Анна
Еще немного, и я начну верить в чертовщину. Мы с Янкой второй раз пошли в заброшенную усадьбу – и второй раз нам нагадила в самую душу розовая птица обломинго. На сей раз в лице действующего мэра славного города Энска.
А ведь ничто, как водится, не предвещало!
То есть мы пошли туда ясным днем, часа за четыре до заката, и добрались почти до места без приключений, если не считать увязавшейся за нами дворняжки. Зато около ворот усадьбы нас ожидал сюрприз. Телевизионный фургон, распахнутые ворота и свежесобранная трибуна, с которой господин мэр давал пресс-конференцию. Он торжественно, в сугубо канцелярских выражениях обещал восстановить усадьбу и парк, устроить тут музей ремесел, парк аттракционов и ярмарку, что со страшной силой поднимет экономику Энска и благосостояние ее жителей.
Из прессы присутствовали: местный телеканал, одна штука; региональный телеканал, одна штука; местные газеты две штуки; какой-то неопознанный радиоканал, одна штука. Все они вели себя прилично и задавали скучные наводящие вопросы. Народ зевал, лузгал семечки и порывался свалить, но полиция бдела и разворачивала электорат обратно. В общем, мы с Янкой поглядели на это безобразие минут пять, и нам хватило.
– Упыри, – хмыкнула Янка, имея в виду мэра, его свиту и журналистов.
– И вурдалаки, – согласилась я и уже собралась развернуться и покинуть пустое место, которое, как известно, свято не бывает.
Но речи лысого упыря надоели не только нам. Из толпы выступила спецкор Сарафанного Радио баба Нюра.
Откуда мы узнали, как зовут сию достойную даму? А очень просто. Мелкий чернявый пацаненок, который вчера оповещал деревню о приезде московских звезд, то есть нас, гордо сообщил:
– Ну ща баб Нюра этим вупырям задаст!
И баб Нюра задала. Распихала вялых газетчиков, вылезла перед телекамеры и вопросила:
– Доколе, товарищи?!
Истинно русский надрыв баб Нюры вывел электорат и журналистов из транса, из толпы послышался одобрительный гул.
– Доколе?! – поддержал баб Нюру кто-то из теток.
– Дорогу сделай, Ирод, дорогу! – продолжила баб Нюра. – В позапрошлом годе обещался, в прошлом годе обещался, а дороги как не было, так и нет! Вон я ногу поломала, нетрудоспособная стала, а все из-за тебя, Ирода!
Местное население в лице Труса, Бывалого и Балбеса дружно ее поддержало:
– Дело баб Нюра говорит! Дорогу сделай, балабол! Даешь дешевую водку электорату!
Балбеса, который завел про дешевую водку, тут же отпихнула тетка в люрексовом платке, судя по исходящему от нее запаху и натруженным рукам, знатная самогонщица. Возможно, даже герой труда. Она тоже потребовала дорогу и автобус до магазина. Жидкая толпа старушек, алкоголиков и просто тунеядцев оживилась, принялась наперебой требовать чего-то своего. Журналисты тоже оживились и попробовали под шумок отойти от заранее утвержденной программы: кто-то брякнул о покупке стекольного заводика мэрской тещей, кто-то припомнил обещанную перед прошлыми выборами новую больницу.
Бедняга мэр утирал лысину клетчатым платком и пытался переорать электорат, но микрофон не справлялся. Выручил мэра необъятных достоинств мент. Достал из машины ДПС матюгальник и в доступных выражениях потребовал прекратить безобразие и соблюдать протокол (с ударением на первую «о»), иначе…
Что иначе, он не сказал, видимо, для пущего эффекта.
Само собой, местное население тут же принялось жаловаться на полицию и требовать посадить мерзавцев и взяточников. А чернявый пацан, так и отирающийся рядом с нами, воровато оглянулся, достал из кармана нечто, подозрительно похожее на дохлую мышь, и запустил ею в мэра с громким и радостным воплем:
– Получи, вупырь, гранату!
И что характерно, попал же, поганец! А сам прыснул в кусты.
Слава богу, мы с Янкой стояли у самых ворот и, пока мэр обалдело оглядывался, а мент грозно вращал глазами и матюкался в матюгальник, успели удрать. В другие кусты, благо около ворот их было предостаточно.
Уже в кустах мы с сестрой переглянулись – и заржали. Правда, тихонько, зажимая рты ладонями. Зато аж до слез! Вот уж точно, проклятые руины. Еще б чуть-чуть, и нас бы уволокли в ментовку, как пособниц террора. Двух московских дурынд-то поймать куда легче, чем юркого шкета, знающего тут каждый пень.
– Завтра придем. Утром! – твердо заявила Янка. – Вот позавтракаем и сразу! Пока не набежали всякие…
– С дохлыми крысами, – с серьезной мордой добавила я…
И мы снова заржали, правда, ржали не долго.
– А тебе не кажется, что мэр как-то слишком вовремя устроил это вот все? – Янка махнула назад, в сторону усадьбы.
– Почему слишком? Выборы же на носу, вот и врет направо и налево, – пожала плечами я.
– В том и дело, что ни один нормальный человек не поверит в треп об усадьбе. Это ж какие бабки нужны, чтобы ее реставрировать! И ради выборов нелогично, местный народ хочет дорогу и автобус, а не музей на отшибе. Нет, что-то мне это все не нравится.
– Ну да, ну да. Мы с чемоданом приперлись прабабкин клад искать, а мэр – с телебригадой. Где санитары, я вас спрашиваю?
– А если не прабабкин клад, Нюсь? Мало ли, какой у мэра тут интерес. Если помнишь, Хоттабыч тоже ошивался вокруг усадьбы, и его тут чуть не убили. Не нравится мне это.
– Мне тоже. Но наш клад я этому лысому мерзавцу не отдам. А все остальное нас с тобой не касается.
– Ну… – протянула Янка, – нас-то может и не касается… Но любой разумный человек бы на нашем месте собрал манатки и свалил обратно в Первопрестольную.
– Вот пусть и валит, – нахмурилась я. – А мы остаемся и добываем наше семейное достояние.
– Ой, все, Нюська уперлась рогом. Ховайся, кто может! – и Янка, отскочив на пару шагов, показала мне язык.
А я – ей, и дернула ее за белобрысый хвост. Ибо нефиг!
Вечер мы с Янкой провели как хорошие девочки – дома, с ноутбуком и пациентом. Уже вполне ходячим пациентом, разведка в лице Клавдии Никитишны доложила. Мол, вставал, блинов откушал, чаю напился и кому-то звонил, говорил по-ненашенски. Вроде по-английски.
– Подозрительный тип! – заключила Клавдия Никитишна. – Точно ваш?
– Точно-точно, – закивала Янка и быстренько перевела тему.
На мэра.
Правда, не слишком удачно. Клавдия Никитишна при его упоминании скривилась, словно лимон откусила. И всецело согласилась, что мэр – упырь, как есть упырь. А нам обеим следует держаться от него подальше! Вот то ли дело Митенька, и мужчина из себя видный, и хозяйственный, и серьезный, и детишек разумеет…
– Э… какой еще Митенька? – не догнала я.
– Так Дмитрий же, сосед наш через дорогу, – разулыбалась Клавдия Никитишна. – Ты ж сегодня с ним в ресторанах-то обедала.
Мне очень захотелось сделать «рука-лицо». Несколько часов прошло, а уже весь Энск в курсе, что кандидат в мэры водил в ресторан приезжую блондинку.
– Вы за него голосовать будете? – быстренько перевела я тему.
– За него, а то ж! Только не станет Митенька мэром. Нынешний мэр с начальником полиции не дадут.
Мы с Янкой переглянулись – и согласились. Этот, упырь бюрократический, точно никого к родной кормушке не подпустит. А вурдалак ментовский, в «Уазик» не влезающий, тем более. Такое пузо прокормить не просто.
На этой не слишком оптимистической ноте мы с Клавдией Никитишной и распрощались до завтра. Ей-то вставать с рассветом, у нее и куры, и огород, и яблони. Зато у нас – клад и пациент.
Который, кстати говоря, с невиннейшим видом дрых. Словно решил отоспаться на год вперед.
– Вот и нам надо. А с утра пораньше – на дело, – постановила Янка, и мы тоже залегли на скрипучую древнюю полуторку. По-сестрински, в обнимку.
До самого утра.
– Кофе… о боже, настоящий кофе-е!.. – разбудил меня Янкин стон.
Стонать, словно перед оргазмом, она начала раньше, чем проснулась, и уж точно раньше, чем открыла глаза.
– Маньячка, – буркнула я, пытаясь как-то так повернуться, чтобы не свалиться с узкой кровати. – Отдай одеяло, я сплю.
– Спи, – покладисто согласилась сестренка, накрыла меня одеялом и бессовестно бодро перелезла через меня и соскочила с кровати. – Спи, Нюсенька, тебе кофе вредно, – проворковала она, судя по звукам, нашаривая тапки.
– Мне полезно! – понимая, что уже безнадежно проснулась, отозвалась я и сбросила одеяло.
А потом принюхалась, не открывая глаз.
И в самом деле, божественный аромат свежесваренного кофе мне не приснился! Но откуда он взялся?..
– Нюська, он удрал!
– Кто удрал? Кофе удрал? – подскочила на постели я.
– Лось наш арабский удрал, – тоном «я так и знала, что все мужики козлы», пояснила Янка.
Только тогда я перевела взгляд на вторую кровать – и пожала плечами. Ну, встал пациент.
– Не кипеши. Встал – не значит удрал.
– Одежду забрал. Всю.
Я снова пожала плечами.
– Ну не голым же ему ходить по чужому дому.
Янка посмотрела на меня недоуменно. Словно я глупость несусветную брякнула.
– Но не в куртке же! И постель заправил!
Ладно. Заправленная постель и меня напрягла. Слегка. Уж скольких пациентов я видела – а из всех добровольно заправлял постель только один. Очень приличный дядечка, интеллигентный и вежливый до невозможности. И оказавшийся маньяком.
– Это еще не диагноз, – упрямо возразила я, надевая лифчик. – Аккуратность очень украшает мужчину.
– То-то Шариков ни разу даже мусор не вынес, – фыркнула Янка.
Парфянскую стрелу я проигнорировала, сделав вид, что всецело увлечена расправлением складочек на платье, вынутом из чемодана. Милое летнее платье в стиле ретро, я его купила на распродаже, мечтая об отпуске с Лешей…
Вот и пригодилось. В отпуске. А что без Леши, оно и к лучшему. Был бы тут Леша, он не пустил бы нас ночью в усадьбу, мы не принесли домой раненого героя арабской наружности, я не поехала за джинсами… И в моей жизни не случилось бы сумасшедшего секса в примерочной… Интересно все же, кто он и что забыл в Энске? Может быть, мы еще пересечемся…
– Ян, как думаешь?.. – начала я, натянув платье и оборачиваясь к сестре.
Ага. Щаз. Янку уже унесло на запах кофе, только шлепки босых ног в сторону кухни и слышались через открытую дверь. И еще уютный звон посуды и басовитое мурлыканье чего-то незнакомого и довольно мелодичного. Кажется, по-английски.
Краткий отчет об эпической битве с кирпичом Грег выслушал на удивление спокойно. Даже не назвал Лоуренса придурком. Да и в целом был странно мечтателен и чуть ли не томен. Грег-то!
– Ладно. Не показывайся в гостинице. Был ли кто-то в твоем номере, я сам проверю. Вообще не мелькай пару дней, свою задачу ты уже выполнил.
– Уверен?
– Ты вообще представляешь, что со мной сделает леди Говард, если лишится любимой кофеварки? Нет уж. Завтра Фил привезет свой балаган, вот пусть балаган и отвлекает внимание на себя. А ты… Знаешь что, сиди у этих девиц и втирайся в доверие. Что-то мне подсказывает, что через этих девиц мы выйдем если не на документы, то на конкурентов – точно.
— Думаешь?
— Я – определенно думаю, а у тебя так же определенно сотрясение мозга. Тебя ударили кирпичом и возможно хотели добить, а потом спокойно оставили на двух мисс Найтингейл, очень кстати взявшихся неизвестно откуда в поместье, куда местные дамы не ходят даже днем. И эти милосердные мисс не отправили тебя в ближайшую больницу, а выхаживают сами. По твоим собственным словам – имея для этого и навыки и препараты. Слишком много удачных совпадений для обычных совпадений, не так ли?
— Лорд Персиваль обещал Говардам неделю отсрочки, — напомнил Лоуренс и был вознагражден громким насмешливым фырканьем.
— Как говорит миледи, обещать – не значит, жениться, друг мой.
Лоуренс поморщился. Допускать, что светлый ангел – агент противника, было как-то… не так, короче. Несмотря на весь свой опыт, на этот раз Лоуренсу очень хотелось верить в невероятное, прекрасное и романтическое, вроде любви к ближнему своему и мира во всем мире.
Как там сказала старая партизанка? Дурак? Как есть дурак.
– Сам что-нибудь интересное нашел? – перевел он тему.
– О да… – Грег хмыкнул и процитировал на вполне приличном русском: – «Есть женщины в русских селеньях…»
– Не может быть! – Лоуренс хмыкнул, удивившись, как удачно совпали их с Грегом мысли. И не преминул поддеть приятеля: – Ты наконец-то снизошел до архивной крыски, и она тебя впечатлила?
– Крыска?.. А, нет. В этом их архиве всем заправляет старик архивариус. Похож на Дамблдора в маразме. Тьфу, приснится еще.
– Кто-то из хищниц «Бляхина клуба»?
Представив Грега рядом с вульгарной девицей в боевой раскраске команчей, Лоуренс едва не рассмеялся.
– Настоящий джентльмен никогда не покушается на дам своего друга, – чопорно возразил Грег, но тут же сменил тон. – Нет, она вообще не из Энска. Она… мечта! Валькирия! Боже, какая женщина, ты себе не представляешь!..
– О боже, Грег, ты заболел.
– Ничего ты не понимаешь, Аравийский. – Грег вздохнул. – Встретить такую женщину в этой убогой деревне… Она…
– Так кто она такая?
– Понятия не имею, – вздохнул Грег еще печальнее. – Представляешь, она сбежала!
– А я тебе говорил, не всем девушкам нравится, когда их сразу хватают за задницу…
Почему на этой фразе Грег заржал, Аравийский не понял. И выяснять не стал. В конце концов, почему бы коллеге не развлечься. Делу это не помешает.
– Хорош ржать.
– Ржать? Тебе послышалось, приятель. Короче, завтра доберись до почты. Оставлю тебе «до востребования» новый телефон, карту и немного наличности. И проверь подпол твоей «старой партизанки», вдруг у нее там пулемет времен второй мировой и скелет офицера СС.
– Да иди ты!
– Куда, друг мой, дальше-то? Мы и так у медведя под хвостом!
– Вот дальше под хвост и иди, клоун.
На этой позитивной ноте Лоуренс закончил разговор, откинулся на подушки и мечтательно улыбнулся. Даже если Яна – агент конкурентов, это не смертельно. Даже, может быть, и хорошо. Ее можно будет переманить к Говарду, они станут коллегами… напарниками… ангел в напарницах… Интересно, какое оружие она предпочитает?..
А дальше он уснул, и ему снился ангел с глазами цвета неба, в камуфляже расцветки сафари и с «Глоком», из которого она сбивала одну за другой летящие клином фуражки СС.
И даже просто идя выпить чаю —
по жизни ничего не исключаю.
(В.Вишневский)
Лоуренс
Ангел. Он видел настоящего ангела.
С этой мыслью он проснулся. В незнакомом месте, с больной головой – и совершенно идиотской улыбкой. Казалось бы, как можно ощущать себя счастливым, когда у тебя ломит все кости и любое движение причиняет боль?
Можно. Даже нужно! Потому что он жив – и к нему приходил ангел. Приходила. Лоуренс точно знал, что ангел – девушка, что у нее глаза цвета весеннего неба и нежные руки.
Правда, он понятия не имел, кто она такая, но это такие мелочи!
Несущественными мелочами казалось все, начиная от тугой повязки на ребрах и заканчивая запахом свежей капусты и кудахтаньем где-то неподалеку.
Он жив – и он ее найдет, а потом…
От этого «потом» губы сами собой растягивались в улыбке, а в сердце пели соловьи.
Даже понимание того, что он самонадеянный идиот, не портило настроения. Почему идиот? А потому что попался в примитивную засаду, категорически недооценив противника.
Правильно говорил дед, полковник Джейкобс: самая глупая и самая опасная ошибка – недооценивать противника. На этом Лоуренс и погорел. Привык, что если уж попался серьезный объект, то и охрана у него будет серьезная, и близко к нему никакого «уфолога» не подпустят. Да и устраивать схрон или перевалочный пункт в заброшенной усадьбе с привидениями и забором типа «дуршлаг» – полный идиотизм. Ведь в руины обязательно будут лазить мальчишки, совершенно неважно, в какой стране происходит дело, дети везде одинаковые. И русские алкоголики с наркоманами мало чем отличаются от английских или, допустим, тайских.
А уж новенькая железная дверь посреди руин – это и вовсе нечто из комиксов. Той двери разве что не хватало надписи «бандитские сокровища, сделано в Китае».
Короче говоря, надо было сразу, как только из кустов показалась пара подозрительно трезвых аборигенов, бить на поражение, а не отыгрывать растяпу-уфолога. Вот пока он заговаривал зубы тем двум, их подельники и огрели его по голове кирпичом, метко пущенным откуда-то сзади. А против кирпича по голове, как известно, бессилен даже Джеймс Бонд.
О твердости собственного черепа и везучести, достойной Бонда, была его первая более-менее связная мысль – когда образ золотоволосого ангела слегка поблек под гнетом суровой реальности. Голова и треснутые ребра болели нещадно, но главное, его не убили. Не очень понятно, почему. Явно же собирались, такие вещи Лоуренс чуял самым чувствительным местом любого шпиона, то есть задницей. Впрочем, сквозь болезненную муть вспоминалось нечто странное. Вой, мечущийся красный свет и приказ одного из боевиков: «Дети, …(аутентичный мат), уходим». А потом Лоуренса куда-то потащили.
Вот там, куда его притащили, он видел ангела. Дважды. И во второй раз ангел совершенно точно хотел(а) его поцеловать.
Правда, сейчас он был один. Судя по звукам и запахам, в сельском доме.
Открыв глаза и невольно поморщившись от боли в отекшей скуле, Лоуренс огляделся. Щелястый беленый потолок, древняя мебель и цветастые занавески на маленьком окне. За окном – закат. На тумбочке флакон с чем-то лекарственным, упаковка стерильного бинта, фаянсовая тарелка с использованными шприцами и тремя пустыми ампулами. На стуле – сложенная стопкой одежда. Новая, мужская, с магазинными ярлыками.
Что ж. Ему попался не только красивый и нежный, но и заботливый ангел. И он обязательно познакомится с ней поближе. Очень-очень близко.
Пока же надо одеться, найти туалет и раздобыть телефон. Его-то телефон наверняка забрали боевики вместе с бумажником, часами и кольцами. Толку им от его телефона не будет, чтобы взломать защиту нужен минимум хороший хакер. А вот Грег Смитсон, не получив положенного сообщения утром и услышав при звонке «абонент недоступен», наверняка уже ищет коллегу с собаками.
– Добрый вечер, мадам, – со всей возможной вежливостью поздоровался Лоуренс с хозяйкой дома.
Она обнаружилась на кухне, а кухня – по запаху капусты и мерному стуку ножа о дерево. И выглядела совсем не так, как Лоуренс ожидал. Никаких уродливых цветастых юбок и растянутых кофт с люрексом, которыми щеголяли местные кумушки. Никаких крашеных кудряшек и неохватно-сферических фигур. Мадам домохозяйка была одета в спортивный костюм, волосы повязывала косынкой на пиратский манер, имела почти военную выправку, сухощавую фигуру и ловко рубила капусту здоровенным тесаком. Почему-то Лоуренсу показалось, что именно так выглядели члены русского сопротивления времен второй мировой. Партизаны. Да, точно. Мадам так и хотелось назвать этим вкусным и ярким словом «партизанка».
– А, проснулся, – ворчливо отозвалась мадам. – Крали твои ушли на променаду.
Лоуренс с трудом сообразил, что крали – это девушки. Его девушки. А променада, видимо, прогулка.
– Спасибо. Не найдется ли воды?
– Найдется, садись, – буркнула партизанка и после секундного размышления отложила тесак, налила ему кипятку из стоявшего на древней газовой плите чайника, а следом придвинула коробочку дешевого чая в пакетиках и сахарницу. – Что ж ты, милок, Яну-то обижаешь? И умница, и красавица! Смотри, будешь квасить дальше, уведут!
Лоуренс только тяжело вздохнул вместо ответа (не знаешь, что говорить – слушай) и утопил пакетик в горячей воде. Назвать получившуюся бурду чаем у него бы язык не повернулся. Зато тонкие крупные панкейки, в России называемые «блины», положенные домохозяйкой на тарелку и пододвинутые к нему, пахли божественно!
Ими Лоуренс и занялся, слушая укоризненную речь мадам и вставляя в паузах виноватые междометия. Хоть в голове и шумело, а русский язык казался особенно сложным, извлечь из реплик кое-какую полезную информацию он смог. Во-первых, его подобрали две сестры, приехавшие из Москвы. Одну из них звали Яной, и она-то и была «его девушкой». Может быть даже его прекрасным ангелом.
Во-вторых, сестры – потомки графа Преображенского, некогда владевшего усадьбой. В-третьих, старая партизанка что-то странное сказала про арабского шейха. Лоуренс не сразу понял, что это – о нем. А когда понял, едва не подавился.
Придумают же люди бред! Еще бредовее, чем его легенда авторства миледи Говард. С другой стороны, шейх инкогнито привлек внимания еще больше, чем журналист-уфолог, что без сомнения полезно для дела. Правда, его череп от кирпича бред про шейха не спас. А нечего зевать. Мало ли, что здешняя глухомань не упоминается ни в одной международной сводке и никому даром не нужна.
О местном криминале, облюбовавшем усадьбу Преображенских, хозяйка дома явно что-то знала. Не рассказывала, но это следовало из интонаций. Так что следует ее хорошенько расспросить. Чуть позже. Когда вата в голове снова станет мозгом, а русские слова обретут чуть больше смысла.
И сестре Преображенских он тоже расспросит. В том числе – почему им пришло в голову не только подобрать и вылечить его, но и назвать своим бойфрендом. Хотелось бы думать, что исключительно потому что он со всех сторон прекрасен, но вот беда – он уже успел глянуть в зеркало. И та отекшая, местами разбитая и раскрашенная гематомами физиономия на Джеймса Бонда ну никак не походила. А значит…
А значит – сестры Преображенские имеют в Энске какой-то личный интерес. Возможно, как-то связанный с документами Аненербе. И уж точно они появились именно тут и именно сейчас не случайно.
Пообещав себе выяснить все досконально, Лоуренс поблагодарил партизанку за обед и попросил телефон. Мол, надо связаться с родными, его наверняка потеряли.
– И хорошо, что не шейх, – насмешливо покачала головой она. – Иди уж, болезный, ложись в постель. А квасить завязывай. Янка-то твоя и умница, и красавица, будешь дальше дурить – уведут. А ты хоть мужик и видный, но дурак дураком.
Лоуренс не очень понял, что именно ему предложили завязать, и причем тут русский национальный напиток «квас», но это не помешало ему мечтательно улыбнуться при воспоминании об ангеле по имени Яна и твердо пообещать:
– Не уведут.
– Эх, дубинушка ты стоеросовая, – вздохнула ему вслед старая партизанка.
Что это значит, Лоуренс тоже не понял, но в целом согласился: Яна – прекрасная девушка и достойна самого лучшего. То есть его, майора в отставке Лоуренса Джейкобса.
Характер у меня тяжёлый,
всё потому что золотой.
(В.Поляков)
– Значит, на родину предков приехали.
– Ага, – кивнула я.
Хоть Клавдия Никитична и смотрела только в тарелку со вкуснейшими кислыми щами, а мне все равно казалось – прямо на меня смотрит, и того гляди скажет что-нибудь вроде «я тебя, стервь, насквозь вижу». Как великий русский изобретатель рентгена.
– А что ж? Оно и правильно, голуба. У нас тут всяких достопримечательностей – только смотреть успевай. Дом-музей вот есть, самого Каверина. Писатель такой, слыхала? Монастырь опять же со святым источником, а еще с мироточивой иконой. А уж хор какой – их из Москвы послушать едут! Театр вот теперь еще приедет…
– Усадьба, – подсказала я.
И чуть не подавилась – Клавдия Никитична так шваркнула ложкой о тарелку, что щи попытались спастись бегством.
– Да господь с тобой, голуба! Еще не хватала вам в эту страхомудию соваться! И не думай про это, ни себя, ни сестру не беспокой! Чего тебе не хватает-то? И мужик справный, и сестрица дельная, и театр вот приедет…
Интересно, с чего бы это бабку так разобрало? И что значит – не лезь? А где я клад закапывать буду, по ее мнению?
Я все-таки сделала серьезное лицо.
– Что, неужто и правда в усадьбе нечисть шалит?
– Тьфу на тебя! – возмутилась бабка. – Какая-такая нечисть? Столичная девка, а такую чушь порешь. Это все Колька-алкаш воду мутит. Вечно, как напьется, так жена его из дома выпроваживает, чтоб охолонул. А он, понятно, к усадьбе тащится, до утра бок давить. Потом и рассказывает – то к нему английская графинька шастает, удавленница, то оборотни какие. Вчера вот, говорит, и вовсе в самую полночь две дьяволицы пожаловали: выли страшно, а потом какого-то мужика в ад уволокли.
Я поперхнулась щами и раскашлялась. Аж слезы на глаза навернулись. Мы с Нюськой – дьяволицы, прелесть какая!
Бабка покивала.
– То-то же. Муть одна! Наркоманы там, девонька. Вот уж хуже любой нечисти твари будут. Все за дозу продадут, еще и убьют. Вы вот лучше в монастырь, а? Или вот в театр… Потом мне расскажете, что на сцене сейчас кажут.
Рассказывать о театрах у меня не было ни малейшего желания. Да и смотреть спектакль тоже! Не то чтобы я воинствующая противница культурного отдыха, просто… это же Мойша Гольцман, со всех сторон унылое гуано!
Впрочем, чем черт не шутит? Если автор сценария Тай Роу, то может, и Гольцман с Петровым подверглись облагораживающей порке? Хо, вот на это я бы точно посмотрела!
Но до спектакля еще неделя, а пока у нас здесь своя драма с лирическим уклоном. То есть у меня – наш ушибленный пациент так и не пришел в себя и, надеюсь, что просто спал. А жаль! Вот бы познакомиться поближе… в смысле, расспросить его как следует – кто его так отделал и за что? Уж не наркоманы ли, раз они тут водятся? Кто еще двух таких очаровательных нас принял бы за дьяволиц? Конечно, Хоттабыч – тот еще матерый лось, но и наркоманы существа опасные и непредсказуемые, от них чего угодно можно ждать!
А тут еще Нюська пропала. То есть не совсем пропала – позвонила часа в три и сообщила, что отправляется пообедать. С мужчиной. И продиктовала номер его машины на всякий случай. Я благословила, пожелала получить удовольствие… и по ее реакции поняла – кое-что интересное осталось за кадром.
От продолжения пустопорожнего трепа с Клавдией Никитишной меня спас звук подъехавшего джипа. Разумеется, я тут же выскочила на крыльцо – встречать Нюську.
– Ну? И кто же он?
– Э… Дмитрий, – порозовев и отведя взгляд, ответила Нюська. Но тут же опомнилась, уперла руку с пакетом в бок (вторая была занята букетом роскошных хризантем), и глянула на меня со всей суровостью истинного хирурга. – Это что, допрос?
– А как с тобой иначе? – поразилась я. – Конечно, допрос. Ну давай, не томи! Откуда взялся и кто он вообще? Очередной эльф?
И тут систер меня поразила в самое сердце. Она, ригелем клянусь, покраснела!
– Сама дура! – выдала она беспроигрышный аргумент и прошла в дом. Печатая шаг, а меня отодвинув плечом.
Я зависла. На целую минуту зависла. Да она это серьезно! В первый же день свободы нашла себе новую обузу на шею?! Хотя и с букетом. Хороший, кстати букет, явно не с ближайшей грядки надранный. И начал мужик с обеда… надеюсь, за его счет, а не за Нюськин. Но это мы сейчас и узнаем. От меня еще никто не уходил, а уж в любопытстве я и вовсе страшна!
Вернувшись в дом, я застала Нюську около пациента. Роскошные хризантемы были небрежно брошены на стол, рядом с полным шмотья пакетом. А сама сестренка щупала Хоттабычу отекшую скулу, заглядывала в сонные глаза и расспрашивала, что болит. Ей отвечали тихо, неуверенно и с отчетливым нерусским акцентом. И не украинским. Английским, что ли? Или французским? Но не арабским – точно! И не татарским, хотя имечко-то как раз обязывает!
Интересненько… С чего бы это украинско-татарскому арабу говорить с английским акцентом? Может, он шпион? Ага, в городе Энске, разведывает насчет золотого запаса российской брюквы. Скорее уж и в самом деле блоггер. Не стоит сразу думать о людях плохо, вдруг разочаруют?
В беседу о состоянии здоровья я лезть не стала, вместо этого тихонько вышла, попросила у Клавдии Никитишны вазу. Судя по хитрому прищуру нашей хозяйки, букет она оценила, но задавать вопросов не стала. Пока.
Я тоже. Пока. Сначала поставим цветы в воду, дождемся, пока наш пациент получит свой очередной укол, и тогда уже…
– Что стоим? Шприц давай, – сварливо велели мне, едва я сунула хризантемы в вазу. Что характерно, Нюська даже не обернулась, занятая осмотром помятых ребер.
А вот Хоттабыч повернул голову, увидел меня…
Ну что он так лыбится? Надеюсь, на этот раз обойдется без обзывания меня агнцем божьим. Чтобы у него уж точно не осталось сомнений в моей не ангельской и не овечьей природе, я сурово прищурилась, набрала шприц и шагнула к нему. А он, гад шпионский, только улыбнулся еще светлее и хрипловато так, эротичненько шепнул:
– Привет.
– Молчите, пациент, – невольно улыбнувшись в ответ, велела я. И приложила палец к его губам.
Ну, не то что это было обязательно. Просто захотелось дотронуться. А то что это Нюська его всего общупала? Несправедливо!
Правда, от прикосновения к его губам – горячим, сухим и чуть шершавым – я почему-то забыла и о справедливости, и даже о шприце в собственных руках. Зато наконец-то разглядела его глаза. Темно-карие, с золотистыми проблесками… и расширенными зрачками. Да уж, нехило он головушкой приложился.
И вообще, я пришла укол ставить и Нюську допрашивать, а не играть в гляделки с подозрительным типом гражданской наружности.
– Янка, ты там уснула? – окликнула меня сестра, закончившая что-то там делать с повязкой.
– Не дождетесь, – буркнула я и, протерев внушительный бицепс спиртовой салфеткой, вколола препарат.
Хоттабыч даже не поморщился, гад такой. Так и продолжал смотреть на меня и совершенно по-идиотски улыбаться. А я… ну, если Нюська уже нашла себе нормального мужика, то может этого я себе возьму? Не то чтобы вот прямо себе и прямо сейчас, но… Хорош же, зараза! Вот прямо как я люблю! А если он еще и дальше будет улыбаться и молчать – так и вообще идеал.
Хоть и мутный тип.
Мутный тип тем временем снова прикрыл глаза и отрубился. Не переставая по- идиотски улыбаться. У меня аж руки зачесались поставить ему еще пару уколов. В ягодичную мышцу, к примеру, а то разулыбался тут, честных девушек смущает! До того зачесались, что шприц я поспешно отложила. От греха подальше! Обернулась к Нюське.
– А теперь рассказывай, блудная коза.
Блудная коза с минуту посверкала на меня суровым взглядом, но все же рассказала. Оказывается, за ней решил приударить ни много ни мало, а тот самый Тренер. Он же Дима. Он же милый, но неуклюжий и необразованный солдафон.
– В ресторане он платил? – задала я тестовый вопрос номер раз.
– Ну, он, – вздохнула Нюська.
– В койку звал? – тестовый вопрос номер два.
– Замуж звал. – Глаза у Нюськи стали совсем несчастными.
– А ты что?
– А что я, должна была вот так за первого встречного замуж?
– Замуж не замуж, а хоть проверить, что там со скрытыми достоинствами.
– Тебе надо – ты и проверяй. Вон сама с ним на свидание сходи, ему наверняка пофиг, какая из сестер Преображенских. Еще и мэршей станешь. И вообще, мы приехали клад искать, а не меня замуж выдавать. За всяких проходимцев.
– О проходимцах подробнее, – потребовала я, заметив подозрительное смущение сестренки, и добила: – Давай-давай, нехорошо скрывать от родной сестры самое важное!
Нюська вздохнула так, что ей бы сам Моби Дик позавидовал. Но я была неумолима, как КГБ.
– Я твой джип поцарапала. Но уже все в порядке! Бампер выпрямили и перекрасили!
– Ты! Моего Котика! Да чтоб я тебе еще хоть раз дала!..
Вот тут Нюська должна была возразить. Или фыркнуть. Или послать меня вместе с Котиком. А она – промолчала, только глазками хлоп-хлоп. С раскаянием.
Я осеклась на полуслове. Что это с моей сестричкой? Какую-такую канарейку она слопала? И почему морда довольная, словно она не с проходимцем-солдафоном в ресторане сидела, а Орландо Блума оттрахала?..
О… не может быть…
– Ну и кто он? – потребовала ответа я.
В лучших традициях КГБ, разве что обошлась без допросной лампы.
– Я же сказала. Будущий мэр, – попробовала увильнуть Нюська.
– Нет-нет. Кроме будущего мэра. Признавайся. Сестра я тебе или погулять вышла?
– Сестра… Ян… ну я не знаю, кто он. – Нюська покраснела, аки маков цвет. – И вообще, он тут ни при чем. Я сама бампер поцарапала. Об «Хаммер». Но Дима проводил меня в автосервис…
– Ты мне зубы не заговаривай, госпожа Преображенская. С кем это ты так хорошо встретилась, что «Хаммера» и не заметила?
– Сказала же, не знаю я! Он… красивый… И, кажется, англичанин. Или американец. В магазине…
Ой-ой-ой, не может быть! Как глазки-то забегали, а щечки зарумянились!
– Вы что, прямо в магазине?..
– Ну… я ж не могла его в твой джип… – тоном девочки-пятиклассницы, попавшейся на пользовании маминой «Шанелью», пролепетала Нюська и покраснела так, что советский флаг бы обзавидовался.
– Еще чего не хватало, осквернять моего Котика всякими проходимцами!
– Он не проходимец! Он… – Нюська осеклась.
– Ну, что он?
– Ничего. Подумаешь, небольшое приключение. Без последствий. Забудь.
– Я-то забуду, не вопрос. А ты?
Нюська фыркнула с независимым видом.
– А я взрослая свободная женщина. Кого хочу, того в примерочной и трахаю!
– Что, прямо в примерочной? У-у-у, за такое я тебе даже Котика простить готова!
Нюська фыркнула, но с такой довольнющей мордой, что я не удержалась, зааплодировала. Вот это я понимаю – нормальная Нюська! А не рохля с глазками долу и ручками под фартучком, вся такая женственная и с пригоревшим фрикасе.
– А я говорила, что Шариков – отстой! Уж если первый встречный, и то лучше. Ну лучше же, а, Нюська? Мы его найдем!
– Янка, не сходи с ума. Что значит найдем? Что я ему скажу, если найдем? Нет. Забудь. И вообще… ты знаешь, что за нашим украинским шейхом тут полгорода охотится?
– Догадываюсь, – вздохнула я, позволяя Нюське перевести тему. – Что-то интересное узнала?
– Ага. Там, в «Бляхином клубе», целая облава. В смысле, засада. Штук десять хищниц при полном параде, – хмыкнула Нюська и принялась в красках описывать их реакцию на вошедшего в ресторан Тренера, да еще с дамой.
Я кивала, задавала наводящие вопросы и смеялась вместе с ней. Но! Если Нюська думает, что я в самом деле забуду – это она зря. Я девушка незлопамятная, поэтому все записываю. И этого ее красавчика найду. Может… может, это судьба Нюськина! Ну хоть на ближайший месяц. Клин надо вышибать клином, а эльфа – эльфом. То есть она не сказала, что ее потрясающий проходимец из магазина похож на эльфа, но догадаться-то не сложно. Ей только такие и нравятся.
Хотя на мой взгляд – и Тренер ничего так. И судя по Нюськиному рассказу, на сей раз куда более подробному, мужик он серьезный и основательный. Так что эльфа я ей точно найду, а если нет – уж этот будущий мэр от нас точно не уйдет! Главное, о Шарикове систер и думать забудет, не будь я Преображенская!
Затормозив буквально за десять метров до выхода, я резко повернула – и нырнула в ближайший магазин. Какой-то джинсово-сетевой, мне было совершенно все равно, какой именно.
– Девушка, вам помочь? – тут же направился ко мне парень-консультант.
– Ага, – радостно кивнула я. – Мне нужны джинсы. Мужские. Тридцать четвертый размер… ой, уронила!
Не заботясь о правдоподобии легенды, я присела за стойкой с толстовками – чтобы мистер Элронд, успевший натянуть штаны, но не застегнуть рубашку, меня не заметил.
Не заметил. Пробежал мимо. Я через три стекла видела, как он остановился перед входом, оглядывая площадь с десятком припаркованных машин. И, разумеется, не находя там меня.
На миг мне стало жаль, что я так хорошо спряталась. Может, не стоило? Может, мы могли бы еще разок встретиться? Такой секс… Боже мой, какой секс!
– Девушка, вам нехорошо? – участливо спросил парень-продавец.
– Нет-нет, все отлично, – взяв себя в руки, сказала я. – Так есть у вас?..
Джинсы, толстовка и все прочее, включая нижнее белье, в этом магазине нашлись. И я все это купила. Без примерки! А то мало ли.
Заодно и успокоилась. Обдумала свое поведение. И решила не париться. Подумаешь, изнасиловала английского эльфа! Ему же понравилось. Вряд ли он гнался за мной, чтобы подать в суд. И мне понравилось. Я женщина взрослая и свободная. Имею право. И вообще. Как врач, ответственно заявляю: для здоровья полезно. Совсем другое ощущение в организме! Легкость необыкновенная!
Вот с этой легкостью необыкновенной и двумя увесистыми пакетами я вышла из торгового цента, вовсе даже не думая оглядываться в поисках мистера Элронда. Закинула пакеты в багажник, села за руль, подала назад…
Грохот, скрежет, твою ж гармошку! Вот что значит нарушенное внимание! Убьет меня Янка за поцарапанного котика, ох, убьет!
Если не убьют раньше вот эти, немирного вида мужики, которые с матюками посыпались из «Хаммера». «Хаммера», твою гармошку! «Слона-то я и не заметил».
Зажмурилась я ровно на три секунды. Но их хватило, чтобы аховая ситуация изменилась. Как по волшебству.
Незнакомый, явно привыкший отдавать приказы голос скомандовал:
– Молчать! Назад!
Я открыла глаза – и увидела его. Тренера. Того самого, с плаката «Спорт, а не водка!» Ну… надо признать, что он в реальности выглядел не хуже, чем на фотографии. Правда, одет был странно, вроде бы в пиджачную пару – а смотрелось это как военная форма типа «камуфляж».
Томограф даю, бывший военный! Вон как его пацаны слажено отступили, прикрывая шефу спину. И повадки уж очень характерные, не то спецназ, не то мафия. Мне, как хирургу-травматологу, время от времени попадались подобные кадры, у которых вся жизнь – поле боя.
Так. Что-то я торможу. Это все эльф виноват! Отвлек, нарушил концентрацию. Сволочь… но какая!..
Видимо, господин Тренер принял мою мечтательную улыбку на свой счет. По крайней мере, тоже попытался улыбнуться. И у него получилось. Почти. Вы когда-нибудь видели, как трескается гранит? Вот. Самое то. Когда каменная физиономия улыбается, образуется трещина странной формы.
Ладно. Гранит и гранит. И не таких шили. Тем более улыбается, значит, убивать на месте не собирается. Хотя улыбкам с золотыми зубами (в данном случае двумя) я все равно не доверяю. И это тоже профессиональное.
Открыв дверцу, я собралась выйти из джипа – и с удивлением обнаружила, что мне подали руку. Чудеса! Галантный булыжник!
– Здравствуйте, – сказали мне тоном, который пытался быть мягким, но в нем отчетливо слышались отзвуки горной лавины и рокот боевых вертолетов.
Проще говоря, этот голос я бы услышала даже под вертолетами. Ну точно, воевал господин Тренер. И командовал.
– И вам не хворать, э…
– Дмитрий, – подсказал он вроде и негромко – но все равно показалось, что рявкнул. И рука дернулась – прямо как будто честь отдать хотел. Но удержался, улыбнулся, показав то ли отличные передние зубы, то ли фарфоровые виниры, и золотую правую четверку сверху. Хм, пожалуй все таки отличные передние зубы. – Дима тоже можно. Я не заношусь! Не мэр пока, только баллотируюсь.
Мэр? Странно. Совершенно не похож на плакаты избирательной компании. Вот вообще. Мэр толстоват, лысоват и мерзковат, как бывают мерзковаты только представители отечественной бюрократии среднего звена. Этот же – совершенно другой типаж. Резкий, фактуристый. Разве что Тренер – второй кандидат в мэры, которому административного ресурса не досталось.
– Рада знакомству, Дмитрий, – повторила я. – Анна Преображенская, хирург-травматолог.
Тренер (ему подходило куда больше, чем Дмитрий или господин будущий мэр) просиял, словно ангела увидел. Впрочем, если он воевал и был ранен, то хирург для него и есть ангел.
–Это которые Преображенские? Неужто те самые?
– Если вы имеете в виду усадьбу, то да. Надеюсь, Дмитрий, я не слишком сильно поцарапала ваш танк?
– Да что ему, танку, сделается. А вот ребята мои резковаты бывают. Не слишком они вас напугали, а?
Ребята на заднем плане выглядели не то что резковатыми, а как бы это сказать не матерно… типаж «белый полярный лис пришел за вами». С такими если встретишься на узкой дороже, только орать «пожар» и бежать как можно быстрее.
– Я выгляжу нежной фиалкой посреди пустыни? – подняла я бровь.
– Чего? – искренне удивился он.
Я подавила разочарованный вздох. Нет, чтобы сказать «я старый солдат и не знаю слов любви»! Похоже Тренер если что и смотрел из советской классики, то это были «Брат» и прочие «Особенности национальной охоты».
Отвесив еще парочку неуклюжих комплиментов в духе настоящего солдафона, а не романтизированно-киношной версии, Тренер предложил отогнать мой джип в сервис, чтобы «хорошие ребята» быстро закрасили царапину на бампере. И пообедать вместе тоже предложил.
Несколько прифигев от такого напора, я чуть было не отказалась. Однако представив, что мне скажет сестра, увидев поцарапанный бампер своего «котика» – сказала свое решительное «да». Обеду.
– Но услуги сервиса я оплачу сама. Я была недостаточно внимательна.
Тренер на миг завис. Явно не ожидал этакой подставы. Но с честью вышел из сложного положения. Улыбнулся, поцеловал мне руку (немножко неуклюже, зато с чувством) и заявил, что обижать хороших ребят оплатой такой мелочи нельзя. Они ж от чистого сердца. И он – тоже от чистого сердца! Ибо ослеплен моей красотой. И вообще жаждет показать мне славный город Энск, ведь я наверняка давно не была на родине предков.
– С чего вы взяли, что давно?
– Разве такую красавицу забудешь? Если б вы сюда приезжали, я бы знал. Я всех приезжих знаю. А если бы знал, то вас бы ни за что не упустил!
Упс. Вот это я понимаю, солдатская прямота. Мне что, уже предложение делают? Лишь бы не из тех, от которых невозможно отказаться. Хотя, спорить не стану, приятно. Вдвойне приятно. Особенно после Лешиных-то заявлений, что на этакую кобылу ни один мужик второй раз не посмотрит.
А вот тебе, Шариков! Получи гранату!
– Вот так сразу? Вы совсем меня не знаете, Дмитрий. А я не знаю вас.
О… кажется… кажется, я кокетничаю! С ума сойти.
– Так самое то – узнать! – обрадовался он. – Для начала за обедом, а там чем черт не шутит, вдруг поймете, что это судьба? Соглашайтесь! Я вас в лучший наш ресторан отвезу, «Бляхин клуб»! Там ягнятину делают – мечта, а не ягнятина! Поэма! И повар у них настоящий француз, этот, Мишель со звездами.
Мишель со звездами. Да уж. Есть такие мужчины, которые производят впечатление, когда молчат. А вот когда открывают рот – тоже производят впечатление, но какое-то не то.
Мне очень хотелось сказать товарищу Тренеру, что я уже все поняла – не моя он судьба, даже близко не моя. Но… меня так давно не пригашали в ресторан! То есть мужчина на свидание вообще ни разу. Надо ж хоть попробовать, что это такое. Опять же, есть шанс что поэтическая ягнятина отвлечет его от комплиментов. Ну и у меня будет шанс произвести «не то» впечатление. Для этого всего-то и надо, что расслабиться и не следить за языком. Как показывает практика, два-три случая из жизни хирурга-травматолога, и любой нормальный мужчина сливается.
– Я только сестре позвоню, чтобы она не волновалась.
– Конечно, – кивнул Тренер и жестом велел своим сопровождающим грузиться в «Хаммер».
Нырять блондинкам очень вредно,
опилки мокнут в голове.
(В.Поляков)
Анна
– Примерочная там, – махнула куда-то в глубину магазина продавщица и отвернулась к коллеге, с которой обсуждала последние слухи об арабском шейхе.
Я уловила всего пару фраз, но мне хватило, чтобы понять: Клавдия Никитична не преувеличила. Все местные девицы вышли на охоту за богатым женихом. Магазинные красотки на полном серьезе планировали засаду в самом злачном месте города, ресторане «Бляхин клуб».
Ну-ну. Пусть хоть обсидятся в своей засаде, шейха им не видать. Аравийских – Янкина добыча, руки прочь от чужого мужика.
Улыбаясь собственным мыслям и прикидывая, что если размер у него тридцать четыре, а у меня тридцать три, то джинсы должны быть чуть-чуть великоваты, я подошла к примерочной. Машинально отдернула занавеску… и застыла, напрочь позабыв и об арабе, и о Янке.
Настоящий голливудский эльф задумчиво рассматривал джинсы, которые держал в руках. А я – его, и ощущала нечто странное. Наверное, это было эстетическое наслаждение. Вот честно, натуральный Элронд! Из фильма про хоббитов! Такой благородный, черноволосый, изящный… в одних трусах… А какое гармоничное у него тело! Длинные ноги, широкие плечи, изящные запястья и отлично проработанные мышцы. А эта дорожка темных волос, сбегающая вниз по животу… О боже, Анна Альбертовна, возьмите уже себя в руки, нельзя так пялиться на незнакомого мужчину, даже если он – воплощенная мечта.
– Это все мне? – спросила мечта низким, обволакивающим голосом с английским акцентом, глянув через зеркало на ворох джинсов в моих руках. – Благодарю вас, мисс.
– Вообще-то нет, извините… – непослушными губами пробормотала я и попыталась отступить.
И тут он поднял взгляд от джинсов, встретился со мной глазами – и все. В смысле, совсем все. Всплеск гормонов, учащенное сердцебиение, отлив крови от мозга и прилив в противоположное место. У обоих. Под тонким трикотажем его трусов это было прямо очень заметно. Несмотря на то, что я смотрела ему в глаза, пусть и через зеркало.
– Мисс?.. – повторил незнакомец, разворачиваясь ко мне. – Вы прекрасны.
Мне надо было извиниться и уйти. Любая приличная женщина бы так и поступила. Но… Отлив крови от мозга, он такой. Опасный.
– Да, – сказала я, роняя охапку джинсов на пол и шагая к воплощенной эротической фантазии. – Да!
Могу я хоть раз в жизни повести себя не как приличная женщина? Все равно мы больше никогда не встретимся.
Тень этой мысли мелькнула в моем одурманенном дофамином мозгу, когда я клала руки ему на плечи и впивалась поцелуем в манящие губы, твердые на вид, но сумасшедше горячие и нежные на ощупь. Он ответил на поцелуй, без лишних слов притиснул меня к себе, властно огладил по спине и ниже, вжался твердой и горячей плотью. Я невольно застонала – от желания, от нетерпения и самую капельку от страха, что сейчас кто-нибудь войдет, и я не успею…
Вот это «не успею» и вызвало новый прилив адреналина.
Решительно толкнув незнакомца на табурет, я задрала юбку и оседлала его бедра.
Он что-то сказал по-английски, я не поняла, что именно. Даже если бы по-русски, все равно бы не поняла. Не до того было. Я дрожащими пальцами высвободила его из трусов, одновременно выгибаясь под жадными руками, отодвигающими тонкую полосочку голубого кружева. И села сверху. Резко. Он хрипло простонал что-то и тут же толкнулся бедрами вверх, мне навстречу, вплел пальцы мне в волосы на затылке…
Я прыгала на нем, впившись зубами в его же руку – чтобы не орать в голос от сумасшедшего наслаждения. Мне было все равно – кто он такой, что подумает обо мне, услышит ли нас кто-нибудь… Да хоть пожар и наводнение! Я хотела только одного – ощущать его во мне, подо мной, вдыхать горьковатый мускусный запах и содрогаться от невероятного, феерического оргазма. Длинного-длинного, такого длинного, что мне показалось – я сейчас задохнусь, мое сердце остановится, не выдержав такой интенсивности…
Выдержало.
Даже странно.
И мозг включился.
А вот мозг – зря и невовремя. Потому что… твою гармошку, я что, в самом деле трахнула незнакомого мужика? В примерочной?.. И мне так хорошо, как никогда, ни разу за все семь лет, не бывало с Лешей?!
– Мисс… – прошептал незнакомец, все еще пребывающий внутри мне, и нежно коснулся губами моего виска. – Кто вы, мисс?
Разумеется, имени я не назвала. И в глаза ему смотреть не стала. Потому что… потому что… а нечего! Секс в примерочной – не повод для знакомства.
– Галлюцинация, – тоном довольной кошки шепнула я…
И сбежала.
Вот так просто вскочила с него и сбежала, воспользовавшись беспомощным и несколько раздетым состоянием мистера Элронда. На бегу поймала недоуменные, даже шокированные взгляды продавщиц, свое безумное и растрепанное отражение в витрине…
– Мисс! Стойте, да стойте же!.. – послышалось позади восхищенно-сердитое.
Все в том же витринном стекле мелькнуло отражение раздетого мужчины, продавщицы завизжали дуэтом, на меня обернулся охранник, попытался заступить мне дорогу…
И отшатнулся, потому что я и не подумала сбавлять скорость, а связываться с явной сумасшедшей он не пожелал. Тем более продавщицы продолжали упоенно визжать, словно голого мужика в жизни не видели, а английской ругани в жизни не слышали.
Я почти добежала до выхода из торгового центра – спиной ощущая преследователя. Дурак, что ли? Не видит, девушка не хочет знакомиться!
И джинсы девушка так и не купила. Как-то не до того было.
Анна
В Янкиного хахаля, пьянь болотную, Клавдия Никитишна поначалу не поверила. Смерила нас взглядом инквизитора со стажем, поставила на стол тарелку с пышной стопкой блинов и велела:
– Вы мне сказки не рассказывайте. Все знают, что это арабский шейх, невесту себе ищет. Он туточки уже неделю ошивается, как покажется – девки-то и выходят как на парад. Окучивают.
– Девки? Вот я ему покажу девок! – Янка сурово воткнула вилку в блин со сметаной.
– И сколько он тут невест нашел? – дипломатично поинтересовалась я.
– А ни одной, – усмехнулась Клавдия Никитишна. – Наши-то сколько хороводы ни водили, ни на одну второй раз не посмотрел. К нему как только не подкатывали, Ленкина стервь даже в ночной клуб позвала, зенки ее бесстыжие. Без толку.
– То-то же, – пробормотала Янка с набитым ртом. – И какой он не шейх. Врет.
– Может и врет, – покладисто согласилась Клавдия Никитишна. – А может и нет. По нему ж сразу видать, что шейх.
– Да ну? – вернула ей инквизиторский взгляд Янка.
– Ну так! Араб – раз, золотом и брульянтами обвешанный – два, дурной на всю голову – три. Сдается мне, его Ленкиной дочки хахаль с дружками и побили. Страсть как ее любит, чуть с кем увидит, скандал на весь колхоз. В прошлом году…
Рассказ о мексиканских страстях я пропустила мимо ушей, слишком занятая вкуснейшими блинами. Клавдия Никитишна, добрый человек, согласилась нас не только приютить, но и кормить за скромную плату. А заодно и развлекать – она нас, мы ее. Полная взаимность.
Короче говоря, наслушавшись о мыльной опере из колхозной жизни, мы придумали свою. На ходу, с этим делом у Янки никогда проблем не было. Мол, они с Фариком поссорились на прошлой неделе, и он поехал сюда, ее подкарауливать. Знал, что она собирается на родину предков…
– А чьи вы будете-то? Что-то не похожи!
– Преображенские мы будем, – решила я не врать, вдруг придется паспорт показывать.
И правильно, потому что паспорта баба Клава затребовала. На всякий случай.
– Неужто усадьбу восстанавливать собрались? Так зря. Нехорошее место.
– Призраки? – уточнила Янка.
– Чушь! – отрезала Клавдия Никитишна. – Призраки если и были, давно сбежали. Люди там, только люди. Не ходили бы вы, девки. Пропадете.
Что за злые люди завелись в нехорошем месте, Клавдия Никитишна рассказывать отказалась наотрез. Заявила, что нечего нам туда лезть, целее будем. Мы с Янкой переглянулись и отчасти даже согласились, припомнив определенно нехороших людей, этой ночью избивших мирного «арабского шейха» и поснимавших с него все золото с брульянтами.
– Точно ваш мужик-то?
– Точно, – вздохнула Янка. – Наш дурак.
– Вот так я Ленке и скажу. Пусть свою стервь-то угомонит. Неча на чужих мужиков засматриваться.
– Тем более никакой он не шейх, а обычный гражданин Украины.
– Значит, не врал, что журналист и этот, блогер какой-то? Про НЛО пишет?
– С ним никогда не знаешь, где врет, а где правда. Красивые мужики, они такие, – со знанием дела вздохнула Янка.
Баба Клава ее от всей души поддержала и рассказала про своего деда, ныне покойного. Красивый мужик был, первый парень на деревне, а характер – козел козлом.
– Ты его вожжами, девонька, вожжами. Они, козлы, с вожжами как шелковые становятся! – поделилась секретом семейного счастья Клавдия Никитишна. – Мой-то если придет на рогах, я его от души вожжами перетяну, да в сарай, чтоб свинья значит со свиньями и спала. А потом наутро воспитательную работу проведу… эх, хороший мужик был мой Николаич! Золотые руки!
Под воспоминания о хорошем мужике мы прикончили стопку блинов и, не сговариваясь, пошли проведать «Фарика». Имечко, конечно, аховое, но для блогера-уфолога самое то.
Он дрых. Как младенец, подложив руку под щеку, черную от щетины. Отеки спали, зашитая мной бровь не воспалилась, и в целом он выглядел намного бодрее, чем можно было ожидать с его травмами. Пока я его осматривала, Янка сунула нос в пакет с его шмотьем и зафиксировала смерть от многочисленных разрывов и загрязнений. А для убедительности достала пиджак и просунула руку в дыру между плечом и рукавом.
– Жаль, хороший был пиджак, стильный, – вздохнула я. – Леша такой хотел.
– В смысле, Шариков что, с дуба рухнул? – подняла бровь Янка.
– Почему с дуба? Ничего ты не понимаешь в моде, – обиделась я. – Между прочим, такой пиджак в бутике стоит больше, чем моя зарплата. Правда, тот был похуже качеством… слушай, Ян, так кто он на самом деле-то? Ничего не скажу о золоте и брильянтах, нам он достался без приданого…
– Не совсем, – покачала головой Янка. – Крест у него потянет штук на сто с лишним, так что Фарит Хоттабыч определенно не бедствует. И посмотри, какие ухоженные руки. Маникюр, никаких мозолей.
Янка словно в задумчивости взяла пациента за руку, погладила тыльную сторону запястья. Кажется, я была права, настояв, чтобы найденыш числился ее мужиком. Сразу же видно, что сестра на него запала. Самый ее типаж: козел черный, брутальный, наверняка редкая сволочь. Вот тянет Янку к таким!
Примерно как меня – к элегантным, стильным и художественным натурам. Как мой Лешенька…
– Так. Систер! – прервала мои печальные мысли Янка. – Голый мужик, конечно, дело хорошее и в хозяйстве полезное. Но неплохо бы его одеть. Может, попросим у Клавдии Никитишны что-нибудь, оставшееся от ее Николаича?
– Ватник, – поморщилась я. – Нет уж. Мы не нищие, уж как-нибудь купим нашему гостю… то есть твоему хахалю штаны. Я видела тут торговый центр. Только размер гляну.
– А что его смотреть? Рост сто девяносто пять, размер джинсов – тридцать четыре, обуви… – Янка приподняла одеяло, оценила вполне гармоничные и ухоженные смуглые стопы. – Сорок пять. Как у лося.
Сбить пафос ей не удалось. Глазки-то блестят, я вижу. Сестру не обманешь.
– Вот и отлично. Ты с ним посиди, как проснется, расспроси его, что ли. А я возьму машину – за покупками.
Ну точно запала! Если сестра вот так легко доверила мне свою любовь, своего черненького мальчика, как она зовет джип – то диагноз ясен и в консилиуме не нуждается.
Я тут подумал грешным делом,
что надо думать головой.
(В.Поляков)
Яна
Как нам удалось дотащить жертву местного криминала до дома бабы Клавы, я никак не понимала. Что удивительно, жертва от нашего способа транспортировки не дала дуба – ни когда мы волокли его по колдобинам, ни позже, когда протаскивали в неширокую калитку, ни когда втягивали в отведенную нам комнату.
– Везучий мужик, – пропыхтела Нюська, сваливая грязный и окровавленный куль на мою кровать.
– И живучий, – поддакнула я. – Слушай, пойду-ка я замету следы.
Нюська так на меня посмотрела, что я почувствовала себя окончательной дурой и поторопилась объяснить.
– Кто знает, чем он местным гопникам не угодил? А мы его волокли как пришлось, там не следы – целые колеи остались. Не хватало, чтобы сюда заявились. Лучше перебдеть!
Сестрица нахмурилась, подумала и кивнула.
– Лучше. Иди, иди, я ему пока голову промою.
Следы я замела. Не до поместья, еще чего! Просто до конца улицы. Вернулась, нервно посмеиваясь – хорошо, что меня с метлой никто не видел. Точно за ведьму бы приняли. И кстати, как Нюська собирается объяснять хозяйке появление какого-то левого мужика?
Об этом я ее и спросила, едва войдя в комнату. Сестрица, склонившаяся над этим самым мужиком, только отмахнулась.
– Да ерунда. Скажем, что твой мужик, за тобой приехал.
– Почему это мой? – возмутилась я.
– Потому что! – припечатала Нюська, и я едва не выругалась: ну не может же она думать, что Шариков раскается, осознает и правда за ней приедет. Или может?
Нет, чтобы обратить внимание на этого пострадавшего! Или там и внимания-то обращать не на что, кроме роста?
Я сунулась посмотреть. И обмерла.
Там было, еще как было на что обращать внимание! Нюськину любовь к изящным блондинам я никогда не разделяла, зато всегда питала слабость к брюнетам – а тут, прямо на моей кровати был самый жгучий брюнет из брюнетов! Да еще южного и, пожалуй, восточного типажа, высоченный и спортивный. Его даже не портила основательная побитость и абсолютно идиотская одежда.
«Хм, может, он слепой?» – слабо понадеялась я, ибо полагала, что розовую рубашку с рыже-зеленым клетчатым пиджаком может надеть либо слепой, либо в самом деле идиот.
Но теперь понятно, почему Нюська не желает признавать ЭТО своим!
– Ладно, допустим, – нехотя проворчала я. – В конце концов, это же ненадолго, да? Подлечим и выпнем. Кстати, если хозяйка спросит, почему у него морда разбита, что скажем?
– Нажрался, – уверенно ответила Нюська и приложила ко лбу жертвы тампон. – По пьяни упал с крыльца, ты видела, какое тут крыльцо?
– Мой мужик – слепой пьяница. Нормально, – вздохнула я. – Надеюсь, он хоть морду мне не бьет. Давай его разденем, что ли. Надо ж глянуть, может, у него ребра сломаны. И вообще, он грязный, как танк, а это была моя постель. Я на ней спать собиралась.
Почив тяжким вздохом память безвременно почивших простыней, я взялась осторожно стягивать с него пиджак. И нащупала что-то во внутреннем кармане.
– О, паспорт! Сейчас узнаем, кого это мы подобрали, – пробормотала я, раскрывая синий – а значит, украинский – документ…
С фотографии на меня смотрел ОН. Вот так, большими буквами. Не просто красивый мужчина, а такой, что снять трусы и отдаться. Тонкие черты, темные глаза-маслины в длиннющих ресницах, сильный подбородок, выразительные губы…
Я невольно перевела взгляд на оригинал – и снова вздохнула. Испортить такую красоту! Но ничего, отмоем, подлечим… Хотя такой экземпляр наверняка женат. Надо проверить.
Опустив взгляд в паспорт, я чуть не икнула. Что, вот прямо так его и зовут?
– Фарит Хаттабович Аравийских, – вслух прочитала я и не удержалась, хрюкнула. – Гражданин незалежной… ы!
– Тебе бы все ржать, – фыркнула Нюська.
– Не мне… ы… Хаттабыч… – я уже ржала, как лошадь. – Сама… глянь!
И протянула украинскую паспортину Нюське.
Та неверяще глянула сначала в паспорт, потом на Фарита ибн Хаттаба Аравийских и тоже заржала. Как лошадь.
Мы так ржали, наверное, минут пять, и не могли остановиться. Нюська даже паспорт уронила, бедная, и схватилась за животик. А я утирала слезы и дрожала. Ржач-то ржачем, но до меня только сейчас начало доходить, в какое дерьмо мы с Нюськой чуть не вляпались. Ведь Хаттабыч – мужчина не мелкий, два-три алкаша бы его не запинали. Да и голоса у них были не особо и пьяные. А значит… значит…
Значит, дуракам везет. То есть дурам, две штуки.
– Хорош реветь, – в последний раз икнув от смеха, велела Нюська. – У нас пациент с черепно-мозговой, а мы тут… Раздеваем, осматриваем, вывихнутое вправляем! Сломанное…
– …отрезаем… – тупо пошутила я.
Нюська не обратила внимания, она снова была серьезна, собрана и внимательна. Совместными усилиями мы раздели и разули нашу украино-арабскую находку (неженатую, на соответствующую страницу паспорта я все же успела глянуть), грязное и драное шмотье я сунула в пакет, а паспорт положила на комод. Туда же отправился и крестик на цепочке. Дорогой, очень элегантного дизайна, совершенно не вяжущегося с кричаще-безвкусным шмотьем. Но черт с ним, со шмотьем. Главное – с арабской мордой лица.
Обдумывание этой странности я отложила на потом. Не то чтобы я могла чем-то серьезно помочь Нюське, кроме принеси-подай-подержи-помой. Просто… ну… Это она – хирург, и голый мужик на столе для нее не более чем пациент. А для меня, и тем более такой!
Да. Я залипла. У меня, между прочим, уже два месяца как нет постоянного любовника. То есть никакого нет. Так что могу я хоть посмотреть? Ладно, не просто посмотреть, а полюбоваться. Редко встретишь мужчину с настолько великолепным телом. Не только генетически великолепным – рост, широкие плечи, длинные ровные ноги… хм… не только ноги, да… короче говоря, он явно за собой следит. Причем не тупо качается в тренажерке, а занимается легкой атлетикой. Мышцы четко прорисованы, но не перекачаны, ни грамма лишнего жира – но и не пересушенная мумия, как бодибилдеры перед показами.
В общем… в общем… Я не я буду, если не сведу его с Нюськой, вот! Должен же у нее наконец завестись нормальный мужик, а не худосочное недоразумение! Рядом с этим Аравийских она точно не будет ощущать себя кобылой, дура этакая.
– Хорош мечтать, – буркнула Нюська, закончившая осмотр и взявшаяся обрабатывать длинную рваную рану на бедре. Неглубокую рану, не только нам крупно подфартило. – Давай-ка поставь нашему везунчику укол.
Уточнять, какой именно укол, Нюська не стала – незачем.
– Ага, – неохотно вернулась в реальность я.
И, не отвлекая Нюську, набрала в одноразовый шприц препарат. Протерла спиртовой салфеткой смуглый бицепс – переворачивать пациента с ЧМТ не рекомендуется – и только приготовилась вколоть…
Как он раскрыл глаза, глянул прямо на меня и улыбнулся разбитыми губами.
– Спокойствие, главное, спокойствие, – пробормотала я, как завороженная. – Поставим вам укольчик…
Он прошептал что-то по-латыни, подозрительно похожее на «ангел небесный», потянулся ко мне рукой, дотронулся пальцами до щеки. И зашипел от боли: Нюська, которой дела не было до романтики, приложила обеззараживающее.
Вот тут мне по-настоящему захотелось убить тех уродов, которые стукнули его по голове и другим местам. Не могли стукнуть полегче? Такой романтический момент пропал!
– Лежать и не шевелиться, – скомандовала я фирменным тоном бабули. – Ставим обезболивающее, иначе придется шить наживую.
Везунчик послушно замер, убрав руку от моего лица, но не закрыв глаз и не изменив какого-то просветленно-восторженного выражения лица. Нормально! Я еще не уколола, а он уже приход словил!
Еще раз протерев кожу на бицепсе, я с размаху всадила шприц. Аравийских даже не вздрогнул, только моргнул и снова прошептал на латыни: «Агнус деи…» и что-то там еще. Правда, отрубился на полуслове. А я невольно погладила только что уколотое место. Кожа у него была гладкая и горячая, и даже сейчас он пах не только лесом и кровью, но и каким-то терпко-пряным парфюмом, очень непривычным и безумно ему подходящим.
– Готов, жить будет, – заявила Нюська и велела: – Помоги-ка с перевязкой.
– А он меня овцой обозвал, – наябедничала я и зевнула.
В общем, спать мы залегли перед рассветом и в одну кровать, а вот утром…
О, приключеньями запахло,
спускаю жопу с поводка.
(О.Арефьева)
Яна
Будильник вырвал меня из роскошного сна, в котором настоящая леди в шляпке с вуалькой уговаривала меня стать ее личным ювелиром и ваять золотые наручники для бескрайних бараньих и козлиных стад. Я горячо возражала, что отливать такую гламурную пошлость мне не позволяет эстетическое чувство. После каждого возражения леди все поднимала и поднимала мне зарплату, а в конце пообещала подарить самого черного и вредного козла для Нюськи. Или барана. Кого выберу. Я уже открыла рот, чтобы согласиться – и вот тут-то тихо зажужжал будильник, поставленный на полночь. Ну не свинство?
Не открывая глаз, я села на постели, нашарила ногами тапки, а рукой – поставленную рядом с кроватью бутылку колы, купленную еще в Москве. Мой неприкосновенный запас кофеина. Через пару глотков в голове прояснилось, я отставила бутылку и пошла будить сестрицу.
Спала Нюська всегда крепко, так что я без особых нежностей ткнула ее в бок и стянула одеяло. Подействовало!
Нюська села на кровати, хлопая глазами, как внеурочно разбуженная сова.
– Утро? – хрипло спросонок выдала она, и я закивала.
– Утро-утро. Раннее такое, начало первого. Вставай давай! Только тихо!
Нюська застонала и попыталась накрыть голову подушкой, но я схватила ее раньше.
– Одевайся давай, нас ждут великие дела! Ты вообще собираешься обследовать местность?
– Ну почему обязательно ночью? – безнадежно проворчала сестрица, но все-таки поднялась и принялась натягивать джинсы.
– Потому что только ночью все местные спят и не увяжутся за двумя докторшами-артистками из Москвы. Очень нам нужна публика?
Нюська горестно вздохнула, жалея о потерянном сне, но согласилась, что публика в поисках клада – только помеха.
Дом мы покидали на цыпочках, чтобы не разбудить хозяйку. Как и следовало ожидать, спала уже вся улица, в окнах не горели огни, разве что с соседней улицы доносились нетрезвые вопли про милого, спустившегося с горочки.
– Этот стон у нас песней зовется, – проворчала я, а Нюська солидарно вздохнула:
– Зато, смотри, луна какая. Каждую кочку видно! Можно было и фонарики не брать. Ты, кстати, взяла?
Я молча протянула Нюське налобный фонарик, уж не помню за каким надом купленный через Алиэкспресс. Вот и пригодился. А вот лопаты мы оставили дома. Все-таки сперва не помешает осмотреться. Пусть Нюська найдет, где должен быть клад, а уж я его потом подброшу.
– Ты о чем задумалась? – подозрительно спросила сестрица, знакомая со мной слишком давно, чтобы не почуять подвох.
– О луне, – честно соврала я. – Ночь, луна, на развалины идем – самое время рассказывать страшные истории. А?
– Это какие, например?
– Да хоть про нашу усадьбу. Вот слушай!
И я начала пересказ исторических событий. Усадьба Преображенских не просто так считается проклятым местом. Тут и до войны всякое творилось, а после войны и вовсе наступил белый полярный лис.
Призрак графини (или кто-то, убедительно под него маскирующийся) выгнал из поместья сначала правление колхоза, затем Дом Культуры и ЗАГС.
Последней в усадьбе затеяли овощебазу. Директора прислали из самого Ленинграда. Товарищ Вонюков приехал и взялся наводить шороху. На предупреждения местного населения, что по ночам в усадьбе неспокойно, прореагировал в духе истинного коммуниста. То есть вооружился томиком стенограмм ХХ съезда КПСС, портретами Ленина и Горбачева, двумя бутылками водки, выставил на стол Большую Печать – и остался на ночь караулить овощебазу. Чтобы доказать, что нечистой силы не бывает, а все страшилки и пугалки – суть происки местных лодырей.
На рассвете следующего дня товарища Вонюкова вместе с томиком стенограмм и партбилетом (правда, без штанов) нашел пастух. Где-то в овражке за колхозным выпасом. Портреты вождей и Большая Печать так и остались на директорском столе, а кабинет – распахнутым настежь.
Пастух милосердно напоил директора Вонюкова самогоном и привел к правлению колхоза. Товарищ директор по дороге то цитировал особо проникновенные места из речей Горбачева, то вяло отбивался от какой-то английской комиссии, утверждая, что не брал чемодана с миллионом! И что товарищ графиня зря возводит напраслину, он чист перед народом и партией!
– …и пока его вязали санитары, так и орал – отстаньте, товарищ графиня! – с выражением продолжила я. – Не брал я вашего супружеского долга, Марксом и Энгельсом клянусь, не брал! А когда к нему подошла товарищ медик, грохнулся на землю, забился в конвульсиях и давай еще громче: а, все леди делаю ЭТО! Спасите-помогите, сам сдамся в ОБХСС, только не отдавайте графине!
Хорошо, что колхоз спал. А то точно кто-нибудь бы заинтересовался, что за дуры ржут в ночи, топая к проклятой усадьбе.
История английского призрака как-то сама собой переросла в свежесочиненную легенду о местных оборотнях. В погонах. Оборотни завелись после овощебазы, когда ОБХСС приехало проверять деятельность товарища Вонюкова, напилось геномодифицированного самогона и мутировало.
– И с тех самых пор бродят тут, понимаешь, по ночам и всех спрашивают: где Большая Печать? Где Печа-ать? У-у! – вдохновенно провыла я.
И тут из кустов боярышника, которым заросли обочины дороги, послышался шорох. Нет, не так. Громовой шорох. Мы с Нюськой подпрыгнули и, не сговариваясь, припустили вперед по колдобинам. Позади топало и пыхтело. Очень страшно.
Правда, шагов через десять я таки обернулась… Нюська – тоже, мы с ней постоянно вот так сталкиваемся лбами, когда тянемся за солью-ложкой-газетой-последней печенькой.
Дорогу переходил ежик. Матерый такой ежище, кило на пять, с мышью в зубах.
– Так вот ты какой, оборотень в погонах, – простонала я и едва не села на дорогу. От смеха.
– Трусихи мы с тобой, Преображенская. Ежиков боимся, – с каким-то подозрительным удовлетворением заявила Нюська. – Как настоящие барышни.
Я едва удержалась, чтобы не закатить глаза. Нашла же Нюська время поминать Шариковские заходы о ее неженственной кобылистости! Дура.
– Вперед, барышня не-крестьянка, – изобразила я Ленина, Перстом Указующего. – Я ежиков не боюсь. И вообще!
Правда, на всякий случай мы взялись за руки. И продолжили рассказывать, на сей раз – анекдоты. Большей частью – остро нуждающиеся в услугах барберов, ну и что!
Зато хватило их до самого родового гнезда – то есть до запертых на ржавый замок ворот и древнего забора из шлакоблоков. Частично обвалившегося, и вообще, кажется, только и ждущего момента обрушиться окончательно.
Нюська потопталась на месте и неуверенно посмотрела на меня. Я – на нее. Понятно было без слов, что если тут такой забор, то и наверняка внутри все дышит на ладан. И хотя луна светила яркая и полная, как нарочно для оборотней в погонах – все-таки не белый день. Споткнешься о камешек, приложишься о другой – и привет ненайденному кладу! А дома мягкая подушка, одеялко и ровный пол…
Ну уж нет!
Заявить, что клад гораздо лучше одеяла, и вообще, зря, что ли, у нас фонарики, я не успела. Откуда-то из-за забора донеслись звуки… Совсем не ежиные! Любимой горелкой клянусь – звуки ударов, потом – задорный матерок. О, нет-нет, двум девушкам совершенно нечего делать там, где дерутся!
– Нюсь, – зашептала я, тревожно глядя на сестру. – Пойдем-ка отсюда. Завтра придем, слышишь?
Может, я бы ее и уговорила. Но за забором застонали. Слабо, но Нюська тут же вспомнила, что давала клятву Гиппократа. Хотя, убейте меня – но там ни единого словечка нет о том, что доктор должен кидаться в каждую драку!
– Стой здесь! – шикнула она на меня страшный голосом и нырнула в заборную дыру.
И захрустела ветками прочь. Я даже не успела возмутиться вдогонку – так я и оставила ее одну! Юркнула в дыру следом за Нюськой, завертела головой, но сестрица как сквозь землю провалилась! Точнее, за кусты, вымахавшие тут в ее рост и отбрасывающие длиннющие тени.
Тьфу, вот ведь пакостное местечко!
Ладно, Нюську я не вижу, значит, пойду на шум! Ведь она-то пойдет туда же!
Приняв это непростое решение, я включила фонарик и едва не заорала – темноту запущенного парка прорезал луч инфернально-красного света. Мать моя! Какой китайский идиот додумался поставить в фонарь красные светодиоды!
Впрочем, если я перепугалась – то есть шанс напугать и тех придурков, что дерутся за кустами.
Так что, недолго думая, я завыла. Громко, от души. С переливами. Пригодился мой вокальный талант, от которого еще в детском садике у воспитателей уши вяли.
Рядом тут же ответили – знакомым голосом. Вот что значит сестра! И фонарик она тоже засветила. И тоже красный.
А за кустами громко выматерились на три или четыре голоса – и ломанулись прочь, словно стадо лосей.
Само собой, мы с Нюськой душевно повыли им вслед. Не хуже какого-нибудь Витаса. А уж какую руладу Нюска выдала напоследок! Если тут и водились настоящие волки, они удавились от черной зависти.
Я так увлеклась (и так перепугалась, если уж честно), что напрочь забыла про еще одного участника драки. Того, который не издавал больше ни звука, но Нюська его все равно нашла. У нее чутье на всяких ущербных, раненых, сирых и убогих.
Этот точно был и раненым, и ущербным. На всю голову, сейчас залитую кровью. В красном свете наших фонариков выглядел он примерно как голливудская жертва зомби. Немелкая такая жертва. Одетая в дурацкий клетчатый пиджак.
– Ну-ка посвети, – скомандовала Нюська, присаживаясь около мужика на корточки и бестрепетной рукой ощупывая поврежденную голову.
Раненый снова застонал, но глаз не открыл. А Нюська, помянув тихим незлым словом местный криминальный элемент, приняла стойку грузчика, готовящегося поднять мешок с цементом, и велела:
– Давай его ко мне на спину. Вместе дотянем.
Затея эта показалась мне глупой донелья. Вот куда нам, двум хрупким барышням, тянуть этакую безголовую дубинушку? А вдруг вернутся те, которые его били и не добили? Но глянув на сжатые Нюськины губы и насупленные брови, я даже рта раскрывать не стала. Бесполезно.
Ну ничего. Я потом ей все выскажу. Когда доберемся до дома! Только осторожно уточнила:
– А у него точно не перелом позвоночника?
– Точно, – буркнула Нюська таким голосом, что я ей сразу поверила. – Его ударили по голове и, видимо, пинали по ребрам. Грузи давай!
Башка сегодня отключилась,
Не вся, конечно, есть могу.
(В.Поляков)
Анна
Отпуск мне дали неожиданно легко. Даже как-то подозрительно легко. Когда любимое начальство назвало меня Нюсенькой и вспомнило, что я уже два года толком не отдыхала, мне захотелось вызвать санитаров. Из дурки. Ну чисто на всякий случай. А уж когда начальство засюсюкало с пожеланиями хорошенько расслабиться и не торопиться на работу, я и вовсе заподозрила, что нашего главврача подменили инопланетяне.
– Что значит, надо метнуться и проверить, все ли с ним в порядке? Ну ты, Нюська, даешь! – Янка покрутила пальцем у виска и распорядилась: – Значит так. Отпуск тебе дали с завтрашнего дня, сегодня у тебя вообще выходной, так что тебя уже нет дома. И в Москве нет. Выключай телефон, пока начальство не опомнилось! И вообще, нам надо выехать через полчаса. Быстро собирай чемодан!
– Как через полчаса? – растерялась я. – А как же…
Что «как же», я сама не знала, да это уже было неважно. Потому что Янка со скоростью урагана стянула с антресолей чемодан, распахнула мой шкаф и принялась за сборы.
– Годится, тоже годится, это берем… а это не берем…
Почему-то она начала с белья, совершенно неподходящего для путешествия. Вообще-то голубой кружевной комплект я покупала на годовщину, а не ради раскопок. О чем Янке и сказала.
Зря, ой зря!
На меня посмотрели так ласково и снисходительно, что я ощутила себя выпускницей средней группы детсадика.
– Преображенская, – тоном «дура ты набитая» сказала моя сестра. – Иди лучше чайник вскипяти. Нам три часа ехать, нужен термос. А чемодан не тронь! Знаю я тебя, опять вырядишься, как на работу.
– А надо как на парад?
– Нет. Как в отпуск!
– В глуши. Почти в Саратове.
– Сгинь, сказала! За тобой термос и кроссовки.
Я только пожала плечами. Не то чтобы я такая безответная клуша и позволяю сестрице таскать себя за шкирку, но сегодня – пусть. Может мне в самом деле стоит забыть о практичности, экономии и прочих нерадостях жизни хотя бы на пару недель. Может даже еще кружевного белья прикупить. Для себя, а не для Шарикова.
Упс. Я что, назвала Лешу – Шариковым? У Янки заразилась, не иначе. И плакать почему-то больше не хочется. Вроде надо, все же любимый мужчина ушел, а не получается. Не выходит из меня хрупкая барышня тонкой душевной организации.
– Колбасы нарежь повкуснее, – догнал меня на пороге кухни голос Янки. – И я видела, там у тебя еще коньячок остался. Бери с собой!
– За рулем пить нельзя! – для порядку огрызнулась я.
– Зато после – льзя! – припечатала Янка, и я с ней согласилась.
Отпуск у меня, в конце концов, или где!
В общем, вкусно нарезанная колбаса очень пригодилась в дороге. Вели мы с Янкой по очереди, хоть я это дело и не особо люблю. Но на полупустой прямой трассе – можно.
Кстати, трасса до города Энска, что по адресу «300 км на норд-норд-ост, за болотом налево, увидите руины после бомбежки – приехали» приятно удивила. Для начала тем, что она таки была. Свеженькая, ровненькая, ничего общего с колдобинами, бывшими тут лет пятнадцать назад. Нас, тогда еще школьниц, бабуля возила «на родину предков». В познавательных целях. Но не суть.
Сейчас же трасса, которая за болотом налево, была еще и украшена яркими рекламными щитами. Те, что слева, призывали голосовать за мутного типа уголовной наружности, но в пинжаке с карманами, и обещали городу Энску развитие туризма и процветание под рукой лучшего в мире мэра, члена партии либерал-демократов. А те, что справа – приглашали посетить эпическое событие, представление бродвейского мюзикла, и напоминали электорату, что цирк приедет не просто так, а исключительно потому что лучший в мире мэр (нынешний и будущий) заботится о вас.
– И фамилия у него Тефаль, – с доброй улыбочкой прокомментировала Янка.
– А звать его Мизерабль, – фыркнула я в сторону мизерабельной рожи с плаката.
Остальные рекламные щиты так или иначе звали все в то же светлое будущее под руководством мэра Тефаля и в цирк, простите, мюзикл. И на день города, когда бродвейский цирк и приедет.
Под одним из мюзикловых плакатов мы и остановились перед самым Энском. Заправиться бензином и последним кофейком из термоса.
– Что-то мне не верится. Энск – и американцы? Они в столицу-то приезжают раз в десять лет, а в здешнюю-то глухомань! – Я вздохнула, еще раз заглянув в пустой контейнер из-под бутербродов. – Почему колбасы всегда мало?!
– Да какие они американцы, – фыркнула Янка, изучая афишу. – Сама посмотри: М. Гольцман, Э. Петрофф и Б. Джеральд представляют… Мюзикл «Дракула»… Кто ж не знает Мойшу Гольцмана и Эдика Петрова! Бродвей, как же! Чистой воды Гнусь.
– Гнусь? – переспросила я. Вроде Янке эти товарищи ничего плохого не сделали, не с чего ей хамить.
– Гнесинская Академия Музыки, деревня. Ты вообще когда в последний раз в театре-то была, мадемуазель Преображенская?
Я независимо пожала плечами. Какой театр, когда у меня работа и Леша… был…
Вот именно, что был.
– А давай тут и сходим, – предложила я, чтобы отвлечься от вновь подступившей тоски то ли по Леше, то ли по бездарно потраченным семи годам личной жизни. – Это вообще приличный мюзикл-то?
– Говорят, ничего так. Не видела… о, гляди-ка! Сценарий – Тай Роу! – Янка расплылась в радостной улыбке, словно родню увидела.
Впрочем, я бы не удивилась. Чувство юмора и отсутствие тормозов у них с «настоящей леди» похожее.
– Значит, сходим. Раз уж ты мне в чемодан сунула платье. Хороша я буду в платье и с лопатой наперевес.
Шуточка получилась так себе, но Янка рассмеялась, показала мне большой палец и заявила:
– Лучше всех! Поехали, нас ждут великие дела!
Ага. Великие, дальше некуда.
Городок Энск – глушь похлеще Саратова – мы проехали минут за пятнадцать. Так долго только потому, что высматривали гостиницу. Так ничего и не высмотрели. То есть гостиницы-то нам попались, аж целых три, но все они не внушали доверия моей придирчивой сестрице. Та – какая-то пластиковая, эта – старая и наверняка с клопами, третья вообще называется «Бляхин Клуб».
– Разве приличные девушки могут остановиться в гостинице с таким названием? – тоном светской львицы осведомилась Янка.
– Так то приличные, а не с лопатой. Слушай, а мы лопаты-то взяли?!
– А то! Две отличные саперные лопатки. И этот прости господи отель тоже не годится, – поморщилась Янка на четвертую гостиницу близ главной площади.
– И чем не угодила? – из чистого любопытства спросила я.
– Далеко от усадьбы. Вот представь, взяли мы с тобой лопаты… И чемодан… – мечтательно добавила Янка.
– Чемодан-то зачем? – попалась в расставленную ловушку я.
– Чтоб за грибами ходить! – голосом кота Матроскина продекламировала Янка.
Я не выдержала, улыбнулась. Вот как тут побудешь правильной барышней с тонкой душевной организацией, когда у тебя такая сестра?! И в цирк ходить не надо – этот праздник постоянно со мной.
А Янка продолжала рисовать картину маслом. Мол, надели мы с ней платья, взяли лопаты и чемодан для клада, и все такие томные идем через площадь. Центральную. Перед мэрией.
Именно эту площадь мы как раз проезжали, и имели честь любоваться на статую Ленина Перстом Указующего. А рядом с Лениным – все та же реклама мэрских выборов. Отлично смотрелось, надо сказать. Какой-то добрый человек пририсовал мэру на плакате ленинские усы с бородкой. Зеленой краской. Сходство получилось просто потрясающее. Особенно в выражении добрых-добрых, честных-честных глаз.
Алюминиевый вождь мирового пролетариата указывал аккурат на похоронное бюро. Весьма пафосное, с мраморными ступеньками и золочеными колоннами. Золотые же буквы над входом гласили: «В добрый путь». А растяжка над вывеской обещала: «Только для Вас! Второй гроб в подарок!»
– Особенно актуально рядом с рестораном, – хмыкнула сестрица, и я, следуя за ее взглядом, прочитала еще одну вывеску.
«Жричодали». Ресторан кавказской кухни, если верить картонной носатой роже в витрине.
Если я правильно помню, на этом месте пятнадцать лет назад располагалось предприятие общепита «Столовая №2».
– Повара те же, качество еды то же. Традиции рулят, – прокомментировала я.
– Смотри-ка, тут и частная клиника, а на задворках наверняка морг. Предприятие полного цикла, однако.
– Ты права, поищем другую гостиницу, – согласилась я, пытаясь не смеяться.
– Снимем квартиру на окраине, – резюмировала Янка. – Там никто не удивится лопатам. И до поместья ближе, и столовкой не пахнет. Я надеюсь.
Насчет квартиры Янка погорячилась. В славном городе Энске квартиры были только в центре и около стекольного завода. Все остальное – частный сектор.
Надо сказать, что частный сектор поблизости от усадьбы Преображенских – вообще отдельная история. Изначально там была деревня. В советские годы Энск разросся, городская улица добралась до самой деревни, и в точном соответствии с программой партии граница между городом и деревней перестала существовать.
Так и было годов этак до двухтысячных, когда весь Энск больше всего походил на запущенную деревню: двух-трех-этажный старый центр, несколько десятков четырехэтажных заводских домов барачного типа и домики-домики-домики. Если вы были в маленьких провинциальных городках, то точно знаете, как все это выглядит.
Выглядело до недавнего времени.
То ли мэр оказался фанатом своего дела, то ли у него кореша в Минфине. Уж не знаю каким образом, но он сумел привести в порядок центральные улицы, реставрировать старинный монастырь и разрекламировать Энск как центр регионального туризма. За что ему честь и хвала.
Так вот, о границе между городом и деревней. Она была. Причем настолько явная, что мы вместе с Янкиным джипом в нее чуть не провалились. Потому что асфальтированная улица была-была – и прекратилась. Ровнехонько под дорожным знаком «конец города Энска» (ну знаете, когда название города перечеркнуто), этаким новеньким и блестящим знаком. А в двадцати метрах за ним скрипел на ветру ржавый, покосившийся антиквариат.
«Колхоз имени 10 годовщины Великой Октябрьской Революции» – гордо сообщал антиквариат.
По «улице» сразу и было видно, что дальше – колхоз, причем зомби-колхоз. Грунтовка в колдобинах, в колдобинах лужи, в лужах свиньи. По левой стороне «улицы» сельпо с закрашенным окошком и покосившейся вывеской «Продукты», пустые ящики у входа, компания алкашей на ящиках.
И мы – чуть не доезжая до сельпо, посреди лужи, и недоуменно хрюкающая на нас свинья, которая в эту лужу собиралась залечь.
– Миргород, твою ж гармошку, – высказалась Янка по поводу местных пейзажей.
– Уверена, что нам сюда?
– Уверена! Не переться же через весь город с лопатами и чемоданом.
– Ладно. Тогда пошли на разведку.
Джип Янка припарковала около сельпо, под мутными взглядами трех алкашей, по типажам – вылитые Трус, Бывалый и Балбес.
– Тю-у, красопеты! – обозвал нас красотками на местном наречии Балбес.
– Валька ушла на обед, – лениво сообщил Бывалый. – Чо вы тута забыли?
– Небось из энтих, столичных артистов, – прокомментировал Трус, ковыряясь палочкой в зубах.
– Янка, молчать, – прошипела я, видя, что сестрица собралась открыть рот. Лучше не надо, дипломатия – не ее конек. – Добрый вечер, уважаемые. Скажите, где бы нам снять комнату?
– Так отель жа, – махнул рукой Бывалый. – Проехали вы, девки.
– Нам не отель, нам комнату. Здесь, – я для убедительности показала на улицу с разномастными заборчиками.
– Ну баб Клава сдает, вона, зеленый забор с дырой, – наморщив лоб, выдал Трус.
– Спасибо, – кивнула я, локтем отпихивая Янку обратно к машине.
– Спасибо не булькает, – со знанием дела заявил Бывалый.
– Мы б за вашим джипом-то присмотрели. Тут эта, глаз да глаз нужон, – добавил Балбес. – Пацаны балуют.
– Да чо ты девок в заблуждению вводишь! – влез Бывалый. – У Тренера не забалуешь. Строем ходют пацаны!
Балбес обругал приятеля и сплюнул под ноги, а Бывалый с гордостью продолжил:
– Правильный мужик Тренер. – Он указал на одинокий баннер, присобаченный к стволу древней липы. – Клуб организовал, за пацанвой присматривает. Кореш мой!
Кореш на баннере призывал заниматься спортом, а не водку пьянствовать. Был он выразительно носат, брит наголо, высок, мускулист, местами татуирован и походил на Мистера Колыма, рекламирующего фирму Адидас. По крайней мере, спортивные штаны и кроссовки у него были адидасовские, фасона годов девяностых.
– А ничего так торс, – оценила его Янка. – И прикид близкий народу.
– Плечелопаточный периартрит и недавний бурсит, – уточнила я, внимательнее присмотревшись к чуть ассиметричной фигуре с грамотно прокачанными косыми и поперечными. – Вашему корешу, уважаемые, не помешало бы посетить хорошего невролога и пройти курс мануальной терапии.
– Фу-ты, ну-ты! – восхищенно присвистнул Трус. – У тебя полечиться, что ли, красопета? Я б не отказался!
– Мечтай, – хохотнул Бывалый, пихнув приятеля плечом. – Ты чо, в натуре доктор?
– Хирург, – кивнула я, копаясь в кошельке в поисках сторублевки.
– Так эта, мож и Тренер комнату сдает, а, мужики? – оживился Трус. – Столичным-то докторам! Вон под синей крышей дом… – Он махнул на шикарный двухэтажный дом в городской черте, то есть там где еще была ровненькая асфальтовая дорога. – Да эта, я ему щас наберу! Договоримся!
– Нет-нет, не стоит, – сунув Бывалому сторублевку, я поспешно отступила. – Мы лучше к баб Клаве.
Янка явно хотела что-то еще сказать, но я подхватила ее под локоть и запихала обратно в машину. Она обижено фыркнула:
– Ты б меня еще подмышку взяла! И вообще зря отказываешься, – резко сменила тон Янка. На змееискусительный. – Смотри, домик ничего так, двухэтажный, и торс опять же. Этот тебя на руках носить сможет. А бурсит ты ему вылечишь.
Вот это уже был нечестный прием. Да, во мне метр восемьдесят! Без каблуков! Но это не значит, что семью мне можно заводить исключительно с медведями. Не в росте и мускулах счастье.
А Лешу я вспоминать не стану. Не стану, и все тут.
– Кроме бурсита у него наколки, золотые зубы и конкретные пацаны в натуре, – нахмурилась я. – Нет. К бабе Клаве.
– У каждого свои недостатки. Ты подумай, систер, подумай, – вкрадчиво так сказала Янка, косясь на оживленно о чем-то перетирающего по древней мобиле Бывалого. – Правильные мужики на дороге не валяются.
Уж не знаю, что тут не валяется на дороге, а связываться с криминалом мне совсем не хотелось. Хотя чуяла я одним чувствительным местом, что с этим Тренером мы еще столкнемся на узенькой дорожке.
Мы с Янкой остановились у старенького бревенчатого дома с зеленым забором и яблоневым садом. Баба Клава уже нас встречала, что немудрено: по Колхозной авеню мы крались медленнее, чем пешком, а впереди нас мчалось местное «радио». То есть чернявый пацаненок, который вынырнул из-за сельпо и теперь радостно орал во всю глотку:
– Баб Клава! Баб Клава! К вам столичные артисты приехали!
– Чо орешь, оглашенный! Нишкни! – прикрикнула на него высокая, худая и на удивление прямая старуха. – Ставьте туточки, не тронут, – указала она Янке на ровное место у самого забора. – Дров пока не привезли, так и вы ж не до зимы. Артисты… не похожи на артистов-то. Откель будете?
– Из Москвы. Здрасьте, Клавдия… как вас по отчеству? – применила все свои дипломатические таланты Янка.
– Никитишна я. Клавдия Никитишна Зорькина. Ну, заходите, коль не шутите. – Старуха смерила нас пронзительным взглядом некогда голубых, а теперь выцветших глаз, развернулась и пошла в дом.
Ну и мы за ней, волоча один чемодан, одну спортивную сумку и две упакованные в брезент (в целях конспирации) саперные лопатки.