Кира ответственно отнеслась к миссии крестной – надела платье, демисезонные туфли и пальто. И вместо шарфика из медных колечек повязала красный шелковый платок. И приехала на трамвае, а не на байке. Тони потерял дар речи, когда ее увидел. Верней, когда узнал.
– Ну чё ты рот-то раззявил? – Она опустила глаза, пряча улыбку: получилось скромно, а не кокетливо, как ей наверняка хотелось. – Я по всему бараку шмотки клянчила. Маманина только платьишка. Пальтишка ее мне сильно широка получилась. Не, а чулки-то зацени! Фильдиперс…
Она повертела туфелькой на небольшом крепком каблучке. Туфелькой – другая бы показала коленку…
У нее и походка изменилась, и осанка: нет, не холодная леди – милая барышня… И если Кейт строгое темное пальто придавало серьезности и основательности, то Кира порхала в нем бабочкой – наверное, после тяжелых ботинок и куртки с медными нашивками этот наряд казался невесомым.
Увезти ее… Взять третий билет на круизный лайнер «Граф Цеппелин», обвенчаться вот тут же в Сент-Мэри и забрать ее с собой. Научить чужому языку – на чужом языке она заговорит правильно и красиво, особенно если будет читать. Правда, никаких ночных катаний на моноциклетах не будет, но спортивные соревнования не хуже. Учиться пойдет. С детьми можно немного подождать, сначала – учиться.
Это уже не блажь – это дурь. Помечтать немного можно, только не надо забывать, что это глупые мечты.
А до следующей среды нужно еще дожить…
– Вы такая красавица, мисс О’Нейл… – Тони наклонился и легко поцеловал ее в щеку. – Язык не поворачивается назвать тебя крысенком…
– Слышь, а если я такая вся красотка сёдни, пошли потом с тобой в Мюзик-холл…
– Я хотел в ресторан…
– Да на черта эти кабаки сдались? Пошли, ну пожалуйста… Там сёдни про любовь будет русский мюзикл. Наши никто не захотел, гварят – ничё идейного, любовь-морковь. Ну правда, никакой агитации, историческая вещчь. И про любовь.
– Я не могу вечером, мне надо к Кейт дотемна успеть.
– Так как раз не вечером – днем, в четырнадцать часов. А? – Она заглянула в глаза доверчиво, а не кокетливо. Как всегда, когда просила о чем-то.
– Как называется-то?
– «Джуна и Может быть».
– Чего-чего?
– Ну такое вот названьице.
И глазеть надо было не на Киру, а на церковь, – Тони нарочно повел ее от станции сапвея по другой стороне Чипсайда, чтобы рассмотреть колокольню, не задирая голову. Надо обязательно повидаться с Берналом до отъезда. Обязательно. А не шляться по мюзик-холлам и кабакам с девушками. И вообще – надо уходить с квартиры Кейт вместе с нею и Зверенышем в какое-нибудь безопасное место, где их не смогут достать Ветераны. Но есть ли такое место в Лондоне? Они нашли Дэвида Лейбера несмотря на ухищрения Секьюрити Сервис.
Тони махнул рукой Кейт, которая ждала их у входа в церковь, и тут заметил впереди остановившийся моноциклет и его водителя – в шлеме и гоглах. Спортивные клетчатые брюки носили многие моноциклисты – из «белых воротничков», конечно: ни один байкер, например, такие штаны на себя бы не напялил… Но механистическая рука у моноциклиста – случай не рядовой… Да и фигура, и повадка, и появление возле Сент-Мэри… Тони не сомневался, что ветераны следили за ними, и доктор W. здесь вовсе не случайно.
Кейт улыбнулась Кире тепло, а не жалостно, чего Тони более всего опасался. А вот преподобный не оценил Кириных стараний – наверное, счел цвет ее волос печатью дьявола (известное дело, темно-рыжий – самый что ни есть дьявольский цвет!), потому смотрел на нее, не скрывая неприязни.
– Вы католичка? – наконец выговорил преподобный, будто преодолел себя.
– Не, – ответила Кира, съежившись под его взглядом. – Меня тута крестили, в Спиталфилдсе…
– А где же третий крестный? – окинув Тони не менее неприязненным взглядом, спросил святой отец.
Оп… Вот это прокол… Известно, что внедренные агенты прокалываются именно на мелочах, потому что не знают самых простых вещей…
– Мне никогда не приходилось крестить младенцев, – улыбнулась преподобному Кейт. – А три крестных – это обязательно?
– Ну разумеется! – немного смягчившись от ее улыбки, ответил тот.
– И… что же нам делать? – спросила Кейт обезоруживающе. – Где же мы сейчас найдем третьего крестного?
Тони усмехнулся и тронул Кейт за локоть.
– Я знаю, где мы его найдем. Погоди немного, я сейчас…
Доктор W. так и стоял возле моноциклета напротив церкви, не снимая ни шлема, ни гоглов. Перейти Чипсайд в этот час было не так-то просто, ближайший семафор был не менее чем в трехстах ярдах… Впрочем, паромобили и без того сигналили непрерывно, а потому попытка Тони проскочить у них под самым носом не привлекла внимания доктора, который рассматривал что-то в витрине магазина, возле которого остановил моноциклет.
– Здравствуйте, доктор Уотсон, – сказал Тони, остановившись с ним рядом.
Доктор вздрогнул, посмотрел по сторонам и тяжко вздохнул:
– Маскарад никогда не давался мне так, как моему знаменитому другу… Меня всегда узнаю́т!
– Не расстраивайтесь. Я очень рад, что возле церкви из всех ветеранов оказались именно вы. У меня к вам просьба… Не могли бы вы стать третьим крестным для Урсулы? Вы принимали ее, и закономерно было бы…
Доктор хмыкнул:
– У протестантов, если не ошибаюсь, довольно и одного крестного… А?
– Ну да… – Тони не стал отрицать очевидного. – Мы думали, что двух хватит с лихвой…
– Я не религиозен, но считаю, что крестные несут ответственность за крестников… – Доктор замялся. – А потому то, что вы мне предлагаете, накладывает на меня некоторые обязательства…
– Доктор, думаю, Кейт непременно познакомит свою дочь с «Записками» ее знаменитого крестного. И, надеюсь, когда-нибудь ваши «Записки» окажут на нее то же влияние, что оказали когда-то на меня… Как минимум, привьют любовь к чтению.
– Аллен, мне почему-то всегда трудно вам отказывать. Наверное, потому, что ваша лесть кажется такой искренней. – Доктор приподнял гоглы – глаза его улыбались, хотя на лице не шевельнулся ни один мускул.
– Мне будет трудно доказать, что моя искренность вовсе не притворна, – расшаркался Тони.
Третий крестный снова не понравился преподобному. И даже сильней, чем цвет Кириных волос. Если он бросает в Пекло арифмометры, то некрограждане должны вызывать праведный гнев служителя культа… Однако преподобный не возразил – возможно, имел указания сверху. А может, просто скрывал свое отношение к новому времени и новым сущностям нового времени.
Конечно, Тони очень хотелось проникнуть на лестницу, спрятанную за решеткой в углу, и, пока шла подготовка к мракобесному обряду, делал вид, что разглядывает убранство церкви. Надо сказать, непринужденно рассматривать голые стены было несколько неестественно…
– Что вы там ходите? – сварливо спросил преподобный, когда Тони вплотную подобрался к решетке.
– Я? – повернулся к нему Тони.
– Вы, вы, кто же еще?
– Я интересуюсь архитектурой. А ваша церковь – произведение искусства…
Тони сделал вид, что хочет достать из кармана носовой платок, и ненароком выронил золотой соверен, который громко звякнул, прокатился по полу и благополучно упал на лестницу за решеткой, хорошенечко попрыгав по каменным ступенькам.
– Вот дьявол… – пробормотал Тони (превосходная акустика разнесла его голос по всему храму) и прижался лицом к решетке, рассматривая, куда провалился соверен.
Преподобный разразился обличительной речью о непристойности упоминания в церкви врага человеческого рода.
– Послушайте, а что бы вы сказали, если бы ваш золотой соверен закатился туда, откуда его трудно достать?
Преподобный пришел в замешательство – несомненно, соверен представлялся ему довольно крупной суммой, чтобы промолчать. А доктор, скучавший в сторонке, подмигнул Тони, будто разгадал его хитрый план.
Сжав губы и с трудом скрывая раздражение, преподобный все же подошел к решетке, не дожидаясь, когда его об этом попросят, рассмотрел золотую монетку, лежавшую на пятой ступеньке сверху, и вздохнул.
– Если вы зайдете ко мне через неделю, я обещаю вам вернуть эти деньги, – сказал он холодно.
– Не понял? Почему через неделю? Вы что, не можете открыть замок?
– Нет, не могу. У меня нет ключа. И никогда не было.
– Но я не смогу зайти через неделю! – возмутился Тони. – Может, вы согласитесь отдать мне деньги из своего кармана, а через неделю заберете этот соверен?
– У меня нет с собой такой суммы, – пробормотал преподобный.
– Как нет? Мне показалось, или за крещение я заплатил вам в десять раз больше?
– Это не мои деньги – это деньги из церковной кассы. – Преподобный задрал подбородок, гордясь своей щепетильностью. – К тому же вы сами уронили монету, а значит, вина целиком лежит на вас.
– Я своей вины и не отрицаю, но разве помощь ближнему не входит в моральный кодекс английского священника?
Доктор, который в сторонке посмеивался над происходящим, подошел ближе.
– Преподобный, позвольте, я попробую открыть замок. К тому же это спуск в древнюю крипту, и нам было бы интересно осмотреть ее, пока мы ждем начала обряда.
– Туда нельзя… – шепотом, в совершенной растерянности, выговорил святой отец. – Туда нельзя даже мне…
– Вот как? – Доктор, несмотря на отсутствие мимики, очень ясно изобразил недовольное удивление. – А по какой причине, хотелось бы мне знать?
– На это есть специальное распоряжение кабинета министров!
– Ого! – воскликнул доктор. – Мистер Аллен, стоит ли ради одного золотого соверена идти против кабинета министров?
– Ну, это же не ваш соверен, доктор… – Тони посмотрел в потолок, чтобы не расхохотаться.
Требование не только распеленать Урсулу, но и снять с нее крестильную рубашку не вызвало вопросов ни у Тони, ни у Кейт, мало знающих о таинствах англиканской церкви, но на лице Киры появилось некоторое замешательство, а доктор деликатным шепотом поинтересовался:
– Вы уверены, святой отец, что девочке это не повредит? Здесь вовсе не жарко…
– Маловерные! Как обряд крещения может повредить младенцу?! – Преподобный был возмущен искренне, даже доктор стушевался от его уверенности. – По-вашему, Иисус входил в воды Иордана завернутым в одеяло?
– Сдается мне, что на берегу Иордана было немного потеплей, – проворчал Тони.
– Но не голым же купался в Иордане Иисус? – парировал доктор. – Право, это же совершенно непристойно… А я, за всю мою долгую жизнь, ни разу не видел, чтобы с младенцев снимали крестильные рубашки.
Последнее он сказал скорей Тони и Кейт, чем преподобному, но Кейт уже сняла рубашку с плачущей Урсулы, и спорить более было не о чем.
– Прекратите препираться, – тем не менее прошипел святой отец. – Никакого уважения к вере! На ваших глазах совершается таинство!
В общем, обряд прошел под оглушительный рев крещаемой, как это обычно и бывает, и таинство преподобный вершил с таким лицом, будто его заставили мыть отхожее место. Видимо утомившись от праведных трудов, отец Маккензи поспешно скрылся в алтаре, едва обряд был окончен. По пути с ним столкнулась милая женщина в черном, и преподобный бросил ей сквозь зубы:
– Мисс Ригби, приберите здесь все побыстрее…
Немолодая мисс растерялась на миг от ядовитого раздражения, которое ни за что ни про что на нее обрушилось, захлопала глазами, но тут же взяла себя в руки и с готовностью закивала.
Кейт одевала и пеленала Урсулу, Кира ей помогала, а Тони и доктор вышли из церкви перекурить.
– Мистер Аллен, вы не находите желание преподобного раздеть девочку несколько странным?
– Черт его знает… – Тони не нашел в требовании святого отца ничего противоестественного.
– Разве лютеранский обряд крещения включает разоблачение ребенка?
– Если честно, понятия не имею… Я никогда не присутствовал при крещении, разве что в раннем детстве, и воспоминания об этом у меня смутные.
– Да, я слышал, кайзер Адольф недолюбливает христианство… – покивал доктор.
– Не совсем так. Кайзер Адольф умело использует церковь в агитации и пропаганде. Но среди членов партии религиозность не поощряется.
Доктор крепко затянулся сигарой и продолжил:
– Мне кажется, этот викарий нездоров, и нездоров серьезно. Я знавал людей, одержимых страстью к малолетним детям, как девочкам, так и мальчикам, но обычно речь идет о подростках. Крайне редко – о детях в возрасте младше семи лет. Но извращенная страсть к младенцам? Это выходит за рамки моих представлений о половых перверсиях, это глубочайшая патология, а не сексуальное расстройство. Если бы перед нами был католик, я бы еще мог это как-то объяснить данными обетами, невозможностью увидеть женское тело, – тогда и тело девочки-младенца могло бы послужить некоторому удовлетворению любопытства. Но священник англиканской церкви не дает обетов безбрачия…
– Если честно, меня больше занимает запрет кабинета министров на вход в подалтарное помещение этой церковки. Вы видите, какой странный механизм расположен на колокольне?
– Да, мой друг Шерлок Холмс, основываясь на моем рассказе о сражении на Кейбл-стрит, тоже заметил, что колокольный звон сыграл тогда на руку полиции. Я сразу разгадал ваше желание осмотреть крипту, но, как видите, в открытую произвести осмотр не получилось. Думаю, это косвенно свидетельствует о том, что колокольный звон Сент-Мэри-ле-Боу имеет не только символический смысл… А вам бы хотелось передать кайзеру этот секрет английского кабинета министров?
– Признаться, мне бы гораздо больше хотелось разоблачить этот секрет… Предать гласности.
– Вот как? И зачем же вам это нужно? – удивился доктор.
– Даже пропагандистская машина великой Германии не опускается до таких подлостей по отношению к своему народу…
Доктор ничего не ответил, снова затягиваясь сигарным дымом. А потом переменил тему:
– Кстати, мы, как новоиспеченные крестные, должны сделать Урсуле подарки. Вы приготовили что-нибудь?
– Если честно, то нет.
– А как-то отметить это событие вы собираетесь?
– Ну, можно зайти куда-нибудь, пропустить по стаканчику…
– Мистер Аллен, это же крещение младенца, девочки… Мне кажется, «пропустить по стаканчику» звучит в этом контексте немного вульгарно. Давайте пригласим двух милых дам на ланч в хорошем кафе. Я знаю одно неподалеку…
Тони посмотрел на часы: четверть первого. До русского мюзикла можно немного посидеть в кафе. Он, конечно, хотел бы побыть с Кирой наедине, но рядом с Кейт будет чувствовать себя намного спокойней.
Кейт уже уложила Урсулу в коляску – густые кружевные оборки надежно скрыли от чужих глаз второго младенца, лежавшего рядом. Хитрый пацан ни разу не шевельнулся, пока рядом не было Урсулы, и уж конечно не издал ни звука. Совершенная модель, звериное чутье опасности…
Немолодая мисс Ригби протирала пол возле решетки, где наследили Тони и доктор W., в то время как они, вслед за Кейт и Кирой, направлялись к выходу. И когда за спиной раздался металлический щелчок, и Тони, и доктор W. оглянулись одновременно. С совершенной непосредственностью, выверенным привычным движением мисс Ригби открывала тяжелый замок, запиравший вход в крипту ни больше ни меньше распоряжением кабинета министров…
Отца Маккензи не было ни видно, ни слышно. Тони и доктор переглянулись и направились назад, где немолодая мисс проворно вытирала ступени.
Тони остановился на краю лестницы как раз в тот миг, когда она нагнулась к монетке.
– Это мой соверен, – сказал он негромко.
– Конечно-конечно, сэр. – Милая женщина улыбнулась невинно и доброжелательно. – Я как раз собиралась вам его вернуть.
– Мисс… ммм… Ригби… Если вы позволите нам с доктором пройти вниз, то можете забрать соверен себе.
– Да проходите, кто ж мешает?
Наверное, она ничего не слышала о специальном распоряжении кабинета министров. Или срочно забыла о нем – с невинной опять же непосредственностью. Для бедной женщины, прибирающей в церкви, лишний золотой соверен – это сытные обеды на целую неделю и уголь в котле, чтобы не мерзнуть ночами.
Они скатились по ступеням вниз как можно быстрей – мисс Ригби едва успела посторониться. И, разумеется, в крипту вела запертая железная дверь, но доктор отпер ее отмычками примерно за минуту – научился кое-чему у своего знаменитого друга.
Крипта не имела блеска «Анимал Фарм»: не подвал, а подземелье, древние стены, сводчатый потолок из каменной кладки – и блестящие металлические штыри, уходящие вверх; сложный механизм, который приводит их в движение. Доктор неплохо осветил помещение мощным карманным фонарем, и в самом дальнем углу Тони заметил примитивный автоматон, наверняка управляющий механизмом.
Отключив предварительно телеграфный аппарат (чтобы кодеры кабинета министров или какого другого государственного учреждения, под ведомством которого находилась крипта, не встали на уши), Тони включил автоматон и взялся за ключ – клавиатуры у древнего, как стены крипты, автоматона не было, а монохромный дисплей светился допотопным рубином.
Вряд ли механизмом мог управлять любой полисмен… Программа управления была несложной для использования, но показывала только частотные диапазоны и коэффициенты увеличения амплитуды, – по всей видимости, механизм приводил в движение акустические резонаторы, расположенные на колокольне. Написанная еще двоичным кодом (!), программа уместилась бы на три десятка перфокарт нового образца, но автоматон имел выход лишь на телеграф.
– Доктор, а нет ли у вас фонографа? Совершенно случайно?
– У меня есть наручный телеграфный аппарат, в него, возможно, встроен фонограф, но я никогда им не пользовался…
– Если у вас есть наручный телеграфный аппарат, фонограф не требуется, – усмехнулся Тони. – А я-то собирался расшифровывать точки и тире, которые настучит на фонограф эта глупенькая машинка…
С разъемом новейшего наручного телеграфа возникла было проблема, но решилась довольно быстро, и, не потревожив кодеров ни одного государственного учреждения, автоматон благополучно отправил копию программы на яхту «Королева Мария» и Тони на квартиру.
– Ну расскажите же, что здесь происходит, – нетерпеливо потребовал доктор, пока телеграф нежно шуршал точками и тире.
– Я думаю, речь идет о резонаторах звука. Но что это за частотные диапазоны и к чему приводит усиление амплитуды в этих диапазонах, я понятия не имею.
– Позволите взглянуть?
– Конечно. – Тони посторонился, пропуская доктора к дисплею размером с блюдце. – Вот, видите? Три диапазона в области инфразвука, пять – в области слышимости, еще два – ультразвук.
– Хм… – Доктор задумался. – Вот этот инфразвуковой диапазон даже при незначительной амплитуде способен вызвать панический ужас, сей факт широко известен после инцидента в «Лайрике» семь лет назад. А этот вызывает морскую болезнь… Вряд ли я смогу прямо сейчас сказать еще что-нибудь конкретное, я не специалист в области воздействия звуков на мозг. Но я мог бы получить консультацию у своих коллег…
– Я, конечно, знаю физику лучше многих, но не настолько хорошо, чтобы сказать, как работают эти резонаторы. Однако тоже мог бы получить консультацию у знакомых. Ну и программа способна о многом рассказать…
– Аллен, поклянитесь, что не используете полученную информацию в интересах кайзера… Это было бы… неэтично…
Тони хмыкнул и, не покривив душой, ответил:
– Клянусь. А кайзеру эта технология не требуется – его пропагандистская машина действует проще, а потому верней.
Тони поспешил выключить автоматон, и, прощаясь, махонький дисплей на две секунды высветил огненно-красную литеру М из четырех перекрещенных сабель.
Доктор замер, вытянув голову вперед.
– Вы видели это, Аллен? Вы видели? – шепнул он растерянно.
– Литеру М? Да, вам не показалось. Но ваши «Записки» имеют столь широкую известность, что кодер этого автоматона мог просто пошутить. Он-то наверняка понимал, что делает и зачем, вот и обозначил свое детище понятной каждому меткой: воплощенное зло. Не вы ли назвали нынешние времена эрой Мориарти?
– Да, возможно… – рассеянно кивнул доктор. – Возможно. И все же мне бы очень хотелось узнать, что зашифровано в этой программе.
– Когда я прочту код, я вышлю вам перевод с машинного языка на человеческий, – улыбнулся Тони. – Но в ответ и вы могли бы рассказать мне, что разузнаете у специалистов по мозгам об этих частотах.
– Договорились, – доктор протянул Тони руку, и тот ее с удовольствием пожал.
***
Три крестных: ведьма, безбожник и кадавр. Они даже не скрывали глумливых улыбок, они откровенно потешались над священным таинством – и Диавол смеялся вместе с ними. Кого они могли принести в церковь, чтобы надругаться над ее святостью?
Мать девочки призналась: отец ребенка мертв. Должно быть, она считала, что преподобный Саймон Маккензи не поймет, что это значит? Думала, что ловко подшутила над наивным викарием? Нет, он сразу понял, что́ стоит за ее словами.
Одну из тринадцати печатей Диавола у младенца отец Маккензи заметил сразу: ямочка на подбородке, знак жестокости, – тяжелейшая метка. Но, прежде чем принять на себя высокую миссию – стать карающей рукой Провидения, исполнить Божью волю, – отец Маккензи должен был проверить все. Недаром крестные пытались помешать преподобному разоблачить младенца – испугались, что дьявольская сущность ребенка станет очевидной! Едва с девочки сняли чепчик, в глаза бросилось отсутствие волос – разрыв связи с небом. И третья метка обнаружилась под крестильной рубашкой – пухлый живот, знак кровопийцы.
Теперь отцу Маккензи все было ясно. Диавол не долго будет радоваться свершившемуся святотатству. Сатанинское отродье отправится в пекло – туда, откуда появилось.
Но… Как же это тяжело… Как страшно, как горько – поднять руку на беззащитное с виду существо. Как трудно отрешиться от желания пожалеть, пощадить – звериного инстинкта, присущего несовершенной человеческой природе: беречь малюток, будь то щенки, котята или мышата.
Долгая молитва помогла справиться с сомнением, и в голове (как тихий шепот с небес) прозвучало насмешливое: а что насчет волчат и змеенышей?
***
Подарок Урсуле заранее приготовила только Кира, тоже наверняка по наущению матери, – маленькую куклу с богатым приданым.
– Во. – Кира протянула Кейт красивую коробку, перевязанную ленточкой. – Вот я вседа такую мечтала, а папаня мне так и не покупал. Потом купил, када я большая стала и хотела байк, а не куклу. Вот и пусь у Урсулы она сразу будет.
Кейт растрогалась, расцеловала Киру в обе щеки, пожелала ей счастья и много своих детей. Доктор по дороге в ресторан успел забежать в книжную лавку и подарил крестнице полное собрание своих «Записок» (в шести томах) с автографами – Кейт расцеловала доктора тоже. Тони сказал, что подарок купит потом, при случае.
Кафе было небольшим, тихим в этот час и уютным; Кейт поинтересовалась, где она может покормить ребенка, и предупредительная официантка помогла ей отвезти коляску в пустующий отдельный кабинет. Кира отправилась помочь Кейт, и доктор с Тони, переглянувшись, немедленно закурили.
– Как ваша рука? – помолчав, спросил доктор.
– Спасибо, хорошо.
– Я вижу, вы серьезно пострадали в схватке с моим… товарищем?
– Во-первых, не так серьезно, как мог бы пострадать. Во-вторых, это было мало похоже на схватку. Доктор, могу я задать вам вопрос?
– Я к вашим услугам…
– После вашей телеграммы я не могу оставить Кейт одну…
– Погодите… После какой телеграммы? Я не посылал вам телеграмм.
– Значит, телеграмму отправил кто-то от вашего имени. О том, что Кейт угрожает опасность. И мы с вами оба знаем, откуда эта опасность исходит. Скажите, доктор, вы уверены, что опасность угрожает ей только ночью?
Доктор смешался и опустил взгляд. Но все же ответил:
– Думаю, да. Ночью или в темных уединенных местах.
– Я могу положиться на ваше мнение? Оставить ее на несколько часов?
– Вы хотите провести это время с мисс О’Нейл?
– Сегодня – да, она хочет посмотреть русский мюзикл о любви, и мне было бы жаль ее разочаровывать. Но кроме того, я все-таки хочу прочитать отправленную ко мне домой программу и встретиться с физиком, который проконсультирует меня о резонаторах звука…
– Не беспокойтесь, Аллен. Я постараюсь быть неподалеку от миссис Кинг, когда вас не будет рядом.
Тони не сомневался, что, в отличие от агента Маклина, доктор никогда не согласится на лишние жертвы. Он, без сомнений, уничтожит Звереныша, если встретит его на своем пути, но Кейт он убивать не станет. По меньшей мере, приложит все усилия к тому, чтобы она осталась жива.