Как устоять перед твоим призывным «Нет!»?
(О. Арефьева)
Анна
– В смысле, на мистера Смита из «Матрицы»?.. – Я от неожиданности уронила горсть малины не в бидончик, а на землю.
– Вылитый! Такой же мелкий и морда стремная. Так вот, Нюсь, что я думаю, – продолжила сестра, притягивая к себе ветку с особо жирной и темной малиной.
Из всего потока сознания, вылитого на меня сестрой, я вычленила самое главное.
Здесь был он. Эльф из примерочной. И плевать, что Янке он не кажется похожим на эльфа, просто она ничего в них не понимает. Он… Грег, да, Грег… такой мужчина! Сильный, страстный, красивый, воспитанный…
Наверняка он, говоря комплименты даме, не срывается на «в натуре, пацаны» и не глотает матерные артикли. И ест он, наверное, держа вилку левой рукой, а нож – правой… Нет, я все понимаю. В Афгане, а потом в Чечне и Карабахе было не до этикета, там бы выжить. Мне под нож не раз попадали такие, выжившие там и не очень выживающие здесь. По большей части спившиеся, сторчавшиеся, так и не приспособившиеся к мирной жизни и лезущие в любую драку просто потому, что это их естественная среда обитания. Дмитрий не такой. Он не только выжил там, но и сохранил веру в… наверное, в возможность каких-то изменений. Он был командиром там и заботился о выживании своих ребят, и то же самое он делает здесь. Похоже, весьма успешно делает. Вон даже на политику решился, хоть и сам признается, что в этом грязном деле не силен, и ему бы честный калаш в руки…
Всем хорош, даже возраст его не портит. Подумаешь, немного за сорок мужчине. Но.
Не мое это. Быть женой политика. Даже перспектива возглавить местную клинику – не возбуждает. Наверное, потому что не возбуждает сам Дмитрий. Ну что делать, если поцелуй с ним не произвел на меня впечатления? Даже романтическая обстановка и живая музыка не помогли. Хотя может быть наоборот, музыка как раз помешала… Ну не люблю я Меладзе, Киркорова и вот это вот все. Лучше бы он Цоя заказал, что ли. «Группу крови на рукаве». Пусть не о любви, зато – пробирает.
Короче, не пойду с ним больше никуда.
О чем я Янке и сказала, прервав ее рассуждения о пользе жизни в сельской местности.
– Как это не пойдешь? Нюська! – у нее стали такие несчастные глаза, что я устыдилась и от стыда укололась об малину. – Он обещал дать мне покататься!
– Ладно. Один раз, – согласилась я, облизав поцарапанный палец. – Покатаешься – и на этом все.
– Вот так всегда, – вздохнула систер и тут же переключилась на актуальную тему: – Грег упомянул, что старый архив частично сгорел в гражданскую войну, и планов дореволюционной усадьбы не сохранилось. Так что мы с тобой везучие, сил нет. Клад наверняка там.
– Не поняла связи, – сказала я и прикусила язык. Кажется, я заразилась интонациями Дмитрия. Вот эти вот «не понял» и подобное.
– Это ж элементарно, Ватсон! – ничего не заметила за своим нездоровым воодушевлением Янка. – Помнишь, бабуля упоминала о том, что усадьбу достраивали в конце девятнадцатого века? И тогда же сделали новый винный подвал! Новый, Нюсь. Ну?..
– И в нем искали клад. Хотя английская графиня умерла раньше, чем закончили достраивать усадьбу. И клад – в старом винном подвале.
– Именно! Больше того, старый винный подвал во время стройки завалило, и его не стали восстанавливать, а тупо замуровали.
– Это тоже Грег сказал? – скептически подняла бровь я.
– Нюсь, ты тупишь или придуриваешьсся?
– Туплю. Общение с господином будущим мэром, знаете ли, настраивает.
– Да ну, отличный же мужик. И браслет… ничего так… – с трудом соврала Янка, внимательно разглядывая сидящего на ягоде зеленого клопа.
То есть даже я видела, что дорогая безвкусная цацка турецкого производства. Блеску много, толку мало. Сама не понимаю, почему я его взяла. Хотела же отказаться, но Дмитрий так трогательно заглядывал в глаза и целовал руки, что не смогла. Это было все равно что щенка пнуть. Вот как его так повело, а? Старый солдат, ему слов любви-то знать не положено, а туда же. Мол, всю жизнь мечтал встретить Настоящую Женщину, такую как вы, Анна. Ага, с большой буквы и на вы. От великого уважения. У него с пафосом все… ой, как у него все с пафосом!
– Вот не надо, Янина Альбертовна, портить карму враньем. Ужасный браслет. Завтра же верну.
– Ну… ты ему привьешь вкус к прекрасному. Зачатки-то есть!
– Если ты про вкус к «Хаммеру» и прочей военной технике, то сама следующий раз с ним на свидание и иди, – не стала миндальничать я. – И учи его есть ножом и вилкой тоже сама. Я к такому не готова.
Для большей убедительности я закинул в рот горсть сладкой крупной малины, хотя честно говоря уже не лезло.
– Снобка ты, Нюська, – укоризненно покачала головой Янка. – Не это ж в человеке главное, а доброе сердце…
– И широкий «Хаммер», знаю. Вот и забирай. Вместе с «Хаммером». У него в гараже наверняка еще и танк стоит. И он тебе его подарит от всей широты души.
– Фу, нельзя быть такой.
– А какой зя?
– Проще надо быть, проще. Тогда и люди к тебе потянутся.
– Вот спасибо! Они и так ко мне тянутся, весь приемный покой забит. Нет. Я… я лучше с Грегом познакомлюсь.
Янка совсем посмурнела.
– Ну знакомься. С конкурентом проклятым. Зуб даю, они тоже ищут наш клад. Вон и баб Клава сказала – шпионы они. Оба.
– Зато не голубые. И не найдут они наш клад, потому что про старый подвал мы им не скажем. Ты же не сказала Аравийскому?
– Ты за кого меня держишь, систер? Совсем того? Это не я Шарикова в дом привела, отмыла, очистила от очисток…
– А вот ругаться мы с тобой не станем, Ян. Я понимаю, обидно, такой фактуристый мужик, и опять мимо. Но мужики приходят и уходят, а мы с тобой – сестры.
– Ага, – вздохнула Янка. – Но я его все равно того. Раз уж он не голубой. Имею я право?
– Имеешь, – кивнула я. – Так откуда ты знаешь, что старый подвал замуровали?
– Так бабуля же упоминала. К тому же ты сама видела, тропинка там только одна, к новому подвалу.
– Вход в старый может быть из нового, – покачала головой я.
– Тем не менее, клад до сих пор не нашли. Ты пойми, Нюсь, там такие вещи, что обязательно бы всплыли. Та же блохоловка – уровня Сотбиса вещь. А я проверила. Не всплывало ничего. Ну, что ты такая мрачная?
– Не выходит из меня Настоящей Женщины, Ян. Мне вон Дмитрий про поездку на Мальдивы… Про то, какая я вся из себя прекрасная… А я чувствую себя не на месте, понимаешь? Как будто надела чужое платье, и оно мне жмет.
– Ну и черт с ним тогда. И платьем, и с Дмитрием. Вот найдем клад, сами купим «Хаммер», вот. А ты найдешь себе эльфа. Нормального, не как Шариков, ага же?
– Ага, – вздохнула я, думая: признаться или нет, что уже нашла? До Янки так и не дошло, до Шерлока доморощенного, что похожий на мистера Смита из «Матрицы» англичанин Грег Смитсон и есть мой эльф. – Короче, нечего тут рефлексировать. Пошли в усадьбу. Поищем вход в старый подвал. Правда…
Я замялась. Что-то мне было немного стремно, и на крыше усадьбы мерещились душманы. Какая-то нехарактерная для меня впечатлительность.
– Нет, Аравийского с собой не возьмем, – правильно истолковала мою заминку сестра. – Вообще не собираюсь с ним обсуждать клад. Секс – еще не повод, чтобы делиться.
– Секс? – подняла бровь я и машинально сунула в рот еще горсть малины.
– Будет, – отрезала Янка. – Я взрослая свободная женщина, он – мужчина нормальной ориентации и совершенно свободен. А что он наш прямой конкурент, не важно. Я с ним не разговаривать буду.
Я хмыкнула. Вот теперь узнаю родную сестру.
Короче говоря, выбрались мы с ней из малинника, куда ушли поговорить о своем, о девичьем, вручили Клавдии Никитишне два бидона с малиной и заявили, что идем гулять. Отпуск у нас. Надо дышать свежим воздухом.
Аравийский, который сидел на крылечке с ноутбуком и что-то там такое писал, уже традиционно попросил:
– Только не в усадьбу, пожалуйста. А если в усадьбу, то я с вами.
Прозвучало это, конечно, очень заботливо. Но в свете его поисков – весьма однозначно. Чтоб, значит, мы без него клад не откопали и не перепрятали. Вот жук!
– Что мы в той усадьбе не видели? Развалины и крапива, – фыркнула Янка. – Нет, мы на пруды пойдем, там красиво. Хочешь с нами?
Аравийский только вздохнул и потрогал желтеющую гематому на скуле. Отек уже спал, а вот цвет… Даже с его смуглой кожей выглядело это все далеко не эстетично.
– Привлекать к вам внимание криминальных элементов – не по-джентльменски, – покачал головой он. – Хотя признаюсь честно, сидеть тут одному скучно.
– Мы не долго. Дотемна вернемся, – пообещала я.
И даже не соврала. Не потому что врать не собиралась, а потому что так получилось.
Короче говоря, только мы с Янкой вышли за калитку…
В конце улицы, том, что в городе, послышался рев и грохот. Очень такой характерный рев тяжелой техники.
Мы с Янкой переглянулись и уставились на нежданчик. Не мы одни, над заборами тут же показались головы местных жителей, а там где заборы превышали человеческий рост, поотворялись калитки. Так что когда дорожная техника неспешно проползала по колхозной улице, ее приветствовали примерно как явление инопланетян – свистом, улюлюканьем и комментариями разной степени пристойности. Особенно непристойных комментариев удостоился плакат, закрепленный на первом бульдозере наподобие паруса. Изображался на том плакате действующий мэр, герб его партии и воззвание: «За нами будущее!».
Инопланетяне же в оранжевых касках и с чрезвычайно серьезными лицами поглядывали на колхозных жителей и на подначки не велись. Зато когда колонна бульдозеров, грейдеров, грузовиков с гравием и черт знает чем еще проехала, а пыль слегка улеглась, последовало явление еще одного инопланетянина.
По крайней мере, для меня он точно был инопланетянином.
У сельпо, аккурат рядом с Трусом, Балбесом и Бывалым, остановилась ярко-красная машинка, то ли «Киа», то ли «Хундай», я в них не особо разбираюсь. А из нее вылез… Шариков собственной персоной!
– Ой, мля, какие люди… – протянула Янка и схватила меня за руку. – Если ты сейчас его простишь, я… я не знаю, что я с тобой сделаю!
– Час любить не будешь? – хмыкнула я, аккуратно отступая за калитку. Чтоб не светиться вот так сразу.
– Нюська. Я серьезно. Ты же знаешь, что сейчас будет, и чем все это закончится.
Я только вздохнула. Знаю я, знаю. Будет та самая сцена, на которую я надеялась, когда Шариков ушел. Да что там, каждая женщина, от которой уходит мужчина, мечтает, что он приползет на коленях с розами в зубах, признается в вечной любви и поклянется всю жизнь замаливать грехи – шубу там купить, норковую, браслетик от Картье, путевку на Мальдивы. Ну и секс-марафон устроит такой, что она, вся не такая, не устоит и простит, и полюбит, и детей ему родит, и будут они жить долго и счастливо.
С Шариковым. Долго и счастливо.
Что-то тут не стыкуется. Вот прямо даже не знаю, что именно.
– А машину он купил дерьмовую, – мстительно прошипела Янка. – И стопудово в кредит. Нюсь, ты ж ему паспорт свой не давала? Ты имей в виду, если кредит он взял на тебя – у нас тут Тренер есть. Конкретный пацан. Если что, он его – того.
Я чуть не заржала. Вот Янка дает! И тут умудряется мне рекламировать мужика с «Хаммером»!
– Я его сама тогда того. И вообще…
– Неужто нагулялись ужо? И правильно, нечего мужика одного оставлять! – послышался за спиной голос нашей великолепной домохозяйки.
– Баб Клав, видите вон того щегла на красненьком драндулете?
– Вижу, а то ж. Как есть щегол. Неужто твой, Нюсь?
– Ничейный, – фыркнула я. – Видите, гуляет без ошейника, с бродяжками обнюхивается. Мне такого добра не надо.
– Вот и правильно. А то ж Митенька тебя вечером гулять не звал?
– Не звал…
Договорить я не успела. Ибо из кармана передника уже был извлечен древний кнопочный мобильник, и заговорщицким шепотом в него сказано:
– Митяй, дуй сюда быстро. Красавицы гулять хотят.
– Так… на встрече с избирателями я, теть Клав, – трагическим басом ответили в мобильнике. – У нас тут… диспут…
– Не почешешься – уведут. Тут хахаль Нюськин из Москвы пожаловал, у сельпо про нее спрашивает. Во… точно, Балбес ему мою хату кажет, негодник. Опаздываешь, Митяй, ох, опаздываешь!
На том конце провода невнятно, но очень эмоционально выматерились, что-то кому-то скомандовали и приказным тоном велели баб Клаве:
– Щас все порешаем. Так. Армен подгоняет тачку. Скажи Яне, теть Клав, что она может сесть за руль. И на весь вечер тачка – ее.
– Й-йес!!! – заверещала предательница-сестренка с такой довольной мордой, что я поняла: за «Хаммер» меня продали с потрохами. И зачем только я сказала Дмитрию, что Янка втрескалась в его авто по самые ушки!
Ну и ладно. Подумаешь. Покатаемся сегодня по городу, все равно в усадьбу не попасть. Что-то мне подсказывает, что вагончики для рабочих поставят ровно посреди тропинки, ведущей к подвалу.
Клистир им с пургеном.
Насчет клистира с пургеном у меня неожиданно нашелся союзник. Аравийский. Он вырос как из-под земли, пробормотал под нос нечто крайне нелестное о мэре и его затее делать дорогу именно сейчас и вполне жизнерадостно предложил нам с Янкой составить таки компанию.
На ее закономерный вопрос «как же конспирация», он чисто по-русски махнул рукой, мол, пофиг. И продемонстрировал нам камеру с длинным объективом.
– Грег ее тебе оставил? – несколько ревниво поинтересовалась Янка.
– Я попросил, чтобы снимать тебя. Камера тебя любит.
Янку слишком воодушевила идея прокатиться на вожделенном «Хаммере», чтобы продолжать дуться и капризничать, и она, о чудо, согласилась. Может быть потому, что на тех фотках, которые она же мне показала на планшете, вышла она – просто загляденье. Топ-модели обзавидуются.
Я же только рада была компании. Потому что так шансы достать телефон и набрать Лешу стремились к нулю. А своей силе воли я как-то не очень доверяла. Все же… семь лет вместе… столько сил вложено… денег…
Так. Не расклеиваться, Анна Альбертовна. Вон, гляньте как органично смотрится Леша… нет, Шариков, Шариков! В компании Труса, Балбеса и Бывалого. Словно потерянный брат-близнец, волей режиссера сорвавший джек-пот, вырядившийся в модные шмотки, посетивший стилиста и купивший себе самую яркую машинку. В кредит. Возможно, даже за мой счет, этот вопрос еще надо прояснить. А то мало ли, я от него своих паспортных данных не прятала.
По счастью, троица алкашей вцепилась в добровольного слушателя как клещи энцефалитные, и в сторону нашего забора Шариков пока даже не глядел. А там и поздно стало – потому что к калитке с ревом и гравием из-под колес подрулил «Хаммер». Да не тот, черный, на котором я уже дважды каталась, а расцветки «сахара» и весь в каких-то немыслимых наворотах.
Янка счастливо заверещала, едва дождалась, пока чернявый, коротко стриженый и чем-то похожий на армянского Бельмондо водитель спрыгнет, оставив ключи зажигания в приборной панели.
– Здрасьте, теть Клав, – улыбнулся он сначала нашей домохозяйке, а потом только нам. И мне показалось, как-то странно глянул на Аравийского. А Аравийский, если я не совсем ослепла и не ловлю глюки, машинально дернул рукой, словно что-то пытался схватить, и нервно раздул крылья носа. – Я – Арсен, друг Дмитрия. Ну-с, прекрасные дамы, прошу. А я за вами, – и он кивнул на уазик, тоже камуфляжный и навороченный.
И снова искоса так посмотрел на лося нашего арабского. Который делал незаинтересованную морду кирпичом и стоял как-то подозрительно расслаблено и «правильно», словно боец перед схваткой.
– Аравийский с нами, – тут же все расставила по местам Янка, которая глаз не отрывала от «Хаммера» и потому петушиных боевых танцев не заметила.
– Арсен Сарганян, майор в отставке, – теперь уже полностью представился водитель, почему-то акцентировав «в отставке» и демонстративно показав пустые ладони.
– Фарит Аравийских, свободный журналист, – так же церемонно представился наш лось и протянул армянину руку.
Тот ее пожал. Как мне показалось, чуть дольше и чуть крепче, чем обычно делают это незнакомцы, которым нет дела друг до друга.
Но это же не мое дело, правда? Главное, чтобы эти два Бонда, если устроят перестрелку, не втягивали в нее нас с Янкой.
Да. Вот такая я неромантичная и меркантильная. Я ж хирург, а не сестра милосердия.
Грег проникся. А еще бы не проникся. При всей его профподготовке, он на полголовы ниже и на тридцать фунтов легче, что в благородном английском боксе решает все. Так что Грег уселся между двумя прекрасными дамами и принялся расспрашивать обеих. Партизанку – о партизанском движении и проклятых фашистах, Яну – об истории семьи Преображенских, и снова – партизанку о ее боевом прошлом.
– Да какое там боевое, – махнула рукой Клаудиа. – Когда фрицы пришли, мне всего-то восемь годков было. Где-то проследить, что-то принести, припас потырить… Голодно было. Урожай снять не успели, да и что там снимать-то в августе месяце. Курей вот колхозных у немцев крали… Наш председатель хотел немцев потравить через курей. Дал нам с Дунькой отравы и велел курям подсыпать, мы и пошли… глупые были. Нас бы там поймали и самим головы посворачивали…
Лоуренс сам не понял, как заслушался ее рассказами. И Яна тоже заслушалась. Все же чего у Грега не отнять – так это таланта разговорить кого угодно. А тут – одинокая дама, дети давно разъехались, соседки-подружки кто умер, кто к детям в город подался, и поговорить не с кем. Всех дел – направлять ее воспоминания в нужное русло.
– Помнится, один из ваших коллег… вот, у меня записано: Михаил Федорович Онуйко… Вот он упоминал, что среди немцев были англичане и поляки.
– Федорыч-то? Маразматик старый. Не было в войну тут никаких поляков, это у него в котелке поляки. Ловил их в болоте в шестьдесят втором, когда к нам по обмену приехали.
– А англичане были?
– Был один. Странный тип. Вроде бы и не злой… Он мне как-то целую банку тушенки дал. Хорошей. Немецкой. Мы с мамкой пять дней ее ели… Только немцы его выгнали, того англичанина. Орали на него, даже стреляли, чего-то там не поделили.
Клавдия пожала плечами и замолкла, а Лоуренс с Грегом переглянулись: неужели удача?! После двух недель впустую, хоть кто-то вспомнил сэра Персиваля!
– Трофеи не поделили?
– Да какие тут трофеи, окстись, милок! Курей давно съели, коз и коров мы в лес увели, а из ценностей в нашей деревне одна медная крыша на церкви и была, да и ту пионеры на металлолом сдали.
– Но что-то Аненербе тут искали, раз стояли целый месяц, – не отставал от Клаудии Грег.
– Знамо дело, клад графини они искали, – фыркнула старая партизанка. – Его все искали, сначала белые в восемнадцатом годе, потом красные, а перед войной цельная комиссия из НКВД приезжала, допытывались о Преображенских и Гольцманах. И все копали, копали. Усадьбу едва по кирпичику не разобрали, в винном подвале землю на два метра снимали. Нашли дулю с маслом. Эти, немцы, тож копали. И вокруг, и около. Тетку мою, Наталью, поймали, допрашивали за клад этот…
Клавдия утерла слезу. Замолчала, перекрестилась. А потом остро так посмотрела на Грега:
– Родня, небось? Тоже клад ищешь?
– Ищу, но не клад, а документы, – не стал юлить Грег. – От немцев наверняка что-то осталось. Вы же видели, как они уходили?
– Видела, что ж не видеть. Сама в них шмаляла. Мне дядь Гриша шмайсер дал, я их с дуба… видали дуб у ворот? Там развилка такая. Удобная. Вот я с ней и того. Двоих сук! А третий убег…
Дальше старая партизанка добавила матерную тираду, из которой Лоуренс мало понял, кроме того что догнала бы – голыми руками убила за теть Нату.
– Хошь шмайсер покажу? Но с собой не дам. Нельзя в наше время бабе одной, да без шмайсера.
– Конечно! – загорелся Грег. – А сфотографировать дадите? Может, у вас еще чего осталось?
– Что б и не осталось, – пожала плечами старая партизанка. – Там-то мужики все растащили, да я мелкая была, быстрая. Что доперла, все наше стало. Мы с мамкой-то одни остались. Вона, керосинка хорошая. До сих пор работает, – кивнула она на блестящую керосиновую лампу, стоящую на полочке. – Ножик еще складной, хитрый такой. У офицера был, я его песочком оттерла.
Так, рассуждая, как хорошо речной песочек берет кровь, она открыла дверь в кладовку и сунулась туда, чем-то гремя.
Пока она отвернулась, Лоуренс снова переглянулся с Грегом, а потом поймал такой взгляд Яны… Ух, какой взгляд! Не хуже шмайсера.
Что ж. Если сестры Преображенские приехали не только посмотреть на усадьбу, но и поискать древний клад, то вряд ли поверят, что ни ему, ни Грегу тут ничего кроме документов Аненербе не нужно.
– Блогер, значит, – тоном «ни на грош тебе не верю» прошептала Яна.
– Не пали контору, – одними губами ответил Лоуренс и притянул ее к себе.
Яна немного посопротивлялась, но быстро сдалась и прижалась к его плечу сама, грустно вздохнула.
– Брехло ты, Аравийский. Вот зачем, а? У тебя Грег есть.
– Нет у меня… Черт. Ян, мы нормальные оба. Честно. Могу предъявить доказательства.
Яна порозовела ушками, засопела и прижалась к нему теснее. И бросила взгляд на Грега: не ревнует ли? Лоуренс тоже бросил на него взгляд, яснее ясного говорящий: одна шуточка на эту тему, дружище, и сам, лично, закопаю тебя под малиной.
Тем временем Клаудиа достала из кладовки и поставила на табурет плоский темно-зеленый ящик с металлическими полосами и выбитой на крышке маркировкой из дюжины букв и цифр. Грег оживился, потрогал маркировку и прошептал под нос:
– Восемнадцатая особая дивизия СС… Восточная группа войск… Сорок второй год…
– Орднунг быть должон, – со сложным выражением лица сказала партизанка Клава и открыла ящик, развернула промасленную кожу. – Хорошая машина. Николаич из него как-то медведя завалил. Ходил зимой семьдесят третьего, козла Дунькиного перепугал так, что тот в завязку ушел аж до самой Перестройки.
Лоуренс уважительно присвистнул. Не столько в адрес оружия, сколько партизанки Клаудии. В восемьдесят с лишним лет сохранять ясный рассудок и содержать трофейный шмайсер готовым к стрельбе – заслуживает… да. Заслуживает.
А как молодо засияли ее глаза, когда Грег позвал ее фотографироваться с этим шмайсером! Фотографировал Аравийский, он же тут блогер. И одну партизанку, и с Грегом, и с Яной, и втроем. Даже сделали несколько кадров вчетвером, прослезившейся от умиления Клаудии «на память».
– Жаль, Нюсеньки нету, – вздохнула партизанка, прижимая к себе шмайсер нежно, словно младенца. – Неужто не знаком? А говоришь, друзья!
– Да как-то случая не было познакомить…
– Но Аравийский мне много о Нюсе рассказывал, – поддержал легенду Грег.
– Ну значится завтра и приходи. Фотки принесешь и с Нюсенькой познакомишься. Красивая девка и дельная, цельный хирург!
– А как же Митенька, баб Клав? – не удержалась от шпильки Яна.
– Так и не женаты пока, чай, – невозмутимо пожала плечами партизанка. – Гуляйте, пока гуляется. Дело молодое. Эх… вот помнится в шестидесятых был один поляк… А этого не записывай, милок, не надо. Твоей истории это не касается.
Грег понимающе усмехнулся и пообещал привезти распечатанные фотографии, и прислать на мыло статью, когда его работа выйдет.
– Пришли-пришли, – покивала Клаудиа. – А то ж. Ты приятеля-то проводи, дорогу покажи. Что-то притомилась я…
Притомилась-то притомилась, а Яну уцепила за рукав, чтоб осталась. И, стоило Аравийскому с Грегом отойти на полдюжины шагов, громовым шепотом заявила:
– Шпиёны. Как есть шпиёны. Оба.
– Думаете? – с тоской переспросила Яна.
– А то ж! У меня глаз наметанный. Так что нос повесила, а? Шпиён нынче профессия уважаемая, денежная. Бери и не думай!
– Аравийского брать? – уже веселее уточнила Яна.
– Так что одного… обоих бери. Хороший шпиён в хозяйстве завсегда пригодится.
И один Господь знает, как близки оба шпиёна были к провалу. Потому что не заржать было… сложно, короче, было. Но они с Грегом справились. Хоть и с трудом.
За размышлениями Лоуренс сам не заметил, как сотворил кофейный чизкейк из натурпродуктов. И удивился. Давненько его не пробивало на кулинарное творчество в таких количествах. Вот уж точно, любовь такая любовь!
– Как вкусно пахнет, – заинтересованно повела носиком эта самая любовь, пришедшая на запах. – Что это?
– Чизкейк. Будешь?
– Буду! – без лишних раздумий сказала Яна и уселась на стол.
Выглядело это куда аппетитнее, чем любые натурпродукты. Настолько аппетитно, что Лоуренс не удержался, сделал вид, что спотыкается на ровном месте, а чизкейк из его рук вот-вот упадет, вот и приходится держаться за самое близкое – за Яну.
Она тоже подалась ему навстречу, сначала – поддержать, а потом ответила на поцелуй, тихонько застонала ему в рот, сжала ногами его бедра… Его руки словно сами собой проникли под ее футболку, заскользили по гладкой теплой спине. Узкой. Трогательно хрупкой. Нежной. Она вся была нежная, и горячая, и пахла малиной! Вот только застежка на ее джинсах никак не поддавалась, и неловкие пальцы соскальзывали с чертовой пуговицы…
– Кхм… Кхм! – раздалось с порога в самый неподходящий момент, то есть когда чертова пуговица наконец поддалась, и Яна приподняла бедра, держась за его шею и что-то требовательно и невнятно шепча.
– Кхм, я сказал! – повторил Грег.
И грамотно пригнулся, уходя с траектории. Партизанка Клаудиа тоже оказалась особой подготовленной, и предусмотрительно спряталась за дверной косяк. На самом деле совершенно зря, потому что кухонный нож вонзился в наличник на пять дюймов выше того места, где только что была голова Грега. Не псих же Лоуренс, в самом деле, чтобы бить на поражение!
Глядя, как нож вибрирует от силы броска, партизанка Клаудиа уважительно присвистнула и за спиной Грега показала Лоуренсу большой палец.
– Что-то ты рановато, дружище, – буркнул Лоуренс по-английски.
– Ну извини, если помешал. У тебя там ничего не горит?
Яна, раскрасневшаяся и взъерошенная, растерянно переводила взгляд с него на Грега и обратно. Туманная поволока из ее глаз постепенно уходила, сменяясь злостью. Похоже, наглядной демонстрации самой что ни на есть традиционной ориентации Лоуренса ей не хватило. Даже странно. Нельзя же после того как они почти занялись любовью на столе, продолжать считать мужчину геем! У геев, между прочим, на девушек не встает, а что у Лоуренса с этим все в полном порядке, Яна только что убедилась.
– Еще как горит. – Лоуренс машинально поправил сбившийся фартук, но тут же понял, что делает, и сдернул его совсем. И осознал, что звука подъезжающей техники не было. – А где?..
Вместо ответа сукин сын только пожал плечами. Проигнорировал, значит, просьбу лучшего друга. Можно сказать, мольбу о спасении. Ну, Грег, дружище, я тебе это припомню.
– Вкусно пахнет. Это ты для меня расстарался? – спросил сукин сын и сцапал ближайший чизкейк с блюда.
Яна нахмурилась. Партизанка Клаудиа понимающе хмыкнула.
– И не мечтай, – буркнул Лоуренс и переставил блюдо подальше от загребущих лап. – Чизкейки для прекрасных дам. А ты не тянешь.
– Жлоб, – припечатал Грег. – А еще друг называется.
Слушая их перепалку, Яна все больше смурнела, а партизанка Клаудиа, наоборот, умилялась.
Все. Пора заканчивать цирк и объяснить Яне все как есть. Что Грег – никакой не его бойфренд, а нормальный мужчина. Псих, конечно, но кто сейчас не псих, особенно с их-то нервной работой!
– Яна, ангел мой, как ты поняла, этот придурок и есть Грег, – перейдя на русский, сказал Лоуренс. – Обычно он нормальный, это сегодня… – не договорив, Лоуренс покрутил пальцем у виска. – Мы вместе учились и одно время работали.
– Ага, – так же хмуро кивнула Яна. – Я так и поняла. Ладно. Я пойду, не буду вам мешать.
– Ладно, пошли. Не будем мешать Грегу и Клавдии вместе, – улыбнулся Лоуренс. – Уверен, мы тут только лишние.
– И вовсе не лишние! – возразила партизанка. – Блажь. Давайте пить чай, такие вкусные пирожные! Яночка, помоги-ка мне накрыть на стол.
Ангел по имени Яночка буркнул сердито, что так уж и быть, чаю с чизкейками она будет. Но на Лоуренса демонстративно больше не смотрела.
Ну и ладно. Главное что не ушла. А Грег…
Грегу Лоуренс украдкой показал кулак. Мол, будешь дурить дальше – заработаешь. По-дружески в табло.
Лоуренс
– Мне все равно, где ты его возьмешь. Нет «Хаммера» – угони БМП, тут рядом воинская часть. Ты мне друг или как?
– Угнать-то я угоню, но зачем, объясни мне, Аравийский! Это же вся легенда насмарку!
Объяснить? Ага. Щас. Если сказать Грегу, что этой ночью пьяный ангел лил слезы у Лоуренса на плече, потому что Лоуренс, оказывается, играет не за ту команду – оборжет же, сволочь. До пенсии ржать будет! Мол, ради чего ты, придурок, самому лорду Говарду отказал (не то чтобы лорд всерьез предлагал, просто у лорда юмор такой, чисто английский), чтобы какая-то русская девчонка тебя без справки записала в голубые? А все потому что у русских девушек какое-то ненормальное представление о мужественности.
Лоуренс даже партизанку Клаудию попросил ему объяснить, почему, если мужчина красив, следит за собой, галантно ухаживает за девушкой и с удовольствием делает для нее что-то приятное – то он какой-то не такой? В чем проблема?
Клаудиа посмеялась, похлопала его по плечу и сказала, что русская душа – таинственна и загадочна. И у них на деревне всегда считалось, что если мужик не пьет и не дебоширит – значит, шпиён или маньяк какой. А теперь мода на шпиёнов прошла, зато наступила на этих, прости господи, метросексуалов.
– Но причем тут?.. – не понял Лоуренс.
– Ну эта, которые с мужиками того. Но ты ж не с мужиками?
– Нет! О боже, конечно же, нет. Разве Яна похожа на мужика?
– Янка-то? Похожа! – непредсказуемо заключила старая и немного пьяная партизанка. – У нас, милок, если баба не будет мужиком, не выживет. После войны-то мужиков не осталось, вот и пришлось нам самим того. И за лошадь, и за трактор, и за мужика тоже.
– Но с войны прошло семьдесят пять лет! Сейчас-то зачем?
– Годы-то прошли, а мужики так и не народились. На племя-то мужиков не осталось, вот и того. Нынче баба коли настоящего мужика увидит, так и не узнает.
Лоуренс понял, что ничего не понял. То есть в Энске конечно женщины ведут себя очень странно, да и мужчины тоже – взять хоть эту безумную охоту на «арабского шейха». Поначалу он подумал, что «Бляхин клуб» – не лучший отель города, а бордель. Ну не ведут себя нормальные женщины так, словно дерутся за клиента. Но оказалось, что ведут. Здесь. А когда он по незнанию местных обычаев вмешался, когда какой-то местный «бизнесмен» прямо в ресторане принялся орать на свою спутницу и ее ударил – то эта самая «жена бизнесмена» первая же на него и набросилась, чтоб не смел соваться в семейные дела.
Бред какой-то. Дикость.
Какое счастье, что Яна – совсем не такая!
И нет, он ни в коем случае не собирается вести себя, как посоветовала партизанка Клаудиа, то есть «пожестче с ней, пожестче, покажи, кто мужик в доме!». Это их русское «пожестче» хорошо для ролевых игр по взаимному согласию, но не для нормальной жизни. Если бы ему нужна была тихая, покорная, воспитанная в патриархальном духе жена, он бы давно взял одну из тех прекрасных арабских девушек, которых ему постоянно сватает матушка. Одна беда – с ними невыносимо скучно. А жениться только ради устроенного быта и кучи детишек вообще не его вариант. Тем более эти «тихие и покорные» через некоторое время превращаются в злобных фурий, требующих внимания, подарков, дома больше чем у соседки, цацек крупнее чем у сестры и прочая, прочая.
Нет-нет-нет. Ему нужна исключительно нормальная, самодостаточная женщина, которой будет чем занять себя кроме детей и скандалов.
Такая, как Яна. Или как леди Говард… ну… характером. Все же фигуристые шатенки не в его вкусе. То ли дело нежная, хрупкая блондинка.
В общем, ничего он Грегу объяснять не стал. Обойдется.
– Легенда пошла насмарку, когда эти уроды меня чуть не убили, – отбрехался он. – Нам нужен новый план. И не смей ржать!
– Да я что, я и не думал…
В телефоне подозрительно хрюкнуло, но Лоуренс предпочел поверить Грегу на слово. Что не ржет. Ну не бить же морду лучшему другу, в самом-то деле! Тем более когда на кону стоит личное счастье. Белокурое, с ангельской улыбкой и характером бешеной демоницы. И что самое главное – целиком и полностью разделяющее тайную страсть Лоуренса к навороченной технике. О, если бы он мог прямо сейчас позвать ее на полигон компании «Драккар», где идут испытания очередного «невидимки»…
Да, лорд Говард сманивал его из МИ-6 очень продуманно. Далеко не только деньгами. И вообще их знакомство началось, как ни странно, в небе. Можно будет как-нибудь потом рассказать Яне… взять ее с собой полетать…
Представив, как будут гореть ее глаза при виде настоящего металлического дракона, Лоуренс чуть было не потерял нить разговора. Однако он не был бы опытным разведчиком, если бы не умел брать себя в руки в самых неординарных ситуациях. А что может быть неординарнее, чем свалившаяся на него любовь?!
– Вот и не думай, а добывай технику и дуй ко мне. Повод для парада уж как-нибудь придумай сам, уважаемый бывший аналитик уважаемой конторы.
– Тебе бы к доктору, Аравийский. И так с мозгами было не очень, а как по куполу стукнули, стало совсем того. Полнейший полевой агент.
– От Симпсона слышу.
Грег яростно зарычал, а Лоуренс довольно ухмыльнулся. Как легко и непринужденно леди Говард с первой же попытки нашла, чем можно достать майора Смитсона. Вот что значит талант, помноженный на профессионализм! Цены б ей не было в тылу потенциального противника. Если уж даже непрошибаемый лорд Говард, и тот нежно зовет ее Колючкой.
Определенно Яна на нее похожа не только ангельской улыбкой.
– Сам ты! – традиционно не нашел аргументов, кроме «сам дурак», Грег.
– Короче, у тебя час на всю операцию, дорогой мой доктор исторических наук. Действуй.
– Ладно, ладно. Привезу тебе брома, придурок влюбленный, – хмыкнул Грег и отключился.
Не то чтобы у Лоуренса было четкое понимание, как БМП или что там сумеет спереть Грег, впишется в их гениальный план по отвлечению внимания от по-настоящему важной части операции. Которая, следует признаться откровенно, застряла на мертвой точке. Ни в архивах, ни в свидетельствах последних очевидцев, по большей части впавших в маразм за старостью лет, никаких указаний на местонахождение документов Аненербе не было. Лоуренс уже начал подозревать, что сэр Персиваль Говард просто придумал их, чтобы насолить заклятым родственникам даже из могилы. Но, что бы там ни подозревал Лоуренс, отработать версию от и до они с Грегом не просто обязаны. Они кровно заинтересованы. Потому что… А потому что.
Явление доктора-историка на БМП, кстати, поможет им создать новый виток шумихи, бреда и неразберихи. Возможно, поднимет со дна кого-то, плотно там залегшего, и заставит суетиться. Возможно, стоит к БМП добавить что-нибудь еще… хм… к примеру, дать понять мэру, что им заинтересовался Интерпол… А что? Звякнуть паре знакомых, организовать утечку информации. Можно было бы настучать и на перевалочный пункт наркотрафика в заброшенной усадьбе, но это чревато. Вдруг кроме наркоты Интерпол найдет и те самые документы Аненербе, закопанные в подвале в лучших традициях Голливуда? Нет уж. Сначала придется эти подвалы перекопать самим. Будь они неладны.
Моя любовь, моя морковь!
Ария. Из оперы.
Яна
Я ненавижу мою сестру. Нет, не так. Я. Ее. Ненавижу!
Потому что…
Для начала эта зараза проснулась свежей, бодрой и довольной жизнью, несмотря на ночной коньяк. Хуже того. Она радостно что-то напевала, заправляя постель!
Но это еще ничего. Это ладно.
Хуже то, что Нюська за завтраком улыбалась лосю Аравийскому, словно лучшему другу. Вместо того чтобы поддержать родную сестру в ее горе!
Аравийский конечно тоже хорош. Мало того что зараза неправильной ориентации, он опять наготовил полный стол вкусностей. Которые я есть не могла. Только кофе. Много кофе. Бессовестно вкусного кофе. За который я почти готова была ему простить нетрадиционную ориентацию и «лучшего на свете друга Грега». Даже, сказать откровенно, подумывала об идее Нюськи создать с ним не то чтобы семью, но ячейку общества. Ради кофе. О, какой он варит кофе, сволочь!..
Так вот. Я готова была простить Нюське даже то, что она собиралась в скором времени слинять на свидание с будущим мэром и нынешним Тренером. Да что там, простила. И пошла с ней к калитке, когда около забора с брутальным рыком затормозило нечто…
Нечто…
– Нюська, – шепнула я ей на ухо, для надежности и пущего внимания дернув за рукав выходного платья. – Однозначно надо брать. Надо, говорю. Это лучший мужчина на свете!
– Ты с ума сошла, Янка? С чего такая страсть?
– С того. Верь мне. Я твоя сестра, я тебе дурного не посоветую. Ты только посмотри на него, о боже, ты только посмотри! Красавец! Идеал! С цвет какой, обожаю брюнетов!
– Он же бритый, – недоуменно возразила Нюська.
Я отмахнулась от глупостей и продолжила восхищаться:
– Какой капот! Какие колеса! А тюнинг, о боже… Нюська, ради моего счастья ты должна выйти за него замуж.
– За капот? – сочувственно погладила меня по голове эта зараза.
– За мэра. Будущего. А эта прелес-с-сть… Мы поделимся по-сестрински. Тебе – мэра, мне – «Хаммер». Это будет высшая справедливость. Награда за все мои страдания!
– Ты с ума сошла. И не смотри на него так, а то Дмитрий подумает, что ты его съесть хочешь.
– Дмитрий?.. Э… – я на короткое мгновение перевела взгляд на высоченного, бритого наголо мужика с высеченной из гранита физиономией. Очень брутальной. Почти как «Хаммер», но все же… Нет, никакого сравнения! – А, Дмитрий… Скажи ему, чтоб не думал. Владельцам таких машин думать не нужно. Даже вредно… Нюська-а… я его хочу!
Вместо того чтобы оценить мою гениальную идею, эта зараза сальмонеллезная, эта змеюка подколодная, заржала! Мерзавка! А еще сестра называется!
– Познакомьтесь, Дмитрий, это Яна, моя сестра, – представила она Тренеру, не знающему, куда девать букет алых роз. Видимо, потому что нас было две, а букет – только один.
– Для прекрасных дам – Дима, – просиял, как свеженачищенный сержантский значок, будущий мэр.
И что-то еще сказал, вроде комплимент какой-то. Я не вслушивалась. Я во все глаза смотрела на Него. На мою мечту и судьбу. О, «Хаммер»! О мой прекрасный «Хаммер»! Мы созданы друг для друга.
– Он прекрасен, – кажется, я перебила Тренера, но это было неважно.
Тренер меня понял. И просиял еще ярче, словно не сержантский, а целый лейтенантский значок, или что там носят в армии. Не суть.
– Лучшая лошадка для нашей местности. Приятно встретить девушку, разбирающуюся в машинах.
– Рестайлинговый второй «Хаммер»… Капитанские кресла? – меня несло, я готова была снести со своего пути не то что будущего мэра, а американский авианосец, только бы добраться до руля моего мальчика… моего красавчика…
– Ага, – гордо кивнул Тренер, уже почти пустил меня за руль, и тут…
Нюська напомнила о себе. Сестра называется! У меня тут, можно сказать, личное счастье нарисовалось, а она! Она!
– Может ты с нами, Ян? – спросила она.
И Тренер тут же завис. Ну не может, не может двухпозиционное реле решать сразу несколько задач. Только одну. А тут – две блондинки. Одна с сиськами и задницей, а другая – с восторгом по поводу самого святого, то есть машины.
Мне очень хотелось предложить ему: не парься, чувак. Оставь мне «Хаммер», бери Нюську и топайте в «Бляхин клуб» пешочком, романтичная прогулка сближает. А твой красавчик в моих руках будет в полной безопасности.
Но проклятое интеллигентское воспитание опять подвело. Ну или четкое понимание, что Нюська уступит этого мужика мне вместе с «Хаммером» и останется ни с чем. Я, кстати, тоже. Потому что запал-то Тренер на Нюську, а не на меня. Явно из тех мужиков, которым надо подержаться за что-то существенное.
– Нет уж, вы как-нибудь сами, – с трудом оторвав взгляд от прекрасных угловатых обводов, сказала я. – Сегодня я на диете. Звякни, как соберешься возвращаться.
В общем, Нюську подсадили в «Хаммер», мне всучили букет роз – вместо ключей зажигания! – и укатили. А я осталась, пылая неутоленной страстью. И ненавистью. Потому что если Нюська упустит этого мужика и мне не достанется «Хаммер», я не знаю что с ней сделаю! Вот просто не знаю!
Возьмем трамвай, закажем коржик
(О.Арефьева)
Роза
– Мне скучно, бес, – вздохнула я, поглаживая по голове маленькую леди Говард.
Голова ее упиралась мне ровнехонько в диафрагму, а ножки топотали по мочевому пузырю, не позволяя толком ни вздохнуть, ни посидеть.
Вот кто сказала, что носить и рожать второго ребенка проще, чем первого? Ничего подобного! Джейми и в моем животе вел себя пристойно, как положено маленькому лорду. Брыкался умеренно, соуса Табаско к пирожным не требовал и всем развлечениям предпочитал скорость и полеты. То есть когда мне очень-очень хотелось расслабиться и поспать без пинков во все места организма, достаточно было взять спорткар, посадить за руль Аравийского и поехать кататься. По окрестностям Лондона, Нью-Йорка, Лос-Анджелеса или Пекина – совершенно неважно. Главное, чтобы скорость не ниже ста пятидесяти. Про полеты я вообще молчу. Стоило взойти на борт любого самолета, и сэр Джеймс Говард впадал в благоговейный восторг и счастливо замирал в животе на все время полета.
Красота же!
А вот с Селиной все не так просто. Эту маленькую занозу одной только скоростью не пронять. Ей постоянно охота танцевать! Вся в папашу…
– Напиши новый сценарий, – пожал плечами Бонни. – Или поехали в Сохо, потанцуем.
Я говорила, что Селина, еще не родившись – вылитый папаша? Вот оно. Если скучно, надо танцевать. Или петь. А если не то и не другое, то затеять настоящий сицилийский скандальчик с битьем посуды и бурным примирением. Таким, чтобы все соседи были в курсе и отчаянно завидовали.
На предложение Бонни неродившаяся леди отреагировала стандартно: принялась пинаться еще активнее и, похоже, попыталась сделать сальто. Остановили ее только руки Бонни, легшие на мой живот, и нежный-нежный поцелуй куда-то под диафрагму.
– Какой сценарий, Бонни? Ты только посмотри, что она вытворяет!
– Ей тоже скучно, Мадонна. Вся в тебя, – проворковал этот змей подколодный и поцеловал теперь уже мою руку. Ту, которая придерживала живот в области пинания маленькой пяточки. – Хочешь, я почитаю тебе вслух? Мои девочки это любят, правда же, маленькая?
М-да. Кто бы мне сказал, что бешеный сицилийский козел, сбежавший от семьи и приходивший в ужас при одном только воспоминании о десяти младших братишках и сестренках, будет вот так пускать слезу умиления над неровностями моего живота! Кажется, в нашей семье все ж будет один ненормальный родитель-наседка. И это буду не я! Точно не я! И не Кей – он бесспорно обожает маленького Джейми, но без нездорового сицилийского фанатизма.
Не то что Бонни. Он на два месяца отказался от выступлений, записей, съемок и даже новой постановки только ради того, чтобы быть рядом с нами, когда родится Селина. Два месяца, Карл! Только вчера, прочитав новый сценарий мюзикла, он знаете что сказал? «Неплохо, да, неплохо… Я бы может и поставил… Но я занят, я не могу уехать от семьи! И если автору невтерпеж, пусть предлагает Принсу».
Бонни Джеральд. Уступил отличный сценарий Принсу. Мир окончательно сошел с ума. И скоро за ним последую я, потому что последнего месяца перед родами я просто не переживу! Невозможно жить без сна и питаться одним только перцем!
– Я ненавижу тебя, Бонни Джеральд, – простонала я, когда крохотные пяточки (изнутри больше похожие на две бейсбольные биты, проглоченные мной в приступе помешательства и теперь взбесившиеся) начали отплясывать фламенко. Под тихое мурлыканье Бонни. – Не смей петь!
Он поднял на меня таки виноватые и несчастные глаза, что котик из «Шрека» удавился бы от зависти. Но меня так просто не проймешь. Я закалена двумя английскими лордами и одним сицилийским гением!
– Мадонна, хочешь, я принесу тебе крылышки из KFC? Целых двадцать штук, хрустящие, остренькие, и еще соуса Табаско?..
Я чуть не захлебнулась слюной, а проглоченный мной осьминог затих и с любопытством прислушался.
– Неси, – сдалась я, не дожидаясь ясно выраженного пинками требования нести всего и побольше. – Ты вообще представляешь, какой характер будет у твоей дочери на таком рационе?
– Самый лучший! – просиял Бонни и резво унесся на кухню, где у него наверняка припасено полдюжины чертовых коробок из чертова KFC.
И нет, чтобы вызвать Керри и попросить ее! Ни в коем случае! Он, видите ли, не доверят ей сунуть коробку в микроволновку. И повару не доверяет. Хотя наш повар, обладатель двух дипломов, десятка грамот и четырех мишленовских звезд, при виде коробок из KFC норовит то упасть в обморок, то уволиться.
В чем-то я его понимаю, но ничего поделать не могу. То ли дело было носить Джейми! Вот кто обожал высокую кухню! Нет, не так. Обожает. И категорически не относит к достойной лорда еде даже самые лучшие молочные смеси. О нет. Только молоко, только из сиськи, и только если кормилица ела что-то вкусное. Ну там фуа-гра или осетрину на гриле. Над маленьким лордом даже Кей, и тот ржет. Ну и надо мной тоже. Как будто от меня зависело, что у меня родится! Я и так при взгляде на сына ощущаю себя лучшим продуктом фирмы «Ксерокс». И уверена, с Селиной будет то же самое. Девяносто девять процентов Бонни и один – меня.
Пока Бонни бегал на кухню и в сотый раз объяснял повару, что слишком сильно его уважает, как творческого человека, чтобы просить приготовить плебейские острые крылышки – я пустила слезу от жалости к себе и взялась за ноутбук. Не для того чтобы писать новый сценарий или хотя бы главу в роман. О нет. Мне так захотелось домой, в Москву, что я решила хоть авиабилеты посмотреть. И плевать, что леди Говард не летает Аэрофлотом, а исключительно личным самолетом. Между прочим, подарком Кея «к рождению следующего Говарда». Чтоб я, значит, не уводила самолет у мужа, а укачивала наследника сама.
У, предусмотрительная акула капитализма! Как в воду смотрел! Особенно когда нанимал няню с правами пилота! И ведь даже не поржешь над ним, мерзавцем. Потому что Джейми явно научится пилотировать самолет раньше, чем автомобиль. Хорошо хоть не раньше, чем ходить!
Вот так, возмущаясь несправедливостью мира и глотая слезы, я открыла сайт Аэрофлота… и залипла на рекламном объявлении. Ну знаете, все эти скандальные новостные ленты. Обычно я на них посматриваю только ради вдохновения – найти очередной бредовый поворот сюжета и все такое. Но сегодня мое внимание привлек город Энск. Да-да, тот самый город Энск, в который удрал негодяй Аравийский, бросив меня на произвол судьбы-ы-ы! Без кофе-е-е!
– Мадонна, что случилось? Почему ты плачешь?
– Ы-ы-ы! Сволочь! А-а-а! – только и могла сказать я, тыча пальцем в открытую статью. – Он! Там! А я! Тут! У-у-у!
Мне утерли слезы салфеточкой, вручили открытую коробку с варварской едой и сунулись сами – выяснять, какая сволочь там, а какая тут обидела идеальную (в смысле имеющую форму идеального шара) меня.
– Аравийский! – всхлипнула я и заела горе хрустящим, остреньким, горяченьким куриным крылышком, щедро политым соусом Табаско.
– Мадонна, ты же знаешь, я не настолько хорошо знаю русский. И совершенно не понимаю, причем тут Аравийский! Кстати, вы с Кеем так и не объяснили, зачем его понесло в Россию… хм… погоди-ка, это тот самый Энск, куда Фил повез «Дракулу»? Мадонна! Вы что-то от меня скрываете!
Вот. В этом весь Бонни. Вместо того чтобы утешать меня, он еще и требует объяснений! Впрочем, мне не жалко. Кей сам виноват, что не рассказал Бонни все от и до. Так что рассказала я. И о гнусном интригане дядюшке Перси, и о тайных списках Аненербе, и о том что двоюродная пра-пра-прабабка Кея вышла замуж за графа Преображенского, который жил как раз в городе Энске…
Упс…
Только тут до меня дошло, за каким чертом дядюшку Перси понесло в Энск! То есть если бы я писала роман, то в старой усадьбе непременно был бы закопан клад графини. И призраки, призраки бы водились!.. Да, я знаю, что скрасит мне оставшиеся до родов три недели и что сдвинет с мертвой точки начатый роман!
– Бонни, мы сегодня же летим в Россию! – заявила я и от радости сунула в рот сразу два остреньких крылышка. Последних.
– Милая, не надо так торопиться, – принялся юлить мистер Джеральд. – Вечер на дворе. Скоро Кей приедет. Мы же собирались сегодня сходить поужинать вместе. Давай полетим в Россию завтра!
По его честным-честным глазами сицилийского мафиозо в десятом поколении я сразу поняла весь план. Прямо сейчас – отвлечь меня, потом устроить мне жаркую ночь (при непосредственном участии Кея), а утром, глядишь, я и забуду очередную блажь. Ну уж нет! Я не зря ношу гордое имя Колючки! Раз уж я попала тебе под хвост, Бонни Джеральд, не отвертишься.
– Ага, часов в одиннадцать, когда акула капитализма вспомнит, что рабочий день иногда заканчивается! – капризно возразила я. – Нет уж. Самолет будет готов через час, мы как раз успеем добраться до взлетной полосы. К вечеру будем в Москве, заночуем в моей квартире, а утром – в Энск. Кею… ладно, так уж и быть, позвоню сама. И не вздумай меня отговаривать!
Я грозно свела брови и уперла руку в бок, изображая суровую сицилийскую свекровь, разве что скалки не хватало.
– Мадонна, любовь моя, тебе же скоро рожать! Мы не можем так рисковать…
А вот это Бонни сказал зря. Потому что леди Селина Говард, услыхав слово «рожать», тут же принялась пинаться и всячески намекать, что ей ужасно скучно в темноте и тесноте, давайте, развлекайте ее все.
– Мы. Летим. В Россию. Сейчас же.
– Пресвятая Дева, за что? Роза, любимая, Кей же меня убьет, если я увезу тебя из Лондона накануне родов. Ты же не хочешь, чтобы в гостиной над камином висела моя голова, правда же?
– Не хочешь лететь со мной – можешь оставаться. Керри! Керри! Где мой телефон?
Эта святая женщина явилась через три секунды. С моим телефоном и кружечкой кофе со сливками и корицей. Конечно, наш повар варит кофе не так гениально, как Аравийский, но для сельской местности – сойдет.
– Прошу, миледи.
– Керри, скажи няне, пусть собирает Джейми. Мы летим в Россию.
– Мне отправиться с вами, миледи?
Вот за что обожаю Керри, так это за ее истинно английскую невозмутимость. Что бы семейка Говард не учудила, Керри всегда на нашей стороне. Золото, а не домоправительница! Впрочем, я давно подозреваю, что Кей и ее тоже переманил из разведки, а платит ей больше, чем получает премьер-министр.
– Не стоит. За Джейми присмотрит няня, а за мной – Бонни.
– Я распоряжусь, чтобы приготовили самолет, миледи.
– Спасибо, Керри.
Настоящая английская домоправительница сдержанно кивнула, принимая заслуженную благодарность. А Бонни душераздирающе вздохнул.
– О боже, Мадонна, ты точно хочешь моей смерти.
– Да ладно, Бонни. Не драматизируй. До родов еще три недели, слетаем и вернемся. И признайся же сам, тебе смертельно скучно сидеть тут и косплеить идеального будущего отца. Еще чуть-чуть, и ты начнешь говорить «ко-ко-ко». А там, в Энске, будет последнее представление «Дракулы»… ты же не можешь пропустить такой кипиш.
С каждым моим словом на Бонни снисходило все большее просветление, и картина сушеной головы над камином отодвигалась в синюю даль. Ведь всем известно, что своему «братишке» Кей простит что угодно. А тут всего-то небольшое путешествие!
– Боюсь только, Гольцман совсем изгадил наш спектакль, – задумчиво протянула я. – Наверное, я не права. Тебе не стоит на это смотреть.
– Стоит! Если он… – Бонни грозно раздул ноздри, явно представляя, как будет смотреться над камином голова Миши Гольцмана, посмевшего надругаться над шедевром самого Бонни Джеральда.
– Да нет, – вздохнула я очень тяжело и очень правдоподобно. – И ты расстроишься, и Кей будет ругаться, что мы влезли в его секретные дела.
– Не будет. Мы летим в Россию. Немедленно! Где мой чемодан?!
Да! Сработало! Ура!
– Ты уверен, милый? – похлопав глазками, сделала я контрольный выстрел. – Может все же сходим в Сохо поужинать?
– К черту Сохо! Последнее представление «Дракулы»… Аненербе… Клад… Призраки… Мадонна, любовь моя, ты же напишешь об этом сценарий? Прошу тебя! Умоляю! Это будет бомба! Нет, это будет ураган и цунами, мы возьмем четырнадцать «Тони», а Харальд Принс удавится от зависти!..
Я наконец позволила себе выдохнуть. Мой Бонни, мой сумасшедший сицилийский козел… простите, гений, вернулся! А то я уже боялась, что его подменили на целлулоидного папу из рекламы детского питания.
Что ж. Держись, город Энск, мы идем к тебе!
– Я понял, все пришельцы в Россию будут гибнуть под Смоленском.
(Из к/ф «Формула любви»)
Лоуренс
К закату Лоуренс понял, почему немцы проиграли Вторую Мировую не американцам, которые так любят этим хвастаться, а русским. Дремучим, диким, нецивилизованным русским. Как раз потому что четко структурированный, логически обоснованный англичанин или немец этих русских не поймет никогда.
Взять хоть их прекрасную ягоду малину. Изумительный вкус! Но…
Когда партизанка Клаудиа предложила ему собрать для любимой женщины бидон малины, Лоуренс не заподозрил подвоха. Зря. Ведь партизанка – она всегда партизанка, даже на пенсии.
Ему следовало задуматься о последствиях уже тогда, когда мадам Клаудиа предложила ему кроме бидона и старых сапог, в которых он изображал нетрезвого аборигена, еще и совковую лопату. От пояснения «там мокро» потребность в лопате для сбора малины не обрела логики. И Лоуренс наивно решил, что в таком простом деле опасности быть не может.
Ага, три раза, как любит с ехидной ухмылочкой говорить леди Говард. Вот она бы точно поняла, что если дают лопату, надо брать. Лучше сразу две. Но…
Малины было много. Очень много. Она заполонила всю заднюю часть участка, заплела забор и покушалась на курятник. Правда, около дорожки ее недавно собирали, а для Ангела Небесного по имени Яна требовалась не какая-то там обычная малина средней спелости и невнятной крупности, а самая лучшая. Такая, чтобы Яна снова жмурилась от наслаждения, касаясь нежной ягодой не менее нежных губ. О, за завтраком Лоуренс убедился, что кроме ангела в ней живет еще и демон-искуситель. А как она целовалась!
Короче говоря, не надо было думать о поцелуях, которые последуют за приготовленным им ужином. Не надо. Следовало не лезть в самые дебри, а смотреть под ноги и думать, зачем при сборе малины нужна лопата.
Потому что мокро, да. Мокро по-русски – это значит болото. Вот кто, кроме русских, догадается посадить малину на болоте?! Таком, что Лоуренс с полным бидоном проклятой ягоды застрял посреди малинника, и теперь – ни туда, ни сюда.
Хорошо хоть надел те ужасные сапоги под названием кирза! Болото засосало их по щиколотку и теперь жадно и мерзко чавкало при малейшей попытке шевельнуться. То есть, как только Лоуренс переносил вес на одну ногу, чтобы вытянуть другую, первая уходила в вязкую почву еще глубже. А малиновые кусты вокруг тряслись и корнями тянули обратно. На удобрение.
Логика подсказывала, что в зоне рискованного земледелия вырастить столь крупную и сладкую малину можно только на очень хорошем удобрении. Так что вполне возможно, эту малину партизанская семья выращивает со времен оккупации, и если хорошенько поискать, то под корнями найдется не один немецкий скелет.
Удобрять малину собственным трупом Лоуренс не желал, а желал он, чтобы глухая партизанка Клаудиа выключила телевизор, услышала его вежливую просьбу о помощи и принесла чертову лопату. О да. Для сбора это малины лопата остро необходима! Откапываться из болота!
Когда в зарослях гигантской малины, успешно скрывающих не имеющего в предках гномов Лоуренса по самую макушку, зашебуршало и заскрипело, он от всего сердца возблагодарил Господа. Потому что был уже морально готов звонить Грегу и смиренно просить вытащить его из болота. Представлять, какую морду тот скорчит и как потом будет над Лоуренсом потешаться, не хотелось от слова совсем. Еще бы. Из логова ливанских террористов майор Лоуренс Джейкобс уходил сам, от сирийских исламистов – сам, даже леди Памелы Говард, достойнейшей матушки лорда Ирвина Говарда, и то не боялся. А русская малина, выращенная старой партизанкой – оказалась не по зубам.
М-да.
Этот сукин сын, простите, дорогой коллега Грег, до пенсии бы его подкалывал. И на пенсии – тоже. Если бы дожил.
Так что партизанку Клаудию Лоуренс готов был встретить искренней благодарностью. От всего английского сердца.
– Клавдия Никитишна, это вы? – с надеждой и сомнением спросил он, когда треск малиновых кустов приблизился.
С надеждой – понятно, а вот сомнения вызывал слишком тихий и деликатный треск. Партизанка Клаудиа ходит тяжелее, к тому же кряхтит при ходьбе. И пахнет, как и положено владелице хозяйства, курящей ужасные русские папиросы «Беломор». Сейчас же запах кур едва доносился до Лоуренса со стороны курятника, а табачной вони не было вовсе.
Лишь бы не какое-нибудь местное зверье, подумал Лоуренс, когда густые малиновые кусты рядом с ним шелохнулись. Не хватало только удирать от какого-нибудь бешеного енота без сапог и по уши вывалявшись в грязи.
– Не Клавдия Никитишна, – послышалось недовольное. – Всего лишь я.
И из зарослей вышагнула Она. Ангел Небесный. Сдула с глаз непослушную золотую прядь, уперла нежную ручку в бок и критически осмотрела Лоуренса с головы до ног.
Лоуренс выдохнул. Конечно, стыдно, когда тебя, бывшего полевого офицера, спасает из болота любимая девушка, но все лучше, чем бесславно сгинуть в русском малиннике и пойти на удобрения.
– Яна, прошу прощения, кажется, я немного застрял… Осторожнее, здесь очень мокро!
Ангел Небесный скептически осмотрела его с головы до ног, фыркнула и протянула лопату.
– Что за лоси пошли, в болоте тонут. Давай малину, Фа-арик.
Пока Лоуренс спасал кирзу и собственную гордость из болота с помощью лопаты, Яна ела малину из бидона, чем ужасно его отвлекала, и о чем-то напряженно размышляла. Так напряженно, что между идеальных темных бровей образовалась вертикальная морщинка. Которую невероятно хотелось разгладить собственными губами.
Что Лоуренс и сделал, едва выбравшись на более-менее сухое место.
Только почему-то Яна вместо того чтобы ответить – о, как горячо она отвечала ему на кухне всего лишь этим утром! – нахмурилась, уперла ладонь ему в грудь и отступила на шаг.
– Идем в дом, – велела она, разворачиваясь на месте и задевая его по груди взметнувшейся косой.
– Яна, я тебя не понимаю. Что изменилось с утра?
– Все, – буркнуло прелестное видение, с легкостью шагая по болоту.
В то время как он сам опять увязал при каждом шаге.
Только тут до Лоуренса дошло, что легкость эта какая-то неестественная, и он опустил взгляд вниз.
Что ж. Русские – непобедимы. Кому, кроме русских, пойдет летом в малинник в снегоступах?
Он невольно улыбнулся. Все же Яна – чудо! У нее изумительно оригинальное мышление! Еще бы понять, что она имеет в виду под «все» и изменить это «все» обратно. Потому что отступать он категорически не намерен.
От ужина, приготовленного Лоуренсом, Яна отказалась. Схватила со стола яблоко, бросила на сестру обиженный взгляд и удрала «спать».
– Придется тебе постараться, милок. С характером твоя красавица, ох, с характером… А то ж без характера-то что… – рассуждала вслух партизанка Клаудиа.
Анна обсуждения сестры не поддержала, Лоуренс – тоже. Но и страдать наподобие юного Ромео не стал, а поступил так же, как в свое время поступала мама, если его младший братишка Хью в силу тонкой душевной организации, подростковых гормонов и общей избалованности дулся на весь свет. А именно собрал на поднос кусочек запеченного в духовке сазана (свежайшего, утром выловленного в местной реке и купленного Клаудией) с гарниром из поджаренных овощей, холодный кофейный коктейль и малину с мятой, мякотью грейпфрута и медом – и пока просто накрыл все это полотенцем, от мух. А сам вернулся за стол к Анне и партизанке Клаудии, мирно беседующим об ужасах российской медицины. Включаться в беседу он не стал, чтобы не погореть на незнании реалий. И уже собрался после ужина попросить Клаудию уделить пару часов ее драгоценного времени доктору исторических наук Грегу, как в калитку позвонили.
– Никак Митенька пожаловал! – разулыбалась старая партизанка. – О, гляди-ка, Анечка, ну точно он.
Бросив взгляд в окно, Лоуренс обнаружил идущего к дому весьма и весьма примечательного типа. Больше всего тип походил на ориентировку Интерпола: бритый наголо, наглый и откровенно неблагонадежный. Огромный безвкусный букет алых роз, который тип нес двумя руками, симпатичнее и безопаснее его не делал. Напротив, в таких букетах – при подобных рожах – отлично прячется «вальтер» с глушителем.
А у Лоуренса, как назло, ничего кроме кухонного ножа. И три женщины в доме!
– Вы хорошо его знаете, мадам?
– Вот же ревнивец! – рассмеялась партизанка. – Не бей копытом, он к старшенькой пришел, к Нюсе. Хороший парень, правильный. Жаль, мэром не будет, а какой был бы мэр!
При упоминании мэра Лоуренс напрягся еще сильнее: было у него серьезное подозрение, что убить его пытались именно подручные действующего мэра. Однако показывать свое беспокойство он не стал. Ни к чему. Просто незаметно для дам прихватил кухонный нож и отступил в глубину дома.
– Отнесу Яне ужин, – тихо пояснил он, чутко прислушиваясь к шагам перед входной дверью.
Оставлять Анну и Клаудию наедине с подозрительным типом было не самым лучшим решением, но показываться типу на глаза Лоуренс не желал. Мало ли. Вдруг он в самом деле лишь ухаживает за Анной – она бесспорно красива, умна, образованна… И ни в коем случае не пара местному криминальному элементу. Даже если (или тем более?) он кандидат в мэры.
Поднос с ужином он отнес в комнату Яны, поставил на стол и, проигнорировав ее сердитое «я не хочу», пожелал приятного аппетита и вышел, прихватив лишь новенький ноутбук. Самый простой, явно купленный Грегом в Энске.
О судьбе ноута, оставленного в «Бляхином клубе», Лоуренс не тревожился. Во-первых, тот ноут в любом случае шел по статье «расходные материалы». Во-вторых, когда неудавшиеся убийцы или полиция его найдут и взломают простые пароли, ничего важного они там не найдут. Кое-какие фотки, кое-какую личную переписку, куски недописанных статей и прочий хлам без единой ниточки к лорду Говарду.
С новеньким ноутом подмышкой Лоуренс подкрался поближе к кухне – так, чтобы все слышать, но не попадаться незваному гостю на глаза. Правда, попался многоуважаемой Клаудии, которая вышла из кухни под предлогом кормления курей, да так и остановилась на облюбованной Лоуренсом позиции.
– Ай-ай-ай, молодой человек, подслушивать нехорошо, – шепнула она беззвучно.
Лоуренс покаянно кивнул, но с места не сдвинулся. Так они вместе и остались подслушивать, как подозрительный тип по имени Митенька обхаживает Анну, распивает с ней чай и досыпает сахар в фирменный малиновый десерт, потому что он, видите ли, не сладкий.
Это надругательство над собственным кулинарным шедевром Лоуренс стерпел без единого звука, как и подобает настоящему разведчику. Зато убедился, что подозрительный тип в самом деле интересуется только прекрасной Анной.
– …пообедаете со мной? Я б вам город показал, – после уничтожения испоганенного сахаром десерта кандидат в мэры подобрался к главному. – У нас тут монастырь… Соглашайтесь, не пожалеете!
Будь Анна его сестрой, Лоуренс бы немедленно прекратил это безобразие и объяснил криминальному элементу, по какой широкой дуге ему следует обходить Анну. Но соваться в личные дела взрослой и самостоятельной женщины – хамство. Поэтому Лоуренс ограничился лишь неслышным фырканьем и покинул наблюдательный пункт. Снова вместе с партизанкой Клаудией, довольной по самые ушки. Ну как же, Анна согласилась пойти на свидание с правильным парнем Митенькой.
– А ты морду-то не корчи, не корчи. Сам-то, а? Перекати-поле! Нюсенька девка корпулентная, основательная, ей и мужик нужен основательный. Чтоб дом, хозяйство крепкое. Митенька-то не как ты, охламон, в рот не берет!
До Лоуренса не сразу дошло, чего именно в рот не берет. Лишь когда партизанка неодобрительно оглядела синяк на его скуле, покачала головой и пошла прочь, бормоча о своем Николаиче, который как на бровях придет, так оглоблей и схлопочет – понял. О пьянстве она. Просто очередная русская идиома. Похоже, в этом деле Лоуренс существенно пополнит свой словарный запас.
Яна
– Янка, – донесся с Нюськиной кровати такой зловещий и конспиративный хрип, что я не только проснулась, но и подпрыгнула на кровати. Невысоко и незаметно, но сам факт!
– Чего тебе надо в час ночи? – злобно поинтересовалась я, все еще не в силах простить сестре, что не позвала посмотреть на «правильного мужика» Митеньку, он же Дмитрий, он же Тренер.
Я, может, за нее всем сердцем радею, а она не доверяет на нормального мужика поглядеть! Я, может, вовсе и не собиралась ничего такого ему говорить. То есть ничего, кроме правды. А она, она! Уже платье выбрала, чтоб бежать завтра на свиданку в «Бляхин Клуб», а меня оставляет наедине с баб Клавой и этим, прости господи, украино-арабским шпионом. Мало того, к нему завтра еще и лучший на свете Грег припрется, слушать баб Клавины байки в целях поднятия мировой науки. А мне куда деваться? В малине прятаться?
Систер мое справедливое негодование возмутительно проигнорировала.
– Изумрудный гарнитур, – прошептала она мечтательно. – Шесть предметов! Слушай, что там может быть, а?
– Этажерка с полочками! – огрызнулась я, мстительно прислушалась к озадаченной тишине и сжалилась. – Ну я ж не гадалка! Тиара – наверняка. Ожерелье или фермуар… думаю, скорее ожерелье. Ну и серьги с браслетами. В общем, очень приличный клад, тьфу, то есть гарнитур.
Нюська громко сглотнула, но промолчала. Видать, представила себе комплект во всех красках. На здоровье, впрочем, лишь бы не выяснилось, что мэр нас обошел раньше и именно на наше наследство построил «Бляхин Клуб». Такого ни я, ни Нюська категорически не переживем!
– Блохоловка… – раздался еще более страшный и таинственный шепот, едва я легла. – Золотая и с эмалями… – И сестрица вдруг нормальным голосом, в котором отчетливо слышалось недоумение, уточнила: – А разве это не интимный подарок? Дамам сердца в память о незабываемых мгновениях?
– Не обязательно, – откликнулась я, тоже вдруг заинтересовавшись. – Модный же аксессуар был, могли и просто так подарить. Хотя… Филипп Орлеанский? Этот мог и не просто так. Еще как мог!
– И здесь геи, – то ли возмутилась, то ли порадовалась сестра, а я почувствовала, что зверею.
Нет, я прекрасно отношусь к геям! Замечательные они люди, у меня даже есть друзья-люди, тьфу, то есть геи! И никакого дела до блудливого предка мне тоже нет, кто бы там ни одарил его блохоловкой. Филипп Орлеанский, к примеру, всегда казался мне симпатичнее Анны Австрийской, так что у предка, по крайней мере, был вкус! Но рассуждать обо всем этом в тот момент, когда у меня рухнула личная жизнь… Это, увольте, где-то за гранью добра и зла!
– Слушай, Янка, – продолжила сестрица, не чуя, как над ней сгущаются тучи. – По моему, геи – это судьба и вообще семейная традиция, вон, аж со времен этого… герцога Орлеанского. Так что не сомневайся, бери Хоттабыча себе. Ты его приручишь, будешь чесать и хвалить, а он будет тебя завтраками кормить и ценности в семью нести… Блохоловки там… Фемуары…
Такого издевательства моя душа не выдержала. Схватив подушку, я спрыгнула с кровати, пробежала на цыпочках разделяющие нас два метра – и огрела гадину насмешливую.
– Ты! Да я тебя! Блохоловкой!..
Нюська в долгу не осталась, шмякнула подушкой меня. При этом гнусно хохоча и что-то такое приговаривая на тему «не все тебе надо мной ржать, и на нашей улице перевернется грузовик с космодесантниками». Не так связно и гладко, конечно. А вы сами попробуйте размахивать пуховой подушкой, ржать и еще что-то связное говорить!
Короче, напрыгались мы по самое немогу, порвали одну подушку, вторую уронили в открытое окно и попадали на Нюськину кровать. Вповалку.
– Где-то в чемодане был коньячок… – задумчиво протянула Нюска, отплевавшись от перьев.
– Закуси нет, – вздохнула я, снимая пестрое перо с носа.
– «Не буду ужинать, не буду», – передразнила меня Нюська. – А сама все сожрала. Нет чтобы позаботиться о будущем!
– А что мне, голодной сидеть, пока вы там милуетесь? – возмутилась я. – И вообще. Там была всего одна порция. Маленькая!
– Маленькая? – Нюська критически оглядела меня. Не знаю, правда, что она там кроме чуда в перьях разглядела, но сделала парадоксальный вывод: – Обязательно бери Хоттабыча. Отъешься на его маленьких порциях и подобреешь.
– Да иди ты, – лениво огрызнулась я.
– Уже иду, – жизнерадостно отозвалась Нюська и в самом деле пошла. К чемодану. За коньячком. – У меня там конфетки были… кажется… О, точно! Ну, не пропадем!
Вот как-то так и получилось, что в час ночи мы вылезли через окно на крышу с бутылочкой коньяку, тремя батончиками «Баунти», все в пуху и перьях. И не моя вина, что Нюське после десятка глотков из горла взбрело в голову запеть! И почему запела она «Ох, мороз, мороз», я тоже понятия не имею. А подпевала я ей исключительно от солидарности! Не могла ж я бросить единственную сестру в такой непростой момент ее жизни…
Особенно момент стал непрост, когда к нам присоединились сначала четыре местные кошки, тоже решившие спеть хором, потом баб Клава – с крылечка, а потом и Хоттабыч. Только он почему-то не пел, а объяснял Нюське, что для того чтобы спрыгнуть с крыши, надо отпустить трубу и кошачий хвост, и тогда он ее обязательно поймает.
Нюська же требовала, чтобы он сначала доказал, что не американский шпион, для чего спел «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина»… Короче говоря, про рябину мы пели все вместе. Вчетвером. И особенно хорошо получилось у баб Клавы. Душевно!
Путь к сердцу так и кончился в желудке.
(О.Арефьева)
Яна
До поместья мы добрались несколько позже, чем собирались, но все еще при свете дня. Вдвоем. Хоттабыч порывался пойти «на прогулку» с нами, но Нюська добрым докторским тоном велела ему лежать и не отсвечивать, иначе завтра она без зазрения совести сдаст его в больничку.
В больничку он не хотел. Я бы даже сказал, больнички он боялся, как черт ладана. Да и вообще, чем дальше, тем более подозрительным он казался. Одна наша совместная вылазка на почтамт чего стоила!
Но все по порядку.
Поначалу я решила, что Хоттабыч просит нас что-то там забрать, и собралась обидеться. Мало того что хрен голубой, так еще и отправляет нас, беззащитных девушек, принести ему закладку! А вдруг там наркотики? Или ядрена боеголовка?
Я даже успела нахмуриться и открыть рот, чтобы все ему высказать, но Нюська больно пихнула меня под ребра. И пока я отвлеклась, чтобы пихнуть ее в ответ – пообещала этому мерзавцу помощь.
Вот знала я, знала, что нельзя нам идти в медицину! Вон до чего нас клятва Гиппократа довела! Подобрали невесть кого, отмыли, одели, и он же теперь нас гоняет!
– Ладно, съездим и заберем, – сказала эта мать Тереза.
Лось арабский сделал вид, что смутился, глянул на меня щенячьими глазками… А что на меня-то? Я его не подбирала, вот. И вообще, я к нему со всей душой, поцеловала даже, а он… он… Друг у него тут, понимаешь, самый замечательный на свете. Гре-ег! Тьфу.
Короче говоря, оказалось что его надо до почтамта только довезти. И желательно как-то так, чтобы его не узнали.
– За рыжего карлика все равно не сойдешь, – буркнула я.
– Карлик – это пошло. Сделаем из тебя аборигена! – непонятно чему вдохновилась Нюська.
– Аборигена?.. – недоуменно переспросил лось.
– Ага. Ну-ка, ссутулься… так, Янка, неси из сеней телогрейку! Еще бы ушанку раздобыть…
– Раздобудем! – уловив Нюськину идею, я резко повеселела.
Мы мстим, и мстя наша страшна! О, как страшна!
Честное слово, от превращения лося в помесь Труса с Балбесом я получила истинное удовольствие! Его даже гримировать не пришлось. Синяки натуральные, щетина натуральная, ушанка с телогрейкой, растянутые треники и кирзачи сорок пятого растоптатого – покойного мужа баб Клавы, Николаича.
Алкаш вышел – загляденье! Даже покачивался натурально. Пришлось, правда, пару раз его от души огреть по плечам, чтобы не изображал тут белогвардейского офицера на параде. Он только недоуменно похлопал глазами и вопросительно на меня глянул:
– Яна, почему ты злишься? – и сцапал мою руку с целью обслюнявить.
Отняла. Фыркнула. Соврала, что ему померещилось, и вообще я занята и трогать меня не надо. Ну а что, вот так ему и признайся, что я такая дура, засмотрелась на него и вообще… вообще… я может его от всего сердца целовала, а не потому что легенда. Видала я его легенду в белых тапочках! А он! Артист погорелого театра! Так отвечал, что я и поверила!
Ненавижу красивых мужиков. Потому что или козлы, или педики, или два в одном.
– Поехали, хорош рассиживаться. Мы с Нюськой еще гулять собирались!
– Только не в усадьбу, пожалуйста, – забеспокоился Хоттабыч. – Это может быть опасно!
– Не тво… – начала я, но Нюська нахлобучила мне на голову невесть откуда взявшуюся на вешалке в сенях древнюю ментовскую фуражку. Ужасно пыльную.
Разумеется, я чихнула – а Нюська, коварная задница, ответила вместо меня.
– Нет, что ты, Фарит. Тут пруды около монастыря, хотим посмотреть, – бездарно соврала она и одарила меня строгим взглядом.
Ладно, ладно! А что я? Даже и не думала выдавать потенциальному противнику наши планы. Еще чего. Я этому подозрительному товарищу гражданской наружности не доверяю ни на грош! И вообще, нечего тут из меня делать злодейку.
Так что я чихнула еще раз, стянула с себя пыльную фуражку и буркнула:
– Ага, пруды. – И чуть не бегом побежала к своему Котику. Единственному красивому мужчине, который не козел и не педик, и готов для меня на все в любое время суток.
«Хочу киборга, – думала я, выруливая на разбитый проселок. – Чтоб готовил, – я не умею, – убирался, делал мне комплименты и массаж, и чтоб никаких «чудесных друзей», твою гармошку».
Явление аутентичного алкаша на почтамт прошло без эксцессов. Я даже посмеялась немножко, так забавно выглядел лось арабский в ватнике, вылезающий из моего джипа, настороженно оглядывающийся и пошатывающейся походкой бредущий полкватрала до почтамта. Прямо хоть в фильме про шпионов его снимай. Мультипликационном.
– Как доктор наук может быть таким придурком? – риторически вопросила Нюська, провожая взглядом самодеятельного шпиона. – Ему только балалайки и медведя на поводке не хватает для полноты образа.
Я вместо ответа фыркнула. Ну да, смешной. И не то чтобы настоящий придурок, мне почему-то кажется, что он придуривается только чтобы повеселить нас с Нюськой. Но… все равно не прощу. Такое – не прощается!
В общем, мы отвезли горе-шпиона домой, велели ему соблюдать постельный режим и отправились в усадьбу. Пешком.
На сей раз нам, о чудо, даже ничто не помешало. Ни тебе НЛО, ни журналистов, ни слета кришнаитов. Тишина, благодать, воробьи чирикают, лес шумит, солнышко пригревает. Вот только почему-то я не верила, что «проклятое место» не преподнесет нам очередного сюрприза. Да и кто бы поверил на моем месте?
– Слышь, Преображенская, – пробормотала я, задумчиво разглядывая руины поместья. – Скажи как есть, ничего не скрывай, я все перенесу… Ты тут ничего странного не наблюдаешь?
– Не наблюдаю, – решительно откликнулась Нюська, отдирающая гнилую доску от заколоченного окна. – Руина как руина. Заброшенная. Давай-ка прикинем, где графиня могла спрятать клад? Вот будь ты графиней, где прятала бы?
И Нюська еще решительнее сунула голову в пролом, оставив мне для интеллектуальной беседы лишь обтянутую слегка грязной джинсой задницу.
– Будь я графиней, я бы не вешалась, а благоверному кобелю достоинства на уши намотала, – вздохнула я, пнув сухую ветку. – Нюсь, слышь, я серьезно. Чисто тут, понимаешь? Слишком уж чисто.
Нюська вынырнула из взломанного окна и уставилась на меня недоверчиво.
– Ты перегрелась, что ли? Или вчера снотворного нанюхалась, пока Хоттабыча колола? Чистота ей привиделась! Где? Грязь, пыль, ящики какие-то внутри, заросло все… Хотя тропинка к этой двери определенно есть…
– Ну не как в операционной чисто, – согласилась я, ругая себя последними словами: вот ведь знаю же, что для Нюськи «чистота» значит «стерильность», а не учитываю. – Но баб Клава говорила про наркоманов, помнишь? А мы всю территорию обошли, и ни тебе шприцев под лопушками, ни окурков, ни облаток, ни туловищ в приходе. И пахнет еще – трава, земля, дом не жилой. А не наркоманами.
На Нюськином лице отразилась глубокая задумчивость.
– Ну… да. Странное дело. Но с другой стороны – это ж бабка! Бабки всегда все про всех знают. Уж как интерпретируют – дело другое, и то – про этих наркоманов она говорила так уверенно! Значит, что-то тут точно происходит.
– Странный стук в подполе, – мрачно пошутила я и вдруг очень-очень отчетливо осознала, что затея с кладом самая дурацкая, и вообще, не вернуться ли нам в Москву? По Шарикову сестрица все равно уже не страдает. А мне так и вовсе лучше держаться от Хоттабыча подальше, сохранности собственных нервов ради.
– Может быть и странный стук, – согласилась Нюська и зачем-то попинала забитую досками крест-накрест дверь. Победно уставилась на меня и, не увидев должного понимания, снизошла до объяснений. – Подозрительно крепкая дверь. И глянь на петли, их недавно смазывали, наверняка доски только для виду, а дверь заперта на замок. А внутри еще пол чистый и ящики стоят.
– В нежилом доме, которым сильно интересуется мэр. Вечер окончательно перестает быть томным. Слышь, Нюсь, как-то слишком тут много всего. И дверь, и ящики, и чистота. И Хоттабыча, между прочим, тоже тут чуть не убили. Не потому ли, что он крутился вокруг усадьбы? Вряд ли его из центра везли сюда? Из «Бляхиного Клуба», ага… Нет, явно он сам сунулся, куда не надо было.
Нюська упрямо насупилась.
– Ты книжек про шпионов перечитала. Ну что тут может быть страшнее десятка наркош? В этой-то заднице мира! Тихий, спокойный городишко!
– С крепкой дверью посреди руин.
– Ладно, уговорила. Здесь что-то происходит. Но что?
– Не знаю, – буркнула я. – И знать не хочу. Но ящики в руинах просто так не ставят. И полы не чистят! Нюська, мне это не нравится! Может, уедем? Домой, а?
Сестрица воинственно выпятила подбородок, и я поняла – вытащить ее из Энска можно только трактором. Еще бы, тут вон примерочные есть… с эльфами, вашу же мать! И будущий мэр с букетом.
Может, если бы Хоттабыч не подорвал мою веру во вселенскую справедливость, мой инстинкт самосохранения тоже уступил бы инстинкту размножения. Но. Как всегда, но.
– Найдем клад и сразу уедем, – пообещала Нюська. – А до того с места не двинемся, слышишь?
Так я ей и поверила, что дело в кладе.
А Нюська вдруг насторожилась.
– Эй, слышишь? – страшным шепотом спросила она.
Я тоже прислушалась – и явственно услышала, как неподалеку громко и сердито выматерились. Черт, не хватало, чтобы нас здесь застукали!
– Прячься! – таким же страшным шепотом скомандовала я.
Нюська очертя голову нырнула в кусты боярышника, я – за ней, но к обсуждаемой двери никто не шел. Сказочное свинство, так мотать нервы хрупким девушкам!
Присев на корточки, я аккуратно, гусиным шагом, прокралась к углу дома, из-за которого слышались голоса. Ну, кто бы там ни был, за эту внеплановую физкультуру он ответит страшно!
Нюська тоже выглянула, но я показала ей кулак и высунулась из-за угла. Благо боярышником и молодой рябиной тут заросло практически все, и спрятать в кустах можно было не то что двух хрупких барышень, а целый отряд очень толстых партизан. Стараясь не шуметь, я раздвинула мешающие обзору ветки – и едва не взвыла!
Шагах в пятидесяти от моего наблюдательного пункта стояли, опираясь на лопаты, две совершенно несуразные личности – в темных ветровках, джинсах, перчатках и черных балаклавах! И это несмотря на самый что ни на есть белый летний день.
В руках у того, что повыше, был лист желтой бумаги, и он тихо что-то с него зачитывал второму. Слов я разобрать не могла.
– Тоже мне, ОМОН на учениях, – беззвучно пробормотала я, пытаясь силой мысли пронзить мятый листок и понять, уж не карта ли это сокровищ мадам Преображенской? Надеюсь, купленная в «Бляхином клубе», а не настоящая.
– Ну, что там? Кто?.. – нетерпеливо подергала меня за рукав Нюська, подползшая на четвереньках.
– Тихо ты! – огрызнулась я. – Не мешай слушать!
Нюська замерла и, кажется, даже дышать перестала. Я тоже. Что-то мне не верилось, что этих подозрительных типов тут только двое. И вообще, коварство их намерений не вызывало ни малейших сомнений. Эти нехорошие люди, они же редиски, копают наш клад. Наш! Клад! И плевать, что его нет!
Кажется, я так воинственно засопела, что теперь уже Нюська дернула меня за штанину и грозно на меня зашипела.
Вовремя. Потому что тот, кто был повыше и зачитывал с бумажки, повысил голос, и до нас с Нюськой донеслось:
– …гарнитур изумрудный из шести предметов, работы придворного ювелира его королевского высочества Георга Третьего; крест нательный с мощами святого Павла, привезен из крестового похода… – в подозрительно знакомом голосе восторг и благоговение мешались с жадностью и недоумением. Дойдя до блохоловки золотой, с эмалью, подаренной лорду Говарду в тысяча шестьсот семидесятом году герцогом Орлеанским, голос с отчетливыми еврейскими интонациями на мгновение замолк, но тут же перешел к возмущению: – Я не понимаю, дорогая моя, где же эта дверь?! Чертовщина какая-то! Вход в винный подвал обозначен здесь, но здесь его нет!
От этих знакомых интонаций у меня случился когнитивный диссонанс. Какого черта эти двое покушаются на наш с Нюськой клад?! То есть… клад-то, получается, есть?! А-ахренеть не встать!
Второй тип в балаклаве сунул (сунула) нос в бумажку, потом обернулась к стене, осмотрелась вокруг и снова уткнулась в бумажку.
– Тебе не кажется, дорогой, что северная стена – это та, что за углом? – и махнула рукой в нашу с Нюськой сторону.
– Твою гармошку, Гольцманы! Твою!.. – не выдержала я, но тут же зажала рот ладонью, чтобы не рассмеяться. Нервно.
– Гольцманы? – переспросила Нюська, но я от нее отмахнулась:
– Цыц, разведка!
Нюська понятливо заткнулась, хоть я и задницей чуяла, что ее распирает сто и один вопрос. Ну, не считая острого желания огреть лопатой претендентов на наше наследство.
– Ты что, считаешь, что я не разбираюсь, где север, а где юг? – очень строго и обиженно вопросил глава милой творческой семейки.
– Ну что ты, Миша, милый. Я ничуть в тебе не сомневаюсь…
– Дедушка Исайя ясно написал: восточный угол винного подвала. Вот смотри, дверь должна быть здесь, с задней стороны дома…
– Конечно, ты совершенно прав! Именно с задней! – обрадовалась Ирка Гольцман.
– Вот! А ты мне показываешь на торец! Вечно ты все напутаешь!
Мы с Нюськой, не слушая дальнейших пререканий, воззрились друг на друга очень, очень круглыми и сердитыми глазами. Потому что, во-первых, какие-то левые Гольцманы имеют опись, карту и знают, где закопан клад. Наш клад! Во-вторых, потому что теперь мы тоже знаем, где клад!.. Наверное. Был…
За той самой дверью, где тропинка, ящики и отчетливый запах криминала.
Не сговариваясь, мы с Нюськой попятились, развернулись и тихо-тихо поползли прочь. Разборки с Гольцманами в наши планы не входили. Хотя бы потому что ни хренаськи они в винном подвале не найдут, кроме неприятностей.
А вот что делать нам, вопрос открытый. И по логике…
С логикой было сложно. Потому что мы с Нюськой ни хрена не понимали.
– Что за Гольцманы и откуда ты их знаешь? – было первым, что Нюська спросила, едва мы выбрались на дорогу и с видом праздношатающихся грибников пошли прочь. Видимо, для подтверждения легенды Нюська даже какой-то гриб сорвала. Наверняка поганку.
– Кто ж не знает Мойшу Гольцмана, – задумчиво пробормотала я и с удивлением глянула на сестру. – Ты серьезно? Нюр, на афише ж написано: режиссер-постановщик М.Гольцман. Память совсем девичья, да?
Нюська только плечами пожала. Запоминать имена каких-то там режиссеров или артистов она считала ниже своего достоинства.
– Ладно. Но откуда у режиссера мюзикла опись нашего клада, я все равно не понимаю.
– Я тоже, но дело поправимое. Интересненько, сеть тут ловит?..
Сеть ловила. И бабуля ответила сразу, будто ждала звонка. Ответив ей на насущный вопрос, где нас черти носят, я сразу перешла к делу.
– Ба, кто такой Исайя Гольцман?..
Эффект превзошел все мои ожидания. Даже Нюська, и та сделала большие глаза – отлично поставленный командный голос бабули был ей отлично слышен. А «мизерабль» и «сукин кобель» было самым ласковым, что бабуля имела сказать об Исайе Гольцмане, последнем поверенном семьи Преображенских. Собственно, вся ценная информация сводилась к тому, что из-за Гольцмана у нашего собственного прадеда были большие проблемы, так как «эта еврейская задница» (вольный перевод с французского) катал на профессора Преображенского доносы. Разумеется, все что Гольцман как поверенный мог спереть, он спер, и с двадцать шестого года в семье Преображенских это имя не произносят вслух, чтобы не осквернять. В смысле, не осквернять слух и воздух, а не имя.
– Надеюсь, у вас нет с Гольцманами никаких дел? – строго вопросила бабуля.
– Что ты, ба! Никаких!
– А откуда ты узнала это поганое имя? Я при тебе не упоминала!
– Ну… – я замялась, не говорить же бабуле про наши поиски клада. – Случайно услышали. Разговаривали тут с местными о нашей семье, и кто-то упомянул…
– Позор тебе, Янина, – припечатала бабуля. – Врать ты так и не научилась.
– Каюсь, грешна. Ба, ты только не волнуйся, у нас все отлично! Тут тишь, гладь и благодать. Вот пруды идем смотреть…
– Ты мне зубы не заговаривай. Пруды она идет смотреть. Тишь да гладь у нее. Думаешь, бабуля в маразме и новости в сети не читает? У вас там таинственно исчезают арабские шейхи, летают НЛО и похищают украинских ученых с мировым именем, а ты мне тут!..
– Ба… – Кажется, мои глаза стали чересчур круглыми. Возможно, даже попытались выпасть и повиснуть на стебельках. – Ты что, веришь газетам?!
– Разумеется, не верю. В наше-то прогрессивное время, когда космические корабли бороздят просторы Большого Театра!
Бабуля презрительно фыркнула, я правда не поняла, в адрес кораблей, театра или газет. Впрочем, наверняка всего сразу, оптом.
– Вот и не верь газетам, а верь нам. У нас все хорошо. Нюська себе нового кавалера нашла. Даже двух. Один – будущий мэр… – Я предусмотрительно отпрыгнула от сердитой сестры, предсказуемо попытавшейся вырвать у меня телефон из рук. – В ресторан ее водил! Ай!..
Нюське все же удалось отобрать телефон, но поздно. Сдать ее я успела. А главное – перевести внимание бабули на гораздо более важную и интересную тему, чем какие-то там украинские шейхи из НЛО.
Короче говоря, бабуля устроила Нюське форменный допрос и строго велела сначала хорошо подумать, и только потом тащить в дом всяких мизераблей.
– Надеюсь, он не похож на Шарикова. У него точно есть свой дом? Сколько этажей? И не вздумай сама за себя платить, это дурной тон!
– Хорошо, бабуля, конечно, бабуля, – с видом великомученицы отвечала Нюська, жестами показывая, какие страшные кары ждут меня, как только бабуля повесит трубку.
А я что? А я ничего!
– Не корысти ради, а только конспирации для! – заявила я Нюське, изображая поднятыми руками «Гитлер капут». – Или ты хочешь, чтобы бабуля приехала и взяла все в свои руки?
– Нет! О боже, нет! – Нюська показательно прикрыла глаза ладонью. – Бедный город Энск этого не переживет.
– Так-то. Твоя сестра – умница. Хвали, чеши… и хочу мороженого и мартини. Как думаешь, в здешнем сельпо продают мартини? А то можем пойти в гости к твоему будущему мэру, он не откажется нас… ай! За что?! Я так не играю!!!
– Гомик! – трагичнейшим шепотом сообщила сестра, глядя на гремящего посудой у мойки Аравийского так, словно тот ее оскорбил в лучших чувствах… то есть, судя по внезапному выводу, именно что оскорбил, и в самых лучших!
По счастью, за шумом воды и собственным вполне музыкальным мурлыканьем тот ее не услышал, по крайней мере, ни интонации мурлыканья, ни выражение спины не изменились.
– Как есть гомик, – горестно продолжила Янка. – Что ж за подлость-то?!
– С чего ты взяла? – так же тихо спросила я.
Сказать, что я поразилась, значит, не сказать ничего. Хоть стреляй меня, а ничего голубого в нем не было! Голос, внешность, еще что-то неуловимое, запах, что ли? – все это выдавало настоящего, стопроцентного альфа-самца. Прямо хоть в Палату Мер и Весов выставляй, как эталон одного гетеросексуала. Я уже молчу, что на Янку он глядел в точности как сама Янка – на торт, а теперь сестрица такие фигвамы лепит?
– Завтрак приготовил, – буркнула Янка, с несчастнейшим видом подтянула к себе блюдо с последним куском тортика и драматично вонзила ложечку в крем.
Я так и поперхнулась.
– Мало ли кто готовит? Может, он в благодарность за лечение! Или хвост перед тобой распускает. Дуришь, Преображенская!
– И посуду моет, – прокурорским тоном продолжила сестра, сверля взглядом остатки шоколадно-творожно-малинового великолепия.
Я вздохнула. Ну да, посуда… посуда – это серьезно. Мамуля часто вспоминает, как когда-то папуля готовил для нее завтрак, но вот к грязной посуде он и не прикасался никогда.
– Пол подмел. – Янка загнула три пальца и предъявила мне получившуюся фигуру. А потом добила совершенно неотразимым: – И постель заправил!
– Да он же тебя взглядом так и облизывает! – неуверенно запротестовала я.
Вместо ответа сестрица с яростным фырканьем натянула футболку на груди. Очень даже красивой груди… нулевого с половиной размера.
Что, конечно, само по себе ничего не значило, и Янку даже красило! Но вот вкупе со всем прочим? И какой мужик готовит на завтрак аж целый торт? Да еще такой вкусный… это вам не Мишель со звездами! Я посмотрела на Хоттабыча, вытирающего тарелки и составляющего их аккуратной стопочкой, совсем другими глазами. Надо же, до чего внешность бывает обманчивой!
Именно этот момент он и выбрал, чтобы обернуться к нам с солнечной, словно пустыни родного Ливана, улыбкой. Увидел Янкину трагическую морду, резко погас, вопросительно глянул на меня.
Я отвела взгляд. Ну… была у меня, конечно же, мысль спросить напрямую: признавайся, мол, ты по мальчикам или по девочкам? Благо, Клавдия Никитишна после завтрака променяла нашу компанию на компанию неполотой свеклы и некормленных курей. Но как-то… Ну как-то неправильно задавать такие вопросы. Невежливо.
Впрочем, кое-какие вопросы ему задать все равно надо.
С вопросами Хоттабыч меня опередил. Вполне спокойно снял фартук, повесил кухонное полотенце и сел напротив.
– Чем я вас огорчил, милые леди?
Янка фыркнула, так и не поглядев на него, и набила рот тортиком.
Ну вот что это, а? Иногда моя сестра ведет себя, словно ей пять лет. Еще бы губы надула!
– Ничем, – за обеих соврала я, и Хоттабыч точно понял, что соврала. Но протестовать не стал, лишь чуть грустно улыбнулся, чем разозлил меня еще сильнее. – Как ваша голова, Фарит?
– Намного лучше, чем могло было быть. Примите мою благодарность, прекрасные леди, – сдержанно кивнул он. – Вы спасли мне жизнь. Ведь вы – медики?
– Я медик. Хирург-травматолог. Кружится? Тошнит? – не дала ему сбить себя с толку я.
– Немного кружится, не тошнит. В глазах не двоится. Затылок почти не болит. У вас легкая рука.
– Скорее уж это был легкий кирпич, или чем там вас стукнули.
– Или очень твердый череп, – пробурчала Янка, с ненавистью глядя на оставшуюся четверть кусочка торта. Видимо, не лезло, даже если утрамбовать и попрыгать.
– И очень твердый череп, – покладисто согласился лось арабский. – Я понимаю, вас интересует, что случилось и чем вам это грозит.
– Угу, – синхронно ответили мы с Янкой, и я продолжила: – Думаю, стоит обратиться в полицию.
– Не стоит. Вряд ли полиция чем-то поможет.
– Мы хотим знать правду, Фарит. Для начала, кто вы такой на самом деле.
Несколько мгновений Хоттабыч смотрел на меня с глубокой укоризной, словно говоря: ну как же такая милая девушка может быть настолько недоверчивой! Разумеется, взгляда я не отвела. Потому что – может. И будет. Доверчивые в нашей Раше не выживают.
– Для начала обращайтесь ко мне на ты, Анна. Вы слишком официально. И если я вам скажу, что я майор Интеллиджент Сервис Лоуренс Аравийский, вы же мне не поверите, не так ли? – очень-очень печально спросил он.
Наступила наша с Янкой очередь молча таращиться. Янка даже поперхнулась от такой наглости.
– Не похож, – вынесла я вердикт.
– Какая жалость, – пожал плечами наш нахальный лось. – Тогда придется довольствоваться тем, что есть. Фарит Хоттабович Аравийских…
– Сын турецкоподданного, – пробурчала Янка.
– Эм… почему турецкого? – не догнал лось.
– Потому что похож, только белого шарфа не хватает, – окончательно запутала его моя добрая сестра.
– Ничего не понимаю. – Лось обхватил голову обеими ладонями, словно это могло помочь его мозгам не взорваться. – Кажется, я поторопился сказать, что все хорошо. Может быть, у меня бред и галлюцинации?
– Сам ты бред и галлюцинации, – фыркнула Янка. – Фарит Хоттабыч Аравийских, это ж надо придумать!
– Яна, неужели ты думаешь, что я бы сам назвался так? Добровольно?!
У него стали такие несчастные глаза, а в голосе прозвучало такое неподдельное возмущение, что я поверила. Безоговорочно. В смысле, что сам бы не назвался так ни за какие коврижки.
– Ладно, допустим… Но если тебе так не нравится твое имя, почему не поменял?
– Не мог. Видите ли, у меня такая семья… очень традиционная. Они бы не поняли, если бы я сменил имя. – Он тяжело вздохнул. – Хотя Лоуренс Аравийский нравится мне намного больше. Кстати, я веду блог именно под этим именем.
– Покажи! – потребовала Янка.
Суда по мрачному тону, она твердо была уверена, что увидит в этом блоге минимум совместные фотки с Борей Моисеевым. Ну или с сэром Элтоном Джоном.
– Если вы одолжите планшет, непременно.
Планшет я ему одолжила. И блог Лоуренса Аравийского, доктора востоковедения, почетного члена десятка научных обществ с непроизносимыми названиями и выпускника почему-то Кембриджского университета, нашелся. На фотографиях действительно был наш Хоттабыч, то где-то в Гималаях с даосскими монахами, то в Андах с перуанскими индейцами, то на каких-то вполне европейских конференциях. На одной из фоток Хоттабыч, разодетый в смокинг, получал грамоту из рук смутно знакомого пожилого дядечки…
– Эрнст Мулдашев, – пояснил Хоттабыч скромно, – весьма заинтересовался кое-какими моими исследованиям…
Мы с Янкой недоверчиво переглянулись. Как-то не ожидали, что Хоттабыч окажется серьезным ученым, хоть и уфологом. Скорее уж очередным пустомелей, снимающим скандальные видосы на тему зеленых человечков.
– И что же вы делаете в Энске? Странное место для поиска НЛО.
– Не НЛО, а следов контакта с древними, возможно внеземными цивилизациями, – поправил меня Хоттабыч. – Я уверен, Аненербе не просто так организовало в Энске свой штаб. Но вообще я приехал сюда за компанию с другом. Грег – историк, пишет работу о партизанском движении времен Второй Мировой. Я вас непременно с ним познакомлю, Грег – очень интересный человек, он вам понравится.
На слове «друг» Янка тяжело вздохнула, и звучало в этом вздохе «я же говорила, гомик!». И – нет, Янке он точно не понравится. Мне тоже. Из солидарности.
– Это ему ты звонил? – продолжила я допрос, замяв для ясности тему друга-историка. – Почему он не приехал за тобой?
– Да, ему. Не приехал, потому что… – теперь уже нахмурился Хоттабыч. – Честно говоря, это я попросил. Здесь происходит что-то крайне странное и опасное. Я не хотел, чтобы его увидели возле вашего дома.
Мы с Янкой недоуменно воззрились на Хоттабыча. То есть насчет странного и опасного, творящегося вокруг усадьбы, мы и сами поняли.
– Но причем тут твой друг историк?.. – озвучила наше общее недоумение я.
– Меня подкараулили, когда я фотографировал заброшенную усадьбу. Это были не местные алкоголики. Я думаю, они хотели меня убить, но что-то их спугнуло. А это значит, что за мной следили и вполне могут сейчас следить за Грегом.
– Так-так. Сколько их было, как они выглядели? – потребовала подробностей Янка.
– Четыре. Хорошая подготовка, вероятно – бывшие военные.
Бывшие военные? Тренер, он же Дмитрий, он же старший сержант запаса. Совпадение? Ой, не нравится мне такое совпадение!
Видимо Хоттабыч по моему лицу понял, что я что-то об этом знаю. Нахмурился и властно спросил:
– Анна, что вы делали в этом опасном месте среди ночи? Вы не журналисты и не детективы, но я вижу, что приехали сюда не просто полюбоваться местными красотами. Что вы ищете?
Упс. Вот как он так умудрился из допрашиваемого превратиться в дознавателя? Может, не врал на тему Ми-6, и звать его на самом деле Бонд, Джеймс Бонд?
– Само собой не просто так мы приехали, – сердито вклинилась Янка. – Ты фамилию нашу слышал, господин историк? Пре-об-ра-женские мы. Эта усадьба принадлежала нашим предкам. Вот мы и приехали на нее посмотреть. Думали, обычная деревня, тишина и благодать, а тут – кошмар какой-то! Выборы, балаган приезжает, волки воют, призраки шастают, а до кучи НЛО летают!
– Не очень удачное время для осмотра достопримечательностей, – кивнул Хоттабыч. – Мне бы не хотелось так быстро с вами расставаться, но вам разумно было бы вернуться в Москву. В безопасность. Две нежные девушки – легкая добыча для негодяев.
Мы – легкая добыча? Уехать? Да он издевается!
– Ну нет, – заявила Янка. – Мы не собираемся сбегать! Подумаешь, зеленые человечки.
– И вообще их не бывает. Клавдия Никитишна говорит, это все наркоманы и алкаши, – поддержала сестру я.
Вот странное дело, всего минуту назад я всерьез обдумывала, а не свалить ли нам отсюда. Уж если такого здоровенного лося, как Хоттабыч, завалили, мы им вообще на один зуб. Но стоило ему воззвать к нашему благоразумию, и оно куда-то делось. Подозреваю, трансмутировало в ослиное упрямство.
– Но хотя бы не ходите туда одни! И тем более ночью!
– Ну что ты, Аравийский, – усмехнулась я. – Мы ни за что не попремся на болота ночью, когда силы зла властвуют безраздельно. Только днем и исключительно вдвоем.
– Яна, ваша сестра всегда такая упрямая?
– Ну что ты, Аравийский, – скопировала систер мой тон. – Только когда ее называют легкой добычей и не пускают пострелять из пулемета. Обычно она – милая и покладистая, а упрямая зараза тут – я.
И Янка так улыбнулась, что я бы точно поверила в упрямую заразу с пулеметом. Конечно, если бы не знала точно: моя сестра именно такая и есть. Разве только пулемет ей не нужен, языком отбреет – костей не соберешь.
Вот честно, именно тут я поняла, что Хоттабыча стукнули намного сильнее, чем мне показалось. Потому что вместо того чтобы быстренько сбежать, пока Янка его не покусала, он поглядел на нее с неподдельным восторгом и обожанием.
– Вы обе милые упрямые заразы, – улыбнулся Хоттабыч, но тут же опять скривился, словно от боли, и потер затылок. – Вы позволите остаться у вас? Мне ужасно неловко затруднять вас, но идти в больницу… или в полицию…
– Позволим. Клавдия Никитишна обещала открыть нам еще одну комнату, вот в ней и будешь спать, – сказала я.
– Один, – обиженно добавила Янка, явно не готовая ему простить ни сэра Элтона Джона, ни какого-то там историка по имени Грег.
– Хорошо. И я бы хотел просить вашей помощи. Видите ли, мне нужно кое-что забрать на почтамте.
Он даже сушки ест ножом и вилкой!
(О.Арефьева)
Анна
Догоняя Янку, я столкнулась с Клавдией Никитишной, явно только что зашедшей в дом с огорода. В руках она держала литровую банку с малиной и пучок зелени.
– Доброго утра, – поздоровалась я с нашей хозяйкой, пряча за вежливой улыбкой удивление.
Я-то была уверена, что гремит посудой на кухне она! А тут…
– И тебе доброго, Нюся, – кивнула Клавдия Никитишна и сунула мне банку с ягодой, – держи-ка.
Машинально взяв банку, я все же пошла, куда шла – и наткнулась на Янку, застывшую на пороге кухни, словно столб электрический, высоковольтный. По крайней мере, спутанные со сна кудряшки вполне бы сошли за последствия встречи с розеткой.
Впрочем, я даже ей ничего сказать не успела. Сама чуть не споткнулась, узрев очевидное-невероятное: арабского лося в новеньких джинсах и футболке, отлично на него севших и облегающих весьма… мда… весьма фактуристо облегающих. Повязку с головы он снял, волосы промыл от крови с пылью и причесал. И повязал фартук – сзади на талии красовался кокетливый бантик.
Но не бантик произвел на меня самое убийственное впечатление. И даже не божественный запах кофе. А нечто скворчащее на плите, источающее вкуснейшие запахи, и что Хоттабыч вдохновенно посыпал чем-то, подозрительно похожим на тертый сыр. Из блюдечка. Так, словно он не просто умеет готовить, но и наслаждается процессом.
С ума сойти.
Кажется, я сказала это вслух, потому что Янка вздрогнула, а Хоттабыч обернулся. С сияющей улыбкой во все тридцать два идеальных зуба. И эту его улыбку не портила ни двухдневная гематома на скуле и подглазье, ни такая же двухдневная небритость. Хотя с моей точки зрения, щетина – это ужас кошмарный. Особенно на ощупь.
– Утра, милая! – выдал Хоттабыч и шагнул навстречу мне… то есть Янке.
Которая так и стояла столбиком. Аки тушканчик ввиду тиранозавра.
– Кхм… – послышалось позади. Довольно-таки недоверчивое «кхм».
Упс. Клавдия Никитишна. Еще не хватало, чтобы она спалила нашу легенду.
– Великолепно пахнет! – с искренним восторгом сказала я и подтолкнула Янку.
Та едва не упала. Ну, чуть перестаралась я, с кем не бывает! Зато Хоттабыч ее очень естественно подхватил. Почти как котенка. Что с их разницей в росте неудивительно. Вот правда дальнейшее оказалось для меня полной неожиданность. То есть я рассчитывала, что он как-нибудь поддержит легенду, но что он полезет к Янке целоваться?! Не оборзел ли?! А эта… сестра моя… кхм…
Хотя ладно. Если ей нравится целоваться с подобранным в лесу лосем, кто я такая, чтобы возражать? В конце концов, голливудских эльфов на всех не хватит, а лось вполне себе чистый и даже, похоже, одомашненный. И фартучек с котятами ему очень идет.
– Кхм… – все же напомнила о не самом подходящем месте для эротических сцен я.
Через пару минут. И должна сказать, что за эту пару минут я даже успела слегка позавидовать сестре и усомниться в том, что она первый раз этого лося видит. Как-то слишком естественно она смотрелась в его объятиях, а лосиные лапищи как-то чересчур уверенно лежали на нижних девяносто моей сестренки. И ей это, томограф даю, нравилось настолько… короче, свое «кхм» я издала, когда лось арабский подсадил ее на стол, чтоб было сподручнее целовать.
На мое вежливое покашливание ни Янка, ни лось не отреагировали, всецело увлеченные друг другом. Мне даже захотелось заснять это безобразие на телефон, чтобы когда Янка в следующий раз заявит, что крышу рвет от страсти только тем, у кого этой крыши отродясь нет – предъявить. Если бы не Клавдия Никитишна, я б так и сделала. Но как-то неприлично получается…
– Янка, атас! – шепотом заорала я.
Систер тут же вздрогнула, отскочила от Хоттабыча с виноватым визгом «это не я!» и попыталась за него спрятаться, и все это – панически оглядываясь в поисках бабули. Ну а что? Еще академик Павлов все рассказал об условных рефлексах. Личный Янкин (и мой, чего уж греха таить) условный рефлекс прост: слово «атас», произнесенное соответствующим тоном, пробуждает острую потребность спрятать содеянное, спрятаться самой и немедленно отбрехаться ото всего. Ибо бабуля наша, Анита Яновна, до сих пор очень, очень строга. Я бы сказала, небезызвестный профессор зельеварения ей котлы чистить недостоин.
Реакция Хоттабыча меня тоже порадовала, хоть и отчасти удивила. Во-первых, он сразу как-то так переместился по кухне, что прятаться за ним Янке стало очень удобно. Можно сказать, широкой грудью закрыл. А во-вторых, в его руке как-то сам собой очутился разделочный нож, а мгновенная растерянность подозрительно быстро сменилась острым и очень опасным взглядом. Я даже невольно поежилась, это я-то, хирург-травматолог!
Правда, колюще-режущее выражение быстро сменилось обратно, на растерянно-милое, чуть виноватое, вот прямо плюшевый мишка, а ножик убрался на кухонный стол.
– Ну вы даете, кролики, – буркнула я и обернулась к Клавдии Никитишне. – Извините. Эти сумасшедшие каждый раз так.
Но вместо того чтобы неодобрительно поджать губы, как делают кумушки на лавочке при виде «ужасных нравов современной молодежи», наша домохозяйка умиленно улыбалась.
– Да ладно, дело молодо-ое… – с нескрываемой ностальгией протянула она, вздохнула и велела: – Что стоишь, милок? Давайте-ка, девки, накрывайте на стол, раз уж вокруг вас такие кренделя выписывают. Ишь!
Янка убедительно покраснела и украдкой показала мне язык, когда Хоттабыч отказался от помощи и усадил «прекрасных дам» за стол. Уже в общем-то накрытый, разве что осталось налить всем кофе и разложить по тарелкам воздушный, с румяной сырной корочкой омлет, одним своим видом и запахом вызывающий обильное выделение слюны и желудочного сока. А этот поганец, словно мало было мне шока, похлопал длиннющими ресницами (вылитый теленок!) и достал из холодильника… торт.
Торт, Карл!
Свеженький! Сделанный из шоколадного печенья, прослоенный нежным творожным кремом и покрытый им же сверху! И прямо на крем Хоттабыч высыпал весь литр малины…
Уверена, то требовательно бурчание, которое издал мой живот при виде этой роскоши, взяло бы первый приз на соревновании «лучший медвежий рык».
Не дожидаясь, пока Хоттабыч разрежет чудо кулинарии, я сцапала несколько ягод, скатившихся с торта на блюдо, и сунула в рот. Малина в творожном креме! Райское блаженство!
Жаль только, райское блаженство под названием «скромный деревенский завтрак» продолжалось не долго. Всему виной профдеформация: я привыкла есть быстро, практически на бегу. Аккуратно, всеми положенными приборами, но – очень быстро.
Кстати, Хоттабыч и тут удивил. Из скромного и разнокалиберного набора столовых приборов он сотворил почти ресторанную сервировку. Талант, однако.
Откуда взялся этот талант, Хоттабыч мило и непринужденно рассказал Клавдии Никитишне за завтраком. То есть за завтраком и после завтрака, неспешно попивая изумительный кофе. Лично в меня под тортик вошло четыре чашки, а в Янку – все пять.
Кстати, с Янкой эти двое спелись просто на диво. Не знала бы, что впервые друг друга видят – ни за что бы не поверила, так складно оба врали и подпевали друг другу. А уж как нежно Хоттабыч целовал ей ручки и подливал свежего кофейку!
Так вот, о кулинарных талантах. Оказывается, его папа-араб держал ресторанчик в родном Ливане, и Фарит практически вырос на кухне. А вот тягу к журналистике унаследовал от мамы-хохлушки, выпускницы университета имени Патриса Лумумбы. Именно там его родители – ливанец и харьковчанка – познакомились и поженились.
– …уехали из Сайды в Киев, когда в Ливане стало опасно, – рассказывал Хоттабыч на вполне приличном русском, только «Сайда» и «Ливан» произносил по-арабски, едва понятно для русского уха. – Мои родители сделали ресторан в Киеве. Мои младшие братья работают с ними. А я… – он покачал головой и чуть виновато улыбнулся, – как у вас говорят, белый ворон. Не могу жить в одном месте. Делаю блог, сам снимаю фото, видео. Пишу статьи в разные журналы.
– А учился-то где? – продолжила допрос, замаскированный под застольную беседу, Клавдия Никитишна.
– Патриса Лумумбы, на переводчика, – белозубо усмехнулся Хоттабыч. – Семейная традиция: учиться в «Дружбы народов» и там же находить свое счастье.
В этом месте Янка так выразительно сделала глазками и прижалась плечиком к мощному лосиному плечу, что я чуть не процитировала Станиславского. Ну слишком уж, слишком сладко! Не верю! Но то я. А вот судя по умиленно-просветленному выражению лица Клавдии Никитишны, она этим двум актерам погорелого театра верила на все сто. А может даже и двести. Сказка же.
– Но что мы все о нас с Яной? – очаровательно улыбнулся Прохиндей ибн Хоттаб. – Расскажите о себе, мадам. Вы всегда жили здесь?
– Да что я-то, – вздохнула Клавдия Никитишна, – дальше Ленинграда и не бывала… Жизнь у нас простая, неинтересная.
– Интересная! – поддержала Янка своего милого друга. – Вы ж обещали рассказать.
– Я про вас статью напишу! – закивал Хоттабыч.
– Да что про меня писать. Ты ж эти, летающие тарелки изучаешь, а у меня тарелки по местам стоят. Не летают.
– Уфология, мадам, интересна не сама по себе, а применительно к реальным людям. Вот я знаю, что здесь, в Энске, видели НЛО еще во времена Второй Мировой. Был целый отряд Аненербе, искал тут…
Честно говоря, мы с Янкой слушали Хоттабыча, раскрыв рты. Не то чтобы умных мужиков в нашем окружении не хватало, но чтобы и умный, и красивый, и язык отлично подвешен – это уже редкость. К тому же… Да просто интересно же! И про НЛО, и про Аненербе, и то что Клавдия Никитишна рассказывала – тоже. Она застала войну совсем девчонкой, отряд Аненербе видела своими глазами, и не только видела, сама по ним стреляла из трофейного «шмайсера».
В общем, узнали мы очень много интересного, хоть и в целом бесполезного. Потому что о кладе графини Преображенской не было сказано ни слова. Впрочем, мы с Янкой конкретно о кладе и не спрашивали. Еще не хватало, чтобы в следующее посещение «Бляхина клуба» ушлые аборигены предлагали мне купить по сходной цене настоящую карту сокровищ!