Касса не работала, плешивого недомерка нигде не было видно. Кассира тоже.
Мы обошли все другие окошки, заглянули во все, в какие только удалось, помещения, осмотрели здание вокруг — безрезультатно.
— Надо о нем спросить, — неуверенно предложила я. — Спроси, а?
— И не подумаю, — отрезал Михал. — Он меня принял за легавого, сразу спрячется. Иди сама.
Мне было не по себе, но я пошла. На невразумительном английском спросила соседнего кассира, где тот тип, который в воскресенье сидел с ним рядом. Удивительно, но он меня даже понял. Моя грамматика не располагала к непринужденному разговору, так что собеседник даже не поинтересовался, зачем мне тот нужен. Только любезно сказал, что не знает. Видя, что от меня так просто не отделаться, он пошел наконец спросить у коллег, спросил у одного, другого, тыча пальцем в мою сторону, отчего я чуть не дала деру.
— I don’t know, — сказал он, вернувшись. — – Nobody does not know.[2] — При этом лишь вежливо улыбался, не проявляя никакого подозрительного интереса. Я поблагодарила и пошла к Михалу, который ждал меня за колонной.
— Исчез с концами, — сообщила я. — Никто ничего не знает. Черти его взяли.
— Может, его пришили? — забеспокоился Михал. — Как хочешь, честность честностью, а объявление в газету о его розыске я давать не собираюсь.
— Успокойся, я тоже. Значит, деньги ему не очень-то нужны, иначе сидел бы тут сиднем и ждал нас. У датчан мания насчет честности. Будь он сам честным человеком, ему и в голову не могло прийти, что мы не вернем. Раз не сидит, значит, есть причины.
— А если он просто работает только по воскресеньям? По средам не все кассы открыты.
— Я бы на его месте и в среду явилась! Из-за такой-то суммы! Разве что нервы у него покрепче моих.
— Я бы вообще тут дневал и ночевал.
— Подождем до воскресенья. Но спрашивать я больше не буду, боюсь.
В воскресенье кассира тоже не было, как сквозь землю провалился. На ипподроме царило столпотворение, все пришли поглядеть на Кима Пайна, датскую национальную святыню. Мне кажется, что если бы его владелец объявил, что Ким Пайн не выйдет на дорожку из-а грязи и боязни испачкать копыта, половина публики кинулась бы предлагать свои носовые платки. Последние три дня мы с Михалом спорили, удастся ли Киму Пайну взять приз. В результате вообще на него не поставили, а он финишировал первым, да еще с таким отрывом, словно остальные специально дали ему фору. Динамо-машина, а не конь!
— Идет так ровно, будто Йенс Йенсен узду держит, лишь бы руки чем-то занять. По-моему, он еще никогда в жизни не сбоил! — сказал Михал.
Не сумев разыскать кассира, мы решили помозолить глаза плешивому недомерку в шляпе. И посмотреть, как он станет на нас реагировать. А он никак не реагировал, он нас не замечал. Один раз только поинтересовался у меня мимоходом, как дела, бросил на ходу, что у него тоже не ахти, и растворился в толпе.
— Может, в дирекцию сходить? — неуверенно вякнул Михал.
— Белены объелся? И что ты им скажешь?
— Не знаю.
— Вот в том-то и дело. Даже с этим кассиром лучше не объясняться. Молча сунуть деньги — и ходу.
— Только тут не перепутать бы! Сунуть правильному.
В течение двух недель мы приглядывались ко всем кассирам в окошках. Но добились лишь того, что все они стали для нас на одно лицо. Попадись тот, наш, наверняка не узнали бы.
— Ну что за подстава! — возмущался Михал. — Человек хочет быть честным, а ему не дают. Меня уже все это достало!
— Меня, может, тоже, — разозлилась я. — Сколько мне еще таскаться с этими деньгами! Как еще до сих пор не ограбили, как сама не потеряла — давно пора забыть их в электричке. Ну ничего, я жду-жду, но уж как только пойму, что они наконец мои, в тот же день вдрызг все истрачу, и привет!
— И какой же срок ты себе положила? До конца сезона?
— До следующего воскресенья. И баста!
В следующее воскресенье я докатилась до приставания с расспросами к персоналу ипподрома, но, по-моему, они ни черта не поняли. Потом мне стукнуло в голову, что кассир мог сломать ногу и лежит теперь в гипсе. Мы решили переждать до снятия гипса, дав ему семь недель на срастание конечности. С осложнениями. Накинули еще на потенциальное сотрясение мозга, переждали и эту напасть. Наконец терпение наше лопнуло, и мы сошлись на том, что этот тип должен быть редким мерзавцем и грешником, раз Господь наслал на него все казни египетские. И не нам идти против воли Всевышнего.
И потому в один из воскресных вечеров мы взялись за раздел состояния, в результате чего каждому досталось семнадцать с половиной кусков. И, разумеется, поклялись друг другу хранить молчание о случившемся.
По счастливому стечению обстоятельств в одну из отведенных на ожидание недель нам повезло: сыграл вифайф с выплатой в тридцать с лишком тысяч. Этого оказалось достаточно, чтобы внезапное обогащение списать на законный выигрыш. А вскоре после этого я как раз и приобрела себе кое-что из крокодиловой кожи и зеленый «вольво-144».