— Ты что? — свистящим шёпотом спросил замдиректора по быту Чертослепов, и глаза у него стали, как дыры. — Хочешь, чтобы мы из-за тебя соцсоревнование прогадили?
Мячиком подскочив в кресле, он вылетел из-за стола и остановился перед ответственным за кульмассовую работу Афанасием Филимошиным. Тот попытался съёжиться, но это ему, как всегда, не удалось — велик был Афанасий. Плечищи — былинные, голова — с пивной котёл. По такой голове не промахнёшься.
— Что? С воображением плохо? — продолжал допытываться стремительный Чертослепов. — Фантазия кончилась?
Афанасий вздохнул и потупился. С воображением у него действительно было плохо. А фантазии, как следовало из лежащего на столе списка, хватило лишь на пять мероприятий.
— Пиши! — скомандовал замдиректора и пробежался по кабинету.
Афанасий с завистью смотрел на лысеющую голову начальства. В этой голове несомненно кипел бурун мероприятий с красивыми интригующими названиями.
— Гребная регата, — остановившись, выговорил Чертослепов поистине безупречное звукосочетание. — Пиши! Шестнадцатое число. Гребная регата… Ну что ты пишешь, Афоня? Не грибная, а гребная. Гребля, а не грибы. Понимаешь, гребля!.. Охвачено… — Замдиректора прикинул. — Охвачено пять сотрудников. А именно… — Он вернулся в кресло и продолжал диктовать оттуда: — Пиши экипаж…
«Экипаж…» — старательно выводил Афанасий, наморщив большой бесполезный лоб.
— Пиши себя. Меня пиши…
Афанасий, приотворив рот от удивления, уставился на начальника.
— Пиши-пиши… Врио завРИО Намазов, зам по снабжению Шерхебель и… Кто же пятый? Четверо гребут, пятый на руле… Ах да! Электрик! Жена говорила, чтобы обязательно была гитара… Тебе что-нибудь неясно, Афоня?
— Так ведь… — ошарашенно проговорил Афанасий. — Какой же из Шерхебеля гребец?
Замдиректора Чертослепов опёрся локтями на стол и положил хитрый остренький подбородок на сплетённые пальцы.
— Афоня, — с нежностью промолвил он, глядя на ответственного за культмассовую работу. — Ну что же тебе всё разжёвывать надо, Афоня?.. Не будет Шерхебель грести. И никто не будет. Просто шестнадцатого у моей жены день рождения, дошло? И Намазова с Шерхебелем я уже пригласил… Ну снабженец он, Афоня! — с болью в голосе проговорил вдруг замдиректора. — Ну куда ж без него, сам подумай!..
— А грести? — тупо спросил Афанасий.
— А грести мы будем официально.
…С отчаянным выражением лица покидал Афанасий кабинет замдиректора. Жизнь была сложна. Очень сложна. Не для Афанасия.
Смеркалось. Арсений Степанович Велехов отвернулся от монитора, рассеянно потёр красные от усталости и недосыпа глаза, и, следуя совету своего врача, перевёл взгляд вдаль — на серую сплошную стену, покрытую разводами дорогущей дизайнерской штукатурки. Штукатурка слегка вибрировала. За стеной кричала, стонала и давилась аккордами электрогитара — сосед Лёха готовился к концерту.
Степаныч тоже застонал. Сил больше не было. Он уже очень сильно летел по срокам, но чертов годовой отчёт никак не вырисовывался.
Зато перед воспалёнными глазами Велехова на стене, прямо поверх штукатурки, вдруг начало вырисовываться что-то, в чём Арсений Степаныч с удивлением опознал круглую женскую попу в крошечных красных кружевных трусах. Вслед за попой из стены проступила, а если точнее, то вывалилась спиной вперёд и вся остальная женщина.
Велехов осторожно встал, обошёл стол, сцапал с блюдца кофейную чашку с остатками холодной бурой жижи и выпил её залпом. Не помогло. Галлюцинация и не подумала никуда исчезать. Вместо этого она кое-как поднялась с пола, расправила съехавшие при падении кружева и неверной походкой направилась на кухню, где принялась по-хозяйски орудовать в велеховском холодильнике. Велехов наблюдал.
Обнаружив на полке холодное пиво, нарезанный сыр и початый пакет с чипсами, женщина сгребла это всё в охапку и вернулась в комнату, где и вывалила добычу прямо на рабочий стол Степаныча. Велехов метнулся было к ноутбуку, на стерильно чистые клавиши которого как раз приземлился сыр, но запутался в собственных ногах и сел мимо кресла на пол.
— Сыр будешь, — констатировала фея Красные Трусы, усаживая возмутительно круглую попу на велеховское рабочее место, и протянула Арсению тонкий желтый ломтик. Хозяин квартиры покорно взял сыр, повертел его в пальцах и положил на столешницу.
— Вы кто?
— Муза, — представилась женщина и пьяно икнула.
— Ктооо?!
— Му-за.
— Моя? — на всякий случай решил уточнить офонаревший Велехов.
— Да какая нафиг твоя, соседа твоего! Л-лёхи,- пояснила женщина, разползлась локтями по столу и уронила растрепанную белокурую голову в маленькую розовую ладошку. — А твою гр-рымзу пару дней назад начальство на ковёр выз-звало и насовало ей полную панамку… обратной связи. Ик! Так что она сейчас либо в де-прес-сии, либо в отпуске. Либо одновременно.
Велехов взвыл.
— Падлаааа, а я-то думаю, что с моим отчетом не так. А это она!
— Эй-эй, т-ты это, полегче. Скажи спасибо, что она вообще с тобой возилась столько времени. Она не обязана, между прочим, ничего тебе… — очередной могучий ик прервал музу на середине фразы. — И я не обязана, между п-прочим! Я вообще физмат заканчивала, а не вот это вот всё, — вдруг невпопад добавила она. И уснула.
Арсений Семёныч перенёс бесчувственное тело на диван, где обычно спал сам, заботливо укрыл даму пледом в красно-чёрную клетку, вздохнул — и вернулся к своему отчёту. Через полчаса он уже крепко спал, уткнувшись носом в клавиатуру ноутбука. На экране бежали бесконечные строчки буквы м.
Утро встретило Арсения запахом кофе и шкворчанием яичницы. Велехов пошёл на запах. На кухне обнаружился завтрак. И вчерашняя девица, но уже начисто умытая, с мокрыми, забранными в хвост волосами и в велеховском белом банном халате.
Без макияжа муза выглядела совсем девчонкой, максимум лет двадцати пяти.
— Я вообще-то не пью, — извинилась она вместо приветствия, придвигая к Велехову тарелку с яичницей.
— С добрым утром. Я так и понял, — улыбнулся Велехов.
— Я серьёзно. Это Лёха всё. Мало того, что он нас видит, хотя и не положено. Так ему ещё для вдохновения и определённый типаж подавай — пухленьких, светленьких. А его типажи такой работы долго не выдерживают, сам понимаешь, печень не казённая. Вот и мотаемся посменно, как на вредную работу. А тут концерт этот ещё… авральный, — девушка вздохнула.
На слове «авральный» Арсения как током ударило.
— Мой отчёт! Куда ты дела мой ноутбук, женщина? — Велехов чувствовал, как начинают седеть его аккуратно подстриженные главбуховские виски.
— Да сдан твой отчёт, — муза зыркнула на Арсения хитрым глазом. — Исправлен и сдан. Выдыхай. Я ракеты в космос запускала, дизайн айфона разрабатывала, меня каким-то отчётом не напугаешь, будь он хоть десять раз годовой. Тем более, что там всех делов-то было — одну запятую переставить.
Велехов счастливо выдохнул.
— Слушай, оставайся, а? Запуск айфонов и ракет в космос не обещаю, но может ты согласишься на пару детей? Работа в Москве, отпуск в Италии… хотя, почему в Италии, да где захочешь отпуск! Бельё тебе нормальное купим. Волосы родного цвета отрастим…
Муза прихлёбывала кофе из маленькой чашечки и довольно щурилась:
— Постоянку предлагаешь, да? А это вариант. Это я и у своих по бухгалтерии смогу протащить, — Арсений Семёныч радостно улыбнулся.
— А вот бельё не трожь, — отрезала муза. — Оно у меня счастливое. С сегодняшнего дня.
Джейн Болтон как зеркало международного шпионажа и несомненных успехов в работе советской разведки
Главное, что она вынесла из всего курса спецподготовки, который проходила в шикарном и мрачном Эшли-Хаузе, огромном замке на западе Шотландии, укладывалось в два небольших афоризма: «Никто не знает, каким должен быть успешный разведчик» и «Разведка – это искусство».
Особо выдающимися или оригинальными они не кажутся. Но Джейн гордилась не формулировками, а собственно процессом, гордилась обретением жизненного багажа, позволившим проявиться ее таланту к четким оценкам, высшей формой которых стали эти два коротеньких замечания. Речь идет о той череде памятных событий и случайных открытий, которая была известна только ей и доступ к которой был исключительным и единственным – через ее феноменальную память.
Открытие первое. Оно пришлось на погожий летний день, на время субботней семейной прогулки. Джейн – совсем еще маленькая девочка, дожидавшаяся своего пятого дня рождения. Дедушка – высокий, усатый, седой сэр Огастес Глазго-Фаррагут. Мама, тогда еще живая и веселая, красивая и добрая, как фея, – Кэролайн Болтон, урожденная леди Глазго-Фаррагут. И Элиас – старейший и заслуженный производитель дедовской конюшни, вороной, гривастый, как хиппи, крупнобрюхий пони.
Дедушка и мама идут впереди, неторопливо разговаривая, держат в руках разобранные надвое красные кожаные поводья. Элиас, следуя в поводу, важно и осторожно, то и дело встряхивая густой гривой, несет на себе маленькую Джейн.
Холодный ветер с моря, волнующий вересковые поля, и припекающее лицо августовское солнце. Они остановились у самого края высокого утеса, отвесно уходящего в сторону моря. Бескрайняя, глухо рокочущая стихия лежала внизу, перемешивая в беге волн темный индиго и все оттенки остывающей стали, крем и кипень бурунов с безвольной зеленью морской травы и кроваво-красными локонами водорослей.
Мама вскинула руки, и рассыпавшийся букет полевых цветов, подхваченный бризом, жертвенно планировал к бурлящему внизу прибою. Мама смеялась, дедушка скупо улыбался в усы.
– В странное время мы живем, Кэролайн.
– Почему же – странное? Солнце, вереск, море. Твоя дочь, моя дочь – все, как и тысячи лет назад, только вот, – она звонко рассмеялась, погладила конскую морду, – Элиас здесь получается лишний. Но он же не обидится на меня, правда, Джейн? – и она заговорщицки подмигнула.
– Странное, потому что нелепое. Разведчики работают по расписанию, на выходные уезжают погостить к родным. Чего доброго, и визитки начнут печатать: «X-Y, резидент». А, как ты думаешь?
– Пап, – мама подбежала к дедушке и обняла его.
– От тебя пахнет лошадью!
– Не самый противный запах, дорогой. Что же касается моих мыслей, то скажу тебе честно – времена Лоуренса Аравийского прошли и не вернутся. Женщины и разведка – более эффективное сочетание. Для нас холодная война, религиозный экстремизм или великий Мао – в первую очередь угроза нашим детям.
– С тобой бесполезно разговаривать серьезно, Кэролайн, – дедушка нахмурился.
– Смотря какую тему для разговора вы изберете, сэр Огастес!
– Ладно, оставим это. Когда ты возвращаешься в Бейрут?
– Хочу недельку побыть у тебя, пообщаться с Джейн, но ты же знаешь, сейчас там такая обстановка!
– Знаю, знаю, может, и лучше тебя знаю. Но не кажется ли вам, красивая леди, что вы слишком много внимания уделяете своему старому отцу, в то время как маленькая Джейн жаждет материнского общества?
– Папа! – мама смутилась.
Вот такой ее и запомнила Джейн навсегда – с заигранными морским ветром волосами, со смущенной улыбкой на загорелом лице. Запомнила слово в слово и странный разговор, что вели мама и дед.
* * *
Участницей операции «Рейли» Джейн Болтон стала не случайно. Руководство, прекрасно осведомленное о ее родословной, предложило внучке сподвижника знаменитого сэра Сиднея поработать в Ленинграде. Город хорошо помнил ее отважного деда, катер которого не раз пытались взять в вилку крепостные пушки Кронштадта в далеких двадцатых годах.
Джейн, внутренне насмехаясь над проникновенно-романтическими интонациями руководства, согласилась.
Согласилась и не пожалела.
Она побывала во многих знаменитых городах Европы. Конечно же – в Лондоне, а также в Париже, Риме, Мадриде и Барселоне, даже в Праге и Будапеште, но нигде она не встречала таких гармоничных сочетаний разных сторон жизни большого города, как здесь, на берегах Невы.
Ленинград, большой портовый город, но на удивление – чистый. Ее поражала чистота Невы и городских каналов. Первые недели она даже не верила, что в непосредственной близости от дворцов и памятников швартуются, разгружаются и даже строятся самые настоящие корабли! И все это несмотря на тысячи промышленных предприятий и несколько миллионов горожан.
Жители города, вопреки общепринятому западному мнению, совершенно не походили на «белых китайцев», в страхе шарахающихся от бесконечных кортежей из «черных воронов». Ленинградцы были аккуратно одеты, общительны, но не навязчивы. В этом городе практически любому прохожему можно было задать вопрос по истории культуры бывшей столицы империи и услышать обстоятельный, даже развернутый ответ. Джейн много гуляла по городу, часто бывала в самых «проходных» местах. Два обстоятельства поражали ее больше всего, она никак не могла к ним привыкнуть. Это – транспортное движение в городе, лишенное пробок и заторов, возможность спокойно передвигаться без проблем в любое время суток среди подчеркнуто корректных ленинградских водителей и – видит Бог, Джейн совсем не была расисткой – монолитно-белое население ярко выраженного европейского типа.
«Вы попали в настоящий рай, леди Джейн!» – часто думала англичанка, бродя погожими сумерками среди величественных декораций ленинградской архитектуры.
Уставшая после многочасовых прогулок, Джейн принимала контрастный душ и мгновенно засыпала. Чуть влажное полотно постельного белья напоминало о родном доме и детстве, отчего все сны, которые она видела в Ленинграде, были в легкой, жемчужно-серой дымке светлой грусти.
Приступая к воспоминаниям о недавних событиях, участником и свидетелем которых мне довелось быть, считаю нужным предварить Уважаемого Читателя, что в мою задачу не входит детальное описание полёта «Тёти Лиры» на планету Ялмез, ибо все дела экспедиции подробнейше изложены в «Общем официальном отчёте». Моя цель значительно скромнее. Я хочу рассказать о своём друге Павле Белобрысове и обо всём, что с ним связано. Лишь там, где это необходимо для последовательности повествования, я буду вспоминать обо всех других и обо всём другом. В частности — о дяде Духе, о Терентьеве, о Чекрыгине, о ялмезианском профессоре Благопупе, о природе Ялмеза, об ужасных метаморфантах («воттактаках») и о прочих лицах, явлениях и событиях.
Ручаюсь за точность и беспристрастность своего изложения там, где речь идёт о конкретных фактах. Но я не писатель. Сам того не желая, я могу допустить погрешности в обрисовке людских характеров. Более того: хоть подробно поведать о Павле Белобрысове могу только я, ибо только мне он доверял полностью, но опасаюсь, что верного словесного портрета не получится. Признаюсь Вам, Уважаемый Читатель: внутренний мир, духовный облик моего друга мне самому до сих пор не вполне ясен.
И ещё одно предуведомление-извинение — специально для земных Читателей. По ходу своего повествования я порой буду повторять некоторые общеизвестные истины и с излишней дотошностью толковать о том, что всем землянам отлично и без меня известно. «Почему?» — спросите Вы.
А потому, что труд мой предназначен не только для жителей Земли, но и для иномирян. Издательство известило меня, что в дальнейшем он, возможно, будет астрофицирован[1]. Естественно, разумные обитатели иных планет хуже, нежели мы, знакомы с реалиями земной жизни, и я, считая своим долгом полнее удовлетворить их любознательность, не вправе избегать подробностей, детальных описаний и пояснительных сносок.
Ум Сат, тяжело дыша и горбясь, опустился в кресло перед пультом. Его морщинистое лицо, хоть и обросло густой белой бородой, все же заметно осунулось, глаза глубоко запали, но смотрели с прежним пристальным и печальным вниманием. Он попросил Тони Фаэ включить для пришедших из леса запись последнего сеанса электромагнитной связи.
И снова в кабине зазвучал глубокий грудной голос Алы Вег:
– «Поиск»! «Поиск»! «Поиск»! Фаэты Земы! Вас умоляют о помощи ваши братья, заброшенные на искусственную пылинку среди звезд. Вокруг холодная и беспредельная пустота космоса. Нет под нами твердой почвы, мы питаемся плодами оранжереи, которая разрушается неистощимыми потоками летящих после взрыва Фаэны частиц. Нам не прожить здесь, если вы не придете нам на помощь. «Поиск»! «Поиск»! «Поиск»! Фаэты «Поиска», вспомните, что вы кровь от крови, плоть от плоти тех, кто дал жизнь и вам и нам! Прилетайте на вашем корабле, который мы считаем также и нашим. Прилетайте во имя любви, которая навсегда останется началом будущей и вечной жизни. Фаэты не должны погибнуть. Помогите нам во имя Разума, наследие которого мы должны сохранить. «Поиск»! «Поиск»! «Поиск»!..
Голос Алы Вег затих.
Фаэты переглянулись. Ум Сат вопрошающе смотрел на Азе Мара и Гора Зема.
Гор Зем подошел к Тони Фаэ и положил ему на плечо свою огромную руку.
– Др-руг мой Тони Фаэ! – сказал он, словно дело было только в нем одном. – Мольба наших бр-ратьев с Деймо останется гор-рькой и безответной, р-разрывая нам сер-рдце. Я думаю, что не следует больше поддер-рживать электр-ромагнит-ную связь с космосом.
– Как? – воскликнула возмущенная Мада. – Отвернуться от наших несчастных братьев?
– Мы не можем помочь им, – возможно мягче постарался сказать Гор Зем. – Пр-рилетев на базу, мы стали бы там лишь нахлебниками, уничтожая пр-родукты и воздух для дыхания.
– Но они рассчитывают, что корабль «Поиск» спустит их на поверхность Мара, – запротестовал Тони Фаэ.
– Увы, – мрачно продолжал Гор Зем. – Это так же неосуществимо, как и наше пер-реселение на Деймо. Мы смогли бы долететь до космической базы, но у кор-рабля не хватит го-р-рючего, чтобы опустить на повер-рхность Мар-ра и затор-р-мозить р-ракету.
Колонкой цифр, написанных на пластиковой пластинке, Гор Зем убедительно доказал полную невозможность лететь к фаэтам Деймо.
Аве Map, Тони Фаэ и Мада отлично все поняли. Один лишь Ум Сат, по-видимому, не смог дослушать его до конца. Ему стало плохо, и старца пришлось уложить на этот раз в рубке управления. Мада принялась хлопотать около него, чтобы привести в чувство.
Понадобилась вода. Ее не оказалось, запасы были израсходованы. Пришлось поднимать ее снизу.
Доставив воду, Гор Зем стал настаивать на том, чтобы немедленно перебираться всем в готовый для них дом в лесу.
– Лесной воздух скор-рее вылечит стар-рца, – убеждал он.
Было решено, что только Тони Фаэ останется около аппарата, чтобы в следующий сеанс электромагнитной связи сообщить фаэтам Деймо о невозможности прилететь к ним на «Поиске».
Тони Фаэ был сосредоточенно-молчалив. Мада боялась за него. Она тщательно заперла аптечку, чтобы баллончик с дурманящим газом снова не попал к нему в руки, и даже заставила Аве Мара забрать все патроны с отравленными пулями.
Печально спускались звездонавты по вертикальной лесенке из нижнего шлюза, словно навеки прощаясь с кораблем.
Ум Сат, которого хотели понести на руках, отказался от помощи и даже сам пошел к лесу, опираясь на руку Мады.
Тропинка, по которой шли фаэты, неся захваченные с корабля вещи, стала скользкой. Гор Зем едва не упал.
– Не свор-рачивайте в стор-рону, – заботливо предупредил он.
Среди деревьев показался сруб дома с односкатной крышей.
В свое время Аве Мару, привыкшему к круглым строениям Даньджаба, этот дом показался бы нелепым, но теперь смена круглой ракеты на прямоугольный сруб казалась ему правильной. Он даже облегченно вздохнул при виде убежища на долгие циклы их предстоящей жизни.
Внезапно в проеме окна метнулась рыжая тень.
Аве Map схватил за руку Гора Зема. Тот и сам заметил неладное и решительно направился к дому. Дверь в нем еще не была сделана.
На пороге Гор Зем столкнулся с огромным фаэтообразным зверем с оскаленными клыками. Фаэт бросился вперед, не разобрав, что это самка Дзинь скалит зубы в подобии улыбки. Он схватил незваную гостью за лапу и ловким приемом перебросил ее через себя так, что она полетела на ближние пни. Вскочив, самка с воем помчалась в лес.
Так было отбито «покушение» фаэтообразных на сооруженный фаэтами дом.
Фаэты вошли в дверь. Гор Зем брезгливо поморщился – смрадно пахло нечистоплотным зверем.
Мада открыла окна, чтобы проветрить помещение.
– Наконец-то мы дома, – с облегчением сказала она.
– Опасаюсь, – заметил Ум Сат, – что фаэтам еще долго придется доказывать, что они здесь дома.
– Пусть эти гнусные твар-ри еще раз попр-робуют сюда сунуться! – зарычал Гор Зем.
– Я испугался, что ты убьешь непрошеного гостя, – признался Аве Map.
– Я сделал бы так, если бы мне не показалось, что это самка Дзинь, котор-рой мы так обязаны.
– Самка Дзинь? – насторожилась Мада. – Вот как?
– Р-располагайтесь, – предложил Гор Зем. – Я пойду встр-речу Тони Фаэ, а то как бы его не встр-ретил кто-либо другой.
Мада улыбнулась ему вслед. Такая дружба фаэтов радовала ее.
Аве принялся мастерить дверь, ловко орудуя самодельным топором. Ночью фаэтообразные могли бы напасть на спящих фаэтов. Загораживай окна и дверь, он раздумывал над дальнейшей судьбой поселенцев: худо, если им придется жить здесь в постоянной осаде.
На Маду обстановка в доме, когда в окнах вместо решетки появились колья, произвела угнетающее впечатление. Но, глядя на спокойного Аве, она сама прониклась его уверенностью.
Сумерки сгущались. Мада не находила себе места, думая о Тони Фаэ и Горе Земе. Судьба далеких фаэтов Деймо тоже не давала ей покоя. Как бы ей хотелось, чтобы оставшиеся в живых фаэты были все вместе!
Мада выглядывала между кольев в окно. В лесу совсем стемнело.
Уставший от перехода Ум Сат крепко спал, Мада дала ему немного подышать дурманящим газом из желтого баллончика.
Аве любовался только что сделанной дверью, неказистой, но прочной, и впервые запер ее.
Мада с сожалением посмотрела на это сооружение.
– Аве, не ты ли говорил, что фаэты должны сберечь цивилизацию своих предков?
– Конечно, я всегда буду говорить это.
– Как же тогда мы, носители цивилизации, могли во имя собственного блага бросить в космосе близких нам фаэтов? Неужели нет способа переправить их сюда? Хоть бы найти здесь горючее!..
Аве Map печально вздохнул.
– Даже найденное здесь горючее не помогло бы. Мы не смогли бы переработать его, как это делали в топливных мастерских Фаэны. Где взять множество труб и перегонных шаров?
– Неужели инженер Гор Зем ничего не сможет придумать?
– Едва ли…
– Разве нельзя прилететь на Деймо и общими усилиями расширить оранжерею, усовершенствовать механизмы, и все-таки жить всем вместе? Я боюсь оставаться здесь, на враждебной Земе. Она совсем не такая, какой показалась в первый день. Помнишь водопой, олененка рядом с мирным хищником? А теперь?
Дверь со скрипом открылась. Мада вздрогнула и схватила Аве за руку. В проеме двери стоял Гор Зем, он пропустил в дом растерянного, подавленного Тони Фаэ.
Мада бросилась к нему и, прижав его к себе, разрыдалась.
– Был сеанс связи? – спросил Аве Map.
Немного успокоившись, Тони Фаэ ответил.
– Лучше умереть, чем слышать слова Алы Вег, которые вырвались у нее в ответ на наш отказ прилететь к ним.
– Р-разве это отказ? Это невозможность, – вставил Гор Зем.
– Она рыдала. Еще никогда и нигде не передавали по электромагнитной связи рыдания. Не было сил слушать. Зачем только Мада отняла у меня желтый баллончик!..
– Успокойся, родной Тони Фаэ. Я сейчас дам тебе немного подышать из этого баллончика. Видишь, как хорошо спит Ум Сат.
– Как я могу спокойно спать, если там, на Деймо, Ала Вег, потеряв всякую надежду, утратила веру в силу любви. Я, не задумываясь, полетел бы к ней.
Аве и Мада переглянулись.
Мада ласково успокаивала Тони Фаэ. Гор Зем впал в мрачность, сидя у кольев окна. Из леса несло сыростью. Снова начался дождь. Фаэты никогда не могли представить себе, что с неба может литься столько воды. На Фаэне не бывало ничего подобного.
Тони Фаэ уснул, но беспокойно метался и стонал во сне.
Аве Map присел к грубо сколоченному столу и, взяв расщепленную ветку дерева, стал наносить на ней какие-то знаки.
Гор Зем, ссутулившись, спал, сидя у окна огромной глыбой.
Мада, обессиленная всем перенесенным за день, примостилась на ложе неподалеку от спавших рядом Ума Сата и Тони Фаэ.
Аве Map старался как можно меньше расходовать энергию переносного фонарика. Он погасил его и засветил лучину, смастерив ее из смолистой ветки, подобной той, которую расщепил, чтобы писать.
Утром дождь наконец прекратился. Ветер разогнал тучи, и в новый дом фаэтов заглянуло светило Сол. Сквозь листву деревьев переливалась на воде перламутровая дорожка.
Мада, едва проснувшись и начав хлопотать по хозяйству, сразу заметила в Аве перемену.
Гор Зем был в дурном настроении.
Мада предложила всем немудреную еду, экономя принесенные с корабля запасы.
– Если бы вы слышали ее голос, – сказал, ни к кому не обращаясь, Тони Фаэ.
Гор Зем взорвался:
– Себялюбцы! Они думают только о себе! Кто дал им пр-раво тр-ребовать от нас такой жер-ртвы, как отказ от жизни на щедр-рой планете? И это делают те, котор-рые пытались взор-рвать др-ругую такую же, как и у них, космическую базу! Если бы я р-решал вопрос, лететь ли к ним, я не р-разре-шил бы!
Мада со страхом уловила в раскатах его баса знакомые интонации.
Тони Фаэ горестно взглянул на друга.
– Они не все виноваты. Надо делать разницу между начальником базы, сверхофицером Охраны Крови, и ни в чем не повинными Алой Вег и круглоголовыми супругами Луа.
– И есть еще ни в чем не повинные фаэты на Фобо, – вставила Мада.
– Сколько бы их ни было, р-разве можно им помочь? – буркнул Гор Зем.
– Это не совсем так, – внезапно вставил Аве Map.
Все обернулись к нему. Даже лежавший на лавке подле стола Ум Сат сделал усилие приподняться на локте.
– Ночью я сделал некоторые вычисления, которые мог бы проверить Гор Зем, инженер.
– Специалист по пер-рвочастицам пр-роверял инженер-ра, создателя кор-рабля «Поиск»? – мрачно осведомился Гор Зем.
– Прости меня, Гор Зем, но я проверил твои расчеты и согласился с ними.
– Ну вот!.. Я р-рад, – вздохнул облегченно Гор Зем.
– Как жаль! – отозвался Тони Фаэ.
– И все же расчеты Гора Зема можно продолжить.
– Р-разве? – резко обернулся к Аве Мару Гор Зем.
– Его расчеты строились на том, что к Деймо должны полететь все фаэты «Поиска».
– Ну конечно! Можем ли мы разделяться? – воскликнула Мада.
– Однако только такое разделение спасло бы цивилизацию Фаэны.
– Пусть Аве Map пояснит свою мысль, – попросил Ум Сат.
– Чтобы сберечь горючее корабля «Поиск», нужно подняться в нем не пятерым, а только двоим. Тогда остаток топлива вместе с запасами горючего на Деймо и Фобо позволит доставить на Map фаэтов баз. Конечно, вернуться на Зему «Поиск» уже не сможет.
– Значит, – воскликнул Тони Фаэ, – кроме пилота Гора Зема, с ним может полететь еще один фаэт!
– Кор-рабль может вести и Аве Мар-р, – заметил Гор Зем. – Ведь он так р-ратовал за сохр-ранение культур-ры погибшей Фаэны.
Мада тревожно смотрела на мужа.
– Я не успел посоветоваться с Мадой, но она может сейчас сказать свое мнение. Во имя Разума я готов остаться на Земе, если Мада останется со мной. Правда, после отлета «Поиска» жить здесь придется на положении дикарей, которым в дальнейшем топоры и наконечники стрел придется делать из камня.
– Я готова остаться со своим Аве, – сказала Мада, – как готова была бы лететь с ним на Деймо.
– Значит, я могу полететь с Гором Земом! – с нескрываемой радостью прошептал молодой звездовед.
– Нет, – решительно возразил Аве. – Если уж идти на великую жертву во имя Разума, то продолженную цивилизацию фаэтов на Маре должен возглавить великий старец Фаэны, первый ее ученый Ум Сат.
Тони Фаэ уронил голову на руки.
Ум Сат с участием посмотрел на него и сказал:
– Я стар и болен. Стоит ли рассчитывать на меня, говоря о новой цивилизации на Маре?
– Не жить же великому старцу дикарем в первобытном лесу? – возразил Аве. – Это удел более молодых.
– Я на все согласен, – убитым голосом выговорил Тони Фаэ.
– Р-ручаюсь, не будет так! – неожиданно ударил кулаком по столу Гор Зем. – Ум Сат, конечно, полетит на кор-рабле «Поиск», чтобы возглавить цивилизацию мар-риан. Им пр-ридет-ся пр-рименять технику космических баз. Без техники мар-риане не выживут. Но – с великим ученым на Мар-р полетит не инженер-р Гор-р Зем, а Тони Фаэ, его др-руг.
– Но ведь я не умею водить космические корабли! – не удержался от возгласа взволнованный Тони Фаэ.
Мада с восхищением посмотрела на Гора Зема.
– Р-разве я не пр-рав? – продолжал Гор Зем. – Остающимся на Земе будет не легче, чем улетающим на Мар-р. В этом пр-роклятом лесу пр-ридется бор-роться за каждый шаг. Тони Фаэ тр-рудно будет защищать здесь семью Аве и Мады.
– Но ведь я не умею водить космические корабли, – печально повторил Тони Фаэ.
– Научишься! Пусть в этом пер-рвом срубе, сколоченном на Земе, начнет свою р-работу и первый ее универ-рситет. В нем будет один только студент, но тр-ри пр-рофессор-ра: великий ученый Ум Сат, его пр-рославленный ученик Аве Мар-р и скр-ромный инженер-р Гор-р Зем.
– Два профессора потом станут дикарями, – с улыбкой сказал Аве Map. – Гор Зем показал нам сейчас, что такое настоящая дружба. Я берусь во всем помочь Тони Фаэ, чтобы тот смог улететь на Деймо вместе с Умом Сатом.
Ум Сат поднялся со своего ложа.
– Как бы ни тяжела была история грядущих поколений земян и мариан, хорошо, что она начинается с таких светлых чувств!
По морщинистому лицу старца текли слезы.
Не было страшнее дня, чем тот, когда корабль «Поиск» должен был стартовать с Земы в космос.
Остающиеся на Земе Аве Map, Мада и Гор Зем старались не показать виду, чего им стоят проводы улетающих.
Гигантская ракета остроконечной башней возвышалась над лесом. Наступало последнее мгновение прощания.
Старец поочередно обнял двух крепких и сильных фаэтов, остающихся на чужой планете. Смогут ли они выжить?
Потом к нему подошла Мада. Припав к его седой бороде, она подняла голову и что-то сказала. Старец привлек ее к себе и поцеловал в волосы.
– Аве Map уже знает об этом?
– Нет еще, – отозвалась Мада.
– Пусть Разум останется жить в ваших потомках!
Подошедший Аве Map понял все без слов. Он благодарно обнял жену.
Когда Ум Сат следом за Тони Фаэ с трудом поднимался по вертикальной лестнице, он обернулся и крикнул:
– Обучайте их хотя бы письменам!
Гор Зем тоже понял все и горько усмехнулся.
– Пр-риемам охоты учить пр-ридется, а не письменам. И каменные топор-ры делать.
Старец скрылся в люке.
Трое фаэтов, отойдя от стартующего корабля, подняли в знак последнего приветствия руки. Они навечно провожали тех, кто во имя Разума увозил от них наследие цивилизации Фаэны.
Из-под ракеты рванулись клубы черного дыма.
В густом лесу деревья были усыпаны мохнатыми зверями. Со злобным любопытством наблюдали они за своей двуногой добычей, которую предстояло съесть в овраге.
Самые сильные из самцов схватят безволосых и не дадут им вернуться в их «пещеру без камней».
И вдруг под гладким каменным деревом, в котором скрылись один и другой безволосые, загромыхал такой страшный гром, что даже самые свирепые самцы свалились с веток. А потом из-под гладкого дерева повалили черные тучи, как перед водой, падающей сверху, и засверкал бьющий огонь.
Звери кинулись врассыпную.
Таким неожиданным образом путь к дому осиротевших фаэтов на Земе был очищен.
На этот раз они смогли вернуться в свое убежище, не подозревая, что, разогнав врагов, их улетевшие друзья оказали им последнюю услугу.