Румпель ступил на дощатый пол гостиной своего дома и на мгновение даже растерялся, оглядываясь. Было чувство что он очень давно не был здесь, и деревенский праздник длился не одну ночь, а несколько лет.
Эрса потянулась, прохаживаясь, и отряхнула запачкавшуюся одежду. Увидев немного растерянный взгляд мужчины, она окликнула его.
— Что-то не так? Точно! Твой бок! – она попыталась отодвинуть ладонь Румпеля, закрывающую рану, и обеспокоенно засуетилась.
— Нет, все нормально, — свободной рукой он мягко отодвинул девушку, покачал головой, и наконец решился переспросить.
— Ты испугалась за меня?
— Испугалась? – Эрса вскинула брови, чуть было не кивнув, потом отступила на шаг назад и неловко замялась – Ну ээээ испугалась, или нет, не знаю, я не очень умею в такие эмоции, я же говорила…?
— Но ты испугалась, я точно видел это в твоих глазах, — Румпель словно пытался осознать что-то или добиться от Эрсы, взволнованно глядя на нее.
Эрса махнула рукой, уводя взгляд в сторону, и ткнула в его бок пальцем.
— Твоя рана. Я думаю тебе все-таки надо ее обработать?
— Да, точно, я сейчас. – Мужчина кивнул, поджав губы, и поспешил пересечь гостиную.
— Тебе помочь? – уточнила Эрса, теребя пальцами рубашку.
— Нет я справлюсь. Я быстро!
Румпель исчез за дверями своих комнат и быстро прошел по коридору в спальню.
Случившееся совершенно разбило его. Из головы мага уже выветрились пары алкоголя, но он все еще чувствовал реальность какой-то ненастоящей. Словно сон, в котором он с трудом контролировал свои действия.
Она испугалась, это он видел точно. Румпель перебирал пальцами бинт, неуклюже накладывая повязку, абы как замазав рану мазью. При том поражении магией, которое случилось с ней в глубоком детстве, она давно была лишена страха, и он сам наблюдал это неоднократно. Но даже в темноте он видел, как ее лицо исказилось от ужаса, когда тот деревенский дурак решил продемонстрировать неумелые владения ножом.
Значит ли это? Что это значит???
Румель задумчиво шел по коридору обратно, когда его окликнуло воронье кашлянье. Корвус сидел на полу и видимо, не первый раз пытался привлечь внимание хозяина.
— Тебе чего?
— Тут это, хоззяяин, вы пррросили напомнить, — ворон виновато пожал плечами и кивнул в сторону подвала.
— Что напомнить?
Румпель остановился, глядя на птицу.
— Полтора месяца назад вы поставили какой-то рррастворр, — принялся объяснять Корвус, переступая с лапы на лапу, — Чтобы улучшить перемещение во времени. Вы пррросили напомнить что он будет готов сегодня. Обычно вы и сами все помните, но вы уже давно не спускались в свою лаборрраторию, и я ррешил…
— Лаборатория? – Румпель переспросил так словно слышал об этом первый раз в жизни. Аккуратно обойдя птицу, он медленно спустился в подвал, открыл ее магическим ключом и замер, глядя на ряды столов, шкафов, бесконечные вереницы склянок и ингредиентов.
Место, в котором он проводил напролет дни и ночи, смешивая, сверяя, изобретая и пробуя. Где каждый час проводил в попытках создать элексир и вернуться во времени, чтобы спасти свою возлюбленную, которую не смог забыть даже, получив свои силы, и сбежать с ней, несмотря ни на что. Год за годом его попытки терпели неудачу, но он не собирался сдаваться, каждый день после завтрака спускаясь в подвал.
— Сколько я здесь не был? – тихо спросил сам себя Румпель, и ворон сзади услужливо ответил –
— Да поди, как девчонка объявилась.
Мужчина растерянно осмотрелся, даже почесал в затылке, и разведя руками, обернулся к Корвусу.
— Я… Я кажется больше не хочу в прошлое.
— Что? После всех лет?
Ворон насупился, словно от него скрыли что-то очень важное и он упустил новость которую должен был знать в числе первых.
— Да. – Лицо Румпеля просияло. – Я не хочу назад. Я кажется спустя столько лет впервые начал чувствовать себя… живым!
— Ну и что это значит? – ворон состряпал максимально вредное выражение клюва.
— Я должен сейчас же все ей рассказать, — Румпель вздохнул и решительно кивнул. – Давно должен. Пропусти!
Он перешагнул ворона, и птица только и успела повернуть голову, провожая пятки спешащего хозяина.
— Ну вот, эта девчонка испортила мне хозяина,- проворчал ворон, и тут же вдруг расплылся на ступеньке, довольный как кот.
Румпель, распахивая на пути все двери настежь, вышел в гостиную, окликнув Эрсу. Но ее там не оказалось. Он заглянул на кухню, потом бросил внимательный взгляд на входную дверь, но точно знал, что она не выходила, а ждала его где-то. Может, забрела в какую-то комнату?
— Эрса! Мне нужно кое-что тебе сказать, где ты?
Румпель заглянул обратно в свою часть дома, прошелся до спальни, и вдруг заметил что дверь в конце коридора в его кабинет открыта.
Холод кольнул его, и он медленно подошел к двери.
Эрса была в кабинете. Она стояла возле застекленного стеллажа. На его полках, за дверцами Румпель хранил свою самую главную реликвию – старинный кинжал.
Девушка стояла спиной к двери.
Румпель почувствовал как сердце у него проваливается куда-то вниз и осторожно прокашлялся.
— Эрса?
Она обернулась медленно, как кукла на шарнирах, поворачивая голову к двери. В одной руке блеснул кинжал, в другой она держала обрывок свитка.
— Это ты хотел мне рассказать? – голос девушки был ледяным, так что в комнате сразу потянуло сквозняком. – Здесь сказано, что магия, которую я получила, хранилась в этом кинжале. Я очень хорошо помню этот кинжал. Это мое единственное воспоминание из детства, до того, как я стала чудовищем. И тут сказано, что эта реликвия семьи служащих королю магов. Значит ТЫ – королевское отродье?
Румпель опустил голову и нервно перебирал пальцами в воздухе.
— Да, но это ничего не значит…
— НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИТ? – звон в голосе Эрсы заставил стекло на окне задребезжать. Где-то по колбочкам пробежали трещины. – Ты дал тем охотникам яд, ты держал меня в своем доме, ты знал, что я не просто так пришла сюда, что моя магия тянется к твоей как магнит?! За мной охотится король, и ты знал это, тебе верно самому давно поручено поймать меня и притащить во дворец?!
— Нет, ты не так поняла, я…- Румпель поднял руки в предостерегающем жесте, но в глазах девушки блеснул тот же уже знакомый ему огонь.
— Что именно не так понятно? – Она занесла руку с кинжалом, и воткнула его в стену, так что дом аж сотрясся. – Ты СКРЫЛ от меня. Ты заставил меня себе верить. Хотел изучить поближе? Выяснить мои слабости? – она повела подбородком в сторону, и Румпель закусил губу до крови, видя пролистанную тетрадь с теми самыми записями о крови Эрсы и своих догадках.
— Тты… — Эрса оскалилась как дикий зверь, так что лицо исказилось уродливой усмешкой, — Ты… Не лучше других.
Она сжала в кулаке обрывок свитка, так что тот вспыхнул и загорелся. Румпель попытался что-то сказать, но не успел – Эрса сделала шаг вперед, и в этот же момент его обдало жаром, словно вся комната всполыхнула огнем.
Румпель зажмурился и инстинктивно закрыл лицо ладонями. Огненная фигура мелькнула мимо него, и он только услышал, как хлопнула и рассыпалась в щепки входная дверь. Огонь тут же исчез, жар схлынул, и ледяной воздух застыл в комнате.
Мужчина опустил руки. В стене торчал изогнутый кинжал, стол был усыпан стеклом полопавшихся колб, внизу сквозняк переворачивал остатки догоревшего свитка.
В доме было темно, порыв вихря загасил огни и камин. В дверной проем разбитой двери пробрался ночной холодный воздух.
В кабинет тихо, цокая коготками, прошел ворон и замер, задрав голову и глядя на хозяина.
Румпель остался стоять в комнате без движения и кажется, даже не дышал.
Корвус опустил пернатую голову и зарылся клювом в свои же перья на груди.
Пятнадцатого октября с ночи валил снег и к семи утра снегом были завалены все острова. На поверхности озера натянуло тонкую плёнку льда — и потому Хельги на утреннюю рыбалку не пошёл, а вместо этого на пару с Самсоном перевели катер на зимнюю стоянку в эллинг, выкатив ему на замену глиссер.
Нина, глядя в окно на заснеженный двор, с досадой думала, что помочи сами собой отменятся, так как ставить фундамент дома в застывшем грунте очень трудоёмко и вряд ли кто-то захочет заниматься этим — и поделилась этой мыслью с Платоном. Он мгновенно ответил:
— Фундамент для нашего дома тоже ставили в середине октября… и ничего страшного. Сейчас четверть восьмого… на дворе всего минус шесть, к полудню будет плюс восемь… нормально для здешнего климата.
— Не забывай, что хутор Пасечника намного севернее наших островов… а если там не потеплеет?
— А трактора на что? Слетаем и всё узнаем… конечно, всем сразу улететь нельзя, надо кому-то остаться, чтобы охранять острова… но по сменам мы летать сможем. Кто-то будет рыбу ловить, кто-то — рыбу чистить и кашу варить. Я уже предупредил Фрола, так что все исправные флайеры и скутера можем задействовать. Кстати, с сегодняшнего дня прекращаем собирать ягоды на болотах и переводим занимавшихся сбором ягод киборгов на работы в теплицы и на вычёсывание и обработку козьего пуха. А сегодня все они летят с Григорием на помочи… четыре бригады по пять киборгов. Велимысл тоже собрался лететь… я тоже думаю слетать и посмотреть.
— Надо какие-нибудь подарки взять Лизе и Трише… то есть… Лиза уже Заряница, а Триша — Лучесвет… как бы не запутаться. Возьмём мой флайер, в него много влезет…
— Родная, я прошу тебя остаться, — Платон присел перед ней на корточки и взял её руку, — острова нельзя оставить без присмотра, ты ведь понимаешь это. Волхв летит потому, что Пасечник его друг и он обещал провести обряд перед началом работ. А я полечу не только как управляющий колхоза, но и как приёмный отец Лизы-Заряницы… когда волхв вернётся, можешь прилететь… но кто-то из нас троих должен быть на месте, если вдруг кто-то явится в гости. Понимаешь? Я буду присылать видео и ты будешь знать, что там делается…
— Да всё я понимаю… но посмотреть на хутор и ребят хотелось бы… тогда просто чаще звони… и посылай видео. Возьми всё же мой флайер, Самсона и… пару баранов и десяток кур для жертвоприношения. А если жертва не понадобится сейчас, будет от нас подарок.
Платон согласился, сообщил Самсону, чтобы тот взял флайер Нины, десяток кур в клетке и пару полугодовалых баранов, после завтрака переоделся в камуфляжный утеплённый комбинезон и тёплые ботинки — и в половине восьмого вместе с Самсоном полетел на хутор.
***
Платон и Самсон каждые четверть часа присылали по минутной видеозаписи, а Змей записывал всё подряд и посылал по мере нахождения устойчивого сигнала сети — и Нина, находясь дома, могла всё видеть.
В десять часов она вышла прогуляться по парку — оказалось, что снег почти стаял и на разметённых дорожках были лужицы. Хельги шёл рядом, а чуть впереди и по сторонам летели управляемые Хельги игрушечные флайер и звездолётик.
Через полчаса медленной прогулки Нина присела на скамейку у пруда, чтобы полюбоваться на плавающих белых птиц. Несмотря на похолодание Бизон ежедневно на весь световой день выпускал лебедей и гусей поплавать и размять крылья, а вечером впускал всех в тепло конюшни. Рождённые в зоопарке птицы и их подросшие птенцы были вполне ручными и охотно шли на зов Бизона, который их на пруду ещё и подкармливал.
Налюбовавшись на плавающих птиц, Нина собралась идти к дому, но в парк вошёл Свен, ведя под уздцы небольшую рыжую лошадку, запряжённую в двухколёсные дрожки, в которой сидела Динара с вожжами в руках и управляла лошадкой. Нина поздоровалась с обоими, прочитала сообщение на видеофоне от Свена («Динара так приучает мезенских меринов к движению в упряжи») — и осталась в парке ещё на несколько минут, решив понаблюдать за ними.
Подойдя ближе, Свен сказал голосом:
— Динара хочет, чтобы эти подросшие жеребята не боялись упряжи и работали охотно и даже радостно. Неужели такое возможно?
— Наверно, возможно… если они не будут бояться хомута и дуги, если будут после такой прогулки получать что-нибудь вкусненькое и если такие прогулки будут немножко игрой, то они сами будут хотеть прогуляться. Динара, а когда Дивана начнёшь запрягать?
— Перед запряжкой его было бы неплохо погонять под седлом… потому, что в нём слишком много энергии и желательно, чтобы он её немного потратил… а потом можно и в хомут. Сначала пусть Хельги на нём покатается час… может быть, и ты прокатишься? Мы можем продолжить и попозже.
— Хорошо… Свен, тогда через полчаса подай коляску к крыльцу. Мне надо переодеться… а Хельги чуть позже подойдёт и поможет тебе.
В половине двенадцатого Нина села в коляску, запряжённую Ливнем, и поехала на Жемчужный остров. Чуть сзади ехали Хельги на Диване в седле и Ян на Рыжике без седла. Рядом с модулем Нина попросила Свена остановиться и пошла к Фриде, разрешив Хельги и Яну ехать на ипподром для тренировки лошадей.
Фрида приняла гостью радостно и сразу стала собирать чаепитие. Нина пробыла у подруги около получаса и, собираясь уходить, неожиданно для себя пригласила Фриду в гости:
— Ведь ты у меня в гостях ещё не была ни разу… приходи через часик. Хельги уйдёт на тренировку с Динарой, будут запрягать Дивана, Алю отпущу посмотреть… и поснимать для меня заездку. А мы с тобой поболтаем на кухне… но, если не хочешь, можешь отказаться.
— Ты так привыкла, что в квартире постоянно кто-то есть из киборгов? — рассмеялась Фрида, — а Авиэль?
— Отпросился помогать Вальтеру и Ворону в зимнем саду. Представляешь, зацвели мандариновые и лимонные деревца, которые Ворон вырастил из косточек! И теперь их надо пересаживать в горшки побольше размером и где-то размещать в доме… а то они много места занимают, а зимний сад не резиновый, к сожалению. Так ты придешь? Вместе видео посмотрим.
— Хорошо, через час буду.
Хельги и Аля ушли на конюшню только тогда, когда пришла Фрида и подключилась к приёму сообщений от Платона и наблюдению за состоянием Нины. Пушок вывел на терминал в гостиной квартиры присланные Платоном, Самсоном и Змеем видеозаписи в порядке очерёдности — и Нина, успевшая к приходу Фриды вскипятить чайник, пригласила подругу в гостиную.
Mary пришла не с пустыми руками, а со своими фирменными плюшками с корицей — и сначала помогла Нине принести в гостиную чашки, чайник и мисочки с вареньем и мёдом, а потом только села за стол. Нина сама налила чай в обе чашки и после этого попросила Пушка включить просмотр.
Сначала были короткие видео из окна летящего над лесами и озёрами флайера, потом — встречающие гостей радостные Триша-Лучесвет и Лиза-Заряница. Оба киборга выглядели удивлёнными и словно не до конца понимающими, что происходит. Из слов Платона Нина поняла, что Mary на хуторе перестала пользоваться покупной искусственной косметикой, перейдя на натуральную медовую по совету жены местного светлого волхва, и потому шрамы от ожогов на её лице стали почти незаметны, а отросшие и заплетённые в косу волосы стали золотистыми.
Нина заметила, что в косе девушки была только одна красная лента, вплетённая от самого начала косы, вышитый жемчугом косник на конце косы и небольшой узорчатый платок на голове — это значило, что она просватана.
— Она понимает значение лент! — восхищённо воскликнула Нина, — какая умница! Значиит… она понимала это и раньше… ещё в музее. Но… почему она об этом никогда мне не говорила… а ведь я её…
— Ценила, как хорошую вещь? — с усмешкой спросила Фрида, — работая в музее, при всём твоём хорошем отношении к DEX’ам ты явно недооценивала обеих Mary… не обижайся, но ты и сама понимаешь, что это так. Сколько раз ты обещала ей, что выкупишь? Считала? А ведь она ждала и каждый раз надеялась, что вот сейчас ты уведёшь её домой. Ведь так?
— Всё так… мне и выкупить её хотелось… но ещё больше хотелось оставить её в музее. У неё ведь стояла дорогущая музейная программа. КАМИС. А при выкупе программу пришлось бы стирать… к тому же я была уверена, что в музее ей хорошо, тепло-сытно-сухо… и не представляла, что она будет делать в моём доме.
— Ты меняешься. И это правильно и нормально. Я помню, как сидела в твоём доме… и замирала от страха. И как ты поняла, что я разумна… и предложила обменять меня на того парня… Тимофея. Он сразу согласился…
— Это было уже позже, чем когда я впервые увидела Лизу… она выглядела просто ужасно. А теперь… пора ей свой дом моды открывать. Она гениальна!
— Дом моды… — Фрида замолчала, наливая чай в чашки второй раз. Через пару минут, намазав для себя плюшку мёдом, а вторую, для Нины — маслом, спросила:
— Ты думаешь, что это возможно? Чтобы киборг открыла свой дом моды? Ведь тут не только море документов оформить надо и оборудование закупить… но и работников нанимать надо. Будут ли люди работать в этом доме моды, зная, что модельер — киборг? Да и зачем на хуторе дом моды? Мастерская у неё будет… этого достаточно.
— Будут. Ведь кроме модельера, которая будет придумывать модели одежды, будет директор этого дома моды, бухгалтер, управляющий… если они, все или некоторые из них, будут людьми, то почему бы не быть киборгом модельеру? Надо поговорить с Платоном… и Ирой. В Звёздном вполне можно открыть такой дом моды… Лиза… уже Заряница сможет придумывать модели, живя на хуторе, и передавать эту информацию по сети в этот Дом Моды. А там будут шить. Это даст возможность трудоустройства ещё десятка киборгов. Это возможно…
Тем временем на экране сменилась картинка и шла видеозапись, сделанная Змеем: сначала устройство капища и обряд жертвоприношения барана, проведенный тёмным волхвом, потом обряд благодарения светлых богов и подношение им хлеба, масла и молока, проведенный светлым волхвом… несколько роликов подряд показывали пришедших на обряды крестьян и киборгов в праздничных одеждах, потом снова Лиза-Заряница, показывающая прилетевшим с мужчинами женам, где лучше поставить котлы и чем разжечь костры, чтобы готовить каши с мясом и рыбу для кормления работников… и было видно, что ей это и непривычно, и приятно одновременно.
После обрядов на капище мужики, парни и их DEX’ы сменили праздничную одежду на рабочие комбинезоны и пошли размечать участок и вырубать кусты. Как и обещал Велимысл, на помочи прилетел главный инженер заповедника с двумя «семёрками» и двумя экскаваторами, а из села привезли два трактора и бетономешалку.
Следующие почти полсотни тридцатисекундных видеозаписей, сделанных улетевшими киборгами, показывали Змея, помогавшего рыть котлован для фундамента, Самсона, несущего к котлам пойманную острогой почти метровую рыбину, Платона, о чём-то спорящего с Пасечником… были видны и другие люди и киборги, работающие вместе и помогающие друг другу. Во время обеденного перерыва парни устроили пляску, плавно превратившуюся в игру в «платочек», а затем в «ручеёк»… и уже было неясно, где люди, а где киборги. Среди работающих людей Нина заметила двух молодых (не старше пятидесяти лет) волхвов — светлого и тёмного — ранее ей не знакомых, но появившийся в кадре Велимысл представил их Платону как светлого Богумила и тёмного Горицвета, недавно вышедших на пенсию сельских учителей из Кедрова и занявшихся своими прямыми обязанностями. Платон в разговоре с ними упомянул, что ему пора возвращаться на свой остров.
Фрида ещё раз согрела чайник, в половине третьего пришли с тренировки Хельги и Аля, и Фрида передала им наблюдение за состоянием здоровья Нины и уже собралась идти в модуль, но Нина её остановила:
— Давай слетаем туда вместе и прямо сейчас? Как только вернётся Платон, так сразу… и Хельги с нами тоже слетает. Ненадолго… хочешь?
Фрида с удивлением согласилась — и в четыре часа пополудни Нина с подругой и Хельги уже здоровались с Заряницей и Лучесветом. Было очень непривычно называть так Лизу и Тришу, но раз уж такие имена они получили при обряде, то так и надо их звать. Лучесвет показал бывшей хозяйке модуль, в котором они живут, огород, животных — и поставленные фундаменты для дома (шесть на десять метров) и двухэтажного флигеля, в котором будут гаражи и мастерские (четыре на двенадцать метров). Прилетевшие на помочи люди и киборги ещё работали — и Нине показалось, что их не менее двух сотен.
На берегу реки под некоторыми котлами ещё горели костры, за длинными столами за полдником отдыхали взрослые мужики, женщины варили каши с мясом и жарили рыбу, девушки носили еду на столы.
Заряница проводила Нину и Фриду в модуль и после короткого разговора с Пасечником о возможности поселить у него ещё несколько киборгов и его согласия принять пока двоих DEX’ов для охраны хутора гостьи полетели обратно на Славный остров.
В туалете «Европейского» я прождала довольно долго. Минут сорок, если не больше. Со стоическим хладнокровием, поскольку знала Алисию и ее манеру опаздывать.
А вот где-то в половине девятого начала нервничать.
К этому времени я уже испробовала все способы, которыми можно себя занять в женском туалете, а потому просто поднялась наверх и позвонила Алисии. Я не особо надеялась, что она ответит, но надо же было попытаться. Так и вышло: трубку снял какой-то тип с довольно неприятным голосом. Уточнив, что звоню именно по номеру Алиции, я попросила позвать ее к телефону.
— А вы кто? — сразу пошел в атаку мужик с неприятным голосом.
— Подруга.
— Ваша фамилия?
— Хмелевская, — призналась я на автомате, поскольку не считаю нужным скрывать свою личность. тем более что если Алисия решила прибегнуть к подобным мерам предосторожности и наняла специального мужика отвечать по телефону и отсеивать подозрительных звонящих, моя фамилия должна была бы допустить меня в ближний круг.
Однако этого не произошло.
— По какому делу? — нагло поинтересовался мужик, ничуть не смягченный моей фамилией.
Ну чье тут выдержит терпенье?!
— Извините, но вас это не касается. Позовите, пожалуйста, пани Хансен. Я хочу поговорить с ней. а не с вами.
— По какому делу?
Этот вахтер меня окончательно выбесил. Буду я еще всяким докладывать! Перебьется.
— Повторяю, вас это не касается! Я вас знать не знаю и буду разговаривать только с пани Хансен. Позовите ее, пожалуйста, к телефону.
— Зачем она вам нужна?
Это не вахтер, это маньяк какой-то! И где только Алиция такого бдительного идиота откопала? а может, это вообще взломщик? один из тех, что поставили прослушку! Алиции нет дома, он вломился… Но зачем бы ему в таком случае отвечать на телефонный звонок? В любом случае разговаривать с ним бесполезно, с Алицией он мне поговорить не даст. А мне меж тем до зарезу нужно с нею поговорить!
Не говоря ни слова, я повесила трубку. Не собираюсь дискутировать с беспардонными хамоватыми взломщиками! Но что делать? Поехать к Алиции домой? И что дальше? Если ее нет дома, мне все равно не удастся с нею поговорить! Не сидеть же под дверью в ожидании, пока она вернется! Тем более что она не хотела, чтобы нас видели вместе. Не бандиты же, в самом деле, у нее отвечают по телефону, перед этим привязав ее к стулу? Глупо.
Но как я ни пыталась себя успокоить такими соображениями, тревога нарастала. И я решила позвонить сестре Алиции и деликатно поинтересоваться, не знает ли она, где та могла бы быть. Она жила в том же подъезде, только этажом ниже, и вполне могла быть в курсе. На самый крайний случай она могла просто подняться и попытаться узнать у самой Алиции, если та дома. Надо только как-нибудь осторожненько заинтересовать ее, не выдавая собственной заинтересованности…
— Вечер добрый, — безмятежно поздоровалась я, — вы, случайно, не знаете, что происходит у Алиции? Никак не могу до нее дозвониться, все время трубку берут какие-то хамоватые посторонние…
Какое-то время на том конце трубки царила тишина, а потом до меня донеслись сдавленные рыдания. Я в оторопи уставилась на трубку, опасаясь спросить.
— А вы разве не знаете?! — простонала сестра Алиции срывающимся голосом. — Вам больше не удастся до нее дозвониться! Никогда! Алиции больше нет! Ее убили! Сегодня ночью! Боже мой, боже мой, какой кошмар…
Я сидела, словно оглушенная, не в силах поверить и все-таки уже поверив. Алиция умерла. Сегодня ночью. Вот так.
Алиции больше нет.
Да нет же, быть такого не может! Как это «Алиция умерла»? Как это «убита»? Господь милосердный… Сегодня ночью…
Не хочу, не хочу, не верю!
В трубке что-то бубнила родственница Алиции, голос доносился невнятно, откуда-то снизу — трубка висела на длинном шнуре, болталась. Я давно ее выронила, навалившись всем телом на стенку гардеробной в «Европейском», сглатывая вязкую слюну и всеми силами отгораживаясь от невозможной, немыслимой, неправильной реальности. Как в детстве: если я буду изо всех сил в это не верить — оно не случится, ведь правда же? Просто чья-то глупая шутка, идиотский розыгрыш, не хочу верить в другое, не хочу и не буду!
Алицию убили. Сегодня ночью…
Стоп.
Но ведь сегодня ночью она мне звонила! Требовала что-то сделать, обязательно сделать! Что-то очень важное… Что же там такое было-то? А я, как последняя дура, спала и ничего не запомнила!
«…Обязательно зайди посмотреть на меня перед тем, как будут выносить тело…»
В моей пустой голове эти слова прогремели с мощностью иерихонской трубы и отдались гулким эхом. «Обязательно посмотри на меня перед выносом…» Идиотская просьба, поначалу казавшаяся больше похожей на глупый розыгрыш, теперь наполнилась новым трагическим смыслом.
Что она имела в виду? Зачем вообще звонила? Она знала, что умрет? Была в этом уверена? Или просто страхи, усиленные глубокой ночью и плохим настроением? Предчувствовала она или все же твердо знала? И зачем ей надо было, чтобы я обязательно посмотрела на нее перед выносом тела?.. Она боялась говорить по телефону в открытую, но при этом хотела мне что-то передать! Перед выносом! Она хотела, чтобы я оказалась в ее квартире как можно раньше, еще до того, как тело оттуда уберут! Значит, она хотела, чтобы я что-то оттуда забрала… что-то, что у нее есть и что ни в коем случае не должно достаться никому постороннему! Надо обязательно туда пробраться.
Только вот как это сделать?
Судя потому грубияну, что отвечал мне по телефону Алиции, наша доблестная милиция уже там. И, разумеется, никого внутрь не пропустит. А после ее ухода квартиру вообще опечатают. Впрочем, это «после» мне не подходит, мне же надо попасть вот прямо сегодня, лучше сейчас, пока тело еще не вынесли! И как же это сделать, если там милиция? И кто же мне поможет?
Милиция!
Ну точно! Клин клином и все такое, а что может помочь против милиции — кроме самой милиции?!
Оцепенение сменилось жаждой бурной деятельности. Майор меня очень хорошо знает, для него я не посторонняя подозрительная пани, он всегда уважал моих тараканов и вообще мужик правильный и большая умница, хоть и майор. Он поможет! Он обязан помочь! Почему? Да просто потому, что он единственный может это сделать!
Необходимость что-то делать, и делать срочно, всегда помогала мне держаться. так случилось и сейчас. Переживания? Стрессы? Депрессия? Я подумаю над этим завтра. Вернее даже не завтра, а когда будет время. Сейчас же на всю эту чушь времени нет. Лихорадочно перерыв сумочку, я наконец выудила завалившуюся на самое дно записную книжку. Номер Центрального Управления должен там быть, я сама его туда заносила. Хорошо, что я так никуда и не отошла от телефона!
Узнать местонахождение майора мне удалось легко, с помощью совершенно невинной уловки. К моему везению (как мне показалось тогда) он был как раз на квартире Алиции. Хоть что-то радует: убийцы Алиции не уйдут безнаказанными! Майор их обязательно вычислит, он умница. Особенно если я ему слегка подскажу…
Перезвонив на квартиру Алиции, я попросила к телефону майора.
— Пан майор, — начала я самым искренним и чистосердечным своим голосом, — я отлично понимаю, что нельзя пускать на место преступления посторонних, но я ведь не посторонняя! Я лучшая подруга убитой! И я обязательно должна сегодня прийти в ее квартиру, понимаете? Она меня сама об этом просила!
— И о чем же она вас просила? — судя по голосу, майор слегка опешил.
— Обязательно к ней прийти и посмотреть на труп! В том случае, если она вдруг неожиданно умрет, конечно. Очень настойчиво просила, пан майор! Чтобы я обязательно взглянула на нее… то есть на ее труп. Пока он… то есть она… еще в квартире. Пан майор, Алиция была самым близким мне человеком, я обязана выполнить ее последнюю просьбу! Обещаю не делать ничего противозаконного, можете следить за мной в оба глаза! Ходить по пятам и держать за руку! Можете даже кляп вставить, если нужно в интересах следствия! Только умоляю: пустите! Дайте выполнить последнюю волю лучшей подруги!
— Сколько лет вы дружили? — спросил майор, когда я сделала паузу, чтобы вдохнуть.
— Сейчас соображу, давно уже… Десять лет, матерь бозка, подумать только!
— Хорошо, — сказал майор после небольшой паузы. — Приходите.
— Спасибо вам огромное! Буду минут через пять!
“Умирает человек — гаснет звезда.
Падает звезда — умер человек”.
Восточная поговорка
Дождь стучал в окно старческими дрожащими пальцами. Стучал монотонно и настойчиво. Казалось, что он просачивается в уютную комнату, постепенно наполняя ее сыростью и холодом; что и одежда на мне становится влажной и скользкой. Иногда дождь перемежался порывами ветра, выдувающего последние крохи тепла и уюта.
“Имею ли я право быть равнодушным ко всему этому безобразию? Ведь это же не капризы погоды! Пожалуй, я один знаю, в чем тут дело, кто виноват”, — тихая злоба медленно накапливалась и оседала во мне.
И снова, как это случалось каждый день на протяжении этих недель, дождь мгновенно прекратился, ветер утих, и июльское солнце ударило сквозь промытую, как стеклышко, сияь немилосердно жгучими лучами. Я глянул на термометр. Синий столбик успел взлететь с восьми до сорока пяти градусов. Духота… Нечем дышать… Пот заливает глаза, приходится все время шевелить лопатками, чтобы отклеить рубашку.
С улицы донесся короткий гудок автомобиля. Я выглянул в окно. Сразу три “Скорые помощи” въезжают в наш двор. Разбежались детишки, которые, на зависть старшим, обливали друг друга из шланга, оставленного дворником.
Ледяной порыв ветра захлопнул- мое окно так, что зазвенели стекла. Стало темно. На улице раздались испуганные крики и топот ног. Наискось, подгоняемые ветром, полетели крупные снежинки, устилая густую зеленую траву и цветы на клумбах.
Мое терпение лопнуло, как слишком туго натянутый канат.
Раздраженно шлепая домашними туфлями, я прошел в переднюю, накинул плащ.
На лестничной площадке столкнулся с соседом.
– Срывается пикник! — с досадой сообщил он, как будто меня это интересовало.
Страница 57 из 138
– Да что там пикник! — послышался женский голос с лестницы. — Дети попростуживались. То жара, то холод. Такого еще не бывало. Прямо конец света!
“Ничего, сейчас конец превратится в начало”, — зло подумал я, представляя его торжествующее лицо, его голос, которым он спросит: “Значит, признаете, что я был прав?” Когда я спустился во двор, снега уже не было, и только дымящиеся лужицы на асфальте подтверждали, что это не была галлюцинация.
Дворник Аркадий Юрьевич сокрушенно размахивал руками, доказывая каждому встречному, что убирать двор в таких условиях невозможно. Увидев меня, он явно обрадовался еще одному собеседнику:
– Вот вы, ученый человек, скажите, разве такая погода может быть сама по себе? Да это же невиданно и неслыханно! История такого не знает! Да что история, когда дед Саня — и тот не помнит!
Eго лицо лоснилось от удовольствия: еще бы, он присутствует при событиях, которых не знала история.
– Оно конечно, — продолжал Аркадий Юрьевич, — если всякие атомы разлеплять да автоматические станции заяривать…
Я демонстративно прошелестел плащом мимо него, с ужасом представляя, что бы он говорил, если бы узнал правду.
Ступеньки лестницы гудели под моими ногами. Из-за закрытых дверей квартир то и дело слышались чихи, сморканья, стоны, детский плач. Если закрыть глаза, покажется, что вошел в поликлинику в разгар эпидемии гриппа.
Я остановился перед дверью с номером “8”, изо всей силы вдавил кнопку звонка.
–Минуточку! — донесся из глубины квартиры удивленный голос.
Я не снимал руки со звонка.
– Иду, иду! — послышались шаркающие шаги, и дверь открылась. Передо мной стоял он, придерживая левой рукой распахивающийся мохнатый халат. Из халата, словно из черепашьего панциря, высовывалась длинная шея, а на узком лице блуждала всегдашняя растерянная и застенчивая улыбка — улыбка неприсутствия. В минуты раздражения мне, казалось,.что он прикрывается ею, как щитом.
Морщинистое выразительное лицо пришло в движение, толстые губы шевельнулись:
– Вы?
Его глаза смотрели выжидающе, и мне заранее стало горько оттого, что я должен буду сейчас сказать. Идя за ним в комнату, глядя на его тонкие волосатые ноги и коричневые пятки, я чувствовал, что задыхаюсь от негодования. Он опустился в кресло, от которого тянулись провода к аппарату, похожему на стабилизатор, надвинул на голову проволочный шлем. Его руки сами собой легли на выгнутые пластины контактов, и я, сделав над собой усилие, сказал:
– Николай Николаевич, вы должны прекратить это…
Краска радости залила его втянутые, плохо выбритые щеки: — Значит, вы признаете…
– Да, да, — поспешно сказал я.
– Хотите посмотреть графики и журнал наблюдений? — Он снял одну руку с контактной пластины, и тотчас прокатился раскат грома.
Я с тоской посмотрел на синее безоблачное небо, отвел протянутый мне журнал.
– Скажите лучше, как вам удалось построить усилитель?
Он довольно зачмокал губами.
– Я использовал магнитное поле Земли. По сути дела, оно и служит усилителем. Оставалось лишь построить прибор, который бы передавал данные со снимателя биотоков к усилителю. Вы ведь помните, как удалось выяснить, что ритмы биотоков мозга точно соответствуют ритмам солнечной деятельности?
– Да, да, — сказал я. — Но…
– Вы и тогда говорили “но”, дорогой мой, — с легким укором произнес он. — А помните, какой переполох вызвало в академии мое сообщение о том, что характеристика некробиотического излучения человека точно соответствует характеристикам излучения “сверхновых” звезд? Но что же тут было удивительного? Разве не общеизвестна связь солнечной активности с заболеваниями сердца и мозга, с эпидемиями, с процессами размножения? Разве не было доказано, что ритмы биотоков мозга идентичны ритмам пульсации звезд, что угасание мозга и звезды сопровождается теми же ритмическими характеристиками? И разве не вы сами, не вы все говорили о гармонии природы и человеческого мозга — этого удивительного органа, с помощью которого природа осознает самое себя? Почему же мое утверждение об обратной связи вызвало бурю протеста?
Тяжелые громовые раскаты раздавались один за другим. Тучи заволокли небо, которое еще несколько минут тому назад было безоблачным. Выпуклые наивные глаза Николая Николаевича смотрели на меня удивленно, брови и уши поползли вверх. Это было в его манере — делать неожиданные выводы из общеизвестных положений и удивляться, почему их не понимают другие.
– Прямую связь “звезда — человек” признают все, — проговорил он, не изменив выражения лица. — Отчего же не согласиться с сущесивованием и обратной связи — “человек — звезда”? Или люди полагают, что, когда они злятся, ненавидят, радуются, ничего во вселенной не меняется? Вспышки на солнце, например, резко меняя погоду, вызывают у нас изменение настроения — подавленность, злобу или, наоборот, радость, бодрость… А вспышки человеческой ненависти идя радости ничего не меняют:на солнце? И это в мире, где все связано? Достаточно кому-то полюбить — и вот вам еще один вариант мира, в котором на этот раз на одну любовь больше: Ну погодите, когда я представлю сравнительные графики погоды и моих биотоков, спорить об обратной связи не придется!
Страница 58 из 138
Солнце растекалось по настольному стеклу… Слабая надежда пришла ко мне, и я с нетерпением спросил:
– Когда же это будет? Когда вы закончите свои опыты?
– Но, голубчик, я их только начал, — мечтательно проговорил он, как бы предвкушая будущие успехи. — Нужно еще проследить влияние процессов тоски, ярости, осмысливания прекрасного, рождения великих мыслей не только на наше солнце, но и на отдаленные звезды и созвездия. Я уже связался с Крымской обсерваторией, с Пулковом…
Я не мог больше сдерживаться.
– А знаете ли вы, что творится на улице, как влияют перемены погоды на людей? Сколько детишек простудилось в эти дни?!
– Неужели? — встрепенулся он, и за окном промчался порыв ветра. — Ай-я-яй, в эти дни я читал детективы. Нужно перейти на другие литературные жанры.
Он искренне качал головой и огорчался. Он не был ни извергом, ни преступником. Но он экспериментировал — и ему казалось, что вселенная только и существует для его опытов, а до всего остального ему не было никакого дела. И он, на секунду Пожалев простуженных детей, тут же забыл об их существовании, чтобы начать новую серию опытов. Я подумал, что, будь на свете бог, он выглядел бы так же.
– Нужно прекратить опыты, — как можно суровее и тверже сказал я.
– Что вы? Что вы? — замахал он руками, и вспышки молний слились в нестерпимом блеске. — Шутите… Интересы нау;ки… Я только постараюсь поменьше волноваться, чтобы не было резких: перепадов…
Я знал этого человека достаточно хорошо и понимал, насколько бесполезны уговоры. “Необходимо немедленное заседание Президиума академии, — подумал я. — Сегодня же. Сейчас! Полностью согласиться с его гипотезой обратной связи, наметить план v исследований…”
– Вы правы во всем, — сказал я, и довольная улыбка расползлась по его лицу. В ту же минуту стих ветер, последним порывом сдунув с неба облака.
– До свидания, мы проведем экстренное заседание Президиума, — как можно любезнее говорил я. — Включим проверку вашего предположения в план.
– Очень, очень хорошо, — облегченно вздохнул Николай Николаевич. — Знаете ли, все-таки перегрузки сказываются. В последние дни что-то барахлит давление. А ведь у меня в прошлом году был инсульт…
– Инсульт, — бормочу я, пятясь к двери. — Инсульт? Тогда и солнце…
Он понял мой испуг, попытался успокоительно поднять руку, но вовремя вспомнил о контактной пластине.
– Ну, это совершенно не обязательно. Уверен, что успею отключиться от усилителя.
…Люди изумленно оглядываются на меня. Никогда в жизни я не бегал так быстро. Комнатные туфли сбросил — босиком легче.
Время от времени подымаю голову, чтобы взглянуть на солнце, шепчу про себя: “Только бы не было инсульта, только бы не было…” и невольно вспоминаю восточную пословицу: “Умирает человек — гаснет звезда…” Недаром говорят, что в каждой пословице есть свой смысл…
Через полчаса Ригальдо начал склоняться к мысли, что выпить было не самой плохой идеей.
Он в первый раз видел настолько неадекватного Исли.
Сперва это было не слишком заметно — из бокса их выгнали, и Исли сидел, привалившись к плечу Ригальдо, и с прикрытыми глазами рассказывал. Он был так поглощен, что проболтался про курево — Ригальдо заметил это, но промолчал. Гораздо сильнее его зацепило то, как Исли негромко сказал: «Ты понимаешь, что если бы не она, я бы уже сдох. Я бы остался там, и меня завалило вместе со всеми».
Она — это девочка, из-за которой Исли ушел на парковку.
Девочка, к которой он теперь лип, будто их обоих суперклеем намазали. Бекки должна поесть. Бекки хочет пить. Бекки жарко в боксе. В машине ее укачало.
Ригальдо наконец понял, почему дежурные сестры сперва пустили Исли в бокс, хотя он не был ни родственником, ни официальным представителем девочки. Исли, в своей манере, просто мягко их к этому вынудил. Его харизма чудесным образом действовала, даже когда он был грязным, заебанным и слегка покалеченным.
— Исли, — не выдержав, перебил Ригальдо. — А где ее мать и отец?..
Исли взглянул на него укоризненно и печально.
— Не знаю, — он хмуро потёр висок. — Веришь, за все это время она ни разу о них не спросила. Мне это кажется странным, но спрашивать я боюсь. Здесь уже был полицейский, записал имя и фамилию. Врач осмотрел ее, медсестра сделала укол. Вот-вот должен подойти соцработник. Если ее родители были внутри здания… Ты понимаешь, они могут быть в реанимации…
«Или в больничном морге, въезд с другой стороны», — докончил про себя Ригальдо. Он посмотрел на девочку в боксе и тряхнул головой:
— Не вздумай ее пугать. Может, они в порядке и в панике ищут ее. Может, уже даже пишут заявление о похищении.
Исли устало улыбнулся:
— Ты, как всегда, умеешь эффективно успокоить.
Потом за ним пришла медсестра и начался ебаный цирк. Исли отказывался идти, твердо сказав, что пока посидит здесь. Пусть, мол, берут других пострадавших из очереди.
Клэр сама вышла к нему в зеленой хирургической робе.
— Мистер Фёрст, — сказала она, сцапав его за запястье. — У меня где-то час до того, как Заки проснется и проголодается. Давайте не будем все усложнять.
Она увела присмиревшего Исли в кабинет. Ригальдо поплелся следом — подглядывать сквозь прорези в жалюзи. Снимая рубашку, Исли двигался медленно, как старик. Его спина выглядела ужасно. Хелен не сильно преувеличила, когда заявила, что гематома огромная. Ригальдо ее видел — здоровенную синюшно-багровую припухлость. Исли отлично приложило чем-то тяжелым.
Он отогнал мысль, что приложить могло и по голове.
Кому тут перевести пожертвование за то, что этого не случилось? Церкви святого Исидора, в которую ходит Джоанна? Буддийскому храму Даэ?..
— Я тоже хочу сдать кровь для больницы, — он поймал пробегавшую Хелен. — У меня вторая отрицательная.
Она с сомнением посмотрела на него и осторожно вынула край робы из его пальцев.
— Мистер Сегундо, вы вообще в курсе, за что борется наше сообщество? Вам нельзя быть донором. Только если бы вы воздерживались не меньше года.
Ригальдо сжал зубы. Все верно. Он забыл, как идиот.
— Нужно вскрыть, чтобы не загноилась, — деловито произнесла Клэр в перевязочной. — Но сперва я вколю обезболивающее. Потерпите.
Исли вздохнул, покорно выражая готовность «терпеть».
Ригальдо отпустил жалюзи и сделал шаг назад. Он все равно ничем не мог здесь помочь.
Когда он под руку проводил Исли на место, оказалось, что девочку уже увели.
Вот тут-то с Исли и слетел весь внешний налет адекватности. Он заметался, как кошка, ищущая котенка. Некстати наперерез ему сунулся проникший в неотложное отделение репортер. Когда он произнес что-то вроде: «Во время взрыва в «Сауз Кингдом» пострадало несколько известных персон. Спросим, что думает о происшествии человек, о котором в прошлом месяце писал журнал «Форбс», так называемый «лесной король» северо-запада…» — Исли развернулся и слету попытался засветить репортеру в зубы. «Пострадало несколько известных персон? — взбешенно спросил он и обвел рукой переполненный коридор. — По-вашему, это сейчас важно?!»
Не сразу, но скандал удалось замять. Больше всего Ригальдо хотелось схватить Исли в охапку и увезти из пахнущего кровью и антисептиками коридора. Подальше от стонущих раненых и плачущих, усталых людей, но Исли выглядел так, словно его вот-вот долбанет инфаркт. Ригальдо выматерился и ушел очаровывать постовую медсестру. Он сознавал, что до Исли ему далеко, но попытался вести себя исключительно приветливо. Надо же было узнать, куда делся ребенок.
С трудом удалось выяснить, что девочку перевели в педиатрическое отделение.
— А вот социальный работник, — шепнула сестра, глазами показав на темнокожую женщину в пиджаке. — Вам лучше к ней.
Ригальдо вдохнул поглубже и призвал на помощь всю свою вежливость.
Когда он вернулся, Хелен безуспешно пыталась выпереть Исли в вестибюль.
— Вам нечего здесь делать, мистер Фёрст. К нам поступают другие пострадавшие. Вы только мешаете.
— Я никуда не уйду, пока не узнаю, что с ней. Лаки сдает кровь. Я тоже хочу помогать.
— Клэр! — голос Хелен перекрыл коридор. — Забери «мистера селебрити», пока он еще может стоять на ногах!
Видимо, на нее ничья харизма не действовала.
Ригальдо торопливо попрощался с Клэр, которая собиралась немного задержаться, пожал руку полусонному Лаки, жующему гематоген, твердо взял Исли под руку и повлек за вертушку.
— Давай, двигаем, — ласково сказал он ему в ухо. — Сядешь в машину — я тебе кое-что расскажу.
Исли ответил усталым и недовольным взглядом. Переходя через порожек, он споткнулся — видимо, ему в самом деле было трудно переставлять ноги.
В вестибюле Ригальдо отряхнул грязный плащ и набросил Исли на плечи. Тот терпеливо подождал, пока он подгонит «Мустанг» к пандусу.
Отъехав квартал, Ригальдо заглушил мотор.
— Короче, твоя девочка есть в Системе, — сообщил он, сев вполоборота.
Исли, угрюмо таращившийся в окно, сел прямо, как будто его подбросило током.
— Тетка из социальной службы блеяла, что не имеет права разглашать информацию, но я был чертовски убедителен, — Ригальдо наклонил голову, преувеличенно внимательно разглядывая переднюю панель. — Походу, сложись все иначе, я пользовался бы успехом у женщин.
— Даже не сомневайся, — пробормотал Исли. Его серые щеки порозовели. — Ну, не томи. Что там с девочкой?
— Она сейчас числится за одной временной, патронажной семьей, — Ригальдо помолчал. — До них пока не получается дозвониться. Больше она ничего не сказала. Но, — он снова сделал паузу, — я взял у этой дамы телефон. Я охуенный?..
— Охуенный, — хрипло согласился Исли. — Спасибо. Я даже не знаю, я…
— А вот ты — гондон! — прервал его Ригальдо, свирепея. — Ты куришь! Жрешь фастфуд! И Лаки тебя покрывает, еще один умный мудила! А я, как дурак, делаю смузи-хуюзи! Слежу за твоим КФК! Все потому, что не хочу, чтобы кто-то сдох от своей кардиодистрофии! А он приходит курить прямо под ебаный взрыв!
— Ригальдо.
— Иди нахуй, пожалуйста.
— Ладно, — устало кивнул Исли. — Иду. Признаю, я гондон. Ты ведь простишь меня?
— Не знаю! — рявкнул Ригальдо. И с неохотой пояснил: — Мне до сих пор не верится, что все обошлось.
Исли молча погладил его по руке. И попросил:
— Поехали домой.
НАТ. – У ОБРЫВА — ВЕЧЕР
Призрак отдергивает руку. Отступает на шаг. Варя хватается за то место, где миг назад были его пальцы.
За эти мгновения солнце окончательно скрывается за горами, наступают сумерки.
ВАРЯ
(деловито)
Я быстро! Хотя бы узнаем, сколько их…
ПРИЗРАК
(хрипло)
Их двое. Стой. Слышишь? Стой! Одна не справишься, беги в лагерь, зови брата.
ВАРЯ
Нет времени же!
ПРИЗРАК
Тогда так. Звони спасателям. Звони парням. Звони все время. И крепи чертову веревку. Я пойду вниз. Подо мной хоть камни не обвалятся! Когда спущусь, кидай конец.
ВАРЯ
А ты поймаешь?!
ПРИЗРАК
Увидишь. Будет фокус-покус! Давай!
Варя бежит к самой толстой из трех елок, на бегу, не глядя, включая вызов телефона. Вяжет «восьмерку» крепит карабин, пару раз обматывает ствол, заводит в карабин свободный конец.
НАТ. – У ОЗЕРА — ВЕЧЕР
Миха отступает от только что разведенного костра.
МИХА
Мы вовремя, солнце почти село.
ИГОРЬ
Варюхи долго нет. Десять минут прошло же?
МИХА
Все двадцать прошло… она не звонила?
Игорь хлопает себя по карманам. Телефона не находит, бежит к рюкзакам.
ИГОРЬ
Шесть непринятых! Черт!
Быстро набирает номер.
НАТ. – У ОБРЫВА – ВЕЧЕР
Сумерки. Варя с веревкой стоит над обрывом. Призрак ждет внизу. У автомобиля включены фары.
ПРИЗРАК
Давай!
ВАРЯ
Держи!
Веревки едва хватает.
НАТ. — КАМЕННАЯ ОСЫПЬ — ВЕЧЕР
Призрак обе руки прижимает к камням. Взгляд его тоже направлен вниз, глаз не видно.
ПРИЗРАК
Надеюсь, лимит еще не исчерпан. Ну что, товарищи горные духи, посмеемся? Я снова попробую сделать это. Только для вас! Единственное представление! Ну же! От вас почти ничего не требуется, вы же в курсе. Только один шанс! Я же знаю, вам скучно, так что бы и не развлечься? Вот он я – пользуйтесь! Надеюсь, будет весело… Что, слабо?
Одна попытка, один час, и я снова с вами!
Призрак подбирает веревку. На этот раз из-под его ног в пропасть соскальзывает несколько камней. Призрак только усмехается, начинает осторожно подбираться к джипу.
У джипа опущено стекло передней дверцы с водительской стороны, оттуда выглядывает МУЖЧИНА лет тридцати пяти – сорока.
МУЖЧИНА
Ну, слава богу! Парень, ты откуда взялся?! Вызвал спасателей? У меня телефон не ловит… Помоги вытащить жену, она без сознания…
Призрак, не отвечая, осторожно добирается к передней части джипа.
НАТ. – У ОБРЫВА — ВЕЧЕР
У Вари звонит телефон, она берет трубку.
ВАРЯ
(в трубку)
Игорь, ну наконец-то! Здесь авария! Зовите помощь! Мы тут, двести метров вперед по дороге, да. Я не мельтешу. Просто времени нет! Да, двести метров, тут дорога поворачивает влево, и сразу крутой обрыв. Да не знаю я, что нужно! Аптечку, блин! Еще веревку. Беседку. Да тащи все, что есть…
НАТ. – КАМЕННАЯ ОСЫПЬ – ВЕЧЕР
Призрак добирается до автомобиля, крепит веревку к крюку или к переднему мосту (или к чему там вообще можно прицепить веревку).
Мужчина выглядывает из щели дверцы.
ПРИЗРАК
Не шевелись. Веревка тонкая, если машина сдвинется, долго она не выдержит. Я сейчас попробую открыть заднюю дверцу.
МУЖЧИНА
Ты вызвал спасателей? Я пытался открыть заднюю, ее заклинило… хотел выйти, но машина сразу кренится…
ПРИЗРАК
Спасатели едут. Ничего. Пока не двигайтесь, я загляну вниз.
Заглядывает под машину. Видит «взглядом призрака», в серо-синем мерцании, что она сидит брюхом на небольших «живых» камнях, и то, что справа ее притерло к довольно крупному камню, в случае если веревка лопнет, ни чем не поможет. Видит, что веревка уже под серьезным натяжением.
ПРИЗРАК
(шепотом)
Жопа…
Осторожно, помогая себе руками, перебирается к левой стороне автомобиля.
МУЖЧИНА
Что там?
ПРИЗРАК
Сможете открыть дверцу со своей стороны? Очень осторожно только.
МУЖЧИНА
Попробую… я попробую! Помогите жене. Пожалуйста!
Тонированное стекло закрыто.
От дверцы до обрыва остается около 30 см, Призрак пытается заглянуть в машину.
МУЖЧИНА
Безнадежно, попробую с пассажирской стороны.
От его действий машина сдвигается еще на несколько сантиметров. Призрак, не готовый к этому, теряет равновесие и падает на камни осыпи, чтобы удержаться. Потом осторожно возвращается на прежнюю позицию.
НАТ. – У ОБРЫВА — ВЕЧЕР
Варя видит сверху, как Призрак чуть не ухнул вниз. Решительно хватается за веревку. Осторожно начинает спускаться вдоль веревки. Однако почти одновременно у обрыва появляются Миха и Игорь. Игорь видит, что сестра делает очевидную глупость, подходит, и помогает ей выбраться наружу.
ИГОРЬ
(укоризненно)
Куда без страховки!
ВАРЯ
Он чуть не сорвался. Волков. Он там!
Показывает вниз, Где видно, как Волков что-то делает возле автомобиля.
ИГОРЬ
Значит, все-таки не
призрак. Но имеет все шансы скоро стать…
ВАРЯ
Я… да нет, не важно…
ИГОРЬ
Варь, рассказывай!
Игорь быстро прокидывает вторую веревку, влезает в беседку, пристегивает карабин.
ВАРЯ
В машине двое. Я не знаю, что там происходит, но Волков только что чуть не сорвался. И я не знаю, чем помочь.
МИХА
А я говорил!
Игорь осторожно начинает спускаться.
НАТ. — КАМЕННАЯ ОСЫПЬ — ВЕЧЕР
Призрак открывает переднюю пассажирскую дверь. Мужчина, временно отказавшийся от идеи перебраться на соседнее сиденье, смотрит вопросительно. Призрак как бы в ответ мотает головой. Потом пытается дотянуться до замка. Но дверь, помятую при столкновении, не открыть.
ПРИЗРАК
Попробую с той стороны. Пока не двигайтесь. Дверь держите открытой. Если только машина дернется – сразу прыгайте.
МУЖЧИНА
Нет. Пока я тут, машина не упадет. Помоги вытащить Лену!
НАТ. – КАМЕННАЯ ОСЫПЬ – ВЕЧЕР
В свете фар появляется Игорь.
ИГОРЬ
Что тут?
ПРИЗРАК
По этой стороне дверь заклинило. Где Варька?
ИГОРЬ
Наверху. Все хорошо. Держи веревку, я сейчас к тебе…
ПРИЗРАК
Лучше подстрахуй водителя. Если Варина веревка лопнет, ему придется прыгать.
Призрак добирается до камней, прижавших водительскую дверцу. Безуспешно пытается сдвинуть тот, что ее прижимает.
Мужчина медленно перебирается на пассажирское сидение.
Видно, как узел веревки, удерживающей автомобиль, затягивается, что нагрузка на нее все выше и скоро достигнет предела.
Призрак Перебирается через камень. Видит, что дело – дрянь, потому что между дверью и краем обрыва – порядка 20 сантиметров. Придерживаясь за камень и за автомобиль, Призрак все-таки открывает дверцу.
Я все еще обижался, улыбаясь как бурановская бабушка (до ушей), когда случилось сразу три вещи. Дверь дома справа (судя по хохоту и не слишком трезвым голосам – то заведение, о котором страстно мечтал наш знакомый Димме) распахнулась с треском, и меня сбили. Дважды! Сначала вылетевшее из дверей тощее тельце, потом – вставший на мою защиту драконовер. Честно говоря, затрудняюсь сказать, кто приложил меня сильнее. Кажется, мостовая победила с разгромным счетом… точнее, один камень, который очень неудачно пришелся куда-то в лоб.
Искры почему-то темноту не осветили. Хотя непонятно, почему – они так посыпались…
Очнулся от ругани над головой. Чья-то рука щупала пульс у меня на шее, а мой охранник ожесточенно ругался с не-моим вышибалой. Предмет спора был я. Точнее, как меня называть – пострадавший от психованной девки или наглый жлоб, бесплатно протянувший руки к трактирной поломойке. Или посудомойке? Короче, решался вопрос, кто кому должен и где тут ближайший лекарь. Тельце попыталось что-то сказать, и на него рявкнули оба. Но поломойка-посудомойка продолжала настаивать, что меня трогать нельзя и нужно сначала проверить…
Я замер. Девчонка, так неудачно сбившая меня с ног, трактирная поломойка… она сказала «проверить зрачки» и «первичные симптомы».
И она щупала пульс на шее.
Неужели?!
— Эй! – окликнул я.
— Не двигайся! – испуганно, но решительно проговорила девчонка. – У тебя сотрясение может быть…
— Хрен с ним, с сотрясением! Москва, Россия, Пушкин?
На меня потрясенно уставились три пары глаз. Оба спорщика (удивились, что обсуждаемое-охраняемое тело заговорило), и девчонка, у которой задрожали не только губы, но ли руки. А из глаз горохом посыпались слезы.
— Ты… ты тоже?!
Катю (так ее звали) из трактира мы забрали. Охранник меня не понял, но объяснять я ничего не собирался. Сунул несколько монет и утащил из этого гадюшника девушку в чем была – в заношенном платье, фартуке и стоптанных уродских башмаках.
Была она старше, чем казалось, ей уже стукнуло двадцать пять, она работала детским врачом, и чертов прибор отобрала у одного из пациентов. Никаких объявлений она не видала, хотя ее как раз выбросило в самой столице. Попала она очень неудачно, частично оттого, что влипла в разборки каких-то местных бандитов, и ее моментально ограбили. А частично потому, что многие врачи категорически не приспособлены к тому, чтобы выжить где-то, кроме больницы. Они хотят помогать, не представляют, что можно пройти мимо и не помочь… и попадают. Обычно в проблемы, а сейчас – сюда. Врать она в свои двадцать пять умела хуже, чем я двенадцать, зарабатывать лечением не могла, ибо не вельхо, а хозяин трактира, сообразив, насколько попаданка беззащитна и одинока, определил ее в бесплатные прислуги. В этот вечер она как раз пыталась спрятаться от преследований пьяных гостей. Обычно-то к ней лезли мало, не красавица по местным меркам, но сегодня перепились.
Катя торопливо выговаривалась, стягивая у горла ворот моей куртки, и смотрела с надеждой. А я не знал, что сказать. Драконовер-охранник топал сзади, чуть приотстав. Соли и второго охранника я отпустил, до дома последний квартал остался.
— Ты в Москве аппарат взяла?
— Что? Нет, в Вязьме…
Сюда ее отправил не я. Мне стало легче, но ненамного. Эту не я, но других? Почему я составил объявление и успокоился? Объявление не панацея, его видят далеко не все…Надо подумать.
— А если не в Москве, то что? Это плохо?
Я спохватился. Взялся говорить – не молчи.
— нет. Все в порядке. Мы сейчас ко мне домой идем. Отмоешься, поешь, одежду тебе достанем. Переночуешь, а завтра жилье подберем. Потом поможем тебе перебраться в другой город, поспокойней.
— Вы знаете, как отсюда выбраться? Домой?
— Нет. Пока нет…
Дом (временный) встретил непривычно. Несмотря на поздний час (скоро утро), свет был в окнах первого этажа, а не второго. Не понял.
— Макс, Макс! – бросился ко мне один из «подкидышей». – Хозяина арестовали!
— Биссе Навои?
— Нет! Славу…
Мини-маркет наш называется «Пых — и там!». Хотели сперва назвать просто «Пых», но, как выяснилось, «Пыхов» этих по стране зарегистрировано — до чёртовой матери.
Обычно я прихожу первым. Как было сказано выше, телепортофобия моя вызывает кое у кого раздражение, так что лучше не опаздывать. Я, видите ли, единственный, кто попадает внутрь по старинке, через порог. Остальные пользуются демонстрационной блямбой, выскакивая, как пузырь на воде, за минуту-другую до начала рабочего дня.
(А вот интересно: они из тех же самых атомов собираются или из местных? Из подручного, так сказать, материала… Не знаю. Честно говоря, боязно представить.)
Тоха и Тася, как и ожидалось, уже на месте. Начальство, слава богу, задерживается. Пять минут на то, чтобы отдышаться, — и можно приступать к обязанностям.
— Бежал, что ли? — насмешливо спрашивает Тоха.
— Ох, ребята… — говорю я со стоном (и вправду ведь пришлось пробежаться).
— От бывшей жены… — соболезнует догадливая Тася.
Оба молоденькие, умненькие, с юморком. Разница в возрасте нисколько нам не мешает. Только вот насчёт бывшей жены Тася, пожалуй, напрасно. Не слишком удачная шутка. Развелись мы с супругой исключительно из-за моей нелюбви к прогрессу. Сами прикиньте: она — пых! — и уже в развлекательном центре (или куда мы там с ней собрались), а мне-то — через весь город переть! Кстати, история типичная, много тогда из-за этого семей распалось.
Хорошо, мама не застала нашего разрыва. Сильно бы расстроилась.
А начальства всё нет. Клиентов — тоже. И я рассказываю ребятам про даму из сквера. Меня слушают внимательно, с преувеличенной серьёзностью.
— Так-то вот, господа бесы! — заключаю с ехидцей. — Считайте, что вы разоблачены…
Атлетически сложённый Тоха уставился на меня — и молчит. Физиономия — мрачная. Наконец спрашивает отрывисто:
— Как выглядела?
— Кто?
— Тётка.
Обрисовываю в общих чертах внешность моей недавней собеседницы.
Тоха поворачивается к Тасе.
— Утечка информации, однако, — озабоченно изрекает он. — Доложить надо.
Достаёт свой телик — и вспыхивает.
Чертыхаюсь, протираю глаза. Пока я это делаю, сослуживец мой успевает сойти с демонстрационной блямбы, куда он только что переместился, — и снова приближается к нам.
— Доложил? — спрашивает его хрупкая черноволосая Тася. Спрашивает без улыбки — с юморком у обоих, повторяю, всё в полном порядке.
Тоха сокрушённо покачивает крупной бритой под ноль головой.
— Слушай, там такой переполох поднялся…
— Где? — невольно подыгрываю я.
— Где-где?.. В геенне, понятно, огненной, где ещё? Где я сейчас докладывался!..
— Что-то быстро ты доложился, бесяра…
— Это у нас тут быстро. А там время по-другому идёт.
Бесы поворачиваются ко мне и смотрят, не мигая.
— С тёткой — понятно, — размышляет вслух тот, что принял облик Таси. — А с ним как поступим?
Бес, принявший облик Тохи, в раздумье.
— Одно из двух, — цедит он, меряя меня взглядом. — Либо замочить…
— Нет, — решительно протестует бес по имени Тася. — За мученика проканает, в рай попадёт… А телепортируем-ка мы его!
— Точно! В преисподнюю его, козла… Мало того, что знает много, — он ещё и на работу опаздывает!
И они подступают ко мне с обеих сторон.
Я уже взят под локотки, но тут на демонстрационной блямбе во весь свой долгий рост воздвигается Стас. Станислав Казимирович. Начальство. Владелец мини-маркета.
— А ну-ка прекратить! — прикрикивает он на расшалившийся персонал. — Совсем уже сдвинулись… Клиенты были?
— Ни одного.
— Плохо. — В задумчивости он смотрит на входную стеклянную дверь. — Я вот думаю: может, совсем их убрать?
— Кого? Клиентов?
— Двери… В других маркетах давно уже убрали. А то какой-то у нас фасад несовременный… непродвинутый…
— Как же… совсем без дверей?
— А зачем они теперь вообще? Если подумать, такой же пережиток, как автомобиль…
Тоха и Тася поглядывают на меня с сочувствием. А я стою ни жив ни мёртв. Дожимают, ох, дожимают… Автотранспорт вымрет — бог с ним, с автотранспортом, как-нибудь пешком дошкандыбаю. А вот если двери искоренят как явление… Тогда всё. Покряхтишь-покряхтишь, да и пойдёшь покупать телик. Дешёвенький. Кнопочный. Хотя нет, не позволят. Продаёшь телики — ходи с продвинутым, чтобы клиенты видели…
И тут — о радость! — стеклянные створки раздвигаются, в мини-маркет входит первый посетитель. Я готов его расцеловать. Мог ведь телепортировать (код демонстрационной блямбы — на вывеске), а он, умница, взял да и вошёл!
***
Если совсем честно, то пугает меня вовсе не риск потерять сотню-другую молекул на финишной блямбе. Или, скажем, прихватить несколько лишних из окружающей среды. Даже случись что-нибудь этакое, полагаю, вряд ли моему нежно любимому организму будет нанесён серьёзный ущерб. Да и психологически, насколько я могу судить, от пыха к пыху никто не меняется. А вот сам факт сборки-разборки…
Собственно говоря, что есть телепортация? Многократное самоубийство. Там умер — тут воскрес. Не хочу! Нет, я понимаю: умирать страшно только по первому разу — потом привыкнешь… Всё равно не хочу! И ничего не могу с собой поделать…
Выспрашивал знакомых, что они при этом чувствуют. Ничего, говорят, не чувствуем. Пых — и там! Кончай, говорят, ерундой заниматься, а то неловко уже за тебя…
В чём-то они, конечно, правы. Не жизнь, а сплошное неудобство. Взять, к примеру, обеденный перерыв. Возле того перекрёстка, где меня чуть было не загребли сегодня в свидетели, притаился замечательный погребок. Кормят вкусно и дёшево. Насыщаться мне, однако, приходится в гордом одиночестве: пока доберусь туда на своих двоих, Тоха и Тася как раз доедят второе. Не сидеть же им и не ждать меня, в самом-то деле…
Кстати, в погребке имеется и служба доставки, но то ли юные мои сослуживцы предпочитают питаться в более культурной обстановке, нежели наша подсобка, то ли брезгуют телепортированной пищей. Если так, то совсем смешно…
Но нет худа без добра. Накрепко затвердив мамины заветы, в каждом неудобстве я нахожу свою прелесть. Например, пешая прогулка полезнее телепортации — иначе с возрастом обезножешь. Маршрут мой пролегает через тот же скверик, поскольку на пути нет ни единой блямбы, а стало быть, иди смело, без опасения влепиться в выскочившего прямо перед тобой портача.
А блямбы отсутствуют потому, что скверик — пешеходная зона и, кстати, место сбора оппозиции. Митингуют, бранят эпоху, агитируют… Слышали бы вы, как они искажают и уродуют мои заветные мысли, выдавая их в таком дурацком виде, что начинаешь уже сомневаться в собственных убеждениях! Поэтому сам я в их компанию вторгаюсь редко.
Час дня. Все скамьи заняты. На одной из них я замечаю сегодняшнюю свою знакомую. На сей раз она охмуряет тощую девицу в трауре. Одно слово — стервятники. У человека горе, а она ей про геенну огненную! Подойти, что ли, вмешаться?.. Впрочем, вскоре выясняется, что помощь девице не нужна — судя по всему, особа хладнокровная, возможно, опытная. Невнимательно дослушав до конца ужастик про круговорот бесов в природе, кивает, встаёт.
— Простите, — говорит. — Мне пора…
И направляется к выходу из сквера. Некоторое время мы с ней движемся параллельными курсами. Кошусь украдкой. У девицы профиль грифа и подчёркнуто прямая осанка.
— Достала она вас? — не удерживаюсь я от сочувственного вопроса.
Медленный поворот головы в плоской чёрной шапочке с вуалеткой.
— Вы её знаете? — осведомляется нечаянная попутчица.
— С сегодняшнего утра.
Величественный кивок.
— Завидую вашей выдержке… — не могу не признаться я.
— Такая работа, — равнодушно роняет она.
— А где вы, простите, работаете?
— В похоронном бюро.
Слава те Господи! Я уж думал, у неё помер кто. Внезапно меня разбирает любопытство.
— Слушайте, а как сейчас хоронят? Что-то я в последнее время ни одной процессии не встречал…
Коротко пожимает плечами.
— Так же, как и раньше. Обрядность прежняя, изменился только способ доставки.
— Неужто телепортируют?
— Разумеется. Из дому теперь не выносят. Сразу на кладбище, а там уже отпевают… Вы просто так интересуетесь, или?..
— Просто так.
По-моему, она слегка разочарована.
— Ну а вот… катафалки там… — продолжаю допытываться я.
— Катафалки давно сданы в металлолом. Все, кроме одного. Если пройдёте со мной полквартала, вы его увидите.
Мы проныриваем под кованой аркой и оказываемся на проспекте. Действительно, вдали на узенькой, как тротуар, проезжей части траурно то ли синеет, то ли чернеет самый настоящий катафалк с серебряными веночками на дверцах.
— Вы его берегите, — говорю я. — Не исключено, что мне на нём ехать.
Она останавливается и пристально смотрит на меня сквозь вуалетку.
— Ни разу не телепортировали?
— Ни разу.
— Тогда вы, пожалуй, и впрямь будущий мой клиент. Я как раз такими и занимаюсь… Кстати, не подскажете: где здесь можно перекусить поблизости?
— Не только подскажу, но и покажу. Я как раз туда и направляюсь.
Выписка, как и ожидалось всеми, прошла спокойно и без задержек. Анатолий Григорьевич собрался было проводить бывшего пациента до ближайшей остановки, но в проходной Бехтеревки Кирилл, сначала согласившийся на предложение врача, переменил свое решение.
– Спасибо, дальше я сам справлюсь.
Курилов молча пожал юноше руку, ободряюще улыбнулся и ограничился кратким напутствием:
– Если что, Кирилл, не стесняйтесь.
За воротами клиники юношу встречала Большая Вольная Жизнь.
Словно желая проверить готовность Кирилла к встрече с нею, она сразу же, как только мощная гидравлика вернула окованную железом дверь проходной на привычное место, обрушила на него учащенный ритм городских улиц, заполненных техногенными звуками и запахами строительства развитого социализма. Оценив обстановку и не найдя в хорошо знакомых видах улицы Седова особых изменений, он свернул направо и направился к метро.
Через несколько шагов Кирилл остановился. Противоположная сторона улицы, укрытая спасительной тенью нарядных домиков, построенных пленными немецко-фашистскими захватчиками, притягивала к себе, как магнит, и казалась оазисом, полным прохладного блаженства, в отличие залитой солнцем и заставленной пыльными тополями, на которой он стоял.
Кирилл подошел к ближнему переходу и замер у светофора.
Он улыбался, узнавая вроде бы привычные и одновременно новые для его восприятия модели грузовиков и легковушек, автобусов и прочих обитателей автомобильного мира. Юркий «Москвичонок-каблук» с эмблемой почтового ведомства на борту, хлебный фургон, блестящий новой краской, апельсиновая «Татра». Сколько же времени он не видел обыкновенного такси? Юноша ухмыльнулся. Средневековая Англия, битвы и погони, сухие и вязкие ветры коридоров времени – вот они, привычные картинки его новой жизни. А обыкновенный ленинградский таксомотор, набитый пестрыми цыганками так, что задние рессоры основательно просели, — для него диковинка.
Чуден, чуден белый свет.
– Сын!
Прямо на белых полосах пешеходной зебры остановилась черная «Волга». В первое мгновение Кирилл не узнал отца. Помолодевший, загорелый чуть ли не до угольной черноты, в модных импортных очках – солнцезащитных «хамелеонах» – Марков-старший больше походил на персонаж из заграничной жизни, чем на «красного» директора.
– Кирилл, мы задерживаем движение. – Отец обернулся через спинку своего сиденья и распахнул заднюю дверь. – Мне кажется, нам есть о чем поговорить.
Машинально отметив, что отец сменил шофера, Кирилл занял место в салоне «Волги». В машине было душно, приспущенные стекла не спасали положения.
– Мать приготовила окрошку и еще чего-то там разэтакое, – отец заговорил быстро и нарочито бодро. – Ты ведь не откажешься пообедать с нами?
Кирилл промолчал. В этой поспешной ссылке на мать, на окрошку, которую он действительно любил, проявился не прежний отец – категоричный, властный, привыкший принимать решения за других, – а новый, уставший и неуверенный в себе человек. Внутренне, как это стало ясно с первых же слов, совершенно противоположный своей «упакованной», эффектной внешности.
– Ладно, не хочешь говорить… Я понимаю. Целый год по больницам – это не шутка. Но пока мы одни… – отец посмотрел на Кирилла через обзорное зеркало. – Ты же понимаешь, при матери разговора не получится, так вот: пока мы одни, я скажу тебе, сын, как мужчина мужчине… Так было нужно. Ты еще не совсем понимаешь правила большой жизни, но они просты – сначала думай о Родине. Вот такое, брат, самое главное правило. Потому что Родина – всегда права, даже когда и не права. Поверь, все, что произошло, – только к лучшему. Конечно, твои друзья совершенно зря устроили всю эту шумиху с западными голосами и газетами, но, как говорится… Надо жить, и мы будем жить! – он обернулся к Кириллу. В салоне машины линзы его «хамелеонов» стали немного прозрачнее, но все равно рассмотреть выражение отцовского взгляда Кирилл не смог. Он просто отвернулся.
– Я надеюсь, – голос отца стал тверже, отдаленно напоминая прежний, категоричный и непреклонный. Но едва уловимая нота обиды, что оттенила шипящее «юссь», предательски выдала ощущаемый отцом конфуз. – Я надеюсь, – еще раз, уже громче, повторил он, – что при матери ты будешь вести себя по-человечески, без больничных закидонов?
В этот момент Кириллу стало ясно, почему отец сменил шофера и поменял стиль в одежде. Отец пытался бежать от себя прошлого, он как бы отрекался от себя как от человека, поступившего так лишь потому, что тот, прежний, директор Марков не мог поступить иначе.
В этот момент черная «Волга» судостроительного начальника остановилась перед светофором. Юноша спокойно открыл дверь и вышел из машины. Под клаксонную истерику крайнего левого ряда Кирилл добрался до тротуара и, не оборачиваясь, пошел вперед.
* * *
Впоследствии Иволгин много раз заново прокручивал в памяти события того дня, когда Кирилл появился на пороге его квартиры. С самого утра Домовой испытывал тревожное беспокойство. Почти уверенный в отказе Кирилла принять его предложение, он ни о чем другом просто не мог думать, прикидывая то так, то эдак, где сейчас находится друг и какие проблемы сейчас встают перед ним. Минорный настрой его представлений плохо влиял на исполнение ритуальных отцовских обязанностей, а упрямая обыденная жизнь папаши-одиночки жестоко и упрямо напоминала о своей приоритетности. Для начала предательски лопнули ручки полиэтиленового пакета, «фирменного», но ветхого. Лопнули в самый неподходящий момент, на улице, в трех шагах от дома, под тяжестью утренней ноши из молочной кухни. Осматривая место катастрофы, Иволгин с удивлением обнаружил, что по рассеянности загрузил в пакет чуть ли не тройную норму вместо положенной и подобный результат в общем-то был легко прогнозируем. Следом за потерей витаминов и минералов показала свое пренебрежение к Домовому ранее дисциплинированная пшенная каша, изловчившаяся сначала загасить газ убежавшим молоком, а потом и вовсе – намертво пригореть к кастрюле. Заливая злаковые угольки водой, Вадим, опять же с удивлением, обнаружил, что против обыкновения взял для каши эмалированную кастрюльку, что в корне подрывало его авторитет как серьезного кулинара. Когда же он замешкался с ползунками и, разнервничавшись, обнаружил, что вместо цветастых панталончиков пытается натянуть на ребенка аналогичной расцветки распашонку, то решительно потребовал от себя выбросить из головы все, не относящееся к дочери и быту, сосредоточиться и — в его формулировке это звучало очень гордо — «наконец зажить своей жизнью».
Достав из дальних углов обширной памяти некую медитативную присказку, что-то вроде: «На берегу Годэ мы сидим и провожаем желтые волны. Сначала одну, за ней – другую, за другой – следующую…», он сидел в знаменитом кресле и рассеянно наблюдал, как дочь пытается позавтракать полимерной жирафой. Внезапный звонок, короткий и резкий, вывел Вадима из состояния организованной прострации, и он, категорично заступившись за жирафу, пошел открывать дверь.
Бывают такие встречи старых друзей, в которых есть нечто знаковое, заметное сразу, что указывает на необычную, повышенную, выражаясь современным языком, «душевность» момента.
Встреча ставшего свободным человеком Кирилла Маркова и готового предоставить ему кров Вадима Иволгина относилась к событиям именно такого рода.
Хозяин удивленно хлопал глазами, сжимая в руке безжалостно изгрызенную режущимися зубами Верочки жирафу, а гость прижимал к груди обеими руками пакет с покупками. Наполненный всевозможными продуктами до самого верха, пакет был увенчан абсолютным двойником истерзанной жирафы, сразу приковавшим внимание Домового. «Такая же неубедительно желтая, но, в отличие от лишенной рожек нашей страдалицы, заключена в прозрачный полиэтиленовый пакет, как знаменитая пушкинская царевна в …» Додумать Вадим не успел.
– Привет, – Марков улыбался, и на его щеках отчетливо были видны знаменитые «девичьи» ямочки.
Что касается знакомства с малолетней обитательницей нового жилища Кирилла, то оно состоялось через непродолжительное время и заставило молодых людей изрядно призадуматься, правда, каждого о своем.
Когда Марков молчаливо изучал пируэты чаинок, кружащих в чашке чая, заваренного Домовым, и выслушивал пространные рассуждения о роковой природе нынешнего дня, ополчившегося на независимого родителя, девочка напомнила о себе капризным плачем. Вынесенная к гостю и представленная ему по всем правилам этикета, она утвердительно гугукнула после «Веры Вадимовны Иволгиной», а будучи представлена Кириллу — «прошу любить и жаловать» — призывно протянула ручки к гостю.
Пока смущенный своей забывчивостью родитель готовил второй, более удачный, завтрак, ребенок спокойно сидел на руках у Кирилла, время от времени поднимая крохотное личико и внимательно всматриваясь в его глаза.
Кириллу хватило одной мимолетной встречи с удивительно серьезным детским взглядом, чтобы увидеть и узнать знакомое выражение. Так смотрят люди там, за коридорами времени, сосредоточенно и чуточку вопросительно. Будто бы не столько используют зрение для визуальной ориентировки в пространстве, сколько с помощью волшебно мерцающих в отраженном свете хрусталиков, буквально прожигающих своим свечением глазную радужку, передают и получают некую информацию и непременно хотят убедиться в ее получении и верном понимании. Так всегда смотрит на Кирилла Женька, такой взгляд был у Элис Рифы, когда она стояла на эшафоте в Кентербери.
Даже у Домового, когда он, сжав в руках оружие, пошел в атаку на невидимого врага, был такой же взгляд. Верочка, словно прочитав мысли Кирилла и убедившись в получении своего послания, прислонила малюсенькую, покрытую нежнейшим шелком волос головку к груди гостя и тихонечко засопела во сне.
– А как же… – Вадим с обреченным видом библейского Иова поставил на стол тарелку творожно-сметанной вкуснятины и, тяжело вздохнув, опустился на табурет. – Странно. Ты первый из посторонних, к кому она пошла на руки вот так, самостоятельно и без воплей. Даже к бабушке она так… – Домовой осекся. – Впрочем, это не интересно. Кира, давай я сейчас переложу Верушку в постель и, пока она спит, быстренько сгоняю в аптеку. Ты покараулишь прекрасную сопящую царевну?
Марков кивнул.
Они вместе уложили ребенка, и Иволгин, шепотом дав несколько ценных советов на всякий экстренный случай, на цыпочках выбрался из комнаты. Оставшись один, Кирилл просмотрел книги, стоящие на полках, выбрал кожаный томик «Спасение затонувших кораблей» и погрузился в чтение. Коллектив британских авторов отличался не только образностью литературного изложения, но и несколько странной для сугубо технической темы склонностью к смакованию садистских подробностей в умозрительном воссоздании обстоятельств случившихся кораблекрушений. С таких, небольшого объема, описаний начиналась каждая глава. Прочитав один из подобных пассажей, Кирилл почувствовал все признаки приближения очередного вояжа во времени. Он отложил книгу, закрыл глаза и стал ждать.
– …Постарайся, очень тебя прошу! – просил, почти умолял Домовой. – Сейчас для всех нас самое главное – понять, что все происходящее вокруг нас не является частным случаем конца света. Человеку свойственно ошибаться и заблуждаться, таков он от природы и в силу своих природных особенностей другим никогда не будет. Именно этим он выше всего остального.
Начало пламенного пассажа Кирилл не слышал. Но, судя по виду оратора, по его алеющим щекам и горящему взору, Домовой о чем-то его очень просил.
– Я же прекрасно понимаю, ты не пойдешь к своим, – страдальческая гримаска Вадима подсказала какую-то мысль. Что-то смутно связанное с визитами матери, грустными разговорами Курилова и не удивившем Кирилла внезапностью посещением друга. Но сосредоточиваться на этом, думать об этом продолжительное время не было ни малейшего желания. – А не пойдешь к своим, куда же ты пойдешь? Подумай, Кира! Двухкомнатная квартира и мы с Верочкой в качестве соседей – далеко не худший вариант. И что самое важное: ни нас, ни тебя никто не будет беспокоить. Мои после Натальиного финта с Англией отреклись от меня и внучки, собрали пожитки и переместились к тетке Станиславе навсегда. – Домовой осекся, встретив пристальный, тяжелый и немигающий взгляд Кирилла. – По крайней мере, так мне сказал отец. Так что, согласен?
– Я правильно понял, ты приглашаешь меня к себе жить?
– Ну да! Прямо отсюда ты приедешь ко мне и живи сколько угодно, пока все не образуется!
Кирилл задумался.
– Вадим, я не уверен еще окончательно, но мне кажется, что я сильно изменился. Стал совсем другим человеком, которого ты не знаешь, и неизвестно, сможешь ли ты принять меня такого, каким я стал.
– И это все?!
– Разве этого недостаточно?
– Кирилл! – на секунду даже показалось, что жизни Домового угрожает опасность от переполняющих его чувств. – Неужели ты такого невысокого мнения обо мне? Я ведь прекрасно понимаю, каким тяжелым для тебя стал этот год. Я много думал и думаю про тебя. Столько перенести, столько выдержать. Ты… Ты… – от волнения Иволгин не находил слов и достаточного количества превосходных степеней. – Ты – настоящий герой! Мы все: Костик, Кисс, другие ребята, все гордимся тобой!
– Извини, Вадим, – Марков поднялся со скамейки, – я устал и пойду в палату. До свидания.
– До свидания… – изумленный Домовой протянул руку, но Кирилл уже повернулся к нему спиной и зашагал в сторону клиники.
– Кира! – но никакой реакции не последовало. Марков ровными шагами подходил к повороту аллеи.
– Кира! – повторное обращение так же повисло в воздухе. – Запомни, я жду тебя. В любое время!
Но выздоравливающий уже скрылся за поворотом.
Заплакала Верочка, разбуженная родительскими криками. Вадим поспешил к дочке, поправил сбившиеся пинетки на пухлых ножках, укоризненно закудахтал, поправляя одеяльце и подстилку:
– Да-да, и у нас характер! И у нас потребность в заботе и внимании! – Ребенок притих. – О, папа так и знал. Но ничего, у нас на этот случай найдется запасная пеленка, так что до дома – ни-ни! Только терпеть, – он устроил Верочку на согнутой в локте левой руке и принялся ловко менять пеленку в коляске. – Договорились?
Забавная, как игрушечный пупс, Вера загукала в ответ на родительское обращение и розовыми ручонками, широко расставив пальцы, ухватила папашу за волосы.
– Ох, – эмоциональной глубине вздоха, что в тот момент издал Домовой, позавидовал бы любой крепкий деревенский хозяин. – И что же мне со всеми вами делать?