вконец. Первого же замеченного на одной из подотчетных мне крыш ангела я сбросила вниз. Он оказался таким лёгким, что я едва не грохнулась следом. А на ту крышу вообще не пошла. Пусть себе собираются хоть вдесятером. Если от наших желаний мир ещё не рухнул, от компании ангелов от шести и выше точно не помрёт.
И на следующий день не пошла. А вот ангелы с моих крыш так и летали. Особенно желающие сначала поговорить.
На третий был выходной и в голове прояснилось. Как простой обыватель, я не имела права лезть на крышу, но ключи от чердаков никто не забирал. И кто там в ответе за все мои крыши, пока я отдыхаю? Бек?
Бека я встретила внизу.
– Привет. Слушай, не против, если я сама разберусь с тамошним гостем? – Я кивнула в сторону чердачной лестницы.
– А я буду тебе за это что-то должен?
– Ничего. Даже «спасибо» не надо.
Он подозрительно сощурился, но потом кивнул.
– Ну давай.
И вышел на улицу. А я рванула вверх.
Ангел уже был там. Сидел на самом краешке крыши.
– Чтоб тебе было легче.
Я покраснела, поняв, что именно мне должно стать легче. Подошла и села, как он. И совсем не страшно. Не так страшно, как слова, которые надо сказать.
– Прости. Я точно была не права, хоть и не знаю, в чём. Наверное, злюсь оттого, что не понимаю. Всё это никак не работает – ваши крылья, наши желания, ночь на исполнение, забвение, даже бессмертие и «пошло оно всё». В нём нет смысла, как в скверном переводе. Кто-то доложен помочь, перевести с ангельского на человеческий. Если вы появились – была причина. Если вы остаётесь – она всё ещё есть…
– Давай по порядку, – перебил он. – От малого к большому. Наша причина оставаться здесь не ваши желания, но они нужны.
Я припомнила разговор три дня назад.
– Вы получаете силу… энергию от исполнения желаний. Значит, вам нужна энергия. Это причина оставаться. Кто б вы ни были, вы ею или просто питаетесь или… копите, чтобы использовать всю разом на что-то значительное.
Он отвернулся, поднял взгляд на звёзды, словно на что-то намекая.
– Вы можете быть пришельцами, звёздными странниками. – Ни слово, ни идея не нравились, и я пошла по лёгкому пути – тому, что ближе: – Вот есть бродячие кошки. Они приходят за пищей туда, где ее получают. Как ангелы на крышу. Или нет… Ты говорил про блуждания в пустыне. Кошки… идут от человека к человеку, ища своего. Ища пристанище. Перебиваются, как в пустыне без бога, где некому послать манну, объедками и случайной добротой…
– А ты подкармливаешь бездомных? – перебил он.
Я оскорбилась.
– А ты как думаешь? Вот тебя же я подкармливаю.
Он легко и даже с улыбкой согласился. И тут же стал серьезным:
– Хочешь совет про желания? Загадай себе покоя. Тогда по крайней мере до утра будешь счастлива.
Я подумала минут пять. О том, что такого может произойти утром в выходной, что я не смогу быть счастливой, о цене за покой, о том, сколько энергии получит с такого желания ангел. О том, что не усну, изводя себя ожиданием несчастливого утра. И сказала:
– Давай.
Невысокая плотненькая Симочка смотрела на черную кору клена и сосредоточенно отрывала от нее кусочки. Глаза у нее были, как зеленые виноградины, в абсолютно прямых черных ресницах с пшеничными наконечниками. И все у нее было таким же прямолинейным, как стрельчатые ресницы – мысли, стремление к правде, жизненные идеалы и бестактные слова.
Вертлиб смотрел на нее с сожалением. Она тоньше, возвышенней и ближе ему, чем Нина. Но лучше им расстаться на выпускном и писать друг другу длинные письма по электронной почте. Ведь все равно они с Ниной уедут отсюда в Америку. У Нины там родственники. Может быть, когда-нибудь, совершенно неожиданно для себя и Нины, он все-таки создаст что-то гениальное, а не просто торговые комплексы, о перспективности которых все время говорит Нина. И тогда ему не стыдно будет вернуться.
Но только он об этом подумал, как опять стало тяжело на душе от предчувствия того усилия, которое надо будет совершить.
У Симы была особая манера говорить. И она всегда вызывала в нем противоречивые чувства. Когда они были наедине, он не обращал на это внимания. Но когда появлялся кто-то третий, ему становилось неудобно. А неудобство он ощущал кожей. Его просто ломало. Она говорила, как будто читала нараспев стихи, как поэтесса в экстазе. Белла Ахмадулина. И концы ее фраз зависали с неправдоподобной интонацией, как пророчества Кассандры. Эта манера проявлялась только тогда, когда она говорила о сокровенном – своем или Володькином. А в остальном она была совершенно нормальной. Веселой и компанейской. И даже следа этой распевности не прослеживалось.
– Я не понимаю, Володька. Как же ты собираешься жизнь провести с человеком, который тебя абсолютно не понимает? Мне кажется, это так ясно. Ведь она же о тебе ничего не знает. И мне это так странно. – Сима говорила убежденно, но при этом у нее временами пропадал голос, потому что обида сжимала горло. И чуть странно двигались бледные тонкие губы. Только усилием воли она не позволяла им расползтись уголками книзу. – Мне казалось, что вот мы-то как раз с тобой прекрасно понимаем друг друга. Столько сил было потрачено, ты же не мог этого забыть, на то, чтобы сверить все наши слова, что это значит вот это. Мне кажется, ты сам не понимаешь, что так ты угробишь свою жизнь. Просто угробишь…Будешь есть, спать и работать в каком-нибудь американском офисе. Тоска…
– Ну, до американского офиса еще столько всего надо сделать… Сим… Все не так. Ты говоришь, что она меня не понимает. А мне не надо, чтобы она меня понимала. Мне трудно объяснить… Ну, это… Не знаю… Она делает меня… Ну, вот как хочешь к этому относись, но она делает меня нормальным человеком. Ты делаешь меня больным! Ну не смотри на меня так, Симка! Ну, мы же договаривались – только правду. Я только недавно понял – ты холишь во мне те черты, которые сам я в себе ненавижу… Мы не смогли бы жить вместе. Точно тебе говорю.
– Я делаю тебя больным? – она задохнулась. Но никаких слез себе не позволила. Ей все казалось, что сейчас она, как всегда, его уговорит. Достучится до его сердца. – Я просто люблю твой талант, верю в него и не хочу, чтобы ты подстраивал свой дар под низкопробный спрос. А она именно к этому тебя приведет. Мне больно смотреть, как она отмахивается от тебя именно тогда, когда ты говоришь особенные вещи. Она же примитивная. И тебя хочет обрезать под трафарет. И ты на это согласен? Скажи мне. Да? Ты согласен?
– Она не примитивная. Зря ты так. Ты ее совсем не знаешь. Просто она твердо стоит на земле. И знает, как надо. И потом… Мне так легче. Рядом с ней я нормален и здоров. И не впадаю в депрессию. Она вообще говорит, что у меня нет никакого таланта. А просто способности, которые надо использовать.
– А я считаю, что у тебя талант. Эти твои идеи про природный город, про дома-норки и гнезда. Это так трогательно! Так пронзительно! А этого ничего не будет, если она будет давить. А депрессии… Знаешь, это просто признак таланта. У людей примитивных депрессий не бывает. Им все хорошо. Все нравится. Так что, Володька, это просто груз таланта. Понимаешь? Ты ощущаешь за него ответственность. Так и должно быть. А она с тебя эту ответственность снимает. Конечно, так легче. Но это неверный путь, какой-то порочный. Все равно, что совесть жидким азотом изводить, чтоб не беспокоила.
– Ну, Сим… Знаешь… Любовь тоже по-разному проявляется. Тебе нравится, когда я мучаюсь. А ей нравится, когда я не мучаюсь. И я выбираю второй вариант. Это если честно. Как мы и договаривались.
– Не знаю… – Сима как будто бы начала какой-то высокопарный стих. – Так не должно быть. Не знаю, Володя. Но если ты считаешь, что так тебе лучше… Хорошо. Пусть. Забудем. Но знай, что ты всегда сможешь прийти ко мне. И я пойму тебя.
Володе казалось, что он даже ощущает ритм выдаваемых ею строк. «Хорошо. Пусть. Забудем». Жаль, что у нее в характере совсем нет цинизма. В жизни без него так сложно, когда все вот так, «взаправду». То ли дело Нина.
– Вовк! – вновь позвала Нина, не оборачиваясь. – Вовк, иди к нам! Чего ты так долго? Я уже тут замерзла без тебя.
– Пойдем! – он тронул Симу за плечо. – Нас уже зовут, неудобно…
– Это тебя зовут. Ты иди. Мне надо сейчас побыть одной. – И она улыбнулась ему вымученной и жалкой улыбкой, скрывая готовые вскипеть слезы. Шантажировать мужчин она категорически не умела.
– Ладно… Я пойду… Ты давай…
Он пошел к скамейке, обсаженной сверху донизу бывшими одноклассниками. И, как всегда, возвращаясь от Симы к Нине, словно оборотень, почувствовал болезненное перерождение. То клыки прорезались, то убирались…
А Сима осталась стоять у клена. Вздохнула. И поняла, что не хочет возвращаться ко всем. Ни сейчас. Ни позже. Не хочет видеть самодовольное личико хорошенькой Нины, не хочет страдать от грубого лексикона мальчишек и девчонок. Зачем здесь, в таком месте, говорить такие пустые слова?..
Она медленно пошла по аллее, дотрагиваясь руками до гладких мраморных тумб. Ее никто не окликнул.
И кто это назвал ночь белой? Совсем она не белая. Вон как вокруг темно. Ветви деревьев сплелись в вышине, и весь сад был как будто под крышей. И только белые статуи маячили вдалеке, как привидения.
Ее манил сумрак аллеи. Ей вообще захотелось подняться к ближайшей мраморной статуе и безмятежно окаменеть с ней в обнимку на долгие века. Или до тех пор, пока Вова Вертлиб не вернется из своей Америки и не расскажет ей о том, что построил в центре Нью-Йорка гениальное архитектурное сооружение.
А пока ведь все равно ждать. Так какая разница где: на факультете культурологии или в обнимку с холодным камнем? А зимой их закроют зеленым ящиком. И замороженная Сима будет стоять и ждать весны. «А они ведь такие же несчастные, как я», – подумала она вдруг с удивлением. Подошла к трагической женской фигуре, встала на железную трубу газонной ограды, схватилась за мраморный посох и поставила колено рядом с босыми ногами статуи.
А когда встала рядом с ней в полный свой маленький росточек, то замерла…
– Ой, ребята! Идите скорей сюда! Что я тут нашла, вы только посмотрите! Эй! Слышите меня! Алло!
На каменном пальце у статуи посверкивал удивительной красоты старинный перстень с черным, выпуклым, как глаз араба, камнем. Сима просто не поверила своим глазам. Она прикоснулась к перстню и попыталась снять.
Но в этот момент ей показалось, что статуя резко покачнулась. Она взвизгнула, потеряла равновесие и спрыгнула вниз, упав на колено и запачкав белые брюки песком.
К ней уже деревянными шагами приближались потрепанные бесконечной ночью друзья.
– Чего у тебя тут, Серафима?
Она горящими глазами посмотрела на одноклассников.
– Смотрите, что нашла… – она показала на статую.
– Стоит статУя в лучах заката, – тупо отозвался Пономарев. – Да.
– Ну, на руки-то внимание обратите.
– Руки, как руки. Вот пальчик один отломан когда-то был. Надставили. Ну и что такого? Мы бежали, думали, тебя насилуют. Посмотреть хотели…
– Как что? А перстень какой красивый! – удивилась их равнодушию Сима.
– Какой перстень? Нет тут никакого перстня. Ну, ты напилась, Серафима! Во даешь! – с восхищением посмотрел на нее Парецкий.
– Что значит нет? А это что? – Сима взяла ветку, указала ею на перстень и торжественно оглянулась.
На нее смотрели с недоумением.
– Нет, Симочка, ты не напилась. Ты, скорее всего, обкурилась. И капитально, – обходя ее по кругу и разглядывая с любопытством, проговорила Нина.
– А я вижу! – вдруг раздался позади них голос Сани. – Вот же оно, кольцо!
– Да где?! С ума вы, что ли, все посходили!
Саня подбежала к статуе, ловко забралась и стала снимать перстень с пальца. Но в этот момент кто-то из девчонок громко завизжал. Стало как будто темнее. Саня оглянулась и готова была потом поклясться, что увидела позади, на аллее, какую-то рябь и промелькнувшее, как рыба на мелководье, чье-то лицо и длинный силуэт. Перехватив ее остановившийся взгляд, назад тут же обернулись и все остальные.
Через минуту они, как рекордсмены мира, один за другим перелетали через ограду и летели без оглядки вон из сада.
Наступал рассвет. Но утро огибало Летний сад, как остров. В нем, казалось, с восходом стало только темнее.
Тони вернулся домой под утро и подумал, что лошади, случается, умирают от работы, а потому даже не заглянул в Ужас-Какие-Секретные-Записи, зашифрованные Очень-Сложным-Шифром, – завалился спать.
Звонок в дверь вплелся в сновидение органично, разбудил не сразу, а только когда к нему добавился стук в стенку – сосед не выдержал трезвона, надсадного из-за тонкой перегородки.
Тони, как сомнамбула, поднялся с постели и мельком глянул на будильник – он проспал всего полтора часа. Зевая, прошлепал в прихожую, распахнул дверь – не особенно задумываясь, кто так настойчиво хочет к нему войти. И обалдел, смутился – у него не было привычки накидывать халат, и двери он открыл в трусах и майке.
Медленно просыпаясь, Тони предался размышлениям: всякую ли шалаву, которая спит с королем, надо считать королевой? Наверное, нет, – но женщину, на которой король собирается жениться, стоило именовать хотя бы принцессой.
Принцесса была немолода, потаскана и не так уж хороша собой, чтобы потерять от нее голову, – так показалось поначалу. Но стоило ей окинуть Тони взглядом, и он на себе ощутил ее гипнотическую притягательность. В отличие от Салли, которая будила в мужчинах звериные инстинкты, миссис Симпсон возбуждала страсти – до полного отказа мозга. Неудивительно, что Его Величество слетел с катушек… В ней было что-то дьявольское – и вульгарное одновременно.
– Надо же, настоящий арийский мальчик… – сказала она, закончив осмотр, и перешагнула порог.
Тони посторонился и едва успел поймать небрежно соскользнувшее с ее плеч манто.
Принцесса заглянула в кухню и уверенно направилась в комнату, села непринужденно на разложенный диван с раскинутой на нем постелью, оперлась на свой тоненький изящный зонтик. В комнате было сумрачно – пасмурное осеннее утро едва пробивалось сквозь задернутые шторы, – происходящее казалось наваждением, и Тони напряженно думал, спит он или уже не спит?
Натягивать штаны в ее присутствии было бы верхом развязности, сидеть в кресле или за столом в трусах представлялось глупым и унизительным – она будто нарочно заняла единственное подходящее наряду Тони место… Халат был в ванной. Наверное. А может, и нет… И рыскать по квартире в его поисках тоже виделось Тони смешным. Какого черта? Он подумал и плюхнулся в кресло напротив принцессы – как назло, в квартире было холодно…
– Чем обязан? – наконец заговорил Тони.
Она улыбнулась по-матерински тепло – доктор Фрейд уверился бы в своих нелепых предположениях, если бы прознал, какую реакцию может вызвать стимул «материнская улыбка».
– Сейчас не время доверять телеграфу, – сказала она вкрадчиво. – Так случилось, что англичане для проведения операции «Резон» выбрали вас.
Немецкая разведка всегда предпочитала устные сообщения и личные встречи… В особенных, разумеется, случаях.
Миссис Симпсон легонько улыбнулась. Она же американка. Что заставляет ее работать на немцев? Идейные соображения? Право, не деньги же…
– Адольф не доверяет англичанам, – задумчиво произнесла английская принцесса. – И в какой-то степени он прав: здесь многие настроены против Германии, даже на самом верху.
Она называет кайзера по имени? Ну-ну…
– Операцией «Резон» Великобритания подтвердит серьезность своих намерений, неопровержимо докажет, что рассматривает как союзников немцев, а не русских. После передачи в руки Адольфа английского супероружия никто в кабинете министров не заикнется о том, чтобы выступить в будущей войне на стороне Советской России, это будет глупо, не правда ли?
Принцесса говорила о политике с придыханием, тихим бархатным голосом, будто нашептывала слова любви.
– Мне казалось, Великобритания ведет политику умиротворения, а не ищет войны с Россией… – вставил Тони.
– Хочешь мира – готовься к войне. – Миссис Симпсон подарила Тони еще одну материнскую улыбку, и он волей-неволей подумал, что ничем не хуже Его Величества. Во всяком случае, это было бы забавно… – Разумеется, в операции «Резон» Германия заинтересована гораздо более Великобритании, а потому со стороны немцев не должно быть ни одной ошибки. Вы понимаете, какая ответственность ложится на вас? Лично на вас?
– Примерно, – кивнул Тони.
– Вы готовы взять на себя такую ответственность?
Наверное, надо было вскочить с места, вскинуть руку и заорать во все горло «Хайль!». Тони ограничился коротким мужественным кивком, присущим истинному арийцу.
– Надеюсь, вы понимаете, что передача произойдет не на широкой площади под барабанный бой, игра должна быть честно разыграна до самого конца, в противном случае Англии не избежать санкций со стороны участников Версаля. – К материнской улыбке она добавила материнский жест: если бы Тони сидел ближе, она бы ободрительно тронула его колено. – Вы сумеете? Доиграть до конца?
– «До конца» это до расстрела в Тауэре? – скептически осведомился Тони. Нет, он еще не дорос до Его Величества – по меньшей мере не достиг такого всепоглощающего чувства, чтобы с радостью пообещать этой женщине умереть за ее идейные соображения.
– Ну что вы! – Она всплеснула рукой. – Это в военное время шпионов расстреливали по решению трибунала, да еще и с поспешностью. Сейчас при отказе сотрудничать вам грозит лишь тюрьма.
Тони покивал.
– Ну да, конечно. Если казнить по решению суда невозможно, меня застрелят при попытке к бегству. Ведь англичанам совершенно не нужен прямой свидетель нарушения ими Версальских договоренностей.
– Если все пройдет гладко, – сказала принцесса тихо и доверительно, – я обещаю вам свое покровительство. А сейчас слушайте внимательно и запоминайте…
– А вы не боитесь, что у меня в квартире установлены фонографы?
– Нет, не боюсь. Вот тут, – она указала на ручку зонтика, – спрятано устройство, которое блокирует работу любого фонографа.
Сперва она говорила о том, что Тони понимал и без нее, – как МИ5 поведет его, будто бычка на веревочке, к разгадке британских военных секретов. Конечно, они не выложат немцам технологию изготовления супероружия на блюдечке, но образца будет вполне достаточно, чтобы через год-два воспроизвести технологию. Собственно, Тони должен получить образец и переправить его в рейх. Ради инструкции о переправке миссис Симпсон и явилась сюда лично.
И передавая эту инструкцию, она позволила себе еще один истинно материнский жест: поднялась с дивана и накинула Тони на плечи его собственное одеяло – к тому времени от холода у него посинели губы, о чем она не преминула ему сообщить.
Еще миссис Симпсон предупредила, что люди Уинстона будут препятствовать МИ5, несмотря на указания сверху, а потому от Тони потребуется не только ум, но и мужество, и твердость характера, однако в этих его арийских качествах она не сомневается.
– Когда образец окажется у вас в руках, вам нужно вслух упомянуть голубую ленту здесь или в любом другом помещении, где установлены фонографы МИ5. После этого вам забронируют билеты до Копенгагена на ближайший рейс «Графа Цеппелина». Два билета на имя Ричарда Баттлера, во второй класс. Вы должны выкупить оба билета, потому что во втором классе нет одноместных кают, а в первом ваше присутствие вызовет подозрения. Капитан лайнера – доверенный человек сэра Освальда, и команда на нем соответственная. Учтите, «Граф Цеппелин» вылетает из Лондона раз в неделю, по средам в восемь пополуночи, и лучше будет, если вы получите образец во вторник вечером, а не в четверг утром.
Принцесса была слишком умна, чтобы обещать Тони больше, чем покровительство… Хотя каждый ее взгляд и жест говорили об обратном, расчет шел на то, чтобы Тони питал робкие надежды, но не смел ничего потребовать, – с его стороны предполагалось смирение и обожание снизу вверх. Он, конечно, выставил против ее стратегии свою – циничного пренебрежения, но она не возымела действия, миссис Симпсон не повелась за его наживкой, и Тони в свое оправдание решил, что она холодна, как рыба, и бесчувственна, как бревно. Впрочем, он понимал, что ошибается, – чувственность нельзя сыграть, особенно вульгарную чувственность, которая способна будить в мужчинах темные и неконтролируемые страсти. И эту темную страсть Тони прочувствовал вполне… Пожалуй, через неделю-другую регулярного и тесного общения он бы ходил как бычок на веревочке не за МИ5, а за этой потасканной и немолодой особой. Радовало только то, что такого миссис Симпсон не требовалось – она наверняка посчитала, что достаточно мотивировала «настоящего арийского мальчика».
Хосе оказался не только понятливым, но и расторопным парнем. С помощью Рамиро Арабелла втолковала ему, в чем она нуждается. Прошло лишь немногим более часа, и слуга вернулся с объемистым свертком, в котором было бордовое платье на каркасе, с лифом, отделанным кружевом, и разрезами на рукавах. А также белоснежная сорочка, мантилья и шкатулка с гребнями, шпильками, маленькой игольницей и цветными нитками.
Арабелла некоторое время в замешательстве рассматривала роскошный наряд. Наконец, не без труда разобравшись в особенностях ношения непривычной одежды и в очередной раз прибегнув к помощи врача, она, задевая широкими юбками за все, что попадалось ей на пути, вошла в кают-компанию, где уже собрались офицеры «Санто-Доминго» во главе с доном Мигелем.
– Поприветствуем нашу прекрасную… гостью, – Встав, дон Мигель вышел из-за стола и подал Арабелле руку.
Его офицеры также встали. Они разглядывали пленницу, не понимая, какая блажь пришла в голову их адмиралу, – кто с любопытством, а кто и неприязненно. Де Эспиноса подвел Арабеллу к стулу с высокой спинкой. Молодая женщина села и гордо выпрямилась. Она была смущена бесцеремонными взглядами и неожиданной галантностью де Эспиносы, и больше всего в этот миг желала оказаться в своей крошечной каюте. Доктор Рамиро тоже был за столом и единственный по-доброму улыбался ей. Впрочем, вскоре внимание присутствующих переключилось на подаваемые стюардами блюда. Благодушно настроенный дон Мигель пару раз спрашивал у Арабеллы, как она находит кушанья, приготовленные новым коком. В остальном же разговор за столом шел на испанском, и она была избавлена от необходимости участвовать в нем.
Но вот обед закончился, и офицеры начали один за другим покидать кают-компанию. Последним, бросив на Арабеллу удивленный взгляд, ушел Рамиро. Де Эспиноса вертел в пальцах тяжелую серебряную вилку, будто позабыв о присутствии пленницы, и украдкой вздохнув, Арабелла поднялась на ноги и направилась к дверям.
– Миссис Блад, разве вам больше неинтересен мой рассказ?
Услышав негромкий вопрос де Эспиносы, Арабелла застыла на месте, и ей пришлось приложить немало усилий, чтобы ее голос прозвучал спокойно:
– Вы столько раз его откладывали, дон Мигель. Я, право, не была уверена, что этого не произойдет снова.
– Вы отважная женщина. Но как бы вам позже не пришлось сожалеть о своей настойчивости. Что же, приступим, – Положив вилку на скатерть, он приглашающе махнул Арабелле. – Присаживайтесь, донья Арабелла.
Поистине, сегодня был день сюрпризов! И этот обед, и необычное поведение де Эспиносы, да еще и его обращение к Арабелле по имени. Она вернулась к своему неудобному стулу, а дон Мигель принялся расхаживать по кают-компании.
– Должно быть, это ужасно — не помнить часть своей жизни, и меня впечатляет то, как стойко вы держитесь, – начал он. – Но как знать, не лучше ли пребывать в блаженном неведении, ибо многие знания умножают скорбь, так нас учит Писание. Прежде, чем я расскажу вам о том, при каких обстоятельствах мы встречались, поговорим о Питере Бладе. Вы уже поняли, что я и ваш муж являемся врагами, миссис Блад?
– Да, я догадываюсь, – едва слышно ответила Арабелла.
– Пусть в настоящий момент Англия и Испания связаны соглашением, этот союз наверняка окажется непрочным. А в условиях, когда между нами то и дело разражается война, быть врагами – это не такая уж редкость. Но здесь особый случай. Питер Блад… – в глазах дона Мигеля вспыхнул недобрый огонек, и Арабелле стало не по себе: – Сударыня, ваш муж был одним из самых удачливых и дерзких пиратов Карибского моря всего год назад.
– Он был… пиратом?! – растерянно выдохнула Арабелла.
– О, да! И каким! Его слава докатилась и до Европы! – дон Мигель замолчал и остановился напротив окон каюты, спиной к Арабелле.
– Но это невозможно! Вы сказали, что мой муж – губернатор Ямайки!
– Ничего невозможного. Он был пиратом, а стал губернатором. Только вы, англичане, способны назначить преступника на такой высокий пост. Вспомнить хоть Моргана, – саркастически отозвался де Эспиноса. – Но это лишь завязка истории. В самом начале своей «карьеры», – если это слово уместно по отношению к морскому разбойнику, – Питер Блад захватил корабль моего брата Диего. Брату удалось усыпить бдительность пиратов и привести корабль к берегам Эспаньолы, где они повстречались с «Энкарнасьоном», моим флагманом. В честном бою у них бы не было шансов. И тогда капитан Блад приказал привязать Диего к жерлу пушки. Все происходило на глазах его сына, Эстебана, которому едва ли было тогда шестнадцать. Угрожая мальчику, что в случае неповиновения он прикажет выстрелить из этой пушки, Блад отправился вместе с Эстебаном на «Энкарнасьон» и заставил моего племянника подтвердить лживую историю о якобы спасенном испанском сеньоре, за которого выдавал себя. Когда они вернулись на «Синко Льягас», Диего был уже мертв. Мерзавцы осмелились утверждать, что он умер от страха, – проговорил испанец бесцветным голосом, так и не взглянув на замершую в ужасе Арабеллу, и вдруг гневно воскликнул: – Нужно быть глупцом, чтобы поверить в эту ложь!
У Арабеллы кружилась голова, корсет платья давил на грудь, мешая дышать. Обрывки леденящих душу рассказов про кровожадных пиратов, когда-либо слышанных ею, сплетались в ее сознании в чудовищный клубок.
– Это неправда… – прошептала она, – я не могла стать женой такого человека…
– И тем не менее, это так! – дон Мигель резко повернулся к ней и замер: в эту минуту, ошеломленная, с полными боли глазами, Арабелла уже не походила на непреклонную английскую леди, осмеливающуюся спорить с ним по всем поводам даже в такой бедственной для себя ситуации. Сейчас она казалась ему очень юной и… беззащитной. – Вы бледны как смерть, донья Арабелла. Хотите воды?
– Да, пожалуйста…
Короче, Шеврины пошли к эсперам сами, оставив нас всех не солоно хлебавши. Я-то и не претендовала, понимая, что никто меня не отпустит, еще и по роже получу, а вот остальным драконам было обидно.
От скуки мы устроили вечерний сеанс массажа с чаем и всякими сладостями. Шиэс вытащила из своей нычки мне пару пирожных, которые отвоевала в обед, поскольку драконья братия порой забывала, что у них иногда домой приходит голодная жена. А иногда приползает с тренировки и мечтает отоспаться в бачке где-нибудь в дальнем туалете, где ее не будут тревожить. Но увы, сбежать от Шевринов, решивших обязательно меня потренировать, было почти нереально. А в бачок я со своей раскормленной плазмой просто не влезу. В этом плане я порой завидовала мелким плазменным огрызкам, живущим в Академии. Уж они-то как раз могли спокойно прятаться там, где им вздумалось.
В общем, «злой» Шеврин пришел домой реально злой после вылазки, а «добрый» лишь устало фыркнул в ответ на вопросы. Драконья магия все же зарешала такую проблему, как эспер-антимаг, но, видимо, никому от этого легче не стало. Я бы посоветовала эсперам больше уделять внимания друг другу, собственным детям и близким родным людям, поскольку из-за психологических проблем в семье многие дети вырастают жестокими, злобными и способными на преступление. Или же пытаются привлечь к себе внимание, эпатажно нарушая законы, устраивая из преступления целое шоу, фактически, цирковую программу. Беда в том, что преступление все равно остается преступлением, как его ни выставляй. Что убийство разумного, что кража золота из банка, что похищение картины из музея.
Мне кажется, должно смениться не одно поколение эсперов прежде, чем они поймут, что привлекать внимание к себе и своим проблемам можно другими способами. Законными и правильными. Можно же ведь делать что-то, не выходя за рамки и границы законов и морали. Например, устраивать яркие и феерические концерты, давать представления, фактически сделать аналог настоящего цирка со способностями. Можно спасать чьи-то жизни в мирах, не разрушая здания и не подвергая жизни других людей опасности. Можно лечить больных, можно делать много чего полезного, да хоть и пожарными быть со спасателями на море, и то пользы будет в разы больше, чем от их выбриков. Поэтому я все же решила обратить внимание на эсперов и подать им эти идеи. Сделать так, чтобы эсперы перестали зацикливаться на своих способностях и различиях, а стали больше уделять внимания моральным качествам друг друга. Люди, получившие способности, которые и не снились многим богам, должны быть более человечны. Мне так кажется. И я постараюсь сделать для них хоть что-то, что в моих силах. Им просто нужно дать способ выплеска силы, способ покрасоваться на публике, способ показать себя, не жертвуя ничьими жизнями. Мне кажется, для этого идеально подходят выступления на публике: цирки, театры, развлекательные шоу. Эсперы могли бы создавать великолепные спецэффекты для фильмов, быть чудесными каскадерами, божественно играть роли героев и злодеев. Поскольку если им не дать играть в кино, то они будут играть в жизни, а там все по-настоящему и слишком смертельно.
Но это все на будущее. А сейчас у нас была задача захватить «злого» Шеврина и отмассажировать до благостного состояния. В шесть рук мы с Шеатом и Твэлом кое-как его уложили на живот, Шиэс помогла стянуть рубашку, но вредный дракон выпустил острую черную чешую, а из позвоночника полезли не менее острые шипы. Демон коснулся одного и отдернул поцарапанную руку.
— Вот зараза! — буркнул Твэл, зализывая порез.
— Еще какая, — подтвердила я, усаживаясь на ноги дракону. — Ничего, сейчас он у нас узнает, что такое глубинный массаж!
«Добрый» Шеврин, улегшийся рядом, гаденько захихикал. «Злой» постарался высвободиться, но Шиэс крепко придавила его за шею. Придушить не придушила, но желание вырваться уменьшила.
— Лежи, а то ты ныне нервный. И даже слишком, — заявила золотинка. — Или хочешь повторить наш урок?
В ответ дракон смерти только отмахнулся и скривился.
Дракошка напомнила ему случай позавчерашней давности. Шеврин в очередной раз нашел себе зазнобу то ли из своей параллели, то ли из прошлой жизни — некоего божка, который заявил, что дескать они в прошлом были очень даже близки. Похоже, у нашего дракона смерти фетиш на зеленоволосых мальчиков. Ну или не только на мальчиков, хрен его знает, как выглядела его Лесси — вдруг у нее тоже волосы были зеленые. Хотя я почему-то представляла ее рыжей. Ну да ладно.
Короче, Шеврин осерчал и в нервном состоянии поперся в Академию. На свою беду его дернул мальчишка, желающий спасти родной мир — там началась очередная заварушка всех со всеми. В итоге Шеврин наорал на мальчишку, бедный ребенок зарекся вообще обращаться к преподавателям с личными просьбами, собрал группу таких же малолетних дебилов (демиургов и не только) и поперся спасать собственный мир.
Малышню Шиэс завернула, заварушку прекратили — еще бы не остановить войну, когда на них высшие драконы прут с претензиями. Ну, а золотинка оторвалась на Шеврине, отмутузив «злую» версию до бланша под глазом и поцарапанной морды. Уж не знаю, какого она там яда плюнула, но фингал у Шеврина сошел только утром. Дракон смерти стал несколько поспокойнее, но не знаю, надолго ли.
Вот и теперь при упоминании о повторении урока вежливости Шеврин попытался выбраться из моих цепких лапок, но куда там. Я запустила руки ему под кожу, игнорируя чешую, и стала разминать мышцы напрямую. Да, так будет больнее и намного, но сам виноват, не стоило отращивать здоровенные шипы на спине — к нему же даже наклониться не удобно!
Через несколько минут таких мучений Шеврин все-таки соизволил убрать шипы и чешую, а я вернулась к традиционному наружному массажу. Ну, а если кто чего не того подумал, то пусть его мысли с ним и останутся. Но судя по ехидной моське «доброго» Шеврина, уж он-то подумал как раз много чего не того. Впрочем, эти двое настолько хорошо друг друга знали, что больше любили прикалываться друг над другом и собой, чем издеваться. Что не мешало им драться, увлекаясь на тренировках… ну это уже такое дело.
Размяв и расслабив спину Шеврина, мы его таки обратно перевернули и взялись пичкать вкусностями. «Добрый» Шеврин достал из кухни поднос, набитый едой под завязку, и стал распределять порции. Драконы получили мясо всех разновидностей и какие-то пирожки, подозреваю, что тоже с мясом, а мне Шиэс персонально добыла спрятанный в карманном измерении кусок мясного пирога, щедро политого майонезом. Пожалуй, только благодаря золотинке я в последнее время не голодала. А то за этими проглотами не успевала даже что-то ухватить.
— Хоть кто-то обо мне думает, — я наставительно подняла палец вверх, глядя на довольную Шиэс.
— Эй, мы все о тебе думаем, — обиженно надулся Твэл, откусывая пирожок почти до половины.
— Ага, особенно когда фантазия разыграется, — вздохнула я, едва успев ухватить и себе предпоследний пирожок. Жрали драконы быстро, тут ничего не поделаешь. И за несколько минут полный поднос превратился в пустой с грязной посудой.
— Ну не скажи, — демон поморщился и достал из карманного измерения помятое пирожное с размазанным кремом. Шиэс злорадно хихикнула, глядя на этот кошмар. Я вздернула бровь. — Задел чем-то… — Твэл понял, что его старания никто не оценил и сам проглотил свое пирожное. — Я исправлюсь.
— Я тебе потом покажу, как правильно все хранить в целости, — улыбнулась ему дракошка.
А я поняла, что спелись паразиты. Причем все. И Шеврины, и Шиэс с Твэлом. Они больше времени проводили друг с дружкой, чаще общались, имели больше общих интересов. Нет, мне не было обидно, это же все-таки моя семья… Просто немножко завидно. Сама-то я ни обучению, ни каким бы то ни было практикам не поддавалась на определенный срок и драконью магию повторить не могла. И даже тренировки с мечами у меня начинались каждый раз одинаково, поскольку я часто забывала самое элементарное. Я чувствовала себя скорее неполноценной, чем ревнивой. И это чувство здорово выбивало из колеи. Но я постараюсь его преодолеть.
Все же тот эксперимент с ладонью на зеркале лишний был. Не стоило. Но как удержаться, если это так просто — чуть развести свои прижатые к горячему стеклу пальцы… не к стеклу — к чужим пальцам, горячим и чуть вздрагивающим… И позволить им, чужим и горячим, скользнуть между твоими. И своим тоже позволить, скользнуть между. Туда, за стекло, которого нет. Ощутить, как расплывается ласковая тьма по твоей коже и как чужой большой палец осторожно гладит тыльную сторону твоей ладони. И как твой точно так же осторожно и ласково нащупывает чужое запястье. Ощутить, как все стремительнее сплетаются энергии и стихии, твоя и чужая, свет и тьма, огонь и вода, и воздух, и ментал, и безумие, и…
И стремительно оборвать контакт к шисовой матери, потому что за спиной у тебя начинается шторм.
Дайм аккуратно поставил вазочку с тимьяном в специальное углубление на привинченном к переборке столике, сгреб сметы в стопочку, постучал по краям, подравнивая. Добавил от себя еще страничку с кратким пояснением и результатами собственных исследований (в основном отрицательными или предположительными), перевязал широкой лентой, запечатав знаком Магбезопасности. Теперь вскрыть эту пачку сможет только Герашан. Надо будет сзеркалиться с ним завтра и на словах как бы между делом пожаловаться, что Магбезопасности очень не хватает толкового бухгалтера, шустрого, умелого и чтобы обязательно с мозгами. Намекнуть так невзначай, что ты, мол, присмотрись, мало ли, вдруг попадется кто подходящий где-нибудь поблизости. Герашан умный, он остальное поймет и все сделает как надо, а такими умельцами не разбрасываются, расточительство это.
Каюту опять слегка тряхнуло и повело. Дайм поморщился и сбросил уже разобранные и упакованные к отсылке бумаги на койку, чтобы не мешали. Подтянул оставшееся наверху (и уже довольно пухлое) письмо, адресованное Шуалейде, добавил два абзаца куда более изящным почерком, чем тот, которым писал заметки по работе. Просто коротенькая забавная сценка с юнгой, который старается выглядеть очень взрослым и даже разговаривает басом, если не забывается. Вклеил короткую подвижную магографию с летучей рыбой, пойманной этим же юнгой. Убрал письмо обратно в конверт, но запечатывать не стал: может быть, найдется еще что добавить к тому времени, когда вернется сокол. Должен вернуться завтра, Шуалейда пунктуальна и обычно не задерживается с ответом долее чем на сутки.
Он успел прервать пошедший не в ту долину зеркальный контакт вовремя. И поглотить большую часть вырвавшейся на волю энергии тоже успел. И даже попрощаться с Роне успел, хоть и поспешно, но вполне прилично, учитывая обстоятельства. Но энергии все равно было слишком много, она давила на барабанные перепонки, мутила сознание, будоражила изнутри и полтергейстила снаружи. Спать в таком состоянии было решительно невозможно, тем более что койка периодически взбрыкивала и старалась принять вертикальное положение, а подушка стрелялась молниями.
Что ж, оно и к лучшему, отчеты сами себя не проверят и не напишут, давно надо было приниматься за те дела, которые как раз и взял для “поработать в дорогу”. Короткие каникулы — это прекрасно и упоительно, но именно потому, что короткие. Твои же слегка подзатянулись.
Вазочка с розовым тимьяном опять подпрыгнула, звякнув. Она была из специально приспособленных для путешествий непроливашек, но одно дело просто тряска, а при опрокидывании вверх дном не всегда срабатывают даже магические пленки. Да и тимьяну такое вряд ли пойдет на пользу. Приклеить бы ее как-нибудь к тому же столу, что ли, да вот только где ты среди моря клей достанешь? Впрочем… зачем нам клей? Клей нам не нужен.
Особенно если вспомнить поучения одного известного водомутителя и скандалиста… то есть заслуженного преподавателя Магадемии, великолепного дру Беррилана Бродерика, да не прищемят во веки веков горы его рыжую бороду!
Фыркнув, Дайм обвел донышко вазочки по краю пальцем, протянув за ним силовую трубочку и замкнув ее в колечко. Потрогал. Трубочка отзывчиво пружинила.
Прекрасно.
Взяв вазочку кончиками пальцев за края широкой горловины, Дайм поставил ее на гладкую столешницу. Не в специальную выемку, а рядом. И осторожно, стараясь не повредить нижние листики драгоценных саженцев, придавил, чтобы пружинящее воздушно-силовое колечко чуть просело и плотно прилегло к столешнице. После чего убрал из-под вазочки воздух, заставив ее просесть еще больше — и намертво прилипнуть к столешнице.
“Магия без физики — что дысс без утырки! — говорил дру Бродерик, воинственно топорща в сторону оппонентов всклокоченную бороду и ничуть не смущаясь присутствием в аудитории студентов не только мужского полу. — Гонору много, а толку с мышиный покак. Физика и еще раз физика! Физика с магией — горы свернут и наизнанку вывернут! Магия без физики — пфуй. Впрочем, я уже говорил”.
Дайм толкнул вазочку — сначала осторожно, потом посильнее. Но та не дрогнула, стояла как влитая.
Дайм удовлетворенно хмыкнул. И вдруг понял, что раздающийся за спиной стук издает вовсе не потревоженная стихиями мебель: кто-то стучал в дверь каюты. И, похоже, — стучал уже давно и нетерпеливо.
— Открыто! — крикнул Дайм, оборачиваясь к двери и движением пальцев действительно отодвигая засов.
Дальнейшее случилось как-то разом и очень быстро: каюту опять повело, на этот раз куда сильнее, чем раньше, пол встал почти вертикально, а сидевший на койке Дайм оказался лежащим спиной на стене; дверь с грохотом распахнулась, оглушительно бахнув о стену и открыв повисшего на притолоке боцмана; в каюту плеснуло водой и мокрым ветром.
Боцман ощерился, глядя на Дайма с выражением, до странности напоминавшим неприязнь, острую, насмешливую и раздраженную. Сплюнул — Дайму показалось, что чем-то темным.
— А вот теперь… — сказал боцман и снова сплюнул, морщась, — теперь нам действительно нужна ваша помощь… светлый шер!
Последние два слова он тоже словно бы выплюнул.
Каюту качнуло в обратную сторону, и Дайм оказался стоящим на ногах на полу… только вот пол этот из-под ног так и норовил ускользнуть.
Они ехали примерно часа полтора, может, больше. Лика периодически отключалась, уходя в дремоту. Потом вскидывала голову, чтобы успеть заметить очередную надпись: «Гатчинский район», «Лужский район». Когда началась знакомая разбитая дорога, по которой они с Марго уходили от погони, Лика внутренне сжалась. Вскоре Дэн остановился.
– Дальше пойдём пешком, иначе они услышат звук мотора. Не исключено, что у них тут напиханы датчики движения или камеры, но мы пойдём не по дороге, так что есть вероятность, что прорвёмся.
Вдали мелькали огни домов, видимо, недалеко имелось жильё, может, какой-то посёлок. Но сама дорога не была освещена – ни один фонарь не горел на столбах по обочинам. Светлые сумерки сменились самым тёмным временем почти закончившихся белых ночей.
– Туда, – Дэн указал на перелесок. – Будем пробираться в обход.
Лика сошла с обочины, перескочила дренажную канаву.
– Иди вперёд, – сказал Дэн, – только под ноги смотри.
– Может, надо было поискать фонарь? В багажнике должен быть.
– А он тебе нужен?
Насмешка в его голосе заставила Лику обиженно нахмуриться. Но тут она поняла, что фонарь ей и правда не нужен: она видела всё – деревья, кусты, кочки и вздувшиеся корни, прорвавшие дёрн. На землю перед ней упал луч света, значит, фонарь Дэн всё же прихватил. Лика шла и думала, почему она раньше не замечала, что видит в темноте? Или это умение пришло к ней недавно, вместе со всеми другими «талантами»? Она никогда не боялась темноты. И, да, прекрасно видела свою комнату даже ночью. Как-то ей не приходило в голову, что у других не так. Не придавала значения. Как и многому. Ночное видение было не таким, как дневное, конечно. Словно старое чёрно-белое кино. Но всё же Лика видела достаточно, чтобы вести за собой Дэна и не спотыкаться.
Лес вскоре кончился. Они вышли на пустырь, на котором виднелись стены здания.
– Это оно? – прошептала Лика.
– Надеюсь, – Дэн посмотрел на экран телефона, – если навигатор не врёт. В прошлый раз я поставил метку на карте.
– А разве твой телефон не сгорел?
– Сгорел, но я привык дублировать информацию. Я отправил данные на свой компьютер.
– Ты такой умный, – съязвила Лика, – а почему тогда суеверный? Ты серьёзно считаешь, что моя кровь сделала тебя монстром?
– Ты тоже думала о себе, как о монстре, и думаешь до сих пор, – парировал Дэн.
– Кажется, больше нет, – пробормотала она.
Меж тем здание скотобойни уже приближалось. Они вышли к нему с задней стороны. Там тоже имелась дверь, но Дэн не стал пытаться открыть её. Вместо этого, он показал на небольшую пожарную лестницу. Стараясь не шуметь, полезли вверх: Дэн первый, Лика за ним. На втором этаже имелась небольшая площадка и узкий вход. Дэн осторожно дёрнул ручку, убедился, что заперто, достал складной нож и вскоре подцепил собачку замка. Дверь отворилась с лёгким скрипом. Они оказались на узкой галерее. В здании было темно.
– Смотри внимательно, – шепнул Дэн. – Очень внимательно.
Лика обшарила все уголки, но не заметила ничего подозрительного. Здание казалось пустым.
– Тут никого нет, – выдала она своё резюме.
Дэн указал на лестницу вниз. Они спустились на первый этаж. Здесь имелись небольшие загородки, видимо, для несчастных животных. Проход посередине вёл в другое помещение, пустое, с гулким эхом при каждом шаге. Лика задрала голову: по потолку шли стальные полосы, с которых свисали крючья. Лика вцепилась в предплечье Дэна, пальцы коснулись холодного металла. Дэн стряхнул её руку. Блеснула сталь. У Дэна пистолет? Лика обрадовалась, и тут же испугалась. Впереди, возле стены что-то было. Словно кто-то забыл тушу на крюке. Лика остановилась. Дэн тоже.
– Что ты видишь? – Лика молчала, стараясь сдержать крик. – Что?! – громкий шёпот привёл её в чувство.
– Там, – она указал пальцем. – Там…– Свет фонаря упал на то место, Лика вскрикнула и зажала рот руками.
Дэн осторожно приблизился. На крюке, подвешенный за ноги, висел обнаженный человек. Вернее, то что еще недавно было человеком. Из развёрстого живота тянулись сизые кишки. Пол под местом расправы темно и маслянисто блестел. Парня выпотрошили и аккуратно сложили внутренности прямо под его головой. Во рту несчастного что-то виднелось. Дэн осторожно вытащил скомканную бумагу. Развернул, подсветил фонариком.
– Лика, – позвал он, – это не он. Лика!
Лика сидела на полу, обхватив себя руками, и качалась из стороны в сторону, мыча что-то нечленораздельное.
– Это не он! – громко крикнул он, пытаясь пробиться к её сознанию.
Ярко вспыхнул свет, заставив крепко зажмуриться. Человек, стоявший у противоположной стены, отвёл руку от рубильника и сделал шаг в сторону.
– Опусти пистолет, Даниил, – приказал он и подошёл ближе. – Арфал.
Дэн понял, что человек назвал себя. Он с облегчением выдохнул и тут же с тревогой посмотрел на Лику. У этого арга была не очень приятная репутация.
Арфал подошёл к убитому парню.
– Знаешь его? – Дэн помотал головой. – Хорошо. Дай мне то, что оставили гризы.
Взял послушно протянутую бумагу. Это оказался поляроидный снимок. Посмотрел и сунул в карман. Потом присел и вгляделся в лицо убитого. Молодой, не старше двадцати лет. Светлые, а теперь уже бурые, волосы висели запёкшимися сосульками.
– Ты когда-нибудь видел, чтобы серые просто так слили кровь арга и бросили сердце? – спросил он. Дэн снова качнул головой, «нет. – Вот и я не видел. Из чего я делаю выводы, что это не арг, и что та добыча, за которой они охотятся, гораздо ценнее. Кто ты, девочка?
Лика вскинула голову. Она ничего не соображала. Перед глазами стояло только бледное тело человека со вспоротым животом. Уши словно заложило ватой – звуки доносились откуда-то издалека – невнятные, бессмысленные звуки. Что хотят от неё эти люди?
– П-п-почему? – выдавила она, наконец. – Они дали двадцать четыре часа. Они дали. Я пришла. Почему? – и она завыла, уткнувшись лицом в колени.
– Ты знаешь его? Посмотри. Это важно, – Арфал попытался повернуть её лицо к трупу.
– Нет! – она оттолкнула его.
Арфал вздёрнул её на ноги и чуть ли не ткнул носом в висящее тело.
– Смотри! Это важно! Они не могли взять первого встречного. Этот человек что-то значит для тебя!
Лика широко открыла глаза и уставилась, не мигая, на прозрачно-восковое лицо убитого. Потом отшатнулась, узнав, согнулась пополам, извергнув содержимое желудка.
Дэн сглотнул и посмотрел на Арфала.
– Возьми её. Надо уходить, – приказал тот.
Дэн подхватил Лику под мышки, она попыталась вырваться, ужом проскальзывая сквозь его руки. Он взвалил её на плечо и потащил к выходу. Лика орала и колотила его кулаками по спине.
– Отпусти, – Арфал повернулся и показал жестом на пол. Дэн послушно исполнил. Лика покачнулась, не устояла на ногах и опустилась на колени. Недалеко возле стены лежал свёрнутый удавом шланг.
Холодная струя окатила Лику и заставила вскрикнуть. Арфал поливал её, пока она не запросила пощады.
– Хватит! Пожалуйста!
Арфал бросил шланг и нагнулся к ней.
– Ты можешь соображать? Ты меня слышишь? Гризы не убьют твоего друга, пока ты не окажешься в их руках. Уверяю, они будут беречь его.
– Они убили его, убили, – простонала она. – Зачем?
– Чтобы ты поняла, что они не шутят. Ты же поняла, что они не шутят? Ну вот. Значит, их цель достигнута. Теперь ты будешь послушно выполнять всё, что они хотят.
– А что они хотят?
– Судя по этой записке, они назначили тебе новую встречу.
– Где? – с трудом встала. С одежды текла вода, мокрые волосы прилипли к лицу. Она отвела их руками.
– Пойдём, не стоит задерживаться здесь.
Они вышли наружу. Лика втягивала в себя воздух, словно долгое время провела под водой. У входа стояла большая странной конструкции машина. Не менее странный человек, который появился так внезапно и уверял, что Матвей жив, вытащил из багажника сумку и протянул Лике.
– Тут есть кое-какая одежда. Переоденься. Только скорее. Надо торопиться.
Лика послушно отошла в сторонку. В сумке нашлись джинсы, футболка и свитер, более-менее подходящие по размеру.
– Пусть сядет впереди, мне надо с ней поговорить, – командовал мужчина. Дэн послушно усадил её в машину.
В салоне было тепло, а Лику всё равно трясло крупной дрожью. Мужчина, которого Дэн называл Арфалом, протянул ей термос.
– Скажи, кто этот человек? Твой друг?
– Нет, – выдавила Лика, – не друг. Но я его знала. – Перед глазами встало ухмыляющееся лицо Романа. Да, он был не самым приятным человеком, но такой участи не заслужил. Что же они сделали с Матвеем?
Арфал протянул ей смятую фотографию. Матвей сидел, привязанный к какому-то стулу. На щеке синел кровоподтёк, но он был жив.
– Да, – с облегчением выдохнула она. – Это он. Только где? – Она перевернула фото. На обратной стороне имелась надпись чёрным маркером: «59°58’40.2″N 30°14’35.9″E», – Что это значит?
Арфал промолчал.
– Как вы нас нашли? – удручено спросил Дэн. – Я не заметил слежки.
– Странно было бы, если б заметил. Не для того я провёл почти сто лет в монастырях Тибета. Отцу надо больше заниматься тобой. Отсутствие дисциплины – основа всех бед. Надеюсь, ты понимал, что тащишь её на верную смерть?
– Он хотел мне помочь, – робко высказалась Лика. – Это я попросила.
– Ну, будем считать пока так. Покажи, где ты оставил машину.
Вскоре они остановились возле угнанного «Форда».
– Дэн, – Арфал повернулся к парню, – тщательно сотри все отпечатки, не хватало нам ещё отмазывать тебя от уголовного дела.
Дэн вышел и направился, было, к машине, но вдруг резко остановился, услышав звук заработавшего мотора. Арфал опустил стекло.
– Вон по той дороге выедешь к станции Серебрянская. Машину бросишь возле вокзала. До города доберёшься на электричке. Доложишь Сильверу о происшествии.
– Арфал, нет! – Дэн бросился к нему.
– Это приказ, Даниил! – Металл в голосе арга заставил его застыть. – Выполняй!
Автомобиль тронулся, и Лика вывернула шею, рассматривая растерянно стоявшего на дороге Дэна. Она сжалась в комок, обхватив себя руками.
– Так надо. – Голос Арфала донёсся словно издалека, но, тем не менее, она чуть скосила глаза. Руки арга легко, но твёрдо лежали на рулевом колесе. Приборная панель мигала зелёной подсветкой. – Выпей горячего кофе. Тебя сейчас потянет в сон, а мне многое надо тебе рассказать. Времени почти нет.
10 мая 427 года от н.э.с. Вечер
Домой Йока вернулся только после обеда. В авто его разморило и разболелась голова. Он собирался прилечь только на полчасика, почитать новую книгу, данную Важаном, но проспал чуть не до самого ужина.
Его разбудил удар камешка по стеклу: условный знак, означавший, что его ждут друзья. Йока потянулся, дождался еще одного камешка и вышел на балкон. Кому он так понадобился? Кинуть в окно камешек можно только пробравшись в сад, а это рискованно: ведь садовник не поймет истинных намерений гостя.
На дорожке под балконом стоял белобрысый Дмита Мален – пожалуй, единственный из всей компании, кого садовник не стал бы задерживать.
– Йелен, почему ты сидишь дома?
– А что?
– Спускайся.
– Зачем?
– Мне надо кое-что тебе передать. Но если ты не можешь…
– Почему это я не могу?
– Не знаю. Я слышал, что тебе сильно разбили лицо на сытинских лугах.
– Хорошо, я сейчас выйду. Жди меня у ворот.
Йока не хотел никуда идти, но рассудил, что этим даст повод для слухов: могут решить, что его не пускает отец. Или – еще хуже – что он посчитал разбитый нос слишком серьезной травмой.
Дмита Мален терпеливо ждал, но Йока не спешил: умылся, оделся и долго разглядывал свое лицо в зеркало, пока не счел, что имеет вид серьезный и боевой.
– Йелен, а ты правда был на сытинских лугах? – сразу же спросил Мален.
– Да, – ответил Йока без тени гордости – так, словно это само собой разумелось.
– Я всегда считал тебя отважным человеком. Мне кажется, когда-нибудь я буду гордиться дружбой с тобой.
– Можешь начинать прямо сейчас, – пошутил Йока с серьезным лицом: Мален в своем лицее искусств набрался слишком много высокопарных слов, иногда его надо было останавливать. Как ни странно, Мален улыбнулся. Не заискивающе, а понимающе.
– Меня прислал за тобой Стриженый Песочник.
Йока напрягся: он почему-то боялся встречи со Стриженым Песочником. И не ожидал, что тот станет искать ее с такой настойчивостью.
– Да? И что он сказал?
– Сказал, что ты молодец. Он не жалеет, что тебя позвал. Но ему надо с тобой поговорить, у него к тебе какое-то дело.
– Он разве не пьет со всеми в ресторации?
– Пьет. Я проходил мимо, и он увидел меня в окно. Он нарочно вышел и догнал меня. Мне кажется, дело действительно важное.
– Даже не верится, – поморщился Йока, – и где он будет меня ждать?
– Он велел подходить к лодочной станции на прудах. Он так и сказал, что в ресторацию ты пойти не захочешь.
Не слишком ли Стриженый Песочник проницательный для мастерового парня?
– Спасибо, что передал, – сказал Йока Малену.
– Это было нетрудно. Ты всегда меня защищаешь, и я рад, что могу тебе помочь. Ты не будешь возражать, если я пойду с тобой до станции? Мне бы очень хотелось узнать, как это: участвовать в такой большой драке? Понимаешь, я сейчас пишу книгу… о Ламиктандре. И… в общем, мне это надо для описания боя.
– О Ламиктандре? – Йока почувствовал укол ревности. Он считал, что лучше других изучил жизнь великого путешественника. Что нового может написать о нем Мален?
– Да. Но я, собственно, хотел написать не столько о его жизни, сколько о его смерти.
– Вот как? А мне кажется, это скучная тема. Его же убила любовница. Из ревности.
– Все так думают. Но на самом деле это, возможно, не так. Мне как раз хочется написать что-то вроде расследования.
– Тебе бы встретиться с нашим Важаном. Он наверняка знает что-нибудь интересное.
– Я знаю профессора Важана.
– Вот как? Откуда? – Йока очень удивился. Особенно тому, что имя Важана Мален упомянул без всякого страха или трепета. А Йока очень хорошо представлял себе тщедушного Малена на уроке истории – тот должен был дрожать как мышь и держать глаза долу, что украшает скромного юношу.
– Он бывает у мамы. И мы с ним уже обсуждали мою книгу, он сказал, что это очень интересно. И даже привез копии двух документов из архива. Понимаешь, получается, что эта наложница не могла убить Ламиктандра из ревности. В ночь убийства она видела его первый раз в жизни. Ее привезли во дворец вместе с другими сорока наложницами всего за день до его смерти, в подарок от какого-то местного царька, который надеялся задобрить Ламиктандра. Важан дал мне документ, это подтверждающий: опись подарка.
– И что, наложницы были перечислены в нем по именам?
– Писцы в Исиде любили подробности. Список занимает сто двадцать три страницы. Описана почти каждая золотая монетка в сундуках, все драгоценности, даже орнаменты на коврах. И все наложницы, не только по именам, но и с описанием внешности и перечислением достоинств.
– Ты что, знаешь язык Исида?
– Нет, список сделан на эланском.
Воскресный вечер был тих. На платформе еще толпились дачники, уезжавшие в Славлену, но парк уже опустел. Солнце добралось до горизонта, но немного пригревало и освещало широкие лужайки возле прудов странным розоватым светом.
Стриженый Песочник, обхватив руками колени, сидел на мостках, к которым причаливали лодки; его длинная тень ложилась на воду, гладкую, словно зеркало. Йока подошел сзади неслышно.
– Ты хотел меня видеть? – Ему показалось, Стриженый Песочник не заметил его появления за спиной, но тот не удивился и не пошевелился.
– Да. Я взял лодку. Скучно просто так сидеть на берегу.
А Йока подумал, что в лодке их точно никто не услышит. Даже случайно. И это снова показалось ему неприятным.
Песочник сел на весла, а Йока устроился на корме, отчего нос лодки красиво приподнялся над водой, словно она летела вперед.
– Йелен, мне нужно сказать это тебе. Я сначала не понял, не разобрался… Я думал, ты все знаешь. Я думал, тебя давно научили, без меня. Такому учат родители. Я даже разозлился на тебя сначала, ты извини. Я же говорю, я не понял…
– Чего ты не понял? – угрюмо спросил Йока и напрягся.
– Понимаешь… Такое редко случается, чтобы… Чтобы родители… Меня этому учили с пеленок.
– Ты можешь говорить прямо?
– Мне трудно это сказать. Я никогда такого никому не говорил. Но я должен, потому что никто больше тебе этого не скажет. Мне кажется, ты обидишься. Захочешь развернуться и уйти. Поклянись, что не выпрыгнешь из лодки!
Так вот для чего лодка… Йока посмотрел на Стриженого Песочника и сказал на всякий случай:
– Смотря что ты скажешь.
– Поклянись.
– Не тяни. Я не выпрыгну из лодки. А если и выпрыгну, тебе-то что?
Солнце опускалось все ниже, и его розовый свет показался Йоке зловещим. И красное лицо Песочника в этом свете стало еще красней. Он словно нарочно затягивал молчание, рассеянно глядя по сторонам, и Йока его не торопил. В результате слова Песочника прозвучали громко и неожиданно:
– Йелен, ты мрачун.
– Да ты с ума сошел… – Йока хотел рассмеяться, но решил, что это будет натянуто и лучше оставаться серьезным.
– Я очень сильно рискую, говоря тебе об этом.
– И чем же ты рискуешь?
– Тем, что не побежал в Тайничную башню с доносом, как подобает порядочному гражданину. Если кто-то узнает о нашем разговоре, меня арестуют только за это. А еще потому, что всем известно: лишь мрачун может точно распознать другого мрачуна.
– Зачем ты это сказал? О том, что ты мрачун? – Йока посмотрел Песочнику в глаза. – Ты не боишься, что я побегу с доносом в Тайничную башню?
– Ты этого не сделаешь. Ты благородный, Йелен, доносы не по твоей части.
– Тогда ты ничем не рискуешь.
– Во-первых, я могу ошибиться в твоем благородстве. А во-вторых, ты… извини, конечно… ты еще маленький. Ты можешь проговориться случайно, добавить к слову, похвастаться. Что угодно. Моя мать прибила бы меня, если бы узнала, что я сейчас делаю. Но я это делаю, Йелен. И, поверь, я делаю это для тебя.
– Я не верю тебе. Ты ошибся. Я не мрачун.
Это было самое простое: не поверить Песочнику.
– С этим трудно смириться человеку, который всегда считал мрачунов исчадиями Исподнего мира.
И тут Йоке пришло в голову, что этим надо воспользоваться. Он же еще вчера пытался втереться в доверие к мрачунам! Может быть, Стриженый Песочник выведет его на тех, кто знает, где искать Врага? Но нужно не переиграть. Нужно быть очень осторожным.
– У многих людей есть способности к мрачению, они же наследственные, – медленно начал Йока. – Но мрачуны перестали быть эндогамной кастой, и эти способности растворяются в крови обычных людей. Возможно, во мне есть кровь мрачунов.
Это был первый абзац предисловия к книге, которую дал ему Важан. Собственно, ничего, кроме предисловия, Йока прочитать не успел.
– Да. Но ты не латентный мрачун. Ты очень сильный мрачун. Это редкость. Я бы никогда не поверил, что в семье судьи Йелена может родиться такой сильный мрачун.
– Из чего ты сделал такой вывод?
– Ты ударил этого парня в драке. Ты ударил его так, как это делают мрачуны. И это был очень сильный удар. Он недаром не мог говорить после этого. Возможно, он сейчас у доктора Грачена и врачи пишут донос в Тайничную башню.
– Как я его ударил? Он же просто струсил!
– Это для сытинских. Они, может, и поверят. Но меня-то не обманешь. Вспомни, от тебя никто никогда не убегал с криком «мама»?
– Я хорошо дерусь. Меня многие боятся. – Йока похолодел. Он часто видел страх на лицах своих врагов. С криком, конечно, никто не убегал, но… Само собой перед глазами появилось побледневшее лицо профессора Важана. У ручья в яблоневом саду. Он посоветовал держать глаза долу, а Важан ничего не советует просто так… Неужели он чувствует то же, что Песочник? Тогда… Профессор – мрачун? И никто об этом не знает? А может, он просто знает о мрачунах так много, что способен распознавать их не хуже Песочника? Эту мысль – о страхе на лицах врагов – следовало отбросить, забыть о ней навсегда.
– Йелен, мрачуны не исчадия Исподнего мира. Ты или не веришь мне, или очень хорошо держишься.
Йока не смог бы держаться так хорошо, если бы поверил. Он чувствовал в себе волну отчаянья, которую отгонял всеми возможными способами, но она накатывала на него и едва не накрыла с головой. Не верить – это был единственный способ не захлебнуться в этой волне.
– Послушай, а обычный человек может понять, что его ударил мрачун?
– Если имеет опыт – конечно. Удар чудотвора валит с ног, он как копье или как сильный ветер. А удар мрачуна лишает воли, вызывает страх, смятение.
– Только у обычных людей? Мрачун может ударить мрачуна? – Йоке почему-то очень не хотелось думать, что Важан мрачун.
– Да, может. Еще как. Для мрачунов удары друг друга страшней, чем для людей. Это чужеродная энергия, не та, которая нужна мрачуну. Такая энергия хороша для чудотворов, поэтому они не боятся мрачунов. И наоборот: мрачуну только на пользу удары чудотворов.
– А ты что, изучаешь оккультизм?
– Немного. Надо понимать, что ты делаешь. Следить за собой, держать себя в руках. Я же говорил, меня учили этому с пеленок. А тебя не учили, поэтому ты не умеешь. Тебе сделали больно – получите в ответ! Тебя обидели – нате вам еще! Ты этим выдаешь себя. Ребенок не может ударить сильно, и его удара никто не заметит. А ты как раз входишь в силу, и это становится заметным.
– И что, ты можешь меня ударить?
– Могу. Но я не стану этого делать. У мрачунов принято уважать друг друга. И не принято мериться силой. Когда один мрачун бьет другого мрачуна, это равносильно пощечине. Или плевку в лицо. Повод для поединка. Так поступают с теми, кого не считают человеком.
– Попробуй. Мне интересно испытать на себе удар мрачуна, – подначил его Йока.
– Нет. Я не делаю гнусностей, Йелен.
– Все мрачуны столь благородны?
– Среди мрачунов есть разные люди. Все зависит от окружения, от воспитания. Есть даже такие, которые служат чудотворам. Вот такого мрачуна я бы ударил с удовольствием.
– Ты считаешь их предателями? – Йока уцепился за эту мысль: мрачуны, которые заодно с чудотворами.
– Нет. Они не предатели, они… чужие. Их воспитывают по-другому. У чудотворов есть специальные школы, где растят сирот-мрачунов. Это хорошие школы. Оттуда выходят не мрачуны, а люди со способностями мрачунов. Это разные вещи. Но я все равно ненавижу их сильней, чем чудотворов. Их все ненавидят.
– А ты не боишься, что я как раз из таких? – едко спросил Йока, сжимая зубы.
– Нет. Те знают, кто они такие. А ты не знаешь.
– А если я как раз захочу стать одним из таких?
– Нет, Йелен. Ты не сможешь. Таких, как ты, отправляют в другие школы. За колючую проволоку. И оттуда есть два пути – на виселицу или в бега. Тот, кто потерял родителей в сознательном возрасте, никогда не пойдет служить чудотворам.
– Я не терял родителей. Мои родители воспитали меня в ненависти к мрачунам и любви к чудотворам. С чего ты взял, что я не пойду им служить?
– Ты… не сможешь, – мягко ответил Песочник и улыбнулся.
– Я смогу! Вот увидишь! Потому что мрачуны убивают людей, а чудотворы их защищают. Потому что мрачуны хотят разрушить наш мир! Они вызывают чудовищ и призраков, они создали Врага, чтобы прорвать границу миров! Они – абсолютное зло!
Йока успел забыть о том, что хотел втереться в доверие к мрачунам. Его вдруг отчаянно задело, что Песочник причислил его к «своим», даже ничего не спросив, даже не убедившись толком, мрачун Йока или нет. С чего Песочник решил, что Йока захочет быть «своим»?
– Йелен, ты ничего не знаешь о мрачунах. И ничего не знаешь об этом мире. Посмотри на меня, разве я похож на абсолютное зло?
– Да! – Йока сказал это исключительно от упрямства. И подумал про себя, что та женщина из Храста с двумя взрослыми сыновьями тоже непохожа на абсолютное зло, как и Стриженый Песочник. Но эта мысль лишь вывела его из себя. И чем сильней он сомневался в своей правоте, тем громче кричал Песочнику в лицо: – Да! Да! Да!
Он не хотел больше этого разговора. Он хотел, чтобы этого разговора не было. Он хотел бежать от Стриженого Песочника немедленно!
– Только не прыгай с лодки. Вода еще холодная, а до берега далеко. – Песочник улыбнулся одними губами – невесело улыбнулся.
– Ты думаешь, я боюсь холодной воды? – прошипел Йока сквозь зубы, вставая, отчего лодка зашаталась и едва не зачерпнула воды.
– Йелен, я же понимаю, как тебе тяжело. Это… переворачивает всю твою жизнь. Я поговорю о тебе с другими. Может быть, тебе объяснят лучше меня, кто ты такой.
– Не надо! Я в этом не нуждаюсь! – Йока сделал шаг назад, поднимаясь на банку, и взмахнул руками, удерживая равновесие.
– Йелен, не прыгай с лодки. Я очень тебя прошу. Я не могу задержать тебя силой, мы просто лодку опрокинем. Хочешь, я подгребу к берегу, и ты уйдешь?
– Мне не надо одолжений. – Йока повернулся, вставая одной ногой на корму, и прыгнул в воду красивой ласточкой.
Он даже не успел ощутить, как холодна весенняя вода, потому что проехал лбом по склизкому илу, перемешанному с какими-то колючими палками, ракушками и травой: под лодкой было мелко, едва ли глубже, чем по пояс. От боли в разбитом носу из глаз полетели искры, от неожиданности Йока хлебнул воды и успел подумать о том, как это нелепо и смешно получилось. И лучше бы ему теперь утонуть, лишь бы Стриженый Песочник не видел, как он вынырнет на поверхность.
Но под водой он продержался недолго – успел проплыть два десятка локтей, а потом почувствовал под собой глубину и вынырнул, кашляя и отплевываясь: и в рот, и в нос набился скользкий ил. Обида была посильней, чем удар носом о дно: Стриженый Песочник подстроил это нарочно, нарочно!
До берега было недалеко, но, если бы не спортивные туфли, Йока не смог бы выбраться из воды: ноги провалились в ил по щиколотку, как только он нащупал дно.
Стриженый Песочник ничего не кричал ему вслед, а Йока не оглянулся, боясь увидеть, как тот смеется, радуясь собственной шутке. Слезы капали из глаз и были гораздо горячей воды, стекавшей с головы, иначе бы Йока их не заметил.
Солнце скрылось за деревьями парка, но его розовый свет отражался от широкого перистого облака, и воздух сделался странно-прозрачным, словно светился сам по себе.
Вот прямо сейчас пойти в Тайничную башню и сказать, что он мрачун и хочет помогать чудотворам. Вот прямо сейчас! Чтобы больше никому из мрачунов не захотелось склонять его на свою сторону! А чудотворы пусть разбираются – мрачун он или нет. И они разберутся в этом лучше Стриженого Песочника!
Йока не чувствовал холода. Пока Стриженый Песочник мог его видеть, он шел гордо и прямо, расправив плечи и глотая слезы, но, оказавшись в парке, побежал бегом, размазывая слезы по лицу и убеждая себя в том, что это все из-за разбитого носа, который снова нестерпимо болит. И бежал Йока вовсе не так, как утром по школьному парку, а неловко, не разбирая дороги, спотыкаясь и едва не падая. От самого себя.
Сначала он хотел домой. Он хотел, чтобы его встретила мама – потому что прислуга уже спит, – и завернула в мохнатое полотенце, и уложила в постель, и сидела бы с ним, пока он не уснет. И чтобы отец сказал, какую глупость выдумал Стриженый Песочник: в семье Йеленов не может быть мрачунов. Он здорово представил себе собственную кухню с солнечным камнем над столом, и родителей, встревоженных, расстроенных, обнимающих и успокаивающих его. А когда вспомнил, как утром все смеялись над отцом, ему стало обидно и он расплакался еще сильней: потому что отец переживал за него, а никто этого не понял. И сам он смеялся первым. Ему вдруг стало жалко отца и самого себя, а все остальные представились ему злыми, бесчувственными людьми, неспособными пожалеть избитого мальчика. Важан только издевался. А еще он сломал ему пальцы и нисколько не расстроился из-за этого. И только отец его защищал. Он так и сказал, что в этой ситуации должен защищать своего сына, что бы тот ни натворил. А Йока… Йока зачем-то на него обиделся. На какую-то глупую нотацию… Вместо того чтобы порадоваться. И потом, когда отец искал помощи, неделю назад, Йока зачем-то принял сторону Важана и нарочно сделал так, чтобы тот узнал о намерениях отца. Зачем? Что ему этот Важан?
Мысли о доме становились все более сладкими, и слезы бежали из глаз от выдуманной радости: сейчас все станет хорошо, стоит только оказаться на кухне. Никаких мрачунов, Песочников, Важанов! Ничего ему не надо, лишь бы… Лишь бы знать, что они его любят, что они на его стороне! А как же может быть иначе? Ведь они его родители! Все родители любят своих детей!
Йока остановился на гравийной дорожке, ведущей к дому: в окнах не горел свет. Они легли спать! Они не дождались его и легли спать! А если… а если бы с ним что-то случилось? Если бы он утонул, ударившись головой о дно? Никто бы до самого утра так и не спохватился?
Он развернулся и побрел назад: незачем возвращаться. Никто не ждет его, не выйдет навстречу и не завернет в мохнатое полотенце. Все это выдумки. И надеяться можно только на себя. Да. Он давно так решил, с чего это вдруг ему показалось, что все может быть иначе?
А переночевать можно в шалаше у Змая. Змай много знает о мрачунах, можно спросить его напрямую: прав Стриженый Песочник или неправ.
Выходя из ворот собственного дома, Йока снова разрыдался и сел на землю, опираясь спиной на ограду. И плакал так горько, словно был шестилетним ребенком.
– Йока? – удивленный голос над головой не заставил его даже поднять глаза. – Йока, что случилось? Что с тобой, мой мальчик?
Перед ним на корточки присел Инда Хладан. Йока только замотал головой. У него не хватило сил стыдиться своих слез.
– Ты весь мокрый, тебе же холодно! Почему ты не идешь домой?
– Я… не пойду… я не хочу…
– Тебя кто-то обидел?
– Нет. Просто… Я не хочу, и все…
Инда притянул его лицо к себе и погладил по голове.
– А хочешь, пойдем ко мне? Разожжем камин и свечи, будем пить кофе со сладким ликером.
Йока ничего не ответил, но не стал и сопротивляться, когда Инда помог ему подняться на ноги. Ему хотелось к огню. И огонь в камине был ничем не хуже, чем огонь в костре возле шалаша.
– Ну, так что же с тобой приключилось? – спросил Инда, обнимая его за плечо и подталкивая вперед.
– Инда, мне только что сказали, что я мрачун, – выговорил Йока. Он не подумал, прежде чем это сказать, но ему очень хотелось с кем-нибудь этим поделиться. И, как только он это сделал, сразу стало легче. Как будто он освободился от чего-то непосильного, переложил это на чужие плечи.
– И из-за этого ты так расстроился? – Инда сказал это мягко, пожалуй даже вкрадчиво.
– А ты считаешь, что так и должно быть?
– Есть очень много людей со способностями мрачунов. И я не удивился бы, если бы эти способности оказались и у тебя тоже. Это не страшно, поверь мне.
– Но… Но ведь мрачуны…
– Не путай. Те, кого мы называем мрачунами, – это не способности к мрачению, а образ мыслей, образ жизни. Это люди, состоящие на службе у зла. Разве ты состоишь на службе у зла?
Йока покачал головой.
– Значит, ты не мрачун, а всего лишь человек со способностями мрачуна. И скажу тебе больше: такие способности могут принести людям много пользы, если направлены в нужное русло. И если у тебя они есть – ты можешь этим гордиться.
– Ты что, говоришь серьезно? Или хочешь меня успокоить?
– Конечно, я говорю серьезно.
– А почему тогда… почему об этом никто не знает?
– Потому что обыватели шарахаются от одного слова «мрачун». Обрадую тебя еще сильней: большинство путешественников – это люди со способностями мрачунов. Только им подвластны стихии Внерубежья.
– И… в этом нет ничего страшного?
– Ничего, – улыбнулся Инда, – но я бы проверил, есть у тебя эти способности или нет. Мало ли что тебе сказали!
И только когда Йока уже сидел у камина, закутанный в теплый бархатный халат, потихоньку отхлебывая из рюмки сливочный ликер, Инда спросил:
– А кто сказал тебе, что ты мрачун?
Йока подумал, что Стриженый Песочник нарочно завел разговор о его благородстве, чтобы Йоке было стыдно выдать его после этого. И, пожалуй, штуку с мелководьем он тоже подстроил нарочно. Кроме того, Песочник лгал, чтобы сделать Йоку «своим». Но…
– Я этого не скажу, – ответил он Инде.
– Почему?
– Я не хочу этого говорить. Это… нечестно.
– Йока, – вздохнул Инда, – этот человек не хотел тебе добра, ты обольщаешься. Он хотел тебе зла. Он хотел перетянуть тебя на свою сторону, и только. Ему нужен не ты, а твои способности. Мрачуны – враги людей, и чем их больше, тем нам сложней людей защитить. Если бы ты поверил ему, это ослабило бы нас и усилило их. Других мотивов у него не было.
– Этот человек предлагал мне стать его другом. И мне наплевать, какие у него были мотивы. Я не стану говорить, кто это, – ответил Йока холодно.
– И не надо, – улыбнулся Инда, – мне бы не хотелось, чтобы ты чувствовал себя предателем.
– А это правда, что чудотворы могут распознавать мрачунов?
– Нет. Чудотвор может предположить, что у человека есть способности мрачуна, по некоторым косвенным признакам. Но проверить это довольно сложно.
– И что мне делать? Как узнать, мрачун я или не мрачун?
– А мы попробуем это выяснить. Я вижу пока только два косвенных признака: твое желание быть путешественником и твою любовь к стихии. Я видел тебя в ту ночь, когда была гроза. Я шел из дома в Тайничную башню и видел, как ты кувыркался под дождем.
– Да, я люблю грозу. Так как мы это выясним?
– Есть некоторая сложность: завтра днем я уезжаю. Я еду на метеостанцию, к своду. Это довольно далеко, и вернусь я только через две недели. Но… видишь ли, неподалеку оттуда есть лаборатория, в которой работают наши опытные мрачуны. И я вдруг подумал: а не взять ли тебя с собой?
– Меня не отпустят. У меня в июне экзамены.
– Какая ерунда! Я уверен, ты сдашь любые экзамены. Кроме того, если окажется, что ты мрачун, тебе надо будет учиться совсем не так, как учат в твоей Академической школе. Тебе будут нужны наставники, да и упор надо делать на других предметах, с уклоном в естествознание и прикладной мистицизм, которого в вашей школе не изучают. Я придумал, как соврать твоему отцу. Он не посмеет тебя не отпустить. Я скажу, что нашел место в очень и очень престижной школе. А собеседование и вступительные экзамены проходят в мае, а не в июле. Это общепринятая практика, твой отец поверит. А если не поверит, я сегодня же нарисую приглашение и еще несколько бумажек, чтобы у него не осталось никаких сомнений. А? По-моему, здорово!
Засыпал Йока с мыслями о том, что ему очень хочется иметь способности мрачуна. Чтобы учиться прикладному мистицизму, чтобы жить возле свода, чтобы стать путешественником и служить чудотворам – а значит, вместе с ними защищать людей от мрачунов.